1. "Почему" истории
По мнению философов-позитивистов, изучение
математики и естественных наук является
подготовкой к действию. Технология оправдывает
труд экспериментатора. Никакого подобного
оправдания не может быть выдвинуто в пользу
традиционных методов, используемых историками.
Они должны отказаться от своего ненаучного
антиквариата, говорит позитивист, и обратиться к
изучению социальной физики или социологии. Эта
дисциплина извлечет из исторического опыта
законы, которые принесут социальной
"инженерии" такую же пользу, какую законы
физики приносят технологической инженерии.
По мнению философа исторической школы,
изучение истории обеспечивает человека
дорожными указателями, показывающими ему путь,
по которому он должен идти. Человек может
добиться успеха только в том случае, если его
действия согласуются с тенденцией эволюции. В
обнаружении этих тенденций и состоит главная
задача истории.
Банкротство как позитивизма, так и историзма
заново ставит вопрос о значении, ценности и
пользе исторических исследований.
Некоторые мнимые идеалисты полагают, что
ссылка на жажду знаний, являющуюся врожденной у
каждого человека, или по крайней мере у высших
типов людей, дает на эти вопросы
удовлетворительный ответ. Однако существует
проблема проведения границы между жаждой знаний,
заставляющей филолога исследовать язык
африканского племени, и любопытством,
побуждающим людей вмешиваться в частную жизнь
кинозвезд. Многие исторические события
интересуют среднего человека, потому что процесс
чтения или слушания о них или наблюдение их на
сцене или экране вызывает приятные, хоть иногда и
бросающие в дрожь ощущения. Массы, с жадностью
поглощающие газетные репортажи о преступлениях
и судах, движимы не стремлением Ранке знать
события такими, как они происходили на самом
деле. Переполняющая их страсть -- предмет
исследований психоанализа, а не эпистемологии.
Оправдание философами-идеалистами истории как
знания ради самого процесса познания не
учитывает, что есть вещи, которые не стоят того,
чтобы о них узнавать. Задача истории
регистрировать не все прошлые события, а только
исторически значимые. Поэтому необходимо найти
критерий, который позволил бы отфильтровать то,
что является исторически значимым от того, что
таковым не является. Это невозможно сделать с
точки зрения доктрины, которая считает
похвальным простое знание чего-нибудь.
2. Историческая ситуация
Действующий человек сталкивается с
определенной ситуацией. Его действия являются
ответом на вызов, предлагаемый этой ситуацией
-- это его реакция. Он оценивает последствия,
которые эта ситуация может иметь для него, т.е. он
пытается установить, что она значит для него.
Затем он делает выбор и действует, чтобы достичь
выбранной цели.
В той мере, насколько ситуацию можно полностью
описать методами естественных наук, как правило,
естественные науки также предоставляют
интерпретацию, позволяющую индивиду принять
решение. Если в трубопроводе обнаружена утечка,
то действия, которые следует предпринять, в
большинстве случаев достаточно просты. Там, где
полное описание ситуации требует большего, чем
ссылки на учения прикладных естественных наук,
неизбежно привлечение на помощь истории.
Люди часто не могут этого понять, потому что
введены в заблуждение иллюзией, что между
прошлым и будущим существует протяженный
промежуток времени, который может быть назван
настоящим. Как я уже отмечал раньше <Мизес
Л. Человеческая деятельность. С. 96. См. также
выше. Глава 9, раздел 1 и далее>, концепция
такого настоящего представляет собой не
астрономическое или хронометрическое понятие, а
праксиологическое. Оно относится к продолжению
условий, делающих возможным определенный вид
деятельности. Поэтому оно различно для различных
видов деятельности. Более того, никогда нельзя
знать заранее, какая часть будущего времени,
которое еще не прошлое, следует включить в то, что
мы сегодня называем настоящим. Это можно решить
только ретроспективно. Если человек говорит:
"В настоящем отношения между Руританией и
Лапутанией мирные", неясно, включат ли более
поздние ретроспективные обзоры то, что мы
сегодня называем завтрашним днем, в этот период
настоящего времени. Ответ на этот вопрос может
быть получен только послезавтра.
