|
|
 |
Комментарии (2)
-
Глава 12. Психология и тимология
Может быть, в рамках характеристики человеческой деятельности, необходимо было бы систематизировать и структурировать взаимодействие осознанного и неосознанного в человеке, а не ставить их на ринг. Отсюда поискать дорожку к рассуждениям и действиям человека. Думаю, что у литературы есть особая роль в активизации взаимодействия осознанного с неосознанным. Предполагаю, что чтение, мысленное создание многочисленных и разнообразных образов стимулирует и развивает как обе принципиально отличные и единые в целом функции сущности человека, так и создает предопределенную готовность человека к определенным действиям и реагированию на них. В деятельности человека можно выделить, ту ее часть, которая в технологических элементах является организованной и поставленной и ту, которая первоначально устанавливает в последствии повторяющееся преобразование. Вторая часть требует от человека предельной мобилизации внутреннего мира человека, о котором Мизес говорит так: ... человеку свойственно ошибаться, а поиск подходящих средств -- дело очень трудное, то человеческая история вообще говоря представляет собой серию ошибок и разочарований".
-
Глава 11. Вызов сциентизма
Естественные науки исследуют природу, мироустройство как физический и биологический мир, а науки о человеческой деятельности - рассуждения и действия самого исследователя вместе с целям и мотивами стремлений. Действительно, объект исследований совершенно разный. Можно представить себе ситуацию, когда один и тот же исследователь сначала, например, изучал космическое пространство" а затем теми же способами стал изучать себя как человеческую сущность. Какое знание и опыт он сможет использовать в новых обстоятельствах. Может развернуть телескоп и использовать его как микроскоп. Может грубое сравнение. Одновременно можно отметить и то, что обратная смена объекта исследования тоже будет малопонятным мероприятием. Мне кажется, что в науке о человеческой деятельности многое надо многое точно обозначить, здесь имеется фактурная основа. Порой, кажется, что в этом вопросе бросается тень на плетень или опускается туман на обман. Бесполезно искать какую-то сверхзадачу и цель жизни человека. Можно сказать, что если исследователь не определился с этими вопросами ранее или сегодня, возможно он не определится никогда. Похоже, что в таком положении и находятся сторонники позитивизма. Мизес приглашет: "Давайте исследуем концепцию общества вообще" Попробую присоединиться. Думаю, что общество представляет собой совокупность индивидов, чья деятельность осуществляется в некоторых общих системных и структурных условиях, созданных и поддерживаемых или самими индивидами или их представителями. Хочется добавить: в котором деятельность индивидов осуществляется без какого-либо принуждения. Но тогда многие засомневаются в существовании такого общества. Конечно, нет у общества ни души, ни разума, ни воли, да и быть не может. Действительно социализм не признавал существование индивида: никаких частных категорий - ни частной собственности, ни частного дела, а взамен психологическая установка в форме морального кодекса строителя коммунизма. Индивидов не признавал, а общество существовать не могло.
-
Глава 10. Историзм
Человеческая деятельность имеет бесконечную отличающуюся многогранность. Сама деятельность отдельного индивида будь он работником производства или сферы управления всегда находится на одной или нескольких гранях фигуры человеческой деятельности. Масса граней всеобщей человеческой деятельности всегда фактически недоступна для любого индивида и исследователя в том числе. Меня совсем не удивляет существование достаточно большого количества различных научных подходов к ее осмыслению, и даже то, что свое понимание первоначальные генерирующие идеи индивиды и их последователи считают наиболее полно-отражающим мироустройство знанием в той или иной части. Думаю, что иначе и быть не может. И совсем нельзя сказать, что обозначение таких тенденций во взглядах является бесполезным делом. Наука мне кажется суммой знаний различных школ, где каждое слагаемое представляется дробью. Числителем является то значение конкретной науки или системы взглядов, а общим знаменателем для них - текущая человеческая деятельность. Эта сумма выступает в форме величины полезности для текущей и будущей деятельности. И все бы было до конца нормальным, если б они могли нести только полезность. Однако постоянно и повсеместно появляются псевдополезные теории, имеющие некую привлекательность для определенной части населения. Такое отношение к подобным теориям, порой, большинства населения впоследствии часто приносит неожидаемые для него разрушительные последствия. Если созидательная деятельность идет сложно и медленно, то разрушительная может иметь невероятный размах и скорость и в сумме может получиться отрицательное значение. Видимо, поэтому такое значение для человеческой деятельности должно иметь соизмерение полезности от использования тех или иных системообразующих идей и технологий для человеческой деятельности, видимо, поэтому ведется столь ожесточенная полемика между представителями отдельных научных школ. Но кто и в какой роли выступает. Кто же является потенциальным носителем зла, а кто общественным альтруистом. Незавидный выбор для исследователей и непрогнозируемое состояние грядущих преобразований. А что же с историзмом. Вся периодизация представляет собой информацию о расширении или сужении тех или иных социально-экономических преобразованиях и их причинах. Часть утверждений, относящихся к понятию регулярности, видимо, основана на восприятии повторяющихся физических и биологических процессов. Последние являются формой движения и обеспечивают устойчивость и стабильность мира. Однако человеческую деятельность можно назвать повторяющейся или периодической только в том плане и форме, где преобразование ее вызвано этими процессами. Историзм же пытается перенести периодизацию на процесс социально-экономических преобразований, который имеет совершенно иной характер преобразования. А здесь для исследователя две дороги, два пути в тупик: прошлое, которое не дает решений для будущего и будущее преобразование, никак необозначенное для исследователя за исключением того, что происходит в форме периодического изменения и сохранения жизни. Экономическая же наука определяет критерии поведения и деятельности человека и ориентирует его на достижение определенных состояний, тем самым несколько ориентирует индивидов в восприятии предстоящего жизнеустройства и поведения в изменяющихся условиях. Она и создает некоторую предстоящую определенность в мире процессов, продолжение которых ожидается.. Если же и ее отвергать, то чем тогда руководствоваться. Она является одной из основ жизнеустройства, и можно сказать, что улучшение работы будет соответствовать и улучшению жизнедеятельности, как частных лиц, так и населения в целом. Можно утверждать и обратное: ухудшение состояния жизнедеятельности населения обозначает порчу продуктов на экономической кухне. В общем-то рассуждения такого план могут куда-нибудь увести, а чтобы этого не произошло сделаю временное допущение: экономическая как и любая другая наука должны давать результаты, от использования которых в жизнеустройстве должна быть конкретная полезность. Не одно правительство или точнее его члены не никогда не заявят о неприятии экономической науки. Все будет наоборот: всегда есть и будут единогласные заверения, что все действия правительства как раз и базируются на самых современных экономических исследованиях. Но сравнительный анализ деятельности правительств разных стран и меняющихся правительств одной страны позволяет прийти к другому выводу: они порой не осведомлены или не имеют доступа к данным экономической науки, в силу инертности в любой деятельности они стремятся отойти от необходимости своевременного реагирования на новые идеи и экономическую ситуацию. Главный аргумент для них: так устроено, чему быть - того не миновать. Еще вот понравилось: " Сторонники историзма не исключают экономических рассуждений из своих трудов. Отвергая экономические доктрины, которые им не нравятся, при трактовке событий они пользуются ложными доктринами, давно опровергнутыми экономической наукой". Интересный факт: в 30-х годах садили противников марксизма-ленинизма, а прорастают марксисты. Опять все наоборот. Такие были агрономы. Они и сейчас пашут и сеют-садят, как умеют. Кое-что прорастает и дает плоды. Их не срывают, показывают как примеры образцов экономической деятельности, награждают. Действительно нет справедливости на этом поле. Мало, все-таки, работы Мизеса - одного из селекционеров- агрономов. Все бы и ничего: вроде внешний облик ситуации стал принципиально меняться, но очень подозрительными, ну и совсем не отражающими реальность кажутся рассуждения о стоимости, которые по прежнему заложены в основу устройства финансов. И можно согласиться, чтоб одна страна поэкспериментировала. Какие рассуждения! Утверждения Маркса о структуре стоимости. Но как им не быть внедренными повсеместно. Хороший пример стремления абсурда к бесконечности.
Вот и новая мысль Мизеса: "Главная ошибка экономической науки заключается в том, что она рассматривает эти и другие категории в качестве вечных принципов, определяющих деятельность в условиях любого типа институциональных условий". Комментарии излишни. Присоединюсь к движению и тоже полчаса поищу законы.
Итак, что отнести к законам исторических изменений?
1-й.закон. Любая выделенная энергия преобразовывается.
2-й закон. Любое преобразование идет в местах концентрации энергии, материи.
3-й закон Любая выделенная энергия стремиться к распространению в бесконечности.
4-й закон. Преобразование и его распространение зависит от среды.
5-й закон. Мироустройство основано на материальном связывании энергии.
6-й закон. Движение и преобразование, а также его ограничение в пространстве - есть форма стабильности и сохранения мироустройства.
7-й закон. Сохранение жизни основано на бесконечном воспроизводстве и автономности существования.
Может такой принцип подойдет: Хочешь мира - готовься к войне.
Что касается социально экономического устройства:
1-й закон. Человек как социальное существо реализуется через состояние личности, основными атрибутами которой является частная собственность и свобода.
Время прошло История сохраняется только в конечных продуктах, и то поскольку, если мы можем себе это представить. Процесс непрерывный. Обычно она предстает перед нами в форме источника информации о ней. В качестве такового может выступать и сам человек. Еще интересный вопрос Мизеса: "... почему новшества непопулярны, хотя они приносят пользу огромному большинству людей? "
Может быть потому, что вследствие их появления приходится изменять консервативное отношение к процессу, идее, и т.д.
-
Глава 9. Концепция исторической идивидуальности
Мизес говорит, что "Человеческий поиск знания не может продолжаться бесконечно. Раньше или позже он неизбежно достигнет пункта, далее которого он не может продолжаться".
Неубедительно. Если допустить, что цели и задачи жизнедеятельности будут раньше или позже точно определены, или сказать, что они и в настоящее время известны, то, что это будет означать конечный пункт человеческого познания? Это, действительно, могло произойти, если бы человек изучал только стороннюю для него систему, не генерирующую новых идей и действий. Однако человек сам является активно действующим элементом системы, и не только - с его микромира в сферу социально-экономического взаимодействия постоянно вводятся новые идеи, являющихся одновременно основой новых внутрисистемных действий, а также процессов их изучения. Это бесконечный, вполне нормальный процесс. Вот интересное утверждение Мизеса, которое пропустить нельзя: " Особенности отдельных людей, их идеи и ценностные суждения, а также действия, направляемые этими идеями и суждениями, невозможно представить как производные от чего-либо". Здесь Мизес сам говорит об отсутствии прямых причинно-следственных связей между микромиром человека и его деятельностью. Мы можем говорить об известных нам талантливых людях, как о хорошо взаимодействующих со своим микромиром индивидах. Некоторой систематизацией и организацией может быть охвачено только осознанное взаимодействие с ним. Неосознанное действие индивидов стали называть иррациональным.
Интересен и пример с Фридрихом II. Невозможно говорить о его вторжении в Силезию. Мне кажется, что уместно говорить о праве Фридриха II отдавать подобные приказы войскам и о вторжении войск выполняющих его приказ. Этот приказ является хоть каким-то правовым основанием военных действий каждого солдата в определенных организационно-правовых условиях. Думаю, что редкий мыслящий человек захочет опровергнуть предопределенность происшедших событий. Примерно столько же людей смогут заявить о подобном для будущего. " Подлинная история человечества суть история идей. ... И в поисках их происхождения мы неизбежно приходим к точке, в которой все, что можно утверждать, это то, что у человека возникла идея. Известно имя этого человека или нет -- вопрос второстепенный".
Очевидно, Мизес мог так сказать, подразумевая под этим то, что вряд ли появится озабоченность знанием имени автора при эксплуатации идеи (если так можно сказать).
Однако для людей, изучающих и внедряющих эти идеи, как мне кажется, особое значение, как раз, и имеет личность автора, выражение его мыслительного микромира вместе с волей, рассуждениями и действиями. И сам Мизес не имел бы своего столь великого значения, а образ и творчество - большой притягательной силы, если б для изучения остались только идеи. Хотя, понятно, что время все выжмет. Человек как система взаимодействия осознанных рассуждений, воли и действий с его микромиром уже принципиально отвергает принудительное планирование его жизнедеятельности. Из практики мы видим, что с другой стороны почти любая, более или менее серьезная деятельность планируется: Минфин планирует налоги и бюджет, Минздрав лечение больных в будущих периодах, военноначальники планируют план боевых действий, частные лица - ведение своей экономической деятельности, ведут экономический расчет эффективности своего производства. Просто отдельный человек не может обойтись без планирования своих расходов. Как относится к такому планированию. Для полнообъемного сохранения либеральных ценностей в жизнеустройстве индивидов в такой действительности должна соблюдаться добровольность присоединения индивида к системам планирования. Эти мероприятия по планированию должны носить, как правило, исключительно личный или пригласительный характер и всегда обходится без принуждения к участию, ну и, разумеется, без организованного и тотального обмана.
-
Глава 8. Философия истории
История, в общем-то, и является процессом естественного и социального экономического преобразования. Здесь история выступает как процесс. Ну, а история как наука представляет собой систематизацию знаний об этом процессе. Мы ничего не можем изменить в состоявшемся историческом процессе, поэтому, может быть в компенсацию этого обстоятельства, историческая наука в силу проявления индивидуальности исследователей, а порой и под идеологическим воздействием, окрашивается в разные тона и оттенки, она имеет разную характеристику одних и тех же идей, людей, событий и процессов. Безусловно, предпринимаются попытки привести ее к одному знаменателю, но нельзя сказать, что они всегда бывают успешными: целые поколения в отдельных странах получили и прожили жизнь с разными представлениями об истории. За примерами, понятно, далеко ходить не надо.
Понятно также, что участниками исторического процесса являются все индивиды (танцуют все), в чем реализуется одно из правил социальной справедливости, однако на страницы описания истории попадают только те, кто или пишет "музыку" или ее заказывает, а очень часто те, кто ее "исполняет". Но это, так сказать, мировая история. Никто не запрещает писать личную историю, но, как правило, она получается в форме истории болезни.
Если Мизес говорит об индивидах, то думаю, что это они и есть или по отдельности или все вместе.
В частности: "История имеет дело с человеческой деятельностью, т.е. с действиями, выполняемыми индивидами и группами индивидов". Думаю, что к этому определению можно добавить, что эта деятельность - действия - структурирована и систематизирована или в рамках государства, или в рамках государственной или частной организации.. Мизес говорит: "В поисках источника происхождения новых идей история не может идти дальше установления того, что они были произведены мышлением какого-то человека".
Опять бесспорно, но думаю, что нет никакого смысла отделять функции руки, ноги или мышления от человека и обособлять их. Это человек, это целостная система. Внутри человека находится целостный микромир и мышление является одной из его функций. К большому сожалению, мы не можем им управлять. Можно только сказать внутренний мир человека всегда стремится поддержать функционирование и целостность человека как системы. Заявление о провидении ни подтвердить, ни опровергнуть. Но все-таки, если существует провидение, то можно предположить, что оно должно иметь вид целостной системы. Человек же при таком положении должен является частью ее. Однако как сам человек, так и его микромир явным способом ни с кем не связан и, как представляется, является полностью автономными. И сам мир устроен так, что даже если предположить, что он был как одна взаимоувязанная система, то все его преобразование осуществлялось в направлении деления и придания каждой его части максимальной автономности.
Определенно, не понятно, что же в преобразовании человека как системы является прогрессом. Определенно, что это не материальное воплощение научно-технического прогресса, но нельзя и отрицать, что он не будет способствовать этому. Мизес определяет два вопроса на которые должна ответить любая разновидность философии истории: ". Первый: в чем состоит конечная цель, и каким путем она достигается. Второй: какими средствами люди побуждаются или вынуждаются следовать этим курсом? Система является завершенной только в том случае, если даны ответы на оба эти вопроса". Если Мизес задает вопросы, надо отвечать. Думаю, что ответом на первый вопрос может быть задача сохранения жизни как конкретной отдельного индивида, так и им же жизни вообще. Чем достигается? Осознанной защитой своего здоровья и жизни, а также воспроизводством жизни в новом поколении.
Спорили два генерала о том, чем же все-таки является секс: работой или удовольствием. Позвали солдата, который сказал, что если б это была работа, то его бы заставили ее выполнять. Старый анекдот, но в нем присутствует намек на ответ второго вопроса.
