Комментарий к судебной реформе

Сначала я перечислю список проблем, которые я хотел бы прокомментировать.

1. Проблема прецедентообразующих дел.
2. Проблема единства правоприменения.
3. Устранение разрыва между законодательством и, скажем так, моральными чувствами людей, моральными представлениями людей, общественными нравами.
4. Гражданское право.
5. Проблема конституционного права.
6. Проблема борьбы с собственными интересами суда.

Следует отметить, что в процессе комментирования эти пункты будут пересекаться, так как не удается обсудить эти темы изолированно друг от друга.

1.Прецедентообразующие дела.

При несовершенном законодательстве неизбежно возникают прецедентообразующие дела, причем, тем чаще, чем несовершенней законодательство. И практика правоприменения такова, что в случае гражданского дела, если в нем не задействованы какие-то сильные люди или организации, то суд обычно как-бы отпихивается от него, и такие дела не удается рассмотреть по существу. В других же случаях суд как-бы "притягивает за уши" какую-либо из существующих статей законодательства, сколь бы необычным ни было дело. При этом степень произвольности решения очень велика.

В данном случае я говорю о произволе не как о некотором злостном действии, а имею в виду произвольность как чисто стохатический разброс в рассмотрении одинаковых по существу дел. "Разбросом" я называю ситуацию, когда одинаковые по существу дела решаются по-разному, иногда кардинально по-разному. На это указывал В.Чалидзе. В нашей судебной практике при рассмотрении одних и тех же действий суд может либо вообще не усмотреть состава уголовного преступления, либо усмотреть, допустим, хулиганство, за которое положен срок до 1 года, либо злостное хулиганство, а это уже до 5 лет.

В.Найшуль в своей статье о реформе судопроизводства подробно рассматривает эту проблему и вносит конкретное предложение, которое, как мне кажется, заслуживает самого серьезного внимания. Он говорит, что в масштабах всего государства, по крайней мере сейчас, быстро создать совершенную систему законодательства нельзя. Быстро кодифицировать те случаи, которые до сих пор плохо кодифицированы, просто не удастся.

С другой стороны, если предоставить судам нижнего уровня право рассматривать прецедентобразующие дела и принимать прецедентобразующие решения, то в этом случае нарушится принцип единства правоприменения, то есть одинакового применения закона к одинаковым случаям.

В.Найшуль предлагает весьма разумный промежуточный вариант, когда прецедентобразующие решения должны утверждаться судом на уровне субъекта федерации (то есть на уровне области или края) и делаться обязательной прецедентной нормой внутри соответствующего региона. Это приведет к тому, что правоприменение и, отчасти, законодательство будут различаться от региона к региону.

О целесообразности, или по крайней мере допустимости, таких различий уже давно говорят, и я не вижу в них ничего страшного, тем более, что в отдаленной перспективе я считаю возможной некую систематическую работу по изучению практики правоприменения в регионах, а именно по изучению прецедентобразующих дел с целью постепенной кодификации уже на федеральном уровне. Нечто похожее, насколько я знаю, в свое время происходило в Англии.

2.Проблема единства правоприменения.

Насколько я могу судить, это очень больная проблема, хотя, к сожалению, я не изучал детально существующий сейчас закон о судопроизводстве. Но возникает ощущение, что если суд первой инстанции в каком-то регионе России рассмотрел некое дело и принял соответствующее решение, то ничто не обязывает другой суд, расположенный в другом регионе, при рассмотрении аналогичного дела, прийти к такому же решению.

На сегодняшний день право рассматривать прецедентообразующие дела, создавать юридические прецеденты и тем самым влиять на практику правоприменения принадлежит только Верховному суду. Но Верховный судэто нечто вроде узкого горлышка бутылки, через него чисто физически может быть пропущено очень мало дел. Не знаю, как у нас, а, скажем, Верховный суд Соединенных Штатов пересматривает всего 4 процента от всех поступающих к нему дел. Думаю, что у нас пересматривается примерно столько же. Так вот, сегодня не существует способа заставить суды низшего уровня принимать одинаковые решения по одинаковым делам, кроме обращения в Верховный суд. Я приведу некоторые примеры.

В уголовном кодексе имеется статья "оскорбление". Под оскорблением понимают умышленное унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме. В гражданском кодексе имеется статья о "защите чести, достоинства и деловой репутации", в которой говорится, что каждый человек имеет право требовать по суду опровержения не соответствующих действительности сведений, порочащих его честь и достоинство.

