10. Интеллигентность как административно-рыночный товар

Генезис интеллигенции

Социальная интеграция в административно-рыночных государствах, таких как СССР и Россия, обеспечивается описанными выше институтами административного режима, отчуждения/распределения и нормативной социальной стратификации. Однако эти механизмы неэффективны в том случае, если государство ставит перед собой выходящие за пределы самосохранения цели и претендует на некую степень участия в мировом политическом, технологическом и экономическом процессе. Для того, чтобы обеспечить свои позиции в мировом сообществе необходимы не функционеры и не чиновники, а специалисты -- экономисты, политики, ученые, технологи, врачи и учителя. Государство, если хочет, чтобы с ним считались, вынуждено давать образование своим гражданам, ведь неспециалисты, как показал опыт, не могут обслуживать даже краденые технологии. Специализация, однако, нарушает гармонию предустановленной социальной однородности и требует дополнительных государственных усилий по преодолению неоднородности.

Административно-рыночное государство сначала дает образование своим гражданам, а потом канализирует активность образованных людей в продвижение в системе рангов и почетных званий, каждому из которых соответствует определенная льгота и привелегия. Государство создает для этого организации с жесткой иерархической структурой, социально однородные внутри себя (академии наук, творческие союзы), внутри которых между интеллигентами идет административный торг по поводу статусного распределения предоставленных государством благ. Интеллигенция формирует локальные административные рынки, на которых интеллигентность пользуется спросом и иерархии на которых строятся по признаку "интеллигентность".

Проблемы с образованными людьми возникают у государства когда специалисты, получив образование, используют приобретенный опыт работы с понятиями и терминами не только для того, чтобы "отдав долг" государству и получив соответствующий статус и звание, иметь административно-рыночный доход со своей интеллигентности, но и для рефлексии своего положения, что неизбежно приводит к поведенческому дрейфу и к активности, не канализируемой имеющимися у государства институтами.

Интеллигентные граждане государства, рефлектируя свое положение, неизбежно выходят в общее пространство административного торга, не обладая для этого соответствующими статусами и возможностями. Они не имеют ни административного веса, ни места в разных формах дележа ресурсов. Интеллигентность вне иерархий творческих союзов не является административно-рыночным товаром.

Административно-рыночное государство вынужденно ("не для того учили") смиряется с побочной активностью профессионалов и всеми силами старается локализовать ее в формах, соответствующих принципам своего устройства и относительно безопасных для себя. До перестройки это были творческие союзы, общественные организации, клубы по интересам. После перестройки активность интеллигенции канализируется в политических партиях и движениях. Именно активность образованных людей, преобразованная административно-рыночным государством в приемлимые для него формы в данной работе называется интеллигентностью, а активисты -- интеллигентами.

Далеко не все интеллигенты находят себе место в предоставляемых государством нишах, и тогда оно вынуждено применяет санкции, обьявляя их отщепенцами, диссидентами, врагами народа, евреями и психически больными, которым нет места ни в локальных интеллигентских административных рынках, ни в государстве в целом. Мерой пресечения антигосударственной деятельности интеллигентов, следующей по жесткости за высылкой из страны, было исключение из творческих союзов.

Как уже подчеркивалось выше, в административно-рыночных государствах общество производно от государства и его властных интенций. Интеллигенция это не совсем желательный элемент общественного устройства, существующий согласно осознанной государством необходимости в военном-техническом прогрессе и идеологической экспансии. Интеллигенция не может существовать вне административно-рыночного государства, поскольку производна от него. Отсюда двойственность положения интеллигенции на административном рынке: она стремится к рынку, к настоящим деньгам, к демократизации государства, к добру, праву, справедливости, но в то же время на обычном рынке ей нечего продать. И более того, в правовом государстве вообще исчезает интеллигентское пространство, существование которого всегда поддерживается административно-рыночными механизмами.

Во времена стабильного административного рынка интеллигенция обслуживает государство, когда у него возникаются частные задачи (такие как научно-технический прогресс), не решаемые обычными методами мобилизации государственных ресурсов (такими как всеобщее образование и принудительный труд образованных людей, массовые репрессии и сопряженное с ними географическое освоение новых территорий). Интеллигенция также государственно необходима и при ревизии основных принципов социальной однородности и для поиска новых основ для организации справедливого распределения.

Интеллигенция обычно противостоит создавшему ее государству, обсуждая и осуждая методы построения институтов справедливого иерархического распределения, его принципы и результаты. При перестройках (либерализациях), когда собственно рыночные начала начинают вытеснять административно-рыночные институты, интеллигентное общество начинает доминировать над ослабевшим государством. Общественные интенции тогда направляются на поиск путей возрождения сильного государства -- т.е. воссоздание тех условий, при которых возможна административная торговля. Это, по мнению интеллигентов, необходимо прежде всего потому, что с ослабевшим государством перестают считаться значимые геополитические противники.

В такие периоды интеллигенты, которые собственно и составляют осознающее себя общество, сначала становятся влиятельными властными фигурами, а в дальнейшем, обнаружив сопротивление своим властным амбициям, пытаются вернуть жизнь в предопределенное интеллигентской интерпретацией истории русло. Для этого интеллигенция конструирует образы внешнего и внутреннего врагов и предпринимает усилия по консолидации общества и государства для борьбы с ними.

Интеллигенция при либерализациях административно-рыночных государств становится социальной стратой, обеспечивающей преемственность идеологии административного рынка и социально-однородного общества и продуцирующей авторитарных лидеров, стремящихся к созданию сильного и жесткого (но "прогрессивного") государства, где и у интеллигенции есть свое место. Можно сказать, что существует закон сохранения интеллигентности. В начальные условия этого закона входит существование административно-рыночного государства, противостоящего интеллигентному обществу, но воспроизводящего интеллигенцию как необходимый элемент своего устройства.

В социально неоднородных государствах, где нет развитого административного рынка, в отличие от социально однородных, образованные люди формируют сеть профессиональных и прочих обьединений, которая не находится (в целом) в конфликтных отношениях с государством, и более того, обладает повседневным влиянием на него, поскольку профессионалы принимают участие в формулирование государственных целей и подборе средств для их достижения. Образованные люди в таких государствах, как правило, занимаются хорошо оплачиваемой профессиональной деятельностью "согласно полученному образованию" и не испытывают потребности в особой рефлексии своего отношения к государству, и без рефлексии достаточно ясному и определенному. Собственно общество в такого рода государствах первично, оно порождает государство и ограничивает его властные интенции. Образованные люди, профессионалы представляют значимый элемент общества и тем самым контролируют государство.