Нет другого средства для побуждения человека к достижению цели, как наделение человека ощущениями чувств, осознанное восприятие которых является содержанием жизни и дает стремление к их удовлетворению. Страх отвечает за сохранение жизни, горечь и радость за выбор оптимального жизнеустройства, секс с удовольствием за продолжение жизни в новом поколении. В этом варианте - ответы без интуиции. История есть совершенное действие. Философия истории похожа на изготовление красок для художника-историка, рисующего словами. Мизес говорит, что "Урок активистского детерминизма заключается в следующем: если вы желаете достичь определенной цели, вы должны прибегнуть к определенному средству; другого способа добиться успеха не существует". И он опять совершенно прав. Это происходит только при внутрисистемном и осознанном взаимодействии. Таковым выступает социальная и экономическая деятельность человека. В сознании человека вся действительность на 99,9 % соответствует такой установке. Эта постоянная и стабильная действительность возможна только при сохранении действия внесистемных для этого взаимодействия и неосознанных факторов устройства и действия микро и макро мира. В рамках этого взаимодействия и можно утверждать, что действуют законы причины и следствия. Если использовать данные и уже распространенные понятия активистского и фаталистического детерминизма и применить их сложившейся действительности, то можно точно сказать, что первый отражает внутренние установки человека на жизнедеятельность, второй же очень часто отражает тоже установки на жизнедеятельность, но только государственных органов. Подозреваю, что к таковым можно отнести и министерство финансов. Этот список всегда стремится к расширению и, порой, кажется, что он является всеохватывающим, как закон причины и следствия. Воля, действительно, является определенной функцией человека, но говорить о свободной воле, а не о свободном человеке бессмысленно, также как и о независимом от человека мышлении.
-
Глава 7. Диалектический материализм
Марксисты явно перегнули в своем толковании. диалектики, социалисты переборщили в определении значения этого толкования и марксизма. И пока вопрос касался рассуждений-высказываний эту тему, можно было назвать спор между "идеальным материализмом" и "материальным идеализмом" чисто теоретическим и бесконечным. У спорщиков хватит материала на тысячи лет вперед. Но, к большому сожалению, социальное нетерпение и абсурд в форме революционного движения взяли на вооружение "идеи" диалектического материализма и колесо страшного социального эксперимента в форме классовой борьбы завертелось на исторической мельнице.. Видимо, мир не смог своевременно среагировать на агрессивные установки теоретического революционного призыва и на длительном историческом преобразовании сам стал жертвой "материально-идеального" спора. Предвзятое отношение Маркса к теории и истории не позволило ему воспринять капитал как форму социально-экономической ответственности частных лиц за прогресс в социальном взаимодействии.
Меня удивляет до сих пор продолжающийся научный разговор о разделении труда, который совсем не касается принципиальных моментов в этом вопросе. Похоже на беспринципный и поверхностный разговор. Ясно, что этого не смог сделать Маркс, но почему не захотели его научные противники и просто исследователи не знаю. Это сдача сильной позиции.
-
Глава 6. Материализм
. Мизес:
"Возникновение идеи суть инновация, новый факт, добавленный к миру. Для разума людей, вследствие недостатка нашего знания, идея являет собой что-то новое, что не существовало прежде". Появление идеи всегда происходит в форме получения информации из микромира. Довольно часто эта информация предварительно не предсказывается индивидом как осознанная перспектива, о которой можно говорить лишь с момента ее появления, после чего происходит изменение состояния и поведения человека, как системного образования и действия. "Однако в большинстве европейских и латиноамериканских стран христианские Церкви сотрудничали, по крайней мере в определенной степени, с силами, которые противостояли представительному правительству и всем институтам, обеспечивающим свободу". Церковь является довольно инерционным общественным институтом. Такое положение заложено в сомой сущности упорядочивани отношения человека к богу и в общем является нормальным ее состоянием. Отношение церкви к либеральным ценностям требует серьезного осмысления.
-
Глава 5. Детерминизм и его критики
Мизес говорит, что "Какой бы ни была истинная природа Вселенной и реальности, человек может узнать о ней только то, что позволяет постичь логическая структура его разума".
Да, действительно, человечество в настоящее время ограничено в возможности постижения природы Вселенной, ее происхождения. Однако я думаю, что основной причиной является не структура мозга, а само устройство Вселенной физически ограничивающей возможность исследования. Разум сам по себе, безусловно, не может дать объяснение ее устройства.
Многие же вопросы также остаются малоизученными, но уже не вследствие каких-то объективно существующих внешних обстоятельств, а какого-то самоотказа от познания и моделирования. К таковым можно отнести вопросы, изучаемые общественными науками и экономической в том числе. Самоотказ выступает и форме отсутствия надлежащей активности и в недостаточной глубине осмысления социального взаимодействия. Думаю, что одна из причин такого положения - ожидание результата там, где он фактически не может появиться.
Меня лично очень смущает всеохватывающая категория причинности. И принципиальных возражений нет, но все-таки что-то не совсем убедительно. Кто предполагал, что системные взгляды одного человека смогут вызвать столь масштабное социальное противостояние. Где гарантия, что это не повторится? Что можно сделать, чтобы подобное не повторилось? Может опять взять и отменить инакомыслие (как понедельники). Может быть, то, что жизнь и возможно мироустройство развивается с микромира и идет параллельными, но не всегда одинаковыми путями и иногда при пересечении взаимодействует. Предсказать подобное взаимодействие практически невозможно. И хоть подобное взаимодействие составляет совсем незначительную часть, но оно может принципиально менять ход естественного и социально-экономического преобразования.
Мизес говорит о логической структуре разума, но разве кто-то может сказать, что это такое.
Нетрудно увидеть, что все преобразование идет в местах концентрации энергии, материи и при социальном взаимодействии - людских ресурсов . Только с относительно небольшой вероятностью можно предсказать ожидаемые предсказания, но каждый рассудительный человек не будет загадывать далеко вперед. Это удел астрологов. Но есть и безусловная цепь событий где причинно-следственные связи действуют в обязательном порядке, здесь имеется место для планирования. Действительно у всех явлений можно найти причины.
Стабильность существования мира осуществима только в непрерывном процессе преобразования. Причина и следствие мне представляются дискретными явлениями. Так мы сами их определяем. То или другое представляются событиями, ограниченными во времени. Но само время является процессом преобразования. Здесь нет дискретности. Это и является основным условием сохранения мира и стабильности. Одна из форм преобразования, обеспечивающая устойчивость мира - движение.
Однако я не могу принять как логическую взаимосвязь - рассуждения, и массовые действия в областях экономики и права, когда в исходных позициях знание представляет собой явное заблуждение. Встает вопрос: Война - это такое же закономерное явление, или же все- таки состояние абсурда. А массовое уничтожение населения? Самые кровавые страницы истории человечества совсем не попадают в цепь причинно-следственных связей. Формально, конечно, все можно под них подвести, а вот сущностно очень сложно. Интересное утверждение: "Результат умственных усилий людей, т.е. идеи и ценностные суждения, направляющие действия индивидов, нельзя проследить до их причин, и в этом смысле они являются конечными данными". Одновременно и исходными данными. Согласен с утверждением Мизеса: "... мы ничего не знаем о мыслительном процессе, производящем внутри человеческого существа мысли, реагирующие на состояние его физического и идеологического окружения". Но мы каждый раз в ходе любого мыслительного акта вводим задание и получаем ответ. Фактически происходит обращение к своему микромиру, осуществляющему мыслительный процесс. Исключительно важное заявление Мизеса -" Наказание не служит человеческим целям. Наказывая нарушителей, светские или церковные власти оправдывают себя тем, что выполняют обязанность, возложенную на них моральным кодексом и его автором. Они вынуждены наказывать грех и вину, какими бы ни были последствия их действий". Полностью разделяю это мнение. Однако мало говорить о наказании и его восприятии в той или иной форме. Для осознания процесса обеспечения правопорядка необходимо понять и увидеть всю совокупность обстоятельств, условий и действий в принципе вообще и в частности для каждого человека, являющихся непреодолимым препятствием для замыслов о правонарушении. Но и этого мало. Как сохранить при этом свободу индивида, как ему защитить себя от идеологического, нравственного системного воздействия на его внутренний мир? Без последнего борьба с преступностью превращается в агрессию на "человеческом поле". Допустим, что действительно, все в определенном процессе преобразования имеет определенную последовательность. Участником в этом процессе является индивид А1.
Пусть одновременно происходит N-процессов с участием N-индивидов. Процессы идут в общей среде, преобразования в которой имеют логическую последовательность и причинную связь. Все индивиды являются организаторами процессов преобразования с их участием. С какого-то состояния преобразования индивидуальные процессы преобразования входят во взаимодействие между собой и со средой. Допустим, индивид А33 посредством генерации идеи и распространения ее изменяет информационное поле части участников, которая используя это состояние добивается преимущества во взаимодействии и используя это материализованное преимущество ставит под свой контроль и управление над другой частью индивидуальных процессов во второй группе, которая является частью оставшихся участников. Воздействие связано с агрессией. Вторая группа участников не имела никакого представления о ходе процессов в 1-й группе и тем более не знали об исходной идеи, изменившей состояние 1-й группы. В результате процессы преобразования во второй группе изменились вопреки причиной связи развития процессов преобразования во 2-й группе. Преобразование в 1-й группе также изменилось вопреки развивающимся причинным связям после изменения информационного поля под воздействием А33 индивида. Из ограниченного рассмотрения совокупности преобразований можно увидеть, что действительно всегда действуют причинно-следственные связи, но это относится только к внутрисистемным преобразованиям. Умозрительно системой можно считать все процессы преобразования. Вроде бы ничто не мешает таким представлениям. С такой позиции можно утвеждать что все преобразования подчиняются определенным закономерностям Одновременно из примера ясно видно, что на подсистемном уровне, т.е. в отдельной группе только те преобразования имеют причинно-следственный характер, которые рассматриваются как внутрисистемные. Итак с позиции отдельного индивида можно умозрительно допустить всеобщий ход преобразования, осуществляемый в силу действия закономерностей. Однако отдельный индивид и их масса физически не в состоянии воспринимать столь глобальные изменения состояний и ощущать микропричины последующих глобальных преобразований. Для индивидов, их групп, и даже для все массы индивидов причинно-следственные связи постоянно нарушаются, хотя в действительности во всеохватывающе состоянии, безусловно, должны действовать закономерности.
-
Глава 4. Отрицание ценности
Высказанное ценностное суждение - это уже действие, за которым могу последовать другие действия: экономические, правовые, силовые и др.
-
Глава 3. Поиск абсолютных ценностей
Совсем не понимаю выражения "Рассматривая ценностные суждения, мы обращаемся к фактам, т.е. к способу, которым люди выбирают конечные цели в реальной действительности". Мне кажется, что под ценностным суждением здесь понимаются все мыслительные акты человека, формирующие волю, а под фактом - определенное состояние, событие. Если использовать значение термина суждение по Мизесу, то можно сказать, что
ценностные суждения - это мыслительное формирование приоритетов человека в отношениях к социальному взаимодействию и предметам. Ценности - это, пожалуй, носители концентрированной стоимости. Предполагаю, что нет основания, во всех случаях, называть размышления о ценностях ценностными суждениями. Ценности всегда объективно представлены, рассуждения всегда субъективны. Последние находятся во внутреннем мире отдельного человека. Рассуждения о ценностях только тогда можно назвать ценностными, когда человек ими определяет приоритетное значение данной ценности для себя. Здесь нет прямой связи.
Мизес говорит, что "Проблема пригодности или непригодности определенных средств должна решаться при помощи утверждений о существовании, а не ценностных суждений". Согласен. Человеческая эволюция вывела деятельность людей на такой уровень взаимодействия, где она осуществляется в форме специализации на производстве стоимостей.
Сами стоимости в своей структуре и самом проявлении содержат как сложение продуктов прошлого и настоящего труда, так и сложение продуктов от разноспециализирующегося производства и правового обеспечения
Интересное утверждение " Индивиды являются не гражданами сообщества, а солдатами вооруженных сил, и в качестве таковых безусловно повинуются приказам верховного главнокомандующего. Они не имеют гражданских прав, у них только военные обязанности". Так было. Так есть. Так будет? "Грустная правда заключается в том, что Марс помогает большим батальонам, а не правому делу". Где и когда возникает вера в бога?
Мне представляется, что она возникает в мыслительном процессе осознания действительности и поиска индивидуального мыслительного взаимодействия с волей созидания мира. Сложившиеся религии упорядочили это взаимодействие. Человеческая жизнь развивается с микромира, и каждый раз для сохранения жизни в новых поколениях требуется прохождение через микромир. Вряд ли кто-то захочет это отрицать и то, что в этом микромире уже заложена воля к развитию и существованию жизни. Человек неосознанно всегда чувствует эту волю и мыслительное обращение к ней в форме бога вполне нормальное и полезное для жизни явление. Атеизм не признает право человека на обращение к воле создателя жизни и к его жизни в частности, а также препятствует этому. Это страшная агрессия во внутренний мир человека. И как показала история, здесь начинается наступление на саму жизнь человечества.
Даже в самом создании жизни как таковой заложено ее свободное осуществление. Человек, заботящийся о своей судьбе и о продолжение жизни в новом поколении через обеспечение частных материальных и социальных условий, является целью любой веры. Но этот же человек с такими качествами является устроителем жизнедеятельности, основанной на либеральных ценностях. Думаю, что между религией и либерализмом не может быть мировоззренческого конфликта. Полагаю, что даже в одной семье не найти двух ее членов, имеющих одинаковые ценностные суждения, но это не повод для войны. Общественное сотрудничество имеет основой создание и потребление расширенного количества предметов материального обеспечения жизни и направленно на удовлетворение спроса, основанного на стоимостных измерениях. И если Мизес это движение называет утилитаризмом - философией индивидуализма, то так оно и есть. Действительно, только отдельные отшельники могут не стремиться к этому. Мизес часто дает объяснения, с которыми нельзя не согласиться. К таким относится и его понимание справедливости: "Конечным критерием справедливости является содействие сохранению общественного сотрудничества. Поведение, способствующее сохранению общественного сотрудничества, является справедливым, поведение, наносящее ущерб сохранению общества -- несправедливым... Она является единственным ориентиром законодательства". Как говорит Мизес: "Современный рационализм заменил собой мировоззрение, нетерпимо относившееся к раскольническим ценностным суждениям. Сам факт инакомыслия рассматривался как дерзкий вызов, смертельное оскорбление чьих-то чувств". Хотелось чтоб так и произошло- окончательно и бесповоротно. Однако жизнь предоставляет такие примеры, когда приходится сомневаться в окончательной победе рационализма, который и сам "рассматривается как дерзкий вызов". При социализме внутренний мир отдельных людей подвергается организованному, системному и длительному психологическому воздействию, в результате которого у массы людей могут быть нарушена нормальная присущая человеку ценностная ориентация. Такое воздействие нельзя обозначать иначе как агрессию в сознание людей, принудительное и организованное подчинение их некой внешней организующей воле. Происходит принудительная трансформация ценностных суждений, которая может сохраняться длительные периоды, а может и всю жизнь поколения, попавшего под идеологическую агрессию. Это печальный факт. Что значит мнение такого большинства. Упоминаемый Мизесом "цесаризм, по сути, является личнодержавием, которое в большей или меньшей степени проявляется и в настоящее время. Оно часто является плодом искусственной политической ориентации населения. На такой почве всегда может появиться упоминаемое Мизесом "тираническое общественное мнение", где большинство может страстно его поддерживать.
-
Глава 2. Знание и ценность
Что вообще можно отнести к предвзятости? Может преднамеренное искажение ценностного суждения для достижения определенного результата. Если так, то предвзятость может быть только сознательной. Об экономической теории и предвзятости. Экономическая наука в той ее части, где исследуются основополагающие экономические принципы, не требует использования сложного технического и технологического обеспечения. Исследователи разных эпох существования разумного человека находятся в относительно одинаковых условиях. Как показало время, экономические исследования имеют форму совокупности мыслительных актов отдельного человека. Идет погоня за пониманием сущности принципов. Гонщики от сверхвысокой продолжительности состязания потеряли сущностные ориентиры, а затем привязались к другим, обозначенным практикой.. Однако гонка продолжается. Мне представляется, что некоторые из этих принципов могли быть точно обозначены и несколько тысяч лет назад. К ним можно отнести устройство правопорядка и финансов. Что можно было обозначить в рамках экономической теории 2000 лет назад, возможно, и в следующие 2000 лет не попадет в состав экономической теории.
