Часть I. Преобразование экономики и стабильность денег

Глава 2. Создание стабильных денег

Вацлав Клаус [Автор является премьер-министром республики Чехия. В основе статьи его выступление 5 марта 1992 г. на ланче на 10-ой ежегодной конференции по монетарным вопросам, организуемой Cato Institute, когда он был министром финансов Чехословакии.]

Предварительные условия для стабильности денег

Для меня стабильный денежный порядок есть одновременно цель и инструмент достижения других целей. Главное, что я хотел бы сообщить, это что условия, делающие возможным создание стабильного денежного порядка, далеко не сводятся к техническим деталям. И мне это обстоятельство представляется чрезвычайно важным. Сколько я понимаю, на свете нет таких технических, организационных или институциональных механизмов, которые могли бы компенсировать отсутствие в стране, стремящейся к достижению денежной стабильности, политической ответственности, политического и социального согласия. Для меня политическое и общественное согласие являются ключевыми предварительными условиями, и лично я посвящаю большую часть времени и сил созданию и поддержанию именно этих предварительных условий в моей собственной стране.

Мне кажется ошибочным предположение, что валютное управление или любое другое альтернативное институциональное устройство способны компенсировать недостаток политической ответственности или неспособность политиков создать надежную поддержку для рациональной экономической политики. Мне приходится взять на себя защиту стандартных институциональных форм -- хотя такая позиция не очень-то и выигрышна в интеллектуальном плане. Нам не нужны никакие новые социальные эксперименты. Мы уже получили свои 40 лет участия в весьма болезненном эксперименте, и этого более чем достаточно. Именно поэтому мы консервативны.

Проведение денежной политики

Для меня стандартное институциональное устройство означает двухуровневую банковскую систему и независимость центрального банка. Каким политическим рецептам должно при этом следовать? В принципе, я сторонник правил -- но правил понимаемых как ясные, прозрачные концепции, а не как жесткие технические предписания. Разумная денежная политика нуждается в ясном определении целей и приоритетов, и самой важной целью является стабилизация уровня цен.

Я воспринимаю монетаризм как вдохновляющую идею, а не как набор догматических и детальных технических предписаний. Моя, и не только моя задача заключается в решении вопроса -- как осуществлять денежную политику в период экономического перехода, когда наличествуют громадные колебания в уровне экономической производительности. Это ключевой вопрос. Все известные из учебников рекомендации весьма полезны для ориентации, но к ним нужно что-то добавить. К концу 1990-х годов мы получим превосходные динамические ряды для анализа наших ошибок, но сейчас мы не располагаем этими данными, а действовать приходится именно здесь и сейчас. Нам приходится проводить денежную политику при наличии всех возможных неопределенностей. Простого рецепта в такой ситуации быть не может, но у меня есть две рекомендации.

Прежде всего, на начальных этапах процесса трансформации следует проводить очень рестриктивную денежную политику. Во-вторых, наблюдаемый в процессе перехода болезненный спад производства не является стандартной депрессией. Поэтому не существует такого варианта экспансионистской политики, который помог бы смягчить спад или предотвратить рост безработицы. Было бы уместным высказывание, что наблюдаемый спад производства есть прямой результат трансформирующего потрясения, т. е. отказа от иррациональной экономической деятельности. И чем быстрее отомрет такого рода деятельность, тем лучше.

Я очень часто слышу в моей стране -- и, к моему величайшему сожалению, на Западе тоже -- что в Чехословакии, Венгрии и Польше имеет место депрессия или кризис, и что этот кризис требует экспансионистской экономической политики. Это очень опасное непонимание сути дела. Я не делаю оптимистических предположений об эластичности кривой совокупного спроса в период трансформации экономики, и я абсолютно уверен, что экспансионистская политика может иметь результатом одну только инфляцию. Вопрос в том, когда следует переключаться на менее рестриктивную денежную политику. Совершенно ясно, что для такой страны как Чехословакия этот момент наступает после дерегулирования цен. (Сегодня 95 процентов всех цен совершенно свободны, и это больше, чем было в большинстве стран Западной Европы 10 лет назад, и может быть даже больше, чем сегодня в некоторых западноевропейских странах). К менее рестриктивной денежной политике можно переходить после завершения дерегулирования цен, производства и приватизации важных секторов экономики. Но эта политика еще не все.

К моему величайшему сожалению мы не живем в простом однородном мире. Мы живем в неоднородном мире. Мы живем в смешанном мире с растущим частным сектором, который реагирует на сигналы рынка, и со сжимающимся, но все еще очень обширным государственным сектором, которые не реагирует на сигналы рынка. Государственные предприятия пребывают в состоянии предприватизационной агонии. Один из ваших бизнесменов недавно провел очень хорошую аналогию. Он сказал, что государственные предприятия в Чехословакии ведут себя как замороженные -- не двигаются, не пахнут, не реагируют. В таком сложном мире мы живем, и моя задача сейчас -- выбрать подходящий момент для смягчения денежной политики.

Есть еще ряд вопросов в сфере денежной политики, доводящих меня до головной боли. Нашей основной аналитической моделью является количественная теория денег со знаменитым уравнением обмена: MV = PQ. Мы мыслим в терминах этих четырех переменных и используем их для анализа ситуации и выбора экономической политики.

Ненадежность официальных данных

Проблема недостоверности данных о ценах и объемах производства хорошо известна. При прежнем режиме статистика приукрашивала коммунистическую систему. Но в процессе перехода к рыночной экономике официальная статистика зачастую дискредитирует реформы. Многие виды экономической деятельности, осуществляемой в бурно разрастающемся частном секторе, просто не попадают в поле зрения статбюро, а потому избегают анализа. Официальные данные в нашей стране просто не отражают изменения деловой активности, возникающие в результате приватизации малых предприятий. Например, в публикуемые статистические данный о розничной торговле включаются только данные о предприятиях с числом занятых более 100 человек. К ноябрю 1991 года товарооборот для такого рода предприятий сократился примерно на 35%. Для любой стандартной и стабильной экономики, а особенно для плановой, где большинство торговых предприятий попадают в эту категорию, эта информация была бы очень значимой, но для нас сейчас она просто не имеет смысла. Тем не менее, информация о столь значительном спаде в розничной торговле попала на первые страницы газет не только Чехословакии, но и New York Times. Недостоверность данных о ценах и объемах производства является, поэтому, очень важным вопросом.

Является ли денежная политика явно ограниченной?

Но не это является нашей главной проблемой. Я опасаюсь, что наша денежная политика, быть может, является чрезмерно рестриктивной. Я предполагаю, что в стране, которая переходит от системы центрального планирования к рыночной системе хозяйства, объем трансакций растет намного быстрее, чем объем производства. Так что если денежная политика ориентирована на то, чтобы увеличивать предложение денег пропорционально объему производства, она окажется явно рестриктивной. Именно по этой причине я испытываю некоторые сомнения в нашей денежной политике.

Почему объем трансакций растет быстрее, чем объем производства? Для этого есть, по крайней мере, три причины. Во-первых, в прошлом у нас существовали трансакции только по поводу текущего производства, тогда как в переходном периоде мы имеем большой объем сделок по передаче собственности из рук в руки. В новой, только возникающей рыночной экономике различие между трансакциями по поводу текущего производства и трансакциями по поводу прав собственности очень велико. Так что объем денежной массы, рассчитанный на обслуживание сегодняшнего объема производства, может оказаться недостаточным относительно действительного спроса на деньги. Это серьезная проблема.

Во-вторых, в мире центрального планирования у нас существовали только реальные трансакции -- платежи за товары и услуги. Финансовый сектор просто не существовал. Но в период перехода к рыночной системе финансовые трансакции становятся важными и увеличивают спрос на деньги.

Наконец, существует еще одна важная причина значительного роста объема трансакций в экономике, переходящей от плана к рынку -- громадное умножение числа посредников по мере расширения рыночных отношений. В прошлом экономические трансакции нередко осуществлялись в рамках административных структур внутри больших предприятий -- без посредничества денег. Но сегодня число экономических посредников и агентов сильно возросло, а на смену потоку товаров внутри одной большой фирмы пришли тысячи трансакций между тысячами фирм. Это институциональное изменение является еще одной причиной чрезвычайного роста спроса на деньги и, одновременно, объясняет трудности точной оценки спроса на деньги.

Денежная политика должна быть явно ограничительной еще и потому, что наши коммерческие банки столь явно консервативны. Сегодня в Центральной Европе мы сталкиваемся с двумя образцами поведения коммерческих банков. В Польше и бывших республиках Советского Союза коммерческие кредиты предоставляются с большой легкостью. А в Чехословакии вновь возникшие коммерческие банки пытаются вести себя очень консервативно и явно чрезмерно осторожничают. (Новые директора банков не расстаются с сигарами как Поль Волкер, и когда к ним приходит новый предприниматель, он слышит: "Вы не выглядите достаточно надежным".) Быть может, в этом отражается несовпадение менталитета в разных странах Восточной и Центральной Европы. Мы в Чехословакии и прежде отличались чрезмерной осторожностью, и явно консервативное поведение наших коммерческих банков создает просто еще одну, подлежащую разрешению проблему. Нет причин принуждать банки к выдаче большего числа кредитов, но есть опасение, что они, быть может, слишком уж боятся риска.

Другие проблемы, возникающие при создании нового монетарного порядка

Я бы хотел отметить еще три вопроса. Во-первых, нужно понять -- должна ли страна пытаться войти в мировой рынок в одиночестве, или ей -- для интеграции в мировой рынок -- следует организовать региональный валютный союз. Мой ответ прост. Нет никаких оснований создавать сложные, изощренные и искусственные валютные структуры. Создав "клуб нищих" -- как я это обычно называю -- мы просто усложним себе вход в мировую экономику.

Второй вопрос таков: следует ли нам ограничить конвертируемость валюты конвертируемостью текущих счетов, или нужно немедленно впрыгивать в мир конвертируемых капитальных счетов. У меня нет возражений против полной конвертируемости, но по чисто практическим причинам представляется, что конвертируемость на уровне текущих счетов сегодня для нас совершенно достаточна. Она достаточна потому, что открывает страну для мира. Мы не собираемся планировать уровень конкуренции на внутреннем рынке. С нашей точки зрения лучший способ ликвидировать отечественные монополии -- открытие страны для международной конкуренции, и конвертируемость текущих счетов для этого более чем достаточна.

Третий вопрос -- нужен ли нам плавающий или фиксированный валютный курс? Меня с самого начала приводила в ужас идея фиксированных валютных курсов. В то же время я помню, что МВФ было шокировано моим предложением ввести плавающий валютный курс. Я действительно боялся того, что объявление сильно заниженного фиксированного курса за три дня до либерализации цен способно породить только порочный круг инфляции. Мне хотелось, чтобы валютный курс хотя бы какое-то время был плавающим, чтобы уж потом объявить" фиксированный курс. Я рад, что ошибался в данном вопросе. Мы заранее объявили фиксированный курс, и ничего не случилось. И мне представляется, что нет ничего пагубного в том, чтобы использовать фиксированный валютный курс в качестве якоря для всех остальных денежных переменных.

