A.S.Ahieser. The Specifics of Russian Historical Way (Russian) - Библиотечка Либертариума

СПЕЦИФИКА ИСТОРИЧЕСКОГО ПУТИ РОССИИ

Специфика исторического пути России уже давно является предметом ожесточенных споров. Они часто далеки от диалога знания и незнания, дискуссий ученых между собой. С самого начала проблема самобытности приняла характер острейших столкновений по поводу путей России, по поводу ответа на вопрос, что это за страна среди других стран и народов. Поэтому споры приобрели острейший политический характер. При обсуждении проблемы самобытности слишком часто господствуют эмоции, мифология берет верх над научным подходом. Даже сам выбор проблемы самобытности для исследователя чреват тем, что его "запишут" либо в число сторонников реформ, исходящих из отсутствия, малой значимости самобытности страны, либо отнесут к ее противникам, которые противостоят этим проектам, ссылаясь на "особую стать" России.

Тем не менее наука собрала для решения проблемы самобытности исторического пути России значительный материал, хотя масштабы ее изучения и определенная узость самой постановки проблемы не идет ни в какое сравнение с ее значением в жизни общества.

1. Самобытность и специфика российской истории

Исключительно большое значение проблемы самобытности в культуре России объясняется тем, что ее возникновение было формой попытки ответить на вопрос о специфике России, русской культуры, народа среди других народов и культур и одновременно попыткой самоопределения места и роли интеллигенции в обществе, попыткой погружения интеллигенции в стихию народного духа. Славянофил К. Аксаков писал: "народности [...] самобытного воззрения и недостает нашей умственной деятельности"(1). Эта идея включала "сознание нравственной и умственной независимости...", надежду на то, что она "освободит и воздвигнет наше самостоятельное народное русское воззрение, и тогда только начнется самобытный, наш общечеловеческий подвиг, подвиг, невозможный без силы народности" (2). Это был шаг на пути углубления диалога между духовной элитой и народом, социокультурными группами. И действительно, славянофилы превратили народную культуру в неотъемлемый фактор движения мысли духовной элиты, интеллигенции, власти.

Тем самым открывался путь для дискуссий, для столкновений по поводу содержания этой самобытности Конкретное понимание народной культуры получало у интеллигенции различные интерпретации, от преклонения перед ее реальным или мнимым содержанием до попыток изобразить ее в лице фантастических гибридов, сочетающих стремление к всечеловечности, к вселенскому духу с проповедью изуверского национализма, отрицанием за Западом права называться христианским миром(3) и т. д. Эклектические представления о самобытности служили основой для различного рода столь же мало обоснованных интерпретаций истории России, например, для представлений о том, что Россия, начиная с реформ Петра I, потеряла свою самобытность, что она шла с тех пор не по настоящему пути и т. д. Не касаясь содержательного анализа такого рода представлений, следует лишь обратить внимание на то, что они характеризуются слабым интересом к своим собственным научным основаниям и повышенными личными пристрастиями. Противоборствующие стороны всегда опирались на мифологические представления о самобытности, на общие или противоположные иллюзии.

Сегодня в условиях жестокого кризиса перед лицом неспособности овладеть ситуацией наблюдаются массовые (главным образом в газетах) обращения к проблеме самобытности разного характера: "это возможно только у нас", "неудачи реформ объясняются тем, что не учитывается своеобразие России", говорят также о "пресловутой самобытности" и т. д. Наука практически не включается своим арсеналом в обсуждение этой проблемы, оставляя ее решение расхожим мифам. В этой ситуации в основу проектирования реформ неизбежно кладется иллюзорное, несбалансированное представление о мотивах социально значимых поступков людей, о механизмах изменений в обществе.

Назрел переход от мифологического этапа обсуждения, исторически связанного с представлением о "самобытности", к научному исследованию этой проблемы. При этом целесообразно перейти к понятию специфики. Оно встроено в современный научный язык и вполне отражает суть проблемы. Его применение не может носить механический характер. В каждом конкретном случае содержательное определение специфики должно включать установление ее меры, ракурса, уровня абстракции. В этом поиске необходимо избежать опасности слишком абстрактного подхода, например, совпадающего с поисками отличия человека от дочеловеческих форм жизни, специфики человека среди биологических видов. Но при этом необходимо избежать и слишком конкретного подхода, то есть он не может сводиться к специфике одежды, языка, антропологических черт и т. д. Гигантская страна осмысляла свою специфику, сравнивая себя с целыми континентами. Очевидно, нужен поиск меры абстракции этого подхода, уровня обобщения, адекватного поставленной задаче. Поиск специфики народа и общества должен вестись на том уровне, где в истории возникают существенные в масштабе мирового исторического процесса различия между странами и народами, между масштабными периодами самой истории. Для этого нужно в мировой истории выявить максимально обобщенные, максимально значимые качественные сдвиги, необходимо сделать шаг в конкретизации абстрактного понимания мировой истории, то есть перейти на уровень цивилизаций, к изменениям, достигающим цивилизационного масштаба. Этот подход требует особой типологии цивилизаций, то есть выявления максимально обобщенных фаз, элементов, сторон мирового исторического процесса.

Под цивилизацией понимается основная, максимально обобщенная типологическая единица классификации стран и народов, которая фиксирует наиболее существенное их отличие между собой и одновременно объединяет их на основе представления о единстве человеческой истории. В основе типологии цивилизаций должно лежать достаточное основание, обоснованный принцип. Я рассматриваю цивилизации как особые проявления всемирно-исторического процесса, единого и одновременно расчлененного человечества, истории, постоянно порождающей различия в качестве своих этапов и форм. Без такой конкретизации истории само представление о ней, о ее единстве теряет реальное содержание процесса, который накапливает историческое разнообразие, самую возможность формирования специфики стран и народов(4).

Для различения типов цивилизаций необходимо нащупать некоторый тип качественных переломов истории. Их можно обнаружить в развитии воспроизводства, то есть массовой антиэнтропийной деятельности, направленной в конечном итоге на воспроизводство культуры, всей системы отношений, личности, самого воспроизводства. Оно включает постоянное воспроизводство ценностей, прежде всего ценности самого воспроизводства. Переход от одной цивилизации к другой характеризуется массовым качественным сдвигом в ценности воспроизводственного процесса, в отношениях людей к своей собственной воспроизводственной деятельности, к самим себе. Я говорю о коренных сдвигах в ценностной ориентации миллионов людей, обеспечивающих сохранение и развитие жизненно важных параметров общества. Анализ коренного сдвига в этой сфере позволяет выявить в истории человечества две основных цивилизации: традиционную и либеральную.

Первая характеризуется господством массовой ориентации на воспроизводство исторически сложившихся форм жизни, стремлением подчинить принятие решений во всем обществе задаче удержать, сохранить исторически сложившийся уровень эффективности (включая хозяйственную) воспроизводства. Либеральная цивилизация возникла в результате усиления внутренних противоречий исторически предшествующей ей традиционной цивилизации, в результате исчерпанности возможности на ее основе отвечать на вызов истории. Господствующая форма воспроизводства либеральной цивилизации характеризуется стремлением нацеливать массовые решения на повышение своей собственной эффективности, на обеспечение конструктивного развития, на превращение развития культуры, социальных отношений, личности в высшую ценность. Здесь, следовательно, имеет место коренной сдвиг в массовых ценностях, в изменении на этой основе вырабатываемых человеком определяющих решений, смыслов. Развитие рефлексии, то есть идеальной и одновременно практической способности субъекта превращать себя в предмет познания и совершенствования, становится здесь самоцелью. Главным выражением этого процесса является возрастающая ценность личности, ее значимости как субъекта истории, ее способности выносить решения, формировать смыслы. Для традиционной цивилизации характерно растворение личности в целом, в некоторой слабо рефлектированной соборности, тогда как либеральная цивилизация превращает развитие личности в высшую ценность.

Категория цивилизации логически выступает как первая ступень конкретизации мировой истории. Она должна, следовательно, нести в себе значимую специфику и быть основой исследования специфики каждой страны, которая может быть идентифицирована с той или иной цивилизацией. Разумеется, на этом выявление специфики того или иного общества, культуры не кончается, но лишь начинается. Выявление цивилизационной специфики общества является методологически исходным пунктом в принципе бесконечного процесса конкретизации специфики стран, народов, культур.

2. Раскол - основа специфики российской истории

Поиск самобытности, специфики России следует начинать с выявления ее цивилизационной принадлежности. Однако именно здесь исследователя подстерегает главная трудность. Анализ истории России позволяет сделать вывод, что в ее основе постепенно вырисовывается движение между традиционной и либеральной цивилизациями. В литературе эта проблема долгое время представляла в форме поиска места России между Востоком и Западом(5). Страна, особенно начиная с попыток встать на путь модернизации, преодолевала традиционализм, но не смогла стать страной либерального типа. Иначе говоря, Россия "застряла" между двумя основными цивилизациями. Граница между цивилизациями проходит через живое тело народа. создавая в нем состояние раскола.

