ТОМ 2. Статьи и речи о денежном обращении и банках

Предисловие (С. Выгодский)

"Чем американские рудники были для Юма, тем для
Рикардо были станки для печатания бумажных
денег... Его первые произведения, посвященные
исключительно денежному вопросу, относятся к
периоду ожесточеннейшей полемики между
Английским банком, на стороне которого стояли
министры и военная партия, и его противниками,
вокруг которых группировалась парламентская
оппозиция, виги и партия мира".
(К. Маркс, К критике политической экономии, 1953, стр. 171-172.)

Предлагаемый вниманию читателя II том сочинений Рикардо содержит ряд статей и речей, посвящённых вопросам денежного обращения, государственных финансов и кредита. Лейтмотивом всех этих работ являются три центральные идеи:

во-первых, устойчивое денежное обращение - важнейшее условие роста национального богатства;
во-вторых, устойчивое денежное обращение возможно лишь на базе золотого стандарта;
в-третьих, создание устойчивого денежного обращения на базе золотого стандарта вовсе не предполагает обращения золотых монет: в целях сокращения непроизводительных издержек обращения они могут и должны быть заменены бумажными знаками.

Практическим поводом для выступлений Рикардо по этим вопросам послужило прекращение Английским банком в 1797 г. размена банкнот на золото и последовавшее затем обесценение банкнот. Это обесценение нашло своё выражение как в отклонении рыночной цены золота от его цены в монете, так и в повышении товарных цен.

Надо отметить, что в первые годы существования неразменных банкнот рыночная цена золота не так сильно отклонялась от его цены в монете. Английский банк до 1808 г. успешно поддерживал курс бумажных денег: разница между банковыми билетами и золотом была незначительна. Но уже в 1809 г. эта разница резко усилилась и достигла 20-25% .

Одновременно повысились и товарные цены. На этой почве возникла страстная борьба партий в парламенте и не менее страстная теоретическая дискуссия вне парламента.

Английский банк, возглавляемый обществом частных денежных спекулянтов, которые получали немалую выгоду от выпуска бумажных денег, не обеспеченных золотом, министры и военная партия, для которых эмиссия банкнот явилась источником финансирования огромных для того времени военных издержек, не только всячески затушёвывали опасность, но отрицали самый факт обесценения банкнот.

В лице Рикардо противники Английского банка (вокруг которых группировалась парламентская оппозиция, виги и партия мира) нашли сильного и последовательного борца зa устойчивую валюту, за восстановление размена банкнот на золото, за создание денежной системы, способствующей максимальному сокращению непроизводительных издержек обращения и росту богатства страны.

Маркс неоднократно подчёркивал научную добросовестность Рикардо и прогрессивный характер его теории. Эти высокие качества Рикардо как представителя передовой для своего времени науки нашли своё отражение и в его памфлетах, посвящённых вопросам денежного обращения. Но, несмотря на всё это, у Рикардо были ошибочные взгляды в теории денег, которые привели его к вульгарной, так называемой количественной, теории.

В своём памфлете "Высокая цена слитков - доказательство обесценения банкнот" (1811 г.) Рикардо исходит из той правильной предпосылки, что "золото и серебро имеют присущую им стоимость, которая не является произвольной..." <Давид Рикардо, Высокая цена слитков - доказательство обесценения банкнот>. Правда, в этой работе Рикардо определял стоимость драгоценных металлов их редкостью, количеством труда, затраченного на их добывание, и стоимостью капитала, применяемого в производстве. Однако шесть лет спустя в своём основном труде "Начала политической экономии и налогового обложения" (1817 г.) Рикардо решительно заявил, что "общее правило, регулирующее стоимость сырья и промышленных товаров, применимо и к металлам; их стоимость зависит... от всего количества труда, необходимого для получения металла и для доставки его на рынок" <Давид Рикардо, Начала политической экономии и налогового обложения>. Рикардо был далёк от того, чтобы определять цены товаров количеством денег в обращении, а стоимость денег их количеством, как это делал в своё время Давид Юм и как это делают в наши дни представители количественной теории денег.

Рикардо совершенно правильно утверждал, что при данной стоимости денег количество средств обращения зависит от товарных цен. Бумажные деньги, если они выпущены в пропорции, определяемой стоимостью золотых денег, являются не только достойными, но и наиболее совершенными их представителями в обращении. "Оградить население от всяких других изменений стоимости денег, кроме тех, которым подвергается стандартный денежный материал, и в то же время удовлетворять впредь нужды обращения с помощью наименее дорогого средства его - значит довести наше денежное обращение до последней степени совершенства". <Давид Рикардо, Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения>

Рикардо утверждал, что денежное обращение находится в самом совершенном положении, когда оно состоит целиком из бумажных денег, при условии если их стоимость равняется стоимости представляемого ими золота. Он правильно рассматривал бумажные деньги в качестве представителей золота, знаков его стоимости. Однако в ходе дальнейшего изложения Рикардо отступил от этой единственно правильной позиции и перешёл к совершенно противоположному взгляду, согласно которому стоимость денег определяется их количеством. Это произошло потому, что он не исследовал сущности денег как всеобщей формы труда в буржуазном обществе, как всеобщего эквивалента.

Рикардо рассматривал деньги в их текучей форме как средство обращения. Он исходил из той ложной предпосылки, что любое количество благородного металла, служащего в качестве денег, должно сделаться средством обращения. Если в результате нового притока золота из рудников масса обращающегося золота окажется выше надлежащего уровня, оно понизится в своей стоимости, а товарные цены соответственно повысятся. Стоимость денег определяется здесь их количеством, а повышение товарных цен рассматривается как следствие относительного увеличения массы обращающихся денег. Это и есть тот противоположный взгляд, к которому пришёл Рикардо, как только свернул с прямого пути своего исследования. Действительно, вначале Рикардо стоял на прочных научных позициях. Деньги одарены своей собственной стоимостью. При данной стоимости денег их количество определяется товарными ценами. Цены товаров в свою очередь определяются стоимостью. Но стоило Рикардо столкнуться с конкретным фактом обесценения бумажных денег в Англии в начале XIX века, как он отказался от своего же правильного понимания закона стоимости как основы и исходного пункта денежного обращения. Отказавшись от основного положения, согласно которому от стоимости золота и товарных цен зависит количество денег в обращении, Рикардо ставит вещи на голову. Он утверждает, что, напротив, сама стоимость золота, как и товарные цены определяются количеством денег в обращении. Противоположный взгляд, к которому Рикардо пришёл, бросил его в объятия количественной теории денег. Рикардо полагал, что золотые деньги так же вынуждены оставаться в обращении, как выпущенные государством бумажные деньги с принудительным курсом.

Отвлекшись от всех остальных функций, выполняемых деньгами, кроме функции средства обращения, Рикардо не видел никакого различия между золотыми и бумажными деньгами. Он забывал, что бумажные деньги являются простыми знаками стоимости. Находясь всецело под впечатлением факта обесценения бумажных денег, Рикардо делал ложное обобщение, утверждая, что цены товаров определяются количеством денег в обращении.

Это грехопадение Рикардо не является случайным. Рассматривая буржуазный строй как вечную и естественную форму общественного производства, он не видел исторических особенностей товарного производства, необходимости выделения на этой базе особого товара в качестве всеобщего эквивалента. В представлении Рикардо деньги являются техническим орудием, облегчающим обмен. Этим объясняется то, что Рикардо игнорировал все другие функции денег, кроме их функции, как средства обращения. Рикардо, естественно, не знал, что товарное обращение может поглотить только определённое количество золотой монеты, что всё то золото, которое имеется сверх этого, останется за пределами обращения - в роли сокровища.

Но если Рикардо и смешивает золотые деньги с бумажными знаками, то он отдаёт себе отчёт в том, что устойчивое денежное обращение возможно лишь на базе золотого стандарта. Подчёркивая, что создание денег с абсолютно неизменной стоимостью невозможно потому, что "стоимость денег будет всегда подвергаться тем же изменениям, каким подвергается стоимость товара, принятого за денежный стандарт" <Давид Рикардо, Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения>, он одновременно считает необходимым стремиться к тому, чтобы деньги не испытывали никаких других колебаний, кроме тех, которым подвергается денежный стандарт.

Рикардо высмеивает сторонников инфляции, по мнению которых законом о приостановке размена удалось мудро "разжаловать" золото как стандарт, как базу денежного обращения. Он справедливо утверждает, что стоимость денег, не основанная на золотом стандарте, подвержена величайшим колебаниям, на которые их "осудили бы невежество или интересы тех, кто их выпускает" <там же>.

Если бы современные "корифеи" буржуазной политической экономии чаще заглядывали в памфлеты Рикардо, они могли бы убедиться, что их попытки снова "разжаловать" золото как стандарт денег отнюдь не оригинальны, что Рикардо не только знал о подобных попытках, но что он ясно представлял себе их неосновательность.

Какой, например, огромный шаг назад по сравнению со взглядами Рикардо представляют собой следующие рассуждения известного шведского экономиста Густава Касселя по поводу краха золотого стандарта, наступившего в период кризиса 1929-1933 гг.: "Следует считать ошибочным самый способ выбора в качестве базы мировой денежной системы товара, стоимость которого подвержена крайним и не поддающимся учёту изменениям..." <Gustav Cassel, The Downfall of the gold Standard, 1936, p. 69>.

Прежде всего смехотворным является рассуждение Касселя о "выборе золота" в качестве базы мировой денежной системы. Благородные металлы в качестве всеобщего эквивалента возникли стихийно. Их никто не выбирал, и от них нельзя отказаться, пока существует товарное производство. "По мере того, - говорит Маркс, - как обмен товаров разрывает свои узко-локальные границы... форма денег переходит к тем товарам, которые по самой своей природе особенно пригодны для выполнения общественной функции всеобщего эквивалента, а именно к благородным металлам" <К. Маркс, Капитал, т. I, 1952, стр. 96>. Недовольство Касселя золотой основой денежной системы является идеологическим оправданием политики инфляции, осуществляемой капиталистическими монополиями в период общего кризиса капитализма. Этим же стремлением оправдать инфляцию как постоянную меру уменьшения реальной заработной платы рабочих и служащих и доходов крестьян объясняются нападки на золотой стандарт со стороны Кейнса, Хансена и других современных буржуазных экономистов.

Хорошо известно, что буржуазные экономисты издавна были склонны искать причину всех бедствий капитализма в сфере денежного обращения и кредита. Неудивительно, что Кассель ищет в золотом стандарте причину падения цен в периоды кризисов, а Кейнс объявляет этот же золотой стандарт виновником безработицы, на которую в капиталистических странах постоянно обречены десятки миллионов людей.

По мнению Кейнса, недостаточное предложение золотых денег вызывает повышение нормы процента, задерживая тем самым капиталовложения и развитие промышленного производства. Он уверяет, что для решения проблемы безработицы нет "другого средства, как убедить публику в том, что зелёный сыр не хуже денег, и поставить фабрику зелёного сыра (т. е. центральный банк.- С. В.) под государственный контроль" <Дж. М. Кейнс, Общая теория занятости, процента и денег, Государственное издательство иностранной литературы, 1949, стр. 229>.

Нетрудно убедиться не только в ошибочности, но и в предвзятости приведённого положения. Несмотря на то, что в 30-х годах ссудный процент находился на весьма низком уровне, обновление основного капитала шло довольно медленно.

Кейнс своей апелляцией к низкому проценту ломится в открытую дверь. В период общего кризиса капитализма повышение нормы процента, как правило, значительно отстаёт от роста нормы прибыли. Всё дело в том, что, предлагая публике "зелёный сыр", т. е. зелёные постоянно обесценивающиеся бумажки, вместо устойчивых денег, Кейнс рассчитывает поднять "склонность" капиталистических монополий к инвестициям путём систематического снижения жизненного уровня трудящихся. В этом же направлении идут рассуждения американского оруженосца Кейнса - Альвина Хансена. Отдавая должное Кейнсу за то, что он развенчал "золотой стандарт", Хансен вместе с тем упрекает его в том, что он не уделил должного внимания обоснованию "существенной роли государственного долга в качестве средства, обеспечивающего растущую экономику достаточно ликвидными активами" <Alvin Hansen, A Guide to Keynes, New-York, 1953, p. 219>.

Другими словами, Хансен хочет использовать для вооружения капиталистических монополий не только инфляцию, но и займы. Как далеко назад от Рикардо ушли современные "новейшие" буржуазные экономисты! За 133 года до появления "откровений" певца милитаризма Хансена Рикардо писал, что покрытие военных расходов следует осуществлять главным образом за счёт обложения имущих классов, а не путём инфляции и государственных долгов. Он при этом мотивировал своё предложение тем, что высокие налоги на капиталистов и землевладельцев уменьшат склонность "легкомысленно ввязываться в дорогостоящий конфликт..." <Давид Рикардо, Опыт о системе фундированных государственных займов>.

Современные буржуазные экономисты в угоду капиталистическим монополиям пускают в ход всевозможные ухищрения, чтобы оправдать безудержную гонку вооружений за счёт инфляции, за счёт непомерного обложения широких слоев населения и громадного увеличения государственного долга. Атакуя золотой стандарт, они поднимают на щит "гибкую денежную политику", т. е., проще говоря, инфляцию как орудие обогащения капиталистических монополий. Было время, когда буржуазные экономисты фетишизировали золото, утверждая, что золото по своей природе является деньгами. Сейчас они отказываются признать, что "деньги по своей природе суть золото и серебро" и что никакой устойчивой валюты, кроме золотой, в условиях капитализма быть не может.

Заслуга Рикардо состоит в том, что, живя почти полтора века назад, он имел об этих вещах совершенно ясное представление.

Рикардо также отлично понимал полную зависимость бумажных денег от золота. Он рассматривал бумажные деньги как представителей золота и всячески отвергал идею, будто бумажные деньги могут базироваться непосредственно на "стоимостях массы товаров" и что, следовательно, количество бумажных денег может быть установлено без посредства золота как меры стоимости. Он справедливо писал: "Предположение, что рассматриваемый критерий (стоимости массы товаров.- С. В.) был бы полезен на практике, возникает в силу непонимания разницы между ценой и стоимостью.

Цена товара - это его меновая стоимость, выраженная только в деньгах" <Давид Рикардо, Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения>.

Глубокие мысли Рикардо оказались книгой за семью печатями как для буржуазных экономистов, так и для ревизионистов. Об этом свидетельствует следующее рассуждение Гильфердинга: "...Величина стоимости самого этого "мерила стоимости" определяется уже не стоимостью того товара, из которого оно образовано... Напротив, эта "стоимость"... определяется совокупной стоимостью товаров, находящихся в сфере обращения" <Гилъфердинг, Финансовый капитал, Соцэкгиз, 1931, стр. 29-30>.

Рикардо, несмотря на все свои ошибки и уклонения от правильного пути, всё же твердо держался стоимости товара, принятого за денежный стандарт.

Рикардо добивался не только устойчивого, но и экономного денежного обращения. Для буржуазии в период её прогрессивного развития характерна борьба со всяким расточительством, с непроизводительными издержками. Ещё итальянский деятель эпохи Возрождения Альберти указывал, что расточительство и лень - два смертельных врага человеческого рода. Рикардо знал, что без золотого стандарта нет устойчивой валюты. Но он также знал, что золотое обращение является слишком тяжёлым бременем для народного хозяйства. Устойчивой и экономной денежной системой явилась бы, по мнению Рикардо, такая система, при которой обращение состояло бы из бумажных денег, разменных не на золотые монеты, а на золотые слитки. Размен на золотые слитки обезопасил бы население от чрезмерной эмиссии бумажных денег. В то же время осуществление размена возможно при минимальных золотых запасах. Рикардо полагал, что "запас в 3 млн. является при хорошем ведении дел предостаточным, предполагая циркуляцию банкнот в 24 млн." <Lord Reports, 1819, стр. 187, см. Карл Диль, Золото и валюта во время и после войны, 1921, стр. 166>.

Буржуазные экономисты поспешили объявить так называемую золотослитковую систему, к которой перешли Англия, Франция и ряд других стран после империалистической войны 1914-1918 гг., осуществлением великого замысла Рикардо. Это совершенно неверно. В основе плана Рикардо лежал принцип экономии, стремление избавить производство от непроизводительных издержек, освободить его от золотых оков. В основе же золотослитковой системы, осуществлённой после первой мировой войны, лежит стремление к максимальной концентрации золота.

Следующая таблица показывает, каких огромных размеров достигла концентрация золота в США и Англии в период общего-кризиса капитализма.

Годы	Соединенные Штаты Америки		Англия
Годы	индекс промышленого производства	золото в млн. долл.	индекс промышленого производства	золото в млн. долл.
1913	100	2180	100	279
1954	334	21793*	170	2762

* - на декабрь 1954 г.

В Соединённых Штатах с 1933 г. приостановлен размен банкнот на золото. Золотые запасы продолжали тем не менее увеличиваться. За четыре десятилетия в этой стране индекс промышленного производства увеличился в 3 с лишним раза, а золотые запасы возросли почти в 10 раз.

В Англии переход к золотослитковой системе был осуществлен в 1925 г. Несмотря на сокращение производства, золотые запасы к тому времени увеличились более чем в 4 раза. В 1931 г. в Англии был прекращён размен банкнот на золото, но золотые запасы продолжали расти. За последние 41 год золотые запасы увеличились почти в 10 раз при росте производства лишь на 70%.

Во Франции переход к золотослитковой системе был осуществлён в 1928 г. К тому времени золотой запас её увеличился почти в 2 раза. К 1934 г. он увеличился почти в 5 раз по сравнению с 1913 г., несмотря на сокращение объёма производства. После 1934 г. во Франции произошло уменьшение золотого запаса. Однако оно отнюдь не было вызвано стремлением к экономии.

Полагать, что прекращение золотого обращения в капиталистическом мире означает осуществление плана "устойчивого и экономного денежного обращения" Рикардо, значит ставить вещи на голову. Денежная система в капиталистических странах в период общего кризиса капитализма не отличалась и не отличается ни устойчивостью, ни экономностью! Это подтверждается следующими фактами. В США за период с 1939 по 1954 г. количество денег в обращении увеличилось более чем в 4 раза, а стоимость жизни увеличилась почти в 3 раза. Во Франции количество денег в обращении с 1938 по 1954 г. увеличилось в 22 раза, а цены на товары возросли в 32,5 раза. В Японии количество денег в обращении с 1937 по 1953 г. увеличилось в 304 раза, а оптовые пены на товары возросли в 352 раза по сравнению с 1934-1936 гг. Иначе говоря, во всех странах капиталистического мира в настоящее время свирепствует инфляция, растёт дороговизна, являющаяся орудием ограбления трудящихся и обогащения капиталистических монополий.

В своих памфлетах Рикардо выступает страстным и принципиальным противником политики Английского банка. Он возмущён торгашеским духом и корыстью его директоров, тем, что деятельность банка скорее проникнута интересами личной наживы, чем стремлением форсировать рост производительных сил, увеличение национального богатства.

Маркс в "Теориях прибавочной стоимости" писал: "Если понимание Рикардо в общем соответствует интересам промышленной буржуазии, то только потому, что ее интересы совпадают с интересами производства... и постольку, поскольку совпадают. Где интересы развития производительной силы труда вступают в противоречие с интересами буржуазии, Рикардо столь же прямолинейно выступает против буржуазии, как в других случаях против пролетариата и аристократии" <К. Маркс, Теории прибавочной стоимости, т. II, ч. I, 1936, стр. 206>.

Рикардо, будучи сам акционером Английского банка, поднимает свой голос против огромных прибылей этого банка. "Следует, мне думается, признать, что война, которая так тяжело ложилась на плечи почти всех классов общества, сопровождалась для Английского банка невиданными барышами, причём доходы этой корпорации возрастали пропорционально росту тягот и трудностей всего общества" <Давид Рикардо, Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения>.

Он предлагает лишить Английский банк права эмиссии банкнот, передать эмиссионное дело в руки комиссаров, назначенных парламентом и несменяемых. Он предлагает также правительству взять в свои руки управление государственными финансами, освободить Английский банк от обязанностей государственного казначея и прекратить хищническое распоряжение общественными ресурсами.

Он разоблачает Торнтона, одного из директоров Английского банка, пытавшегося ввести общественное мнение в заблуждение, скрыть от него, что на одних только государственных вкладах Английский банк зарабатывает 382 тыс. ф. ст. в год. С чувством неподдельной горечи Рикардо замечает: "Не прискорбно ли видеть, что такая великая и богатая корпорация, как Английский банк, выказывает желание увеличить свои накопления при помощи незаконных барышей, вырванных из рук переобременённого народа?" <Давид Рикардо, Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения>.

В своём плане учреждения Национального банка Рикардо выражал даже пожелание полной ликвидации Английского банка. Он предлагал правительству купить у Английского банка по справедливой оценке все его здания, если бы он согласился на это, и взять на службу всех его служащих.

Эти пожелания были высказаны в 1824 г. Примерно через два десятилетия английская финансовая плутократия добилась проведения акта Роберта Пиля, преследующего цели, прямо противоположные тем, к которым стремился Рикардо. Рикардо требовал передачи государству эмиссионных функций Английского банка, дабы погасить государственный долг банку и избавить государство от уплаты процентов по этому долгу, лишить Английский банк источника лёгкой наживы, добиться более экономного денежного обращения. Согласно акту 1844 г. Английский банк был разделён на два независимых департамента - эмиссионный и банковый, что предполагало необходимость регулирования выпуска банкнот в соответствии с импортом и экспортом золота.

В результате осуществления акта 1844 г. эмиссия банкнот осталась в руках Английского банка. Требование 100-процентного покрытия банкнот превратило банкноту в дубликат золота и никак не отвечало стремлению Рикардо сочетать устойчивость денежного обращения с его экономностью. Эта реформа позволила директорам Английского банка взвинчивать норму процента в годы кризисов и тем самым увеличила возможности Английского банка грабить не только государство, но и торговцев и промышленников и создавать огромные накопления при помощи незаконных барышей.

Следовательно, банковский акт 1844 г. преследовал совершенно чуждые духу Рикардо цели. Тем не менее его творцы неизменно ссылались на принципы Рикардо. И в этом была доля истины. В основе банковского акта лежала ложная теория Рикардо, будто золото есть только монета и будто всё ввозимое золото увеличивает поэтому количество обращающихся денег и тем самым повышает цены, а всё вывозимое золото уменьшает количество монеты и тем самым понижает цены. В соответствии с этим ошибочным положением банковский акт предписывал выпускать в обращение столько банкнот, сколько в данный момент имеется в наличности золота.

Свернув с прямой дороги своего исследования и став на путь количественной теории денег, Рикардо дал повод директорам Английского банка прикрыть банковский закон 1844 г. его именем.

Возникает вопрос, случайно ли то обстоятельство, что планы Рикардо, несмотря на то, что они отнюдь не были утопичны и безусловно отвечали интересам капиталистического производства, не были всё же осуществлены? Мы полагаем, что это вполне закономерно. Банковский акт имел своей целью добиться повышения нормы процента, что отвечало интересам денежных тузов, влияние которых в Англии было очень велико. При таких условиях не приходится удивляться тому, что планы Рикардо, выдвинутые в 20-х годах, хотя и были прогрессивными, т. е. отвечали росту национального богатства и развитию производительных сил, повисли в воздухе, а реакционные планы Оверстона, тормозившие развитие производительных сил, всё же были осуществлены, поскольку они отвечали интересам финансовой плутократии. План экономного денежного обращения не удался, так как в капиталистическом обществе, где господствует частная собственность и происходит борьба частных интересов, экономия мыслима лишь в пределах отдельных предприятий или групп предприятий, но не в рамках всего капиталистического хозяйства.

Не был также осуществлён в Англии и план учреждения Национального банка. Проведённая лейбористским правительством 1 марта 1946 г. национализация Английского банка не только не содержит в себе ничего социалистического, но, наоборот, полностью отвечает интересам финансового капитала. В результате этой пресловутой национализации был произведён обмен прежних акций банка на государственные облигации из расчёта четыре 3-процентные облигации на одну акцию Английского банка того же номинала. Государство взвалило на плечи налогоплательщиков новый долг в размере 58 млн. ф. ст., получив пакет акций стоимостью в 14,5 млн. ф. ст. Лейбористское правительство одним росчерком пера учетверило состояние господ акционеров этого банка, объявив это социалистическим мероприятием.

Подобной национализацией лидеры правых социалистов пытаются маскировать свою преданность капиталистической частной собственности, всевластию капиталистических монополий.

Как они далеко отошли от научного беспристрастия Рикардо! Это и понятно. В буржуазной политической экономии беспристрастные научные изыскания уже в 30-х годах XIX века стали заменяться услужливой апологетикой. Тем более было бы странно ждать научного беспристрастия от лидеров правых лейбористов.

С. Выгодский

Три письма о цене золота в редакцию "The Morning Chronicle" (Август-Ноябрь, 1809)

I. 29 августа 1809 г.
II. 20 сентября 1809 г.
III. 23 ноября 1809 г.
Приложение

I.
["Morning Chronicle", 29 августа 1809 г.]

Существующая высокая рыночная цена золота - она выше его монетной цены, - повидимому, привлекла к себе усиленное внимание публики, но последняя всё же недостаточно сознаёт всю важность этого предмета, а также гибельные последствия, которые могут сопровождать дальнейшее обесценение бумажных денег. Я очень хотел бы, чтобы мы повернули назад, пока ещё есть время, и восстановили наше денежное обращение на той здоровой основе, которая так долго отличала нашу страну и отход от которой чреват настоящими бедствиями и будущим банкротством.

Монетная цена золота составляет 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., а рыночная цена его постепенно возрастала и в течение последних двух-трёх недель повысилась до 4 ф. ст. 13 шилл. за унцию, обогнав его монетную цену почти на 20%.

Достойно замечания, что между 1777 и 1797 гг. средняя цена золота была не выше чем 3 ф. ст. 17 шилл. 7 пенс. В течение этого периода наше денежное обращение считалось безупречным. Только начиная с 1797 г., когда Английский банк был освобождён от обязанности оплачивать свои банкноты звонкой монетой, золото повысилось в цене до 4 ф. ст., 4 ф. ст. 10 шилл. и в последнее время до 4 ф. ст. 13 шилл. за унцию. Пока Английский банк оплачивает свои банкноты звонкой монетой, не может быть большой разницы между монетной и рыночной ценой золота. Хорошо известно, что, несмотря на крайнюю строгость и, быть может, даже абсурдность законов, раскрыть нарушение их бывает очень трудно, и потому, когда благодаря высокой рыночной цене золота становится очень выгодным переплавить монету, её переплавляют и продают как слиток или вывозят соответственно целям лиц, занимающихся подобного рода операциями. Итак, если бы золото поднялось в цене до 4 ф. ст. или больше за унцию, в то время как Английский банк оплачивает свои банкноты звонкой монетой, эти дельцы обменивали бы свои банкноты в банке, получая унцию золота за каждые 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в банкнотах. Это золото было бы переплавлено и продано или вывезено по 4 ф. ст. или больше в банкнотах за унцию, а так как эта операция может быть повторена ежедневно или даже ежечасно, то она будет продолжаться до тех пор, пока банк не извлечёт из обращения излишнее количество своих банкнот и не доведёт, таким образом, рыночную и монетную цену золота до одного уровня. В этом состоит единственный возможный способ приостановить излишний выпуск банкнот; способ этот был так хорошо известен, что Английский банк никогда не прибегал к нему безнаказанно.

Никакие усилия Английского банка не могут удержать в обращении больше, чем определённое количество банкнот, и если это количество превзойдено, то его воздействие на цену золота всегда приводит излишнее количество банкнот в банк для обмена на звонкую монету. При таком регулировании обращения рыночная цена золота никогда не может подняться намного выше его монетной цены, ибо никто не даст 4 ф. ст. или больше в банкнотах за унцию золота, если он может получить её в банке за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. Это было бы равносильно одновременному предложению унции золота и 2 шилл. 1 1/2 пенс. за унцию золота. Когда мы говорим о высокой цене золота, то решительно всё равно, измеряется ли она в золоте или в банкнотах, которые можно немедленно обменять на золото. Она может быть высока, будучи оценена в серебре или в товарах всякого рода; стремление ввозить золото зарождается только тогда, когда оно дорого в сравнении с товарами или, другими словами, когда товары дёшевы. Когда говорят, что можно получить 1 ф. ст. 5 шилл. за гинею <до 1816 г. 1 гинея = 21 шилл., тогда как 1 ф. ст. = 20 шилл. - Прим. ред.>, посылая её в Гамбург, то это означает, что можно получить за неё в Гамбурге вексель на Лондон в 1 ф. ст. 5 шилл. в банкнотах. Могло ли бы это иметь место, если бы банк платил звонкой монетой? Будет ли кто-нибудь настолько слеп к своей выгоде, что предложит мне гинею звонкой монетой и 4 шилл. за 1 гинею, когда он может обменять свою гинею в Гамбурге по паритету, уплатив только расходы за пересылку и т. д.? Только потому, что он не может получить в Английском банке гинеи за свои банкноты, он соглашается платить за них банкнотами по наиболее выгодной цене, какая только возможна, или, другими словами, он даёт 1 ф. ст. 5 шилл. в банкнотах за 1 гинею звонкой монетой.

Когда был издан закон, запрещавший Английскому банку платить звонкой монетой, были устранены все препятствия на пути к излишнему выпуску банкнот, за исключением лишь того, которое банк добровольно ставил себе сам; он делал это, зная, что если он не будет руководствоваться умеренностью, то результаты, которые могли бы от этого воспоследовать, были бы столь определённо приписаны его монополии, что парламент вынужден был бы отменить закон о приостановке размена.

Пока Английский банк готов ссужать деньги, всегда найдутся заёмщики, и нет, таким образом, никаких других пределов для излишних эмиссий, кроме того, который я только что упомянул; золото может подняться, таким образом; до 8 или 10 ф. ст. или любой суммы за унцию. То же воздействие оказала бы излишняя эмиссия и на цены продовольственных и всех других товаров, и единственным средством против обесценения бумажных денег явилось бы извлечение Английским банком из обращения всего излишнего количества банкнот; для этого банку нужно было бы настоять, чтобы купцы оплачивали свои векселя сейчас же после наступления срока, и отказываться возобновлять их обязательства до тех пор, пока ограниченность числа циркулирующих банкнот так подняла бы их стоимость, что они опять достигли бы паритета с золотом. Эта стоимость могла бы подняться лишь не намного выше этой цены, ибо немедленно начался бы ввоз золота; если бы Английский банк постепенно извлёк все свои банкноты из обращения, то их место было бы столь же постепенно занято ввозимым золотом, так как высокая цена последнего - я хочу сказать высокая цена в товарах - не преминула бы привлечь его в нашу страну.

Если мой взгляд на этот предмет правилен, то мы можем точно установить размер обесценения, которому подвергались когда-либо банкноты; когда золото продавалось по 4 ф. ст. 13 шилл. за унцию, то банкноты, повидимому, подверглись огромному обесценению в 20%. Меня могут спросить: если банкноты подверглись такому большому обесценению, то почему ни один лавочник не продаст больше товаров за 20 гиней, чем за 21 ф. ст. в банкнотах? Я могу объяснить это только тем, что промысел скупки гиней с премией или, другими словами, продажи банкнот ниже их номинальной стоимости подвергает человека, который открыто занимается им, такому позору и подозрению, что, несмотря на прибыль, никто не осмеливается идти на такой риск, тем более что и закон против переплавки монеты или вывоза её очень суров. Но что такой промысел практикуется, не подлежит никакому сомнению, так как прибыль, доставляемая им, огромна, число же гиней в обращении, принимая во внимание, что в течение настоящего царствования их было отчеканено почти на 60 млн. ф. ст., уменьшилось до очень незначительной суммы.

Для развития моей аргументации будет достаточно доказать, что такой промысел может практиковаться с выгодой, так как если лица, занимающиеся этим промыслом, могут открыто и охотно продавать гинеи по 23 шилл. или даже больше в банкнотах, то они могли бы продавать свои товары за золото дешевле, чем за банкноты. Достаточно очевидно, что покупка гиней за 23 шилл. даёт премию от 9 до 10%, а продажа золота за 4 ф. ст. 13 шилл., т. е. с премией почти в 20%, является промыслом более выгодным, чем многие другие в пределах лондонского Сити.

Если бы нужны были ещё другие доказательства обесценения банкнот и зависимости этого обесценения от излишнего выпуска их, то мы нашли бы их в нынешних вексельных курсах с иностранными государствами. Чтобы это стало ясным, требуется рассмотреть, что такое вексельный курс, а также правила и пределы, которыми он регулируется.

Если я покупаю у купца, живущего в Голландии, товары этой страны, то сделка заключается в деньгах, обращающихся там. Я обязался в результате этой сделки уплатить купцу определённое количество унций серебра данной пробы. Так как сравнительная стоимость серебра и золота почти одинакова во всём мире, то мой долг может быть оценён в серебре или числе унций золота, на которое он обменивается. Если же голландский купец купил у жителя Лондона товары, которые оценены в английских деньгах, то он обязался уплатить определённое число унций золота известной пробы.

Чтобы сберечь расходы на пересылку и страхование, с которыми связаны вывоз и ввоз известного количества золота, нужного для ликвидации этих долгов, обе стороны находят для себя удобным производить платёж при помощи векселя, после того как они пришли к соглашению о том, сколько денег одной страны эквивалентно деньгам другой, принимая во внимание их вес, пробу и т. д., и установили, таким образом, так называемый вексельный паритет. Это делается так: я плачу английскому купцу сумму, которую я должен моему корреспонденту в Голландии, а английский купец даёт приказ своему корреспонденту в Голландии уплатить моему ту же самую сумму, оценённую по согласованному вексельному курсу в голландских деньгах. Выгода для обеих сторон заключается в сбережении расходов на пересылку и страхование. Так вот, если двое или больше торговцев задолжали этим путём купцам в Голландии, между ними возникло бы соревнование с целью купить этот вексель, и продавец его не удовлетворился бы уже более том, что он сберёг расходы на пересылку и страхование, связанные с ввозом его золота, но вывез бы свой вексель и получил бы за него премию; обеим заинтересованным сторонам было бы выгодно уплатить ему эту премию, если только она не превосходит расходов по перевозке металла. Премия по необходимости держится в таких пределах, ибо в противном случае оба купца сказали бы: "Количество унций золота, которое я должен в Голландии, имеется налицо для уплаты моего долга. Я готов дать его вам, чтобы вы уплатили его вместо меня, и прибавить к нему расходы, которые будут сопряжены с отсылкой, но ничто не может побудить меня дать больше, и, если вы не принимаете моего предложения, я не буду испытывать большей невыгоды, посылая золото!" Таков, следовательно, естественный предел падения вексельного курса: он не может упасть ниже паритета больше, чем на сумму этих расходов, и не может подняться выше его больше, чем на эту сумму.

Но с тех пор, как Английский банк приостановил платежи звонкой монетой, падение вексельных курсов совершалось параллельно повышению цены золота, и в настоящее время оно значительно ниже, чем указанные мною пределы. Объяснить это можно следующим образом.

Купец не может больше сказать, что он имеет достаточное число унций золота, чтобы послать за границу для уплаты своего долга; он, правда, может сказать, что имеет достаточное число банкнот и что если бы он мог продать их по паритету или обменять в Английском банке соответственно их номинальной стоимости, т. е. получить по унции золота за каждые 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., то он имел бы достаточно золота, чтобы уплатить свой долг. Однако при существующем положении вещей он может или продать свои банкноты и быть довольным, если ему удастся получить унцию золота, или З ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за каждые 4 ф. ст. 13 шилл. в банкнотах, или согласиться сделать скидку в этом размере лицу, которому он хочет сбыть свой вексель. Оказывается, таким образом, что вексельный курс может не только упасть до пределов, о которых я прежде упоминал, но и в обратном отношении к росту цены золота или, верное, к обесценению банкнот. Но таковы пределы, внутри которых он устанавливается даже и теперь. Он не может, с одной стороны, подняться выше паритета больше, чем на сумму расходов по перевозке и т. д., связанную с ввозом золота, ни, с другой стороны, упасть больше, чем на сумму расходов по перевозке и т. д., связанную с вывозом золота и прибавленную к сумме, на которую обесценились банкноты.

Если бы векселя оплачивались золотом, а не банкнотами, то приостановка банком платежей звонкой монетой никоим образом не могла бы подействовать на вексельный курс свыше тех специфических пределов, которые я уже указал.

Что остаётся тогда от аргумента, который так часто употреблялся в парламенте и согласно которому для Английского банка было бы небезопасно платить звонкой монетой до тех пор, пока уровень вексельного курса продолжает быть против нас? Ясно ведь, что прекращение платежей звонкой монетой и является причиной существующего низкого вексельного курса.

Пусть по предложению парламента Английский банк будет извлекать постепенно из обращения сумму в 2 или 3 млн. ф. ст. банкнотами, не обязуясь платить с самого начала звонкой монетой, и мы очень скоро увидим, что рыночная цена золота понизится до своей монетной цены в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., что цена каждого товара испытает подобное же уменьшение и что вексельный курс с иностранными государствами будет ограничен вышеупомянутыми пределами. Тогда стало бы очевидно, что все недостатки нашего денежного обращения вызываются чрезмерными выпусками Английского банка - той опасной властью, которою он облечён, уменьшать по своему произволу стоимость собственности каждого владельца денег и вызывать повышение цен продовольствия и всех предметов жизненной необходимости, нанося тем самым убыток владельцам государственных аннуитетов и всем лицам, доходы которых представляют постоянную величину и которые не могут поэтому свалить со своих плеч ни одной части этого бремени.

II.
["Morning Chronicle", 20 сентября 1809 г.]

Редактору "Morning Chronicle"

Сэр!

В соображениях по поводу высокой цены золота, которые я высказал в "Morning Chronicle" от 29 августа, я выразил свои опасения по поводу серьёзных последствий, которые могут быть вызваны возрастающим обесценением бумажных денег. Мне казалось, что Английский банк, уменьшая стоимость собственности столь многих лиц, и притом в таком размере, в каком это ему угодно, может вызвать разорение многих тысяч людей. Я желал поэтому обратить внимание публики на те очень опасные полномочия, которыми облечено это учреждение; но я не высказывал опасения - не больше, чем ваш корреспондент за подписью "Друг банкнот", - что эмиссии Английского банка могут навлечь на нас опасность национального банкротства.

Допуская вместе с этим писателем, что спрос на золото возрос, в то время как обычные поставки его были задержаны, я не убеждён выдвинутыми им аргументами в том, что это могло бы оказать воздействие на рыночную цену золота при условии, конечно, что не обесценен тот эталон, которым измеряется цена. Нельзя сомневаться в том, что недостаток золота должен был увеличить его стоимость; несомненно также, что вследствие этого на золото при обмене его на другие товары можно будет получить увеличенное их количество; но никакой недостаток, как бы он ни был велик, не может поднять рыночную цену золота намного выше его монетной цены, если только золото не измеряется обесцененным средством обращения.

Из фунта золота чеканятся 44 1/2 гинеи, или 46 ф. ст. 14 шилл. 6 пенс. Это есть, следовательно, монетная цена, которая не может быть названа, как это делает ваш корреспондент, произвольной стоимостью. Это - простое констатирование факта, что 44 1/2 гинеи имеют тот же самый вес, что и фунт золота, a 1/12 часть этого количества, или 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., - такой же вес, как 1 унция.

Опыт показал нам - и в особенности опыт 20 лет, предшествовавших 1797 г., с их сменой войны и мира, благоприятного и неблагоприятного положения торговли, - что 46 ф. ст. 14 шилл. 6 пенс., или монетный фунт, могут купить иногда немного больше, а иногда немного меньше, чем фунт нечеканного золота, и, пока на такое же количество банкнот можно купить столько же золота, о них нельзя сказать, что они обесценены. В таком положении банкноты находились всегда до приостановки платежей Английским банком и ещё некоторое время спустя после этого. Может ли автор объяснить нам, каким образом спрос, как бы ни был он велик, может побудить кого-либо дать, как это делалось в последнее время, 55 ф. ст. 16 шилл. в банкнотах за фунт золота, если последние имеют такую же стоимость, как 55 ф. ст. 16 шилл. в монете? Думает ли он, что золото, действительно содержащееся в 55 ф. ст. 16 шилл., весит l 1/5 фунта? Думает ли он всерьёз, что он отдал бы их за 1 фунт? Если мы согласимся, что он этого не сделает, то факт обесценения банкнот вполне установлен. Если бы для покупки золота было дано большее, чем обычно, количество хлеба, металлических изделий или другого какого-либо товара, то можно было бы с полным основанием сказать, что редкость золота повысила его стоимость. Но каковы факты? Если я иду на рынок с хлебом или металлическими изделиями, я могу купить 55 ф. ст. 16 шилл. в банкнотах за такое же точно количество этих товаров, какое я должен отдать, чтобы получить фунт золота, или 46 ф. ст. 14 шилл. 6 пенс.

Я не оспариваю мнения автора, что для иностранца может быть выгодно посылать свои товары в Лондон и, продав их здесь за 25 шилл., отдать эту сумму для покупки 1 гинеи. Он может сделать это с прибылью для себя. Но он не дал бы 25 шилл. за гинею, если бы он не платил за неё обесцененными деньгами. И опять-таки я спрашиваю, считает ли автор возможным, чтобы гинея и 4 шилл. отдавались за гинею или за соответствующее количество банкнот, если они обмениваются на эту сумму?

Замечания нашего автора ведут к предположению, что так как золото продаётся на континенте по более высокой цене, чем у нас, то мы могли бы получить там за него 4 ф. ст. 15 шилл. или больше за унцию; но мы ошиблись бы, сделав такой вывод. Золото оплачивается там в необесцененных деньгах и стоит, вероятно, несколько выше 4 ф. ст. за унцию. Но тот, кто покупает его здесь за 4 ф. ст. 10 шилл., может, однако, продать его за границей по цене, стоящей там, или благодаря низкому вексельному курсу (вызванному обесценением) он может вознаградить себя за обесценение в 15 или 20%, которому подверглись наши средства обращения.

Наш автор утверждает также, что все влияния на вексельный курс, "которые я приписываю выпуску банкнот, имелись бы налицо, если бы в обращении не было ни одной банкноты".

Если бы наше обращение велось целиком при помощи звонкой монеты, нашему автору было бы, я думаю, трудно убедить нас, что вексельный курс может быть на 20% против нас. Что могло бы побудить кого-нибудь, кто должен 100 ф. ст. в Гамбурге, покупать здесь вексель на эту сумму, давая за него 120 ф. ст., если расходы, связанные с вывозом 100 ф. ст. для оплаты его долга, не превышают 4 или 5 ф. ст.?

Строгость закона против вывоза золотой монеты не позволяет никому открыто продавать банкноты ниже номинальной цены, но не из чувства совестливости, мешающего совершить безнравственный или незаконный акт (каковое мнение приписывает мне автор), а из опасения стать предметом подозрения, раз известно, что гинеи покупаются только для вывоза. При таких условиях за скупщиком гиней будут следить, и он не в состоянии будет выполнить своё намерение. Отмените закон, и что может помешать продаже унции стандартного золота в гинеях за такую же высокую цену, как унции португальской монеты, если известно, что гинея скорее превосходит её по своей пробе? И если унция стандартного золота в гинеях продавалась бы на рынке (как это было в последнее время с португальской монетой) по 4 ф. ст. 13 шилл., то как долго продавал бы лавочник свои товары по одной и той же цене, безразлично, за золото или банкноты? Кары закона снизили, следовательно, стоимость немногих гиней, оставшихся в обращении, до уровня стоимости банкнот, но пошлите их за границу, и они там купят ровно столько же, сколько купит одинаковое количество португальской монеты.

Отсюда искушение вывозить их, которое действует так же, как спрос из-за границы. Каналы нашего денежного обращения уже переполнены, и было бы более чем бесполезно удерживать здесь гинеи. Уменьшите, наоборот, количество обращающихся денег, извлекая излишнее количество банкнот. Сбросьте со счетов часть их, как по справедливому замечанию вашего корреспондента это было сделано во Франции и других странах путём аннулирования их бумажно-кредитного обращения. Что сможет тогда воспрепятствовать платёжеспособному спросу, который будет, таким образом, немедленно создан, вызвать ввоз золота и как его следствие - благоприятный вексельный курс?

Если бы количество обращающихся у нас денег было увеличено на 1/5, то до тех пор, пока эта 1/5 не была бы извлечена, цены золота и товаров остались бы без изменения. Увеличьте количество банкнот, и цепы возрастут ещё больше; но извлеките эту 1/5, как я настоятельно рекомендую, и тогда золото и всякий другой товар найдут свой надлежащий уровень, и, пока банк продолжает пользоваться доверием публики, те, кто владеет унцией золота в форме 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в банкнотах, всегда могут купить эту унцию золота в натуре.

Предложение изменить монетную цену и приравнять её к рыночной цене золота, или, другими словами, объявить, что 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в монете приравниваются 4 ф. ст. 13 шилл., только обострило бы зло, на которое я жалуюсь, не говоря уже о его кричащей несправедливости. Такое насильственное мероприятие подняло бы рыночную цену золота на 20% выше его новой монетной цены и ещё больше понизило бы стоимость банкнот в той же самой пропорции.

Таким талантливым экономистом, как д-р Адам Смит, было неопровержимо доказано, что норма процента по ссудам регулируется нормой прибыли только на ту часть капитала, которая состоит не из денег, а также, что эта прибыль не регулируется ничем, будучи вполне независимой от большего или меньшего количества денег, выпускаемых для целей обращения; увеличение средств обращения увеличит цены всех товаров, но не понизит норму процента.

Мы не должны поэтому руководствоваться в наших суждениях об эмиссиях Английского банка критерием нормы процента, так настоятельно рекомендуемым вашим корреспондентом, ибо раз аргументация д-ра Смита правильна, то, будь количество наших средств обращения в 10 раз больше, чем оно есть, норма процента не была бы затронута этим надолго.

Я думаю, сэр, что мне удалось доказать, что мои опасения не совсем неосновательны и что налицо имеется большое обесценение нашей денежной массы, затрагивающее интересы владетелей государственных аннуитетов, так же как и тех, чья собственность состоит из денег, без всякой соответствующей выгоды. Зло, связанное с изменчивым эталоном стоимости, поскольку оно затрагивает все сделки, слишком очевидно, чтобы на него ещё нужно было указывать. Постоянство стоимости драгоценных металлов в первую очередь рекомендовало их в качестве всеобщего средства обмена. Это преимущество теперь потеряно для нас, и мы не можем считать, что наше денежное обращение покоится на солидном основании, пока оно не будет восстановлено до уровня стоимости остальных стран.

Г-н Коббетт полагает, что после извлечения определённого количества банкнот Английского банка из обращения место их было бы немедленно занято провинциальными банкнотами. По моему мнению, ничего подобного не произойдёт, напротив, я думаю, что такая мера вынудила бы провинциальные банки извлечь из обращения столько же, если не значительно больше, их банкнот.

Банкноты Английского банка и банкноты провинциального банка представляют теперь одинаковую стоимость, и количества их находятся в соответствии с теми функциями, которые они должны выполнять. Извлекая банкноты Английского банка из обращения, вы увеличиваете их стоимость и понижаете цены товаров в тех местах, где они имеют обращение. Банкнота Английского банка будет при этих условиях иметь большую стоимость, чем провинциальная банкнота, потому что она будет нужна для покупки на более дешёвом рынке; а так как провинциальный банк обязан давать банкноты Английского банка в обмен на свои собственные, то на них будет предъявляться спрос до тех пор, пока количество провинциальных банкнот не будет находиться в том же самом отношении к количеству лондонских банкнот, в каком оно было прежде. Это вызовет соответствующее падение цен всех товаров, на которые обмениваются провинциальные банкноты.

Лицу, писавшему в газете "Pilot", угодно было сделать предположение, что джентльмен, выступавший в вашей газете под именем "Меркатора", писал "в помощь или подражание мне или в союзе и заговоре со мной". Этот факт имеет сам по себе весьма малое значение. Если его аргументы или мои слабы, покажите это, но "Не-делец" ошибается: мне, так же как и ему, взгляды "Меркатора" стали известны только через посредство "Morning Chronicle".

Остаюсь, сэр, и т. д.
Р.

III.
["Morning Chronicle", 23 ноября 1809 г.]

Редактору "Morning Chronicle"

Сэр!

Если бы ваш корреспондент "Друг банкнот" доказывал ещё в то время, когда он в первый раз сделал мне честь отметить мои замечания о высокой цене золота, как он это делает теперь, что банкноты были представителями серебряных, а не золотых монет, то мы скорее открыли бы источники наших разногласий о предмете нашего спора. Я избавил бы его тогда, сэр, от труда дать столько доказательств следующему бесспорному положению: если бы серебро было единственной мерой стоимости, то тот факт, что золото стоит 4 ф. ст. 13 шилл. за унцию, не является сам по себе доказательством обесценения банкнот. Я, право же, думал, что доказал это положение в следующих замечаниях: "Когда мы говорим о высокой цене золота, то решительно всё равно, измеряется ли она в золоте или банкнотах, которые можно немедленно обменять на золото. Она может быть высока, будучи оценена в серебре или в товарах всякого рода". Из содержания первого и следующего писем явствовало, что я рассматривал золотую монету как эталон обмена и измерял им обесценение банкнот. Я не имел основания предполагать, что ваш корреспондент смотрел иначе на этот вопрос. В одном месте он называет банкноты "заместителями золота", в другом он замечает, что "если бы банк не был связан запрещением платить звонкой монетой, то большой и растущий спрос на золото на континенте извлёк бы из нашей страны каждую гинею и оставил бы нас без всяких ресурсов на крайний случай, когда кредит мог бы пошатнуться". Запрещение размена могло только дать возможность директорам Английского банка, если они были расположены к этому, противодействовать вывозу за границу накопленных в банке гиней. Гинеи, находившиеся в обращении, могли быть вывезены из страны как до, так и после этой меры. Но если бы одно только серебро было эталоном денежного обращения, как это в настоящее время утверждают, то банк мог бы платить по своим банкнотам теперешней неполновесной серебряной монетой, например в шиллингах, потерявших 24% своего стандартного веса и стоимости. Гинея, следовательно, не нуждалась бы в этой защите. На серебро не проявлялся бы спрос потому, что оно могло бы быть расплавлено или вывезено только с потерей в 24%. Если бы серебро было эталоном денежного обращения, то банкноты обращались бы в 1797 г. с премией в 24%, а в настоящее время - с премией в 14%.

Но если, как я попытаюсь доказать, мерой стоимости является золото и банкноты являются, следовательно, представителями золотой монеты, то я вправе ожидать, что автор согласится со мной относительно обесценения банкнот, а также и с тем, что превышение монетной цены золота его рыночной ценой является мерой его обесценения.

Цена стандартного серебряного слитка составляла в последний вторник 5 шилл. 9 1/2 пенс. за унцию. В тот же день цена стандартного золотого слитка равнялась 4 ф. ст. 10 шилл. за унцию, следовательно, унция золота равнялась приблизительно 15 1/2, а не 18 унциям серебра.

Итак, если мы будем оценивать стоимость банкнот ценою золотых слитков, то банкноты окажутся обесцененными на 15 1/2%, если ценою серебряных слитков, - то на 12%. Но ваш корреспондент, несомненно, заметил бы, что это заключение, сделанное на основании цены серебра, было бы правильно лишь при условии, что наши серебряные деньги не были попорчены обрезыванием и соскабливанием; поскольку же мы знаем, что они обесценены в силу своей неполновесности, то ясно, что высокая цена золотых слитков была вызвана в значительной степени, а серебряных слитков целиком этим дефектом. Согласно этой аргументации банкноты являются представителями не наших стандартных серебряных денег, а нашей неполновесной серебряной монеты.

Лорд Ливерпуль в письме к королю о состоянии денежного обращения заметил, что действующий теперь закон, находящийся в силе с 1774 г., гласит: "Никакая уплата, произведённая когда-либо серебряной монетой королевства на сумму, превосходящую 25 ф. ст., не может почитаться в пределах Великобритании или Ирландии законной или произведённою законным платёжным средством для большей стоимости, чем та, которая соответствует ей по весу, т. е. 5 шилл. 2 пенса за каждую унцию серебра".

Банкноты не являются поэтому представителями неполновесных серебряных денег. Держатель банкноты в 1 тыс. ф. ст. может отказаться принять в уплату больше чем 25 ф. ст. в нынешней неполновесной серебряной монете. Если бы остаток в 975 ф. ст. был уплачен ему в шиллингах, он получил бы их по весу по их монетной цене в 5 шилл. 2 пенса за унцию, что вместе с 25 ф. ст. неполновесного серебра при продаже по теперешней цене в 5 шилл. 9 1/2 пенс. за унцию дало бы 1 110 ф.ст. в банкнотах, а это доказывает, что на основании принципов, установленных нашим же автором, банкноты были бы обесценены на 11% , если бы серебро сделалось эталоном денежного обращения.

В силу оснований, приводимых лордом Ливерпулем в его вышеупомянутом труде, я считаю золото стандартной мерой стоимости. Он замечает, что "серебряные монеты не являются уже больше главной мерой стоимости: все товары получают теперь свою цену или стоимость по отношению к золотой монете точно так же, как и раньше они получали стоимость по отношению к серебряной монете. Существующие недостатки серебряной монеты, как они ни велики, не принимаются благодаря этому во внимание при уплате цены какого-нибудь товара в размерах суммы, для которой серебро является законным платёжным средством. Ясно поэтому, что золотая монета стала теперь и на практике и в общественном мнении главной мерой собственности".

Он констатирует затем, что в царствование Вильяма III стоимость находившейся в обращении гинеи доходила до 30 шилл. и что стоимость золотой монеты повышалась или падала пропорционально тому, была ли серебряная монета более или менее совершенна. "Такое увеличение или изменение в стоимости золотой монеты не имело места с 1717 г., когда цена или стоимость гинеи была определена особым постановлением и удостоверением Монетного двора в 21 шилл., а стоимость других золотых монет определялась соответственно стоимости гинеи; серебряные же монеты, обращающиеся теперь, давно были и всё ещё являются по крайней мере такими же неполновесными, какими они были в начале царствования короля Вильяма. Несмотря на это, гинея и другие золотые монеты постоянно обращались с 1717 г. по норме или стоимости, данной им удостоверением Монетного двора".

"Оба изложенные соображения ясно доказывают мнение народа Великобритании как по вопросу о внутренней торговле, так и по отношению к внутренним делам. Теперь я хочу показать, каково было мнение на этот счёт иноземных народов". В царствование короля Вильяма вексельные курсы повышались или падали в соответствии с совершенством или недостатками нашей серебряной монеты. До перечеканки в 1695 г. вексельные курсы со всеми чужими странами были против Англии на 4 шилл. на фунт, а с некоторыми ещё гораздо больше. "Однако это зло больше не существовало с 1717 г., хотя наша серебряная монета в течение всего этого периода была очень испорчена. Но, с другой стороны, наши вексельные курсы с чужими странами в очень большой степени склонялись против нас, когда наша золотая монета была неполновесна, т. е. до реформы нашего золотого денежного обращения в 1774 г." Лорд Ливерпуль считает это доказательством того, что иностранцы рассматривали нашу золотую монету как главную меру собственности. Другой аргумент почерпнут из цен золотых и серебряных слитков. Когда наша золотая монета была до перечеканки в 1774 г. неполновесна, цена золотых слитков поднялась значительно выше их монетной стоимости, но сейчас же после того, как золотая монета доведена была до её настоящего состояния совершенства, цена золотых слитков упала несколько даже ниже монетной цены и продолжала держаться на этом уровне в течение 23 лет - до 1797 г. "Таким образом, из этих фактов явствует, что цена золотых слитков испытала на себе влияние состояния нашей золотой монеты, хотя начиная с 1717 г. влияние плохого состояния или положения нашей серебряной монеты не отражалось на их цене". Цена серебряных слитков испытывала на себе с 1717 г. влияние совершенства или недостатков нашей золотой монеты, но не была в такой степени затронута плохим состоянием нашей серебряной монеты. "Из всего этого явствует, что стоимость золотых или серебряных слитков оценивалась по крайней мере в течение 40 лет соответственно состоянию исключительно нашей золотой монеты, а не серебряной. Цена обоих этих металлов повышалась, когда наша золотая монета ухудшалась, она упала, когда наша золотая монета была доведена до настоящего совершенства, и можно поэтому с полным основанием сделать вывод, что в мнении торговцев драгоценными металлами (которые могут считаться лучшими судьями в этом деле) золотая монета сделалась главной мерой собственности, а потому и орудием торговли". В другом месте лорд Ливерпуль высказывает мнение, что фунт стерлингов составляет 20/21 гинеи. То же самое мнение высказывается сэром Джемсом Стюартом. "В настоящее время, - говорит он, - нет фунтов стерлингов в серебряной монете; количество серебра в Англии отнюдь не пропорционально размерам торгового обращения, и поэтому единственными деньгами, в которых может быть измерена стоимость фунта стерлингов, являются гинеи".

Директора Английского банка должны были быть того же мнения, констатируя в своих показаниях парламенту, что они обычно ограничивали количество своих банкнот, когда рыночная цена золота превосходила его монетную цену.

В докладе Комитета палаты лордов в 1797 г. сказано, что "золото есть торговая монета Великобритании, а серебро в течение уже многих лет было только товаром, который не имел никакой твёрдой цены и очень редко посылается на Монетный двор для чеканки, но изменяется (в цене) согласно спросу на него на рынке".

Остаюсь, сэр, вашим покорным слугой
Р.

4 ноября.

