Глава VIII. Экономический расчет при социализме (II): состояние дискуссии

1

Несмотря на естественную склонность социалистов преуменьшать значение критики социализма, ясно, что она уже оказала очень глубокое воздействие на развитие социалистической мысли. Эта критика, конечно, не подействовала на подавляющее большинство "плановиков"; основная масса приверженцев любого популярного движения всегда остается в неведении относительно интеллектуальных течений, вызывающих изменение направления.[К сожалению, это относится также к большинству организованных коллективных усилий, предпринимавшихся специально для научного изучения проблем планирования. Всякий, кто штудировал такие публикации как Annales de l'economie collective или материалы, представленные на Всемирный социально-экономический конгресс в Амстердаме в 1931 г. и опубликованные Институтом международных отношений под названием "World Social Economic Planning" (2 vols., The Hague, 1931--32), тщетно будет искать какой-либо признак, что главные проблемы были хотя бы осознаны.] Более того, существование в России системы, претендующей на имя плановой, привела многих ничего не знающих о ее развитии к мысли, что главные проблемы решены. На самом деле, как мы увидим, опыт России предоставляет достаточно подтверждений уже оформившихся сомнений. Однако среди лидеров социалистической мысли все больше осознается не только природа главной проблемы, но и растет признание силы возражений, выдвинутых против считавшейся в прошлом наиболее осуществимой разновидности социализма. Теперь редко отрицают, что в обществе, намеревающемся сохранить свободу выбора потребителя и свободу выбора занятий, централизованное руководство всей экономической деятельностью представляет задачу, которую нельзя рационально решить при сложных условиях современной жизни. Правда, как мы убедимся, даже среди понимающих проблему исходная позиция отринута еще не полностью, однако ее защита носит характер более или менее арьергардных боев, когда все сводится к попыткам доказать то, что "в принципе" решение можно себе представить. Уже почти не встречается утверждений, что такое решение осуществимо практически. У нас будет позднее возможность обсудить некоторые из этих попыток. Однако подавляющее большинство новых схем пытаются обойти трудности путем построения альтернативных социалистических систем, более или менее основательно отличающихся от традиционных версий, подвергшихся критике в первую очередь, и, как предполагается, неуязвимых для возражений, направлявшихся против их предшественниц.

В настоящем очерке будет рассмотрена современная английская литература по данному предмету, а также будет сделана попытка оценить новые предложения, выдвинутые для преодоления осознанных теперь трудностей. Однако прежде, чем мы к этому приступим, может быть полезно высказать несколько замечаний о значимости для обсуждаемых проблем российского эксперимента.

2

Конечно, невозможно и нежелательно на данном этапе начинать разбор конкретных результатов российского эксперимента. Здесь достаточно сослаться на подробные специальные исследования, особенно принадлежащие профессору Бруцкусу [B.Brutzkus, Economic Planning in Russia (London: George Routledge & Sons, Ltd., 1935)]. Сейчас нас интересует только более общий вопрос: насколько факты, установленные при таком изучении конкретного опыта, согласуются с аргументацией более теоретического характера и насколько эмпирические свидетельства подтверждают или опровергают выводы, полученные путем априорных рассуждений.

Вероятно, здесь нелишне напомнить читателю, что, исходя из общих соображений, под вопрос ставилась не возможность планирования как таковая, а возможность успешного планирования, достижения целей, во имя которых оно предпринимается. Поэтому у нас с самого начала должна быть ясность относительно критериев суждения об успехе или о формах, в которых, как мы полагаем, мог бы выразиться провал. Нет никаких оснований ожидать, что остановится производство, или что власти столкнутся с теми или иными трудностями в использовании всех имеющихся ресурсов, или даже что объем производства будет устойчиво ниже, чем был до введения планирования. Ожидать нам следовало бы того, что объем производства в случае, когда использование доступных ресурсов определяется некоей центральной властью, будет ниже, чем если бы ценовой механизм рынка свободно действовал -- при равных в остальном условиях. Обусловлено это было бы чрезмерным развитием одних отраслей производства за счет других и использованием методов, непригодных при существующих обстоятельствах. Нам следовало бы ожидать чрезмерного развития каких-то отраслей при издержках, которые не оправдываются возросшими объемами их продукции, и безудержного стремления инженеров к внедрению появившихся где-то последних достижений, техники, невзирая на то, приемлемы ли они в данной ситуации экономически. Во многих случаях употребление новейших производственных методов, которые было бы возможно применить при отсутствии централизованного планирования, выступало бы тогда скорее симптомом злоупотребления ресурсами, нежели доказательством успеха.

Отсюда, таким образом, вытекает, что высокое качество -- с технической точки зрения -- некоторой части российского промышленного оборудования, нередко поражающее случайного наблюдателя и обычно считающееся свидетельством успеха, малозначимо с точки зрения ответа на главный вопрос. Окажется ли новый завод полезным звеном в структуре промышленности, помогающим увеличить объемы производства, зависит не только от технических соображений, но даже больше от общей экономической ситуации. Лучший тракторный завод не может быть активом, а вложенный в него капитал есть чистый убыток, если замененная трактором рабочая сила дешевле, чем затраты материалов и труда, пошедших на создание трактора, плюс прибыль.

Но стоит нам освободиться от слепого восхищения перед существованием колоссальных орудий производства, которое вполне может захватить некритичного наблюдателя, как остаются только два законных критерия успеха: блага, реально доставляемые системой потребителю, и рациональность или нерациональность решений центральной власти. Исходя из первого критерия, результат, несомненно, был бы признан отрицательным, во всяком случае -- пока и имея в виду все население, а не небольшую привилегированную группу. Почти все наблюдатели согласны, кажется, с тем, что даже по сравнению с довоенной Россией положение широких масс ухудшилось. Однако такое сравнение все же выставляет результаты в излишне благоприятном свете. Признано, что условия царской России далеко не благоприятствовали капиталистической промышленности и что при более современном режиме капитализм добился бы там быстрого прогресса. Надо принять также во внимание, что страдания за прошедшие пятнадцать лет, эта "жизнь впроголодь во имя величия", которые мыслились как служащие последующему прогрессу, должны были бы принести к настоящему времени какие-то плоды. Мы получим более подходящую основу для сравнения, представив, что было бы в случае, когда те же самые ограничения потребления, которые имели место фактически, были бы вызваны высокими налогами, а поступления от них предоставлялись бы в виде кредита конкурентной промышленности на инвестиционные цели. Вряд ли можно усомниться, что это вызвало бы скорый и громадный рост общего уровня жизни выше всего того, что сегодня представляется лишь отдаленно возможным.

Тогда остается последняя задача -- рассмотреть принципы, на основании которых реально действовали плановые органы. Здесь невозможно даже кратко проследить извилистый курс российского эксперимента. Однако все, что мы о нем знаем, особенно из упоминавшегося выше исследования профессора Бруцкуса, дает нам полное право сказать, что ожидания, вытекавшие из соображений общего порядка, полностью подтвердились. Крах "военного коммунизма" произошел именно по той причине, по какой его предвидели профессора Мизес и Бруцкус, -- из-за невозможности рационального расчета в безденежной экономике. С тех пор развитие с его частыми политическими зигзагами показало только, что правители России познали на опыте все препятствия, выявленные систематическим анализом проблемы. Но оно не поставило никаких новых важных проблем и тем более не предложило каких-либо решений. Официально вина почти за все трудности все еще взваливается на несчастных индивидов, подвергающихся преследованиям за то, что они противодействуют плану, не подчиняясь распоряжениям центральной власти или слишком буквально их выполняя. Однако, хотя это означает, что власти признают очевидную трудность только в том, как заставить людей послушно следовать плану, не может быть сомнений, что более серьезные неприятности обусловлены в действительности врожденными проблемами всякого централизованного планирования. Фактически из таких обзоров, какой сделал профессор Бруцкус, мы заключаем, что нынешняя тенденция, отнюдь не продвигая нас к более рациональным методам планирования, сводится к тому, чтобы разрубить гордиев узел, отказавшись от использовавшихся в прошлом сравнительно научных методов. Вместо этого они заменяются все более и более произвольными и несогласованными решениями конкретных проблем, как диктует злоба дня. Российский опыт может быть очень поучителен в отношении политических или психологических проблем. Но для того, кто изучает экономические проблемы социализма, он всего лишь дает иллюстрации к вполне устоявшимся выводам. Он не помогает нам ответить на интеллектуальную проблему, поставленную стремлением к рациональному переустройству общества. Для ответа на нее нам придется возобновить наш систематический обзор различных мыслимых систем, хотя и существующих пока только в виде теоретических набросков, но не становящихся от этого менее важными.