Специфика России связана с не самим фактом исторического перехода от одной цивилизации к другой, но с особым характером этого перехода, который в силу существования раскола может рассматриваться как основа особого типа неорганической цивилизации, сформировавшейся как результат приспособления к собственному расколу. Раскол есть прежде всего разрыв коммуникаций внутри общества, разрыв между обществом и государством, между духовной и властвующей элитой, между народом и властью, народом и интеллигенцией, внутри народа, то есть между теми, кто стремится предотвратить малейшие намеки на нарушение уравнительности, и теми, кто пытается выйти из архаичного сообщества, например, общины. Раскол возникает между сознанием и самосознанием общества. Он проникает в каждую личность, стимулируя двойственность, дипластию мышления, неустойчивость принимаемых решений. Яркое проявление раскола заключается в том, что смыслы, пересекающие его границу, коренным образом меняют свое содержание. Смысл может измениться на обратный. В обществе складываются две системы смысла, не находящиеся в состоянии взаимопроникновения, но в отношении взаиморазрушения.

Раскол внутри тела народа приводит ко множеству тяжелых последствий, которые получают свое выражение в социальных отношениях, в культуре, в содержании воспроизводственной деятельности, образе жизни, в личностной культуре и т. д. Важнейшим проявлением раскола является способность отвечать на активизацию ценностей в одной группе, например, в правящем слое модернизаторов, активизацией противоположных ценностей в другой группе, например, сторонников уравнительного землепользования. Подобные процессы превращают раскол в механизм постоянной дезорганизации, саморазрушения общества, который угрожает стать необратимым. Это явление можно назвать заколдованным кругом.

Раскол России уже давно вызывает к себе внимание, прежде всего в русской философии, хотя и не стал предметом систематического научного исследования. Раскол - фокус всей жизнедеятельности, предмет борьбы и одновременно элемент среды, к которому общество приспосабливается(6).

Так как раскол пронизывает все общество - его проявления и следствия многочисленны. Вся их совокупность в России представляет собой уникальное явление в мировой истории, что и позволяет говорить о специфике России, выходящей по своей значимости, что особенно важно, на цивилизационный уровень. Эта уникальность требует логически последовательного рассмотрения.

Специфику общества следует искать прежде всего в культуре. Она всегда организована как дуальная оппозиция, как все более сложная система оппозиций: добро-зло, правда-кривда, мы-они и т. д. до бесконечности. Наиболее общим, необходимым, хотя и недостаточным условием раскола является господство в обществе инверсионного типа мышления, инверсионного типа принятия решений, осмысления. Суть инверсии можно понять через анализ дуальной оппозиции: инверсия-медиация. Инверсия - оперирование готовыми результатами мышления, решение проблем на основе накопленного богатства культуры, на основе ранее сформировавшихся смыслов. Инверсия выступает как метод поиска смысла того или иного явления посредством логически моментального перехода мысли от одного полюса оппозиции к противоположному. Этот простой метод мышления удовлетворительно функционирует в относительно простых условиях, где господствует бесконечное повторение ситуаций.

Медиация в противоположность инверсии является актом осмысления, принятия решений, где смысл формируется через взаимопроникновение явлений, полюсов дуальной оппозиции, через выработку нового результата, отличного от ранее накопленного содержания культуры. Этот результат - новый элемент культуры, который в конечном итоге может формироваться в новую дуальную оппозицию.

Этот творческий акт является ответом на значимое изменение, усложнение условий жизни. Он - попытка усовершенствования культуры, предпосылка разрешения принципиально более сложных проблем, вынесения более сложных решений. Через медиацию формируется срединная кульщура, то есть новое содержание культуры, наработанные смыслы. Медиация не сводится к поиску подходящего для данной ситуации элемента из накопленного богатства культуры. Вся культура есть результат бесконечного процесса медиации. Элементы порождаемой срединной культуры организуются в оппозиции, создавая предпосылки для нового витка медиации.

Раскол возникает в результате странного исторического перекоса, одностороннего преувеличения значимости инверсии и преуменьшения медиации по сравнению с теми требованиями, которые предъявляют новые, более сложные условия. Раскол - результат отставания массовой рефлексии, то есть способности субъекта делать себя, свою культуру, социальные отношения предметом своей собственной деятельности, отвечающей на вызов истории, результат недостаточной эффективности решений. Раскол - результат некоторого особого исторического развития, причины которого должны стать предметом исторической науки.

Опыт России показывает, что важнейшая проблема истории заключается в соблюдении определенного соответствия между, с одной стороны, сложностью, динамизмом подлежащих разрешению этим обществом жизненно важных проблем и, с другой стороны, уровнем способности это делать, развивать соответствующим образом свои способности до уровня эффективного ответа на новые условия, средства, цели. Мера, степень и масштабы способности ответить на каждый вызов истории является проблемой человеческой истории в целом, и одновременно повседневной проблемой любого общества в каждый момент его существования. Мера дуальной оппозиции: инверсия-медиация является важнейшей характеристикой каждого момента истории общества, сообщества, личности. Характеризуемая этой мерой способность осмыслять, принимать решения есть фокус человеческих способностей, основное богатство общества, которое является синтетическим фактором, направленным на обеспечение выживаемости, воспроизводства.

Возвращаясь к непосредственно историческому опыту России, следует констатировать, что многие исследователи фиксировали существование в истории этой страны гипертрофии инверсии, склонности к крайностям при вынесении решений, в процессе осмысления в повседневной и исторической жизни. Например, между "есть Бог" и "нет Бога" лежит громадное поле, которое и проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из этих крайностей, середина между ними ему неинтересна, и она обыкновенно не значит ничего или очень мало(7). "Не дорожа средней областью культуры, русский человек способен проповедовать и действительно совершать изумительные разрушения осуществленных уже культурных ценностей, как это можно было наблюдать, например, в начале большевистской революции"(8). Н. Бердяев писал, что в "России нет дара создания средней культуры, этим она действительно глубоко отличается от стран Запада"(9). Список подобных высказываний можно было бы продолжить(10).

Это стало уже некоторым общим местом, хотя и не превратилось в предмет обобщенного исследования, не стало еще рассматриваться как элемент истории страны, как определенный ее результат, как проблема, подлежащая в определенном смысле не только теоретическому, но и практическому разрешению. Не было дано объяснения происхождению этой специфики, не исследовались возможности преодоления подобной своеобразной опасной патологии.

Все это не случайные частности, но выстраданное многими мыслителями открытие специфики культуры, основы формирования принятия решений, осмысления. Причем чем сложнее и масштабнее проблемы, тем явственнее проявляется эта особенность. Она - свидетельство определенного перекоса в процессе принятия решений в сторону инверсии и в ущерб медиации, что в условиях большого общества, исключительной сложности подлежащих разрешению проблем неизбежно ведет к общей дезорганизации. Здесь таится грозная опасность превращения цивилизационного раскола общества в катастрофический распад общества.

Инверсия, как логическая форма мышления, возникает вместе с культурой, то есть ее появление не связано с расколом, с проблемой отношения цивилизаций. Однако последующее развитие, как показывает опыт истории России, может воспроизводить инверсию таким образом, что она превращается из абстрактной исторической предпосылки раскола в его основу, в реальный раскол. Социокультурная сторона этого процесса заключается в росте несоответствия между сложностью проблем, которые встают перед обществом, и недостаточной способностью их разрешать. Свидетельством последнего как раз и является странный ответ общества на свое усложнение ростом значимости инверсии. Здесь вырисовывается необходимость рассмотрения раскола как мощного фактора социокультурной динамики общества, как ведущего объяснительного принципа ее механизма.

3. Концепция исторического процесса

Каким же образом раскол со всеми его фактическими и потенциальными трагическими последствиями может стать конкретной исторической реальностью, причем значимой в масштабах цивилизации? Очевидно, что ответ на этот вопрос должен бы быть дан в процессе рассмотрения конкретного исторического материала. В принципе это очевидно. Тем не менее при решении такой общей задачи материал сам должен быть обобщен, возвышен по концепции, концентрирующей в себе в понятийной форме исторический опыт, взятый в его наиболее важных, узловых пунктах. Масса разрозненных фактов, если она не представлена в обобщенном вице, не может быть непосредственно пригодна для анализа цивилизационной специфики страны. Она должна быть выявлена на уровне наиболее обобщающих концепций исторического процесса. Под этим углом зрения должна быть рассмотрена интерпретация истории России, которая формировалась и формируется исторической наукой. Несколько упрощая суть дела, можно сказать, что концепции истории России не только стремились упорядочивать бесконечное разнообразие исторических фактов, но и пытались нащупать некоторый облеченный в конкретно-исторический материал объяснительный принцип истории. Он должен конкретизироваться через некоторый фактор (систему факторов) исторического процесса, который, по мнению теоретика, имеет важное, возможно определяющее значение для истории, может в той или иной степени претендовать на роль движущего фактора исторического процесса. При этом другой теоретик выдвигает другой фактор и т. д. Позитивное значение этого разнообразия концепций, их смены заключается в том, что история России может рассматриваться через призму возрастающего разнообразия внешних и внутренних факторов. Одни и те же события как бы проигрываются на основе разных интерпретаций, разных объяснений. Это в конечном итоге углубляет наше представление об историческом процессе, порождает взаимообогащающий диалог внутри исторической науки. Процесс такого рода открывает возможность появления все более обобщающих, все более широких и глубоких концепций, в частности, возвышающихся на цивилизационнный уровень исторического процесса. Любые теоретические соображения, принципиально исключающие такой уровень абстракции, всегда будут сталкиваться с психологией по крайней мере части исследователей, которые всегда будут стремиться искать некоторый максимально простой обобщающий объяснительный принцип.