Приложение

1) Ответ г-ну Троуэру

"Фактически, - говорит г-н Троуэр, - банкноты в настоящее время не представляют ни золота, ни серебра, так как банк не имеет права платить по своим банкнотам ни золотом, ни серебром". Спор между г-ном Троуэром и мною, как я его понял, идёт о том, является ли банкнота обязательством платить золотом или серебром. Верно, что Английский банк законом освобождён от выполнения своих обязательств, но этот факт не должен мешать нам установить, в чём состоит его обязательство и каким образом он будет вынужден выполнять его, если закон будет отменён. Именно в этом пункте различаются наши взгляды на предмет. Г-н Троуэр утверждает, что если бы Английский банк был внезапно вынужден выполнить свои обязательства, он мог бы платить и платил бы серебряной монетой, так как для него это выгодно; я, напротив, доказываю, что, призванный сделать это, он был бы вынужден платить золотой монетой, что серебряная монета недостаточна для этой цели и что имеется такой закон, в силу которого нельзя чеканить серебряную монету. Я допускаю, что при возможности перечеканить серебро в монету этому металлу отдали бы предпочтение, потому что его можно получить дешевле, но, пока существует закон против чеканки серебра, мы вынуждены пользоваться только золотом. Г-н Троуэр сам признаёт полностью моё утверждение, когда говорит: "Если в это время (когда закон, запрещающий размен, будет отменён) закон, запрещающий чеканку серебряной монеты, будет сохранять свою силу, то в этом случае золото, несомненно, должно быть рассматриваемо как мера стоимости в этой стране". Имеет ли г-н Троуэр право говорить о вещах не как они действительно существуют, а как они будут существовать по его предположению когда-нибудь в будущем?

Конечно, закон, запрещающий чеканку серебра, может быть отменён, и, когда это случится, г-н Троуэр будет, может быть, прав: серебро может тогда стать стандартной мерой стоимости, но, пока закон остаётся в силе, золото должно быть по необходимости такой мерой, и, следовательно, стоимость банкнот может быть измерена их сравнительной стоимостью по отношению к золотой монете или слиткам.

Тот факт, что в обращении находится больше серебра, чем золота, легко может быть объяснён в первую очередь тем, что банкнот меньшего достоинства, чем в 1 ф. ст., не существует, и приходится, следовательно, употреблять серебро при мелких платежах. Во-вторых, поскольку банкноты являются заместителями золотой монеты, в гинеях абсолютно нет нужды. А это в соединении с их высокой стоимостью сравнительно с их заместителями достаточно объясняет их исчезновение из обращения. В-третьих, так как золотая монета удержала свой стандартный вес, а серебряная потеряла 40% своего веса, выгодно переплавлять гинеи и удерживать серебро в обращении.

Перейдём теперь ко второму предмету спора - тому действию на цены товаров, а также золотых и серебряных слитков, которое г-н Троуэр приписывает неполновесности серебряной монеты. Почему же, спрошу я, если это действительно так, то же самое действие не сказывалось на рыночных ценах этих металлов до приостановки размена банкнот Английским банком в 1797 г.?

Сказать, что золотая монета была тогда стандартной мерой и что эта монета не была испорчена, а потому такого действия не воспоследовало, не значит дать удовлетворительный ответ. Я считаю этот ответ неудовлетворительным, так как золото было ведь мерой стоимости по той причине, что им было выгоднее платить долг, чем стандартной серебряной монетой, но мы теперь говорим не о стандартной серебряной монете, а о неполновесной. Последняя была тогда, так же как и теперь, сравнительно дешевле, чем золотая монета, и если она может быть использована с большей выгодой для уплаты долга теперь, то это могло иметь место и тогда. Однако тогда это не приводило к тем же результатам; золотые слитки стоили всё время ниже их монетной цены, а серебряные - выше таковой только потому, что монетные соотношения были неточно определены. Быть может, несколько дальнейших разъяснений сделают этот вопрос более ясным. В 1797 г. серебряная монета была обесценена на 24%, в то же самое время отношение стоимостей золота и серебра на рынке составляло 14 3/4 : 1, тогда как в монете они оценивались как 15 : 1, поэтому при сравнении стандартных металлов за меру стоимости принималось золото. Но отношение стоимости золота к стоимости неполновесной монеты равнялось 19 : 1. Значит, тогда, как и теперь, существовали одинаковые основания к тому, чтобы цена золотых слитков была выше их монетной цены, ибо в обоих случаях это было связано с ухудшением серебряной монеты. Я поэтому утверждаю, что если, как это предполагает г-н Троуэр, цена товаров подверглась изменению вследствие ухудшенного состояния серебряной монеты, то это явление имело место в силу тех же оснований и в той же мере в 1797 г., как и много лет назад. Может ли г-н Троуэр объяснить, почему этого не было в течение 23 лет до 1797 г., когда золото стоило ниже своей монетной цены?

Я сказал: "Сравните неполновесную серебряную монету с золотой монетой стандартного качества - разве она не имеет одинаковой стоимости с ней?". Г-н Троуэр отвечает: "Вы говорите, что банкноты подверглись обесценению на 20%, сравните их с полновесной золотой монетой, - разве они не имеют одинаковой стоимости с ней?". В другом месте г-н Троуэр замечает, что если верно, как я утверждаю, что 1 тыс. ф. ст. в неполновесной серебряной монете купят ровно столько же золотых или серебряных слитков, как 1 тыс. ф. ст. в золотой монете, то так же верно, что 1 тыс. ф. ст. в банкнотах купят столько же. Если, таким образом, допустить, что в настоящее время 1 тыс. ф. ст. в золотой монете, в неполновесной серебряной монете или в банкнотах имеют совершенно одинаковую стоимость, когда на них покупаются товары, то где же причина, что ни за одну из них нельзя купить столько золотых или серебряных слитков, сколько в 1797 г., т. е. до издания закона о запрещении размена банкнот? И, хотя во внутреннем обращении они могут иметь одинаковую стоимость, является ли это совпадение в их стоимости естественным или принудительным?

Не подлежит никакому сомнению, что стоимость банкнот и неполновесной серебряной монеты регулируется в настоящее время не стоимостью полновесной золотой монеты. Если бы это было так, цена золота не была бы выше его монетной цены. Ведь г-н Троуэр всегда соглашался, что никто не дал бы больше одной унции золота за унцию золота; поэтому золото не могло бы стоить 4 ф. ст. 10 шилл. или 4 ф. ст. 13 шилл. за унцию, если бы стоимость всех обращающихся денег равнялась стоимости золотой монеты. Отсюда неизбежно вытекает, что стоимость золотой монеты доведена до уровня неполноценной серебряной монеты или банкнот. Но я уже заметил, что до 1797 г. стоимость неполноценной серебряной монеты всегда поднималась до стоимости золотой монеты (потому что количество её было всегда умеренным) и что, хотя для определённой суммы она была законным платёжным средством, она не была ни достаточно изобильна, ни достаточно ходка, чтобы поднять цену золотых слитков выше их монетной цены. Ни разу не случилось, чтобы кто-нибудь купил золотой слиток хотя бы на один пенс дороже за унцию только потому, что он желал... платить неполновесной серебряной монетой.

Если, таким образом, золотая и серебряная монеты имели одинаковую стоимость и были одновременно обесценены в своей меновой стоимости до 4/5 их действительной стоимости, короче говоря, до стоимости банкнот, находившихся в обращении одновременно с ними, то чему он может приписать это явление, если не обесценению банкнот?

Предположим, что закон против вывоза гиней отменён. Г-н Троуэр не будет тогда утверждать, что золотая монета, серебряная монета и банкноты имеют одинаковую стоимость, потому что он уже допустил, что никто не даст больше 1 унции золота за унцию золота; однако при этих обстоятельствах золото будет продаваться за 4 ф. ст. 10 шилл. или 4 ф. ст. 13 шилл. в банкнотах или неполновесных шиллингах, но в золотой монете оно будет стоить не выше 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию.

Стоимость, по которой обращается в настоящее время золотая монета, есть принудительная стоимость; её естественная стоимость на 15% выше её принудительной стоимости, но отмените закон, удалите силу, которая заставляет снижаться её стоимость, и она немедленно приобретёт вновь свою естественную стоимость. Допустим, что я, таким образом, уступил в первом спорном пункте и допустил, что банкноты представляют обязательства платить серебряной, а не золотой монетой, тогда стало бы очевидным, что обесценение серебряной монеты не могло бы произвести на цены золотых или серебряных слитков или всяких других товаров никакого другого действия, кроме того ничтожного влияния, какое могло бы оказать на них наличие незначительной доли неполновесной серебряной монеты, рассматриваемой как законное платёжное средство.

До перечеканки золотой монеты в 1774 г. золотой слиток стоил, как я уже заметил, 4 ф. ст. за унцию, т. е. на 2 1/2% выше монетной цены золота. Обесценение золотой монеты должно было аналогичным образом повысить цены всех других товаров. Против этого положения нельзя больше спорить. Сейчас же после перечеканки цена золота упала ниже его монетной цены.

Пока золотая монета теряла, таким образом, в весе, за гинею, только что вышедшую с Монетного двора и, следовательно, не подвергшуюся ещё снашиванию, или за гинею, находившуюся в резерве и не подвергавшуюся снашиванию, можно было бы купить не больше товаров, чем за потёртую и неполновесную гинею; однако отсюда нельзя было бы заключить, что неполновесная и новенькая гинеи имеют одинаковую стоимость, так как ясно, что цены всех товаров регулировались бы в этом случае не количеством золота в новеньких гинеях, а количеством золота, действительно содержащегося в старых гинеях.

Точно так же и теперь: хотя в обращении находится немного гиней и при покупке товаров они расцениваются не по более высокой стоимости, чем та же сумма в банкнотах, однако цены товаров регулируются не количеством золота, которое содержат гинеи, но количеством его, за которое можно купить банкноты. Если монета полновесна и банкноты не обесценены, то эти два количества должны быть всегда почти одинаковы.

Тот факт, что золотая монета была в течение почти целого столетия главной мерой стоимости, установлен, по моему мнению, вполне бесспорно доводами лорда Ливерпуля. Они вкратце заключаются в следующем. Обесценение серебряной монеты в течение этого периода не вызвало какого-нибудь перевеса рыночной цены золотых или серебряных слитков над их монетной ценой; оно не произвело также никакого влияния на вексельные курсы с иноземными странами, в то время как обесценение золотой монеты, имевшее место в течение части столетия, сейчас же вызывало повышение рыночной цены золотых и серебряных слитков и соответствующее воздействие на уровень вексельных курсов; немедленно после того, как золотая монета была доведена до её теперешнего состояния совершенства, цена слитков упала ниже их монетной цены, и вексельные курсы достигали паритета или были благоприятны для нас.

Лорд Ливерпуль ясно доказал этот факт, но не дал удовлетворительных объяснений, почему золото должно было стать стандартной мерой стоимости предпочтительно перед серебром.

Я думаю, что золото должно быть главной, если не единственной, мерой стоимости до тех пор, пока относительная стоимость золота и серебра будет меньше на рынке, чем их относительная стоимость в монете согласно монетному уставу.

Золотая и серебряная монеты одинаково являются в силу закона признанным платёжным средством, если они имеют законный вес.

В силу монетного устава золото в 15 9/124 раза дороже серебра. На рынке же до того времени, когда писал лорд Ливерпуль, золото было - в среднем за очень долгий период - только в 14 3/4 раза дороже серебра, поэтому каждому должнику выгодно было платить своп долг в золотых монетах, и, следовательно, каждому, кто доставлял на Монетный двор металл для чеканки, в том числе и Английскому банку, было выгодно доставлять с этой целью золото, а не серебро. Таким образом, если бы я был купцом, склады которого хорошо снабжены товарами, и был бы должен 1 тыс. ф. ст., я мог бы купить столько золотых слитков, сколько содержится золота в 1 тыс. ф. ст., при помощи меньшего количества товаров, чем я должен был бы отдать, чтобы получить соответствующее количество серебряных слитков, содержащееся в 1 тыс. ф. ст., и это побудило бы меня купить золото, а не серебро и направить в Монетный двор для чеканки не серебро, а золото. Пока золото было только в 14 3/4 раза дороже серебра, цена серебряного слитка была бы всегда выше его монетной цены, поэтому для Английского банка было бы убыточно покупать серебряные слитки для чеканки, тогда как при покупке для этой цели золотых слитков он не потерпел бы никаких убытков. Итак, очевидно, что золото будет единственной мерой стоимости только тогда, когда в сравнении с серебром оно будет стоить на рынке дешевле, чем согласно монетному уставу. В течение этого времени банкноты будут представителями золотой монеты, потому что Английский банк будет всегда платить в монете, чеканка которой обойдётся ему всего дешевле.

Но если с течением времени, как это, повидимому, имело недавно место, золото сделалось бы дороже и ценилось бы на рынке по отношению к серебру выше, чем в форме монеты, - если бы оно было в 15 1/2 или 16 раз дороже серебра, то золото стоило бы выше своей монетной цены, а серебро сохраняло бы свою монетную стоимость или было бы ниже её. Золото могло бы тогда быть с выгодой переплавлено, а серебро с выгодой же перечеканено в монету. Серебро стало бы, таким образом, мерой стоимости; Английский банк оплачивал бы свои банкноты в серебре, и, следовательно, банкноты стали бы представителями серебряной, а не золотой монеты. В этом состоит на самом деле доказательство г-на Троуэра. Высокая цена золотых слитков не есть сама по себе, как он справедливо утверждает, доказательство обесценения банкнот, потому что золотые слитки могут подняться в цене выше своей монетной стоимости в результате изменения их стоимости по отношению к серебру; это может произойти даже при полном отсутствии банкнот. Из того, что я уже сказал, явствует, что я безоговорочно принимаю это положение за истину.

Но если причина высокой цены золотых слитков именно такова, то цена серебряных слитков никогда не будет выше их монетной цены до тех пор, пока одни только полновесные монеты будут законным платёжным средством. Когда цена серебряных слитков была выше их монетной цены, а цена золотых равнялась своей монетной цене или была ниже её (а это было общим явлением до 1797 г.), то никто не утверждал, что банкноты обесценены, и если бы цена золотых слитков была на 20% выше их монетной цены, а цена серебряных равнялась их монетной цене, то я считал бы, что банкноты не подверглись обесценению. Но раз цена обоих металлов выше их монетных цен, то это - убедительное доказательство, что находящиеся в обращении банкноты обесценены.

Г-н Троуэр хочет объяснить этот факт установленным обесценением серебряных денег. Если бы эти неполновесные деньги были законным платёжным средством, я не спорил бы с ним об этом, но он сам признаёт, что это не так, поэтому неполновесность серебряной монеты не может быть причиной высокой цены серебряных слитков.

Я хочу ответить теперь на некоторые замечания г-на Троуэра по поводу моего последнего письма в "Morning Chronicle".

Я приводил цену серебра в 5 шилл. 9 1/2 пенс., не имея намерения усилить или ослабить мою аргументацию. Мне кажется, что цена 5 шилл. 7 пенс. не была упомянута г-ном Троуэром, когда он писал, и я не думал, что расчёты его основаны на этой цене; но, как он замечает, мы спорим о принципах, а потому цена в 5 шилл. 7 пенс. для меня так же годится, как цена в 5 шилл. 9 1/2 пенс.

Г-ну Троуэру кажется, что в моём высказывании имеется несогласованность, что если бы серебро было принято за денежный эталон, то банкноты обращались бы в 1797 г. с премией в 24%, а теперь - с премией в 14%; при этом предполагается, что эталоном служит неполноценная серебряная монета, на том основании, что на 100 ф. ст. в банкнотах можно было купить в 1797 г. на 24% больше серебра в слитках, чем его содержалось в 100 ф. ст. неполновесной серебряной монеты, и притом купить по его настоящей цене, т. е. на 14% дороже. Я, кроме того, сказал, что "если мы оцениваем стоимость банкнот в серебряных слитках, то мы найдём, что они подверглись обесценению в 12%", а в другом месте: "что если бы серебро было принято за денежный эталон, то банкноты, находящиеся в обращении, стоили бы на 11% меньше". Меня приглашают объяснить эти места. Я думал, что если бы наши серебряные деньги отличались стандартным монетным весом и, следовательно, были бы так же хороши, как одинаковое количество слитков, то обращающиеся банкноты, оцениваемые таким мерилом, стоили бы на 12% меньше; но так как наши деньги не отличаются такой чистотой, так как по закону при крупных платежах кредитор может быть вынужден принимать в уплату до 25 ф. ст. неполноценной монеты, то банкноты, оцененные в наших серебряных деньгах, стоили бы на 11% меньше.

В расчётах, сделанных г-ном Троуэром, он приписывает весь излишек рыночной цены золота над его монетной ценой обесценению серебряной монеты, за исключением лишь той части этого излишка, которая вызвана изменением в относительной стоимости двух металлов. Он прав, оценивая изменение в относительной стоимости золота и серебра (он приводит цены в 4 ф. ст. 13 шилл. для золота и 5 шилл. 7 пенс. для серебра) в 11 ф. ст. 7 шилл. 2 пенса на 100 ф. ст., но он делает поспешное заключение, приписывая баланс превышения цены золота над банкнотами, т. е. 8 ф. ст. 1 шилл. 3 пенса, обесценению серебряных денег, - он считает доказанным то, что является предметом спора, и не объясняет нам своих данных. При том же правиле, если бы он взял теперешние цены золотых и серебряных слитков, т. е. 4 ф. ст. 10 шилл. и 5 шилл. 9 1/2 пенс., он должен был бы установить действие обесценения серебряной монеты по крайней мере в 12%. Он ведь не скажет, что обесценение серебряной монеты увеличилось с тех пор, как началась, дискуссия, поэтому он должен найти другую причину для объяснения разницы между 8 ф. ст. 1 шилл. 3 пенс. и 12 ф. ст.

Г-н Троуэр говорит, что если бы в обращении был только один металл, то рыночная цена превосходила бы монетную в точном соответствии с порчей монеты, но если в обращении находятся два металла, то из этого не следует, что слитки оплачиваются обесцененными деньгами. Из того, что уже было сказано, следует, что, хотя мы имеем в обращении два металла, один необходимо должен быть вытеснен из обращения, а так как обесцененная серебряная монета не является законным платёжным средством, то ею нельзя измерить никакой стоимости.

Меня обвиняют в том, что я устанавливаю невозможный случай, и спрашивают: "Какое доверие может быть оказано такой гипотезе? Это способ рассуждения столь же необычный, сколь и бесполезный". Но разве предположить, что должник платил бы мне серебряной монетой, значит предположить невозможный случай? Вопреки мнению г-на Троуэра я утверждаю, что находящиеся в обращении банкноты обесценены, а в доказательство моего положения я устанавливаю, что если мой должник решит уплатить мне свой долг серебром, он будет вынужден законом уплатить такую сумму, которая равнялась бы по стоимости 1 120 ф. ст. в банкнотах. Разве это не удовлетворительный аргумент, доказывающий, что серебро, содержащееся в 1 тыс. ф. ст., стоит больше, чем 1 тыс. ф. ст. в банкнотах? Тот факт, что уплата такого рода невозможна до тех пор, пока закон позволяет платить бумагой, которая, правда, называется 1 тыс. ф. ст., но может купить лишь столько серебра, сколько содержится в 900 ф. ст., представляет злоупотребление, против которого я протестую, а так как никто не отрицает, что 1 тыс. ф. ст. стоят больше, то наличие злоупотребления доказано.

Я согласен с г-ном Троуэром в том, что серебро есть законное платёжное средство на всякую сумму, как и золото, если оно имеет свой монетный вес, но с его стороны это допущение фатально для его аргумента. На 62 шилл. стандартного веса, которые по его допущению равняются фунту серебра, я всегда могу купить фунт серебра в слитке. Он не отрицает этого. Он вполне соглашается, что если серебряная монета полновесна, то цена серебряных слитков, оплачиваемых серебряной монетой, не может превышать их монетную цену.

Но на 62 шилл. в банкнотах я не могу купить фунт серебра, за фунт серебра я вынужден дать 3 ф. ст. 7 шилл. банкнотами, а это составит премию в 8 ф. ст. 1 шилл. 8 пенс. Можно ли, желая быть последовательным, утверждать, что 62 шилл. стандартного веса, являющиеся законным платёжным средством, стоят не больше, чем 3 ф. ст. 2 шилл. в банкнотах?

Если бы наш Монетный двор предписывал, чтобы каждый шиллинг весил унцию, то до тех пор, пока шиллинги были бы полновесными, серебро не могло бы стоить больше шиллинга за унцию; даже при обесценении денег и падении веса шиллинга только до пол-унции цена серебра не поднялась бы всё же выше 1 шилл. за унцию, если бы закон защищал продавца слитков от уплаты неполновесной монетой. "Конечно, - сказал бы он, - я продал вам серебро по 1 шилл. за унцию, но шиллинг, которым вы мне платите, неполновесен, вы должны поэтому платить мне по весу согласно монетной цене шиллинга". Продавец получит поэтому в конечном счёте по два неполновесных шиллинга за унцию, хотя он продал своё серебро по одному. Что таково было положение дел на рынке серебряных слитков, учит нас опыт почти целого столетия. Цена серебряных слитков редко поднималась выше их монетной цены, и увеличение последней объяснялось изменениями в относительной стоимости золота и серебра. Серебро оплачивалось в золоте, и потому золото сохраняло свою монетную стоимость.

2) Ответ г-м Троттеру и Троуэру

Что собственно хочет сказать г-н Троттер, утверждая, что внешние долги, может быть, выгоднее уплатить путём вывоза дорогих товаров, чем дешёвых, - вывозом золота, которое у нас дороже, чем товаров, которые у нас дешевле, чем за границей? Это, очевидно, невозможно; это включает противоречие, и нет нужды доказывать его нелепость. Если г-н Троттер думает, что вывоз всех других товаров будет сопровождаться такими большими расходами, которые сделают вывоз золота более выгодным, то он не сможет тогда утверждать, что золото дороже у нас, чем за границей, потому что оно при всех обстоятельствах наиболее дешёвый экспортный товар. Когда мы говорим, что золото у нас дороже, чем за границей, а товары дешевле, то мы должны включить в расчёт расходы, сопровождающие их вывоз на иностранные рынки, иначе они не могут служить удовлетворительными предметами сравнения. Если же г-н Троттер хочет сказать, что только золото будет принято в уплату за наш долг, какова бы ни была его относительная цена, - ибо здесь прекращается всякое сравнение между золотом и другими предметами, - то ведь мы обязались платить золотом, и ничто, кроме золота, не освободит нас от наших обязательств. Но я имею теперь дело не с замечаниями г-на Троттера, а с замечаниями г-на Троуэра.

Г-н Троуэр замечает, что если бы можно было допустить, что иностранный купец будет ввозить золото с убытком, то из этого следовало бы, что купцы меняют два товара, на одном из которых оба теряют (я предполагаю, что этот товар - слитки); их прибыли, говорит он, должны быть тогда получены с другого товара. Продавец должен прибавить к цене товара, например пшеницы, убыток, который он потерпел на золоте, полученном в уплату; далее покупатель должен прибавить к цене товара (пшеницы), кроме прибыли, убыток, который он терпит на золоте, каковым он платит за товар. Во-первых, это не удовлетворительный ответ г-ну Троттеру, который предполагает, что долг уже заключён и что по этому долгу можно платить только деньгами. Аргумент г-на Троуэра не имеет также никакого отношения к какому-либо новому договору, который может иметь место между экспортёром пшеницы с континента и экспортёром слитков золота или денег из Англии и который обязательно включает определение стоимости этих товаров. Он имеет в виду следующий случай: импортёр пшеницы в Англию обязался уплатить известную сумму денег - слиток золота определённого веса, и наступило время, когда его кредитор не примет в уплату ничего другого.

Во-вторых, допуская, что аргумент применяется правильно, мы всё же не знаем, за чей счёт заключена сделка - за счёт иностранного или английского купца? Мы должны, очевидно, предположить, что за счёт обоих и что оба они заинтересованы в стоимости золота, потому что оба должны сделать надбавку к цене пшеницы, чтобы компенсировать себя за потерю на слитках: один из них должен это сделать потому, что слитки дёшевы, другой - потому, что они дороги. Если же имеется указание, что ввоз пшеницы в Англию идёт только за счёт английского купца, то сделка была закончена, поскольку речь шла об иностранном купце, тогда, когда он продал пшеницу. Он купил её во Франции за известную сумму французских денег и продал её за известную сумму французских же денег, которые должны быть ему уплачены или при помощи векселя, или путём пересылки слитков одинаковой стоимости, - он поэтому заинтересован только в том, чтобы получить деньги для своего платежа и прибыль, если таковая ему причитается. Он мог бы, по всей вероятности, быть только агентом и интересоваться только получением комиссии за своп хлопоты. Если же сделка заключена за счёт английского купца, то какое побуждение может он иметь для ввоза пшеницы, если золото, которое он обязался дать взамен её, будет в Англии дороже, чем во Франции, или, говоря другими словами, если он не может продать её за большую сумму денег, чем он за неё заплатил?

Если же он может так поступить, то не доказывает ли это, что золото дешевле в Англии, чем во Франции? Что на товар - пшеницу - можно в Англии купить больше золота, чем во Франции? Поскольку речь идет об этих двух товарах, какое лучшее доказательство можем мы иметь, что золото дороже во Франции, чем в Англии? Разве сказать: нет, ведь пшеница дороже в Англии - значит дать удовлетворительный ответ? По отношению к чему она дороже? Конечно, к золоту. Я думаю, что это только другой способ сказать, что золото дешевле в Англии и дороже во Франции. Как можем мы различить в таком случае, получена ли прибыль путём продажи денег или путём покупки пшеницы, раз мы видим, что обе выражают в точности одно и то же?

Итак, в предположенном случае - вывоз золота в обмен на пшеницу, несмотря на то, что оно дороже в вывозящей стране, - необходимо принять во внимание и факт, что пшеница дешевле во ввозящей стране. Но можно ли бороться против невыгоды вывоза золота путём повышения цены пшеницы? Это было бы равносильно заявлению, что так как пшеница дешевле у нас, чем за границей, то я увеличу её количество, ввозя ещё больше, и в то же время подниму её цену. Именно к такому аргументу пришлось бы прибегнуть, если бы вся сделка была заключена за счёт иностранного купца.

Высокая цена слитков - доказательство обесценивания банкнот (Лондон 1811)

Четвертое издание с приложением

Автор последующих строк уже представил через посредство "Morning Chronicle" на суд общества некоторые размышления на тему о бумажно-денежном обращении. Он счёл целесообразным вновь опубликовать свои взгляды на этот вопрос в такой форме, которая скорее сможет вызвать плодотворное обсуждение. Основанием для этого является то величайшее беспокойство, с которым он наблюдает прогрессирующее обесценение бумажных денег. Его опасения возросли, когда он увидел, что большая часть общества совершенно отрицает это обесценение и что другие, признающие наличие его, приписывают его какой угодно причине, но только не той, которую автор считает единственно действительной. Чтобы применить успешно какое-либо средство против зла такого большого размера, весьма важно не оставить никаких сомнений насчёт причины этого зла. Опираясь на установленные начала политической экономии, автор ставит себе целью выдвинуть доводы, которые, по его мнению, доказывают, что бумажные деньги нашей страны давно уже подверглись да и теперь ещё подвергаются значительному обесценению и что причиной тому является излишек их количества, а не недостаток доверия к Английскому банку или сомнения в его способности выполнить свои обязательства. Автор делает это без какого-либо неприятного сознания, так как он вполне убеждён, что страна имеет в своём распоряжении средства восстановить бумажные деньги в их настоящей стоимости, т. е. стоимости монеты, для уплаты которой они должны служить порукой.

Ему известно, что он мало что может прибавить к аргументам, которые так искусно были развиты лордом Кингом и которые давно уже должны были убедить всех; но так как зло всё более обостряется, то он полагает, что общество не перестанет выказывать интерес к предмету, который по своей важности не уступает никакому другому и с которым так тесно связано всеобщее благосостояние.

1 декабря 1809 г.

ВЫСОКАЯ ЦЕНА СЛИТКОВ - ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ОБЕСЦЕНЕНИЯ БАНКНОТ

Наиболее авторитетные писатели по вопросам политической экономии исходили из предположения, что драгоценные металлы, употребляемые для обращения товаров всего мира, распределялись до учреждения банков в известных пропорциях между различными цивилизованными нациями земного шара соответственно состоянию их торговли и богатства, а следовательно, и соответственно числу и частоте платежей, которые им приходилось производить. При таком распределении драгоценные металлы всюду сохраняли одну и ту же стоимость, а так как каждая страна одинаково нуждалась в количестве металлов, которое в данное время обращалось в ней, то не было никакого искушения ввозить или вывозить их.

Как и все остальные товары, золото и серебро имеют присущую им стоимость, которая не является произвольной, а зависит от их редкости, количества труда, затраченного на их добывание, и стоимости капитала, применяемого в рудниках для добычи их.

"...Свойства полезности, красоты и редкости, - говорит д-р Смит, - лежат в основе высокой цены драгоценных металлов, которые повсюду обмениваются на большое количество других товаров. Эта их высокая стоимость предшествовала и была независима от чеканки из них монеты и явилась именно тем качеством, которое сделало их пригодными для такого употребления" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. I, Соцэкгиз, 1935, стр. 155-156. - Прим. ред.>.

Если бы количество золота и серебра, употребляемое во всём мире в качестве монеты, было чрезмерно ограничено или излишне велико, то это ни в малейшей степени не повлияло бы на пропорции, в которых они распределялись бы между различными нациями; изменение в их количестве вызвало бы только сравнительное вздорожание или удешевление товаров, на которые они обмениваются. Меньшее количество монеты выполняло бы функции средства обращения так же хорошо, как и большее. 10 млн. были бы так же пригодны для этой цели, как и 100 млн. Д-р Смит замечает, что "самые обильные рудники драгоценных металлов или камней могут мало прибавить к мировому богатству. Продукт, стоимость которого обусловливается главным образом его редкостью, необходимо уменьшается в стоимости при обилии его" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. I, стр. 156. - Прим. ред.>.

Если в своём поступательном движении к богатству одна нация подвигается быстрее, чем другая, то первая предъявит спрос на более значительную долю денег всего мира и получит её. Торговля, количество товаров, платежи этой нации возрастут, и общее денежное обращение всего мира будет распределено соответственно новым пропорциям. Все страны будут поэтому содействовать удовлетворению этого действительного спроса.

Таким же точно образом, если какая-либо нация расточит часть своего богатства или потеряет часть своей торговли, она не сможет удержать то же самое количество средств обращения, которым она владела прежде. Часть его будет вывезена и распределится между другими нациями, пока не будут восстановлены обычные пропорции.

Пока положение стран по отношению друг к другу продолжает оставаться неизменным, то, как бы обширна ни была торговля между ними, их вывоз и ввоз будут в целом одинаковы. Англия могла бы вывезти из Франции больше товаров, чем ввезти в неё, но в результате она ввезла бы больше товаров в какую-нибудь другую страну, а Франция ввезла бы больше из этой последней. Таким образом, вывоз и ввоз всех стран будут взаимно уравновешиваться, необходимые платежи будут производиться при помощи векселей, металлические же деньги не будут передвигаться, потому что стоимость их во всех странах будет одинакова.

Если бы в какой-нибудь из этих стран был открыт золотой рудник, то средства обращения её понизились бы в своей стоимости, поскольку в обращение поступило бы возросшее количество драгоценных металлов, не могущих поэтому иметь такую же стоимость, как средства обращения в других странах. Золото и серебро в монете или слитках стали бы немедленно, повинуясь закону, регулирующему все остальные товары, предметами вывоза; они покинули бы страну, где они стали дёшевы, и направились бы в страны, где они дороже, и продолжали бы это делать до тех пор, пока рудник сохранял бы свою производительность и пока не восстановилось бы вновь отношение, существовавшее в каждой стране между капиталом и деньгами до открытия рудника, а золото и серебро не обрели бы всюду одинаковую стоимость. Взамен за вывезенное золото были бы ввезены товары, и хотя то, что обычно называется торговым балансом, было бы против страны, вывозящей деньги или слитки, стало бы всё же очевидно, что она ведёт в высшей степени выгодную торговлю, ибо она вывозила бы то, что для неё совершенно бесполезно, в обмен за товары, которые могут быть употреблены для расширения её промышленности и возрастания её богатства.

Если бы вместо открытия в стране рудника в ней был учреждён банк наподобие Английского банка с правом выпускать свои банкноты в качестве средств обращения, то выпуск - путём ли ссуды торговцам или авансов правительству - большого количества банкнот, а следовательно, значительное увеличение суммы средств обращения привело бы к такому же результату, как и открытие рудника. Средства обращения понизились бы в своей стоимости, а товары повысились бы соответственно в цене. Равновесие между данной страной и остальными могло бы быть восстановлено только путём вывоза части монет.

Таким образом, учреждение банка этого типа и сопровождающий его выпуск банкнот действуют так же, как и открытие рудника, как побуждение к вывозу либо слитков, либо монеты, и выгодны лишь постольку, поскольку может быть достигнута эта цель. Банк заменяет дорогостоящие средства обращения такими, которые не имеют стоимости, и даёт нам возможность превратить драгоценные металлы (которые, хотя они и представляют весьма необходимую часть нашего капитала, не приносят никакого дохода) в капитал, который будет доставлять доход. Д-р А. Смит уподобляет выгоды, доставляемые учреждением банка, выгодам, которые могут быть получены путём превращения наших дорог в пастбища и хлебные поля и проведения дорог в воздухе. Дороги, как и монеты, весьма полезны, но ни те, ни другие не приносят дохода. Нашлись бы, правда, люди, которых устрашило бы то обстоятельство, что звонкая монета оставляет страну, и которые рассматривали бы торговлю, требующую, чтобы мы расстались с звонкой монетой, как невыгодную. Закон действительно рассматривает её как таковую и поэтому принимает меры против вывоза звонкой монеты. Однако достаточно весьма небольшого размышления, чтобы убедиться, что звонкая монета вывозится по нашему выбору, а не по необходимости, и что для нас в высшей степени выгодно менять излишние товары на такие, которые могут быть использованы производительно.

Вывоз звонкой монеты может быть предоставлен в любое время и без всякой опасности усмотрению отдельных лиц; монета не будет вывозиться в большем количестве, чем какой-либо другой товар, если только вывоз его не окажется выгодным для страны. Если бы вывоз монеты был выгоден, никакие законы не могли бы помешать ему на деле. К счастью, в этом случае, как и в большинстве других, раз в области торговли существует свободная конкуренция, интересы отдельного лица и интересы всего общества никогда не расходятся между собою.

Если бы возможно было добиться строгого выполнения закона против переплавки или вывоза монеты при одновременной свободе вывоза золотых слитков, то этот закон не доставил бы никаких выгод; он, наоборот, причинил бы большой убыток тем, кому пришлось бы, вероятно, платить 2 унции, а то и больше, золота в монете за 1 унцию золота в слитках. Это привело бы к подлинному обесценению наших средств обращения, и цены всех других товаров поднялись бы в том же самом отношении, в каком увеличилась бы цена золотых слитков. Владелец денег терпел бы в этом случае такой же убыток, какой испытал бы собственник хлеба, если бы был проведён закон, запрещающий ему продавать свой хлеб дороже, чем за половину его рыночной стоимости. Закон против вывоза монеты имеет такую тенденцию, но его так легко обойти, что золото в слитках всегда имело почти такую же стоимость, как золото в монете.

Оказывается, таким образом, что средства обращения одной страны не могут иметь в течение сколько-нибудь продолжительного времени большую стоимость, чем средства обращения другой страны, поскольку речь идёт об одинаковых количествах драгоценного металла. Излишек средств обращения есть только относительное понятие. Так, если бы сумма средств обращения составляла в Англии 10 млн., во Франции - 5 млн., в Голландии - 4 млн. и т. д., то даже при удвоении или утроении суммы средств обращения ни одна страна не заметила бы излишка в средствах обращения до тех пор, пока сохранилось бы прежнее отношение между количествами денег в этих странах. Цены товаров возросли бы всюду благодаря росту количества средств обращения, но ни одна страна не прибегла бы к вывозу денег. Но если бы данное отношение было нарушено тем, что в одной лишь Англии сумма средств обращения увеличилась вдвое, тогда как во Франции, Голландии и т. д. эта сумма оставалась бы без изменения, мы заметили бы излишек в средствах обращения; и по тем же основаниям другие страны ощутили бы недостаток в них, и часть нашего излишка вывозилась бы, пока не восстановились бы снова пропорции 10, 5, 4 и т. д.

Если бы во Франции унция золота имела большую стоимость, чем в Англии, и могла бы поэтому купить во Франции большее количество товаров, имеющихся в обеих странах, то золото немедленно начало бы уходить из Англии ради этой цели; мы предпочитали бы тогда посылать золото вместо каких-нибудь других товаров, так как оно являлось бы самым дешёвым товаром на английском рынке; ведь если бы золото было во Франции дороже, чем в Англии, то товары были бы там дешевле, и мы поэтому не посылали бы их с дорогого рынка на дешёвый, а, наоборот, они поступали бы с дешёвого на дорогой рынок и обменивались бы на наше золото.

Банк может продолжать выпуск своих банкнот, а звонкая монета может вывозиться с выгодой для страны до тех пор, пока банкноты остаются разменными на звонкую монету по предъявлению, потому что банк не может никогда выпустить банкнот на сумму большую, чем стоимость монеты, которая обращалась бы, если бы не было банка <cтрого говоря, количество банкнот могло бы превысить эту стоимость, ибо, по мере того как банк увеличивал бы количество мировых средств обращения, Англия удерживала бы за собой известную долю этого приращения>.

Если бы Английский банк попытался превысить это количество, то излишек банкнот немедленно вернулся бы к нему для размена на звонкую монету, так как наши средства обращения, понизившись в силу этого в своей стоимости, могли бы быть вывезены с выгодой и не могли бы быть удержаны в обращении нашей страны. Таковы, как я уже объяснил раньше, способы, при помощи которых наши средства обращения приходят к одному уровню со средствами обращения других стран. Как только будет достигнут этот одинаковый уровень, исчезнет всякая выгода, доставляемая вывозом. Но если банк будет выпускать вместо вернувшихся к нему банкнот новые, полагая, что то количество средств обращения, которое было необходимо в истекшем году, будет необходимо и в текущем году, или по какой-либо другой причине, то снова возродится и с теми же самыми результатами стимул к вывозу звонкой монеты, вызванный первоначально излишком средств обращения. Снова усилится спрос на золото, вексельный курс сделается неблагоприятным, и цена золотых слитков поднимется несколько выше их монетной цены, поскольку закон разрешает вывозить слитки, но запрещает вывозить монету; разница же в цене будет приблизительно равна достаточному вознаграждению за риск.

Таким образом, если бы Английский банк упорствовал в своём стремлении возвращать свои банкноты в обращение, из его сундуков можно было бы извлечь все гинеи до последней.

Если бы Английский банк, желая восполнить недостаток своего золотого запаса, скупал золотые слитки по повышенной цене и перечеканивал их в гинеи, то это не помогло бы беде: спрос на гинеи не прекратился бы, но вместо вывоза их переплавляли бы и продавали банку в форме слитков по более высокой цене. "...Работа Монетного двора, - заметил д-р Смит, намекая на аналогичный случай, - уподобилась работе Пенелопы: сработанное днём уничтожалось ночью" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. II, Соцэкгиз, 1935, стр. 115. - Прим. ред.>. Тот же самый взгляд высказывается и г-ном Торнтоном: "Установив, что гинеи в сундуках Английского банка уменьшаются с каждым днём, его руководители вполне естественно пожелали бы вернуть их всеми действительными и не чрезвычайно дорогими средствами. Они будут в известной мере расположены покупать золото даже и по убыточной цене и перечеканивать его в новые гинеи, но им придётся делать это как раз в то время, когда многие переплавляют частным образом то, что отчеканено. Одна сторона переплавляла бы и продавала, в то время как другая скупала бы и чеканила. И каждая из этих двух конкурирующих операций будет производиться не в видах действительного вывоза каждой переплавленной гинеи в Гамбург: эти операции, или по крайней мере значительная часть их, будут ограничены пределами Лондона, так как и те, которые чеканят из слитков гинеи, и те, которые переплавляют гинеи в слитки, живут в одном и том же месте и дают постоянную работу друг другу".

"Если мы предположим, - продолжает г-н Торнтон, - как мы это и делаем сейчас, что Английский банк ведёт такое же состязание с плавильщиками монеты, то он, очевидно, вступает с ними в очень неравный бой, и если бы даже банк устал в этом бою не так скоро, он, конечно, устал бы скорее, чем его противники".

Поэтому Английский банк был бы вынужден в конце концов пустить в ход единственное средство, имеющееся в его распоряжении, чтобы приостановить требования на гинеи: его руководители стали бы извлекать часть своих банкнот из обращения, пока стоимость остающихся банкнот не поднялась бы до стоимости золотых слитков, а следовательно и до уровня стоимости средств обращения других стран. Тогда отпала бы всякая выгода от вывоза золотых слитков, а вместе с ней и соблазн разменивать банкноты на гинеи.

Итак, с этой точки зрения оказывается, что соблазн вывозить деньги в обмен на товары или то, что называется неблагоприятным торговым балансом, порождается только излишком средств обращения. Но г-н Торнтон, который рассматривает этот предмет очень пространно, предполагает, что очень неблагоприятный торговый баланс мог быть вызван в нашей стране плохим урожаем и последовавшим за ним ввозом хлеба, причём страна, которой мы задолжали, выразила нежелание принимать в уплату наши товары. Поэтому баланс нашего долга чужой стране должен был быть выплачен из той части наших денег, которая состоит из монеты, а это привело к спросу на золотые слитки и возрастанию цены последних. Г-н Торнтон считает, что Английский банк оказывает значительное облегчение торговцам, заполняя своими банкнотами пустоту, причиняемую вывозом монеты.

Г-н Торнтон признаёт во многих местах своего труда, что цена золотых слитков измеряется золотой монетой, а также, что закон, направленный против переплавки золотой монеты в слитки и вывоза её, легко обходится. Но раз это так, то из этого следует, что никакой спрос на золотые слитки, вызванный той или иной причиной, не может повысить денежную цену этого товара. Ошибочность этого рассуждения происходит оттого, что автор не проводит различия между возрастанием стоимости золота и возрастанием его монетной цены.

При большом спросе на хлеб денежная цена его возросла бы, ибо, сравнивая хлеб с деньгами, мы в действительности сравниваем его с другим товаром; по той же самой причине, когда возникает большой спрос на золото, его хлебная цена должна возрасти, но ни в том, ни в другом случае один бушель пшеницы не будет стоить дороже другого или одна унция золота дороже другой. Одна унция слиткового золота не могла бы, пока цена его измеряется в золотой монете, иметь большую стоимость, чем унция золота в монете, или 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., каков бы ни был спрос на него.

Если бы этот аргумент не считался решающим, то я указал бы, что предполагаемая здесь пустота в обращении может быть обусловлена только уничтожением или ограничением бумажного обращения; эта пустота была бы скоро пополнена ввозом слитков, которые не преминули бы потянуться к прибыльному рынку, так как при уменьшении числа обращающихся денег увеличилась бы их стоимость. Как бы ни был велик недостаток в хлебе, вывоз денег лимитировался бы их возросшей редкостью. Спрос на деньги настолько всеобщ, и при настоящем состоянии цивилизации деньги имеют такое существенное значение для коммерческих сделок, что они никогда не будут вывозиться в излишнем количестве. Даже во время такой войны, как настоящая, когда неприятель пытается запретить всякую торговлю с нами, та стоимость, которую приобрели бы средства обращения при увеличении их редкости, предотвратила бы вывоз их в размерах, создающих пустоту в обращении.

Г-н Торнтон не объяснил нам, почему в другой стране имелось бы нежелание получать наши товары в обмен за её хлеб, а ему необходимо было бы доказать, что при наличии такого нежелания мы настолько считались бы с ним, что согласились бы расстаться с нашей монетой.

Если мы соглашаемся давать монету в обмен за товары, то это должно делаться нами свободно, а не из необходимости. Мы не ввозили бы больше товаров, чем мы вывозим, если бы не имели излишка средств обращения, который может поэтому стать частью нашего вывоза. Вывоз монеты вызывается её дешевизной и является не следствием, а причиной неблагоприятного баланса: мы не вывозили бы её, если бы она не шла на более выгодный рынок или если бы мы имели в своём распоряжении другой товар, который мы могли бы вывозить с большей выгодой. Вывоз монеты есть спасительное средство против избыточного обращения, но так как избыток или излишество средств обращения есть, как я уже старался доказать, только относительное понятие, то ясно, что иностранный спрос на монету порождается лишь сравнительным недостатком средств обращения во ввозящей стране - недостатком, который и вызывает повышение их стоимости.

Вывоз этот является всецело вопросом выгоды. Если бы лица, продавшие в Англию хлеб на сумму, скажем, в 1 млн., могли ввезти к себе товары, которые стоят 1 млн. в Англии, но за которые за границей можно выручить больше, чем при посылке туда 1 млн. в деньгах, то они предпочли бы товары; в противном случае они предъявили бы спрос на монету.

Иностранцы предпочитают получать золото в обмен на свой хлеб только на основании сравнения стоимости золота и других товаров на своём и на нашем рынках, раз золото на лондонском рынке дешевле, чем на их собственном. Если мы уменьшаем количество средств обращения, мы придаём им добавочную стоимость, а это побуждает иностранцев изменить свой выбор и предпочесть товары. Если я должен в Гамбурге 100 ф. ст., я буду стараться найти наиболее дешёвый способ уплаты их. Если я пошлю деньги, то, предполагая, что издержки пересылки составляют 5 ф. ст., погашение долга обойдётся мне в 105 ф. ст. Если я покупаю здесь сукно, которое вместе с расходами по пересылке будет стоить мне 106 ф. ст. и которое в Гамбурге продаётся за 100 ф. ст., то очевидно, что мне гораздо выгоднее послать деньги. Если покупка и расходы по пересылке металлических изделий для уплаты моего долга обойдутся мне в 107 ф. ст., я предпочту скорее послать сукно, чем металлические изделия, но я не пошлю ни один из этих товаров и отдам предпочтение деньгам, потому что последние представляют самый дешёвый экспортный товар на лондонском рынке. Те же самые основания будут руководить экспортером хлеба, если сделка происходит за его собственный счет. Но если Английский банк, "опасаясь за безопасность своего учреждения" и зная, что требуемое число гиней будет извлечено из его сундуков по монетной цене, счел бы необходимым уменьшить количество своих банкнот, находящихся в обращении, то стоимости денег, сукна и металлических изделий не относились бы больше друг к другу, как 105, 106 и 107; деньги стали бы наиболее дорогими из трех, и поэтому было бы менее выгодно использовать их для погашения заграничных долгов.

Если бы - и это является более важным случаем - мы согласились платить субсидию иностранному государству, то деньги не стали бы вывозиться, пока имелись бы товары, которыми можно было бы дешевле погасить платёж. Интересы отдельных лиц сделали бы вывоз денег ненужным <Это в полной мере подтверждается заявлением мистера Роза в палате общин, что наш вывоз превышает наш ввоз на сумму, кажется, в 16 млн. ф. ст. В возмещение за этот вывоз нельзя было ввезти никаких слитков, ибо хорошо известно, что раз цена слитков была в течение всего года выше за границей, чем у нас, то значительное количество нашей золотой монеты вывозилось; поэтому к стоимости баланса вывоза необходимо прибавить стоимость вывезенных слитков. Часть этой суммы иностранные государства могут быть нам должны, но остаток должен в точности равняться нашим расходам за границей, состоящим из субсидий нашим союзникам и содержания там нашей армии и флота>.

Итак, звонкая монета будет посылаться за границу для погашения долгов только тогда, когда она имеется в чрезмерном изобилии, когда она представляет самый дешёвый товар для вывоза. Если бы в такое время Английский банк платил по своим банкнотам наличными деньгами, то для этой цели потребовалось бы золото. Оно получалось бы по монетной цене, тогда как его цена в слитках была бы несколько выше его стоимости в монете, поскольку слитки могли бы вывозиться совершенно легально, а монета была бы запрещена к вывозу.

Очевидно, следовательно, что обесценение обращающихся денег является необходимым следствием их избытка и что при обычном состоянии национального денежного обращения это обесценение встречает противодействие в вывозе драгоценных металлов.

<В статье, помещённой в журнале, пользующемся большой и заслуженной известностью ("Edinburgh Review", v. I, p. 183), было указано, что увеличение количества бумажных денег вызовет только повышение бумажной или выраженной в средствах обращения цены товаров, но оставит без изменения их слитковую цену. Это было бы верно в такое время, когда денежное обращение состояло бы целиком из бумажных денег, не подлежащих размену на металлические деньги, но не тогда, когда последние составляют какую-либо часть денежного обращения. В последнем случае результатом возросшего выпуска бумажных денег было бы извлечение из обращения такого же количества металлических денег; но это не могло бы быть сделано без увеличения количества слитков на рынке и уменьшения вследствие этого их стоимости или, другими словами, возрастания слитковой цены товаров. Только вследствие этого падения стоимости металлических денег и слитков возникает искушение вывозить их; наказание же переплавку монеты является единственной причиной незначительной разницы между стоимостью монеты и слитков или незначительного перевеса рыночной цены над монетной. Но вывоз слитков - это синоним неблагоприятного торгового баланса. Какими бы причинами ни вызывался вывоз слитков в обмен на товары, по моему мнению, совершенно неправильно называть его неблагоприятным торговым балансом.

Когда обращение состоит всецело из бумажных денег, всякое возрастание их количества повышает денежную цену слитков (не понижая, однако, их стоимости) таким же образом и в том же отношении, в каком оно повышает цены других товаров; по той же причине это возрастание понижает вексельные курсы. Это понижение является, однако, только номинальным, а отнюдь не реальным; оно не повлечёт за собой вывоза слитков, потому что действительная стоимость слитком не уменьшилась, так как не произошло никакого увеличения их количества на рынке>.

Таковы, по моему мнению, законы, которые регулируют распределение драгоценных металлов по всему миру и которые обусловливают и ограничивают их перемещение из одной страны в другую, регулируя стоимость их в каждой из них. Но, прежде чем я перейду на основе этих принципов к анализу главного предмета моего исследования, мне необходимо будет показать, что является в нашей стране стандартной мерой стоимости, представителем которой должны являться и самые бумажные деньги; определить их нормальное состояние или их обесценение можно только путем сравнения с такой мерой.

Можно утверждать, что ни в одной стране, где находящиеся в обращении деньги состоят из двух металлов, не существует постоянной меры стоимости <строго говоря, не может существовать никакой постоянной меры стоимости. Мера стоимости сама по себе должна была бы быть неизменной; но таковым не может быть ни золото, ни серебро, потому что оба они подвержены колебаниям (в своей стоимости), так же как и другие товары; между тем опыт учит нас, что хотя изменения в стоимости золота или серебра могут быть значительны при сравнении отдаленных друг от друга периодов, но по отношению к коротким промежуткам времени стоимость их до известной степени устойчива. Именно это свойство помимо других преимуществ делает их более пригодными, чем всякий другой товар, для выполнения функций денег; поэтому с точки зрения, с которой мы рассматриваем их, золото и серебро могут быть названы мерой стоимости>, потому что эти металлы постоянно подвергаются изменению в стоимости по отношению друг к другу. Как бы точно ни устанавливали директора Монетного двора относительную стоимость золота и серебра в монете в тот момент, когда они фиксируют это отношение, он не в состоянии предупредить повышение стоимости одного из этих металлов, в то время как стоимость другого остается неизменной или снижается. Когда это случается, то монеты, вычеканенные из одного из металлов, будут переплавляться в слитки, чтобы быть проданными за другой. Г-н Локк, лорд Ливерпуль и многие другие писатели основательно исследовали этот предмет, и все они согласны, что единственное средство против зла, причиняемого этим путём денежному обращению, заключается в утверждении только одного из двух металлов стандартной мерой стоимости. Г-н Локк считал наиболее пригодным для этой цели металлом серебро и предложил, чтобы золотой монете предоставили находить самой свою собственную стоимость и представлять в обращении большее или меньшее число шиллингов в зависимости от изменения рыночной цены золота по отношению к серебру.

Лорд Ливерпуль, напротив, утверждал <"A Treatise on the Coins of the Realm", Oxford 1805, p. 152-155>, что золото не только является наиболее пригодным металлом для выполнения функций всеобщей меры стоимости в нашей стране, но что в силу общего соглашения всего народа оно сделалось уже таковой, принималось за таковую иностранцами и соответствовало наилучшим образом росту торговли и богатства Англии.

Он поэтому предложил, чтобы только золотая монета служила законным платёжным средством для сумм, превышающих одну гинею, а серебро - для сумм, не превышающих этого размера. В силу существующего закона золотая монета является законным платёжным средством для всех сумм, но в 1774 г. было постановлено: "В пределах Великобритании или Ирландии уплата серебряной монетою королевства суммы, превосходящей 25 ф. ст., в один раз не может почитаться законной; серебряная монета не может также почитаться законным платёжным средством для большей стоимости, чем та, которая соответствует ей по весу, т. е. 5 шилл. 2 пенса за каждую унцию серебра". Правило это было возобновлено в 1798 г. и остаётся в силе до настоящего дня.

Согласно ряду соображений, приводимых лордом Ливерпулем, не может, повидимому, подлежать никакому сомнению, что золотая монета была главной мерой стоимости уже в течение почти столетия. Это, думается мне, следует, однако, приписывать неточному определению монетных соотношений. Золото было оценено слишком высоко, поэтому серебро, имеющее свой стандартный вес, не могло оставаться в обращении.

Если бы было издано новое правило и серебро было бы оценено слишком высоко или (что то же самое) если бы рыночное соотношение цен золота и серебра стало больше, чем соотношение, установленное Монетным двором, то тогда золото исчезло бы из обращения, а серебро стало бы стандартным средством обращения.

Это может потребовать дальнейших разъяснений. Стоимость золота в монете относится к стоимости серебра в монете, как 15 9/124 : 1. Одна унция золота, которая перечеканивается в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. золотой монеты, стоит согласно монетному уставу 15 9/124 унции серебра, потому что такое количество серебра по весу тоже перечеканивается в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. серебряной монеты. Пока отношение стоимости золота к стоимости серебра будет на рынке меньше, чем 15 : 1, как это было в течение многих лет до последнего времени, золотая монета неизбежно останется стандартной мерой стоимости; ведь ни Английский банк, ни какое-либо отдельное лицо не послали бы 15 9/124 унции серебра на Монетный двор для перечеканки в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., если бы они могли продать это количество серебра на рынке за сумму большую, чем 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в золотой монете, а они могли бы это сделать при условии, что унцию золота можно купить меньше, чем за 15 унций серебра.

Но если отношение стоимости золота и серебра превышает установленное Монетным двором отношение 15 9/124 : 1, то золото не будет посылаться на Монетный двор для чеканки, ибо, поскольку каждый из этих металлов является законным платёжным средством на любую сумму, владелец унции золота не пошлёт её на Монетный двор для перечеканки в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. золотой монеты, пока он может продать золото, а в подобном случае он это сможет сделать за большую сумму, чем 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в серебряной монете. Не только золото не будет посылаться на Монетный двор для перечеканки, но торговец, противозаконно торгующий золотом, будет переплавлять золотую монету и продавать её в виде слитков за большую сумму, чем её номинальная стоимость в серебряной монете. Таким образом, золото исчезло бы в этом случае из обращения, и серебро стало бы стандартной мерой стоимости. Так как золото испытало в последнее время значительное повышение стоимости в сравнении с серебром (унция стандартного золота, которая в среднем за много лет равнялась по своей стоимости 14 3/4 унции стандартного серебра, теперь стоит на рынке столько же, сколько 15 1/2, унций), то дело обстояло бы так именно теперь, если бы был отменён закон, ограничивающий права Английского банка по размену банкнот, и была бы допущена такая же свободная чеканка серебра на Монетном дворе, как и золота. Но в парламентском акте 39-го года царствования Георга III имеется следующая статья:

"Принимая во внимание, что до тех пор, пока не будут введены меры, признанные необходимыми, могут возникнуть неудобства от чеканки серебра; принимая во внимание, что в силу существующей низкой цены на слитки серебра, вызванной временными обстоятельствами, на Монетный двор доставлено было небольшое количество слитков серебра для перечеканки в монету и есть основание полагать, что в дальнейшем может быть предъявлено ещё некоторое количество его и что поэтому необходимо прекратить на время чеканку серебра, да будет постановлено, что со дня опубликования настоящего закона слитки серебра не должны быть принимаемы для чеканки на Монетном дворе, а также не должна быть выдаваема та серебряная монета, которая могла уже быть в чеканке, несмотря ни на какой закон, противоречащий настоящему".

Закон этот и теперь сохраняет свою силу.

Могло бы поэтому казаться, что законодательство ставило себе целью признать золото эталоном денежного обращения в нашей стране. Пока этот закон сохраняет свою силу, серебряная монета должна употребляться только для мелких платежей, а для этой цели вполне достаточно находящегося в обращении количества этой монеты. Для должника могло бы быть выгодно уплачивать свои большие долги в серебряной монете, если бы он мог перечеканить слитки серебра в монету, но, не имея возможности сделать это благодаря вышеупомянутому закону, он по необходимости вынужден уплачивать свой долг в золотой монете; последнюю он может получить на Монетном дворе за свои слитки золота в любом размере. Пока этот закон остаётся в силе, золото во всяком случае должно всегда оставаться эталоном денежного обращения.

Если бы рыночная стоимость унции золота стала равной стоимости 30 унций серебра, золото оставалось бы всё же мерой стоимости, пока названное запрещение сохраняло бы свою силу. Ровно ничего не изменилось бы для владельца 30 унций серебра оттого, что он узнал бы, что мог когда-то уплатить долг в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., приобретя 15 9/124 унции серебра для перечеканки в монету на Монетном дворе; ведь в данном случае он всё равно не имел бы других путей погасить свой долг, кроме продажи своих 30 унций серебра по рыночной стоимости, т. е. за унцию золота, или за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. золотой монеты.

Публика несла в различные периоды весьма серьёзные потери от того обесценения обращающихся денег, которое было результатом противозаконной порчи монеты.

Пропорционально степени порчи монеты возрастают в своей номинальной стоимости цены всех товаров, на которые можно обменивать монету, не исключая золотых и серебряных слитков. Соответственно этому мы находим, что до перечеканки, произведённой в царствование короля Вильяма III, серебряная монета была испорчена в такой степени, что унция серебра, которая должна была содержаться в 62 пенс., продавалась за 77 пенс., а гинея, которая была оценена на Монетном дворе в 20 шилл., принималась во всех сделках за 30 шилл. Зло это было тогда устранено при помощи перечеканки. Такие же последствия были порождены порчей золотой монеты и были исправлены в 1774 г. тем же самым путём.