Не существует неисторического анализа
текущего положения дел. Изучение и описание
настоящего неизбежно является историческим
отчетом о прошлом, которое заканчивается только
что прошедшим мгновением. Описание настоящего
состояния политики или производства неизбежно
является повествованием о событиях, которые
вызвали настоящее состояние. Если в фирме или в
правительстве у руля встанет новый человек, его
первая задача -- выяснить, что было сделано до
последнего мгновения. Как государственный
деятель, так и предприниматель узнают о текущей
ситуации, изучая отчеты о прошлом.
Историзм был прав, когда подчеркивал, чтобы в
сфере человеческих дел узнать о чем-то,
необходимо ознакомиться с тем, как оно развилось.
Но роковая ошибка сторонников историзма
заключалась в их вере, что сам по себе анализ
прошлого сообщает информацию о том, какой курс
будущих действий следует выбрать. Исторический
отчет дает лишь описание ситуации; реакция
зависит от того, какое значение придает ему
субъект действия, от целей, которые он хочет
достичь и от средств, которые он выберет для их
достижения. В 1860 г. во многих штатах Северной
Америки существовало рабство. Самая тщательная и
достоверная регистрация истории этого института
вообще и в Соединенных Штатах в частности не
позволяла составить план будущей политики этой
страны по отношению к рабству. Ситуация с
производством и продажей автомобилей, которую
обнаружил Форд перед тем, как начать массовое
производство, не указывала на то, что следовало
делать в этой сфере бизнеса. Исторический анализ
ставит диагноз. В части выбора целей реакцию
человека определяют ценностные суждения, а в
части выбора средств -- весь корпус учений
праксиологии и технологии, которыми он
располагает.
Если кто-то не согласен с предыдущими
утверждениями, то пусть он попытается описать
любую текущую ситуацию -- в философии, политике,
на поле боя, на фондовой бирже, на отдельном
предприятии -- без ссылок на прошлое.
3. История отдаленного прошлого
Скептик может возразить: если некоторые
исторические исследования действительно
являются описанием текущего положения дел, то
этого нельзя сказать обо всех исторических
исследованиях. Можно согласиться, что история
нацизма позволяет лучше понять различные
явления в текущей политической и идеологической
ситуации. Но какое отношение к нашим нынешним
заботам имеют книги о культе Митры, о древней
Халдее, о первых династиях египетских фараонов?
Подобные исследования -- просто антиквариат,
проявление любопытства. Они бесполезны и
являются пустой тратой времени, денег и
человеческих сил.
Подобные критики противоречат сами себе. С
одной стороны, они признают, что текущую ситуацию
можно описать, только полностью учитывая
события, которые вызвали ее появление. С другой
стороны, они заранее провозглашают, что
определенные события не могут оказывать влияние
на ход событий, который привел к сегодняшнему
положению. Однако эти отрицательные утверждения
можно сделать только после тщательного
исследования всего имеющегося материала, а не
заранее на основе каких-то поспешных заключений.
Простой факт, что событие случилось в далекой
стране в отдаленном прошлом, сам по себе не
доказывает, что он не влияет на настоящее.
События еврейской истории трехтысячелетней
давности влияют на жизнь миллионов американских
христиан сильнее, чем то, что случилось с
американскими индейцами не далее второй
половины XIX в. Истоки некоторых элементов
современного конфликта между римской
католической церковью и Советской Россией можно
проследить вплоть до великого раскола Восточной
и Западной церквей, произошедшего более тысячи
лет назад. Этот раскол нельзя всесторонне
исследовать, не обратившись ко всей истории
христианства с первых его дней; изучение
христианства предполагает изучение иудаизма и
различных сформировавших его влияний -- халдейских, египетских и т.д. В истории нет точки,
где бы мы могли остановить наше исследование,
полностью удовлетворившись тем, что мы не
пропустили ни одного важного фактора. Не важно
следует ли рассматривать цивилизацию в виде
последовательного процесса, или, скорее,
выделять множество цивилизаций. Ибо между этими
автономными цивилизациями происходил взаимный
обмен идей, масштаб и вес которых должен быть
установлен историческими исследованиями.