Можно попытаться объяснить историю замыслами Бога или дьявола, как предполагал, например, князь Курбский. Важным объяснительным принципом истории России многие считали деятельность государства, что часто сводилось к истории самодержавия. С. Соловьев рассматривал историю как борьбу родовых и государственных отношений. Р. Пайпс в качестве важнейшего фактора истории России выдвинул вотчинные отношения, которые служили основой для государства. Большевизм провозгласил в качестве объяснительного принципа классовую борьбу при определяющей роли рабочих, считая их воплощением прогресса. Задача выявления специфики социокультурной динамики требует видеть в истории результат человеческой деятельности, бесчисленного потока принимаемых на всех уровнях общества решений. При этом важное значение приобретает отличие форм деятельности, включающих разные культурные основания для принятия решений, разную меру соотношения инверсии и медиации, разный уровень рефлективной способности его изменять на разных стадиях исторического процесса.

История - это прежде всего драма человека, пытающегося утвердить себя в мире, опираясь на прошлый опыт и одновременно преодолевая этот опыт, критикуя его идеально и материально, теоретически и практически. В этом процессе есть своя устойчивость, своя инерция, имеющая, впрочем, свою меру. В каждой культуре есть своя мера исторической инерции, мера приемлемых изменений. Знания о подобных явлениях делают явными некоторые скрытые механизмы истории в сфере способности общества, достаточно большой его части к изменениям, способности критически относиться к исторически сложившемуся опыту и одновременно накапливать все более эффективный опыт. Этот процесс стимулируется потребностью создавать программы для более эффективной массовой воспроизводственной деятельности. Так как в данном случае я имею в виду деятельность, взятую в масштабе страны, цивилизации, то, очевидно, концепции, пытающиеся выявить специфику исторического пути общества, даже если сегодня с ними невозможно согласиться, тем не менее каким-то образом были связаны с программами воспроизводственной деятельности на соответствующих исторических этапах. Например, стремление сводить историю России к истории самодержавия можно рассматривать как аргумент в пользу того, что в обществе существовали силы, которые жили, действовали, принимали решения на основе именно такого (или близкого) принципа. Это не исключало, но предполагало существование иных принципов, за которыми следовали другие группы, или те же группы, но в другое время. Эти принципы могут иметь массовое влияние и носить глубокий нравственный характер. Их значение с учетом массовости и способности активизации исключительно велико именно как несущих в себе определенные программы производственной деятельности, программы принятия решений, программы повышения эффективности этих программ, принципы формирования смысла.

Кризисная ситуация в современной России требует таких теорий, которые, опираясь на специфику (самобытность) страны, стремились бы выдвинуть в центр внимания механизм совершенствования программ воспроизводства, способность общественного субъекта принимать жизненно важные решения. Коренной вопрос заключается в том, в каком соотношении эти жизненно важные для общества явления находятся с исторически сложившейся спецификой общества. В России этот вопрос приобретает вполне конкретные формы, то есть необходима максимальная ясность о степени укорененности в культуре решений, смыслов, нарушающих меру в пользу инверсии. Значимость этого фактора приобрела цивилизационнный масштаб. Тем самым он оказывается первостепенным не только для объяснения прошлого и настоящего, но и для прогнозирования будущего.

4. Хромающие решения

Исключительная важность выявления места, которое выработка решений, осмысленне занимают в механизме общественного воспроизводства, заключаются в том, что именно массовые решения концентрируют, организуют, перерабатывают все богатство накопленного опыта, культуры. Решение, будучи по крайней мере в тенденции высшим напряжением всех творческих рефлективных сил конкретных людей, превращает богатство культуры в воспроизводственный исторический процесс. Речь идет о решениях на всех уровнях общества, решениях, сливающихся в океан мировой истории, истории народов, стран, регионов и т. д. Эти решения органически слиты с образом жизни, с повседневной деятельностью миллионов, и своей массовостью обладают гигантской инерционной силой, против которой бессильны диктаторы, любая власть. Однако эта массовая деятельность не является неизменной, в ней содержится элемент самокритики, критики исторического опыта, что может смещать меру соотношения инверсии и медиации, то есть качественно менять эффективность решений. Масштабы этих изменений могут достигнуть цивилизационной значимости, что для общества, "застрявшего" между двумя цивилизациями, представляется исключительно важным. Каким же образом эта специфическая для осмысления, для принятия решений проблема меры соотношения инверсии и медиации приобретает цивилизационную значимость?

Раскол может возникнуть лишь в условиях большого общества, то есть общества, интеграция которого основывалась бы на чем-то большем, чем эмоциональная связь небольшой группы людей, которые все знают друг друга Основа интеграции большого общества, в котором соединяются миллионы людей, должна быть абстрактной, то есть опираться на безличный закон, на массовую грамотность, на абстракцию денег, стоимостные отношения. В большом сложном обществе требования к эффективности принимаемых решений значительно превышают эффективность, достаточную в локальных статичных сообществах. Удовлетворение этих требований нуждается в сдвиге меры между инверсией и медиацией, точнее в более совершенном механизме, обеспечивающем этот сдвиг. Если, однако, достижения здесь окажутся недостаточными, то может возникнуть несоответствие, противоречие, раскол между исторически сложившейся культурой и социальными отношениями. В результате такого несоответствия появляются хромающие решения, то есть форма решений, складывающаяся на основе раскола. Специфика этих решений заключается в том, что в цепочке принимаемых решений каждое последующее отменяет, полностью или частично, предшествующее, зачеркивает сто Речь идет прежде всего о решениях, носящих широкомасштабный характер, затрагивающих основы интеграции общества, образ жизни, исторически сложившиеся ценности и т. д.

Специфика значимого решения в условиях раскола заключается в том, что оно всегда односторонне, не преодолевает раскол, взвешенно не учитывает обе стороны раскола, то есть не обеспечивает синтез в своих решениях, в формируемых смыслах не выходит за рамки условий, средств и целей, способствующих сохранению раскола. Общество, где господствуют хромающие решения, существует лишь постоянно опровергая себя, периодически стремись занять то ту, то другую крайнюю позицию, постоянно "разоблачая" ложь во вчерашней правде и обнаруживая, что вчера "бес глаза отвел", то есть заставил видеть кривду в истинной правде. В любой момент только один полюс отождествляется с научной истиной и одновременно с народной правдой, справедливостью. Хромающее решение возникает в результате неспособности принять целостное синтетическое решение. В этом случае субъект "заглатывает" это решение частями. Однако точно так же, как из множества крыс нельзя сложить одну лошадь, из цепи эклектических решений нельзя сложить одно эффективное решение.

Наше общество все пронизано хромающими решениями. Любое значимое решение отменяется не успев реализоваться, все решается как исключение, разрешенное запрещается, все сказанное и записанное опровергается, чтобы утверждаться, и утверждается, чтобы быть опровергнутым. Каждый акт решения, осмысления принимается лишь на основе учета одного полюса расколотой оппозиции, чтобы потом принять решение на прямо противоположной основе. Например, может быть принято решение в масштабе общества, что хозяйство должно основываться исключительно на натуральных отношениях. Но оно может быть быстро подменено противоположным решением, то есть попыткой установить господство товарно-денежных отношений. Эта цепь взаимоисключающих друг друга решений может быть в принципе бесконечной. Анализ и описание решений в России, где все решения пересматриваются и отменяются, чтобы затем вновь к ним вернуться, было бы некоторым детективным фантастическим повествованием. Однако в свете поставленной задачи наибольший интерес представляют максимально масштабные и максимально значимые хромающие решения, то есть восходящие на цивилизационный уровень.

Самой масштабной формой хромающих решений в нашем обществе являются ярко выраженные циклы исторической динамики страны. Определенные циклы присущи любым сложным системам Общество неизбежно должно приспосабливаться к природным, в частности, биологическим ритмам. Колебания значимых параметров общества как бы прощупывают границы допустимых состояний, приближаясь к некоторым опасным порогам. Очевидно, чтобы эти колебания не приобрели сокрушительный характер, не приводили бы общество к саморазрушению, оно должно обладать внутренними возможностями, способностями предотвращать реальные и потенциальные опасности дезорганизации. Общеисторическая тенденция, повышающая способность это делать, заключается в том, что - циклы осваиваются обществом теоретически, превращаются в предмет сознания и деятельности Это открывает путь для превращения этих циклов в подлежащую разрешению проблему, в содержание культуры, рефлексии, что является предпосылкой ее преодоления. Неспособность значительной части общества в силу тех или иных исторических причин достаточно глубоко осмыслить, теоретически освоить циклы, превратить их в предмет озабоченности, в подлежащую решению проблему означает, что человек может оказаться под ударами разрушительных стихийных изменений. Что было бы с обществом, если бы каждая перемена времен года, смена дня и ночи была бы для него полной неожиданностью? Наверное, в таком обществе не было бы возможности определить время для сельскохозяйственных работ, в конечном итоге для любого вида деятельности, что привело бы к полнейшей дезорганизации. Опыт России показывает, что цело обстоит не лучше, если человек не может приспособиться к ритмам общества. Это становится особенно опасным при усложнении всей жизни, росте количества и разнообразия его внутренних и внешних связей, нарастании динамики социальных и культурных процессов.

