О покровительстве земледелию (Лондон 1822 г.)

Введение

Нельзя, я думаю, отрицать, что в течение нескольких последних лет достигнуты большие успехи в деле распространения правильных взглядов на нецелесообразность обложения запретительными пошлинами ввоза иностранного хлеба. К несчастью, однако, по этому вопросу всё ещё существует много предрассудков; следует поэтому опасаться, что заблуждения, свойственные обычно тем, кто страдает от бедственного положения нашего земледелия, могут привести нас скорее к мерам, увеличивающим ограничения, чем к единственному действительному средству против этих бедствий — постепенному приближению к системе свободной торговли. Именно действующему хлебному закону следует приписать значительную часть этих бедствий; я надеюсь доказать, что занятие фермера будет подвергаться постоянным случайностям и находиться в особо невыгодных условиях по сравнению со всеми другими занятиями до тех пор, пока какая-либо система ограничения ввоза иностранного хлеба будет оставаться в силе; ибо благодаря действию такой системы цена хлеба в нашей стране будет постоянно значительно выше цены его в других странах.

Однако, прежде чем перейти к рассмотрению этого вопроса, что составляет мою главную задачу, я хочу остановиться на некоторых из господствующих мнений, ежедневно высказываемых по вопросу о причинах настоящего бедствия, а именно: на учении о достаточной цене, на вопросе о налогах, о денежном обращении и т. д. Рассмотрев эти вопросы, мы сможем лучше исследовать столь важный вопрос о характере твёрдой политики, которую наша страна должна принять по отношению к хлебной торговле и дать, таким образом, народу наибольшую уверенность в возможности получать хлеб по дешёвой и стабильной цене при обильном предложении этого столь необходимого товара.

Отдел первый. О достаточной цене

Словами «достаточная цена» обычно обозначается цена, по которой хлеб может быть произведён: она включает в себя все расходы, в том числе и ренту, и оставляет производителю справедливую прибыль на его капитал. Из этого определения следует, что по мере того, как страна вынуждена для поддержания возрастающего населения переходить к обработке более бедных земель, цена хлеба, чтобы быть достаточной, должна повышаться. Если даже такие бедные земли и не приносят совсем ренты, то всё же благодаря более высоким расходам по обработке их в сравнении с любой другой землёй, поступавшей в обработку ранее и дающей то же количество продукта, эти расходы могут быть возмещены производителю только путём повышения цены. — «Я знаю округа в нашей стране, — говорит г-н Айвсон <Report, Agricultural Committee, 1821, р. 338>, — в которых земля наилучшего качества производит от четырёх до пяти квартеров с акра. Я знаю, что имеются фермы, которые дают в среднем 4 квартера пшеницы с акра, или 32 бушеля». — «В какой части королевства?» — «В Уилтшире». — «А как вы оцениваете земли второго разряда?» — «Я думаю, что средней землёй или землёй второго разряда — то, что я назвал бы землёй среднего качества, но хорошо обрабатываемой, — может считаться та, которая приносит 2 1/2 квартера». — «А земли низшего качества?» — «От 12 до 15 бушелей с акра». Г-ну Гарвею предложили вопрос: «Как велика, по вашим сведениям, низшая рента, какую уплачивали когда-либо за худшую землю, на которой выращивается хлеб?» — «18 пенсов с акра». Г-н Гарвей заявил далее, что за последние десять лет он получил со своей земли в среднем по 30 бушелей пшеницы с акра. Показания г-на Уэкфилда сводились к тому же, что и показания г-на Айвсона, но, по его словам, разница между количеством пшеницы, получаемым с акра находящейся под обработкой лучшей и с акра худшей земли, составляла не меньше 32 бушелей, ибо, как он сказал, «на морском побережье Норфолка, Суффолка, Эссекса и Кента урожай считается плохим, если он ниже 40 бушелей с акра»; к этому он прибавил: «Я не думаю, чтобы худшие земли давали свыше восьми бушелей с акра».

Предположим теперь, что население Англии составляет только половину его теперешних размеров и что нет никакой необходимости переходить к обработке земель, которые дают меньше 32 бушелей пшеницы с акра. Какова была бы в этом случае достаточная цена? Может ли кто-нибудь сомневаться в том, что она держалась бы на таком низком уровне, при котором мы были бы вывозящей страной, а не ввозящей, при условии, что на континенте цены оставались бы в среднем на том же уровне, на каком они были в течение последних пяти или десяти лет? Правда, земля такого качества приносит теперь 32 бушеля и приносила бы не больше при сделанном мною предположении, но разве не верно, что стоимость 32 бушелей, производимых теперь, определяется издержками производства 12 или 15 бушелей на худших землях, о которых говорит г-н Айвсон? Если издержки производства 15 бушелей пшеницы так же велики теперь, как издержки производства 30 бушелей прежде, то для того, чтобы быть достаточной, цена должна удвоиться, ибо отношение, в котором должна повыситься цена, чтобы компенсировать производителя за его расходы, не зависит ни от произведённого количества, ни от потребляемого количества, а только от издержек производства. Разница между стоимостью того количества хлеба, которое получено на хорошей земле, и стоимостью его на плохой, всегда составляет ренту. Таким образом, прибыль арендаторов хорошей и плохой земли будет одинакова, но рента с лучшей земли будет превосходить ренту с худшей на всю разницу в количестве продукта, который земля может дать при тех же расходах. Все признают теперь, что рента является следствием повышения цены хлеба, а не его причиной. Все соглашаются также, что единственной постоянной причиной повышения стоимости хлеба является увеличение издержек его производства, вызываемое необходимостью обрабатывать худшие земли, с которых при затрате того же количества труда нельзя получить то же количество продукта.

Разве не верно, что рента с лучшей земли регулируется тем меньшим количеством в 15 бушелей, которым мы должны теперь довольствоваться на наших более бедных землях? Рента, представляющая теперь добавочный расход при обработке земли, дающей 32 бушеля, и равная стоимости 17 бушелей, т, е. разнице между 15 и 32 бушелями, не могла бы существовать, если бы обрабатывалась только земля, дающая 32 бушеля. Итак, если издержки производства 15 бушелей на плодородной земле, включая расход на ренту, и издержки производства того же количества на плохой земле без уплаты ренты составляют теперь столько же, сколько составляли издержки производства 30 бушелей на плодородной земле в прежние времена, когда рента не уплачивалась, то цена хлеба должна удвоиться.

Таким образом оказывается, что если по мере прогресса общества ввоз хлеба совершенно не имеет места, то для прокормления увеличивающегося населения мы будем постоянно вынуждены прибегать к обработке худших земель; с каждым дальнейшим шагом нашего прогресса цена хлеба должна будет повышаться, а вместе с этим повышением неизбежно будет увеличиваться и рента с лучшей земли, которая поступила в обработку раньше. Более высокая цена становится необходимой как компенсация за меньшее количество, которое земля даёт теперь; но эта более высокая цена отнюдь не должна рассматриваться как благо; она никогда не существовала бы, если бы тот же урожай получался с помощью меньшего количества труда, — она не существовала бы, если бы благодаря приложению труда к обрабатывающей промышленности мы получали этот хлеб косвенным образом путём вывоза продукции промышленности в обмен на хлеб. Высокая цена, поскольку она является следствием высоких издержек, представляет зло, а не благо; цена высока, потому что на получение хлеба затрачивается большое количество труда. Если бы для получения его затрачивалось лишь немного труда, то большее количество труда, которым располагает страна и который является единственным подлинным источником её богатства, оставалось бы в её распоряжении и могло быть затрачено для получения других желательных ей полезных предметов.

Отдел второй. О влиянии повышения заработной платы на цену хлеба

Иные защитники ограничений хлебной торговли признают, вероятно, правильность многих положений, высказанных в предыдущем отделе. Они, однако, прибавят: легко, конечно, доказать, что покровительственные пошлины на ввозимый хлеб нельзя оправдать на том только основании, что для производства в нашей стране данного количества хлеба нужно затратить больше труда; такие пошлины необходимы всё же, чтобы защитить фермера от тех повышений заработной платы в нашей стране, которые вызываются налогами, падающими на рабочие классы; последние должны получить компенсацию от предпринимателей путём повышения заработной платы. Этот аргумент исходит из предположения, что высокая заработная плата имеет тенденцию повышать цену товаров, на которые затрачивается труд. Если, говорят они, до введения налогов и повышения заработной платы, являющегося их следствием, фермер мог конкурировать с иностранными производителями хлеба, то он не может делать это, будучи вынужден нести бремя, от которого свободен его конкурент.

Этот аргумент полностью ошибочен: фермер отнюдь не поставлен в невыгодное положение по сравнению со своим конкурентом вследствие повышения заработной платы. Если бы, благодаря налогам, которые уплачиваются рабочими классами, заработная плата увеличилась, а это, по всей вероятности, имело бы место, то это в одинаковой степени затронуло бы все категории производителей. Если будет признано необходимым, чтобы для вознаграждения фермеров повысилась цена хлеба, то повышение цен одежды, шляп, обуви и всех других товаров сделается также необходимым, чтобы вознаградить производителей этих предметов. Либо, следовательно, цена хлеба не должна повышаться, либо цены всех других товаров должны повыситься вместе с ней.

Если ни хлеб, ни какой-либо другой товар не повышается в цене, то их относительная стоимость будет такая же, как и прежде; если все они повысятся в цене, то и тогда положение будет прежним. Либо покровительственные пошлины нужны для всех товаров, либо не нужны ни для одного. Наложить покровительственные пошлины на все товары было бы нелепо, потому что никто не выиграл бы от этого, — это ничуть не изменило бы относительной стоимости товаров; а ведь только путём изменения относительной стоимости товаров, а не одним лишь изменением цены, можно оказать покровительство какой-нибудь отрасли промышленности. Если бы Англия давала Германии ярд самого тонкого сукна за квартер пшеницы, то стремление её вести эту торговлю не увеличилось бы и не уменьшилось оттого, что цена как хлеба, так и сукна повысилась бы на 20%. Всякая внешняя торговля в конечном счёте сводится к обмену товаров; деньги представляют только меру, с помощью которой устанавливаются относительные количества товаров. Ни один товар не может быть ввезён, если не вывозится какой-либо другой товар; вывозимый же товар должен также повыситься в цене вследствие повышения заработной платы. Весьма существенно, чтобы допускался возврат пошлины на вывозимый товар, если на ввозимый товар уплачивается покровительственная пошлина. Но если не допускается ни возврат пошлины в одном случае, ни покровительственная пошлина в другом, то результат получается тот же, потому что и в том и в другом случае за данное количество товара, производимого внутри страны, будет получаться одно и то же количество иностранного товара.

Если цена квартера хлеба повышается благодаря повышению заработной платы с 60 шилл. до 75 шилл., или на 25%, а цена некоторого количества шляп или сукна повышается в силу той же самой причины в том же отношении, то импортёр хлеба в Англию потерял бы ровно столько же на товаре, который он вывозит, сколько выиграл бы на хлебе, который он ввозит. Если бы торговля была свободной, то цена хлеба не повысилась бы с 60 до 75 шилл., несмотря на повышение заработной платы. Не повысилась бы также в силу этой причины ни цена сукна, ни цена шляп или обуви. Но если бы я даже допустил, что цены их повысятся, то для хода моей аргументации это не составило бы никакого различия; мы тогда вывозили бы деньги в обмен на хлеб, потому что никакой другой товар не мог бы быть так выгодно использован в уплату за хлеб, — ведь, по нашему предположению, цены всех других товаров повысились. Вывоз денег постепенно уменьшил бы их количество и, следовательно, повысил бы их стоимость в нашей стране, в то время как ввоз их в другие страны произвёл бы в последних противоположное действие: он увеличил бы количество денег и понизил бы их стоимость, и, таким образом, цена хлеба, сукна, шляп и всех других предметов в Англии оставалась бы в том же отношении к ценам тех же товаров в других странах, в каком она находилась до повышения заработной платы. Повышение заработной платы, если оно становится общим, приводит при всех условиях к понижению прибыли и не повышает товарных цен. Если же повышаются цены всех товаров, то ни один производитель от этого не выигрывает. Какое значение имеет для него то обстоятельство, что он может продавать свой товар на 25% дороже, если он в свою очередь будет вынужден давать на 25% больше за каждый товар, который он покупает? Его положение будет совершенно одинаковым, когда он продаёт свой хлеб на 25% дороже и платит на 25% больше за шляпы, обувь, одежду и т. д. и т. д. или когда он продаёт свой хлеб по обычной цене и покупает все товары, которые он потребляет, по той же цене, по которой он покупал их прежде. Итак, ни один класс производителей не имеет права на покровительство на основании повышения заработной платы, потому что повышение заработной платы затрагивает в одинаковой степени всех производителей; оно не повышает цен товаров, ибо понижает прибыль; а если бы оно повысило цену товаров, то повысило бы их в одном и том же отношении и потому не изменило бы их меновой стоимости. Только в том случае, когда в силу вмешательства правительства изменяется относительная стоимость товаров, можно оправдать любой налог, действие которого защищало бы нас против ввоза иностранного товара.

Многие предполагают, что повышение цены хлеба повлечёт за собой повышение цены всех других предметов; этот взгляд основан на ошибочном мнении об эффекте общего повышения заработной платы. Цена хлеба повышается потому, что увеличивается трудность его производства и повышаются издержки последнего; она ничуть не повысилась бы, если бы одновременно повысились цены всех других предметов. Для шляпочника и суконщика повышение цен действительно происходит, если они вынуждены отдавать в обмен за хлеб один больше шляп, а другой больше сукна; они совершенно не почувствовали бы повышения, и было бы невозможно определить, кто уплатил за возросшие издержки производства, если бы цены их товаров также повысились и товары обменивались бы на то же количество хлеба.

Можно установить как принцип, что всякая причина, влияющая одинаково на все товары в данной стране, не изменяет их относительной стоимости и не приносит никакой выгоды иностранным конкурентам; но любая причина, оказывающая воздействие только на один товар, изменяет его стоимость по отношению к другим, если не уравновешивается адэкватной пошлиной; это предоставит выгоду иностранному конкуренту и создаст тенденцию к лишению нас выгодной отрасли торговли.