Наша золотая монета продолжала сохранять почти стандартную пробу 1774 г., но наши серебряные деньги снова подверглись порче. Испытание, произведённое на Монетном дворе в 1798 г., показало, что наши шиллинги оказались на 24%, а шестипенсовики на 38% ниже своей монетной стоимости. Мне сообщили, что после нового испытания, произведённого недавно, они оказались ещё значительно более обесценены. Они не содержат, следовательно, столько чистого серебра, сколько содержали в царствование короля Вильяма. Однако до 1798 г. это ухудшение монеты не сопровождалось такими последствиями, какие мы наблюдали в предыдущем случае. Тогда и золотые и серебряные слитки поднялись в цене пропорционально порче серебряной монеты. Все иностранные вексельные курсы стояли против нас на полные 20%, а некоторые из них ещё выше. Но хотя порча серебряной монеты продолжалась много лет, она до 1798 г. никогда не приводила к повышению ни цены золота, ни цены серебра и не производила никакого воздействия на вексельный курс. Это убедительно доказывает, что золотая монета считалась в течение этого времени стандартной мерой стоимости. Какое-либо ухудшение золотой монеты произвело бы тогда такое же действие на цены золотых и серебряных слитков, а также на вексельные курсы, какое производилось прежде порчей серебряной монеты <когда до перечеканки в 1774 г. порче подверглась золотая монета, то золотые и серебряные слитки поднялись в цене выше своей монетной цены и немедленно понизились, как только золотая монета достигла своего теперешнего совершенства. Вексельные курсы в силу тех же причин превратились из неблагоприятных в благоприятные>.

Пока средства обращения различных стран состоят из драгоценных металлов или из бумажных денег, разменных во всякое время на металл, пока металлическое обращение не испорчено обрезыванием и стиранием, паритет этих денег может быть установлен при помощи сравнения их веса и пробы. Так, паритет между Голландией и Англией составляет около 11 флоринов, потому что чистое серебро, которое содержится в 11 флоринах, равняется по весу чистому серебру, содержащемуся в 20 полновесных шиллингах.

Этот паритет не устанавливается и не может быть установлен абсолютно; так как в Англии эталоном торгового обращения является золото, а в Голландии - серебро, то фунт стерлингов, или 20/21 гинеи, может в различное время стоить больше или меньше, чем 20 полновесных шиллингов, и поэтому стоить больше или меньше, чем их эквивалент в 11 флоринов. Для нашей цели будет достаточно определить паритет или в серебре, или в золоте.

Если я имею долг в Голландии, то, зная паритет, я знаю также количество наших денег, которое необходимо для погашения этого долга.

Если мой долг составляет 1 100 флоринов и золото не изменилось в стоимости, то на 100 ф. ст. в нашем чистом золоте можно купить столько голландских денег, сколько необходимо для уплаты моего долга. Вывозя поэтому 100 ф. ст. в монете или (что то же самое) уплатив торговцу слитками 100 ф. ст. в монете и возместив ему издержки, связанные с их транспортом, как фрахт и страховка, а также его прибыль, я покупаю у него вексель, который погасит мой долг, он же вывезет слитки, чтобы дать своему корреспонденту возможность уплатить вексель, когда наступит срок платежа.

Эти расходы представляют, таким образом, крайние пределы неблагоприятного вексельного курса. Как бы ни был велик мой долг, - пусть он равняется даже наиболее крупной субсидии, которую когда-либо наша страна давала союзной стране, - всё же, пока я могу платить торговцу слитками монетой установленной стоимости, он будет охотно вывозить слитки и продавать мне векселя. Но, если я буду платить ему за его вексель неполновесной монетой или обесцененными бумажными деньгами, он не пожелает продать мне свой вексель по этой норме, так как, раз монета неполновесна, она не содержит того количества чистого золота или серебра, какое должно содержаться в 100 ф. ст. Торговец слитками должен будет поэтому вывезти дополнительное количество таких испорченных монет, чтобы иметь возможность оплатить мой долг в 100 ф. ст. или их эквивалент в 1 100 флоринов. Если я плачу ему бумажными деньгами, то, не имея возможности послать их за границу, он рассчитает, может ли он на них купить столько золота или серебра в слитках, сколько содержится в той монете, заместителем которой являются бумажные деньги. Если это окажется возможным, то бумажные деньги будут для него так же приемлемы, как монеты, если же нет, он будет рассчитывать на дальнейшую премию за свой вексель, равную по своей величине обесценению бумажных денег.

Итак, пока обращающиеся деньги состоят из полновесной монеты или из бумажных денег, разменных по предъявлению на полновесную монету, вексельный курс может быть выше или ниже паритета только на сумму расходов по пересылке драгоценных металлов. Если же в обращении находятся обесцененные бумажные деньги, то вексельный курс неизбежно понизится пропорционально степени их обесценения.

Таким образом, вексельный курс является достаточно точным критерием для суждения о степени порчи обращающихся денег, происходящей или от обрезывания монеты, или от обесценения бумажных денег.

Сэр Джемс Стюарт замечает, что "если бы наша мера длины - фут - была изменена сразу во всей Англии путём увеличения или уменьшения его на соответственную часть его установленной длины, то это изменение можно было бы лучше всего раскрыть путём сравнения нового фута с парижским футом или футом какой-нибудь другой страны, который не подвергся бы никакому изменению.

Точно так же если бы фунт стерлингов, который является английской денежной единицей, оказался изменённым и если бы изменение, которому он подвергся, было трудно определить в силу осложнившихся условий, то лучшим путём для определения этого изменения было бы сравнение прежней и настоящей его стоимости с деньгами других наций, которые не испытали никакого изменения; вексельный курс выполняет это с наибольшей точностью" <James Stuart, An Inquiry into the Principles of Political Economy, London 1767, v. I, p. 534. В другом месте автор говорит: "Вексельный курс является поэтому, по моему скромному мнению, одним из лучших мерил для определения стоимости теперешнего фунта стерлингов" (р. 570)>.

Критик "Edinburgh Review", говоря о памфлете лорда Кинга <"Мысли об ограничении размена банкнот на звонкую монету", июль 1803>, замечает: "Из того, что наш ввоз всегда состоит частью из слитков, ещё не следует, что торговый баланс всегда будет в нашу пользу. Слитки, - говорит он, - представляют товар, спрос на который, как и на всякий другой товар, изменчив и который может войти, как и всякий другой товар, в перечень ввозных или вывозных товаров. Этот вывоз или ввоз слитков не будет воздействовать на движение вексельного курса иным путём, чем вывоз или ввоз каких-нибудь других товаров".

Никто не вывозит и не ввозит слитков, не справившись раньше с уровнем вексельного курса. Только при помощи этого уровня можно определить относительную стоимость слитков в двух странах, между которыми устанавливается вексельный курс, поэтому торговец слитками осведомляется об уровне вексельного курса таким же точно образом, как другие купцы знакомятся с прейскурантом, раньше чем они решают вопрос о вывозе или ввозе других товаров. Если 11 флоринов в Голландии содержат такое же количество чистого серебра, как 20 полновесных шиллингов, то серебряный слиток, равный по весу 20 полновесным шиллингам, никогда не будет вывезен из Лондона в Амстердам, пока вексельный курс находится на уровне паритета или неблагоприятен для Голландии. С вывозом его необходимо сопряжены некоторые расходы и риск, а термин "паритет" как раз и означает, что в Голландии путём покупки векселя и без всяких других издержек можно получить определённое количество серебра в слитках такого же веса и чистоты. Кто будет посылать слитки в Голландию с издержками в 3 или 4%, когда, покупая вексель по паритету, он в действительности получает приказ на доставку своему корреспонденту в Голландию слитка такого же веса, какой он готов был послать?

Столь же резонно было бы утверждать, что если цена хлеба в Англии выше, чем на континенте, то хлеб, несмотря на все расходы по его вывозу, будет послан туда, чтобы быть проданным на более дешёвом рынке.

Отметив уже выше расстройства, которым подвергается металлическое обращение, я перейду теперь к рассмотрению тех из них, которые, хотя и не вызываются испорченным состоянием золотой или серебряной монеты, тем не менее более серьёзны по своим конечным результатам.

Наши средства обращения почти целиком состоят из бумажных денег, и нам следует наблюдать за обесценением последних с такой же бдительностью, как за обесценением металлических, а именно это мы упустили из виду.

Парламент, ограничив права Английского банка платить наличными, дал возможность директорам этого учреждения увеличивать или уменьшать по своему произволу количество и сумму банкнот, а так как этим путём были устранены существовавшие прежде препятствия к излишнему выпуску банкнот, то директора приобрели тем самым власть увеличивать или уменьшать стоимость бумажных денег.

Я прослежу существующее зло до самого его источника и докажу наличие его при помощи двух безошибочных критериев, которые я упомянул выше, а именно вексельного курса и цены слитков. Я использую при этом отчёт г-на Торнтона о деятельности Английского банка до приостановки размена, чтобы доказать, что Английский банк явно действовал сообразно с тем принципом, признание которого было подчёркнуто самим г-ном Торнтоном, а именно, что стоимость банкнот зависит от их количества и что банк устанавливал колебания в их стоимости при помощи только что указанных мною критериев.

Г-н Торнтон говорит: "Когда вексельный курс страны становился иногда столь неблагоприятным, что вызывал существенное превышение рыночной цены золота над его монетной ценой, то директора Английского банка, как это явствует из показаний, данных некоторыми из них перед парламентом, бывали расположены прибегать к уменьшению количества банкнот, как к способу уменьшения или устранения повышения цены золота, заботясь, таким образом, о безопасности своего учреждения. Сверх того они всегда держались обыкновения соблюдать известные границы при выпуске своих банкнот в силу тех же благоразумных оснований". И в другом месте он говорит: "Когда цена, которой наша монета может достигнуть в чужих странах, такова, что вызывает искушение вывозить её из королевства, директора банка, естественно, уменьшали до некоторой степени количество своих банкнот из опасения за безопасность своего учреждения. Уменьшая количество банкнот, они повышают их стоимость, а повышая их стоимость, они повышают также стоимость обращающейся в Англии монеты, которая обменивается на них. Таким образом, стоимость нашей золотой монеты сама приспособляется к стоимости обращающихся банкнот, а последним директора банка придают такую стоимость, какая необходима, чтобы предупредить значительный вывоз; эта стоимость иногда выше, иногда несколько ниже цены, по которой сбывается наша монета за границей".

Итак, Английский банк, сознавая необходимость обеспечить безопасность своего учреждения, всегда предупреждал, до издания закона об ограничении оплаты наличными, чрезмерно обильные выпуски бумажных денег.

Так, мы находим, что в течение 23-летнего периода до прекращения платежей звонкой монетой в 1797 г. средняя цена золотых слитков составляла 3 ф. ст. 17 шилл. 7 3/4 пенса за унцию, приблизительно на 2 3/4 пенса ниже их монетной цены, а в течение 16 лет, до 1774 г., она никогда не была значительно выше 4 ф. ст. за унцию. Следует вспомнить, что в течение этих 16 лет наша золотая монета пострадала от снашивания и 4 ф. ст. такой стёртой монеты не весили поэтому, вероятно, столько, сколько унция золота, на которую они обменивались.

Д-р А. Смит рассматривает всякое постоянное превышение рыночной цены золота над монетной как следствие состояния звонкой монеты. Пока монета сохраняет свой стандартный вес и чистоту, рыночная цена золотых слитков, по его мнению, не может намного превзойти монетную цену.

Г-н Торнтон утверждает, что это не может быть единственной причиной. "Мы испытали, - говорит он, - в последнее время колебания в наших вексельных курсах и соответствующие изменения на рынке сравнительно с монетной ценой золота, составлявшие не менее 8 или 10%, в то время как состояние нашей монеты во всех отношениях оставалось неизменным". Г-н Торнтон должен был принять во внимание, что в ту пору, когда он писал, Английскому банку нельзя было предъявлять банкноты для обмена на звонкую монету и что именно это являлось той причиной обесценения денег, которой д-р Смит не мог предвидеть. Если бы г-н Торнтон доказал, что в цене золота произошло колебание в 10%, в то время когда банк оплачивал свои банкноты звонкой монетой, и что монета была полновесной, то лишь в этом случае он доказал бы, что д-р Смит трактовал этот важный вопрос недостаточно и неудовлетворительно.

<До тех пор, пока монеты из обоих металлов являются законным платёжным средством и нет никаких запрещений чеканки обоих металлов, превышение рыночной цены над монетной ценой золотых или серебряных слитков может быть вызвано изменением в относительной стоимости этих металлов, но вызванное этой причиной превышение рыночной цены над монетной будет сейчас же замечено, так как оно коснётся цены только одного из этих металлов. Таким образом, золото было бы равно или ниже монетной цены, когда серебро было бы выше, или серебро было бы равно или ниже своей монетной цены, когда золото было бы выше.

В самом конце 1795 г., когда Английский банк имел в обращении значительно больше банкнот, чем в каком-либо предыдущем или последующем году, т. е. когда уже начались его затруднения и он, повидимому, отказался от всякого благоразумия в ведении своих дел и сделал своим единственным директором г-на Питта, цена золотых слитков на короткое время возросла до 4 ф. ст. 3 шилл. или 4 ф. ст. 4 шилл. за унцию. Однако директора всё же имели некоторые опасения насчёт последствий. В докладной записке, посланной г-ну Питту, датированной октябрём 1795 г., они констатируют, что "спрос на золото, повидимому, не очень скоро прекратится" и что "это возбудило сильную тревогу на собрании директоров", и затем замечают: "То обстоятельство, что нынешняя цена золота составляет от 4 ф. ст. 3 шилл. до 4 ф. ст. 4 шилл. <трудно решить, на чем основано это утверждение, так как согласно отчету, представленному недавно в парламент, они покупали, повидимому, в течение 1795 г. золотые слитки не дороже 3 ф. ст. 17 шилл. 6 пенс.> за унцию и наши гинеи покупаются за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., ясно показывает, на чём основаны наши опасения; необходимо только указать на эти факты канцлеру казначейства". Следует отметить, что в бюллетене Уайттенголла цена золота ни разу не отмечалась в течение всего года выше его монетной цены. В декабре оно котируется в нём по 3 ф. ст. 17 шилл. 4 пенса.]>.

Но так как в настоящее время все препятствия против излишних выпусков Английского банка устранены парламентским актом, запрещающим оплату банкнот наличностью, то директора банка уже не связаны больше "опасениями за безопасность своего учреждения" и могут не ограничивать количество своих банкнот суммой, при которой они сохраняли бы ту же стоимость, что и стоимость монеты, ими представляемой. Соответственно этому мы находим, что золотые слитки поднялись в цене с 3 ф. ст. 17 шилл. 7 3/4 пенс., средней цены их до 1797 г., до 4 ф. ст. 10 шилл., а в последнее время даже до 4 ф. ст. 13 шилл. за унцию.

Итак, мы можем с полным основанием сделать вывод, что разница в относительной стоимости, или, другими словами, падение действительной стоимости банкнот, было вызвано слишком обильным количеством их, которое было выпущено банком в обращение. Та самая причина, которая вызвала разницу в 15-20% в стоимости банкнот в сравнении с золотыми слитками, может привести к возрастанию этой разницы до 50%. Для обесценения, которое может произойти от постоянного увеличения количества бумажных денег, нет никаких пределов. Стимул, который излишние средства обращения дают вывозу монеты, приобрёл новую силу, но не может, как прежде, устранить себя сам. Мы имеем в обращении только такие бумажные деньги, которые необходимо ограничиваются пределами нашей страны. Всякое возрастание их количества снижает их стоимость ниже стоимости золотых и серебряных слитков и ниже стоимости денежного обращения других стран.

Результат получается такой же точно, к какому привело бы обрезывание нашей монеты.

Если бы от каждой гинеи была отделена 1/5, то рыночная цена золотых слитков поднялась бы на 1/5 выше монетной цены. Вес 44 1/2 гинеи (число гиней, которое весит один фунт и потому называется монетной ценой) уже не составлял бы больше один фунт; следовательно, только количество их, большее на 1/5, или около 56 ф. ст., было бы ценою фунта золота, а разность между рыночной и монетной ценой, между 56 ф. ст. и 46 ф. ст. 14 шилл. 6 пенс., была бы мерой обесценения.

Если бы такая неполновесная монета продолжала называться гинеей и если бы стоимость золотых слитков и всех других товаров измерялась в неполновесной монете, то гинея, только что выпущенная из Монетного двора, считалась бы стоящей 1 ф. ст. 5 шилл., и такая сумма была бы дана за нее торговцем-спекулянтом, но при этом произошло бы не увеличение стоимости новой гинеи, а падение стоимости неполновесных гиней. Это стало бы сейчас же очевидно, если бы было издано распоряжение, позволяющее обращение неполновесных гиней только по установленному весу и по монетной цене в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. Это означало бы, что новые и тяжёлые гинеи стали бы стандартной мерой стоимости вместо обрезанных и неполновесных гиней. Последние обращались бы тогда по их настоящей стоимости и назывались бы 17- или 18-шиллинговыми монетами. Точно так же если бы можно было издать теперь постановление, преследующее ту же цель, то банкноты не перестали бы обращаться, но стоили бы не больше, чем стоимость золотого слитка, который можно было бы на них купить. Тогда нельзя было бы сказать, что стоимость гинеи составляет 1 ф. ст. 5 шилл., но банкнота в 1 ф. ст. обращалась бы только по стоимости в 16 или 17 шилл. В настоящее время золотая монета есть только товар, а банкноты - стандартная мера стоимости, но в случае издания такого постановления золотые монеты были бы этой мерой, а банкноты сделались бы рыночным товаром.

"Именно постоянство наших общих вексельных курсов, - говорит г-н Торнтон, - или, другими словами, совпадение монетной цены со слитковой ценой золота, является, повидимому, настоящим доказательством, что обращающиеся банкноты не испытали обесценения".

Когда стимул к вывозу золота налицо, то, пока Английский банк не платит наличными и золото поэтому не может быть получено по его монетной цене, незначительное количество его, которое может быть получено, будет собираться для вывоза и банкноты будут продаваться за золото только с вычетом, пропорциональным их излишку. Говоря, однако, что золото продаётся по высокой цене, мы ошибаемся: не золото, а бумажные деньги изменили свою стоимость. Если мы сравним унцию золота, или 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., с товарами, то окажется, что она находится к ним в таком же отношении, как и прежде, а если этого нет, то это объясняется возросшим обложением или какой-либо другой из тех причин, которые постоянно влияют на их стоимость. Но если мы сопоставим сумму в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в банкнотах, являющуюся заместителем унции золота, с товарами, то мы обнаружим обесценение банкнот. На любом рынке мира я вынужден расстаться с 4 ф. ст. 10 шилл. в банкнотах, чтобы купить то же самое количество товаров, которое я могу получить за золото, содержащееся в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. монеты.

Часто утверждали, что гинея в Гамбурге стоит 26 или 28 шилл., но мы очень сильно обманулись бы, если бы сделали на этом основании вывод, что гинея может быть продана в Гамбурге за такое же количество серебра, какое содержится в 26 или 28 шилл. До изменения в относительной стоимости золота и серебра гинея не могла бы быть продана в Гамбурге за столько серебра, сколько содержится в 21 полновесном шиллинге; по нынешней же рыночной цене гинея продаётся за такую сумму серебряной монеты, которая, будучи ввезена и передана в наш Монетный двор для чеканки, дала бы в нашей стандартной серебряной монете 21 шилл. 5 пенс. <Относительная стоимость золота и серебра на континенте почти такая же, как в Лондоне.>

И всё же несомненно, что то же самое количество серебра покупает в Гамбурге вексель, по которому в Лондоне уплачивается в банкнотах 26 или 28 шилл. Можно ли привести более удовлетворительное доказательство обесценения наших денег?

Говорят, что если бы законопроект, ограничивающий размен, не вошёл в силу, то все гинеи уплыли бы из страны <при этом имеют, очевидно, в виду, что из страны ушли бы все гинеи, находящиеся в Английском банке: ведь такого искушения, как 15% , вполне достаточно, чтобы вывезти из страны все те гинеи, которые могут быть извлечены из обращения>.

Это, без сомнения, верно, но если бы Английский банк стал уменьшать количество своих банкнот до тех пор, пока стоимость их не возросла на 15%, запрещение размена могло бы быть отменено без всякого опасения, так как не было бы никакого искушения вывозить звонкую монету. Но как бы долго ни откладывалась такая мера, как бы велико ни было обесценение банкнот, Английский банк сможет восстановить платежи наличными лишь при условии, что он сведёт количество своих банкнот, находящихся в обращении, до этих пределов.

Все писатели по вопросам политической экономии признают, что закон представляет бесполезный барьер против вывоза гиней; его так легко обойти, что сомнительно, чтобы он удержал в Англии хотя бы на одну гинею больше, чем их осталось бы там без этого закона. Г-н Локк, сэр Джемс Стюарт, д-р А. Смит, лорд Ливерпуль и г-н Торнтон - все сходятся на этот счёт. Последний замечает, что существующее "британское законодательство бесспорно способствует ослаблению и ограничению вывоза гиней, хотя и не может действительно помешать ему: вывоз поощряется неблагоприятным торговым балансом, и изданные законы могут разве что слегка сократить его, когда прибыль от вывоза становится очень большой". К тому же, после того как каждая гинея, которая при настоящем положении вещей может быть получена спекулянтом, будет переплавлена и вывезена, последний будет колебаться открыто покупать гинеи за банкноты с премией, потому что, хотя такая спекуляция принесёт ему значительную прибыль, он навлечёт на себя таким путём подозрение. За ним смогут следить и помешать ему осуществить свою цель. Так как наказание, установленное законом, сурово, а искушение для осведомителей велико, то для таких операций необходима тайна. Если можно получать гинеи путём одной лишь отсылки банкнот в Английский банк, то закон легко обойти, но если необходимо собирать их открыто, извлекая их при этом из широких кругов обращения, состоящего почти целиком из бумажных денег, то выгода, получаемая при этом, должна быть очень значительна, чтобы кто-нибудь решился пойти на риск быть пойманным с поличным.

Если мы примем во внимание, что в течение настоящего царствования было отчеканено гиней на сумму около 60 млн. ф. ст., то мы можем составить себе некоторое представление о размерах, которые должен был принять вывоз золота. Но отмените закон против вывоза гинеи, разрешите открыто вывозить их из страны, и что может помешать продаже унции стандартного золота в гинеях за такую же хорошую цену в банкнотах, за какую продаётся унция португальской золотой монеты или унция стандартного золота в слитке, раз известно, что гинея равняется им по своей пробе? И если унция стандартного золота в гинеях будет продаваться на рынке по 4 ф. ст. 10 шилл., т. е. по теперешней цене стандартного золота в слитках или по его недавней цене 4 ф. ст. 13 шилл., то какой торговец будет продавать свои товары по одной и той же цене безразлично за золото или банкноты? Если бы цена сюртука составляла 3 ф. ст. 17 шилл. 1/2 пенс., или одну унцию золота, и если бы в то же время унция золота продавалась за 4 ф. ст. 13 шилл. в банкнотах, то можно ли себе представить, чтобы портному было безразлично, заплатят ли ему золотом или банкнотами?

Только потому, что за гинею можно купить не больше, чем за билет в 1 ф. ст. и 1 шилл., многие колеблются признать, что банкноты подверглись обесценению. То же мнение защищает и "Edinburgh Review", но если моя аргументация правильна, то я доказал, что подобные возражения не имеют основания.

Г-н Торнтон сказал нам, что неблагоприятный торговый баланс объясняет неблагоприятный вексельный курс, но мы уже видели, что влияние неблагоприятного торгового баланса, - если это выражение точно, - на вексельный курс ограничено и не превышает, вероятно, 4 или 5%. Это не может объяснить обесценение в 15 или 20%. Далее г-н Торнтон говорит, и я вполне согласен с ним, что "можно установить как общую истину, что вывоз и ввоз какого-либо государства, естественно, стремятся прийти в какой-то мере в соответствие друг с другом, в силу чего его торговый баланс не может быть в течение очень долгого времени либо очень благоприятным, либо очень неблагоприятным". Так вот, низкий вексельный курс далеко не является временным и существовал ещё до того, как г-н Торнтон писал это в 1802 г.; с тех пор этот курс падал всё ниже, и в данное время он на 15-20% против нас. Следовательно, в согласии с собственными принципами г-н Торнтон должен приписать это падение какой-нибудь более постоянной причине, чем неблагоприятный торговый баланс; я не сомневаюсь в том, что, каково бы ни было его прежнее мнение, он теперь согласится, что это падение вексельного курса может быть объяснено только обесценением средств обращения.

Нельзя дальше, думается мне, оспаривать, что банкноты подвергались обесценению. Пока цена золотых слитков составляет 4 ф. ст. 10 шилл. за унцию или, другими словами, пока любой человек соглашается отдать за 1 унцию золота то, что считается обязательством уплатить почти за 1 1/6 унции золота, нельзя утверждать, что 4 ф. ст. 10 шилл. в банкнотах и 4 ф. ст. 10 шилл. в золоте представляют одну и ту же стоимость.

Из унции золота чеканится 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс.; обладая этой суммой, я, следовательно, имею унцию золота и не буду давать за неё 4 ф. ст. 10 шилл. в золотой монете или в таких банкнотах, которые я могу немедленно обменять на 4 ф. ст. 10 шилл.

Было бы вопреки здравому смыслу полагать, что рыночная стоимость унции золота может выразиться в этой сумме, если, конечно, цена не определяется в обесцененном мериле.

Если бы цена золота измерялась в серебре, то цена эта могла бы действительно возрасти до 4, 5 или 10 ф. ст. за унцию, и этот факт был бы доказательством не обесценения бумажных денег, а изменения в относительной стоимости золота и серебра. Однако я, думается мне, доказал, что серебро не является стандартной мерой стоимости и потому не может быть мерилом, которым измеряется стоимость золота. Но если бы серебро и было таковым, то, поскольку унция золота стоит на рынке 15 1/2 унций серебра, а 15 1/2 унций серебра равняются по весу ровно 80 шилл. и перечеканиваются именно в 80 шилл., унция золота не может быть продана больше чем за 4 ф. ст.

Таким образом, те, кто утверждает, что серебро есть мера стоимости, окажутся не в состоянии доказать, что увеличение спроса на золото в любом размере, каковы бы ни были его причины, может поднять его цену выше 4 ф. ст. за унцию. Всё, что превышает эту цену, должно быть названо в согласии с их собственными принципами обесценением стоимости банкнот, а из этого следует, что если бы банкноты были представителями серебряной монеты, то унция золота, продающаяся теперь за 4 ф. ст. 10 шилл., продавалась бы за количество банкнот, представляющих 17 1/2 унций серебра, в то время как на слитковом рынке она могла бы быть обменена только за 15 1/2 унций. Иначе говоря, 15 1/2 унций серебра в слитках были бы равны по своей стоимости обязательству Английского банка уплатить предъявителю 17 1/2 унций.

Рыночная цена серебра, оцениваемого в банкнотах, составляет в настоящее время 5 шилл. 9 1/2 пенс. за унцию, тогда как монетная цена его равняется только 5 шилл. 2 пенс., из чего следует, что стандартное серебро в 100 ф. ст. стоит больше, чем 112 ф. ст. в банкнотах.

Но банкноты, скажут нам, пожалуй, являются представителями нашей неполноценной серебряной монеты, а не нашего стандартного серебра. Это неверно, потому что закон, который я уже цитировал, объявляет серебро законным платёжным средством только для сумм, не превышающих 25 ф. ст., исключая платежи по весу. Если бы банк настаивал на уплате держателю банкноты в 1 тыс. ф. ст. серебряной монетой, он был бы обязан дать ему или стандартное серебро полного веса, или же неполновесное серебро равной стоимости, за исключением лишь 25 ф. ст., которые банк мог бы выплатить неполновесной монетой. Но 1 тыс. ф. ст., составленная, таким образом, из 975 ф. ст. полновесных денег и 25 ф. ст. неполновесных, стоит больше, чем 1 112 ф. ст. по теперешней рыночной стоимости серебряных слитков.

Говорят, что количество банкнот возросло не в большей пропорции, чем этого требовало увеличение нашей торговли, а потому не может быть чрезмерным. Это утверждение было бы трудно доказать, но если бы оно было верно, то, опираясь на него, можно было бы развить только ошибочную аргументацию. Во-первых, повседневный прогресс, который мы совершаем в искусстве экономного потребления средств обращения благодаря усовершенствованию банковских методов, сделал бы чрезмерным то самое количество банкнот, которое было необходимо для того же уровня торговли в прежнее время. Во-вторых, существует постоянное соперничество между Английским банком и провинциальными банками, стремящимися внедрить в оборот свои банкноты в ущерб банкнотам своих соперников, в каждом округе, где учреждены провинциальные банки, а так как число их более чем удвоилось в точение очень немногих лет, то не вероятно ли, что их деятельность увенчалась успехом и им удалось вытеснить своими банкнотами множество банкнот Английского банка?

Если бы это произошло, то в настоящее время оказалось бы чрезмерным то же самое количество банкнот Английского банка, которое в прежнее время при менее развитой торговле было едва достаточно, чтобы держать денежное обращение нашей страны на одном уровне с денежным обращением других стран. Нельзя поэтому сделать правильное заключение, исходя из нынешнего количества находящихся в обращении банкнот; я не сомневаюсь, однако, в том, что если бы факты были исследованы, то мы нашли бы, что увеличение количества банкнот и высокая цена золота обычно сопровождали друг друга.

Обычно сомневаются в том, что лишние 2 или 3 млн. банкнот (прибавленные, как предполагают, Английским банком к обращению сверх той суммы, какую оно может легко вынести) могли иметь те последствия, какие им приписывают. Но следует вспомнить, что Английский банк регулирует количество средств обращения всех провинциальных банков, а если Английский банк увеличивает свою эмиссию на 3 млн., то это даёт, вероятно, возможность провинциальным банкам увеличить общее обращение Англии больше чем на 3 млн.

Деньги отдельной страны распределяются между различными её областями на основании тех же правил, на основании которых деньги всего мира распределяются между различными нациями, из которых он состоит. Каждый округ будет удерживать в своём обращении часть денег страны, пропорциональную требованиям его торговли, а следовательно, и доле его платежей, в общей торговле всей страны; никакое увеличение количества обращающихся денег не может также иметь места в каком-либо округе, не распространяя своё действие повсюду или не вызывая пропорционального возрастания их количества во всяком другом округе. Именно это обстоятельство поддерживает всегда стоимость провинциальной банкноты на том же уровне, что и стоимость банкнот Английского банка. Если бы в Лондоне, где обращаются только банкноты Английского банка, к количеству их, находящемуся в обращении, был прибавлен 1 млн., то или средства обращения стали бы здесь дешевле, чем в другом месте, или товары стали бы дороже; поэтому из провинции стали бы посылать товары на лондонский рынок, чтобы продать их там по высоким ценам, или, что более вероятно, провинциальные банки использовали бы относительный недостаток средств обращения в провинции и увеличили бы число своих банкнот в той же самой пропорции, в которой это сделал Английский банк, а это означало бы общее, а не частичное воздействие на цены.

Таким же манером, если бы количество банкнот Английского банка уменьшилось на 1 млн., увеличилась бы сравнительная стоимость средств обращения в Лондоне, а цены товаров уменьшились бы. Банкнота Английского банка стоила бы тогда больше, чем провинциальная банкнота, потому что на неё был бы предъявлен спрос с целью купить товары на дешёвом рынке; так как провинциальные банки обязаны выдавать банкноты Английского банка по требованию в обмен на свои собственные, то к ним предъявляли бы спрос на банкноты Английского банка, и это длилось бы до тех пор, пока количество провинциальных банкнот не было бы сведено к той же самой доле, какую оно составляло прежде по отношению к лондонским банкнотам, что вызвало бы в результате соответствующее падение цен всех товаров, на которые банкноты обменивались.

Провинциальные банки могут увеличить количество своих банкнот лишь в том случае, когда необходимо восполнить относительный недостаток средств обращения в провинции, вызванный возросшей эмиссией Английского банка <они могли бы в некоторых случаях замещать банкноты Английского банка, но это соображение не имеет отношения к вопросу, который мы теперь исследуем>. Если бы они попытались сделать это, то же самое препятствие, которое заставляло Английский банк извлечь часть своих банкнот из обращения, когда он оплачивал их наличными по требованию, вынудило бы провинциальные банки идти по тому же пути. Благодаря возросшему количеству их банкноты потеряли бы в стоимости по сравнению с банкнотами Английского банка, точно так же как банкноты Английского банка потеряли бы в стоимости в сравнении с гинеями, которые они представляют. Они, следовательно, обменивались бы на банкноты Английского банка до тех пор, пока не сравнялись бы с ними в стоимости.

Английский банк является великим регулятором провинциального бумажно-денежного обращения. Когда он увеличивает или уменьшает количество своих банкнот, провинциальные банки следуют за ним, но ни при каких условиях не могут они увеличить общее обращение, если только Английский банк не увеличит предварительно количество своих банкнот.

Утверждают, что не цена золотых или серебряных слитков, а норма процента является критерием для суждения об изобилии бумажных денег, так как если бы последние имелись в слишком обильном количестве, то процент упал бы, а если бы в недостаточном, то повысился бы. По моему мнению, можно доказать с полной очевидностью, что норма процента регулируется не изобилием или недостатком денег, а изобилием или недостатком той части капитала, которая не состоит из денег.

"...Деньги, - замечает д-р А. Смит, - это великое колесо обращения, это великое орудие обмена и торговли, хотя и составляют, наравне с другими орудиями производства, часть, и притом весьма ценную часть, капитала, не входят какою бы то ни было частью в доход общества, которому они принадлежат. И хотя монеты, из которых они состоят, в течение своего годового обращения доставляют каждому человеку следуемый ему доход, сами они в этот доход не входят" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. I, стр. 243. - Прим. ред.>.

"При определении количества производительного труда, которое может занимать оборотный капитал общества, мы всегда должны принимать во внимание только те его части, которые состоят из предметов продовольствия, материалов и готовых изделий: остальную часть, состоящую из денег и служащую только для обращения первых трёх частей, всегда следует вычитать из него. Для того чтобы привести в движение промышленную деятельность, необходимы три вещи: материалы для переработки, инструменты и орудия производства, при помощи которых работают, и заработная плата, или вознаграждение, ради которой выполняется работа. Деньги не представляют собою ни материала для работы, ни орудий, при помощи которых работают; и хотя заработная плата рабочего выплачивается ему обычно деньгами, его реальный доход, как и доход остальных людей, состоит не в деньгах, а в стоимости этих денег, не в металлических монетах, а в том, что можно получить за них" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. I, стр. 247. - Прим. ред.>.

И в других частях своего сочинения Смит доказывает, что открытие копей в Америке, которое в такой большой степени увеличило количество денег, не уменьшило процента за пользование ими, ибо норма процента регулируется прибылью, получаемой при использовании капитала, а не числом или качеством металлических монет, которые употребляются при обращении продуктов этого капитала.

Юм придерживался того же мнения. Стоимость средств обращения каждой страны находится в известном отношении к стоимости приводимых ими в обращение товаров. В одних странах это отношение гораздо больше, чем в других, а в некоторых случаях оно изменяется в той же самой стране. Оно зависит от быстроты обращения, от степени доверия и объёма кредита в деловом мире и больше всего от разумной работы банков. В Англии было принято так много способов экономии в пользовании средствами обращения, что стоимость их в сравнении со стоимостью товаров, которые они приводят в обращение, сведена, вероятно (в период доверия <я желал бы, чтобы в дальнейшем для читателя было ясно, что я предполагаю одну и ту же степень доверия и кредита существующей всегда>), к самой небольшой доле, какая только возможна практически. Размеры этой доли определяют различно.

Никакое увеличение или уменьшение количества средств обращения, состоят ли они из золотых, серебряных или бумажных денег, не может увеличить или уменьшить их стоимость выше или ниже этой доли. Если рудники перестают доставлять количество, необходимое для годичного потребления драгоценных металлов, то стоимость денег повышается и меньшее их количество будет употребляться в качестве средств обращения. Уменьшение их количества будет пропорционально увеличению их стоимости. Таким же образом, если бы были открыты новые рудники, стоимость драгоценных металлов была бы снижена и большее количество их употреблялось бы для обращения, так что в каждом из этих случаев отношение стоимости денег к стоимости товаров, которые они приводят в обращение, оставалось бы неизменным.

Если бы в то время, когда Английский банк оплачивал свои банкноты наличными по требованию, руководители его захотели увеличить количество банкнот, они оказали бы незначительное постоянное воздействие на стоимость средств обращения, потому что почти такое же количество монеты было бы извлечено из обращения и вывезено.

Если бы Английский банк был освобождён от оплаты своих банкнот звонкой монетой и вся монета была бы вывезена, то всякий излишек его банкнот обесценил бы стоимость средств обращения пропорционально этому излишку. Если бы 20 млн. ф. ст. составляли сумму средств обращения в Англии до приостановки размена и к ним было бы прибавлено 4 млн., то 24 млн. имели бы не большую стоимость, чем имели прежние 20, при условии, что не изменилось бы количество товаров и что не было соответствующего вывоза монеты. Если бы Английскому банку удалось увеличить последовательно добавочную сумму до 50 или 100 млн. ф. ст., то возросшее количество денег было бы поглощено обращением Англии, но во всяком случае обесценилось бы до стоимости 20 млн.

Я не оспариваю, что при выпуске Английским банком на рынок большой добавочной суммы банкнот и отдачи их в ссуду этот выпуск на известное время повлиял бы на норму процента. Те же самые результаты последовали бы в случае открытия клада из золотых и серебряных монет. Если бы количество их было велико, то собственник клада не был бы в состоянии ссудить металлические деньги, а Английский банк - банкноты по 4% и, вероятно, даже и выше 3%, но раз это было бы сделано, то ни банкноты, ни металлические деньги не остались бы без употребления в руках заёмщиков. Они были бы отправлены на все рынки и всюду приводили бы к повышению цен товаров до тех пор, пока они не были бы поглощены обращением в целом. Только в течение промежутка между моментом эмиссии и моментом её воздействия на пены могли бы мы заметить изобилие денег; процент держался бы в течение этого времени ниже своего естественного уровня, но, как только добавочная сумма банкнот или денег была бы поглощена всеобщим обращением, норма процента снова повысилась бы и спрос на новые займы снова стал бы таким же настойчивым, как и до дополнительных эмиссий.

Обращение никогда не может быть переполненным. Если бы оно состояло из золота и серебра, то всякое увеличение их количества распространилось бы по всему миру. Если бы оно состояло из бумажных денег, то увеличение их количества распространилось бы только в стране, в которой они выпущены в обращение. Их влияние на цены было бы только местным и номинальным, так как иностранные покупатели получали бы компенсацию при помощи вексельных курсов.

Предполагать, что какое бы то ни было увеличение эмиссий Английского банка может иметь последствием постоянное понижение нормы процента и удовлетворение спроса всех заёмщиков, так что для новых займов уже не будет приложения, или что производительный золотой или серебряный рудник может иметь такое же действие, значит приписывать средству обращения такую силу, которой оно никогда не может иметь. Если бы это было возможно, то банки действительно стали бы весьма могучими механизмами. Создавая бумажные деньги и ссужая их по 3 или 2%, т. е. ниже существующей рыночной нормы процента, банк уменьшил бы промышленную прибыль в том же отношении. И если бы Английский банк был достаточно патриотичен, чтобы ссужать свои банкноты из процента не более высокого, чем необходимо для оплаты расходов по содержанию банка, то прибыль понизилась бы ещё более. Ни один народ не мог бы конкурировать с нами иначе, как при помощи подобных же средств, и мы завладели бы торговлей всего мира. К каким только абсурдам не привела бы нас такая теория. Прибыль может быть понижена только в результате конкуренции капиталов, не состоящих из средств обращения. Так как увеличение количества банкнот не прибавляет ничего к этому роду капитала, так как оно не увеличивает ни количество пригодных к вывозу товаров, ни количество наших машин или сырых материалов, то оно не может ни прибавить что-либо к нашей прибыли, ни понизить процент <я признал уже, что Английский банк, поскольку он даёт нам возможность превратить нашу монету в "сырые материалы, продовольствие и т. д.", оказывает услугу нации, так как увеличивает этим путём количество производительного капитала, но я говорю здесь об излишке его банкнот, о том количестве, которое прибавляется к нашему обращению, не вызывая соответствующего вывоза монеты, и которое поэтому снижает стоимость банкнот ниже стоимости металла, содержащегося в монете, которую представляют банкноты>.

Когда кто-либо занимает деньги с целью начать какое-нибудь производство, он занимает их как средство, при помощи которого он может приобрести "сырые материалы, продовольствие и т. д.", необходимые для ведения этого производства. И раз он может получить необходимое количество материалов и т. п., для него не имеет большого значения, будет ли он вынужден занять 1 тыс. или 10 тыс. монет. Если он займёт 10 тыс., то номинальная стоимость продукта его производства будет в 10 раз больше того, что стоил бы этот продукт, если бы для производства его достаточно было 1 тыс. Капитал, действительно употребляемый в стране, необходимо ограничивается потребным количеством "сырых материалов, продовольствия и т. д." и может быть одинаково производительным, даже если бы торговля велась всецело путём непосредственного обмена, хотя в данном случае это было бы достигнуто не с одинаковой лёгкостью. Последовательные владельцы средств обращения имеют право распоряжения этим капиталом, но как бы ни было обильно количество денег или банкнот, если бы даже оно могло повысить номинальные цены товаров, если бы оно могло распределить производительный капитал в совершенно иных пропорциях, если бы Английский банк, увеличивая количество своих банкнот, мог дать А возможность вести часть дела, находившегося прежде в распоряжении В и С, - всё это ничуть не увеличило бы реальный доход и богатство страны. В и С могут потерпеть убытки, а А и банк могут получить барыш, но они выиграют ровно столько, сколько потеряют В и С. В данном случае произойдёт насильственное и несправедливое перемещение собственности, но общество от этого ничего не выиграет.

Вот почему я держусь мнения, что высокая цена фондов не вызывается обесценением нашего денежного обращения. Цена их должна регулироваться общей нормой процента, уплачиваемого за деньги. Если до обесценения я платил за землю 30-кратный доход с неё и 25-кратный за аннуитет в государственных бумагах, то после обесценения я могу дать более значительную сумму на покупку земли, не платя, однако, за неё дохода за большее число лет: ведь продукт земли будет тоже продаваться в результате обесценения за более значительную номинальную стоимость; но так как аннуитет в государственных бумагах будет выплачиваться обесцененными деньгами, то у меня нет никакого основания платить за него после обесценения более значительную номинальную стоимость, чем до обесценения.

Если бы гинеи потеряли половину своей настоящей стоимости благодаря обрезыванию, то стоимость каждого товара, так же как и земли, повысилась бы вдвое в сравнении с их настоящей номинальной стоимостью; но так как процент с государственных бумаг уплачивался бы в неполновесных гинеях, то они не испытали бы на этом основании никакого повышения.

Средство, которое я предлагаю против всех зол нашего денежного обращения, состоит в том, что Английский банк должен постепенно уменьшать количество своих банкнот в обращении до тех пор, пока ему не удастся уравнять стоимость остатка (банкнот) со стоимостью монеты, которую они представляют, или другими словами, пока цены золотых и серебряных слитков не сравняются с их монетной ценой. Я хорошо знаю, что полное банкротство бумажно-денежных кредитных обязательств сопровождалось бы самыми гибельными последствиями для промышленности и торговли и что даже их внезапное ограничение причинило бы столько разорения и нищеты, что было бы в высшей степени нецелесообразно обращаться к такому средству восстановить истинную и справедливую стоимость нашего денежного обращения.

Если бы Английский банк имел в своём распоряжении больше гиней, чем он имеет банкнот в обращении, то он не мог бы, не нанося большого ущерба стране, оплачивать свои банкноты звонкой монетой, в то время как цена золотых слитков продолжала бы значительно превышать их монетную цену и иностранные вексельные курсы были бы для нас неблагоприятны. Излишек нашего денежного обращения был бы обменен в банке на гинеи, вывезен и таким образом внезапно извлечён из обращения. Следовательно, прежде чем банк сможет без риска платить наличными за банкноты, следует постепенно извлечь излишек их из обращения. Если это будет сделано постепенно, то будет ощущаться лишь незначительное неудобство, так что если бы этот принцип был открыто признан, то в дальнейшем надо было бы решить, следует ли его осуществить в течение одного года или пяти лет. Я вполне убеждён, что мы сможем вернуть наше денежное обращение к его надлежащему состоянию только с помощью этого предварительного шага. Иначе мы рискуем окончательным крахом нашего бумажно-денежного кредита.

Если бы директора Английского банка удерживали количество своих банкнот в разумных пределах, если бы они действовали согласно тому принципу, который, по собственному их признанию, регулировал их эмиссии тогда, когда они обязаны были оплачивать банкноты звонкой монетой, а именно ограничивали бы число своих банкнот такой суммой, которая не допускала бы превышения рыночной цены золота над монетной, мы не подвергались бы теперь всем бедствиям обесцененного и постоянно изменяющегося денежного обращения.

Хотя Английский банк извлекает значительные выгоды из настоящей системы, хотя цена его основного капитала почти удвоилась с 1797 г. и дивиденд его пропорционально возрос, я готов допустить вместе с г-ном Торнтоном, что в качестве владельцев денег директора его терпят, как и другие люди, потери от обесценения денежного обращения и что эти потери гораздо более серьёзны для них, чем все выгоды, которые они могут получить от обесценения в качестве собственников банковского капитала. Я поэтому оправдываю их от обвинения, что они действуют под влиянием корыстных мотивов, но их ошибки - если это ошибки - не менее гибельны для общества по своим последствиям.

Чрезвычайные полномочия, которыми они облечены, дают им возможность регулировать по своему произволу цену, по которой те, кто обладает особым родом собственности, называемой деньгами, могут располагать ими. Директора банка переложили на этих держателей денег все тягости максимума. Сегодня им угодно, чтобы 4 ф. ст. 10 шилл. шли за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., завтра они могут низвести к той же самой стоимости 4 ф. ст. 15 шилл., а в следующем году 10 ф. ст. будут, может быть, стоить не больше. Насколько, однако, непрочною является собственность, состоящая из денег или аннуитетов, выплачиваемых в деньгах! Какую гарантию имеет государственный кредитор, что проценты по государственному долгу, которые выплачиваются теперь в деньгах, обесцененных на 15%, не будут выплачиваться в дальнейшем в деньгах, потерявших 50%? Для частных кредиторов ущерб не менее серьёзен. Долг, заключённый в 1797 г., может быть оплачен теперь суммой, составляющей 85% его величины, и кто может сказать, что обесценение не будет продолжаться дальше?

Следующие замечания д-ра Смита на эту тему столь важны, что я не могу не рекомендовать их серьёзному вниманию всех мыслящих людей.

"Изменение объявленной стоимости монеты в сторону повышения служило наиболее употребительным средством, при помощи которого фактическому государственному банкротству придавался вид уплаты долгов. Если, например, монета в 6 пенсов объявлялась актом парламента или королевским указом стоящей столько, сколько шиллинг, а двадцать шестипенсовых монет - сколько фунт стерлингов, то лицо, которое заняло, при прежнем обозначении монеты, 20 шилл., или около 4 унций серебра, заплатит при новом обозначении свой долг двадцатью шестипенсовыми монетами, или немного менее, чем 2 унциями. Национальный долг в размере около 128 млн., почти равный капиталу консолидированного и неконсолидированного долга Великобритании, можно было бы таким путём погасить уплатой 64 млн. нашими теперешними деньгами. Но на самом деле это была бы фиктивная уплата, и кредиторы государства были бы фактически ограблены в размере 10 шилл. с каждого фунта, должного им. При этом бедствие распространилось бы дальше круга кредиторов государства - такую же потерю понесли бы и кредиторы каждого частного лица - и последнее не сопровождалось бы никакой выгодой, но в большинстве случаев было бы связано с добавочными значительными потерями для кредиторов государства. Конечно, если бы эти последние в общем были должны значительные суммы другим людям, то они могли бы в некоторой мере компенсировать свои потери, платя своим кредиторам той же монетой, какою заплатило им государство; но в большинстве стран большая часть кредиторов государства принадлежит к числу богатых людей, которые выступают больше в роли кредиторов, чем должников, по отношению к остальным своим согражданам. Таким образом, фиктивная уплата такого рода, вместо того чтобы уменьшить, в большинстве случаев только увеличивает потери кредиторов государства и, не принося никакой выгоды обществу, распространяет бедствие на значительное число других невинных людей. Она вызывает общее и чрезвычайно опасное перемещение состояний частных людей, обогащая в большинстве случаев ленивого и расточительного должника за счёт трудолюбивого и бережливого кредитора и перенося значительную часть национального капитала из рук тех, кто скорее всего увеличит его, в руки тех, кто, вероятно, расстроит и уничтожит его. Когда государство оказывается в необходимости, как это бывает и с отдельным частным лицом, объявить себя банкротом, то честное, открытое и признанное банкротство всегда является мерой, которая наименее позорит должника и меньше всего причиняет вреда кредитору. О репутации государства, несомненно, очень мало заботятся, когда в целях избежания позора действительного банкротства прибегают к мошеннической уловке этого рода, столь легко разгадываемой и в то же самое время столь гибельной" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. II, стр. 436-437. - Прим. ред.>.

Эти замечания д-ра Смита по поводу неполновесной монеты одинаково применимы и к обесцененным бумажным деньгам. Он перечислил только немногие из бедственных последствий, которыми сопровождается порча средств обращения, но он достаточно предостерёг нас от попыток прибегать к таким опасным экспериментам. Мы постоянно будем иметь причину сокрушаться, если наша великая страна, имея перед своими глазами все последствия принудительного бумажно-денежного обращения в Америке и во Франции, сохранит систему, чреватую столь многими бедствиями. Будем же надеяться, что она окажется более мудрой. Говорят, правда, что положение в Англии иное, так как Английский банк независим от правительства. Если бы это и было верно, то бедствия чрезмерно обильного обращения давали бы себя чувствовать не менее сильно; но можно спросить, является ли независимым от правительства банк, который ссужает своему правительству суммы, на много миллионов превышающие его капитал и сбережения?

Когда в 1797 г. постановление о приостановке размена банкнот сделалось необходимым, натиск на Английский банк был вызван, по моему мнению, только политической паникой, а не чрезмерным или недостаточным количеством (как предполагали некоторые) его банкнот в обращении <в этот период цена золота держалась постоянно ниже его монетной цены>.

Такова опасность, которой Английский банк подвергается по самой своей природе во всякое время. Никакое благоразумие со стороны его директоров не могло бы, вероятно, отвратить её, но если бы займы банка правительству были более ограничены, если бы то же самое количество банкнот было выпущено в обращение с помощью дисконта их, то банк был бы, по всей вероятности, в состоянии продолжать свои платежи до тех пор, пока паника не улеглась бы. Во всяком случае, поскольку должники банка были бы обязаны уплатить свои долги в течение 60 дней - максимальный срок, на который выдаются дисконтируемые банком векселя, - директора могли бы за это время в случае необходимости выкупить все банкноты, находившиеся в обращении. Только благодаря слишком тесной связи между банком и правительством ограничение размена сделалось необходимостью; той же самой причине мы обязаны тем, что это ограничение длится до сих пор.

Во избежание дурных последствий, которые могут сопровождать упорное сохранение этой системы, мы должны всё время настаивать на отмене закона об ограничении размена.

Единственная законная гарантия, которой может обладать общество против неосторожности банка, заключается в обязательстве последнего оплачивать банкноты звонкой монетой по предъявлению, а это в свою очередь может быть достигнуто только путём уменьшения количества банкнот, находящихся в обращении, до тех пор, пока номинальная цена золота не понизится до его монетной цены.

Этим я закончу. Я буду считать себя счастливым, если мои слабые усилия привлекут общественное внимание к должному рассмотрению состояния нашего денежного обращения. Я хорошо знаю, что ничего не прибавил к тому запасу сведений, которым просвещали общество многие выдающиеся писатели по этому важному вопросу. У меня не было таких претензий. Моя цель заключалась в том, чтобы внести дух спокойного и беспристрастного анализа в обсуждение вопроса, имеющего огромную важность для государства; пренебрежение им может сопровождаться такими последствиями, которые будет оплакивать каждый друг своей страны.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Замечания по поводу некоторых мест статьи в "Edinburgh Review", рассматривающей обесценение бумажных денег, а также предложения относительно обеспечения обществу средства обращения столь же неизменного, как золото, при весьма умеренной затрате этого металла.

Так как публика потребовала нового издания настоящего памфлета, то я пользуюсь случаем, чтобы рассмотреть замечания, которые сотрудник "Edinburgh Review" сделал мне честь высказать в последнем номере этого журнала и которые относятся к некоторым местам моей работы. Меня побуждает это сделать убеждение, что дискуссия по каждому пункту, связанному с этим важным вопросом, ускорит принятие мер против существующих злоупотреблений и создаст тенденцию к обеспечению нас от опасности повторения их в будущем.

Автор статьи об обесценении денег замечает: "Крупной ошибкой в работе г-на Рикардо является его односторонний взгляд на причины, влияющие на вексельный курс. Он приписывает благоприятный или неблагоприятный вексельный курс исключительно избыточному или недостаточному денежному обращению и оставляет без внимания изменяющиеся желания и потребности различных народов как первоначальную причину временного перевеса ввоза над вывозом или вывоза над ввозом". Затем он комментирует место, в котором я утверждаю, что плохой урожай не вызовет вывоза денег, если только деньги не были относительно дёшевы в вывозящей стране. Заканчивая свои замечания, автор высказывает своё твёрдое убеждение в том, что вывоз денег в предполагаемом случае плохого урожая "вызывается не их дешевизной. Вывоз денег не является, как старается нас убедить г-н Рикардо, причиной неблагоприятного баланса, а его следствием. Он не только спасительное средство против избыточного денежного обращения, но порождается как раз причиной, упоминаемой г-ном Торнтоном, - нежеланием нации-кредитора получить большое добавочное количество товаров, ненужных для немедленного потребления, если её не соблазняет чрезмерная дешевизна их, а также желанием получить золото в слитках - эти деньги торгового мира, не поддаваясь такому соблазну. Не подлежит никакому сомнению, что, как констатировал г-н Рикардо, ни одна нация не уплатит свой долг драгоценными металлами, если она может сделать это дешевле товарами; но цены товаров подвержены сильному понижению в случае переполнения рынка, тогда как драгоценные металлы, принятые по всемирному соглашению людей за всеобщее средство обмена и орудие торговли, могут погасить долг самых больших размеров по его номинальной оценке согласно количеству золота, содержащегося в средствах обращения рассматриваемых стран; и какова бы ни была разница в количествах денег и товаров, которые имеют место после начала этих сделок, нельзя ни на минуту усомниться в том, что причину её следует искать в потребностях и желаниях одной из двух наций, а не в первоначальной избыточности или дефицитности средств обращения в каждой из них".

Критик соглашается со мной, что "ни одна нация не уплатит свой долг драгоценными металлами, если она может сделать это дешевле товарами, но цены товаров, - прибавляет он, - подвержены сильному понижению в случае переполнения рынка". Конечно, он подразумевает при этом внешний рынок, но в таком случае его слова выражают то самое мнение, которое он старается опровергнуть, а именно: когда товары не могут быть вывозимы так выгодно, как деньги, то будут вывозиться деньги, что является только другим способом сказать, что деньги никогда не будут вывозиться, если в сравнении с другими странами они не являются избыточными по отношению к товарам. Но непосредственно вслед за этим он настаивает на том, что вывоз "драгоценных металлов есть результат торгового баланса <мы говорим о торговом балансе, абстрагируясь от платёжного баланса. Торговый баланс может быть благоприятен, в то время как платёжный баланс неблагоприятен. Только платёжный баланс влияет на вексельный курс> и порождается причинами, которые могут существовать независимо от излишка или недостатка в средствах обращения". Эти взгляды, кажется мне, прямо противоречат друг другу. Если, однако, драгоценные металлы могут быть вывозимы из страны в обмен на товары, несмотря на то, что они в вывозящей стране так же дороги, как в ввозящей, то каковы будут последствия такого непредусмотрительного вывоза?

"Сравнительный недостаток в одной стране и излишек в другой, - говорит критик на стр. 343, - не преминут оказать быстрое действие, изменяя направление платёжного баланса и восстанавливая то равновесие драгоценных металлов, которое было на время нарушено естественным неравенством нужд и потребностей стран, ведущих между собой торговлю". Было бы очень хорошо, если бы критик сказал, когда именно начнётся эта реакция; ведь на первый взгляд кажется, что тот же самый закон, который допускает вывоз монеты из страны, в то время когда она не дешевле, чем в стране, ввозящей её, может также допустить вывоз её в такой момент, когда она дороже. Все торговые спекуляции управляются личным интересом, и раз таковой может быть установлен точно и несомненно, то, допустив другое правило поведения, мы не будем знать, где остановиться. Критик должен был бы поэтому объяснить нам, почему ввозящая страна не могла бы лишиться целиком своей монеты и слитков при продолжении спроса на ввозимый товар. Что может при таких обстоятельствах помешать вывозу средств обращения? Критик говорит: потому что "страна с уменьшенным количеством золота была бы, очевидно, скоро ограничена в своей способности платить драгоценными металлами". Почему скоро? Разве не было им допущено, что "излишек и недостаток средств обращения являются лишь относительными терминами и что обращение страны никогда не может быть чрезмерным" (а следовательно, никогда не может быть и недостаточным) "иначе, как по отношению к другим странам"? Разве из всех этих допущений не следует, что если торговый баланс может стать неблагоприятным для страны, хотя бы обращение её и не было относительно чрезмерным, то не существует всё же никакого препятствия для вывоза её монеты до тех пор, пока в стране остаётся хоть сколько-нибудь денег. Ведь (вследствие возрастания их стоимости) меньшее количество их будет сразу служить так же хорошо для совершения требуемых платежей, как до этого служила большая сумма? Ряд плохих урожаев может согласно этому принципу лишить страну её денег, каково бы ни было их количество и хотя бы они состояли исключительно из драгоценных металлов. То соображение, что уменьшение их стоимости в ввозящей стране и увеличение её в вывозящей вернут деньги в их старый канал, не отвечает на возражение. Когда именно это произойдёт? И в обмен на что именно будут они возвращены? Ответ очевиден - на товары. Итак, окончательный результат всего этого вывоза и ввоза денег сводится к тому, что одна страна ввезла бы один товар в обмен за другой и что монеты и слитки вернулись бы в обеих странах к своему естественному уровню. Можно ли оспаривать, что в стране, где капитал имеется в изобилии, где применяется всяческая экономия в торговле и где конкуренция доведена до крайних пределов, такие результаты не были бы предусмотрены и расходы и хлопоты, сопровождающие эти бесполезные операции, не были бы предотвращены? Можно ли допустить, что деньги посылаются за границу только для того, чтобы сделать их дорогими в одной стране и дешёвыми в другой и этим путём обеспечить их возвращение к нам?