Глава 3. Монетарная конституция для пост-коммуничтических стран

Антонио Мартино [Автор является профессором экономической теории и деканом факультета политических наук в университете LUISS в Риме.]

Важность денежной стабильности
легко понять исходя из важности
денежных изменений для хода экономической
деятельности. Если бы деньги никак не влияли
на поток расходов, доходов и на цены,
-- или играли бы в этом только
второстепенную роль -- не было бы оснований
заботиться о стабильности денег.
Микаэль Бордо и Анна Шварц
[Bordo and Schwartz (1983, р. 63)]

Аргументы в пользу монетарной конституции

После кейнсианской интермедии стабильность денег вернула себе статус важной цели политики (Dorn, 1987). Опыт 1970-х и 1980-х годов, подкрепленный теоретическими разработками, помог избавиться от большинства кейнсианских идей о деньгах и денежной политике. Стабильность уровня цен в качестве цели политики вернулась на место, принадлежавшее этой идее в до-кейнсианскую эпоху, когда было принято думать, что стабильность покупательной способности денег необходима для существования свободной и процветающей экономики. В кейнсианском мире стабильность цен не является универсальной ценностью. Большинство кейнсианцев полагали, что инфляция есть неизбежная плата за экономический рост, что существует устойчивая взаимосвязь между инфляцией и безработицей, что можно добиться понижения процентных ставок с помощью экспансионистской денежной политики, и что решения в области денежной политики могут приниматься исходя из задач краткосрочной стабилизационной политики. Все эти представления были разрушены теоретическими и фактическими данными, появившимися в последние 20 лет.

Не существует доказательств того, что экономический рост неизбежно связан с инфляцией цен. Зато есть хорошие основания считать, что отсутствие денежной стабильности препятствует реализации долгосрочных проектов и препятствует экономическому росту -- как свидетельствует опыт ряда латино-американских стран.

Представление о существовании устойчивой связи между инфляцией и безработицей основательно поставлено под вопрос: внезапное ускорение инфляции способно привести к временному сокращению безработицы ниже "естественного уровня", но это воздействие неизменно оказывается недолговечным. Только постоянно ускоряющаяся инфляция способна поддерживать безработицу на уровне ниже "естественного", но даже такая малопривлекательная возможность сомнительна (Friedman, 1968, 1975, 1977; Bordo and Schwartz, 1983).

Манипуляция денежными агрегатами способна только временно изменить уровень процентных ставок: как только инфляционные ожидания совпадут с реальностью, кейнсианская "реакция ликвидности" уступит место "эффекту Фишера", который более чем перекрывает первоначальный эффект от внезапных изменений денежной политики (Thornton, 1988). В результате смягчения денежной политики номинальные процентные ставки растут, а не понижаются. Что касается стабилизационной политики, то сейчас господствует мнение (естественно, не единодушное), что недостаточность наших знаний, ненадежность краткосрочных макроэкономических прогнозов и изменчивость временного лага от момента принятия решений до проявления результатов изменения денежной политики делают очень вероятным, что краткосрочная стабилизационная политика окажется, в конечном итоге, проциклической, а не антициклической. Попытки проводить политику тонкой подстройки зачастую ведут к усилению нестабильности (Friedman, 1951, 1953, 1962, 1969; Haberler, 1974; Meltzer, 1991). ["Монетаристы ... выступают за стабильность правил политики, потому что это снижает переменчивость и неопределенность для частных лиц, принимающих решения. Они утверждают, что лучшее, что может сделать правительство для экономики, это быть предсказуемым в своих действиях -- ибо это повышает стабильность, и не изобретать сложных и детально продуманных политических ходов, которые нередко ведут к дестабилизации" (Meltzer; 1991, р. 31).]

По этим причинам до-кейнсианская мудрость, гласившая, что денежная стабильность есть необходимое (хотя никоим образом недостаточное) условие экономического прогресса, стала вновь популярной/Стабильность уровня цен не является универсальным лекарством, но отсутствие стабильности и вовсе не дает никаких долгосрочных выгод, да и само по себе может быть источником серьезных экономических проблем.

Иными словами, пост-кейнсианская "контрреволюция" привела к отказу от взгляда на деньги как на инструмент (дискреционной) политики, ограничив их роль тремя традиционными функциями -- единица учета, инструмент обмена и средство накопления или "временное пристанище покупательной способности", как выражается Милтон Фридман.

Я привел эти хорошо известные факты потому, что если бы денежная стабильность не являлась желательной, если бы дискреционная (и ошибочная) денежная политика могла быть источником преимуществ, то не было бы никакого смысла в обсуждении монетарной конституции. Можно утверждать, что денежная стабильность особенно важна для страны, осуществляющей переход от плановой системы к рыночной. В такой стране количество долгосрочных инвестиционных проектов особенно велико: нужно создавать инфраструктуру; устаревшие предприятия и оборудование нуждаются в замене; остатки нелепых порождений планирования нужно убрать, чтобы освободить место для нового строительства (Jordan, 1991; Hanke and Schuler, 1991). Чтобы на этих развалинах строить рыночную экономику, нужна уверенность в будущем и долгосрочные инвестиционные проекты. Но и для того и для другого нужна стабильность уровня цен. И это тем более так, что перестройка хозяйства неизбежно потребует участия иностранных инвесторов, которых явно не привлекают страны с безрадостными характеристиками денежных показателей.

Мораль для руководителей пост-коммунистических стран проста: деньги нужно рассматривать как составную часть институционального устройства (денежная стабильность является одним из правил игры), но не как инструмент политики. Переход к рынку означает, что важнейшая функция любой экономической системы -- направление ресурсов в каналы наиболее производительного использования -- передается рынку. Но при этом важно, чтобы система цен не подавала ложных сигналов, а инфляция способствует именно искажению ценовой информации. Вот почему стабильность уровня цен, столь важная всегда и везде, оказывается особенно насущной для пост-коммунистических стран.

Наконец, стабильность цен должна быть не краткосрочным и случайным, а устойчивым и длительным феноменом. Когда люди строят планы на будущее, ожидаемое поведение цен важнее, чем их динамика в прошлом (Leijonhufvud, 1987). Иными словами, не только цены должны быть стабильными, но и стабилизирующая политика должна вызывать доверие. Мало того, чтобы цены были неизменными; нужно, чтобы ожидания ориентировались на стабильность цен в будущем. Именно здесь и выявляется потребность в монетарной конституции. Монетарная конституция не должна строиться только на период перехода к рынку, не должна задумываться только на краткий срок, но должна быть ориентирована на постоянное обеспечение стабильного уровня цен. Иными словами, не нужны особые монетарные установления для переходного периода, которые бы подлежали замене другими правилами по завершении перехода. Приверженность идеалу денежной стабильность должна быть постоянной -- иначе не создать условия для реализации долгосрочных проектов и не получить доверия отечественных и иностранных инвесторов.

Гораздо легче прийти к согласию о том, что конечной целью реформаторов в пост-коммунистических странах должны быть правила, обеспечивающие стабильность правил денежной политики, чем договориться о ведущей к стабильности политике переходного периода. Указывали на серьезные недостатки политики дезинфляции, проводившейся до завершения приватизации экономики, что, собственно, и обрекало ее на неудачу. Ведь при замене сегодняшней инфляционной политики на политику денежной сдержанности реакция неприватизированной экономики будет менее эффективной. В стране с частной собственностью на ресурсы и со свободно действующими рынками дезинфляционный спад обычно бывает временным, и ему сопутствует рост эффективности, вызываемый более рациональным перераспределением ресурсов. А в экономике, где приватизация еще не проведена до конца, такое перераспределение ресурсов менее вероятно, так что меры денежного сжатия "скорее всего, скажутся на небольших и приватизированных предприятиях, ... а не на крупных, принадлежащих государству и имеющих политическую защиту" (Walters; 1991, р. 41). Тогда дезинфляция вместо того, чтобы обеспечить передачу ресурсов в места наиболее производительного использования, просто разрушит небольшие производства и станет причиной подавления новых инициатив. Ален Уолтерс провидит и более серьезные последствия: "прекращение инфляции уничтожит прибыль государственных предприятий и, тем самым, катастрофически уменьшит доходы государственного бюджета, что ... принудит к более интенсивной эмиссии денег, ... конечным итогом чего окажется новая волна инфляции".

Думается, что этот анализ Чрезмерно катастрофичен. Если понять его буквально, придется признать, что инфляционная денежная политика, поскольку она ведет к росту прибылей госпредприятий, а значит и к росту бюджетных доходов является предварительным условием сокращения бюджетного дефицита и замедления денежной экспансии. Для прекращения инфляции нужно проводить инфляционную политику! Если отвлечься от этого парадокса, то остается единственный факт: если экономика не приватизирована, никакого перехода к рынку не происходит. Если нет рынка, проблемой является определение идеальной денежной политики для командной экономики. Более того, даже если решить, что пессимистические оценки оправданы, -- каковы же альтернативы? Продолжение прежней инфляционной политики не сделает переход более простым, не разрешит никаких проблем и умножит трудности, усугубив и без того трагическую ситуацию. Вот почему далее я буду предполагать, что мы говорим о странах, действительно переходящих от плана к рынку, где осуществляется широкомасштабная приватизация, где постоянно возникают новые рынки, а цены свободны от административного контроля. Если, с другой стороны, о рынке только говорят, и ничего не делается для освобождения цен, для развития новых рынков и формирования частной собственности, тогда все денежные установления делаются второстепенными: никакие ухищрения денежной политики не принесут процветание и успех полупарализованной полукомандной экономике.

Поэтому я не буду проводить различие между особенностями денежной политики на первых этапах перехода к рынку и на завершающих этапах реформы. Я утверждаю, что дискреционная политика редко бывает успешной и часто бывает пагубной, и это одинаково верно для рыночной экономики, для экономики переходного периода и даже для планового хозяйства. За последние 20 лет мы убедились в том, что ежедневное или еженедельное манипулирование денежными агрегатами не решает никаких проблем и может лишь увеличить нестабильность экономики. Нельзя априорно доказать, что идеальный уровень инфляции должен быть равен именно нулю, но никто еще не предложил лучшего значения. ["Предлагаемые варианты денежной реформы обычно свидетельствуют, что публика предпочитает неинфляционный рост денежной массы. Может быть это и верно, но это не доказано. Также не доказано и то, что тот уровень инфляции, который ведет к наибольшему богатству или частному потреблению, в точности равен нулю" (Meltzer, 1983; 1987, р. 204).]

Какого рода монетарная конституция?