Отдел третий. О влиянии налогов, которыми облагаются отдельные товары

В силу тех же причин, по которым покровительственные пошлины вообще нельзя оправдать повышением заработной платы, чем бы последнее ни было вызвано, их, очевидно, нельзя защищать при всеобщем налоговом обложении, затрагивающем одинаково все классы производителей. К числу таких налогов принадлежит подоходный налог; он затрагивает одинаково всех, кто употребляет капитал; и даже те, кто наиболее благосклонно относится к покровительственным пошлинам, никогда ещё не высказывались в пользу какой-нибудь покровительственной пошлины в связи с подоходным налогом. Но налог, одинаково затрагивающий все отрасли, принадлежит к той же категории, что и подоходный налог, потому что после уплаты налога стоимость продукции всех отраслей по отношению друг к другу сохраняется в том же размере, как и до обложения. Повышение заработной платы, подоходный налог или пропорциональный налог на все товары — все они действуют одинаковым образом: не меняют относительной стоимости товаров и потому не ставят нас в сколько-нибудь невыгодное положение в нашей торговле с другими странами. Мы действительно страдаем от неудобств, связанных с уплатой налога, но у нас нет никакой возможности освободиться от этого бремени.

Однако налог, падающий исключительно на производителей отдельного товара, имеет тенденцию повышать цену этого товара, и если он не повысит её, то производитель его окажется в невыгодном положении в сравнении со всеми другими производителями; он уже не будет получать обычную среднюю прибыль от своего промысла. Благодаря повышению цены стоимость этого товара изменяется в сравнении с другими товарами. Если на ввоз такого же товара из других стран не налагается никакая покровительственная пошлина, это несправедливо по отношению к производителю внутри страны, и не только по отношению к производителю, но и по отношению к стране, к которой он принадлежит. В интересах общества производитель не должен быть вытеснен из той отрасли промышленности, которую он выбрал бы при системе свободной конкуренции и которой он стал бы придерживаться, если бы всякий другой товар облагался одинаково с его товаром. Налог, падающий исключительно на этого производителя, в действительности представляет премию в таком же размере на ввоз того же товара из-за границы; и, чтобы восстановить конкуренцию на справедливом уровне, было бы необходимо не только обложить ввозимый товар таким же налогом, но и позволить возврат пошлины в таком же размере при вывозе товара, произведённого внутри страны.

Производители хлеба подвергаются обложению некоторыми из таких особенных налогов, как десятина, часть налога на бедных и, быть может, один или два других налога; все эти налоги имеют тенденцию повышать цену хлеба и других сырых материалов в размере, равном этим особенным тяготам. Итак, пошлина должна была бы быть наложена на ввоз хлеба в таком же размере, в каком эти налоги повышают цену хлеба. Если в силу этих причин цена хлеба повышается на 10 шилл. с квартера, следовало бы наложить пошлину в 10 шилл. на ввоз иностранного хлеба и допустить возврат пошлины в этом же размере при вывозе хлеба. При помощи такой пошлины и возврата пошлины эта отрасль была бы поставлена в такое же положение, как если бы она никогда не подвергалась обложению, и мы были бы совершенно уверены, что капитал никогда не привлекался бы в эту отрасль и не изымался бы из неё с невыгодой для интересов страны.

Величайшее благо для страны, если её правительство воздерживается от влияния на собственника в деле того или иного распоряжения капиталом, какое собственник может считать для себя наиболее выгодным, т. е. не поощряет его и не ставит ему препятствий. Обложение десятиной и т. д. исключительно фермера не создаёт для него ещё никакого препятствия, если нет иностранной конкуренции, потому что он будет в состоянии повысить цену своего продукта, а если бы он не мог сделать это, он покинул бы отрасль, которая перестала доставлять ему обычную прибыль, установившуюся во всех других отраслях. Однако, при разрешении ввоза, ввозу иностранного хлеба оказывалось бы излишнее поощрение, если только иностранный товар не был бы обложен пошлиной, равной десятине или всякому другому исключительному налогу, который налагается на производителя внутри страны.

Но у отечественного производителя были бы всё же основания жаловаться, если бы ему отказали в возврате пошлины при вывозе хлеба, потому что он мог бы тогда сказать: «До того, как вы наложили пошлину, и до того, как цена моего продукта повысилась благодаря этой пошлине, я мог конкурировать с иностранным производителем на иностранных рынках; повысив цену моего хлеба, вы лишили меня этой выгоды; верните мне поэтому сумму, равную этой пошлине, и тогда вы восстановите для меня прежнее положение во всех отношениях, как относительно моих соотечественников в качестве производителей других товаров, так и относительно иностранных производителей сырых материалов». И его требование пришлось бы удовлетворить в согласии как со всеми принципами справедливости, так и с важнейшими интересами страны.

Отдел четвертый. О влиянии богатого урожая на цену хлеба

В одном из предыдущих отделов я старался показать, что цена хлеба, чтобы быть достаточной, должна оплатить все расходы по его производству, включая в эти расходы установившуюся прибыль на занятый капитал. Действительно, только при соблюдении этих условий предложение хлеба регулируется в среднем за ряд лет. Если полученная цена будет меньше достаточной, то прибыль понизится или исчезнет совершенно. Если цена будет больше достаточной, то прибыль будет высока. В первом случае капитал будет извлечён из земледелия, и предложение постепенно приспособится к спросу. Во втором случае капитал будет привлечён в земледелие, и предложение возрастёт. Но, несмотря на то, что в предложении хлеба проявляется тенденция приспособляться к спросу по достаточным ценам, нет никакой возможности в точности исчислить влияние времён года. Иногда в течение нескольких лет подряд урожаи будут богаты; в другое время в течение такого же периода урожаи будут скудны и недостаточны. Если на рынке в силу ряда хороших урожаев будет изобилие хлеба, он упадёт в цене не в той пропорции, в какой количество превышает обычный спрос, а в значительно большей степени. Спрос на хлеб при данном количестве населения необходимо должен быть ограничен; и хотя, может быть, верно, и несомненно верно, что, когда хлеб в изобилии и дёшев, количество потребляемого хлеба возрастёт, всё же столь же несомненно, что его общая стоимость уменьшится. Предположим, что обычный спрос Англии равен 14 млн. квартеров пшеницы и что в результате богатого урожая произведён 21 млн. квартеров. Если достаточная цена составляла 3 ф. ст. за квартер, а стоимость 14 млн. квартеров — 42 млн. ф. ст., то не может быть ни малейшего сомнения, что 21 млн. квартеров имел бы значительно меньшую стоимость, чем 42 млн. ф. ст. Ни для какого принципа нельзя найти лучшего доказательства, чем для того, что незначительное увеличение количества весьма сильно влияет на цену. Это верно для всех товаров, но ни об одном из них нельзя этого утверждать с такой уверенностью, как о хлебе, главной статье питания народа. Этот принцип, мне кажется, никогда не отрицали те, кто обращал внимание на этот предмет. Действительно, некоторые пытались определить то падение цены, какое имело бы место, если исходить из различных пропорций излишка по отношению к среднему количеству. Однако такие расчёты должны быть очень обманчивы, так как нельзя установить общее правило для изменений цены пропорционально количеству. Это правило было бы различно в различных странах; оно должно зависеть в основном от богатства или бедности страны, от её возможности сохранить излишек для будущего сезона. Кроме того, это правило должно зависеть от представления о вероятном соответствии или несоответствии будущего предложения будущему спросу. Однако я считаю всё же несомненным, что общая стоимость богатого урожая будет всегда меньше, чем общая стоимость среднего урожая, и что общая стоимость ограниченного урожая будет значительно больше, чем общая стоимость среднего урожая. Если бы в Лондоне ежедневно продавались 100 тыс. хлебов и предложение хлеба сразу сократилось бы до 50 тыс. хлебов в день, то может ли кто-либо сомневаться, что цена каждого хлеба повысилась бы значительно больше чем вдвое? Богатый будет потреблять точно такое же число хлебов, хотя бы цена их увеличилась втрое или вчетверо. Если бы, с другой стороны, ежедневно вместо 100 тыс. хлебов поступали в продажу 200 тыс., можно ли было бы сбыть их без понижения цены, значительно превосходящего увеличение количества? Почему вода не имеет никакой стоимости, если не вследствие её изобилия? Если бы хлеб был столь же изобилен, он имел бы не большую стоимость, независимо от того, какое количество труда могло быть затрачено на его производство. В доказательство правильности этого взгляда я могу сослаться на цены пшеницы в нашей стране при различных урожаях. Как увидим, несмотря на то, что до известной степени положение облегчалось вывозом, всё же благодаря богатым урожаям цена хлеба, как известно, понизилась за три года на 50%. Так вот, чему можно это приписать, как не излишку количества? Следующий документ взят из показаний г-на Тука, данных Комитету 1821 г. <Agricultural Report, p. 229>

Поскольку было сказано, что изобилие может быть убыточно для производителей, на это возражали, что новое учение об этом предмете заключается в том, будто благодеяние провидения может стать для страны проклятием; но ведь это значит изменить выдвинутое положение по существу. Никто не говорил, что изобилие убыточно для страны; сказано только, что оно часто бывает убыточно для производителей этого избыточного товара. Если бы всё, что они произвели, предназначалось для их собственного потребления, изобилие никогда не было бы для них вредным; но, если вследствие изобилия хлеба количество его, выносимое ими на рынок с целью запастись другими предметами, весьма сильно понизилось в стоимости, они лишаются средств для приобретения своих обычных удовольствий; действительно, у них оказывается изобилие товара, обладающего незначительной меновой стоимостью. Если бы мы жили в одном из параллелограммов Оуэна и пользовались всеми нашими продуктами сообща, то никто не пострадал бы в результате изобилия; но, пока общество устроено так, как в настоящее время, изобилие часто будет убыточно для производителей, а недостаток будет для них выгоден.

Отдел пятый. О влиянии, какое оказал на цену хлеба билль г-на Пиля о восстановлении старого денежного масштаба

Взгляды на влияние, оказанное на цену хлеба биллем г-на Пиля о восстановлении старого денежного масштаба, сильно различаются между собою. По этому предмету у одной из спорящих сторон замечается большая непоследовательность, и, я полагаю, со мною согласятся, что многие из тех, кто настойчиво доказывал во время войны, будто наши деньги вовсе не обесценены, в настоящее время стараются доказать, что обесценение тогда достигало колоссальных размеров и что все испытываемые нами теперь бедствия вызваны тем, что наше денежное обращение из состояния обесценения восстановлено до паритета.

Забыто уже также, что с 1797 до 1819 г. у нас не было никакого масштаба, которым мы могли бы руководствоваться при регулировании количества или стоимости наших денег. Количество их и стоимость зависели целиком от Английского банка; директора этого учреждения при всём их желании действовать по отношению к обществу честно и справедливо признавали, однако, что в своей эмиссионной деятельности они руководствовались принципами, которые, как этого теперь никто не отрицает, ввергали страну в величайшие затруднения. Соответственно этому мы находим, что стоимость средств обращения значительно изменилась в течение двадцатидвухлетнего периода, когда не существовало никакого иного правила для регулирования количества и стоимости денег, кроме произвола Английского банка.

В 1813 и 1814 гг. обесценение наших средств обращения достигло, вероятно, высшего пункта; золото стоило тогда 5 ф. ст. 10 шилл. и 5 ф. ст. 8 шилл. за унцию, но в 1819 г. стоимость бумажных денег была только на 5% ниже их старого масштаба, так как золото тогда стоило 4 ф. ст. 2 шилл. или 4 ф. ст. 3 шилл. за унцию. Именно с 1819 г. билль г-на Пиля стал законом. Во время прохождения этого билля через парламент последнему пришлось разбирать вопрос в том виде, как он тогда представлялся. Было признано целесообразным положить конец такому состоянию вещей, которое позволяло компании купцов по произволу регулировать стоимость денег; единственный пункт, который мог подлежать тогда рассмотрению, заключался в том, должен ли масштаб быть фиксирован на уровне 4 ф. ст. 2 шилл. -- такова была цена золота не только в то время, когда происходила законодательная сессия парламента, но и в течение почти всего предшествовавшего четырёхлетнего периода -- или же должен быть восстановлен старый масштаб в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов. Парламент вынужден был выбирать между двумя этими ценами, и, выбрав возвращение к старому масштабу, по моему мнению, он пошёл по мудрому пути. Но когда теперь говорят, что стоимость денег была принудительно повышена, по мнению одних, на 25%, по мнению других, на 50% и даже на 60%, они относят это не к 1819 г., не к периоду, когда прошёл билль, а к периоду величайшей депрессии и возлагают вину за всё возрастание стоимости средств обращения на билль г-на Пиля. А между тем билль г-на Пиля положил конец системе, которая допускала такие изменения в стоимости денег. Если бы действительно в 1819 г. или непосредственно перед 1819 г. золото стоило 5 ф. ст. 10 шилл. за унцию, то не могло бы быть более нецелесообразной меры, чем такое насильственное изменение во всех существующих обязательствах в результате восстановления старого масштаба; но цена золота, как я уже сказал, составляла тогда и в течение предшествовавших четырёх лет около 4 ф. ст. 2 шилл.; она никогда не бывала выше, а часто бывала скорее ниже этой цены. И никакая мера не могла бы быть столь чудовищной, как та, непринятие которой ставится кое-кем в вину Палате общин, а именно установление масштаба в 5 ф. ст. 10 шилл., другими словами, новое снижение стоимости средств обращения на 30% ниже стоимости золота, после того как при действии плохой системы эта стоимость была восстановлена до уровня только на 5% ниже стоимости золота.

Следует вспомнить, что мною предложен был стране план восстановления постоянного масштаба, который сделал бы совершенно излишним употребление более значительного количества золота, чем то, которым обладал тогда Английский банк.

