|
|
 |
Комментарии (1)
-
Глава 8. Философия истории
аноним,
21.07.2002 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 17.04.2002)
Ирина!
Немного о человеческих качествах.
Может быть, достаточно силы и не меньше воли, но вот силы воли - увы, не быть. Но если все-таки ее мобилизовать и направить против основного закона жизни, то в зависимости от ее степени можно получить жизнь, похожую на кошмар или самоистязание. Это и будет "плата за отступничество". Посмотрите вокруг себя. Многие на это согласились? А если в обратном направлении - то полный спектр житейских красок и для каждого они свои. "Слава богу" - они не передаются другому. Хотя был один замысел: национализировать. Вы ведь не говорите "нет", ибо не в состоянии пойти против воли создателя жизни. Вы можете говорить, что не верите в существование бога, но ваше счастье может быть найдено только в согласии с богом. Это распространяется на любого коммуниста или другого еретика.
Что касается речи, то видимо она действительно существует для того, чтобы люди друг друга не понимали.
Меня всегда смущало одно обстоятельство - я не поддерживаю сайт "Московского Либертариума материально", но некоторым самооправданием является то, что я также вкладываю свои деньги в безвозвратные проекты. Я никогда не слышал не одного упрека или замечания от аппарата "Московского Либертариума".
Ирина, от вашего замечания "бросить" до требования отдельного министерст ва "прекратить" нет и одного шага. Бывают варианты покруче, но идея та же.
Ирина, Мизес - это ведь не пиво, здесь думать надо, хоть как-то.
Благодарю за помощь
-
V. Будущее либерализма
Письмо анонимам. Уважаемые, анонимы! Так случилось, что в последнее время я стал соприкасаться с таким общественным явлением, как анонимное действие, высказывание. Меня заинтересовало сущность этого социального проявления, и я попробовал проанализировать первопричины его появления и существования. Мне неожиданно открылся современный масштаб анонимного действия, его социальная значимость для жизни социума. В нем участвуют самые разнообразные его представители. Массовое анонимное действие приобрело форму движения. Оно массово и разнообразно: с ним можно соприкоснуться в разных формах и инстанциях. Технический прогресс не остается в стороне от него - он дает анонимному движению новые возможности для развития и проявления. Видимо внутри человека существуют устойчивые тенденции к определенному виду социального взаимодействия и часто оно проявляется как анонимное действие. Может быть, это состояние взросления человека, личности. Может и не быть. Но с точки первого анонимного действия дороги ведут в разные стороны. В распоряжении анонима всегда есть ручка, бумага, компьютер, работает почта. У каждого человека есть техническая возможность для превращения в анонима. Но это дано не каждому. Причина: в одних случаях не хватает силы духа, в других - наоборот, слишком много. Да, безусловно, анонимное проявление - это устойчивое общественное движение, пока еще не объединенное в политическую партию. Возможно, могли бы попасть в думу. Но вот зарегистрироваться надо, а тут и принцип политический - анонимность - потеряется. А он дороже стоит. Отсюда выходит главное качество анонимного движения - политическая и правовая обособленность. Т.е. движение политически определено, но не представлено. Как трудно жить и действовать в таких условиях. Но такова жизнь, да и своя ноша не тяжела. Это составляющая нашей жизни. Очевидно, что мы должны видеть, и слышать ее, насколько это возможно. Канал на прием всегда работает. Общественная среда, как правило, была вынуждена и давно привыкла принимать и перерабатывать анонимную информацию, Социум в целом не отказывается от взаимодействия со своей частью, находящейся в специфическом состоянии, иначе и быть не может. Аноним за пределами своего анонимного действия предстает каким-то лицом с точным определением социального и экономического статуса. Однако в рамках и в период своего действия аноним исключает себя из нормального состояния гражданского и социального взаимодействия. Возьмем отдельный вид анонимного действия - высказывание. Что может представлять собой выступление анонима. Художественную работу, социальное или экономическое исследование, описание новых мыслей и идей. Конечно, нет.
Но не спорю: определенная полезность есть - это общественные сигнализаторы. Обычно функция сигнализации соединяется с оценочной функцией. Ну, а так как вся соответствующая деятельность происходит в многообразной сфере социального взаимодействия, то анонимное сообщение несет, как правило, определенные рекомендации на содействие или, чаще, противодействие какому-либо событию, субъекту. Часто оно выражается и в форме требования определенного действия. Итак, аноним - это не единственный случай, а множественность, уходящая в бесконечность и будущее. Адресатом у него может быть как определенная инстанция, частное лицо, так и общественность. Предлагаю ввести новое определение анонима - это самостоятельный безликий сигнализатор с рекомендациями и требованиями определенных действий. Как определение? Не звучит? Зато стреляет. К сожалению, с анонимом практически невозможно общаться, вести дискуссию. Отвечать в никуда смысла нет. Но для анонима это плюс. Аноним может быть "плавающим", ныряюще-всплывающим". Появился новый вид - "со сброшенным якорем". Да, за любым анонимом стоит конкретное лицо, у которого всегда обозначено социальное и экономическое положение. Однако в своем действии аноним каждый раз фактически отказывается от социальных связей и сложившейся системы социальных и экономических взаимоотношений. Но это происходит периодически и не надолго. Каждое анонимное выступление - это самостоятельный выход из системы нормальных отношений и ответственности. Как не крути, а анонимное движение есть многообразная часть общего социального взаимодействия . Всем анонимам привет! А.Коротяев
-
Теория трансакционных издержек
я хотел бы уточнить логику следующего высказывания: "Расширение трансакционного сектора экономики, по их мнению, служит одним из главных признаков, отделяющих процветающие экономики от стагнирующих."
Значит ли это, что чем больше издержки использования рыночного механизма, тем больше эффетивность экономики? По моему это, наоборот, снижает КПД экономической системы. Со многими благодарностями, Равиль Гайнуллов
mailto: [email protected]
-
Что такое право собственности?
-
Пагубная самонадеянность
аноним,
25.09.2002 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 09.11.2000)
За многие тысячелетия своего существования человечество научилось делать в совершенстве только две вещи: а) уничтожать себе подобных
б) доказывать свою правоту Доказать можно все, что угодно. Можно доказать, что бог есть и что бога нет. Можно доказать, что коммунизм -- это светлое будущее всего человечества и что коммунизм -- это первобытное общество. Побольше верьте подобным объяснениям и поменьше думайте своей головой -- и тогда мы все гарантированно окажемся в том самом первобытном обществе где "каждый за себя". Неважно, какое название будет иметь такое общество.
-
Три источника и три составные части либерализма
Своеобразный марксизм наоборот. Там все зло было от частной собственности, а здесь от нее все благо. Такая же иллюзия. И при попытке осуществления кончится таким же Гулагом.
-
Политики: левые, правые и верхние
Хотя я имею достаточно малое отношение к политике, но даже мне понятно,
что ценности и постулаты для большинства наших, российских политиков являются
чем-то крайне далеким от их действительных вглядов. Простой пример - группа
народный депутат.
-
Пагубная самонадеянность
-
2. Начало: средние века
экономическое значение средневековых городов.Развитие ремесла и торговли
-
Мистификаторы и пустозвоны (негодный язык общественных дисциплин)
Текст местами забавный. К сожалению, автор не всегда четко понимает суть терминов, не всегда улавливает оттенки смысла и "промахивается".
Например, иногда он считает плеоназмами обычные уточнения. Скажем, "лимонно-желтый" нельзя считать плеоназмом, так как желтый может быть золотистым. Аналогично, счет может быть не только расчетным, но и депозитным. Опьянение может быть от алкоголя, а может и от героина.
Слова естественного (не математического) языка вообще грешат "текучестью" смысла. Поэтому хорошие авторы стараются привести определения используемых терминов во избежание путаницы. Скажем, про ту же самую монополию написать, что именно имеется в виду: единственный производитель или единственный продавец. При этом в разных текстах определение может быть разным, что совершенно естественно: ведь не будете же вы жаловаться на составителя задачника за то, что в одной задаче х=1, а в другой - 0.
-
Мистификаторы и пустозвоны (негодный язык общественных дисциплин)
Мы с Надеждой Анатольевной долго смеялись над фразой "автор не всегда четко понимает суть терминов".
Вы, кстати, путаете плеоназм с его частным случаем - тавтологией. В плеоназме совсем не бязательно содержатся слова, одинаковые по смыслу. Так, например, вместо "лимонно-жёлтый" можно сказать "лимонный". Вместо "в состоянии алкогольного опьянения" - "пьяный". И как бы Вы относились к словосочетанию "Счётный счёт". По-моему, "расчётный счёт" ничем не лучше.
И ещё. Попробуйте где-нибудь в наших законах найти, в каком смысле употребляется в них слово "монополия", которую запрещают аж в Конституции! Шутка ли? Запрещают монополию, а что это - нигде не написано.
-
Азбука экономики
Хотелось бы приобрести эту книгу. Помогите как это можно сделать. Мой e-mail: [email protected]
-
Мистификаторы и пустозвоны (негодный язык общественных дисциплин)
А вас не удивляет, что в законах нет определения жизни? Понятие монополии общепринято. И ещё. У меня сздалось такое впечатление, что вы сознательно манипулируете понятиями. С тем же "управлением экономикой", например. "Экономика" в данном контексте означает "экономическая система" (совокупность взаимосвязанных хозяйствующих субъектов), и вы это наверняка понимаете.
-
Мистификаторы и пустозвоны (негодный язык общественных дисциплин)
Стеб, как остроумие без доброты и стыда - вещь, конечно, доступная не всем. Автор же этой вещью пользуется удачно (правда, повод отыскивается не всегда грамотно, про уровень культуры также лучше умолчать). К сожалению, весь этот стебовый пафос используется по старому как мир поводу - приклеить ярлык, сформировать негативную оценку и пр. (это мы уже давно проходили - и в науке, и в политике, и в идеологии).
Кстати, при более грамотном (логичном, научном) подходе кроме этих четырех приемов можно обнаружить и кучу других. В предельном случае нужно критиковать вообще язык, так как слова, фразы и пр. - все построены на этих приемах и очень неточны. Но вот парадокс - это не мешает высказывать новые идеи, описывать модели развития общества, улавливать смысл законов и т.п. Так что довольно бойкое (в смысле юмора) произведение по содержанию никак не доказывает, что обществоведы - пустозвоны. Скорее (по замаху на тему и полученным из этого замаха результатов), так следует назвать самого автора. Нужно только помнить, что не всякому удется создать эффект звона (сформировать намек на то, что он дельный и умный человек) и помнить что автор - человек способный.
-
Мистификаторы и пустозвоны (негодный язык общественных дисциплин)
Уважаемый Владимир Владимирович, если Вы действительно считаете, что понятие монополии общепринято, прочитайте мою работу ещё раз, повнимательнее. Если моего авторитета Вам недостаточно, почитайте Пола Хейне.
Слово "экономика" - ненаучно. И используется оно тоже ненаучно. В том смысле, что за научными терминами закрепляется чёткий смысл, и, согласно правилам логики, то понятие, о котором идёт речь в данный момент нельзя подменять другим понятием. Я же вижу противоположное почти в каждом "обществоведческом" тексте.
-
Мистификаторы и пустозвоны (негодный язык общественных дисциплин)
Уважаемый аноним, если Вы найдёте и расскажете нам о других лингвистических приёмах обществоведов, мы Вам будем крайне признательны.
Я абсолютно согласен с Вами в том, что любой язык в большей или меньшей степени грешит неточностями. Но вот почему-то в учебниках по математике, физике или химии я не вижу таких ужасных нелепиц, которые вижу в учебниках по экономике, социологии, истории или политологии.
-
Кстати...
Господа, мне кажется я Вас ещё не приглашал на наш сайт!
www.nvkz.net/terminomika
Милости просим.
-
Школа для тех, кому больше всех надо
Уважаемые господа!
Библиоцентр Панглосс, расположенный в Москве, предлогает вам как художественную, так и учебную литературу для изучения французского, испанского, немецкого и итальянского языкамс гарантированными скидками.
Панглосс непосредственно закупает эти пособия за рубежом и распространяет как в собственном магазине, так и через посредников в Москве и регионах.
С уважением,
Ольга Ряблва
-
Либерализм в классической традиции
super text!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
-
Россия должна признать независимость Чечни
аноним,
13.12.2002 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 15.04.2002)
Да нет альтернативы.
Если Россия признает независимость Чечни, она в течение полугода распадется на 20 независимых маленьких княжеств. А еще через полгода эти княжества завоюют. Кто? Да хоть китайцы.
-
О некоторых вопросах банковской и денежной системы
доходчиво и убедительно,
однако,нет ссылок на базовые материалы
так, что дилетант вроле меня не имеет точки отталкивания
-
Высшая и последняя стадия социализма
Большая часть написанного здесь, в общем-то, всем известна, даже мне, хотя я не жил во времена Брежнева. Но кое-что оригинальное я обнаружил. Например, что брежневская экономика по сути уже была рыночной, и про административный рынок или рынок согласований.