3

Как указывалось выше, в главе VII, рассмотрение этих вопросов в английской литературе началось относительно недавно и на достаточно высоком уровне. Однако вряд ли можно сказать, что первые попытки реально отвечали на какой-либо из главных вопросов. Два американца, Ф.М.Тэйлор и У.К.Роупер, были первыми в этой области. Их работы и в какой-то степени анализ англичанина Г. Д.Диккинсона были направлены на доказательство того, что, исходя из предположения о полном знании всех соответствующих данных, ценность и количество различных товаров, которые надо произвести, могли бы определяться путем применения аппарата, с помощью которого теоретическая экономика объясняет формирование цен и управление производством в конкурентной системе [F.M.Taylor, "The Guidance of Production in a Socialist State", American Economic Review, Vol. XIX (1929); W.C.Roper, The Problem of Pricing in а Socialist State (Cambridge, Mass., 1929); H.D.Dickinson, "Price Formation in a Socialist Community", Economic Journal, June, 1933]. В общем, следует признать, что это не невозможно -- в смысле отсутствия логического противоречия. Однако полагать, что раз определение цен таким способом логически представимо, то этим полность опровергается утверждение, что оно реально невозможно, значит, просто расписаться в непонимании подлинной сути проблемы. Необходимо лишь попытаться отчетливо представить себе, что подразумевает применение такого метода на практике, чтобы отклонить его как неосуществимое и невозможное для человеческих сил. Ясно, что любое такое решение должно было бы основываться на решении некоей системы уравнений наподобие разработанной в статье Бароне ["Ministry of Production in the Collectivist State", in Collectivist Economic Planning (London: George Routledge & Sons, Ltd., 1935), Appendix]. Но что здесь практически значимо, так это не формальная структура подобной системы, а характер и объем конкретной информации, которая потребуется при попытке числового решения, и масштаб задач, предполагаемых таким числовым решением для любого современного общества. Проблема здесь, конечно, состоит не в том, насколько подробной должна быть такая информация и насколько точным расчет, чтобы сделать абсолютно точным само решение. Она заключается в том, как далеко следовало бы пройти по этому пути для получения результата, хотя бы сопоставимого с тем, что обеспечивает конкурентная система. Разберемся в этом немного подробнее.

Во-первых, ясно, что если централизованное управление действительно должно заменить инициативу руководителя частного предприятия и при этом не быть всего лишь нерациональным ограничением свободы его действий в том или ином отношении, то будет недостаточно, чтобы оно выступало просто в форме общего руководства. Ему придется входить в мельчайшие подробности и нести за них непосредственную ответственность. Невозможно решить рационально, сколько материала или нового оборудования следует передать какому-либо предприятию и по какой цене разумно будет это сделать (в бухгалтерском смысле), не решая при этом одновременно, следует ли и каким образом и дальше использовать уже работающие станки и инструменты или от них пора избавляться. Именно вопросы такого рода, нюансы технологии, экономия одного материала, а не другого или какая-то другая мелкая экономия -- вот что совокупно определяет успех или провал фирмы, и любой централизованный план, чтобы не быть безнадежно расточительным, все это должен учитывать. Чтобы быть в состоянии это сделать, необходимо относиться к каждому станку, инструменту или зданию не как к единице из класса физически одинаковых объектов, но как к индивидуальному экземпляру, чья полезность определяется конкретной степенью изношенности, расположением и т.д. То же самое относится и к любой партии товаров, находящейся в ином месте или отличающейся чем-либо еще от остальных партий. Это означает, что для достижения в данном отношении той степени экономии, которую обеспечивает конкурентная система, расчеты планирующей центральной власти должны трактовать имеющуюся совокупность инструментальных благ, как если бы она состояла почти из стольких же различных типов таких благ, сколько есть отдельных единиц. Пока это касается обычных благ, то есть незавершенной или готовой продукции кратковременного пользования, ясно, что различных их видов будет во много раз больше, чем мы могли бы представить, если бы классифицировали их только по техническим характеристикам. Два технически одинаковых блага в разных местах, в разной упаковке или разной даты изготовления нельзя считать равными с точки зрения их полезности для основной массы целей, если требуется обеспечить хоть какой-то минимум их эффективного использования.

Поскольку в централизованно управляемой экономике исполнитель конкретного плана был бы лишен права по собственному усмотрению заменять одно благо на другое, вся эта огромная масса разнородных единиц обязательно должна была бы включаться в классификацию планирующих органов отдельно друг от друга. Очевидно, что чисто статистическая задача их перечисления превосходит что бы то ни было в подобном роде, предпринимавшееся до сих пор. Но и это еще не всё. Информация, которая понадобилась бы центральным планирующим органам, должна была бы включать полное описание всех имеющих значение технических характеристик каждого из благ, в том числе стоимость транспортировки в любое другое место, где оно могло бы использоваться с большей выгодой, стоимость его возможного ремонта или усовершенствования, и т.д.

Но все это ведет к другой, еще более важной проблеме. Обычные теоретические абстракции, используемые для объяснения равновесия в конкурентной системе, включают предположение, что определенный набор технических знаний является "данным". Конечно, это не означает, что все лучшее техническое знание сконцентрировано где-то в одной голове, но что в наличии будут люди со всеми разновидностями знаний и что из конкурентов в каком-то конкретном деле, вообще говоря, преуспеет тот, кто даст своим техническим знаниям наиболее подходящее употребление. В централизованно планируемой экономике отбор из известных технических методов наиболее подходящих будет возможен, только если все такое знание можно будет использовать в расчетах центральной власти. На практике это означает, что такое знание должно быть сконцентрировано в голове одного человека или в лучшем случае в головах узкой группы людей, которые действительно сформулируют уравнения, подлежащие решению. Вряд ли надо оговаривать, что эта идея абсурдна даже для случая, когда речь идет о знании, про которое можно буквально сказать, что оно "существует" в любой момент времени. Но большая часть реально используемого знания никоим образом не "существует" в такой готовой форме. В основном оно воплощается в приемах мышления, позволяющих отдельному инженеру быстро отыскивать новые решения, как только он сталкивается с новым стечением обстоятельств. Чтобы допустить практическую осуществимость таких математических решений, нам придется предположить, что концентрация знаний у центральной власти включает также способность к изысканию всех мелких усовершенствований подобного рода.

Есть третья категория данных, которые следовало бы иметь в наличии прежде чем предпринимать реальные действия по определению подходящих методов производства и требуемых объемов выпуска, -- данных относительно важности различных видов и объемов потребительских благ. В обществе, где потребитель был бы волен тратить свой доход, как ему заблагорассудится, такие данные должны были бы принимать форму исчерпывающих перечней разных количеств различных товаров, покупаемых при любой возможной комбинации цен на все те товары, что могут быть произведены. Полученные цифры неизбежно носили бы характер оценок на будущий период, основанных на прошлом опыте. Однако прошлый опыт не в состоянии покрыть всю область необходимых знаний и по мере изменения вкусов во времени эти перечни подлежали бы непрерывному пересмотру.

Очевидно, что только сбор таких данных представляет непосильную для человека задачу. Однако если централизованно управляемое общество должно функционировать так же эффективно, как конкурентное, где выполнение задачи по их сбору децентрализовано, эти данные должны иметься в наличии. Давайте, однако, допустим на минуту, что эта трудность -- "всего лишь трудность статистической техники", как презрительно именуют ее большинство сторонников планирования, -- действительно преодолена. Это стало бы лишь первым шагом к решению главной задачи. Когда материал собран, еще необходимо выработать конкретные решения, которые им подразумеваются. Ну а масштаб этой главной математической операции будет зависеть от числа подлежащих определению неизвестных величин. Число неизвестных будет равно числу товаров, которые предстоит произвести. Как мы уже видели, нам придется рассматривать в качестве различных благ все конечные продукты, изготовление которых должно начаться или уже идет в данный момент, если заканчиваться оно будет в разное время. Сегодня мы вряд ли способны сказать, каково их число. Однако едва ли будет преувеличением предположить, что в достаточно развитом обществе его порядок составит по крайней мере сотни тысяч. Это означает, что в каждый последующий момент каждое решение должно будет основываться на одновременном решении такого же числа дифференциальных уравнений. Подобная задача не может быть выполнена известными в настоящее время (1935) способами за целую жизнь. К тому же эти решения должны были бы не только приниматься непрерывно, но также и срочно доводиться до тех, кто обязан их выполнять.