Структура интеллигенции

Число интеллигентов в социально однородном государстве зависит, в конечном счете, от структуры его информационного пространства. В до-технологическом государстве количество интеллигентов тождественно равно аудиториям читателей журналов, зрителям театров и посетителям концертов. С появлением средств массовой информации и всеобщего образования количество интеллигентов резко возрастает и возникает "образованщина" -- по Солженицину.

Интеллигентными могут быть (или не быть) представители всех социально-учетных групп -- общественных классов, этносов и национальностей. Интеллигентность создается политикой государства в области образования, науки, культуры, здравоохранения. Так, целенаправленные усилия КПСС по созданию "национальных школ" и развитию "национальных культур" привели к появлению национальных интеллигенций, а такие же по логике усилия по развитию физики, математики и точных областей знания привели к появлению "технической и научной интеллигенции".

Однако самое себя интеллигенция определяет по общему кругу чтения журналов и книг, смотрению фильмов и спектаклей и участию в творческой самодеятельности, а также по обостренному интересу к истории государства и ее интерпретациям в искусстве. Именно в этой области несущественны различия между разными социально-учетными и профессиональными группами интеллигентов. Интеллигентность можно определить как особое социальное пространство в социально однородных государствах, сформированное активностью образованных людей в области художественной и квазихудожественной интерпретации истории государства и роли в ней власти, народа и самой интеллигенции.

Необходимым компонентом структуры российского интеллигентского пространства были и продолжают быть евреи. Совпадение интенций интеллигенции и представителей еврейской диаспоры в России характерно для времен, когда интеллигенция противостоит государству. При этом интеллигенты стремятся реализовать вечные интеллигентские ценности и преобразовать государство в идеальную иерархию-утопию, а евреи пытаются сохранить свою, также утопическую, культурную самобытность, выторговывая свой особый статус на локальных административных рынках науки, образования, здравоохранения и торговли. Евреи, потерявшие связи с диаспорой и получившие общее и профессиональное образование, становятся типичными интеллигентами, озабоченными проблемами соотношений российского государства и общества, несправедливого распределения, но конечно в их еврейском контексте.

На первых этапах перестроек российские интеллигенты и интеллигентные евреи в своих стремлениях к утопии оказываются в одной социальной нише. И интеллигенты, и евреи стремятся к тому, чтобы сделать государство удобным для той жизни, которая представляется им естественной. В начале ХХ века это был социализм, в конце века -- капитализм. В итоге очередной либерализации их пути расходятся. Российская национальная интеллигенция стремится при этом переложить вину за очередную неудачу на своих бывших союзников-интеллигентных евреев. Возникает (возобновляется) интеллигентский антисемитизм.

В сознании обычных (неинтеллигентных) россиян образы еврея и интеллигента почти идентичны. Недовольство нарушением привычного порядка вещей, связанное с перестройкой (либерализацией) проецируется неинтеллигентным народом на интеллигентов. В том случае, когда интеллигентский антисемитизм и народное неприятие интеллигентности сливаются в одно движение, оформляется черносотенная утопия -- как альтернатива интеллигентской утопии. Особенно пикантной становится ситуация, когда во главе "черной сотни" оказываются новые русские патриоты, интеллигентные евреи-антисемиты.

Интеллигентские административные рынки

Отношения между читателем (зрителем), писателем (автором) и критиком составляли и составляют содержание интеллигентской жизни. Эти отношения, с моей точки зрения, составляют внутреннюю структуру интеллигентности, и только включенных в эту систему людей можно считать интеллигентными. Частичная рефлексия внутренних отношений интеллигентности в принятых различениях была осуществлена В. Лакшиным в пору "твардовского" "Нового мира".

Сформированное административно-рыночным государством пространство интеллигентности может быть описано формальной структурой, задаваемой отношениями между авторским, критическим и потребительским уровнями деятельности, с одной стороны, и одноименными формами деятельности, с другой. Одни интеллигенты пишут (ставят, снимают, исследуют), другие читают-смотрят (потребляют, воспроизводят результаты), третьи критикуют (критически осмысляют) написанное первыми, расчитывая на то, что будут поняты вторыми. Интеллигентный читатель (зритель, слушатель, исследователь) включен в непосредственное восприятие книги (постановки, фильма, научной публикации), и в критическое их осмысление, и не воспринимает текст (в широком смысле этого понятия) вне его критической интерпретации. Историческая ангажированность является обязательным атрибутом интеллигентского творчества и может вноситься в него как автором, так и критиком, естественно в форме, доступной для восприятия рядовыми интеллигентами -- потребителями.

Отношения между авторским, критическим и потребительским уровнями и одноименными формами деятельности могут быть представлены формальной структурой (веерной матрицей рис. 65), в которой на строки вынесены виды интеллигентской деятельности, а на столбцы -- одноименные видам формы деятельности. Пересечение одноименных строк и столбцов отождествлено с АВТОРАМИ, КРИТИКАМИ и ПОТРЕБИТЕЛЯМИ -- идеальными типами, задающими базисную структуру пространства интеллигентности. Пересечения разноименных строк и столбцов отождествляются с другими типами интеллигентов.

Полный (относительно порождающих отношений матрицы) список типов интеллигентов задается рис. 65.

Рисунок 65. Структура пространства интеллигентности

Под АВТОРАМИ в контексте данной работы понимаются те интеллигенты, произведения которых становятся предметом интереса критиков и интерпретаторов, также принадлежащих к пространству интеллигентности. Авторы, как правило, имеют почетные звания и должности. Это народные и заслуженные артисты, писатели, профессора, академики и пр. Авторы, не ставшие предметом интереса интерпретаторов (критиков), остаются вне описываемого пространства (так называемые "забытые авторы", предмет особого интереса интеллигентных интерпретаторов истории), как и те официальные критики, которые интерпретируют "неинтеллигентных" авторов. Для того, чтобы стать АВТОРАМИ, необходимо хоть в чем-то противопоставиться государству, пострадать от него, стать предметом обсуждения и осуждения, и в то же время представить (или дать возможность представления) результаты авторской рефлексии отношений с государством в художественной форме. При этом вовсе не обязательно, чтобы результаты творчества (ими может представать и сама жизнь АВТОРА) имели какую-то художественную или научную ценность. Они только должны выглядеть так, чтобы их можно был интерпретировать (критически представлять) как новое для государственной парадигмы представление отношений между государством и обществом, как нарушение канонов и преодоление государственной цензуры. И Солженицин, и Бондарев (в начале своей карьеры) в этом смысле являются АВТОРАМИ, однако в АВТОРЫ не попадают ввиду своей неинтеллигентности Г. Марков и П. Проскурин.