Если вы реалист, вы понимаете, что наши коммерческие фирмы, были ли они превращены из сов. предприятий или созданы с нуля, суть маленькие копии брежневской экономики. Для меня, рядового наемного работника, не существует рыночной экономики. Она существует там, "наверху". И становиться предпринимателем незачем, так как у меня нет доступа к рынку. Я только мясо могу на рынке покупать, не больше. Я действую на административном рынке. Поэтому тупое следование идеалам рыночной экономики и либерализма ничего не даст, а скорее затормозит меня на пути к ним - в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
-
Страдания приватизации
Задачу формирования новых имущественных прав решает происходящий сейчас в СССР (и других бывших социалистических странах) процесс самодеятельной или спонтанной приватизации. На первый поверхностный взгляд он выглядит, как нормальная коммерческая деятельность, основанная на текущем законодательстве, при более глубоком знакомстве -- как самозахват и жульничество, и, наконец, при зрелом анализе кажется лучшим из реально осуществимых в нашей стране путей приватизации.
Ей-богу, что ни делается, всё к лучшему!
-
Книги и сборники
коллекция текстов российских ученых
-
Кому нужны сироты в России?
Дети сироты нужны всем у кого нет детей и кто просто хочет помочь сиротам, дать им любовь семью и все необходимое в этой жизни. Мы усыновили двоих детей и безмерно рады что наши малыши есть у нас, называут нас мама и папа, что мы их лубим и лубимы ими. Знаем много семейных пар которые хотят усуновить детей. Если у вас есть желание помочь то напишите и оставьте свои координаты.
-
Как это делается: предисловие редакторов
-
Россия должна признать независимость Чечни
аноним,
22.01.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 01.02.2000)
Послушайте,помоиная яма!Вы плачете о десятке домах.А почему вы не плачете об этих детях,которых
убили и искалечили ваши бомбы и которые стали сиротами благодарья вам?А почему вы не плачете о
вдовах,чих мужиков вы безвинно убили?Вы не плачете
о чеченских стариках,чьи дома вы расрушили и добро
вы украли?ПОЧЕМУ?
И ТАКОЙ НАРОД ХОЧЕТ ЧТОБЫ ИХ УВАЖАЛИ.
УЙДИТЕ ИЗ ЧЕЧНИ И ДАЙТЕ ИМ СПОКОИНО ЖИТЬ.
-
Новая институциональная теория
Существуют ли в отечественной и зарубежной экономической литературе работы, посвященные прикладному использованию инструментария теории трансакционных издержек в рамках теории игр? Имеется в виду такая форма оппортунистического поведения как holding-up (неплатежи, несвоевременные поставки продукции между промышленными предприятиями и т.п.). 1. Налицо АКТУАЛЬНОСТЬ проблемы (проблема неплатежей в переходной экономике, проблема взаимоотношений между предприятиями в субподрядных сетях, ФПГ и т.п.). 2.Как показано в статье, новая институциональная теория более АДЕКВАТНА реальности, нежели традиционная экономическая теория и т.п. В отличие от последней она позволяет оперировать такими важными понятиями как: -«специфические активы – это те, которые являются результатом специализированных инвестиций и которые не могут быть перепрофилированы для использования в альтернативных целях или альтернативными пользователями без потерь в их производственном потенциале. Специфичность активов может принимать несколько форм, среди которых основными являются специфичность «человеческого капитала», основных фондов, местоположения, а также целевые активы...». -безвозвратные издержки (sunk costs, irreversible investition) - разница между доходами предприятия от использования специфических активов по прямому назначению в рамках имеющихся отношений со смежником и его доходами от реализации первой лучшей альтернативы их использования; -оппортунистическое поведение;
-"остаточные убытки доверителя" (residual loss) - "...денежный эквивалент снижения доходов доверителя ввиду неизбежности некоторых расхождений между решениями агента (в условиях оптимальности как наблюдений за ним доверителя, так и действий агента, связанных с выполнением его обязанностей) и теми решениями, которые бы максимизировали доходы доверителя". Или иными словами прямые потери предприятия в результате оппортунистического поведения его смежника... 3.Теория игр не должна являться «вотчиной» экономистов-математиков, оперирующих сложным математическим аппаратом, недоступным подавляющему большинству руководителей и специалистов предприятий. И только по одной причине. Руководство конфликтующих предприятий «играя в игры» отчетливо представляет себе правила игры, ПРИМЕРНЫЕ издержки и выгоды от реализации той или иной стратегии БЕЗ СЛОЖНОГО МАТЕМАТИЧЕСКОГО АППАРАТА. И поступает рационально! Да и каждому из нас знакомо понятие «связи», каждый играл в игры с девушками :) Почему бы все это ни объединить и ни разработать ряд методик, имеющих прикладное значение?
-
Книги и сборники
-
Теория собственности
Уважаемый Дмитрий Дмитриевич!
Позволю себе прокомментировать Вашу статью в стиле традиционной рецензии. Статья интересна уже хотя бы тем, что порождает множество вопросов. И первый из них: так что же такое «собственность»? Что она собою представляет?
Казалось бы, предмет исследования должен быть предъявлен читателю уже в начале статьи. Просто чтобы было понятно, о чем далее пойдет речь. Но автор этого не делает. Читателю остается гадать. Благо бы, будь в литературе только одно определение собственности. Но их десятки! На какое же из них ориентироваться читателю, какое из них автор считает верным? Впрочем, ответом на этот вопрос, быть может, должно являться содержание статьи в целом. Но тогда мы могли бы ждать от автора формулировки искомого определения в конце ее. Но нет его и там .
Так что же такое «собственность»? О чем теория? Автор не обмолвливается на этот счет ни словом.
Судя по всему, для автора «собственность» и «владение» - одно и то же. На эту мысль наводит, например, комментарий к первой же схеме. Он начинается словами: «Владение конкретного собственника можно изобразить схематически...», - из чего, видимо, мы вправе заключить, что данная схема есть схема владения. И заканчивается: «Такое схематическое представление дает возможность... наглядно изображать... собственников», - откуда следует, что это – схема собственности. Число текстуальных примеров подобного рода легко умножить.
Я, признаться, сомневаюсь в том, что в корректной теории могут бесконфликтно уживаться два тождественных по содержанию и разных по имени термина. То есть, другими словами, что она может допускать существование одного термина с двумя именами, не рискуя при этом возникновением двусмысленностей.
Но допустим, что мы имеем дело как раз с таким случаем. Тогда, очевидно, нас вполне устроило бы определение термина «владение». Что он означает?
К сожалению, автор и на этот вопрос ответа не дает. Вместо него он предлагает определение понятия «неограниченное владение»: «Некоторые из объектов собственности могут находиться в неограниченном владении. Неограниченность означает, что собственник может производить с ними абсолютно любые акты пользования, без каких-либо ограничений: перемещать в пространстве, передавать сторонним собственникам, изменять (в частности, портить или даже полностью уничтожить). Все остальные формы владения -- ограниченное и совладение (смысл которых будет раскрыт ниже) -- являются частями неограниченного владения». И этим определением снова ставит читателя, т.е. меня в тупик. Во-первых, мне трудно согласиться с тем, что «собственнику» (или владельцу? Речь ведь идет о владении! Впрочем, коль скоро это одно и то же, пусть будет «собственник».) с легкой руки автора дозволяется «производить абсолютно любые акты пользования, без каких-либо ограничений». Я бы все же предусмотрел ограничение в виде оговорки: не причиняющие ущерба другим людям (или собственникам, т.е. владельцам). Иначе ведь дело выглядит так, будто автором санкционируется аморальное насилие, порождающее защиту, встречное «силовое воздействие», т.е. санкционируется ситуация, чреватая едва ли не кровопролитием. Во-вторых, «ограниченное владение» с точки зрения логики никак нельзя назвать «частью» «неограниченного». Это противоречащие, или контрадикторные, понятия, образующиеся путем простой дихотомии родового понятия «владение». А для «совладения» тут даже и места нет. Но главное, в-третьих, этим определением «владение» трансформируется, а вернее сказать, просто переименовывается в «пользование», в «любые акты пользования». Похоже, теперь мы имеем дело уже с тремя тождественными терминами.
К счастью, «пользование» автором определяется. Но как! «Пользование собственностью (акт пользования) -- это намеренные (т.е. управляемые владельцем) изменения состояний объектов собственности». Не буду придираться к тому, что многие из принадлежащих мне «объектов собственности», которыми я регулярно пользуюсь (картина на стене, например), я хотел бы сохранить именно в том состоянии, в каком они сейчас пребывают и готов препятствовать любому изменению их состояния; к тому, что с формальной точки зрения это скорее не определение, а характеристика (поскольку, в частности, классическая структура определения понятия через указание на ближайший род и видовое отличие автором игнорируется). Но ведь если собственность – это владение, а владение – пользование, то данная формулировка оказывается ни чем иным, как тавтологией. А это уже серьезный грех для теории, исключающей «ошибки в рассуждениях» и «множественности субъективных толкований».
Одно из важнейших мест в теории автора занимает идея «маршрутов развития собственника». «Допустим,- пишет он, - собственник рассматривает три потенциальных взаимоисключающих маршрута развития: R'1, R'2 и R'3. Динамические изменения С-индикатора для каждого из вариантов разные, и собственник оценивает значение интегралов на выбранный период следующим образом:
· для маршрута R'1 в +0,2ер;
· для --""--R'2 в -0,2ер;
· для --""--R'3 в -0,1ер.
Поскольку, вариант R'1 дает наибольшее значение интеграла состояния, собственник выберет для реализации именно его, как наилучший».
Хотелось бы понять, как может быть «выбрана для реализации» сама эта стратегия? Пусть, например, некий господин решает сформировать свой портфель акций и стоит перед выбором, акции какой компании и в каком количестве ему купить: неизвестной ему компании, известной, но пребывающей в кризисном состоянии (ее акции самые дешевые и оттого сулящие, если компания преодолеет кризис, самую высокую доходность), или известной, стабильной, но обещающей скромный доход? Г-н может купить больше одних акций, меньше – других, т.е. у него есть разные варианты. Чем он будет руководствоваться, выбирая лучший для себя «маршрут»? Я полагаю, что сначала он должен будет решить, какой портфель ему нужен: рисковый или консервативный. Затем ему следует собрать как можно больше сведений об этих компаниях и только потом звонить брокеру. Но я не представляю, чтобы вместо этого он занялся построением графиков собственного состояния, умея найти ему для каждого варианта точное количественное выражение в неких «эпикурах», чтобы он интегрировал выведенные функции и принимал решение по результатам интегрирования. Да и самому мне, когда я стою перед выбором, что съесть на завтрак – яичницу, сосиску или бутерброд – никогда и в голову не придет заняться интегрированием количественных оценок своих «маршрутов». Я не могу представить ситуации, когда кто-нибудь захотел бы на практике прибегнуть к методике автора. Тем более, что не представляю – и автор на этот счет ничего не сообщает, - какие значения я должен присвоить тому или иному выбору, чтобы не ошибиться? Какова, например, эпикурная величина выбора бутерброда? «- 0,3»? Или «+0,8»? Каков здесь критерий, каков способ расчета? Или мне предоставляется свобода брать эти цифры с потолка? Но тогда чего стоит итог интегрирования?
Мне кажется, что предложенная конструкция, хотя и выглядит весьма глубокомысленной, лишена какого-либо практического смысла. Подобных построений всякий человек, не обделенный фантазией, может за полчаса сочинить с десяток. «Вы хотите поиграть со своей собакой, побросать ей палку? Сделайте это с умом! Вы можете выбрать для игры утро, полдень или вечер. Оцените каждый из этих выборов. Вы можете отправиться в парк или поехать за город. По какой дороге? Вариантов множество. И от того, на каком из них вы остановитесь, зависит, насколько благотворной и интересной для вас самих получится эта игра. И так далее, вплоть до построения графиков предпочтения веса палки и дальности броска. Потом составьте систему функциональных ограничений, решите задачу на оптимизацию и лишь затем, с ответом на руках, зовите свою собаку. Счастливого отдыха!»
Когда я читаю: «Допустим, собственник рассматривает...», - мне почему-то хочется сказать: «Да никогда он вот так не рассматривал, не рассматривает и рассматривать не будет!». Когда встречаю слова: «Поскольку, вариант R'1 дает...», - невольно хочется возразить: «Нет. Не дает. И не только потому не дает, что нет желающих взять, но потому уже, что даже непонятно, как и что он может дать».
А вслед за тем – еще одна загадка: «ограниченное владение». Его автор определяет следующим образом: «...Владение некоторым конкретным объектом (материальным или информацией) может разделяется между несколькими собственниками. Владение называется ограниченным поскольку оно для данного владельца ограничено по актам пользования...». (Опять: ограничение пользования есть ограничение владения. Вынесем за скобки «общий сомножитель». В скобках остается: пользование есть владение). Суть мнения автора ясна: у одного объекта собственности может быть два и более собственников. Непонятно только, как такое может быть?