В этой ситуации в условиях раскола может произойти опасное некритическое приспособление, адаптация общества к своим циклам, что в конечном итоге входит в противоречие с логикой формирования эффективных решений, с устойчивой организацией, с порядком, что приводит к накоплению застойных противоречий, к закреплению, усилению раскола. Общество в России на протяжении своей истории не сумело в должной степени освоить как идеально, так и в конечном итоге и практически разрушительные циклы собственной социокультурной динамики.

В России циклы динамики общества приводили к резким колебаниям от одной крайности к противоположной, охватывающей все аспекты жизни общества. Каждый такой переход - общесоциальная, общеполитическая инверсия. Она расценивалась современниками как акт приобщения к высшей правде, как отказ от заблуждений. Каждый такой переход опирался на массовый пафос, на возникшую массовую веру в нового тотема, в "открытие", что тотем в действительности антитотем. Если тотем совпадает с первым лицом, с царем, генеральным секретарем и т. д., то подобная инверсия может означать массовый отход от государства, отказ от его воспроизводства. Например, неоднократно имевший место в истории России крах государства никогда не был непосредственным результатом ожесточенной борьбы и победой его противников, но всегда был результатом массового отказа поддерживать государство, что приводило к его саморазрушению, к его неспособности функционировать в социокультурном вакууме. Раскол, господство хромающих решений не создают самих циклов истории. Но раскол через механизм заколдованного круга закрепляет циклизм, то есть транслирует определенные типы решений из тех прошлых этапов, где цикличность была естественна и приемлема, на те этапы, где эти, теперь уже устаревшие, типы решений становятся разрушительными. Например, попытка большевиков в 1917 году построить общество на основе культурного потенциала патриархального локального мира была попыткой воплотить утопию. Циклы, с одной стороны, раскол и хромающие решения с другой, сливаются друг с другом, стимулируют друг друга. В России все это привело к тому, что значимость циклов в обществе не осознается, они не соотносятся с ростом сложности подлежащих разрешению проблем, сложности осмысления, не рассматриваются в должной степени как разрушительный вызов истории, не оттесняются в необходимых масштабах в сферу духа.

Эти циклы можно проследить уже с момента возникновения государственности, но с особой интенсивностью они выявились после краха государства в 1917 году. Советский период открывает возможность проследить за резкими колебаниями от разгула воли к крепостничеству военного коммунизма, от преклонения перед властью КПСС и соответствующей идеологии к максимальной "свободе" слова, от стремления к абсолютному авторитаризму, саморастворению в тотеме-вожде, к локализму, от господства в хозяйстве доэкономических натуральных отношений к господству товарно-денежных, от ориентации на город к ориентации на деревню, от ориентации на низы, на локальные сообщества к ориентации на власть первого лица, от опоры на инициативу снизу к надежде на команды сверху, от ненависти к Западу до превращения его в единственную надежду на спасение и т. д.

Все основные параметры общества постоянно подвергались инверсии, то есть переходили в свою противоположность в рамках различных дуальных оппозиций, чтобы затем вернуться обратно. Советский цикл происходил в условиях более динамичного общества, большого массового напряжения, что ускорило его прохождение. Он окончился в августе 1991. Факты подсказывают, что начался третий модифицированный инверсионный цикл(11). Циклы - результат массовых колебаний инверсионного типа нравственной основы российского общества.

Специфика циклов в обществе заключается в том, что они реализуются, переходят с одного этапа на другой непосредственно в результате кризиса массовых решений, в результате попытки ответить на кризис сменой, подчас чрезвычайно резкой, их культурной основы. В России ее следует искать в древнем массовом традиционном (вечевом) идеале, сформировавшемся в глубокой древности. В процессе развития государственности он потерял свой синкретический характер (хотя синкретизм сохранился как ценность, как некоторый идеал, который способен оказывать влияние. временами определяющее, на формирование воспроизводственных программ) и распался на соборный и авторитарный нравственные идеалы. Это крайне важное обстоятельство открывало возможность для общества сменять в кризисных ситуациях культурную основу для принятия массовых решений, для смыслообразования.

В основе движения циклов лежат инверсионные переходы от господства в обществе соборного идеала к господству авторитарного и обратно в совершенно определенной последовательности. Эта последовательность этапов, сложившихся с момента возникновения государственности до ее краха в 1917 году, повторилась с удивительным постоянством во втором цикле (1917-91). Каждый этап отрицал через хромающие решения предшествующий. Господство соборного идеала с присущим ему мощным локализмом, стремлением к организационному распаду. культурной дезинтеграцией общества чревато постоянными конфликтами, угрожающими общей катастрофой. Она имела место в Киевской Руси. во время Смутного времени начала ХVII века, в результате краха царской империи. Авторитаризм нашел свое крайнее выражение на этапе царствования Петра I, а также на этапе сталинизма (переросшего в тоталитаризм).

Господство мощного циклизма является фактором постоянной дезорганизации большого общества. Россия пока еще не нашла в себе сил относиться к этим циклам так, как, например, на Запале относятся к экономическим циклам. то есть по крайней мере их прогнозировать, готовиться к ним, смягчать их разрушительный ход и последствия. Значение этих циклов многообразно. Важнейший из них заключается в том, что они противостоят прогрессивному развитию, накоплению культурного богатства, формированию более совершенных программ, так как попытка двинуться по этому пути на одном из этапов перечеркивается рывком в противоположном направлении на следующем.

Разрушительный характер резких колебаний объясняется тем, что масштабный инверсионный поворот может сопровождаться разгромом (по крайней мере в тенденции) противоположного решения, разрушением его организационных форм, последствий, избиением его носителей и т. д. Эта тенденция может иметь разную степень накала. Например, в условиях большого террора она несла в себе потенциальное и реальное стремление истребить тех, кто стремился, или казалось, что стремился, к противоположному решению. На других этапах истории инверсия могла носить вялый характер и привести к относительно умеренным последствиям. Тем не менее и в "спокойные времена" налицо своеобразный мессианский азарт разрушения, касается ли это избиения "кулачества" или уничтожения виноградников, "виновных" в массовом алкоголизме. Отсюда массовое стремление начать любое большое дело с разрушения, вера в автоматическое торжество правды в результате разрушения зла. Однако если даже агрессивность сведется к минимуму, то это само по себе не исключает постоянного стремления в расколотом обществе замещать принятое решение противоположными.

Важнейшая особенность хромающих решений заключается в преобладании стремления следовать господствующему нравственному идеалу, массовому настроению, например, стремлению подстроиться к решениям первого лица или, наоборот, сфокусировать свое решение вокруг локальных ценностей, видеть ключ ко всем проблемам в технике, в рынке, помощи Запада и т. д. Эти стремления носят в значительной степени ритуальный характер и их упрощенность не способствует повышению эффективности решений.

В хромающих решениях с их попыткой поворачивать назад в ответ на попытки двинуться вперед заложено экспрессивное, подчас мессианское стремление к достижению статичного идеала в ущерб повышению эффективности. Это приводит в конечном итоге к деструкции, к проеданию базисных ресурсов, к своеобразной нарастающей дистрофии, то есть истощению средств воспроизводства, его импульсов.

Хромающие решения в буквальном смысле слова - несчастье России. Оно выражается в периодических переходах от реформ к контрреформам и обратно, в постоянном балансировании законодательных, исполнительных органов между противоположными решениями. Советская система лишь обострила эту тенденцию, которая углублялась вместе с расколом. Заместитель наркома финансов М. Фрумкин во время нэпа писал о хромающих решениях власти, разрывающихся между стремлением обеспечить рост производительных сил в деревне и стремлением к уравнительности "Мы требуем расширения посевных площадей - крестьяне расширяют их, а тогда мы их записываем в кулаки! Мы требуем расширения товарооборота - люди открывают мелкие ларьки, а мы их записываем в спекулянты! Мы требуем поднятия промышленности, и люди открывают сапожные мастерские, а мы их записываем в нэпманы. Мы требуем советской демократии, люди указывают нам на нашу антидемократичность, а мы их сажаем в ГПУ"(12). Эта мысль о метаниях власти относится и ко всей последующей истории. Вот еще пример: "Подобно безумной королеве, мы приказываем - делай то, не знаю что! Смело вперед - немедленно назад! А затем усиленно ищем под кроватью ведьм"(13). Господство хромающих решений является мощным препятствием на пути диалога с другими странами и народами. Они затрагивают буквально все сферы жизни, в частности, являются важным препятствием бизнесу, изумляя западных бизнесменов постоянным стремлением пересматривать заключенные соглашении. Хромающие решения разрушительно действовали на внешнюю политику, которая достаточно часто на протяжении истории представляла собой некоторую загадку, так как одно решение было противоположно другому. Это давало основание другим странам постоянно искать продуманные подвохи. В действительности эта двойственность не являлась реализацией некоторого скрытого плана. Внешнеполитические решения представляли собой как бы две политики одновременно, которые исключали, разрушали друг друга. Можно бороться за мир, заключать соответствующие соглашения, и одновременно вводить войска в другие страны. Каждое ведомство делало свое дело, дезорганизуя другое. Одни были за налаживание внешней торговли, выгодных отношений с близкими и далекими странами, другие готовили войну. Каждое из зачеркивающих друг друга решений воплощало свою правду, свой аспект движения к истине, отдаваясь дезорганизации, запутываясь с метафизике истины, погружаясь в дебри неправды(14). Хромающие решения получают свое выражение в том, что разные их аспекты могут быть закреплены за разными институтами, группами, порождая не столько тенденцию к поиску меры на основе синтеза, сколько инверсии, разрывающие целое на части, несущие в себе потенциал взаимного разрушения.

