Еще раз о нехватке денег...

Я никогда не обращался к жанру "писем в газету", считая его непродуктивным, все мои газетные публикации до сих пор были, так сказать, заказными, по просьбе редакторов. Побудила меня к этому письму публикация в "Литературке" двух материалов — беседы с Н.Шмелевым 3 сентября и реплики Е.Гайдара 18 сентября. Очевидно, что так называемая "экономическая проблематика" в популярной газете почти всегда означает всего лишь политическую дискуссию, в которой значение имеют не факты и доказательства, а мнения и пристрастия. В настоящем же случае я вижу открытую апелляцию к "экономической науке", ее выводам и положениям. Н.Шмелев и Е.Гайдар воспринимаются именно как профессионалы-экономисты, чьи высказывания, можно надеяться, продиктованы не политическими пристрастиями, а рациональной логикой. Именно поэтому я чувствую себя вправе, и даже обязанным, высказать ряд нелицеприятных замечаний.

Конечно, они относятся прежде всего к высказываниям Н.Шмелева. Эти высказывания могут служить наглядной иллюстрацией общего уровня понимания подлинной экономической теории в нашей стране, и, по моему глубокому убеждению, именно этим катастрофически низким уровнем, низким абсолютно повсюду, среди неспециалистов и тех, кто облечен академическими званиями, среди высших чиновников и среди тех, кому выпала судьба жить под их руководством, объясняется множество наших проблем. Попробую рассмотреть текст Н.Шмелева по простому, "в лоб", с прямым цитированием.

Прежде всего поражает полное непонимание того, что такое деньги, откуда они берутся и какова их роль в экономике. "Если бы всю лежащую без пользы наличность организовать и через банки запустить в дело, мы бы горя не знали с инвестициями", — утверждает Н.Шмелев. Он, видимо, не понимает разницы между абсолютно ликвидными денежными сбережениями (которые, по слишком понятным причинам, публика предпочитает хранить в надежной иностранной валюте) и неизбежно рискованными инвестициями. Инвестиций без риска не бывает, и инвестировать человек начинает обычно после того, как накопил какой-то запас денег. Ведь деньги, вложенные в российский банк, — это уже не вполне деньги, это деньги всего лишь потенциальные. Однако Н.Шмелев, видимо, лучше простых российских граждан знает, что им надо делать со своими 60 миллиардами долларов (абсолютно мифическими — подсчитать их сегодня так же невозможно, как знаменитые стулья в 1928 году...). Забавно, что эта сумма — 60 миллиардов — кажется ему очень большой, в то время как основной пафос его статьи — заявление о том, что денег в нашей стране мало. Концы как-то плохо вяжутся.

Но что должен сказать экономист, если считает, что население не доверяет банкам и что это — плохо? Он должен спросить: а где же нормальные банки? Почему их нет? Почему же наши власти не допускают присутствия иностранных банков (надо полагать — более надежных)? Иностранных инвестиционных фирм? Но этот вопрос Н.Шмелевым даже не ставится...

Далее Н.Шмелев говорит: "Мы вполне можем рассчитывать: со следующего года рубль будет котироваться на валютных биржах, в обменных пунктах и на Западе, как котируются у них эстонская крона, литовский лит и латвийский лат. Эти валюты ничуть не лучше рубля, но к ним сохранилось доверие, а к рублю доверия нет. Это очень обидно и наносит нам существенный ущерб".

Что тут можно сказать? Можно заметить, что доверие к прибалтийским валютам не "сохранилось" (им всего от роду четыре-пять лет), а возникло. Что они, безусловно, гораздо "лучше" рубля — и лучше именно тем, что все эти валюты полностью, на сто процентов обеспечены резервами в долларах и немецких марках, в то время как в России — разве что наполовину. Что главная причина, почему рубль не котируется полноценным образом, — не его слабость (слабость валюты отражается не в наличии или отсутствии котировок, а в самой величине курса и процентных ставок), а сохраняющийся контроль за движением капиталов в России, препятствующий перемещению рубля через границу.

Текст Н.Шмелева вообще переполнен разнообразными "перлами" из области экономической теории и истории. Так, говоря о бедах мелкого производителя, он свалил в одну кучу — рэкет, трудности регистрации и отсутствие кредитов; если первые два фактора могут и должны быть поставлены в вину государству (в большой степени — местным властям), то в области кредитования любая помощь государства неизбежно выливается в коррупцию и растрату... Так, говоря о ваучерной приватизации, он связывает с бесплатностью ваучеров "неправедность" обогащения, в то время как если оно и было "неправедным", то именно в результате постоянного отхода от изначальных принципов равноправия, заложенных в концепции приватизационных чеков.

