27 август 2020
Либертариум Либертариум

Теория собственности / Комментарии по теме

  • Теория собственности

    Уважаемый Дмитрий Дмитриевич!
    Позволю себе прокомментировать Вашу статью в стиле традиционной рецензии.

    Статья интересна уже хотя бы тем, что порождает множество вопросов. И первый из них: так что же такое «собственность»? Что она собою представляет?
    Казалось бы, предмет исследования должен быть предъявлен читателю уже в начале статьи. Просто чтобы было понятно, о чем далее пойдет речь. Но автор этого не делает. Читателю остается гадать. Благо бы, будь в литературе только одно определение собственности. Но их десятки! На какое же из них ориентироваться читателю, какое из них автор считает верным? Впрочем, ответом на этот вопрос, быть может, должно являться содержание статьи в целом. Но тогда мы могли бы ждать от автора формулировки искомого определения в конце ее. Но нет его и там .
    Так что же такое «собственность»? О чем теория? Автор не обмолвливается на этот счет ни словом.
    Судя по всему, для автора «собственность» и «владение» - одно и то же. На эту мысль наводит, например, комментарий к первой же схеме. Он начинается словами: «Владение конкретного собственника можно изобразить схематически...», - из чего, видимо, мы вправе заключить, что данная схема есть схема владения. И заканчивается: «Такое схематическое представление дает возможность... наглядно изображать... собственников», - откуда следует, что это – схема собственности. Число текстуальных примеров подобного рода легко умножить.
    Я, признаться, сомневаюсь в том, что в корректной теории могут бесконфликтно уживаться два тождественных по содержанию и разных по имени термина. То есть, другими словами, что она может допускать существование одного термина с двумя именами, не рискуя при этом возникновением двусмысленностей.
    Но допустим, что мы имеем дело как раз с таким случаем. Тогда, очевидно, нас вполне устроило бы определение термина «владение». Что он означает?
    К сожалению, автор и на этот вопрос ответа не дает. Вместо него он предлагает определение понятия «неограниченное владение»: «Некоторые из объектов собственности могут находиться в неограниченном владении. Неограниченность означает, что собственник может производить с ними абсолютно любые акты пользования, без каких-либо ограничений: перемещать в пространстве, передавать сторонним собственникам, изменять (в частности, портить или даже полностью уничтожить). Все остальные формы владения -- ограниченное и совладение (смысл которых будет раскрыт ниже) -- являются частями неограниченного владения». И этим определением снова ставит читателя, т.е. меня в тупик. Во-первых, мне трудно согласиться с тем, что «собственнику» (или владельцу? Речь ведь идет о владении! Впрочем, коль скоро это одно и то же, пусть будет «собственник».) с легкой руки автора дозволяется «производить абсолютно любые акты пользования, без каких-либо ограничений». Я бы все же предусмотрел ограничение в виде оговорки: не причиняющие ущерба другим людям (или собственникам, т.е. владельцам). Иначе ведь дело выглядит так, будто автором санкционируется аморальное насилие, порождающее защиту, встречное «силовое воздействие», т.е. санкционируется ситуация, чреватая едва ли не кровопролитием. Во-вторых, «ограниченное владение» с точки зрения логики никак нельзя назвать «частью» «неограниченного». Это противоречащие, или контрадикторные, понятия, образующиеся путем простой дихотомии родового понятия «владение». А для «совладения» тут даже и места нет. Но главное, в-третьих, этим определением «владение» трансформируется, а вернее сказать, просто переименовывается в «пользование», в «любые акты пользования». Похоже, теперь мы имеем дело уже с тремя тождественными терминами.
    К счастью, «пользование» автором определяется. Но как! «Пользование собственностью (акт пользования) -- это намеренные (т.е. управляемые владельцем) изменения состояний объектов собственности». Не буду придираться к тому, что многие из принадлежащих мне «объектов собственности», которыми я регулярно пользуюсь (картина на стене, например), я хотел бы сохранить именно в том состоянии, в каком они сейчас пребывают и готов препятствовать любому изменению их состояния; к тому, что с формальной точки зрения это скорее не определение, а характеристика (поскольку, в частности, классическая структура определения понятия через указание на ближайший род и видовое отличие автором игнорируется). Но ведь если собственность – это владение, а владение – пользование, то данная формулировка оказывается ни чем иным, как тавтологией. А это уже серьезный грех для теории, исключающей «ошибки в рассуждениях» и «множественности субъективных толкований».