Вопросы фундаментальные, но, как оказалось, не нужны они экономической теории. Аргумент - так устроено. И в том, что исследователи об этом не знают - предвзятости нет, а в том, что они не хотят этого знать - уже просматривается предвзятость. Для примера - простенький вопрос (очень старый и, как будто, давно решенный) - представления о структуре стоимости и о самой стоимости. И немного о правопорядке. Когда попробуешь раскрыть сущность и структуру этих понятий и отношений, то обязательно узнаешь житейско-экономико-силовой аспект предвзятости, которому никакие аргументы и доказательства не нужны. Этому "аспекту" не требуются новые теории, от него требуется другое - чтоб они как раз никогда и не появлялись. А если этот "аспект" - явление государственное, то в нем выражается вся полнота соответствующего подхода. Для начала в ход идет упоминание о существовании классиков и их теорий. Для убеждения будут приведены аргументация и формулы некой до горечи знакомой и очень "призрачной" теории, универсальной и приспособленной, за неимением другой, для социализма и капитализма. Дополнительный аргумент: так устроено. Убедительно? Если нет, этого не хватает, то в резерве главное - упоминание о силовом и принудительном убеждении. И в этот момент наступает озарение: "нет предвзятости в этом вопросе". Став таким умным, понимаешь, что об основах устройства правопорядка можно говорить только в отсутствии посторонних в закрытом помещении и лучше про себя, ведь на дворе ветер судебных и других реформ. Сдует. Экономическая наука с незапамятных времен является наукой - дебитором, которой регулярно списывают задолженность. В нее постоянно вкладываются усилия ученого мира, неисчислимые средства с надеждой получить от нее новое понимание экономического устройства, как в частности, так и вообще. Возвращается же результат, не пропорциональный затратам - большие ожидания. Если требуются примеры - можно обратиться к устройству финансов. Совершенно не понимаю, как до настоящего времени экономическая наука живет с пониманием денег в качестве какого-то товара-эквивалента. Такое понимание можно отнести только к одному из самых величайших заблуждений. Заблуждение выступает как знание. Перевернутый мир. Особые интересы, привилегии - конкретные формы предвзятости. Ограничение массы населения в доступности к состоянию жизни, основополагающим принципом которой является жизнеустройство на основе либеральных ценностей, является великой социальной предвзятостью. Не понимаю, что такое общее благо. Раньше считали, что это воля единой направляющей партийной организации. Хороший пример особых интересов в форме общественного блага. Может быть, это жизнь без войны, но разве можно долго жить без войны, если постоянно к ней готовиться. И еще одно общее благо Демократического манифеста - богатая Россия. Совсем не понять, когда она была бедной, а когда будет богатой. Или наоборот. Зачем богатая страна бедным людям и частным лицам без частных интересов. Вот еще пример - государственное устройство с границами в виде трещины в расколотом мире. Мир, готовящийся к войне - это тоже заслуга экономистов? Появилась вот такая мысль, следующая из потемок сознания: фактическое неравенство предстает перед нами всегда в естественном развитии и состоянии, а вот так любимое соответствующее равенство без принуждения обойтись не может. Физическая и экономическая агрессия против частных интересов являются в этих условиях "нормальными" инструментами.
-
Глава 1. Ценностные суждения
Обращает на себя внимание следующее выражение: " Ценностные суждения представляют собой мыслительные акты конкретного индивида". Может опять что-то с переводом? Что происходит внутри человека? Да, мыслительные и физиологические процессы. Человек, как социальное существо проявляется как во внутренних процессах, так и во внешних отношениях и действиях. Одним из них является ценностное суждение как внешнее действие.
Полагаю, что, все-таки, у Мизеса ценностные суждения выступают в роли внутренних мыслительных действий и отношений. Далее он продолжает: " В качестве таковых их следует четко отличать от предложений, посредством которых человек пытается сообщить другим людям о содержании своих ценностных суждений". Для меня же порядок такой: Сначала в результате мыслительного акта определяется ценность, а высказывание о ней, выступает как действие в форме ценностного суждения. А между этими двумя актами есть еще и формирование воли.
Что означает выражение: "Высказывать ценностные суждения"? Я могу понять его только с позиции расшифрованного значения терминов, используемых автором. Об определение термина истории. Представляется, что история есть систематизированное знание о происшедших естественных и социально-экономических преобразованиях.
Надо ли историку изучать ценностные суждения. Очевидно, надо, поскольку ценностные суждения являются частью экономического анализа, оценки и прогнозирования, а последние и должны являться основным материалом для работы историка. Выводить ценностные суждения из этой структуры нельзя. Совершенно невозможно рассмотреть ценностные суждения всех людей. Мы можем говорить только о тенденциях, и только в исключительных случаях мы можем рассмотреть конкретный фактурный материал и ценностные суждения отдельного человека. Одновременно можно знать ценностные суждения многих людей и ничего не знать о предмете суждения.
-
3. Иерархия власти в СССР и их пространственная структура
Очень жаль что нет некоторых рисунков, их можно где нибудь увидеть (рис.17, 18...)
-
Возможны ли в России свободные экономические зоны?
Да, ребята. В час ночи, стараясь сделать за полчаса доклад только и думаю о том, возможны ли СЭЗы в России. Уж по мне лучше бы их небыло!!!
-
Часть вторая. Контрреволюция науки
-
Глава 8. Философия истории
Александр, к прискорбию, живет в мире монад Лейбница, где каждый человек (и его "микромир")в собственной отдельной оболочке, настолько автономное и суверенное существо, что действительно сложно понять существование таких "вещей" как деятельность, мышление, и еще речь (!), например. (Подумайте, Александр, как вообще возможна речь и язык в таком мире, как люди, хотя и редко, но умудряются друг друга понять?)
Я уже не говорю об отсутствии представлений о СОЗНАНИИ, неизбежно имеющем общностный характер, и ВОЛЕ, единственно позволяющей человеку оставаться таковым. И вот результат - красивые, "взрезающие" "суть дела" мысли г-на Мизеса находят отклик лишь в виде тезисов о том, что жизнь человека, дерева, червя и т.д. - в целом про одно и то же (цель - сохранение жизни как биологического существования), и второго тезиса, в духе так распространенного сегодня фрейдизма, о том, что занимайтесь, ребята, сексом! это все, что от вас нужно. И бросьте все эти ваши "размышлизмы" о том, что делать, да как жить достойно в условиях всеобщего вымирания и примитивизации. И все будет ОК! Извините, Александр, но лично я в таком мире жить не хочу и не буду. С уважением,
Казанская Ирина.
[email protected]
-
Возможны ли в России свободные экономические зоны?
аноним,
07.05.2002 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 08.04.2002)
Вот из за таких как Вы, которые "В час ночи, стараясь сделать за полчаса доклад" и возникает вопрос: Возможны ли в России свободные экономические зоны?
Шли бы Вы...спать!
-
Либеральная хартия (первая редакция)
Всё классно, но вот про оружие (владение&ношение), вы загнули. Представляете что-бы было на Манежке (беспорядки футбольных фанатов) если-бы хотябы у половины было-бы оружие, или вы сомневаетесь в их дееспособности? С уважением Алексей Бабушкин e-mail [email protected]
-
Глава 8. Философия истории
аноним,
21.07.2002 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 17.04.2002)
Ирина!
Немного о человеческих качествах.
Может быть, достаточно силы и не меньше воли, но вот силы воли - увы, не быть. Но если все-таки ее мобилизовать и направить против основного закона жизни, то в зависимости от ее степени можно получить жизнь, похожую на кошмар или самоистязание. Это и будет "плата за отступничество". Посмотрите вокруг себя. Многие на это согласились? А если в обратном направлении - то полный спектр житейских красок и для каждого они свои. "Слава богу" - они не передаются другому. Хотя был один замысел: национализировать. Вы ведь не говорите "нет", ибо не в состоянии пойти против воли создателя жизни. Вы можете говорить, что не верите в существование бога, но ваше счастье может быть найдено только в согласии с богом. Это распространяется на любого коммуниста или другого еретика.
Что касается речи, то видимо она действительно существует для того, чтобы люди друг друга не понимали.
Меня всегда смущало одно обстоятельство - я не поддерживаю сайт "Московского Либертариума материально", но некоторым самооправданием является то, что я также вкладываю свои деньги в безвозвратные проекты. Я никогда не слышал не одного упрека или замечания от аппарата "Московского Либертариума".
Ирина, от вашего замечания "бросить" до требования отдельного министерст ва "прекратить" нет и одного шага. Бывают варианты покруче, но идея та же.
Ирина, Мизес - это ведь не пиво, здесь думать надо, хоть как-то.
Благодарю за помощь
-
V. Будущее либерализма
Письмо анонимам. Уважаемые, анонимы! Так случилось, что в последнее время я стал соприкасаться с таким общественным явлением, как анонимное действие, высказывание. Меня заинтересовало сущность этого социального проявления, и я попробовал проанализировать первопричины его появления и существования. Мне неожиданно открылся современный масштаб анонимного действия, его социальная значимость для жизни социума. В нем участвуют самые разнообразные его представители. Массовое анонимное действие приобрело форму движения. Оно массово и разнообразно: с ним можно соприкоснуться в разных формах и инстанциях. Технический прогресс не остается в стороне от него - он дает анонимному движению новые возможности для развития и проявления. Видимо внутри человека существуют устойчивые тенденции к определенному виду социального взаимодействия и часто оно проявляется как анонимное действие. Может быть, это состояние взросления человека, личности. Может и не быть. Но с точки первого анонимного действия дороги ведут в разные стороны. В распоряжении анонима всегда есть ручка, бумага, компьютер, работает почта. У каждого человека есть техническая возможность для превращения в анонима. Но это дано не каждому. Причина: в одних случаях не хватает силы духа, в других - наоборот, слишком много. Да, безусловно, анонимное проявление - это устойчивое общественное движение, пока еще не объединенное в политическую партию. Возможно, могли бы попасть в думу. Но вот зарегистрироваться надо, а тут и принцип политический - анонимность - потеряется. А он дороже стоит. Отсюда выходит главное качество анонимного движения - политическая и правовая обособленность. Т.е. движение политически определено, но не представлено. Как трудно жить и действовать в таких условиях. Но такова жизнь, да и своя ноша не тяжела. Это составляющая нашей жизни. Очевидно, что мы должны видеть, и слышать ее, насколько это возможно. Канал на прием всегда работает. Общественная среда, как правило, была вынуждена и давно привыкла принимать и перерабатывать анонимную информацию, Социум в целом не отказывается от взаимодействия со своей частью, находящейся в специфическом состоянии, иначе и быть не может. Аноним за пределами своего анонимного действия предстает каким-то лицом с точным определением социального и экономического статуса. Однако в рамках и в период своего действия аноним исключает себя из нормального состояния гражданского и социального взаимодействия. Возьмем отдельный вид анонимного действия - высказывание. Что может представлять собой выступление анонима. Художественную работу, социальное или экономическое исследование, описание новых мыслей и идей. Конечно, нет.
Но не спорю: определенная полезность есть - это общественные сигнализаторы. Обычно функция сигнализации соединяется с оценочной функцией. Ну, а так как вся соответствующая деятельность происходит в многообразной сфере социального взаимодействия, то анонимное сообщение несет, как правило, определенные рекомендации на содействие или, чаще, противодействие какому-либо событию, субъекту. Часто оно выражается и в форме требования определенного действия. Итак, аноним - это не единственный случай, а множественность, уходящая в бесконечность и будущее. Адресатом у него может быть как определенная инстанция, частное лицо, так и общественность. Предлагаю ввести новое определение анонима - это самостоятельный безликий сигнализатор с рекомендациями и требованиями определенных действий. Как определение? Не звучит? Зато стреляет. К сожалению, с анонимом практически невозможно общаться, вести дискуссию. Отвечать в никуда смысла нет. Но для анонима это плюс. Аноним может быть "плавающим", ныряюще-всплывающим". Появился новый вид - "со сброшенным якорем". Да, за любым анонимом стоит конкретное лицо, у которого всегда обозначено социальное и экономическое положение. Однако в своем действии аноним каждый раз фактически отказывается от социальных связей и сложившейся системы социальных и экономических взаимоотношений. Но это происходит периодически и не надолго. Каждое анонимное выступление - это самостоятельный выход из системы нормальных отношений и ответственности. Как не крути, а анонимное движение есть многообразная часть общего социального взаимодействия . Всем анонимам привет! А.Коротяев
-
Что такое право собственности?
-
Пагубная самонадеянность
аноним,
25.09.2002 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 09.11.2000)
За многие тысячелетия своего существования человечество научилось делать в совершенстве только две вещи: а) уничтожать себе подобных
б) доказывать свою правоту Доказать можно все, что угодно. Можно доказать, что бог есть и что бога нет. Можно доказать, что коммунизм -- это светлое будущее всего человечества и что коммунизм -- это первобытное общество. Побольше верьте подобным объяснениям и поменьше думайте своей головой -- и тогда мы все гарантированно окажемся в том самом первобытном обществе где "каждый за себя". Неважно, какое название будет иметь такое общество.
-
Пагубная самонадеянность
-
2. Начало: средние века
экономическое значение средневековых городов.Развитие ремесла и торговли
-
Азбука экономики
Хотелось бы приобрести эту книгу. Помогите как это можно сделать. Мой e-mail: [email protected]
-
Школа для тех, кому больше всех надо
Уважаемые господа!
Библиоцентр Панглосс, расположенный в Москве, предлогает вам как художественную, так и учебную литературу для изучения французского, испанского, немецкого и итальянского языкамс гарантированными скидками.
Панглосс непосредственно закупает эти пособия за рубежом и распространяет как в собственном магазине, так и через посредников в Москве и регионах.
С уважением,
Ольга Ряблва
-
Либерализм в классической традиции
super text!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
-
Книги и сборники
коллекция текстов российских ученых
-
Как это делается: предисловие редакторов
-
Книги и сборники
-
Теория собственности
Уважаемый Дмитрий Дмитриевич!
Позволю себе прокомментировать Вашу статью в стиле традиционной рецензии. Статья интересна уже хотя бы тем, что порождает множество вопросов. И первый из них: так что же такое «собственность»? Что она собою представляет?
Казалось бы, предмет исследования должен быть предъявлен читателю уже в начале статьи. Просто чтобы было понятно, о чем далее пойдет речь. Но автор этого не делает. Читателю остается гадать. Благо бы, будь в литературе только одно определение собственности. Но их десятки! На какое же из них ориентироваться читателю, какое из них автор считает верным? Впрочем, ответом на этот вопрос, быть может, должно являться содержание статьи в целом. Но тогда мы могли бы ждать от автора формулировки искомого определения в конце ее. Но нет его и там .
Так что же такое «собственность»? О чем теория? Автор не обмолвливается на этот счет ни словом.
Судя по всему, для автора «собственность» и «владение» - одно и то же. На эту мысль наводит, например, комментарий к первой же схеме. Он начинается словами: «Владение конкретного собственника можно изобразить схематически...», - из чего, видимо, мы вправе заключить, что данная схема есть схема владения. И заканчивается: «Такое схематическое представление дает возможность... наглядно изображать... собственников», - откуда следует, что это – схема собственности. Число текстуальных примеров подобного рода легко умножить.
Я, признаться, сомневаюсь в том, что в корректной теории могут бесконфликтно уживаться два тождественных по содержанию и разных по имени термина. То есть, другими словами, что она может допускать существование одного термина с двумя именами, не рискуя при этом возникновением двусмысленностей.
Но допустим, что мы имеем дело как раз с таким случаем. Тогда, очевидно, нас вполне устроило бы определение термина «владение». Что он означает?