Под КРИТИКАМИ понимаются интеллигенты-интерпретаторы, специализирующиеся на представлении АВТОРОВ как оппозиционеров и потому вводящие в пространство интеллигентности новые идеи и темы относительно отношений между государством и обществом и роли самой интеллигенции в этих отношениях. При этом существенно то, что обьектами художественной интерпретации могут стать любые реалии: научные, культурные, технологические, экономические. Это и жизнь Тимофеева-Рессовского, и судьба "Ивана Денисовича", и изобретатели "бригадного подряда", и технологии синтеза синтетического каучука.

Страта критиков не включает в себя официальных государственных критиков, специализирующихся на интерпретации официальных фактов, статусов и отношений, а также на оформлении государственных запретов и на цензуре. Последние считаются неинтеллигентными.

Под ПОТРЕБИТЕЛЯМИ понимаются те интеллигенты, которые пассивно воспринимают результаты труда АВТОРОВ и их критические интерпретации. Это читатели научных, популярных и "толстых" журналов, театральные завсегдатаи, кинолюбители, и т.п.

Наиболее значимыми элементами структуры этого пространства являются классические АВТОРЫ, их КРИТИКИ -- интерпретаторы и их ПОТРЕБИТЕЛИ, читатели -- зрители. Знакомство с "классикой" обязательно для причисления к интеллигенции, а критическая интерпретация и переинтерпретация творчества классических АВТОРОВ применительно к современности была и остается содержанием творчества интеллигентных АВТОРОВ. Нет, как представляется, писателя, драматурга или режиссера, не оскоромившегося собственным парафразом Островского, Чехова, Гоголя или какого-то другого классика. Классика -- вечно живые произведения избранных авторов -- в понимании интеллигенции является живой историей и именно благодаря классике осуществляется связь между прошлым и настоящим.

Расмотрим теперь не диагональные элементы рис. 65. Отношение между творческим уровнем деятельности и критической формой деятельности отождествляется с "рефлектирующими авторами", т.е. теми интеллигентами-авторами, которые считают своим долгом разьяснить читающей (смотрящей) публике свои позиции относительно героев своих произведений. Тем самым авторы выступают в роли критиков собственного творчества. Читатели "Литературной газеты", например, не реже раза в неделю имеют возможность ознакомиться с авторской интерпретацией собственного текста одним из представителей этого типа.

Отношение между творческим уровнем деятельности и потребительской формой деятельности отождествляется с типом "самодостаточных авторов", то есть теми интеллигентами-авторами, которые считают свои произведения "высшей и последней" стадией художественного творчества, а факт своего существования -- историческим событием. Рестораны Домов творчества заполнены этими непризнанными гениями, утверждающими в застолье свою исключительность.

Отношение между критическим уровнем деятельности и творческой формой деятельности интерпретируется как тип "публицисты", то есть такие критики, продукция которых становится авторскими произведениеми. Такие публицисты как В. Лакшин, А. Стреляный или А. Лебедев известны всем интеллигентам.

Отношения между критическим уровнем деятельности и потребительской формой деятельности интерпретируется как тип "профессиональные критики", под которыми понимаются критики, сделавшие себе имя текущей журнальной публицистикой и рефлексией относительно того, что должны читать рядовые интеллигенты-потребители. Модельный современный пример -- Наталья Иванова, профессиональный популяризатор своих любимых и нелюбимых авторов.

Отношения между потребительским уровнем деятельности и творческой формой деятельности интерпретируются как тип "активисты творческой самодеятельности", то есть потребители, выступающие в роли самодеятельных авторов. Б. Окуджава и Ю. Ким в начале своей карьеры достаточно в этом смысле типичны. Творческая самодеятельность является обязательным атрибутом этого типа интеллигентности.

Отношения между потребительским уровнем деятельности и критической формой деятельности интерпретируется как тип "элитарные потребители", то есть такие читатели и зрители, которые находятся в критической коммуникации с авторами и критиками или ищут пути для такой коммуникации, публично высказывая критические оценки авторских произведений. Почта толстых журналов в свое время была переполнена письмами элитарных потребителей.

В целом пространство интеллигенции делится диагональными элементами (АВТОРАМИ, КРИТИКАМИ, ПОТРЕБИТЕЛЯМИ) на две функционально различные части -- наддиагональную и поддиагональную. Наддиагональная часть может быть названа творчески -- союзной, поскольку отношения между составляющими ее элементами (авторами, критиками, потребителями, рефлектирующими авторами, самодостаточными авторами и профессиональными критиками) развиваются в основном в рамках Союзов писателей, кинематографистов, театральных деятелей, и пр. Поддиагональная часть, представленная отношениями между авторами, критиками, потребителями, публицистами, самодеятельными авторами и элитарными потребителями может быть названа артистическо-диссидентской, так как противостоит тому, что происходит в государственных творческих союзах.

Торг на интеллигентском административном рынке

Интеллигенция торгуется с административно-рыночным государством по поводу разрешений или запретов на художественно-публицистическую экспликацию тех или иных моментов российской истории. Собственно этот торг поддерживает и восстанавливает интеллигентское пространство. Но существуют торги внутри интеллигенции. Эти административные торги разноплановы и разноуровневы, однако определяются общей структурой интеллигентского пространства и могут быть описаны в терминах схемы рис. 65.

В частности, может быть выделен общий торг между творчески-союзной и артистически-диссидентской частями интеллигенции (то есть между поддиагональными и надддиагональными типами). При этом предметом торга выступают блага, распределяемые среди членов творческих союзов и разного рода академий, которые в разных формах обмениваются на продукцию артистическо-диссидентской части интеллигенции. "Босота и богема" получает "нелегальный" доступ к пайкам, санаториям, медобслуживанию, домам творчества, в то время как обладатели официальных статусов и званий получают новые формы для выражения своей интеллигентской сущности.