Возможно, скажут, что такая степень точности не так уж необходима, поскольку функционирование существующей экономической системы также к ней не приближается. Однако это не вполне так. Ясно, что мы никогда не приблизимся к состоянию равновесия, описываемому подобной системой уравнений. Но дело не в этом. Нам не следует ожидать равновесия, пока не прекратятся все внешние изменения. Самое важное в нынешней экономической системе, что она в той или иной мере реагирует на все мелкие изменения и различия, которые пришлось бы сознательно игнорировать в рассматриваемой нами системе, чтобы ее обсчет оказался нам под силу. В этом отношении рациональное решение было бы невозможно по любым вопросам, связанным с деталями, определяющими в совокупности успех производственных усилий.

Невероятно, чтобы кто-либо, осознав масштаб подобной задачи, всерьез предложил систему планирования на основе всеобъемлющей системы уравнений. Из чего действительно исходили те, кто разрабатывали такого рода анализ, так это из убеждения, что, начиная с состояния, унаследованного от существовавшего до того капиталистического общества, адаптация к повседневно происходящим мельчайшим изменениям может быть достигнута постепенно, методом проб и ошибок. Однако такое предположение страдает двумя фундаментальными пороками. Прежде всего, как уже неоднократно указывалось, недопустимо предполагать, что связанные с переходом от капитализма к социализму изменения в относительных ценностях, будут незначительными, позволяя таким образом использовать цены существовавшей прежде капиталистической системы как точку отсчета и избежать полной перестройки всей системы цен. Но даже если мы пренебрежем этим очень серьезным возражением, нет ни малейшего основания полагать, что таким путем задача была бы решена. Нам достаточно вспомнить о трудностях, возникающих при установлении цен даже тогда, когда речь идет только о нескольких товарах, и принять затем во внимание, что установление цен в подобной системе относилось бы не к нескольким, а ко всем продуктам, готовым и незавершенным, и что нужно было бы производить такие же частые и разнообразные изменения цен, какие ежедневно и ежечасно происходят в капиталистическом обществе, чтобы убедиться, что таким путем невозможно даже приблизительно достичь решения, обеспечиваемого конкуренцией. Почти каждое изменение любой отдельной цены делало бы необходимым изменение сотен других цен, и большинство таких изменений никоим образом не были бы пропорциональны, но зависели бы от разной степени эластичности спроса, от возможностей замещения и иных изменений в методе производства. Безусловно, абсурдно думать, что все такие приспособления удавалось бы осуществлять с помощью последовательной серии приказов центральной власти, когда в том замечалась бы необходимость, и что тогда бы каждая цена назначалась, корректировалась, вновь менялась и так до тех пор, пока не достигалась бы какая-то степень равновесия. Что цены могут устанавливаться на основе полного въдения ситуации, по крайней мере мыслимо, хотя и совершенно неосуществимо практически. Но основывать правильное назначение цен на изучении крохотной части экономической системы -- это задача, которую нельзя выполнить рационально ни при каких условиях. Попытки в этом направлении должны либо делаться на путях математического решения, рассмотренных выше, либо их следует вообще оставить.

4

Ввиду этих трудностей неудивительно, что практически все, кто действительно пытались продумать проблему централизованного планирования, отчаялись в возможности решить ее в мире, где любой преходящий каприз потребителя вполне способен начисто расстроить тщательно разработанные планы. Сейчас уже более или менее установлено, что свободный выбор потребителя (а также, надо полагать, свободный выбор рода занятий) и планирование из центра -- цели несовместимые. Но отсюда возникло впечатление, что непредсказуемый характер потребительских вкусов является единственным или основным препятствием на пути успешного планирования. Морис Добб недавно довел этот взгляд до логического завершения, заявив, что стоило бы отказаться от свободы потребителя, если такая жертва позволит сделать возможным социализм [см. его статью "Economic Theory and the Problem of a Socialist Economy", Economic Journal, December, 1933. Несколько позже (в работе Political Economy of Capitalism [London, 1937], p. 310) д-р Добб выразил протест против такой интерпретации его прежнего заявления, но, перечитав его, я все же нахожу трудным интерпретировать его иначе.]. Несомненно, это очень мужественный шаг. В прошлом социалисты всегда протестовали против любого намека, что жизнь при социализме будет подлежать мелочной регламентации, как жизнь в бараках. Д-р Добб считает такие взгляды устарелыми. Нас здесь не интересует вопрос, нашел ли бы он много сторонников, обратись он со своими идеями к социалистическим массам. Вопрос в том, приведет ли это к решению нашей проблемы.

Д-р Добб открыто признает, что он отказался от взгляда, которого сейчас придерживаются Г.Д.Диккинсон и ряд других авторов, что проблема могла или должна бы решаться с помощью особой системы, при которой бы цены конечных продуктов и цены первичных материалов определял своего рода рынок, а из этих цен с помощью определенной системы расчета выводились цены на все остальные продукты. Но он, похоже, находится в пленут забавной иллюзии, что необходимость в каком-либо ценообразовании обусловлена лишь тем предрассудком, что следует уважать предпочтения потребителей, и что, следовательно, категории экономической теории и, по-видимому, все проблемы ценности перестанут иметь значение в социалистическом обществе. "Если бы существовало равенство вознаграждения, рыночные оценки ipso facto потеряли бы приписываемую им значимость, поскольку денежные издержки утратили бы всякий смысл".

Трудно отрицать, что уничтожение свободного выбора потребителя в некоторых отношениях упростило бы проблему. Одна из непредсказуемых переменных величин была бы устранена, и таким образом несколько сократилась бы частота необходимых приспособлений. Но поверить, по примеру д-ра Добба, что таким путем была бы устранена необходимость той или иной формы ценообразования, точного сопоставления затрат и результатов, значит продемонстрировать полное непонимание действительной проблемы. Цены перестанут быть необходимыми, только если предположить, что в социалистическом государстве производство не будет иметь вообще никакой определенной цели -- то есть что оно не будет управляться в соответствии с какой-то строго упорядоченной шкалой предпочтений, как бы произвольно она ни была установлена, а государство будет просто производить что-нибудь, и потребителям тогда придется брать то, что произведено. Д-р Добб спрашивает, что в таком случае было бы потеряно. Ответ -- почти все. Его позиция оказалась бы неуязвимой только в том случае, если бы издержки определяли ценность так, что имеющиеся ресурсы важно было бы хоть как-то использовать, а способ их использования никак не отражался на нашем благосостоянии, поскольку сам факт их употребления наделял бы продукт ценностью. Но вопрос о том, надо ли нам потреблять больше или меньше, поддерживать и повышать уровень жизни или скатиться обратно к состоянию дикарей, всегда стоящих на краю голода, зависит прежде всего от того, как мы используем наши ресурсы. Разница между экономичным и неэкономичным распределением и комбинированием ресурсов среди различных отраслей -- это разница между скудостью и достатком. Диктатор, сам выстраивающий по порядку различные потребности членов общества в соответствии со своими суждениями об их достоинствах, избавляет себя от хлопот по выяснению человеческих предпочтений и избегает невыполнимой задачи сведения индивидуальных шкал в согласованную единую шкалу, выражающую общие представления о справедливости. Но если он захочет хоть в какой-то степени рационально и последовательно исходить из этой установки, если он захочет реализовать то, что, как он считает, должно быть целями общества, ему придется решать все те проблемы, что мы только что обсуждали. Ему не удастся даже избежать расстройства планов вследствие непредвиденных изменений, поскольку сдвиги во вкусах никоим образом не являются единственными и даже самыми важными из изменений, которые невозможно предусмотреть. Капризы погоды, изменения в численности или в состоянии здоровья населения, поломки оборудования, открытие или неожиданное истощение залежей полезных ископаемых и сотни других непрекращающихся изменений будут создавать для него не меньшую необходимость в ежеминутном пересмотре своих планов. Расстояние до того, что реально осуществимо на практике, так же как препятствия на пути рациональной деятельности, можно лишь слегка уменьшить, пожертвовав идеалом, от которого с готовностью откажутся немногие из тех, кто осознали, что за ним стоит.