Я знаю, конечно, что подобная конфигурация собственности прописана в гражданском кодексе, что на основе ее созданы сотни тысяч «юридических лиц» - корпоративных собственников. И что с того? Мы столько лет прожили под законом, гласящим, что в стране существует общественная собственность в формах государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной; на основе этого закона были учреждены все предприятия – заводы, колхозы, сети торговли... А чем дело кончилось? Жизнь в конце концов заставила понять, что никакой общественной собственности в природе нет. Что строили даже не на песке, а на фальшивой, беспочвенной идее. Отчего все и развалилось. Что как бы ни была сильна вера в несуществующую общественную собственность и как бы ни напрягали люди силы, чтобы «сказку сделать былью», ничего, кроме краха и разорения, эта идея принести заведомо не могла. От веры этой пришлось отказаться. Но на смену ей тут же явилась новая. «Пусть, - согласились мы, - у одного «объекта собственности» не может быть сразу столько собственников, сколько живет людей в стране. Но пусть все же будет сколько-нибудь, а не один! Сто, например, или десять, на худой конец хотя бы два». А какая разница, сколько их – два или двести миллионов? Разве все то, что убеждает в невозможности существования двухсотмиллионоликого собственника, не убеждает в невозможности существования и двуликого? Если один конгломерат «собственников» нежизнеспособен, то почему следует считать, что может быть жизнеспособен другой – во всем точно такой же, только поменьше?
Пролить свет на эту проблему могло бы отчетливое истолкование собственности, ясное понимание того, что значит «быть собственником». Но как раз его-то в «теории собственности» нет как нет.
Не объясняя загадки совладения, автор затем добросовестно описывает его и в конце концов оказывает вынужден констатировать прирожденный совладению «парадокс»: «Совладелец, имеющий долю совладения большую, чем половину (l >0,5) является единственным владельцем всей коллективной собственности». (Эффект исчезновения составного собственника).
Надо отдать автору должное. Многие его единомышленники, избравшие символом веры коллективную собственность, пугливо обходят это ее естественное следствие, умалчивают о нем. А если и упоминают, то с оговоркой: проблема, дескать, сложна, но так или иначе сособственники обо всем могут договориться. Дело, однако, не в сложности проблемы – она проста как огурец, - и не в договоре сособственников – право собственности нельзя одолжить другому «на минуточку», тут уж «умерла так умерла». (Такова особенность права собственности в отличие от отчуждаемых правомочий пользования и распоряжения). Суть дела в том, что если мы допускаем существование коллективного (составного) собственника, то с неизбежностью приходим к противоречию с представлением о природе собственности, разрешить которое с позиций здравого смысла невозможно. И автор на это противоречие честно и мужественно указывает.
Однако он полагает, будто оно все же имеет разумное решение.
«Право изъятия и метаустав. Для того чтобы учитывалось мнение меньшинства совладельцев, надо положить, что в устройстве каждого составного собственника уже при его учреждении должно быть заложено право изъятия, которое действует всегда и безусловно. Право изъятия гарантирует, что каждый совладелец прежде чем будет реализовано неустраивающее его решение составного собственника, может изъять свою долю совладения из коллективной собственности в свою собственность, переведя ее из условной количественной величины l в набор натуральных объектов собственности.
Иными словами, любой совладелец может изъять свою долю совладения в любой момент незамедлительно и безусловно. Причем, для осуществления изъятия ему вовсе не требуется получать на то согласие составного собственника, которой владеет данной коллективной собственностью. Также не имеют совершенно никакого значения оценки всех остальных совладельцев по поводу такого изъятия -- составной собственник обязан перевести затребованную долю совладения из количественной в натуральную и отдать ее покидающему его состав совладельцу».
Но как может быть заложено такое право? Допустим, господин N решает войти одним из «совладельцев» в капитал «составного собственника» М, внося при этом вклад Z. Очевидно, что N и М – это разные персонажи, разные субъекты собственности. Поэтому напрашивается вопрос: кто из них – N или М – после принятия N в число «совладельцев» является собственником Z? Если скажем, что М, то тем самым скажем, что N с момента регистрации его участия перестает быть собственником своего вклада. Его вклад, Z, с этого момента становится собственностью не частного лица, N, а «составного владельца» М. Т.е. для N он становится чужой собственностью. Такой же чужой, какой прежде был для М. Строго говоря, у N теперь даже нет своей доли. Его доля стала чужой, она принадлежит М. Что же получится, если мы признаем за N право изъять в любой момент Z у М? Иначе говоря, что получится, если мы признаем за несобственником право изымать имущество у собственника без его согласия? Попросту говоря – воровство. В терминологии автора – насилие. Выходит, что именно к применению насилия и сводится рекомендация автора.
Однако попробуем ответить на поставленный выше вопрос иначе. «Кто из них – N или М – после принятия N в число «совладельцев» является собственником Z?» Ответим – N. Тогда все становится на свои места! N остается собственником своего вклада как до вхождения в М, так и после. И именно поэтому он может в любой момент выйти из М, забрав свою – свою! – собственность. Для этого не нужно ни согласия М, ни какого-то особого метаустава. Его право – право собственника – и так защищено законом. А каков же статус М? Это статус распорядителя и пользователя чужой собственностью по доверенности собственника (по договору с ним). Именно пользователя и распорядителя, причем, не «составного», а, если угодно, единого, нерасчленимого, но вовсе не собственника. При таком ответе никакого «составного собственника» в поле нашего зрения нет.
Такая практика хорошо известна. Это, например, банковская практика. Человек, отдавая свои деньги банку, не перестает от этого быть их собственником. Поэтому в любой момент может забрать их назад. В свою очередь, банк, приобретая право распоряжаться и пользоваться этими деньгами, не делается их собственником Для него они остаются чужими. Именно поэтому он обязан их вернуть по первому требованию и без всяких условий.
Таким образом, либо мы признаем существование «составного собственника» - и тогда попадаем в капкан неразрешимой проблемы, либо отказываем ему в праве на существование - и тогда проблема исчезает сама собой. Применительно к данному случаю этот вывод можно сформулировать следующим образом: чтобы разрешить проблему («парадокс»), вытекающую из содержания «теории собственности», следует, видимо, отказаться от самой этой теории. По крайней мере, фундаментально пересмотреть ее.
Автор, конечно, вправе спросить: а что сам я имею в виду, когда употребляю слова «собственность», «владение» и т.п.? Критикуя, могу ли я что-нибудь предложить взамен его теории? Ответ можно найти по адресу http://zhurnal.lib.ru/m/mercalow_w_l/ в книжке «Рождение сознания» (в ней есть несколько параграфов, посвященных этой теме) и в статье «Мифическая реальность». С уважением, В.Мерцалов.
-
Россия должна признать независимость Чечни
аноним,
05.02.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 01.08.1999)
Уж очень хитрО все в статейке подано: вроде бы все так, но....
Во-первых: хороша задумка! Пунктов столько, что давать коментарии к каждому с которым не согласен - очень утомительно, нудно и долго.
А если возразить по паре пунктов, то любой скажет: да ладно мелочиться!
Во-вторых: некоторые факты (не утверждаю, что умышленно) забыты. Например то, что чеченцы никогда не имели того, что принято называть государством (в отличие от поляков или грузин). Или что де-факто независимой Чечня была не только (и не столько) при Дудаеве, сколько в период 96-99 годов, когда были совершены набеги на сопредельные территории.
В-третьих... Блин, вот теперь вернемся к п.1.....
-
Глава 13. Денежная реформа в России: валютное управление
-
Часть третья. Конт и Гегель
а вообще "Иммануил Кант", так что Кант это не имя, а фамилий.
-
Либеральная хартия (первая редакция)
- Свобода
И о свободе ни слова. Или не положено у нас о свободе говорить, или не знаем, что это такое. Все право, как раз, и состоит в упорядочивании и ограничении. Можно было бы добавить, что никто не вправе ограничивать замысел и процедуру появления новых физических лиц. Но это тоже будет неправда, как и то, что «государство не вправе». У нас не только все действия государства являются правом, но, как показывает жизнь, им же являются действия особого «класса» наших и ваших людей – государственных чиновников. Примеры в массе установлений: от правил дорожного движения до налогового кодекса.
Вместе с оружием гражданину продается и иллюзия о свободе. Оружие все- таки – средство убийства, а не производства. От реализации этого права – неограниченного ношения оружия - не увеличивается степень свободы.
2. Собственность
А что представляет собой налог на имущество. Разве это не системная и систематическая ликвидация собственности. Попробуйте не отдать. Если Вы сегодня что-то приобретаете в собственность, то должны знать, что в течении какого-то срока государство заберет ее у Вас несмотря на то, что уверенность в неприкосновенности будет беспредельной. Сделка в пользу государства, сделка с односторонней подписью. Очевидно, без пользы. - Равенство
А может, просто признаем свободу человека и частного лица, их намерений и действий в защите и установлении своей свободы, как формы утверждения равенства. Эта функция самого человека уже сама по себе является частью равенства. Это и есть основа реального равенства, а не то, что кто-то и что-то «не вправе». Иначе ведь получается «как всегда – все наоборот».
Про налоги – это песня! Круто! Это приговор. Но зачем судить себя?
4. Государство
Может быть, государство является инструментом применения силового установления и воздействия, а не насилия. Но ведь и он применяется на определенном анализе и оценке, а они – эти действия, как правило, не силовые. Скорее информационно-правовые. А вот здесь роли одного государства недостаточно.
Интересно, мы признаем право на совершенно разные устройства жизнедеятельности людей в разных государствах, но не можем признать такое право людей создавать разные уклады на одной территории или в одном государстве. Не видно ли на горизонте перспективы возникновения вместо государств территориальных комитетов с многоукладностью социальной и экономической деятельности, и с соответствующим им правом, налогами, конституциями (или хартиями)
Ответственность государства – это в конечном итоге коллективная ответственность перед отдельным лицом. Это наша ответственность передо мной или наша - перед Вами. В общем, круговая порука. А.Коротяев
-
Предисловие
Отличная книга! Много всего интересного, но особенно приятно, что развенчивается марксистский миф о "грабительском первоначальном накоплении капитала".
-
10. Выводы и сравнения
Отличная книга! Много всего интересного, но особенно приятно, что развенчивается марксистский миф о "грабительском первоначальном накоплении капитала".
-
Глава 3. Как живут люди в разных странах?
информация этой главы со времен февральско-буржуазной революции
-
Школа для тех, кому больше всех надо
аноним,
31.03.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 24.11.2002)
великолепная теория, отвечающая моим материнским чаяниям! практика, современного частного образования,увы, крайне слаба. если этот проэкт реализован, -хочу в нем участвовать на правах матери одаренного ребенка и лошади(извините за метафору, но представление о количестве и составе трудностей есть), которая готова впрячься в любые проблемы.
с уважением, елена якушева 923 9771;923 6850
8 902 155 9902
-
Теория собственности
аноним,
03.04.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 30.01.2003)
Я не уверен, что вы сможете это прочесть, но всё-же попытаюсь высказаться.
Я вместе с единомышленниками работаю над новым налоговым кодексом Грузии (Парламент Грузии уже работает над ним). Главная идея у нас - соблюдение прав человека. Если налог насилие, но мы должны глаза закрывать, почему-же мы не должны закрывать глаза на другие права? Мы считаем, что мы никогда не сможем создать настоящее государство если не будем уважать и соблюдать права человека, для кого иключительно и создаётся это государство. Понимаю, что трудно, но без этого наше государство пропайдет. Если кто думает, что государство совсем не нужно - я поддерживаю - пока мы (и вы наверно) сможем создать полноценное государство, цивилизация станет уже совсем другим. www.geocities.com/gjandieri
-
Возможны ли в России свободные экономические зоны?
аноним,
14.04.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 08.04.2002)
я тоже реферат на эту тему пишу..........
-
3. Конкуренция и монополия
После пространного обсуждения
предпринимательства мы можем теперь
критически обсудить трактовку современной
теорией цены вопросов монополии и
конкуренции. Наша позиция относительно
этих крайне важных аспектов теории цены
будет резко отличаться от доминирующей в
этой области ортодоксии. Причем наше
несогласие с доминирующей теорией
непосредственно опирается на обретенное
-
Австрийская школа и ее представители
Начало
70-х годов XIX в. в истории мировой
экономической мысли ознаменовалось так
называемой маржиналистской революцией. В
такой датировке есть большая доля
условности; к примеру, основные положения
теории предельной полезности были
сформулированы еще Г. Г. Госсеном в надолго
всеми забытой работе 1844 г., а начало
массированного проникновения
маржиналистских идей в экономическую
литературу следует отнести только к
середине 1880-х годов. По-разному протекала
маржиналистская революция в разных странах.