В основе хромающих решений лежит неизбежное в результате раскола формирование в обществе двух систем смыслов. Это ярко видно при попытках высшей власти в своих обращениях к народу обосновывать необходимость реформ. Один пласт смыслов тяготел к идее государственности как средству обеспечения интеграции общества и, возможно, блага подданных. Эта система смыслов постоянно обращалась к достижениям либеральной цивилизации, которая, как казалось, могла обеспечить Россию эффективными средствами: техникой. умениями, наукой, организационными формами для достижения исторически сложившихся целей. Другой пласт смыслов тяготел к догосударственной жизни в локальных мирах, где все знали друг друга, где жизнь должна была протекать без чиновников, налогов, рекрутчины, но с царем, интерпретируемым как патриархальный справедливый и заботливый отец. Это были две модели мира, тяготеющие к разным цивилизациям, между которыми имело место слабое взаимопроникновение. Лишь во время войны, реальной или мнимой, страна сплачивалась в единое целое. Всякая попытка значимых изменений, прогресса и развития угрожала усилением распада.

Господство раскола в форме хромающих решений формирует неповторимую специфику истории страны. Оно проявляется прежде всего в периодически возникающем двоевластии которое в скрытом вице существует постоянно, но время от времени выплескивается на поверхность в самых разнообразных формах. Оно идет еще от двоевластия племен и государства, веча и князя, сельского мира и царской администрации. Например, во времена Петра I мы "видим ива правительства, действовавшие перекрестно, с пересекающимися взаимно компетенциями, то подчиненно одно другому, то независимо: тогдашнее политическое сознание умело совмещать в себе такие сочетания несовместимых отношений потому, что не успели или не умели подумать о подобных предметах"(15). Однако и в советский период положение не улучшилось Двоевластие получило форму дуализма партии и государства. Каждая из форм двоевластия несла определенную отколотую от целого функцию. Двоевластие в своей основе - результат раскола, отпадения догосударственных форм жизни на местах от государственного аппарата управления, его отрыв от локальных форм жизни, например, от родовых, территориальных общин. Двоевластие - результат двух мощных, исключающих друг друга стремлений расколотого общества: с одной стороны, сохранить догосударственные формы жизни, хозяйственную и политическую автаркию, с другой - воплотить стремление обеспечить интеграцию общества, главным образом административными средствами.

После начала модернизации на старые формы двоевластия наслоился новый пласт, то есть стремление одних уровней управления сохранить стабильность, некоторый порядок, и стремление других уровней постоянно или периодически его изменять, совершенствовать, достигать более высокой эффективности в центре и на местах. Очевидно, что во всех случаях система двоевластия содержала в себе потенциал саморазрушения Он резко возрос в результате развития достижительных ценностей, что активизировало механизм заколдованного круга Историческое наследие двоевластия лишь указывает на неразрешенность этой проблемы и сегодня. Попытки формирования правого государства, определенные шаги к которому общество делало в период Великих реформ, а также после февраля 1917 года, привели к уродливым формам, где каждая из властей пыталась синкретически воплотить в себе власть в целом. Стремление к разделению властей приводило к конфликту между властями, так как не происходило на почве культуры, способной к консенсусу, диалогу. Подобные попытки при Петре I приводили к тому, что "обособленная деятельность суда и администрации вела только к усобице между ними"(16).

Это означает, что хромающие решения воплощались не только в расколе между законодательной и исполнительной властью, но и внутри каждой из властей. Единовластие КПСС было лишь высшим проявлением синкретического стремления воплотить в себе все формы власти. Оно могло приближаться к идеалу, опираясь на террор, подавляющий аналогичные тенденции во всех иных властях, прежде всего в советах, сама архаичная природа которых требовала нераздельности всех форм власти.

Конфликт двоевластия является лишь вершиной айсберга, то есть раскола, пронизывающего все общество. Он приобретает весьма конкретные культурные и социальные формы, превращаясь в содержание массовых значимых решений, в осмысление, в содержание воспроизводства, воспроизводя раскол на уровне и в масштабах истории страны, в масштабе цивилизованной специфики России

5. Углубление раскола как исторический процесс

Реальный раскол в масштабе большого общества - этот трагический фокус специфики российской истории - может возникнуть под влиянием единственной причины: существенного отставания массовой способности разрешать проблемы от их реального усложнения. Превращение этого явления в раскол возможно лишь при сочетании ряда неблагоприятных факторов, которые являются предметом анализа исторической науки. К ним прежде всего относятся, во-первых, существенное усложнение общества, которое не дополнялось соответствующими сдвигами в массовой системе ценностей, в стереотипах культуры, не дополнялось массовым переходом к соответствующим видам труда, воспроизводства, политической активности, уровня мышления, не дополнялось соответствующими сдвигами в менталитете.

Во-вторых, формирование особых, противостоящих друг другу социокультурных групп, олицетворяющих разные стороны расколотого общества.

В-третьих, недостаточный приток ресурсов, что не создавало условий для развития массовой способности искать пути обеспечения выживания через повышение эффективности, интенсификации. Недостаток ресурсов действует как фактор, консервирующий экстенсивное воспроизводство

Сочетание по крайней мере этих трех факторов стимулировало развитие, углубление раскола в стране. Здесь нет возможности подробно анализировать эти процессы. Тем не менее некоторые соображения высказать необходимо. Существенное усложнение общества было связано прежде всего с возникновением государственности, тесно связанной с православием как государственной религией. Очевидно, возникновение варяжской государственности, подчинявшей себе славянские племена, а также принятие христианства, которое первоначально было представлено в стране чуждыми по языку и культуре греками-священниками, не могли не создать определенной отчужденности народа, с одной стороны, государства и церкви, с другой. В этих условиях государственность, слитая с господствующей церковью, развивалась на племенной культурной основе, чуждой государственности, большому обществу, то есть на основе тотемизма, сильного влияния дуалистических представлений, получивших затем выражение в жестком противопоставлении правды кривде.

Все это в условиях ограниченных ресурсов стимулировало механизм заколдованного круга, то есть стремление большинства отвечать на попытки власти добиться качественных изменений массовой. противоположно направленной реакцией. Одним из выражений раскола явилась массовая устойчивая враждебность к "начальству", чиновничеству, которые не вписывались в систему архаических представлений. Это выражалось в периодических попытках низов истребить правящий класс, в нежелании большинства участвовать в государственной жизни. На "начальство" возлагалась ответственность за неспособность первого лица государства "всех равнять", быть гарантом от внешней опасности, проявлять заботу о поступлении благ и т. д. Эта враждебность обычно не распространялась на царя, на первое лицо, которое воплощало в себе сакральное начало. Но тем не менее в моменты глубокого кризиса первое лицо, на веру в которое и опирались интеграционные функции государства, могло отождествляться с "начальством", с мировыми силами зла, что и приводило в конечном итоге государственность к краху.

Государство, как организационный фактор интеграции общества, получало мощную поддержку лишь при опоре на гипертрофированный массовый страх перед внешней опасностью, что в качестве своего побочного продукта давало стимул правящей элите культивировать вражду к внешнему миру. Естественно, что это открывало путь конфликтам и стремлению к захватам территорий, к власти в стране параноикам, мечтавшим о захвате новых земель. Попытка использовать властью эти весьма ненадежные механизмы были доведены большевиками до высшего совершенства. Большевизм воплотил по сути дела попытку сконцентрировать в едином центре административные и прочие ресурсы для приспособления к расколу, что могло задержать негативные процессы на каком-то ограниченном этапе исторического времени. Но это в конечном итоге усиливало раскол, накапливая деструкцию. Крах государственности в 1917 году, как и в 1991, является результатом мощных выбросов деструкции, нарастания раскола, массового равнодушия к воспроизводству интеграции общества, к воспроизводству соответствующих, исторически сложившихся институтов, организующих процесс интеграции.

