27 август 2020
Либертариум Либертариум

Либеральная экономическая реформа в России: возможна ли вторая попытка?

В соавторстве с И.Хакамадой
аннотация

Оценку экономической реформы 1992 г. в России можно производить по разным критериям. В настоящей статье речь пойдет об успехе или неудаче, а о самом характере реформы и перспективах ее продолжения. Е. Гайдар, с чьим именем связывают ее начало, едва ли имеет право сетовать на превратности судьбы. Он ушел ровно тогда и так, когда и как собирался уйти. В одном из телеинтервью в начале своего вице-премьерства он назвал оптимальное время своей отставки -- конец 1992 г. и причину -- отклонение парламентом представленного правительством проекта бюджета на 1993 г. Все произошло почти в полном соответствии с пожеланиями: отставка 14 декабря 1992 г. по причине несогласия Съезда с экономической политикой правительства.

Точность предсказания собственного ухода в очередной раз характеризует высокий профессионализм Гайдара и его недюжинную способность к прогнозу в сложнейшей экономической и социально-политической обстановке в современная России. И было бы очень странным поэтому, если бы результаты деятельности возглавляемой им "команды реформ" (а следовательно, и весь ход реформ в 1992 г.) допускали возможность однозначной оценки.

На наш взгляд, любая крайняя оценка -- "полный провал" или "все в порядке и идет, как и было задумано" -- не более, чем политические штампы. Для того, чтобы разобраться всерьез, нужны, по-видимому, достаточно сложные теоретические построения. И в качестве первого шага необходимо сказать о различии между понятием "рыночной" и "либеральной" реформы.

Рыночная реформа в точном смысле слова означает ничто иное как формирование для экономических агентов рыночных правил игры и создание условий, при которых они вынуждены играть по этим правилам. В этом смысле можно считать, что рыночные реформы в 1992 г. в России были в основном осуществлены, и их следует оценить как успешные. Основной результат достигнут -- в России невозможна реставрация государственной экономики иначе, как средствами "красного террора". При любом другом варианте восстановление и развитие экономики будет отныне происходить только на рыночной основе.

Но Гайдар провозглашал больше. Он заявлял, что стремится, а, может быть, и действительно стремился, осуществить либеральную рыночную реформу. А это предполагает значительно больше, чем только формальное установление и даже реальное поддержание рыночных правил игры.

Мы не будем пытаться дать исчерпывающее определение либеральном рыночном реформы. Такая попытка противоречила бы одному из базовых, на наш взгляд, принципов либерализма -- "антиконструктивности", то есть убежденности в бесперспективности и разрушительности попыток реализации любых сложных проектных решении, обязательных для кого-либо, кроме самого проектировщика. Обращенный на теорию, этот принцип предписывает, в частности, воздерживаться от построения законченных исчерпывающих определении.

Однако, на наш взгляд в понятие либеральной реформы, несомненно, входит безусловным отказ государства от:

  • закрепления за собой сколько-нибудь значимой собственности;
  • прямых хозяйственных функций;
  • обязательств по сохранению любых хозяйственных единиц;
  • обязательств по поддержанию любых вертикальных иерархических отношении между экономическими агентами;
  • любых попыток выстраивания приоритетов, выборочной поддержки или, напротив, блокирования отдельных отраслей, предприятии, видов деятельности.

Кроме того, сюда же входит максимальное уважение к так называемому обычному или неписанному праву, к системе нефиксируемых, но общепризнанных взаимных обязательств между людьми и организациями. Либеральная реформа предполагает не отмену, а, при необходимости, только изменение формы и кодификацию этих обязательств.

Если согласиться с вышесказанным, то в зависимости от позиции можно с примерно одинаковой степенью аргументированности утверждать, что либеральные реформы в России либо не начинались, либо провалились. Нам представляется, что попытка осуществления либерального варианта рыночных реформ в начале 1992 г. все же предпринималась, хотя и достаточно быстро прекратилась.

Считать, что такая попытка была, позволяет прежде всего проведенная в самом начале реформ либерализация цен. Это действительно решительный шаг, но, как отмечает Б.Львин, строго говоря, "он означает лишь прекращение обязательств продавцов перед органами контроля и утверждения цен". И, добавим, формальное прекращение обязательств государства обеспечить доступность продуктов первой необходимости для всех граждан (фактически это обязательство ликвидировал задолго до 2 января 1992 г. экономический механизм, именуемый дефицитом). За либерализацией цен последовали другие шаги в том же направлении: президентский указ о свободе торговли, меморандум правительства Международному валютному фонду, заявления о намерении отдать гражданам подавляющую долю государственной собственности путем приватизации.