Но факт остается фактом: публикации в 1871. г.
"Теории политической экономии" У. Ст.
Джевонса и "Оснований политической
экономии" К. Менгера, а в 1874 г. "Элементов
чистой политической экономии" Л.
Вальраса заложили новые основы западной
экономической теории, на которых она с тех
пор и развивается. Актуальность
предлагаемой читателю книги заключается,
следовательно, в том, что ему впервые [ни
одно из произведений основоположников
маржинализма (Л. Вальраса, У. Ст. Джевонса, К.
Менгера) в СССР издано не было. Из работ,
публикуемых в данном сборнике, издавались
лишь "Основы теории ценности
хозяйственных благ" Е. Бём-Баверка (1929 г.)]
дается возможность самому познакомиться с
одним из истоков современной западной
экономической мысли -- австрийской школой
политической экономии. В
рамках данной вступительной статьи мы
попытаемся рассмотреть характерные черты,
отличающие австрийскую школу в целом от
других направлений маржинализма:
лозаннской школы (Л. Вальрас, В. Парето),
работ У. Ст. Джевонса и А. Маршалла, а также
дать индивидуальную характеристику
каждому из трех ее основоположников,
представленных своими работами в этой
книге. Но сначала, видимо, надо сказать
несколько слов о маржиналистской революции
в целом. То, что три человека (Джевонс,
Менгер и Вальрас), работая независимо друг
от друга н опираясь на совершенно различные
национальные научные традиции, -- а в XIX в.
национальные особенности английской,
немецкой и французской политической
экономии выступали очень ярко [Блюмин И. Г.
Субъективная школа в политической экономии.
Т. I. М.: Изд-во Ком. Академии, 1931], -- пришли к
очень близким выводам, никак не могло быть
случайным совпадением. Революцию, как мы
знаем, порождает революционная ситуация.
Какова же была предмаржиналистская
ситуация в западной экономической теории, а
точнее в теории стоимости (ценности), раз
революция произошла именно здесь? Господствовавшая
в этой области парадигма опиралась на
достижения английской классической школы в
интерпретации Дж. С. Милля, который в 1848 г.
неосторожно заявил, что "к счастью, в
законах стоимости нет ничего, что осталось
бы выяснить современному или любому
будущему автору; теория этого предмета
является завершенной" [Милль Дж. С. Основы
политической экономии. Т. 2. М.: Прогресс, 1986.
С. 172]. Эти
незыблемые "законы стоимости"
сводились к следующему: - стоимость вещи
бывает временная (рыночная) и постоянная (естественная).
Последняя является центром, вокруг
которого колеблется и к которому стремится
первая; - рыночная стоимость определяется спросом и
предложением. При этом спрос в свою очередь
зависит от рыночной стоимости; - естественная стоимость по-разному
определяется для невоспроизводимых и
свободно воспроизводимых товаров. В первом
случае (сюда же относятся и монопольные
ситуации) она зависит от редкости вещи, во
втором (преобладающем) -- от величины издержек
производства товара и его доставки на рынок; - издержки производства состоят из
заработной платы и прибыли на капитал и
определяются в конечном счете количеством
затраченного труда [Милль Дж. С, Указ. соч. Т.
2. С. 222--224].
Таким
образом, в классической модели средний
уровень цен (естественная стоимость)
определяется в сфере производства и
задается издержками. Предложение же товара
определяется спросом, складывающимся при
данной цене. Такова
объективная производственная теория
стоимости в самом сжатом виде. Следует
отметить, что на европейском континенте эта
теория существовала в несколько ином виде.
С одной стороны, там сильна была традиция,
восходящая к Галиани и Кондильяку и
связывающая ценность вещи с ее полезностью.
С другой стороны, немецкая экономическая
литература, испытывающая влияние мощной
немецкой философии того времени, уделяла
много внимания значению самого слова "ценность"
(Wert), соотносила его с прочими человеческими
ценностями и т. д. Однако теория ценности на
континенте обычно включала и описанные Дж.
С. Миллем "законы", хотя это, как
правило, вело к противоречиям [Примером
может служить знаменитый "Учебник
политической экономии" А. Вагнера (Wagner A.,
Nasse A. Lehrbuch der Politischen Okonomie. 2. Aufl. Leipzig, 1875)]. Но от
недостатков не была свободна и сама
классическая теория в ее миллевском
варианте. Во-первых, для любого, даже самого
высокоразвитого и богатого, общества (а для
него в особенности) возможность
безграничного увеличения производства, из
которой исходит "теория издержек",
является скорее исключением, чем правилом.
Во-вторых, объективная теория трактовала
спрос на товар как "черный ящик". То
немногое, что говорилось об определяющих
его факторах, сводилось к банальному
логическому кругу: спрос влияет на цены, а
цены влияют на спрос. В-третьих, дуализм
классической теории стоимости (совершенно
разные объяснения для свободно
воспроизводимых и невоспроизводимых благ)
не давал покоя ученым, стремящимся создать
стройную и всеобъемлющую теорию,
раскрывающую сущность ценности (стоимости).
(А именно такие цели ставились перед любой
наукой в те допозитивистские времена.) ["Нам
нужна именно такая теория, которая все
явления ценности выводила бы из одного и
того же начала, и притом давала бы им
исчерпывающее объяснение", -- писал Бём-Баверк]. Все
эти слабости вызвали критику классической
теории с самых различных позиций. Если
немецкая историческая школа критиковала ее
за излишне абстрактный, неисторический
характер, то К. Маркс, напротив, решительно
очистил гипотезу трудовой стоимости от
колебаний и оговорок, возникавших у А. Смита,
Д. Рикардо и Дж. С. Милля, поскольку они
хотели согласовать эту абстракцию с
реалиями жизни. Третий
путь выбрали маржиналисты. Они попытались
создать монистическую общую теорию
ценности исходя из предпосылок, совершенно
противоположных предпосылкам классической
школы. В
качестве исходного простейшего явления
экономической жизни они выбрали отношение
человека к вещи, проявляющееся в области
личного потребления [классическая школа не
включала личное потребление в предмет
политической экономии, поскольку влияние
привычек, традиций, предрассудков и других
проявлений иррациональности преобладает
здесь над воздействием конкуренции и
экономического расчета и делает
человеческое поведение в данной области
непредсказуемым. Следовательно, чтобы
создать теорию ценности, основанную на
отношении человека к вещи, маржиналистам
потребовалось сделать это отношение
рациональным. Человек в теории предельной
полезности знает иерархию своих
потребностей и, удовлетворяя их, стремится
к тому, чтобы добиться наибольшего
благосостояния]. Как писал К. Менгер, "человек
со своими потребностями и своей властью над
средствами удовлетворения последних
составляет исходный и конечный пункт
всякого человеческого хозяйства" (С. 89).
Из этого соотношения между потребностями и
средствами удовлетворения, или, говоря
более привычным языком, между полезностью и
редкостью, маржиналисты как раз и выводят
феномен ценности хозяйственных благ. Вооруженные
знанием субъективной ценности благ,
экономические субъекты затевают, если им
это выгодно, обмен или даже производство.
Причем если для классической школы
сущность обмена следует искать в сфере
производства, то для маржиналистов,
наоборот, само производство -- это
своеобразный косвенный вид обмена [Arrow К.,
Starrett D. Cost -- and Demand-theoretical Approaches to the theory of Price
Determination. In: Carl Menger and .the Austrian School of Economics. Oxford,
1973. P. 133]. Целью же производства и обмена для
каждого из их участников является лучшее
удовлетворение своих потребностей -- прямое
или опосредованное. Таким
образом, маржиналисты радикально
переформировали проблему стоимости:
содержание "черного ящика" (потребительские
оценки и потребительский выбор) стало
основным предметом анализа, а причинно-следственные
связи между производством, обменом и
потреблением поменяли свое направление на
противоположное -- основой ценности стали не
прошлые затраты, а будущая полезность и т. д. Разумеется,
предполагаемая маржиналистами мотивация
всякой экономической деятельности -- максимальное удовлетворение
индивидуальных потребностей -- выглядит
крайним анахронизмом в условиях развитого
капитализма конца XIX в. Однако, с нашей точки
зрения, эта предпосылка, взятая сама по себе,
не более искусственна, чем постулат
классической (и марксистской) теории
стоимости о безграничных возможностях
расширения производства. Как справедливо
подчеркивает Ю. Б. Кочеврин, "плодотворность
абстракции следует определять, исходя не из
отсутствия в ней тех или иных реалий, не по
тем или иным психологическим или
поведенческим допущениям, а из объяснения
реального экономического процесса или его
существенной стороны" [Кочеврин Ю. Б.
Неоклассическая теория производства и
распределения//Мировая экономика и
международные отношения. 1987. " 10. С. 45].
Вопрос же о применимости классической и
маржиналистской абстракций к различным
областям современного ценообразования,
безусловно, заслуживает отдельного
разговора и выходит за рамки данного
введения. Долгое
время австрийская школа рассматривалась в
западной экономической литературе лишь как
одна из движущих сил маржиналистской
революции, которая достигла меньших
успехов, чем остальные, поскольку не
владела математическим аппаратом. Такая
оценка сложилась в середине 30-х годов XX в.,
когда различные направления маржинализма,
казалось, навсегда слились в едином
неоклассическом потоке и к тому же были
отодвинуты на второй план в результате
следующей революции в экономической науке --
кейнсианской. Но в начале 70-х годов в ходе
ослабления кейнсианства и возрождения
острого интереса к микроэкономическому
анализу выяснилось, что могикане
австрийской школы Л. Мизес и Ф. Хайек (последний
получил в 1974 г. Нобелевскую премию) пронесли
через все эти годы некоторые важнейшие
особенности австрийской школы, не давшие ей
слиться полностью с неоклассической
парадигмой. Таким
образом, по сравнению с лозаннской и
кембриджской (англо-американской) школами
маржинализма австрийская школа оказалась
наиболее четко очерченной и долговечной.
Можно с большой степенью уверенности
назвать известных экономистов,
принадлежащих к разным поколениям
австрийской школы, включая наших
современников. Это ее основоположник К.
Менгер, его ученики Е. Бём-Баверк и Ф. Визер (хотя
слушать лекции К. Менгера в Венском
университете им не довелось, оба окончили
его незадолго до того, как автор "Оснований
политэкономии" получил там
профессорскую кафедру), ученики Е. Бём-Баверка
Л. Мизес и Й. Шумпетер, ученик Л. Мизеса Ф.
Хайек и его ровесники Г. Хаберлер, Ф. Махлуп,
О. Моргенштерн (один из основателей теории
игр), последователи Л. Мизеса и Ф. Хайека И.
Кирцнер, Л. Лахманн, Э. Штрайслер и др. Сильное
влияние различные идеи австрийской школы
оказали на англичан Л. Роббинса, Дж. Хикса и
Дж. Шэкла, шведа К. Викселля, голландца
Пирсона, итальянца М. Панталеони,
американцев Р. Эли, С. Паттена и др.
Разумеется, австрийская исследовательская
традиция у различных ее представителей
проявлялась в разных формах и в разной
степени, но во всех случаях проследить ее
влияние можно. Каковы
же характерные особенности австрийской
школы политэкономии? Прежде всего это
последовательный монистический
субъективизм: все категории экономической
науки австрийцы стремятся вывести только из отношения к вещи экономического
субъекта, его предпочтений, ожиданий,
познаний. Как настойчиво подчеркивает
Менгер, любые блага сами по себе, с точки
зрения экономиста, лишены каких-либо
объективных свойств, и прежде всего
ценности. Эти свойства придает им лишь
соответствующее отношение того или иного
субъекта. Так,
сущность процента состоит у них в разной
оценке субъектом настоящих и будущих благ,
издержки производства -- в упущенной пользе,
которую, как ожидается, производительные
блага могли бы принести, если бы были
употреблены не так, как на самом деле, а
иначе, и т. д. При этом субъект у австрийцев
не гарантирован от ошибок (он может, к
примеру, неверно оценить свои будущие
потребности и средства их удовлетворения),
и эти его ошибки не будут "отброшены"
рынком, а сыграют свою роль, участвуя
наравне с более правильными оценками, в
определении цены данного блага. Особый
акцент, который австрийцы делают на
неопределенности будущего и возможности
ошибок, огромное значение, придаваемое ими,
особенно Менгером, знаниям экономического
субъекта, имеющейся в его распоряжении
информации, резко выделяют их на фоне
других маржиналистов и делают их теории
особенно важными в наши дни, когда проблема
поиска и обработки информации находится на
переднем плане экономических исследований. Можно
смело утверждать, что степень
рациональности, требуемая от
хозяйственного субъекта, находится в
теориях австрийцев на порядок ниже, чем в
моделях Джевонса и Вальраса. Это
проявляется, в частности, в другой
особенности австрийской школы, а именно в
том, что австрийцы не употребляют не только
математические методы исследования, но
даже геометрические иллюстрации своих
теоретических положений (как Джевонс и
Маршалл). Эта черта австрийской школы
бросается в глаза каждому, кто перелистает
эту книгу, -- вы не найдете в ней не только
дифференциальных уравнений, но и привычных
диаграмм с кривыми спроса и предложения.