План этот заключался в том, чтобы обязать Английский банк оплачивать известную значительную и постоянную сумму своих банкнот золотыми слитками по монетной цене в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов за унцию вместо платежа золотой монетой. Если бы этот план был принят, ни одна частичка золота не употреблялась бы в обращении -- все наши деньги состояли бы из бумажных, за исключением серебряной монеты, необходимой для платежей ниже стоимости 1 ф. ст. В этом случае может быть доказано, что стоимость денег при возвращении к постоянному старому масштабу могла бы быть увеличена только на 5%, потому что такова была вся разница между стоимостью золота и бумажных денег. В плане не было ничего такого, что могло бы вызвать повышение стоимости золота, потому что не потребовалось бы дополнительного количества золота, и поэтому стоимость денег повысилась бы только на 5% <На 4 ф. ст. 2 шилл. в банкнотах всякий мог бы купить такое же точно количество товаров, как и на 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов в золоте; задача плана заключалась в том, чтобы 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов в банкнотах стоили столько же, сколько и 3 ф. ст. 17 шилл.  10 1/2 пенсов в золоте. Чтобы достигнуть этой цели, было ли необходимо, было ли в действительности возможно понизить стоимость товаров более чем на 5%, если бы стоимость золота не была повышена?>. Билль г-на Пиля принимал этот план на четыре года, по истечении которых должны были быть установлены платежи монетой. Если бы в течение времени, указанного биллем, директора Английского банка управляли делами банка с тем искусством, которого требовали интересы общества, то после принятия билля г-на Пиля они удовлетворились бы таким регулированием выпуска банкнот, чтобы вексельный курс продолжал держаться на уровне паритета и, следовательно, не было бы никакого ввоза золота; но Английский банк, всегда выражавший решительную антипатию к плану платежей слитками, немедленно начал приготовления к платежам звонкой монетой. Выпуск его банкнот регулировался таким образом, чтобы вексельный курс стал в высшей степени благоприятным для нашей страны; золото потекло в неё непрерывным потоком, и банк жадно скупал всё поступавшее золото по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов за унцию. Такой спрос на золото не преминул повысить его стоимость по сравнению со стоимостью всех товаров. Нам пришлось, таким образом, не только повысить стоимость наших средств обращения на 5%, т. е. на сумму разности между стоимостью бумажных денег и золота до начала этих операций, но и повышать её дальше до новой стоимости, которой достигло золото в результате неразумных покупок этого металла Английским банком. Не может быть, по моему мнению, никакого сомнения, что если бы платежи слитками были честно испробованы в течение трёх из четырёх лет между 1819 и 1823 гг. и если бы найдено было, что такой план вполне отвечает всем задачам денежного обращения, регулируемого золотом по постоянной стоимости, то эта система продолжала бы функционировать и дальше, и мы избежали бы дальнейшего давления, которому, несомненно, подверглась страна в результате большого спроса на золото, навязанного нам благодаря платежам звонкой монетой.

В защиту принятых ими мер директора Английского банка ссылаются на жалобы, которые раздавались по их адресу в связи с тем, что за подделку банкнот преступников часто приговаривали к смертной казни; это сделало безусловно необходимым изъятие из обращения однофунтовых банкнот с целью заменить их монетой. Если бы вместо выпускаемых до сих пор банкнот они не могли выпустить банкноту, лучше рассчитанную на предупреждение подделки, то это оправдание было бы основательно, ибо нельзя считать отказ от незначительной денежной выгоды слишком большой жертвой, если бы благодаря этому устранялся соблазн к совершению такого преступления, как подделка банкнот, за которое ежегодно много человек подвергалось смертной казни. Но такое извинение со стороны Английского банка, который до 1821 г. не понимал важности предупреждения подделки путём выпуска монеты, звучит весьма странно, после того как он совершил настолько большие закупки золота, что вынужден был обратиться к парламенту с просьбой предоставить ему право выпускать монету для оплаты своих банкнот, чего в силу билля г-на Пиля он не мог делать до 1823 г. Чем объяснить, что банк не сделал этого открытия в 1819 г., когда Комитеты Палаты лордов и Палаты общин обсуждали вопрос о банковых платежах? Вместо того, чтобы стремиться в этот период начать платежи звонкой монетой, директора банка возражали в таких выражениях, которые многие считали неподобающими, против всякого плана платежей металлом, не оставляющего в их руках бесконтрольной власти в деле увеличения или уменьшения количества средств обращения. Наверное ещё не забыто, как на запрос Комитета Палаты лордов от 24 марта 1819 г.: «имеет ли Английский банк возражения и какие именно против принятия закона, который обязывал бы его оплачивать свои банкноты слитками по предъявлению, но суммами не меньше чем в 100 ф. ст., 200 ф. ст. или 300 ф. ст., по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов, и покупать золотые слитки по 3 ф. ст. 17 шилл. 6 пенсов путём выпуска банкнот, с тем чтобы указанный план вступил в действие после назначенного для этой цели периода времени», директора Английского банка ответили: «Английский банк рассмотрел запрос, посланный Комитетом Палаты лордов от 24 марта, и не видит никаких затруднений в обмене определённого количества банкнот на золотые слитки известного веса при условии, что они будут расплавлены, опробованы и помечены монетным двором его величества».

«Получение банком слитков по 3 ф. ст. 17 шилл. 6 пенсов, по мнению дирекции, настолько не обеспечено, что директора во исполнение своих обязанностей по отношению к владельцам банка не считают себя компетентными брать на себя обязательство выпускать слитки по цене в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов; однако дирекция просит позволения порекомендовать в качестве альтернативы следующее: в обмен на свои банкноты банк будет доставлять слитки определённого веса в указанном размере по рыночной цене, взятой за предшествующий день поступления заграничной почты, при условии, что банку будет предоставлено достаточно времени, чтобы подготовить проведение такой меры».

Если бы это предложение было принято, банк мог бы сам определять цену, по которой он стал бы время от времени продавать золото публике, потому что путём расширения или сокращения выпуска банкнот он имел бы возможность определять цену золота, как ему угодно, по 4 или 10 ф. ст. за унцию, и он любезно предлагает продавать золото по цене, до которой он мог бы по произволу поднимать цену золота, «при условии, что ему будет предоставлено достаточно времени, чтобы подготовить проведение такой меры». - После этого предложения, после представления, сделанного канцлеру казначейства директорами Английского банка 20 мая 1819 г. <cм. Приложение А>, никто не скажет, что вопрос о подделке банкнот казался директорам столь неотложным, чтобы они выказали сильное желание заменить монетой свои мелкие банкноты в 1819 г., какое бы значение ни получил этот вопрос, по их мнению, в 1820 г.

В высшей степени трудно определить, какое влияние оказали на стоимость золота, а следовательно, и на стоимость денег покупки слитков, произведённые банком. Когда изменяется стоимость двух товаров, нет возможности установить с достоверностью, повысилась ли стоимость одного из них или упала стоимость другого. Нет никаких способов даже приблизительно установить этот факт, кроме тщательного сравнения стоимости обоих товаров в течение периода её колебаний со стоимостью многих других товаров.

Даже это сравнение не даёт верного критерия, потому что стоимость одной половины товаров, с которыми сравнивают два товара, может измениться в одном направлении, а стоимость другой -- в другом; которая же из этих половин должна служить для проверки изменения стоимости золота? Если сравнивать с одной половиной товаров, то стоимость золота кажется возросшей, а если с другой, -- она кажется упавшей. Однако один из наиболее знающих свидетелей, допрошенных Комитетом о земледелии, г-н Тук, основываясь на своих наблюдениях над ценою серебра и разных других товаров и учтя должным образом особые причины, которые могли специально повлиять на стоимость каждого, пришёл к заключению, что усиленный спрос на золото, предъявленный банком с целью заменить свои мелкие банкноты звонкой монетой, повысил стоимость средств обращения приблизительно на 5% <Согласно протоколу свидетельских показаний Комитету о земледелии 1821 г. (стр. 296) Тук фактически сказал: «приблизительно на 6%». -- Прим. англ. ред.>. С этим заключением г-на Тука я совершенно согласен. Если оно обосновано, то всё повышение стоимости нашего денежного обращения со времени принятия билля г-на Пиля в 1819 г. может быть определено приблизительно в 10%. На такую величину возросло податное обложение в результате восстановления платежей звонкой монетой; на такую величину понизилась цена хлеба, а вместе с нею и цена всех других товаров, поскольку эта причина одна лишь действовала на них; но всё, что превышает эту величину, всё дальнейшее понижение, которому подверглась цена хлеба, должно быть приписано тому, что предложение превысило спрос; это понижение наступило бы и в том случае, если бы не произошло никакого изменения в стоимости денежного обращения.

Действительно, многие представители земельных интересов утверждают, что все бедствия земледелия объясняются только одной причиной. Они заходят ещё дальше и говорят, будто в настоящее время земледелие не приносит никакого прибавочного продукта, кроме того, который уплачивается правительству в виде налогов; что на долю ренты или прибыли ничего не остаётся; что, поскольку рента платится, она платится из капитала фермера; и все эти результаты они приписывают изменению в стоимости денежного обращения.

Очевидно, те, кто выдвигает такое экстравагантное утверждение, не знают, каким образом изменение в стоимости денежного обращения влияет на различные интересы страны. Если оно приносит убыток должнику, то в такой же степени оно выгодно для кредитора; если давление его чувствует арендатор, оно должно быть выгодно для землевладельца и для сборщиков налогов. Итак, те, кто придерживается этого учения, должны быть готовы утверждать, что весь тот фонд, который прежде составлял ренту землевладельца и прибыль фермера, в результате изменения стоимости денег перешёл в руки государства и выплачивается теперь сборщикам налогов и -- через них -- держателям государственных бумаг. Нет никакого сомнения, что положение держателя государственных бумаг улучшилось благодаря тому, что дивиденды выплачиваются ему в деньгах, стоимость которых повысилась, но где доказательство того, будто положение его улучшилось настолько, что в настоящее время в его распоряжении, вдобавок к прежним средствам потребления, находятся также и все те, которые прежде находились в распоряжении всех арендаторов и всех землевладельцев страны? Такое дикое утверждение нельзя защищать ни минуты. Мы ничего не слышали о великолепных экипажах и роскошных домах, которые были якобы построены держателями государственных бумаг со времени принятия билля 1819 г. и в результате его. Кроме того, если бы это было верно, то как объяснить, что прибыли купца и фабриканта ускользнули от держателя государственных бумаг, от этого, как его назвали, всепожирающего чудовища? Разве их прибыль не управляется тем же принципом и тем же законом, что и прибыль фермера? Каким образом им удалось спастись от этой опустошающей бури? Ответ ясен: в этом утверждении нет истины. Земледелие переживало депрессию в силу причин, среди которых денежное обращение представляет только малую часть. Особые затруднения, испытываемые представителями земельных интересов, носят временный характер и будут продолжаться только до тех пор, пока предложение продукта превышает спрос на него. Достаточная цена невозможна, пока продолжает существовать эта причина низкой стоимости, но положение вещей, свидетелями которого мы являемся, не может быть постоянным.

Разве не вполне достоверно, что, если давление на фермеров вследствие изменения стоимости средств обращения и последовавшего за этим роста податного обложения было настолько велико, что лишило их всей прибыли на капитал, оно должно было также отнять прибыль и у всех прочих лиц, вкладывающих капитал? Ибо совершенно невозможно, чтобы одна группа капиталистов оставалась постоянно без всякой прибыли, в то время как другие получают достаточную прибыль.

Что касается землевладельцев, можно сказать, что их имения отягощены постоянными платежами, как, например, приданое, выдел в пользу дочерей и младших детей, ипотеки и т. д. Нельзя отрицать, что изменение в стоимости средств обращения должно в значительной степени повлиять на все такие обязательства и быть очень обременительным для землевладельцев, но последние должны помнить, что они или их отцы выиграли от обесценения средств обращения. Все их твёрдые обязательства, включая налоги, в течение многих лет оплачивались в обесцененных деньгах. Если они теперь страдают от несправедливости, то сами они извлекали выгоды из несправедливости в течение предшествовавшего периода; и если подвести добросовестный баланс, то, по моему мнению, оказалось бы, что, поскольку речь идёт об изменении стоимости средств обращения, у землевладельцев очень мало оснований для жалоб.

А разве торговцы не имеют повода жаловаться, поскольку возросшая стоимость средств обращения затронула и их денежные обязательства? Разве они не являются должниками на такие же крупные суммы, как и землевладельцы? Сколько удалилось от дел людей, чьи капиталы, непосредственно или косвенно, продолжают употребляться их преемниками? Какие огромные суммы затрачиваются банкирами и другими на учёт векселей? На всю сумму этой стоимости должны существовать должники, и возросшая стоимость денег, конечно, не преминула в очень сильной степени усилить бремя их задолженности.

Я упоминаю обо всех этих обстоятельствах, чтобы показать, что если действительно решающей причиной бедствий землевладельцев была возросшая стоимость денег, то последняя должна была бы вызвать подобные бедствия и в других отраслях. А между тем этого нет, и поэтому я имею право сделать вывод, что причина бедствия была неверно установлена.

Прибыль фермеров должна находиться в некотором единообразном соотношении с прибылью других классов капиталистов; она подвержена временным колебаниям, быть может, в большей степени, чем прибыль других; но обстоятельства, на которые они жалуются, хотя и весьма суровые и в настоящее время осложнённые другими причинами, всё же отнюдь не новы или необычны.

В своём показании Комитету о земледелии (стр. 230 и 231) г-н Тук привёл цитаты из сочинений прошлого столетия, в которых разорение землевладельцев предсказано было в выражениях, мало чем отличающихся от тех, которые употребляются в настоящее время. Те трудности миновали, и при помощи нескольких хороших законов нынешние трудности станут скоро достоянием истории.

На последнем собрании владельцев капитала Английского банка директора заявили, что они не только не уменьшили сумму средств обращения с 1819 г., а даже значительно увеличили её и что в текущем году эта сумма была на 3 млн. ф. ст. больше, чем сумма средств обращения в тот же период в прошлом или позапрошлом году. Если бы даже это утверждение директоров было совершенно правильно, то оно ещё не отвечает на обвинение в том, что они держали денежное обращение на слишком низком уровне и таким образом вызвали большой приток золота. Мой вопрос к ним заключается в следующем:

«Было ли денежное обращение столь велико, чтобы поддерживать вексельный курс на уровне паритета?» На этот вопрос они должны ответить отрицательно, и поэтому я заявляю, что если вследствие ввоза золота этот металл повышается в стоимости и таким образом увеличивается давление на страну, то только потому, что Английский банк не выпустил достаточного количества банкнот, чтобы держать вексельный курс на уровне паритета. Это обвинение сохраняет свою силу независимо от того, оставалось ли в действительности количество банкнот стабильным, увеличивалось или уменьшалось.