5

При таком положении легко понять, почему радикальное решение д-ра Добба не нашло много приверженцев и почему многие из более молодых социалистов ищут выход в прямо противоположном направлении. В то время как д-р Добб хочет подавить остатки свободы и конкуренции, все еще допускаемые в традиционных социалистических схемах, более поздний по времени подход нацелен на полное восстановление конкуренции. В Германии такие предложения фактически уже опубликованы и обсуждаются, однако в Англии мысли об этом находятся еще в зачаточном состоянии. Предложения м-ра Диккинсона -- маленький шаг в данном направлении. Известно тем не менее, что некоторые экономисты помоложе, размышлявшие над этой проблемой, пошли намного дальше и готовы довести дело до конца, восстановив конкуренцию полностью, -- во всяком случае настолько, насколько, по их мнению, это совместимо с сохранением за государством собственности на все материальные средства производства. Хотя пока нельзя сослаться на какую-либо опубликованную работу с таким подходом, того, что выяснилось из бесед и обсуждений, достаточно, по-видимому, чтобы стоило рассмотреть его содержание [обсуждение двух более поздних публикаций на эту тему см. в следующей главе].

Во многих отношениях эти планы очень интересны. Общая фундаментальная идея состоит в том, что должны существовать рынки и конкуренция между независимыми предпринимателями, или менеджерами, отдельных фирм, а следовательно, и денежные цены на все блага, промежуточные или конечные, -- как и в нынешнем обществе. Однако предприниматели не должны быть владельцами используемых ими средств производства, но лишь оплачиваемыми государственными чиновниками, действующими по государственным инструкциям и производящими не ради прибыли, а для того, чтобы иметь возможность продавать по ценам, которые только покрывают издержки.
Бесполезно спрашивать, подпадает ли еще такая схема под то, что обычно считается социализмом. В целом представляется, что ее можно отнести к нему. Более важен вопрос, имеет ли она еще какое-то отношение к планированию. По-видимому, она предполагает планирования не намного больше, чем создание рациональной правовой рамки для капитализма. Если бы эту схему можно было реализовать в чистом виде, так что руководство экономической деятельностью было целиком предоставлено конкуренции, то и планирование также свелось бы к обеспечению стабильной рамки, внутри которой конкретные действия были бы оставлены на усмотрение индивидуальной инициативы. В таком случае полностью отсутствовал бы тот род планирования, или централизованной организации производства, который, как предполагают, приведет к более рациональной организации человеческой деятельности, чем "хаотическая" конкуренция. Однако насколько это действительно так, зависит, конечно, от того, в какой степени была бы восстановлена конкуренция -- так сказать, от решающего вопроса, являющегося здесь решающим во всех смыслах, а именно: чту же должно быть той независимой единицей, тем элементом, который покупает и продает на рынках.

На первый взгляд представляются возможными две основные разновидности такой системы. Мы можем предположить либо что конкуренция будет существовать только между отраслями и каждая отрасль будет выступать так, как если бы она была единым предприятием, либо что внутри каждой отрасли будет множество независимых фирм, конкурирующих друг с другом. Только в этой последней форме данное предложение действительно уходит от большей части возражений против централизованного планирования как такового и ставит свои собственные проблемы. Эти проблемы носят чрезвычайно интересный характер. Здесь с предельной ясностью обнажается вопрос о рациональном обосновании частной собственности -- его наиболее общий и фундаментальный аспект. Речь в таком случае идет уже не о том, может ли единая центральная власть рационально разрешить все проблемы производства и распределения, а о том, можно ли добиться успеха, оставив решения и ответственность конкурирующим индивидам, которые не являются собственниками и не заинтересованы как-то иначе в переданных на их попечение средствах производства. Существует ли какая-то решающая причина, почему ответственность за использование любой части имеющегося производственного оборудования следует всегда связывать с личной заинтересованностью в получении от него прибылей и избежании убытка? Или же вопрос только в том, служат ли общим целям преданно и в меру своих способностей те отдельные менеджеры, которые в рассматриваемой схеме уполномочены обществом выступать от его имени при реализации прав собственности?

6

Нам лучше обсудить этот вопрос, когда мы подойдем к подробному рассмотрению подобных схем. Однако прежде чем мы к нему приступим, нужно показать, почему для удовлетворительного функционирования конкуренции необходимо пройти весь путь и не останавливаться на ее частичном восстановлении. Таким образом, следующая ситуация, требующая рассмотрения, это полностью интегрированные отрасли, каждая из которых управляется из своего центра, но при этом конкурирует с другими отраслями за клиентуру и факторы производства. Важность этого случая выходит за рамки проблем социализма, которые нас сейчас занимают прежде всего, поскольку именно путем создания таких монополий по производству определенных продуктов защитники планирования в рамках капитализма надеются "рационализировать" так называемый "хаос" свободной конкуренции. Это поднимает общую проблему: отвечает ли интересам общества планирование или рационализация отдельных отраслей там, где это можно сделать только через создание монополий, или, напротив, мы должны считать, что это приведет к неэкономичному использованию ресурсов и что предполагаемая экономия фактически обернется потерями с точки зрения общества.

Сейчас достаточно широко принят теоретический аргумент, показывающий, что в условиях повсеместной монополизации не существует какой-либо определенной точки равновесия и что, следовательно, такие условия не дают никаких оснований полагать, что ресурсы будут использованы наилучшим образом. Вероятно, обсуждение того, что бы это означало на практике, стоит начать цитатой из работы крупного ученого, которому принадлежит основная заслуга в формулировке данного аргумента.

В качестве экономического идеала предлагалось, чтобы каждая отрасль торговли и промышленности сформировалась в отдельное объединение. У этой картины есть свои привлекательные стороны. Не вызывает она с первого взгляда и морального отторжения, поскольку там, где монополисты все, никто не будет жертвой монополии. Однако при внимательном рассмотрении вскрывается крайне пагубный для промышленности момент -- нестабильность ценности (instability in the value) всех тех изделий, спрос на которые находится под влиянием цен на другие товары, а круг их, вероятно, будет очень широк.

Среди тех, кто пострадал бы при новом режиме, был бы класс, особенно интересующий читателей данного Журнала, а именно экономисты-теоретики, которые бы лишились бы своего занятия -- исследование условий, определяющих ценность. Выжила бы только эмпирическая школа, процветая в хаосе, близком ее духу [F.Y.Edgeworth, Collected Papers, I, 138].

Сегодня сам факт, что экономисты-теоретики лишатся своего занятия, доставил бы, вероятно, только удовольствие большинству защитников планирования, если бы не то обстоятельство, что одновременно прекратит свое существование и изучаемый ими порядок. Нестабильность ценности, о которой говорит Эджворт, или неопределенность (indeterminatess) равновесия, как это можно обозначить более общим термином, никоим образом не означает, что огорчение было бы доставлено только экономистам-теоретикам. На самом деле в такой системе не будет стремления наиболее выгодно употреблять имеющиеся факторы производства, комбинируя их в каждой отрасли таким образом, чтобы вклад каждого фактора не был ощутимо меньше, чем при его применении где-либо еще. Реально преобладало бы стремление корректировать производство не так, чтобы получать максимальную отдачу от каждого вида имеющихся ресурсов, но так, чтобы максимизировать разность между ценностью продукта и ценностью факторов производства, которые можно было бы использовать где-либо еще. Эта сосредоточенность на максимальных монопольных прибылях, а не на лучшем использовании имеющихся факторов производства, есть неизбежное следствие превращения самого права производить товар в "редкий фактор производства". В мире таких монополий может не произойти повсеместного сокращения производства в том смысле, что какие-то факторы производства остались бы незанятыми, однако выпуск, конечно, снизится из-за неэкономичного распределения факторов между отраслями. Так будет, даже если нестабильность, которой опасался Эджворт, окажется незначительной. Достигнутое равновесие имело бы форму, при которой наилучшим образом использовался бы только один редкий "фактор": возможность эксплуатировать потребителей.