Хочу обратить внимание на то, что существует целый ряд слов, которые, по-видимому, не попадают ни под действие гражданского, ни под действие уголовного законодательства. Во всяком случае возможность применения правовых норм к ним довольно спорна. Понятно, что так называемая нецензурная брань или матерная ругань - это слова неприличные. Здесь в обществе существует консенсус и, видимо, суды отображают этот консенсус, т.е. могут принимать обоснованные решения, не вступая в противоречие с общественными нравами.

Но существуют целые пласты слов относительно которых ясности нет. Привожу примеры: "дурак", "сволочь", "гад", "свинья", или допустим, "противная рожа" и так далее. Эти, вообще-то говоря, обидные клички нельзя рассматривать как сведения не соответствующие действительности. С другой стороны, является ли неприличным слово дурак? А если не является, то как-бы поднимемся на ступеньку выше и зададим вопрос, является ли неприличным слово сволочь? Я хочу сказать, что если кто-то кого-то назвал сволочью, то я не буду возражать против решения суда, которое сочтет это слово неприличным и применит соответствующую правовую норму. Но у меня не будет возражений и против другого решения, если суд скажет, что употреблять такие слова с моральной точки зрения нехорошо, но закон не считает употребление этого слова уголовным преступлением.

Я считаю гораздо более важным, чтобы во всей России или, может быть, в пределах регионов, существовал точный и однозначный порядок, и чтобы каждый человек знал, что вот за слово "сволочь" он понесет наказание в уголовном порядке (или не понесет). То есть важно обеспечить единство правоприменения. Я подчеркиваю, что на сегодняшний день никаких гарантий единства правоприменения нет. Я предлагаю поставить эксперимент: обратиться в 10 судов нижнего уровня с исками о том, что кто-то кого-то обозвал дураком. С моей точки зрения, весьма любопытно, каковы были бы результаты такого эксперимента. Полагаю, что будет полная стохастика (и боюсь, что такая же стохастика имеет место и в гораздо более тяжелых уголовных делах, которые связаны с большими сроками наказания).

И еще один аспект, являющийся следствием. Если, к примеру, я назову милиционера сволочью, то, скорее всего, получу за это значительный срок наказания, т.к. это слово будет сочтено судом неприличным. А если милиционер меня назовет сволочью, то суд решит, что милиционер, конечно, поступил нехорошо, но состава преступления в этом нет.

3.Устранение разрыва между законодательством и моральными чувствами людей.

Мне кажется, что проблема приближения и самого права, и практики правоприменения к моральным чувствам людей смыкается с проблемой рассмотрения прецедентообразующих дел, поскольку в очень многих делах, которые сами по себе не являются прецедентообразующими, есть прецедентообразующие элементы. Допустим, по существующей практике, некоторое обстоятельство не считается смягчающим вину, а исходя из состояния наших общественных нравов и наших моральных чувств, оно должно считаться обстоятельством смягчающим вину (или, наоборот, отягщающим).

В качестве примера отягчающего обстоятельства, не учитываемого законом, я привел бы следующее. Сейчас широко распространены мошеннические операции, производимые различными благотворительными фондами или организациями, имеющими не только имидж, но и правовой статус благотворительной. Можно возразить, что у нас есть в уголовном кодексе такие статьи, как мошенничество, воровство и так далее. Я согласен. Но мне кажется, что использование имиджа благотворительной организации является, как минимум, отягчающим вину обстоятельством (а может быть даже такого рода действия должны быть включены отдельной статьей в уголовный кодекс).

Такие проблемы, не разрешенные нашим законодательством, возникают очень часто. И здесь важны два аспекта. Во-первых, необходимо устранить стохастику, случайность правоприменения. Во-вторых, важно устранить разрыв между практикой правоприменения и моральными чувствами людей.

Я сошлюсь на пример, который описывал В.Абрамкин. Он рассказывал о трех процессах, когда суды присяжных вынесли намного более мягкие приговоры, чем это сделал бы обычный суд. Причем, это не было каким-то "сопливым либерализмом", а просто суд присяжных обоснованно учел целый ряд смягчающих вину обстоятельств, которые обычный, т. е. профессиональный суд обычно отказывается учитывать.

Далее. Создается ощущение, что суды, в том числе и суды высшей инстанции, в некоторых аспектах работают очень жестко, то есть человек, попавший в судебную систему и ставший судьей, проходит в каком-то смысле жесткую дрессировку, похожую на армейскую. Как именно это происходит - надо изучать, это какой-то сложный и непонятный вопрос. Но, помимо отдельных фактов личной недобросовестности, которые, к сожалению, весьма распространены, судебная система в целом формирует у судей какую-то специфическую психологию, которую мы не понимаем, не понимает общество. Именно этим я и объясняю столь большой разрыв в правоприменени между профессиональными судьями и судами присяжных.