Конечно, это можно объяснить и тем, что
основоположники австрийской школы,
получившие юридическое образование, просто
не владели техникой математического
анализа [хотя тот же К. Менгер при желании
вполне мог бы приобрести нужные навыки у
своего брата -- выдающегося математика].
Однако главная причина совершенно иная.
Дело в том, что применение в теории ценности
дифференциального исчисления требует,
чтобы исследователь принял некоторые
дополнительные допущения. Во-первых,
оцениваемое благо должно быть бесконечно
делимым, или, что то же самое, функция
полезности должна быть непрерывной, а не
дискретной. Эта функция должна быть, во-вторых,
дифференцируемой, т. е. иметь касательную в
каждой точке, и, в-третьих, выпуклой, для
того чтобы производная в каждой точке была
конечной [См. интересную статью сына
Менгера -- Карла Менгера младшего, математика
по профессии: Menger К. Austrian marginalism and mathematical
economics. In: Carl Menger and the Austrian School... P. 38--44]. Все
три дополнительных условия вводятся для
удобства вычисления и сужают круг явлений,
объясняемых маржиналистской теорией. Что
же касается бесконечной делимости, то это
свойство настолько нехарактерно для
большинства благ, что Джевонсу и Маршаллу
приходится делать оговорку, что функция
полезности относится скорее ко всей их
совокупности, а не к одному субъекту (например,
к жителям Ливерпуля или Манчестера). Но ведь
для совокупности потребителей теряют смысл субъективные оценки и предпочтения! Кроме
того, математическая версия теории
предельной полезности предполагает, что
хозяйственный субъект безошибочно находит
оптимальный для себя вариант, что
противоречит упомянутым выше положениям
австрийцев (прежде всего Менгера) о
неопределенности и ошибках. Поскольку
австрийцы избегают употребления
математического анализа, это позволяет им
не только охватить своей теорией более
широкий круг явлений, но и сохранить ее
непротиворечивость и остаться в рамках
несколько более реалистичной модели
человеческого поведения [по точному
замечанию Э. Штрайслера, для австрийской
школы (в отличие от математической) в
словосочетании "предельная полезность"
важнее существительное, чем прилагательное
(Streissler Е. То what Extent was the Austrian School marginalist? History of
Political Economy. Vol.. 4. N 2. P. 426--461)]. Здесь
мы подходим к следующей отличительной
черте австрийской школы -- методологическому индивидуализму. Все
экономические проблемы австрийцы
рассматривают и решают на микроуровне, на
уровне индивида. Они не учитывают, что целое,
т. е. общество, всегда больше суммы своих
частей, не признают специфических љ
макроэкономических явлений, несводимых
к простой равнодействующей индивидуальных
предпочтений и решений. С нашей точки
зрения, это объясняется стремлением
австрийцев к вскрытию сущности явлений,
причинно-следственных связей и их
недоверию к функциональным зависимостям [ср.
первую же фразу, которой Менгер начинает
свои "Основания..." (С. 38). К этому
следует добавить, что немецкий термин
"Grenznutzen" точнее можно перевести как "граничная"
полезность, т. е. оценка ценности вещи
покупателем, находящимся на "границе"
между теми, кому удастся приобрести вещь, и
теми, кто будет вытеснен с рынка; никакого
намека на "предел" в математическом
смысле слова здесь нет]. В этом смысле
австрийцы ближе к К. Марксу, чем к
большинству экономистов-математиков,
которые придерживались позитивистских
взглядов. В
связи с методологическим индивидуализмом
находится и примечательное отсутствие в
произведениях австрийских маржиналистов
развитых идей равновесия. Понятно, что
вальрасовская концепция общего равновесия
была для австрийцев слишком
надындивидуальной, требующей чрезмерной
рациональности и оптимальности решений.
Гораздо интереснее то, что в теорию Менгера
не встроились и концепции частичного
равновесия, единственной равновесной цены. Важную
роль в австрийской теории занимает фактор
времени. Меньше всех других маржиналистов
австрийцы заслужили упрек в чисто
статической точке зрения. Они не забывали
подчеркивать, что ценностные суждения
людей непосредственно зависят от того, на
какой период времени они могут рассчитать
удовлетворение своих потребностей ("период
предусмотрительности"). Именно фактор
времени и связанная с ним неопределенность
приводят к ошибкам участников обмена и не
дают установиться общему равновесию,
присущему вневременной системе Вальраса,
где все цены и количества благ определяются
одновременно. Теперь
нам предстоит дать групповой портрет трех
основателей австрийской школы, труды
которых представлены в этой книге. В их
биографии очень много общего: все трое
происходят из дворянских семей, учились на
юридическом факультете Венского
университета, поступили на государственную
службу, затем чередовали преподавание в
университете с занятием важных постов в
Австрийском государстве (Бём-Баверк трижды
был министром финансов, председателем
Верховного апелляционного суда и
президентом Академии наук, Визер -- министром коммерции), являлись
пожизненными членами верхней палаты
парламента. Их связывали дружеские, а Бём-Баверка
и Визера -- даже родственные отношения. В
области экономической теории все тоже,
безусловно, были близкими идейными
соратниками. Однако история предназначила
каждому из них свою роль, и именно этой "специализации",
на наш взгляд, австрийская школа обязана
ранним расцветом и заметным влиянием. Группа
австрийских теоретиков предельной
полезности заслуживает названия школы
прежде всего потому, что у нее был учитель с
непререкаемым научным авторитетом -- Карл
Менгер (1840--1921). Когда, будучи малоизвестным
молодым (31 год) государственным служащим и
журналистом, он решил стать приват-доцентом
Венского университета и в качестве
рекомендации представил только что
изданную книгу "Основания политической
экономии", никто, конечно, не мог подумать,
что эта работа в течение более чем ста лет
будет основным источником идей экономистов
австрийской школы. У Менгера практически не
было учителей, хотя были предшественники:
опираясь в основном на немецкую литературу,
он не был тем не менее знаком с сочинениями
Госсена и Тюнена, в которых идеи предельной
полезности и предельной
производительности нашли свое наиболее
раннее воплощение. В то же время почти
невозможно найти какую-либо идею или
концепцию Бём-Баверка, Визера и их
последователей, которую не предвосхищали
бы отдельные положения и даже сноски из "Оснований
политической экономии". Собственно
говоря, все, что говорилось выше о
характерных особенностях австрийской
школы в целом, в первую очередь и в
наибольшей степени относится к шедевру
Менгера. Тем более удивительно, что у этой
книги была очень нелегкая судьба. Первое
издание прошло практически незамеченным [если,
конечно, не считать таких внимательных
читателей, как Бём-Баверк, Визер и Маршалл!].
Второе издание "Оснований..." вышло
лишь в 1923г., после смерти автора, когда
основные идеи австрийской школы уже стали
широко известны в более доступной
интерпретации Бём-Баверка и Визера. На
международный язык экономистов -- английский
-- книга была переведена лишь
спустя 80 лет после написания. В
результате в течение почти века после
опубликования "Оснований..." Менгер
оставался скорее почитаемым, чем читаемым
автором. Возрождением широкого интереса
экономистов начиная с 70-х годов XX в. к идеям
Менгера мы обязаны Ф. Хайеку, который не
только дал многим из них дальнейшее
развитие, но и сделал чрезвычайно много для
их пропаганды и увековечения памяти
основателя австрийской школы. Евгений
(правильно Ойген) фон Бём-Баверк (1851--1914)
сыграл в истории австрийской школы иную
роль. В отличие от Менгера он был в первую
очередь государственным деятелем высшего
ранга (список его должностей приведен выше),
отдавая остающееся свободное время
преподаванию. Что же касается глубокой и
неспешной исследовательской работы, то на
нее времени практически не оставалось. Не
случайно все значительные произведения Бём-Баверка
были написаны им за первые, относительно
спокойные десять лет его карьеры (1880--1889),
когда он преподавал в Инсбрукском
университете: в 1881 г. вышла его диссертация
"Права и отношения с точки зрения учения
о народнохозяйственных благах"; в 1884 г. -- первая часть основного труда "Капитал и
прибыль", содержавшая критику
предшествовавших теорий капитала и
процента; в 1886 г. -- опубликованная в нашем
сборнике работа "Основы теории ценности
хозяйственных благ"; в 1889 г. -- вторая часть
"Капитала и прибыли" -- "Позитивная
теория капитала"; в 1890 г. -- книга "К
завершению марксистской системы", в
которой Бём-Баверк одним из первых подверг
критике теорию стоимости Маркса, ссылаясь
на противоречие между I и III томами "Капитала".
Темп, взятый Бём-Баверком в эти годы,
впечатляет, но он, несомненно, должен был
плохо сказаться на глубине, продуманности и
законченности его произведений. Не
случайно именно Бём-Баверк, а не Менгер
являлся (и по сей день является) главной
мишенью критики австрийской школы в целом.
Но недостаточная отделка собственных
теоретических изысканий (особенно ощутимая
в "Капитале и прибыли") не помешала Бём-Баверку
выполнить другую важную функцию:
красноречивого пропагандиста идей
австрийской школы (в первую очередь Менгера),
а также умелого и темпераментного
полемиста, отстаивающего их в борьбе с
конкурирующими теориями. Именно в этом
качестве Бём-Баверк приобрел широкую
известность в научном мире (не случайно, что
в нашей литературе, начиная с "Политической
экономии рантье" Н. И. Бухарина, именно он
провозглашался главой австрийской школы [см.
также: Экономическая энциклопедия.
Политическая экономия. Т. 1. М.: Советская
энциклопедия, 1972. С. 152]). Выбранная для
публикации в нашем сборнике работа
позволяет читателю составить наиболее
полное представление о Бём-Баверке как
популяризаторе и полемисте [наиболее
значительные изыскания Бём-Баверка в
области теории ("Капитал и прибыль")
готовятся в настоящее время к выпуску в
одном из издательств]. Бём-Баверк был
адвокатом не только по образованию, но и по
складу мышления и стилю изложения. Он
стремился к четкости, убедительности и
доходчивости аргументации и не был склонен
к тщательному и всестороннему обдумыванию
каждого определения в духе Менгера, который
приносил лаконизм и изящество стиля в
жертву точности смысла. Это различие хорошо
передается и в русском переводе. Читатель,
который хочет составить первоначальное
представление об основных идеях
австрийской школы, может в принципе начать
именно с работы Бём-Баверка. Третьим
из представленных в нашем сборнике авторов
является барон Фридрих фон Визер (1851--1926). Он
более двух своих коллег способствовал
оформлению австрийской школы именно в
школу -- будучи из них наиболее способным
преподавателем, он посвятил 42 года жизни
изложению австрийской теории с
профессорской кафедры (вначале в Праге в 1884--1902 гг., а затем в Вене, где он унаследовал
кафедру Менгера), а также написал первый
систематизированный трактат-учебник
австрийской школы -- "Теорию
общественного хозяйства" (1914). Вклад
Визера в австрийскую теорию очень
своеобразен. Во-первых, он прославился тем,
что дал яркие имена и запоминающиеся
формулировки многим идеям маржинализма.
Именно он впервые употребил термины "предельная
полезность" (Grenznutzen), "вменение"
(Zurechnung), "законы Госсена". Во-вторых,
именно Визеру первому удалось [в работах
"О происхождении и основных законах
экономической ценности" (1884) и "Естественная
ценность" (1889)] сформулировать принцип
упущенной выгоды, дающей чисто
субъективное объяснение издержек, а также
наиболее подробно разработать теорию
вменения, выводящую ценность
производительных благ из ценности их
годного для потребления продукта, и впервые
сформулировать центральный принцип
равенства предельных продуктов,
производимых данным производительным
благом во всех его применениях [как пишет Б.
Селигмен, задачей Визера было
распространение идей Менгера на сферы
производства и распределения. (Селигмен Б.
Основные течения современной
экономической мысли. М.: Прогресс, 1968. С. 168)]. В-третьих,
из ранних представителей австрийской школы
только Визер пытался соединить идеи
предельной полезности с возможностями
наиболее целесообразной организации
общества в целом. Визера можно назвать
наименее "аналитичным" и наиболее
склонным к синтезу, описательному и
социологическому подходу представителем
австрийской школы. В этом смысле он
наиболее близок к немецкой исторической
школе. В отличие от Менгера и Бём-Баверка,
бывших убежденными либералами, Визер
пытался обосновать необходимость
государственного вмешательства и
централизованного планирования (термин "планирование"
он опять-таки употребил впервые в западной
экономической теории) для того, чтобы
воплотить принципы предельной полезности в
жизнь и обеспечить оптимальное
функционирование экономики (его юношескую
приверженность идеям социализма, как и
увлечение фашизмом в преклонном возрасте,
очевидно, нельзя считать случайностью) . Перейдем
к более подробной характеристике
публикуемых в сборнике произведений. К.