7

Этим не ограничивается вред от общей реорганизации промышленности в монополистическом духе. Так называемая "экономия", которая, как утверждается, стала бы возможна в случае "реорганизации" отраслей на монополистических принципах, при ближайшем рассмотрении оказывается чистой растратой ресурсов. В настоящее время практически во всех случаях, когда отстаивается планирование в отдельных отраслях, целью выступает использование достижений технического прогресса. [Об этих проблемах ср.: A.C.Pigou, Economics of Welfare (4th ed., 1932), p.188 (рус. пер.: Пигу А. Экономическая теория благосостояния. М., "Прогресс", 1985), и мою статью: "The Trend of Economic Thinking", Economica, May, 1933, p. 132.] Иногда провозглашается, что конкуренция делает невозможным желательное внедрение технических нововведений. В других случаях возражения против конкуренции состоят в том, что она вызывает потери, навязывая применение новых станков и т.п., когда производители предпочли бы продолжать использовать старые. Но в обоих случаях, как легко показать, планирование, нацеленное на предотвращение того, что произошло бы при конкуренции, приведет к растрате ресурсов общества.

Раз производственное оборудование любого рода уже существует, желательно, чтобы оно использовалось, пока издержки его применения ("прямые издержки") ниже общих издержек обеспечения той же работы альтернативным способом. Если его существование мешает внедрению более современного оборудования, это означает, что необходимые для производства того же продукта более современными методами ресурсы могут быть использованы с большей выгодой в какой-то иной области. Если более старый и более современный заводы существуют рядом и более современные фирмы запуганы "конкуренцией не на жизнь, а на смерть" со стороны более отсталых фабрик, это может означать одно из двух. Или новейшие методы реально не являются лучшими, то есть их внедрение было основано на ошибочном расчете и не должно было бы иметь места. Тогда если эксплуатационные расходы при новом методе действительно выше, чем при старом, выход, конечно, есть: закрыть новый завод, даже если он в каком-то отношении обладает "техническим" превосходством. Или -- и это наиболее вероятно -- ситуация будет такова, что, хотя эксплуатационные расходы при новом способе ниже, чем при старом, они не настолько ниже, чтобы при цене, покрывающей эксплуатационные расходы старого завода, оставлять разницу, достаточную для выплаты процентов и амортизации на новом заводе. В этом случае также имел место неправильный расчет. Новый завод совершенно незачем было строить. Однако раз он существует, единственный способ для общества извлечь хоть какую-то выгоду из ошибочно направленного капитала -- это дать ценам опуститься до конкурентного уровня и списать часть стоимости основного капитала новых фирм. Искусственно сохранять стоимость основного капитала нового завода за счет принудительного закрытия старого просто означало бы обложение налогом потребителя в интересах владельца нового завода без какой-либо компенсирующей выгоды в форме возросшего или улучшенного производства.

Все это выглядит еще яснее в том достаточно частом случае, когда новый завод действительно лучше в том смысле, что если бы он еще не был построен, то сейчас было бы выгодно это сделать. Однако если пользующиеся этим заводом фирмы испытывают финансовые затруднения из-за того, что он был построен в период завышенных затрат по его возведению, они в результате оказываются обременены чрезмерными долгами. Говорят, что в некоторых отраслях английской промышленности нередки подобные примеры, когда технически наиболее эффективные фирмы одновременно находятся в наихудшем финансовом состоянии. Но и здесь любая попытка сохранить стоимость основного капитала, подавляя конкуренцию со стороны менее современных фирм, просто позволит производителям держать более высокие цены, чем в противном случае, а это будет только в интересах держателей облигаций. С общественной точки зрения, правильный шаг -- это списание части завышенной стоимости основного капитала, доведение ее до более реального уровня. Поэтому потенциальная конкуренция со стороны менее современных фирм оказывает благотворный эффект в виде снижения цен до уровня, соответствующего существующим издержкам производства. Капиталисту, инвестировавшему в неудачный момент, это может не нравиться, но явно отвечает общественному интересу.

Последствия планирования ради сохранения стоимости основного капитала, вероятно, еще более вредны, когда выражаются в задержке внедрения новых изобретений. Если мы отвлечемся, как, вероятно, имеем право, от случая, когда есть основания допускать, что планирующая власть обладает большей способностью к предвидению и лучше подготовлена к оценке вероятности дальнейшего технического прогресса, чем частный предприниматель, станет ясно, что любые такие попытки, направленные, казалось бы, на устранение растраты ресурсов, на самом деле будут ее вызывать. При условии приемлемой степени предвидения со стороны предпринимателя новое изобретение будет внедрено, только если оно позволит обеспечить либо те же услуги, что и прежде, при меньшем расходовании имеющихся ресурсов (то есть когда меньше иных возможностей использования этих ресурсов будет приноситься в жертву), либо услуги лучшего качества при пропорционально не более высоких расходах. Падение капитальной стоимости существующих орудий производства, которое, несомненно, тогда последует, ни в коей мере не явится потерей для общества. Если они могут использоваться для других целей, падение ценности этих орудий при их нынешнем употреблении ниже той, что они имели бы где-либо еще, есть четкий показатель, что их следует перебросить. Если их нельзя употребить иначе, чем сейчас, их прежняя ценность представляет интерес только как показатель того, насколько должны понизиться издержки производства под влиянием нового изобретения прежде, чем будет иметь смысл окончательно отказаться от этих орудий производства. В поддержании ценности уже инвестированного капитала заинтересованы только его владельцы. Но при данных обстоятельствах его можно уберечь от обесценения, лишь скрыв от остальных членов общества преимущества нового изобретения.

8

Вероятно, на это последует возражение, что такая суровая критика может быть верна в отношении нацеленных на максимальные прибыли капиталистических монополий, но явно ошибочна в отношении интегрированных отраслей в социалистическом государстве, чьи менеджеры получали бы указания назначать цены, только покрывающие издержки. Верно, что предыдущий раздел был, в сущности, отступлением по проблеме планирования при капитализме. Но оно позволило нам не только рассмотреть некоторые из предполагаемых преимуществ, связываемые обычно со всякой формой планирования, но и указать определенные проблемы, которые обязательно будут сопровождать планирование при социализме. Позже мы встретимся с ними снова. Сейчас, однако, пора вновь обратиться к случаю, когда монополизированными отраслями управляют не затем, чтобы добиться максимальной прибыли, но пытаются заставить их действовать так, как если бы существовала конкуренция. На самом ли деле указание, что они должны стремиться к ценам, только покрывающим их (предельные) издержки, дает ясный критерий действий?

Именно в связи с этим начинает казаться, что чрезмерная озабоченность условиями гипотетического состояния устойчивого равновесия привела современных экономистов вообще и в особенности выдвигающих данное решение к тому, чтобы приписать понятию издержек куда большую точность и определенность, чем можно придать любому ценностному феномену в реальной жизни. В условиях широко распространенной конкуренции термин "издержки производства" действительно имеет вполне точное значение. Но как только, покинув царство всепроникающей конкуренции и стационарного состояния, мы обращаемся к миру, где большинство существующих средств производства являются продуктом конкретного процесса, который, возможно, никогда больше не повторится; где, вследствие непрестанных изменений, ценность большинства более долговечных орудий производства почти или совсем не имеет связи с понесенными при их производстве издержками, но зависит только от их ожидаемого применения в будущем, вопрос о том, каковы в точности издержки производства данного продукта, становится вопросом чрезвычайно сложным, на который невозможно определенно ответить, основываясь на каких бы то ни было процессах внутри отдельной фирмы или отрасли. Он останется без ответа, если не сделать сначала каких-то предположений относительно цен на продукцию, в изготовлении которой эти орудия будут участвовать. Большая часть того, что обычно обозначается как "издержки производства", фактически не является элементом стоимости, данным независимо от цены продукта, но квазирентой, или нормой амортизации, начисляющейся на капитализированную величину ожидаемых квазирент, и потому зависит от ожидаемых в будущем цен.