Но я оспариваю самый факт, будто сумма обращения была в 1822 г. даже на полмиллиона выше, чем в 1821 и 1820 гг. Принятый банком метод доказательства неудовлетворителен. Директора банка говорят, что в 1821 г. у нас было 23 800 тыс. ф. ст. в обращении, а в настоящее время банкноты в обращении вместе с выпущенными с тех пор соверенами составляют сумму на 3 млн ф. ст. больше. Но поскольку соверены обращаются в Ирландии и в других округах Соединённого королевства, те каким образом директора банка могут утверждать, что в настоящее время 26800 тыс. ф. ст. в банкнотах и соверенах обращаются в тех же каналах, в которых в 1821 г. обращались 23 800 тыс. ф. ст. в банкнотах? Я считаю, что в действительности дело обстоит наоборот, ибо нахожу, что сумма банкнот достоинством в 5 ф. ст. и выше, находившихся в обращении в течение нескольких лет, в феврале составляла:

А так как выпуск банкнот достоинством в 5 ф. ст. и выше не увеличился с 1820 г. на 400 тыс. ф. ст., то я считаю невозможным поверить, будто обращение банкнот меньшего достоинства могло увеличиться в сколько-нибудь более значительной пропорции.

Прежде чем закончить этот отдел, я должен заметить, что жалобы на Английский банк, вызванные его отказом ссужать деньги под учёт векселей из 4%, лишены всякого основания. Причина этих жалоб в том, что, ссужая деньги из 4%, банк этим снизил бы вообще норму процента, и землевладельцы выиграли бы от этого, так как у них создалась бы возможность получать под ипотеки деньги на более выгодных условиях, чем в настоящее время. Я думаю, однако, что как бы ни была велика сумма займов, которую может предоставить банк, и как бы ни был низок процент, по которому он предпочитает их предоставлять, постоянная норма процента на рынке от этого не изменится. Норма процента регулируется главным образом прибылью, которую может принести употребление капитала; она не может контролироваться никаким банком, ни даже целой группой таких банков. Во время последней войны рыночная норма процента в течение ряда лет колебалась между 7 и 10%, и всё же Английский банк никогда не ссужал деньги больше чем из 5%. По уставу Английский банк обязан ссужать деньги в Ирландии не больше чем из 5%, тогда как прочие лица дают взаймы из 6%.

Банк выполняет все свои полезные функции, когда ему удаётся заменить золото в обращении бумажными деньгами, когда он даёт нам возможность вести торговлю при помощи дешёвых средств обращения и давать производительное употребление дорогим средствам обращения; если он выполняет эту задачу, то не имеет особенного значения, из какого процента он ссужает деньги.

Во время недавней дискуссии по поводу взимаемой банком нормы процента один весьма просвещённый член парламента привёл довольно странный аргумент: он сказал, что Французский банк, а также другие банки на континенте ссужают деньги из низкого процента, а поэтому и Английский банк должен следовать их примеру. Я не вижу никакой связи между его посылками и заключением. Французский банк должен руководствоваться рыночной нормой процента и нормой прибыли во Франции, Английский банк -- рыночной нормой процента и нормой прибыли в Англии. Они могут быть совершенно различными во Франции и в Англии. Из всего содержания его аргумента я сделал бы такой вывод, что он считает низкую норму процента как таковую выгодной для страны. А я представляю себе, что верно как раз противоположное. Низкая норма процента есть признак большого накопления капитала, но это есть также признак низкой нормы прибыли и приближения к застойному состоянию, при котором богатство и ресурсы страны перестают возрастать. Поскольку все сбережения делаются из прибыли, поскольку страна наиболее счастлива, когда она находится в состоянии быстрого прогресса, то прибыль и процент не могут быть слишком высоки. Поистине, для страны было бы весьма жалким утешением иметь низкую прибыль и низкий процент только для того, чтобы дать землевладельцам возможность получать деньги под закладные с меньшими для себя жертвами. Ничто не способствует в такой степени процветанию и счастью страны, как высокая прибыль.

Эта жалоба на Английский банк, которую, по моему мнению, странно слышать из уст члена парламента, представляющего интересы общества, могла бы быть выдвинута каким-нибудь владельцем капитала банка на общем собрании этой корпорации, потому что трудно объяснить, исходя из какого принципа выгоды для своего предприятия директора Английского банка могут считать правильным ссужать деньги владельцев банка правительству <Банк авансировал правительству много миллионов под казначейские билеты из 3%, кроме постоянного аванса из своего капитала также из 3%; по уставу банк обязан выдавать ссуды из своего капитала по этой норме процента> из 3%, когда они могли бы получить 4% от других заёмщиков. Но обществу до этого нет никакого дела, и следует предоставить директорам банка и его владельцам решать этот вопрос, как им угодно.

Отдел шестой. О влиянии низкой стоимости хлеба на норму прибыли

Когда я употребляю термин — низкая стоимость хлеба, то я хотел бы быть правильно понятым. Я считаю стоимость хлеба низкой, когда большое количество хлеба есть результат умеренного количества труда. Стоимость хлеба будет повышаться в той пропорции, в которой от данного количества труда будет получаться меньшее количество хлеба. В развивающемся обществе существуют две причины, действующие на стоимость хлеба в противоположном направлении: одна — рост населения и необходимость обработки земли низшего качества при возрастающих издержках, что всегда вызывает повышение стоимости хлеба; другая — усовершенствования в земледелии или открытие новых и богатых внешних рынков, что всегда имеет тенденцию понижать стоимость. Иногда преобладает одна из них, иногда другая, и соответственно с этим поднимается или падает стоимость хлеба.

Говоря о стоимости хлеба, я имею в виду скорее нечто отличное от его цены; когда его стоимость возрастает, цена его обычно также растёт, и это всегда было бы так, если бы деньги, в которых обыкновенно определяется цена, были неизменны в стоимости. Но стоимость хлеба может не изменяться в сравнении со всеми другими предметами; она может не быть результатом большего или меньшего количества труда, и всё же цена его может подняться или упасть, потому что деньги могли стать более обильными и дешёвыми или более редкими и дорогими. Ничто не имеет для общества в целом так мало значения, как изменение цены хлеба, вызванное изменением только в стоимости денег, и ничто не имеет такого большого значения для его прибылей и богатства, как повышение или понижение цены хлеба, когда стоимость денег остаётся постоянной и неизменной. Чтобы иметь возможность установить следствия повышения или падения стоимости хлеба, мы будем исходить из предположения, что стоимость денег продолжает оставаться постоянной и неизменной; при таком предположении это будет равнозначно повышению или падению цены хлеба.

Так как хлеб — один из главных предметов, на которые затрачивается заработная плата, стоимость его в значительной степени регулирует заработную плату. Стоимость самого труда подвергается колебаниям таким же образом, как и стоимость всякой вещи, являющейся предметом спроса и предложения, но в особенной степени на стоимость труда влияют цены предметов первой необходимости для рабочего, а, как я уже заметил, хлеб есть один из главных предметов первой необходимости. В одном из предыдущих отделов я старался показать, что общее повышение заработной платы не повлечёт за собой повышения цен товаров, на которые затрачивается труд. Если заработная плата повышается в одной отрасли, произведённый в этой отрасли товар должен повыситься в цене, чтобы поставить его производителя в равное положение с производителями во всех других отраслях, но если повышение заработной платы касается одинаково всех производителей, то повышение стоимости всех их товаров должно быть для них, как я уже заметил в другом месте, совершенно безразлично, так как, будут ли они продаваться по высокой или низкой цене, их относительная стоимость остаётся без изменения; а только это изменение их относительной стоимости даёт их держателям возможность распоряжаться большим или меньшим количеством товаров. Каждый человек в конце концов обменивает свои товары на другие товары или на труд, и он мало заботится о том, продаёт ли он свои собственные товары по высокой цене, если он вынужден давать высокую цену за покупаемые товары, или продаёт их по низкой цене, если он может в то же время купить нужные ему товары по низкой цене. В обоих случаях полученное им удовлетворение будет одно и то же.

При неизменно высокой цене хлеба, вызываемой возрастающим приложением труда к земле, заработная плата была бы высока, а так как цены товаров не поднимутся в силу одного роста заработной платы, то прибыль необходимо упадёт. Если товары, стоящие 1 тыс. ф. ст., требуют в одно время труда на 800 ф. ст., а в другое время цена того же количества труда повышается до 900 ф. ст., то прибыль упадёт с 200 до 100 ф. ст. Прибыль понизится не только в одной отрасли, но и во всех отраслях. Высокая заработная плата, если она становится общим явлением, затрагивает одинаково прибыли фермера, фабриканта и торговца. Нет другого средства повышения прибыли, кроме понижения заработной платы. При таком взгляде на закон прибыли сразу можно увидеть, как важно, чтобы такой существенный предмет первой необходимости, как хлеб, так сильно воздействующий на заработную плату, продавался по низкой цене, и как невыгодно должно быть для общества в целом, чтобы вследствие запрещения ввоза мы вынуждены были переходить к обработке более бедных земель для прокормления нашего увеличивающегося населения.

Не говоря уже о том, как нецелесообразно уделять производству пищи более значительную часть нашего труда, чем было бы необходимо при других обстоятельствах, мы уменьшаем тем самым сумму наших благ и способность к сбережению и создаём для капиталистов непреодолимое искушение покинуть нашу страну, чтобы переместить капиталы в такие страны, где заработная плата низка и прибыль высока. Если бы землевладельцы могли быть уверены, что цены на хлеб будут всё время высоки, чего, к счастью, быть не может, то их интересы были бы противоположны интересам всякого другого класса в обществе, так как высокая цена, проистекающая из трудности производства, есть главная причина роста ренты. Дело не в том, что рост ренты, выгода землевладельца эквивалентны невыгоде всех других классов общества, в том смысле, что последние лишены возможности ввозить дешёвый хлеб; у нас нет даже этого утешения, так как, чтобы предоставить умеренную выгоду одному классу, нужно возложить гнетущее бремя на все другие классы.

И для самих землевладельцев эта выгода была бы не столько реальной, сколько кажущейся, так как, чтобы в полной степени использовать эту выгоду, они должны были бы всегда иметь возможность рассчитывать на постоянные и высокие цены. Ничто не убыточно для арендаторов в такой степени, как постоянно колеблющиеся цены, а при системе покровительства землевладельцу и запрещения ввоза иностранного хлеба прибыли арендатора должны колебаться самым невыгодным образом, как я попытаюсь показать в следующем отделе. Когда прибыль фермера высока, у него возникает побуждение жить более расточительно и вести свои дела так, как будто фортуна будет всегда ему благоприятствовать; но неизбежно наступает плохая пора, и тогда ему приходится страдать от прежней непредусмотрительности, и он запутывается в лишних издержках, что делает его совершенно неспособным выполнить свои обязательства по отношению к землевладельцу.

Рента землевладельца, действительно, номинально высока, но он часто попадает в такое положение, что неспособен реализовать её, и едва ли можно сомневаться, что более умеренная и постоянная цена хлеба с регулярной прибылью для арендатора давала бы землевладельцу лучшую гарантию благосостояния и комфорта, если не получения наибольшей суммы ренты.

Итак, оказывается, что высокая, но постоянная цена хлеба более всего выгодна для землевладельца, но так как постоянство цены в стране, расположенной подобно нашей, почти несовместимо с высокой ценой в нашей стране по сравнению с другими странами, то в действительности землевладелец заинтересован в более умеренной цене. Совершенно ясно установлено, что низкие цены на хлеб — в интересах фермера и всякого другого класса общества; высокие цены несовместимы с низкой заработной платой, а высокая заработная плата не может существовать рядом с высокой прибылью.

Я должен отметить здесь заблуждение, поддержанное одним из тех, чьи таланты придают им большой авторитет в том месте, где было высказано это мнение <Т. е. в парламенте. — Ред.>. Заблуждение состоит в следующем: фабрикант может всегда повысить цену своего товара, когда его облагают налогом, и даже в некоторых случаях выигрывает благодаря тому, что товар облагается налогом, а фермер не может компенсировать себя подобным образом, и, следовательно, по истечении срока аренды, если не раньше, вся тяжесть налога должна пасть на землевладельца. Это — довольно старое заблуждение, ибо его поддерживал такой крупный авторитет, как Адам Смит. Существо ренты и законы, которыми регулируются её падение и рост, были уже объяснены со времени Адама Смита, и все, кто знаком с этим объяснением, уже неспособны впасть в эту ошибку. Я не хочу теперь входить в обсуждение вопроса о ренте; предмет этот был хорошо освещён несколькими талантливыми писателями. Но я спросил бы тех, кто всё ещё держится учения Адама Смита, на кого мог бы пасть земельный налог, когда он был равен 3 шилл. с акра, если обрабатываемая земля принадлежит к категории, упомянутой г-ном Гарвеем в его показании, на которое я уже ссылался, т. е. к земле, приносящей в качестве ренты только 18 пенсов? Фермер должен либо получать меньшую прибыль, чем другие фермеры, платящие более высокую ренту, или должен быть в состоянии переложить это бремя на потребителя. Но почему он должен заниматься такой профессией, в которой его прибыль ниже прибыли всех других капиталистов в обществе? Ему может понадобиться время для того, чтобы оставить невыгодное для него занятие, но он не будет упрямо держаться за него больше, чем всякий другой, кто попал бы в подобное положение в других профессиях.