Поверхностный наблюдатель может подумать, что
историки просто повторяют то, что уже сказали их
предшественники, в лучшем случае иногда
подправляя второстепенные детали в общей
картине. В действительности, прошлое
представляет собой бесконечный поток. Процесс
исторических изменений приводится в движение,
или, скорее, состоит из беспрестанных
трансформаций идей, определяющих человеческую
деятельность. Среди этих идеологических
изменений изменения, касающиеся специфического
исторического понимания прошлого, играют
заметную роль. Более поздние эпохи от более
ранних отличаются, помимо других идеологических
изменений, также изменением понимания
предшествующих эпох. Постоянно пересматривая и
изменяя наше историческое понимание, историки
вносят свой вклад в то, что называет духом эпохи
<иногда историческому исследованию удается
вскрыть глубоко укоренившиеся ошибки и заменить
неадекватное объяснение событий правильным даже
в областях, которые до тех пор считались
полностью и удовлетворительно исследованными и
описанными. Известным примером являются
поразительные открытия в истории римских
императоров Максенция, Лициния и Константина, а
также события, положившие конец преследованиям
христиан и начало пути к победе христианской
церкви. (См.: Gregoire H. Les Persecutions dans 1'Empire Romain in
Memoires de 1'Academie Royale de Belgique, Tome 46, Fascicule 1, 1951, особенно
с. 79--89, 153--156.) Однако фундаментальные изменения в
историческом процессе чаще происходят без
всякого или с незначительным пересмотром
описания внешних событий>.
4. Искажение истории
Поскольку изучение истории является не
бесполезным времяпрепровождением, а научным
занятием чрезвычайной практической важности,
люди стремятся исказить исторические
свидетельства и неверно истолковать ход событий.
Попытки ввести потомство в заблуждение по поводу
произошедшего в действительности и заменить
достоверные свидетельства фальшивками часто
инициируются теми, кто сам играет активную роль в
событиях; попытки предпринимаются в тот самый
момент, когда происходит событие, а иногда даже
предшествуют ему. Ложь об исторических фактах и
уничтожение улик, по мнению многих
государственных деятелей, дипломатов, политиков
и писателей, является законной частью ведения
государственных дел и написания истории.
Разоблачение этого обмана -- одна из основных
проблем исторического исследования.
Фальсификаторы чаще всего желают оправдать
собственные действия или действия своей партии с
точки зрения морального кодекса тех, чью
поддержку или, по крайней мере, нейтральность они
стремятся завоевать. Такое обеление весьма
парадоксально. если данные действия выглядят
приемлемыми с точки зрения моральных
представлений того времени, когда они
происходили, и осуждаются только моральными
стандартами современников фальсификатора.
Махинации лжецов и фальсификаторов не создают
особых сложностей для историков. Историкам
намного труднее не попасть на удочку ложных
социальных и экономических доктрин.
Историк подходит к историческим
свидетельствам, вооружившись знаниями в сфере
логики, праксиологии и естественных наук. Если
это знание будет иметь недостатки, то
отрицательно повлияет на результаты
исследований и анализ исторического материала.
За последние восемьдесят лет значительная часть
вклада в экономическую и социальную историю не
представляет почти никакой ценности из-за
неудовлетворительного понимания авторами
экономической науки. Тезис историзма, что
историку не нужно знать экономическую науку, а
напротив, следует ее презирать, обесценил работу
нескольких поколений историков. Еще
разрушительнее историзм повлиял на тех, кто
называл свои публикации, рассматривающие
различные социальные и хозяйственные проблемы
недавнего прошлого, экономическими
исследованиями.
5. История и гуманизм
Прагматическая философия высоко ценит знание,
потому что оно дает силу и позволяет людям
выполнять намеченное. С этой точки зрения
позитивисты отвергают историю за бесполезность.
Мы попытались показать пользу, приносимую
историей действующему человеку; она позволяет
понять ситуацию, в рамках которой он действует.
Мы сделали попытку дать практическое оправдание
истории.
Но в истории есть нечто большее. Она не только
обеспечивает знание, необходимое для подготовки
политических решений. Она помогает понять
природу и судьбу человека. Она увеличивает
мудрость. Она отражает сущность столь часто
неправильно интерпретируемой концепции -- либерального образования. История — это самый
верный путь к гуманизму, знанию специфических
забот, отличающих человека от других живых
существ.