Менгер. Основания политической экономии
(Grundsatze der Volkswirtschaftslehre) [это заглавие, как нам
представляется, действительно более точно
передает содержание книги, чем буквальный
перевод: "Основы учения о народном
хозяйстве"]. Упомянутый
выше парадокс "почитаемости-нечитаемости"
этой книги, на наш взгляд, не случаен, его
причины коренятся в некоторых особенностях
менгеровской работы, на которые хочется
обратить внимание читателя. Прежде
всего, следует отметить, что книга имеет
подзаголовок: "Общая часть". Это
означает, что мы имеем дело с вводной частью
к гораздо более обширному труду, Менгер, так
же как и Маркс, был в сущности человеком
одной книги, которая должна была содержать
стройную и всеобъемлющую систему категорий
экономики. Работе над этим (так и не
написанным) трактатом он посвятил большую
часть жизни (с 1903 г. он даже оставил ради
этого свою профессорскую кафедру в
университете). Менгер не давал согласия на
переиздание и перевод "Оснований..." до
тех пор, пока они, тщательно переработанные
и дополненные, не займут своего места в его
общей теоретической системе. Кроме
того, столкнувшись с непониманием и
враждебной реакцией немецких экономистов,
которые в тот период находились под сильным
влиянием антитеоретической
новоисторической школы и ее главы Шмоллера,
Менгер был вынужден вступить с ним в
единоборство на методологическом фронте.
Вторая его большая работа "Исследование
о методе общественных наук и политической
экономии в особенности" (1833) не только
содержала полемику с индуктивной
методологией исторической школы, но и
раскрывала основные методологические
принципы самого Менгера [главный среди них
заключается в том, что экономическая наука
должна выявлять простейшие, типичные
элементы реальности и восходить от них к
более сложным явлениям, где действие точных
законов теории трудно распознать из-за
влияния неэкономических мотивов]. Развернувшейся вслед за тем
ожесточенной полемике со Шмоллером,
вошедшей в историю экономической науки как
"спор о методе" [см. об этом споре и
различных его оценках: Bostaph S. The Methodological Debate
Between Carl Menger and the German Historicists (Atlantic Economic Journal.
1978. V. VI. N 3. P. 3--16)], Менгер отдал достаточно
много сил, предназначенных для написания
предполагаемого трактата. Все
сказанное выше не позволяет предъявлять к
"Основаниям..." Менгера требования,
которым должна удовлетворять законченная
теоретическая система, например
критиковать их за весьма узкий круг
поднятых проблем: ценности, цены,
происхождения и сущности денег. Кроме того,
важное значение имеет сам стиль, в котором
написаны "Основания...". Стараясь
изложить наиболее общие основы своей
теории, Менгер старательно избегает
излишней детализации и категоричности,
оставляя разъяснение многих конкретных
вопросов на потом [судя по подготовительным
материалам, Менгер собирался посвятить
вторую часть своего трактата исследованию
процента, заработной платы, ренты, кредита и
бумажных денег; третью часть -- "прикладной"
теории промышленного производства и
торговли; четвертую -- критике современной
ему экономической системы и предложениям
по ее реформе. (Hayek F. von Carl Menger. In: Menger C. Principles of
Economics. N. Y.-L., 1981. P. 16)]. При этом создается
впечатление, что он предвидел те
противоречия, в которых может запутаться
его теория в более огрубленном, популярном
истолковании. Это где-то глубоко
продуманное, а где-то, может быть, и
интуитивное предвидение в сочетании с
впечатляющей внутренней логикой и
последовательностью изложения привело к
тому, что против "Оснований..." Менгера
невозможно выдвинуть большинство
критических аргументов, которые обычно
высказываются против его "непоследовательных
последователей" -- Бём-Баверка и Визера. Не
случайно здание новой австрийской теории
Мизес, Хайек и другие строили главным
образом на менгеровском фундаменте,
отказываясь от многих концепций его
учеников. Сейчас мы совершим краткое
путешествие по "Основаниям политической
экономии", останавливаясь лишь на тех
моментах, которые отличают Менгера от его
предшественников или современников либо
оказали значительное влияние на его
последователей. Что касается самой
логической связи аргументов, то она
изложена автором настолько четко и ясно,
что не нуждается, на наш взгляд, в особых
комментариях. "Основания..."
состоят из трех больших разделов. Первый из
них (главы первая -- третья) посвящен
краеугольному камню австрийской теории -- учению о субъективной ценности. Но
интересно, что третьей главе, где,
собственно, и содержится теория ценности,
автор предпосылает две подготовительные
главы (примерно 1/4 всей книги!), посвященные
учению о благах вообще, и экономических
благах в частности. В определении первых
Менгер подчеркивает важность познания
человеком их полезных свойств.
Особенностью последних является их
редкость, но любопытно, что Менгер избегает
произносить этот термин, поскольку
экономическим благо делает не абсолютная
редкость, а превышение планируемой
надобности в благе или "нужного
количества" (специфически менгеровская
категория, обозначающая количественно
определенную потребность индивида на
некоторый обозримый период) над
количеством этого блага, которое, как
ожидает индивид, будет ему доступным. Так,
уже в первых определениях просматривается
общий стиль исследования Менгера: отказ от
употребления кратких, но многозначных
терминов, стремление дать как можно более
адекватное, хотя и многословное, изложение
мысли. Одни из наиболее знаменитых идей
первого раздела касаются деления всех благ
на блага высших и низших порядков, а также
принципа комплементарности (дополнительности)
производительных благ. Последовательно
поднимаясь вверх по реке времени от своего
исходного пункта -- удовлетворения
потребностей, Менгер впервые объяснил
ценность производительных благ ценностью
произведенных с их помощью потребительских
благ, а не наоборот, как это было у авторов,
объяснявших ценность издержками
производства. У Менгера затраты ценны лишь
в том случае, если с их помощью будет
произведен обладающий ценностью продукт.
Напомним, кстати, что ту же проблему
потребительской оценки произведенных
затрат через стоимость продукта -- общественно необходимые затраты
-- видел и
пытался решить К. Маркс в III томе "Капитала",
в главе о рыночной цене и рыночной
стоимости. (Интересный пример того, как
авторы, исходящие из совершенно разных
предпосылок, часто приходят к весьма
похожим выводам!) Принцип
комплементарности обогащает картину
новыми красками: оказывается, что
производительные блага могут обесцениться
и даже перестать быть благами, если
отсутствует хотя бы один необходимый "комплектующий"
элемент из того набора производительных
благ, который необходим для определенного
производственного процесса (вывод,
немыслимый для теории издержек). Разработка
Менгером проблемы комплементарности, а
также (позднее) меняющихся пропорций, в
которых могут соединяться
производственные блага, свидетельствует о
том, что основоположник австрийской школы
гораздо глубже Джевонса и Вальраса отразил
в своей теории сферу производства и,
следовательно, его теория никак не
заслужила титула "политической экономии
рантье", для которой "производство,
труд, затраченный на получение
материальных благ, лежит вне поля зрения"
[Бухарин Н. И. Политическая экономия рантье.
М.: Орбита, 1988. С. 19--20]. Обращает
на себя внимание " 4 первой главы, целиком
посвященный значению фактора времени и
вызываемой им неопределенности для
хозяйственной деятельности людей.
Сосредоточенные в этом параграфе, а также
рассеянные в книге высказывания не
оставляют сомнений в том, что подход
Менгера к экономике нельзя назвать
статическим и вневременным (в отличие от
подхода Джевонса или Вальраса). Если бы
задуманный трактат Менгера был написан, мы
скорее всего получили бы не статическую
модель равновесия, а теорию экономической
деятельности как процесса, протекающего во
времени и в пространстве. Во
второй главе мы хотим обратить внимание
читателя на яркий пример менгеровского
методологического монизма: из
относительной редкости благ (см. пояснение
выше) Менгер выводил человеческий эгоизм, а
также феномен собственности! (см. с. 78, 82).
Интересен и анализ перехода благ из
экономических в неэкономические, и
наоборот (с. 82--87). Здесь, как и в некоторых
последующих местах, заметна склонность
Менгера к историческому исследованию
экономических институтов. Действительно,
бескомпромиссная борьба с "пороками
историзма", абсолютизацией описательных
и индуктивных методов не исключала ни у
Менгера, ни у его последователей
уважительного отношения к экономической
истории (об этом может, в частности,
свидетельствовать посвящение "Оснований..."
В. Рошеру -- главе немецкой исторической
школы). Это также отличает австрийскую
школу от других направлений маржинализма (за
исключением Маршалла). Глава
третья -- центральная во всей книге, она
содержит теорию субъективной ценности. В
отличие от других маржиналистов Менгер
определял ценность благ не по количеству
приносимой ими пользы, а по важности
удовлетворяемых ими потребностей. Это,
казалось бы, незначительное различие на
самом деле играет важную роль. Оно
свидетельствует о том, что Менгер: 1)
разрабатывает теорию, которая позднее
получила название ординалистской версии
маржинализма: нужность каждого блага не
имеет абсолютной величины, а выражается
лишь в сравнении с полезностью другого
блага (цифры в его таблицах носят условный
характер и выражают не величину, а иерархию
потребностей -- см. прим. на с. 156); 2) не
связывает в отличие от Джевонса свою теорию
ценности с гедонистическим толкованием
природы человека, восходящим к Бентаму (за
это маржиналистам, претендовавшим на
объяснение "психологии"
хозяйствующего субъекта, сильно досталось
от современников-психологов [См. подробнее:
Автономов В. С. Поиски новых путей//Истоки.
1990. " 2. С. 187--188]). Надо сказать, что Менгер
вообще не использовал при построении своей
теории термина "полезность". Попутно
Менгер решает с давних пор существовавший в
экономической теории парадокс: самые
полезные для человеческой жизни блага
далеко не всегда оказываются самыми
ценными. Он делает это, отмечая, что
ценность придается людьми лишь
экономическим, т. е. относительно редким,
благам. Обращает
на себя внимание категоричность, с которой
Менгер отстаивает чисто субъективную
природу ценности (с. 101), не существующей вне
людей (напомним, что для сторонников
объективных теорий, в том числе и Маркса,
"ценности" или "стоимости" часто
употребляются как синоним товаров
независимо от наличия нуждающегося в них
субъекта). Излагая
свою формулировку принципов убывающей
важности удовлетворяемых полезностей и
равной важности всех удовлетворенных
потребностей (соответствуют I и II законам
Госсена), Менгер помещает второй из них в
сноску как частный случай первого (с. 109). Для
всех теоретиков общего равновесия этот
принцип, напротив, является определяющим. Наиболее
натянутой выглядит аргументация Менгера,
последовательно идущая от удовлетворения
потребностей, там, где этот мотив, очевидно,
не играет преобладающей роли. Показателен в
этом смысле параграф "О продуктивности
капитала", где Менгеру проходится
абстрагироваться как от мотива накопления
капитала, так и от специфически
предпринимательских мотивов,
исследованных позднее И. Шумпетером в "Теории
экономического развития" [Шумпетер Й.
Теория экономического развития. М.:
Прогресс, 1982. С. 193]. В
этой главе Менгер впервые в экономической
литературе принимает предположение о том,
что определенное количество продукта может
быть произведено с помощью различных
сочетаний производительных благ (с. 139--140).
Эта идея субституции производительных благ
(от которой отказались преемники Менгера
Бём-Баверк и Визер) позднее получила в
западной экономической мысли значительное
развитие [Stigler G. Production and Distribution. Chicago, 1940. P.
149--150], и в частности лежит в основе теории
производственных функций. В
своей теории ценности производительных
благ Менгер делает еще один смелый шаг -- отказывается от разграничения трех
основных факторов производства: земли,
труда и капитала. Эту давнюю традицию он
нарушает на том основании, что ценность
всех видов благ, включая землю и труд,
определяется на основе одного и того же
сформулированного им принципа -- ценности их
продуктов. При этом Менгер вновь проявляет
свою антигедонистическую ориентацию и
критикует распространенную теорию (например,
Джевонса), согласно которой человек,
затрачивающий труд, получает возмещение за
связанные с ним неприятные ощущения (с. 146). Но,
пожалуй, самым важным с точки зрения
дальнейшего развития западной
экономической теории был следующий вклад
Менгера. Говоря о факторах, определяющих
ценность благ высших порядков, Менгер (на. с.