Я взял упомянутый г-ном Гарвеем пример, потому что его сообщениям, как сообщениям практика, будут придавать большее значение, но я и сам вполне убеждён, что в каждой стране производится значительное количество хлеба, за право возделывания которого не платят никакой ренты. Каждый фермер волен вложить добавочный капитал в свою землю после того, как он вложил уже всё, что необходимо для доставления ренты. Хлеб, произведённый при помощи этого капитала, может принести только обычную прибыль, если из него не платится никакой ренты. Обложите налогом его производство, не допуская никакой компенсации при помощи повышения цены, и вы сейчас же дадите повод к извлечению этой части капитала из земледелия и тем самым — к уменьшению предложения. По моему мнению, нет пункта, более удовлетворительно установленного, чем тот, что каждый налог, которым облагается производство сырых материалов, в конечном счёте падает на потребителя, точно так же как налоги па производство товаров в обрабатывающей промышленности падают на потребителей этих товаров.

Отдел седьмой. При системе покровительственных пошлин, установленной с целью предоставить отечественному производителю хлеба монополию на внутреннем рынке, цены на хлеб не могут не колебаться

Покровительственные пошлины на ввоз хлеба должны всегда устанавливаться в том предположении, что хлеб в других странах дешевле на всю сумму таких пошлин и что если эти пошлины не будут установлены, то будет ввозиться иностранный хлеб. Если бы иностранный хлеб не был дешевле, то не было бы никакой необходимости в покровительственной пошлине, так как при системе свободы торговли его не стали бы ввозить. Итак, приходится предположить, что установившаяся средняя цена хлеба в стране, вводящей покровительственную пошлину, должна быть выше на всю сумму этой пошлины по сравнению с другими странами, а когда случается обильный урожай, то до того, как хлеб может быть вывезен из страны, находящейся в таких условиях, цена хлеба должна понизиться в сравнении с обычной средней ценой не только на всю сумму пошлины, но также и на добавочную сумму расходов по вывозу хлеба. При системе свободной торговли цена хлеба в двух странах не может по существу различаться больше, чем на сумму расходов по перевозке его из одной страны в другую. Следовательно, если богатый урожай имел место в одной из них, а не в обеих вместе, то, после незначительного понижения цены, выход для излишнего продукта был бы немедленно найден в вывозе. Но при системе покровительственных пошлин или запретительных законов падение цены хлеба вследствие богатого урожая или ряда богатых урожаев должно быть разорительным для производителя хлеба, пока он не сможет облегчить своё положение при помощи вывоза. Если бы мы могли прислушаться к предложению г-на Вебба Холла ввести постоянную пошлину в 40 шилл. на ввоз иностранного хлеба и если бы он был прав в своём предположении, что 40 шилл. составляют разницу между естественной ценой хлеба в Англии и в странах, производящих хлеб, то при всяком богатом урожае цена хлеба должна была бы действительно понизиться на 40 шилл., пока кто-нибудь не найдёт выгодным вывозить его на континент; понижение это настолько велико, что, если бы фермеры столкнулись с ним, они оказались бы совершенно неспособны платить ренту в годы богатых урожаев, не жертвуя значительной частью капитала.

То же замечание применимо к существующему хлебному закону, запрещающему ввоз хлеба до тех пор, пока цена его не повысится до 80 шилл. Задача этого закона заключается в том, чтобы значительно повысить цену хлеба в нашей стране по сравнению с другими странами и чтобы это повышение стало постоянным; поэтому в случае богатых урожаев цена хлеба в нашей стране должна упасть ниже цены хлеба во всех других странах, прежде чем положение производителя хлеба сможет быть облегчено путём вывоза. С этой точки зрения действие закона совершенно то же, что и действие высокой твёрдой пошлины, которое мы уже рассмотрели.

Но в существующем законе есть ещё другой крупный недостаток, от которого свободна система твёрдых пошлин. В настоящее время, когда средняя цена пшеницы достигает 80 шилл. за квартер, порты открываются на три месяца для неограниченного ввоза иностранной пшеницы без всякой пошлины. При ценах на континенте в средние годы немного выше 40 шилл. за квартер искушение ввозить хлеб в нашу страну в течение трёх месяцев, когда порты открыты, должно приводить к ввозу его в огромном количестве.

В течение этих трёх месяцев и очень значительного времени после этого, так как действие закона не может прекратиться сейчас же с закрытием портов, отечественный и иностранный производители ставятся в положение свободного соперничества, что приводит к разорению первого. Запретительные пошлины поощряют его вкладывать свой капитал в более бедные земли нашей страны, требующие больших затрат на малое количество продукта. И тогда, когда урожай необычно мал и производитель крайне нуждается в высокой цене, он внезапно сталкивается с свободной конкуренцией производителя хлеба на континенте, для которого цена в 40 шилл. вполне достаточна, чтобы вознаградить его за все издержки производства. Система твёрдых пошлин защищает фермера против этой опасности, но она подвергает его в такой же степени, как и нынешняя, всем бедствиям, проистекающим от богатых урожаев и неизбежно сопровождающим всякий проект хлебного закона, который должен повысить в стране, где он действует, цену хлеба значительно выше уровня цен в других странах.

Не следует, однако, предполагать, что во избежание этой трудности ввоз хлеба должен быть дозволен во все времена без уплаты какой-либо пошлины. При современных условиях я отнюдь не рекомендовал бы этого пути. Я уже показал в третьем отделе, что с точки зрения действительных интересов потребителей, в которые включены, и всегда должны быть включены, интересы всего общества, во всех случаях, когда какой-нибудь особенный налог падает на производителя какого-либо товара, причём все другие производители освобождены от этого налога, будет вполне справедливо установить компенсационную пошлину на ввоз такого товара (на сумму этого налога, но не больше), а затем установить возвратную пошлину на ту же сумму и на вывоз подобного товара. Если до обложения каким-либо налогом достаточная цена пшеницы составляла 60 шилл. за квартер как в Англии, так и на континенте и вследствие обложения налогом, например десятиной, падающей исключительно на фермера, а не на какого-либо другого производителя, цена пшеницы поднялась в Англии до 70 шилл., то должна быть наложена пошлина в 10 шилл. на ввоз иностранного хлеба. Этот налог на иностранный хлеб, а также и на отечественный должен быть возвращён при вывозе. Как бы ни была велика вся сумма возвратной пошлины, выдаваемой экспортёру, это означало бы только возвращение ему уплаченной им раньше суммы налога, которой он должен располагать, чтобы находиться в равных условиях конкуренции на иностранных рынках не только с иностранным производителем, но и с соотечественниками, производящими другие товары. Этот возврат пошлины существенно отличается от премии на вывоз в том смысле, в котором обычно понимается слово «премия», так как под премией подразумевают вообще налог, взимаемый с народа с целью сделать хлеб неестественно дешёвым для иностранного потребителя; между тем то, что я предлагаю, означает лишь, что мы будем продавать свой хлеб по такой цене, по какой мы действительно можем производить его, а не прибавлять к его цене налог, который побудит иностранца скорее купить его в какой-нибудь другой стране и лишит нас такой торговли, какую мы могли бы выбрать при системе свободной конкуренции.

Пошлина, которую я здесь предложил, есть единственно законная компенсационная пошлина, не создающая для капитала поводов покидать отрасль производства, где он применяется с наибольшей для нас выгодой, и не вызывающая никакого искушения употреблять чрезмерно большую долю капитала в такой отрасли, для которой он при других условиях не предназначался бы. Экономическое развитие шло бы точно таким же шагом, как если бы мы были страной, совершенно свободной от обложения, причём каждый человек был бы волен употреблять свой капитал и своё мастерство таким способом, какой он считал бы для себя наиболее выгодным. Мы не можем в настоящее время жить иначе, как при системе тяжёлого налогового обложения, но, чтобы сделать нашу промышленность возможно более производительной, мы не должны создавать для капиталистов соблазн употреблять свои фонды и своё уменье иначе, чем они употребили бы их, если бы мы имели счастье быть страной, где нет никаких налогов, и нам была бы дана возможность максимально развивать наши таланты и наше трудолюбие.

Доклад Комитета о бедственном положении земледелия в 1821 г. содержит несколько превосходных замечаний и рассуждений на этот счёт.

Я с уверенностью могу ссылаться на этот важный документ в подтверждение принципов, которые я стараюсь изложить с целью доказать всю нецелесообразность покровительственных хлебных законов. Приводимые в нём аргументы в защиту свободы торговли кажутся мне неопровержимыми, но следует признать, что в этом же докладе рекомендуются меры, совершенно не соответствующие этим принципам.

Осудив ограничения торговли, доклад в то же время рекомендует меры постоянного её ограничения: указав на всё зло, проистекающее от преждевременного перехода к обработке бедных земель, он отстаивает систему, путём всяких жертв сохраняющую эти земли в обработке. В принципе — нет ничего более одиозного, чем монополия и ограничения; на практике — нет ничего более спасительного и желательного.

Комитет о земледелии нынешнего года избегает даже упоминания о здравых доктринах, которые защищал предыдущий Комитет. Он основывает весь доклад на ошибочных доктринах и заканчивает свои рекомендации Палате следующими словами:

«Если условия нашей страны впоследствии дадут возможность установить постоянную торговлю хлебом на основе взаимоотношений, всегда доступных всему миру, но в то же время будет установлена такая твёрдая и единообразная пошлина, которая могла бы компенсировать британскому производителю разницу в издержках, по каким его хлеб может быть произведён и доставлен на рынок, вместе с надлежащей нормой прибыли на вложенный капитал, по сравнению с издержками производства и другими расходами, падающими на хлеб, производимый за границей и ввозимый оттуда <Курсив Рикардо. — Прим. англ. ред.>, то такая система во многих отношениях была бы предпочтительнее, чем какая-либо модификация постановлений, основанных на средних ценах с восходящей и нисходящей шкалой пошлин; это предупреждало бы действие соглашений и спекуляций, ставящих себе целью повышать или понижать эти средние цены, и лишало бы значения те неточности, которые вследствие всяких манипуляций или небрежности в некоторых случаях оказывали и могут опять оказать такое невыгодное воздействие на наш рынок; но Комитет скорее имеет в виду такую систему, которую стоит сохранить с точки зрения конечной тенденции нашего закона, а не такую, какая оказалась бы пригодною только на какой-либо краткий или ограниченный период».

Нам говорят, что система, которую мы должны сохранить с точки зрения конечной тенденции нашего закона, есть система твёрдых пошлин; но по какому принципу должна исчисляться твёрдая пошлина? Не по тому принципу, который, как я старался доказать, является единственно здоровым, а именно, что пошлина должна в точности уравновешивать те особенные тяготы, каким подвергается производитель хлеба, а по совершенно иному, в силу которого твёрдая пошлина должна компенсировать британскому производителю разницу в издержках, по каким его хлеб может быть произведён и доставлен на рынок, по сравнению с издержками производства и другими расходами, падающими на хлеб, производимый за границей и ввозимый оттуда. Вместо того чтобы поддержать у потребителя какую-либо надежду, что в более или менее близком будущем мы введём законодательство, которое даст ему возможность покупать хлеб по такой дешёвой цене, по какой только способна будет получить его британская промышленность; вместо того чтобы дать британскому капиталисту какую-нибудь гарантию, что заработная плата в нашей стране не будет чрезмерно повышена вследствие того, что рабочий будет вынужден покупать хлеб по дорогой, а не по дешёвой цене, — гарантию, столь существенную для поддержания нормы прибыли; вместо того чтобы рекомендовать фермеру рассчитывать на такое время, когда он будет избавлен от колебаний в цене производимого им товара, столь гибельных для его интересов, — вместо всего этого нам говорят, что существующий способ, благодаря которому цена хлеба обычно держится в нашей стране значительно выше, чем в других странах, быть может, не есть лучший способ для достижения этой цели, так как она может быть осуществлена с большим удобством при помощи твёрдой, а не изменяющейся пошлины, но что так или иначе хлеб в нашей стране обычно должен быть значительно дороже, чем в других странах. Пошлина, вычисленная по принципу, рекомендуемому Комитетом, не преминет увековечить разницу между ценой в нашей стране и ценой в других странах, равную разнице между расходами по возделыванию хлеба в нашей стране и расходами по его возделыванию в других странах. Если бы мы не зашли уже слишком далеко в своих стараниях обеспечить себе средства пропитания, если бы наши собственные действия не сделали издержки производства хлеба внутри нашей страны гораздо более высокими, чем в других странах, то подобный закон был бы просто вздорным, потому что не существовало бы никакой разницы в издержках. Разве не в высшей степени нелепо сначала провести закон, под действием которого создаётся необходимость обрабатывать плохие земли, а после того, как мы их обрабатывали с большими издержками, делать из этих добавочных издержек основание для отказа от покупки хлеба у тех, кто может производить его по более дешёвой цене? Я могу производить некоторое количество сукна, доставляющее мне достаточную цену в 60 ф. ст., и могу продать его за границей, если хочу затратить выручку на покупку 30 квартеров пшеницы по 2 ф. ст. за квартер; но мне не разрешают делать это и заставляют в силу закона употреблять капитал, приносивший мне 60 ф. ст. в виде сукна, на возделывание 15 квартеров пшеницы по 4 ф. ст. за квартер.

Компенсационная пошлина в 2 ф. ст. с квартера ввозимой пшеницы, заставляющая меня возделывать хлеб и мешающая мне употреблять мой капитал на производство сукна в целях обмена его на пшеницу, целиком препятствует обмену сукна на пшеницу, производству сукна.

Конечно, не подлежит сомнению, что в обоих случаях я произвожу товар, стоящий 60 ф. ст., и для тех, кто имеет в виду только деньги, а не то, что можно купить на эти деньги, любое из этих употреблений моего капитала кажется одинаково производительным, но минутное размышление убедит нас, что существует величайшая разница, какую только можно себе представить, между получением (разумеется, при помощи того же количества труда) 30 или 15 квартеров пшеницы, хотя при предположенных нами условиях каждое из этих количеств будет стоить 60 ф. ст.