Особенно достойно замечания, что предрассудок, который рассматривает монету и слитки как вещи, существенно отличающиеся во всех их операциях от других товаров, укоренился весьма глубоко; так, писатели, прекрасно знакомые с общими истинами политической экономии, сначала приглашают своих читателей рассматривать деньги и слитки только как товары, тоже подчиняющиеся "общему началу предложения и спроса, бесспорно составляющими основание, на котором построена вся надстройка политической экономии", а потом сами забывают эти указания и рассуждают о деньгах и законах, регулирующих их вывоз и ввоз, так, как будто эти законы совершенно отличны от законов, которыми регулируются вывоз и ввоз других товаров. Если бы наш критик говорил о кофе или о сахаре, он отрицал бы возможность вывоза этих товаров из Англии на континент, если только они не дороже там, чем здесь. Тщетно доказывали бы мы ему, что наш урожай был плох и что мы нуждаемся в хлебе. Он настойчиво и уверенно доказывал бы, что как бы ни была у нас велика нужда в хлебе, для Англии не было бы возможно посылать, а для Франции (к примеру) получать кофе или сахар в обмен на хлеб до тех пор, пока кофе или сахар стоят в Англии больше денег, чем во Франции. Как, сказал бы он, вы считаете возможным для нас посылать ящик кофе во Францию, чтобы продать его там за 100 ф. ст., когда он стоит здесь 105 ф. ст. и когда, посылая 100 ф. ст. из этих 105 ф. ст., мы могли бы одинаково уплатить долг за ввозимую к нам пшеницу? А я говорю ему: считаете ли вы возможным, чтобы мы согласились посылать или Франция согласилась получать (если сделка ведётся за её счёт) 100 ф. ст. в деньгах, когда 95 ф. ст., вложенные в кофе и вывезенные нами, будут стоить по прибытии во Францию столько же, сколько 100 ф. ст.? Но во Франции в кофе не нуждаются, рынок там переполнен им, - пусть так, но деньги там нужны ещё меньше, и доказательством служит то, что кофе на сумму в 100 ф. ст. будет продан за сумму большую, чем 100 ф. ст. Единственное доказательство относительной дешевизны денег в двух местах, которым мы располагаем, состоит в сопоставлении их с товарами. Товары измеряют стоимость денег таким же образом, как деньги измеряют стоимость товаров. Если поэтому за товары можно получить больше денег в Англии, чем во Франции, мы можем сказать с уверенностью, что деньги дешевле в Англии и что они вывозятся, чтобы найти свой уровень, а не отступить от него. Если после сравнения относительной стоимости кофе, сахара, слоновой кости, индиго и всех других экспортных товаров на двух рынках я настаиваю на посылке денег, то какое другое доказательство ещё нужно, что в настоящее время деньги являются на английском рынке наиболее дешёвым из всех этих товаров по сравнению со всеми иностранными рынками и что, следовательно, вывоз их наиболее прибылен? Какое ещё нужно свидетельство относительного изобилия и дешевизны денег в Англии сравнительно с Францией, чем то, что во Франции за них можно купить больше хлеба, больше индиго, больше кофе, больше сахара, больше всяких экспортных товаров, чем в Англии?

Мне могут, правда, сказать, что предположение моего критика заключается не в том, что кофе, сахар, индиго, слоновая кость и т. д. дешевле, чем деньги, но что эти товары и деньги одинаково дёшевы в обеих странах, т. е. что 100 ф. ст., посланные в виде денег или вложенные в кофе, сахар, индиго, слоновую кость и т. д., будут иметь во Франции одинаковую стоимость. Если бы стоимость всех этих товаров была взвешена с такой точностью, то что побудило бы экспортёра послать один товар предпочтительно перед другими в обмен на хлеб, по отношению к которому все они дешевле в Англии? Если он посылает деньги и таким путём нарушает естественный уровень, то критик говорит нам, что в силу увеличения количества денег во Франции и уменьшения их количества в Англии они станут во Франции дешевле, чем в Англии, и их будут вновь ввозить в обмен на товары до тех пор, пока не восстановится этот уровень. Но разве тот же результат не получился бы при вывозе кофе или какого-нибудь другого товара, стоимость которого по отношению к деньгам одинакова в обеих странах? Разве равновесие между предложением и спросом не было бы нарушено и разве уменьшенная стоимость кофе и т. д. вследствие увеличения его количества во Франции и возросшая стоимость его в Англии вследствие уменьшения его количества не вызвали бы его обратный ввоз в Англию? Некоторые из таких товаров могли бы быть вывезены без значительного неудобства, связанного с повышением их цены; но деньги, которые приводят в обращение все другие товары и увеличение или уменьшение количества которых даже в небольшом отношении повышает или понижает цены в чрезвычайной степени, не могут вывозиться без самых серьёзных последствий. Тут сказывается, следовательно, ошибочный принцип нашего критика. Согласно моей системе не представляло бы, напротив, никакой трудности определить способ производить возмещения так, чтобы сохранить относительное количество и относительную стоимость средств обращения двух стран даже в таком крайне невероятном случае, как одинаковая стоимость всех товаров, включая деньги и исключая только хлеб.

Если бы средства обращения Англии состояли целиком из драгоценных металлов и составляли 1/50 стоимости товаров, которые они приводят в обращение, то всё количество денег, которое при предположенных условиях было бы вывезено в обмен на хлеб, составило бы 1/50 стоимости этого хлеба, на остальную сумму мы вывезли бы товары, и, таким образом, отношения между деньгами и товарами сохранились бы одинаково в обеих странах. Англия вследствие плохого урожая попала бы в положение страны, которая лишилась части своих товаров, а потому нуждается в уменьшенном количестве средств обращения. Денежное обращение, которое прежде соответствовало её платежам, стало бы теперь избыточным, и деньги сделались бы более дешёвыми пропорционально 1/50 её уменьшенного производства; вывоз этой суммы восстановил бы, следовательно, стоимость её денег до стоимости их в других странах. Итак, мы вполне доказали, повидимому, что плохой урожай влияет на вексельный курс только тем, что делает количество обращающихся денег, находившееся до тех пор на надлежащем уровне, чрезмерным. На таком примере полностью подтверждается, следовательно, принцип, согласно которому причины неблагоприятного вексельного курса всегда могут быть прослежены до относительно чрезмерного обращения.

Если мы можем предположить, что после неблагоприятного урожая, когда представляется случай для необычайно большого ввоза хлеба в Англию, другая нация обладает этим товаром в чрезмерном изобилии, "но не имеет нужды в каком бы то ни было товаре", то мы должны будем, конечно, заключить, что такая нация не будет вывозить свой хлеб в обмен на товары, но она не вывезет его также и за деньги: ведь деньги это такой товар, в котором никакая страна не нуждается абсолютно, а лишь относительно, как признаёт определённо и сам критик. Такой случай, однако, невозможен, потому что нация, имеющая в своём распоряжении все товары, необходимые для потребления и для удовольствия всех её жителей, которые имеют на что купить их, не оставит хлеб, превышающий её возможное потребление, гнить в амбарах. Пока желание накоплять не погасло в груди человека, он будет стремиться реализовать излишек своей продукции над своим потреблением в форме капитала, а это он может сделать, только занимая лично или давая другим с помощью ссуд возможность занимать добавочное число рабочих: доход может быть превращён в капитал только посредством труда. Если доход его состоит из хлеба, он будет расположен обменивать его на топливо, мясо, масло, сыр и другие товары, на которые обычно затрачивается заработная плата, или, что то же самое, он продаст свой хлеб за деньги, уплатит заработную плату своим рабочим деньгами и создаст, таким образом, спрос на те товары, которые могут быть получены из других стран в обмен на излишний хлеб. Таким путём будут воспроизведены товары, имеющие большую стоимость, которые он сможет употребить таким же образом, умножая собственное богатство и увеличивая богатство и ресурсы своей страны.

Нет большего заблуждения, чем предположение, что может существовать такая нация, которая не нуждалась бы в каких-нибудь товарах. Она может обладать в избытке одним или многими товарами, для которых не находит рынка у себя дома. Она может иметь больше сахара, кофе, сала, чем она может потребить или которыми она может распорядиться, но ни одна страна никогда не имела всеобщего перепроизводства всех товаров. Это, очевидно, невозможно. Если страна обладает всеми предметами, необходимыми для поддержания жизни и для комфорта человека, и если соответствующие доли тех и других соответствуют обычной практике потребления, то, несмотря на изобилие, они всегда найдут рынок сбыта; из этого следует, что раз страна обладает товаром, на который нет спроса дома, она будет стремиться обменять его на другие товары в той пропорции, в которой они потребляются.

Ни одна страна не производит хлеб или какой-либо другой товар с целью реализовать его стоимость в деньгах - случай, предполагаемый или заключающийся в случае, предположенном в статье критика, так как деньги являются наиболее невыгодным объектом, которому может быть посвящён труд человека. Деньги представляют как раз тот товар, который, пока он не обменён снова, никогда не прибавляет ничего к богатству страны; ясно, следовательно, что увеличение их количества так же мало является добровольным актом со стороны какой-либо страны, как и со стороны отдельного индивида. Деньги навязываются им только вследствие их относительно меньшей стоимости в тех странах, с которыми данная страна или данный индивид находятся в сношениях.

Пока страна употребляет в качестве денег драгоценные металлы и не имеет собственных рудников, вполне мыслимо, что она может в значительной степени увеличить количество продуктов своей земли и труда, ничего не прибавляя к богатству, ибо страны, владеющие рудниками, могут добыть в то же самое время такое огромное количество драгоценных металлов, что вынудят промышленную страну увеличить своё денежное обращение на сумму, равную по стоимости всему приросту её производства. Но при таких условиях добавочное количество денег плюс количество их, находившееся раньше в обращении, не будет иметь большей стоимости, чем первоначальное количество средств обращения. Таким образом, наша промышленная нация станет данницей тех стран, которые владеют рудниками, и будет вести торговлю, в которой она ничего не выигрывает, а всё теряет.

Я вовсе не расположен отрицать, что вексельные курсы находятся в состоянии постоянных колебаний по отношению ко всем странам, но, как правило, эти колебания не достигают таких пределов, при которых становится более выгодным делать переводы при помощи слитков, чем посредством покупки векселей. Пока это так, нельзя оспаривать, что ввоз балансируется вывозом. Изменяющийся спрос всех стран может быть удовлетворён, а вексельные курсы их будут одинаково уклоняться в какой-то степени от паритета, если денежное обращение одной из них чрезмерно или недостаточно в сравнении с остальными. Предположим, что Англия посылает товары в Голландию и не находит там товаров, которые пригодны для английского рынка, или, что то же самое, предположим, что мы можем купить эти товары дешевле во Франции. В этом случае мы ограничиваем свою операцию продажей товаров в Голландии и покупкой других товаров во Франции. Денежное обращение Англии не нарушается какой-либо из этих сделок, так как мы платим Франции векселем на Голландию, и в данном случае не будет ни излишка ввоза, ни излишка вывоза. Однако вексельный курс может быть для нас благоприятен по отношению к Голландии и неблагоприятен по отношению к Франции и будет таковым, если счета не будут балансированы ввозом во Францию товаров из Голландии или из какой-нибудь страны, задолжавшей Голландии. Если такого ввоза не будет, то неблагоприятный вексельный курс может образоваться только благодаря относительному избытку средств обращения в Голландии в сравнении с количеством их во Франции, и для обеих стран будет более удобно, чтобы оплата векселей производилась путём пересылки слитков. Если баланс установится при помощи пересылки товаров, то вексельный курс между всеми тремя странами будет на уровне паритета. Если он установится при помощи слитков, то вексельный курс между Голландией и Англией будет настолько выше паритета, насколько вексельный курс между Францией и Англией будет ниже паритета, разница же будет равняться расходам по пересылке слитков из Голландии во Францию. Результат был бы тот же, если бы в такой сделке приняла участие любая нация мира. Если бы Англия купила товары у Франции и продала их Голландии, то Франция могла бы купить на такую же сумму товаров у Италии, Италия могла бы это сделать по отношению к России, Россия - по отношению к Германии, а Германия могла бы закупить в Голландии товары на ту же сумму за вычетом лишь 100 тыс. ф. ст. Германии могла бы быть нужна такая сумма в слитках либо для пополнения недостатка средств обращения, либо для производства металлической посуды. Все эти разнообразные сделки могли бы быть выполнены посредством векселей, за исключением 100 тыс. ф. ст., которые были бы уплачены Голландией из имеющегося у неё излишка монеты или слитков или собраны Голландией в монетах различных стран Европы. Вопреки заявлению критика никто не утверждает, что "плохой урожай или необходимость уплаты субсидии какой-либо стране немедленно и неизменно сопровождались бы необычным спросом на муслины, металлические изделия и колониальные продукты": ведь те же результаты получались бы и при условии, что страна, платящая субсидию или страдающая от плохого урожая, принуждена была бы ввозить меньше других товаров, чем она привыкла делать прежде.

Наш критик замечает (стр. 345): "Ошибка того же рода, как та, на которую мы здесь указали, проникла и в другие части памфлета г-на Рикардо и в особенности отличает начало его рассуждений. Он, повидимому, думает, что если драгоценные металлы были однажды распределены между различными странами земли соответственно их относительному богатству и торговле, то, поскольку каждая из них одинаково нуждается в том количестве этих металлов, которое она действительно использует, ни одна не будет подвергаться искушению ввозить их или вывозить до тех пор, пока не будет открыт либо новый рудник, либо новый банк или пока не наступит какое-нибудь резкое изменение в их относительном благосостоянии". И затем (стр. 361): "Мы уже обратили внимание на ошибку (допущенную, однако, главным образом г-ном Рикардо и от которой "Доклад о слитках" совершенно свободен), состоящую в том, что г-н Рикардо отрицает существование торгового или платёжного баланса, не связанного с каким-нибудь первоначальным излишком или недостатком средств обращения". "Но имеется и другое положение, на котором сходятся все исследователи и с которым мы тем не менее не можем согласиться, склоняясь скорее к взглядам меркантилистов на этот предмет. Хотя эти исследователи признают, что слитки иногда перемещаются из одной страны в другую в силу причин, связанных с вексельным курсом, они всё же представляют дело так, как будто сделки такого рода играют совершенно незначительную роль. Г-н Гэскиссон замечает, что "операции по торговле слитками имеют своим почти единственным источником новые партии металла, которые ежегодно доставляются из рудников Нового Света; эти операции ограничиваются главным образом распределением новых партий металла между различными частями Европы. Если бы доставка их совершенно прекратилась, то сделки с золотом и серебром как предметами внешней торговли были бы очень незначительны и весьма кратковременны"".

"Г-н Рикардо в своём ответе г-ну Бозанкету ссылается на это место с особенным одобрением". Так вот, я не в состоянии выяснить, чем это мнение г-на Гэскиссона отличается от высказанного мною прежде и комментированного нашим критиком.

Оба положения в сущности совершенно одинаковы и должны или устоять, или пасть вместе. Если "мы признаём, что слитки иногда перемещаются из одной страны в другую в силу причин, связанных с вексельным курсом", то мы не признаём, что это будет происходить до тех пор, пока вексельный курс упадёт до пределов, при которых вывоз слитков сделается прибыльным; я держусь того мнения, что если бы он упал так сильно, то лишь в результате дешевизны и избыточности средств обращения, которое имело бы своим почти единственным источником новые партии металла, ежегодно доставляемые из рудников Нового Света. Таким образом, положение, по которому критик расходится со мной, не другое, а то же самое.

Если "хорошо известно, что большинство государств имеет в своих обычных торговых сношениях почти постоянно благоприятный вексельный курс с некоторыми странами и почти постоянно неблагоприятный с другими", то какой другой причине можно приписать это, кроме той, которая была упомянута г-ном Гэскиссоном? "Новым партиям металла, которые ежегодно доставляются (и почти по тому же самому назначению) из рудников Нового Света". Д-р Смит, повидимому, не отдавал себе достаточного отчёта в том могущественном и единообразном воздействии, которое этот поток слитков оказывал на вексельный курс; он был склонен сильно переоценивать употребление слитков при ведении различных окольных отраслей внешней торговли, к которым страна считает необходимым прибегать. В ранних и примитивных торговых сделках между нациями, как и в ранних и примитивных сделках между индивидами, люди мало экономят как деньги, так и слитки; только под влиянием цивилизации и культуры бумажные деньги начинают выполнять при обмене между различными государствами те самые функции, которые они с такой выгодой выполняют при обмене между отдельными лицами в одной и той же стране. Мне кажется. что критик недостаточно осведомлён о тех размерах, в которых осуществляется принцип экономии драгоценных металлов при обмене между нациями. Он, повидимому, не признаёт даже всей силы этого принципа и в пределах одной нации: из одного абзаца на стр. 346 читатели могут сделать вывод, что, по мнению нашего критика, между отдельными областями одной и той же страны происходит частое перемещение средств обращения. Он сообщает нам, что "в употреблении всегда имеется и будет иметься известное количество драгоценных металлов, долженствующее выполнять те же функции при обмене между разными нациями, связанными друг с другом узами торговли, какие деньги одной страны выполняют по отношению к отдалённым друг от друга областям". Какие же функции выполняют деньги данной страны по отношению к отдалённым друг от друга областям?

Я глубоко убеждён, что во всём многообразии торговых сделок, которые совершаются между отдалёнными друг от друга областями нашего королевства, деньги принимают очень незначительное участие, так как ввоз почти всегда балансируется вывозом <часть продукта отдельных областей вывозится без всякой компенсации, потому что составляет доход абсентеистов (землевладельцев, живущих постоянно вне пределов данной провинции), но это соображение не может иметь никакого влияния на вопрос о средствах обращения>; доказательством этому служит тот факт, что местные средства обращения отдельных областей (а они не имеют никаких других) редко имеют хождение на каком-либо значительном расстоянии от того места, где они выпущены.

Мне кажется, что критик соблазнился ошибочной доктриной купцов, согласно которой деньги могут вывозиться в обмен на товары, хотя бы они и не были дешевле в вывозящей стране. Ведь иначе он никак не мог бы объяснить повышение вексельного курса, которое в некоторых случаях сопровождало увеличение количества банкнот, как это констатировал в докладе, представленном Комитету о слитках, г-н Пирс, бывший прежде заместителем управляющего, а теперь ставший управляющим Английским банком. Критик говорит: "С этой точки зрения, конечно, не легко объяснить улучшение вексельного курса при явно возрастающем выпуске банкнот: явление, имевшее место довольно часто; на этом особенно настаивал заместитель управляющего Английским банком, как на доказательстве, что наш вексельный курс не находится ни в какой связи с состоянием нашего обращения".

Однако эти обстоятельства не являются абсолютно несовместимыми между собою. Г-н Пирс подобно критику "Edinburgh Review", повидимому, совершенно не понял принципа, выдвинутого защитниками отмены билля о запрещении платежей звонкой монетой. Сторонники отмены вовсе не утверждают, как это им приписывают, что увеличение количества банкнот будет постоянно понижать вексельный курс; по их мнению, такой результат получится только в случае избыточного денежного обращения. Остаётся, следовательно, рассмотреть, всегда ли увеличение количества банкнот необходимо сопровождается непрерывным ростом количества находящихся в обращении денег; ведь если я покажу отчётливо, что это не так, то объяснить повышение вексельного курса увеличением количества банкнот будет отнюдь не трудно.

Каждый охотно допустит, что, пока в обращении находится большое количество монеты, всякое возрастание количества банкнот, хотя бы на короткое время, понизит стоимость всего денежного обращения, как бумажного, так и золотого. Такое понижение не будет, однако, постоянным, потому что избыток и дешевизна средств обращения понизят вексельный курс и вызовут вывоз части монеты; последний прекратится, как только остаток средств обращения приобретёт вновь свою прежнюю стоимость и восстановится паритет вексельного курса. Увеличение количества мелких банкнот приведёт, таким образом, в конечном результате к замене одних средств обращения другими, металлического обращения бумажно-денежным, но не будет иметь такого действия, какое имеет подлинное и непрерывное увеличение количества денег, находящихся в обращении <что увеличение количества банкнот ниже 5 ф. ст. должно скорее рассматриваться как замена вывезенной монеты, чем как действительное увеличение средств обращения, это нередко и справедливо утверждают люди, возражающие против аргументации Комитета о слитках; но когда те же самые джентльмены желают установить свою любимую теорию, согласно которой между количеством средств обращения и нормой вексельного курса нет никакой связи, они не забывают призвать на помощь те самые мелкие банкноты, которые они прежде отвергали>. Но мы, однако, имеем в своём распоряжении критерий, с помощью которого мы можем определить относительное количество денег, находившихся в обращении в различные периоды независимо от банкнот; хотя мы и не можем положиться безусловно на этот критерий, он всё же будет достаточно точным для решения обсуждаемого нами теперь вопроса. Этим критерием служит количество банкнот в 5 ф. ст. и выше, находящееся в обращении и сохраняющее всегда, как мы имеем основание считать, некоторую довольно правильную пропорцию ко всей массе средств обращения. Так, если с 1797 г. банкноты этой категории увеличились с 12 до 16 млн., мы можем сделать вывод, что вся масса средств обращения выросла на 1/3, если области, в которых обращаются банкноты, не расширились и не сократились. Банкноты ниже 5 ф. ст. будут выпускаться по мере того, как металлические деньги извлекаются из обращения, и количество их будет увеличиваться дальше, если увеличится также количество банкнот высшего наименования.

Если я прав в этом пункте, т. е. в том, что увеличение количества наших средств обращения связано с увеличением количества банкнот в 5 ф. ст. и выше и никоим образом не может быть объяснено увеличение количества однофунтовых или двухфунтовых банкнот, которые заняли место вывезенных или спрятанных гиней, то я должен целиком отвергнуть расчёты г-на Пирса, ибо последний исходит из предположения, что каждое увеличение количества банкнот этой категории представляет увеличение средств обращения на ту же сумму. Если мы примем во внимание, что в 1797 г. в обращении не было банкнот в 1 и 2 ф. ст., но что их место было целиком заполнено гинеями и что, начиная с этого периода, таких банкнот было выпущено не меньше чем на 7 млн. ф. ст., - отчасти для того, чтобы занять место вывезенных и спрятанных гиней, отчасти чтобы сохранить пропорцию между средствами обращения для крупных и для мелких платежей, - то мы увидим, к каким ошибкам может привести такое рассуждение. Я не могу придавать записке г-на Пирса, о которой идёт речь, никакого значения, поскольку она выступает против мнения, которое я позволил себе высказать, а именно, что неблагоприятный торговый баланс, а следовательно, и низкий вексельный курс могут во всех случаях быть прослежены до относительно избыточного и дешёвого обращения <мы не думаем отрицать, что внезапное нашествие неприятеля или какое-либо потрясение, делающее владение собственностью в данной стране непрочным, может составить исключение из этого правила, но вексельный курс будет в общем неблагоприятен для стран, находящихся в таких условиях>. Но если бы рассуждение г-на Пирса не было столь же неверным, как неверны его факты, то это нисколько не гарантировало бы верности заключений, которые он из них сделал.

Г-н Пирс констатирует, что количество банкнот возросло с января 1808 г. до рождества 1809 г. с 17 1/2 до 18 млн., или на 500 тыс. ф. ст., тогда как вексельный курс на Гамбург упал в течение этого же периода с 34 шилл. 9 гротов до 28 шилл. 6 гротов; следовательно, увеличение количества банкнот составляло меньше чем 3%, а падение вексельного курса - больше чем 18%.

Но откуда получил г-н Пирс информацию, согласно которой только 18 млн. ф. ст. в банкнотах находилось в обращении к рождеству 1809 г.? Просмотрев все отчёты, которые мне удалось найти относительно количества банкнот в обращении в конце 1809 г., я могу только сделать вывод, что утверждение г-на Пирса неправильно. Г-н Мэшет в своих таблицах даёт четыре годичные сводки о числе банкнот. В последней, за 1809 г., он констатирует, что количество банкнот в обращении составляло 19 742 998 ф. ст.

Согласно приложению к "Докладу о слитках" и отчётам, недавно представленным в палату общин, количество банкнот, находившихся в обращении, повидимому, составляло:

		ф. ст.
12 декабря 1809 г.	. . . . . . . . . . . .	19 727 520
1 января 1810 »	. . . . . . . . . . . .	20 669 320
7 » 1810 »	. . . . . . . . . . . .	19 528 030

В течение многих месяцев до декабря оно не было ниже. Когда я впервые обнаружил эту неточность, я думал, что г-н Пирс мог пропустить в обеих оценках соло-векселя Английского банка, хотя в декабре 1809 г. сумма их не превышала 880 880 ф. ст.; но, заглянув в отчёт о числе банкнот в обращении, включающий и соло-векселя Английского банка в январе 1808 г., я нашёл, что г-н Пирс показал их в большей сумме, чем я мог где бы то ни было найти: действительно, его оценка превышает цифру, приведённую в отчёте Английского банка на 1 января 1808 г., почти на 900 тыс. ф. ст., а это значит, что с 1 января 1808 г. до 12 декабря 1809 г. общая сумма банкнот возросла с 16619240 до 19727520 ф. ст. - разница больше чем в 3 млн. ф. ст. вместо 500 тыс., о которых говорил г-н Пирс, и в 2 млн., если справка г-на Пирса верна для какого-нибудь момента в январе 1808 г.

Кроме того, утверждение г-на Пирса, что с января 1803 г. до конца 1807 г. общая сумма банкнот возросла с 16 1/2 до 18 млн. ф. ст., - увеличение на 1 1/2 млн. ф. ст. - преувеличивает, по-моему, на полмиллиона действительную цифру. Увеличение количества банкнот в 5 ф. ст. и выше, включая соло-вексель банка, не превысило в течение этого периода 150 тыс. ф. ст. Важно подчеркнуть все эти ошибки для того, чтобы те, кто, несмотря на мои аргументы, соглашается в принципе с г-ном Пирсом, увидели бы, что факты не оправдывают в данном случае выводы, которые этот джентльмен извлёк из них; в действительности все расчёты, основанные на каких-либо отдельных данных о сумме банкнот за день или неделю при более высокой или более низкой общей средней, взятой для некоторого более раннего или более позднего периода, мало пригодны для опровержения теории, которая имеет за собой много других доказательств своей истинности. Таковой я считаю теорию, согласно которой неограниченное увеличение денежного обращения, в основе которого не лежит какой-либо определённый стандарт стоимости, может и должно производить постоянное понижение вексельного курса сравнительно со страной, денежное обращение которой имеет в своей основе такой стандарт.

Определив, таким образом, подлинную значимость записки г-на Пирса, я прошу читателя обратить внимание на таблицу, которую я составил на основе данных, приведённых в "Докладе о слитках" и в документах, которые были представлены с того времени палате общин. Я приглашаю читателя сравнить количество обращающихся в стране более крупных банкнот с изменениями в вексельном курсе; я уверен, что он не найдёт никакого затруднения в согласовании принципа, защищаемого мною, с действительными рассматриваемыми нами фактами, в особенности, если он примет во внимание, что результат увеличения массы средств обращения проявляется полностью не сразу: для получения полного эффекта требуется известный период. Надо также помнить, что повышение или понижение цены серебра в сравнении с ценой золота изменяет относительную стоимость денег в Англии и в Гамбурге и, следовательно, делает денежное обращение той или другой страны относительно избыточным и дешёвым и что тот же самый результат вызывается, как я уже констатировал, богатым или скудным урожаем в нашей стране или в тех странах, с которыми мы ведём торговлю, или, наконец, каким-нибудь другим увеличением или уменьшением их действительного богатства; такие увеличения или уменьшения изменяют отношение между товарами и деньгами, а тем самым и стоимость средств обращения. При наличии таких поправок я опасаюсь лишь одного: могут найти, что возражения г-на Пирса следует отвергнуть, не прибегая, однако, к признанию несостоятельности его принципа. Допустить его значило бы установить меркантилистскую теорию вексельного курса и взять на себя ответственность за столь значительный отлив средств обращения, что ему можно было бы противодействовать только накоплением нашей монеты в Английском банке и освобождением директоров его от обязательства уплачивать банкноты звонкой монетой.

Данные, представленные г-ном Пирсом Комитету о слитках <в записке г-на Пирса я опустил всё, что относится к количеству находящихся в обращении банкнот до отмены платежей наличными, ибо, пока публика могла получать звонкую монету в обмен на свои банкноты, вексельный курс мог снижаться под влиянием банковских эмиссий лишь на очень короткое время>
	Общая сумма банкнот (в млн. ф. ст.)	Вексельный курс на Гамбург (в шилл. и грот.)
27 февраля 1797 г.	8 1/2	35	6
Постепенный рост в 1797 и 1798 гг. до	13	38	0
Март 1799 г.	13 1/2	37	7
После этого периода - крупное торговое расстройство, ввоз больших количеств хлеба, тяжёлые субсидии. В связи с этим - понижение вексельного курса на Гамбург, который 2 января 1801 г.упал до	-	29	8
Между концом 1799 г. и концом 1802 г. выпущено увеличенное количество банкнот в 1 и 2 ф. ст., повысившее общую сумму всех банкнот	от 13 1/2 до 16 1/2	Колебания вексельного курса от 33 шилл. 3 грот. до 29 шилл. 8 грот.
С января 1803 г. до конца 1807 г.	от 16 1/2 до 18	Колебания вексельного курса от 32 шилл. 10 грот. до 35 шилл. 10 грот.
С января 1808 г. до рождества 1809 г.	от 17 1/2 до 18	Падение вексельного курса от 34 шилл. 9 грот. до 28 шилл. 6 грот.

Вексельные курсы на Гамбург взяты из "Бюллетеня Ллойда".

Среднее количество банкнот с 1797 до 1809 г. включительно взято в следующей таблице из доклада Комитета о слитках. Вексельные курсы извлечены из таблицы, представленной Монетным двором парламенту. Английский банк представил парламенту три отчёта о количестве его банкнот, находившихся в обращении в 1810 г.: первый - за 7 и 12-е число каждого месяца, второй - понедельно с 19 января до 28 декабря 1810 г. и третий - также понедельно с 3 марта до 29 декабря 1810 г. Средняя сумма банкнот Английского банка составляет (ф. ст.):

	банкнот выше 5 ф.ст., включая соло-векселя	банкнот ниже 5 ф. ст.
согласно первому отчету	15 706 226	6 560 674
согласно второму отчету	16 192 110	6 758 895
согласно третьему отчету	16 358 230	6 614 721

И т о г о	48 256 566	19 934 290
Общая средняя	16 085 522	6 644 763

В годы, отмеченные звёздочкой <см. таблицу ниже. - Прим. ред.>, стоимость серебра в сравнении с золотом превышала монетную оценку; в особенности это имело место в 1801 г., когда можно было купить унцию золота за количество серебра меньше 14 унций. Монетная оценка давала отношение 1 : 15,07; нынешняя рыночная цена - почти 1 : 16.

Средняя сумма банкнот Английского банка,
находившихся в обращении в каждом из указанных годов

Годы	Банкноты в 5 ф.ст. и выше, включая соло-векселя банка	Банкноты ниже 5 ф.ст.	Итого банкнот	Высший вексельный курс на Гамбург	Низший вексельный курс на Гамбург
Годы	(ф. ст.)			Высший вексельный курс на Гамбург	Низший вексельный курс на Гамбург
1798	11 527 250	1 807 502	13 334 752	38,2 янв.	37,4 дек.
*1799	12 408 522	1 653 805	14 062 327	37,7 »	31,6 окт.
*1800	13 598 666	2 243 266	15 841 932	32,5 май	31-- февр.
*1801	13 454 367	2 715 182	16 169 594	31,8 окт.	29,8 янв.
*1802	13 917 977	3 136 477	17 054 454	34-- дек.	32-- февр.
1803	12 983 477	3 864 045	16 847 522	35-- »	34-- янв.
1804	12 621 348	4 723 672	17 345 020	36-- июнь	34,8 февр.
*1805	12 697 352	4 544 580	17241 932	35,8 март	32,9 ноябрь
*1806	12 844 170	4 291 230	17 135 400	34,8 дек.	33,3 янв.
*1807	13 221 988	4 183 013	17 405 001	34,10 март	34,2 сент.
*1808	13 402 160	4 132 420	17 534 580	35,3 июль	32,4 дек.
1809	14 133 615	4 868 275	19 001 890	31,3 янв.	28,6 ноябрь
1810	16 085 522	6 644 763	22 730 285	31,2 июнь	28,6 дек.
1811	--	--	--	26,6 янв.	24-- март

В текущем 1811 г. Английский банк представил отчёт о сумме своих банкнот за первые 18 дней этого года. Средняя сумма банкнот в 5 ф. ст. и выше, находившихся в обращении в эти 18 дней, включая соло-векселя банка,

составляла	16 286 950 ф. ст.
а банкнот ниже 5 ф. ст.	7 260 575 » »

В с е г о . . . . . . . . .	23 547 525 ф. ст.

"Если бы, - говорит наш критик, - значительная доля находящихся в обращении денег была взята у праздных людей и у тех, кто живёт на постоянные доходы <Курсив Рикардо. - Прим. ред.>, и передана фермерам, фабрикантам и купцам, то соотношение между капиталом и доходом было бы в значительной степени изменено к выгоде капитала, и в течение короткого времени продукт страны значительно увеличился бы". Верно несомненно, что "не объём" денежного обращения увеличивает национальное богатство, а "иное распределение денег". Если бы поэтому можно было считать несомненным, что изобилие, а следовательно, и обесценение средств обращения уменьшат потребительную способность праздных и непроизводительных классов и увеличат численность трудолюбивых и производительных, то в результате, несомненно, увеличилось бы и национальное богатство, ибо то, что прежде расходовалось в качестве дохода, теперь реализовалось бы в форме капитала. Но вопрос состоит в том, произведёт ли излишек средств обращения именно такое действие? Не будет ли 1 тыс. ф. ст., сбережённая денежным капиталистом из его дохода и отданная в ссуду фермеру, так же производительна, как если бы она была сбережена самим фермером? Наш критик замечает, что "при каждом новом выпуске банкнот не только возрастает количество средств обращения, но изменяется и распределение всей их массы. Значительная часть попадает в руки тех, кто потребляет и производит, а меньшая - в руки тех, кто только потребляет". Но разве это действительно неизбежно? Автор считает, повидимому, доказанным, что люди, имеющие определённый доход, должны потреблять его целиком и что ни одна часть его не может сберегаться и ежегодно прибавляться к капиталу. Но это весьма далеко от истинного положения вещей, и я спросил бы: разве денежные капиталисты, сберегая половину своего дохода и помещая его в фонды, т. е. освобождая, таким образом, капитал, который в конечном счёте будет использован теми, кто потребляет и производит, не дадут такого же стимула росту национального богатства, какой дало бы обесценение их доходов на 50% путём выпуска банкнот и лишения их всякой возможности сберегать; это имело бы место, несмотря на то, что банк ссужал бы промышленнику сумму банкнот, равную по стоимости уменьшенному доходу денежного капиталиста. Различие, и единственное различие, состоит, мне кажется, в том, что в одном случае процент по денежной ссуде уплачивался бы действительному собственнику имущества, а в другом он был бы в конечном счёте уплачен в форме увеличенных дивидендов или премий собственникам Английского банка, которые получили бы возможность присвоить его себе вопреки справедливости. Если бы кредитор банка употребил свои деньги для менее прибыльных операций, чем человек, использовавший сбережения денежных капиталистов, то для страны от этого получился бы чистый убыток. Таким образом, поскольку обесценение средств обращения рассматривается как стимул к производству, оно может дать и положительный результат и отрицательный.

Я не вижу никакого основания, в силу которого такое обесценение должно уменьшить численность праздного и увеличить численность производительного класса общества, а что оно принесёт вред - это во всяком случае несомненно, ибо оно должно сопровождаться такой степенью несправедливости по отношению к отдельным лицам, что одно лишь осознание её вызовет порицание и негодование всех тех, кто не остаётся равнодушным к справедливости.

С взглядами, изложенными в остальной части статьи, я от души согласен и не сомневаюсь, что старания автора её будут в самой сильной степени способствовать опровержению массы ошибок и предрассудков, прочно укоренившихся в общественном мнении по этому столь важному вопросу.

Согласно предложению Комитета о слитках Английский банк должен в течение двух лет возобновить платежи металлом по своим банкнотам; но против такой меры нередко возражают, что в случае принятия её банк будет испытывать значительные трудности в получении необходимого для этой цели количества слитков. Нельзя отрицать, что Английский банк должен благоразумно собрать большой металлический запас, могущий удовлетворить все предъявленные требования, для того чтобы закон об отмене платежей наличными мог быть отменён. Комитет о слитках установил, что средняя сумма банкнот, находившихся в обращении, включая соло-векселя Английского банка, составляла в 1809 г. 19 млн. ф. ст. В течение того же самого периода средняя цена золота равнялась 4 ф. ст. 10 шилл., превосходя, таким образом, его монетную цену почти на 17%, а это является доказательством обесценения денег почти на 15%. Следовательно, уменьшение числа обращавшихся в 1809 г. банкнот на 15% должно было бы в согласии с принципами комитета поднять их до паритета и уменьшить рыночную цену золота до 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс.; но до того, как такое уменьшение имело бы место, прекращение действия закона об отмене платежей наличными создало бы непосредственную опасность как для Английского банка, так и для публики. Но, говорят защитники Английского банка, допустим (на самом деле мы этого, конечно, не делаем), что ваши принципы правильны, допустим, что после такого уменьшения количества банкнот стоимость остатка их поднимется настолько, что требовать у банка монету в обмен на банкноты не представит ни для кого никакого интереса, так как вывоз слитков не будет приносить никакой прибыли. Какую гарантию имел бы тогда Английский банк против порождённой капризом или злой волей всеобщей практики отказа от пользования мелкими банкнотами и требований гиней в обмен на них? Английский банк должен был бы тогда не только уменьшить обращение своих банкнот на 15% от общей суммы выпусков в 19 млн., не только запастись слитками на 4 млн. ф. ст., т. е. на всю сумму остающихся в обращении банкнот в 1 и 2 ф. ст., но и обеспечить себя также средствами для удовлетворения возможных требований оплаты мелких банкнот всех провинциальных банков королевства - и всё это в течение короткого периода - в два года. Следует признать, что, могут ли или не могут осуществиться подобные опасения, банку всё равно пришлось бы сделать некоторый запас на самый худший случай, и, хотя такое положение создалось бы в результате его собственной опрометчивости, было бы желательно по возможности спасти его от её последствий. Если такие же выгоды для публики и такую же гарантию против обесценения денег можно получить с помощью более мягких мероприятий, то нужно надеяться, что все стороны, пришедшие к принципиальному соглашению, соединят свои усилия, чтобы осуществить их. Пусть парламент потребует от Английского банка, чтобы он оплачивал (по требованию) все банкноты выше 20 ф. ст. и только их по собственному выбору - золотыми монетами, золотыми стандартными слитками или иностранною монетою (принимая во внимание разницы в пробе) по английской монетной стоимости золота, т.е. по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию, с тем чтобы эти платежи были возобновлены в срок, указанный Комитетом о слитках.

Привилегия оплаты банкнот вышеуказанными способами может быть продолжена банку на три или четыре года по возобновлении платежей, а если это будет найдено выгодным, то эта мера может быть объявлена постоянной. При такой системе уровень обесценения денег никогда не упал бы ниже их стандартной цены, так как унция золота и 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. всегда сохраняли бы одинаковую стоимость. При помощи таких постановлений мы действительно могли бы предупредить извлечение из обращения всей суммы мелких банкнот, необходимых для мелких платежей, так как, не обладая такими банкнотами по крайней мере на 20 ф. ст., никто не мог бы обменять их в банке, и даже в этом случае он получал бы за них не монету, а слитки. Правда, за эти слитки можно было бы получить гинеи на Монетном дворе, но не раньше, чем по истечении нескольких недель или месяцев, причём потеря процентов за это время рассматривалась бы как действительный расход - расход, на который никто не согласился бы, пока за мелкие банкноты можно было бы купить столько же товаров, сколько и за гинеи, которые они представляют. Другая выгода, связанная с осуществлением этого плана, заключалась бы в предупреждении бесполезной затраты труда, так бесполезно расходовавшегося при системе, господствовавшей до 1797 г., на чеканку гиней, тогда как последние при каждом случае неблагоприятного вексельного курса, какими бы причинами он ни вызывался, отправлялись в тигель и, несмотря на все запрещения, вывозились в форме слитков. Все стороны признают, что такие запрещения были недействительными и что, какие бы препятствия ни ставились вывозу монеты, они весьма легко обходились.

Неблагоприятный вексельный курс может быть в конце концов исправлен только путём вывоза товаров (через посредство слитков) или же путём уменьшения размеров бумажно-денежного обращения. Таким образом, лёгкость, с которой слитки могут быть получены в банке, не может служить возражением против выдвигаемого плана, поскольку такая же степень лёгкости существовала на деле до 1797 г. и должна существовать при системе платежей банком. Такое возражение не следует вообще выдвигать: ведь теперь никто из тех, кто уделил достаточно внимания проблемам денежного обращения, не сомневается больше не только в том, что закон против вывоза металла в форме ли монеты или в какой либо другой совершенно недействителен, но что он также неполитичен и несправедлив; будучи невыгоден только для нас, он выгоден для всего остального мира.

Предложенный здесь план объединяет, по моему мнению, выгоды всех банковских систем, принятых до сих пор в Европе. В некоторых его чертах он представляет аналогию с депозитными банками Амстердама и Гамбурга. Через посредство этих учреждений всегда можно купить у банка слитки по установленной неизменной цене. То же самое предлагается для Английского банка. Но в сундуках иностранных депозитных банков действительно сохраняется столько слитков, сколько в их книгах записано кредитов на деньги банка; соответственно этому налицо оказывается большой бездействующий капитал, равный всей сумме торгового обращения. Напротив, в нашем банке будет в наличии сумма банковских денег под названием банкнот в таком размере, в каком этого требуют нужды торговли. В то же время в сундуках банка бездействующий капитал будет храниться лишь в размерах того фонда, который банк будет считать необходимым держать в слитках, чтобы удовлетворять могущий возникнуть на них спрос. Кроме того, следует всегда помнить, что, сокращая выпуск банкнот, банк будет в состоянии уменьшать по своему желанию такой спрос. В подражание Гамбургскому банку, который покупает серебро по установленной цене, для Английского банка необходимо будет установить цену очень немногим ниже монетной цены, по которой он во всякое время покупал бы за свои банкноты золотые слитки, какие ему могут предложить.

Совершенство банковской системы заключается в том, что она даёт возможность стране осуществлять своё денежное обращение посредством бумажных денег (всегда сохраняющих свою стандартную стоимость) с возможно меньшим количеством монеты или слитков. Именно к этому и приведёт наш план. И при серебряной монете мы имели бы при денежном обращении, основанном на верных принципах, наиболее экономную и наиболее устойчивую денежную систему в мире. Изменения в цене слитков, каков бы ни был спрос на них на континенте или каково бы ни было количество их, поставляемое рудниками Америки, были бы ограничены пределами цен, по которым Английский банк покупает слитки, и монетной ценой, по которой он продаёт их. Количество обращающихся денег было бы приспособлено к нуждам торговли с наибольшей точностью, и если бы Английский банк был временно настолько неосторожен, что переполнял бы обращение, то сила противодействия, которой обладала бы публика, очень скоро напомнила бы ему о его ошибке. Что касается провинциальных банков, то они, как и теперь, должны были бы оплачивать свои банкноты по требованию банкнотами Английского банка. Это было бы достаточной гарантией против возможности для этих банков чересчур увеличивать бумажно-денежное обращение.

Не было бы никакого искушения переплавлять монету, и следовательно, труд, который так бесполезно затрачивался одними на перечеканку того, что другие считали выгодным переплавлять в слитки, был бы полностью сбережён. Деньги не подвергались бы ни порче, ни разрушению и обладали бы столь же неизменной стоимостью, как само золото, - великая цель, которую поставили себе голландцы и которую они осуществили при помощи системы, очень похожей на ту, которая здесь рекомендуется.

Высокая цена слитков - доказательство обесценивания банкнот (Лондон 1811)

Четвертое издание с приложением

Введение

1 декабря 1809 г.

Высокая цена слитков - доказательство обесценивания банкнот

Закон этот и теперь сохраняет свою силу.

Результат получается такой же точно, к какому привело бы обрезывание нашей монеты.

Приложение

		ф. ст.
12 декабря 1809 г.	. . . . . . . . . . . .	19 727 520
1 января 1810 »	. . . . . . . . . . . .	20 669 320
7 » 1810 »	. . . . . . . . . . . .	19 528 030

Данные, представленные г-ном Пирсом Комитету о слитках <в записке г-на Пирса я опустил всё, что относится к количеству находящихся в обращении банкнот до отмены платежей наличными, ибо, пока публика могла получать звонкую монету в обмен на свои банкноты, вексельный курс мог снижаться под влиянием банковских эмиссий лишь на очень короткое время>
	Общая сумма банкнот (в млн. ф. ст.)	Вексельный курс на Гамбург (в шилл. и грот.)
27 февраля 1797 г.	8 1/2	35	6
Постепенный рост в 1797 и 1798 гг. до	13	38	0
Март 1799 г.	13 1/2	37	7
После этого периода - крупное торговое расстройство, ввоз больших количеств хлеба, тяжёлые субсидии. В связи с этим - понижение вексельного курса на Гамбург, который 2 января 1801 г.упал до	-	29	8
Между концом 1799 г. и концом 1802 г. выпущено увеличенное количество банкнот в 1 и 2 ф. ст., повысившее общую сумму всех банкнот	от 13 1/2 до 16 1/2	Колебания вексельного курса от 33 шилл. 3 грот. до 29 шилл. 8 грот.
С января 1803 г. до конца 1807 г.	от 16 1/2 до 18	Колебания вексельного курса от 32 шилл. 10 грот. до 35 шилл. 10 грот.
С января 1808 г. до рождества 1809 г.	от 17 1/2 до 18	Падение вексельного курса от 34 шилл. 9 грот. до 28 шилл. 6 грот.

Вексельные курсы на Гамбург взяты из "Бюллетеня Ллойда".

	банкнот выше 5 ф.ст., включая соло-векселя	банкнот ниже 5 ф. ст.
согласно первому отчету	15 706 226	6 560 674
согласно второму отчету	16 192 110	6 758 895
согласно третьему отчету	16 358 230	6 614 721

И т о г о	48 256 566	19 934 290
Общая средняя	16 085 522	6 644 763

Средняя сумма банкнот Английского банка,
находившихся в обращении в каждом из указанных годов

Годы	Банкноты в 5 ф.ст. и выше, включая соло-векселя банка	Банкноты ниже 5 ф.ст.	Итого банкнот	Высший вексельный курс на Гамбург	Низший вексельный курс на Гамбург
Годы	(ф. ст.)			Высший вексельный курс на Гамбург	Низший вексельный курс на Гамбург
1798	11 527 250	1 807 502	13 334 752	38,2 янв.	37,4 дек.
*1799	12 408 522	1 653 805	14 062 327	37,7 »	31,6 окт.
*1800	13 598 666	2 243 266	15 841 932	32,5 май	31-- февр.
*1801	13 454 367	2 715 182	16 169 594	31,8 окт.	29,8 янв.
*1802	13 917 977	3 136 477	17 054 454	34-- дек.	32-- февр.
1803	12 983 477	3 864 045	16 847 522	35-- »	34-- янв.
1804	12 621 348	4 723 672	17 345 020	36-- июнь	34,8 февр.
*1805	12 697 352	4 544 580	17241 932	35,8 март	32,9 ноябрь
*1806	12 844 170	4 291 230	17 135 400	34,8 дек.	33,3 янв.
*1807	13 221 988	4 183 013	17 405 001	34,10 март	34,2 сент.
*1808	13 402 160	4 132 420	17 534 580	35,3 июль	32,4 дек.
1809	14 133 615	4 868 275	19 001 890	31,3 янв.	28,6 ноябрь
1810	16 085 522	6 644 763	22 730 285	31,2 июнь	28,6 дек.
1811	--	--	--	26,6 янв.	24-- март

составляла	16 286 950 ф. ст.
а банкнот ниже 5 ф. ст.	7 260 575 » »

В с е г о . . . . . . . . .	23 547 525 ф. ст.

Ответ на практические замечания г-на Бозанкета по поводу доклада комитета о слитках

ГЛАВА I. Предварительные замечания

Краткое изложение возражений г-на Бозанкета на заключения Комитета о слитках

Вопрос об обесценении наших денег приобрёл в последнее время особый интерес и привлёк к себе такое живое внимание всех мыслящих людей, что обещает нам самые благоприятные результаты. Мы чрезвычайно обязаны уже теперь Комитету о слитках за наиболее правильное изложение истинных принципов, долженствующих регулировать денежное обращение народов, когда-либо опубликованное в достаточно авторитетной форме в нашей или любой другой стране. Нельзя было бы, однако, ожидать, чтобы столь важная реформа, предлагаемая Комитетом, могла быть осуществлена, не вызывая самой горячей оппозиции, диктуемой ошибочными принципами одних и взглядами, непосредственно вытекающими из интересов других. До сих пор такая оппозиция давала самые лучшие результаты; благодаря ей правильность принципов, изложенных Комитетом, была доказана более полно; на арену спора привлекались всё новые и новые борцы, и дискуссия ежедневно создавала, таким образом, новых сторонников правого дела. Однако из всех нападок на доклад Комитета нападки г-на Бозанкета показались мне наиболее сильными. Он не ограничивается, подобно своим предшественникам, одной только декламацией, и хотя он отказывается от рассуждений и аргументов, он подчёркивает именно те моменты, которые, по его мнению, являются неопровержимыми доказательствами расхождения теории с прежней практикой. Именно эти доказательства я и предполагаю рассмотреть, и я убеждён, что если мне не удастся доказать их полную несостоятельность, то причиной тому будет не несостоятельность защищаемых мною принципов, а недостаточность моих личных способностей. Г-н Бозанкет начинает с того, что использует вульгарное обвинение, которое в последнее время так часто выдвигалось даже в очень высоких сферах против теоретиков. Он предлагает публике не слушать их умозрительных построений, не подвергнув их предварительно проверке фактами, и он любезно предлагает взять на себя роль руководителя в этом испытании. Если бы наша страна вела до сих пор меновую торговлю и только впервые приступила к установлению системы, при которой денежное обращение облегчает торговые операции, то мы имели бы некоторое основание называть принципы, предлагаемые общественному вниманию, чисто теоретическими; ибо если бы даже они и были продиктованы опытом прошлого, их практические последствия не были бы ещё обнаружены. Но раз основные начала давно уже введённого денежного обращения хорошо поняты, раз законы, регулирующие колебания уровня вексельного курса между странами, были известны и наблюдались в течение столетий, то можно ли назвать чисто теоретической систему, которая апеллирует к этим началам и может быть проверенной с помощью этих законов?

Именно такому рассмотрению подвергнут теперь доклад Комитета, и публику приглашают поверить, что принцип, который противники его признают неприступным для теоретических нападок и аргументов, может быть разгромлен путём апелляции к фактам. Нам говорят, что, "как бы смело ни утверждался этот принцип, как бы сильны ни были, повидимому, доводы разума в его пользу, он в общем неверен и противоречит фактам". Но именно таково испытание, которому я давно уже стремлюсь подвергнуть эту столь важную теорию. Я давно желал, чтобы те, кто отказывается признать принципы, казалось бы санкционированные опытом, либо выдвинули свою собственную теорию для объяснения причин настоящего положения нашего денежного обращения, либо указали факты, расходящиеся, по их мнению, с теорией, которую я защищаю в силу глубочайшего убеждения.

Таким образом, я чувствую себя весьма обязанным г-ну Бозанкету. Если, как я в том уверен, я сумею опровергнуть его возражения, доказать их полную несостоятельность, убедить его, что именно его положения противоречат фактам и что своими предполагаемыми доказательствами он обязан ошибочному применению принципа, а не несовершенству самого принципа, то я буду с уверенностью ожидать, что он откажется от своих ошибок и станет самым смелым защитником моих взглядов.

Г-н Бозанкет даёт такое изложение главных положений Комитета, против которых он собирается возражать:

"1) Что колебания вексельного курса с чужими странами отнюдь не могут превысить в течение сколько-нибудь значительного времени расходы по перевозке драгоценных металлов из одной страны в другую и их страхованию.

2) Что цена золотых слитков отнюдь не может превосходить монетную цену, если только стоимость денег, которыми они оплачиваются, не упала ниже стоимости золота.

3) Что, поскольку о том можно судить по материалам таможенных отчётов о ввозе и вывозе, состояние вексельного курса должно быть особенно благоприятно.

4) Что в течение периода приостановки размена банкнот Английский банк обладает исключительной властью ограничивать обращение банкнот.

5) Что обращение банкнот провинциальных банков зависит от выпусков Английского банка и пропорционально им".

И, наконец, "что количество бумажных денег в настоящее время чрезмерно, что они обесценены в сравнении с золотом и что высокая цена слитков и низкий вексельный курс являются в такой же мере последствиями, как и симптомами этого обесценения".

Так как эти положения во всех существенных пунктах тождественны с теми, которые высказал я и за которые на меня напал г-н Бозанкет, то во избежание необходимости ссылаться в одном случае на мнение Комитета о слитках, а в другом - на моё собственное я буду на следующих страницах этой работы рассматривать их только как положение Комитета о слитках, отмечая в каждом отдельном случае каждый оттенок возможного разногласия между моими взглядами и взглядами Комитета.

ГЛАВА II. Рассмотрение данных, приведённых г-ном Бозанкетом и взятых им из истории вексельных курсов

Отдел 1. Вексельный курс на Гамбург
Отдел 2. Вексельный курс на Париж
Отдел 3. Предполагаемый факт существования в Америке премии на английские деньги.-Благоприятный вексельный курс на Швецию
Отдел 4. Рассмотрение положения Комитета о слитках относительно паритета вексельного курса

О Т Д Е Л П Е Р В Ы Й

Вексельный курс на Гамбург

Первое оспариваемое положение гласит: вексельный курс с другими странами никогда не сможет измениться настолько, чтобы превысить в течение сколько-нибудь значительного времени расходы по перевозке драгоценных металлов из одной страны в другую и по их страхованию.

Можно ли назвать это положение теоретическим взглядом, выдвинутым теперь впервые? Разве оно не было санкционировано работами Юма и Смита? И разве оно не признавалось бесспорным даже практиками?

Г-н... в своём показании перед Комитетом о слитках замечает, что "степень, в какой может упасть вексельный курс, определяется расходами по перевозке слитков плюс соответствующая прибыль за риск, с которым связана перевозка такого рода".

Г-н А. Гольдсмид не может припомнить, чтобы до приостановки платежей звонкой монетой вексельный курс был когда-либо больше чем на 5% выше паритета.

Г-н Грефюль констатировал, что "с тех пор, как он занимается торговыми делами, он не может припомнить такого периода, предшествовавшего приостановке платежей Английским банком, когда вексельный курс стоял значительно ниже паритета".

То же самое мнение было высказано многими практиками перед Комитетом палаты лордов в 1797 г.

Но, выступая против всех этих мнений, г-н Бозанкет ссылается на факты, которые, как он имеет смелость думать, доказывают неосновательность защищаемой доктрины. "В течение 1764-1768 гг. - четырёх лет, предшествовавших перечеканке, - говорит он, - когда несовершенное состояние монеты вызвало превышение цены золота над его монетной ценой на 2-3%, вексельный курс на Париж был на 8-9% против Лондона и в то же самое время вексельный курс на Гамбург был в течение всего этого периода на 2-6% в пользу Лондона; здесь, таким образом, налицо прибыль в 12-14%, получаемая в мирное время сверх расходов по уплате долга на Париж гамбургским золотом и долженствующая превысить фактические издержки перевозки на 8-10%. Достойно замечания, что средний вексельный курс на Гамбург, который в 1766 и 1767 гг. был на 5% в пользу Лондона, давал вместе с 2% превышения цены золота над его монетной ценой премию в 7% на ввоз золота в Англию или за вычетом 1 1/2 % расходов мирного времени чистую прибыль 5%; однако вексельный курс не выправился от этого. И в 1775, 1776 и 1777 гг., после перечеканки, мы снова находим вексельный курс на Париж на уровне 5, 6, 7 и 8% против Лондона, в мирное время, когда вдвое меньшей суммы хватило бы, чтобы направить золото в Париж, и вчетверо меньшей, чтобы уплатить долги Парижа в Амстердаме.

А так как 1781, 1782 и 1783 годы были годами войны, то вексельный курс был постоянно на 7-9% в пользу Парижа; в течение этого периода обращавшиеся в нашей стране деньги были обычно золотыми, и Английский банк вынужден был доставлять публике золото по его монетной цене. Мы уже показали, какое незначительное действие произвели драгоценные металлы на выравнивание вексельного курса на Гамбург в течение 1797-1798 гг. Другой пример доставляют нам годы 1804 и 1805, когда вексельный курс на Париж был на 7-9% в пользу Лондона.