Рефлектирующие авторы, самодостаточные авторы и профессиональные критики стремятся занять места на диагонали, стать классиками -- АВТОРАМИ и КРИТИКАМИ и тем самым войти в историю. Публицисты и рефлектирующие авторы обычно противостоят основной массе интеллигентов-потребителей. Последние апеллируют к АВТОРАМ и КРИТИКАМ -- классикам (живым и мертвым), утверждая их приоритет в искусной историзации жизни. Публицисты и рефлектирующие авторы, напротив, считают свои интерпретации истории и современности по меньшей мере столь же адекватными, как и классические.

Внутренняя динамика этих конфликтов в спокойные времена приводит к воспроизведению интеллигенции как среды обитания интеллигентов: "босота и богема" социализируется, ее принимают в творческие союзы, члены творческих союзов становятся при жизни КЛАССИКАМИ, а многочисленные потребители привыкают к тем реалиями, которые трудами рефлектирующих авторов и публицистов вводятся в интеллигентскую онтологию. Поддиагональные типы плавно перетекают в наддиагональные, освобождая функциональные места для нового поколения интеллигентов, которое к концу жизни ждет таже судьба.

В тоже время есть и частные интеллигентские торги, выражающиеся в относительно замкнутых отношениях между типами, упорядоченными рис . Таковы, в частности, отношения между авторами, критиками, публицистами и рефлектирующими авторами, логика которых представлена на рис .

В рамках этих отношений авторы, имеющие почетные звания и должности, претендуют на монопольное положение в курируемой ими области творчества, будь то техническое изобретение или жанр прозы. Монопольное положение авторов либо поддерживается неинтелигентными критиками, либо подвергается сомнению интеллигентными интерпретаторами. Рефлектируюшие авторы и публицисты в разной степени и формах претендуют на монополию авторов, которые защищаются от попыток оспорить их положение специфическими для административного рынка методами, такими как ограничения на публикации и на деятельность.

Рисунок 66. Структура авторско-критического торга

Естественно, в творческой среде возникают посредники в торге, которые составляют высший слой богемы, научной или художественной.

Другой тип торга образован отношениями между авторами, потребителями, самодостаточными авторами и активистами художественной (научной, технической) самодеятельности. В рамках этих отношений авторы борются с активистами творческой самодеятельности и самодостаточными авторами за доминирование над потребителями, в то время как потребители выражают свое приятие или неприятие как авторам, так и другим действующим лицам торга, принимая (покупая, читая, смотря) их продукцию или не покупая. В этих отношениях формируются посредники -- слой художественной (научной, технической) богемы, через которых действующие лица пытаются достичь свои цели.

Рисунок 67. Структура авторско-потребительского торга

Третий вид торга, специфической для интеллигентского пространства, определяется отношениями между критиками, потребителями, профессиональными критиками и элитарными потребителями.

Рисунок 68. Структура потребительско-критического торга

В рамках этого вида торга критики навязывают потребителям свои интерпретации состояния интеллигентского административного рынка (кто на нем главнее, а кто художественнее или научнее), в то время как потребители принимают их оценки, или не принимают, что выражается в переписке между редакциями журналов и их читателями. Разделы "переписка с читателями" представляют внешнее выражение этого торга. Естественным образом при этом возникают посредники -- третий слой богемы, которые принимают участие в торге, способствуя или противодействуя публикациям тех или иных писем и организуя их обсуждение.

При либерализациях и перестройках изменяется структура пространства интеллигентности. Это в первую очередь проявляется в потере своего значения структурообразующей диагональю. Классика, ее интерпретаторы и почитатели уходят в социальное небытие, на периферию интеллигентского пространства и ранее единое пространство интеллигентских смыслов распадается на совокупность мало связанных между собой подпространств -- сект, формально подобных изначальному. При этом локальные административные рынки, описанные выше (авторско-потребительский, авторско-критический, потребительско-критический) становятся размерностями (порождающими отношениями) нового интеллигентского пространства.

Это можно отобразить в виде схемы рис. 5.

Рисунок 69. Структура пространства интеллигентов-сектантов

При формировании сектантского пространства общие интеллигентские конфликты если не исчезают, то теряют свое значение прежде всего потому уменьшается роль административного рынка в целом (должности и звания теряют свое значение). Локальные интеллигентские рынки сначала обособляются, а потом агрегируют друг с другом, или интерферируют внутри себя так, что воспроизводится общая структура пространства интеллигентского административного рынка в целом. Пересечение одноименных форм и уровней деятельности на новом рынке дает типы "НОВЫЕ АВТОРЫ", "НОВЫЕ КРИТИКИ" и "НОВЫЕ ПОТРЕБИТЕЛИ", выполняющие роль структурообрующей диагонали сектантского пространства, новой классики.

В отличие от основного и единого интеллигентского пространства (рис. ), недиагональная структура сектантских пространств (рис. ) пуста, в ней нет типов, представляющих "широкую публику". Но зато сект очень много. В качестве примеров сект можно привести "Митьков" как АВТОРОВ, их немногочисленных КРИТИКОВ и столь же немногочисленных почитателей, или "концептуалистов-приговцев", у коих три-четыре классика-АВТОРА, десяток критиков и несколько сотен читателей-ПОТРЕБИТЕЛЕЙ.

После окончания очередной перестройки структура интеллигентского пространства восстанавливается, а ряды классиков пополняются за счет включения в их число НОВЫХ АВТОРОВ и НОВЫХ КРИТИКОВ из разных сект. Так в тридцатые годы ХХ века в число классиков попали Маяковский, Есенин и Шкловский.

В ходе перестройки 80 годов в очередной раз распалось основное интеллигентское пространство, исчезли государственные творческие союзы. Их место заняли многочисленные секты -- обьединения (писательские, кинематографистов, художников), члены которых интегрируются согласно общей для них художественной интерпретации истории. "Поддиагональные" авторы, критики и потребители вошли в состав новых творческих обьединений. Толстые журналы, задававшие основные модальности и темы интеллигентской рефлексии, практически прекратили свое существование, а их бывшие читатели и почитатели занялись бизнесом или политикой. Однако тоска по единому "Союзу писателей" (и по СССР), который бы мог стать новым камертоном, задающим основные темы интеллигентской рефлексии, свойственна большинству НОВЫХ АВТОРОВ -- лидеров сект, претендентов на аренду дач в Переделкино, а пока награждающих самих себя почетными званиями и должностями.