Аргументы в пользу монетарной конституции упираются в проблему выбора определенного набора правил. ["До тех пор, пока мы не добьемся эффективного изменения монетарного режима, не следует ожидать, что наши политики или руководители центральных банков сумеют выбраться из тупика стагфляции. До тех пор, пока мы не начнем планировать наши общественные и частные дела исходя из долговременной перспективы -- в том числе примем новые и действенные конституционные ограничения возможностей правительства в области налоговой и денежной политики -- мы будем по-прежнему вязнуть в трясине современной политики" (Buchanan, 1983, р. 145--146; см. также Simons, 1936).] Правда, пока что еще важнее договориться о необходимости жестких правил, чем о самих правилах (Buchanan; 1983, р. 144). С другой стороны, пока сторонники монетарной конституции не в силах договориться о том, какого рода правила должны прийти на замену нынешней дискреционной денежной политики, мало вероятно, что они смогут убедить в необходимости этого других. Поэтому я дам обзор ряда вариантов правил денежной политики, когда-либо использовавшихся на опыте или существующих только на бумаге, и попытаюсь выделить преимущества и недостатки каждого варианта, чтобы найти решение, подходящее для пост-коммунистических стран.

Золото

Старейшей формой монетарной конституции является золотой стандарт, у которого по-прежнему немало сторонников. Они считают, что валюта с золотым покрытием резко сузит возможности правительств принимать произвольные решения и обесценивать деньги. Критики заявляют, что прежде золотой стандарт был не столь уж эффективен. [Обсуждение за и против золотого стандарта см. Meltzer and Reynolds (1982).]

Как подчеркивает Милтон Фридман (Milton Friedman [1961]), существует громадная разница между настоящим золотым стандартом, когда "настоящее" золото выполняет функцию денег, и золото-девизным стандартом, когда деньги привязаны к золоту, цену на которое определяет правительство.

Фридман (Friedman; 1987. р. 373) утверждает, что только настоящий золотой стандарт "приведет к улучшению, а не к ухудшению нашей денежной системы". Более того, если настоящий золотой стандарт обречен на вырождение в систему с частичным резервным покрытием (Meiselman, 1983), то резонно предположить, что ей будет свойственна типичная для систем с частичным резервным покрытием нестабильность -- с банковскими паниками и проч. (Cagan, 1987).

В целом история золотого стандарта достаточно противоречива. Например, итальянская история в период с 1845 по 1915 год свидетельствует о достоинствах такой системы. Золотой стандарт господствовал с начала периода "рисорджи-менто", в ходе которого Италия была объединена, до начала первой мировой войны. В этот период происходила трансформация, схожая по размаху с преобразованиями в пост-коммунистических странах. Пожалуй, есть некоторый смысл в том, чтобы присмотреться к особенностям этого раннего варианта монетарной конституции.

С 1845 по 1915 год номинальная цена золота была не слишком устойчива, и периоды стабильности сменялись резкими колебаниями цен (см. рис. 1). Более того, при всех колебаниях реальная цена золота постепенно снижалась -- вплоть до 1871 г., когда завершился процесс объединения страны, но колебания сохранились до самого начала войны (рис. 2). На протяжении этих 70 лет потребительские цены также не отличались стабильностью: процесс унификации сопровождался инфляцией, которую сменила дефляция, затем наступил период стабильности, а в первые 15 лет 20-го века -- умеренная инфляция (рис. 3).

В исторической перспективе период золотого стандарта отличался беспримерной стабильностью цен (рис. 4). Если оценивать достоинства денежной системы по стабильности уровня цен, то период золотого стандарта был лучшим временем в истории Италии. [Исчерпывающий анализ монетарной истории Италии лают Spinelli and Fratianni (1991).] Можно усомниться, что этот результат целиком заслуга золотого стандарта, но остается фактом, что за последние 145 лет в итальянской истории не было более стабильного периода.

При всей противоречивости оценок золотого стандарта очевиден вывод, что любая форма монетарной конституции, ограничивающая произвольные решения правительств, лучше, чем никакая. Золотой стандарт был далек от совершенства, и сомнительно, что он поможет разрешению наших нынешних проблем, но по крайней мере в случае Италии он доказал свое превосходство над чисто дискреционной системой. [Почти все университетские экономисты убеждены, что золотой стандарт не дает выхода из современных проблем. Готфрид Хаберлер (Gottfried Haberler; 1974, р. 162), например, утверждает: "Золотой стандарт рассыпался с началом войны в 1914 г. В начале 1920-х гг. система была в общих чертах восстановлена, но затем была окончательно отброшена в период великой депрессии. Нет никаких шансов на ее восстановление.".]

Конкуренция валют

привлекло внимание к более радикальному варианту денежной реформы -- приватизации денег. Конкурирующие эмитенты будут предлагать различные денежные инструменты, и если обменные курсы будут гибкими и исключительно рыночными, начнет действовать механизм обратный закону Грешема, что приведет к вымыванию менее стабильных валют более стабильными.

В рамках данной статьи невозможно входить в детали разных предложений. [Отличное изложение доводов в пользу конкурентных денег дает Vaubel (1986).] Я ограничусь рассмотрением системы конкурирующих валют в качестве монетарной конституции для пост-коммунистических стран. Я убежден, что возможность выбора валюты есть важный компонент свободы и желанная черта истинно свободного общества (Friedman, 1991). Но, по моему мнению, есть ряд причин -- и помимо политической неосуществимости -- препятствующих введению системы конкурентных денег в пост-коммунистических странах.

Первая и, быть может, важнейшая функция денег -- служить единицей счета, что делает возможным сопоставление цен. Наличие денег радикальнейшим образом упрощает экономические вычисления. [При отсутствии денег мы будем иметь не как сейчас -- n цен для n товаров, а Т цен, Т -- 0,5xnх(n-1). В мире с 1000 товаров вместо 1000 цен будет существовать 499500 "реальных" цен (Mundell; 1968, pp. 45--46).] Выраженные в деньгах цены переносят информацию (Friedman, 1984), и дают рынкам возможность служить системами переработки информации (Hayek, 1945). Деньги, как и язык, служат передаче информации. Так же как люди свободно владеют только одним языком, большинство людей склонны мыслить в терминах одной денежной единицы (Cagan, 1986). Попадая за границу, мы не без труда привыкаем понимать цены, выраженные в иностранной валюте. Постоянное мышление в терминах двух или более валют требует чрезмерных усилий, особенно если курсы обмена будут постоянно изменяться в соответствии с логикой конкуренции. ["Если бы на рынке свободно конкурировали деньги, эмитируемые разными банками, результатом стало бы появление частной монополии или олигополии на эмиссию, либо параллельное хождение нескольких валют с колеблющимися обменными курсами. Каждый из этих результатов совершенно неприемлем. Прямым следствием было бы возвращение правительства в сферу эмиссии денег." (Haberler; 1987, р. 80).] Нам гораздо удобнее использовать один метр, одну единицу измерений. В сущности, именно по этой причине люди и завели единицы измерения. Постоянно переходить от метров и сантиметров к футам и дюймам утомительное и бесполезное занятие. По всей вероятности большинство людей предпочтут иметь дело только с одной валютой, и это резко сузит конкуренцию. Из априорных соображений этот фактор будет особенно весом в тех странах, где у людей нет достаточного рыночного опыта.

Во-вторых, в соответствии с логикой, конкурентные преимущества будут принадлежать самым стабильным валютам, так что эмитенты будут заботиться, прежде всего, о стабильности своих денег. Но ведь стабильность не является единственным фактором победы в конкуренции валют: доллары США не самые стабильные деньги мира, но большинство международных сделок заключаются именно в долларах. Есть и другие важные факторы конкуренции. Одним из самых важных является размер внутреннего рынка. Также как полезность языка возрастает с умножением числа использующих его людей, так и значимость денег растет с увеличением числа тех, кто их использует. Чем большее число людей используют валюту, тем выше вероятность, что она подойдет и другим -- независимо от ее достоинств в прошлом. Швейцарский франк стабильнее американского доллара, но люди предпочитают пользоваться долларами, потому что не велико число тех, кто использует швейцарский франк. Короче говоря, конкуренция валют, скорее всего, не будет совершенной и вряд ли сможет выполнить роль фильтра, отбирающего самые стабильные валюты.

Наконец, как и в случае с языком, важным фактором выбора и использования денег будет инерция (Bordo and Schwartz, 1983): для общения с другими люди не выбирают самый эффективный язык, а просто используют тот, который они усвоили в детстве. И раз уж они освоили его, то и продолжают на нем говорить. Причина этого в том, что в большинстве случаев издержки на изучение другого языка перевешивают преимущества. То же самое верно, и для денег: доллар лучше итальянской лиры, но бывая в США, я всегда перевожу цены в лиры, чтобы понять их истинное значение. Конкуренция валют представляет собой скорее модель для экономистов-теоретиков, чем реалистический проект денежной реформы, особенно для стран с ограниченным опытом рынка.

Правило увеличения массы денег

Третьим вариантом монетарной конституции является хорошо известное правило постоянного прироста денежной массы (Friedman, 1959, 1969). [Я доказывал, что закрепление законом правила прироста денежной массы было бы идеальным решением для Европы, если бы страны Общего рынка решили завести общую валюту (Martino, 1990).] Логика этой идеи хорошо известна и нет смысла ее еще раз проговаривать здесь. В той или иной форме эту идею принимают почти все монетаристы.

Я все еще убежден, что для большинства ситуаций предложенное Фридманом монетарное правило было бы наилучшим. Но следует считаться с, тем фактом, что оно не проходило проверки опытом (по крайней мере, в форме требуемой законом нормы эмиссии), и, по словам самого Фридмана (Friedman; 1987. р. 368), даже в США "ФРС, даже в тех случаях, когда она сама задавалась этой целью, не смогла или не захотела ее достичь, и всегда при этом находила оправдательные аргументы, избегая тем самым ответственности". Отсюда возникает следующая важная проблема: если даже в той стране (США), где доводы в пользу правила Фридмана известны лучше всего, соответствующие власти не смогли или не захотели воплотить эту идею в жизнь, то как же можно рассчитывать на жизнеспособность этого проекта в странах, где не так хорошо понимают его роль и значение? [Фридман (Friedman; 1987, р. 369) был вынужден признать: "Я по-прежнему убежден в крайней желательности монетарного правила, которое бы обеспечило долгосрочную предсказуемость прироста определенного денежного агрегата. Мне представляется, что такое решение имеет преимущества как перед ситуацией, когда правительство произвольно определяет объем денежной массы, так и перед валютой с золотым или другим товарным покрытием. Но сейчас я уже с меньшим, чем прежде оптимизмом отношусь к возможности реализовать этот проект либо узаконив соответствующее правило, либо убедив власти добровольно его придерживаться".]