Новорожденный ребенок наследует от своих
предков физиологические особенности вида. Он не
наследует идеологические характеристики
человеческого существования, стремление к
обучению и познанию. То, что отличает
цивилизованного человека от варвара, должно
усваиваться каждым индивидом заново. Требуются
длительные напряженные усилия, чтобы овладеть
духовным наследием человечества.
Личная культура -- это нечто большее, чем
простое знакомство с наукой, технологией и
гражданской жизнью. Это больше, чем знакомство с
книгами и картинами, путешествия и походы по
музеям. Это усвоение идей, поднявших
человечество с колен животного существования и
возвысивших его до уровня духовной жизни. Это
старание индивида очеловечить себя, перенимая
лучшие традиции, завещанные прежними
поколениями.
Позитивистски настроенные хулители истории
утверждают, что поглощенность прошлым отвлекает
внимание людей от главной задачи -- улучшения
будущих условий жизни. Трудно придумать более
незаслуженного обвинения. История оглядывается
назад в прошлое, но преподносимые ею уроки
касаются будущих событий. Она не учит праздной
пассивности; она побуждает человека превзойти
достижения предыдущих поколений. Она обращается
к людям подобно тому, как Улисс Данте обращался к
своим спутникам:
Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и к знанью рождены.
<Данте А. Божественная комедия. Ад.
Песня XXVI, 118--120. Пер. М. Лозинского>
Мрачное Средневековье было мрачным до тех пор,
пока интеллектуальные сокровища, оставленные
античной греческой цивилизацией, оставались
скрыты и бездействовали. Как только они снова
появились на свет и начали стимулировать умы
передовых мыслителей, зародилось то, что сегодня
называют Западной цивилизацией. Часто
критикуемый термин "эпоха Возрождения"
уместен тем, что подчеркивает роль, которую
античное наследие сыграло в развитии всех
духовных особенностей Запада. (Вопрос о том, не
следует ли начало Ренессанса датировать
несколькими столетиями раньше, чем это сделал
Бурхардт, здесь не обсуждается.)
Когда потомки варваров-завоевателей начали
серьезно изучать античность, их охватил
благоговейный трепет. Они поняли, что
столкнулись с идеями, которые сами не смогли бы
выработать. Они не могли не считать философию,
литературу и искусства классических Греции и
Рима непревзойденными. Они не видели иного пути к
знанию и мудрости, кроме того, что проложили
мыслители античности. Определение духовных
достижений как современных имело для них
уничижительный оттенок. Однако постепенно, с XVII
в., люди осознали, что Запад достиг
совершеннолетия и создал собственную культуру.
Они больше не оплакивали золотой век искусств и
учености как безвозвратную утрату и не считали
античные шедевры образцами для подражания, с
уровнем которых невозможно сравниться, не говоря
уже о том, чтобы превзойти. Разделявшуюся прежде
идею прогрессирующей деградации они заменили
идей прогрессирующего улучшения.
В интеллектуальном развитии, позволившем
современной Европе узнать свою ценность, а
современной Западной цивилизации почувствовать
уверенность в своих силах, изучение истории
занимает первое место. Развитие событий больше
не рассматривается как простая борьба
честолюбивых государей и военачальников за
власть, богатство и славу. Историки открыли в
потоке фактов действие иных сил, чем те, которые
обычно именуются политическими и военными. Они
открыли, что исторический процесс приводится в
движение человеческим стремлением к
совершенствованию. Их ценностные суждения и
оценки различных целей, преследуемых
правительствами и реформаторами, расходились в
широких пределах. Но они были почти едины в том,
что главная забота каждого поколения -- улучшить
условия жизни по сравнению с тем, что были у
предков. Они объявили движение к лучшему
состоянию гражданских дел -- главным объектом
человеческих усилий.
Верность традиции для историка означает
соблюдение фундаментального правила
человеческой деятельности, а именно
безостановочного стремления к улучшению условий
жизни. Это не означает сохранения негодных
старых институтов и верности доктринам, давно
дискредитированным более состоятельными
теориями. Это не подразумевает никаких уступок
точке зрения историзма.