К сожалению, автор и на этот вопрос ответа не дает. Вместо него он предлагает определение понятия «неограниченное владение»: «Некоторые из объектов собственности могут находиться в неограниченном владении. Неограниченность означает, что собственник может производить с ними абсолютно любые акты пользования, без каких-либо ограничений: перемещать в пространстве, передавать сторонним собственникам, изменять (в частности, портить или даже полностью уничтожить). Все остальные формы владения -- ограниченное и совладение (смысл которых будет раскрыт ниже) -- являются частями неограниченного владения». И этим определением снова ставит читателя, т.е. меня в тупик. Во-первых, мне трудно согласиться с тем, что «собственнику» (или владельцу? Речь ведь идет о владении! Впрочем, коль скоро это одно и то же, пусть будет «собственник».) с легкой руки автора дозволяется «производить абсолютно любые акты пользования, без каких-либо ограничений». Я бы все же предусмотрел ограничение в виде оговорки: не причиняющие ущерба другим людям (или собственникам, т.е. владельцам). Иначе ведь дело выглядит так, будто автором санкционируется аморальное насилие, порождающее защиту, встречное «силовое воздействие», т.е. санкционируется ситуация, чреватая едва ли не кровопролитием. Во-вторых, «ограниченное владение» с точки зрения логики никак нельзя назвать «частью» «неограниченного». Это противоречащие, или контрадикторные, понятия, образующиеся путем простой дихотомии родового понятия «владение». А для «совладения» тут даже и места нет. Но главное, в-третьих, этим определением «владение» трансформируется, а вернее сказать, просто переименовывается в «пользование», в «любые акты пользования». Похоже, теперь мы имеем дело уже с тремя тождественными терминами.
К счастью, «пользование» автором определяется. Но как! «Пользование собственностью (акт пользования) -- это намеренные (т.е. управляемые владельцем) изменения состояний объектов собственности». Не буду придираться к тому, что многие из принадлежащих мне «объектов собственности», которыми я регулярно пользуюсь (картина на стене, например), я хотел бы сохранить именно в том состоянии, в каком они сейчас пребывают и готов препятствовать любому изменению их состояния; к тому, что с формальной точки зрения это скорее не определение, а характеристика (поскольку, в частности, классическая структура определения понятия через указание на ближайший род и видовое отличие автором игнорируется). Но ведь если собственность – это владение, а владение – пользование, то данная формулировка оказывается ни чем иным, как тавтологией. А это уже серьезный грех для теории, исключающей «ошибки в рассуждениях» и «множественности субъективных толкований».
Одно из важнейших мест в теории автора занимает идея «маршрутов развития собственника». «Допустим,- пишет он, - собственник рассматривает три потенциальных взаимоисключающих маршрута развития: R'1, R'2 и R'3. Динамические изменения С-индикатора для каждого из вариантов разные, и собственник оценивает значение интегралов на выбранный период следующим образом:
· для маршрута R'1 в +0,2ер;
· для --""--R'2 в -0,2ер;
· для --""--R'3 в -0,1ер.
Поскольку, вариант R'1 дает наибольшее значение интеграла состояния, собственник выберет для реализации именно его, как наилучший».
Хотелось бы понять, как может быть «выбрана для реализации» сама эта стратегия? Пусть, например, некий господин решает сформировать свой портфель акций и стоит перед выбором, акции какой компании и в каком количестве ему купить: неизвестной ему компании, известной, но пребывающей в кризисном состоянии (ее акции самые дешевые и оттого сулящие, если компания преодолеет кризис, самую высокую доходность), или известной, стабильной, но обещающей скромный доход? Г-н может купить больше одних акций, меньше – других, т.е. у него есть разные варианты. Чем он будет руководствоваться, выбирая лучший для себя «маршрут»? Я полагаю, что сначала он должен будет решить, какой портфель ему нужен: рисковый или консервативный. Затем ему следует собрать как можно больше сведений об этих компаниях и только потом звонить брокеру. Но я не представляю, чтобы вместо этого он занялся построением графиков собственного состояния, умея найти ему для каждого варианта точное количественное выражение в неких «эпикурах», чтобы он интегрировал выведенные функции и принимал решение по результатам интегрирования. Да и самому мне, когда я стою перед выбором, что съесть на завтрак – яичницу, сосиску или бутерброд – никогда и в голову не придет заняться интегрированием количественных оценок своих «маршрутов». Я не могу представить ситуации, когда кто-нибудь захотел бы на практике прибегнуть к методике автора. Тем более, что не представляю – и автор на этот счет ничего не сообщает, - какие значения я должен присвоить тому или иному выбору, чтобы не ошибиться? Какова, например, эпикурная величина выбора бутерброда? «- 0,3»? Или «+0,8»? Каков здесь критерий, каков способ расчета? Или мне предоставляется свобода брать эти цифры с потолка? Но тогда чего стоит итог интегрирования?
Мне кажется, что предложенная конструкция, хотя и выглядит весьма глубокомысленной, лишена какого-либо практического смысла. Подобных построений всякий человек, не обделенный фантазией, может за полчаса сочинить с десяток. «Вы хотите поиграть со своей собакой, побросать ей палку? Сделайте это с умом! Вы можете выбрать для игры утро, полдень или вечер. Оцените каждый из этих выборов. Вы можете отправиться в парк или поехать за город. По какой дороге? Вариантов множество. И от того, на каком из них вы остановитесь, зависит, насколько благотворной и интересной для вас самих получится эта игра. И так далее, вплоть до построения графиков предпочтения веса палки и дальности броска. Потом составьте систему функциональных ограничений, решите задачу на оптимизацию и лишь затем, с ответом на руках, зовите свою собаку. Счастливого отдыха!»
Когда я читаю: «Допустим, собственник рассматривает...», - мне почему-то хочется сказать: «Да никогда он вот так не рассматривал, не рассматривает и рассматривать не будет!». Когда встречаю слова: «Поскольку, вариант R'1 дает...», - невольно хочется возразить: «Нет. Не дает. И не только потому не дает, что нет желающих взять, но потому уже, что даже непонятно, как и что он может дать».
А вслед за тем – еще одна загадка: «ограниченное владение». Его автор определяет следующим образом: «...Владение некоторым конкретным объектом (материальным или информацией) может разделяется между несколькими собственниками. Владение называется ограниченным поскольку оно для данного владельца ограничено по актам пользования...». (Опять: ограничение пользования есть ограничение владения. Вынесем за скобки «общий сомножитель». В скобках остается: пользование есть владение). Суть мнения автора ясна: у одного объекта собственности может быть два и более собственников. Непонятно только, как такое может быть?
Я знаю, конечно, что подобная конфигурация собственности прописана в гражданском кодексе, что на основе ее созданы сотни тысяч «юридических лиц» - корпоративных собственников. И что с того? Мы столько лет прожили под законом, гласящим, что в стране существует общественная собственность в формах государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной; на основе этого закона были учреждены все предприятия – заводы, колхозы, сети торговли... А чем дело кончилось? Жизнь в конце концов заставила понять, что никакой общественной собственности в природе нет. Что строили даже не на песке, а на фальшивой, беспочвенной идее. Отчего все и развалилось. Что как бы ни была сильна вера в несуществующую общественную собственность и как бы ни напрягали люди силы, чтобы «сказку сделать былью», ничего, кроме краха и разорения, эта идея принести заведомо не могла. От веры этой пришлось отказаться. Но на смену ей тут же явилась новая. «Пусть, - согласились мы, - у одного «объекта собственности» не может быть сразу столько собственников, сколько живет людей в стране. Но пусть все же будет сколько-нибудь, а не один! Сто, например, или десять, на худой конец хотя бы два». А какая разница, сколько их – два или двести миллионов? Разве все то, что убеждает в невозможности существования двухсотмиллионоликого собственника, не убеждает в невозможности существования и двуликого? Если один конгломерат «собственников» нежизнеспособен, то почему следует считать, что может быть жизнеспособен другой – во всем точно такой же, только поменьше?
Пролить свет на эту проблему могло бы отчетливое истолкование собственности, ясное понимание того, что значит «быть собственником». Но как раз его-то в «теории собственности» нет как нет.
Не объясняя загадки совладения, автор затем добросовестно описывает его и в конце концов оказывает вынужден констатировать прирожденный совладению «парадокс»: «Совладелец, имеющий долю совладения большую, чем половину (l >0,5) является единственным владельцем всей коллективной собственности». (Эффект исчезновения составного собственника).
Надо отдать автору должное. Многие его единомышленники, избравшие символом веры коллективную собственность, пугливо обходят это ее естественное следствие, умалчивают о нем. А если и упоминают, то с оговоркой: проблема, дескать, сложна, но так или иначе сособственники обо всем могут договориться. Дело, однако, не в сложности проблемы – она проста как огурец, - и не в договоре сособственников – право собственности нельзя одолжить другому «на минуточку», тут уж «умерла так умерла». (Такова особенность права собственности в отличие от отчуждаемых правомочий пользования и распоряжения). Суть дела в том, что если мы допускаем существование коллективного (составного) собственника, то с неизбежностью приходим к противоречию с представлением о природе собственности, разрешить которое с позиций здравого смысла невозможно. И автор на это противоречие честно и мужественно указывает.
Однако он полагает, будто оно все же имеет разумное решение.
«Право изъятия и метаустав. Для того чтобы учитывалось мнение меньшинства совладельцев, надо положить, что в устройстве каждого составного собственника уже при его учреждении должно быть заложено право изъятия, которое действует всегда и безусловно. Право изъятия гарантирует, что каждый совладелец прежде чем будет реализовано неустраивающее его решение составного собственника, может изъять свою долю совладения из коллективной собственности в свою собственность, переведя ее из условной количественной величины l в набор натуральных объектов собственности.
Иными словами, любой совладелец может изъять свою долю совладения в любой момент незамедлительно и безусловно. Причем, для осуществления изъятия ему вовсе не требуется получать на то согласие составного собственника, которой владеет данной коллективной собственностью. Также не имеют совершенно никакого значения оценки всех остальных совладельцев по поводу такого изъятия -- составной собственник обязан перевести затребованную долю совладения из количественной в натуральную и отдать ее покидающему его состав совладельцу».
Но как может быть заложено такое право? Допустим, господин N решает войти одним из «совладельцев» в капитал «составного собственника» М, внося при этом вклад Z. Очевидно, что N и М – это разные персонажи, разные субъекты собственности. Поэтому напрашивается вопрос: кто из них – N или М – после принятия N в число «совладельцев» является собственником Z? Если скажем, что М, то тем самым скажем, что N с момента регистрации его участия перестает быть собственником своего вклада. Его вклад, Z, с этого момента становится собственностью не частного лица, N, а «составного владельца» М. Т.е. для N он становится чужой собственностью. Такой же чужой, какой прежде был для М. Строго говоря, у N теперь даже нет своей доли. Его доля стала чужой, она принадлежит М. Что же получится, если мы признаем за N право изъять в любой момент Z у М? Иначе говоря, что получится, если мы признаем за несобственником право изымать имущество у собственника без его согласия? Попросту говоря – воровство. В терминологии автора – насилие. Выходит, что именно к применению насилия и сводится рекомендация автора.
Однако попробуем ответить на поставленный выше вопрос иначе. «Кто из них – N или М – после принятия N в число «совладельцев» является собственником Z?» Ответим – N. Тогда все становится на свои места! N остается собственником своего вклада как до вхождения в М, так и после. И именно поэтому он может в любой момент выйти из М, забрав свою – свою! – собственность. Для этого не нужно ни согласия М, ни какого-то особого метаустава. Его право – право собственника – и так защищено законом. А каков же статус М? Это статус распорядителя и пользователя чужой собственностью по доверенности собственника (по договору с ним). Именно пользователя и распорядителя, причем, не «составного», а, если угодно, единого, нерасчленимого, но вовсе не собственника. При таком ответе никакого «составного собственника» в поле нашего зрения нет.
Такая практика хорошо известна. Это, например, банковская практика. Человек, отдавая свои деньги банку, не перестает от этого быть их собственником. Поэтому в любой момент может забрать их назад. В свою очередь, банк, приобретая право распоряжаться и пользоваться этими деньгами, не делается их собственником Для него они остаются чужими. Именно поэтому он обязан их вернуть по первому требованию и без всяких условий.
Таким образом, либо мы признаем существование «составного собственника» - и тогда попадаем в капкан неразрешимой проблемы, либо отказываем ему в праве на существование - и тогда проблема исчезает сама собой. Применительно к данному случаю этот вывод можно сформулировать следующим образом: чтобы разрешить проблему («парадокс»), вытекающую из содержания «теории собственности», следует, видимо, отказаться от самой этой теории. По крайней мере, фундаментально пересмотреть ее.
Автор, конечно, вправе спросить: а что сам я имею в виду, когда употребляю слова «собственность», «владение» и т.п.? Критикуя, могу ли я что-нибудь предложить взамен его теории? Ответ можно найти по адресу http://zhurnal.lib.ru/m/mercalow_w_l/ в книжке «Рождение сознания» (в ней есть несколько параграфов, посвященных этой теме) и в статье «Мифическая реальность». С уважением, В.Мерцалов.
-
Глава 13. Денежная реформа в России: валютное управление
-
Часть третья. Конт и Гегель
а вообще "Иммануил Кант", так что Кант это не имя, а фамилий.
-
Либеральная хартия (первая редакция)
- Свобода
И о свободе ни слова. Или не положено у нас о свободе говорить, или не знаем, что это такое. Все право, как раз, и состоит в упорядочивании и ограничении. Можно было бы добавить, что никто не вправе ограничивать замысел и процедуру появления новых физических лиц. Но это тоже будет неправда, как и то, что «государство не вправе». У нас не только все действия государства являются правом, но, как показывает жизнь, им же являются действия особого «класса» наших и ваших людей – государственных чиновников. Примеры в массе установлений: от правил дорожного движения до налогового кодекса.
Вместе с оружием гражданину продается и иллюзия о свободе. Оружие все- таки – средство убийства, а не производства. От реализации этого права – неограниченного ношения оружия - не увеличивается степень свободы.
2. Собственность
А что представляет собой налог на имущество. Разве это не системная и систематическая ликвидация собственности. Попробуйте не отдать. Если Вы сегодня что-то приобретаете в собственность, то должны знать, что в течении какого-то срока государство заберет ее у Вас несмотря на то, что уверенность в неприкосновенности будет беспредельной. Сделка в пользу государства, сделка с односторонней подписью. Очевидно, без пользы. - Равенство
А может, просто признаем свободу человека и частного лица, их намерений и действий в защите и установлении своей свободы, как формы утверждения равенства. Эта функция самого человека уже сама по себе является частью равенства. Это и есть основа реального равенства, а не то, что кто-то и что-то «не вправе». Иначе ведь получается «как всегда – все наоборот».
Про налоги – это песня! Круто! Это приговор. Но зачем судить себя?
4. Государство
Может быть, государство является инструментом применения силового установления и воздействия, а не насилия. Но ведь и он применяется на определенном анализе и оценке, а они – эти действия, как правило, не силовые. Скорее информационно-правовые. А вот здесь роли одного государства недостаточно.
Интересно, мы признаем право на совершенно разные устройства жизнедеятельности людей в разных государствах, но не можем признать такое право людей создавать разные уклады на одной территории или в одном государстве. Не видно ли на горизонте перспективы возникновения вместо государств территориальных комитетов с многоукладностью социальной и экономической деятельности, и с соответствующим им правом, налогами, конституциями (или хартиями)
Ответственность государства – это в конечном итоге коллективная ответственность перед отдельным лицом. Это наша ответственность передо мной или наша - перед Вами. В общем, круговая порука. А.Коротяев
-
Предисловие
Отличная книга! Много всего интересного, но особенно приятно, что развенчивается марксистский миф о "грабительском первоначальном накоплении капитала".
-
10. Выводы и сравнения
Отличная книга! Много всего интересного, но особенно приятно, что развенчивается марксистский миф о "грабительском первоначальном накоплении капитала".
-
Глава 3. Как живут люди в разных странах?
информация этой главы со времен февральско-буржуазной революции
-
Школа для тех, кому больше всех надо
аноним,
31.03.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 24.11.2002)
великолепная теория, отвечающая моим материнским чаяниям! практика, современного частного образования,увы, крайне слаба. если этот проэкт реализован, -хочу в нем участвовать на правах матери одаренного ребенка и лошади(извините за метафору, но представление о количестве и составе трудностей есть), которая готова впрячься в любые проблемы.
с уважением, елена якушева 923 9771;923 6850
8 902 155 9902
-
Теория собственности
аноним,
03.04.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 30.01.2003)
Я не уверен, что вы сможете это прочесть, но всё-же попытаюсь высказаться.