Но этим собственно либеральная политика правительства и ограничилась. И слишком многое в его деятельности осталось неизменным.

Во-первых, не было предпринято ничего, что показывало бы директорскому корпусу и трудовым коллективам, что судьбы предприятий и их собственные реально зависят от их успеха на рынке. (Ни одного показательного банкротства, хотя грозный указ Президента появился уже в мае, так что на Верховный Совет, не принимавший соответствующего закона, пенять нечего). В результате осталась неизменной система социальных ролей и ролевых ожидании, сложившаяся на протяжении последних десятилетий: весь смысл работы предприятия и его администрации -- коллективное благополучие занятых на нем, весь смысл работы управленческой вертикали (за исключением кучки "умников" на самом верху) -- благополучие подведомственного предприятия.

Уже во II квартале эта система социальных ролей и ожиданий воплотилась в индивидуальном и групповом поведении всех субъектов, связанных с государственным сектором. Директора, явно или неявно договорившись друг с другом, осуществляли поставки продукции вне зависимости от ее оплаты, поднимали цены вне зависимости от спроса, повышали зарплату вне зависимости от возможности ее выплатить. Профсоюзы (и новые, и старые) потребовали и добились экономически необоснованного повышения зарплаты в обмен на старые политические услуги, лояльность и сохранение социального мира. В обоих случаях Президент и правительство проявили сверхвысокую уступчивость.

Результат -- кризис неплатежей и кризис наличности. И вместо нормального рыночного решения проблемы введения вексельного обращения (наконец-то ставящего промышленность в естественную для нормальной экономики зависимость от финансовых рынков), вполне плановое -- взаимозачет долгов (сделавшийся затем столь же регулярным, как и кризис неплатежей).

Во-вторых, не уменьшились, а скорее всего увеличились масштабы перераспределения через централизованные каналы создаваемого в стране богатства. В частности, по оценкам ряда экономистов, в 1992 г. отношение госбюджета к валовому национальному продукту выросло по сравнению с годами плановой экономики. Изменились лишь формы перераспределительной деятельности. Власти (и правительство, и ВС, и Центробанк) стали вместо цемента и проката раздавать деньги. По точному замечанию В.Найшуля, "подчиняясь групповым экономическим и политическим давлениям, руководствуясь собственными соображениями о полезности тех или иных производств, а на нижних уровнях власти -- интересами собственных карманов, правительство стало пользоваться финансовым рычагом, а также всевозможными льготами, лицензиями и т.п. с той же самой и даже с еще большой непринужденностью, с какой прежде брежневские центральные органы распределяли физические ресурсы. В результате у общества не возникла и не могла возникнуть мысль о жесткости, но справедливости новых отношении, о в чем-то неудобном, но строгом порядке". Еще более резок Г.Сапов: "Если проанализировать решения гайдаровского правительства, мы найдем там лишь малую толику актов, которые можно назвать рыночными. Все остальное без труда узнается -- выделить, предусмотреть, закрепить".

В-третьих, правительство не отказалось от старом российской традиции все ценное брать в казну. Снова процитирую выступление Г.Сапова на конференции "Россия: есть ли у либерализма шанс?": "Похоже, это государство стремительно уменьшается, исчезает. Но, если приглядеться повнимательней, обнаруживается, что быстрее всего исчезает как раз то, что и является сутью государственности, что собственно и называется государственной системой, гарантирующем людям права просто в силу их гражданства -- законы, нормы, регулятивы.

Все же, что связано со сверхприбылью (внешняя торговля), либо с монопольными рентами (ТЭК), все, что образует основу любых доходных активов (валюта, драгметаллы, земля) -- наоборот, привлекает государство, и оно, исчезая из пространства регулятивов, всеми силами стремится не сдать своих позиции в этих зонах, сохраниться в них на новом основе, но так же всерьез и надолго. Кажется, что власти скорее согласятся приватизировать Верховный суд, чем отказаться от выдачи экспортных квот и лицензии".

В-четвертых, правительство не отказалось от попыток социального конструирования, а продолжало их с упорством, достойным лучшего применения. Исходя из либеральных принципов, следовало бы предоставить максимальную свободу и создать наилучшие условия для организационной перекомпоновки хозяйственных и технологических единиц -- разделения, слияния, ассоциирования, формирования систем участия и т.д. Причем неважно по чьем инициативе это происходит, лишь бы не было протестов от тех, кого реально затрагивает данный процесс.