6. История и подъем агрессивного национализма
Историк должен использовать в своих
исследованиях все знание, которое
предоставляется в его распоряжение другими
дисциплинами. Неадекватность этого знания
отразится и на результатах его работы.
Если бы мы рассматривали поэмы Гомера просто
как историческое повествование, то оценили бы их
как неудовлетворительные из-за использования
теологии и мифологии в интерпретации и
объяснении фактов. Личные и политические
конфликты между правителями и героями, эпидемия
чумы, метеорологические условия и другие события
приписывались вмешательству богов. Современные
историки воздерживаются от объяснения земных
событий сверхъестественными причинами. Они
избегают утверждений, которые очевидно
противоречат данным естественных наук. Однако
историки зачастую невежественны в экономической
науке и придерживаются несостоятельных теорий в
области экономической политики. Многие
исповедуют неомеркантилизм, социальную
философию, принятую на вооружение практически
всеми без исключения политическими партиями и
правительствами и преподающуюся во всех
университетах. Они одобряют основополагающий
тезис меркантилизма: выигрыш одной страны
является ущербом для других стран; что ни одна
страна не может выиграть, не нанеся ущерба другим
странам. Они считают, что между странами
существует непримиримый конфликт интересов.
Многие, или даже большинство историков,
интерпретируют все события именно с этой точки
зрения. Ожесточенные столкновения между
странами, на их взгляд, представляют собой
необходимое следствие естественного и
неизбежного антагонизма. Этот антагонизм не
может быть устранен никакими соглашениями в
сфере международных отношений. По их мнению,
сторонники свободной торговли, либералы
манчестерской школы, или laissez-faire, нереалистичны и
не видят, что свободная торговля вредит
жизненным интересам любой страны, проводящей эту
политику.
Неудивительно, что средний историк разделяет
ошибки и ложные представления, господствующие в
среде его современников. Однако не историки, а
антиэкономисты разработали современную
идеологию международного конфликта и
агрессивного национализма. Историки просто
приняли ее на вооружение и применили. Вряд ли
нужно удивляться тому, что в своих произведениях
они встали на сторону своей страны и попытались
оправдать ее требования и претензии.
Книги по истории, особенно по истории своей
страны, предназначены для широкого читателя в
большей степени, чем трактаты по экономической
политике. Аудитория историков шире, чем
аудитория авторов книг по платежному балансу,
валютному контролю и тому подобным проблемам.
Это объясняет, почему историков часто считают
главными подстрекателями к возрождению
воинственного духа и разгоревшихся в результате
этого войн. На самом деле они просто
популяризовали учения псевдоэкономистов.
7. История и ценностные суждения
Предмет истории -- деятельность и ценностные
суждения, направляющие деятельность к
определенным целям. История имеет дело с
ценностями, но сама оценок не выносит. Она
безучастный наблюдатель событий. Это,
разумеется, отличительная черта объективного
мышления и научных поисков истины. Истина
обращается к тому, что есть или было, а не к
которому кого нет или не было, но которое больше
бы соответствовало желаниям искателя истины.
Нет нужды что-либо добавить к сказанному в
первой части этого эссе о тщетности поисков
абсолютных и вечных ценностей. У истории не
больше возможностей, чем у любой науки,
обеспечить критерии ценности, которые были бы
чем-то большим, чем личными мнениями, которые,
будучи высказанными одними смертными людьми, тут
же не отвергались бы другими смертными людьми.
Некоторые авторы утверждают, что логически
невозможно изучать исторические факты, не
выражая ценностные суждения. На их взгляд, о
событиях нельзя сказать ничего важного, не
формулируя одного ценностного суждения за
другим. Если, например, изучаются такие явления,
как группы давления или проституция, то следует
отдать себе отчет, что эти явления сами
"некоторым образом, составлены из ценностных
суждений" <Strauss L. Natural Right and History.
-- Chicago: University of Chicago Press. 1953. P. 53>. Действительно,
следует признать, что многие люди, применяют
такие термины, как "группы давления", -- а
термин "проституция" почти все -- таким
образом, что при этом подразумевается ценностное
суждение. Но это не означает, что феномены, к
которым относятся эти термины, созданы
ценностными суждениями. Джефри Мей определяет
проституцию, как "практику постоянных или
периодических сексуальных связей, более или
менее беспорядочных, из корыстных побуждений"
<May G. Prostitution // Encyclopedia of the Social Sciences. V. 12. P.