Я вместе с единомышленниками работаю над новым налоговым кодексом Грузии (Парламент Грузии уже работает над ним). Главная идея у нас - соблюдение прав человека. Если налог насилие, но мы должны глаза закрывать, почему-же мы не должны закрывать глаза на другие права? Мы считаем, что мы никогда не сможем создать настоящее государство если не будем уважать и соблюдать права человека, для кого иключительно и создаётся это государство. Понимаю, что трудно, но без этого наше государство пропайдет. Если кто думает, что государство совсем не нужно - я поддерживаю - пока мы (и вы наверно) сможем создать полноценное государство, цивилизация станет уже совсем другим. www.geocities.com/gjandieri
-
Возможны ли в России свободные экономические зоны?
аноним,
14.04.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 08.04.2002)
я тоже реферат на эту тему пишу..........
-
3. Конкуренция и монополия
После пространного обсуждения
предпринимательства мы можем теперь
критически обсудить трактовку современной
теорией цены вопросов монополии и
конкуренции. Наша позиция относительно
этих крайне важных аспектов теории цены
будет резко отличаться от доминирующей в
этой области ортодоксии. Причем наше
несогласие с доминирующей теорией
непосредственно опирается на обретенное
-
Австрийская школа и ее представители
Начало
70-х годов XIX в. в истории мировой
экономической мысли ознаменовалось так
называемой маржиналистской революцией. В
такой датировке есть большая доля
условности; к примеру, основные положения
теории предельной полезности были
сформулированы еще Г. Г. Госсеном в надолго
всеми забытой работе 1844 г., а начало
массированного проникновения
маржиналистских идей в экономическую
литературу следует отнести только к
середине 1880-х годов. По-разному протекала
маржиналистская революция в разных странах.
Но факт остается фактом: публикации в 1871. г.
"Теории политической экономии" У. Ст.
Джевонса и "Оснований политической
экономии" К. Менгера, а в 1874 г. "Элементов
чистой политической экономии" Л.
Вальраса заложили новые основы западной
экономической теории, на которых она с тех
пор и развивается. Актуальность
предлагаемой читателю книги заключается,
следовательно, в том, что ему впервые [ни
одно из произведений основоположников
маржинализма (Л. Вальраса, У. Ст. Джевонса, К.
Менгера) в СССР издано не было. Из работ,
публикуемых в данном сборнике, издавались
лишь "Основы теории ценности
хозяйственных благ" Е. Бём-Баверка (1929 г.)]
дается возможность самому познакомиться с
одним из истоков современной западной
экономической мысли -- австрийской школой
политической экономии. В
рамках данной вступительной статьи мы
попытаемся рассмотреть характерные черты,
отличающие австрийскую школу в целом от
других направлений маржинализма:
лозаннской школы (Л. Вальрас, В. Парето),
работ У. Ст. Джевонса и А. Маршалла, а также
дать индивидуальную характеристику
каждому из трех ее основоположников,
представленных своими работами в этой
книге. Но сначала, видимо, надо сказать
несколько слов о маржиналистской революции
в целом. То, что три человека (Джевонс,
Менгер и Вальрас), работая независимо друг
от друга н опираясь на совершенно различные
национальные научные традиции, -- а в XIX в.
национальные особенности английской,
немецкой и французской политической
экономии выступали очень ярко [Блюмин И. Г.
Субъективная школа в политической экономии.
Т. I. М.: Изд-во Ком. Академии, 1931], -- пришли к
очень близким выводам, никак не могло быть
случайным совпадением. Революцию, как мы
знаем, порождает революционная ситуация.
Какова же была предмаржиналистская
ситуация в западной экономической теории, а
точнее в теории стоимости (ценности), раз
революция произошла именно здесь? Господствовавшая
в этой области парадигма опиралась на
достижения английской классической школы в
интерпретации Дж. С. Милля, который в 1848 г.
неосторожно заявил, что "к счастью, в
законах стоимости нет ничего, что осталось
бы выяснить современному или любому
будущему автору; теория этого предмета
является завершенной" [Милль Дж. С. Основы
политической экономии. Т. 2. М.: Прогресс, 1986.
С. 172]. Эти
незыблемые "законы стоимости"
сводились к следующему: - стоимость вещи
бывает временная (рыночная) и постоянная (естественная).
Последняя является центром, вокруг
которого колеблется и к которому стремится
первая; - рыночная стоимость определяется спросом и
предложением. При этом спрос в свою очередь
зависит от рыночной стоимости; - естественная стоимость по-разному
определяется для невоспроизводимых и
свободно воспроизводимых товаров. В первом
случае (сюда же относятся и монопольные
ситуации) она зависит от редкости вещи, во
втором (преобладающем) -- от величины издержек
производства товара и его доставки на рынок; - издержки производства состоят из
заработной платы и прибыли на капитал и
определяются в конечном счете количеством
затраченного труда [Милль Дж. С, Указ. соч. Т.
2. С. 222--224].
Таким
образом, в классической модели средний
уровень цен (естественная стоимость)
определяется в сфере производства и
задается издержками. Предложение же товара
определяется спросом, складывающимся при
данной цене. Такова
объективная производственная теория
стоимости в самом сжатом виде. Следует
отметить, что на европейском континенте эта
теория существовала в несколько ином виде.
С одной стороны, там сильна была традиция,
восходящая к Галиани и Кондильяку и
связывающая ценность вещи с ее полезностью.
С другой стороны, немецкая экономическая
литература, испытывающая влияние мощной
немецкой философии того времени, уделяла
много внимания значению самого слова "ценность"
(Wert), соотносила его с прочими человеческими
ценностями и т. д. Однако теория ценности на
континенте обычно включала и описанные Дж.
С. Миллем "законы", хотя это, как
правило, вело к противоречиям [Примером
может служить знаменитый "Учебник
политической экономии" А. Вагнера (Wagner A.,
Nasse A. Lehrbuch der Politischen Okonomie. 2. Aufl. Leipzig, 1875)]. Но от
недостатков не была свободна и сама
классическая теория в ее миллевском
варианте. Во-первых, для любого, даже самого
высокоразвитого и богатого, общества (а для
него в особенности) возможность
безграничного увеличения производства, из
которой исходит "теория издержек",
является скорее исключением, чем правилом.
Во-вторых, объективная теория трактовала
спрос на товар как "черный ящик". То
немногое, что говорилось об определяющих
его факторах, сводилось к банальному
логическому кругу: спрос влияет на цены, а
цены влияют на спрос. В-третьих, дуализм
классической теории стоимости (совершенно
разные объяснения для свободно
воспроизводимых и невоспроизводимых благ)
не давал покоя ученым, стремящимся создать
стройную и всеобъемлющую теорию,
раскрывающую сущность ценности (стоимости).
(А именно такие цели ставились перед любой
наукой в те допозитивистские времена.) ["Нам
нужна именно такая теория, которая все
явления ценности выводила бы из одного и
того же начала, и притом давала бы им
исчерпывающее объяснение", -- писал Бём-Баверк]. Все
эти слабости вызвали критику классической
теории с самых различных позиций. Если
немецкая историческая школа критиковала ее
за излишне абстрактный, неисторический
характер, то К. Маркс, напротив, решительно
очистил гипотезу трудовой стоимости от
колебаний и оговорок, возникавших у А. Смита,
Д. Рикардо и Дж. С. Милля, поскольку они
хотели согласовать эту абстракцию с
реалиями жизни. Третий
путь выбрали маржиналисты. Они попытались
создать монистическую общую теорию
ценности исходя из предпосылок, совершенно
противоположных предпосылкам классической
школы. В
качестве исходного простейшего явления
экономической жизни они выбрали отношение
человека к вещи, проявляющееся в области
личного потребления [классическая школа не
включала личное потребление в предмет
политической экономии, поскольку влияние
привычек, традиций, предрассудков и других
проявлений иррациональности преобладает
здесь над воздействием конкуренции и
экономического расчета и делает
человеческое поведение в данной области
непредсказуемым. Следовательно, чтобы
создать теорию ценности, основанную на
отношении человека к вещи, маржиналистам
потребовалось сделать это отношение
рациональным. Человек в теории предельной
полезности знает иерархию своих
потребностей и, удовлетворяя их, стремится
к тому, чтобы добиться наибольшего
благосостояния]. Как писал К. Менгер, "человек
со своими потребностями и своей властью над
средствами удовлетворения последних
составляет исходный и конечный пункт
всякого человеческого хозяйства" (С. 89).
Из этого соотношения между потребностями и
средствами удовлетворения, или, говоря
более привычным языком, между полезностью и
редкостью, маржиналисты как раз и выводят
феномен ценности хозяйственных благ. Вооруженные
знанием субъективной ценности благ,
экономические субъекты затевают, если им
это выгодно, обмен или даже производство.
Причем если для классической школы
сущность обмена следует искать в сфере
производства, то для маржиналистов,
наоборот, само производство -- это
своеобразный косвенный вид обмена [Arrow К.,
Starrett D. Cost -- and Demand-theoretical Approaches to the theory of Price
Determination. In: Carl Menger and .the Austrian School of Economics. Oxford,
1973. P. 133]. Целью же производства и обмена для
каждого из их участников является лучшее
удовлетворение своих потребностей -- прямое
или опосредованное. Таким
образом, маржиналисты радикально
переформировали проблему стоимости:
содержание "черного ящика" (потребительские
оценки и потребительский выбор) стало
основным предметом анализа, а причинно-следственные
связи между производством, обменом и
потреблением поменяли свое направление на
противоположное -- основой ценности стали не
прошлые затраты, а будущая полезность и т. д. Разумеется,
предполагаемая маржиналистами мотивация
всякой экономической деятельности -- максимальное удовлетворение
индивидуальных потребностей -- выглядит
крайним анахронизмом в условиях развитого
капитализма конца XIX в. Однако, с нашей точки
зрения, эта предпосылка, взятая сама по себе,
не более искусственна, чем постулат
классической (и марксистской) теории
стоимости о безграничных возможностях
расширения производства. Как справедливо
подчеркивает Ю. Б. Кочеврин, "плодотворность
абстракции следует определять, исходя не из
отсутствия в ней тех или иных реалий, не по
тем или иным психологическим или
поведенческим допущениям, а из объяснения
реального экономического процесса или его
существенной стороны" [Кочеврин Ю. Б.
Неоклассическая теория производства и
распределения//Мировая экономика и
международные отношения. 1987. " 10. С. 45].
Вопрос же о применимости классической и
маржиналистской абстракций к различным
областям современного ценообразования,
безусловно, заслуживает отдельного
разговора и выходит за рамки данного
введения. Долгое
время австрийская школа рассматривалась в
западной экономической литературе лишь как
одна из движущих сил маржиналистской
революции, которая достигла меньших
успехов, чем остальные, поскольку не
владела математическим аппаратом. Такая
оценка сложилась в середине 30-х годов XX в.,
когда различные направления маржинализма,
казалось, навсегда слились в едином
неоклассическом потоке и к тому же были
отодвинуты на второй план в результате
следующей революции в экономической науке --
кейнсианской. Но в начале 70-х годов в ходе
ослабления кейнсианства и возрождения
острого интереса к микроэкономическому
анализу выяснилось, что могикане
австрийской школы Л. Мизес и Ф. Хайек (последний
получил в 1974 г. Нобелевскую премию) пронесли
через все эти годы некоторые важнейшие
особенности австрийской школы, не давшие ей
слиться полностью с неоклассической
парадигмой. Таким
образом, по сравнению с лозаннской и
кембриджской (англо-американской) школами
маржинализма австрийская школа оказалась
наиболее четко очерченной и долговечной.
Можно с большой степенью уверенности
назвать известных экономистов,
принадлежащих к разным поколениям
австрийской школы, включая наших
современников. Это ее основоположник К.
Менгер, его ученики Е. Бём-Баверк и Ф. Визер (хотя
слушать лекции К. Менгера в Венском
университете им не довелось, оба окончили
его незадолго до того, как автор "Оснований
политэкономии" получил там
профессорскую кафедру), ученики Е. Бём-Баверка
Л. Мизес и Й. Шумпетер, ученик Л. Мизеса Ф.
Хайек и его ровесники Г. Хаберлер, Ф. Махлуп,
О. Моргенштерн (один из основателей теории
игр), последователи Л. Мизеса и Ф. Хайека И.
Кирцнер, Л. Лахманн, Э. Штрайслер и др. Сильное
влияние различные идеи австрийской школы
оказали на англичан Л. Роббинса, Дж. Хикса и
Дж. Шэкла, шведа К. Викселля, голландца
Пирсона, итальянца М. Панталеони,
американцев Р. Эли, С. Паттена и др.
Разумеется, австрийская исследовательская
традиция у различных ее представителей
проявлялась в разных формах и в разной
степени, но во всех случаях проследить ее
влияние можно. Каковы
же характерные особенности австрийской
школы политэкономии? Прежде всего это
последовательный монистический
субъективизм: все категории экономической
науки австрийцы стремятся вывести только из отношения к вещи экономического
субъекта, его предпочтений, ожиданий,
познаний. Как настойчиво подчеркивает
Менгер, любые блага сами по себе, с точки
зрения экономиста, лишены каких-либо
объективных свойств, и прежде всего
ценности. Эти свойства придает им лишь
соответствующее отношение того или иного
субъекта. Так,
сущность процента состоит у них в разной
оценке субъектом настоящих и будущих благ,
издержки производства -- в упущенной пользе,
которую, как ожидается, производительные
блага могли бы принести, если бы были
употреблены не так, как на самом деле, а
иначе, и т. д. При этом субъект у австрийцев
не гарантирован от ошибок (он может, к
примеру, неверно оценить свои будущие
потребности и средства их удовлетворения),
и эти его ошибки не будут "отброшены"
рынком, а сыграют свою роль, участвуя
наравне с более правильными оценками, в
определении цены данного блага. Особый
акцент, который австрийцы делают на
неопределенности будущего и возможности
ошибок, огромное значение, придаваемое ими,
особенно Менгером, знаниям экономического
субъекта, имеющейся в его распоряжении
информации, резко выделяют их на фоне
других маржиналистов и делают их теории
особенно важными в наши дни, когда проблема
поиска и обработки информации находится на
переднем плане экономических исследований. Можно
смело утверждать, что степень
рациональности, требуемая от
хозяйственного субъекта, находится в
теориях австрийцев на порядок ниже, чем в
моделях Джевонса и Вальраса. Это
проявляется, в частности, в другой
особенности австрийской школы, а именно в
том, что австрийцы не употребляют не только
математические методы исследования, но
даже геометрические иллюстрации своих
теоретических положений (как Джевонс и
Маршалл). Эта черта австрийской школы
бросается в глаза каждому, кто перелистает
эту книгу, -- вы не найдете в ней не только
дифференциальных уравнений, но и привычных
диаграмм с кривыми спроса и предложения.
Конечно, это можно объяснить и тем, что
основоположники австрийской школы,
получившие юридическое образование, просто
не владели техникой математического
анализа [хотя тот же К. Менгер при желании
вполне мог бы приобрести нужные навыки у
своего брата -- выдающегося математика].
Однако главная причина совершенно иная.
Дело в том, что применение в теории ценности
дифференциального исчисления требует,
чтобы исследователь принял некоторые
дополнительные допущения. Во-первых,
оцениваемое благо должно быть бесконечно
делимым, или, что то же самое, функция
полезности должна быть непрерывной, а не
дискретной. Эта функция должна быть, во-вторых,
дифференцируемой, т. е. иметь касательную в
каждой точке, и, в-третьих, выпуклой, для
того чтобы производная в каждой точке была
конечной [См. интересную статью сына
Менгера -- Карла Менгера младшего, математика
по профессии: Menger К. Austrian marginalism and mathematical
economics. In: Carl Menger and the Austrian School... P. 38--44]. Все
три дополнительных условия вводятся для
удобства вычисления и сужают круг явлений,
объясняемых маржиналистской теорией. Что
же касается бесконечной делимости, то это
свойство настолько нехарактерно для
большинства благ, что Джевонсу и Маршаллу
приходится делать оговорку, что функция
полезности относится скорее ко всей их
совокупности, а не к одному субъекту (например,
к жителям Ливерпуля или Манчестера). Но ведь
для совокупности потребителей теряют смысл субъективные оценки и предпочтения! Кроме
того, математическая версия теории
предельной полезности предполагает, что
хозяйственный субъект безошибочно находит
оптимальный для себя вариант, что
противоречит упомянутым выше положениям
австрийцев (прежде всего Менгера) о
неопределенности и ошибках. Поскольку
австрийцы избегают употребления
математического анализа, это позволяет им
не только охватить своей теорией более
широкий круг явлений, но и сохранить ее
непротиворечивость и остаться в рамках
несколько более реалистичной модели
человеческого поведения [по точному
замечанию Э. Штрайслера, для австрийской
школы (в отличие от математической) в
словосочетании "предельная полезность"
важнее существительное, чем прилагательное
(Streissler Е. То what Extent was the Austrian School marginalist? History of
Political Economy. Vol.. 4. N 2. P. 426--461)]. Здесь
мы подходим к следующей отличительной
черте австрийской школы -- методологическому индивидуализму. Все
экономические проблемы австрийцы
рассматривают и решают на микроуровне, на
уровне индивида. Они не учитывают, что целое,
т. е. общество, всегда больше суммы своих
частей, не признают специфических љ
макроэкономических явлений, несводимых
к простой равнодействующей индивидуальных
предпочтений и решений. С нашей точки
зрения, это объясняется стремлением
австрийцев к вскрытию сущности явлений,
причинно-следственных связей и их
недоверию к функциональным зависимостям [ср.