Вместо этого процессы спонтанного организационно-экономического переструктурирования были либо административно запрещены, либо на них были наложены жесточайшие ограничения. Наиболее известные и очевидные примеры запрет на выделение структурных подразделении при акционировании госпредприятий и созданный Госкомимуществом Типовой устав АО, шаг в сторону от которого рассматривается как побег. Право же на ликвидацию старых хозяйственных организации и на создание новых правительство оставило себе и использовало его весьма активно и прямолинейна.

По-видимому, конструктивистской идеологией Гайдара и его команды, отсутствием для них ценности обычного права определялось и отношение к независимому предпринимательству. Их позиция была простой и открытой: большая часть существующих российских предпринимателей - посредники и спекулянты. Они формируют новую систему хозяйственных связей в России, но делают это медленно, неумело, неоптимально. Поэтому хозяйственными связями займемся мы сами, субъектов рынка будем растить из промышленного директората, а биржевики, торговцы, частные банкиры пусть себе болтаются на задворках. В результате первое посткоммунистическое правительство России оказалось более враждебным по отношению к национальному бизнесу, чем последнее коммунистическое.

Старую хозяйственную номенклатуру, напротив, считали важнейшим национальным достоянием и стремились максимально использовать ее бесценный старый опыт в новых условиях. Напомним, что Барчук и Геращенко были назначены по личном инициативе Гайдара.

И наконец, пятое. Общеизвестно, что в последние десятилетия своего существования советская экономика вовсе не была централизованно планируемся. Центральные экономические и так называемые директивные органы были просто ареной столкновений между лоббистами различных интересов: отраслевых, территориальных, криминальных и т.д. И решения центральных органов были просто равнодействующими этих интересов. Поэтому совершенно естественно то, с каком легкостью родилась и с какой радостью была подхвачена идея, что первое посткоммунистическое правительство России является и первым "антилоббистским" правительством.

Казалось бы, для такого мнения есть все основания. Команда реформ обещала действовать исключительно методами макроэкономического регулирования, а главное, новые вице-премьеры и министры по своей предыдущей деятельности не были связаны со старой хозяйственной элитой.

Но вот факты, собранные в весьма содержательной статье "Правительство реформ у дотационного корыта" ("МН", 18.04.1993), автор которой С.Павленко -- авторитетный и обычно хорошо информированный специалист. В 1992 г. исполнительная власть издала около 300 нормативных актов о предоставлении разного рода льгот (27% в первом квартале, 26% -- во втором, 23% -- в третьем, 24% -- в четвертом). На АПК пришлось около 10% преференциальных постановлений, ТЭК -- 12%, отдельные регионы (территории) -- 15%, на отдельные предприятия -- 25%. Льготы делятся на три группы: выделение материальных ресурсов, выделение финансовых ресурсов (в том числе сокращение налогов, пошлин и т.д.), передача особых, эксклюзивных прав (в основном квот и лицензий на экспорт). И вывод: "На протяжении всего 1992 г. российское правительство вело себя так, будто оно находилось в предвыборной ситуации. Причем в предвыборной ситуации специфически российского толка -- когда надо заручиться поддержкой не больших групп электората, а тех, кого у нас принято называть "субъектами реальном структуры власти" (крупного директората, аграрных и нефтяных генералов, главных администраторов регионов и так называемых "республик в составе федерации)".

Все сказанное выше не является критикой в обычном смысле этого слова (то есть мы не формулировали утверждении типа "плохо, что правительство делало то-то, оно должно было делать то-то"). Это лишь констатация несоответствия действий правительства некоторой сумме теоретических представлений и конструкции, именуемых экономическим либерализмом. Считая эти представления и конструкции наиболее приемлемыми инструментами для проведения реформ в современной России, мы, естественно, сожалеем, что правительство от них далеко отступило. Но вместе с тем отдаем себе отчет, что адекватная оценка преобразований такой глубины, какие сейчас происходят в нашей стране, вообще невозможна с позиции одной идеологической или теоретической схемы, сколь бы привлекательной она ни казалась.

Кроме того, правительство было далеко не свободно в выборе своих действий. Реальным курс реформ формировался под мощным деформирующим воздействием влиятельных экономических и политических сил - директорского корпуса, военно-промышленного и аграрного лобби, государственной бюрократии, Центробанка. (Отметим также наращивание на протяжении всего 1992 г. ресурсов политической оппозиции правительству и Президенту и усиливающуюся конфронтацию между исполнительной и законодательной властью.)

Но активным реформаторским началом было все-таки правительство, а точнее, команда Гайдара в нем, и именно ее действия привели к превращению первоначально задуманного либерального варианта рыночной реформы в директорско-номенклатурный.