Из всего вышеизложенного следует малоприятный вывод: ни один из предложенных вариантов монетарной конституции не свободен от недостатков. Золотой стандарт имеет преимущества простоты и надежности, но золото-девизная версия (с частичным резервом) благоприятствует развитию кризисных ситуаций. К тому же этот режим не обеспечивает самосохранения: правительство может в любой момент счесть необходимым отказ от золотого покрытия. [В случае золота существует и дополнительная трудность. Хотя золото-девизное обращение -- в силу создаваемого доверия -- было бы идеальным решением для стран, выходящих из коммунистического болота, но при всем обилии золотых месторождений золотые запасы бывшего Советского Союза явно недостаточны. По данным журнала The Economist (1992, р. 73) "золотой запас Советского Союза ... составляет только 240 тонн, в десять раз меньше, чем должно было быть по оценкам большинства западных экспертов". Поэтому золотой стандарт приходится заведомо исключить, или, по словам одного из сторонников этой идеи, -- "Золото больше не является решением" (Robert Mundell, 1991).] Система конкурентных валют имеет то громадное преимущество, что ее существование не зависит от доброй воли правительств: она обеспечивает самосохранение. Но ее работоспособность сомнительна, и, прежде всего, сомнительна ее пригодность для стран, не имеющих достаточного опыта свободных цен и рынков. Правило постоянного темпа прироста денежной массы было бы идеальным решением, если бы власти взялись его осуществить, но факты свидетельствуют, что даже при наличии формального намерения этому правилу не следуют. Похоже, что у экономистов просто нет жизнеспособного проекта денежной реформы. Все согласны, что монетарная конституция необходима, но мы не сумели изобрести варианта для Общего рынка, который был бы приемлем для его руководителей и обеспечивал при этом стабильность денег. [Когда черновой вариант этой статьи уже был написан, я наткнулся на очень интересное предложение Ханке и Шулера (Hanke and Schuler, 1991b, 1992). Предлагаемый ими проект валютного управления отличается элегантной простотой, но на два вопроса ответа нет. Прежде всего, даже отбросив все хорошо известные возражения против фиксированного валютного курса, -- как найти "подходящий" курс обмена иностранной резервной валюты на отечественную (1991b, р. 23)? Короткий период экспериментирования с плавающим курсом позволит найти курс, пригодный для сегодняшних обстоятельств, но как быть уверенным, с учетом предстоящих грандиозных перемен, что этот же курс будет уместен и в будущем? Во-вторых, как отмечают авторы, из-за быстрой инфляции предложение "настоящих" денег в пост-коммунистических странах, и, прежде всего, в бывшем Советском Союзе, очень невелико. Если принять рекомендацию авторов (1991b, р. 25), и заморозить предложение "настоящих" денег на очень низком сегодняшнем уровне, мы неизбежно получим ужасающую дефляцию и депрессию.]

Приемлемое решение

При переходе к рынку пост-коммунистические страны сталкиваются с грандиозными проблемами. По большей части эти проблемы беспрецедентны, поскольку литература о переходе от плана к рынку практически не существует. [Джон Гринвуд (John G. Greenwood, 1990) перечисляет пять условий (он называет их "хрупкими основами"), необходимых для экономического успеха пост-коммунистических стран:

1) законопорядок;
2) относительно малокоррумпированная бюрократия и независимые судьи;
3) господство частной формы собственности;
4) свободные рыночные цены;
и 5) стабильная денежная система.

Согласно Мелтцеру (Meltzer, 1991, р. 276) "для эффективной работы рынков нужны определенные институты. Следует утвердить частную собственность, системы учета и права, систему денежного обращения". Но он же признает, что "экономическая теория не дает рецепта перехода от социализма к рыночной экономике". Нисканен (Niskanen, 1991) добавляет "культурные установки", имеющие важное значение для функционирования рыночной экономики. Не приходится сомневаться, что все это необходимо для перехода (хотя вряд ли достаточно). Стоит лишь вообразить чрезвычайный размах и значение необходимых реформ, чтобы усомниться в возможности успеха. Проведенный Наттером (Nutter, 1969) сравнительный анализ организации коммунистического и свободного общества живо иллюстрирует размах необходимых преобразований.] История, культура и экономическое развитие бывших коммунистических стран не одинаковы. Поэтому намерение дать пригодную для всех формулу успеха является в лучшем случае донкихотством. А что касается монетарной конституции, то трудно вообразить, что страны, пребывающие в состоянии институционального хаоса, способны преуспеть там, где наши "свободные" страны столь долго и безнадежно терпели неудачу -- несмотря на целенаправленные усилия экономистов и теоретиков общественного выбора. Наконец, как я пытался показать выше, экономическая теория не дает нам защищенного от дураков рецепта достижения денежной стабильности, который бы заведомо подошел соответствующим властям, в случае одобрения был бы наверняка внедрен в практику, а будучи реализованным на практике, наверное, обеспечил бы стабильность денег.

Впрочем, прежде чем опускать руки стоит вспомнить, что не бывает необратимых исторических процессов и нет причин, чтобы пост-коммунистические страны не смогли преуспеть в том, в чем потерпели неудачу все остальные. Ведь если верно, что ныне они пребывают в весьма опасном, если не вовсе отчаянном экономическом состоянии, то также верно и то, что для них ставки намного выше, чем они были бы для любой из наших "свободных" стран. Мы можем потерпеть и некоторую нестабильность; в их случае отсутствие денежной стабильности может разрушить их надежды на процветание и свободу.

Мои предложения не претендуют ни на точность, ни на оригинальность: по большей, части это все хорошо известные соображения, и действенность их далеко не бесспорна. В свое оправдание я могу только привести наблюдение Гарольда Адамса: "Ответ для тех, кто требует ответа, в том, что ответа нет" (цит. по Johnson; 1975, р. xii).

Некоторые предварительные условия: приватизация

Как уже отмечалось, основная задача монетарной конституции в том, чтобы дать системе цен возможность эффективно распределять ресурсы и облегчить принятие долгосрочных инвестиционных решений. Это инструмент сокращения неопределенности и стимулирования важных для экономического прогресса решений, связанных с принятием риска. Но чтобы система цен смогла работать, люди должны реагировать на стимулы, неявно присутствующие в информации об изменении цен. На стороне спроса здесь проблем не бывает: покупатели склонны экономить на том, что дорожает, и наоборот. Но пока производство остается в собственности государства, нельзя быть уверенным, что ценовые сигналы приведут к адекватным реакциям на стороне предложения. Иными словами, чтобы система цен могла работать, нужно децентрализовать предложение и приватизировать экономику. Для успеха преобразований широкая приватизация хозяйства намного важнее, чем стабильность цен. И крайне сомнительно, чтобы пост-коммунистические страны стремились к стабильности стагнирующей экономики. Пока размер государственного сектора остается чрезвычайно большим, мало надежд на процветание и экономический рост.

Фискальная конституция

Второе фундаментальное предусловие успеха монетарной конституции опять относится к размеру государственного сектора: уровень расходов, налогов и дефицита. Общепризнано существование прямой связи между правилами денежной и фискальной политики (Meltzer, 1987, 1991; Jordan, 1991). Это вполне очевидно: денежная нестабильность зачастую бывает результатом бюджетного дефицита, а инфляция очень полезна для финансирования правительственных расходов. Из двух основных причин нестабильности -- ошибки денежной политики и "безыскусный бюджетный дефицит", как их обычно называл Махлуп -- вторая встречается много чаще, и представляется, что для пост-коммунистических стран она особенно важна.

Также и здесь опыт наших "свободных" стран не особенно вдохновляет: несмотря на заявления правительств о своих наилучших намерениях, во многих странах расходы, налоги и займы продолжают расти. Легко объяснить несовпадение благих намерений и грустных результатов: рост правительственной активности не есть управленческая проблема и не может быть устранена сменой персонала. Это проблема правил игры; без эффективного набора конституционных ограничений политические стимулы всегда и везде будут вести к непрерывному росту расходов и налогов (Martino, 1989, 1990). ["Нам не избежать протекционистско-меркантилистского режима, который угрожает стать характерным для пост-социалистической политики как восточных, так и западных стран, пока мы не сумеем конституционно ограничить обычные или естественные проявления мажоритарной демократии" (Buchanan; 1989, р. 8).]

Поэтому совершенно необходимо дополнить монетарную конституцию фискальной, которая должна ограничить расходы правительства и налоги, и предпишет сбалансированность бюджета. В связи с последним пунктом должен отметить, что я понимаю, что со стабилизационной точки зрения ежегодное сбалансирование бюджета вовсе не обязательно есть наилучший рецепт. Лучше иметь политику балансирования бюджета в рамках делового цикла. Но опыт нескольких стран показывает, что рост правительственных расходов очень облегчается правом на бюджетный дефицит. Более того, стоит только устранить требование об ежегодной сбалансированности бюджета, как заработают мощные стимулы в пользу наращивания дефицита. Таков, например, опыт Италии после 1961 г. (Martino, 1989, 1991).

В некоторых случаях может оказаться трудным достижение сбалансированности бюджета в относительно короткие сроки. С политической точки зрения такая попытка может оказаться слишком дорогостоящей. [Интересную историческую иллюстрацию политических издержек политики, направленной на сбалансирование бюджета, дает история Италии после объединения страны в 1871--1876 гг. (Martino, 1991).] Например, консолидированный бюджетный дефицит всех республик Союза независимых государств (СНГ) превосходит 20 процентов ВНП (Sachs, 1991). Столь солидный дефицит почти невозможно устранить в одну ночь. Но вот что может и должна установить фискальная конституция: все новые расходы или рост расходов должны финансироваться исключительно за счет налоговых поступлений или за счет сокращения иных расходов (Martino, 1982). В любом случае следует запретить монетизацию долга, т. е. запретить правительству брать в долг у центрального банка.

Федерализм и перераспределение бюджетных доходов

Ежегодное сбалансирование бюджета желательно только при небольших правительственных расходах: я бы не стал рекомендовать пост-коммунистическим странам шведский опыт почти точно сбалансированного бюджета при уровне государственных расходов более 60 процентов ВНП. [Отличный анализ шведских трудностей дают Stein and Dorfer (1991).] Эффективным путем к ограничению расходов правительства может быть сочетание требуемого законом сбалансирования бюджета с законодательным же ограничением уровня налогов (Friedman and Friedman, 1979).

Также необходимо конституционное решение проблемы взаимоотношений между различными уровнями власти. Федерализм, который сегодня считается подходящим способом обеспечить в рамках одной страны мирное сосуществование различных территориальных, этнических или языковых групп, открывает путь для конституционного решения проблемы налогов. Я имею в виду предложенную Дуайтом Ли (Dwight Lee, 1985) систему "перераспределения бюджетных доходов". При этом все налоговые органы должны войти в состав нижних уровней власти (на том уровне, который в наибольшей степени близок исторической традиции), и каждое местное налоговое управление будет обязано передавать центральному правительству некоторую долю собираемых налогов -- единую для всех территорий.

Такое устройство будет отличаться многими преимуществами (Lee, 1985). Прежде всего, возникнет своего рода фискальная конкуренция между местными органами власти, поскольку избыточный уровень налогов будет просто выдавливать налогоплательщиков в места с более благоприятными фискальными условиями. Поэтому чрезмерные налоги станут невыгодными, и возникнет автоматический ограничитель уровня налогов. Далее, если доля центра в налоговых сборах составит, скажем, 50 процентов, на каждый доллар собственных расходов им придется собирать два доллара налогов. Ясно, что местные правительства также должны будут ежегодно балансировать бюджет. Сбалансированность федерального и местного бюджетов да еще в сочетании с автоматическим ограничением уровня налогов станет сильным препятствием росту правительственных расходов, которое, к тому же, не потребует для реализации каких-либо административных мер.