В каждом из приводимых здесь случаев уровень колебания вексельных курсов значительно превосходил расходы по пересылке золота из одной страны в другую и в большинстве случаев в несравненно большей степени, чем в настоящее время. Условия тех эпох, - это охотно признает каждый, - были более благоприятны для сношений такого рода, чем в настоящее время, а состояние металлического обращения представляло тогда удобства, каких мы теперь не знаем, и всё же при всех этих невыгодах принцип, принятый Комитетом, оказался неприменимым на практике; его нельзя поэтому считать тем солидным основанием, на котором попытались воздвигнуть надстройку излишка и обесценения денег".

Если бы факты были действительно таковы, какими их излагает г-н Бозанкет, я считал бы затруднительным согласовать их с моей теорией. Эта теория считает установленным, что раз в какой-либо отрасли есть возможность реализовать огромные прибыли, то это привлечёт к ней достаточное число капиталистов, а благодаря конкуренции между ними их прибыли упадут до общей нормы торгового барыша. Согласно этой теории этот принцип применим в особенности в торговле кредитными бумагами и известен не только одним английским торговцам; его прекрасно понимают и используют к своей выгоде также торговцы кредитными бумагами и слитками в Голландии, Франции и Гамбурге. Хорошо известно, что конкуренция в этой отрасли торговли доводится до самой высокой степени. Неужели г-н Бозанкет предполагает, что теория, которая покоится на таком прочном базисе опыта, может пошатнуться от одного или двух изолированных фактов, недостаточно известных нам? Если бы даже никто не пытался объяснить их, им можно было бы спокойно предоставить возможность производить своё естественное влияние на общественное мнение.

Но прежде чем допустить, что фактами г-на Бозанкета доказана несостоятельность рассуждений Комитета, мы должны исследовать источник, из которого почерпнуты эти так называемые факты.

Г-н Бозанкет рассказывает нам, что "к памфлету г-на Мэшета приложена таблица, показывающая 1) вексельные курсы на Гамбург и Париж за прошедшие 50 лет и насколько они были в каждом случае выше или ниже паритета.

2) Цену золота в Лондоне и сравнение этой цены с английской стандартной или монетной ценой.

3) Количество банкнот в обращении и размер их предполагаемого обесценения при сопоставлении их с ценою золота".

Точность этих таблиц должна быть признана или доказана, прежде чем выводы, вытекающие из их рассмотрения, могут получить признание; но в данном случае это не так, ибо точность этих таблиц дезавуируется самим г-ном Мэшетом, который во втором издании своей брошюры признал ложность принципа, положенного в основу его расчётов, и дал нам новые и исправленные таблицы.

Второе издание памфлета г-на Мэшета сопровождалось следующим примечанием: "В первом издании этой работы я установил паритет вексельного курса на Гамбург в 33 шилл. и 8 грот. и считал паритет фиксированным на этом уровне, но согласно полученным мною с того времени более точным сведениям паритет считается равным 34 шилл. 11 1/4 грота, и в настоящем издании я исхожу именно из этой цифры. Я исправил также ошибку, заключавшуюся в том, что я рассматривал паритет как величину фиксированную; так как денежным материалом в Англии является золото, а в Гамбурге - серебро, то между этими странами не может существовать фиксированного паритета, он будет изменяться в зависимости от всех колебаний в относительной стоимости золота и серебра. Так, например, если 34 шилл. 11 1/4 грота гамбургских денег будут равняться 1 ф. ст., или 20/21 гинеи, при цене серебра в 5 шилл. 2 пенса за унцию, то при падении цены его до 5 шилл. 1 пенса или до 5 шилл. за унцию дело меняется, так как тогда цена 1 ф. ст. золотом, выраженная в серебре, увеличится и тем самым увеличится и цена его, выраженная в гамбургских деньгах.

Поэтому, чтобы найти действительный паритет, мы должны установить, какова была относительная стоимость золота и серебра в то время, когда паритет был фиксирован в 34 шилл. 11 1/4 грота, и какова была их относительная стоимость в то время, для которого мы хотим вычислить паритет.

Например, если бы цена стандартного золота составляла 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию, а серебра - 5 шилл. 2 пенса, то унция золота стоила бы тогда 15,07 унции серебра, что и является их монетным соотношением; 20 наших стандартных шиллингов содержали бы тогда столько же чистого серебра, сколько 34 шилл. 11 1/4 грота; но если бы унция золота стоила 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., а серебра - 5 шилл. (как это имело место 2 января 1798 г.), то унция золота стоила бы тогда 15,57 унции серебра. Поэтому, если бы 1 ф. ст. стоил по паритету 15,07 унции серебра, то при действительной стоимости его в 15,57 унции он доставлял бы 3% премии, а 3% премии на 34 шилл. 11 1/4 грота составляют 1 шилл. 1 9/10 грота; таким образом, если отношение стоимости золота к стоимости серебра равно 15,57 : 1, то паритет будет равен 36 шилл. 1 1/10 грота.

Вышеприведённое вычисление может быть сделано более понятным, если мы изобразим его следующим образом:

15,07 : 34 шилл. 11 1/4 грота = 15,57 : 36 шилл. 1 1/10 грота".

Так как всеми признано, что золото является стандартной мерой стоимости в нашей стране и что серебро выполняет ту же функцию в Гамбурге, то очевидно, что никакие таблицы, исходящие из фиксированного неизменного паритета, не могут быть правильны. Действительный паритет должен изменяться вместе с каждым изменением в относительной стоимости двух металлов.

Имеются, однако, и некоторые возражения против полной точности новых таблиц г-на Мэшета, которые я хочу сейчас привести.

Во-первых, он принял слишком низкий паритет для серебра относительно серебра; он вычислил на основании полученных им сведений, что 20 английских стандартных шиллингов в серебре содержали столько же чистого металла, сколько 34 гамбургских шиллинга и 11 1/4 грота; но из таблицы д-ра Келли ("Доклад о слитках", стр. 207) явствует, что как в результате действительной проверки, так и на основе вычисления 20 шилл. были равны по стоимости 35 шилл. 1 гроту. Разница составляет немного больше, чем 3/8 %, и я отметил её только потому, что считаю в высшей степени желательной возможность определить в любое время настоящий паритет.

Во-вторых, г-н Машет вычислил степень, в которой вексельный курс был выше или ниже паритета, на основании цен, которые он заимствует в "Бюллетене Ллойда". Так вот, эти цены брались неизменно для векселей сроком на 2 1/2 месяца, а так как вексельный паритет устанавливается путём сравнения действительной стоимости монет двух стран, в которых по истечении 2 1/2 месяцев уплата производится одновременно в обеих странах, а не в одной, то для этого периода нужно принять известную компенсацию, которая будет равна приблизительно 1% <из показания г-на... перед Комитетом о слитках явствует, что вексельный курс Гамбурга на Лондон различается в обычное время на 1 фламандский шиллинг от вексельного курса Лондона на Гамбург в виде компенсации за 2 1/2-месячный срок и комиссию, которая даётся за векселя в обоих направлениях. При самых больших трудностях сообщения разница вексельного курса составляла 2 полных фламандских шиллинга>. Поэтому в таблицах г-на Мэшета следует вычесть из данных графы благоприятного курса на Англию 1 3/8 %.

При всех вычислениях подлинного паритета вексельного курса имелись ещё и другие источники ошибок. На некоторые из них мы в дальнейшем укажем. Таким образом, поскольку мы не располагаем всеми необходимыми данными, мы не можем установить с совершенной точностью для того или иного периода размеры действительной разницы между уплатой путём пересылки слитков или путём покупки векселя.

Я готов проверить правильность оспариваемого принципа с помощью переработанных таблиц г-на Мэшета, исправленных указанным образом. Тогда станет ясно, что ни в один период со времени 1760 г. вексельный курс на Гамбург не был больше чем на 7% в пользу Англии за одним только исключением. Наличие этого исключения не удивит читателя, когда он узнает, что оно имело место в достопамятном 1797 г., сейчас же после приостановки Английским банком платежей звонкой монетой. В этот период денежное обращение нашей страны было доведено до особенно низкого уровня, так как количество банкнот в обращении было меньшим, чем в течение предшествовавших 10 лет. Что при таких условиях вексельный курс должен был быть благоприятным для Англии и, что, следовательно, большой ввоз слитков должен был иметь место, это вполне согласуется с принципом Комитета о слитках и подтверждает действительность предложенного им средства улучшить положение. По его мнению, причинами теперешнего номинально низкого вексельного курса являются значительное обращение бумажных денег и чрезмерное количество находящихся в обращении денег вообще, и он с уверенностью предсказывает, что уменьшение количества их повысит, как и в 1797 г., вексельный курс и сделает прибыльным ввоз слитков. Что благоприятный вексельный курс вызвал в 1797 г. огромный ввоз золота, может быть прекрасно доказано косвенными данными. Сумма иностранного золота, перечеканенного в монету на Монетном дворе его величества, составляла:

В	1795	г.	по	стоимости	255 721	ф.	ст.	11	шилл.	8	пенс.
»	1796	»	»	»	72 179	»	»	14	»	11	»
»	1797	»	»	»	2 486 410	»	»	6	»	0	»
»	1798	»	»	»	2 718 425	»	»	9	»	0	»
»	1799	»	»	»	271 846	»	»	12	»	8	»

Но, спросят нас, как смогут люди, утверждающие, что вексельный курс не может оставаться в течение продолжительного времени ни очень благоприятным, ни очень неблагоприятным, объяснить, что вексельный курс на Гамбург был неизменно благоприятен для Англии в течение двух или трёх лет?

Это имело место, замечает г-н Бозанкет, в течение 1797 и 1798 гг.; при этом он утверждает, что драгоценные металлы оказали ничтожное влияние на выравнивание вексельных курсов. Из новых таблиц г-на Мэшета (исправленных всюду на 1 3/8%} явствует, что в течение этих лет вексельный курс был благоприятен для Англии и колебался от 5,6 до 4,3%. Но, по моему разумению, принцип заключается в том, что ни одна страна не может в течение продолжительного времени иметь ни очень благоприятный, ни очень неблагоприятный вексельный курс, потому что предпосылкой их должно быть либо сильное увеличение запаса денег и слитков в одной стране, либо сильное уменьшение этого запаса в другой, а это приведёт к нарушению того равновесия в стоимости обращающихся денег различных стран, к установлению которого имеется естественная тенденция.

Это утверждение верно вообще в применении к вексельному курсу любой страны, но оно неверно, если мы принимаем во внимание только уровень её вексельного курса с одной страной. Возможно, что её вексельный курс с какой-либо одной страной может быть постоянно неблагоприятен вследствие продолжающегося спроса на слитки; но это отнюдь не доказывает, что её запас денег и слитков уменьшается, если только её вексельный курс с другими странами не является также неблагоприятным. Она может ввозить с севера слитки, которые она вывозит на юг, она может собирать их из стран, где они относительно обильны, для стран, где они относительно редки или где в силу определённых причин на них имеется особенный спрос, но из этого отнюдь нельзя ещё сделать категорического вывода, что её собственный запас денег снизится ниже его естественного уровня. Испания, например, как крупный импортёр слитков из Америки никогда не может иметь неблагоприятного вексельного курса со своими колониями, а поскольку она должна распределять получаемые ею слитки между различными нациями мира, она редко может иметь благоприятный вексельный курс со странами, с которыми она ведёт торговлю <г-н Гэскиссон прекрасно показал характер тех немногих сделок - сравнительно немногих, - которые производятся с помощью слитков, и заметил, что эти сделки ограничиваются главным образом распределением продукта рудников между различными странами, в которых употребляются и золото и серебро>.

Применяя эти принципы к состоянию нашего вексельного курса на Гамбург в 1797 и 1798 гг., мы увидим, что если наш вексельный курс был постоянно благоприятен для Англии, то это было не результатом того, что обыкновенно называется торговым балансом. Гамбург был поставлен в необходимость платить нам в золотых и серебряных слитках не потому, что он был нашим должником по балансу ввезённых им товаров, а потому, что он мог выгодно вывозить слитки таким же путём, как и всякий другой товар, вследствие необычного спроса на этот товар в Англии. Этот спрос вызывался двумя причинами: во-первых, необычно низким уровнем нашего денежного обращения, во-вторых, вывозом серебра в Азию Ост-Индской компанией.

Мы уже видели, что вследствие первой из этих причин и благодаря огромному количеству гиней, извлечённому в этот период из обращения робкими людьми с целью образования запасов, иностранное золото, перечеканенное в гинеи в течение этих лет, составило сумму не меньшую чем 5 200 тыс. ф. ст. Итак, тут был налицо спрос на золото, не имевший прецедента в истории Монетного двора; уже сам по себе этот спрос был более чем достаточным объяснением как высокого вексельного курса, так и продолжительности срока, в течение которого он держался. Это практическая иллюстрация правильности принятой нами вполне удовлетворительной теории.

К этому, однако, следует прибавить спрос на серебряные слитки, явившийся следствием вывоза серебра Ост-Индской компанией. Из отчёта, представленного Комитету о слитках (N 9), явствует, что всё количество иностранной серебряной монеты, вывезенной компанией за собственный счёт, а также за счёт частных лиц, доходило:

В	1795	г.	до	151 795	унций
»	1796	»	»	290 777	»
»	1797	»	»	962 880	»
»	1798	»	»	3 565 691	»
»	1799	»	»	7 287 327	»

С этого времени вывоз серебра в Ост-Индию значительно уменьшился и теперь почти совершенно прекратился. Итак, оказывается, что высокий вексельный курс сопровождался необычайно большим ввозом слитков и что, когда спрос на них прекратился, вексельный курс вернулся к своему естественному уровню. Из дальнейшего рассмотрения таблицы следует, что по мере увеличения количества банкнот вексельный курс понижался и в 1801 г. был больше чем на 11% против Англии; в то же самое время цена золотых слитков поднялась до 4 ф. ст. 6 шилл., т. е. превышала больше чем на 10% монетную цену <Лорд Кинг дал удовлетворительное объяснение большой длительности благоприятного вексельного курса нашей страны с Гамбургом, указав на то обстоятельство, что Ост-Индская компания предъявляла спрос на серебряные слитки для своих поселений на Востоке. Г-н Блэк критикует в своём последнем сочинении то, что он называет "ошибочными взглядами" лорда Кинга на этот предмет, и замечает, что "вывоз слитков, как и всякого другого товара, стимулируется наличием такой разницы между действительными ценами на этот товар в каких-либо двух местах, которая делает прибыльной их перевозку; подобный случай имеет нередко место при вексельном паритете". Это такой случай, сказал бы я, который никогда не имеет места при вексельном паритете. Кто будет посылать слитки из Гамбурга в Лондон с расходом в 4 или 5%, пока вексельный курс сохраняет свой паритет, если при помощи векселя он может получить то же самое количество слитков в Лондоне без всяких расходов?

Я рад констатировать, что мнение, сходное с тем, которое я высказал, разделяется г-ном Бозанкетом (стр. 12): "В случае неблагоприятного платежного баланса понижение вексельного курса должно необходимо достигнуть этой границы (расходы по пересылке и страхованию драгоценных металлов из одной страны в другую), прежде чем баланс может быть восстановлен путём вывоза золота">. Следует признать, что с сентября 1766 г. до сентября 1767 г. вексельный курс был постоянно в пользу Англии на 7,4-6,8%, а с этого периода до сентября 1768 г. он в общем продолжал быть благоприятным больше чем на 3%. Но какие обстоятельства в положении Европы могли тогда сделать выгодной для Англии роль агента по закупке в Гамбурге слитков для какой-либо другой страны? Это - вопрос, которым в данное время заниматься не стоит, но я вполне убеждён, что если бы мы знали все обстоятельства, сюда относящиеся, то могли бы дать удовлетворительное объяснение этому явлению.

Но, объяснено ли оно или нет, оно ничего не доказывает в пользу теории г-на Бозанкета (ибо и г-н Бозанкет также имеет свою теорию - не хуже, чем Комитет); оно только доказывает, что драгоценные металлы могут продолжать ввозиться из одного места и в то же время вывозиться в другое, а теория Комитета не только допускает это, но и требует. Чтобы сказать что-либо в пользу теории г-на Бозанкета, следует доказать, что драгоценные металлы ввозились постоянно в большем количестве, чем вывозились, и не из одного только места, а из всех мест, взятых в совокупности.

Следующие соображения объясняют в известной степени явления, которые ввели в заблуждение г-на Бозанкета: таблицы г-на Мэшета вычислены на основе сравнения стоимости серебра по отношению к золоту в слитках. Так вот, цена золота в слитках обычно ниже цены золота в монете на 2 или 3 шилл. за унцию и, следовательно, если бы ввозимое золото было предназначено для реэкспорта, то действительный паритет колебался бы на 2-3% в зависимости от того, положено ли в основу вычисления золото в монете или золото в слитках <Вычисления г-на Мэшета считают доказанным, что относительная стоимость золота и серебра была одинакова в обеих странах и что золото и серебро были одной и той же категории, т. е. в слитках. Но ведь иностранец решает, вывозить ли ему золото в нашу страну или совершить свой платёж при помощи векселя, главным образом на основе стоимости золота в монете; цена золота в монете в Англии должна обязательно войти в его калькуляцию. Из приложения N 6 к "Докладу о слитках" видно, что сделки с континентом в золоте ограничиваются в большинстве случаев золотом в монете. За 15 месяцев, окончившихся мартом 1810 г., вся сумма золота в слитках, проданная частными дельцами и прошедшая через Слитковое отделение Английского банка, не превысила по своей стоимости 60867 ф. ст., тогда как продажа золота в монете составила за тот же период сумму в 683 067 ф. ст.>.

Если деньги нужны для нашего собственного обращения, то я не возражаю против вычисления действительного паритета вексельного курса на основе сравнения относительной стоимости серебра чужой страны со стоимостью стандартных золотых слитков в нашей стране; но в этом случае к сумме расходов, связанных с перевозкой серебра, следует прибавить проценты, которые потеряет покупатель золота, пока это золото будет оставаться на Монетном дворе, куда оно поступит для чеканки. Значительная часть всего золота в слитках направляется в естественном порядке на какой-нибудь из европейских монетных дворов, ибо золото может приносить своему собственнику процент только в форме монеты. Сравнивая поэтому стоимость денег одной страны со стоимостью слитков в другой, мы не должны упускать из виду ту небольшую добавочную стоимость, которую монета имеет в сравнении со слитками во ввозящей стране. Так, если бы гамбургский купец был должен 1 ф. ст. английскому и вывез бы в Англию столько серебра, сколько нужно, чтобы купить количество золота, содержащееся в 1 ф. ст., он не был бы в состоянии погасить свой долг, пока золото не было бы перечеканено в монету. Следовательно, при сравнении относительной выгодности покупки векселя или пересылки слитков он должен будет ввести в расчёт в добавление ко всем другим расходам и проценты, которые ему придётся платить своему кредитору до тех пор, пока он не получит монеты.

Эту потерю Комитет о слитках определил в 1 %.

Если эти принципы верны, то в таблицах г-на Мэшета следует вычесть из благоприятных гамбургских вексельных курсов на 1% больше, чем мы уже установили, в том случае, когда слитки требуются для нашей собственной монеты, и от 2 до 3% - когда они требуются для обратного вывоза. Необходимо также заметить, что стоимость золота по отношению к серебру постоянно изменяется во всех странах, хотя всегда стремится во всех же странах к равенству, и что высокая рыночная цена слитков является лучшим доказательством обесценения наших денег, чем низкий вексельный курс <Я прочёл в небольшой французской брошюрке "Sur L'Institution des Principales Banques de L'Europe" ("Об учреждении главных европейских банков"), что Гамбургский банк был однажды принуждён прекратить свои платежи потому, что выдал слишком много ссуд под золотые слитки. Я тщетно старался узнать, в котором году это случилось, но очевидно, что обстоятельство такого рода должно было иметь некоторое влияние на вексельный курс; вполне возможно, следовательно, что это произошло в 1766 или 1767 г.>.

О Т Д Е Л В Т О Р О Й

Вексельный курс на Париж

Рассмотрев возражения г-на Бозанкета против заключений Комитета, поскольку они касаются вексельного курса на Гамбург, я перейду теперь к рассмотрению явлений, противоречащих, по его мнению, защищаемому мною принципу и относящихся к вексельному курсу между нашей страной и Парижем.

При рассмотрении вексельного паритета с Гамбургом мы имели дело с ясным и простым принципом его исчисления. Другое дело - вексельный паритет с Парижем. Трудность проистекает из следующего: Франция, так же как и Англия, имеет в обращении два металла - золото и серебро, каждый из которых одинаково является законным платёжным средством.

В прежде опубликованной мною работе я старался объяснить принципы, на основе которых устанавливается, по моему мнению, стандартная мера стоимости в стране, где в обращении находятся оба металла и оба являются при этом законным платёжным средством.

Лорд Ливерпуль предполагал, что золото стало стандартной мерой стоимости в нашей стране лишь вследствие капризного предпочтения, которое народ отдавал золоту, но, по моему мнению, легко доказать, что это произошло благодаря тому, что отношение рыночной стоимости серебра к стоимости золота превзошло отношение, установленное монетным уставом. Принцип этот не только целиком допускается, но и очень хорошо иллюстрируется его лордством.

Монетный двор чеканит из унции золота 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. золотой монеты и такое же количество серебряной монеты из 15,07 унции серебра. Что же побуждает тогда Английский банк или частное лицо отправлять на Монетный двор унцию золота предпочтительно пред 15,07 унции серебра для чеканки из неё монеты, раз оба металла одинаково пригодны для погашения долга в размере 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс.? Единственным аргументом является тут выгода. Если 15,07 унции серебра могут быть куплены меньше чем за унцию золота, монета будет чеканиться из серебра, а если унция золота может быть получена меньше чем за 15,07 унции серебра, то на Монетный двор будет посылаться золото.

В первом случае мерой стоимости станет серебро, во втором - золото, а так как относительная стоимость этих металлов подвержена постоянным изменениям, то золото или серебро могут становиться попеременно стандартной мерой стоимости. Со времени перечеканки серебряной монеты в царствование короля Вильяма унция золота почти неизменно имела меньшую стоимость, чем 15,07 унции серебра, а поэтому, начиная с этого периода, золото было мерой стоимости в нашей стране. В 1798 г. чеканка серебряной монеты была запрещена законом. Пока этот закон остаётся в силе, золото обязательно должно быть стандартной мерой стоимости, каковы бы ни были изменения в относительной стоимости обоих металлов <Комитет о слитках, так же как и г-н Гэскиссон, рассматривает золото как стандартную меру стоимости на основании закона, изданного в 39-м году настоящего царствования (1799 г.), в силу которого серебро не может быть законным платёжным средством для сумм, превосходящих 25 ф. ст., исключая лишь уплату по весу, считая по 5 шилл. 2 пенса за унцию. Но этот закон не помешал бы чеканке серебра в те периоды, когда цена его была ниже его монетной цены, а следовательно, и ниже его монетной стоимости по отношению к золоту. Так, например, в 1798 г., когда цена серебра составляла 5 шилл. за унцию, а отношение рыночной стоимости серебра и стоимости золота - 1 : 15,57 и когда поэтому было выгодно перечеканивать серебро в монету, новая серебряная монета, только что покинувшая Монетный двор, была бы законным платёжным средством на любую сумму>.

Металл, который является стандартной мерой стоимости, будет также регулировать паритет вексельного курса с чужими странами, потому что только в нём или в бумажных деньгах, представляющих этот металл, будут оплачиваться векселя.

Во Франции в обращении также находятся оба металла, и оба являются законным платёжным средством на любую сумму. Относительная стоимость золота и серебра в монетах Франции составляла до революции 15 : 1 ("Доклад Комитета о слитках", приложение N 59), а в данное время 15,5 : 1, но мы знаем из письма г-на Грефюля Комитету о слитках (N 56), что в 1785 г. произошло изменение в числе луидоров, которые чеканились из одной марки <т. е. 8 унций золота. - Прим. ред.> золота, а именно оно увеличилось с 30 до 32. Следовательно, до 1785 г. золото должно было оцениваться на французском Монетном дворе по отношению к серебру, как 14 : 1. В силу тех же оснований, по которым функция меры стоимости в Англии переходила от золота к серебру и от серебра к золоту, это могло бы иметь место и во Франции. При падении отношения стоимости золота к стоимости серебра ниже 14 : 1 золото сделалось бы стандартной мерой стоимости во Франции, и, следовательно, уровень вексельного курса с Англией измерялся бы путём сравнения стоимости золотых монет обеих стран. Если бы это отношение было выше 14:1 и ниже 15,07:1, то мерой стоимости в Англии стало бы золото, а во Франции - серебро, и вексельный курс определялся бы соответственно. Паритет был бы тогда установлен путём сравнения цены золота Англии с ценой серебра Франции. При повышении же рассматриваемого отношения выше 15,07 : 1 серебро стало бы мерой стоимости в обеих странах. Вексельный курс определялся бы тогда в серебре. Но после 1785 г., когда монетная оценка обоих металлов была изменена во Франции и стала почти одинаковой с такой же оценкой в Англии, паритет вексельного курса определялся бы в обеих странах или в золоте, или в серебре.

Я уже заметил, что для того, чтобы сравнить размер отклонения вексельного курса от паритета с расходами по пересылке драгоценных металлов из одной страны в другую, недостаточно доказать, что такая торговля была бы прибыльна. Мы должны также принять во внимание цену слитков в стране, в которую их пересылают, или сумму расходов, которые потребуются, чтобы доставить слитки для перечеканки в монету. В нашей стране за чеканку монеты не взимается пошлины. Если унция золота и серебра доставляется на Монетный двор, то обратно получается унция отчеканенной монеты. Следовательно, единственное неудобство, которое может испытать импортёр слитков, получая вместо английских денег слитки из-за границы, заключается в отсрочке, связанной с их пребыванием на Монетном дворе. Эту потерю Комитет о слитках определил в 1%. Таким образом, 1% представляет естественный перевес стоимости английской монеты над слитками при условии, что монета полновесна и что излишка денег не наблюдается. Но во Франции пошлина за чеканку монеты составляет, по данным д-ра Смита, не меньше чем 8% , не считая потери процентов за время нахождения слитков на Монетном дворе. Согласно его же авторитетному заявлению из этого не возникало значительных неудобств <уже после того, как это было написано, мне попалось извлечение из "Moniteur" за 1803 г., из которого явствует, что пошлина за чеканку во Франции составляла:

В	1726	г.	на	золото	7 9/16%,	на	серебро	7 4/11%
»	1729	»	»	»	5 3/16%,	»	»	5 7/16%
»	1755	»	»	»	4 1/16%,	»	»	310/11%
»	1771	»	»	»	1 4/7%,	»	»	2 7/9%
»	1785	»	»	»	2 9/4%,	»	»	--

А в 1803 г. эта пошлина была установлена в 1/3 % для золота и в 1 1/2 % для серебра.>. Следовательно, унция золотой или серебряной монеты стоила во Франции на 8% больше, чем унция золота или серебра в слитках. Из этих фактов следует, что слитки могли ввозиться во Францию лишь при условии возможности получить не только прибыль, равную расходам по их ввозу, но и дальнейшую прибыль в 8%, так как паритет вексельного курса вычисляется не на основе стоимости, по которой монета обращается в данное время, но на основе её внутренней стоимости как слитка <только до тех пор, пока денежное обращение Франции держалось на надлежащем уровне, цена золота могла оставаться на 8% ниже его монетной цены, точно так же как цена золота могла и продолжала оставаться ниже его монетной цены в Англии. Денежное обращение Англии скорее превышало свой уровень, в то время когда золото стоило 3 ф. ст. 17 шилл. 6 пенс., так как 4 пенса за унцию не представляют достаточной компенсации за время пребывания на Монетном дворе. Из этого следует, таким образом, что защищаемый здесь принцип только тогда сохраняет свою полную силу, когда денежное обращение не является избыточным>.

Чтобы сделать это более очевидным, предположим, что вексельный курс на Лондон был в 1767 г., как сообщает нам г-н Бозанкет, на 8% в пользу Франции, что вексельный курс на Гамбург был в это же время на 6% в пользу Лондона и что расходы по пересылке золота из Гамбурга в Париж составляли не больше чем 1 1/2 %. Не будет ли дешевле на 12 1/2 %, спрашивает г-н Бозанкет, уплатить долг в Париже, посылая золото из Гамбурга <так как средством обращения в Гамбурге является серебро, то английский кредитор может послать из Гамбурга в Париж только серебро, а не золото>, чем пересылая вексель? Я отвечаю: нет, потому что, когда золото прибудет в Париж, оно должно быть перечеканено в монету или продано как слиток. Если оно будет перечеканено в монету, то придётся уплатить Монетному двору 8 %, если оно будет продано как слиток, то продажная цена его будет на 8% ниже его монетной цены <"Во Франции при чеканке удерживается налог в 8% <это ошибка. Смита ввел в заблуждение "Словарь монет" Базингена. Во времена Смита пошлина за чеканку монеты во Франции не превышала 1-1 1/2 %. - Прим. ред.>, который не только покрывает расходы по чеканке, но и даёт правительству небольшой доход. Так как в Англии чеканка ничего не стоит, звонкая монета никогда не может стоить дороже слитка, содержащего такое же количество металла. Во Франции труд, затрачиваемый на чеканку, поскольку вы платите за него, увеличивает стоимость монеты точно так же, как и стоимость изделий из золота и серебра. Поэтому во Франции сумма денег, содержащая определённое весовое количество чистого серебра, стоит больше, чем сумма английских денег, содержащая такое же весовое количество чистого серебра, и для приобретения её требуется слиток больших размеров или большее количество других товаров. И поэтому, хотя звонкая монета обеих этих стран одинаково близка к пробе, установленной их монетными дворами, на определённую сумму английских денег нельзя получить соответствующую сумму французских денег, содержащую одинаковое количество унций чистого серебра, а следовательно, нельзя и получить вексель на Францию на такую сумму. Если за такой вексель уплачивается не больше добавочных денег, чем требуется для покрытия издержек по чеканке во Франции, то фактический курс между обеими странами может держаться на уровне паритета, их дебет и кредит могут взаимно покрывать друг друга, хотя предполагаемый курс считается намного в пользу Франции. Если уплачивается меньше этой суммы, фактический курс может быть в пользу Англии, тогда как предполагаемый - в пользу Франции". [Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. II, стр. 51.]>. Если все остальные расчёты правильны, то прибыль упадёт с 12 1/2 до 4 l/2 %. Но они неправильны, так как в силу уже указанных причин имеются ещё и другие вычеты.

Исходя из этих принципов, можно, по моему мнению, сказать, что вексельный курс на Париж был в пользу Англии в течение значительной части четырёхлетия с 1764 до 1768 г. и во все другие периоды, указанные г-ном Бозанкетом.

Я не могу удержаться здесь от следующего замечания: нельзя не изумляться серьёзной уверенности британского купца в том, что вывоз золота из Гамбурга в Париж мог давать в мирное время в течение четырёх лет чистую прибыль, составлявшую после покрытия расходов 10 1/2 - 12 1/2 %. Вследствие быстрых оборотов такая прибыль дала бы возможность всякому занятому этим делом реализовать больше чем 100% в год на вложенный капитал и к тому же в такой отрасли торговли, где малейшие колебания подстерегаются группой людей, деловая проницательность которых вошла в пословицу, и где конкуренция доведена до крайних пределов. Сравнивать отчёты о гамбургских и парижских вексельных курсах и не видеть, что эти отчёты неправильны, что рассматриваемые факты не могут быть такими, какими их излагают, - всё это приличествует человеку, который придаёт значение только фактам и не ставит ни во что теорию. Такие люди вряд ли могут проанализировать собранные ими факты. Они легковерны и притом по необходимости, ибо не имеют никакого критерия проверки. Эти два ряда якобы фактических данных (с одной стороны, данные гамбургской биржи, с другой - парижской) абсолютно несовместимы и опровергают друг друга. Что такие факты могут быть выдвинуты для опровержения теории, разумность которой установлена, есть печальное доказательство власти предрассудка над весьма просвещёнными умами.

О Т Д Е Л Т Р Е Т И Й

Предполагаемый факт существования в Америке премии на английские деньги. - Благоприятный вексельный курс на Швецию

Следующий вопрос, по поводу которого я хочу сделать несколько замечаний, впервые был упомянут г-ном Грефюлем и теперь вновь выдвигается г-ном Бозанкетом. Я говорю о премии, которая, как утверждают, даётся в Америке звонкими долларами за обесцененные деньги Англии. Я изучал это явление с величайшим вниманием, и мне кажется очевидным, во-первых, что цена, которая названа была премией в 9%, даваемой за вексель на Англию, была в действительности основана на учёте в 3 1/4 % и, во-вторых, что при такой цене оплата векселя обходится дешевле, чем при вывозе долларов, на которые он был куплен.

Паритет вексельного курса с Америкой оценивается в долларах и составляет 4 шилл. 6 пенс. за 1 долл.; следовательно, 444,4 долл. должны содержать столько же чистого серебра, сколько 100 ф. ст. Но это не так. Согласно монетному уставу Америки американский доллар должен весить 17 драхм 8 гранов, т. е. на 8 1/2 гранов меньше, чем английское стандартное серебро; следовательно, стоимость американского доллара в нашем стандартном серебре составляет 4 шилл. 3 3/4 пенса. Согласно этой стоимости 463,7 долл. представляют действительный паритет для 100 ф. ст. в нашей английской серебряной монете, но мы сравниваем американские доллары с английским фунтом стерлингов, который есть золото, следовательно, подлинный паритет за 100 ф. ст. при той относительной стоимости доллара и золота, какой она была в мае 1809 г., в период, о котором идёт речь, составлял 500 долл. Так вот, за вексель в 100 ф. ст. на Лондон, купленный на доллары в Америке по наиболее высокому курсу в этом году, т. е. по 109, платилось не больше чем 484 долл.; его покупали, следовательно, на 3 1/4 % ниже действительного паритета <вес находящегося в обращении американского доллара, согласно показанию Вильямса, не больше 17 драхм 6 гранов, а это сделало бы настоящий паритет несколько ниже, чем 4 шилл. З 1/2 пенса; согласно же книге Ида (Ede) "О монетах" вес американского доллара на 11 гранов ниже его стандартного веса и содержит не больше чистого серебра, чем 4 шилл. 2 1/4 пенса английской стандартной серебряной монеты>.

Следует вспомнить, что законы об эмбарго соблюдались в это время строжайшим образом, что капитаны пакетботов обязаны были до получения разрешения отправиться в путь дать присягу, что они не имеют на борту никакой звонкой монеты, и что был случай, когда один из этих капитанов был вынужден выгрузить обратно на берег металлические деньги, которые он контрабандным путём захватил с собою на борт своего судна. В то же время тариф страхования был непомерно высок, и премия в 8% уплачивалась тем немногим судам, которые нарушали эмбарго, причём страховщики были, кроме того, гарантированы от потерь, которые причинила бы им конфискация судов американским правительством. Так вот, 8% страховки помимо комиссии, фрахта и других расходов вместе с 3 1/4 % действительного учёта купленного векселя составят, быть может, вместе немногим меньше, чем та потеря стоимости, которой подверглось тогда наше бумажно-денежное обращение, так что наши обесцененные банкноты покупались не с премией за звонкие доллары, а с учётом и по их настоящей стоимости.

Но нам говорят, что вексельный курс на Швецию благоприятен для Англии и что деньги Швеции регулируются точно таким же образом, как наши, так как Английский банк не выпускает звонкой монеты, когда вексельный курс становится неблагоприятным. Несомненно, что в обоих случаях имеется совершенно одинаковое положение и что в силу этого сходны и получающиеся результаты и обесценение обеих денежных систем требует одного и того же лекарства. Этим лекарством является уменьшение количества обращающихся денег или путём вывоза монеты, или путём уменьшения количества банкнот. Если вексельный курс на Швецию благоприятен, как уверяют, на 24% для Лондона, то это только доказывает, что излишек бумажных денег, неразменных на звонкую монету, в Швеции пропорционально больше, чем в Англии <однако прежде, чем допустить, что вексельный курс с Швецией благоприятен для Лондона на 24%, мы должны знать, являются ли золото и серебро одинаково законным платёжным средством в Швеции. Если это так, то по какой относительной стоимости оцениваются оба металла на шведском Монетном дворе? Я подозреваю, что частично этот благоприятный вексельный курс может быть объяснён возрастанием отношения стоимости золота к стоимости серебра>.

О Т Д Е Л Ч Е Т В Е Р Т Ы Й

Рассмотрение положения Комитета о слитках относительно паритета вексельного курса

Я рассмотрел каждый действительный или мнимый факт, выдвинутый г-ном Бозанкетом по вопросу о вексельном курсе с целью доказать неверность принципа, признаваемого Комитетом, согласно которому вексельный курс с другими странами никогда не сможет измениться настолько, чтобы в течение продолжительного времени превзойти расходы по пересылке и страхованию драгоценных металлов. Я доказал, что заключение, к которому хотел бы привести нас автор, не поддерживается приводимыми им фактами, из которых ни один, по моему мнению, не противоречит принципу Комитета; теперь я позволю себе подчеркнуть ошибку в самом докладе - ошибку, на которой г-н Бозанкет основывает своё мнение, гласящее, что можно вполне спокойно отсрочить всякое улучшение положения.

"Итак, - говорит г-н Бозанкет, - признавая полностью все принципы, принятые Комитетом, и правильность их применения к настоящему случаю, я всё же констатирую, что в момент представления доклада и за три месяца до того вексельные курсы были почти на 2% ниже естественного предела своего падения.

Мы, вероятно, придём к заключению, что вопрос как практический вопрос национального значения может быть совершенно отложен, что нет по меньшей мере никакой необходимости принимать поспешные меры, если даже после всестороннего исследования общая правильность суждений Комитета будет признана".

Когда уже всем стало ясно, что вексельный курс находится в состоянии крайнего упадка, нам говорят, что попытка принудить Английский банк платить звонкой монетой сопровождалась бы самыми опасными последствиями, что мы должны ждать, пока вексельный курс станет более благоприятным; когда же предполагается, что вексельный курс повысился на 2%, нас опять приглашают подождать, потому что это уже больше не вопрос национального значения. При таком способе рассуждения можно найти повод откладывать ad infinitum возобновление платежей Английским банком. Я твердо надеюсь, что никто не будет прислушиваться к таким ложным доводам, что мы, наконец, откроем глаза на опасности, окружающие нас, что мы будем исследовать вопрос хладнокровно и решать его мужественно.

Принцип, на основе которого составлены новые таблицы г-на Мэшета, был полностью принят Комитетом и совершенно правильно и отчётливо установлен им в докладе (стр. 10) <вероятно, опечатка: цитируемое место имеется на стр. 22-23. - Прим. ред.>; "Если одна страна пользуется золотом как главной мерой стоимости, а другая - серебром, то установить между ними паритет за какой-либо определённый период можно только, принимая в расчёт относительную стоимость золота и серебра в течение этого периода".

Более того. В своих стараниях найти действительный паритет между нашей страной и Гамбургом Комитет постоянно сообразовался с этим принципом, как это явствует из вопросов, предложенных г-ну ... ("Доклад", стр. 73). Г-н ... также вполне признавал этот принцип, и всё же, когда ему предложили "указать, каким образом он применяет эти общие идеи к установлению паритета вексельного курса, скажем, между Англией и Гамбургом", он ответил: "Беря золото по монетной цене в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. и беря его в Гамбурге по той же цене, которую мы называем его паритетом и которая составляет 96 банковских стиверов за дукат, и считая 55 унпий стандартного золота равными 459 дукатам, мы получаем паритет вексельного курса в 34 шилл. 3 1/2 фламандских грота за фунт стерлингов: один дукат содержит 23 1/2 карата чистого золота".

Здесь всё же не сказано ни слова о рыночном отношении стоимости золота к стоимости серебра, и единственное сведение, которое мы получаем из этого ответа, состоит в том, что 34 шилл. 3 1/2 грота в фламандской золотой монете равняются фунту стерлингов золотом; это вычисление совпадает до 1/2 грота с расчётом д-ра Келли ("Доклад", N 59). Если бы человек, купивший в Лондоне вексель на 34 шилл. 3 грота, мог получить в Гамбурге 34 шилл. 3 грота в золотых деньгах, это могло бы действительно быть названо паритетом, но он может только получить 34 шилл. 3 грота в серебре, а при 8% они не стоят столько, сколько 34 шилл. 3 грота в золотой монете. Вопрос, предложенный Комитетом, заключался в действительности в следующем: какая сумма гамбургских денег содержит такое же количество чистого серебра, какое может быть куплено за фунт стерлингов золотом?

В то время, когда составлялся доклад, ответ был бы: 37 шилл. 3 грота фламандских денег. Таким образом, 37 шилл. 3 грота были бы тогда подлинным паритетом. Если бы Комитет произвёл свой расчёт по такому паритету, а не по паритету в 34 шилл. 3 грота, то он не утверждал бы в своём докладе, что вексельный курс на Гамбург был неблагоприятен для Англии не более чем на 9 %, тогда как эта цифра составляла почти 17%, и г-н Бозанкет не имел бы удобного случая заметить, что, признавая рассуждение Комитета правильным, он всё же считает зло не столь большим, чтобы немедленное вмешательство было необходимо.

ГЛАВА III. Рассмотрение выдвинутых г-ном Бозанкетом фактов, якобы опровергающих заключение о том, что более высокий уровень рыночной цены слитков, чем их монетная цена, доказывает обесценение денег

Отдел 1. Отрицание упомянутого заключения молчаливо предполагает невозможность переплавки или вывозова английской монеты-невозможность, которую никто не оспаривает
Отдел 2. Последствия, которые вытекали бы из предложения, что денежное обращение других стран, за исключением Англии, уменьшилось бы или увеличилось наполовину
Отдел 3. Незначительное повышение цены на золото на континенте вызвано только изменением в отношении стоимости серебра к стоимости золота
Отдел 4. Ошибка, приписываемая теории Локка о перечеканке монеты в 1696г.

О Т Д Е Л П Е Р В Ы Й

Отрицание упомянутого заключения молчаливо предполагает невозможность переплавки или вывоза английской монеты - невозможность, которую никто не оспаривает

Следующее предложение Комитета, правильность которого г-н Бозанкет оспаривает, он формулирует таким образом: "Цена золотых слитков никогда не может превысить монетной цены золота, если только стоимость денег, в которых они оплачиваются, не упала ниже стоимости золота". Но это неточная формулировка принципа, установленного Комитетом. Будучи правильно сформулирован, этот принцип не отрицает, что золото как товар может подняться в цене выше своей стоимости в монете, но утверждает, что такое превышение не может продолжаться долго, ибо возможность превратить монету в слитки скоро выравняет их стоимость. Вот слова Комитета: "Ваш Комитет держится мнения, что в условиях здорового и нормального состояния британского денежного обращения, основой которого является золото, никакое возрастание спроса на золото из других частей света, как бы он ни был велик или какими бы причинами он ни вызывался, не может иметь своим последствием основательное повышение рыночной цены золота здесь в течение значительного периода времени". Чтобы сделать это положение совершенно очевидным, по моему мнению, нужно только прибавить, что закон, запрещающий превращение золотой монеты в золотые слитки, не может успешно осуществляться.

Я мог бы поэтому ожидать, что всякий, кто отрицает правильность этого положения, стал бы доказывать, что закон вполне осуществляет задачи, для которых он был издан, и сослался бы на различные авторитеты, чтобы оправдать защищаемый им взгляд, но было бы трудно отыскать авторитеты, которые могли бы его подтвердить. Со времени Локка и до настоящих дней никто, насколько мне известно, не отрицал этого факта. Все писатели безоговорочно признают, что никакие уголовные наказания не могут помешать переплавке монеты, если её стоимость как слитка становится выше её стоимости как монеты.

Локк называет закон, запрещающий переплавку и вывоз монеты, "законом, изданным для обнесения кукушки изгородью". Смит замечает, что "никакие меры предосторожности со стороны правительства не могут помешать переплавке". Кроме того, мы имеем на этот счёт авторитетные показания людей практики.

В 1795 г., когда цена золота повысилась до 4 ф. ст. 3 шилл. или 4 ф. ст. 4 шилл. за унцию, директора Английского банка, ознакомив г-на Питта с этим фактом, заметили, что "возможность покупки наших гиней по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию ясно доказывает основания наших опасений; необходимо только констатировать эти факты перед канцлером казначейства". В чём же заключались эти опасения, как не в том, что начнётся наплыв требований на золотую монету с целью переплавки её в слитки? В ответ на вопрос (Комитета палаты лордов в 1797 г.): "Если бы теперь была проведена новая чеканка монеты, то полагаете ли вы, что большее количество её было бы переплавлено и вывезено частным образом?", г-н Ньюлэнд тоже заявил: "Это зависит целиком от цены слитков". В том же Комитете г-на Ньюлэнда спросили также: "Что труднее: предупредить фабрикацию фальшивых денег или переплавку и вывоз монеты, когда вывозить её выгодно?". Ответ: "Я теряюсь в догадках, каким образом вы можете помешать тому или другому".

Это только немногие из мнений, которые можно привести в подтверждение того факта, что монета переплавлялась в слитки, как только цена слитков поднималась выше цены монеты. Я, однако, приведу в заключение мнение самого г-на Бозанкета. Говоря о Комитете, он замечает: "Он ничего не говорит о цене слитков, возвращения которых, несомненно, следует ожидать, если Английский банк будет достаточно контролировать вексельный курс, хотя Локк и многие другие писатели доказали с полной ясностью, что монета какой-либо страны может быть удержана в ней только при условии, что общий баланс - торговый и платёжный - не неблагоприятен для неё". А при предположении низкого вексельного курса что может лишить нас нашей монеты, кроме повышения её стоимости в форме слитков? Кто вывозил бы монету, если бы слитки могли быть куплены по их монетной цене? Ясно, что только более высокая стоимость монеты, превращённой в слитки, является причиной её переплавки и вывоза.

Но Комитет не удовлетворился простым констатированием положения, которое является почти самоочевидным; он апеллировал к фактам и установил с полной чёткостью, что за 24 года со времени перечеканки монеты золотые слитки в стандартных брусках не продавались по более высокой цене, чем 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию, за исключением одного года - с мая 1783 по май 1784 г., когда цена их была 3 ф. ст. 18 шилл. за унцию. В самом деле, из письма директоров Английского банка г-ну Питту, написанного в октябре 1795 г., - именно на этот документ ссылается в своём докладе Комитет - мы узнаём, что золотые слитки тогда продавались по такой высокой цене, как 4 ф. ст. 3 шилл. или 4 ф. ст. 4 шилл. за унцию. Г-н Ньюлэнд сообщил также Комитету палаты лордов в 1797 г., что Английский банк был нередко вынужден покупать золото дороже его монетной цены, а в одном случае за незначительное количество, которое его агент достал в Португалии, он уплатил даже по 4 ф. ст. 8 шилл. за унцию.

<Это произошло, повидимому, в 1795 г., и по всей вероятности в октябре, когда Английский банк платил за золото, как утверждает г-н Ньюлэнд, по 4 ф. ст. 8 шилл. за унцию. На поставленный в Комитете палаты лордов вопрос, когда это было, он ответил: "Мне кажется, что банк платил около 4 ф. ст. 8 шилл. за унцию золота около двух лет тому назад; его было лишь незначительное количество, и закупка скоро прекратилась вследствие такой цены. Банк в то время считал удобным получить золото из Португалии, а его агент не мог получить его там дешевле, чем по 4 ф. ст. 8 шилл.".

Показания г-на Ньюлэнда были даны 28 марта 1797 г.

Отнюдь не вероятно, что Английский банк часто покупал иностранное золото свыше его монетной цены, в то время как он мог получать золото в брусках, не подлежащее вывозу, по сравнительно более дешёвой цене. Он мог льстить себя надеждой, что, не покупая английского золота, он уменьшит соблазн переплавлять гинеи, в то же время его уменьшившиеся запасы требовали пополнения его сундуков. Это мнение всецело подтверждается при рассмотрении отчёта, приводимого в приложении N 19 к "Докладу о слитках", из которого следует, что с 1797 по 1810 г. стоимость золота, перечеканенного в монету на Монетном дворе его величества, составляла 8 960 113 ф. ст., из которых только 2 296 056 ф. ст. были вычеканены из английского золота, остаток же - из иностранного; оказывается также, что с 1804 г. из иностранного золота было вычеканено 1 402 542 ф. ст. и ни одной гинеи из британского. В течение всего этого периода рыночная цена иностранного золота была выше цены английского. Не представляется ли поэтому вероятным, что Английский банк, являющийся единственным импортёром золота для Монетного двора, руководствовался политикой примерно такого рода, о какой я говорил выше?>.

Таковы единственные факты, которыми пользуется г-н Бозанкет, чтобы опровергнуть рассматриваемый принцип. Цены, неизвестные публике, не зарегистрированные ни в одном бюллетене, уплаченные к тому же корпорацией, не отличающейся хорошим ведением своих дел, выставляются как подлинные рыночные цены; исключения такого рода должны опровергать взгляды, основанные на правильной теории, поддерживаемые людьми практики и подтверждаемые опытом.

Имеется ли какое-нибудь показание, удостоверяющее, что эти цены держались хотя бы в течение одной недели? Если мы обратимся к прейскуранту, то найдём, что в июне 1795 г. золото котировалось в 3 ф. ст. 17 шилл. 6 пенс.; в декабре оно снова котировалось в 3 ф. ст. 17 шилл. 6 пенс., а в промежуточные четыре месяца нет ни одной котировки. Считает ли г-н Бозанкет возможным, чтобы цена золота могла долго оставаться на уровне 4 ф. ст. 4 шилл., в то время когда золото можно было получить, переплавляя монету, по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс.? Придерживается ли он такого хорошего мнения о самоотречении и добродетели всех классов общества? И если да, то почему же им не доверяют теперь? Чем оправдывается прекращение платежей звонкой монетой? Тем, что в противном случае при существующем вексельном курсе и существующей цене золота было бы выгодно вывозить и переплавлять монету, и нам грозила бы опасность, что каждая гинея покинет страну! Но когда вы говорите нам, что слитки не имеют никакой связи с монетой, что "нет никакой точки соприкосновения между английским и иностранным золотом", то выходит, что совершенно нечего опасаться особого стремления обладать монетой с чьей бы то ни было стороны, так как для одних только целей обращения банкноты столь же, если не больше, удобны.

"Если бы, - говорит г-н Бозанкет, - спрос на иностранное золото был в какой-либо период очень велик и переплавка и вывоз гиней, в каком бы изобилии они ни имелись, могли бы быть действительно предупреждены какими-либо мерами, то цена иностранного золота, выраженная в английском золоте, могла бы удвоиться, и всё же внутренняя стоимость гиней не уменьшилась бы".

Я мог бы применить к этому "если бы" г-на Бозанкета то же самое замечание, которое он сделал по поводу этого слова, когда оно было употреблено Комитетом: "Ваше "если бы" - великий миротворец". Но приведённое выше высказывание его не относится к делу: закон не может быть осуществлён в действительности. Следовательно, замечание это совершенно бесполезно с точки зрения занимающего нас вопроса.

Если бы, однако, закон мог быть действительно осуществлён, он сопровождался бы жесточайшей несправедливостью. Почему держатель унции золота в монете не мог бы пользоваться теми же выгодами от возрастания стоимости его собственности, как и держатель унции нечеканенного золота? Только потому, что на его золоте имеется штамп, он вынужден, следовательно, терпеть все неудобства от падения стоимости золота вследствие ли открытия новых рудников или в силу других обстоятельств и не получать никаких выгод, которые могут явиться следствием возрастания этой стоимости? Эта несправедливость по отношению к отдельным лицам не была бы возмещена ни малейшей выгодой для общества, так как вывоз монеты, если бы он был вполне дозволен, всегда прекращался бы при повышении стоимости наших денег до их настоящей слитковой стоимости, а это и есть как раз та стоимость, которой всегда определяется уровень стоимости денег всех стран.

Такова и была вопреки закону стоимость наших денег до проведения Акта об ограничении платежей звонкой монетой Английским банком и некоторое время спустя. Она неизбежно снова установилась бы на таком уровне, если бы этот в высшей степени неполитичный (impolitic) закон был отменён. Поднимите стоимость ваших денег до её надлежащего уровня, и вы можете быть уверены, что удержите их. Нет худшей политики, чем та, которая принудительно заставляет 1 млн. ф. ст., например, выполнять функции, для которых вполне достаточны 800 тыс. ф. ст.

О Т Д Е Л В Т О Р О Й

Последствия, которые вытекали бы из предположения, что денежное обращение других стран (за исключением Англии) уменьшилось бы или увеличилось наполовину

Предположим, что денежное обращение всех стран совершается лишь с помощью драгоценных металлов и что доля их, которой владеет Англия, составляет 1 млн.; предположим дальше, что половина всех находящихся в обращении денег всех стран, за исключением Англии, была бы внезапно уничтожена, - могла ли бы Англия в таком случае продолжать удерживать у себя 1 млн., которым она владела до тех пор? Не стало ли бы её денежное обращение относительно чрезмерным по сравнению с другими странами? Если бы, например, квартер пшеницы стоил как во Франции, так и в Англии столько же, сколько унция чеканенного золота, то нельзя ли было бы купить во Франции квартер пшеницы за пол-унции, в то время как в Англии он продолжал бы соответствовать по стоимости одной унции? <что товары повышаются или понижаются в цене пропорционально возрастанию или уменьшению количества денег, я считаю фактом, который не может быть опровергнут. Раз г-н Бозанкет допускает воздействие открытия рудника на цены, то он, следовательно, не питает на этот счёт таких сомнений, как управляющий Английским банком. Когда последнего спросили: "Полагаете ли вы, что очень значительное уменьшение количества обращающихся денег не будет иметь тенденции увеличить в какой угодно степени их относительную стоимость по сравнению с товарами и что значительное увеличение их количества не будет иметь никакой тенденции увеличить цену товаров, обмениваемых на такие средства обращения", он ответил: "Это - предмет, относительно которого имеется много различных мнений; я не считаю себя компетентным дать определённый ответ"> Могли бы мы при таких условиях помешать с помощью каких угодно законов ввозу пшеницы или какого-либо другого товара (ибо все товары будут одинаково затронуты) в Англию и вывозу золотой монеты из Англии? Если бы мы могли это сделать и вывоз слитков был бы свободен, то золото могло бы повыситься в цене на 100%; по той же самой причине, если бы 35 фламандских шиллингов в Гамбурге имели раньше такую же стоимость, как и фунт стерлингов, то теперь ту же стоимость имели бы 17 1/2 шилл. Если бы количество обращающихся денег удвоилось только в Англии, последствия были бы те же самые.

Предположим теперь обратный случай: денежное обращение всех других стран остаётся без изменения, тогда как в Англии оно сокращается наполовину. Если бы чеканка монеты на Монетном дворе производилась в теперешнем размере, то не уменьшились ли бы здесь цены товаров в такой степени, что их дешевизна привлекла бы иностранных покупателей, и не продолжалось ли бы это до тех пор, пока соответствующие отношения между денежным обращением различных стран не были бы восстановлены?

Если бы последствия уменьшения количества денег ниже его естественного уровня были таковы, - а что они были бы именно такими, это признают все наиболее известные писатели по вопросам политической экономии, - то может ли быть справедливым утверждение, что возрастание или уменьшение количества денег не имеют никакого отношения ни к вексельным курсам, ни к цене слитков?

Так вот, бумажные деньги, неразменные на звонкую монету, ничем не отличаются в своих свойствах от металлических средств обращения при условии, что закон против вывоза строго выполняется.

Предположим теперь, что первый случай имел место в такой период, когда наши средства обращения состояли целиком из бумажных денег: разве вексельные курсы не упали бы и цена слитков не возросла бы именно так, как я об этом говорил, и разве наши деньги не были бы обесценены, поскольку они уже не имели бы больше на мировых рынках той же стоимости, как слитки, которые они долженствуют представлять? Сколько бы директора Английского банка ни уверяли публику, что они учитывали только надёжные векселя, основанные на сделках bona fide, как бы они ни утверждали, что в принудительном порядке они никогда не выпускали в обращение ни одной банкноты, что количество денег не больше, чем оно было всегда, и только соответствует нуждам торговли, которая возросла, а не уменьшилась <Английский банк не мог бы отстаивать тогда на основании собственных принципов то в высшей степени ошибочное мнение, согласно которому норма процента могла бы испытать при чрезмерном выпуске банкнот изменение на денежном рынке и вызвать тем самым их обратный приток в банк, ибо в предположенном нами случае при значительном уменьшении наличного количества денег во всём мире Английский банк должен был бы утверждать, что норма процента в общем возросла и он может поэтому увеличить свои выпуски. Если после основательного разбора этого вопроса д-ром Смитом необходимы ещё дальнейшие аргументы, чтобы доказать, что норма процента управляется целиком отношением размеров капитала к возможности его применения и вполне независима от изобилия или редкости денег, то эта иллюстрация может, по моему мнению, дать их>, что цена золота, которая здесь вдвое больше, чем его монетная стоимость, столь же высока или выше за границей, - как это можно доказать, послав унцию золота в Гамбург и переслав обратно выручку при помощи векселя, оплачиваемого в Лондоне банкнотами, - и что возрастание или уменьшение количества банкнот отнюдь не могло оказать какое-либо действие на вексельные курсы или на цену слитков, факт обесценения всё же было бы невозможно отрицать. Всё это, за исключением последнего, могло быть верно, и всё же будет ли кто-либо отрицать факт обесценения наших денег? Могут ли симптомы, которые я перечислил, происходить от какой-либо другой причины, кроме относительной избыточности нашего денежного обращения? Можно ли восстановить уровень нашего денежного обращения до слитковой стоимости каким-либо другим путём, кроме уменьшения количества денег, которое подымет их стоимость до уровня денежного обращения других стран, или же увеличения количества драгоценных металлов, которое понизит уровень денежного обращения других стран до нашего?

Почему Английский банк не хочет сделать опыт, уменьшив количество своих банкнот на 2 или 3 млн. ф. ст. в течение хотя бы такого краткого периода, как три месяца? Если бы это не оказало никакого воздействия на цену слитков и на вексельные курсы, то друзья Английского банка могли бы сказать с торжеством, что принципы, защищаемые Комитетом о слитках, были дикими фантазиями теоретиков, занимающихся лишь умозрениями.