140--141) излагает идею, которую позднее
наиболее основательно развил Визер. Это
принцип "упущенной выгоды" ("opportunity
cost"), который вошел в арсенал наиболее
важных инструментов современной
микроэкономической теории. Согласно
Менгеру ценность производительного блага
определяется разницей между ценностью
продукта, который с его помощью планируется
произвести, и ценностью других,
удовлетворяющих менее важные потребности
благ, которые можно было произвести при
альтернативном употреблении данного
производительного блага. Второй
раздел "Оснований..." включает главы
четвертую и пятую. Его содержание -- переход
от субъективной ценности к цене, т. е. к
меновой пропорции благ. Отношение между
вторым и первым разделами -- это отношение
явления к сущности ["Ценыљ -- единственные
чувственно воспринимаемые элементы всего
процесса..." (С. 163)]. Менгер
последовательно выводит цены из
индивидуальных, субъективных ценностей, но
учитывает при этом объективное влияние
среды -- различных типов обмена. Первый шаг,
которого требует от Менгера его
субъективистский подход, -- отказ от
предпосылки эквивалентного обмена. Ведь
эта предпосылка предполагает равенство
благ по какому-то, объективно присущему им
самим показателю. Менгер делает этот шаг,
заявляя, что обмен не может быть
эквивалентным, потому что он всегда выгоден
обоим его участникам: после него их
потребности бывают удовлетворены лучше,
чем до него (с. 150--151). Заметим, что этот вывод
совершенно неизбежно следует из выбранных
автором исходных предпосылок:
удовлетворения потребностей как
единственного мотива всякой экономической
деятельности. (В "Капитале" Маркса в
анализ обмена имплицитно заложена
предпосылка существования капитала и
главенствующей роли мотива накопления
капитала, которая прорывается наружу в
главе 4 I тома. Единый для всех капиталистов
мотив накопления по самой своей сути
предполагает соизмеримость товаров. У
Менгера же блага объективно несоизмеримы:
сколько людей, столько и ценностей у
данного количества благ.) Действие
этой предпосылки проявляется и в
определении границ обмена: если дальнейший
обмен перестанет улучшать удовлетворение
потребностей его участников, он
прекратится (см. с. 155--156). (Для сравнения: у
Маркса границей обмена являются границы
производства, а не наоборот, а последние в
свою очередь установлены лишь возможностью
продолжения и ускорения процесса
накопления, сам же мотив накопления по
природе своей безграничен. Что же касается
возможностей накопления, то они заданы
платежеспособным спросом, причем
единственным фактором, влияющим на
последний, является доход.) Нетрудно
заметить, что подход "от потребностей"
полностью реабилитирует такую важную сферу
экономической деятельности, как торговля.
Классики и марксисты, как известно,
отрицали производительный характер труда в
данной отрасли, оставляя за ним лишь
перераспределение произведенного.
Некоторые положения читаются сегодня как
злободневный аргумент в защиту торговых
посредников, уместный в наших нынешних
парламентских дебатах. Хочется
также отметить два скромных по объему, но не
по значению, фрагмента. Первый -- об "экономических
жертвах, которых требуют меновые операции"
(с. 161). Здесь при желании можно увидеть
зачатки концепции "транзакционных
издержек", играющей в современной
западной неоинституционалистской
литературе выдающуюся роль [Капелюшников Р.
И. Экономическая теория прав собственности.
М.: ИМЭМО, 1990. С. 28--37]. Другой -- первое в
теоретической экономической литературе
разграничение между ценами спроса и ценами
предложения (за 20 лет до Маршалла), которое,
несомненно, было подсказано Менгеру его
практикой биржевого обозревателя. Основная
часть главы пятой посвящена образованию
цен в различных условиях -- при
изолированном обмене, монополии продавца и
конкуренции покупателей и, наконец, при
двусторонней конкуренции. Обращает на себя
внимание порядок анализа, при котором
логический переход идет не от свободной
конкуренции к монополии (как во всех
современных западных учебниках), а наоборот.
Это, разумеется, не означало, что Менгер
исходил из существования реальных
капиталистических монополий-гигантов
конца XIX -- начала XX в. Данную
последовательность диктуют автору: 1)
избранная им методология исследования -- от
простейших случаев ко все более сложным; 2)
склонность к историческим параллелям (а
исторически относительно свободная
конкуренция, безусловно, является
продуктом поздней стадии развития
товарного обмена) (см. с. 183--184) и 3) тот же
всепроникающий субъективизм: простейшим
для Менгера является случай, когда мы имеем
дело с ценностными суждениями одного
покупателя и одного продавца; сложнее, если
в обмене участвуют несколько покупателей;
еще сложнее, если и продавцов тоже
несколько, потому что теоретику необходимо
"залезть в душу" каждому из участников
обмена и выведать его субъективные
предпочтения. Интересно, что цену
определяют по Менгеру и в монопольной, и в
конкурентной ситуации одни и те же законы
субъективной ценности, но эти законы
проявляются при монополии и при
конкуренции в совершенно различной
политике продавца: при конкуренции ему
невыгодно придерживать товар и прибегать к
ценовой дискриминации покупателей.
Менгеровскую теорию цены от всех прочих
вариантов маржинализма отличает
отсутствие в ней понятия однозначно
определяемой равновесной цены: рыночная
цена у Менгера может колебаться между
оценками единицы блага наименее сильным из
вступивших в обмен конкурентов и наиболее
сильным из тех, кто так и не смог этого
сделать (с. 175--176). Чем больше конкурентов, тем
уже пространство для колебания цен, но все
равно какая-то часть цены в каждом случае
объясняется не фактором субъективной
ценности, а умением торговаться. Важным
опосредующим звеном при переходе от
исходной абстракции индивидуального
хозяйства, нацеленного на непосредственное
потребление, к развитому меновому
хозяйству, характерному для
капиталистической экономики, является у
Менгера учение о потребительной и меновой
ценности блага. И та, и другая для него чисто
субъективные величины (меновая ценность
блага -- это ценность других благ, которые
можно получить взамен его). Если меновая
стоимость имеющегося у человека блага
больше потребительной, обмен может
произойти, если наоборот -- нет. Соотношение
же потребительной и меновой ценности
определяется количеством блага,
находящегося в распоряжении данного лица.
Таким образом, для крупных собственников,
например фабрикантов, преобладающей, или
"экономической", по выражению Менгера,
неизменно должна оказываться меновая, а не
потребительная ценность производимых им
товаров. Так, Менгер корректирует принятый
им за преобладающий потребительский мотив
хозяйственной деятельности, не нарушая в то
же время своих исходных предпосылок. Наконец,
последний раздел книги (главы седьмая и
восьмая) посвящен сущности денег и их
происхождению. Эти вопросы всегда
волновали Менгера как в теории (в число его
немногочисленных сочинений вошли две
статьи (1892 и 1900 гг.) о деньгах для "Справочника
по государственным наукам", причем для
второго издания справочника статья была
совершенно переработана), так и на практике
(в том же 1892 г. Менгер входил в Императорскую
комиссию по денежной реформе и играл в ней
главную роль). Подход Менгера к сущности
денег также своеобразен -- он выводит ее из
различной "способности товаров к сбыту"
(Absatzfahigkeit). Здесь мы имеем дело с чисто
менгеровской категорией, которую можно
было бы с наибольшей точностью перевести на
современный язык как "ликвидность".
Менгер имеет в виду способность товара
всегда найти сбыт в любом количестве, в
крайнем случае с небольшой потерей в цене (с.
213). Наиболее ликвидный товар и становится
деньгами. Фактор
способности к сбыту имеет такое большое
значение, что обмен может затеваться не
ради лучшего удовлетворения потребностей,
а ради получения более обмениваемого блага.
Легко заметить, что здесь Менгер
поднимается на следующий уровень
конкретизации мотивов экономической
деятельности, учитывая реалии денежного
хозяйства. Работа
Е. Бём-Баверка "Основы теории ценности
хозяйственных благ" впервые была
опубликована в 1886 г. в немецком журнале
"Conrads Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik". Это
первое обращение представителя
австрийской школы непосредственно к
немецким читателям (вспомним, что именно в
это время бушевал "спор о методе",
который кончился "оргвыводами" -- сторонникам австрийской школы было
запрещено занимать профессорские кафедры в
Германии). В этой работе, как отмечал
советский исследователь И. Г. Блюмин, "Бём-Баверк
дал доведенное до предельной ясности
изложение теории ценности австрийцев... С
полным основанием "австрийцы" могли бы
сказать: "Умри, но лучше Бём-Баверка не
скажешь о теории предельной полезности""
[Бём-Баверк Е. Основы теории ценности
хозяйственных благ. М.-Л. 1929. С. IV]. Чтобы
избежать повторов, мы остановимся здесь
лишь на тех моментах, где Бём-Баверк вносит
что-то новое по сравнению с теорией Менгера. С
первых же страниц хорошо заметно
стремление Бём-Баверка навести более
прочные мосты между теорией субъективной
ценности Менгера-Визера и объективными
ценовыми пропорциями, складывающимися на
рынке. Для этого Бём-Баверк называет
меновую ценность объективной ценностью,
присущей самим материальным благам (с. 249).
Напомним, что Менгер не считал меновую
ценность объективным свойством самих благ:
в его трактовке меновая ценность -- это
субъективная ценность благ, которые можно
получить взамен имеющегося. Жесткое
разделение субъективной и объективной
ценностей будет сказываться у Бём-Баверка и
позднее. Достаточно указать на структуру
книги, в которой автор выделяет две части:
теорию субъективной ценности и теорию
объективной меновой ценности. В
первой части новшества, внесенные Бём-Баверком,
таковы. Рассуждая об иерархической шкале
потребностей (с. 274), он усиливает ее
реалистичность тем, что делает в таблице
пропуски, поскольку некоторые потребности
могут удовлетворяться только целиком, а не
частями (это следующий за Менгером шаг,
удаляющий австрийскую теорию ценности от
математической версии маржинализма). Бём-Баверк
дает четкое определение субъективной
ценности благ через ее предельную пользу (с.
285). Следует отметить, что этот перевод
точнее, чем общепринятый, передает смысл
учения австрийской школы. Полезностью
(Nutzlichkeit) австрийцы называют характеристику
данного рода благ в целом, пользой (Nutzen)
-- характеристику определенного количества данного блага. Собственным
вкладом Бём-Баверка является и его попытка
найти количественное соотношение между
общей ценностью данных благ и предельной
полезностью (с. 286--287). Бём-Баверк считает, что
предельные полезности отдельных единиц
данного блага обладают свойством
аддитивности, но не мультипликативности.
Предельная полезность единиц данного
запаса (одинаковых по качеству) в случае
суммирования будет неодинаковой, так как
они предназначены для удовлетворения
разных по важности потребностей. (Случай,
когда блага изначально предназначены для
продажи, Бём-Баверк рассматривает отдельно
и мультипликативность там допускается.)
Следует отметить, что предусмотрительный
Менгер вообще обошел эту проблему стороной.
Понятия богатства и имущества он разбирает
до определения ценности благ и не
возвращается к ним впоследствии. При этом
Менгер настаивал на относительном, а не на
абсолютном характере ценности и не
предполагал возможности ее измерения в
каких-либо единицах. Бём-Баверк же, пытаясь
дать количественную оценку общей ценности,
вынужден без должных оснований исходить из
измеримости ценности, т. е. переходить к
более уязвимой для критики кардиналистской
версии маржинализма [глубокую критику
учения Бём-Баверка об измеримости
стоимости дал выдающийся русский экономист
Е. Е. Слуцкий (Slutsky Е. Zur Kritik des Bohm-Baverkschen Wertbegriffs
und seiner Lehre von der Messbarkeit des Wertes//Schmollers Jahrbuch. V. LI. N
4. S. 37--52)]. Наиболее
ясно это сформулировано в главе третьей,
где Бём-Баверк задает себе вопрос: "Можем
ли мы определить величину этой разницы (между
ощущениями) точнее, можем ли выразить ее в
цифрах?" (с. 303) и дает на него
утвердительный ответ. При
этом он ссылается на то, что нам приходится
бесчисленное множество раз выбирать между
одним крупным и многими мелкими
наслаждениями, хотя это, очевидно, вовсе не
доказывает измеримости ценности в
абсолютных величинах. Постулируя таким
образом "цифровое определение величины
наслаждений и лишений" (с. 304), Бём-Баверк
оказывается гораздо ближе к Джевонсу и даже
Бентаму с его "арифметикой счастья",
чем к Менгеру [Автономов В. С. Модель
человека в буржуазной политической
экономии от Смита до Маршалла//Истоки. 1989. "
1. С. 204--219. Об этом свидетельствует и
употребление Бём-Баверком гедонистической
терминолологии, которой избегал Менгер]. Стараясь
приблизить теорию субъективной ценности к
условиям "развитых меновых отношений",
Бём-Баверк привлекает для объяснения
отдельных трудных случаев понятие
субституционной предельной пользы. Автор
приходит к выводу, что ценность для
человека потерянного зимнего пальто в
большинстве случаев измеряется не его
предельной полезностью, а предельной
полезностью других благ, которые придется
не покупать или продавать, чтобы купить
пальто взамен потерянного. Она же в свою
очередь зависит от цены пальто на рынке (чем
оно дороже, тем больше потери других благ).