Но, конечно, самая серьезная путаница у Н.Шмелева появляется тогда, когда он говорит о "нехватке денег" в экономике и об "обесцененных сбережениях населения".

"Нехватка денег"

Я убежден, что когда экономист всерьез говорит о том, что денег "не хватает" и их надо "подпечатать", — то его звание экономиста является не более чем историческим недоразумением.

Экономика занимается исключительно теми ресурсами, которых "не хватает", которые обладают, как точно выражались раньше, "редкостью". Все то, что имеется в избытке, лежит вне сферы экономики. Но при этом по отношению к любым неденежным благам можно говорить о "технологической нехватке", об отсутствии необходимых комплементарных элементов. Если у вас есть полностью собранный автомобиль, но колес всего три, то — в технологическом смысле — одного колеса действительно не хватает.

Деньги — особое благо; они универсально комплементарны — в рыночной экономике они могут превращаться в любое другое благо. Их не хватает всегда и всем. Невозможна такая ситуация, когда бы человек отказался от дополнительных денег на том основании, что ему "хватает". Деньги всегда можно потратить — если не на водку, то на благотворительное дело... Но оборотная сторона специфики денег — это то, что с точки зрения экономики в целом их всегда хватает — хватает не для удовлетворения потребностей людей (они бескрайни), а для обслуживания экономики. Экономическое развитие будет происходить одинаково при любой номинальной денежной массе, если ее величина не испытывает значительных изменений. Если участники экономических процессов, то есть все экономически активные люди, полагают, что существующей денежной массы недостаточно для обслуживания оборота при данном уровне цен, то они просто понизят цены. В результате реальная денежная масса возрастет — безо всяких "подпечатываний".

Несколько сложнее ситуация будет выглядеть, когда мы вспомним о существовании разных стран и разных валют. Практически все постсоциалистические страны добились стабилизации с помощью фиксированного валютного курса (конкретные механизмы этого были различны). При этом изолированность формально национальной денежной массы размывается; с экономической точки зрения ситуация с небольшой рублевой массой и значительными долларовыми сбережениями не отличается от ситуации, когда все эти доллары будут вдруг обменены на рубли (при условии, что Центральный банк не изменяет своей кредитной политики). Конечно, рублей станет больше, но только потому, что долларов меньше. Не говорим же мы об экономической нехватке стотысячных купюр — их нехватка может быть только технологической, то есть воздействующей на технику расчетов, а не на экономические решения людей.

При этом рассуждения Н.Шмелева о "нехватке" денег в российской экономике по сравнению с развитыми странами способны ввести в заблуждение не разбирающегося в экономике читателя. Эти заблуждения многослойны.

Казалось бы, очевидно, что в России много чего не хватает по сравнению с "нормальной экономикой" (по выражению Н.Шмелева, "от Люксембурга до Японии") — телефонов на душу населения, автомобилей, дипломированных медсестер, отделений банков, километров автодорог и так далее до бесконечности. Но это Н.Шмелев нынешнему правительству в упрек не ставит — все поймут, что мановением волшебной палочки засыпать Россию этими полезными благами невозможно. Зато читатель может вообразить, что деньги-то уж правительство могло бы "подпечатать"... Увы, бесплатных благ в природе не бывает, и только массовое экономическое невежество позволяет множеству людей воображать, что какое-то административно-бухгалтерское решение ("подпечатать" денег) способно вдруг увеличить общественное благосостояние.

Достаточно только сообразить, что "подпечатанные" деньги попадают не в экономику вообще, а в распоряжение конкретных людей — и тогда сразу станет понятно, что если правительство действительно может "подпечатать" реальные необесценивающиеся деньги "из ничего", то и материальное благосостояние этих людей сможет возрастать "из ничего". Воистину, в нашей инженерной стране, казалось бы, одного знания закона сохранения энергии и невозможности вечного двигателя должно было бы хватить для опровержения того, что еще в прошлом веке называлось "денежным шарлатанством"!