Подводя итоги, я бы сказал так: существуют законы, но существует и пространство для их истолкования, пространство весьма широкое. В рамках этого пространства менталитет судей склонен трактовать законы одним способом, а менталитет населения - другим. И это страшная ситуация, которая во многих случаях ведет к очень тяжелым последствиям, особенно в уголовных процессах. Я, по крайней мере, ставлю эту проблему. И пути ее решения видятся как раз в том, чтобы усилить прецедентообразующую функцию, т. е. по сути законотворческую функцию судов и, в первую очередь, судов присяжных, как-бы редко они ни собирались. И к этому вопросу я еще вернусь.

4.Гражданское право.

Можно доказать следующую теорему: чем более централизованным (или тоталитарным) является государство, тем в большей степени уголовное право превалирует над гражданским. И наоборот, чем общество демократичнее, тем большее число конфликтов возникает не между лицом и государством, а непосредственно между лицами. Конфликты "по горизонтали" начинают превалировать над конфликтами "по вертикали". А это и есть сфера гражданского права.

У нас с тоталитарных времен возник существенный перекос в сторону уголовного права. Простой пример. Скажем, вот то же самое оскорбление, о котором говорилось выше. Сейчас это уголовное преступление. Почему, собственно говоря, оно уголовное? Почему если меня оскорбили, и я подаю в суд и выигрываю процесс, то штраф платится государству, а не мне как потерпевшему?

Я считаю, что в наших условиях сфера действия уголовного права должна быть существенно сужена. И соответственно этому должна быть расширена сфера действия гражданского права. Это положение отчасти исправлено в новом гражданском кодексе, но только отчасти.

Вторая сторона проблемы состоит в том, что между гражданским и уголовным правом не должно возникать "зазоров", когда некое деяние, вообще-то говоря противоправное и резко осуждаемое с точки зрения обычных моральных чувств, вдруг попадает в какую-то нейтральную зону между гражданским и уголовным правом, и оказывается неподсудным не там, ни там.

Приведем пример: понятие оскорбления в уголовном законодательстве и понятие защиты чести и достоинства в гражданском законодательстве. Здесь возникает странный зазор, касающийся слов, которые все-таки неправильно было бы называть неприличными в смысле применения нормы уголовного права (я уже говорил, что это такие слова, как "дурак" или "свинья"). Но в то же время они не могут трактоваться и как сведения, не соответствующие действительности, потому что если кто-то кого-то назвал дураком, то это не подлежит объективной проверке. И получается, что если кого-то назвали дураком (а ведь это может быть сделано и публично, и в печати), то, подав в суд, истец вынужден будет стыковать две вещи - статью о нанесении морального вреда из гражданского кодекса и статью Конституции о защите чести и достоинства, потому что в статье Конституции понятия чести и достоинства сформулированы в общем виде, а в гражданском кодексе содержится презумпция, что порочить честь и достоинство могут только сведения, не соответствующие действительности. И хотя наша Конституция теоретически обладает прямым действием, и в ней есть специальная статья, но заставить суды применять напрямик конституционную норму - дело почти безнадежное. Я отчасти это знаю по своему опыту.

А с другой стороны, существует опасность, что к слову "дурак" будут применять норму уголовного права, причем применять избирательно, по принципу "некоторые животные более равны чем другие".

У меня есть конкретное предложение. Я считаю, что все без исключения приговоры, решения и определения судов должны публиковаться в специальных бюллетенях, издаваемых в регионах. Я понимаю, что это дорого, но это абсолютно необходимо.

5.Конституционное право.

Наше законодательство таково, что в практике правоприменения возникает огромное количество вопросов, относящихся к сфере конституционного права. Эти вопросы никак не решаются.

Пропускная способность Конституционного суда столь мала, что тот огромный поток дел, который объективно должен быть рассмотрен, Конституционный суд пропустить через себя не в состоянии. Кроме того, Конституционный суд предпочитает рассматривать только громкие дела, и тянет их неделями, если не месяцами, а всякую "мелочь", т. е. то, что он действительно должен рассматривать, оставляет без рассмотрения, мотивируя это своей перегруженностью.

Я считаю крайне необходимым создать механизм гарантированного рассмотрения дел, связанных с применением конституционного права, с соответствующей коррекцией либо законодательства, либо практики правоприменения, включая и постановления Верховного суда России, и даже сам текст Конституции.