первую же фразу, которой Менгер начинает
свои "Основания..." (С. 38). К этому
следует добавить, что немецкий термин
"Grenznutzen" точнее можно перевести как "граничная"
полезность, т. е. оценка ценности вещи
покупателем, находящимся на "границе"
между теми, кому удастся приобрести вещь, и
теми, кто будет вытеснен с рынка; никакого
намека на "предел" в математическом
смысле слова здесь нет]. В этом смысле
австрийцы ближе к К. Марксу, чем к
большинству экономистов-математиков,
которые придерживались позитивистских
взглядов. В
связи с методологическим индивидуализмом
находится и примечательное отсутствие в
произведениях австрийских маржиналистов
развитых идей равновесия. Понятно, что
вальрасовская концепция общего равновесия
была для австрийцев слишком
надындивидуальной, требующей чрезмерной
рациональности и оптимальности решений.
Гораздо интереснее то, что в теорию Менгера
не встроились и концепции частичного
равновесия, единственной равновесной цены. Важную
роль в австрийской теории занимает фактор
времени. Меньше всех других маржиналистов
австрийцы заслужили упрек в чисто
статической точке зрения. Они не забывали
подчеркивать, что ценностные суждения
людей непосредственно зависят от того, на
какой период времени они могут рассчитать
удовлетворение своих потребностей ("период
предусмотрительности"). Именно фактор
времени и связанная с ним неопределенность
приводят к ошибкам участников обмена и не
дают установиться общему равновесию,
присущему вневременной системе Вальраса,
где все цены и количества благ определяются
одновременно. Теперь
нам предстоит дать групповой портрет трех
основателей австрийской школы, труды
которых представлены в этой книге. В их
биографии очень много общего: все трое
происходят из дворянских семей, учились на
юридическом факультете Венского
университета, поступили на государственную
службу, затем чередовали преподавание в
университете с занятием важных постов в
Австрийском государстве (Бём-Баверк трижды
был министром финансов, председателем
Верховного апелляционного суда и
президентом Академии наук, Визер -- министром коммерции), являлись
пожизненными членами верхней палаты
парламента. Их связывали дружеские, а Бём-Баверка
и Визера -- даже родственные отношения. В
области экономической теории все тоже,
безусловно, были близкими идейными
соратниками. Однако история предназначила
каждому из них свою роль, и именно этой "специализации",
на наш взгляд, австрийская школа обязана
ранним расцветом и заметным влиянием. Группа
австрийских теоретиков предельной
полезности заслуживает названия школы
прежде всего потому, что у нее был учитель с
непререкаемым научным авторитетом -- Карл
Менгер (1840--1921). Когда, будучи малоизвестным
молодым (31 год) государственным служащим и
журналистом, он решил стать приват-доцентом
Венского университета и в качестве
рекомендации представил только что
изданную книгу "Основания политической
экономии", никто, конечно, не мог подумать,
что эта работа в течение более чем ста лет
будет основным источником идей экономистов
австрийской школы. У Менгера практически не
было учителей, хотя были предшественники:
опираясь в основном на немецкую литературу,
он не был тем не менее знаком с сочинениями
Госсена и Тюнена, в которых идеи предельной
полезности и предельной
производительности нашли свое наиболее
раннее воплощение. В то же время почти
невозможно найти какую-либо идею или
концепцию Бём-Баверка, Визера и их
последователей, которую не предвосхищали
бы отдельные положения и даже сноски из "Оснований
политической экономии". Собственно
говоря, все, что говорилось выше о
характерных особенностях австрийской
школы в целом, в первую очередь и в
наибольшей степени относится к шедевру
Менгера. Тем более удивительно, что у этой
книги была очень нелегкая судьба. Первое
издание прошло практически незамеченным [если,
конечно, не считать таких внимательных
читателей, как Бём-Баверк, Визер и Маршалл!].
Второе издание "Оснований..." вышло
лишь в 1923г., после смерти автора, когда
основные идеи австрийской школы уже стали
широко известны в более доступной
интерпретации Бём-Баверка и Визера. На
международный язык экономистов -- английский
-- книга была переведена лишь
спустя 80 лет после написания. В
результате в течение почти века после
опубликования "Оснований..." Менгер
оставался скорее почитаемым, чем читаемым
автором. Возрождением широкого интереса
экономистов начиная с 70-х годов XX в. к идеям
Менгера мы обязаны Ф. Хайеку, который не
только дал многим из них дальнейшее
развитие, но и сделал чрезвычайно много для
их пропаганды и увековечения памяти
основателя австрийской школы. Евгений
(правильно Ойген) фон Бём-Баверк (1851--1914)
сыграл в истории австрийской школы иную
роль. В отличие от Менгера он был в первую
очередь государственным деятелем высшего
ранга (список его должностей приведен выше),
отдавая остающееся свободное время
преподаванию. Что же касается глубокой и
неспешной исследовательской работы, то на
нее времени практически не оставалось. Не
случайно все значительные произведения Бём-Баверка
были написаны им за первые, относительно
спокойные десять лет его карьеры (1880--1889),
когда он преподавал в Инсбрукском
университете: в 1881 г. вышла его диссертация
"Права и отношения с точки зрения учения
о народнохозяйственных благах"; в 1884 г. -- первая часть основного труда "Капитал и
прибыль", содержавшая критику
предшествовавших теорий капитала и
процента; в 1886 г. -- опубликованная в нашем
сборнике работа "Основы теории ценности
хозяйственных благ"; в 1889 г. -- вторая часть
"Капитала и прибыли" -- "Позитивная
теория капитала"; в 1890 г. -- книга "К
завершению марксистской системы", в
которой Бём-Баверк одним из первых подверг
критике теорию стоимости Маркса, ссылаясь
на противоречие между I и III томами "Капитала".
Темп, взятый Бём-Баверком в эти годы,
впечатляет, но он, несомненно, должен был
плохо сказаться на глубине, продуманности и
законченности его произведений. Не
случайно именно Бём-Баверк, а не Менгер
являлся (и по сей день является) главной
мишенью критики австрийской школы в целом.
Но недостаточная отделка собственных
теоретических изысканий (особенно ощутимая
в "Капитале и прибыли") не помешала Бём-Баверку
выполнить другую важную функцию:
красноречивого пропагандиста идей
австрийской школы (в первую очередь Менгера),
а также умелого и темпераментного
полемиста, отстаивающего их в борьбе с
конкурирующими теориями. Именно в этом
качестве Бём-Баверк приобрел широкую
известность в научном мире (не случайно, что
в нашей литературе, начиная с "Политической
экономии рантье" Н. И. Бухарина, именно он
провозглашался главой австрийской школы [см.
также: Экономическая энциклопедия.
Политическая экономия. Т. 1. М.: Советская
энциклопедия, 1972. С. 152]). Выбранная для
публикации в нашем сборнике работа
позволяет читателю составить наиболее
полное представление о Бём-Баверке как
популяризаторе и полемисте [наиболее
значительные изыскания Бём-Баверка в
области теории ("Капитал и прибыль")
готовятся в настоящее время к выпуску в
одном из издательств]. Бём-Баверк был
адвокатом не только по образованию, но и по
складу мышления и стилю изложения. Он
стремился к четкости, убедительности и
доходчивости аргументации и не был склонен
к тщательному и всестороннему обдумыванию
каждого определения в духе Менгера, который
приносил лаконизм и изящество стиля в
жертву точности смысла. Это различие хорошо
передается и в русском переводе. Читатель,
который хочет составить первоначальное
представление об основных идеях
австрийской школы, может в принципе начать
именно с работы Бём-Баверка. Третьим
из представленных в нашем сборнике авторов
является барон Фридрих фон Визер (1851--1926). Он
более двух своих коллег способствовал
оформлению австрийской школы именно в
школу -- будучи из них наиболее способным
преподавателем, он посвятил 42 года жизни
изложению австрийской теории с
профессорской кафедры (вначале в Праге в 1884--1902 гг., а затем в Вене, где он унаследовал
кафедру Менгера), а также написал первый
систематизированный трактат-учебник
австрийской школы -- "Теорию
общественного хозяйства" (1914). Вклад
Визера в австрийскую теорию очень
своеобразен. Во-первых, он прославился тем,
что дал яркие имена и запоминающиеся
формулировки многим идеям маржинализма.
Именно он впервые употребил термины "предельная
полезность" (Grenznutzen), "вменение"
(Zurechnung), "законы Госсена". Во-вторых,
именно Визеру первому удалось [в работах
"О происхождении и основных законах
экономической ценности" (1884) и "Естественная
ценность" (1889)] сформулировать принцип
упущенной выгоды, дающей чисто
субъективное объяснение издержек, а также
наиболее подробно разработать теорию
вменения, выводящую ценность
производительных благ из ценности их
годного для потребления продукта, и впервые
сформулировать центральный принцип
равенства предельных продуктов,
производимых данным производительным
благом во всех его применениях [как пишет Б.
Селигмен, задачей Визера было
распространение идей Менгера на сферы
производства и распределения. (Селигмен Б.
Основные течения современной
экономической мысли. М.: Прогресс, 1968. С. 168)]. В-третьих,
из ранних представителей австрийской школы
только Визер пытался соединить идеи
предельной полезности с возможностями
наиболее целесообразной организации
общества в целом. Визера можно назвать
наименее "аналитичным" и наиболее
склонным к синтезу, описательному и
социологическому подходу представителем
австрийской школы. В этом смысле он
наиболее близок к немецкой исторической
школе. В отличие от Менгера и Бём-Баверка,
бывших убежденными либералами, Визер
пытался обосновать необходимость
государственного вмешательства и
централизованного планирования (термин "планирование"
он опять-таки употребил впервые в западной
экономической теории) для того, чтобы
воплотить принципы предельной полезности в
жизнь и обеспечить оптимальное
функционирование экономики (его юношескую
приверженность идеям социализма, как и
увлечение фашизмом в преклонном возрасте,
очевидно, нельзя считать случайностью) . Перейдем
к более подробной характеристике
публикуемых в сборнике произведений. К.
Менгер. Основания политической экономии
(Grundsatze der Volkswirtschaftslehre) [это заглавие, как нам
представляется, действительно более точно
передает содержание книги, чем буквальный
перевод: "Основы учения о народном
хозяйстве"]. Упомянутый
выше парадокс "почитаемости-нечитаемости"
этой книги, на наш взгляд, не случаен, его
причины коренятся в некоторых особенностях
менгеровской работы, на которые хочется
обратить внимание читателя. Прежде
всего, следует отметить, что книга имеет
подзаголовок: "Общая часть". Это
означает, что мы имеем дело с вводной частью
к гораздо более обширному труду, Менгер, так
же как и Маркс, был в сущности человеком
одной книги, которая должна была содержать
стройную и всеобъемлющую систему категорий
экономики. Работе над этим (так и не
написанным) трактатом он посвятил большую
часть жизни (с 1903 г. он даже оставил ради
этого свою профессорскую кафедру в
университете). Менгер не давал согласия на
переиздание и перевод "Оснований..." до
тех пор, пока они, тщательно переработанные
и дополненные, не займут своего места в его
общей теоретической системе. Кроме
того, столкнувшись с непониманием и
враждебной реакцией немецких экономистов,
которые в тот период находились под сильным
влиянием антитеоретической
новоисторической школы и ее главы Шмоллера,
Менгер был вынужден вступить с ним в
единоборство на методологическом фронте.
Вторая его большая работа "Исследование
о методе общественных наук и политической
экономии в особенности" (1833) не только
содержала полемику с индуктивной
методологией исторической школы, но и
раскрывала основные методологические
принципы самого Менгера [главный среди них
заключается в том, что экономическая наука
должна выявлять простейшие, типичные
элементы реальности и восходить от них к
более сложным явлениям, где действие точных
законов теории трудно распознать из-за
влияния неэкономических мотивов]. Развернувшейся вслед за тем
ожесточенной полемике со Шмоллером,
вошедшей в историю экономической науки как
"спор о методе" [см. об этом споре и
различных его оценках: Bostaph S. The Methodological Debate
Between Carl Menger and the German Historicists (Atlantic Economic Journal.
1978. V. VI. N 3. P. 3--16)], Менгер отдал достаточно
много сил, предназначенных для написания
предполагаемого трактата. Все
сказанное выше не позволяет предъявлять к
"Основаниям..." Менгера требования,
которым должна удовлетворять законченная
теоретическая система, например
критиковать их за весьма узкий круг
поднятых проблем: ценности, цены,
происхождения и сущности денег. Кроме того,
важное значение имеет сам стиль, в котором
написаны "Основания...". Стараясь
изложить наиболее общие основы своей
теории, Менгер старательно избегает
излишней детализации и категоричности,
оставляя разъяснение многих конкретных
вопросов на потом [судя по подготовительным
материалам, Менгер собирался посвятить
вторую часть своего трактата исследованию
процента, заработной платы, ренты, кредита и
бумажных денег; третью часть -- "прикладной"
теории промышленного производства и
торговли; четвертую -- критике современной
ему экономической системы и предложениям
по ее реформе. (Hayek F. von Carl Menger. In: Menger C. Principles of
Economics. N. Y.-L., 1981. P. 16)]. При этом создается
впечатление, что он предвидел те
противоречия, в которых может запутаться
его теория в более огрубленном, популярном
истолковании. Это где-то глубоко
продуманное, а где-то, может быть, и
интуитивное предвидение в сочетании с
впечатляющей внутренней логикой и
последовательностью изложения привело к
тому, что против "Оснований..." Менгера
невозможно выдвинуть большинство
критических аргументов, которые обычно
высказываются против его "непоследовательных
последователей" -- Бём-Баверка и Визера. Не
случайно здание новой австрийской теории
Мизес, Хайек и другие строили главным
образом на менгеровском фундаменте,
отказываясь от многих концепций его
учеников. Сейчас мы совершим краткое
путешествие по "Основаниям политической
экономии", останавливаясь лишь на тех
моментах, которые отличают Менгера от его
предшественников или современников либо
оказали значительное влияние на его
последователей. Что касается самой
логической связи аргументов, то она
изложена автором настолько четко и ясно,
что не нуждается, на наш взгляд, в особых
комментариях. "Основания..."
состоят из трех больших разделов. Первый из
них (главы первая -- третья) посвящен
краеугольному камню австрийской теории -- учению о субъективной ценности. Но
интересно, что третьей главе, где,
собственно, и содержится теория ценности,
автор предпосылает две подготовительные
главы (примерно 1/4 всей книги!), посвященные
учению о благах вообще, и экономических
благах в частности. В определении первых
Менгер подчеркивает важность познания
человеком их полезных свойств.
Особенностью последних является их
редкость, но любопытно, что Менгер избегает
произносить этот термин, поскольку
экономическим благо делает не абсолютная
редкость, а превышение планируемой
надобности в благе или "нужного
количества" (специфически менгеровская
категория, обозначающая количественно
определенную потребность индивида на
некоторый обозримый период) над
количеством этого блага, которое, как
ожидает индивид, будет ему доступным. Так,
уже в первых определениях просматривается
общий стиль исследования Менгера: отказ от
употребления кратких, но многозначных
терминов, стремление дать как можно более
адекватное, хотя и многословное, изложение
мысли. Одни из наиболее знаменитых идей
первого раздела касаются деления всех благ
на блага высших и низших порядков, а также
принципа комплементарности (дополнительности)
производительных благ. Последовательно
поднимаясь вверх по реке времени от своего
исходного пункта -- удовлетворения
потребностей, Менгер впервые объяснил
ценность производительных благ ценностью
произведенных с их помощью потребительских
благ, а не наоборот, как это было у авторов,
объяснявших ценность издержками
производства. У Менгера затраты ценны лишь
в том случае, если с их помощью будет
произведен обладающий ценностью продукт.