Если последовательно придерживаться принципа, рекомендуемого Комитетом, то в числе тех товаров, какие мы можем производить у себя в стране, нет ни одного, который нам следовало бы когда-либо ввозить извне. Мы должны были бы возделывать свёклу и производить свой собственный сахар и наложить на ввоз сахара пошлину, равную разнице между издержками производства сахара в нашей стране и издержками в Ост- или Вест-Индии. Мы должны были бы строить теплицы и разводить свой собственный виноград с целью производства вина и оказывать покровительство виноделу путём такой же политики. Либо учение это не выдерживает критики по отношению к хлебу, либо оно должно быть применимо во всех других случаях. Разве покупатель товара когда-либо спрашивает об условиях, на которых производитель может возделывать или производить его? Он принимает в соображение только цену, по которой он может его купить. Когда он знает цену, он знает наиболее дешёвый способ получения товара; если он может сам произвести его дешевле, чем можно его купить, он скорее посвятит себя его производству, чем производству товара, при помощи которого он иначе должен был покупать его.

Но есть люди, да ещё из числа считающихся авторитетами в таких делах, которые говорят: это рассуждение было бы правильно, если бы мы собирались вкладывать капитал в землю с целью получить больше хлоба; тогда было бы, несомненно, разумно обсудить, не можем ли мы купить его за границей дешевле, чем стоило бы его возделывать у нас дома, и соответственно этому направить нашу деятельность. Совершенно иное дело, когда капитал уже вложен в землю, так как большая часть этого капитала была бы потеряна, если бы мы решили ввозить дешёвый хлеб из-за границы, а не возделывать его по дорогой цене у себя дома. Нельзя отрицать, что некоторое количество капитала было бы потеряно. Но что такое представляет собой владение капиталом или сохранение его — цель или средство? Несомненно, средство. В чём мы нуждаемся, так это в изобилии товаров; если бы могло быть доказано, что, пожертвовав одной частью нашего капитала, мы могли бы увеличить годичное производство тех предметов, которые служат для нашего наслаждения и нашего счастья, тогда, конечно, мы не должны были бы роптать на потерю части нашего капитала.

Г-н Лесли изобрёл остроумный аппарат, при помощи которого мы можем готовить лёд для своих ледников. Предположим, что на эти машины был бы затрачен капитал в полмиллиона. Разве не будет, несмотря на это, благоразумно с нашей стороны добывать лёд без всяких издержек из ближайших замёрзших прудов, а не затрачивать труд и расточать кислоту или другие ингредиенты на изготовление льда, хотя, поступая таким образом, мы навсегда пожертвовали бы 500 тыс. ф. ст., затраченными на воздушные насосы?

Из того предложения Комитета, последствием которого должно быть увековечение разницы между ценой хлеба у нас и ценой его в других странах, мы, естественно, должны были бы сделать заключение, что Комитет не допускает возможности тех бедствий, которые время от времени неизбежно должны возникать в нашей стране. Наоборот — он допускает их возможность в самом полном объёме и ссылается на заявления, сделанные по этому предмету в предыдущем докладе, чтобы выразить своё одобрение тому рассуждению, которое на них основано. Он говорит:

«Чрезвычайное неудобство и несообразность нашей настоящей системы были так обстоятельно изображены и так удовлетворительно анализированы в уже упомянутом нами докладе (стр. 10 и 12), что достаточно лишь сослаться на него, прибавив только, что все события, имевшие место после представления этого доклада, а также наш опыт с 1815 г. всё больше и больше доказывают, как мало можно полагаться на постановление, содержащее абсолютное запрещение ввоза до достижения известной цены и допускающее неограниченную конкуренцию при превышении этой цены. Вместо того чтобы придать нашему рынку устойчивость, это постановление может в один период сбить и без того слишком низкие цены ниже того уровня, на каком они могла бы быть даже при свободе торговли <Курсив Рикардо. — Прим. англ. ред.>, а в другой, без всякой необходимости, повысить и без того высокие цены, что усугубляет бедствия от неурожая и делает более тяжелым, падение прибыли, вследствие изобилия» <Курсив Рикардо. — Прим. англ. ред.>.

Здесь очень хорошо описаны два отрицательных следствия нашего хлебного закона; против одного из них, неограниченной конкуренции при цене свыше 80 шилл., рекомендуется средство, хотя и никоим образом не лучшее из тех, которые могли бы быть временно применены; но, вместо того чтобы предложить какие-либо средства для облегчения или устранения другого отрицательного следствия, проистекающего от изобилия и полностью признаваемого, рекомендуются немедленные и временные меры; указаны и другие меры, постоянное применение которых в будущем желательно и которые не могут не увековечить это зло, потому что они не преминут значительно и на продолжительное время поднять цену хлеба в нашей стране по сравнению с другими соседними странами.

Одно из соображений, выдвигаемых в пользу высоких пошлин на ввоз хлеба, состоит в том, что фабрикант защищён высокими покровительственными пошлинами от конкуренции иностранного фабриканта и что земледелец должен пользоваться такой же защитой от иностранного производителя хлеба. Невозможно дать на это более удовлетворительный ответ, чем это сделал лорд Гренвиль:

«Если меры, которые были приняты прежде для защиты торговли и промышленности, правильны, то пусть они остаются в силе; если неправильны, то пусть они будут отменены, не внезапно, но со всей той осторожностью, с которой должна меняться всякая политика, которая при всей своей ошибочности укоренилась с течением времени в нашем обиходе. Но пусть будет освящён принцип законодательства, состоящий в том, чтобы те, кто рекомендует законодательной власти принять особые покровительственные меры, ни в коем случае не руководствовались соображениями, покоящимися на покровительстве, которое, может быть, оказывалось в какой-либо другой области. Я действительно не могу понять, каким образом благородный граф <граф Ливерпуль> может настаивать на том, что меры, которые, по его же признанию, вредны по отношению к обрабатывающей промышленности, могли бы быть тем не менее правильными по отношению к земледелию.

Было бы весьма необычным способом осуществлять справедливость, заявляя, что, так как значительная, наиболее значительная, часть общества уже страдает от льгот, предоставленных одному отдельному классу, то она должна ещё больше страдать от льгот, предоставляемых другому отдельному классу». (Речь 15 марта 1815 г.)

Если требуется ещё какой-нибудь аргумент против этой претензии оказывать покровительство земледелию, то его доставляет следующая выдержка из доклада Комитета о земледелии прошлого года:

«Он (Комитет) замечает, что один из свидетелей с целью иллюстрировать свои идеи и желания петиционеров представил таблицу пошлин, уплачиваемых с иностранных промышленных товаров, из которых часть облагается внутри нашей страны акцизом. В этих случаях пошлина на ввоз, как, например, на ввоз стеклянных изделий, введена в значительной мере для того, чтобы уравновесить пошлину на эти изделия, производимые внутри страны.

Но главное основание, опираясь на которое ваш Комитет склонен думать, что Палата отнесётся с некоторым недоверием к этому принципу, заключается в следующем: во-первых, весьма сомнительно, чтобы какая-нибудь из наших значительных отраслей промышленности (за исключением шёлковой) извлекала выгоды из этого мнимого покровительства на рынках нашей страны, ибо каким образом могут иностранные фабрики хлопчатобумажных, шерстяных, металлических изделий конкурировать с нашими собственными товарами в нашей стране, когда хорошо известно, что мы можем продавать продукты этих крупных отраслей нашей обрабатывающей промышленности по более низким ценам даже на иностранных рынках, несмотря на то, что хлопок и шерсть облагаются непосредственно ввозной пошлиной, не возвращаемой при вывозе их в обработанном виде, и кроме того косвенными налогами, затрагивающими капитал в этих отраслях наряду с капиталом, который употребляется на возделывание продуктов почвы?»

За этим следуют ещё другие превосходные места, и все они показывают, что покровительство, которым якобы пользуется обрабатывающая промышленность, в действительности ей не оказывается; хотя, если бы это и было так на деле, аргумент лорда Гренвиля достаточно убедителен, чтобы это нельзя было считать основанием для распространения покровительства на земледелие.

Следует надеяться, что ещё в текущую сессию парламента мы избавимся от многих из этих вредных законов. В настоящее время, повидимому, начинает брать верх лучший дух законодательства, и нелепая ревнивая зависть, оказывавшая влияние на наших предков, уступит место отрадному убеждению, что, установив свободу торговли, мы никогда не сможем способствовать благосостоянию других стран, не способствуя тем самым своему собственному благосостоянию.

Приведённое нами место из доклада полезно ещё и в другом отношении: оно показывает нам, что автор его прекрасно понимал, что представляет собою компенсационная пошлина и чем она должна быть, ибо он констатирует, что пошлина на ввоз стекла «введена в значительной мере для того, чтобы уравновесить пошлину на эти изделия, производимые внутри страны». Как согласовать это место с существующей в обоих докладах рекомендацией, в силу которой при обложении пошлиной ввоза хлеба «она должна быть исчислена добросовестно, чтобы уравновесить разницу в издержках (включая обычную норму прибыли), по которым хлеб, при настоящем положении нашей страны, может быть возделан и доставлен на рынок <Курсив Рикардо. — Прим. англ. ред.> внутри Соединённого королевства, в сравнении с издержками (также включая обычную норму прибыли), по которым хлеб производится в какой-либо из тех стран, откуда мы обыкновенно получали свои главные запасы иностранного хлеба, с прибавкой обычных расходов на перевозку его из этих стран на наш рынок»?

Отдел восьмой. О проекте выдачи спекулянтам хлебом денежных ссуд из низкого процента

Доклад признаёт, что «всеобщее правило, в силу которого следует предоставить всем товарам, в меру возможности, находить свой собственный естественный уровень цен путём приспособления предложения к спросу», помешало Комитету рекомендовать правительству, чтобы оно употребило деньги на закупки хлеба с целью продавать его, когда цена хлеба повышается; но Комитет, повидимому, не заметил, что то всеобщее правило, о котором он говорит с одобрением, должно было также помешать ему рекомендовать правительству, чтобы оно ссужало деньги из низкого процента лицам, которые должны покупать пшеницу и депонировать её в королевских товарных складах, пока цена её ниже 60 шилл. за квартер.

Не помешает ли такая ссуда денег из низкой нормы процента да ещё на 12 месяцев, если того пожелают стороны, не помешает ли она товару «находить свой собственный уровень цен» и «будет ли предложению предоставлено приспособляться к спросу»?

Если причиной низкой цены хлеба будет излишнее количество его в стране, а не излишнее количество, преждевременно доставленное на рынок вследствие бедственного положения фермеров, то предложенное средство будет действительно пагубным, так как в этом случае мы должны пройти через тяжёлое испытание — низкие цены и возросшее потребление, которое всегда в известной степени следует за низкой ценой, пока предложение приспособится к спросу и цены снова станут достаточными. Поскольку таким образом поощряется накопление запасов хлеба на 12 месяцев, период переполнения рынка может быть отсрочен, но в конце концов он наступит. Что касается другого предположения, а именно, что вследствие паники или нужды на рынок преждевременно будет доставлена более чем надлежащая часть хлеба и что до ближайшей уборки урожая всё предложение хлеба вследствие этого окажется недостаточным и цены повысятся, то я должен заметить, что проницательные люди, побуждаемые собственными интересами, могут, если это случится, установить это с большей уверенностью, чем правительство. Нет недостатка в деньгах для закупки пшеницы, доставленной таким образом без всякой нужды на рынок; требуется только убеждение в вероятном уменьшении предложения или увеличении спроса и вероятном в силу этого повышении цены, чтобы пробудить дух спекуляции. Если бы существовала хорошо обоснованная уверенность в подобном повышении цен, то мы скоро стали бы свидетелями большей, чем обычно, активности среди хлеботорговцев. Когда была перспектива длительной дождливой погоды, как раз перед сбором урожая прошлого года, то не были ли мы свидетелями немедленного скачка в цене хлеба? На чём основывалось это повышение, если не на предвидении того, что урожай, вероятно, будет скуден и цена возрастёт? Если, таким образом, есть основание ожидать вероятной нехватки до того, пока доставлена будет пшеница будущего урожая, то найдутся люди, которые будут спекулировать без всякого поощрения со стороны правительства; разница в норме процента между 3 и 5% должна иметь очень мало значения в сделках подобного рода, и, поскольку речь идёт об интересах общества, эту разницу можно совершенно не принимать во внимание, когда мы рассматриваем выгоды подобной меры.

Было сказано, что подобные ссуды неоднократно выдавались представителям торгового класса, почему же в этом случае лишать такой выгоды класс земледельцев? Прежде всего я вообще сомневаюсь, оправдывается ли такая мера в каком бы то ни было случае, но нельзя оспаривать, что торговый класс потребовал для себя этой льготы при совершенно других обстоятельствах, чем земледельческий класс.

Торговый класс испытывает затруднения от застоя в делах; рынок, для которого он приготовил свои товары, во время войны (а такие ссуды выдавались только во время войны) может быть для него закрыт. В расчёте на продажу своих товаров торговцы выдали векселя, срок которым наступает, и вся их репутация и состояние зависят от выполнения ими своих обязательств. Всё, в чём они нуждаются, это — время; задержав дальнейшее производство товаров, спрос на которые уменьшился, они уверены, что им удастся продать свои товары, хотя, вероятно, с большим убытком. Похоже ли в каком-нибудь отношении положение фермера на положение торговца? Выдал ли он векселя, которым наступил срок? Зависит ли успех всех его будущих сделок от необходимости поддержать свой кредит в данную минуту? Закрыты ли для него когда-либо полностью все рынки? Нуждается ли он только в деньгах, чтобы платить по векселям? Случаи эти совершенно различны, и аналогия, которую пытаются провести между ними, неудачна во всех отношениях.

Отдел девятый. Может ли современное бедственное положение земледелия быть объяснено налоговым обложением

Нынешнее бедствие вызвано недостаточной ценой на продукт земли, и невозможно сколько-нибудь справедливо приписать это налоговому обложению. Последнее бывает двух родов: либо оно падает на производителя товара в его качестве производителя, либо падает на него как на потребителя. Если фермер должен платить сельскохозяйственный налог с лошадей, десятину, поземельный налог, то он облагается налогом как производитель, и он старается вернуть уплаченную сумму, так же как это делают все другие производители, назначая дополнительную цену, равную налогу на производимый им товар. Итак, в конечном счёте налог уплачивается потребителем, а не производителем, так как ничто не может помешать последнему перенести налог на потребителя, кроме производства слишком большого количества товара в сравнении со спросом. Во всех случаях, когда цена товара не оплачивает производителю всех расходов всякого рода, которые он обязан понести, она недостаточна; она ставит его в невыгодное положение в сравнении с производителями других товаров; он перестаёт получать обычную, установившуюся прибыль с капитала, и тогда остаются только два средства, которые могут ему помочь: во-первых, уменьшение количества товара, что не преминет повысить его цену, если в то же время не уменьшится спрос; во-вторых, освобождение его от налогов, которые он платит как производитель. Первое средство — верное и действительное; второе — более сомнительное, потому что если цена товара прежде вознаграждала производителя, то после установления налога она могла понизиться только вследствие возросшего предложения или уменьшившегося спроса.