О Т Д Е Л Т Р Е Т И Й

Незначительное повышение цены на золото на континенте вызвано только изменением в отношении стоимости серебра к стоимости золота

Но, говорят нам, цена золота поднялась на континенте даже больше, чем здесь, потому что когда она равнялась в нашей стране 4 ф. ст. 12 шилл. за унцию, то в Гамбурге за последнюю можно было получить 4 ф. ст. 17 шилл. - разница в 5 1/2 %. Это утверждение так часто повторялось и до такой степени ошибочно, что вполне уместно уделить ему некоторое внимание.

Когда отношение стоимости золота к стоимости серебра равнялось 15,07:1, а унцию золота можно было купить в этой стране за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., то на континенте её можно было продать за такую же почти сумму, как здесь, или за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в серебряной монете. В Гамбурге, например, мы получили бы в уплату за унцию золота 136 фламандских шиллингов 7 гротов, так как это количество серебряной монеты содержит такое же количество чистого металла, как 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в нашей стандартной серебряной монете.

С тех пор в нашей стране золото повысилось в цене на 18%, и теперь унция золота стоит 4 ф. ст. 12 шилл., причём говорят, что 4 ф. ст. 12 шилл., которые платятся за него, не обесценены. А так как за границей повышение цены золота было на 5 1/2 % больше, чем у нас, цена его должна быть там на 23 1/2% выше, чем тогда, когда оно продавалось за 136 шилл. 7 гротов. Мы поэтому могли бы ожидать, что мы получим за него теперь в Гамбурге 167 фламандских шиллингов. Но как обстоит дело в действительности? За унцию золота, которую, как нам говорят, можно продать в Гамбурге за 4 ф. ст. 17 шилл., в действительности дают не больше, чем 140 шилл. 8 гротов, что составляет увеличение только на 3%, да и его продавец получает благодаря повышению стоимости золота по отношению к серебру, которая вместо 15,07 :1 составляет теперь около 16 : 1. Правда, когда унция золота продавалась в Гамбурге за 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., или за их эквивалент 136 шилл. 7 гротов, денежное обращение Англии ещё не было обесценено; таким образом, на эту сумму можно было купить лишь вексель, подлежащий уплате в Лондоне в банкнотах на 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. Но так как денежное обращение Англии теперь обесценено и фунт оценивается на гамбургской бирже в 28 или 29 фламандских шиллингов вместо 37 - действительной стоимости фунта стерлингов, то за 140 шилл. 8 гротов, или за сумму на 3% большую, чем 136 шилл. 7 гротов, теперь можно купить вексель на сумму 4 ф. ст. 17 шилл. в банкнотах, подлежащий оплате в Лондоне. Итак, золото повысилось в цене в Гамбурге не больше чем на 3%, но стоимость денег в Англии понизилась по сравнению с их стоимостью в Гамбурге на 23 1/2 %.

Для дальнейшего доказательства правильности моего утверждения, что не золото повысилось в цене на 16 или 18% на мировом рынке, а обесценились лишь бумажные деньги, в которых в Англии измеряется цена золота, я приведу здесь также таблицу низших цен на золото в Гамбурге, Голландии и Англии в 1804 г. и высших цен на него в каждой из этих стран в 1810 г., на основании которой мы сможем установить действительный рост цены золота, измеряемой в деньгах каждой страны. Эта таблица была доставлена Комитету о слитках г-ном Грефюлем и занумерована в докладе под N 56.

Низшая цена
Гамбург	1804	г.	. . . . . . . .	97 3/8 шилл.
Голландия	1804	»	. . . . . . . .	392 1/4 »
Англия	1804	»	. . . . . . . .	4 ф. ст.

Высшая цена
Гамбург	1810	г.	. . .	101 шилл.,	что	дает	увеличение	на	3 3/4%
Голландия	1810	»	. . .	406 7/16 »	»	»	»	»	3 5/8%
Англия	1810	»	. . .	4 ф. ст. 13 шилл.	»	»	»	»	16:

Так вот, в Гамбурге и в Голландии, где мы имеем серебряное денежное обращение, цена золота может повыситься не только на 3%, но и на 30%, и это не будет служить доказательством обесценения денег, это доказывает только увеличение стоимости золота по отношению к серебру. Но в Англии, где цена золота измеряется в золотой монете или в банкнотах, представляющих эту монету, каждое повышение на 1% доказывает само по себе наличие депрессии <г-н Бозанкет отмечает, что этот термин имеет в высшей степени теоретический характер, но я считаю его безусловно правильным и позволяю себе поэтому употребить его, следуя примеру Комитета> соответствующих размеров для монеты или для бумажных денег. Это замечание в одинаковой степени применимо к факту, который упоминается г-ном Бозанкетом и на который он, повидимому, сам обратил внимание, а именно, что цена золота изменялась в Гамбурге в течение двух лет не меньше чем на 8%.

Между ценою стандартных золотых брусков и ценою золотой монеты, приведённой к английскому стандарту, имеется - это признают все - разница, обусловленная тем, что монета является более ходким товаром на континенте <см. примечание к первому отделу главы III>; я не могу поэтому согласиться с выводами, к которым приходит г-н Бозанкет, сопоставляя записки г-на Грефюля (N 58) с приложением к докладу N 60. Необходимо прежде установить, являются ли цены золота, приводимые в этих документах (а данные их не вполне совпадают), ценами на золото в монете или на золото какой-нибудь другой категории и всегда ли цена золота в нашей стране, взятая для различных периодов, была ценой золота одного и того же качества.

Г-н Бозанкет замечает, что "из расчёта, представленного Комитету г-ном Грефюлем, явствует, что весной 1810 г. унция золота английского стандартного веса стоила в Гамбурге 4 ф. ст. 17 шилл. - цена его составляла в это время 101 при вексельном курсе в 29 шилл. Высшая цена слитков в Лондоне была 4 ф. ст. 12 шилл. или на 5 1/2 % ниже цены в Гамбурге". Читатель должен вспомнить, что здесь, как я уже объяснил, речь идёт о 4 ф. ст. 17 шилл. в банкнотах. Но я не могу признать это утверждение совершенно точным. Экспортёр унции золота, купленной здесь за 4 ф. ст. 12 шилл., ждал бы по меньшей мере 3 месяца, прежде чем он получил бы 4 ф. ст. 17 шилл.; при продаже золота в Гамбурге уплата за него совершается при помощи векселя на 2 1/2 месяца, так что, принимая в расчёт проценты за это время экспортёр в действительности получил бы прибыль лишь в 4 1/4 %; но так как согласно имеющимся показаниям расходы по пересылке золота в Гамбурге составляют 7%, то уплата с помощью векселя обошлась бы дешевле нa2 3/4%.

Допустим далее, что г-н Бозанкет совершенно точен в своей констатации, что цена золота в нашей стране составляла в течение июня, июля, августа и сентября 1809 г., а также и весною 1810 г. 4 ф. ст. 12 шилл. и что в том и в другом случае такая цена уплачивалась за золото одного и того же качества; всё же его заключение, согласно которому при вывозе золота в течение указанных месяцев 1809 г. можно было получить прибыль в 5 1/2 % за вычетом всех расходов, не подтверждается фактами. "Если при 101 и 29, - замечает г-н Бозанкет, - вывоз золота отсюда в Гамбург давал прибыль в 5 1/2 %, то из этого следует, что при 104 1/2 (цены в Гамбурге в июне, июле, августе и сентябре 1809 г.) и 28 шилл. получалась прибыль в 12 1/2 %; иначе говоря, за вычетом расходов по пересылке покупка здесь золота по 4 ф. ст. 12 шилл. за унцию была на 5 1/2 % более дешёвым способом уплаты, чем вексель, выданный по текущему курсу". Но я уже показал, что при вексельном курсе в 29 и цене золота в Гамбурге в 101 покупка золота была более дорогим средством уплаты, чем выдача векселя по 2 3/4 %; следовательно, при 28 шилл. и 104 1/2 покупка его обошлась бы дешевле только на 4 1/4 %.

Эти факты доказывают, что в июне, июле, августе и сентябре 1809 г., пока вексельный курс на Гамбург равнялся 28 шилл. и золото стоило 104 1/2, действительный вексельный курс был в пользу Гамбурга, тогда как весною 1810 г. он был настолько неблагоприятен, что не мог даже покрыть расходы, связанные с ввозом золота.

Что касается повышения цены золота в Гамбурге при неизменном вексельном курсе, то именно его и следовало бы естественно ожидать, раз соответствующее повышение цены золота имело место в нашей стране. По мере того как английские деньги обесцениваются в сравнении с золотом, они будут стоить меньше шиллингов в Гамбурге, если только возрастание стоимости золота в Гамбурге не будет противодействовать обесценению, делая золотой фунт стерлингов более дорогим.

В то же время вексельный курс испытывал бы влияние всех колебаний в стоимости обесцененного фунта стерлингов до тех пор, пока цена золота в Гамбурге оставалась бы неизменной.

"Из отчёта Слиткового отделения Английского банка, напечатанного в приложениях к докладу (N 7 и 8), - говорит г-н Бозанкет, - явствует, что общая сумма золотых слитков, ввезённых и депонированных в Слитковом отделении банка в 1809 г., составляла по своей стоимости только 520 225 ф. ст. и что в течение того же периода стоимость золота, выданного из Слиткового отделения, достигла 805 568 ф. ст., из которых только 592 ф. ст. не подлежали вывозу.

Размеры ввоза золота, следовательно, таковы, что при сравнении их с размерами экспорта и импорта и количеством находящихся в обращении денег предположение об относительной редкости золота оправдывается; превышение же выдачи его над ввозом представляет достаточное свидетельство необычного спроса".

Факт, на котором настаивает автор, не имеет, пожалуй, сам по себе большого значения с точки зрения обсуждаемого нами вопроса, но мне кажется, что выводы, сделанные г-ном Бозанкетом из материалов тех отчётов, на которые он ссылается, отнюдь не оправдываются.

Превышение выдачи над ввозом никоим образом не является доказательством необычного спроса, как это видно из следующего примечания к приложению N 7, из которого г-н Бозанкет берёт более крупную из двух приведённых сумм.

"Примечание. Вышеприведённая сумма относится к золоту, которое прошло через Слитковое отделение за вышеуказанный период в результате продаж и покупок, совершённых частными лицами, но которое могло пройти через Слитковое отделение, более чем один раз <курсив Рикардо. - Прим. ред.>, поскольку сведения о том, откуда продавец получил своё золото, вообще отсутствуют".

Ввезённое золото, указанное в приложении N 8, действительно депонировано импортёрами из-за границы и могло быть получено только однажды. Помимо этого возражения эти приложения не являются материалами, подлежащими сравнению, так как N 7 составлен 18 апреля 1810 г., а N 8 - 30 марта 1810 г.

"Эти факты имеют значение, - продолжает г-н Бозанкет, - с точки зрения непосредственного сопоставления суммы ввезённого или выданного золота с всей суммой бумажных денег, причём последние предполагаются обесцененными на основании данных о возросшей цене слитков. Прибавка в 12 шилл. на унцию составляет для всего количества золота, выданного в течение года, около 200 тыс. унций - 120 тыс. или 130 тыс. ф. ст., это считается несомненным симптомом обесценения 30 или 40 млн. бумажных денег (вероятное количество нашего бумажно-денежного обращения) на 12 или 13%. Вскоре нам, вероятно, скажут, будто стоимость банкнот возросла потому, что бумага, на которой они печатаются, стала несколько дороже, чем прежде".

Стоимость банкноты определяется не числом сделок, которые могут быть совершены при продаже или покупке золота, но действительной сравнительной стоимостью банкноты по отношению к стоимости монеты, заместителем которой она признана.

Считается, что государственный банк может принудительно ввести в обращение бумажные деньги, хотя наш Английский банк не может этого сделать, а раз это так, то каким образом мог бы г-н Бозанкет вычислить обесценение таких банкнот с принудительным обращением, не прибегая к сравнению их стоимости со стоимостью слитков? Необходимо, по его мнению, установить, какое количество золота было предметом сделок в течение года - 100 унций или 1 млн.? Если золото не является критерием, при помощи которого измеряется обесценение, то что служит таким критерием? Пока купля гинеи с премией является уголовным преступлением, мы, повидимому, не располагаем тем единственным критерием, который удовлетворял бы наших противников, а именно наличием двух цен товаров: одной - в гинеях и другой - в банкнотах. Впрочем, даже и в этом случае они, возможно, утверждали бы, что стоимость гинеи поднялась в силу недостатка золота за границей.

О Т Д Е Л Ч Е Т В Ё Р Т Ы Й

Ошибка, приписываемая теории Локка о перечеканке монеты в 1696 г.

Г-н Бозанкет правильно замечает, что теория Локка близка к теории, распространённой в наше время. Локк категорически утверждал, что унция серебра в монете не может стоить меньше чем унция серебра того же стандарта в слитках. Комитет также утверждает теперь, что при нормальном состоянии британского денежного обращения унция золота в слитках не может в течение сколько-нибудь продолжительного времени стоить больше, чем 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс., или унция золотой монеты; но ведь ни то, ни другое мнение до сих пор не было ещё найдено неправильным. Последствия, которые ожидались от перечеканки в царствование короля Вильяма, не были реализованы, но не потому, что тогда следовали теории Локка, а, наоборот, потому, что ей не следовали. Перечеканка не удалась не потому, что Локка нельзя было убедить в том, что "стоимость серебряных слитков стала больше, чем их стандартная или монетная цена" (что и не возможно, поскольку цена серебряных слитков измерялась в серебряной монете), а потому, что его предложения не были приняты.

Локк предложил, чтобы серебряная монета была единственным утверждённым законом эталоном денежного обращения и чтобы гинеи принимались для всех платежей по их слитковой стоимости. При такой системе на гинее отразились бы все изменения в относительной стоимости золота и серебра; она могла в одно время стоить 20 шилл., а в другое - 25 шилл.; но в противоположность принципам Локка стоимость гинеи сначала была определена в 22 шилл., а потом в 21 шилл. 6 пенс., тогда как её слитковая стоимость была значительно ниже этой цены <можно было бы сказать, что, несмотря на запрещение законом принимать гинеи больше чем по 21 шилл. 6 пенс., они были, однако, объявлены законным платёжным средством только с 1717 г., и поэтому ни один кредитор не был обязан принимать их в погашение долга по этой норме. Но если бы правительство принимало их по такой стоимости в уплату налогов, то это привело бы почти к таким же результатам, как объявление их парламентским актом законным платёжным средством>. В то же время именно потому, что золото было оценено чересчур высоко, серебряная монета принималась в обращение по более низкой стоимости, чем её слитковая стоимость. Можно было ожидать, таким образом, что золотая монета удержится в обращении, а серебряная исчезнет. Если бы стоимость обращающихся гиней понизилась до их действительной рыночной стоимости в серебре, вывоз серебряной монеты немедленно прекратился бы. В действительности именно такая мера и была в конце концов принята в 1717 г., когда сэр И. Ньютон, тогда заведующий Монетным двором, был осведомлён о положении дел; он написал в своём отчёте, что "главная причина вывоза серебряной монеты заключалась в том, что гинея, которая принималась по 21 шилл. 6 пенс., стоила в общем не больше 20 шилл. 8 пенс. соответственно рыночной стоимости золота по отношению к серебру, хотя в отдельных случаях стоимость её изменялась". "Он предложил тогда, чтобы стоимость гинеи была уменьшена на 6 пенс., что должно было уменьшить соблазн вывозить и переплавлять серебряную монету, но признал, однако, что стоимость гинеи должна быть уменьшена на 10 или 12 пенс., для того чтобы стоимость золота по отношению к серебряной монете была в Англии именно такой, какая диктуется ходом торговли и движением вексельных курсов в Европе" <письмо лорда Ливерпуля королю>. Те же результаты получились бы без вмешательства правительства, если бы относительная стоимость золота и серебра на рынке изменилась таким образом, что совпала бы с отношениями, установленными в монетном уставе.

Говоря о перечеканке монеты в 1696 г., лорд Ливерпуль высказывает совершенно другое мнение, чем г-н Бозанкет. Будучи очень далёк от признания, что эта мера "обрекла нацию на разочарование и неудобства, от которых мы страдаем и до сих пор, и на невыгодный расход почти в 3 млн. ф. ст.", он замечает, что "как ни была велика эта тягота, потери, которые как правительство, так и народ нашего королевства несли непрестанно до тех пор, пока закончена была перечеканка, оправдывали почти всякий расход, который мог быть произведён для их устранения".

Г-н Бозанкет не совсем прав, говоря на стр. 34, что цена серебра никогда не была ниже его монетной цены со времени перечеканки в царствование короля Вильяма. Согласно таблицам г-на Мэшета цена серебра упала в 1793 и 1794 гг. до очень низкого уровня в 5 шилл. 1 пенс, а в 1798 г. - до 5 шилл., что послужило поводом для издания закона, мною же упомянутого и запрещающего чеканку серебряной монеты <после того как эти строки поступили в набор, я имел случай видеть второе издание работы г-на Бозанкета, в которой эта неточность исправлена>.

ГЛАВА IV. Рассмотрение возражений г-на Бозанкета против утверждения, что платёжный баланс был в пользу Великобритании

Итак, я рассмотрел все моменты, которым г-н Бозанкет придаёт большое значение в противоположность мнению Комитета, полагающего, что "только путём сравнения рыночной и монетной цены слитков можно установить факт обесценения средств обращения". Тем самым я доказал, надеюсь, что нет никакого другого критерия, который помог бы нам судить о здоровом или больном состоянии нашего денежного обращения. Теперь я перейду к рассмотрению следующего оспариваемого положения Комитета о слитках, утверждающего, что, "поскольку можно вывести заключение из таможенных отчётов о ввозе и вывозе, состояние вексельного курса должно быть особенно благоприятно".

Г-н Бозанкет потратил немало труда на просмотр многочисленных документов, стараясь доказать, что при оценке баланса вывоза Комитет не только ошибся на сумму в 7 500 тыс. ф. ст., но сделал ещё другие более крупные ошибки и что на деле в противоположность малообоснованному мнению Комитета положение вексельного курса не только не было благоприятным для нашей страны в течение прошлого года, а, наоборот, действительная сумма платёжного баланса в пользу стран континента была необычно велика.

Поскольку я стремлюсь защищать лишь принцип Комитета и поскольку эти факты отнюдь не существенны для проверки его принципов, я не буду входить в рассмотрение правильности утверждений ни Комитета, ни г-на Бозанкета, но сразу же сделаю ему уступку, признав действительными все факты, на которые он ссылается, как бы ни было ему трудно доказать действительность их.

Что платёжный баланс был против нашей страны, это, мне кажется, совершенно бесспорно. Положение реального вексельного курса достаточно доказывает это, так как оно безошибочно указывает, из какой страны привозятся слитки. Было бы, однако, не бесполезно для тех, кто желает полностью разобраться в этом трудном вопросе, чтобы г-н Бозанкет сообщил нам, какие средства имелись в нашем распоряжении для уплаты очень значительного неблагоприятного баланса, на котором он настаивает. Думает ли он, что этот баланс был выплачен при помощи наших золотых запасов? Держим ли мы обычно без употребления такое большое количество слитков, что мы можем платить такие балансы из года в год?

Так как мы не имеем собственных рудников, то, если мы в данное время не имеем слитков, мы должны покупать их в чужих странах, но для этой цели банкноты бесполезны. Если бы цена золота составляла в банкнотах 4 или 10 ф. ст. за унцию, мы всё же не получили бы ни малейшей прибавки к нашему запасу слитков, так как она может быть получена только путём вывоза товаров. Если мы получаем слитки, например, из Америки, мы должны покупать их за товары. В этом случае, принимая во внимание всю торговлю страны, мы уплатим свой долг в Европе путём вывоза товаров в какую-нибудь другую часть света, и платёжный баланс, как бы ни был он велик, должен быть в конечном счёте оплачен продуктом труда народа нашей страны. Векселя никогда не погашают долгов одной страны другой; они дают возможность кредитору Англии получить в том месте, где он живёт, известную сумму денег от должника Англии; с их помощью совершается только перемещение долга, а не погашение его. Что спрос на золото (если мы допустим, что наш кредитор согласен принять в уплату только золото) может вызвать повышение его стоимости, никто не отрицает. Если бы в силу этого товары стали чрезвычайно дёшевы, то это было бы естественным следствием такой причины. Но каким образом может повышение цены золота в банкнотах вызвать приток его, предполагая даже, что в Англии имеется запас золота?

Продавца нельзя обмануть повышением номинальной стоимости; для него имеет весьма малое значение, будет ли он продавать своё золото по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. или по 4 ф. ст. 12 шилл. за унцию, если только каждая из этих сумм может доставить ему товары, на которые он намеревается в конце концов обменять своё золото. Если, таким образом, банкноты на сумму в 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. будут равны по своей стоимости 4 ф. ст. 12 шилл. (поскольку речь идёт о возможности получить за них определённые товары), то продавец может, очевидно, получить столько же золота при одной цене, сколько и при другой. Можно ли теперь отрицать, что, уменьшив количество банкнот, мы увеличим их стоимость? А если это так, то как может уменьшение количества банкнот помешать нам получить то же самое количество золота для погашения нашего внешнего долга, какое мы получаем теперь по номинальной и фиктивной цене как в своей стране, так и за границей?

"В такое время, - говорит г-н Бозанкет, - когда мы были вынуждены получать хлеб даже от нашего врага без малейшей оговорки в пользу нашего собственного производителя и платить нейтральным державам за его доставку, г-н Рикардо уверял нас, что экспорт слитков и товаров в уплату за хлеб, который мы могли бы вывозить сами, сводится целиком к вопросу о прибыли и что если мы отдаём хлеб в обмен за товары, то это - дело нашего выбора, а не необходимости. В то время как мы принимаем меры против голода, он говорит нам, что мы не ввозили бы больше товаров, чем вывозим, если бы мы не имели излишка денег в обращении".

Г-н Бозанкет рассуждает так, как будто нация коллективно, как единое целое, ввозила хлеб и вывозила золото. Он говорит, что она была вынуждена поступать так только под влиянием голода, забывая при этом, что ввоз хлеба даже в предполагаемом случае есть акт отдельных лиц и управляется теми же мотивами, что и другие отрасли торговли. Какова та степень принуждения, которое практикуется, чтобы заставить нас получать хлеб от нашего врага? Я предполагаю, что нас толкает к этому только нужда в этом товаре, которая делает его выгодным предметом ввоза; но если это не вынужденная, а добровольная сделка между двумя нациями, какой она несомненнейшим образом является в действительности, то я продолжаю утверждать, что, даже если бы у нас свирепствовал голод, золото не отдавали бы Франции в обмен на хлеб, если бы вывоз золота не был связан с выгодой для экспортёра, если бы он не мог продать хлеб в Англии за большее количество золота, чем то, которое он должен был заплатить за него.

Разве г-н Бозанкет или любой купец, которого он знает, стал бы ввозить хлеб в обмен на золото на каких-либо других условиях? А если ни один импортёр не сделал бы этого, то как мог бы хлеб быть ввезён в страну, если бы золото или какой-нибудь другой товар не были здесь дешевле? Поскольку же речь идёт об этих двух товарах, не указывают ли эти сделки совершенно ясно, что золото дороже во Франции, а хлеб дороже в Англии?

Не находя в изложении г-на Бозанкета ничего, что могло бы заставить меня изменить своё мнение, я должен продолжать думать, что именно выгода и только выгода определяет вывоз золота, точно так же как она регулирует вывоз всех других товаров; г-н Бозанкет поступил бы хорошо, если бы, прежде чем назвать это мнение столь экстравагантным, привёл в доказательство этого хотя бы подобие аргумента; он не повредил бы также своему делу, если бы объяснил в 1810 г. причины, в силу которых он отстаивает принцип, выдвинутый Торнтоном в 1802 г. и подвергнутый сомнению в 1809 г.

Слитки не вывозились бы, если бы мы не ввозили их раньше с этой целью или если бы в силу некоторых условий нашего внутреннего обращения они не стали бы дешевле и менее полезны для нас. Если Миланские декреты <Рикардо имеет в виду так называемый Миланский декрет Наполеона 1807 г., распространяющий запрещение торговать товарами, ввезёнными из английских доминионов (изданное в 1806 г.), на английские товары. - Прим. ред.>, эмбарго, законы, запрещающие сношения, и т. д. оказывают воздействие на вывоз товаров, то они также влияют на их ввоз, так как никакая страна не может долго продолжать свои покупки, если она не продаёт также сама; это в особенности относится к Англии, которая вследствие изобилия бумажных денег изгнала из своего обращения всякий след драгоценных металлов.

"Если обращающиеся деньги обесценены ниже стоимости золота, - сообщает нам г-н Бозанкет, - то это обесценение является положительным, а не относительным, и все вексельные курсы должны одинаково чувствовать его влияние" (стр. 20). Совершенно верно, и поэтому, если бы г-н Бозанкет мог показать, что вексельный курс был благоприятен для Англии хотя бы с какой-нибудь одной страной в мире, деньги которой полновесны и не обесценены, то он с полным успехом опроверг бы мнение Комитета.

Некоторые серьёзные авторы придерживаются, по моему мнению, за последнее время неправильного взгляда на вывоз денег и на действие, которое оказывает на цену слитков увеличение количества обращающихся денег за счёт бумажного обращения.

Г-н Блэк замечает: "Все известные мне писатели по вопросам политической экономии убеждены, невидимому, в том, что при отклонении вексельного курса от паритета большем, чем на сумму расходов по пересылке слитков, последние немедленно исчезают. Ошибка эта возникла благодаря недостаточно чёткому различению между влиянием реального и номинального вексельного курса". Он посвящает затем много страниц доказательству, что при всяком увеличении бумажного обращения цена слитков поднимается в таком же отношении, как и цена других товаров, даже при условии, что значительная часть обращающихся денег является деньгами из драгоценных металлов, а так как иностранные вексельные курсы будут номинально понижены в такой же степени, то вывоз слитков не будет приносить никакой выгоды. Это же мнение защищается г-ном Гэскиссоном (стр. 27).

"Если бы денежное обращение страны состояло частью из золотых и частью из бумажных денег и размеры денежного обращения удвоились бы путём увеличения количества бумажных денег, то воздействие этого удвоения на цены внутри страны было бы такое же, как и в предыдущем случае" (повышение цен товаров). "Но так как в силу этого увеличения размеров денежного обращения золото как товар не сделалось бы более обильным в данной стране, чем в других частях мира, то стоимость его по отношению к другим товарам осталась бы без изменения; цена его, опять-таки в качестве товара, возросла бы в том же отношении, как и цена других товаров, хотя в форме монеты, наименование которой фиксируется законом, оно могло бы обращаться только согласно этому наименованию.

Таким образом, когда количество бумажных денег увеличивается в какой-либо стране, то в силу этого начинается вывоз золотой монеты оттуда; это происходит не потому, что золото как товар стало в этой стране более изобильным и менее дорогим по отношению к другим товарам, а благодаря тому обстоятельству, что стоимость его как средства обращения осталась без изменения, в то время как его цена в обращении возросла вместе с ценами всех других товаров".

Я вполне согласился бы с этими авторами в том, что стоимость золота как экспортного товара подвергалась бы именно такому воздействию, о каком они говорят, при условии, что обращение целиком состояло бы из бумажных денег; никакое повышение не имело бы, однако, места в цене слитков вследствие увеличения количества бумажных денег, если бы денежное обращение было или целиком металлическим, или состояло частью из золотых, частью из бумажных денег.

При увеличении размеров денежного обращения, состоящего частью из золотых, частью из бумажных денег, путём увеличения числа последних стоимость всех обращающихся денег уменьшилась бы или, другими словами, цены товаров повысились бы и в золотой монете и в бумажных деньгах. На тот же самый товар можно было бы купить после увеличения количества бумажных денег большее число унций золотой монеты, потому что он обменивался бы теперь на большее количество денег. Однако эти джентльмены не оспаривают факта превращения монеты в слитки, несмотря на закон, запрещающий это. Не следует ли из этого, что стоимость золота в монете и стоимость золота в слитках быстро приближались бы к совершенному равенству? Итак, если товар будет продаваться вследствие эмиссии бумажных денег за большее количество золотой монеты, то он будет также продаваться и за большее количество золота в слитках. Было бы поэтому неправильно сказать, что относительная стоимость золотых слитков и товаров будет одинаковой как после, так и до увеличения количества бумажных денег.

Уменьшение стоимости золота в сравнении со стоимостью товаров вследствие выпусков бумажных денег в стране, где золотые деньги составляют часть денежного обращения, имеет в первое время место только в этой стране. Если бы такая страна представляла собой остров и не вела никаких торговых сношений с какой-либо другой страной, то это уменьшение в стоимости золота продолжалось бы до тех пор, пока спрос на золото для промышленных целей не извлёк бы из обращения всю золотую монету, и только тогда стало бы заметным обесценение бумажных денег по сравнению с золотом, каково бы ни было количество их в обращении.

Как только золото было бы извлечено из обращения целиком, а спрос на продукты промышленности продолжался бы, стоимость золотых денег поднялась бы выше стоимости бумажных, и стоимость золота по отношению к другим товарам вскоре стала бы такой, какой она была до увеличения размеров денежного обращения путём выпуска бумажных денег. Рудники доставили бы тогда требуемое количество золота, и бумажно-денежное обращение продолжало бы постоянно обесцениваться. Но в продолжение промежутка времени до полного извлечения золота рудники такой страны, если бы она их имела, не могли бы эксплуатироваться по причине низкой стоимости золота, которая снизила бы прибыль на капитал, вложенный в рудники, ниже уровня прибыли других торговых предприятий. Но как только такое равенство прибыли установилось бы, снабжение золотом стало бы таким же регулярным, как прежде. Таковы были бы последствия большого выпуска бумажных денег в стране, не имеющей сношений с какой-либо другой страной.

Но если бы предполагаемая страна имела подобно Англии сношения со всеми другими странами, то любой избыток денег, находящихся там в обращении, был бы парирован вывозом звонкой монеты, а если бы этот избыток не превосходил того количества обращающейся монеты, какое может быть легко собрано людьми, обходящими закон, то обесценение денег отнюдь не имело бы места.

Предположим, что Англия имеет 1 тыс. унций золота в форме слитков и 1 тыс. унций в форме монеты и что в то же время её вексельный курс с чужими странами сохраняет свой паритет, другими словами, что стоимость золота за границей точно такая же, как у нас, и, следовательно, золото нельзя было бы ни ввозить, ни вывозить с выгодой.

Предположим, кроме того, что Английский банк выпустил бы в это время банкноты в таком количестве, которое представляло бы ещё 1 тыс. унций золота, и что они не были бы разменны на звонкую монету. Если бы слитки сохранили при этом ту же стоимость, что и до выпуска бумажных денег (а именно это и отстаивают наши авторы), то каким образом можно было бы вывезти хотя бы одну гинею? Кто возьмёт на себя труд и риск посылать гинеи на континент, чтобы продавать их там по их слитковой стоимости, в то время как стоимость слитков у нас была бы так же высока, как прежде, и, следовательно, так же высока, как и цена, по которой гинеи продаются за границей? Не стала ли бы монета переплавляться и продаваться как слиток внутри страны, до тех пор пока стоимость слитков у нас не уменьшилась бы по отношению к стоимости их в других странах, а следовательно, и по отношению к стоимости товаров у нас настолько, чтобы оправдать расходы по перевозке? Или, другими словами, до тех пор пока вексельный курс не понизился бы до цены, при которой такие расходы оплачивались бы? При такой цене вся 1 тыс. унций исчезла бы сразу; если же какая-нибудь часть их удержалась бы в обращении, она имела бы не меньшую стоимость, чем золотые слитки того же веса. Я всё время рассматриваю закон как не имеющий никакого действия на предотвращение вывоза, но если бы было доказано, что закон может строго выполняться, то этот аргумент был бы одинаково применим при условии, что увеличение размеров денежного обращения было сделано в золотой монете, а не в бумажных деньгах.

Итак, прежде всего становится очевидным, что при увеличении размеров денежного обращения, состоящего частью из золота и частью из бумажных денег, путём увеличения числа последних цена золотых слитков не обязательно увеличится в такой же степени, как цены других товаров; во-вторых, ясно, что такое увеличение вызовет угнетение не только номинального, но и реального вексельного курса, и поэтому золото будет вывозиться.

Но вернёмся к г-ну Бозанкету. Он замечает, что "три предположения", т. е. те, которые я комментировал, "были, повидимому, выдвинуты Комитетом, так же как и теми авторами, на чьи теории его доклад опирался, с целью добиться признания обесценения бумажных денег нашей страны; такая аргументация является необходимым следствием невозможности объяснить иначе депрессию вексельных курсов и повышение цены слитков. Она может быть поэтому названа отрицательной".

Поскольку дело касается меня как одного из авторов, привлечённых к ответу, г-н Бозанкет ошибается: третье предположение никогда не выдвигалось мною. Будет ли платёжный баланс за или против нашей страны, это, по моему мнению, имеет очень мало значения для доказательства защищаемой мною теории. Будет ли часть нашего вывоза или часть нашего ввоза состоять из золота, это отнюдь не изменяет проблему; слишком хорошо известно, что наши деньги не оцениваются ни нами самими, ни иностранцами по их слитковой стоимости. И почему наши деньги упали ниже этой стоимости в большей мере, чем в Америке, Франции, Гамбурге, Голландии и т. д.? Ответ заключается в том, что ни одна из этих стран не имеет бумажных денег, неразменных на звонкую монету по требованию держателя.

ГЛАВА V. Разбор аргумента, приводимого г-ном Бозанкетом в доказательство, что Английский банк не имеет власти вводить принудительное обращение банкнот

Перейдём теперь к обсуждению четвёртого положения, которое гласит, что "Английский банк в течение периода приостановки размена банкнот обладает исключительно ему принадлежащей властью ограничивать их обращение".

Трудно решить, считает ли г-н Бозанкет, что даже и принудительное бумажно-денежное обращение может иметь следствием понижение вексельного курса; ведь он так уверенно утверждает, что нет никакой связи между вексельным курсом и количеством банкнот. Если бы Английский банк стал действительно государственным банком в том смысле, в котором г-н Бозанкет кое-где употребляет этот термин, если бы этот банк авансировал все деньги, потребные для государственных расходов в течение года, если бы он повысил количество своих банкнот с 20 млн. до 50 млн., то разве не было бы правильно сказать, что он вводит принудительным порядком бумажное обращение? И разве следствием такого принудительного обращения бумажных денег не явилось бы обесценение банкнот, увеличение цены слитков и падение иностранных вексельных курсов? Разве эти последствия не имели бы места и в том случае, если бы правительство гарантировало банкноты Английского банка и никто не сомневался бы в том, что они в конечном счёте будут оплачены? Разве чрезмерное количество денег в обращении не привело бы уже само по себе к их обесценению? Или, может быть, можно утверждать, что никакое изобилие бумажных денег не может вызвать их обесценение при условии, что их последующий выкуп обеспечен? Такое экстравагантное предположение вряд ли будет, по-моему, поддерживаться кем-нибудь; следует поэтому признать, что обесценение может возникнуть в результате одного только изобилия банкнот, как бы ни были велики фонды тех, кто их выпускает. А так как симптомы, характерные для принудительного бумажного обращения, в настоящее время слишком резко бросаются в глаза, чтобы их можно было отрицать, так как они не могут быть объяснены как-либо иначе ни теоретически, ни путем апелляции к опыту, то не оправдываются ли наши подозрения в том, что Английский банк при его теперешних правах отнюдь не лишён власти вводить принудительное обращение банкнот, хотя его друзья стараются нас уверить в противном? Употребляя, однако, слова "принудительное обращение", мы не намереваемся обвинять Английский банк в том, что он не принимает теперь тех мер осторожности, какие обычно соблюдаются им при выпуске своих банкнот; мы думаем только, что закон о приостановке размена даёт ему возможность держать в обращении гораздо большее количество банкнот (принимая во внимание то количество монеты, которое могло бы находиться в обращении), чем он мог бы удержать без этого закона. Именно эта добавочная сумма производит, по моему мнению, такое действие, как если бы она была навязана публике государственным банком. Утверждение, что банкнот выпускается не больше, чем этого требуют нужды торговли, не имеет никакого веса, потому что сумма, требующаяся для этой цели, не может быть определена. Торговля ненасытна в своих требованиях; при одном и том же объёме она может использовать 10 млн. или 100 млн. средств обращения; это количество зависит целиком от их стоимости. Если бы рудники были в 10 раз более производительны, торговля тех же размеров использовала бы в 10 раз больше денег. Г-н Бозанкет признаёт это, но отрицает аналогию между выпусками банка и продукцией нового золотого рудника.

По этому вопросу г-н Бозанкет делает следующие замечания:

"Г-н Рикардо уподобил Английский банк в период прекращения им платежей, поскольку речь идёт о результатах его эмиссий, золотому руднику, продукт которого, брошенный в обращение сверх достаточного уже количества обращающихся денег, является избыточным, причём последствием этого является признанное обесценение стоимости уже имеющихся денег или, другими словами, повышение цен товаров, на которые они обычно обмениваются. Но г-н Рикардо не остановился на обстоятельстве, весьма существенном для такого сравнения: он не указал, почему открытие золотого рудника произвело бы такое действие. Оно произвело бы его потому, что собственники рудника выпустили бы золото для каких угодно надобностей без всякого обязательства вновь отдать за него держателям равную стоимость, иначе говоря, без какого бы то ни было желания или даже возможности изъять из обращения и уничтожить то, что ими выпущено. Мало-помалу, по мере того как выпуски возрастают, они превосходят нужды обращения; золото как таковое не приносит своему держателю никакого барыша; он не может съесть его, он не может в него одеться, чтобы сделать его полезным, он должен обменять его или на предметы, которые приносят непосредственную пользу, или на такие, которые приносят доход. Спрос на товары и на недвижимую собственность, а следовательно, и цены их, выраженные в золоте, возрастают и будут продолжать возрастать, пока рудник продолжает доставлять продукцию. При предположенных мною условиях такие результаты дают одинаково и выпуск золота из рудника и выпуск бумажных денег государственным банком. Всё это я определённо допускаю, но во всём этом нет ни одного пункта аналогии с эмиссиями Английского банка.

Принцип, на основании которого Английский банк выпускает свои банкноты, - это принцип займа. Каждая банкнота выпускается по требованию какого-нибудь лица, которое становится должником банка на эту сумму и даёт обеспечение, что вернёт эту банкноту или другую одинаковой стоимости в определённый и не слишком отдалённый срок, причём платит процент соответственно установленному сроку этого займа".

Предположим теперь, что золотой рудник действительно является собственностью Английского банка, что он даже расположен на территории последнего, что банк сам ведёт добычу золота, которое он отдаёт для перечеканки в монету, и что при учёте векселей или выдаче ссуд правительству он выпускает вместо банкнот одни только гинеи. Существовал ли бы в таком случае какой-нибудь другой предел для его выпусков, кроме истощения производительности рудника? А разве условия изменятся оттого, что рудник будет собственностью короля, торговой компании или отдельного лица? Для одного случая г-н Бозанкет допускает, что стоимость денег упадёт, и я полагаю, что он допускает также, что падение её будет прямо пропорционально возрастанию их количества.

Что сделал бы с золотом собственник рудника? Либо золото будет использовано им так, что даст доход, либо найдёт в конце концов дорогу в руки тех, кто его таким образом использует. Это - его естественное назначение; оно может пройти через руки 100 или 1 тыс. лиц, но в конце концов оно будет использовано только таким образом. Так вот, если рудник удвоил бы количество денег, он понизил бы их стоимость в таком же отношении, и спрос на них увеличился бы вдвое. Купец, который прежде нуждался в займе в 10 тыс. ф. ст., будет теперь нуждаться в 20 тыс. ф. ст., и для него имеет весьма малое значение, будет ли он попрежнему брать взаймы 10 тыс. ф. ст. в Английском банке и 10 тыс. ф. ст. у тех, в чьих руках деньги очутились бы в конечном счёте, или же получать все 20 тыс. ф. ст. взаймы от Английского банка. Аналогия кажется мне полной и не допускающей спора. Выпуски неразменных бумажных денег регулируются тем же самым принципом и будут сопровождаться теми же самыми последствиями, как если бы банк был собственником рудника и ничего не выпускал, кроме золота. Как бы ни увеличилось количество добываемого золота, сумма займов увеличится в том же отношении вследствие его обесценения; это правило одинаково верно и для бумажных денег. Если деньги достаточно обесценены, то нет такого количества их, которое не могло бы быть поглощено обращением. Будет ли при этом Английский банк сам покупать на свои банкноты товары или он будет учитывать векселя тех, кто использует для этой цели его банкноты, это не составит ни малейшей разницы.

Если допустить вместе с г-ном Бозанкетом, что обращением может быть поглощена только определённая сумма, но не большая, то это привело бы к тем результатам, о каких он говорит; но я отрицаю, что в наличии имелась бы добавочная сумма, которая тщетно искала бы выгодного применения и которая, раз таковое не могло быть найдено, необходимо вернулась бы в Английский банк в уплату за уже дисконтированный вексель или помешала бы поступлению запроса на денежный аванс на эту сумму.

Если бы деньги могли сохранять свою стоимость, в каком бы количестве они ни выпускались, то результаты могли бы быть именно такими; но так как по мере поступления излишка денег в обращение начинается их обесценение, то добавочная сумма нашла бы себе применение, а это удержало бы её в обращении.

Посмотрим теперь, какой результат могло бы дать учреждение банка с прочным кредитом в стране, где денежное обращение полностью металлическое.

Такой банк стал бы учитывать векселя или выдавать ссуды правительству, как это делает Английский банк; если же принцип, на котором настаивает г-н Бозанкет, правилен, то банкноты этого банка необходимо возвращались бы к нему сейчас же после того, как они были выпущены, ибо, поскольку металлическое обращение такой страны было и до этого вполне достаточным для её торговли, добавочное количество денег какого бы то ни было размера не могло бы быть использовано. Это, однако, противоречит как теории, так и практике. Эмиссии Английского банка обесценивали бы, так же как и теперь, не только находящиеся в обращении деньги, но одновременно и стоимость слитков, как я старался объяснить это на стр. 145; это в свою очередь создало бы искушение для их вывоза; уменьшение же количества обращающихся денег снова восстановило бы их стоимость. Английский банк выпустил бы ещё больше банкнот, и это привело бы к тем же последствиям; но такого излишка, который побудил бы держателя банкнот вернуть их Английскому банку в уплату за заём, отнюдь не получилось бы, если бы закон против вывоза денег действительно выполнялся. Деньги требовались бы потому, что было бы выгодно вывозить их, а не потому, что они не могли бы быть поглощены обращением. Предположим, однако, наличие таких условий, при которых деньги не было бы выгодно вывозить; предположим, что все европейские страны пользуются для нужд своего обращения только драгоценными металлами и что каждая из них в одно и то же время учреждает банк на тех же основаниях, на каких существует Английский банк, - могли ли бы они или не могли прибавить каждая к металлическому обращению известную часть бумажных денег? Могли ли бы они или не могли бы удерживать их постоянно в обращении? Если бы могли, то и вопроса не было бы; тогда можно было бы сделать прибавку к уже вполне достаточному обращению, не вызывая обратного притока банкнот в Английский банк в уплату по векселям, срок которых наступил. Но если мне скажут, что этого нельзя было бы сделать, то я апеллировал бы к опыту и попросил бы объяснить мне, каким путём банкноты возникли первоначально и как именно они удерживаются постоянно в обращении.

Мне было бы трудно проследить во всех её разветвлениях аналогию между первоначальным учреждением банка, открытием рудника и настоящим положением Английского банка, однако я вполне уверен, что если бы принцип, выдвигаемый директорами последнего, был правилен, то ни одна банкнота не могла бы держаться перманентно в обращении, открытие же американских рудников не могло бы прибавить ни одной гинеи к денежному обращению Англии. Дополнительное золото нашло бы согласно этой системе обращение уже адекватным, и ничего нельзя было бы к нему присоединить.

Отказ дисконтировать какие-нибудь другие векселя, кроме выданных для сделок bona fide, был бы столь же мало действителен в деле ограничения денежного обращения; ведь если бы даже директора Английского банка имели возможность различать те векселя, которые никоим образом нельзя принимать, в обращение всё же могло бы попасть более значительное количество бумажных денег не по сравнению с нуждами торговли, а по сравнению с тем, что могло бы остаться в каналах обращения, не вызывая обесценения. Хорошо известно, что одна и та же 1 тыс. ф. ст. может в течение дня совершить 20 сделок bona fide. Они могут быть уплачены за судно, продавец же судна может уплатить ими своему фабриканту канатов, тот в свою очередь может уплатить их русскому купцу за пеньку и т. д. А так как каждая из этих сделок была сделкою bona fide, то каждый из участников мог бы выписать вексель, и Английский банк мог бы согласно установленному им правилу дисконтировать все эти векселя. Таким образом, для совершения платежей, для которых достаточно было 1 тыс. ф. ст. наличными, в обращение попало бы 20 тыс. ф. ст. Мне известно, что мнение г-на Бозанкета как будто подтверждается приводимым им взглядом д-ра Смита. Однако этот талантливый автор заявляет в различных местах своего труда и за несколько страниц от той, которую цитирует г-н Бозанкет, что "общее количество бумажных денег всякого рода, какое может без затруднений обращаться в какой-либо стране, ни при каких условиях не может превышать стоимости золотой и серебряной монеты, которую они заменяют или которая (при тех же размерах торгового оборота) находилась бы в обращении, если бы не было бумажных денег" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. I, стр. 251. - Прим. ред.>.

Такому испытанию мы не должны подвергать наше денежное обращение. Если бы при его теперешних размерах оно состояло из золота и серебра, то никакие законы, как бы строги они ни были, не могли бы удержать эти металлы в обращении; часть их переплавлялась бы и вывозилась до тех пор, пока денежное обращение не было бы сведено к надлежащему уровню, а раз такой уровень был бы достигнут, то стало бы столь же невозможно заставить кого-либо вывозить золото и серебро. В этом случае мы уже больше не слышали бы ни о неблагоприятном для нас платёжном балансе, ни о необходимости вывозить золото в возмещение за хлеб. Что последствия были бы именно таковы, в этом не могут сомневаться люди, знакомые с сочинениями д-ра Смита. Но если бы это было иначе, если бы континентальная Европа приняла почти невозможную абсурдную политику покупать ещё больше таких товаров, которых она имеет уже слишком много, то какие плохие последствия могло бы это иметь для нас, даже если бы наше денежное обращение было сведено к тому уровню, на котором оно находилось до открытия Америки? Разве это не было бы для нас национальным выигрышем? Поскольку при тех размерах торговли обращение совершалось бы при помощи меньшего количества золота, благоприятный баланс мог бы с выгодой быть использован для получения более полезных и более нужных для производства товаров. И если бы бумажное обращение было сокращено в таком же отношении, то разве прибылью, которую получает теперь Английский банк, не могли бы воспользоваться те, кто имеет больше прав на неё?

Тот факт, что Английский банк не расположен учитывать векселя, - факт, упоминаемый г-ном Бозанкетом, - весьма благоприятен для публики, ибо невозможно сказать, до каких размеров могло теперь дойти количество банкнот, если бы не задержка такого рода. Право же, все, уделившие хоть сколько-нибудь внимания этому вопросу и познакомившиеся с принципами, которыми руководствовались по их собственному признанию директора Английского банка в деле регулирования своих эмиссий, должны удивляться, что наше денежное обращение держалось в таких умеренных границах.

ГЛАВА VI. Замечание об установлении пошлины за чеканку

Хотя д-р Смит и высказывался в пользу небольшой пошлины за чеканку монеты, он вполне отдавал себе, однако, отчёт в том, какое зло связано с большой пошлиной.

Пределы, выше которых нельзя подымать пошлину за чеканку с выгодой для страны, - это действительные расходы по переработке слитков в монету. Если пошлина за чеканку превышает эти расходы, то для фальшивомонетчиков увеличивается выгода от подделки монеты, даже если бы они фабриковали монету законного веса и стандарта. Однако даже и в этом случае, поскольку увеличение количества находящихся в обращении денег выше действительных требований торговли уменьшает их стоимость, промысел фальшивомонетчиков должен будет прекратиться, если стоимость монеты превышает стоимость слитков не больше, чем на сумму расходов по выработке первой. Если бы публика могла быть гарантирована от таких незаконных увеличений количества обращающихся денег, то не было бы такой высокой пошлины за чеканку, какой правительство не могло бы потребовать с выгодой для себя: ведь чеканная монета превышала бы настолько же стоимость слитков. Если бы пошлина за чеканку составляла 10%, цена слитков была бы по необходимости на 10% ниже монетной, а если бы пошлина составляла 50%, то стоимость монеты превышала бы стоимость слитков также на 50%. Итак, оказывается, что, хотя слиток данного веса никогда не может превысить по стоимости монету данного веса, последняя может превысить по стоимости слиток данного веса на всю сумму пошлины за чеканку, как бы велика ни была последняя, при условии, что имеется действительная гарантия против возрастания количества денег путём подделки монеты незаконными средствами. Оказывается также, что если такая гарантия не может быть дана, то промысел фальшивомонетчика прекратится, как только он увеличит количество монеты в такой степени, что уменьшит её стоимость по сравнению со слитками на всю сумму действительных расходов по чеканке. Что эти принципы правильны, может быть доказано путём анализа тех условий, при которых банкнота получает стоимость. Банкнота не имеет большей внутренней стоимости, чем клочок бумаги, на котором она отпечатана. Она может быть рассматриваема как денежная единица, пошлина за чеканку которой так огромна, что доходит до полной её стоимости; однако если публика достаточно защищена против чересчур большого возрастания количества таких банкнот, являющегося результатом либо неосмотрительности со стороны эмиссионеров, либо проделок фальшивомонетчиков или подделывателей, то при обычных торговых операциях банкноты должны сохранять свою стоимость.

Пока такие деньги держатся внутри известных пределов, им как средствам обращения может быть придана любая стоимость: 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. могут иметь стоимость унции золотого слитка, т. е. стоимость, по которой они были первоначально выпущены, или же низведены до стоимости пол-унции; если бы Английский банк, их выпустивший, имел исключительную привилегию поставлять деньги, которые чеканятся на Монетном дворе, то 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. его банкнот могли бы приобрести стоимость 1, 2, 3 или любого числа унций золотого слитка.

Стоимость таких денег должна зависеть исключительно от их количества; в предположенном же нами случае Английский банк имел бы власть ограничивать не только количество бумажных денег, но также и металлических.

Я уже старался прежде показать, что до учреждения банков драгоценные металлы, употребляемые в качестве денег, необходимо распределялись между различными странами света в таком отношении, какого требовали размеры их торговли и платежей; какова бы ни была стоимость слитков, употребляемых для целей денежного обращения, одни и те же требования и нужды всех стран помешали бы увеличению или уменьшению количества денег, предоставленного каждой из них, при условии, что отношение между размерами торговли отдельных стран не подверглось изменению, сделавшему необходимым иное разделение слитков; Англия или какая-нибудь другая страна может заменить для нужд денежного обращения металл бумагой, но стоимость таких бумажных денег может быть регулирована количеством сохранившей свою слитковую стоимость монеты, которая находилась бы в обращении, если бы не было бумажных денег.

С этой точки зрения бумажно-денежное обращение какой-нибудь отдельной страны представляет металл определённого веса, который при не изменившихся размерах торговли и платежей не может быть ни увеличен, ни уменьшен: 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. в монетах или в бумажных деньгах могут представлять унцию золотого слитка или же в силу какого-нибудь внутреннего мероприятия 4 ф. ст. 13 шилл. могут делать то же самое, но действительный вес слитков, представляемых ими, всегда останется одним и тем же при одних и тех же условиях торговли и платежей.

Предположим, что доля Англии составляет 1 млн. унций. Если бы в силу закона, который может быть осуществлён на практике, 1 1/2 млн. унций в монете могли бы быть пущены в обращение принудительным порядком или удержаны в обращении путём недопущения всякой переплавки или вывоза монеты или если бы при помощи закона о приостановке размена Английский банк был бы в состоянии сохранить в обращении такое количество бумажных денег, которое представляет l 1/2 млн. унций золота в монете, то эти 1 1/2 млн. унций имели бы в обращении не большую стоимость, чем 1 млн. унций; следовательно, 1 1/2 унции золота в монете или банкноты, которые представляли бы эту сумму, купили бы не больше каких-либо товаров, чем унция золота в слитках. Если бы, с другой стороны, правительство взимало пошлину за чеканку в размере 50% или если бы эмиссии Английского банка были чрезвычайно ограничены и он пользовался бы при этом исключительным правом чеканки монеты, так что вся сумма его банкнот не превзошла бы того количества их, которое должно представлять 1/2 млн. унций золота по монетной цене, то эти 1/2 млн. унций стоили бы в обращении столько же, сколько стоили 1 млн. унций в первом случае и 1 1/2 млн. во втором.

Из этих принципов следует, что возможно лишь одно обесценение денег - то, которое происходит от их излишка. Как бы испорчена ни была монета, она всегда будет сохранять свою монетную стоимость, т. е. будет обращаться по внутренней стоимости металла, который она должна содержать, если только количество её не чрезмерно; поэтому предположение, что гинеи в 5 драхм и 8 гранов не могут обращаться вместе с гинеями в 5 драхм или меньше, представляет ошибочную теорию. Поскольку общее количество их может быть так ограничено, что и те и другие могут на деле обращаться по стоимости, равной 5 драхмам 10 гранам, не будет никакого искушения извлекать ни ту, ни другую из обращения; было бы, напротив, прямой выгодой удержать их в обращении. На практике, правда, более тяжёлые экземпляры лишь в редких случаях избегли бы плавильного тигля, но это происходило бы целиком вследствие увеличения количества таких денег: вследствие обильных эмиссий Английского банка или благодаря притоку фальшивых денег, которые были бы брошены в обращение искусными фальшивомонетчиками.

Наши серебряные деньги обращаются теперь по стоимости, которая превышает их слитковую стоимость, потому что, несмотря на прибыль, получаемую подделывателями, они пока что не поступают в обращение в достаточном изобилии, для того чтобы повлиять на их стоимость.

Именно этим принципом объясняется также тот факт, что в эпоху, предшествовавшую перечеканке 1696 г., цена слитков не поднялась так высоко, как можно было ожидать при тогдашней степени порчи денег; их количество не возросло в том отношении, в каком ухудшилось их качество.

Из этих принципов следует также, что в стране, в которой золото есть мера стоимости (и в которой закон не ставит никаких препятствий вывозу), цена золотых слитков никогда не может превысить их монетную цену, что первая никогда не может упасть ниже второй больше, чем на сумму расходов чеканки, и что эти изменения зависят целиком от того, насколько снабжение монетой или бумажными деньгами соответствует объёму торговли страны: другими словами, ничто не может поднять стоимость слитков даже до их монетной цены, кроме излишка находящихся в обращении денег. Разумеется, если какая-нибудь сила в государстве пользуется привилегией увеличивать по своему произволу количество бумажных денег и имеет в то же время законное право не платить по своим банкнотам, то только произвол выпускающих может определить предел роста цены золота.

ГЛАВА VII. Рассмотрение возражений г-на Бозанкета против положения, согласно которому эмиссии Английского банка регулируют эмиссии провинциальных банков

Следующее положение, которое г-н Бозанкет старается опровергнуть, содержит формулировку мнения Комитета о слитках о том, что "обращение банкнот провинциальных банков зависит от эмиссий Английского банка и пропорционально им".

Истинность этого принципа подтверждается также авторитетом многих людей практики. Г-на Бозанкета преследует, повидимому, особливое несчастие, так как только немногие из отобранных им положений Комитета о слитках не опираются на авторитет людей практики, о чьих мнениях по этим вопросам он говорит с такой почтительностью. Что колебания вексельного курса не могут в течение сколько-нибудь продолжительного времени выходить за пределы, установленные Комитетом, таково было и есть мнение способнейших людей практики.

Что при нормальной системе денежного обращения цена слитков не может быть в течение продолжительного времени выше их монетной цены, это было также полностью подтверждено деятелями того же круга. Рассматриваемое нами теперь положение было также санкционировано ими. Г-н Гэскиссон уже ссылался на авторитет управляющего Английским банком, который в своём показании Комитету сделал следующее заявление (стр. 127): "Если провинциальные банки не регулируют свои выпуски согласно принципам Английского банка, то они могут выпустить чрезмерное количество банкнот; но, по моему мнению, как только этот излишек сделается сколько-нибудь ощутимым, он будет корректирован своим собственным действием, ибо держатели таких банкнот немедленно вернут их обратно банкам, когда увидят, что благодаря чрезмерной эмиссии стоимость этих банкнот упала или может упасть ниже их паритета. Таким образом, хотя равновесие может быть слегка и временно нарушено, значительная или постоянная чрезмерность эмиссий всё же не может иметь места; в силу природы вещей количество банкнот, находящихся в обращении, должно всегда находить свой предел в общественных потребностях".

Г-н Джилькрист из Шотландского банка заявил Комитету, что "если бы Английский банк сократил свои эмиссии, то шотландские банки сочли бы, разумеется, необходимым уменьшить свои". "Эмиссии Английского банка, - заметил он, - влияют на эмиссии шотландских банков следующим образом: если шотландские банки выпускают больше банкнот, чем они должны были бы это сделать, принимая во внимание размер эмиссий Английского банка, они будут вынуждены выдавать векселя на Лондон по более низкому вексельному курсу" (стр. 114, приложение). Г-ну Томпсону, провинциальному банкиру и члену Комитета, был задан вопрос: "Каким критерием руководствуются теперь провинциальные банки при регулировании выпусков бумажных денег?" Ответ: "Критерием изобилия или недостатка банкнот". "Значит их эмиссии находятся в известном соотношении с эмиссиями Английского банка?" Ответ: "По моему мнению, да".