Напомним, кстати, что ту же проблему
потребительской оценки произведенных
затрат через стоимость продукта -- общественно необходимые затраты
-- видел и
пытался решить К. Маркс в III томе "Капитала",
в главе о рыночной цене и рыночной
стоимости. (Интересный пример того, как
авторы, исходящие из совершенно разных
предпосылок, часто приходят к весьма
похожим выводам!) Принцип
комплементарности обогащает картину
новыми красками: оказывается, что
производительные блага могут обесцениться
и даже перестать быть благами, если
отсутствует хотя бы один необходимый "комплектующий"
элемент из того набора производительных
благ, который необходим для определенного
производственного процесса (вывод,
немыслимый для теории издержек). Разработка
Менгером проблемы комплементарности, а
также (позднее) меняющихся пропорций, в
которых могут соединяться
производственные блага, свидетельствует о
том, что основоположник австрийской школы
гораздо глубже Джевонса и Вальраса отразил
в своей теории сферу производства и,
следовательно, его теория никак не
заслужила титула "политической экономии
рантье", для которой "производство,
труд, затраченный на получение
материальных благ, лежит вне поля зрения"
[Бухарин Н. И. Политическая экономия рантье.
М.: Орбита, 1988. С. 19--20]. Обращает
на себя внимание " 4 первой главы, целиком
посвященный значению фактора времени и
вызываемой им неопределенности для
хозяйственной деятельности людей.
Сосредоточенные в этом параграфе, а также
рассеянные в книге высказывания не
оставляют сомнений в том, что подход
Менгера к экономике нельзя назвать
статическим и вневременным (в отличие от
подхода Джевонса или Вальраса). Если бы
задуманный трактат Менгера был написан, мы
скорее всего получили бы не статическую
модель равновесия, а теорию экономической
деятельности как процесса, протекающего во
времени и в пространстве. Во
второй главе мы хотим обратить внимание
читателя на яркий пример менгеровского
методологического монизма: из
относительной редкости благ (см. пояснение
выше) Менгер выводил человеческий эгоизм, а
также феномен собственности! (см. с. 78, 82).
Интересен и анализ перехода благ из
экономических в неэкономические, и
наоборот (с. 82--87). Здесь, как и в некоторых
последующих местах, заметна склонность
Менгера к историческому исследованию
экономических институтов. Действительно,
бескомпромиссная борьба с "пороками
историзма", абсолютизацией описательных
и индуктивных методов не исключала ни у
Менгера, ни у его последователей
уважительного отношения к экономической
истории (об этом может, в частности,
свидетельствовать посвящение "Оснований..."
В. Рошеру -- главе немецкой исторической
школы). Это также отличает австрийскую
школу от других направлений маржинализма (за
исключением Маршалла). Глава
третья -- центральная во всей книге, она
содержит теорию субъективной ценности. В
отличие от других маржиналистов Менгер
определял ценность благ не по количеству
приносимой ими пользы, а по важности
удовлетворяемых ими потребностей. Это,
казалось бы, незначительное различие на
самом деле играет важную роль. Оно
свидетельствует о том, что Менгер: 1)
разрабатывает теорию, которая позднее
получила название ординалистской версии
маржинализма: нужность каждого блага не
имеет абсолютной величины, а выражается
лишь в сравнении с полезностью другого
блага (цифры в его таблицах носят условный
характер и выражают не величину, а иерархию
потребностей -- см. прим. на с. 156); 2) не
связывает в отличие от Джевонса свою теорию
ценности с гедонистическим толкованием
природы человека, восходящим к Бентаму (за
это маржиналистам, претендовавшим на
объяснение "психологии"
хозяйствующего субъекта, сильно досталось
от современников-психологов [См. подробнее:
Автономов В. С. Поиски новых путей//Истоки.
1990. " 2. С. 187--188]). Надо сказать, что Менгер
вообще не использовал при построении своей
теории термина "полезность". Попутно
Менгер решает с давних пор существовавший в
экономической теории парадокс: самые
полезные для человеческой жизни блага
далеко не всегда оказываются самыми
ценными. Он делает это, отмечая, что
ценность придается людьми лишь
экономическим, т. е. относительно редким,
благам. Обращает
на себя внимание категоричность, с которой
Менгер отстаивает чисто субъективную
природу ценности (с. 101), не существующей вне
людей (напомним, что для сторонников
объективных теорий, в том числе и Маркса,
"ценности" или "стоимости" часто
употребляются как синоним товаров
независимо от наличия нуждающегося в них
субъекта). Излагая
свою формулировку принципов убывающей
важности удовлетворяемых полезностей и
равной важности всех удовлетворенных
потребностей (соответствуют I и II законам
Госсена), Менгер помещает второй из них в
сноску как частный случай первого (с. 109). Для
всех теоретиков общего равновесия этот
принцип, напротив, является определяющим. Наиболее
натянутой выглядит аргументация Менгера,
последовательно идущая от удовлетворения
потребностей, там, где этот мотив, очевидно,
не играет преобладающей роли. Показателен в
этом смысле параграф "О продуктивности
капитала", где Менгеру проходится
абстрагироваться как от мотива накопления
капитала, так и от специфически
предпринимательских мотивов,
исследованных позднее И. Шумпетером в "Теории
экономического развития" [Шумпетер Й.
Теория экономического развития. М.:
Прогресс, 1982. С. 193]. В
этой главе Менгер впервые в экономической
литературе принимает предположение о том,
что определенное количество продукта может
быть произведено с помощью различных
сочетаний производительных благ (с. 139--140).
Эта идея субституции производительных благ
(от которой отказались преемники Менгера
Бём-Баверк и Визер) позднее получила в
западной экономической мысли значительное
развитие [Stigler G. Production and Distribution. Chicago, 1940. P.
149--150], и в частности лежит в основе теории
производственных функций. В
своей теории ценности производительных
благ Менгер делает еще один смелый шаг -- отказывается от разграничения трех
основных факторов производства: земли,
труда и капитала. Эту давнюю традицию он
нарушает на том основании, что ценность
всех видов благ, включая землю и труд,
определяется на основе одного и того же
сформулированного им принципа -- ценности их
продуктов. При этом Менгер вновь проявляет
свою антигедонистическую ориентацию и
критикует распространенную теорию (например,
Джевонса), согласно которой человек,
затрачивающий труд, получает возмещение за
связанные с ним неприятные ощущения (с. 146). Но,
пожалуй, самым важным с точки зрения
дальнейшего развития западной
экономической теории был следующий вклад
Менгера. Говоря о факторах, определяющих
ценность благ высших порядков, Менгер (на. с.
140--141) излагает идею, которую позднее
наиболее основательно развил Визер. Это
принцип "упущенной выгоды" ("opportunity
cost"), который вошел в арсенал наиболее
важных инструментов современной
микроэкономической теории. Согласно
Менгеру ценность производительного блага
определяется разницей между ценностью
продукта, который с его помощью планируется
произвести, и ценностью других,
удовлетворяющих менее важные потребности
благ, которые можно было произвести при
альтернативном употреблении данного
производительного блага. Второй
раздел "Оснований..." включает главы
четвертую и пятую. Его содержание -- переход
от субъективной ценности к цене, т. е. к
меновой пропорции благ. Отношение между
вторым и первым разделами -- это отношение
явления к сущности ["Ценыљ -- единственные
чувственно воспринимаемые элементы всего
процесса..." (С. 163)]. Менгер
последовательно выводит цены из
индивидуальных, субъективных ценностей, но
учитывает при этом объективное влияние
среды -- различных типов обмена. Первый шаг,
которого требует от Менгера его
субъективистский подход, -- отказ от
предпосылки эквивалентного обмена. Ведь
эта предпосылка предполагает равенство
благ по какому-то, объективно присущему им
самим показателю. Менгер делает этот шаг,
заявляя, что обмен не может быть
эквивалентным, потому что он всегда выгоден
обоим его участникам: после него их
потребности бывают удовлетворены лучше,
чем до него (с. 150--151). Заметим, что этот вывод
совершенно неизбежно следует из выбранных
автором исходных предпосылок:
удовлетворения потребностей как
единственного мотива всякой экономической
деятельности. (В "Капитале" Маркса в
анализ обмена имплицитно заложена
предпосылка существования капитала и
главенствующей роли мотива накопления
капитала, которая прорывается наружу в
главе 4 I тома. Единый для всех капиталистов
мотив накопления по самой своей сути
предполагает соизмеримость товаров. У
Менгера же блага объективно несоизмеримы:
сколько людей, столько и ценностей у
данного количества благ.) Действие
этой предпосылки проявляется и в
определении границ обмена: если дальнейший
обмен перестанет улучшать удовлетворение
потребностей его участников, он
прекратится (см. с. 155--156). (Для сравнения: у
Маркса границей обмена являются границы
производства, а не наоборот, а последние в
свою очередь установлены лишь возможностью
продолжения и ускорения процесса
накопления, сам же мотив накопления по
природе своей безграничен. Что же касается
возможностей накопления, то они заданы
платежеспособным спросом, причем
единственным фактором, влияющим на
последний, является доход.) Нетрудно
заметить, что подход "от потребностей"
полностью реабилитирует такую важную сферу
экономической деятельности, как торговля.
Классики и марксисты, как известно,
отрицали производительный характер труда в
данной отрасли, оставляя за ним лишь
перераспределение произведенного.
Некоторые положения читаются сегодня как
злободневный аргумент в защиту торговых
посредников, уместный в наших нынешних
парламентских дебатах. Хочется
также отметить два скромных по объему, но не
по значению, фрагмента. Первый -- об "экономических
жертвах, которых требуют меновые операции"
(с. 161). Здесь при желании можно увидеть
зачатки концепции "транзакционных
издержек", играющей в современной
западной неоинституционалистской
литературе выдающуюся роль [Капелюшников Р.
И. Экономическая теория прав собственности.
М.: ИМЭМО, 1990. С. 28--37]. Другой -- первое в
теоретической экономической литературе
разграничение между ценами спроса и ценами
предложения (за 20 лет до Маршалла), которое,
несомненно, было подсказано Менгеру его
практикой биржевого обозревателя. Основная
часть главы пятой посвящена образованию
цен в различных условиях -- при
изолированном обмене, монополии продавца и
конкуренции покупателей и, наконец, при
двусторонней конкуренции. Обращает на себя
внимание порядок анализа, при котором
логический переход идет не от свободной
конкуренции к монополии (как во всех
современных западных учебниках), а наоборот.
Это, разумеется, не означало, что Менгер
исходил из существования реальных
капиталистических монополий-гигантов
конца XIX -- начала XX в. Данную
последовательность диктуют автору: 1)
избранная им методология исследования -- от
простейших случаев ко все более сложным; 2)
склонность к историческим параллелям (а
исторически относительно свободная
конкуренция, безусловно, является
продуктом поздней стадии развития
товарного обмена) (см. с. 183--184) и 3) тот же
всепроникающий субъективизм: простейшим
для Менгера является случай, когда мы имеем
дело с ценностными суждениями одного
покупателя и одного продавца; сложнее, если
в обмене участвуют несколько покупателей;
еще сложнее, если и продавцов тоже
несколько, потому что теоретику необходимо
"залезть в душу" каждому из участников
обмена и выведать его субъективные
предпочтения. Интересно, что цену
определяют по Менгеру и в монопольной, и в
конкурентной ситуации одни и те же законы
субъективной ценности, но эти законы
проявляются при монополии и при
конкуренции в совершенно различной
политике продавца: при конкуренции ему
невыгодно придерживать товар и прибегать к
ценовой дискриминации покупателей.
Менгеровскую теорию цены от всех прочих
вариантов маржинализма отличает
отсутствие в ней понятия однозначно
определяемой равновесной цены: рыночная
цена у Менгера может колебаться между
оценками единицы блага наименее сильным из
вступивших в обмен конкурентов и наиболее
сильным из тех, кто так и не смог этого
сделать (с. 175--176). Чем больше конкурентов, тем
уже пространство для колебания цен, но все
равно какая-то часть цены в каждом случае
объясняется не фактором субъективной
ценности, а умением торговаться. Важным
опосредующим звеном при переходе от
исходной абстракции индивидуального
хозяйства, нацеленного на непосредственное
потребление, к развитому меновому
хозяйству, характерному для
капиталистической экономики, является у
Менгера учение о потребительной и меновой
ценности блага. И та, и другая для него чисто
субъективные величины (меновая ценность
блага -- это ценность других благ, которые
можно получить взамен его). Если меновая
стоимость имеющегося у человека блага
больше потребительной, обмен может
произойти, если наоборот -- нет. Соотношение
же потребительной и меновой ценности
определяется количеством блага,
находящегося в распоряжении данного лица.
Таким образом, для крупных собственников,
например фабрикантов, преобладающей, или
"экономической", по выражению Менгера,
неизменно должна оказываться меновая, а не
потребительная ценность производимых им
товаров. Так, Менгер корректирует принятый
им за преобладающий потребительский мотив
хозяйственной деятельности, не нарушая в то
же время своих исходных предпосылок. Наконец,
последний раздел книги (главы седьмая и
восьмая) посвящен сущности денег и их
происхождению. Эти вопросы всегда
волновали Менгера как в теории (в число его
немногочисленных сочинений вошли две
статьи (1892 и 1900 гг.) о деньгах для "Справочника
по государственным наукам", причем для
второго издания справочника статья была
совершенно переработана), так и на практике
(в том же 1892 г. Менгер входил в Императорскую
комиссию по денежной реформе и играл в ней
главную роль). Подход Менгера к сущности
денег также своеобразен -- он выводит ее из
различной "способности товаров к сбыту"
(Absatzfahigkeit). Здесь мы имеем дело с чисто
менгеровской категорией, которую можно
было бы с наибольшей точностью перевести на
современный язык как "ликвидность".
Менгер имеет в виду способность товара
всегда найти сбыт в любом количестве, в
крайнем случае с небольшой потерей в цене (с.
213). Наиболее ликвидный товар и становится
деньгами. Фактор
способности к сбыту имеет такое большое
значение, что обмен может затеваться не
ради лучшего удовлетворения потребностей,
а ради получения более обмениваемого блага.
Легко заметить, что здесь Менгер
поднимается на следующий уровень
конкретизации мотивов экономической
деятельности, учитывая реалии денежного
хозяйства. Работа
Е. Бём-Баверка "Основы теории ценности
хозяйственных благ" впервые была
опубликована в 1886 г. в немецком журнале
"Conrads Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik". Это
первое обращение представителя
австрийской школы непосредственно к
немецким читателям (вспомним, что именно в
это время бушевал "спор о методе",
который кончился "оргвыводами" -- сторонникам австрийской школы было
запрещено занимать профессорские кафедры в
Германии). В этой работе, как отмечал
советский исследователь И. Г. Блюмин, "Бём-Баверк
дал доведенное до предельной ясности
изложение теории ценности австрийцев... С
полным основанием "австрийцы" могли бы
сказать: "Умри, но лучше Бём-Баверка не
скажешь о теории предельной полезности""
[Бём-Баверк Е. Основы теории ценности
хозяйственных благ. М.-Л. 1929. С. IV]. Чтобы
избежать повторов, мы остановимся здесь
лишь на тех моментах, где Бём-Баверк вносит
что-то новое по сравнению с теорией Менгера. С
первых же страниц хорошо заметно
стремление Бём-Баверка навести более
прочные мосты между теорией субъективной
ценности Менгера-Визера и объективными
ценовыми пропорциями, складывающимися на
рынке. Для этого Бём-Баверк называет
меновую ценность объективной ценностью,
присущей самим материальным благам (с. 249).
Напомним, что Менгер не считал меновую
ценность объективным свойством самих благ:
в его трактовке меновая ценность -- это
субъективная ценность благ, которые можно
получить взамен имеющегося. Жесткое
разделение субъективной и объективной
ценностей будет сказываться у Бём-Баверка и
позднее. Достаточно указать на структуру
книги, в которой автор выделяет две части:
теорию субъективной ценности и теорию
объективной меновой ценности. В
первой части новшества, внесенные Бём-Баверком,
таковы. Рассуждая об иерархической шкале
потребностей (с. 274), он усиливает ее
реалистичность тем, что делает в таблице
пропуски, поскольку некоторые потребности
могут удовлетворяться только целиком, а не
частями (это следующий за Менгером шаг,
удаляющий австрийскую теорию ценности от
математической версии маржинализма). Бём-Баверк
дает четкое определение субъективной
ценности благ через ее предельную пользу (с.