Советская система пыталась подавить раскол, используя массовый террор, разрушая исторически сложившийся образ жизни, массовые ценности (при одновременной попытке использовать и то и другое для формирования авторитаризма, тоталитаризма). Сталинский большой террор был попыткой снять раскол посредством уничтожения крайних его сторон, то есть, с одной стороны, правящей и духовной элиты. наиболее образованных слоев но всех группах населения, и с другой стороны, наиболее традиционных слоев, и прежде всего крестьянства, тяготеющего к локальным формам сообществ. Однако эта механическая попытка преодоления раскола, проникшего в каждую клеточку общества, в душу каждого человека, не могла увенчаться успехом, но ослабляла потенциал оздоровления общества.

Нельзя не отметить также, что общепринятое представление о России как богатейшей стране мира нуждается в определенных коррективах. Она богата, если под богатством понимать природные ресурсы, безграничные просторы с бесконечным разнообразием возможностей. Тем не менее это все лишь потенциальное богатство. Реальное же богатство - это то, которым непосредственно овладевает и распоряжается человек, это творческое богатство, заложенное в культуре, в ее воспроизводственной программе, в способности критически относиться к этим программам, их совершенствовать. Главное богатство - это человеческая рефлексия в противоречивом единстве идеального и практического аспектов, в массовой способности принимать достаточно эффективные решения, в способности эту эффективность поддерживать и повышать.

Отставание способности повышать эффективность принимаемых решений стимулировало воспроизводство массовой бедности, формирование заколдованного круга, который в свою очередь направлял энергию людей не на преодоление раскола, но на приспособление к нему, на путь экстенсивных решений. Бедность не позволяла растрачивать ресурсы на веер инноваций в ущерб поддержанию оправдавших себя исторически сложившихся, хоти и не слишком эффективных решений. Они действовали в пользу старых форм выживания в ущерб затратам на их совершенствование, на развитие личности.

Без сомнения сочетание неблагоприятных природных условий с назревающим расколом делало крайне трудными не только воспроизводство необходимого минимума благ, но и поиски выхода на пути интенсификации производства, повышения эффективности. Бедность стимулировала закрепление архаичных уравнительных идеалов и отношений, стимулировала развитие контроля государства и помещика над крестьянином вплоть до "режима питания крестьян", "создания жестких рычагов" государственного механизма, направленного на изъятие совокупного прибавочного продукта. Поддерживалась традиция "деспотической власти российского самодержавия", крепостного права, "суровость которого не имела аналогов в мире"(17) . Вce это стимулировало консервацию исторически сложившегося уровня принятия решений, все менее адекватную усложнению общества.

Русские занимали территорию, которую можно было непрерывно расширять. Это позволило на важнейшие проблемы общества давать массовый ответ уходом на новые земли, то есть отвечать на вызов истории экстенсивными решениями. "Наш мужик знал (в отличие от европейского), что за Окой на Дону, на низовом Поволжье и т. д. есть места, где ни боярин, ни подьячий его не достанут В этом обилии пустынных и удобных земель и заключалась коренная разница между Европой и сессией: это обилие и давало возможность массовым переселениям"(18) например, в XIX веке значительный рост населения вызнал экстенсивный ответ. Имел место непрерывный рост запашек(19). Трагедия, однако, заключается в том, что любой экстенсивный метод имеет свой потолок. В условиях массового господства уравнительного менталитета острое ощущение нехватки ресурсов стимулировало активизацию борьбы за уравнительное распределение, за институты, которые защищали уравнительность. Это, собственно, и было тем элементом заколдованного круга, которым основная часть общества отвечала на попытки другой части формировать внутреннюю дифференциацию, усиливать стремление к прогрессу. Складывалась уникальная ситуация, когда попытки движения по пути прогресса оказывались энергетическим ресурсом для активизации архаики, для усиления раскола. Возникло явление, которое можно назвать эффектом парусника.

Парусник, как известно, благодаря определенной конструкции парусов и умелому обращению может плыть по ветру, но и под углом к нему и, прибегая к маневру, чуть ли не против ветра. В истории России активизация сил прогресса, модернизации может служить движущей силой традиционализма, его архаичных пластов. Вместе с тем прогресс, модернизация неизбежно черпают ресурсы, социальную энергию в традиционализме. И то и другое в конечном итоге приводило к усилению раскола, к нарастанию дезорганизации.

Специфику российской истории следует искать прежде всего в формировании условий, форм и результатов раскола и, возможно, в развитии и реализации предпосылок его преодоления.

6. Усиление раскола

Об усилении раскола можно говорить прежде всего как о росте остроты и массовости противостояния между системами ценностей, органически связанных с двумя основными цивилизациями Здесь. прежде всего достойно внимания формирование в обществе сил, тяготеющих к либеральной цивилизации Среди них важнейшее место занимает нравящая элита Она в периоды острого недостатка ресурсов, которыми можно было бы реально распоряжаться, делала попытки встать на путь модернизации с использованием в качестве средств научных и технических достижений либеральной цивилизации. Попытки реформ, начиная с петровских, шли в том же направлении. Либеральный слой модернизаторов терпел поражение, утончался до полной невидимости. Но тем не менее мощный рост массовых и государственных потребностей, рост либеральных ценностей среди духовной элиты создавал в обществе потребность в альтернативе, в определенных предпосылках для нее. Особенно важно после очередного краха противников либерализма было достигнуть стабилизации общества, экономического подъема. В этой ситуации либералы получали свой шанс вплоть до возможности формирования либеральной власти, как это имело место в феврале 1917 и в августе 1991 года.

Но одновременно в обществе шел иной процесс, органически связанный с первым, но направленный в прямо противоположную сторону. Речь идет о массовой активизации архаики, древних ценностей, связанных с ранними этапами традиционализма. Значение этого процесса в России в должной степени не оценено социальными и историческими науками. Это стимулировало стремление реформаторов, революционеров-марксистов игнорировать целые пласты истории страны, подтягивая Россию под образец определенным образом понимаемой истории Запада. Этот подход служил обоснованием веры в историческую необходимость социалистической революции, перехода к новой социалистической социально-экономической формации.

Между тем, начиная примерно с 80-х годов XIX века стала оживать сельская община(20), которая, как многим тогда ошибочно казалось, была при смерти. Активизация уравнительности постепенно переросла в борьбу против богатого соседа, то есть именно против той части крестьянства, которая возможно несла в себе ростки новых форм труда, интенсификации воспроизводства, пыталась ограничить господство уравнительности, то есть шла по пути качественно новых решений, нового осмысления. Это означало, что раскол охватил народную почву, трагически противопоставив друг другу две части крестьянства. В этой борьбе верх одержали носители наиболее архаичных пластов культуры. В этой ситуации власть, не допуская по этому поводу ни малейшей иронии, бросала все силы, которые удавалось административно организовать, на индустриализацию, научно-технический прогресс, на превращение сельскохозяйственного труда в разновидность труда индустриального и т. д., на обеспечение прогресса на дорыночной натуральной основе. Чудовищный масштаб и далеко идущая последовательность этой абсурдной попытки соединить архаику с современным производством не знает прецедентов в истории человечества. Это придало истории страны, впрочем, еще до большевизма, неподражаемые специфические черты, сделало совершенно бесспорной ее уникальность.

Постепенно на эту проблему начали обращать все больше внимания. Были сделаны важные выводы: "В самой основе народного бытия в России испокон веков находится "архаический" коллективизм первобытно-коммунистического толка, по существу усилившийся с революционным действием рабочего класса России. Он является важнейшей причиной победы революции в Октябре 1917 года. Именно этим обстоятельством в самую первую очередь обусловлен самобытный путь развития России"(21). Специалисты ищут специфику русской культуры в глубинах истории, например, существует точка зрения, что "коллективность на базе общей веры и ритуала - это свойство всех племенных сообществ, однако до стадии мировой цивилизации сознание такого типа доросло лишь в Византии, России и исламе"(22). Речь идет, следовательно, о том, что племенная культура, ее специфика не только доходила до современного общества, но и играет в нем важнейшую роль. Раскол не создает архаичную культуру, но активизирует архаичные пласты, превращает их в основу повседневной деятельности миллионов.

Трагизм раскола, хромающих решений особенно ярко проявлялся при проведении реформ. Реформа, требующая объединения народа вокруг некоторого общего принципа, общей идеи превращалась в контрреформу. Например, глава правительства, реформатор П.Столыпин считал, что не следует "ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы: "народ темен, и неизвестно, когда он дозреет до понимания ее настоятельной необходимости""(23). Практически эта точка зрения лежала в основе всех российских реформ Эта вера в насильственные методы стимулировалась отказом в значимости одной из сторон раскола и, следовательно, способствовали расколу общества в целом. Тем самым мощная активизация архаики, превращение реформы в контрреформу настигало реформаторов, либералов врасплох. Даже Великие реформы Александра II в конечном итоге закончились поворотом назад, восстановлением при советской власти в неслыханных масштабах крепостничества.

Если игнорировать эту мощную волну архаики, которая была вызвана к жизни попытками перехода к либеральной цивилизации, страхом перед нарастающей дезорганизацией, невозможно понять историю России XX века. Вера в прогресс была важным элементом идеологии большевиков. Тем не менее взрыв традиционализма привел к утопической попытке сформировать на волне архаики, густо замешенной утилитаризмом, "общество низшего класса" (Э.Орлова). Однако его появление не могло быть объяснено только ударом снизу Оно было результатом раскола в целом.