Для каждой отдельной фирмы в конкурентной отрасли эти квазиренты, хотя и зависят от цены, являются не менее надежным и необходимым указателем для определения требуемого объема производства, чем истинные издержки. Напротив, только так можно учесть какие-то альтернативные цели, затрагиваемые этим решением. Возьмем для примера какое-либо уникальное орудие производства, которое никогда не будет заменено, которое невозможно использовать вне монополизированной отрасли -- и которое, следовательно, не имеет рыночной цены. Его применение не связано ни с какими издержками, определяемыми независимо от цены на его продукцию. Однако если оно достаточно долговечно и может использоваться с большей или меньшей интенсивностью, его амортизация должна учитываться как истинные издержки, чтобы рационально определять требуемый объем производства в каждый отдельный момент времени. Это так не только потому, что его возможные услуги в будущем надо сравнивать с результатами более интенсивного его использования в настоящем, но и потому, что, пока это орудие существует, оно экономит услуги каких-то других факторов, которые иначе понадобились бы для его замены и которые тем временем можно употребить для других целей. Ценность услуг этого орудия определяется в таком случае жертвами, связанными со следующим лучшим способом производства того же продукта. Соответственно, его услуги нужно экономить, поскольку косвенно от них зависит удовлетворение каких-то альтернативных потребностей. Однако ценность этих услуг можно определить только в том случае, если реальной или потенциальной конкуренции со стороны других возможных методов производства того же продукта позволено влиять на его цену.

Возникающая здесь проблема хорошо известна в сфере регулирования предприятий коммунального обслуживания. В связи с этим широко обсуждался вопрос, как -- при отсутствии реальной конкуренции -- можно "имитировать" ее результаты, заставляя монополистические комплексы назначать цены, эквивалентные конкурентным. Но все попытки найти решение потерпели неудачу. Как недавно показал Р.Ф.Фаулер [The Depreciation of Capital, Analytically Considered (London, 1934, pp. 74 ff.)], они были обречены на провал, поскольку установленное сооружение используется длительный период, а один из наиболее важных элементов издержек, процент и амортизацию по такому сооружению, можно определить только после того, как станет известна цена, вырученная за произведенную продукцию.

И вновь могут возразить, что это соображение уместно в капиталистическом обществе, но что, поскольку даже в капиталистическом обществе фиксированные издержки не учитываются при определении краткосрочного объема выпуска, есть гораздо больше оснований не учитывать их в социалистическом обществе. Однако это не так. Если надо стремиться к рациональному распоряжению ресурсами и, в частности, если решения такого рода должны быть предоставлены руководителям каждой отдельной отрасли, необходимо, конечно, предусмотреть возмещение капитала из ее валовой выручки. Необходимо также, чтобы доходность такого реинвестируемого капитала была бы по крайней мере не ниже, чем где-либо еще. При социализме было бы так же ошибочно, как и в капиталистическом обществе, определять ценность подлежащего возмещению капитала на какой-то исторической основе, скажем, исходя из прошлых издержек производства данного оборудования. Ценность любого отдельного орудия и, следовательно, ценность его услуг, которую следует рассматривать как издержки, должна определяться исходя из ожидаемых прибылей с учетом всех альтернативных способов достижения того же результата и всех возможных вариантов применения этого орудия. Все обсуждавшиеся в разделе 7 вопросы устаревания, обусловленного техническим прогрессом или изменением потребностей, относятся сюда же. Невозможно заставить монополиста назначить цену, которая существовала бы при конкуренции, или цену, равную необходимым издержкам, поскольку конкурентные или необходимые издержки не могут быть известны, если нет конкуренции. Это не означает, что руководитель монополизированной отрасли при социализме будет, невзирая на распоряжения сверху, продолжать получать монопольные прибыли. Однако это означает, что, поскольку нельзя проверить экономические преимущества одного метода производства в сравнении с другим, место монопольных прибылей займут потери от неэкономичного использования.

Остается еще и вопрос о том, не выполняют ли прибыли какую-то необходимую функцию в динамических условиях и не являются ли они на самом деле главной уравновешивающей силой, обеспечивающей адаптацию к любым изменениям. Конечно, когда внутри отрасли есть конкуренция, вопрос о том, целесообразно создавать новую фирму или нет, можно решить только на основе прибылей, получаемых уже существующими фирмами. По крайней мере в случае более полной конкуренции, которую нам еще предстоит обсудить, нельзя обойтись без прибыли как стимула к изменениям. Но можно полагать, что если какой-то один продукт производится только одним предприятием, оно будет приспосабливать свой объем производства к спросу, не меняя цены продукта, за исключением случая изменения издержек. Но как тогда решить, кто должен получать эти продукты, пока предложение не догнало еще возросший спрос? И еще важнее, как предприятие должно решать, оправданно ли нести первоначальные издержки по доставке дополнительных факторов к месту производства? Большая часть издержек на перемещение или перевод рабочей силы и других факторов представляет по своему характеру единовременное вложение капитала, оправданное, только если на вложенную сумму можно постоянно получать рыночную норму процента. Процент на неосязаемые капиталовложения, связанные с созданием или расширением завода (как, например, "капитал деловых связей" (good will), который необходим не только для завоевания популярности среди покупателей, но также и для сбора всех требуемых факторов в нужном месте), является, конечно, важнейшим фактором при подобных расчетах. Однако когда эти капиталовложения уже сделаны, они никак не могут считаться издержками, но будут выступать как прибыль, показывающая, что первоначальные инвестиции были оправданны.

Все это далеко не исчерпывает трудностей, возникающих в связи с идеей организации производства по государственно-монополистическому принципу. Мы ничего не сказали о проблеме определения границ отдельных отраслей, о положении фирм, выпускающих оборудование для многих различных областей производства, или о критериях суждения об успехе либо неудаче любого менеджера. Должна ли "отрасль" включать все процессы, ведущие к изготовлению одного и того же конечного продукта, или же она должна охватывать все заводы, производящие один и тот же промежуточный продукт, независимо от того, в каком последующем процессе он используется? В обоих случаях потребуется также принимать решение о том, какие методы производства следует применять. Должна ли каждая отрасль производить свои собственные орудия или она должна покупать их у какой-то другой отрасли, производящей их в крупных масштабах, -- все это будет существенно влиять на решение вопроса о том, будет ли вообще выгодно использовать какое-либо конкретное орудие. Однако эти и очень схожие проблемы должны более подробно рассматриваться в связи с предложениями снова допустить конкуренцию в гораздо более полной форме. Но и того, что уже было здесь сказано, достаточно, по-видимому, чтобы показать: если кто-то хочет сохранить конкуренцию в социалистическом государстве с целью решения экономических проблем, то полумеры реально не помогут получить удовлетворительное решение. Лишь если конкуренция существует не только между, но и внутри различных отраслей, мы вправе ожидать, что она будет отвечать поставленной цели. Именно к рассмотрению такой более полной конкурентной системы мы и должны теперь обратиться.

9

На первый взгляд не очевидно, почему такая социалистическая система с конкуренцией как внутри отраслей, так и между ними не функционировала бы так же хорошо или так же плохо, как конкурентный капитализм. Похоже, ожидаемые трудности носили бы чисто психологический или моральный характер, о чем можно сказать очень мало определенного. Это правда, что возникающие в связи с подобной системой проблемы несколько отличаются по природе от тех, что встают в "плановой" экономике. Однако при более близком рассмотрении они оказываются не настолько отличными, как кажется вначале.

Решающими вопросами в этом случае будут следующие: что должно быть независимой единицей деловой активности? Кто должен быть менеджером? Какие ресурсы должны быть ему доверены и как проверить его успех или неудачу? Как мы увидим, это ни в коем случае не какие-то второстепенные административные проблемы вроде кадровых, которые сегодня приходится решать в любой крупной организации. Это основные проблемы, урегулирование которых будет влиять на структуру отрасли почти так же сильно, как если бы она непосредственно определялась решениями планирующей власти.