553>. Группа давления представляет собой
группу, стремящуюся добиться законодательства,
которое считается выгодным для интересов членов
этой группы. В простом использовании этих
терминов или в обращении к этим явлениям не
подразумевается никакой оценки. Неверно, что
история, если она должна будет избегать
ценностных суждений, не сможет говорить о
жестокости <Strauss. P. 52>. Первым
значением слова "жестокий" в Concise Oxford
Dictionary является "безразличный, получающий
удовольствие от причинения боли другому" <3rd
ed., 1934. P. 273>. Это определение не менее
объективно и свободно от всяких оценок, чем
приведенное в том же словаре определение
садизма: "сексуальное извращение,
характеризующееся любовью к жестокости" <Ibid.
P. 1042>. Психиатры используют термин
"садизм" для описания состояния пациента,
историк говорит о "жестокости", описывая
определенные действия. Спор, что является
причиной боли, а что нет, или причиняется ли боль
в данном конкретном случае, потому что это
доставляет удовольствие действующему субъекту,
или по иным причинам, касается установления
фактов, а не высказывания ценностных суждений.
Нейтральность истории относительно ценностных
суждений не следует путать с искажением
исторических свидетельств. Некоторые историки
пытаются представить проигранные сражения, как
победы, и присваивают своему народу, расе, партии
или вероисповеданию все, что они считают
похвальным, и оправдывают во всем, что они
считают предосудительным. Учебники по истории
для общеобразовательных школы отличаются
наивной ограниченностью и шовинизмом. Нет нужды
глубоко вдаваться в обсуждение подобной
поверхностности. Тем не менее следует признать,
что и для самого добросовестного историка
воздержание от ценностных суждений может
представлять определенные трудности.
Как человек и как гражданин историк принимает
участие во многих антагонизмах и противоречиях
своей эпохи, поддерживая ту или иную сторону.
Соединять научную беспристрастность в
исторических исследованиях с защитой мирских
интересов нелегко. Но это возможно, и выдающиеся
историки добиваются этого. Мировоззрение
историка накладывает отпечаток на его работу.
Изложение фактов, насыщенное замечаниями, выдает
чувства и желания и обнаруживает партийную
принадлежность автора. Тем не менее постулат
воздержания научной истории от ценностных
суждений не нарушается случайными замечаниями,
выражающими предпочтения историка, если это не
оказывает влияния на общий смысл всего
исследования. Если автор о неумелом командующем
вооруженными силами своей страны или партии
говорит, "к сожалению", генерал не смог
справится со стоящей перед ним задачей, то он не
изменяет своему долгу историке. Историк может
сожалеть об уничтожении шедевров
древнегреческого искусства при условии, что это
не влияет на его отчет о приведших к этому
событиях.
Проблему Wertfreiheit <ценностная
нейтральность (нем.). -- Прим. перев.>
следует четко отделять от проблемы выбора
теорий, используемых для интерпретации фактов.
Для этого историку необходимы все знания,
предоставляемые другими дисциплинами -- логикой,
математикой, праксиологией и естественными
науками. Если того, чему учат эти дисциплины,
недостаточно, или если историк выбирает
ошибочную теорию из нескольких противоречащих
друг другу теорий, разделяемых специалистами, то
он пойдет по неправильному пути, и его работа
окажется бесполезной. Вполне может быть, что он
выбрал несостоятельную теорию вследствие своей
предубежденности, а эта теория лучше всего
отвечала его партийному духу. Однако принятие на
вооружение ложной доктрины часто может быть
просто следствием невежества или того, что она
пользуется большей популярностью, чем более
правильные доктрины.
Основным источником разногласий среди
историков являются расхождения относительно
учений всех других отраслей знания, на которых
они основывают свое изложение. Историку прежних
эпох, верившему в колдовство, магию и
вмешательство дьявола в человеческие дела,
события виделись в ином свете, по сравнению с
историком-агностиком. Неомеркантилистские
доктрины платежного баланса и нехватки долларов
рисуют совершенно иной образ ситуации в
современном мире, нежели современная
субъективная экономическая теория.