Результатом децентрализации правительства оказывается также гибкость структуры, позволяющая сочетать в рамках единого государства региональное разнообразие. Федерализм открывает двери для экспериментирования и конкуренции между различными направлениями политики: политические дебаты смогут отойти от традиций догматической и идеологической конфронтации и занять потенциально более плодотворных подход сопоставления конкретных результатов различных политических решений. Поскольку возможно множество представлений об идеальной структуре налогов, открываемые сочетанием федерализма и фискальной конкуренции возможности экспериментирования могут стать базой "процедуры открытий", которая позволит прийти к более осмысленному пониманию проблем и их возможных решений. Федерализм также открывает путь к ограничению власти правительства и обузданию тенденции разрастания государства: не случайно такие федеральные образования, как США и Швейцария более успешно сдерживали рост государства, чем нефедеральные политические структуры. Правда, идеалы федерализма подвержены коррупции, чему свидетельством нынешние тенденции в США или рост дирижизма в Общем рынке. Совершенно ясно, что нужны конституционные меры для ограничения центральной власти в федеральных структурах, чтобы предотвратить их перерождение в новых Левиафанов. Последняя проблема, впрочем, хотя и имеет непосредственное отношение к вопросу о монетарной/фискальной конституции, лежит явно за пределами данной статьи.

Ложная проблема: денежный навес

Существенное внимание привлекла так называемая проблема денежного навеса, в соответствии с которой граждане СНГ просто из-за отсутствия товаров вынуждены держать на руках больше наличных, чем им хотелось бы (Walters, 1991; Sachs, 1991). Наличие избыточных денежных средств на руках у населения породило поток рассуждений на тему -- как предотвратить превращение этих наличных в инфляционный пузырь: следует ли правительству обменять избыточные деньги на облигации, вовлечь их в приватизационные проекты или просто обесценить инфляционной эмиссией? Предлагалась и денежная реформа с выпуском новых денежных знаков и неинфляционным их обменом на старые. Короче говоря, решение проблемы избыточных денег в обращении рассматривалось как важный этап перехода к стабильной денежной системе.

Можно уверенно считать, что эта проблема исчезнет с либерализацией цен: как только товары станут доступными, исчезнут основания полагать, что население держит на руках денег больше, чем ему хотелось бы. С либерализацией цен денежный навес должен просто исчезнуть. Монетарную конституцию для пост-коммунистических стран можно обсуждать, не затрагивая вопрос о денежном навесе.

Нужен ли выпуск новых денег?

Есть ли смысл введение монетарной конституции совместить к переходом к новым деньгам? С одной стороны, можно утверждать, что обмен денег докажет серьезность приверженности правительства политике денежной стабильности. С другой -- в силу сказанного выше об инерционной приверженности большинства людей к привычным деньгам -- следует обратное: обмен денег может усилить общую атмосферу неопределенности и усугубить ситуацию. На этот вопрос нет общего ответа, и в большинстве случаев проблемы уже разрешаются сами собой. Тем странам, где активный переход к рынку не сопровождается гиперинфляцией, обмен денег не понадобится. Тем же странам, которым не удастся избежать гиперинфляции, придется -- когда они примут решение о монетарной конституции -- произвести обмен денег. [Гордон Таллок (Gordon Tullock, 1991) считает, что пост-коммунистическим странам "следует начинать с двух валют -- с уже имеющейся инфлирующей валюты, которой следует управлять так, чтобы сохранялся неизменным темп инфляции, и с новой, которая должна быть стабильной. Все контракты, существовавшие на момент начала перехода, должны выполняться в прежней валюте; в будущем люди должны иметь возможность заключать контракты в той валюте, которую они предпочитают. Я склонен предположить, что при таком подходе новые стабильные деньги достаточно быстро вытеснят из обращения прежние. Никто не понесет особенного ущерба, если власти смогут обеспечить стабильность новых денег и постоянный темп инфляции старых".]

Случай отдельной страны

Как уже отмечалось, пост-коммунистические страны неоднородны. Поэтому каждой стране нужна своя монетарная конституция. Для страны, избежавшей гиперинфляции на первых этапах перехода и желающей сохранить полную независимость и суверенитет над собственной валютой, для решения большинства проблем будет достаточно принятия фискальной конституции в сочетании с законодательным правилом, ограничивающим темп роста денежной массы. [Я опустил два важных аспекта правила увеличения массы денег: 1) установление точной величины показателя ежегодной эмиссии; и 2) выбор денежного агрегата для измерения и контроля. Причины достаточно понятны: выбор денежного агрегата зависит от особенностей денежной системы конкретной страны. Определенный денежный агрегат может соответствовать условиям одной страны и совершенно не подходить для другой. Ни один из известных мне теоретиков-монетаристов никогда не утверждал, что существует показатель, пригодный для любой страны. В целом, многие монетаристы сейчас склоняются в пользу монетарной базы (показатель денежной массы в обращении, включающий наличные деньги и резервы коммерческих банков в центральном банке [-М0]. -- Прим. пер.), но даже этот выбор не единодушен. Что касается величины темпов роста денежной массы, это всегда считалось вопросом сравнительно второстепенным, поскольку главное -- чтобы эта величина сохранялась неизменной в течение длительного времени. "Устойчивость темпов прироста количества денег важнее, чем точное значение показателя роста" (Friedman; 1969, р. 48).]

Если страна достаточно велика, гибкий обменный курс есть подходящее решение вопроса (Friedman; 1950, 1953). Полная конвертируемость и свобода обменных рынков обеспечивает некоторую степень конкуренции валют: людям, если они того захотят, можно разрешить держать иностранную валюту (или золото) в качестве более надежного инструмента накопления ценности, чем отечественная валюта. Неверие в стабильность отечественной валюты побудит людей использовать иностранные валюты (и/или золото), что послужит властям сигналом о неблагополучии.

Если же страна не столь велика, чтобы позволить себе гибкий обменный курс, она может привязать свои деньги к валюте большей страны. Правда, достоинства такого решения неоднозначны: в случае Гонконга оно сработало неплохо, но в Чили оно дало в начале 1980-х гг. углубление рецессии. В общем, при некоторых обстоятельствах небольшая открытая экономика не может позволить себе роскошь полного валютного суверенитета и может быть вынуждена отказаться от использования собственной валюты.

Содружество независимых государств

Образование СНГ дает бывшему Советскому Союзу шанс создать эффективную конфедерацию, в которой центр будет предоставлять небольшое число подлинно "общественных благ" (вроде общей системы обороны и контроля над ядерным оружием), а независимые государства примет на себя прочие законные правительственные функции. Если эта инициатива окажется успешной, возникнут условия для реализации монетарной конституции несколько отличной от предложенной нами для отдельной изолированной страны.

Вопрос о том, следует ли разрешить республикам иметь собственные деньги или им следует остаться в рублевой зоне -- т. е. продолжать использовать российский, рубль -- может быть разрешен с помощью "системы двойной валюты". СНГ в целом будет использовать рубль, а при этом каждая республика сможет использовать собственную валюту -- если, конечно, она примет предложенные выше правила фискальной конституции и постоянства темпов роста массы денег в обращении. Такое решение может оказаться важным фактором соблюдения монетарной конституции отдельными республиками.

Опыт свидетельствует, что формальное принятие правила, устанавливающего темп роста денежной массы, не гарантирует автоматического успеха. Отсюда возникает проблема административного контроля за выполнением такого правила. Можно представить набор положительных и отрицательных стимулов, которые гарантировали бы, что соответствующие власти не будут -- случайно или намеренно -- отклоняться от фиксированных показателей роста предложения денег. Жалованье руководителей центрального банка может быть поставлено в зависимость от пунктуальности следования правилам роста денежной массы, и их можно увольнять в случае уклонения от следования этому правилу. [Что-то в этом роде было сделано в Новой Зеландии.]

Но такого рода установления всегда слишком сложны и их легко обойти сговорившимся между собой политикам и руководителям центрального банка. Когда, скажем, правительство заинтересовано эмитировать больше денег, чем позволяет закон, ему не будет трудно негласно договориться с центральным банком, чтобы обойти закон. Короче говоря, в идеале нужен автоматический механизм, гарантирующий соблюдение правил. И я считаю, что именно здесь и может быть использована очень ценная идея о конкуренции валют.

При системе двойных валют деньги СНГ (-рубль) будут конкурировать с валютами независимых государств или республик примерно так же, как это было предложено для параллельной европейской валюты (Vaubel, 1979). Валюта каждой республики будет свободно конвертироваться в валюту СНГ. С ростом инфляционных ожиданий для валюты какой-либо отдельной республики ее население начнет переводить свои средства в валюту СНГ. Тогда власти СНГ потребуют от республиканских властей конвертировать избыточный объем собственной валюты в рубли, что понудит республику к проведению менее инфляционной политики. Так возникнет механизм конкуренции валют, и он будет автоматически способствовать проведению неинфляционной политики в отдельных республиках. Валюта СНГ будет выступать не только в качестве альтернативы "национальным" валютам, но и явится ограничением для инфляционных поползновений республиканских правительств. Наконец, все национальные валюты должны быть полностью конвертируемыми: валютные рынки должны быть совершенно частными и каждый должен иметь право покупать и продавать валюты по рыночному курсу. Это также послужит усилению вышеописанного фильтрующего механизма, усилит конкуренцию валют и расширит возможности выбора подходящей валюты для экономических агентов.

Заключение

Мои предложения представляют собой просто упражнение в интеллектуальных спекуляциях и, как я уже отметил, не претендуют ни на точность, ни на оригинальность. Обращаясь к денежной политике нельзя забывать о идиосинкразийной природе наших рекомендаций. Институциональные факторы крайне важны, и их следует учитывать каждому, кто решил поучаствовать в неблагодарной игре по выдвижению политических рекомендаций. Одно мы знаем наверняка: если пост-коммунистические страны действительно намерены завершить переход от коммунистического планирования к рыночной свободе, им понадобится валюта, способная адекватно выполнять свои традиционные функции (Hanke and Schuler, 199la). Мы знаем также, что если мы вверим задачу обеспечения стабильности денег действующей по собственному усмотрению администрации центрального банка, деньги могут превратиться в автономный и мощный источник нестабильности. Отсюда роль и значение правил. Выбор определенных правил менее важен, чем понимание того, что правила необходимы. В конечном итоге выбор конституционных ограничений должен диктоваться особенностями каждой страны.