7. Самобытность в прошлом и настоящем

В спорах о самобытности очень часто прикопится слышать, что в России ее нет, так как раскол можно наблюдать в самых различных формах в других странах. Однако подобная аргументация страдает рядом существенных недостатков. Во-вторых, этот довод имеет доказательную силу лишь в том случае, если уровень абстракции приводимого в спорах примера соответствует уровню абстракции рассмотрения специфики России. Бессмысленно сравнивать цивилизационный раскол в России с расколом между борющимися партиями во Франции или где угодно. Это разнопорядковые и, следовательно, несравнимые явления. Методологически можно признать любые два явления тождественными или, наоборот, существенно различными при соответствующем подборе уровня абстракции рассмотрения. Например, системный подход может себе позволить при определенной постановке проблемы рассматривать кошку и общество, человека и язык как тождественные явления, так как вес они могут быть описаны как сложные системы. Возможность такого подхода является достижением науки, в частности, методологии познания. Однако справедливость подобных отождествлений переходит в свою противоположность при выходе за границы поставленной задачи. Нарушение этих границ приводит к абсурду, например, к отождествлению человека и животного вне рамок системных исследований при изучении общества во всей его социокультурной специфике.

Во-вторых, анализ расколотого общества требует иного уровня абстракции, чем изучение обществ, которые миновала эта болезнь. Например, можно сказать, что борьба между разными ветвями власти ищет в любых странах и поэтому в этом факте ист никакой специфики России. Тем не менее можно утверждать, что в России она лежит глубже непосредственной игры политических сил. Специфика раскола не в самом факте политического конфликта, но в том, что в России эта борьба скрывает за собой борьбу вокруг существования государственности, борьбу государственности и догосударственной стихии. Например, политические столкновения вокруг суверенитета России, политическая борьба против центра привела к разрушению государственности СССР. У нас за словами конфликтующих сторон всегда скрывается нерефлектированная сила раскола, в частности, борьба локализма против целого и т. д. Сложность заключается в том, что эти противоположные, разрушающие друг друга стремления могут "сражаться" одновременно на обеих сторонах. Следовательно, важнейшая особенность расколотой социокультурной реальности заключается в том, что сложнейшие процессы описываются в неадекватных представлениях, понятиях. Это можно, по крайней мере отчасти, объяснить тем, что понятийный аппарат, сформировавшийся на Западе, сложился на базе иного опыта, не знающего раскола. Между тем углубление знаний специфики стран и народов - необходимое условие выявления тождества и различий между цивилизациями и странами. Здесь уместно вспомнить слова Г.Федотова, который писал: "В Европе экономический кризис, - в России безвыходная нищета и голод. В Европе борьба классов, - в России кровавый террор. В Европе покушение на свободу, - в России каторжная тюрьма для всех. В Европе помрачение культуры, - в России систематическое ее истребление"(24). Конфликт как будто тот же, но в действительности в России он уходит на метафизическую глубину.

В-третьих, специфический характер исторической динамики России доказывается не только всем ходом истории, но и отдельными феноменальными, беспрецедентными, исторически значимыми фактами истории. Сюда можно отнести такой абсурд, как мощные, сокрушительные попытки формировать развитое индустриальное и постиндустриальное хозяйство на натуральной доэкономической основе. Не менее абсурдно стремление посредством большого террора ликвидировать раскол, истребляя людей, которые могли быть отождествлены с носителями раскола. Раскол неуклонно восстанавливается, если расколотой оказывается личность.

Специфика раскола не в факте сочетания двух цивилизаций в одном обществе. После возникновения либеральной цивилизации это распространенное явление. Раскол - в типе их отношений, создающем в обществе своеобразную машину саморазрушения.

Все это требует неуклонного углубления наших знаний о расколе, как сложном историческом процессе, результате исторического процесса, который может объяснить недостаточную способность общества к синтезу, к охвату решениями, смыслами различных сторон общества целостным пониманием. Методологически подход не может быть не эклектичным, стремящимся рассматривать оба процесса не как независимые, рядоположенные, но рассматривать их как стороны, аспекты единого, хотя и противоречивого исторического процесса. Раскол не только разрывает общество, но и свидетельствует о его сохраняющемся единстве, хотя и патологического характера, несущем опасность необратимой дезорганизации, катастрофического развала.

Двойственная природа раскола, существование в нем взаимоисключающих тенденций порождает удивительные явления, представляющие собой еще один уровень уникальности. Возник особый тип социальных отношений и особой культуры, который можно назвать псевдо: псевдоэкономика, псевдорынок, псевдокооперация, псевдонаука, псевдоурбанизация и т. д. Псевдо - результат попыток построить из простых элементов то, что по своей сути, своей природе, по своей предметной логике должно было быть построено из более сложных элементов, из "кирпичей" иной цивилизации. Например, при Петре I "новое здание управления строилось из старых материалов, - прием, наблюдаемый и в других отраслях преобразовательной деятельности Петра I"(25). Это уникальное общество, однако, уже давно встало на путь формировании современного для своего времени хозяйства с развитой индустрией, далеко зашедшим разделением труда, с ростом и развитием, но на основе натуральных отношений. Государственная промышленность, создаваемая еще во времена Петра I, жившая государственным заказами и формировавшаяся не под влиянием рынка, весьма мало заботилась об экономичности, например, себестоимости своей продукции. Псевдо - это особый социокультурный феномен, возникающий в результате неспособности общества преодолеть раскол. Суть псевдо можно понять, используя аналогию со стремлением организма адаптироваться, физиологически и психологически, к тяжелой болезни. Это приспособление может оказаться фактором, препятствующим выздоровлению. Господство псевдо означает, что делается последовательная, далеко идущая попытка воспроизводить производство западного типа на основе обмена потоками дефицита. В решении исчезает рыночная составляющая, которая замещается технологической, то есть отсутствует "душа" экономики - внутренняя напряженность, толкающая людей повышать эффективность труда, воспроизводства, стимулирующая стремление к самосовершенствованию. Она подменяется деятельностью толкачей-бюрократов. Происходит имитация движения капитала в условиях примитивной всеобщей связи, господства локализма, что не дает необходимого минимума эффективности. Возникает псевдокапитал, то есть движение принудительной силой государства натуральных вещей, рабочих, денег и т. д., не охваченных спонтанной всеобщей связью. Возникает псевдоурбанизация, то есть рост городов без развития, а возможно и сопровождаемый упадком городской культуры.

Для псевдоэкономики характерна слабость механизмов, сдерживающих рост неоправданных издержек, пожирание ресурсов вплоть до превышения затрат над отдачей. Экономические законы здесь не действуют, либо оттесняются в поры общества. Если при этом преобладает административно стимулируемая модернизация, то это создает выходящие за рамки элементарной логики хозяйственные монстры, предприятия, целые отрасли, живущие административной перекачкой ресурсов, которые не в состоянии воспроизводить себя собственными силами. В сочетании с попытками встать на путь развития и прогресса этот порядок приобретает патологический характер.

Результатом раскола является превращение традиционного дорыночного хозяйства не в рыночную экономику, но в некоторый промежуточный гибрид, выступающий в форме монополии на дефицит. Его специфика заключается в том, что каждый производитель, организатор производства, крестьянин, глава общины, помещик, руководитель предприятия и т.д. стремится найти "крышу", то есть социальное прикрытие, защитника в окружающей социальной среде и одновременно источник необходимых ресурсов: земли, орудий производства, сырья, денег и т. д. Любое производство в России, начиная от крестьянина, который получал от помещика "руль на обзаведение", до целых отраслей могли существовать лишь пользуясь некоторой социальной защитой помещика, вотчинника, власти на всех уровнях. Развитие реального капитализма могло иметь место в этих условиях лишь в результате того, что власть оказывалась не в состоянии охранить такой порядок от людей, пытающихся обойтись без "крыши" Однако общество в период кризиса смело этих людей, восстановив в полном объеме в крайних формах порядок несвободы. Эти архаичные монополии не остаются неизменными, они имеют свою сложную историю. Существует мощный фактор, влияющий на их характер. Он формируется в результате раскола между опережающим развитием массовых потребностей в различного рода благах и отставанием способности их воспроизводить, развивать соответствующие формы труда, воспроизводства. Эта форма раскола приобретает возрастающее значение в истории страны. Сна создает в обществе мощное напряжение, которое превращает каждое сообщество, владеющее тем или иным предметом потребностей, в держателя монополии на дефицит. Эта монополия отлична от классических монополий, возникающих как сговор фирм с целью захвата рынка. Каждый субъект монополии на дефицит воспроизводит себя, обменивая свой дефицит на чужой. При этом не возникает потребности, заинтересованности в расширении производства, улучшении качества продукции, в быстрой реализации и т. д., так как все драмы монополии на дефицит развертываются в основном на ценностной базе исторически сложившегося господства натурального хозяйства.