С учетом этого обстоятельства происшедшая смена правительства -- не только персоналий, но и характера -- представляется совершенно естественной. Правительство реформ трансформировалось в правительства представительства реальных интересов, и его нынешним состав точно отражает сложившееся соотношение сил основных хозяйственных элит современной России.

Хорошо известно, что в российской промышленности, да и в целом в экономике, существуют всего два относительно передовых, конкурентоспособных, консолидированных и управляемых комплекса -- ТЭК и ВПК. Роль ТЭК в последние годы значительно возросла (поскольку технологически он более современен и приносит основную часть валюты в казну), ВПК все еще остается "государством в государстве".

Точно так же выглядят группы их представителен в правительстве. ТЭК -- В.Черномырдин, В.Квасов (руководитель аппарата правительства), Ю.Шафраник (министр топлива и энергетики); ВПК -- И.Шурчков (комитет по промышленной политике), В.Глухих (комитет по оборонным отраслям), В.Михаилов (Минатом) плюс С.Глазьев (министр внешнеэкономических связей) и А.Кокошин (первый замминистра обороны, отвечающий за военные закупки). Последние двое -- выходцы из академической науки и защищают интересы ВПК, исходя из собственных теоретических представлений. Получил своего представителя на высшем уровне в правительстве -- вице-премьера А.Заверюху -- и аграрно-промышленный сектор.

Значительная часть команды реформ при этом осталась на месте, к нем даже были добавлены Б.Федоров и С.Алексашенко. Но все они оказались в чисто обслуживающем позиции (невольно вспоминается термин из старых времен -- "буржуазные спецы").

Итак, то, что осуществил Гайдар, -- это номенклатурно-директорский вариант реформы, но все-таки рыночной реформы. Пусть в крайне искривленном экономическом и социальном пространстве, но рынок все-таки возник. Гайдар потерпел поражение как либерал и победил как строитель рынка в России. И, может быть, неудача либерального варианта рыночной реформы оказалась неизбежной платой за реальный запуск рыночных механизмов. А, возможно, напротив: либеральный вариант был вполне реализуем, и отказ от него многократно увеличил цену, которую придется заплатить за реформы.

Что дает основания утверждать, что рыночная реформа состоялась? Прежде всего то, что и промышленность, и население в целом приняли рыночные правила игры, адаптировались к ним, научились -- или по крайнем мере учатся -- мыслить о собственном бытии (а также формулировать свои требования, претензии, надежды) в рыночных терминах. Особенно показательно, насколько рациональным оказалось потребительское поведение в условиях сверхвысокой инфляции. Даже социально слабые и наиболее традиционалистские группы населения (в первую очередь пенсионеры и военнослужащие) обнаружили достаточно высокую приспособляемость к новым условиям жизни.

Еще более важным представляется то, что экономически наиболее перспективные и (или) влиятельные группы российского общества приняли рынок и рыночные модели поведения не как навязанную необходимость, но як норму, связывая с ними свое будущее. По данным выборочных социологических обследовании, большинство мужчин молодых трудоспособных возрастов в той или ином форме заняты в негосударственном секторе. В целом работа в негосударственном секторе, которая совсем недавно оценивалась, как признак низкого социального статуса, стала пользоваться высоким престижем, особенно среди молодежи.

Большинство руководителей государственных предприятии одновременно в тон или иной форме являются руководителями различных негосударственных коммерческих структур. Основной предмет их административного торга с государством на сегодня (на лето 1993 г.) -- даже не кредиты, квоты и цены, а наиболее выгодные схемы приватизации своих предприятия. Mожно утверждать, что "промышленные генералы" еще существуют, но "красных директоров" уже нет.

Характерным и во многом символичным является тот факт, что даже наиболее консервативная оппозиция настаивает сейчас не на прекращении приватизации и возврате предприятий в госсобственность, а на так называемом "четвертом варианте" приватизации.

Основное сопротивление реформам исходит не от массовых социальных групп и наиболее динамичной части прежней элиты, а от теряющей почву под ногами традиционной бюрократии и связанных с нею политических и интеллектуальных групп. Этот факт пока еще очевиден не для всех, не получил достойного освещения в СМИ и не оценен должным образом. Между тем он, может быть, является решающим.

Стоит остановиться на одном частном, но крайне важном моменте -- на ваучерном механизме приватизации. Бумажный ваучер -технически самым неудобным инструмент. Гораздо проще было бы использовать механизм личных приватизационных вкладов, закрепленный в Законе о приватизации. И правительству пришлось выслушать по этому поводу много критики со стороны и профессиональных экономистов, и представителен бизнеса. Не оставались в стороне и авторы данной статьи.