Интеллигентская эстетика

Судьба России в ее интеллигентском представлении -- судьба ее интеллигенции, а история России -- история интеллигенции. Но история России не сводится к истории образованной части ее граждан, хотя писалась и пишется скорее интеллигентами, чем историками. Писаная история России политически акцентуирована, смещена в плоскости исторической реальности, значимые для интеллигенции. Это история локальных интеллигентских административных рынков и выходов (как правило, неудачных) товара интеллигентность на общегосударственные рынки. История России, благодаря интеллигенции, никак не может стать собственно историей, по меньшей мере два столетия она остается политически актуальной. Интеллигентная Россия жила и живет придуманным прошлым, проецируемым в будущее -- вопреки отвратительному для интеллигенции настоящему.

Политически нейтральной документированной истории России пока нет. Роли исторических документов играют акцентуированные художественно-публицистические реконструкции того, что в стране, по мнению интеллигентов, происходило. Исторические факты конструировались ("охудожествливались") интеллигентами Пушкиным, Ключевским, Солженициным, Гумилевым, как и автором "Повести временных лет". Плоды творческого воображения интеллигентных авторов -- историков переосмыслялись другими авторами-интеллигентами и, став художественными образами прозы, стиха и театра, превращались в символы массового интеллигентского сознания, в товары на локальных интеллигентских рынках. Эти образы-символы, отождествленные с известными актерами-интеллигентами, исполнителями соответствующих ролей в кинофильмах, театральных постановках и эстрадных ревю в значительной степени определяли и определяют переживание эпохи ее современниками-интеллигентами и их образ действия в те периоды, когда эпоха становится смутной.

Интеллигентская интерпретация истории персонифицирована в искусственных образах (архетипах), реализованных на сцене или в текстах и замещающих неинтеллигентскую реальность, вытесняющих ее в пограничные и нерефлектируемые области интеллигентского сознания. * Российские интеллигенты сформировали десятки архетипов восприятия и переживания себя в истории, вошедших -- как национальное русское искусство -- в мировую культуру и активно востребуемых и актуализируемых в тех странах, где разросшийся административный рынок замещает государство и рынок. Интеллигенты всего мира чтят Достоевского, Льва Толстого, Чехова и Набокова, а российским интеллигентам близки Белль--Маркес--Борхес--Гессе.

Введение профанной (неинтеллигентной) жизни в "театральный" контекст составляет историческую задачу интеллигенции и смысл ее существования. Интеллигенция не существует вне историзованного искусства и искусственной истории, которые ею и создаются. Значимость интеллигентской интерпретации истории и историзованного искусства (в широком смысле этих понятий) в российском быте меняется в зависимости от жесткости жизни. Чем сильнее административно-рыночное государство и жестче жизнь, тем значимее историзованное искусство и то, что в нем происходит, и наоборот. Размывание границ между интеллигентской интерпретацией истории, историзованным искусством и жизнью, также как потеря искусством своего значения символизирует начало очередной либерализации и связанное с ней исчезновение исторических ориентиров.

В спокойные (и жесткие в политическом смысле) времена разделение эстетизированной истории, историзованного искусства и обыденной жизни абсолютно. В эти времена историзованное искусство (в широком смысле этого слова) становится воплощением желаемой свободы, а значит и жизни. В самой же жизни театральность табуируется, жизнь становится по звериному серьезной. В эти времена российское искусство нарушает серьезность жизни, проникая в нее в форме историзированного политического анекдота, аллюзии на исторические темы. А в историзованное искусство жизнь входит в виде нешуточных трагедий между актером (автором) и административной властью. Эти актерские трагедии, в свою очередь, превращаются в несмешные анекдоты, демонстрирующие интеллигентам насколько жизнь серьезна. Поэтому актеры -- исполнители анекдотов из собственной жизни (или играющие в это исполнение -- в новейшее время Галич, Окуджава, Высоцкий и др.) воплощают для интеллигентных слушателей и зрителей единство жизни, ее неразрывность, связанность всего со всем, в том числе бытия интеллигентного зрителя (слушателя, читателя), весьма как правило неприглядного, с историей. Спрос на интеллигентность в такие времена наивысший, но у самих интеллигентов, а не у тех, кого бы они хотели видеть покупателем. У деятелей административного рынка интеллигентность и ее продукты вызывают нескрываемое отвращение, проявляющееся в соответствующих государственных решениях и постановлениях. В эти "серьезные времена" интеллигенция страдает от невостребованности, так как ее товар не пользуется государственным спросом. Ведь емкость замкнутого интеллигентского административного рынка весьма ограничена, а внешний покупатель брезгливо морщится при лицезрении интеллигентского товара и его производителя.

Театрализация жизни в "серьезные времена" ограничивается государством. Проявления театральности в неположенном месте и времени карается -- как это было с известными диссидентами, вышедшими -- как декабристы -- на площадь 22 августа 1968 года, или с сотнями студентов, вообразивших себя заговорщиками-народниками и собиравшихся втроем--пятером (группа в понятиях КГБ) для распределения ролей в самодеятельном спектакле "Преображение России".

Смягчение государственных ограничений на театрализацию жизни обычно символизирует наступление очередного "нового времени". Интеллигенция в "новое время" добивается своего -- оттепели, либерализации или перестройки, и ранее непреодолимые границы между государством и обществом размываются. Интеллегентность начинает пользоваться государственным спросом. Появляются руководители государства, по необходимости или случаю принимающие одну из интеллигенских интепретаций истории и, следовательно, ее авторов-интеллигентов (например, Хрущев в начале "оттепели" или Горбачев образца 1987 года). В свою очередь, интеллигенты принимают такого государственного функционера за одного из своих (за интеллигента), включают его в свою иерархию и присваивают ему высший балл интеллигентности, а потом с удовольствием прикармливаются от его стола. Содержанием жизни интеллигентов становятся попытки воплотить те или иные эпизоды своей или чужой истории в политической и экономической практике. В эти времена желаемое содержание (ожидаемая история) кристаллизуется в сценариях на культурно-политические темы и в политической практике -- партийном и государственном строительстве, направленном на актуализацию ожидаемой истории. Интеллигентский товар в перестройки и либерализации оказывается самым ходовым.