---

Литература

1. Bordo Michael D. and Schwartz Anna J. "The Importance of Stable Money: Theory and Evidence" Cato Journal 3 (Spring 1983): 63--82.
2. Buchanan James M. "Constitutional Strategy and the Monetary Regime." Cato Journal 3 (Spring 1983): 143--146.
3. Buchanan James M. Socialism is Dead But Leviathan Lives On. The John Bonython Lecture. CIS Occasional Paper 30. Sydney: Centre for Independent Studies, 1989.
4. Cagan, Phillip. "Competitive Monies: Some Unanswered Questions." Cato Journal 5 (Winter 1986): 943--947.
5. Cagan, Phillip. "A Compensated Dollar: Better or More Likely than Gold?" In Dom and Schwartz [1987, pp. 261--277].
6. Dorn, James A. "The Search for Stable Money: A Historical Perspective." In Dorn and Schwartz [1987, pp. 1--28].
7. Dom, James A. and Schwartz, Anna J., eds. The Search for Stable Money: Essays on Monetary Reform. Chicago: University of Chicago Press, 1987.
8. The Economist, "Poor Ore", 11 January 1992, p. 73.
9. Friedman, Milton. "The Case for Flexible Exchange Rates." 1950. Reprinted in Friedman [1953, pp. 157--203].
10. Friedman, Milton. "Commodity-Reserve Currency." Journal of Political Economy, 59 (June 1951): pp. 203--232. Reprinted in Friedman [1953, pp. 204--250].
11. Friedman, Milton. Essays in Positive Economics, Chicago: University of Chicago Press, 1953. Friedman, Milton. A Program for Monetary Stabililty. New York: Fordham University Press, 1959.
12. Friedman, Milton. "Real and Pseudo Gold Standards." Journal of Law and Economics 4 (October 1961): pp. 66--79.
13. Friedman, Milton. Capitalism & Freedom. Chicago: University of Chicago Press, 1962.
14. Friedman, Milton. "The Role of Monetary Policy." American Economic Review 58 (March 1968): pp. 1--17.
15. Friedman, Milton. "The Optimum Quantity of Money." In The Optimum Quantity of Money and Other Essays. Chicago: Aldine Publishing Co., 1969.
16. Friedman, Milton. Unemployment versus Inflation² An Evaluation of Phillips Curve. IEA Occasional Paper 44. London: Institute of Economic Affairs, 1975.
17. Friedman, Milton. Inflation and Unemployment: The New Dimension of Politics. The 1976 Alfred Nobel Memorial Lecture. IEA Occasional Paper 51. London: Institute of Economic Affairs, 1977.
18. Friedman, Milton. "Monetary Policy: Tactics versus Strategy." In Dorn and Schwartz [1987, pp. 361--382].
19. Friedman, Milton. Market or Plant CRCE Occasional Paper 1. London: Centre for Research into Communist Economies, 1984.
20. Friedman, Milton. "Free to Choose, Among Currencies Too." Wall Street Journal, 19 December 1991.
21. Friedman, Milton and Rose. Free to Choose: A Personal Statement. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1980.
22. Greenwood, John G. "The Preconditions for Economic Recovery in Eastern Europe." G.T Management (Asia) Limited (January 1990).
23. Haberler, Gottfried. Economic Growth & Stability: An Analysis of Economic Change and Policies. Los Angeles: Nash Publishing, 1974.
24. Haberler, Gottfried. "Money, Markets, and Stability." Cato Journal 3 (Spring 1983): pp. 83--91. Reprinted with new title in Dorn and Schwartz [1987, pp. 73--80].
25. Hanke Steve H. and Schuler, Kurt. "Ruble Reform: A Lesson from Keynes." Cato Journal 10 (Winter 199la): pp. 655--666.
26. Hanke Steve H. and Schuler, Kurt. "Currrency Boards for Eastern Europe." The Heritage Lectures 355. Washington, D. C.: Heritage Foundation, 1991b.
27. Hanke Steve H. and Schuler, Kurt. "Currency Convertibility: A Self-Help Blueprint for the Commonwealth of Independent States." Foreign Policy Briefing. Washington, D. C.: Cato Institute, 22 January 1992.
28. Hayek, Friedrich A. "The Use of Knowledge in Society." American Economic Review 35 (September 1945): pp. 519--530.
29. Hayek, Friedrich A. A Denationalisation of Money. Hobart Paper Special 70. London: Institute of Economic Affairs, 1976.
30. Johnson, Harry G. On Economics and Society. Chicago: University of Chicago Press, 1975.
31. Jordan, Jerry L. "Fiscal and Monetary Policies during the Transition from Socialism to Capitalism." Paper presented at the Mont Pelerin Society Regional Meeting, Prague, November 1991.
32. Lee, Dwight R. "Reverse Revenue Sharing: A Modest Proposal." Public Choise 45 (1985): pp. 279--289.
33. Leijonhufvud, Axel. "Constitutional Constraints on the Monetary Powers of Government." In Dom and Schwartz [1987, pp. 129--143].
34. Martino, Antonio. Constraining Inflationary Government. Heritage Foundation, Washington, D. C.: 1982.
35. Martino, Antonio. "Budget Deficits and Constitutional Constraints." Cato Journal 8 (Winter 1989): pp. 695--711.
36. Martino, Antonio. "A Monetary Constitution for Europe?" Cato Journal 10 (Fall 1990): pp. 519--533.
37. Martino, Antonio. "Liberalism in the Coming Decade." Cato Policy Report (November/December 1990): pp. 1--13.
38. Martino, Antonio. "Le Conseguenze non intenzionali della teoria keynesiana." Quaderni di Metodologia delle Scienze Sociali [1991]: pp. 3--15.
39. Meiselman, David I. "Is Gold the Answer?" In Dorn and Schwartz [1987, pp. 257--260].
40. Meltzer, Allan H. "Monetary Reform in an Uncertain Environment." Cato Journal 3 .(Spring 1983): pp. 93--112. Reprinted in Dorn and Schwartz [1987, pp. 201--220].
41. Meltzer, Allan H. "Prices and Wages in Transitions to a Market Economy." Paper presented at the Mont Pelerin Society Regional Meeting, Prague, November 1991.
42. Meltzer, Allan H. "Is Monetarism Dead?" National Review (4 November 1991): pp. 30--32.
43. Meltzer, Allan H. and Reynolds, Alan. Towards a Stable Monetary Policy, Monetarism vs the Gold Standard: A Debate between Allan Meltzer and Alan Reynolds. Washington, D.C.: Heritage Foundation and Institute for Research on the Economics of Taxation, 1982.
44. Mundell, Robert A. Man and Economics" New York: McGraw Hill, 1968.
45. Mundell, Robert A. "L'oro non basta." Know How URSS 7 (4) (December 1991).
46. Niskanen, William A. "The "Soft Infrastructure" of a Market Economy." Paper presented at the Mont Pelerin Society Regional Meeting, Prague, November 1991.
47. Nutter, G.Warren. The Strange World of Ivan Ivanov. New York: World Publishing Company, 1969.
48. Sachs, Jeffrey. "Goodwill is not Enough." The Economist (21 December 1991): pp. 109--112.
49. Simons, Henry C. "Rules versus Authorities in Monetary Policy." Journal of Political Economy 44 (1936): pp. 1--30.
50. Spinelli, Franco, and.Fratianni, Michele. Storia monetaria ditalia, Milan: Arnoldo Mondadori Editore, 1991.
51. Stein, Peter, and Dorfer, Ingemar. The Death Knell of Social Democracy: Sweden's Dream Turns Sour" London: Institute for European Defence & Strategic Studies, 1991.
52. Thornton, Daniel L. "The-Effects of Monetary Policy on Short-Term Interest Rates." Federal Reserve Bank of St. Louis Review 70 (May-June 1988): pp. 53--72.
53. Tullock, Gordon. "The Monetary Policy of Henry Simons." Unpublished paper, 1991.
54. Vaubel, Roland. Choice in European Monetary Union, IEA Occasional Paper 55. London: Institute of Economic Affairs, 1979.
55. Vaubel, Roland. "Competing Currencies: The Case for Free Entry." Cato Journal 5 (Winter 1986): pp. 927--942. Reprinted in Dorn and Schwartz [1987, pp. 281--296].
56. Walters, Alan. "Monetary and Fiscal Policy and Aid in the Transition." Paper presented at the Mont Pelerin Society Regional Meeting, Prague, November 1991.

Глава 4. Возможность доверия, монетарный режим и экономические реформы в бывшем Советском Союзе

Питер Д. Бетке [Автор является профессором-ассистентом экономической теории в Нью-Йоркском университете. В 1992--1993 году он был Национальным стипендиатом института Гувера.]

Я во многом согласен с тем, что говорит Кевин Доуд (Kevin Dowd, 1993) о роли денег и рынков в экономической реформе. Он ставит важные проблемы перед сторонниками частной эмиссии денег, на которые им придется ответить, если они хотят сделать свои политические предложения более приемлемыми для скептиков. Он же, с другой стороны, отмечает, что нормативное ограничение объема эмиссии не смогло стать адекватным институциональным ограничителем произвольных решений правительства, из чего логически следует, что единственным жизнеспособным решением является денежный режим, основанный на рынке. Кроме того, Доуд поднимает ряд интересных вопросов относительно возможных недостатков валютного управления как альтернативного решения для бывших социалистических стран. В особенности он указывает, что валютные управления будут нуждаться в охране "от угрозы политического разбоя и расхищения". Исторически, валютные управления всегда представляли собой промежуточный этап на пути к системе с центральным банком.

Мне представляется, что именно этот момент Доуду следовало бы рассмотреть подробней. Вопрос о создании обязывающих и вызывающих доверие мер осуществления надежной денежной политики -- не мелочный вопрос. Быть может, это самое важное во всей проблематике денежной реформы.

Провал перестройки

Перестройка как политика обновления и совершенствования экономики провалилась самым жалким образом. [Общее обсуждение провала усилий реформировать экономику в 1985--1991 гг. см. Boettke (1993), Goldman (1991).] Унаследованный Михаилом Горбачевым экономический кризис обострился, а политическая система просто развалилась. Развал советской системы был, по большей части, необходимым условием возможности фундаментальных реформ. Но понять причины развала все-таки очень важно.

Перестройка провалилась потому, что она и не была начата. С 1985 по 1991 год Горбачев под лозунгом перестройки заявил, по крайней мере, о 10 экономических программах, но ни одна из них не была на деле реализована. Но даже реализованные программы представляли собой набор плохо согласованных полумер. Большинство горбачевских реформ не содержали стимулов, требуемых для развития экономических сил, которые были бы способны оживить советскую экономику. Горбачевские реформы провалились не только из-за внутренней несогласованности большинства законов и постановлений, но также из-за постоянных изменений статуса политики реформ. Нельзя было быть уверенным, что сегодняшний либеральный шаг Горбачева не сменится завтра вполне репрессивным движением, а в результате ни у кого не было стимулов инвестировать в официальную экономику.