Одним мз вариантов решения этой проблемы я вижу создание сети региональных судов. Предлагается двухуровневая система конституционных судов с тем, чтобы в каждом регионе был свой конституционный суд, а конституционный суд России выполнял бы функцию суда второй инстанции.

Второй вариант - попытаться заставить обычные суды рассматривать вопросы конституционного права. Одновременно в Законе о Конституционном суде необходимо отменить положение о том, что Конституционный суд вправе отказаться от рассмотрения какого-либо дела в случае, если сочтет это нецелесообразным. Сейчас Конституционный суд вправе не выдвигать никаких мотивировок, а просто заявить, что рассмотрение данного вопроса нецелесообразно. Получается интересная ситуация: некая юридическая проблема или коллизия относится к сфере действия конституционного права, но суд вправе по своему произволу ее не рассматривать. На мой взгляд, в законе о Конституционном суде следует записать: "суд вправе отказать в рассмотрении дела только по мотиву отсутствия в нем нарушения Конституции или коллизии конституционного права."

Хотелось бы привести некоторые примеры вопросов, которые подлежат ведению конституционного суда. Наше законодательство, а именно, гражданский кодекс, уголовный кодекс и закон о судопроизводстве, грубейшим образом нарушают, с моей точки зрения, статью конституции, запрещающую дискриминацию. В гражданском законодательстве есть понятие представитель, то есть сторона имеет право вести процесс либо лично, либо через представителя. В уголовном законодательстве есть понятие защитник со сходными формулировками. При этом в гражданском праве записано, что представителями в суде могут быть адвокаты, некоторые другие категории и, кроме того, "лица, допущенные судом к участию в процессе".

Таким образом получается, что если в суде представителем одной стороны является адвокат, а представителем другой стороны просто, как выражается наш закон, лицо, то есть любой человек, не являюшийся членом коллегии адвокатов, то адвокат предъявляет суду доверенность и автоматически становится участником процесса, а вот так называемые "другие лица" должны испросить у суда разрешения. И теоретически суд вправе отказать, причем закон не оговаривает каких-либо оснований, по которым суд может осуществить такой отказ. То есть суд не обязан мотивировать свой отказ. Получается, что адвокаты приобретают некий особый статус, поскольку они выделены в законе отдельной строкой. Похожая вещь существует и в уголовном законодательстве, и именно в уголовных делах это положение приносит максимальный вред.

Наконец, в законе о судопроизводстве есть любопытный факт, говорящий о том, что даже в гражданских процессах адвокаты имеют право задавать вопросы сидя, а все прочие лица, задавая вопросы противоположной стороне, должны вставать. То есть адвокат, являющийся всего лишь стороной в процессе, приравнен в этом случае к должностным лицам, к прокурору и к судьям. С моей точки зрения это положение нарушает конституционное право, т. е. принцип равенства граждан, и принцип недопущения дискриминации по любым признакам, включая и принадлежность к профессии.

В данном случае мы имеем типичную дискриминацию по признаку принадлежности к профессии. Кроме того, нарушается гражданское процессуальное право - принцип равенства сторон. Получается, что та сторона, которая наняла адвоката, имеет, ну пусть символические, но привилегии, причем закрепленные законом привилегии.

Еще одна проблема. В Конституции имеется статья, в которой перечисляется то, что относится к совместному ведению федерального и местного уровней. В ней сказано, что к совместному ведению федеральных и местных властей относится в том числе и адвокатура. Я уверен, что в данном случае не государство настаивает на контроле над адвокатурой. Я думаю, что мы имеем совершенно обратную ситуацию, т.е. адвокаты сами не хотят уходить из-под контроля государства, или, так сказать, из-под его ведения. Кто-то из адвокатов, с моей точки зрения, просто злонамеренно вписал слово "адвокатура" в соответствующее место закона. И теперь адвокатуру нельзя организовать иначе, как по региональному принципу. Возникает вопрос: адвокатура - это государственная деятельность или нет? Адвокаты считают, что нет, адвокатура не является государственной деятельностью. Но тогда государство не может ею ведать. Как может государство ведать негосударственной деятельностью? Мне очень хочется поставить этот вопрос перед конституционным судом.

6.Проблема борьбы с собственными интересами суда.

У суда есть свои собственные интересы. Причем, подчеркиваю, речь не идет о взятках. Я говорю об интересах суда как ведомства. Сегодня явственно различимый ведомственный интерес суда состоит в том, чтобы минимизировать число проходящих через него дел. Может быть, это стремление отчасти обосновано тем, что мощность судов ограничена. Но, в конце концов, это не может являться оправданием того, что судьи буквально отпихиваются от рассмотрения дел.