Отмена налога не уменьшит количества, и если она не понизит ещё больше цены, то не увеличит и спроса. Если цена падёт ещё ниже, то отмена налога не принесёт производителю облегчения. Только в том случае, если цена товара не падает ещё ниже, хотя производитель избавлен от одного из расходов на производство, можно сказать, что он выиграл от отмены налога на производство. Можно высказать очень основательное сомнение, не вызовет ли конкуренция продавцов дальнейшего понижения цены товара вследствие отмены налога. Верно, что налоги на производство могут быть причиной излишка предложения над спросом, но лишь в том случае, когда налог только что введён и потребители не желают оплачивать в дополнительной цене дополнительные расходы, возложенные на производителя. Но в настоящее время в нашей стране иное положение: налоги не принадлежат к числу новых; цены сырых материалов настолько высоки, чтобы, несмотря на налоги, доставлять производителю достаточную цену, и не может быть никакого сомнения, что цены сырых материалов были бы значительно ниже, чем в настоящее время, если бы не было подобных налогов. Та самая причина, которая вызвала падение цены пшеницы с 80 шилл. до 60 шилл., или на 25%, вызвала бы падение цены с 60 шилл. до 45 шилл., если бы вследствие меньшего количества налогов с земли обычная средняя цена составляла 60 шилл., а не 80 шилл. Некоторые из издержек производства фактически уменьшились, тогда как есть полное основание думать, что потребляемое народом количество хлеба росло.

Вообще предполагалось, что изменение в стоимости денег было благоприятно для рабочих классов, так как их денежная заработная плата, говорят, не понизилась пропорционально возросшей стоимости денег и падению цены предметов первой необходимости. Положение их, таким образом, улучшилось, и способность к потреблению возросла; но цены никогда не могут устоять против большого увеличения количества, и поэтому нет другого рационального объяснения причин падения цен земледельческих продуктов, кроме изобилия последних.

Налоги на потребителей затрагивают потребителей вообще и никоим образом не могут быть причиной бедственного положения какого-нибудь отдельного класса или недостаточной цены товара, который этот класс выращивает или изготовляет. Налоги на свечи, мыло, соль и т. д. и т. д. уплачиваются не только фермерами, но и всеми лицами, потребляющими эти товары. Отмена этих налогов принесёт облегчение всем, а не только одному земледельческому классу.

Тех, кто утверждает, что нет никаких разумных оснований считать налоговое обложение причиной бедствий земледелия и низкой цены хлеба, иногда изображают как людей, утверждающих, что отмена налогов не принесёт никакого облегчения. Такое заключение свидетельствует о недостатке беспристрастия или понимания, так как можно совершенно последовательно утверждать, что обложение налогами не есть причина какого-нибудь особенного бедствия, и в то же время настаивать, что отмена налогов принесёт облегчение. Если лошадь лорда Джона Рассела падает потому, что споткнулась о камень, и может опять встать на ноги, если с неё снимают сбрую, то несомненно было бы неправильно сказать, что лошадь упала, потому что была обременена сбруей, хотя было бы правильно утверждать, что она упала потому, что споткнулась о камень, а облегчение оттого, что с неё сняли сбрую, помогло ей встать на ноги.

Что касается меня, то, держась мнения, что почти все налоги на производство в конечном счёте падают на потребителя, я думаю, что отмена всякого налога имеет следствием облегчение потребителей от части бремени, которое они несут в настоящее время. Хотя я всегда сторонник самой строгой экономии в государственных расходах, всё же я убеждён также, что существуют причины бедственного положения производителей отдельного товара, вызываемые изобилием; никакая отмена налогов не может существенно помочь против этого, в особенности, если этим товаром является земледельческий продукт и если его обычная цена удерживается вследствие ограничения ввоза на более высоком уровне, чем цены в других странах.

От такого бедствия не свободна ни одна страна и в особенности страна, имеющая дурную систему хлебных законов. Если бы у нас не было абсолютно никаких налогов; если бы государственные расходы были настолько экономны, насколько это только возможно, и покрывались доходом, получаемым с земель, специально предназначенных для этого; если бы у нас не было никакого национального долга, никакого фонда погашения, то мы всё же были бы подвержены катастрофическому падению цен вследствие случайного изобилия. Невозможно читать компетентные показания г-на Тука перед Комитетом о земледелии 1821 г. и не поражаться при виде неожиданного воздействия, которое излишек предложения оказывает на цену и против которого нет другого действенного средства, кроме уменьшения количества. Если бы существовало какое-нибудь другое средство, то почему же не заявят об этом те, кто жалуется на бедствие и находится при этом в таком выгодном положении, что может заставить себя выслушать? Я не слышал, чтобы предлагали какие-либо средства против этого, кроме уменьшения налогов, введения новых добавочных покровительственных пошлин против конкуренции иностранцев в торговле земледельческими продуктами, всякого рода прямых закупок хлеба правительством или поощрения закупок другими лицами. А что касается действенности названных средств, я должен предоставить решение этого вопроса суждению самого читателя, так как моё собственное мнение о них уже высказано самым определённым образом.

Я не считаю необходимым распространяться по поводу причин, вызвавших такую степень изобилия, что я приписываю ей всю ту часть падения цены сырых материалов с 1819 г., которая не может быть надлежащим образом объяснена изменением в стоимости денежного обращения <как видно будет дальше, этой причине я приписываю падение цен на 10%>. По моему мнению, мы вправе приписывать это изобилие ряду хороших урожаев, следовавших один за другим, увеличившемуся ввозу из Ирландии и расширению обработки земли, которое было вызвано высокими ценами и препятствиями, поставленными ввозу во время войны. Многие из джентльменов, дававших показания перед Комитетом, наперебой старались описать урожаи в 1819 и 1820 гг. как необычайно богатые. Г-н Уэкфилд заявил 5 апреля 1821 г.: «Я думаю, что в стране имеется чрезвычайное количество хлеба; по моему мнению, в стране теперь осталось столько хлеба, сколько в обычные годы имеется сразу после сбора урожая». «Я думаю, что если в течение ближайших двух или трёх лет у вас будут хорошие средние урожаи, то у вас останутся на руках большие запасы хлеба».

Г-н Айвсон: «Я думаю, что последний урожай был изобилен; урожай 1820 г. был значительно выше среднего» (стр. 338).

Г-н Дж. Броди: «Урожай в Шотландии был в прошлом году очень богат».

«Урожай позапрошлого года был также выше среднего» (стр. 327).

Наряду с этим обильным урожаем внутри страны ввоз из Ирландии был необычайно велик, как мы увидим из следующего отчёта, представленного Комитету о земледелии 1821 г., о ввозе в Великобританию овса, пшеницы и пшеничной муки ирландского производства:

* Английский центнер = 50,8 кг. — Ред.

Из вышеприведённого отчёта видно, в какой степени увеличился ввоз из Ирландии, что в дополнение к большому количеству, полученному от урожаев в 1819 и 1820 гг., по моему мнению, достаточно объясняет понижение цен.

В данном случае нет, однако, необходимости проследить это изобилие до его источника. Достаточно показать, что низкая цена не могла быть вызвана иной причиной, кроме возросшего предложения или уменьшившегося спроса, чтобы убедиться, что против этого зла нет никакого другого действенного средства, кроме уменьшения количества или увеличения спроса.

Отчёты о продажах в Марк Лэйне <см. Приложение Б> показывают, что в продажу поступило огромное количество хлеба. Кроме того, мы заметим, что в Лондонский порт прибыло необычайно большое количество из портов Великобритании и Ирландии.

Действительно, не следует забывать, что падение цены приписывается изобильному количеству хлеба, находящемуся на рынке в настоящее время, и это рассуждение, опирающееся на доктрину, будто изобилие есть причина низкой цены, не будет ни в какой степени опровергнуто, если перед следующей жатвой предложение окажется ниже спроса и вследствие этого произойдёт значительное повышение цены. У нас не может быть никакого иного бесспорного доказательства изобилия, кроме его последствий. Я убеждён в существовании изобильного количества хлеба, но, по моему мнению, моя аргументация отнюдь не будет поколеблена, если цена хлеба перед ближайшей уборкой урожая повысится до 80 шилл. за квартер.

Заключение

Рассмотрев большинство тем, тесно связанных с вопросом о политике по отношению к ввозу хлеба, которую было бы разумно принять в нашей стране, я теперь хочу вкратце резюмировать взгляды, изложенные более подробно в различных частях этого исследования.

Причина нынешней низкой цены земледельческих продуктов частью заключается в изменении стоимости денег, а главным образом в перевесе предложения над спросом. Биллю г-на Пиля, даже в связи с операциями Английского банка, нельзя приписывать с какой-либо достоверностью большее воздействие на цену хлеба, чем понижение на 10%, и в этом же размере возросла также большая часть налогов. Однако это увеличившееся налоговое обложение затрагивает не только представителей земельных интересов; в такой же степени оно затрагивает держателей фондов и другие заинтересованные группы в стране. Предположим, что половину всех налогов страны платят лица, связанные с земледелием; если вычесть расходы, зависящие от стоимости денег и увеличивающиеся поэтому соответственно понижению стоимости денег, всё увеличение налогов, которые с 1819 г. падали на представителей земельных интересов, считая вместе арендаторов и землевладельцев, не может превосходить 2 млн. Но если предположить, что эта сумма составляет 4 млн. в год <вся сумма налогов, уплачиваемых кредиторам государства и в фонд погашения, составляет 36 млн. Предположим, что все остальные постоянные повинности равняются 4 млн.; тогда общая сумма налогов, на которую оказала воздействие изменившаяся стоимость денег, представляет 40 млн. Я оцениваю рост их в 10%, или в 4 млн., которые падают на все классы — землевладельцев, торговцев, фабрикантов, рабочих и, хотя и в последнюю очередь, но не в меньшей степени, на держателей государственных бумаг>, то разве эти 4 млн. в год равны всей сумме убытков, понесённых землевладельцами и арендаторами вследствие падения цены земледельческих продуктов? Нет, это невозможно, потому что, по утверждениям представителей земельных интересов, вся рента выплачивается теперь из капитала, причём для прибыли не остаётся ровно ничего. Таким образом, если единственная причина бедствия — изменение в стоимости средств обращения, то 4 млн. должны были составить весь чистый доход землевладельцев и арендаторов до этого изменения — предположение, которое никто не решится поддерживать. Тогда какой же иной причине приписать это бедствие? Какой другой причиной можем мы объяснить крайнее понижение цен всех земледельческих продуктов? Ответ, по моему мнению, ясен, понятен и удовлетворителен — общим преобладанием изобилия в результате хороших урожаев и огромного ввоза из Ирландии.

Это понижение цен усилилось благодаря действию существующих хлебных законов, следствием которых было вовлечение капитала в обработку бедных земель и повышение цены хлеба в средние годы в нашей стране до уровня, значительно превышающего уровень цен в других странах. При таких условиях цена должна быть высока, но чем выше она поднимается, тем сильнее она подвержена падению, так как в годы богатого урожая всё возросшее количество хлеба переполняет наш собственный рынок, и если оно превышает количество, которое мы можем потребить, то быстро начинает давить на цены; между тем у нас нет никакой возможности вывозить хлеб, пока падение цены не становится разорительным для фермеров; интересы последних никогда не гарантированы в большей степени, чем тогда, когда легко прибегнуть к такому ресурсу, как вывоз.

Чтобы избежать, насколько возможно, этого огромного бедствия, нужно постепенно ликвидировать все ненужные покровительственные мероприятия по отношению к земледелию. Политика, которую мы должны принять в настоящий тяжёлый момент, заключается в том, чтобы предоставить британскому производителю монополию на внутреннем рынке до тех пор, пока цена хлеба не достигнет 70 шилл. за квартер. Когда цена достигнет 70 шилл., следует отменить все твёрдые цены и систему средних цен, и тогда можно будет установить пошлину в 20 шилл. с квартера на ввоз пшеницы, а пропорционально и на другое зерно.

Такая перемена мало помогла бы нам в смысле защиты от вредных последствий богатых урожаев, но она была бы весьма полезна, так как препятствовала бы неограниченному ввозу хлеба, когда порты открыты. При уплате твёрдой пошлины хлеб ввозился бы только в таких количествах, какие могли бы потребоваться, и так как никто не боялся бы закрытия портов, никто не гнал бы хлеб в нашу страну до тех пор, пока мы действительно не пожелаем его. Мы были бы тогда вполне гарантированы от последствий переполнения рынка, вызванного неограниченным предложением из-за границы.

Однако, хотя эта мера и представляет значительное улучшение по сравнению с существующим хлебным законом, этого было бы совершенно недостаточно, если бы мы не пошли дальше. Осуществить меры, которые сразу заставили бы изъять капитал из обработки земли, при настоящих условиях в стране было бы опрометчиво и рискованно, и поэтому я предложил бы, чтобы пошлина в 20 шилл. ежегодно уменьшалась на 1 шилл., пока не достигнет 10 шилл. Мы также должны были бы разрешить возврат пошлины в 7 шилл. с квартера при вывозе пшеницы. Все эти меры следует рассматривать как постоянные.