И нигде такая неопределенность не сказывалась так непосредственно, как в денежной политике. Горбачевский период характеризовался бегством от рубля. По мере нарастания экономического кризиса денежные трудности усугублялись. Валютно-неконвертируемый рубль все в большей степени терял и внутреннюю конвертируемость -- в государственной торговле все труднее было приобрести за рубли какие-либо товары. [Конечно, рубль никогда не был равен самому себе. Рубль в кармане важного функционера КПСС обладал гораздо большей покупательной способностью, чем рубль в кармане Ивана. Так что, несмотря на малый разрыв между величиной номинальных денежных доходов партийного функционера и среднего рабочего, разрыв реальных доходов в бывшем Советском Союзе был довольно значителен. Более того. При административном установлении цен смешно говорить о конвертируемости. Но главное в том, что при Горбачеве положение с внутренней конвертируемостью рубля еще ухудшилось.] Потребители обращались на растущий черный рынок за твердой валютой -- чтобы расширить свои возможности, а для корректировки экономических трудностей развилась сложная сеть бартерных отношений. Эта неофициальная система экономических связей и отношений постепенно становилась доминирующей. [По имеющимся оценкам в 1990 г. только 40 процентов продуктов питания поступало населению через официальную систему распределения (Peck and Richardson; 1991, р. 24).] Конкуренция между официальным и теневым секторами облегчала людям выживание в отчаянной экономической ситуации -- некоторые даже умудрялись добиться процветания. Но в этом же убедительно проявлялся провал реформаторских усилий Горбачева. Люди предпочитали нести издержки усложненных бартерных сделок, чтобы не иметь отношений с официальной денежной системой, которая больше не вызывала чувства доверия. [Рассмотрение экономического кризиса в бывшем Советском Союзе к концу горбачевского периода см. Peck and Richardson (1991, pp. 2--3, 29--33, 55, 89).] Без хорошо функционирующей денежной системы фундаментальные экономические реформы обречены на провал.

Центральная роль денег

В монетизированной экономике общепринятый инструмент обмена обслуживает все сделки. Отсюда следует, что если в результате политических решений изменяется ценность денежной единицы, одновременно изменяется структура обменов по всему экономическому пространству -- разрушая структуры индивидуальной деятельности и вводя в заблуждение действующих экономических агентов.

Большевики выучили у Маркса, что денежный обмен есть сердцевина системы товарообмена. Первоначальной целью марксизма было уничтожение системы товарного производства, а с ней и денежного обращения. Попытка реализовать этот проект привела к весне 1921 г. к полному колапсу экономики Советской России, что подтолкнуло переход к новой экономической политике (нэпу) [см. Boettke (1990); Roberts (1991)]. В период нэпа большевики даже попытались восстановить золотой стандарт, чтобы вернуть доверие к денежной единице, внедрив червонец.

НЭП провалился, потому что правительство отошло от политики либерализации экономики как внутри страны, так и в области международной торговли. Дискреционные действия советского правительства подорвали денежную систему и лишили крестьян каких-либо стимулов работать на рынок. К концу 1920-х годов "рынок" стал опасной сферой деятельности.

Советская экономическая история помогает понять многое, и, прежде всего, пожалуй, центральную роль стабильных и вызывающих доверие денег для экономического развития страны. Без такой валюты развитие производительных сил общества делается почти невозможным. Осознание главенствующей роли денег привлекает внимание экономистов к системному рассмотрению вопросов о монетарном режиме в целом и о правилах осуществления денежной политики -- в противоположность частным (неуниверсальным. -- Прим. пер.) формам про- или противоциклической политики, предлагаемым теми, кто считает возможным через воздействие на спрос или предложение управлять экономикой.

Проблема доверия

Либеральные реформы экономики имеют шансы на успех только если реформаторы смогут убедить население, что выполнят обещание уважать их права и создадут стабильную обстановку для хозяйственной деятельности. Это и есть главная проблема в деле выработки действенной экономической политики.

Одна из главных задач любого правительства реформ заключается в том, чтобы как-то убедить граждан, что оно намерено выполнять свои обещания и не отступит от избранного пути. При этом существуют две главных стратегических проблемы. Во-первых, реформирование порождает игру стратегических интересов. Заявленная политика может привести к возникновению ситуации, в которой кто-то из игроков сможет больше выиграть в результате отхода на прежние позиции, чем от продолжения этой политики. Если, например, мне трудно заснуть, я могу попросить жену потереть мне спину, пообещав, что в ответ сделаю для нее то же самое. Если она добьется нужного результата, тогда мне будет намного лучше не выполнять своего обещания -- ведь я уже буду спать. Естественно, моя жена понимает, что я не выполню обещания, и согласится поверить мне и потереть мне спину разве что по доброте душевной.

В схожей ситуации оказываются правительство и население при выработке политики. Граждане могут заподозрить, что правительство способно в будущем отступить от своих обещаний, и люди не поверят в заявленную правительством политику до тех пор, пока последнее не сумеет связать себя заслуживающими доверия обязательствами.

Проблема еще более усложняется, если учесть, что на игру влияют не только стратегические интересы, но и информационные проблемы, которые разрешить еще труднее. Имея дело с правительством реформ гражданам почти невозможно знать, с кем же они в действительности имеют дело. Им известна только политика "старого режима". Намерение проводить реформы говорит о разрыве с прошлым, но почему следует этому верить? А без участия населения реформы обречены.

Таким образом, проблема реформистского правительства не сводится к фундаментальному парадоксу: как ограничить собственную власть, не потеряв при этом возможности управлять страной. Чтобы начать либеральные экономические реформы правительство должно установить ограничения собственной деятельности и, одновременно, убедить граждан в своей решимости проводить реформы. В ходе войны, например, если войска пересекли реку для сражения с врагом, командир может приказать сжечь мост -- отрезая таким образом пути к отступлению. Одновременно вражеские войска получат сигнал -- их противник приготовился биться до конца. Реформаторское правительство должно сделать что-то подобное сжиганию мостов, чтобы создать атмосферу доверия и окончательно связать себя с политикой реформ. Если этого не сделать, ни собственные граждане, ни иностранцы не получат достаточных стимулов для инвестирования в экономическое будущее страны. [Родрик (Dani Rodrik, 1989) рассматривает проблему информирования о приверженности реформам в терминах теории игр. Он пишет: "В начале публика обычно неспособна понять истинные мотивы правительства, предпринимающего реформы. Поскольку отход от прежней политики начинают те, кто уже находится у власти, какие основания верить, что теперь они наконец "прозрели"? ... Замешательство можно устранить с помощью крайне радикальных мер. ...Чем острее проблема доверия к правительству, тем вероятней, что резкий разрыв с прошлым окажется привлекательным." (р. 771). В ситуации, когда вопрос о доверии к правительству особенно важен, как это было в СССР, все соображения о постепенности следует отбросить, чтобы придать убедительность готовности осуществлять реформы. Радикальность может служить признаком действительно реформистского правительства и разрешить проблемы, возникающие из-за недостатка доверия к нему.]

Монетарный режим и доверие

Политика экономической либерализации нуждается в конвертируемой валюте, и ее отсутствие есть одна из главных проблем перехода к рынку в бывших советских республиках. Рыночная экономика нуждается в общепринятом инструменте обмена, с помощью которого можно приобретать блага и услуги на внутреннем рынке (внутренняя конвертируемость) и иностранную валюту (внешняя конвертируемость). При Горбачеве рубль не имел ни внутренней, ни внешней конвертируемости. При всем разнообразии проектов, имевших целью обеспечить конвертируемость рубля, большая часть из них предусматривала участие центрального банка.

Но для успеха монетарных реформ скорее нужна полная деполитизация денег. Легко понять, почему деполитизация столь необходима. Деполитизация разрушает инфляционный потенциал правительства и принуждает его для финансирования своей деятельности либо брать кредиты на рынках капитала, либо ограничиваться налоговыми поступлениями.

Логика деполитизации денег также довольно прозрачна. [Теорию свободного банковского дела рассматривают White (1989) и Selgin (1988). Исторический обзор можно найти в White (1984). Для истории свободной банковской системы, в Шотландии показательным является эпизод краха Ayr Bank в 1772 г. Как пишет Уайт, этот банк, просуществовавший с 1769 по 1772 г., выдал слишком много рискованных кредитов через механизм эмиссии банкнот. Его крах вызвал банкротство еще 8 частных банков, но при этом финансовая система в целом не пострадала. Возникшая в Шотландии система обмена банкнот, при которой избыточные банкноты немедленно предъявлялись эмитенту для погашения (закон оттока), защищала от попыток отдельных банков злоупотреблять эмиссией (White; 1984. pp. 30--32, 126--128).] Денежные рынки не отличаются от других товарных рынков. И для управления деньгами правительство не нужно. Нерегулируемая банковская система, выпускающая конкурирующие банкноты, представляется более жизненной, чем регулируемая монополия центрального банка.

Главная проблема центральных банков не сводится к опасности политических манипуляций с валютой. Реальная проблема в том, что концепция центрального банка предполагает, что правительство способно получать информацию, которую оно, на деле, не хочет и не может получать. [Обсуждение этой стороны деятельности центральных банков см. Selgin (1988, pp. 89--107).] Чтобы руководители центрального банка могли эмитировать как раз нужное количество денег, они должны иметь информацию об условиях спроса и предложения, которая не доступна никакому отдельному человеку или группе людей. И политические и экономические проблемы деятельности центрального банка заложены в самом этом институте.

Конкурентная эмиссия валют запустит предпринимательский процесс, который установит соответствие между объемом эмиссии и спросом на деньги. В условиях свободного банковского дела механизм клиринга служит источником сигналов, регулирующих эффективное размещение ресурсов -- о величине дебета и кредита, возникающих в результате недовыпуска или избыточной эмиссии банкнот. Эта информация будет принуждать менеджеров соответственно регулировать размер своих обязательств. При конкурентном выпуске денег возврат банкнот и чеков для погашения также будет обеспечивать стимулы и информацию для адекватного регулирования эмиссии. При монопольной эмиссии валюты центральным банком просто невозможно возникновение стимулов и информации, нужных для правильного управления предложением денег. Центральные банки просто не могут иметь информацию об изменениях спроса на деньги.

Конкурентная эмиссия валют обещает все те преимущества, что и конкуренция на любых других товарных рынках. Наличие субститутов понудит банковских менеджеров принимать решения с достаточной осторожностью. Конкурентный процесс поднимет роль фирменной марки, поскольку некоторые банкноты будут пользоваться большим доверием, чем другие. Условия свободной конкуренции обеспечат адекватное управление предложением денег.

В бывшем Советском Союзе рубль практически обесценился. Монетный двор России работает 24 часа в сутки. Конкуренция валют предлагает выход из этого хаоса.

Банки могут привязывать свои банкноты к запасам твердой валюты или к золоту или другим товарным запасам. [Частное валютное управление также является вполне жизнеспособной альтернативой. Но есть серьезные теоретические и практические возражения против принадлежащей государству системы валютного управления.] Для привлечения клиентов банки будут обменивать рубли. Клиенты будут выбирать банки, выпускающие наиболее привлекательные для рынка банкноты. Эмитируемые центральным банком рубли исчезнут, как и сам центральный банк, но на их месте возникнет рыночный денежный порядок, а денежная эмиссия освободится от политических манипуляций.

Последнее замечание: разрешение конкурентного выпуска банкнот в условиях свободной банковской системы дает ответ на вышеобозначенные политические проблемы, касающиеся создания доверия к политике реформ. Устранение правительственного контроля над денежным предложением не только свяжет режим определенными обязательствами, но и просигналит рынку, что правительство действительно намерено ограничить собственную ведущую роль в хозяйственных делах.