    Одно из важнейших мест в теории автора занимает идея «маршрутов развития собственника». «Допустим,- пишет он, - собственник рассматривает три потенциальных взаимоисключающих маршрута развития: R'1, R'2 и R'3. Динамические изменения С-индикатора для каждого из вариантов разные, и собственник оценивает значение интегралов на выбранный период следующим образом:
    · для маршрута R'1 в +0,2ер;
    · для --""--R'2 в -0,2ер;
    · для --""--R'3 в -0,1ер.
    Поскольку, вариант R'1 дает наибольшее значение интеграла состояния, собственник выберет для реализации именно его, как наилучший».
    Хотелось бы понять, как может быть «выбрана для реализации» сама эта стратегия? Пусть, например, некий господин решает сформировать свой портфель акций и стоит перед выбором, акции какой компании и в каком количестве ему купить: неизвестной ему компании, известной, но пребывающей в кризисном состоянии (ее акции самые дешевые и оттого сулящие, если компания преодолеет кризис, самую высокую доходность), или известной, стабильной, но обещающей скромный доход? Г-н может купить больше одних акций, меньше – других, т.е. у него есть разные варианты. Чем он будет руководствоваться, выбирая лучший для себя «маршрут»? Я полагаю, что сначала он должен будет решить, какой портфель ему нужен: рисковый или консервативный. Затем ему следует собрать как можно больше сведений об этих компаниях и только потом звонить брокеру. Но я не представляю, чтобы вместо этого он занялся построением графиков собственного состояния, умея найти ему для каждого варианта точное количественное выражение в неких «эпикурах», чтобы он интегрировал выведенные функции и принимал решение по результатам интегрирования. Да и самому мне, когда я стою перед выбором, что съесть на завтрак – яичницу, сосиску или бутерброд – никогда и в голову не придет заняться интегрированием количественных оценок своих «маршрутов». Я не могу представить ситуации, когда кто-нибудь захотел бы на практике прибегнуть к методике автора. Тем более, что не представляю – и автор на этот счет ничего не сообщает, - какие значения я должен присвоить тому или иному выбору, чтобы не ошибиться? Какова, например, эпикурная величина выбора бутерброда? «- 0,3»? Или «+0,8»? Каков здесь критерий, каков способ расчета? Или мне предоставляется свобода брать эти цифры с потолка? Но тогда чего стоит итог интегрирования?
    Мне кажется, что предложенная конструкция, хотя и выглядит весьма глубокомысленной, лишена какого-либо практического смысла. Подобных построений всякий человек, не обделенный фантазией, может за полчаса сочинить с десяток. «Вы хотите поиграть со своей собакой, побросать ей палку? Сделайте это с умом! Вы можете выбрать для игры утро, полдень или вечер. Оцените каждый из этих выборов. Вы можете отправиться в парк или поехать за город. По какой дороге? Вариантов множество. И от того, на каком из них вы остановитесь, зависит, насколько благотворной и интересной для вас самих получится эта игра. И так далее, вплоть до построения графиков предпочтения веса палки и дальности броска. Потом составьте систему функциональных ограничений, решите задачу на оптимизацию и лишь затем, с ответом на руках, зовите свою собаку. Счастливого отдыха!»
    Когда я читаю: «Допустим, собственник рассматривает...», - мне почему-то хочется сказать: «Да никогда он вот так не рассматривал, не рассматривает и рассматривать не будет!». Когда встречаю слова: «Поскольку, вариант R'1 дает...», - невольно хочется возразить: «Нет. Не дает. И не только потому не дает, что нет желающих взять, но потому уже, что даже непонятно, как и что он может дать».