Пошлина на ввоз в 10 шилл. с квартера, к которой я желал бы приблизиться, по моему убеждению, скорее слишком высока как компенсационная пошлина за те особые налоги, которыми обложен производитель хлеба в отличие от других классов производителей в нашей стране; но я предпочитаю ошибиться в сторону щедрости, а не в сторону скупости, и именно по этому соображению я не предлагаю установить возвратную пошлину, равную пошлине на ввоз. Поскольку речь идёт о производителе хлеба, то, когда пошлина упадёт до 10 шилл., торговля будет иметь для него все преимущества свободной торговли, не считая столь ничтожной суммы, как 3 шилл. с квартера. В том случае, когда его урожай будет обильным, его положение могло бы быть облегчено при помощи вывоза после очень умеренного падения цены, если только изобилие и падение цен не станут общими для всех стран; но во всяком случае цена его хлеба была бы на 20 или 25 шилл. ближе к общему уровню цен остального мира, чем это было бы при существующих правилах. Такая перемена была бы для него неоценима.

Прежде чем закончить, я считаю нужным отметить ещё одно часто встречающееся возражение против свободной торговли хлебом, а именно, что она поставит нас в зависимость от других стран в деле снабжения столь существенным предметом пропитания. Это возражение основано на предположении, что мы должны ввозить значительную часть того количества хлеба, которое ежегодно потребляем.

В первую очередь я не согласен с теми, кто думает, что количество, которое мы должны были бы ввозить, будет огромно; и во-вторых, если бы оно было даже так велико, как настаивают те, кто выдвигает это возражение, я не вижу, какая опасность могла бы произойти от этого.

Из всех показаний, данных Комитету о земледелии, следует, что из-за границы нельзя получить очень большое количество хлеба, не вызывая этим значительного повышения достаточной цены хлеба в других странах. По мере того как требуемое количество хлеба начнёт приходить из внутренних частей Польши и Германии, издержки в значительной степени увеличатся вследствие расходов, связанных с сухопутным транспортом. Кроме того, чтобы доставить более значительное количество хлеба, эти страны были бы вынуждены перейти к обработке земель худшего качества, а так как цена хлеба всей страны регулируется издержками производства его на худших из обрабатываемых земель, требующих наиболее тяжёлых затрат, то большое добавочное количество не могло бы быть произведено без повышения цены, необходимого для вознаграждения иностранного производителя. По мере повышения цены за границей становилось бы выгодным переходить к обработке более бедных земель в нашей стране, и, таким образом, по всей вероятности, при наиболее свободном состоянии спроса мы не ввозили бы очень большого количества хлеба.

Но предположим, что произошло бы иначе. Какой опасности подверглись бы мы вследствие так называемой зависимости от других стран в значительной части нашего питания? Если бы наш спрос был постоянным и единообразным, а при этой системе он, несомненно, был бы таким, значительное количество хлеба должно было бы возделываться за границей специально для нашего рынка. Страны, производящие хлеб для нашего потребления, заинтересованы в том, чтобы не ставить никаких препятствий его доставке к нам, может быть больше, чем мы заинтересованы в получении его.

Посмотрим внимательно на то, что происходит в стране перед нашими глазами. Разве мы не видим, какое влияние оказывает на цену хлеба незначительный излишек количества? Каково было бы переполнение рынка, если бы Англия обычно производила дополнительное количество для потребления других стран? Разве мы пожелали бы ввергнуть наших фермеров и землевладельцев в разорение, которое обрушилось бы на них, если бы мы сознательно лишили их внешнего рынка, хотя бы в случае войны? Я убеждён, что нет. Как бы мы ни считались с чувством вражды и с желанием причинить врагу страдания, лишая его части обычного снабжения хлебом, я уверен, что мы воздержались бы от осуществления возможности причинить врагу страдания такой ценой, как в предположенном мною случае. Если бы такова была наша политика, то такой же была бы политика других стран в таких же условиях; и я вполне убеждён, что мы никогда не будем страдать из-за того, что будем лишены того количества продовольствия, в ввозе которого мы всегда нуждались.

Все наши рассуждения по этому предмету приводят к одному и тому же заключению: мы должны как можно скорее, с должным учётом интересов настоящего момента установить то, что может быть названо по существу свободной торговлей хлебом. Такая мера была бы полезна с точки зрения интересов фермера, потребителя, капиталиста; и, поскольку устойчивые цены и регулярное получение ренты более выгодны землевладельцу, чем колеблющиеся цены и нерегулярное получение ренты, я убеждён, что правильно понятый интерес землевладельца приведёт его к тому же выводу, хотя я готов допустить, что средняя денежная рента, на которую он имел бы право, если бы его арендаторы могли выполнять свои обязательства, была бы выше при системе торговли, связанной ограничениями.

Приложения

Приложение А. Заявление, принятое 20 мая 1819 г. директорами Английского банка и переданное канцлеру казначейства
Приложение Б. Хлеб, прибывший в лондонский порт из портов Великобритании и Ирландии

Приложение А

Заявление, принятое 20 мая 1819 г. директорами Английского банка и переданное канцлеру казначейства.

Назначено к печатанию Палатой общин 21 мая 1819 г.

В СОБРАНИИ ДИРЕКТОРОВ АНГЛИЙСКОГО БАНКА.
В четверг 20 мая 1819 г.

Директора Английского банка, рассмотрев самым серьёзным образом доклады тайных Комитетов обеих палат парламента, учреждённых для исследования положения Английского банка в связи с вопросом о целесообразности восстановления платежей наличными в течение ныне установленного срока, сочли своим долгом возможно скорее представить министрам его величества свои соображения относительно мер, предлагаемых этими Комитетами на одобрение Парламента.

В первую очередь оказывается, что, по мнению Комитетов, мера, предписывающая банку возобновить платежи наличными 5 июля, в срок, указанный существующим законом, «совершенно неосуществима и была бы всецело недействительна, если не разорительна».

Во-вторых, оказывается, что оба Комитета пришли к своему заключению в тот период, когда находящиеся в обращении банкноты Английского банка не намного превосходят 25 млн. ф. ст., когда цена золота составляет около 4 ф. ст. 1 шилл. за унцию и когда налицо большое бедствие в результате застоя торговли и понижения цен импортных товаров.

Министрам его величества должно быть ясно, что до тех пор, пока будет продолжаться такое или до некоторой степени подобное положение вещей, без какого-либо значительного улучшения, с одной стороны, или ухудшения — с другой, Английский банк, действуя так же, как в настоящее время, и удерживая выпуск банкнот приблизительно на нынешнем уровне, не мог бы рискнуть вернуться к платежам наличными с какой-либо вероятностью доставить государству пользу без опасности для учреждения.

Оба Комитета парламента, повидимому, побуждаемые этим соображением, высказались в том смысле, что банк не должен возобновлять платежей монетой раньше, чем через четыре года, но должен быть обязан с 1 мая 1821 г. разменивать свои банкноты на слитки золота стандартной пробы по монетной цене по требованию на сумму не менее 30 унций. А так как Комитетам кажется целесообразным, чтобы возобновление платежей по монетной цене производилось постепенно, то они предлагают, чтобы, начиная с 1 февраля будущего года, банк начал платить по своим банкнотам слитками по требованию на суммы не менее 60 унций по 4 ф. ст. 1 шилл. за унцию, а с 1 октября 1820 г. до 1 мая следующего года — по 3 ф. ст. 19 шилл. 6 пенсов за унцию.

Если директора банка имеют правильное представление о взглядах Комитетов при предъявлении этой схемы парламенту, они вынуждены сделать вывод, что цель Комитетов состоит в обеспечении, во всяком случае и при всевозможных изменениях обстоятельств, возвращения к оплате банкнот золотом по монетной цене по истечении двух лет, и что эта мера должна быть осуществлена таким образом, чтобы наименования монетной цены сохранились и на позднейшее время, а банку было предоставлено контролировать рыночную или вексельную цену золота только при помощи выпуска банкнот.

Далее, директорам банка кажется, что по отношению к окончательному осуществлению этого плана и к оплате банкнот золотом по монетной цене у банка отнимается всякая власть и что, когда кладовые банка снова будут открыты для оплаты его банкнот, ему останется только регулировать свои выпуски и производить закупки золота, чтобы иметь возможность удовлетворять всевозможным требованиям.

Под влиянием таких впечатлений директора банка считают себя вправе заметить министрам его величества, что, поскольку они обязаны платить по своим банкнотам по требованию установленной монетой по монетной цене в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенсов за унцию, они были бы последними, кто стал бы возражать против какой-либо меры, рассчитанной на достижение этой цели; но так как на них лежит обязанность рассматривать действие всякой предстоящей меры, поскольку она влияет на выпуск их банкнот, которым регулируется деятельность всех частных банков и из которого составляется всё денежное обращение, за исключением банкнот частных банкиров, то они чувствуют себя обязанными, в связи с новым положением, в какое они были поставлены актом 1797 г. о приостановке размена, твердо помнить и о своих обязанностях по отношению ко всему обществу, интересы которого в денежном и торговом отношении были в большой степени доверены их усмотрению.

Будучи, таким образом, обязанными стать на более широкую точку зрения и при своём рассмотрении этой меры принять во внимание интересы всего общества, директора банка не могут не чувствовать нежелания, хотя и невольного, к тому, чтобы взять на себя ответственность за одобрение системы, которая, по их мнению, во всех своих тенденциях и последствиях затрагивает всю страну в общем гораздо больше, чем непосредственные интересы одного только банка.

Разумеется, по первоначальному уставу банк формально не обязан входить в рассмотрение общих политических принципов, которыми управляется наша великая империя во всех её торговых и денежных делах и которые входят в компетенцию только исполнительной власти, парламента и всего общества. В сферу деятельности банка не входит также изложение принципов, которыми должна регулироваться эта политика. На него возложена особая и свойственная ему обязанность управлять делами банка, поскольку они связаны с уплатой процентов по государственному долгу, с хранением порученных его заботам вкладов и с обычными ссудами, которые он привык предоставлять правительству.

Но, когда в настоящее время в силу нового положения, в которое директора банка поставлены актом о приостановлении размена, они призваны создать фонд для поддержки всего национального денежного обращения, будь то в слитках или в монете, и когда предлагается, чтобы они осуществили эту меру в течение данного периода путём регулирования рыночной цены золота при помощи ограничения выпуска банкнот, какими бедствиями ни сопровождалось бы это ограничение для отдельных лиц или для общества в целом, они считают своим священным и настоятельным долгом откровенно изложить свои взгляды на этот предмет, в первую очередь министрам его величества, чтобы молчаливое согласие и содействие на этой стадии не могли бы когда-либо в будущем быть изображены как предварительная санкция с их стороны такой системы, которую они не могут не считать сопряжённой с полнейшей неуверенностью и риском.

Банк не может решить заблаговременно, каков будет ход событий в продолжение ближайших двух, а тем более четырёх лет; он не имеет права рисовать радужные перспективы, для которых у него нет никаких реальных оснований, которые могут привести к разочарованию и за которые на него может быть возложена ответственность. Он не может брать на себя риск рекомендовать неуклонное продолжение того денежного давления на торговый мир, последствия которого он не в состоянии ни предвидеть, ни оценить.

Директора банка уже указывали Палате лордов на целесообразность того, чтобы банк платил по своим банкнотам слитками по рыночной цене дня с целью проверить, насколько благоприятный торговый баланс может способствовать восстановлению прежнего порядка вещей, которым они могли бы воспользоваться с выгодой; и в тех же видах они предлагали, чтобы правительство уплатило банку значительную долю сумм, которые были последним авансированы под билеты казначейства.

Эти две меры дали бы время для того, чтобы составить правильное суждение о состоянии слиткового рынка и о действительных результатах перемен, вызванных последней войной и всеми её последствиями, а именно: о результатах роста государственного долга, увеличения налогов, повышения цен и изменения условий по отношению к проценту, капиталу и торговым операциям с континентом; также суждение о том, насколько эти изменения временны или постоянны и в каком размере и в какой степени они оказывают действие.

Во исполнение только что упомянутых двух мер директора банка имели намерение использовать всякое обстоятельство, которое позволило бы банку расширить свои закупки слитков в той мере, как это могло бы оправдываться законным вниманием к обычной потребности нации в достаточном количестве средств обращения. За исключением этого пункта, они не считают себя вправе действовать согласно только собственному мнению, предположению или соображению. И когда рекомендуется система, видимо, лишающая банк всего, что похоже на самостоятельное понимание потребностей и бед торгового мира, то директора отказываются дать своё предварительное согласие не из недостатка почтения к правительству его величества или к мнениям Комитетов обеих палат парламента, а только в силу серьёзного убеждения, что они не имеют никакого права добровольно возлагать на себя ответственность за поддержку меры, в которой так глубоко заинтересовано всё общество, и, быть может, компрометировать всеобщие интересы империи во всей совокупности отношений в земледелии, обрабатывающей промышленности, торговле и финансах кажущимся согласием или даже открытым одобрением со стороны директоров Английского банка.

Рассмотрение этих великих вопросов, а также того, в какой степени предложенной мерой могут быть затронуты все ведущие и доминирующие интересы, остаётся делом законодательной власти, и именно ей, после торжественного обсуждения, а не банку предстоит определять и решать, какое направление должно быть принято.

Каковы бы ни были соображения, время от времени высказываемые насчёт банка, каковы бы ни были недоброжелательные нападки на ведение им дел, он усвоил осторожный образ действий, соразмеряя количество средств обращения таким образом, чтобы сделать его соответствующим как нуждам нации, так и нуждам правительства, в то же время удерживая его в разумных пределах по сравнению с тем, что было до войны, как это показано в докладе Комитета Палаты лордов (стр. 10, 11, 12 и 13). Недавняя попытка вернуться к системе платежей наличными, которая началась с наилучшими перспективами (но после была парализована событиями, которые банк не мог ни контролировать, ни предвидеть), сама по себе является достаточным опровержением всех инсинуаций, которые так незаслуженно обрушивались на это учреждение.

Повергая эти соображения на рассмотрение министров его величества, директора Английского банка просят, чтобы им было дозволено заверить министров, что они всегда желают, поскольку это от них зависит, всеми средствами помогать проведению в жизнь законодательных мероприятий в целях содействия процветанию империи.

Роберт Бест, секретарь.

Приложение Б

ХЛЕБ, ПРИБЫВШИЙ В ЛОНДОНСКИЙ ПОРТ ИЗ ПОРТОВ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И ИРЛАНДИИ