В "новые времена" жизнь превращается в интеллигентский театр, так как исчезают различия между спектаклем и жизнью. В искусстве, в тоже время, возникает кризис жанров, и жанровые различия между романом и повестью, рассказом и пьессой, сценарием и его экранной реализацией сглаживаются. Из обыденной жизни интеллигентов исчезает собственно историзованное искусство. замещаемое театрализованными политическими акциями, происходящими на разных сценах, на каждой из которых доминирует какой-либо режиссер со своей интерпретацией истории. В спокойные времена интеллигенты ходят в любимый театр, а в перестройки -- на политизированные собрания. Возникают тусовки -- вроде "Московской трибуны", которые разыгрываются как театральные действа: президиум -- сцена, на ней актеры, играющие первые роли, а к микрофону, позволяющему выделиться из массовки и сыграть мизансцену прорываются претенденты на значимые роли. Это в помещениях, а на улице в это время проходят митинги и демонстрации, украшенные сценическими атрибутами (плакатами, знаменами, лозунгами). Возникает своего рода базарное действо, в котором на продажу интеллигенты выставляют все, накопленное ими в "серьезные времена". На излете "демократического" порыва камерные и уличные спектакли превращаются в костюмированные балы. Сценарии этих действ удивительно однообразны. Общественно значимые "спектакли" времен времен декабристов, начала ХХ века и его конца практически идентичны по темам и ролям, которые разыгрывают их участники.

Конец 80 и начало 90 годов ХХ века, когда политическую сцену заполнили театрализованные имитации эпизодов "из истории России" в этом смысле не отличается от других исторических периодов. Сегодняшние социал-демократы, кадеты, монархисты, националисты, купцы и дворяне -- не более чем попытки воспроизвести моменты отечественной истории, по какой-либо причине выделенные и описанные интеллигентными историками. Интеллигенция делится на конфликтующие между собой группы, придерживающиеся разных авторских описаний одного исторического периода. Одна часть интеллигентов строит жизнь по Ильину, другая по Бердяеву, третья по Солоневичу, и т.д., надеясь на то, что играемые ими роли привлекут богатых покупателей.

В "новые времена", такие как конец 80 -- начало 90 годов ХХ века, на сцене жизни-театра, поскольку сама жизнь становится театром, появляются типажи, спектр которых определен художественной интерпретацией истории страны уже очень давно, часто столетия назад. Персонажи Грибоедова, Островского, Чехова, Гоголя и прочих классиков воплощаются в современных политиках и экономических агентах. Сходство социальных типов переходного времени и актерских образов не раз отмечалось теми критиками, которые рефлектируют свою интеллигентность и не поддаются искушению самим выйти на историческую сцену и проиграть одну из хорошо известных им классических ролей.

Однако политика и экономика вовсе не те области деятельности, в которых значим социальный опыт интеллигентных людей. Их преследуют неудачи, отрежиссированные ими политические спектакли со скандалом срываются, жизнь не желает подчиняться исторически выверенным сценичным образцам. Те государственные деятели, которых интеллигенты принимали за своих и за спасителей отечества, оказываются не интеллигентными, другими. Интеллигенты, не сумевшие предложить на продажу что-то более товарное, чем свою интеллигентность, осознают себя чужаками на празднике реальной политической и экономической жизни, попадают в "бесконечный тупик", теряют смысл своего существования. В массе интеллигентов возникают вопросы о своей исторической роли и месте в историческом процессе. И только немногие из них (Галковский, например) осмеливаются усомниться в праве на существование социальной группы в целом, а значит и государства. Спектакль "свободы и демократии", в который интеллигенты оказываются вовлеченными всей душой, переполненной патриотическими образами, обычно заканчивается трагически для исполнителей первых ролей. Как говорил С.Е. Лец, "отсутствие конца трагедии не освобождает ее участников от необходимости очистить зал". "Товар "интеллигентность" перестает пользоваться спросом, как только на рынке появляются настоящие товары и настоящие деньги, или когда интеллигенции покажут ее место в новом варианте административного рынка.

Обобществление ослабевшего государства и деградация административного рынка неизбежно приводит к экономической, социальной и политической деградации, к политической и военной нестабильности, к потере казалось бы вечных ценностей и исчезновению взлелеянной государством среды привычного интеллигентского общения -- творческих союзов (которую сами интеллигенты считают уникальной культурой). В среде интеллигентов рождаются (возрождаются) идеи и темы новой государственности, выражением которых можно считать "Новые Вехи" и аналогичные эпохальные труды. Антиутопии, доминирующие в сознании интеллигентов в начале "нового времени", сменяются новыми утопиями национальной гоударственности и мирового порядка, справедливого распределения и производства, подчиненного великим идеям социального равенства. Дело случая и ситуации, кто и как будет реализовывать эти идеи -- коммунисты, фашисты или какие-то другие практики-интерпретаторы интеллигентских рефлексий истории.

Интеллигентская гносеология

Обычное научное знание и методы познания недоступны российским интеллигентам, поскольку это элементы совсем другой, не интеллигентской культуры. Интеллигенты используют вырванные из контекста научного исследования понятия, факты, эмпирические обобщения и диагностические формулы, включая их в свои театрализованные концепции на правах "научно доказанных" предпосылок деятельности. Использование научной атрибутики в нормальном обществе безвредно, поскольку нейтрализуется сложными механизмами научного сообщества и политической практикой, проверяющей идеологемы на адекватность. Но в интеллигентном обществе образы из театрализованной истории неизбежно становятся понятиями объясняющей и утверждающей самое себя идеологемы и не поддаются не верификации, ни фальсификации. Марксизм, фрейдизм, дарвинизм и прочие измы введены в российскую культуру как театрализованные фрагменты чужой истории, а не как результаты теоретической рефлексии опыта изучения различных аспектов жизни. Отсюда и схоластичность интеллигентского научного теоретизирования, могущего, впрочем, давать серьезные результаты в пограничных и вновь формируемых областях знания -- как спекулятивные предвосхищения концепций, когда то еще созреющих в другой социальной среде при решении сугубо практических задач. Творчество Верднадского, Чижевского, Любищева тому примером.