Таким образом, в конечном счете
субъективная ценность данного товара
определяется его же ценой. Этот логический
круг с давних пор представлял собой
основную мишень для марксистских критиков
австрийской теории (начиная с Гильфердинга
и Бухарина). К Менгеру же подобная критика
неприменима, так как у него ценность благ
определяется только интенсивностью
потребности и наличием блага и никак не
зависит от цены. То
же самое можно сказать и о зависимости у Бём-Баверка
ценности от "отношения между спросом и
предложением", богатства или бедности
человека (с. 294--295). Главный
вклад Бём-Баверка в мировую науку -- идея о
том, что постоянно существующая разность
между ценностью продукта и определяемых ее
величиной полных издержек производства (т.
е. прибыль) зависит от продолжительности
производственного периода (с. 327--328). На этом
тезисе построена Бём-Баверком теория
капитала, прибыли и процента в его работе
"Капитал и прибыль" (ч. II). Большой
интерес представляет также попытка Бём-Баверка
объединить закон субъективной ценности с
законом издержек производства (с. 333). Автор
признает за законом издержек статус
правила, с помощью которого в частном
случае неограниченных возможностей
увеличения производства действительно
можно измерить ценность "высокополезного"
продукта, хотя сами издержки в конечном
счете определяются ценностью наименее
полезного (предельного) продукта. Большое
значение для обоснования не только бём-баверковской,
но и всей маржиналистской теории ценности
имеет маленькая глава седьмая. Здесь Бём-Баверк
отвечает на упреки в нереалистичности
маржиналистской модели человека,
проделывающего огромное количество
громоздких вычислений для того, чтобы
определить ценность благ (в особенности "отдаленного
порядка"). Контраргументы автора (которые
с небольшими вариациями повторяются
сторонниками маржиналистской -- неоклассической теории и по сей день)
таковы: - благодаря привычке и навыку большинство
вычислений такого рода делается почти
мгновенно, хотя и приблизительно.
Чрезмерная же расчетливость даже невыгодна
-- она требует излишней затраты времени и сил
[в этом пункте ярко проявляется
превосходство австрийской школы, не
требующей абсолютной рациональности и
оптимального выбора, над математической
версией маржинализма. Представители
последней смогли встроить этот вывод в свою
теорию только через 70 с лишним лет после
этой работы Бём-Баверка (Stigler G. The economics of
information//Journal of Political Economy. 1961. V. 69. P. 213--245)]; - в большинстве случаев нового расчета вовсе
не приходится делать, поскольку информация
о ценности данной вещи бывает уже заложена
в нашей памяти [любопытно, что точно такими
же соображениями Маркс в III томе "Капитала"
объяснял определение производителями цен с
учетом компенсации за условия производства,
отличающиеся от средних (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. I. С. 221--236)]; - наконец, развитая система разделения труда
позволяет производителю или владельцу благ
отдаленного порядка учитывать лишь меновую
ценность своего блага, оставляя все
остальные стадии производства и оценки на
долю следующих предпринимателей. Вторая
часть книги -- "Теория объективной меновой
стоимости" отличается от изложения тех
же вопросов Менгером следующим образом.
Прежде всего Бём-Баверк с самого начала
приближает теоретический анализ к
современной реальности и выражает
субъективные ценности товаров в деньгах (он
имеет на это право, поскольку ранее объявил
об измеримости ценности). Проблемы
монополии и несовершенной конкуренции у
учителя изложены намного глубже, чем у
ученика: покупатели, по Менгеру, могут
купить себе не одну лошадь, а несколько:
исследуется воздействие изменений
предложения не только на цену, но и на
количество купивших (у Бём-Баверка
последнее фиксировано) и т. д. В
то же время случай двусторонней
конкуренции у Бём-Баверка разобран
значительно основательнее (глава четвертая
второй части). Прежде
всего следует отметить, что поскольку Бём-Баверк
в отличие от Менгера рассматривает
ситуацию развитого товарного обмена,
опосредуемого деньгами, он включает в
рассмотрение субъективную ценность денег
для покупателей, различающихся по уровню
состоятельности (относительно имеющихся у
них потребностей). Интересно, что с помощью
этого аргумента он пытается опровергнуть (с.
388--391) оптимальность конкурентного
равновесия с точки зрения всего общества (эта
идея занимает центральное место в теории
общего равновесия начиная с Вальраса).
Таким образом, мы имеем полное право
назвать Бём-Баверка борцом с "буржуазной
апологетикой"! Наибольший
теоретический интерес, с нашей точки зрения,
представляет анализ логического круга,
возникающего при объяснении цены
субъективной ценностью, тогда как
последняя "при существовании открытого
рынка" определяется рыночной ценой (с. 394--400). Здесь мы убеждаемся, что Бём-Баверк
отдавал себе отчет в существовании этой
проблемы и пытался ее разрешить. Он считал,
что рыночная цена -- это цена, за которую
покупатель лишь надеется приобрести товар
в будущем, но поскольку это будущее
достаточно неопределенно, оценка блага еще
может быть пересмотрена. При этом во всех
случаях границей его цены будет все же "непосредственная
предельная польза данной вещи" (с. 397).
Нельзя сказать, чтобы решение Бём-Баверка
действительно развязывало этот гордиев
узел. Ведь рыночная цена превращается в "надежду"
только на весьма специфических рынках.
Например, на товарных или фондовых биржах,
где существуют постоянные колебания цен,
или на рынке производительных благ,
ценность которых действительно зависит от
того, насколько большим спросом будет
пользоваться производимый с их помощью
продукт. (Мы рассуждаем здесь с позиций
самой австрийской теории ценности.) На тех
же потребительских "открытых" рынках,
где цена в каждый данный момент может быть
вполне устойчивым ориентиром для
потребителя, теория предельной полезности
действительно "пробуксовывает", с этим
ничего не поделаешь. Две
заключительные главы работы Бём-Баверка
посвящены весьма изобретательным попыткам
встроить в австрийскую теорию субъективной
ценности другие, альтернативные объяснения
этого же феномена: "закон предложения и
спроса" и "закон издержек производства".
С нашей точки зрения, Бём-Баверк вносит
полезные уточнения в понятия спроса и
предложения: классическая теория понимала
их как простые количества товаров, он же
считает необходимым корректировать эти
количества, учитывая интенсивность желания
купить товар даже за высокую цену и желания его продать даже по низкой цене. Советуем
читателю обратить также внимание на то, что
теория субъективной ценности в отличие от
"объективных" теорий объясняет такие
феномены, как уценка товаров, дешевые
распродажи и т. д., при которых товары
распродаются ниже издержек производства (с.
412--413). "Теория
общественного хозяйства" Ф. фон Визера
(1914) занимает в истории австрийской школы
примерно такое же место, как "Основы
политической экономии" Дж. С. Милля в
истории английской классической
политэкономии. Это "завершение системы",
упорядочивание различных идей разных
авторов, эклектическое стремление к
компромиссам, максимальное расширение
объекта исследования, иногда за счет
меньшей глубины исследования (особенно по
сравнению с менгеровскими "Основаниями"). Для
данного сборника мы выбрали два фрагмента
из объемистого трактата Визера. Первый из
них продолжает и развивает теорию ценности
Менгера-Бём-Баверка и позволяет читателю
составить законченное представление об
австрийской теории ценности в целом. Второй
фрагмент, напротив, не находит никаких
параллелей у Менгера и Бём-Баверка и
представляет нам Визера как мыслителя,
наиболее интенсивно занимавшегося
институционными и социологическими
вопросами. В
первом опубликованном нами фрагменте (" 16--25)
содержатся все основные
усовершенствования, которые Визер внес в
австрийскую теорию ценности. При этом
обращает на себя внимание то, что все
достижения Визера идут по линии
приближения абстрактного менгеровского
анализа к хозяйственной практике. Так,
именно из этих соображений Визер
решительно отвергает аддитивный способ
определения суммарной полезности данного
запаса благ, когда каждая единица его имеет
различную предельную полезность, и
отстаивает мультипликативный способ, когда
предельная полезность просто умножается на
количество однородных благ. Далее, обращает
на себя внимание детальная проработка
соотношения между собственной предельной
полезностью продукта и издержками по его
производству (понимаемые как наибольшая
полезность других благ, которые могли быть
произведены с помощью данных средств
производства). Визер доказывает, что в
большинстве случаев эти величины
достаточно близки и взаимозаменяемы,
однако бывают случаи, когда резкое
изменение наличного запаса благ или
потребности в них может привести к их
резкому расхождению. В этих случаях
ценность определяется не издержками, а
собственной предельной полезностью блага. . Следующим,
и, пожалуй, наиболее существенным вкладом
Визера в экономическую теорию австрийской
школы является его решение проблемы
распределения доходов. Для того чтобы
разрешить эту проблему, Визер создает
теорию вменения, изложенную в " 20--23. Менгер
пытается определить вклад каждого из
средств производства в конечный доход с
помощью мысленного эксперимента: он
оценивал, как уменьшится доход вследствие
утраты данного производительного блага,
когда другим комплементарным благам будет
найдено иное применение. Визер считает
данный прием искусственным и нс
соответствующим экономической практике (к
тому же в этом случае суммарный доход,
приходящийся на все факторы производства,
будет меньше ценности продукта). Его
решение, пожалуй, ближе к вальрасовскому: мы
должны найти несколько родственных
продуктов (т. е. производимых с помощью
одних и тех же производительных благ),
оцениваемых на рынке по предельной
полезности, и построить систему уравнений
ценности, в которой количество уравнений (продуктов)
будет равняться количеству неизвестных
факторов производства. Решая эту систему,
наблюдатель теоретически (а производитель --
практически) сможет определить
сравнительную предельную
производительность факторов производства. Большое
внимание Визер уделяет также разделению
производительных благ на общие и
специфические и различным правилам
вменения в каждом из этих случаев:
специфическому производительному благу
доход вменяется по остаточному принципу. Эта
идея Визера получила дальнейшее развитие в
современных теориях прав собственности, в
которых понятие собственности на
предприятие и, соответственно, права на
остаточный доход связывается именно с
правом распоряжаться специфическим
средством производства. Не
только в разделе, посвященном Визеру, но и
во всем нашем сборнике особняком стоит
последний фрагмент (" 75, 76). У нас вошло в
привычку обвинять маржиналистов в излишней
абстрактности анализа, отвлеченности его
от таких важнейших общественных институтов,
как собственность, власть и т. д. Между тем
представители австрийской школы
безусловно проявляли большой интерес к
историческим и социологическим проблемам.
Традиция вновь восходит к Менгеру и его
анализу истории денег, но и здесь
наибольший вклад внес именно Визер. Его
идеи о возникновении, эволюции и
противоречиях частнохозяйственного и
экономического порядка, пожалуй, особенно
интересны на современной стадии развития
нашего общества. Визер
далек как от оптимизма английских
классиков, и прежде всего Смита,
предполагавшего гармоническое
согласование частных и общественных
интересов с помощью "невидимой руки"
свободной конкуренции, так и от
безоговорочного осуждения
частнособственнического эгоизма в
социалистической и коммунистической
литературе. Он подчеркивает, что частная
собственность неразрывно связана с
экономической деятельностью. Но частная
собственность немыслима и без властных
отношений, господства и подчинения.
Собственность и власть концентрируются в
руках хозяйственных лидеров, в которых
легко можно узнать прообраз фигуры "предпринимателя"
-- основного персонажа знаменитой теории
экономического развития И. Шумпетера,
ученика Визера [см. Шумпетер Й. А. Теория
экономического развития. М.: Прогресс, 1982]. Но
экспансия частного капитала, естественно,
выводит капиталистическое господство за
пределы экономической целесообразности и
влечет за собой нежелательные общественные
противоречия. Даже
по столь небольшому отрывку читатель может
получить представление о взвешенности и
глубине визеровского анализа не только
экономических, но и социальных явлений.
-
10. Выводы и сравнения
аноним,
21.05.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 13.03.2003)
Ну да, ну да, очень и особенно приятно! Если, конечно, он действительно развенчивается... :-)
-
Новая институциональная теория
-
Австрийская школа и ее представители
-
Маяк в экономической теории
Общественные товары не предолевают разрыв между богатыми и бедными они его усугубляют.
-
Цена социализма
-
Три источника и три составные части либерализма
аноним,
19.06.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 25.09.2002)
Насчет ГУЛАГа, возникающего от излишней увелченнойсти частной собственностью - примеры в студию!
-
Неоинституционализм
Не понятно, почему отсутствует ссылка на статью, переводом которой и является эта аннотация? Как насчёт научной этики?
-
Россия должна признать независимость Чечни
аноним,
20.08.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 05.02.2003)
русские! уберите свои грязные копыта от Чеченской Республики Ичкерия!!
|