    А вслед за тем – еще одна загадка: «ограниченное владение». Его автор определяет следующим образом: «...Владение некоторым конкретным объектом (материальным или информацией) может разделяется между несколькими собственниками. Владение называется ограниченным поскольку оно для данного владельца ограничено по актам пользования...». (Опять: ограничение пользования есть ограничение владения. Вынесем за скобки «общий сомножитель». В скобках остается: пользование есть владение). Суть мнения автора ясна: у одного объекта собственности может быть два и более собственников. Непонятно только, как такое может быть?
    Я знаю, конечно, что подобная конфигурация собственности прописана в гражданском кодексе, что на основе ее созданы сотни тысяч «юридических лиц» - корпоративных собственников. И что с того? Мы столько лет прожили под законом, гласящим, что в стране существует общественная собственность в формах государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной; на основе этого закона были учреждены все предприятия – заводы, колхозы, сети торговли... А чем дело кончилось? Жизнь в конце концов заставила понять, что никакой общественной собственности в природе нет. Что строили даже не на песке, а на фальшивой, беспочвенной идее. Отчего все и развалилось. Что как бы ни была сильна вера в несуществующую общественную собственность и как бы ни напрягали люди силы, чтобы «сказку сделать былью», ничего, кроме краха и разорения, эта идея принести заведомо не могла. От веры этой пришлось отказаться. Но на смену ей тут же явилась новая. «Пусть, - согласились мы, - у одного «объекта собственности» не может быть сразу столько собственников, сколько живет людей в стране. Но пусть все же будет сколько-нибудь, а не один! Сто, например, или десять, на худой конец хотя бы два». А какая разница, сколько их – два или двести миллионов? Разве все то, что убеждает в невозможности существования двухсотмиллионоликого собственника, не убеждает в невозможности существования и двуликого? Если один конгломерат «собственников» нежизнеспособен, то почему следует считать, что может быть жизнеспособен другой – во всем точно такой же, только поменьше?
    Пролить свет на эту проблему могло бы отчетливое истолкование собственности, ясное понимание того, что значит «быть собственником». Но как раз его-то в «теории собственности» нет как нет.
    Не объясняя загадки совладения, автор затем добросовестно описывает его и в конце концов оказывает вынужден констатировать прирожденный совладению «парадокс»: «Совладелец, имеющий долю совладения большую, чем половину (l >0,5) является единственным владельцем всей коллективной собственности». (Эффект исчезновения составного собственника).
    Надо отдать автору должное. Многие его единомышленники, избравшие символом веры коллективную собственность, пугливо обходят это ее естественное следствие, умалчивают о нем. А если и упоминают, то с оговоркой: проблема, дескать, сложна, но так или иначе сособственники обо всем могут договориться. Дело, однако, не в сложности проблемы – она проста как огурец, - и не в договоре сособственников – право собственности нельзя одолжить другому «на минуточку», тут уж «умерла так умерла». (Такова особенность права собственности в отличие от отчуждаемых правомочий пользования и распоряжения). Суть дела в том, что если мы допускаем существование коллективного (составного) собственника, то с неизбежностью приходим к противоречию с представлением о природе собственности, разрешить которое с позиций здравого смысла невозможно. И автор на это противоречие честно и мужественно указывает.
    Однако он полагает, будто оно все же имеет разумное решение.
    «Право изъятия и метаустав. Для того чтобы учитывалось мнение меньшинства совладельцев, надо положить, что в устройстве каждого составного собственника уже при его учреждении должно быть заложено право изъятия, которое действует всегда и безусловно. Право изъятия гарантирует, что каждый совладелец прежде чем будет реализовано неустраивающее его решение составного собственника, может изъять свою долю совладения из коллективной собственности в свою собственность, переведя ее из условной количественной величины l в набор натуральных объектов собственности.
    Иными словами, любой совладелец может изъять свою долю совладения в любой момент незамедлительно и безусловно. Причем, для осуществления изъятия ему вовсе не требуется получать на то согласие составного собственника, которой владеет данной коллективной собственностью. Также не имеют совершенно никакого значения оценки всех остальных совладельцев по поводу такого изъятия -- составной собственник обязан перевести затребованную долю совладения из количественной в натуральную и отдать ее покидающему его состав совладельцу».