Мир интеллигентов наполнен персонифицированными образами историко-художественных произведений (или редуцированными темами научных исследований) и теми отношениями между ними, которые определены режиссерами-постановщиками (в широком смысле этого слова). Каждый "крупный" творец-художник тем и крупен, что вводит новые образы или новые отношения между старыми образами, конструируя тем самым интеллигентскую обьясняющую теорию. Хождение за образами в народ (в экспедицию, посмотреть как живут "простые люди" или самим пожить на природе "простой жизнью") является традиционным занятием российской интеллигенции.

В интеллигентском мире сосуществуют люди и человекоподобные обьекты живой и неживой природы, сообщающиеся между собой. Каждая персона по своему интересна и воспринимается интеллигентами как носитель некоторых архетипических (и исторический определенных) свойств. Обыденные отношения в своем интеллигентском круге в этой логике становятся реализацией некоторых архетипических (исторических) отношений. Обобщение фактов личного общения служит интеллигенту основанием для создания исторически фундированной теории, описывающей как функционирует социум. На основе такого рода представлений о существовании и экспериментальных данных (все из личного опыта) интеллигенты разрабатывают объясняющие и предсказывающие теории.

В интеллигентских рассуждениях обычно присутствуют два уровня реальности: обыденная жизнь с ее конфликтами, склоками, неприятностями и радостями, и высокая обьясняющая теория в форме художественных произведений и их идеальных объектов -- художественных образов. Образные идеальные объекты и теоретически -- театрализованные отношения между ними позволяют, как представляется интеллигентам, моделировать реальность в искусственной (или искусной) системе, обьясняющей профанам, как устроен мир и почему он устроен именно так. На всем протяжении истории интеллигенции воспроизводится группа, члены которой специализируются на конструировании всеобьемлющих концепций мироздания. В рамках этой группы можно выделить всевдоученых -- создателей "общих теорий всего" (космоса, земли, цивилизации и общества в целом и России в частности), и псевдописателей, таких как Александр Зиновьев, авторов персонифицированных логических схем, стилизированных под художественные произведения. Создатели "общих теорий всего" и псевдописатели драматизируют науку, представляют ее другим интеллигентам как открытие "тайн природы и общества", а исследователькую деятельность рассматривают не иначе как "трагедию познания".

Теории такого уровня социологи называют обыденными. Их функция вполне ясна и определенна. Они выступают в роли концептуальных схем, детерминирующих поведение социализированного субьекта и делающими это поведение неслучайным и предсказуемым именно в той мере, в которой оно тривиально. Обыватели-интеллигенты руководствуются в своем поведении расхожими обывательскими теориями (считая их, тем не менее, в высшей степени оригинальными), а нетривиальные интеллигенты -- режиссеры (как правило, известные своими прибабахами и причудами) разрабатывают нетривиальные теории, воплощая их в эксцентричных сценических или других художественных образах.

Область применения обыденных теорий для разделящего их человека ничем не ограниченна, и никакие критерии научности к ним неприменимы. Эти теории верны в той мере, в которой существуют люди, их исповедывающие. Эти теории не подлежат научной критике, но только научному (или клиническому) исследованию -- как факты социологии (или психиатрии), их описывающих, систематизирующих, исследующих экспериментально и в конечном счете объясняющих.

Эмпирическое многообразие административно-рыночных реалий интеллигенты воспринять не способны (за известными исключениями -- творчество А. Стреляного, Б. Можаева, В. Шукшин и немногие другие авторы) прежде всего потому, что оно не выразимо доступными им художественными средствами.

Как уже говорилось выше, основной формой познания мира для интеллигенции является историзованное искусство (отсюда и концептообразующая функция искусствоведения). Но восприятие и переживание окружающего через отождествление с художественными типами (даже нищих интеллигент воспринимает по степени их театральности) не исключает других форм исследовательского отношения к миру. Из многообразия форм собственно познавательного отношения к миру интеллигенты предпочитают редукцию и экспертизу. Часть интеллигентов имеет склонность редуцировать значимую для них историческую и политическую реальности до профессионально знакомой и используют профессиональные, иногда очень качественные знания для обьяснения важных с их точки зрения исторических и политических событий. Иногда это дает выдающиеся результаты (например, исследование пространства иконописи механиком Раушенбахом), но чаще всего попытки редуцировать социальную и экономическую специфику России до закономерностей, описываемых другими областями знания выглядят трагикомически -- например, исторические экскурсы специалиста по математической логике и основаниям математики Есенина-Вольпина (где специфика истории и социологии сводится к отношениям между придуманными автором логическими переменными), или этнографические построения профессионального политзэка Льва Гумилева, которому ойкумена представляется совокупностью "зон" и пространств возможных побегов, актуализируемых благодаря особым качествам (пассионарности) рожденных в неволе.

Другая часть интеллигентов, обладающих познавательными интенциями, склонна к экспертизе. Под экспертизой понимается умение высказывать интеллигентское понимание любого вопроса, проблемы, темы в их пространственно-временных, содержательных и нравственных характеристиках. Интеллигентный эксперт, чаще всего основывающий свои суждения на журнально-газетной информации, имеет мнение обо всем (в том числе и о своей способности к экспертизе) и не стесняется высказывать его в любых обстоятельствах. Стремление к экспертизе часто принимает карикатурно-театрализованные, иногда клинические формы (например, одна из программ "Авторского ТВ", в ходе которой интеллигентные эксперты дают оценки и интерпретации фильмам, представляемых режиссерами, также считающими себя экспертами). Политическая сцена в "новые" времена переполнена экспертами, соревнующимися друг с другом в артистичности представления своих оценок и прогнозов. В состав Президентского Совета образца 1993 года вошли, например, наиболее телегеничные интеллигентные эксперты.

Встречаются выдающиеся интеллигентные люди, сочетающие все формы исследовательского отношения к миру (режиссерско-концептуальное, редукционистское и экспертное). Это редукционисты, считающие себя экспертами и реализующие свое отношение к миру в режиссерской деятельности, -- такие как Сергей Кургинян. Кургинянов мир -- это сцена, на которой под недреманным режисерским оком Кургиняна развертывается спектакль, сконструированный экспертом-Кургиняном на основе редукционисткой (Кургиняновской же) модели фрагмента истории. Оглушительные творческие и политические неудачи таких всесторонне развитых интеллигентов только прибавляют им пыла, амбиций и популярности в родной среде.