Монополия на дефицит является особой хозяйственной системой. Субъект монополии - своеобразная исходная клеточка этого общества, фокус формирования социальных процессов и отношений. Внутренняя напряженность субъекта монополии на дефицит стимулирует его воспроизводственную деятельность, направляя ее на усиление зависимости от своего дефицита всей социокультурной среды. Нарастание противоречий между массовой потребностью в ресурсах и их концентрацией в монополиях приводит к дезорганизации общества. Монополия на дефицит не позволяет денежным отношениям, рынку выйти на первый план, занять ведущее положение в хозяйстве, не позволяет устанавливать зависимость количества и разнообразия товаров в соответствии с ростом потребностей, даже если они выступают в форме платежеспособного спроса.

Напряжение в обществе, связанное с монополией на дефицит, приводит к постоянной борьбе между разными группами субъектов монополии, что создает картину уникальных по своему содержанию социальных конфликтов, их динамики. Одним из уровней монополии является высшая власть. как держатель дефицита в масштабе всего общества. Например, на этапе господства сталинизма этому уровню удалось максимально подавить и оттеснить всех иных держателей монополии на дефицит. Другой уровень связан с регионами и ведомствами, как держателями дефицита. Хрущевский этап характеризовался оттеснение высшего уровня держателей дефицита, выходом вперед уровня ведомств и регионов, организованных в форме совнархозов. Третий уровень - власть локальных миров: предприятий, колхозов и т. д. Для современного этапа характерно движение к крайнему локализму, к атомизации общества, к распадению на бесчисленное количество держателей дефицита, к сильнейшему, возможно, катастрофическому ослаблению центра.

Отличительная особенность конфликта между уровнями держателей дефицита заключается в том, что победа любого из них не создает устойчивого состояния в хозяйстве, обществе в целом, но скорее наоборот - является условием выявления его нефункциональности, неизбежности поражения в борьбе со своими противниками. Это дает импульс дальнейшему движению исторически сложившихся циклов, одним из аспектов которого может быть смена форм, уровней господства дефицита. Система монополии на дефицит при любых своих модификациях не носит устойчивого характера, что бросает определенный свет на механизмы циклов истории России, позволяет искать их основу в мучительном поиске устойчивого состояния расколотого общества, его хозяйственной системы.

В расколотом обществе, где господствуют циклические формы социокультурной динамики, неизбежны попытки приспособления институтов власти, выносящих значимые для общества решения, к расколу, что выражается в вынесении хромающих решений. Так называемая партия нового типа являлась специфической организационной формой такой попытки. Власть в советском периоде возникла как особое соединение партии и государственности, гае государство воплощало организационную стабильность, способность общества транслировать сложившийся порядок во времени. Партия же стремилась этот порядок изменять без всякой опоры на право, на внутреннюю последовательную доктрину, на конъюнктурную целесообразность. Сложилась специфическая форма двоевластия, включающая постоянное отрицание своих собственных решений. Она была нацелена на постоянную, вопреки ранее принятым решениям, переброску ресурсов всех видов в масштабе всего общества на наиболее угрожаемые участки, туда, где потоки дезорганизации, назревающая всеобщая катастрофа наносили первый удар. Чем больше усложнялось общество, тем больше усиливались дезорганизующие последствия конъюнктурного манипулирования, тем явственнее негативные последствия стали превышать позитивные. В конечном итоге со всей очевидностью выявилось, что система хромающих решений, приспособление через нее всей системы власти к расколу в постоянно усложняющемся мире оказалась нефункциональной. Этот политический порядок воплощал в государственных решениях неспособность псевдоэкономики, монополии на дефицит обеспечить необходимый минимум воспроизводства ресурсов. Тем самым прошлое передало будущему сложнейшую проблему - формирование в расколотом обществе функциональной организации управления.

Россия выступает как промежуточная цивилизация, где раскол проходит через ее душу и тело, как проявление неспособности двух цивилизаций на специфической почве России вступать друг с другом в конструктивный диалог. В отличие от традиционной и либеральной, промежуточная цивилизация не носит органического характера. Хотя потребность в элементах либеральной цивилизации и возникла в России как результат внутренних противоречий общества, в частности, как попытка повысить поступление ресурсов, тем не менее либерализм из-за господства раскола, заколдованного круга не приобрел необходимой органичности и слишком часто отторгался. Создавался эффект бумеранга. В результате периодического усиления либерализма в обществе активизировались прямо противоположные ценности. Причем их социальный потенциал превышал силу либерализма. Отсюда странный исторический путь, характеризуемый попытками органического приспособления к неорганической социальной реальности при недостаточных усилиях преодоления раскола. Многое из того, что в динамике страны кажется ошибками вождей, капризами исторической случайности и т. д. находит свое объяснение в расколе.

Культивирование самобытности несет в себе опасность для общества, заключающуюся в преклонении перед ее исторически архаичными формами, в убеждении, что древние архаичные формы культуры и суть та высшая правда, на основе которой следует строить жизнь. Практически это означает отказ от всякой критики исторически сложившейся культуры, исторического опыта, от рассмотрения специфики страны как как постоянно возникающей и подлежащей разрешению проблемы, отказ от рассмотрения самобытности как исторической категории, которая существует в диалоге со спецификой других народов.

К сожалению, споры о самобытности достаточно часто происходят на основе явного или скрытого представлении о внеисторичности и абсолютности этого явления, о сто божественной или биологической природе Между тем те или иные конкретные формы самобытности, как и всякое социокультурное явление, суть некоторый процесс, который возник в определенный момент истории и, следовательно, может исчезнуть. общество может бороться с теми или иными элементами своей специфики, критиковать и изживать их усилиями люден, если они почувствуют дискомфорт от тех или иных особенностей своей деятельности, если люди, достаточно большие значимые группы будут интенсивно искать конструктивный функциональный выход, найдут в себе для этого достаточно нравственных и интеллектуальных сил. Это вовсе не исключает специфики, но, наоборот, подымает ее на новый уровень. Раскол - результат истории, и нет никаких основании сваливать его происхождение на гены или высшие силы.

Выдвижение раскола как фокуса специфики страны, разумеется, не исключает возможности иных подходов к специфике, используя для этого потенциал разнообразных наук: культурологических, этнографических, географических, психологических и т. д. Тем не менее во всех случаях необходимо соотнесение места и роли изучаемого аспекта специфики как с развитием раскола, так и с возможностью его преодоления.

Диалог между собственной спецификой (самобытностью) и современным миром - необходимое условие существования любого общества.

Сноски

(1) К.А.Аксаков, О русском воззрении, в кн. Русская идея, Москва 1992, с.111

(2) Там же, с.116

(3) Н.А.Бердяев, Душа России, в кн. Русская идея, cit., с.301.

(4) А.С.Ахиезер, С.Я.Матвеева, Дисинхронность и синхронность цивилизаций: теория методология исследований (на примере России), в кн. Цивилизации, вып.3, 1993 (в печати).

(5) А.С.Ахиезер, Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, "Атмода", Рига 1990, 29 апреля.

(6) А.С.Ахиезер, Россия: критика исторического опыта, Москва 1991, тт.1-3

(7) Из архива Чехова, Публикации, Москва 1960, с.36.

(8) Н.О.Лосский, Характер русского народа, Москва 1990, кн.2, сс.54 и след.

(9) Н.А.Бердяев, Судьба России, Москва 1990, сс.31-32

(10) А.С.Ахиезер, Cоциально-культурные проблемы развития России, Москва 1992, гл.7

(11) А.С.Ахиезер, Социокультурная динамика России. К методологии исследования, "Полис", 1991, n.5

(12) А.Авторханов, Технология власти, "Вопросы истории", n.1, с.144

(13) Ю.Ольсевич, Неизбежен ли кризис?, "Огонек", 1990, 8, сс.13-14

(14) А.С.Ахиезер, Дебри неправды и метафизика истины, "Общественные науки и современность", 1991, n.5.

(15) В.О.Ключевский, Сочинения, Москва, 1958, т.IV, сс.164-65

(16) Тем же, с.186

(17) Л.В.Милов, Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса, "Вопросы истории", 1992, nn.4-5; его же, Природу нельзя отменить, как бы этого ни хотели политики, "Независимая газета", 1992, 22 мая.

(18) Н.Огановский, Закономерность аграрной эволюции, Саратов 1911, т.2, с.20.

(19) Там же, сс.415-16.

(20) П.Вениаминов, Крестьянская община (что она такое, что дает и что может дать России?), б. м., 1908.

(21) Г.И.Куницын, Русская община и ее роль в формировании национального характера, в кн. Русская нация и обновление общества, Москва 1990, с.8.

(22) Л.А.Седов, К истокам авторитарного сознания (историко-культурологический этюд, в кн. Тоталитаризм как исторический феномен, Москва 1989, с.194.

(23) П.Зырянов, Столыпин и судьба русской деревни, "Общественные науки и современность", 1991, n.4, с.124.

(24) Цит. по: С.Я.Матвеева, Введение к книге: А.С.Ахиезер, Россия: критика исторического опыта, cit., т.3, с.XXXVI.

(25) В.О.Ключевский, Сочинения, cit., с.193.

[ Статьи разных авторов ] [ Библиотека Либертариума ]

[ Вход в Либертариум ]


[email protected]		Московский Либертариум, 1994-2020