Но надо признаться, правительство оказалось в этом вопросе правым. Именно бумажному ваучеру мы обязаны существенным изменением в массовом восприятии государственной собственности. Возникла психологическая связь, пусть пока еще недостаточно сильная, населения с приватизируемой госсобственностью. Тем самым удалось расширить социальную и психологическую базу приватизации. Социальная провокация под названием "ваучер" удалась!

Можно, конечно, говорить о провале политики реформ, ссылаясь на глубину падения производства и отсутствие признаков его прекращения. Однако такая аргументация представляется нам некорректной. Если обратиться к опыту стран Восточной Европы, то легко увидеть, что паже в наиболее благополучных из них (Венгрия, Чехословакия) кризис переходного периода длился несколько лет. А ведь структура хозяйства в России (соотношение между различными отраслями, между крупными и мелкими предприятиями, моноотраслевая специализация многих регионов, беспрецедентная степень милитаризации) значительно менее благоприятна для рыночной трансформации. (Один из самых авторитетных российских экономистов, Ю.В.Яременко, даже утверждает: существуют количественно измеряемые структурные характеристики хозяйства, при которых оно в принципе не приемлет рыночных способов управления, и нынешняя структура российской экономики именно такова).

Кроме того, по-видимому, официальная статистика дает все же слишком пессимистические оценки уровня реальная экономической перестройки. Мы, конечно, же далеки от позиции А.Мурашева, который, ссылаясь на свои вертолетные наблюдения за индивидуально-жилищным строительством в Московской области, а также на уровень валютных доходов милиционеров, стоящих в центре Москвы, утверждает, что, может быть, и кризиса никакого нет. Но все же, на наш взгляд, деятельность частного сектора нынешней статистикой явно недооценивается (при том, что и частный сектор, и статистика одинаково виноваты в этом).

Общий вывод из предыдущего анализа, по нашему мнению, можно сформулировать так: попытка либеральных экономических реформ в России, предпринятая в начале 1992 г., не удалась, но есть основания считать, что эта неудача -- неизбежная плата за реальный запуск рыночных механизмов. Возможно ли повторение попытки осуществления полномасштабной либеральной рыночной реформы при нынешнем, т.е. сложившемся к середине 1993 г., состоянии российской экономики и можно ли рассчитывать на ее успех? На наш взгляд, и то, и другое вполне реально.

Конечно, существуют достаточно серьезные противодействующие обстоятельства. Это наличие правительства, представляющего все организованные группы реальных интересов и достаточно точно отражающего соотношение сил между ними; существование влиятельных групп в промышленности и сельском хозяйстве, все еще возлагающих основные надежды на госбюджет: сознательное нагнетание политической напряженности и Президентом, и Парламентом; перманентная предвыборная ситуация. Отмеченные факторы делают возможным сохранение нынешнего положения: рынок госпредприятии, деформированный гипертрофированными масштабами перераспределения ресурсов и другими формами государственного регулирования, вялотекущая приватизация, частный бизнес, загнанный на периферию хозяйственной жизни.

Но все же, как представляется, механизмы, работающие на либеральный вариант, мощнее. Частная собственность и экономическая свобода больше никого не пугают, напротив, становятся все более привлекательными для подавляющего большинства населения. С другой стороны, государство как экономический агент, кажется, окончательно дискредитировало себя, демонстрируя свою неспособность выполнить обещания по поддержанию производства и сохранению занятости, и все сильнее раскручивая инфляционную спираль. Вообще страх перед безработицей отошел и, судя по всему, будет отходить все дальше на второй план по сравнению с угрозой гиперинфляции, порождаемой и в реальности, и в общественном сознании политикой государства. (Массового закрытия предприятии нет и не предвидится, каждый лично надеется, что его не уволят, а гиперинфляция наверняка всех разорит.)

Главное, по-видимому, состоит в том, что все перспективные элиты не только научились жить в условиях рынка, но и связывают с ним свое будущее. Характерный факт: попытка Гайдара осенью 1992 г. укрепить политическую базу своего курса за счет апелляции к директорам крупнейших государственных предприятии, оказалась неудачной (им был уже нужен рынок, но еще не либеральным), а в начале 1993 г. те же люди избирают его Президентом Ассоциации частных и приватизированных предприятии. Подобные изменения характерны для настроении широких слоев общества.

Все это на наш взгляд, свидетельствует о том, что в середине 1993 г. сложились гораздо лучшие объективные условия для осуществления либеральной реформы, чем в конце 1991 г. Что же касается субъективного фактора, то в России никогда не было недостатка в претендентах на роль выразителя общенародных интересов.

[email protected] Московский Либертариум, 1994-2020