Начнем с того, что, как нетрудно убедиться, потребность в некоей центральной экономической власти окажется не намного меньше. Ясно также, что эта власть должна будет обрести почти такое же могущество, как и в плановой системе. Если собственником всех материальных ресурсов производства является общество, то кто-то должен будет реализовывать это право от его имени, по крайней мере в том, что касается распределения ресурсов и контроля за их использованием. Невозможно представить себе эту центральную власть просто в виде супербанка, ссужающего имеющиеся у него фонды лицам, предлагающим наивысшую цену. Ведь фонды будут ссужаться лицам, не имеющим никакой своей собственности. Следовательно, власть брала бы на себя весь риск и не имела бы возможности претендовать на какую-то определенную сумму денег, это делает банк. Она просто имела бы права собственности на все реальные ресурсы. Ее решения не могут также ограничиваться перераспределением свободного капитала в форме денег или, возможно, земли. Ей пришлось бы также решать, оставлять ли конкретный завод или часть оборудования и дальше предпринимателю, использовавшему их в прошлом, поверив ему на слово, или их следует передать другому, обещающему от них более высокий доход.

Представляя систему такого рода, будем исходить из наиболее благоприятных для нее предпосылок, что начальное распределение ресурсов между отдельными фирмами строится на основе исторически сложившейся структуры отрасли и что отбор руководителей осуществляется на основе какого-то теста на эффективность и их предшествующего опыта. Если существующая организация отрасли не принимается, ее можно усовершенствовать или рационально изменить только на основе самого широкого централизованного планирования. Это вернуло бы нас обратно к тем системам, которые конкурентная схема пытается заменить. Однако принятие существующей организации решило бы трудности только на данный момент. Любое изменение в условиях сделает необходимыми изменения в ней, и, конечно, через сравнительно короткое время центральная власть должна будет осуществить полную реорганизацию. По каким принципам она станет действовать?

Ясно, что в подобном обществе изменения будут такими же частыми, как и при капитализме; они будут и такими же непредсказуемыми. Все действия должны будут основываться на предвидении будущих событий и ожидания различных предпринимателей, естественно, будут разными. Решение о том, кому доверить данное количество ресурсов, придется принимать на основе индивидуальных обещаний о будущих доходах. Или, скорее, оно должно будет приниматься исходя из предпоположения, что определенный доход следует ожидать с определенной долей вероятности. Безусловно, не будет никакого объективного критерия для оценки величины риска. Но кто тогда должен решать, стоит ли рисковать? Для таких решений у центральных властей не будет других оснований, кроме результатов прошлой деятельности предпринимателя. Но как они должны определять, был ли оправдан риск, на который ему пришлось пойти в прошлом? И будет ли его отношение к рискованным проектам таким же, как если бы он рисковал своей собственностью?

Рассмотрим сначала, как будет проверяться его успех или неудача. Первый вопрос: преуспел ли он в сохранении ценности доверенных ему ресурсов. Но даже лучшие предприниматели время от времени терпят убытки, и иногда даже очень серьезные. Следует ли винить предпринимателя в том, что его капитал устарел под влиянием нововведений или сдвигов в спросе? Как надо определять, имел ли он право пойти на тот или иной риск? Является ли тот, кто никогда не терпит убытков, поскольку никогда не рискует, непременно человеком, действующим максимально в интересах общества? Безусловно, будет иметь место стремление предпочесть безопасный проект рискованному.

Однако рискованные и даже чисто спекулятивные операции будут здесь не менее важны, чем при капитализме. Специализация на функции несения риска профессиональных спекулянтов товарами будет такой же нужной формой разделения труда, как и сегодня. Но как следует определять размер капитала спекулянта и назначать его вознаграждение? Как долго можно позволить удачливому в прошлом предпринимателю нести убытки? Если наказанием за убытки является утрата положения "предпринимателя", не станет ли почти неизбежным, что вероятность убытков будет действовать как сдерживающее средство столь мощно, что перевесит перспективу получения самых больших прибылей? При капитализме потеря капитала также может означать утрату статуса капиталиста. Но этому сдерживающему средству всегда противостоит привлекательность возможности выигрыша. При социализме этого быть не может. Вполне допустимо даже, что общее нежелание затевать какое бы то ни было рискованное дело могло бы довести норму процента практически до нуля. Но принесет ли это выгоду обществу? Если бы это произошло просто из-за насыщения всех абсолютно надежных каналов инвестирования, то ценой стало бы прекращение всякого экспериментирования с новыми и неиспытанными методами. Даже если прогресс неизбежно будет связан с тем, что обычно называют "растратой ресурсов", не следует ли на это пойти, если в целом выигрыш перевесит убытки?
Однако, возвращаясь к проблеме распределения и контроля ресурсов, остается очень серьезный вопрос, как в краткосрочном периоде решить, наилучшим ли образом данное предприятие использует свои ресурсы. Даже определение, является ли оно прибыльным или убыточным, будет зависеть от оценки будущих доходов, которые ожидается получить от его оборудования. Результаты его деятельности можно установить, только если приписать существующему заводу определенную ценность. Каким должно быть решение, если другой предприниматель обещает получить более высокую отдачу от того же завода (или даже отдельного станка), чем та, на которой основывает свою оценку нынешний пользователь? Следует ли забрать у него завод или станок и отдать другому человеку на основе простого обещания с его стороны? Может быть, это крайний случай, но он только иллюстрирует постоянное перемещение ресурсов между фирмами, идущее при капитализме и равно выгодное в социалистическом обществе. В капиталистическом обществе переход капитала от менее к более умелому предпринимателю происходит за счет того, что первый несет убытки, а последний добивается прибыли. Вопрос о том, кто должен иметь право рисковать ресурсами и сколько их ему нужно доверить, здесь решается человеком, преуспевшим в их приобретении и поддержании. Будет ли этот вопрос решаться в социалистическом государстве по тем же принципам? Будет ли руководитель фирмы иметь свободу реинвестировать прибыли куда бы и когда бы он ни посчитал нужным? В настоящее время он сравнивает риск, сопряженный с дальнейшим расширением текущего дела, с доходом, который он получит, если инвестирует его куда-то еще или если потребит свой капитал. Будут ли соображения альтернативных выгод, которые общество могло бы извлечь из этого капитала, иметь такой же вес при расчете риска и выигрыша, какой имела бы его собственная выгода или потеря?

Решение об объеме капитала, доверяемого отдельному предпринимателю, и сопряженное с этим решение о размере отдельной фирмы под контролем одного лица на самом деле есть решения о наиболее предпочтительной комбинации ресурсов. [Более подробный анализ того, как определяется размер индивидуальной фирмы при конкуренции и как это влияет на привлекательность различных методов производства и ценность товара, см. в: E.A.G.Robinson, The Structure of Competitive Industry (Cambridge Economic Handbooks, Vol. VII), London, 1931.] И именно на центральной власти будет лежать решение, следует ли расширить один завод, расположенный в каком-то месте, а не другой, расположенный где-то еще. Все это предполагает планирование со стороны центральной власти почти в таком же масштабе, как если бы она фактически управляла этим предприятием. Хотя, по всей вероятности, индивидуальный предприниматель получит какие-то определенные контрактные полномочия по управлению вверенным ему заводом, все новые капиталовложения будут неизбежно регулироваться централизованно. Такое разделение в распоряжении ресурсами просто имело бы тогда следствием, что ни предприниматель, ни центральная власть реально были бы не в состоянии осуществлять планирование и что было бы невозможно определить ответственность за ошибки. Предполагать, что можно создать условия полной конкуренции, не заставляя тех, кто отвечают за принятие решений, платить за свои ошибки -- чистейшая иллюзия. В лучшем случае это будет системой квазиконкуренции, где реально ответственным лицом будет не предприниматель, а одобряющий его решения чиновник и где поэтому в связи с проявлением инициативы и определением ответственности возникнут все те трудности, которые обыкновенно порождает бюрократия. [См. дополнительно крайне поучительный анализ этих проблем: R.G.Hawtrey, The Economic Problem (London, 1926), и: J.Gerhardt, Unternehmertum und Wirtschaftsfuhrung (Tьbingen, 1930).]