Выдающиеся интеллигенты не столь уж редки, как кажется. Во всяком случае, когда у власти появляется потребность в интеллигентском товаре, он сразу же выставляется на продажу. Так случилось с относительно молодыми и очень интеллигентными экономистами, которые волею растерявшейся в перестройке власти стали реформаторами в разваливающемся административно-рыночном государстве. По внешнему виду, социальному происхождению, образованию и опыту работы они более всего подходили под представления власть имущих о революционерах-реформаторах. Их товарность подтверждалась и их западными (и потому авторитетными для власти) коллегами. Придя к власти, интеллигентные реформаторы тут же начали приспосабливать реальность к своим представлениям о том, что должно было быть в России. Естественно, что административно-рыночная реальность начала сопротивляться интеллигентскому насилию над ней, что и привело, в очередной раз, к изгнанию интеллигентов из власти. Те из реформаторов, кто смог пожертвовать интеллигентностью ради сохранения административного веса, превратились в весьма неординарных и талантливых российских чиновников, негативно относящихся к своему интеллигентскому прошлому.

Интеллигентские онтология и этика

Для интеллигентных людей исторические пространство и время, реальная социальная структура и экономические отношения существуют только потому, что они нашли свое художественное (книжно-зрительное) воплощение. Расширение интеллигентской онтологии осуществляется в основном средствами искусства. Серьезным с их точки зрения спектаклем, книгой (научной в том числе) или фильмом считается такое произведение, в котором содержится художественное открытие, то есть осуществляет введение элементов ранее не театрализованной жизни в контект интеллигентных отношений (последние примеры: "архангельский мужик", персонажи Каледина, Трифонова и т.д). Все остальное, не воплощенное в художественных образах, находиться вне сферы интеллигентного бытия, а значит не существует. Открытие мира через искусство и замещение мира искусственным (и искусным) его представлением составляет содержание интеллигентского бытия.

Интеллигенты существуют в двух мирах -- в мире искусства, истории и искусственно конструируемых отношениях между ними, и в быту, как правило не регулируемом культурными рамками и потому прямом, бесхитростном и физиологичном. Быт и существование вне трагического искусства вообще для интеллигентов обременительны. Интеллигент должен реализовывать вечные ценности, служить искусству, вечности, абстрактным, но потому и абсолютным реалиям. Презрение к обыденности и каждодневности сочетается у интеллигентов со стремлением к вечному и неизменному -- государственному, национальному или культурному.

Разрывность онтологии является необходимым условием существования интеллигенции и явно проступает в ее языке, казенно-патетическом на формальной сцене и площадно-прямым в быту, и в спектре исторических ситуаций, считающихся достойными воплощения в искусстве. У интеллигентов на сцене "кровь--любовь", а в быту "жрать, пить и спать". Иного интеллигентам не дано, и в их содержательной жизни в пору противостояния государству противоестественно сочетаются всеобщие обсуждения театрализованных интерпретаций истории с частными индивидуально-коллективными вегетативными жизненными проявлениями -- жраньем, спаньем, совокуплениям и прочими отправлениями физиологических потребностей. Кухню и кровать в интеллигентной семье в семидесятые--восьмидесятые годы ХХ века можно рассматривать как символ единства материального и духовного начал интеллигентности.

Разрывность онтологии интеллигентов заставляет их страдать, но страдания имеют в основном отстраненно эстетический характер переживания того, что интеллигентами рассматривается как сценическое событие. Даже наиболее популярные авторы-"сидельцы" из интеллигентов считают своей задачей эстетизацию лагерного быта (может быть, популярность этих авторов и обьясняется их эстетскими установками). Их произведения не документальны в смысле исторического документа, они построены как художественные произведения. И все для того, чтобы интеллигентные читатели и зрители смогли, почитав и посмотрев, сказать "какой ужас!", выражая свое восхищение эстетикой безобразного.

Этическая компонента бытия в интеллигентском мировосприятии подчинена эстетической. Целью интеллигентского творчества является преодоление разрыва между этическим и эстетическим, эстетизация обыденности, поскольку вне художественной формы обыденность и быт как бы не существует. Эстетизация своего неупорядрядоченного неряшливо-небрежного быта становится, особенно в новые времена, задачей интеллигентных писателей и драматургов. Художественное открытие Трифонова, например, состояло в том, что он сделал предметом художественного описания "другую жизнь", то есть быт интеллигентов. По окончанию "нового времени" кухня и кровать исчезают из поля художественного видения, сменяясь неким обобщенным сортиром (творчество Владимира Сорокина тому примером), в котором удовлетворяются интегрированные (материальные и духовные) потребности. Отечественный постмодернизм в целом можно рассматривать как стремление историзованного искусства включить в себя вегетативную сторону интеллигентского существования и запечатлеть ее в истории для будущих поколений. Небесталанные алкоголики, наркоманы и педерасты, сделавшие свои аномалии предметом художественной интроспекции имеют шанс стать классиками -- историческими деятелями новейшей интеллигентской истории России.

Интеллигенция и социально однородное государство неотделимы. Для интеллигенции как порождения интеллигентского пространства смертельно опасно отчуждение экономики от политики и формирование стратифицированного по экономическим признакам общества. Распад административного рынка как основы социального устройства приведет к исчезновению интеллигенции. Для самосохранения интеллигенция должна тем или иным способом стимулировать вопроизведение административно-рыночного государства в форме Российской империи, СССР или какой-то другой. Если ей это удастся, то будущее интеллигенции обеспечено. Интеллигенты продолжат выдавливать из себя раба по капле или ведрами, создавая предпосылки очередной либерализации. В этом смысле показательно поведение многих интеллигентов в октябре 1993 года, сразу после вооруженного разгона российского парламента. Одни из них мгновенно начали самоорганизовываться в привычные по до-перестроечным временам диссидентские структуры, настраиваясь на привычные формы торга с государством и в этом обрели потерянную основу своего существования. Другие, по-видимости напротив, начали воспевать "во славу Великой России" и занялись теоретическим обоснованием и оправданием "сильной президентской власти" и ее актуальных и потенциальных кровопролитных действий. Действия и тех, и других были направлены на воспроизведение привычных отношений между государством и обществом и, следовательно, на воспроизведение пространства интеллигентности.