Заключение

Либерализация требует трансформации прежних институциональных установлении и практики "ушедшего режима". Денежная система играет главную роль в любой экономической системе и в силу этого является центром экономической политики. Деполитизация денег есть лучшее средство помочь становлению рыночной экономике в Восточной Европе. Конкурентная эмиссия денег привлекательна не только теоретически; это весьма практичное решение проблемы достоверности правительственных обязательств и ключ к созданию атмосферы уверенности в будущем реформ.

---

Литература

1. Boettke, Peter. The Political Economy of Soviet Socialism: The Formative Years, 1918--1928. Boston: Kluwer Academic Publishers, 1990.
2. Boettke, Peter. Why Perestroika Failed The Politics and Economics of Socialist Transformation. London: Routledge, 1993.
3. Dowd, Kevin. "Money and Markets: What Role for Movement?" Cato Journal 12 (3) (Winter 1993): pp. 557--576.
4. Goldman, Marshall. What Went Wrong with Perestroikal New York: Norton, 1991.
5. Peck, Merton, and Richardson, Robert,eds. What Is to Be Done? New Haven: Yale University Press, 1991.
6. Roberts, Paul Craig. Alienation and the Soviet Economy, 2nd ed. New York: Holmes and Meier, 1991.
7. Rodrik, Dani. "Promises, Promises: Credible Policy Reform via Signalling." Economic Journal 99 (September 1989): pp. 756--772.
8. Selgin, George. The Theory of Free Banking. Totowa, N. J.: Row-man and Uttlefield, 1988.
9. White, Lawrence. Free Banking in Britain: Theory, Experience and Debate, 1800--1845. New York: Cambridge University Press, 1984.
10. White, Lawrence. Competition and Currency. New York: New York University Press, 1989.

Глава 5. Надежные деньги и либерально-рыночный порядок

Мальколм С. Форбс, мл.[Автор является президентом и директором компании Forbes, Inc., и главным редактором журнала Forbes. Статья основана на его выступлении, открывшем 10-ую ежегодную конференцию в институте Катона, 5 марта 1992 г.]

Меняются обстоятельства, и проходит время, но неизменными остаются основные принципы экономического прогресса и разумного рыночного порядка. В этом нет ничего таинственного. Необходимы надежные деньги, низкие налоги, права собственности, облегчающие создание новых деловых предприятий и не создающие препятствий в виде чрезмерного регулирования и бюрократического вмешательства. Конечно, нужен режим свободной торговли. Все это звучит очень просто, но когда вы сталкиваетесь с политикой -- или ее отсутствием -- даже эти простые принципы начинают казаться почти неосуществимыми.

Любая страна, прежде всего, нуждается в настоящих, надежных деньгах. Без хороших денег у вас не будет нормально функционирующего хозяйства. Но, похоже, что многие западные политики забыли об этом. Отсутствие денег это то же, что обескровленное тело. Оно не жизнеспособно.

Без надежной валюты другие реформы, необходимые для становления живого процветающего хозяйства, будут либо вовсе неосуществимыми, либо дадут эффект с большим запозданием.

Отсутствие международной помощи это не ответ

В чем не нуждаются страны бывшего Советского Союза -- это в западных подачках. Они обернутся только субсидиями для неувядающей бюрократии и разрушительной политики. В действительности им нужны открытые рынки и свободная торговля. Свободная торговля и частные инвестиции -- отечественные или иностранные -- дадут гораздо больше, чем иностранная помощь.

Не нуждаются они и в бездумной суровости. Некоторые западные агентства считают, кажется, что чем вы беднее сей час, тем лучше вам будет потом -- бедность закаляет характер.

Статистика покажет, что при действительном переходе к свободному рынку -- при переключении от одного набора правил к другому -- депрессии и безработицы будет предостаточно, но только на переходный период, пока не возникнет новая, более свободная деловая среда. Как доказал послевоенный опыт Японии, Италии и других стран процесс перехода должен быть не слишком долгим и не слишком болезненным.

Представление, что прежде, чем эти страны действительно встанут на ноги, должны смениться несколько поколений, есть полный вздор. Экономика не станет более здоровой, если вы заставите людей жить в нищете. В бывшем Советском Союзе, в странах Восточной и Центральной Европы существует значительный запас предпринимательской энергии. Только благодаря этому они выжили в эти 70 лет -- они обладали пониманием и энергией, чтобы обходить препятствия и запреты.

К несчастью, специалисты по стратегии, дипломаты и геополитические мыслители не замечают лучшего вида долгосрочной обороны. Все они мыслят в военных терминах, забывая, что лучший вид долгосрочной защиты -- это поощрение демократии и экономической свободы. Подлинные демократии не ведут войн между собой. Но демократический строй жизни не укоренится в бывшем Советском Союзе и большинстве стран Центральной Европы пока не заработают упомянутые мною выше принципы. Демократия просто не сработает, если установится ситуация длительной депрессии и экономического хаоса.

То, что лидеры России и Польши называют шоковой терапией и переходом к рыночной экономике, в действительности есть маскировка безумия. Если обратить внимание на детали, вы поймете, что это все что угодно, только не свободно-рыночное хозяйство. И это только делает ситуацию более тяжелой.

Куда повернут события?

Сегодня Соединенные Штаты и Запад в целом пребывают в состоянии изменения. Вопрос таков: возобладает ли в США дух изоляционизма 20-х и 30-х годов или более разумный и широкий подход послевоенного (после 1945 г.) периода? Мы используем риторику конца 40-х годов, но наша политика напоминает, скорее, о 20-х. Мы повернулись спиной к остальному миру. В 1924 г. мы приняли антииммиграционный закон, а в конце десятилетия, приняв закон Смута-Хоули, мы перешли к политике экономического изоляционизма. И мы знаем, к чему это привело.

Кажется, наши политики забыли, что в 20-х и 30-х годах демократия рухнула более чем в 20 странах -- и не в результате внешней агрессии, а из-за внутренних неурядиц, вызванных экономическим хаосом. Среди этих стран были:

Польша, Венгрия, Литва, Латвия, Эстония, Турция, Греция, Испания, Португалия, Австрия, Япония, Китай, Бразилия, Аргентина и, наконец, Германия. История показывает, что нынешняя идея, что демократии больше ничего не грозит, была чистой близорукостью.

В те дни мы поступали неверно. Примечательно, что в 20-е годы лидеры американского делового мира были более активны и в большей степени интернационалистами: благодаря этому у нас были план Дауэса и план Янга. Но политика тяготела к изоляционизму, и мир дорого заплатил за это.

В конце 40-х годов реакция Запада была иной. Мы учредили Общее соглашение о тарифах и торговле (ГАТТ) и Бреттон-Вудскую международную валютную систему. Мы нуждались в защите от хищных соседей, и эту защиту нам предоставило НАТО. Историки и философы могут указать на множество недостатков в этих послевоенных установлениях, но большая их часть чаще всего приносили нам не вред, а благо -- особенно по сравнению с тем, что мы имели до этого.

Расчистка пути для демократии

Самое поучительное, что могли бы немедленно сделать США для помощи становящимся демократиям, это способствовать созданию надежных денег. Существует множество пригодных моделей: Германия, Италия и Япония после 2-ой мировой войны. Сегодня можно обратиться к опыту Южной Кореи, Мексики, Аргентины и Чешской республики.

Polyconomics, фирма из моего родного штата Нью-Джерси, предложила увлекательный план того, как оживить мертвый рубль. 200 лет назад мы распродали государственные земли, чтобы поддержать наши облигации. Россия располагает гигантскими активами -- от 3 до 6 трлн. долл. -- которые можно использовать для восстановления ее валюты.

Существует множество других разумных способов помочь российской экономике, таких как продажа ее военных и аэрокосмических технологий американским фирмам и правительственным агентствам. Приобретение российских технологий обеспечит занятость ученым, которые будут работать на наши проекты, а не на проекты Ким Ир Сенов всего мира. Это также принесет России некоторое количество твердой валюты, в которой она так остро нуждается, а мы сэкономим миллиарды долларов на исследованиях и конструировании.

Но Соединенные Штаты не пытаются реализовать эти возможности. Почему? Аппаратчики госдепа и министерства обороны чувствуют, что если они разрушат военно-промышленный комплекс бывшего Советского Союза, Россия никогда больше не станет великой державой. Но ведь это абсурд -- думать, что разрушение чужой промышленности каким-то образом повышает вашу собственную безопасность.

Нам следует использовать все возможности для помощи этим странам; это вопрос политической воли. Мы не получим необходимого нам восстановления России и Восточной Европы, если мы не обратимся к этой политике. Если мы продолжим идти нынешним курсом, все надежды на демократическое развитие этих стран окончатся провалом."

Для всех нас очень важно напоминать и частному и государственному сектору, что манипуляции деньгами и отказ от надежной валюты очень опасны. Манипулирование деньгами есть форма протекционизма. Эта политика аморальна, поскольку для одних ее результатом оказываются незаработанные доходы, а для других -- незаработанные и незаслуженные убытки. Мне кажется, что историки не вполне отдают себе отчет, что капризные и произвольные манипуляции валютой, в результате которых люди сталкиваются с серьезными переменами, никак не соотносящимися с усердным трудом, изобретательностью и творчеством, подрывают режим правозаконности, права собственности и веру в экономические свободы.

Порой мы подходим к деньгам так, как если бы в этом был корень всего зла. Может быть, порой деньги и толкают к злу, но смешно думать, что именно в них причина низменности человеческой природы. На деле деньги канализируют и направляют человеческую агрессивность, гордость, амбиции и желания к плодотворным и производительным целям, достижение которых идет на пользу всем. Короче говоря, надежные деньги делают возможным существование свободных рынков, которые, в свою очередь, есть существенное условие человеческого прогресса.

Золотая возможность

20-й век начинался, особенно в этой стране, как эпоха оптимизма. Люди предчувствовали впереди золотой век не только материального прогресса, но и политического просвещения: больше демократии, больше правозаконности. Затем началась 1-ая мировая война, которая подорвала веру народов в западные институты и помогла запустить процесс разрушения веры в прогресс. Она сделала возможными коммунизм, фашизм и нацизм, и, конечно, стала причиной еще одной мировой войны.

После 2-ой мировой войны был выбор между двумя моделями: нашей и Советского Союза. После того, как в 1991 г. исторические притязания коммунизма рухнули, можно сказать, что мы вернулись в ситуацию перед 1914 г., и опять имеем возможность реализовать обещания, с которых начался этот век. Как раз сегодня у нас есть возможность добиться этого.

В 1914 г., когда мир погрузился в войну, немногие люди понимали размах обрушившегося бедствия. Одним из них был сэр Эдвард Грей, министр иностранных дел Британии. Он сказал: "По всей Европе меркнет свет, и на нашем веку мы его больше не увидим." Если Соединенные Штаты будут преследовать разумную политику, направленную на установление надежных валют и других центральных компонентов экономической свободы, этот свет загорится вновь -- не только в Восточной Европе и России, но по всему миру, и не только для нашего поколения, но для всех будущих поколений земли.