Кроме того, суды стремятся максимально упростить прохождение дел, подогнав любое сложное дело под какую-то шаблонную рубрику и, благодаря этому, рассмотрев его за один день. А в каких-то случаях просто отказываясь его рассматривать. Последнее касается гражданского права.

Любопытный факт. По имеющимся у меня сведениям, размер госпошлины при имущественных исках увеличен с 6 процентов до 15 процентов от суммы иска, что для многих людей нереально. Это еще одна проблема, которую я назвал бы так: проблема доступа к правосудию.

Например, передо мной в очереди в канцелярию суда стояла женщина, у которой обвалился потолок из-за аварии. Ответственность за эту аварию несет ЖЭК, и ЖЭК этого не отрицает. Стоимость ремонта около 20 миллионов рублей. У этой женщины просто нет денег на то, чтобы оплатить такую госпошлину. И поэтому, скорее всего, она предпочтет жить в квартире с обвалившися потолком, чем идти на риск и пытаться судиться.

Одной из центральных проблем сегодняшнего правосудия, как мне представляется, является то, что на судью нельзя пожаловаться. Вернее, пожаловаться можно, но в суде, как и в любом ведомстве, существует некий корпоративный дух.

Такой же корпоративный дух существует, скажем, у врачей, которые всегда защищают друг друга, даже в тех случаях, когда халатность одного из них привела к трагическим последствиям. К примеру, в Америке, в одной из клиник погиб ребенок, которому неправильно дали наркоз. Телевизионный комментатор сказал, что по данному факту, вероятно, будет суд, если удастся преодолеть сопротивление врачебного лобби. Этим примером я иллюстрирую, что существуют некие группы давления, которые способны блокировать применение права.

И вот таким лобби является и сама судебная система. Это, в частности, проявляется в том, что суды второй инстанции крайне редко пересматривают решения судов первой инстанции. Я бы сказал - недопустимо редко. И если получается так, что вся судебная система, от низшего и до высшего уровня сработала недобросовестно, а таких фактов сколько угодно, то возникает вопрос: куда бежать? Мне бы хотелось внести следующее предложение. Я считаю, что каждый человек должен иметь возможность, не согласившись с решениями обычного суда, в том числе и в гражданских делах, и пусть даже и в самых пустяковых делах, требовать, хотя бы за свои деньги, созыва суда присяжных.

Сегодня судебная система и практика правоприменения настолько оторваны от общественного сознания, что люди, буквально во всех делах, включая и гражданские, безусловно, предпочли бы иметь дело с судом присяжных, а не с профессиональными судьями. Но суд присяжных дорог. Сейчас право требовать суда присяжных установлено только при особо тяжких преступлениях, за которые могут последовать самые суровые наказания. Возможно, в будущем эта планка будет опускаться. Но все равно невозможно все дела рассматривать в суде присяжных. Поэтому необходимо бороться с недобросовестностью судей, с уклонением от рассмотрения дел, этакой "спихотехникой".

Но тем не менее, я повторяю, что каждый человек должен обладать некоторым экстренным правом, крайней возможностью потребовать суда присяжных по любому делу, но за свой счет. Предположим, что в некотором, пусть даже и ерундовом, деле человек чувствует себя настолько правым, что готов поставить на карту, скажем, крупную сумму денег, пусть даже заложив квартиру. Нельзя такого права у человека отобрать. Разумеется, происходить это должно на основе самоокупаемости, т.е. государство не должно с этого никакого дохода получать.

Еще один механизм контроля над профессиональным судом может состоять в следующем. Если решение профессионального суда отменяется судом присяжных, то последний должен иметь право наложить на судью соответствующее взыскание. Начиная, скажем, просто с предупреждения, и кончая освобождением от должности, и даже вплоть до возбуждении уголовного дела против судьи.

Напоследок мне хотелось бы вернуться к вышесказанному и повторить, что проблему рассмотрения прецедентообразующих дел я считаю ключевой для реформы судебной системы. К сожалению, этот тезис встречает сильное сопротивление, в частности, потому, что в ВУЗах студентов-юристов учат прямо противоположному. Но без этого мы никуда не сдвинемся.

Сейчас правозащитники с огромным трудом добиваются справедливого рассмотрения дел. Но все эти усилия тратятся и будут тратиться впустую до тех пор, пока не будет создан механизм закрепления этих побед, т.е. механизм образования прецедентов. Только в этом случае каждая победа имеет смысл.