10

Не претендуя на полноту нашего обсуждения псевдоконкуренции, можно, по крайней мере, заявить, что, как было показано, успешное управление ею сталкивается со значительными препятствиями и что это порождает многочисленные трудности, которые надо преодолеть, прежде чем мы сможем поверить, что ее результаты могут хотя бы приблизиться к результатам конкуренции, основанной на частной собственности на средства производства. Надо сказать, что в своем нынешнем состоянии все эти предложения, даже с учетом их предварительного и пробного характера, представляются скорее менее, чем более осуществимыми, нежели прежние социалистические предложения централизованно планируемой экономической системы. Верно, причем даже более, чем в случае планирования в узком смысле, что все рассмотренные трудности обусловлены "только" несовершенством человеческого разума. Но хотя это не дает оснований говорить, что подобные предложения "невозможны" в некоем абсолютном смысле, тем не менее остается справедливым, что очень серьезные препятствия к достижению желанной цели существуют и что, по-видимому, их никак нельзя преодолеть.

Вместо дальнейшего подробного обсуждения трудностей, вызываемых этими предложениями, интереснее, вероятно, будет поговорить о другом: что реально скрывается за тем фактом, что столь многие социалисты более молодого поколения, серьезно изучавшие сопряженные с социализмом экономические проблемы, оставили веру в централизованно планируемую экономическую систему и возложили надежды на то, что конкуренцию можно сохранить, даже если будет отменена частная собственность? Давайте на минуту допустим, что таким путем можно в большой мере приблизиться к результатам, которых достигает конкурентная система, основанная на частной собственности. Вполне ли осознается, сколь многие надежды, обычно связываемые с социалистической системой, уже оставляются, когда предлагается заменить централизованно планируемую систему, считавшуюся намного превосходящей любую конкурентную систему, более или менее удачной имитацией конкуренции? Каковы преимущества, компенсирующие потери в эффективности, которые, приняв во внимание высказанные выше возражения, нужно признать неизбежным следствием того факта, что без частной собственности конкуренция непременно будет ограниченной в каких-то отношениях и что, следовательно, некоторые решения придется оставить на произвольное усмотрение центральной власти?

Иллюзии, оставляемые вместе с идеей централизованно планируемой системы, действительно весьма велики. Надежда на полное превосходство в производительности плановой системы над "хаотической" конкуренцией должна будет уступить место надежде, что по производительности социалистическая система может почти не уступать капиталистической. Надежду на то, что распределение дохода может осуществляться совершенно независимо от цен на оказываемые услуги и основываться исключительно на соображениях справедливости, предполагающих, как правило, эгалитарное распределение доходов, придется заменить надеждой на возможность использования части дохода от материальных факторов производства для увеличения доходов труда. Ожидания того, что "система наемного труда" будет упразднена и что менеджеры социализированной отрасли или фирмы будут действовать по совершенно иным принципам, нежели стремящийся к прибыли капиталист, оказались равно ошибочными. То же самое нужно сказать и о надежде, что подобная социалистическая система могла бы избежать кризисов и безработицы, хотя у нас нет возможности рассмотреть этот вопрос подробно. Хотя система централизованного планирования не могла бы избежать совершения еще более серьезных ошибок того рода, что ведут к кризисам при капитализме, она имела бы, по крайней мере, преимущество в том, что могла бы равномерно распределять потери между всеми членами общества. Ее превосходство могло бы заключаться в возможности в приказном порядке снижать заработную плату, когда это было бы сочтено необходимым для исправления ошибок. Однако нет никаких оснований считать, что конкурентная социалистическая система более способна, чем конкурентный капитализм, избегать кризисов и безработицы. Вероятно, разумная денежная политика может смягчить остроту этих проблем в обеих системах, но при конкурентном социализме в этом отношении нет таких возможностей, которые равно не существовали бы при капитализме.

Конечно, вопреки всему этому остается еще то преимущество, что при социализме можно было бы улучшить относительное положение рабочего класса, предоставив ему долю в доходах от земли и капитала. В конечном счете это и есть его главная цель. Но существование возможности улучшить положение трудящихся по отношению к тем, кто были капиталистами, не означает, что возрастет их абсолютный доход или что он останется хотя бы на том же уровне, что и прежде. Все, что произойдет в этом отношении, зависит исключительно от того, насколько понизится общая производительность. Следует еще раз подчеркнуть, что общие соображения, высказанные в таком кратком очерке, не могут привести к каким-либо окончательным выводам. Только последовательно подвергая подобному анализу феномены реального мира, можно прийти к приблизительным количественным оценкам значимости обсуждаемых здесь явлений. Естественно, мнения по этому поводу будут расходиться. Но даже если бы удалось достичь согласия относительного того, как именно будет воздействовать любая из предложенных систем на национальный доход, все равно останется следующий вопрос: не является ли любое данное его сокращение, будь то падение сегодняшнего абсолютного уровня или замедление будущих темпов роста, слишком дорогой ценой за осуществление этического идеала большего равенства в доходах? В этом вопросе, безусловно, научные доводы должны уступить место личным убеждениям.

Нельзя, однако, вынести решения, пока неясны альтернативы, пока хотя бы приблизительно не понято, какую цену придется уплатить. Все еще существующая в этой области огромная путаница и отказ признать невозможность иметь лучшее из обеих систем обусловлены, главным образом, тем, что большинство социалистов имеют очень слабое представление о том, какова реально должна быть предлагаемая ими система -- плановой или конкурентной. В настоящее время действенная тактика современных социалистов состоит в том, чтобы не прояснять этот вопрос и, провозглашая все преимущества, которые обычно связывались с централизованным планированием, ссылаться на конкуренцию, когда их спрашивают, как они собираются справляться с той или иной трудностью. Но никто еще не показал, как можно рационально соединить планирование и конкуренцию. И пока этого не сделано, любой имеет полное право настаивать на том, что надо четко разделять эти две альтернативы и что всякий сторонник социализма должен выбрать одно из двух, а затем показать, как он предлагает преодолеть трудности, присущие избранной им системе.

11

Я не претендую на то, чтобы считать выводы, сделанные при рассмотрении различных социалистических построений, непременно окончательными. Тем не менее из дискуссий последних лет неопровержимо вытекает одно: сегодня мы все еще интеллектуально не оснащены для того, чтобы усовершенствовать нашу экономическую систему посредством "планирования", или для того, чтобы решить проблему социалистического производства любым иным путем, избегнув при этом серьезнейшего падения производительности. Нам не хватает не "опыта", а интеллектуального овладения проблемой, которую пока мы научились только формулировать, но не отвечать на нее. Никто не помышляет отбросить всякую вероятность, что решение все-таки будет найдено. Но при нынешнем состоянии нашего знания все же должны оставаться серьезные сомнения в том, что его можно найти. Мы должны, по крайней мере, считаться с возможностью, что последние пятьдесят лет мысль шла в неверном направлении, увлеченная надеждой, оказавшейся при ближайшем рассмотрении неосуществимой. Но даже если и так, отсюда еще не следует, что нам нужно было оставаться там, где мы находились до того, как заявила о себе эта тенденция. Это означает только, что движение в ином направлении могло бы быть более полезным. В самом деле, есть основания полагать, что, к примеру, было бы разумнее стремиться к более ровному функционированию конкуренции, чем препятствовать ей всяческими попытками планирования так долго, что почти любая альтернатива стала казаться предпочтительнее существующих условий.

Однако если наши выводы о существе убеждений, представляющих, несомненно, одну из главных движущих сил современности, являются негативными, то это, конечно, не повод для удовлетворения. В мире, увлеченном планированием, ничто не может быть более трагичным, чем вывод, доказывающий неизбежность того, что неуклонное следование этим курсом должно привести к экономическому упадку. И хотя какая-то интеллектуальная реакция уже есть, почти нет сомнений, что еще долгие годы будет продолжаться движение в направлении планирования. Следовательно, развеять абсолютное уныние, с которым экономист вынужден сегодня смотреть на будущее мира, можно, только показав, что есть возможный и практически осуществимый путь преодоления трудностей. Даже у тех, кто не симпатизируют всем высшим целям социализма, есть серьезное основание желать, чтобы, раз уж мир движется в этом направлении, он оказался осуществимым, а катастрофа -- предотвращенной. Однако следует признать, что перспектива найти такое решение сегодня представляется крайне маловероятной. Знаменательно, что пока наименьший вклад в его поиск внесен сторонниками планирования. Если решению предстоит быть когда-либо найденным, то это будет больше заслуга критиков, по крайней мере прояснивших характер проблемы, пусть даже они и отчаялись найти решение.