Е.Гайдар, споря со вздорным утверждением Н.Шмелева, должен был бы четче указать на принципиальную разницу между номинальной и реальной денежной массой. Увеличение номинальной массы ничего не стоит, кроме бумаги и краски, но единственным результатом будет перераспределение национального богатства в пользу тех, кому эти бумажки достанутся в первую очередь, но уж никак не создание нового богатства. Рост цен оставит реальную денежную массу неизменной (а если учесть еще и бегство от рубля, то рублевая реальная денежная масса, скорее всего, упадет).

При этом сравнения с развитыми странами подразумевают именно реальную денежную массу. В то время как физические блага принято измерять и сравнивать номинально (например, количество автомобилей и т.д. на душу населения), то деньги сравниваются не со штуками, не с душами, а с другими деньгами: ведь внутренний валовой продукт — это не набор предметов, а сумма их текущих цен. Не могу удержаться от того, чтобы не заметить, как склонна публика (не только в России — во всем мире) лихо оперировать экономическими выражениями, не разбираясь в их сути: попробуйте спростиь сто окружающих, — да что сто окружающих, сто кандидатов экономических наук! — что такое внутренний валовой продукт, что означает здесь "валовой", что означает "внутренний" и что подразумевается под "продуктом"...

Но Н.Шмелев прямо говорит о "физической" нехватке денег, об их номинальном количестве. Уж "физически"-то нынешняя Россия по денежной массе обогнала весь бывший СССР в сотни раз — и что же, сынку, помогли тебе твои ляхи? Или Н.Шмелев руководствуется знаменитым принципом "крокодилы летают, но низенько-низенько", то есть что искусственное увеличение денежной массы не в сто раз, а вдвое-втрое окажется не вредоносно, а благотворно? Если так, то и здесь он заблуждается самым печальным образом. Конечно, если инфляция неожиданна и не очень велика, то она может привести к временному подъему экономики. Но что это за подъем? Он связан всего лишь с тем, что люди не осознали пока этой инфляции и в результате принимают свои возросшие номинальные доходы за реальное богатство. Они начинают более долгосрочные инвестиции, покупают товары длительного пользования вплоть до того момента, когда подлинная реальность растущих цен и непродуктивных затрат не становится им очевидной. Тогда они резко сокращают свои долгосрочные затраты для восстановления своей реальной ликвидности, и становится ясным, что множество инвестиций было излишним, не соответствующим реальным нуждам людей. Так что немедленный положительный эффект умеренной инфляции каждый может испытать на себе: если вы пригласите гипнотизера, чтобы он убедил вас в том, что вы на самом деле сказочно богаты, то очень вероятно, что вы начнете легко и весело растрачивать свои скромные сбережения (те самые сказочные 60 миллиардов долларов под подушкой). Жизнь станет очевидно приятнее — пока не кончатся деньги, а с ними и гипноз.

Могу спросить: а несут ли сравнительные данные о соотношении денежной массы и ВВП какую-то информацию вообще? Несут, и весьма содержательную. Они сообщают нам, что жители "нормальных" стран много богаче жителей России. Будучи богатыми, они в такой степени удовлетворили свои самые насущные потребности, что могут себе позволить отказаться от удовлетворения некоторых не самых насущных потребностей для того, чтобы увеличить свои денежные запасы на будущее. Деньги в экономике — реальные деньги — увеличиваются одним-единственным путем: путем сбережений населения, путем сознательного отказа людей от сегодняшних трат. При этом, конечно же, возможны и другие интерпретации этих сравнительных данных: можно предположить, что жители некоторых стран более бережливы, чем жители России (то есть потребляют мало, а денег и других благ сберегают больше), или же что жители некоторых стран в своих расчетах ориентируются на более длительный временной горизонт (они не рассчитывают ни на внезапный подарок доброго правительства, ни на внезапную конфискацию денежных сбережений).

Кстати, упоминая Люксембург, Н.Шмелев, сам того не сознавая, выносит приговор собственным утверждениям: при всем своем богатстве Люксембург лишен возможности "подпечатывать" деньги вообще, так как состоит в валютном союзе с Бельгией и не обладает центральным банком...