285). Следует отметить, что этот перевод
точнее, чем общепринятый, передает смысл
учения австрийской школы. Полезностью
(Nutzlichkeit) австрийцы называют характеристику
данного рода благ в целом, пользой (Nutzen)
-- характеристику определенного количества данного блага. Собственным
вкладом Бём-Баверка является и его попытка
найти количественное соотношение между
общей ценностью данных благ и предельной
полезностью (с. 286--287). Бём-Баверк считает, что
предельные полезности отдельных единиц
данного блага обладают свойством
аддитивности, но не мультипликативности.
Предельная полезность единиц данного
запаса (одинаковых по качеству) в случае
суммирования будет неодинаковой, так как
они предназначены для удовлетворения
разных по важности потребностей. (Случай,
когда блага изначально предназначены для
продажи, Бём-Баверк рассматривает отдельно
и мультипликативность там допускается.)
Следует отметить, что предусмотрительный
Менгер вообще обошел эту проблему стороной.
Понятия богатства и имущества он разбирает
до определения ценности благ и не
возвращается к ним впоследствии. При этом
Менгер настаивал на относительном, а не на
абсолютном характере ценности и не
предполагал возможности ее измерения в
каких-либо единицах. Бём-Баверк же, пытаясь
дать количественную оценку общей ценности,
вынужден без должных оснований исходить из
измеримости ценности, т. е. переходить к
более уязвимой для критики кардиналистской
версии маржинализма [глубокую критику
учения Бём-Баверка об измеримости
стоимости дал выдающийся русский экономист
Е. Е. Слуцкий (Slutsky Е. Zur Kritik des Bohm-Baverkschen Wertbegriffs
und seiner Lehre von der Messbarkeit des Wertes//Schmollers Jahrbuch. V. LI. N
4. S. 37--52)]. Наиболее
ясно это сформулировано в главе третьей,
где Бём-Баверк задает себе вопрос: "Можем
ли мы определить величину этой разницы (между
ощущениями) точнее, можем ли выразить ее в
цифрах?" (с. 303) и дает на него
утвердительный ответ. При
этом он ссылается на то, что нам приходится
бесчисленное множество раз выбирать между
одним крупным и многими мелкими
наслаждениями, хотя это, очевидно, вовсе не
доказывает измеримости ценности в
абсолютных величинах. Постулируя таким
образом "цифровое определение величины
наслаждений и лишений" (с. 304), Бём-Баверк
оказывается гораздо ближе к Джевонсу и даже
Бентаму с его "арифметикой счастья",
чем к Менгеру [Автономов В. С. Модель
человека в буржуазной политической
экономии от Смита до Маршалла//Истоки. 1989. "
1. С. 204--219. Об этом свидетельствует и
употребление Бём-Баверком гедонистической
терминолологии, которой избегал Менгер]. Стараясь
приблизить теорию субъективной ценности к
условиям "развитых меновых отношений",
Бём-Баверк привлекает для объяснения
отдельных трудных случаев понятие
субституционной предельной пользы. Автор
приходит к выводу, что ценность для
человека потерянного зимнего пальто в
большинстве случаев измеряется не его
предельной полезностью, а предельной
полезностью других благ, которые придется
не покупать или продавать, чтобы купить
пальто взамен потерянного. Она же в свою
очередь зависит от цены пальто на рынке (чем
оно дороже, тем больше потери других благ).
Таким образом, в конечном счете
субъективная ценность данного товара
определяется его же ценой. Этот логический
круг с давних пор представлял собой
основную мишень для марксистских критиков
австрийской теории (начиная с Гильфердинга
и Бухарина). К Менгеру же подобная критика
неприменима, так как у него ценность благ
определяется только интенсивностью
потребности и наличием блага и никак не
зависит от цены. То
же самое можно сказать и о зависимости у Бём-Баверка
ценности от "отношения между спросом и
предложением", богатства или бедности
человека (с. 294--295). Главный
вклад Бём-Баверка в мировую науку -- идея о
том, что постоянно существующая разность
между ценностью продукта и определяемых ее
величиной полных издержек производства (т.
е. прибыль) зависит от продолжительности
производственного периода (с. 327--328). На этом
тезисе построена Бём-Баверком теория
капитала, прибыли и процента в его работе
"Капитал и прибыль" (ч. II). Большой
интерес представляет также попытка Бём-Баверка
объединить закон субъективной ценности с
законом издержек производства (с. 333). Автор
признает за законом издержек статус
правила, с помощью которого в частном
случае неограниченных возможностей
увеличения производства действительно
можно измерить ценность "высокополезного"
продукта, хотя сами издержки в конечном
счете определяются ценностью наименее
полезного (предельного) продукта. Большое
значение для обоснования не только бём-баверковской,
но и всей маржиналистской теории ценности
имеет маленькая глава седьмая. Здесь Бём-Баверк
отвечает на упреки в нереалистичности
маржиналистской модели человека,
проделывающего огромное количество
громоздких вычислений для того, чтобы
определить ценность благ (в особенности "отдаленного
порядка"). Контраргументы автора (которые
с небольшими вариациями повторяются
сторонниками маржиналистской -- неоклассической теории и по сей день)
таковы: - благодаря привычке и навыку большинство
вычислений такого рода делается почти
мгновенно, хотя и приблизительно.
Чрезмерная же расчетливость даже невыгодна
-- она требует излишней затраты времени и сил
[в этом пункте ярко проявляется
превосходство австрийской школы, не
требующей абсолютной рациональности и
оптимального выбора, над математической
версией маржинализма. Представители
последней смогли встроить этот вывод в свою
теорию только через 70 с лишним лет после
этой работы Бём-Баверка (Stigler G. The economics of
information//Journal of Political Economy. 1961. V. 69. P. 213--245)]; - в большинстве случаев нового расчета вовсе
не приходится делать, поскольку информация
о ценности данной вещи бывает уже заложена
в нашей памяти [любопытно, что точно такими
же соображениями Маркс в III томе "Капитала"
объяснял определение производителями цен с
учетом компенсации за условия производства,
отличающиеся от средних (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. I. С. 221--236)]; - наконец, развитая система разделения труда
позволяет производителю или владельцу благ
отдаленного порядка учитывать лишь меновую
ценность своего блага, оставляя все
остальные стадии производства и оценки на
долю следующих предпринимателей. Вторая
часть книги -- "Теория объективной меновой
стоимости" отличается от изложения тех
же вопросов Менгером следующим образом.
Прежде всего Бём-Баверк с самого начала
приближает теоретический анализ к
современной реальности и выражает
субъективные ценности товаров в деньгах (он
имеет на это право, поскольку ранее объявил
об измеримости ценности). Проблемы
монополии и несовершенной конкуренции у
учителя изложены намного глубже, чем у
ученика: покупатели, по Менгеру, могут
купить себе не одну лошадь, а несколько:
исследуется воздействие изменений
предложения не только на цену, но и на
количество купивших (у Бём-Баверка
последнее фиксировано) и т. д. В
то же время случай двусторонней
конкуренции у Бём-Баверка разобран
значительно основательнее (глава четвертая
второй части). Прежде
всего следует отметить, что поскольку Бём-Баверк
в отличие от Менгера рассматривает
ситуацию развитого товарного обмена,
опосредуемого деньгами, он включает в
рассмотрение субъективную ценность денег
для покупателей, различающихся по уровню
состоятельности (относительно имеющихся у
них потребностей). Интересно, что с помощью
этого аргумента он пытается опровергнуть (с.
388--391) оптимальность конкурентного
равновесия с точки зрения всего общества (эта
идея занимает центральное место в теории
общего равновесия начиная с Вальраса).
Таким образом, мы имеем полное право
назвать Бём-Баверка борцом с "буржуазной
апологетикой"! Наибольший
теоретический интерес, с нашей точки зрения,
представляет анализ логического круга,
возникающего при объяснении цены
субъективной ценностью, тогда как
последняя "при существовании открытого
рынка" определяется рыночной ценой (с. 394--400). Здесь мы убеждаемся, что Бём-Баверк
отдавал себе отчет в существовании этой
проблемы и пытался ее разрешить. Он считал,
что рыночная цена -- это цена, за которую
покупатель лишь надеется приобрести товар
в будущем, но поскольку это будущее
достаточно неопределенно, оценка блага еще
может быть пересмотрена. При этом во всех
случаях границей его цены будет все же "непосредственная
предельная польза данной вещи" (с. 397).
Нельзя сказать, чтобы решение Бём-Баверка
действительно развязывало этот гордиев
узел. Ведь рыночная цена превращается в "надежду"
только на весьма специфических рынках.
Например, на товарных или фондовых биржах,
где существуют постоянные колебания цен,
или на рынке производительных благ,
ценность которых действительно зависит от
того, насколько большим спросом будет
пользоваться производимый с их помощью
продукт. (Мы рассуждаем здесь с позиций
самой австрийской теории ценности.) На тех
же потребительских "открытых" рынках,
где цена в каждый данный момент может быть
вполне устойчивым ориентиром для
потребителя, теория предельной полезности
действительно "пробуксовывает", с этим
ничего не поделаешь. Две
заключительные главы работы Бём-Баверка
посвящены весьма изобретательным попыткам
встроить в австрийскую теорию субъективной
ценности другие, альтернативные объяснения
этого же феномена: "закон предложения и
спроса" и "закон издержек производства".
С нашей точки зрения, Бём-Баверк вносит
полезные уточнения в понятия спроса и
предложения: классическая теория понимала
их как простые количества товаров, он же
считает необходимым корректировать эти
количества, учитывая интенсивность желания
купить товар даже за высокую цену и желания его продать даже по низкой цене. Советуем
читателю обратить также внимание на то, что
теория субъективной ценности в отличие от
"объективных" теорий объясняет такие
феномены, как уценка товаров, дешевые
распродажи и т. д., при которых товары
распродаются ниже издержек производства (с.
412--413). "Теория
общественного хозяйства" Ф. фон Визера
(1914) занимает в истории австрийской школы
примерно такое же место, как "Основы
политической экономии" Дж. С. Милля в
истории английской классической
политэкономии. Это "завершение системы",
упорядочивание различных идей разных
авторов, эклектическое стремление к
компромиссам, максимальное расширение
объекта исследования, иногда за счет
меньшей глубины исследования (особенно по
сравнению с менгеровскими "Основаниями"). Для
данного сборника мы выбрали два фрагмента
из объемистого трактата Визера. Первый из
них продолжает и развивает теорию ценности
Менгера-Бём-Баверка и позволяет читателю
составить законченное представление об
австрийской теории ценности в целом. Второй
фрагмент, напротив, не находит никаких
параллелей у Менгера и Бём-Баверка и
представляет нам Визера как мыслителя,
наиболее интенсивно занимавшегося
институционными и социологическими
вопросами. В
первом опубликованном нами фрагменте (" 16--25)
содержатся все основные
усовершенствования, которые Визер внес в
австрийскую теорию ценности. При этом
обращает на себя внимание то, что все
достижения Визера идут по линии
приближения абстрактного менгеровского
анализа к хозяйственной практике. Так,
именно из этих соображений Визер
решительно отвергает аддитивный способ
определения суммарной полезности данного
запаса благ, когда каждая единица его имеет
различную предельную полезность, и
отстаивает мультипликативный способ, когда
предельная полезность просто умножается на
количество однородных благ. Далее, обращает
на себя внимание детальная проработка
соотношения между собственной предельной
полезностью продукта и издержками по его
производству (понимаемые как наибольшая
полезность других благ, которые могли быть
произведены с помощью данных средств
производства). Визер доказывает, что в
большинстве случаев эти величины
достаточно близки и взаимозаменяемы,
однако бывают случаи, когда резкое
изменение наличного запаса благ или
потребности в них может привести к их
резкому расхождению. В этих случаях
ценность определяется не издержками, а
собственной предельной полезностью блага. . Следующим,
и, пожалуй, наиболее существенным вкладом
Визера в экономическую теорию австрийской
школы является его решение проблемы
распределения доходов. Для того чтобы
разрешить эту проблему, Визер создает
теорию вменения, изложенную в " 20--23. Менгер
пытается определить вклад каждого из
средств производства в конечный доход с
помощью мысленного эксперимента: он
оценивал, как уменьшится доход вследствие
утраты данного производительного блага,
когда другим комплементарным благам будет
найдено иное применение. Визер считает
данный прием искусственным и нс
соответствующим экономической практике (к
тому же в этом случае суммарный доход,
приходящийся на все факторы производства,
будет меньше ценности продукта). Его
решение, пожалуй, ближе к вальрасовскому: мы
должны найти несколько родственных
продуктов (т. е. производимых с помощью
одних и тех же производительных благ),
оцениваемых на рынке по предельной
полезности, и построить систему уравнений
ценности, в которой количество уравнений (продуктов)
будет равняться количеству неизвестных
факторов производства. Решая эту систему,
наблюдатель теоретически (а производитель --
практически) сможет определить
сравнительную предельную
производительность факторов производства. Большое
внимание Визер уделяет также разделению
производительных благ на общие и
специфические и различным правилам
вменения в каждом из этих случаев:
специфическому производительному благу
доход вменяется по остаточному принципу. Эта
идея Визера получила дальнейшее развитие в
современных теориях прав собственности, в
которых понятие собственности на
предприятие и, соответственно, права на
остаточный доход связывается именно с
правом распоряжаться специфическим
средством производства. Не
только в разделе, посвященном Визеру, но и
во всем нашем сборнике особняком стоит
последний фрагмент (" 75, 76). У нас вошло в
привычку обвинять маржиналистов в излишней
абстрактности анализа, отвлеченности его
от таких важнейших общественных институтов,
как собственность, власть и т. д. Между тем
представители австрийской школы
безусловно проявляли большой интерес к
историческим и социологическим проблемам.
Традиция вновь восходит к Менгеру и его
анализу истории денег, но и здесь
наибольший вклад внес именно Визер. Его
идеи о возникновении, эволюции и
противоречиях частнохозяйственного и
экономического порядка, пожалуй, особенно
интересны на современной стадии развития
нашего общества. Визер
далек как от оптимизма английских
классиков, и прежде всего Смита,
предполагавшего гармоническое
согласование частных и общественных
интересов с помощью "невидимой руки"
свободной конкуренции, так и от
безоговорочного осуждения
частнособственнического эгоизма в
социалистической и коммунистической
литературе. Он подчеркивает, что частная
собственность неразрывно связана с
экономической деятельностью. Но частная
собственность немыслима и без властных
отношений, господства и подчинения.
Собственность и власть концентрируются в
руках хозяйственных лидеров, в которых
легко можно узнать прообраз фигуры "предпринимателя"
-- основного персонажа знаменитой теории
экономического развития И. Шумпетера,
ученика Визера [см. Шумпетер Й. А. Теория
экономического развития. М.: Прогресс, 1982]. Но
экспансия частного капитала, естественно,
выводит капиталистическое господство за
пределы экономической целесообразности и
влечет за собой нежелательные общественные
противоречия. Даже
по столь небольшому отрывку читатель может
получить представление о взвешенности и
глубине визеровского анализа не только
экономических, но и социальных явлений.
-
10. Выводы и сравнения
аноним,
21.05.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 13.03.2003)
Ну да, ну да, очень и особенно приятно! Если, конечно, он действительно развенчивается... :-)
-
Австрийская школа и ее представители
-
Маяк в экономической теории
Общественные товары не предолевают разрыв между богатыми и бедными они его усугубляют.
-
Возможны ли в России свободные экономические зоны?
аноним,
07.09.2003 в ответ на:
комментарий
(анонимный, 08.04.2002)
Что г-н Кордонский думает об особой экономической зоне В Калининградской области?
-
Часть третья. Конт и Гегель
Ну ты Анатолий и серость Конт это Конт , а Кант это Кант
-
Часть третья. Конт и Гегель
ну ты аноним который без знаков препинания и серость полная ты не прочел внимательно мой текст со специально расставленными эмотиконами и не дочитал до места где я поминаю Огюста Конта ;)
-
связь математики с электричеством
-
Глава шесть. Шамс (1899-1955) и Ричард фон Стригл (1891-1942)
|