"Комитет, - замечает г-н Бозанкет, - не установил, в каком смысле он употребляет термин "излишек обращающихся денег"; поэтому, - продолжает он, - я предполагаю, что этот термин употребляется в докладе в том смысле, в котором им пользуется д-р Смит: он означает количество большее, чем то, какое может быть быстро поглощено или использовано денежным обращением страны". А в другом месте он говорит: "Так как этот факт не очевиден (я имею в виду, что бумажных денег имеется больше, чем страна может быстро поглотить или использовать), то onus probandi, казалось бы, лежит во всяком случае на Комитете".

Однако Комитет употребляет, по моему мнению, термин "излишек" не в этом смысле. При таком значении его излишка вообще не может быть, раз Английский банк не платит звонкой монетой, потому что торговля страны может легко использовать и поглотить любую сумму, которую этот банк может послать в обращение. Именно потому, что г-н Бозанкет понимает так слово "излишек", он и думает, что обращение не может быть чрезмерным только потому, что торговля страны не может легко использовать его. По мере того как фунт стерлингов обесценивается, нужда в номинальном количестве фунтов будет возрастать, и ни одна часть большей суммы не будет излишней в большей мере, чем прежде была меньшая сумма. Итак, под словом "излишек" Комитет должен подразумевать разницу в объёме обращения, т. е. разницу между суммой фактически находящихся в обращении денег и той суммой их, которая находилась бы в обращении, если бы фунт стерлингов снова вернулся к своей слитковой стоимости. Это различие имеет гораздо большее значение, чем это кажется с первого взгляда, и г-н Бозанкет был хорошо осведомлён о том, что я употреблял этот термин именно в этом смысле. Он был настолько обязателен, что уточнил моё мнение в том месте, где оно казалось неясным; он сделал это весьма искусно и вполне понял смысл, в котором я употребил слова "излишнее обращение". Он замечает по поводу этого места (стр. 86): "Если эта интерпретация будет принята, то станет почти бесполезно устанавливать наличие излишка бумажных денег и исследовать причины его; мы должны будем удовольствоваться тогда тем, что признаем факт его существования на основании его последствий: внимание наше должно быть направлено на то, чтобы установить обесценение или повышение цены товаров, произведённое и вызванное исключительно лишь возрастанием количества средств обращения". Я признаю совершенно безоговорочно, что, пока держится высокая цена слитков и низкий вексельный курс и пока наше золото не испорчено, факт нахождения в обращении лишь на 5 млн. ф. ст. банкнот вовсе не служит для меня доказательством, что наше обращение не обесценено. Поэтому, если мы говорим об излишке банкнот, мы имеем в виду ту часть суммы эмиссий Английского банка, которая может обращаться при данных условиях, но не могла бы оставаться в обращении, если бы деньги сохраняли свою слитковую стоимость. Когда мы говорим об излишке денег, выпущенных в обращение в провинции, мы имеем в виду ту часть суммы провинциальных банкнот, которая не может быть поглощена обращением потому, что эти банкноты подлежат обмену на банкноты Английского банка и в то же время обесценены ниже стоимости последних.

Это различие является, мне кажется, ответом на возражение г-на Бозанкета, заявляющего: "Но разве из этого следует, что провинциальные банкноты, выпущенные в чрезмерном количестве, не встретят препятствий, раз в обращении находится уже больше банкнот, чем страна может поглотить и использовать? Если допустить, - а как можно это отрицать? - что цены товаров должны всюду повышаться или падать пропорционально возрастанию или уменьшению количества денег, которое приводит их в обращение, то не должно ли возрастание количества лондонских денег увеличить цены товаров лишь в Лондоне, если только часть этих денег не может быть использована в провинциальном обращении? И, наоборот, не должно ли такое повышение иметь место только для провинциальных цен, если возросло количество денег, выпущенных в обращение в провинции, и если бы они не были разменны на лондонские деньги или не могли бы обращаться в Лондоне?" Если бы случай, о каком говорит г-н Бозанкет, был возможен, если бы увеличилось только лондонское денежное обращение и лондонские банкноты не имели бы хождения в провинции, тогда мы имели бы вексельный курс на провинцию таким же манером, как мы имеем его на Гамбург или Францию; существование такого вексельного курса показывало бы, что лондонские бумажные деньги обесценены по сравнению с провинциальными.

Предположим, что каждый провинциальный банк защищён специальным законом о приостановке размена от обязательства платить по своим банкнотам какими-нибудь другими деньгами, кроме своих собственных банкнот, и что эти банкноты могут обращаться только в границах именно данных округов; они были бы тогда обесценены в сравнении со слитками в той же мере, в какой их количество превосходило бы количество денег со слитковой стоимостью, которое обращалось бы в этих округах, если бы банки не были защищены такими законами. Банкноты одного банка могут быть обесценены на 5%, другого - на 10, третьего - на 20% и т. д. Но так как закон о приостановке размена распространяется только на Английский банк, а все другие банкноты размениваются на банкноты последнего, то провинциальные банкноты отнюдь не могут быть выпущены в большей пропорции, чем банкноты лондонского банка. Г-н Бозанкет думает, что я "обязан был сначала доказать, что возрастанию общего количества банкнот за счёт провинциальных банкнот и vice versa мешает нечто физически непреодолимое, а затем уже утверждать, что возрастание количества банкнот Английского банка может вызвать соответствующее возрастание количества провинциальных банкнот".

Из того, что я уже сказал, явствует, по моему мнению, что если не физически, то во всяком случае абсолютно невозможно, чтобы увеличение количества банкнот Английского банка не сопровождалось увеличением числа провинциальных банкнот или же обесценением стоимости первых в сравнении с последними, разве что лондонские банкноты проникли в обращение в такие места, куда их прежде не допускали.

Но каким образом это осуществляется? Каким образом эмиссии Английского банка вызывают возрастание провинциального обращения? Об этом рассказал нам г-н Джилькрист. Возьмите случай, обратный тому, который он предположил, и дело будет обстоять следующим образом: если Английский банк увеличит свои эмиссии, то провинциальные банки будут иметь возможность увеличить свои; так как в Лондоне цены товаров повысились, а в провинции остались без изменения, там появится нужда в деньгах для покупки на более дешёвом рынке; для этой цели потребуются векселя на провинцию, которые будут поэтому продаваться с премией, или, другими словами, банкноты Английского банка будут обесценены ниже стоимости провинциальных денег. Спрос на такие векселя прекратится, как только провинциальное денежное обращение будет поднято до уровня лондонского или же лондонское денежное обращение опустится до уровня провинциального.

Я не мог думать, что такой ясный принцип будет поставлен под вопрос: стоимость нашего золотого обращения определяла прежде стоимость фунта стерлингов по всей Англии. Если золото становилось обильным вследствие открытия новых рудников и большее количество денег находилось поэтому в обращении в Лондоне, то пропорциональное увеличение их количества должно было бы иметь место и в провинции, чтобы сохранилось равенство цен. Банкноты Английского банка выполняют теперь ту же самую функцию, и если количество их увеличивается, то либо провинциальное денежное обращение должно также вобрать в себя дополнительное количество их, либо провинциальные банки должны увеличить пропорционально свои эмиссии. Нетрудно решить, какой выбор сделают провинциальные банки при этих условиях.

Комитет установил, что "если бы где-нибудь в провинции был выпущен излишек бумажных денег, в то время как лондонское обращение не выходило бы из должных пропорций, то мы имели бы дело с местным возрастанием цен лишь в данном округе, цены же Лондона остались бы такими же, как и прежде; владельцы же провинциальных бумажных денег предпочтут делать покупки в Лондоне, где товары стали дешевле, и потому вернут эти провинциальные банкноты банкиру, который выпустил их, и потребуют от него банкноты Английского банка или векселя на Лондон; таким образом, поскольку излишек провинциальных бумажных денег будет предъявлен выпустившему их банку для обмена на банкноты Английского банка, количество последних необходимо ограничивает количество провинциальных банкнот вполне действительным способом".

Г-н Бозанкет спрашивает: "Действительно ли одно вытекает из другого? Допуская правильность приведённого рассуждения при предположении, что провинциальные банкноты действительно оплачивались банкнотами Английского банка, применимо ли оно при допущении, что они оплачивались векселями на Лондон, раз оплата последних имеет, как мы уже показали, мало связи с банкнотами?" Безусловно, да. Предположим, что излишек провинциальных банкнот составляет 1 тыс. ф. ст. и вследствие этого эмиссионеру предъявят требование на 1 тыс. ф. ст. в банкнотах Английского банка, каковые и будут посланы в Лондон для покупки товаров; разве в этом случае 1 тыс. ф. ст. не будет прибавлена к лондонскому обращению, тогда как провинциальное будет уменьшено на 1 тыс. ф. ст.? Предположим теперь, что вместо тысячефунтовой банкноты Английского банка держателю провинциальных банкнот будет выдан вексель на Лондон, что будет в такой же мере отвечать его желанию произвести покупку в Лондоне; так как вексель есть только приказ находящемуся в Лондоне А уплатить в Лондоне же В, то лондонское денежное обращение останется без изменения, а провинциальное уменьшится на 1 тыс. ф. ст.

Таким образом, единственная разница состоит тут в том, что в первом случае 1 тыс. ф. ст. была прибавлена к лондонскому обращению, в последнем же оно сохраняло прежние размеры. Но разве провинциальный банкир, уменьшивший в результате выплаты тысячефунтовой банкноты Английского банка депозит, который он считает необходимым иметь для безопасности своего учреждения, не даёт своему корреспонденту поручение послать ему банкнот Английского банка на сумму в 1 тыс. ф. ст. путём ли продажи билетов казначейства или каким-либо другим способом?

"Если товары дешевле в Ливерпуле, чем в Лондоне, я предпочту купить их там; если же я имею слишком много банкнот, я пошлю их в Ливерпуль для уплаты" при условии, что они имеют там хождение. В последнем случае в Ливерпуле, как и в Лондоне, увеличится количество обращающихся денег; отнюдь не невероятно, однако, что ливерпульский банкир найдёт случай убедить своих сограждан, что его банкнота так же хорошо отвечает их намерениям, как и банкнота Английского банка <комитет задал г-ну Стэкки следующий вопрос: "Разве не в ваших интересах как банкира сдерживать обращение банкнот Английского банка и разве вы не пересылаете с этой целью в Лондон все банкноты Английского банка, которые вы можете получить сверх той суммы, каковую вы считаете благоразумным держать в ваших сундуках как депозит?". Ответ: "Несомненно">; он постарается поэтому приобрести последние в обмен на свои и пошлёт их в Лондон, и, таким образом, денежное обращение в Ливерпуле увеличится за счёт выпусков Английского банка. Поэтому г-н Бозанкет ошибается, когда замечает, что "Английский банк может ограничить, но отнюдь не может увеличить хотя бы на один шиллинг обращение ливерпульских банков". Так как Комитет "считает аксиомой, что бумажные деньги провинциальных банков представляют надстройку, воздвигнутую на базе бумажных денег Английского банка", то г-н Бозанкет спрашивает, где Комитет узнал это. "Он узнал от г-на Стэкки, - продолжает г-н Бозанкет, - крупного и опытного банкира в Сомерсетшире, что его банк регулирует свои эмиссии резервами, которые он имеет в Лондоне для платежа по этим эмиссиям и которые состоят из государственных фондов, билетов казначейства и других ликвидных обеспечений; при этом он не придаёт особого значения количеству имеющихся среди них банкнот Английского банка или звонкой монеты, хотя он всегда держит известное количество и тех и других для уплаты по случайным требованиям. Каким же образом может это показание подтвердить мнение, согласно которому банкноты Английского банка порождают провинциальные банкноты или же ограничивают их количество?"

По моему мнению, можно доказать, что увеличение эмиссии Английского банка побудило бы г-на Стэкки или другого провинциального банкира увеличить размер своих эмиссий, даже если бы он держал в резерве именно те обеспечения, которые он перечислил. Вследствие изменения цен в Лондоне на провинциальные банкноты возник бы такой спрос, что провинциальный банкир мог бы получить в обмен на свои банкноты векселя на Лондон. На выручку от этих векселей он мог бы получить ещё большую сумму государственных фондов, билетов казначейства и т. д. На этой увеличенной таким образом базе он мог бы расширять и надстройку.

Комитет не мог предположить, что Шотландский банк, сокращая в 1763 г. своё обращение путём выдачи 40-дневных векселей на Лондон, в действительности депонировал банкноты в первую очередь в руках своих лондонских корреспондентов. Если бы дело обстояло так, он мог бы сразу же выкупить свои банкноты, платя по ним в Шотландии банкнотами Английского банка, но это было не так. Шотландский банк находился в положении, описанном г-ном Стэкки: он имел те или иные обеспечения в Лондоне и уполномочил своих корреспондентов превратить их в деньги для своевременной оплаты векселей. Здесь происходил перевод денег от А к В в Лондоне, шотландские же банкноты извлекались из обращения.

ГЛАВА VIII. Рассмотрение взглядов г-на Бозанкета, согласно которым единственной причиной повышения цен было не черезмерное обращение, а неурожайные годы и налоги

Установив, как он думает, недостаточность аргументов Комитета, выдвигаемых с целью доказать, что эмиссии Английского банка были чрезмерны, г-н Бозанкет приводит положительные аргументы, доказывающие, что эти эмиссии не были чрезмерны. Сущность его аргументов заключается в том, что причиной повышения цен являются годы неурожая и возросшие налоги. Для поддержки своего мнения он приводит цитату из работы д-ра Смита. Но эта цитата говорит, по моему мнению, в пользу моего взгляда на предмет.

"Государь, - говорит д-р Смит, - который повелел бы, чтобы известная часть налогов уплачивалась бумажными деньгами известного рода, мог бы придать таким путём некоторую стоимость этим бумажным деньгам, даже если бы срок их полной оплаты и погашения зависел от его усмотрения. Если бы банк, выпустивший эти бумажные деньги, старался постоянно следить за тем, чтобы их количество всегда было несколько меньше того, какое могло быть употреблено с этой целью, спрос на эти деньги мог бы настолько усилиться, что они стали бы давать некоторую премию или продаваться на рынке по цене несколько более высокой, чем соответствующие золотые и серебряные монеты, вместо которых они были выпущены" <Адам Смит, Исследование о природе и причинах богатства народов, т. I, стр. 276. - Прим. ред.>.

Если же, спрашивает г-н Бозанкет, годичная сумма налогов далеко превосходит сумму банкнот, то как могут быть на основе этого принципа обесценены бумажные деньги? Но где д-р Смит говорит о годичной сумме налогов? С таким же правом можно было бы утверждать, что сумма бумажных денег должна быть сопоставлена с суммой налогов за два или три года. По моему разумению, д-р Смит полагает, что если количество бумажных денег не превышает той суммы, какая может быть затрачена полностью исключительно на уплату налогов, то деньги не будут обесценены. Он никогда не мог бы отстаивать то экстравагантное положение, какое приписывает ему г-н Бозанкет. Чтобы проверить наше бумажно-денежное обращение с помощью критерия д-ра Смита, следовало бы доказать, что сумма ежедневно уплачиваемых налогов равна всей сумме банкнот, находящихся в обращении. Если же принять то толкование положения д-ра Смита, какое даёт г-н Бозанкет, то, поскольку сумма всех платежей в казначейство составляет теперь 76 805 440 ф. ст., не может быть ни излишка банкнот, ни обесценения их до тех пор, пока сумма их не превысит указанную сумму. Но кто же, прочитав рассматриваемое место, мог бы думать, что таково было действительное значение слов д-ра Смита?

Когда г-н Бозанкет говорил о премии, которая давалась за банкноты, я полагал, что он имеет в виду премию в золоте или серебре, иначе я не представляю себе премии, но г-н Бозанкет, повидимому, думает, что премия за банкноты даётся в бумажных деньгах, ещё более обесцененных, чем сами банкноты: в билетах казначейства или в банкирских чеках. Так вот, оба эти обеспечения, подлежащие уплате в течение определённого срока в банкнотах, могут в известных случаях иметь меньшую стоимость, чем банкноты, которые требуются для немедленного использования, что в достаточной степени объясняет отдаваемое им предпочтение. Ассигнат, обесцененный на 50%, также мог бы приносить такую премию, о какой говорит г-н Бозанкет.

Одно из соображений, которое г-н Бозанкет соблаговолил представить своим читателям в доказательство весьма незначительного увеличения фактического числа банкнот по сравнению с операциями, которые совершаются с их помощью, заключается в том, что сумма находящихся в обращении денег возросла с 1793 г. на 3 млн. ф. ст., тогда как сумма платежей одному только правительству возросла больше чем на 60 млн.

В этом расчёте совершенно опущено увеличение провинциального денежного обращения. В дальнейшем я постараюсь доказать также, что из этих данных отнюдь не вытекает необходимость какого-либо увеличения денежного обращения в связи с огромным увеличением суммы выплаченных налогов, если, конечно, в течение того же самого времени не имел места рост торговли и промышленности.

В данный же момент для меня будет достаточно отметить, что, если бы г-н Бозанкет привёл сравнительные данные за время от 1793 по 1797 г., он, возможно, нашёл бы основание усомниться в правильности своей теории. В течение этих четырёх лет должно было иметь место значительное добавление к налогам, и поэтому согласно принципам г-на Бозанкета должно было бы иметь место также и добавление к денежному обращению, чего на деле, повидимому, не было. Вряд ли вероятно, чтобы к числу имевшихся в обращении монет сделано было какое-либо очень значительное добавление; напротив, усиленная чеканка монеты в 1797 и 1798 гг. показывает, что металлическое обращение в 1797 г. находилось на необычайно низком уровне. Из отчёта же, представленного Комитету палаты лордов, явствует, что сумма банкнот в обращении

доходила в 1793 г.	до	. . .	11 451 180	ф.	ст.
и колебалась в 1796 г.	от	. . .	10 713 460	»	»
	до	. . .	9 204 500	»	»

а в 1797 г. общая средняя не превышала даже после приостановки размена суммы 1793 г.

Сумма банкнот, бывших в обращении в 1803 г., равнялась почти 18 млн. ф. ст. В 1808 г. она была не больше, и всё же никто не станет отрицать, что за эти пять лет наши налоги и расходы должны были значительно увеличиться. Итак, оказывается, что можно сделать значительные добавления к сумме налогов страны без соответствующего увеличения количества обращающихся денег.

Г-н Бозанкет обвиняет Комитет в том, что последний не обратил достаточного внимания на влияние налогов на цены товаров; это обвинение предполагает также, что Комитет приписал повышение цен товаров исключительно обесценению денег. Комитет действительно полностью заслуживал бы порицания, если бы он убаюкивал наш народ надеждой, что реформа денежного обращения могла бы понизить цены товаров до того уровня, на котором они находились до введения закона о приостановке размена.

Действие, произведённое на цены обесценением, было определено весьма точно, оно сводится в итоге к разнице между рыночной и монетной ценой золота. Унция золота в монете, говорит Комитет, не может иметь меньшую стоимость, чем унция золота в слитках того же стандарта, поэтому покупатель хлеба имеет право получить такое же количество этого товара за унцию золота в монете, или за 3 ф. ст. 17 шилл: 10 1/2 пенс., какое он может получить за унцию золота в слитках. Если же 4 ф. ст. 12 шилл. в бумажных деньгах имеют стоимость не большую, чем унция золота в слитках, то цены повысились для покупателя фактически на 18% благодаря тому, что покупка его была совершена на бумажные деньги, а не на монеты, имеющие слитковую стоимость. 18% составляют поэтому увеличение цен товаров, вызванное обесценением бумажных денег. Всякое повышение цены сверх этого может быть объяснено влиянием налогов, увеличившимся недостатком товаров или какой-нибудь другой причиной, которая может показаться удовлетворительной тем, кто любит заниматься такого рода исследованиями.

Теория, которую выдвинул г-н Бозанкет по вопросу о налогах и том действии, которое они оказывают на сумму обращающихся денег, в высшей степени любопытна и доказывает, что даже практические деятели поддаются иногда искушению покинуть трезвый путь практики и опыта и заняться самыми дикими умозрительными построениями и самыми химерическими фантазиями.

Г-н Бозанкет замечает, что имеются две причины увеличения цен в Великобритании после введения закона о приостановке размена: "1) Изменившееся положение хлебной торговли и вызванный этим недостаток хлеба в 1800 и 1801 гг. 2) Рост налогов со времени начала войны в 1793 г.".

Я охотно допускаю, что недостаток хлеба и расходы, с которыми связан был ввоз его, могли вызвать некоторое повышение цен товаров. Но можно ли считать самоочевидным положением или, как г-н Бозанкет выражается, аксиомой политической экономии, что налоговое обложение вызывает повышение цен товаров на всю сумму взимаемых налогов? Вытекает ли из факта увеличения налогов с 1793 г. на колоссальную сумму в 48 млн. ф. ст., что вся эта сумма пошла па повышение цен товаров и что, следовательно, один только этот факт объясняет повышение всех цен 1793 г. на 50%? Следует ли из этого факта, что каждый человек, за исключением лишь денежного капиталиста, имеет власть вознаградить сам себя за налоги, которые он платит?

Разве не безразлично, идёт ли, например, речь о налогах на предметы потребления или же о налогах такого типа, как подоходный налог, прямые налоги и ещё двадцать других, какие можно привести? Разве все они имеют тенденцию поднимать цены товаров? И разве каждый налогоплательщик, кроме денежного капиталиста, в состоянии сбросить с себя налоговое бремя? Если бы рассматриваемый аргумент был правилен, то оказалось бы, что вся тяжесть обложения падает исключительно на денежных капиталистов и что вся сумма ежегодного увеличения налогов с 1793 г., доходящая теперь до 53 млн. ф. ст., должна была быть взята из их карманов. При такой норме обложения налоги должны были бы превышать их доход, поскольку они превышают проценты на национальный долг. Я не могу считать теорию такого рода очень правильной, но если бы она была верна, то она не внушала бы владельцам денежного капитала слишком большую любовь к этого рода собственности. При допущении правильности этого принципа войны никогда не вели бы к обеднению и источники налогового обложения никогда не иссякали бы.

Мне, наоборот, представляется убедительно ясным, что ни подоходный налог, ни прямые налоги, ни многие другие не затрагивают ни в малейшей степени цен товаров.

В каком действительно несчастном положении очутился бы потребитель, если бы ему пришлось платить повышенные цены за товары, необходимые для его комфорта, после того как его покупательные средства были бы значительно сокращены налогом!

При справедливом обложении подоходный налог оставил бы каждого члена общества в том же самом относительном положении, в каком он его застал. Расходы каждого человека должны быть уменьшены на сумму его налога, и если бы продавец хотел освободить себя от бремени налога, повышая цену своих товаров, то покупатель на этом же самом основании желал бы купить их дешевле. Эти противоположные друг другу интересы настолько точно уравновешивали бы друг друга, что цены не подверглись бы никаким изменениям. Эти же замечания можно применить к прямым и ко всем другим налогам, которые не являются налогами на отдельные товары. Но если бы налог действовал неравномерно, если бы он особенно тяжело падал на одну отрасль промышленности или торговли, то прибыль упала бы в этой отрасли ниже общего уровня торговой прибыли и те, кто вложил в неё капитал, либо покинули бы её для более прибыльной, либо повысили бы цены товаров, которые они продают, до такого уровня, при котором они получали бы такую же прибыль, как в других отраслях торговли.

Налоги на товары, несомненно, повысят цены обложенных товаров на всю сумму налога. Цену таких товаров можно рассматривать как распадающуюся на две части: первая - это их первоначальная и естественная цена, а вторая - налог за право потреблять их. Если бы, далее, этот налог взимался с товара, потребление которого каждым индивидом находилось в точном соотношении с его доходом, то повысилась бы только цена обложенного товара; но если бы между потреблением и доходом не было такого соотношения, то те, кто платил бы больше, чем свою долю, потребовали бы более высокую цену и за товар, который они продают, а если бы они получили её, то общество было бы поставлено в то же самое относительное положение, в каком оно находилось прежде.

Если бы вместо обложения товара налогом каждый индивид платил за товар не больше его первоначальной цены, но должен был бы уплатить правительству всю сумму налога сразу за разрешение потреблять этот товар, то действие налога было бы точно таким же, как действие прямых налогов; лишь частичное повышение цен некоторых товаров имело бы место, чтобы компенсировать несправедливость, которая, несмотря на лучшие пожелания законодателей, должна сопровождать каждый налог.

Согласно оценке г-на Бозанкета цены товаров были фактически увеличены с 1793 г. на 48 млн. ф. ст. благодаря налоговому обложению, причём эта надбавка достаточно объясняет повышение цен, и для объяснения этого явления не приходится ссылаться на обесценение находящихся в обращении денег. Но если вышеизложенный взгляд на действие налогов правилен, то эта оценка исходит из ошибочной теории, не подтверждаемой ни доводами разума, ни прямой вероятностью.

Но из вышеприведённых данных г-н Бозанкет делает ещё следующий вывод: так как стоимость товаров повысилась с 1793 г. на 48 млн. ф. ст., а денежное обращение увеличилось только на 3 млн. ф. ст., то это увеличение не может быть названо чрезмерным <если мы прибавим к этим 3 млн. ф. ст. рост провинциального обращения и будем помнить об экономии в использовании средств обращения, о которой так дельно и ясно говорил сам г-н Бозанкет, то, по-моему, даже если все факты, на которых настаивает г-н Бозанкет, верны, количество денег в обращении всё же возросло в ненадлежащей пропорции>.

Хотя в предыдущем изложении я и сделал г-ну Бозанкету уступку, допустив, что некоторые из наших налогов приведут к росту цен товаров, из этого не обязательно следует всё же, что для обращения этих товаров потребуется больше денег.

Сумма денег, которая получается правительством в форме налогов, берётся из фонда, который был бы затрачен иначе на предметы потребления.

Пропорционально возрастанию налогов должны уменьшаться расходы народа. Если мой доход составляет 1 тыс. ф. ст. и правительство требует от меня 100 ф. ст. налогов, у меня останется только 900 ф. ст. для затраты на те предметы насущной необходимости и комфорта, какие нужны для потребления моего семейства. Если правительство берёт 200 ф. ст., мне останется для этой цели только 800 ф. ст. А так как сумма денег, фактически расходуемая правительством и мною, не может превышать 1 тыс. ф. ст., то дополнительного количества средств обращения, по моему мнению, не потребуется, хотя бы налоги составляли 50% дохода каждого человека. Если бы был введён налог на хлеб и вследствие этого возросла бы заработная плата рабочих, то налог мог бы действительно упасть на тех, кто потребляет продукт труда человека. Для этих потребителей не представляло бы существенного различия, если бы они сразу уплатили всю сумму такого налога казначейству или если бы налог направился через обходный канал, в который он тогда попал бы.

Для этого не потребовалось бы какой-нибудь дополнительной суммы. Правительство получало бы ежедневно часть налогов независимо от того, уплачивались ли бы они сборщику акцизов или сборщику налогов; расходы его в одном случае были бы точно так же велики, как и в другом. Какую бы сумму ни расходовало правительство, расходы народа уменьшились бы на такую же сумму; то же самое количество товаров обращалось бы и того же самого количества денег было бы вполне достаточно для обращения этих товаров.

Всё это верно при предположении, что люди достаточно благоразумны или достаточно богаты, чтобы уплачивать все налоги из своего годового дохода, и не поддаются искушению или не вынуждены уменьшить свой капитал для удовлетворения требований правительства. Если бы, однако, капитал уменьшился, то уменьшилась бы и совокупная сумма всех производимых товаров, а если бы количество денег, которое было прежде необходимо для обращения товаров, оставалось тем же, то увеличилось бы отношение их числа к числу товаров; таким образом, можно было бы ожидать, что товары повысятся в цене. Мы не должны забывать, однако, что количество денег в стране регулируется их стоимостью, а так как их стоимость в этом случае уменьшилась бы, то количество их стало бы относительно излишним по сравнению с деньгами других стран, и излишек был бы вследствие этого вывезен.

Когда мы говорим о недостатке хлеба и вытекающем из него повышении цен, то при этом обычно делается естественный вывод, что так как стоимость хлеба удвоилась, то для его обращения нужно двойное количество денег; но этот вывод отнюдь не является ни очевидным, ни необходимым. Если бы двойное количество денег было действительно нужно, то в наличии имелось бы то же количество хлеба, продающегося по удвоенной против обычной цене, но ведь именно потому, что налицо имеется уменьшенное количество хлеба, удвоилась бы его цена.

Если торговля страны расширяется, иначе говоря, если путём сбережений она в состоянии увеличить свой капитал, то такая страна потребует добавочного количества средств обращения, но при всяких условиях средства обращения должны удержать свою слитковую стоимость. Таков единственный верный критерий, с помощью которого мы можем установить, что количество обращающихся денег не чрезмерно.

ГЛАВА IX. Рассмотрение мнения г-на Бозанкета, согласно которому возобновление платежей звонкой монетой сопровождалось бы вредными последствиями

В заключение г-н Бозанкет высказывает убеждение, что возобновление платежей звонкой монетой будет сопровождаться весьма вредными последствиями и что он не ждёт никакого улучшения в вексельных курсах или падения цены слитков от сокращения количества обращающихся денег, если только не уменьшится наш ввоз и не увеличится вывоз.

А для меня, наоборот, совершенно ясно, что сокращение количества банкнот понизит цену слитков и улучшит вексельный курс, ничуть не нарушая регулярности нашего теперешнего вывоза и ввоза. Это сокращение не даст нам возможности вывозить или ввозить золото каким-нибудь иным способом, кроме того, которым мы пользуемся теперь. Наши сделки с иностранцами будут совершенно такими же, как и раньше, но мы будем обладать более дорогой монетой того же наименования. Вместо того чтобы получать в Гамбурге кредит под обесцененный фунт стерлингов, за который можно купить только 104 грана золота по цене в 28 фламандских шиллингов, мы могли бы, восстановив наш фунт стерлингов до его настоящей слитковой стоимости, т. е. до 123 гранов, иметь кредит по цене в 34 шилл. Однако разница в 6 шилл., которая, таким образом, окажется в нашу пользу, будет только видимой и номинальной выгодой. Нет большей ошибки, чем предположение, что в этом заключалась бы какая-нибудь реальная выгода.

Если бы путём уменьшения количества банкнот мы повысили бы их стоимость настолько, что она поднялась бы выше стоимости золотых слитков, мы могли бы тогда вызвать действительное изменение вексельного курса: мы нарушили бы существующее равновесие ввоза и вывоза и вызвали бы ввоз слитков или, говоря на языке купцов, мы имели бы благоприятный торговый баланс.

Если бы взгляд г-на Бозанкета на наши дела был правилен, наши перспективы были бы очень мрачны. Вынужденные иметь постоянно большие расходы за границей, для того чтобы "ввозить товары, без которых мы не можем обходиться" и в обмен на которые принимается только золото, мы почти могли бы вычислить срок, когда это состязание должно кончиться вследствие недостатка этого наиболее существенного товара. Для платёжного баланса в том огромном размере, как его вычисляет г-н Бозанкет, в нашей стране не хватило бы золота и на один год, и если бы за наши товары нигде нельзя было бы купить его, то как безнадёжно должно было бы быть наше положение.

Что касается меня, то я, однако, не имею таких опасений. Я убеждён, что наши заграничные расходы не оплачиваются ни золотом, ни векселями, что они всегда оплачиваются продуктом труда и промышленности нашего народа.

Я смотрю с беспокойством только на слепую приверженность нашей теперешней системе денежного обращения - системе, которая постепенно истощает наши ресурсы. Если, говоря словами Комитета, неудобства и бедствия этой системы не будут устранены, то в непродолжительном времени практика убедит в необходимости их устранения всех тех, кто пока ещё сомневается в их существовании; но если даже их прогрессивный рост менее вероятен, то достоинство и честь парламента требуют, чтобы он не разрешал дольше, чем это требуется повелительной необходимостью, существование в нашей великой торговой стране такой системы денежного обращения, в которой отсутствует естественное сдерживающее начало, или контроль; последние должны удерживать стоимость денег на определённом уровне и обеспечивать благодаря постоянству общего стандарта стоимости справедливость и доверие к денежным договорам и обязательствам, принятым одними людьми по отношению к другим.

Можем ли мы позволить себе надеяться, что работа, так удачно начатая просвещённым Комитетом, является залогом завершения её через мудрость парламента?

Предложения в пользу экономного и устойчивого денежного обращения, а также замечания о прибыли английского банка, поскольку она связана с интересами государства и собственников капитала банка

Введение

В ближайшую сессию парламента будут обсуждаться следующие важные вопросы, касающиеся Английского банка:

Должен ли Английский банк платить по своим банкнотам звонкой монетой по требованию держателей?
Должно ли быть внесено какое-либо изменение в условия соглашения, заключённого в 1808 г. между правительством и Английским банком по вопросу об управлении делами национального долга?
Какое вознаграждение получит публика за громадные суммы вкладов, из которых Английский банк извлекает прибыль?

Первый из этих вопросов значительно превосходит по своему значению остальные, но по вопросу о денежном обращении и законах, которыми оно должно регулироваться, было написано уже так много, что я не стал бы беспокоить читателя дальнейшими замечаниями на эти темы, если бы не считал, что мы могли бы с большой пользой установить более экономный способ производства наших платежей. А чтобы объяснить этот способ, необходимо дать предварительно краткое изложение некоторых основных начал, составляющих законы денежного обращения, и защитить их от некоторых из выдвигаемых против них возражений.

Хотя значение двух остальных вопросов не столь велико, однако в эпоху, когда на наши финансы производится такое давление, когда экономия так важна, они всё же заслуживают серьёзного внимания со стороны парламента. Если по рассмотрении вопроса мы увидим, что услуги, оказываемые Английским банком публике, оплачиваются слишком расточительно и что эта богатая корпорация накопила сокровище, которому нет равного, - и притом в большей его части за счёт общества, а также благодаря небрежности и снисходительности правительства, - то можно надеяться, что теперь будет заключено лучшее соглашение. Обеспечивая Английскому банку справедливое вознаграждение за ответственность и хлопоты, с которыми сопряжено управление публичным предприятием, это соглашение будет в то же время служить гарантией против хищнического распоряжения общественными ресурсами.

Следует, мне думается, признать, что война, которая так тяжело ложилась на плечи почти всех классов общества, сопровождалась для Английского банка невиданными барышами, причём доходы этой корпорации возрастали пропорционально росту тягот и трудностей всего общества.

Прекращение Английским банком платежей звонкой монетой, явившееся последствием войны, позволило ему повысить количество выпущенных им в обращение банкнот с 12 млн. до 28 млн. ф. ст. и освободило его в то же время от всякой необходимости иметь сколько-нибудь значительный депозит в звонкой монете и в слитках, т. е. ту часть его актива, из которой он не извлекает никакой прибыли.

Война увеличила, кроме того, непогашенный государственный долг, находящийся в ведении Английского банка, с 220 до 830 млн. ф. ст.; таким образом, несмотря на уменьшение процента вознаграждения, он получит в этом году за управление делами по долгу 277 тыс. ф. ст. <см. Приложение III>, тогда как в 1792 г. все его поступления по счёту долга составляли 99 800 ф. ст.

Войне Английский банк обязан также и увеличением суммы правительственных вкладов. В 1792 г. эти вклады составляли, вероятно, меньше 4 млн. ф. ст. В 1806 г. и после этого года они, как известно, превосходили в общем 11 млн. ф. ст.

Нельзя, мне думается, сомневаться в том, что все услуги, которые Английский банк оказывает государству, могли бы быть выполнены государственными служащими в государственных учреждениях, организованных для этой цели, что дало бы уменьшение или сбережение расходов почти на 1/2 млн. ф. ст. ежегодно.

В 1786 г. государственные контролёры высказали мнение, что управление делами государственного долга, доходившего тогда до 224 млн. ф. ст., могло бы обходиться правительству меньше чем в 187 ф. ст. 10 шилл. с миллиона. При долге в 830 млн. ф. ст. Английский банк получает 340 ф. ст. с миллиона с первых 600 млн. и 300 ф. ст. с миллиона с остальных 230 млн.

Против методов работы Английского банка по управлению публичным предприятием нельзя по справедливости сделать никаких возражений; знание дела, систематичность, точность отличают каждое его отделение, и мало вероятно, чтобы в этих частностях можно было произвести какие-нибудь изменения, которые могли бы считаться улучшением.

Поскольку государство связано с Английским банком существующим соглашением, возражения будут выдвигаться против всякого изменения в этом отношении. Как бы ни была, по моему мнению, несоответственно мала компенсация, полученная государством от Английского банка за возобновление его хартии в то время и при тех обстоятельствах, при каких размеры этой компенсации были установлены, я не стану отстаивать необходимость пересмотра договора; я позволил бы Английскому банку пользоваться без всяких препятствий всеми плодами такой неосмотрительной и неравной сделки.

Но соглашение, заключённое с банком в 1808 г. относительно управления делами национального долга, не принадлежит, по моему мнению, к соглашению того же типа, и каждая сторона свободна теперь аннулировать его. Соглашение не было заключено на определённый период и не находится в необходимой связи с продолжительностью хартии, составленной за восемь лет перед этим. Находясь в соответствии с положением вещей, существовавшим в эпоху его заключения, или с таким положением, какого можно было ждать в течение ближайших лет после его заключения, оно не имеет уже больше обязательной силы. Именно такое заявление делает г-н Персиваль в следующем месте своего письма Английскому банку, датированного 15 января 1808 г. и написанного в связи с принятием шкалы вознаграждения за управление делами долга, предложенной Английским банком: "Под таким впечатлением, - говорит г-н Персиваль, - я весьма склонен принять предложения банка в менее существенных частях соглашения и поэтому соглашусь на шкалу вознаграждения, предложенную им за управление делами государственного долга, поскольку оно относится к теперешним условиям или к таким, наступления которых можно ожидать в течение ближайшего времени". Так как с тех пор прошло восемь лет и непогашенный долг увеличился за это время на 280 млн. ф. ст., то будет ли справедливо утверждать, что аннулировать это соглашение или предложить ввести в него изменения, диктуемые переживаемым временем и новыми условиями, не во власти ни той, ни другой стороны ни теперь, ни потом?

Я очень многим обязан г-ну Гренфеллу; в этой части рассматриваемой проблемы я только повторяю его аргументы и утверждения, почти ничего не прибавляя от себя. Я старался поддержать и своими слабыми силами дело, которое он уже так искусно защищал в парламенте и в котором, как я надеюсь, его дальнейшие выступления увенчаются успехом.

Отдел первый. Причины, обусловливающие единообразие орудия обращения, обусловливают и его доброкачественность

Все, кто писал по вопросу о деньгах, согласны, что постоянство стоимости орудия обращения представляет в высшей степени желательную вещь; поэтому всякое улучшение, которое может способствовать продвижению к этой цели, уменьшая число причин изменений стоимости денег, должно быть принято. Но нет возможности выработать такой план, который сохранял бы за деньгами абсолютно неизменную стоимость, потому что стоимость денег будет всегда подвергаться тем же изменениям, каким подвергается стоимость товара, принятого за денежный стандарт.

Пока драгоценные металлы продолжают оставаться стандартом нашего денежного обращения, деньги необходимо должны испытывать те же изменения в стоимости, что и эти металлы. Именно сравнительная устойчивость стоимости драгоценных металлов в течение относительно продолжительных периодов была, вероятно, причиной предпочтения, отдаваемого им во всех странах в качестве стандартной меры, которой измеряется стоимость других предметов.

Только то денежное обращение может рассматриваться как совершенное, которое имеет неизменённую стандартную меру, никогда не отходит от неё и используется с осуществлением самой крайней экономии.

В числе преимуществ бумажного обращения перед металлическим далеко не последним следует считать ту лёгкость, с которой могут быть изменены его размеры, когда этого требуют нужды торговли и временные условия; оно даёт возможность осуществить желательную цель - сохранять за деньгами, поскольку это вообще осуществимо, неизменную стоимость - верным и дешёвым способом.

Количество металла, употребляемого в какой-либо стране, имеющей металлическое обращение, в качестве денег при совершении платежей, или количество металла, заместителем которого являются бумажные деньги, если последние употребляются в обращении частью или целиком, должно зависеть от трёх обстоятельств: во-первых, от стоимости металла, во-вторых, от суммы или стоимости платежей, подлежащих погашению, и, в-третьих, от степени экономии, осуществляемой при совершении этих платежей.

Стране, где стандартом стоимости является золото, требуется по меньшей мере в 15 раз меньше этого металла, чем требовалось бы ей серебра, если бы она им пользовалась, и в 900 раз меньше, чем требовалось бы ей меди, если бы она употребляла медь; ведь стоимость золота относится к стоимости серебра, как 15 : 1, а к стоимости меди, как 900 : 1. Если бы наименование фунта стерлингов было дано определённому специфическому весу этих металлов, то в одном случае потребовалось бы в 15 раз больше этих фунтов, а в другом - в 900 раз, независимо от того, употреблялись ли бы в качестве денег сами металлы или же они были бы заменены частично или полностью бумажными деньгами. И если страна неизменно употребляет в качестве стандарта один и тот же металл, то требующееся ей количество денег будет находиться в обратном отношении к стоимости этого металла. Предположим, что этим металлом является серебро и что в силу возросшей трудности разработки рудников серебро удвоилось бы в стоимости, - в этом случае для использования его в качестве денег потребовалась бы только половина прежнего количества; но если бы всё денежное обращение осуществлялось при помощи бумажных денег, стандартом которых являлось бы серебро, то для поддержания их на уровне слитковой стоимости количество их также должно было бы быть уменьшено вдвое. Таким же путём можно показать, что если бы серебро снова стало дешевле в сравнении со всеми другими товарами, то потребовалось бы удвоенное количество его чтобы приводить в обращение то же самое количество товаров. Если в какой-нибудь стране число торговых сделок вырастает благодаря росту её богатства и промышленности, то при неизменной стоимости слитков и одинаковой экономии в использовании денег стоимость последних повысится в силу более интенсивного использования их; она будет неизменно оставаться выше стоимости слитков, если только количество денег не увеличится либо вследствие введения в обращение добавочных бумажных денег, либо благодаря покупке слитков для перечеканки их в монету. Больше товаров будет покупаться и продаваться, но по более низким ценам; таким образом, то же самое количество денег будет адекватно возросшему числу сделок, ибо деньги будут приниматься в каждой сделке по более высокой стоимости, Итак, стоимость денег не зависит целиком от их абсолютного количества, но от их количества по отношению к платежам, которые они должны совершать; одни и те же последствия будут обусловлены любой из двух следующих причин: увеличением степени использования денег на 1/10 или уменьшением на 1/10 же их количества; и в том и в другом случае стоимость их повысится на 1/10.

Причиной увеличения количества денег при нормальном состоянии денежного обращения всегда является повышение их стоимости сравнительно со стоимостью слитков; только при таких условиях открывается возможность либо для выпуска дополнительного количества бумажных денег, что всегда приносит прибыль тем, кто их выпускает, либо для извлечения прибыли из отправки слитков, на Монетный двор для перечеканки их в монету.

Сказать, что деньги имеют большую стоимость, чем слитки или принятый стандарт, значит сказать, что слитки продаются на рынке ниже монетной цены золота, поэтому слитки можно покупать, перечеканивать в монету и выпускать как деньги с прибылью, равной разнице между рыночной и монетной ценой золота. Монетная цена его равняется 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. Если же благодаря росту богатства покупается и продаётся большое количество товаров, то первым следствием этого будет повышение стоимости денег. Теперь не 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. металлических денег будут равны по стоимости унции золота, а 3 ф. ст. 15 шилл., поэтому на каждой унции золота, отправленной на Монетный двор для перечеканки в монету, можно получить прибыль в 2 шилл. 10 1/2 пенс. Однако это не может долго продолжаться, ибо добавочное количество денег, которое таким путём введено в обращение, понизит их стоимость; уменьшение же количества имеющихся на рынке слитков также имело бы тенденцией поднять стоимость их до уровня стоимости монеты; в силу одной или обеих этих причин полное равенство их стоимости не замедлило бы восстановиться.

Итак, оказывается, что если бы увеличение размеров денежного обращения происходило за счёт монеты, то стоимость как слитков, так и денег была бы по крайней мере временно выше, чем прежде, даже и после того, как количество тех и других достигло бы прежнего уровня. Это обстоятельство, хотя оно часто и неизбежно, создаёт значительные неудобства, влияя на все прежде заключённые договоры. Но от этих неудобств можно полностью избавиться путём выпуска бумажных денег; поскольку тогда не будет возникать добавочный спрос на слитки, их стоимость будет оставаться неизменной, стоимость же новых бумажных денег, так же как и старых, будет соответствовать стоимости слитков.

Следовательно, кроме всех других преимуществ, какие даёт употребление бумажных денег, надлежащее регулирование их количества обеспечивает неизменность стоимости средств обращения, в которых совершаются все платежи, в такой степени, какая не может быть достигнута никакими другими средствами.

Поскольку стоимость денег и сумма платежей остаются без изменения, количество требующихся денег должно зависеть от степени экономии, осуществляемой в их использовании. Если платежи производятся чеками на банкиров, то деньги лишь списываются с одного счёта и приписываются к другому, причём размеры таких операций могут составлять ежедневно миллионы, банкнот же или монеты употребляется тогда очень мало или совсем не употребляется; но если это не так, то денег потребуется значительно больше, или, что то же самое по своим последствиям, то же количество денег будет обращаться по значительно возросшей стоимости и будет поэтому адекватно дополнительной сумме платежей.

Итак, всякий раз, когда купцы перестают питать доверие друг к другу и воздерживаются от сделок в кредит или принятия в уплату чеков, банкнот или векселей, возникает большой спрос на деньги, всё равно, бумажные или металлические. Преимущество бумажно-денежного обращения, если оно установлено на правильных началах, состоит в том, что добавочное количество бумажных денег может быть быстро введено в обращение, не вызывая какого-нибудь изменения в стоимости всех обращающихся денег по сравнению со слитками или с каким-нибудь другим товаром. При системе же металлического обращения добавочное количество денег не может быть введено в обращение так быстро; когда же оно в конце концов налицо, то стоимость всех находящихся в обращений денег, а также и слитков, уже повышена.

Отдел второй. Использование какого-нибудь товара в качестве стандарта стоимости. - Рассмотрение возражений против такой возможности

Во время недавней дискуссии по вопросу о слитках совершенно справедливо утверждали, что, для того чтобы деньги были вполне совершенным орудием обращения, они должны обладать абсолютно неизменной стоимостью.

Но, кроме того, говорили также, что наши деньги стали таким орудием благодаря закону о приостановке размена, так как с помощью этого закона мы мудро разжаловали золото и серебро как стандарт наших денег. Указывали также, что изменение стоимости банкноты в 1 ф. ст. в зависимости от изменения стоимости определённого количества золота было на деле, да и должно было быть не большим, чем в зависимости от изменения стоимости всякого другого товара. Идея денежного обращения без специфической стандартной меры была, мне кажется, впервые выдвинута сэром Джемсом Стюартом <работы сэра Джемса Стюарта по вопросу о монете и деньгах весьма поучительны; приходится поэтому удивляться, что он мог разделять вышеуказанное мнение, находящееся в таком прямом противоречии с общими началами, которые он пытался установить>, но никто не смог ещё до сих пор предложить какой-нибудь критерий, с помощью которого мы могли бы удостоверить неизменность стоимости таких денег. Те, кто поддерживал это мнение, но видели, что стоимость таких денег не только не была бы неизменной, но была бы, наоборот, подвержена величайшим колебаниям; они не видели также, что единственной целью введения постоянного стандарта стоимости является регулирование количества, а тем самым и стоимости средств обращения и что без такого стандарта они испытывали бы все колебания, на которые их осудили бы невежество или интересы тех, кто их выпускает.

Указывали, правда, что о стоимости средств обращения можно судить не по отношению её к стоимости одного товара, а к стоимостям массы товаров. Но допустим, хотя такое допущение и невозможно, что эмиссионеры бумажных денег согласны регулировать количество обращающихся денег при помощи такого критерия. Они, однако, не имели бы всё же возможности сделать это; вспомним, что товары постоянно изменяются в стоимости по отношению друг к другу и что при наличии такого изменения невозможно установить, какой товар увеличился в стоимости, какой уменьшился; нужно, следовательно, признать, что предлагаемый критерий совершенно бесполезен.

Стоимость некоторых товаров повышается в результате налогового обложения, редкости сырого материала, из которого они выделываются, или в силу каких-либо других причин, увеличивающих трудность их производства. Наоборот, стоимость других уменьшается вследствие усовершенствования машин, лучшего разделения труда, более высокого искусства рабочего, большего изобилия сырого материала и вообще большей лёгкости производства. Чтобы определить стоимость обращающихся денег при помощи предложенного критерия, было бы необходимо сравнить её последовательно со стоимостью тысяч товаров, обращающихся в обществе, учитывая действие, которое могло быть произведено на стоимость каждого из них вышеуказанными причинами. Сделать это, очевидно, невозможно.

Предположение, что рассматриваемый критерий был бы полезен на практике, возникает в силу непонимания разницы между ценой и стоимостью.

Цена товара - это его меновая стоимость, выраженная только в деньгах.

Стоимость же товара измеряется количеством всех других вещей, на которые он обычно обменивается.

Цена товара может подняться, в то время как стоимость его падает, и vice versa. Цена шляпы может повыситься с 20 до 30 шилл., но на 30 шилл. нельзя получить столько чая, сахара, кофе и всяких других вещей, сколько их можно было получить прежде на 20 шилл., следовательно, нельзя их получить столько за шляпу. Таким образом, стоимость шляпы понизилась, хотя цена её повысилась.

Нет ничего легче, как установить изменение цены, нет ничего труднее, как установить изменение стоимости; ясно, что без неизменной меры стоимости, а такой не существует, невозможно установить с какой-либо достоверностью или точностью изменение стоимости.

Шляпа может обмениваться на меньшее количество чая, сахара и кофе, чем прежде, но в то же самое время она может обмениваться на большее количество металлических изделий, обуви, чулок и т. д. Разница же в сравнительной стоимости этих товаров может возникнуть либо при неизменной стоимости одного из них и увеличении, хотя и в различной степени, стоимости двух других, либо при неизменной стоимости первого и понижении стоимости двух других, либо, наконец, при одновременном изменении стоимости всех трёх товаров.

Если мы говорим, что стоимость должна измеряться удовлетворением, которое собственник товара может получить благодаря обмену его, то мы так же мало в состоянии измерить стоимость, ибо два человека могут извлечь очень различные степени удовлетворения из владения одним и тем же товаром. В вышеуказанном примере стоимость шляпы покажется упавшей тому, кто получал удовлетворение от приобретения чая, кофе и сахара, и повысившейся тому, кто предпочитает получить обувь, чулки и металлические изделия.

Итак, товары вообще не могут стать стандартом для регулирования количества и стоимости денег; хотя общепринятые стандарты, а именно золото и серебро, тоже имеют некоторые неудобства, порождаемые теми изменениями их стоимости, которым они подвергаются в качестве товаров, эти неудобства в действительности совершенно ничтожны в сравнении с теми, которые мы испытывали бы, если бы приняли рекомендуемый план. Когда золото, серебро и почти все другие товары поднялись в течение последних 20 лет в цене, то, вместо того чтобы объяснить это повышение, хотя бы частично, падением стоимости бумажных денег, защитники теории абстрактного денежного обращения всегда находили какое-нибудь другое достаточное основание для изменения цен. Золото и серебро поднялись в цене потому, что их было мало, а спрос на них был очень велик, так как надо было оплатить содержание колоссальных армий, тогда комплектовавшихся. Другие же товары повысились в цене потому, что они были обложены налогами непосредственно или косвенно, или потому, что благодаря ряду неурожайных лет и трудностям ввоза значительно повысилась стоимость хлеба, согласно же разбираемой теории это неизбежно должно повысить цены товаров. По мнению авторов этой теории, единственными вещами, стоимость которых не изменилась, были банкноты; последние являются поэтому исключительно пригодными для измерения стоимости всех других вещей.

Если бы повышение цен составляло 100%, то и в этом случае можно было бы отрицать, что средства обращения имеют какое-либо отношение к этому повышению; оно могло бы опять-таки быть приписано тем же причинам. Аргумент этот, несомненно, надёжен, потому что его нельзя опровергнуть. Когда изменяется относительная стоимость двух товаров, нет возможности сказать с достоверностью, повысилась ли стоимость одного или упала стоимость другого, так что если бы мы ввели у себя деньги, не имеющие определённого стоимостного стандарта, то обесценению их не было бы никакого предела. Притом же обесценение и не могло бы быть доказано, так как всегда можно было бы утверждать, что товары повысились в стоимости, деньги же не понизились.

Отдел третий. Стандарт стоимости денег и его несовершенства. - Падение стоимости денег ниже стандарта, не уравновешиваемое подъёмом её выше стандарта. - Последствия таких колебаний. - Соответствие стоимости бумажных денег стандарту обязательно

При наличии металлического денежного стандарта стоимость денег подвергается только таким изменениям, какие испытывает стандарт как таковой; но против таких изменений не существует никакого средства, и последние события показали, что в течение периодов войны, когда золото и серебро употребляются для содержания огромных армий вдали от родины, подобные изменения гораздо более значительны, чем это вообще допускалось. Само допущение показывает только, что золото и серебро не являются такой хорошей стандартной мерой стоимости, как это предполагалось до сих пор, ибо сами они подвергаются большим изменениям, чем это желательно по отношению к стандартной мере. И всё-таки они представляют лучший из всех известных нам стандартов. Если бы можно было найти какой-нибудь другой товар, стоимость которого менее изменчива, он мог бы по праву быть принят за будущий стандарт наших денег при условии, что он имел бы все другие качества, делающие его пригодным для этой цели. Но пока эти металлы остаются стандартом, обращающиеся деньги должны соответствовать ему в своей стоимости; каждый раз, когда такое соответствие нарушается и рыночная цена слитков подымается выше их монетной цены, деньги, находящиеся в обращении, обесцениваются. Это положение не встретило возражений и не может быть оспариваемо.

Много неудобств проистекает от употребления в качестве стандарта наших денег двух металлов, поэтому в течение долгого времени люди спорили о том, какой из них - золото или серебро - закон должен объявить главным или единственным стандартом денег. В пользу золота можно сказать, что большая стоимость его при меньшем объёме делает его в высшей степени удобным стандартом в богатой стране; однако именно это качество подвергает его стоимость большим изменениям в периоды войны или широко распространяющегося нарушения коммерческого доверия; в такие периоды золото нередко собирается и накапливается в виде сокровища. Это обстоятельство может быть выдвинуто как аргумент против его употребления. Единственным возражением против применения серебра в качестве стандарта является его объём, который делает его непригодным для крупных платежей, требующихся в богатой стране; но это возражение полностью устраняется при замещении серебра бумажными деньгами как общим средством обращения страны. Серебро к тому же имеет более постоянную стоимость вследствие того, что и спрос на него и предложение его более регулярны; поскольку же все чужие страны регулируют стоимость своих денег стоимостью серебра, совершенно несомненно, что в качестве стандарта серебро в общем предпочтительнее золота и должно постоянно применяться для этой цели.

Можно, быть может, представить себе лучшую систему денежного обращения, чем та, которая существовала у нас до издания последних законов, сделавших банкноты законным платёжным средством; однако, до тех пор пока закон признавал определённый стандарт стоимости денег, пока Монетный двор был открыт всякому, кто приносил туда золото и серебро для перечеканки в монету, предел падения стоимости денег определялся только падением стоимости драгоценных металлов. Если бы золото сделалось так же изобильно и дёшево, как медь, банкноты неизбежно обесценились бы в той же мере, и все те, чья собственность состоит целиком из денег, - как, например, держатели билетов казначейства, лица, учитывающие купеческие векселя, держатели государственных фондов или владельцы ипотек, получающие все свои доходы от аннуитетов, и многие другие, - испытывали бы все бедствия обесценения. Будет ли тогда справедливо утверждать, что при повышении стоимости золота и серебра стоимость денег должна быть удержана на прежнем уровне принудительным путём с помощью аппарата законодательства, тогда как для предупреждения падения стоимости денег при падении стоимости золота и серебра не принимаются и никогда не принимались какие-нибудь меры? Раз владелец денег подвергается всем неудобствам, связанным с падением стоимости его собственности, то он должен также пользоваться выгодами от повышения её стоимости. Если бумажно-денежное обращение без стоимостного стандарта представляет улучшение, то следует доказать, что это так, и отказаться тогда от стандарта; но нельзя сохранять такое бумажное обращение только в ущерб и никогда к выгоде класса лиц, владеющих одним из тысяч обращающихся в обществе товаров, из которых, кроме денег, ни один не подчинён подобной необходимости.

Лица, имеющие право выпуска бумажных денег, должны регулировать свои эмиссии, руководствуясь исключительно ценой слитков, а не количеством выпущенных ими в обращение бумажных денег. Это количество не может быть ни слишком велико, ни слишком мало до тех пор, пока деньги сохраняют такую же стоимость, какую имеет принятый стандарт. Деньги должны, наоборот, стоить скорее больше, чем слитки, ибо это дало бы компенсацию за маленькую отсрочку, длящуюся до возвращения денег на Монетный двор в обмен на слитки. Эта отсрочка эквивалентна незначительной пошлине за чеканку; чеканные же деньги или банкноты, представляющие их, должны быть в своём естественном и совершенном состоянии ровно настолько же дороже слитков. Английский банк терпел в прежнее время значительные потери, потому что не обращал должного внимания на этот принцип. Он снабжал страну всей необходимой для неё чеканной монетой и, следовательно, покупал на свои банкноты слитки, чтобы отправлять их на Монетный двор для перечеканки. Если бы, ограничивая количество банкнот, он удерживал их на несколько более высоком уровне стоимости, чем стоимость слитков, то благодаря дешевизне своих закупок он покрывал бы все расходы по куртажу и очистке металла, включая справедливое вознаграждение за отсрочку на Монетном дворе.

Отдел четвертый. Способ довести английское денежное обращение до возможного совершенства

В ближайшую сессию парламента снова будет обсуждаться вопрос о денежном обращении. Вероятно, тогда будет установлен срок для возобновления платежей звонкой монетой, а это заставит Английский банк уменьшить количество выпускаемых бумажных денег до такого предела, при котором стоимость их будет соответствовать стоимости слитков.