    Но как может быть заложено такое право? Допустим, господин N решает войти одним из «совладельцев» в капитал «составного собственника» М, внося при этом вклад Z. Очевидно, что N и М – это разные персонажи, разные субъекты собственности. Поэтому напрашивается вопрос: кто из них – N или М – после принятия N в число «совладельцев» является собственником Z? Если скажем, что М, то тем самым скажем, что N с момента регистрации его участия перестает быть собственником своего вклада. Его вклад, Z, с этого момента становится собственностью не частного лица, N, а «составного владельца» М. Т.е. для N он становится чужой собственностью. Такой же чужой, какой прежде был для М. Строго говоря, у N теперь даже нет своей доли. Его доля стала чужой, она принадлежит М. Что же получится, если мы признаем за N право изъять в любой момент Z у М? Иначе говоря, что получится, если мы признаем за несобственником право изымать имущество у собственника без его согласия? Попросту говоря – воровство. В терминологии автора – насилие. Выходит, что именно к применению насилия и сводится рекомендация автора.
    Однако попробуем ответить на поставленный выше вопрос иначе. «Кто из них – N или М – после принятия N в число «совладельцев» является собственником Z?» Ответим – N. Тогда все становится на свои места! N остается собственником своего вклада как до вхождения в М, так и после. И именно поэтому он может в любой момент выйти из М, забрав свою – свою! – собственность. Для этого не нужно ни согласия М, ни какого-то особого метаустава. Его право – право собственника – и так защищено законом. А каков же статус М? Это статус распорядителя и пользователя чужой собственностью по доверенности собственника (по договору с ним). Именно пользователя и распорядителя, причем, не «составного», а, если угодно, единого, нерасчленимого, но вовсе не собственника. При таком ответе никакого «составного собственника» в поле нашего зрения нет.
    Такая практика хорошо известна. Это, например, банковская практика. Человек, отдавая свои деньги банку, не перестает от этого быть их собственником. Поэтому в любой момент может забрать их назад. В свою очередь, банк, приобретая право распоряжаться и пользоваться этими деньгами, не делается их собственником Для него они остаются чужими. Именно поэтому он обязан их вернуть по первому требованию и без всяких условий.
    Таким образом, либо мы признаем существование «составного собственника» - и тогда попадаем в капкан неразрешимой проблемы, либо отказываем ему в праве на существование - и тогда проблема исчезает сама собой. Применительно к данному случаю этот вывод можно сформулировать следующим образом: чтобы разрешить проблему («парадокс»), вытекающую из содержания «теории собственности», следует, видимо, отказаться от самой этой теории. По крайней мере, фундаментально пересмотреть ее.
    Автор, конечно, вправе спросить: а что сам я имею в виду, когда употребляю слова «собственность», «владение» и т.п.? Критикуя, могу ли я что-нибудь предложить взамен его теории? Ответ можно найти по адресу http://zhurnal.lib.ru/m/mercalow_w_l/ в книжке «Рождение сознания» (в ней есть несколько параграфов, посвященных этой теме) и в статье «Мифическая реальность».

    С уважением, В.Мерцалов.

  • Теория собственности

    аноним, 03.04.2003
    в ответ на: комментарий (анонимный, 30.01.2003)

    Я не уверен, что вы сможете это прочесть, но всё-же попытаюсь высказаться.
    Я вместе с единомышленниками работаю над новым налоговым кодексом Грузии (Парламент Грузии уже работает над ним). Главная идея у нас - соблюдение прав человека. Если налог насилие, но мы должны глаза закрывать, почему-же мы не должны закрывать глаза на другие права? Мы считаем, что мы никогда не сможем создать настоящее государство если не будем уважать и соблюдать права человека, для кого иключительно и создаётся это государство. Понимаю, что трудно, но без этого наше государство пропайдет. Если кто думает, что государство совсем не нужно - я поддерживаю - пока мы (и вы наверно) сможем создать полноценное государство, цивилизация станет уже совсем другим.

    www.geocities.com/gjandieri

[email protected] Московский Либертариум, 1994-2020