Хорошо регулируемое денежное обращение является огромным усовершенствованием в торговых сношениях, и я очень сожалел бы, если бы предрассудки побудили нас вернуться к менее полезной системе. Введение драгоценных металлов в качестве денег можно поистине рассматривать как один из наиболее важных шагов в деле усовершенствования торговли и ремёсел цивилизованной жизни; но не менее верно также, что с развитием знания и науки мы делаем новое открытие: изгнание драгоценных металлов из той области, где они использовались с такой выгодой в течение менее просвещённого периода, является дальнейшим усовершенствованием.

Если бы Английский банк был снова призван оплачивать свои банкноты звонкой монетой, то последствием этого было бы значительное уменьшение прибыли банка без соответственного выигрыша для какой-либо другой части общества. Если бы те, кто пользуется банкнотами достоинством в 1, 2 или даже 5 ф. ст., могли бы пользоваться вместо них по желанию гинеями, то нет никакого сомнения в том, что именно они предпочли бы; таким образом, чтобы удовлетворить простую прихоть, весьма дорогое средство обращения заменило бы менее ценное.

Наряду с потерями Английского банка, которые должны рассматриваться как потери для общества, так как общее богатство (wealth) составляется из индивидуальных богатств (riches), государство должно было бы производить бесполезные расходы на чеканку, и при всяком падении вексельного курса гинеи переплавлялись бы и вывозились.

Оградить население от всяких других изменений стоимости денег, кроме тех, которым подвергается стандартный денежный материал, и в то же время удовлетворять впредь нужды обращения с помощью наименее дорогого средства его - значит довести наше денежное обращение до последней степени совершенства. Мы пользовались бы всеми выгодами такого совершенного денежного обращения, если бы на Английский банк была возложена обязанность выдавать в обмен на банкноты не гинеи, а слитки золота или серебра установленной Монетным двором пробы и цены. Благодаря этому падение курса банкнот ниже стоимости слитков сопровождалось бы немедленным ограничением их количества. Чтобы предупредить повышение цены банкнот выше стоимости слитков, следовало бы также обязать банк выдавать банкноты в обмен на золото стандартной пробы по цене в 3 ф. ст. 17 шилл. за унцию. Чтобы избавить банк от всякой лишней работы, количество золота, которое может быть истребовано в обмен на банкноты по монетной цене, т. е. по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию, или количество золота, которое может быть продано банку по цене в 3 ф. ст. 17 шилл., не должно быть меньше 20 унций. Другими словами, Английский банк был бы обязан покупать любое количество предлагаемого ему золота, если оно не меньше 20 унций, по 3 ф. ст. 17 шилл. за унцию <цена в 3 ф. ст. 17 шилл., о которой говорится в тексте, - конечно, цена произвольная. Можно было бы, пожалуй, привести доводы в пользу небольшого повышения или понижения её. Назвав цену в 3 ф. ст. 17 шилл., я хотел только дать иллюстрацию к общему положению. Цена должна быть фиксирована таким образом, чтобы продавец золота предпочел скорее продать его Английскому банку, чем отправить на Монетный двор для чеканки.

То же самое замечание относится и к выбранному мною минимуму в 20 унций. Могут найтись основания для установления минимума в 10 или 30 унций> и продавать любое количество его, какое у него могли бы потребовать, по 3 ф. ст. 17 шилл. 10 1/2 пенс. за унцию. Так как Английский банк имеет возможность регулировать количество своих банкнот, он не будет испытывать никаких неудобств вследствие этого постановления.

Самая полная свобода должна быть предоставлена в то же время для вывоза и ввоза всякого рода слитков. Операции со слитками были бы очень немногочисленны, если бы Английский банк регулировал свои ссуды и эмиссии, руководствуясь критерием, о котором я так часто упоминал, а именно ценой слитков стандартной пробы, и не считаясь с абсолютным количеством банкнот, находящихся в обращении <я уже отметил, что, по моему мнению, серебро является самым лучшим стандартом наших денег. Если бы закон признал его таковым, Английский банк был бы обязан покупать или продавать только серебряные слитки. Если бы денежным стандартом было исключительно золото, Английский банк должен был бы продавать и покупать только золото; но если оба металла продолжают считаться стандартами, каковыми они и являются в настоящее время по закону, то Английский банк должен был бы иметь право решать, какой металл он будет давать в обмен на свои банкноты; на серебро же следовало бы установить цену несколько ниже той, по которой он не имел бы права отказываться от покупки серебра>.

Цель, которую я имею в виду, была бы в значительной степени достигнута, если бы Английский банк был обязан выдавать в обмен на предъявляемые ему банкноты слитки установленной цены и пробы, хотя в то же время он не был бы обязан покупать любое количество предлагаемых ему слитков по определённой цене, особенно если Монетный двор оставался бы открытым для чеканки монеты по требованию частных лиц; ведь предлагаемая мною мера ставит себе лишь одну цель: устранить отклонения стоимости денег от стоимости слитков больше, чем на ничтожную разницу между ценами, по которым Английский банк продавал и покупал бы золото. Она приблизила бы нас, таким образом, к тому постоянству стоимости денег, которое считается столь желательным.

Если бы Английский банк сократил произвольно количество своих банкнот, стоимость их повысилась бы и золото, повидимому, понизилось бы в своей стоимости ниже того уровня, по которому Английский банк должен был покупать его согласно моему предложению. В этом случае золото могло бы быть отправлено на Монетный двор. Превратившись в монету и будучи введено в обращение, оно понизило бы стоимость денег, и последняя снова соответствовала бы установленному уровню. Всё это сопровождалось бы большим риском, стоило бы дороже и совершилось бы не так легко, как с помощью предложенного мною способа, против которого Английский банк ничего не может возразить, так как ему гораздо выгоднее снабжать обращение банкнотами, чем обязать других снабжать его монетой.

При такой системе и таком регулировании денежного обращения Английский банк никогда не испытывал бы никаких затруднений, кроме тех, которые возникают при чрезвычайных условиях, когда паника охватывает всю страну и каждый стремится иметь драгоценные металлы, как наилучшее орудие для реализации или сокрытия своего имущества. Против такой паники банки не имеют гарантии ни при какой системе. Они подвержены ей по самой своей природе, так как ни в Английском банке, ни в стране никогда не может быть такого количества металлических денег или слитков, какое имеют право потребовать владельцы денег данной страны. Если бы все они в один и тот же день истребовали свои вклады у банкиров, то даже в несколько раз большее количество банкнот, чем то, которое находится теперь в обращении, оказалось бы недостаточным для удовлетворения этих требований. Именно паника такого рода явилась причиной кризиса 1797 г., а не, как предполагали некоторые, большие ссуды, которые Английский банк тогда выдал правительству. Ни Английский банк, ни правительство не заслуживали в то время порицания. Неосновательные опасения пугливой части общества распространились с быстротой эпидемии и вызвали натиск на этот банк. Этот натиск всё равно имел бы место, если бы даже Английский банк не выдавал никаких ссуд правительству и имел вдвое больший капитал. Если бы Английский банк продолжал платить звонкой монетой, то паника, вероятно, улеглась бы раньше, чем истощилась его металлическая наличность.

Если принять во внимание те взгляды, которыми руководствовались директора Английского банка при выпуске бумажных денег, то следует признать, что они пользовались своими полномочиями довольно сдержанно. Они, очевидно, применяли свои собственные принципы с величайшей осторожностью. В силу существующих законов они имеют право без какого-либо контроля увеличить или уменьшить размеры денежного обращения во сколько им угодно раз, право, которое не должно быть предоставлено ни государству, ни кому-либо в государстве; если увеличение или уменьшение количества обращающихся денег зависит только от воли тех, кто имеет право выпуска их, то исчезает всякая гарантия постоянства их стоимости. Что Английский банк имеет возможность сократить обращение до минимальных размеров, не будут отрицать даже те, кто вместе с директорами его считает, что последние не имеют власти бесконечно увеличивать количество обращающихся денег. Лично я вполне убеждён, что Английский банк не желал, да и не имел никакой выгоды воспользоваться своей властью в ущерб интересам публики; однако, представляя себе те вредные последствия, которые могут быть вызваны внезапным и сильным сокращением обращения, а равно и сильным расширением его, я не могу не отнестись с порицанием к той лёгкости, с какой государство вооружило этот банк такой страшной прерогативой.

Неудобства, которым подвергались провинциальные банки до приостановки размена банкнот, должны были быть временами очень велики. Во все тревожные моменты или в период ожидания тревоги они были вынуждены скапливать гинеи, чтобы быть готовыми ко всяким могущим возникнуть требованиям. В таких случаях провинциальные банки получали гинеи у Английского банка в обмен на крупные банкноты и поручали их доставку в провинцию за свой счёт и риск какому-нибудь доверенному агенту. Выполнив функцию, для которой они предназначались, гинеи возвращались обратно в Лондон и, по всей вероятности, опять попадали в Английский банк, если только они не испытывали такой потери в весе, которая ставила их ниже законного стандарта.

Если бы предлагаемый нами план оплаты банкнот слитками был принят, то необходимо было бы или распространить ту же самую привилегию на провинциальные банки, или сделать банкноты Английского банка законным платёжным средством. В последнем случае не требовалось бы никакого изменения в законодательстве о провинциальных банках, так как они были бы обязаны, точно так же как и теперь, выдавать по востребованию банкноты Английского банка, в обмен за свои.

Экономия, которая получалась бы вследствие этого, была бы очень значительна: гинеи не теряли бы части своего веса от трения, которому они подвергаются во время своих беспрерывных странствований, а, кроме того, были бы сбережены расходы по их пересылке. Но гораздо большие выгоды дало бы снабжение денежного обращения как в провинции, так и в Лондоне, особенно поскольку речь идёт о мелких платежах, таким дешёвым орудием его, как бумага, вместо дорогостоящего золота. Таким образом, страна получила бы прибыль, какую можно было бы извлечь при производительном использовании капитала, равного всей сбережённой сумме. И мы, конечно, не имели бы никакого основания отказаться от такой безусловной выгоды, если бы только нам не были указаны какие-нибудь специфические неудобства, которыми могло бы сопровождаться пользование более дешёвым орудием обращения.

Много и дельно писали у нас о выгодах, которые даёт стране свобода торговли, предоставляющая каждому человеку возможность использовать свои таланты и свой капитал, как ему кажется лучшим, не будучи стеснённым никакими запретами. Аргументация, выдвигаемая в защиту свободы торговли, настолько неотразима, что она с каждым днём завоёвывает всё новых последователей. Я с удовольствием наблюдаю продвижение этого великого принципа в той среде, где можно было ожидать самой упорной приверженности к старым предрассудкам. В представленных парламенту петициях об отмене хлебных законов выгоды ничем не ограниченной свободы торговли были признаны вообще всеми. Никто, однако, не сделал этого так хорошо, как суконщики из Глостершира; убеждение их в нецелесообразности ограничений так велико, что они выразили готовность отказаться от всяких ограничений, могущих иметь место по отношению к их промышленности. Это - принципы, которым можно только желать самого широкого распространения и самого всеобщего применения на практике. Если, однако, чужеземные народы недостаточно просвещены, чтобы принять эту либеральную систему, и захотят попрежнему сохранять свои запрещения и чрезмерные пошлины на ввоз наших товаров и фабрикатов, то пусть Англия подаст им хороший пример, воспользовавшись сама выгодами свободной торговли; вместо того чтобы отвечать на их запрещения такими же стеснениями, пусть она как можно скорее избавится от всяких следов нелепой и вредной политики.

Денежная выгода, которая явилась бы результатом свободной торговли, очень скоро склонила бы другие государства ввести ту же систему; пройдёт немного времени, и все увидят, что путь ко всеобщему процветанию - это возможность для каждой страны найти естественным путём наиболее выгодное применение для её капитала, её талантов и её трудолюбия.

Но как бы выгодна ни оказалась свобода торговли, приходится допустить, что имеются некоторые - очень немногочисленные - исключения, когда вмешательство правительства может принести благодетельные последствия. Г-н Сэй, показав в своём прекрасном труде по политической экономии все выгоды свободы торговли, замечает <"Economie politique", livre 1, ch. 17>, что вмешательство государства оправдывается только в двух случаях: во-первых, для предупреждения обмана и, во-вторых, для удостоверения факта. Если дело касается испытаний, которым должны подвергаться практикующие врачи, то вмешательство государства отнюдь не является неуместным, ибо для благополучия народа необходимо, чтобы факт приобретения этими врачами известной суммы знаний о болезнях человеческого тела был установлен и удостоверен. То же самое может быть сказано о пробе, пометку о которой правительство делает на изделиях из драгоценных металлов и на монете; оно таким образом предупреждает обман и избавляет от необходимости производить при каждой покупке и продаже сложный химический процесс. Та же самая цель имеется в виду при проверке чистоты лекарств, продаваемых дрогистами и аптекарями. Во всех этих случаях предполагается, что покупатели не имеют или не могут приобрести достаточные знания для предохранения себя от обмана; правительство вмешивается, чтобы сделать за них то, чего они не в состоянии сделать сами для себя.

Но если общество нуждается в защите против плохой монеты, которая может быть навязана ему при незаконной примеси лигатуры, т. е. в защите, которая при употреблении металлических денег даётся правительственной пометкой о пробе, то во сколько раз более необходима такая защита, когда бумажные деньги образуют всю, или почти всю, совокупность средств обращения данной страны? Разве со стороны правительства не непоследовательно использовать свою власть для защиты общества от потери 1 шилл. в гинее и ничего не предпринимать для защиты его от потери всех 20 шилл. в банкноте достоинством в 1 ф. ст.? Для банкнот, выпускаемых Английским банком, правительством даётся гарантия, так что весь капитал банка, составляющий свыше 11 1/2 млн. ф. ст., должен будет погибнуть раньше, чем держатели его банкнот пострадают от неосторожности, которую он может совершить. Почему тот же принцип не применяется по отношению к провинциальным банкам? Какое возражение может быть сделано против предъявления тем, кто берёт на себя обязательство снабжать публику средствами обращения, требования представить правительству адекватное обеспечение выполнения взятых ими на себя обязанностей? Поскольку люди пользуются деньгами, все они являются участниками торговли; те, чьи привычки и занятия мало приспособлены для изучения механизма торговли, вынуждены всё же пользоваться деньгами, хотя они совершенно не умеют установить солидность различных банков, банкноты которых находятся в обращении. Таким образом, мы видим, что люди, имеющие ограниченный доход, - женщины, рабочие и ремесленники всякого рода, - несут часто тяжёлые потери от банкротств провинциальных банков, ставших в последнее время более частыми, чем когда-либо прежде. Я отнюдь не намереваюсь судить с пристрастием тех, кто причинил столько разорения и нужды средним и низшим классам народа; однако и самые снисходительные люди должны признать, что в обычной банковской практике неизбежно допускается очень много злоупотреблений, раньше чем банк, обладающий даже весьма умеренными фондами, вынужден отказаться от выполнения своих обязательств; для большинства такого рода банкротств можно, я думаю, установить, что их участники виновны в преступлениях гораздо более тяжёлых, чем простое неблагоразумие и неосторожность.

Против этих-то неудобств и надо защитить общество, требуя от каждого провинциального банка вручения правительству или назначенным для этой цели особым уполномоченным депозита, состоящего из билетов государственного займа или других правительственных обязательств и находящегося в определённом отношении к сумме эмиссий данного банка.

Нет никакой необходимости слишком подробно входить во все детали этого плана. Штемпельные марки могут выдаваться на сумму выпускаемых банкнот, как только внесён требуемый депозит; в течение года могут быть установлены определённые сроки, когда всё обеспечение или часть его возвращается банку, если он докажет путём ли возвращения погашенных штемпельных марок или каким-либо иным удовлетворительным способом, что банкноты, на которые обеспечение было выдано, не находятся уже больше в обращении.

Ни один солидный провинциальный банк не станет возражать против такой регламентации; напротив, она, по всей вероятности, будет для него в высшей степени желательна, так как устранит конкуренцию тех, кто имеет в настоящее время так мало оснований выступать против него на рынке.

Отдел пятый. Обычаи, создающие большое количество неудобств для торговли. - Средства, предлагаемые против них

Однако и после всех усовершенствований, какие можно осуществить в нашей системе денежного обращения, остаётся всё же одно временное неудобство, которое публика будет испытывать, как это было и до сих пор, при больших выплатах дивидендов государственным кредиторам, производимых раз в три месяца, - неудобство, которое часто давало себя сильно чувствовать и против которого, по моему мнению, легко найти средство.

Национальный долг принял такие колоссальные размеры и проценты, которые выплачиваются по этому долгу раз в три месяца, составляют такую большую сумму, что одна только приёмка денег от главных сборщиков налогов и последующее уменьшение количества денег в обращении как раз в периоды, предшествующие выплате процентов по государственному займу, в январе, апреле, июле и октябре, порождают на неделю или больше самую острую нужду в средствах обращения. Благодаря разумным мероприятиям и, по всей вероятности, неограниченному учёту векселей как раз в то время, когда эти деньги поступают в казначейство, и принятию мер для получения значительных сумм сейчас же после выплаты дивидендов Английский банк, несомненно, значительно уменьшил неудобства для торговой части общества. Несмотря на это, все, кто знаком с денежным рынком, хорошо знают, что в упомянутые мною периоды чувствуется крайне острая нужда в деньгах. Билеты казначейства, которые обыкновенно продаются с премией в 5 шилл. на 100 ф. ст., продаются в такое время настолько ниже их номинальной цены, что путём покупки их и перепродажи после выплаты дивидендов можно получить прибыль в размере 15-20% . Далее разница между ценою билетов государственного займа за наличные и ценою их при уплате через неделю или две доставляет в это время людям, могущим ссудить деньги, прибыль, превосходящую даже прибыль, получаемую от вложения денег в покупку билетов казначейства. Эта острая нужда в деньгах часто сменяется после выплаты дивидендов таким же большим изобилием, так что в течение некоторого времени деньги эти трудно использовать.

Весьма высокое совершенство, которого достигла наша система экономии в употреблении денег, благодаря различным банковским операциям, скорее усугубляет специфическое зло, о котором я говорю, ибо при сокращении количества находящихся в обращении денег в результате усовершенствованных способов производства наших платежей извлечение 1 или 2 млн. ф. ст. из этой сокращённой суммы становится гораздо более серьёзным по своим последствиям, так как составляет большую долю всей совокупности обращающихся денег.

Никаких разногласий не может, я полагаю, существовать по вопросу о неудобствах, которым подвергаются промышленность и торговля вследствие такой периодической нужды в деньгах. Но такое единодушие не будет, может быть, иметь места по отношению к средству, которое я хочу теперь предложить.

Пусть Английский банк будет уполномочен правительством выдавать владельцам билетов государственного займа дивидендные свидетельства за несколько дней до того, как главные сборщики налогов обязаны будут произвести уплату по своим балансам в казначейство.

Пусть эти свидетельства будут оплачиваться по предъявлении совершенно так же, как теперь.

Пусть день оплаты этих дивидендных свидетельств банкнотами устанавливается совершенно так же, как и в настоящее время.

Если бы день оплаты мог быть назначен при самой выдаче дивидендных свидетельств или до неё, это было бы гораздо удобнее.

Наконец, пусть эти свидетельства принимаются в казначействе от главных сборщиков налогов или от всякого другого лица, которое должно произвести платежи в казначействе, точно так же как принимаются банкноты; лица же, расплачивающиеся этими свидетельствами, должны соглашаться на учёт их за то число дней, которое пройдёт прежде, чем наступит срок платежа по ним.

Если бы такой план был принят, то не могло бы ощущаться ни особого недостатка в деньгах до выплаты дивидендов, ни особенного изобилия их после неё. Количество денег, находящихся в обращении, не подвергалось бы ни увеличению, ни уменьшению в связи с выплатой дивидендов. Благодаря стимулу личной заинтересованности значительная часть этих свидетельств неминуемо попала бы в руки тех, кто должен производить платежи в казну, а от них - в казначейство. Таким образом, значительная часть платежей правительству и платежей правительства по государственным займам производилась бы без вмешательства банкнот или денег, и нужда в деньгах для этих целей, так жестоко ощущаемая теперь торговыми классами, действительно предупреждалась бы.

Те, кто хорошо знаком с системой экономии, принятой теперь в Лондоне всеми банками, легко поймут, что предложенный здесь план представляет собой только распространение этой системы экономии на группы платежей, к которым она до сих пор не применялась. Для них было бы совершенно излишним приводить ещё дальнейшие аргументы в пользу плана, с выгодами которого при других банковских операциях они уже хорошо знакомы.

Отдел шестой. Услуги, оказываемые Английским банком государству, оплачиваются чрезмерно высоко. - Средство, предлагаемое против этой переплаты

Г-н Гренфелл привлёк недавно внимание парламента к вопросу, имеющему большое значение для финансовых интересов общества. В эпоху, когда налоги, вызванные беспримерными трудностями и расходами войны, ложатся таким тяжёлым бременем на народ, столь явный источник, как указанный им, наверное, не останется в пренебрежении.

Из документов, приложенных к предложениям, сделанным г-ном Гренфеллом в парламенте, явствует, что Английский банк имел в своём распоряжении в течение многих лет сумму государственных денег в среднем не меньшую, чем 11 млн. ф. ст., на которую он получал 5%. Единственным вознаграждением, полученным государством за выгоды, извлекаемые так долго Английским банком из его средств, был заём в 3 млн. ф. ст. на срок с 1806 по 1814 г., т. е. на восьмилетний период, из 3% и дальнейший заём в 3 млн. ф. ст., беспроцентный; Английский банк согласился предоставить последний государству в 1808 г. до истечения шестимесячного срока со дня заключения окончательного мирного договора, а в силу акта, принятого во время последней сессии парламента, он был продлён, оставаясь беспроцентным, до апреля 1816 г. С 1806 до 1816 г., в течение десятилетнего периода, Английский банк получал барыш в 5% ежегодно на 11 млн. ф. ст., что

составляет		5 500 000 ф. ст.
В продолжение того же периода государство получило следующее вознаграждение: разницу между 3 и 5%, или 2% годовых, на 3 млн. ф. ст. в течение восьми лет, что составляет	480 000 ф. ст.
С 1808 до 1816 г. госдарство пользовалось беспроцентным займом в 3 млн. ф. ст., что при 5% в год составило бы в течение восьми лет	1 200 000 ф. ст.

И т о г о		1 680 000 ф.ст.

Баланс в пользу банка		3 820 000 ф. ст.

Итак, Английский банк получил за 10 лет 3 820 тыс. ф. ст., или по 382 тыс. ф. ст. в год, состоя банкиром государства, тогда как все расходы, с которыми связана деятельность соответствующего отделения банка, не превосходят 10 тыс. ф. ст. в год.

В 1807 г., когда эти выгоды были впервые отмечены Комитетом палаты общин, многие сторонники Английского банка, а также г-н Торнтон, один из директоров банка, который был тогда управляющим его, указывали, что барыши банка находятся в соответствии с количеством его банкнот, находящихся в обращении, и что из государственных депозитов банк не извлекал никакой выгоды, кроме лишь возможности удерживать в обращении более значительное количество банкнот. Это заблуждение было полностью разоблачено Комитетом.

Если бы аргумент г-на Торнтона был правилен, то Английский банк вообще не извлекал бы никакой выгоды из депозитов государственных сумм, так как эти депозиты не дают ему возможности удерживать в обращении более значительное количество банкнот.

Предположим, что до поступления в Английский банк каких бы то ни было государственных депозитов сумма его банкнот, находившихся в обращении, составляла 25 млн. ф. ст. и что из обращения их банк извлекал прибыль. Предположим далее, что правительство получило 10 млн. ф. ст. налогов банкнотами и депонировало их в Английский банк в форме бессрочного вклада. Количество обращающихся банкнот немедленно понизилось бы до 15 млн. ф. ст., но прибыль банка оставалась бы точно такой же, как и раньше. Хотя теперь в обращении находилось бы только 15 млн. ф. ст., банк получал бы прибыль с 25 млн. Но если бы он снова увеличил после этого размеры обращения до 25 млн. ф. ст., затратив 10 млн. на учёт векселей, на покупку билетов казначейства или авансируя на год платежи по займам держателей временных заёмных свидетельств, то разве он не прибавил бы к своим обычным прибылям проценты с 10 млн. ф. ст. даже при условии, что количество выпущенных им в обращение банкнот не было бы ни разу поднято выше 25 млн.?

Утверждение, что рост суммы государственных вкладов даёт Английскому банку возможность увеличить количество его банкнот, находящихся в обращении, не подтверждается ни теорией, ни опытом. Если мы посмотрим, как совершался рост таких вкладов, то увидим, что никогда он не был так значителен, как в период с 1800 по 1806 г., а между тем за это время количество находившихся в обращении банкнот в 5 ф. ст. и выше совершенно не увеличилось. Напротив, с 1807 по 1815 г., когда сумма правительственных вкладов нисколько не возросла, количество банкнот в 5 ф. ст. и выше увеличилось на 5 млн. ф. ст.

Ничто не может дать такого полного представления о прибылях Английского банка, получаемых им от правительственных вкладов, как доклад, представленный Комитетом государственных расходов в 1807 г. В докладе говорится:

"В показаниях, относящихся к этой части вопроса, признаётся, что банкноты, выпускаемые Английским банком, дают прибыль, но, повидимому, предполагается, что правительственные вклады приносят её лишь постольку, поскольку они имеют тенденцию увеличивать количество банкнот; ваш же Комитет вполне убеждён, что как вклады, так и банкноты одинаково дают и обязательно должны давать прибыль.

Фонды банка, представляющие собой источники прибыли и являющиеся мерой суммы, которую он может ссужать (за одним только вычетом: по счёту наличности и слитков), могут быть подразделены на три рубрики.

Во-первых, сумма, полученная от владельцев банка в качестве капитала, вместе с прибавленными к нему сбережениями.

Во-вторых, сумма, полученная от лиц, держащих свою наличность в банке. Эта сумма состоит из балансов счетов по вкладам как правительства, так и частных лиц. В 1797 г. этот фонд со включением всех балансов частных лиц составлял всего 5 130 140 ф. ст., а одни только правительственные вклады составляют уже в настоящее время сумму в 11-12 млн. ф. ст., включая банкноты, депонированные в казначейство <некоторые из моих читателей могут не так понять слова "включая банкноты, депонированные в казначейство". Это - банкноты, которые никогда не пускаются в обращение, они также не включаются никогда в представляемые банком отчёты. Они называются в казначействе специальными банкнотами и представляют простые свидетельства (даже не имеющие формы банкнот) об уплате банку казначейством денег, которые ежедневно получаются в последнем учреждении. Они представляют, следовательно, документ на часть правительственных вкладов, помещённых в Английском банке>.

В-третьих, сумма, получаемая взамен банкнот, пущенных в обращение. Первоначально за каждую банкноту должны были давать соответствующую стоимость, и эта стоимость, получаемая, таким образом, за банкноты, составляет часть общего фонда, отдаваемого взаймы под проценты. Держатель банкноты ничем не отличается по существу от лица, которому банк должен по балансу его счёта. Оба они являются кредиторами банка: один из них владеет банкнотой, которая представляет свидетельство о долге, причитающемся ему, другой имеет свидетельство о внесении вклада в банк. Вся сумма, постоянно отдаваемая в долг под проценты, должна находиться в точном соответствии с общей суммой всех трёх фондов за вычетом стоимости наличности и слитков".

<В 1797 г. Английский банк определял состояние своего баланса следующим образом:

Банкноты в обращении	8 640 000 ф. ст.
Правительственные и частные вклады	5 130 140 ф. ст.
Добавочный капитал	3 826 890 ф. ст.

	17 597 030 ф. ст.

На обороте отчёта банк показал, в каких обязательствах были инвестированы эти фонды. За исключением наличности и слитков, а также небольшой суммы в штемпельных марках все они приносили банку проценты и прибыль.>

Каждое слово этого заявления, по моему мнению, неопровержимо, и принцип, сформулированный Комитетом, дал бы нам непогрешимый ключ к определению чистой прибыли Английского банка, если бы мы знали сумму его сбережений, - его наличность, его слитки, его ежегодные расходы, а также и другие данные о нём были бы нам хорошо известны.

На обороте отчёта банк показал, в каких обязательствах были инвестированы эти фонды. За исключением наличности и слитков, а также небольшой суммы в штемпельных марках, все они приносили банку проценты и прибыль.

Из приведённого выше извлечения видно, что в 1807 г. сумма правительственных вкладов составляла от 11 до 12 млн. ф. ст., в то время как в 1797 г. сумма правительственных и частных вкладов составляла всего 5 130 140 ф. ст. Основываясь на этом отчёте, г-н Персиваль обратился к Английскому банку от имени государства, требуя участия последнего в добавочной прибыли из этого источника в форме ли ежегодных платежей или беспроцентного займа. После непродолжительных переговоров получен был беспроцентный заём в 3 млн. ф. ст., подлежавший уплате через шесть месяцев после окончательного заключения мира.

Доклад отмечает также непомерное вознаграждение, уплаченное Английскому банку за управление делами национального долга. Государство платило в тот период за это последнее из расчёта 450 ф. ст. с миллиона. Комитет установил также, что добавочное вознаграждение за управление делами долга составило в течение десятилетия, закончившегося в 1807 г., благодаря увеличению национального долга больше 155 тыс. ф. ст.; тогда как "количество должностных лиц, фактически занимавшихся этим делом, увеличилось всего лишь на 137 человек, расход на их содержание возрос, вероятно, с 18 449 до 23 290 ф. ст. в год, а прибавка к другим постоянным расходам равнялась, должно быть, 1/2 или 2/3 этой суммы".

После этого доклада с Английским банком было заключено новое соглашение о ведении дел по национальному долгу.

На каждый миллион должно было уплачиваться 450 ф. ст. при условии, что непогашенная капитальная сумма долга превышала 300 млн. ф. ст., но была ниже 400 млн.

На каждый миллион уплачивалось 340 ф. ст., если капитальная сумма превышала 400 млн. ф. ст., но была ниже 600 млн.

На каждый миллион уплачивалось 300 ф. ст. по той части государственного долга, которая превышала 600 млн. ф. ст.

Кроме всех этих доходов Английскому банку уплачивают 800 ф. ст. с миллиона за взимание платежей по займам, 1 тыс. ф. ст. за каждый договор о лотерее и 1 250 ф. ст. с миллиона, или 1/8%, за взимание налогов с прибыли, доставляемой имуществом, профессиями и торговлей. Это соглашение с тех пор остаётся в силе.

Теперь приближается срок, когда деятельность Английского банка подвергнется рассмотрению в парламенте и когда соглашение, касающееся правительственных вкладов, будет закончено уплатой беспроцентного займа в 3 млн. ф. ст., заключённого в 1808 г. Трудно найти, следовательно, более удобный момент для того, чтобы указать на чрезмерные выгоды, которые были предоставлены Английскому банку по условиям договора, заключённого между ним и г-ном Персивалем в 1808 г. В этом, мне кажется, и состояла главная цель г-на Гренфелла: он хочет привлечь внимание парламента не только к добавочным выгодам, полученным Английским банком со времени соглашения 1808 г., но и к самому соглашению, в силу которого государство платит в настоящее время и платило очень долго в той или иной форме огромные суммы за совершенно неадекватные услуги.

Г-н Гренфелл думает, вероятно, и если это так, то я от души соглашаюсь с ним, что прибыль в 382 тыс. ф. ст. в год (сумма, в какой исчисляются доходы Английского банка от правительственных вкладов за десятилетие, как это указано нами выше) значительно превышает справедливое вознаграждение, которое государство должно платить банку за выполнение им простых обязанностей банкира. Это особенно верно, если принять во внимание, что в добавление к этой сумме Английскому банку выплачивается теперь ещё 300 тыс. ф. ст. в год за управление делами национального долга, займов и т. д., и сверх всего он пользовался со времени возобновления своей хартии огромной дополнительной прибылью от замещения находившихся в обращении частью металлических и частью бумажных денег полностью бумажными. Эта добавочная прибыль не принималась во внимание в 1800 г., когда было заключено соглашение, ни парламентом, даровавшим эту хартию, ни Английским банком, получившим её. Последний может быть при этом лишён значительной части этой добавочной прибыли в случае отмены закона, освободившего Английский банк от оплаты звонкой монетой своих банкнот. При таких условиях следует, по моему мнению, признать, что г-н Персиваль отнюдь не получил в 1808 г. для государства всё, на что оно имело право рассчитывать; принимая же во внимание всем известные взгляды канцлера казначейства на право государства участвовать в добавочной прибыли Английского банка, получаемой им от правительственных вкладов, можно надеяться, что теперь мы будем отстаивать условия соглашения, более соответствующие интересам государства.

Правда, вышеуказанные суммы, хотя и уплаченные государством, не представляют чистой прибыли Английского банка; из них приходится сделать ещё вычет на расходы по той части аппарата банка, которая предназначена исключительно для ведения государственных дел, но эти расходы, вероятно, не превышают 150 тыс. ф. ст. в год.

Комитет государственных расходов констатировал в 1807 г. в своём докладе палате общин, что "число клерков, которым Английский банк поручал исключительно или главным образом ведение государственных дел, составляло в

1786	г.	. . . . . . . . .	243
1796	»	. . . . . . . . .	313
1807	»	. . . . . . . . .	450

Их оклады колеблются, как полагают, между 120 и 170 ф. ст. в среднем на одного служащего; принимая, что они равны 135 ф. ст. - сумме, превышающей оклады служащих в Южноокеанской компании, общая сумма составит	60 750 ф. ст.
При 150 ф. ст.	67 500 » »
» 170 » »	76 500 » »

Каждая из двух последних сумм была бы достаточна для организации пенсионного фонда.

Очень умеренное жалованье, - продолжает доклад, - получаемое управляющим, заместителем управляющего и директорами, доходит до	8 000 ф. ст.
Случайные расходы могут быть оценены приблизительно в	15 000 ф. ст.
Расходы по дополнительным постройкам и ремонту приблизительно в	10 000 ф. ст.
Судебные расходы и потери от мошенничеств и подлогов - приблизительно в	10 000 ф. ст.

Оклады клерков по самой высокой оценке	43 000 ф. ст. 76 500 » »

И т о г о	119 500 ф. ст.

Итак, по самой высокой оценке Комитета, расходы по ведению государственных операций составляли в 1807 г., включая всю сумму жалованья директоров, случайные расходы, расходы на дополнительные постройки и ремонт, а также судебные расходы и убытки от мошенничеств и подлогов, 119 500 ф. ст.

Комитет констатировал также, что увеличившиеся расходы Английского банка по управлению государственными операциями составляли по истечении периода в 11 лет (с 1796 по 1807 г.) около 35 тыс. ф. ст. в год при долге, возросшем до 278 млн. ф. ст., т. е. из расчёта 126 ф. ст. на миллион. С 1807 г. до настоящего времени непогашенный долг, которым ведает банк, возрос приблизительно с 550 млн. ф. ст. почти до 830 млн., или на сумму около 280 млн., - немногим больше, чем с 1796 по 1807 г.; поэтому, считая опять-таки по 126 ф. ст. с миллиона, аналогичные расходы составили бы тут 35 тыс. ф. ст. Но "так как норма расходов уменьшается по мере расширения масштаба деятельности", я определяю их в 30 500 ф. ст., что вместе с расходами за 1807 г. в 119 500 ф. ст. подымет всю сумму расходов по управлению государственными операциями до 150 тыс. ф. ст. Государственные контролёры пришли в 1786 г. к заключению, что 187 ф. ст. 10 шилл. с миллиона достаточно, чтобы оплатить расходы по управлению делами долга в 224 млн. ф. ст. Расчёт, который я только что сделал, даёт около 180 ф. ст. с миллиона на долг в 830 млн. ф. ст., что представляет вполне достаточное вознаграждение, если принять во внимание, что долг, как таковой, растёт совсем в ином отношении, чем работа, которую вызывает управление его делами.

Итак, предполагая, что расходы составляют около 150 тыс. ф. ст., чистая прибыль, получаемая Английским банком в текущем году от всех его сделок с государством, составит следующую сумму:

Вознаграждение за управление делами национального долга за год, оканчивающийся 1 февраля 1816 г. <это вознаграждение вычислено с той суммы долга, какой она была в феврале 1815 г.; с тех пор она увеличилась больше чем на 75 млн. ф. ст. См. Приложения>	254 000 ф. ст.
За взимание платежей по займам, считая по 800 ф. ст. с миллиона, всего с 36 млн. ф. ст.	28 000 » »
То же за налоги с лотерей	2 000 » »
Средняя прибыль от правительственных вкладов	382 000 » »
Вознаграждение за взимание налога на собственность	3 480 » »

	670 280 ф. ст.
Расходы по управлению государственными операциями	150 000 » »

Чистая прибыль банка, уплаченная государством	520 280 ф. ст.

Из этой громадной суммы 382 тыс. ф. ст. доставляются, по всей вероятности, одними только вкладами; расход этот мог бы быть сбережён для нации, если бы правительство взяло управление этим делом в собственные руки; для этого оно должно было бы иметь в своём распоряжении общее казначейство, на которое каждый департамент мог бы выдавать векселя точно так же, как выдают их теперь на Английский банк; иначе говоря, оно должно инвестировать 11 млн. ф. ст.- сумму, какую составляют, повидимому, в среднем вклады в билетах казначейства и часть которой может быть продана на рынке, если бы в силу каких-нибудь непредвиденных обстоятельств вклады упали ниже этой суммы.

Предложенные г-ном Гренфеллом резолюции <см. Приложения>, относительно которых парламент выскажется в ближайшую сессию, дают краткое резюме фактов, содержащихся в приложенных к его предложению документах, и заканчиваются следующим заключением: "Что палата общин обратит в ближайший срок внимание на выгоды, извлекаемые Английским банком как из управления национальным долгом, так и из общей суммы балансов государственных денег, остающихся в распоряжении банка, для того чтобы заключить по истечении срока ныне действующих обязательств такое соглашение, которое соответствовало бы как интересам государства, так и правам, кредиту и устойчивости Английского банка".

Г-н Мэллиш, управляющий Английским банком, также внёс свои резолюции на рассмотрение ближайшей сессии парламента. Эти резолюции <см. там же> признают правильность всех фактов, указанных г-ном Гренфеллом; они упоминают также об одной или двух незначительных услугах, которые Английский банк оказывает государству, одну без вознаграждения <услуга без вознаграждения заключалась в вычислении вычетов из каждого дивидендного свидетельства налогов на собственность.

Другая состояла во взимании взносов у тех, кто платил налога на собственность непосредственно банку, за что последний получал 1 250 ф. ст. с миллиона, или 1/8%.

Если бы сборщик налогов ходил из дома в дом за получением этих денег, то он получал бы за это вознаграждение в 5 пенс. с 1 ф. ст., что обошлось бы государству в 58 007 ф. ст. вместо 3 480 ф. ст., уплачиваемых Английскому банку.

Быть может, ни одна часть операций Английского банка не может выполняться с большей лёгкостью, чем эта последняя, которую особо подчеркивает его правление. Мне кажется, что она отнюдь не оплачивается ниже нормы, а, наоборот, слишком щедро.

Экономия, получаемая государством, состоит на деле в том, что деньги сосредоточиваются в одном центре и их не приходится собирать в разных местах. Но Английский банк, повидимому, считает, что мерой, которой он измеряет степень умеренности своих требований, является скорее экономия, которую он доставляет своему клиенту, а не справедливое вознаграждение за его собственные хлопоты и расходы. Что сказало бы правление банка об инженере, который, определяя расходы по сооружению паровой машины, принял бы в расчёт не стоимость труда и материалов, необходимых для её сооружения, а стоимость труда, который эта машина предназначена сберечь?>, а другую за меньшее вознаграждение, чем то, какое следовало бы заплатить обыкновенному сборщику налогов. Однако восьмая и девятая резолюции содержат экстраординарную претензию - они, повидимому, ставят под вопрос право правительства требовать от Английского банка после погашения займа в 3 млн. ф. ст. в 1816 г. и вплоть до 1833 г., когда истекает срок его хартии, какую бы то ни было компенсацию за выгоды, извлекаемые банком из правительственных вкладов, или заключить какое-либо новое соглашение относительно размеров вознаграждения, получаемого Английским банком за управление делами национального долга. Эти резолюции гласят:

"8. Что в силу актов 39 и 40-го годов царствования Георга III, статья 28, отд. 13, Английский банк будет пользоваться в течение срока действия хартии всеми привилегиями, прибылями, преимуществами, барышами и выгодами всякого рода, которыми он ныне обладает и пользуется при выполнении им каких-либо операций для государства или по его поручению.

Что до возобновления его хартии Английский банк был использован в качестве государственного банка, который держал у себя наличность всех главных департаментов, получающих государственные доходы, а также ведал и производил государственные расходы, и т. д.

9. Что по истечении срока соглашения, действующего в настоящее время между государством и Английским банком, может оказаться уместным рассмотреть выгоды, извлекаемые банком из его сделок с государством с целью принятия соглашения, соответствующего началам справедливости и взаимного доверия, которые должны господствовать во всех сделках между государством и Английским банком".

<Со времени выхода в свет первого издания этой работы первый лорд казны и канцлер казначейства предложил Английскому банку продлить срок аванса в 3 млн. ф. ст., который подлежал уплате в апреле ближайшего года, ещё на два года без процентов, а также авансировать правительству сумму в 6 млн. ф. ст. из 4% на двухлетний неизменный срок и продлить этот срок еще на три года при условии уплаты с шестимесячным предуведомлением, сделанным в любое время между 10 октября какого-нибудь года и 5 апреля последующего за ним либо лордами казначейства Английскому банку, либо последним их лордствам. Это предложение было принято общим собранием владельцев капитала Английского банка, созванным 8 февраля для обсуждения его.

На этом общем собрании я обратился с просьбой дать мне некоторые разъяснения о судьбе правительственных вкладов по истечении двухлетнего срока и отметил с одобрением, что Английский банк отступил от своего требования, сформулированного им в вышеприведённых резолюциях и настаивавшего, как мне казалось, на праве банка хранить правительственные вклады, не платя за это никакого вознаграждения. Г-н Мэллиш, управляющий Английским банком, возразил на это, что я совершенно не понял смысла этих резолюций, и выразил уверенность, что если я снова внимательно прочту их, то смогу убедиться, что из них нельзя сделать такого вывода. Я рад, что Английский банк отрицает всякое намерение лишить государство выгоды, которой сам он пользовался со времени доклада Комитета государственных расходов: я сожалею, однако, что авторы резолюций выразились так неясно, что последние произвели на меня и других совершенно иное впечатление. Мне всё же кажется, что резолюции считают привилегию быть государственным банкиром закреплённой за Английским банком на срок действия его хартии в силу весьма важных соображений и признают уместным приступить к пересмотру имеющегося соглашения лишь по истечении срока его действия>.

Что Английский банк указывает теперь на невозможность для государства предъявлять к банку благодаря его хартии какие-либо требования об участии в выгодах, приносимых правительственными вкладами, и притом впервые после всего, что произошло с 1800 г., - это действительно кажется странным.

Хартия Английского банка была возобновлена в 1800 г. на 21 год со времени истечения её срока в 1812 г., следовательно, срок её действия окончится теперь не ранее 1833 г. Но с 1800 г. банк не только не заявлял претензии на получение полностью всех выгод, приносимых правительственными вкладами, но ещё ссудил в 1806 г. правительству 3 млн. ф. ст. до 1814 г. из 3%, а в 1808 г. - ещё 3 млн. ф. ст. до окончания войны без процентов; в последнюю же сессию парламента заём в 3 млн. ф. ст. был продлён без процентов до апреля 1816 г. Эти займы были предоставлены именно на основе роста сумм правительственных вкладов.

Комитет государственных расходов, касаясь в своём уже упомянутом мною докладе (1807 г.) займа в 3 млн. ф. ст., предоставленного государству в 1806 г. из 3%, замечает: "Но эта сделка весьма существенна с другой точки зрения: она показывает, что соглашение, заключённое в 1800 г., не рассматривалось ни теми, кто вёл переговоры со стороны государства, ни самими директорами Английского банка как барьер против дальнейшего участия государства в прибылях во всех случаях роста прибылей, извлекаемых банком из правительственных вкладов и такого положения государства, при котором это требование сделалось бы на тех же основаниях рациональным и целесообразным" <Курсив Рикардо. - Прим. ред.>. А каким языком говорил г-н Персиваль в то самое время, когда в результате этого доклада он потребовал и получил заём в 3 млн. ф. ст. до окончания войны? В своём письме управляющему и заместителю управляющего Английским банком, датированном 11 января 1808 г., он говорит: "Я считаю необходимым заметить, что предложение ограничить срок аванса, сделанного в форме займа и ежегодных взносов в казначейство, периодом длительности настоящей войны и ещё 12 месяцами после её окончания отнюдь не следует понимать как признание мною отсутствия у государства права требовать по истечении этого периода каких-либо выгод от отдаваемых на хранение банку правительственных вкладов; моё предложение следует понимать просто как меру, в силу которой и правительство и банк будут оба иметь возможность выработать новое соглашение, когда обстоятельства в дальнейшем изменятся и, вероятно, повлияют на размеры государственных средств, находящихся в распоряжении банка".

19 января предложения г-на Персиваля были представлены собранию директоров в более официальной форме; на этот раз они заканчиваются следующим образом: "Подразумевается также, что в течение периода, на который этот аванс выдан банком <Курсив Рикардо. - Прим. ред.>, не будет предложено никакого изменения в общем ходе дел между банком и казначейством и не будет принято никакого постановления, в силу которого суммы, направляемые в настоящее время на основании закона в банк, могли бы быть оттуда изъяты". Предложения эти были рекомендованы к принятию собранием директоров собранию владельцев капитала и были приняты 21 января без всяких прений.

В своём обращении к Английскому банку в ноябре 1814 г., относящемся к продлению срока займа в 3 млн. ф. ст., который истекал между 17 декабря следующего года и апрелем 1816 г., г-н Ванситтарт употребляет следующие слова: "Но я просил бы понять меня вполне точно: я не отступаю от оговорки, сделанной покойным г-ном Персивалем в его письме к управляющему и заместителю управляющего Английским банком от 11 января 1808 г., - оговорки, с помощью которой он предостерегает против возможности каких-либо лжетолкований, могущих лишить государство права требовать по истечении срока, на который был заключён заём, участия в будущих выгодах от продолжения хранения в банке правительственных вкладов в прежнем или большем размере. Вообще я вполне присоединяюсь к взглядам, которые защищал г-н Персиваль в имевшей тогда место дискуссии".

Английский банк не сделал как будто никаких возражений на эти замечания. Было созвано общее собрание владельцев, и заём в 3 млн. ф. ст. был продлён до апреля 1816 г.

Со стороны Английского банка было бы, очевидно, весьма нелюбезно настаивать теперь на том, что соглашение 1800 г. исключает для государства право требовать какое-либо вознаграждение за выгоды, извлекаемые банком от роста правительственных вкладов за последний период; ведь правительство столько раз настаивало на праве участия, и право его каждый раз признавалось собранием директоров.

В дополнение к этим убедительным фактам справка об основаниях для соглашения о возобновлении хартии, изложенных детально г-ном Торнтоном в его показании перед Комитетом государственных расходов в 1807 г. <см. "Доклад">, покажет нам ещё лучше, что Английский банк не имеет никакого права прикрываться своей хартией, отказываясь допустить государство к участию в прибылях, выросших вследствие увеличения суммы правительственных вкладов.

Следует вспомнить, что г-н Торнтон был в 1800 г. управляющим Английским банком, что он был представителем последнего в переговорах с г-ном Питтом о возобновлении хартии и что в действительности именно у него зародилась мысль о возобновлении хартии за столь продолжительный срок до истечения её действия. Г-н Торнтон

сказал Комитету, что единственная сумма государственных денег, из которых банк извлекал прибыль и о которых он и г-н Питт говорили с целью определения вознаграждения, следуемого государству за продление срока исключительных привилегий, были деньги, внесённые в банк для уплаты растущих дивидендов и для трёхмесячных эмиссий за счёт комиссаров по погашению национального долга.

Первую из этих сумм г-н Торнтон оценивает в среднем в	2 500 000 ф. ст. (*)
А из недавно опубликованного отчета следует, что вторая доходила до	612 842 » »

	3 115 842 ф. ст.

(*) Из отчёта, представленного парламенту в последнюю сессию, явствует, что сумма билетов казначейства и банкнот, вложенных казначейством на текущий счёт, доходила в среднем в течение года, оканчивающегося мартом 1800 г., до 3 690 тыс. ф. ст.

Г-н Торнтон категорически заявляет, что остальные государственные счета составляли ничтожную сумму, что "вероятное увеличение суммы денег по счетам различных департаментов правительства не принималось в расчёт" и что "такое увеличение не было принято во внимание и в связи с ним не было принято никаких мер".

Таким образом, даже представитель Английского банка признаёт, что вероятное увеличение государственных счетов не было принято во внимание при определении денежного вознаграждения государству за продление исключительных привилегий банка; а если так, то как может теперь банк утверждать с каким-нибудь на то правом, что прибыль, извлекаемая из этих увеличенных вкладов, "которые не были предусмотрены и в связи с которыми не было принято никаких мер", принадлежит по праву исключительно банку и что государство не имеет ни права участвовать в них, ни взять назад свои вклады из банка, чтобы использовать их так, как оно находит более целесообразным?

Следует отметить, что в своём вышеупомянутом показании г-н Торнтон заявил, что все другие государственные счета, кроме двух вышеприведённых, представляют ничтожную сумму; но из отчётов, представленных в последнюю сессию парламенту, явствует, что в 1800 г., к которому относится показание г-на Торнтона и в котором была возобновлена хартия Английского банка, государственные вклады всех категорий в последний составляли до 6 200 тыс. ф. ст., т. е. превосходили всю сумму, указанную г-ном Торнтоном, на 3 млн. ф. ст., а 3 млн. ф. ст. он вряд ли назвал бы, если бы знал этот факт, "ничтожной суммой".

Таким образом, наличие такого значительного дополнительного вклада не было принято во внимание гг. Торнтоном и Питтом в то время, когда велись переговоры о возобновлении хартии, и ни одна часть вознаграждения, которое получало тогда государство, не соответствовала этому наличию. А если так, то существование значительных правительственных вкладов в 1800 г. не только не даёт банку права удержать в свою пользу всю прибыль, приносимую теперь ещё большими вкладами, но по справедливости заставляет его быть особенно щедрым во всяком новом соглашении, которое он мог бы заключить с государством; это дало бы ему возможность дать возмещение за столь долго получаемую им прибыль, которой, надо полагать, он не получал бы, если бы все факты были полностью известны и приняты во внимание в то время, когда устанавливались условия возобновления его хартии.

Но факты эти, были ли они известны или нет, не могли иметь большого значения с точки зрения г-на Торнтона, уверявшего столь решительно, что прибыль Английского банка не возрастала вместе с увеличением суммы правительственных вкладов и что банк выигрывает от этого увеличения лишь потому, что благодаря им он мог увеличить количество банкнот, выпускаемых в обращение.

Не прискорбно ли видеть, что такая великая и богатая корпорация, как Английский банк, выказывает желание увеличить свои накопления при помощи незаконных барышей, вырванных из рук переобременённого народа? Не следовало ли скорее ожидать, что благодарность за полученную хартию и за непредвиденные выгоды, которые она принесла с собой, - те премии и увеличенные дивиденды, которые банк уже получил, и то большое неделимое сокровище, которое хартия дала ему, кроме того, возможность накопить, - побудит банк добровольно предоставить государству всю прибыль, извлекаемую им из использования 11 млн. ф. ст. государственных денег, вместо того чтобы выражать желание лишить государство и той малой части этой прибыли, которою оно пользовалось в течение немногих лет?

Когда в 1807 г. обсуждался вопрос о процентном отчислении в пользу Английского банка в оплату за управление делами национального долга, г-н Торнтон сказал, что "в сделке, заключаемой между государством и банком, следует, по его убеждению, требовать лишь справедливого вознаграждения за хлопоты, риск и фактические потери, а также за большую ответственность, связанную с выполнением таких обязанностей".

Как могло статься, что язык директоров банка в настоящее время так сильно изменился? Вместо того чтобы требовать лишь справедливого вознаграждения за хлопоты, риск и фактические потери, они стараются лишить государство даже того неадекватного вознаграждения, которое оно получало до этого; они апеллируют теперь впервые к своей хартии для защиты своего права держать у себя государственные деньги и пользоваться всей прибылью, которая может быть извлечена из них без предоставления самого ничтожного вознаграждения государству.

Если бы хартия действительно связывала государство в такой мере, как это утверждает банк, то от крупного публичного предприятия, владеющего такой выгодной монополией и так тесно связанного с государством, можно было ожидать более благожелательной политики по отношению к своим великодушным благодетелям.

До последней сессии парламента Английский банк пользовался также особыми льготами при исчислении той суммы, которую он вносил взамен гербового сбора. В 1791 г. он платил 12 тыс. ф. ст. в год вместо всех гербовых сборов с векселей или с банкнот. В 1799 г., после повышения гербового сбора, эта сумма была увеличена до 20 тыс. ф. ст.; новое повышение в 4 тыс. ф. ст., поднявшее эту сумму до 24 тыс. ф. ст., было введено взамен гербового сбора с банкнот ниже 5 ф. ст., которые банк начал тогда выпускать в обращение. В 1804 г. гербовый сбор, установленный в 1799 г. для банкнот ниже 5 ф. ст., был увеличен не меньше чем на 50%, был также значительно повышен сбор с банкнот более высокого достоинства; но хотя сумма находящихся в обращении банкнот ниже 5 ф. ст. возросла с 1 1/2 до 4 1/2 млн. ф. ст., сумма банкнот более высокого достоинства также возросла, сумма, уплачиваемая банком вместо гербового сбора, увеличилась только с 24 тыс. до 32 тыс. ф. ст. В 1808 г. произошло дальнейшее повышение ставок гербового сбора на 33%, и отступная сумма повысилась тогда с 32 тыс. до 42 тыс. ф. ст. В том и в другом случае рост этой суммы не соответствовал даже повышению ставок гербового сбора, увеличение же количества банкнот, выпущенных банком в обращение, совершенно не было учтено.

В последнюю сессию парламента при дальнейшем повышении ставок гербового сбора был впервые установлен принцип, согласно которому сумма, уплачиваемая Английским банком взамен гербового сбора, должна находиться в определённом отношении к количеству его банкнот, находящихся в обращении. В настоящее время она определяется следующим образом: исходя из средней суммы банкнот, находившихся в обращении в предшествующие три года, банк должен платить 3 500 ф. ст. с миллиона безотносительно категорий или стоимости банкнот, из которых состоит вся находящаяся в обращении сумма их.

Средняя сумма банкнот, находившихся в обращении в течение трёх лет, заканчивающихся 5 апреля 1815 г., равнялась 25 102 600 ф. ст., и с этой средней банк будет теперь платить около 87 500 ф. ст.

В следующем году средняя будет взята за три года, оканчивающихся в апреле 1816 г., и если она будет отличаться от предыдущей, то общая сумма гербового сбора будет изменена соответственно.

Если бы в настоящее время мы шли тем же путём, что и в 1804 и 1808 гг., то Английский банк должен был бы платить даже с добавочным гербовым сбором только 52 500 ф. ст. Таким образом, для государства была бы сбережена сумма в 35 тыс. ф. ст. в год благодаря тому, что парламент принял, наконец, принцип, который следовало принять ещё в 1799 г.; пренебрежение к этому принципу причинило государству убыток, а следовательно, доставило банку прибыль на сумму, вероятно, не меньшую чем в 500 тыс. ф. ст.

Отдел седьмой. Прибыль и сбережения Английского банка. - Их ненадлежащее использование. - Предлагаемое средство для исправления

Простой текст простой текст простой текст

Оглавление

Предисловие (С. Выгодский)

Три письма о цене золота в редакцию "The Morning Chronicle" (Август-Ноябрь, 1809)

Высокая цена слитков - доказательство обесценивания банкнот (Лондон 1811)

ВЫСОКАЯ ЦЕНА СЛИТКОВ - ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ОБЕСЦЕНЕНИЯ БАНКНОТ

ПРИЛОЖЕНИЕ

Высокая цена слитков - доказательство обесценивания банкнот (Лондон 1811)

Введение

Высокая цена слитков - доказательство обесценивания банкнот

Приложение

Ответ на практические замечания г-на Бозанкета по поводу доклада комитета о слитках

ГЛАВА I. Предварительные замечания

ГЛАВА II. Рассмотрение данных, приведённых г-ном Бозанкетом и взятых им из истории вексельных курсов

ГЛАВА IV. Рассмотрение возражений г-на Бозанкета против утверждения, что платёжный баланс был в пользу Великобритании

ГЛАВА V. Разбор аргумента, приводимого г-ном Бозанкетом в доказательство, что Английский банк не имеет власти вводить принудительное обращение банкнот

ГЛАВА VI. Замечание об установлении пошлины за чеканку

ГЛАВА VII. Рассмотрение возражений г-на Бозанкета против положения, согласно которому эмиссии Английского банка регулируют эмиссии провинциальных банков

ГЛАВА VIII. Рассмотрение взглядов г-на Бозанкета, согласно которым единственной причиной повышения цен было не черезмерное обращение, а неурожайные годы и налоги

ГЛАВА IX. Рассмотрение мнения г-на Бозанкета, согласно которому возобновление платежей звонкой монетой сопровождалось бы вредными последствиями

Введение

Отдел первый. Причины, обусловливающие единообразие орудия обращения, обусловливают и его доброкачественность

Отдел второй. Использование какого-нибудь товара в качестве стандарта стоимости. - Рассмотрение возражений против такой возможности

Отдел четвертый. Способ довести английское денежное обращение до возможного совершенства

Отдел пятый. Обычаи, создающие большое количество неудобств для торговли. - Средства, предлагаемые против них

Отдел шестой. Услуги, оказываемые Английским банком государству, оплачиваются чрезмерно высоко. - Средство, предлагаемое против этой переплаты

Отдел седьмой. Прибыль и сбережения Английского банка. - Их ненадлежащее использование. - Предлагаемое средство для исправления