Совсем уже грустно читать, как Н.Шмелев утверждает, что деноминация денег равносильна росту денежной массы, так как-де ходить будут и старые, и новые деньги. Делать такое допущение — значит предполагать уж очень низкий умственный уровень как у сотрудников Центрального банка, так и у публики в целом. Замена денег происходит постоянно просто в силу их снашивания, но никакого отношения к денежной массе и инфляции этот технический процесс не имеет. Распространенные страхи о "единовременном повышении цен", связанные с деноминацией (с притягиванием туманных воспоминаний о том, что якобы произошло в 1961 году), также отражают непонимание экономических процессов. В сегодняшней России большая часть цен — это свободные цены. Если предполагать, что введение нового масштаба цен с 1 января 1998 года побудит торговцев скорректировать цены в общую сторону повышения, то позволительно спросить — почему же эти торговцы настолько глупы, чтобы не сделать это сейчас? Просто наша публика до сих пор с трудом воспринимает то, что уровень цен определяется не только продавцом, но и покупателем, не только предложением, но и спросом...

Проблема дореформенных вкладов

Утверждать, что такой проблемы совсем нет, было бы неверно. Но излагать ее таким образом, как это делает Н.Шмелев (и тысячи других комментаторов, журналистов, политиков и "экономистов"), значит слишком многое упускать из виду или прямо искажать.

Прежде всего — по поводу самой идеологии, что "люди делали сбережения", а "инфляция их разрушила". В принципе не менее — и даже более — справедливо было бы утверждение, что "инфляция создала сбережения", а "люди их разрушили". Действительно, каково происхождение этих двух явлений, значительных сбережений населения на начало 1992 года и резкого скачка цен в этом же году? Их природа одна — это подавленная денежная инфляция начиная примерно с 1987 года. Возросшие сбережения отражали резкое увеличение номинальных денежных доходов населения, а скачок цен свидетельствовал о том, что их, цены, искусственно сдерживали, несмотря на это инфляционное увеличение доходов. Именно потому-то люди и сберегали деньги, что не могли их потратить, а сберегали они именно те деньги, которые Горбачев, Павлов, Геращенко и т.д., по выражению Н.Шмелева, "подпечатывали".

И не надо утверждать, как это могут сделать некоторые, что-де накачка денег обогатила жуликов, партийных прихвостней и пр., но не простого человека. Если бы дело обстояло именно так, то и не было бы такого скачка цен на продукты повседневного спроса — не директора, не банкиры и не райкомовцы обрушили весь свой денежный спрос на рынок хлеба и масла, штанов и носков.

Так что в этом смысле никаких особых обязательств государства перед вкладчиками не должно бы возникнуть: общее обесценение вкладов произошло именно потому, что невежественное правительство пошло на поводу невежественной публики, напечатало и вручило этим самым вкладчикам множество необеспеченных денег (фактически — пыталось дать политическую взятку за свою собственную непопулярность) и задерживало освобождение розничных цен. В конце концов, само противопоставление "вкладчиков" как массовой категории и государства — бессодержательно: государство не является самостоятельным по отношению к "населению" зарабатывающим деньги субъектом. Если у вас есть семья — отец, мать, дед с бабкой, дети и т.д., то глупо говорить о том, что семья как некий отдельный орган несет денежные обязательства перед каждым своим членом; если кто-то в семье получит "компенсацию" или "дотацию", то не иначе как за счет какого-то другого члена семьи. Кому же, какой категории населения предъявляют претензии "вкладчики"? Тем, кто изначально не доверял Сбербанку и хранил деньги в долларах, но чем они виноваты? Тем, кто хранил наличные рубли, то есть кто понес такой же ущерб, но не может "продемонстрировать" его и потребовать "компенсации"? Все подобные претензии являются не чем иным, как дешевым политическим популизмом, циничной спекуляцией на несчастье и невежестве множества людей.

Однако имеется и еще один аспект проблемы вкладов, и тут уже свою долю ответственности должен нести Е.Гайдар как идеолог и автор реформы 1991–1992 годов. Но эта ответственность совсем не того рода, которую пытаются возложить на него коммунисты и их вольные или невольные союзники, не "ответственность за повышение цен". Как раз за освобождение цен и заслуживает он памятник (а порицание — за непоследовательное, частичное освобождение). Ошибка в другом. Было решено бороться с инфляцией не посредством немедленного увеличения процентных ставок, а с помощью административных лимитов кредитования. Известно (и я абсолютно уверен — было известно Гайдару в 1991 году), что правительство Бальцеровича в момент начала своей реформы 1990 года установило астрономические процентные ставки — 37 процентов месячных. Тем самым удалось сдержать вклады в банках от немедленного изъятия и сохранить — конечно, частично — их реальную ценность. Понятно, что процентные ставки в Польше стали немедленно снижаться, но главное было сделано — вклады не полностью обесценены, а рост цен удержан в ограниченных пределах. Но надо, правда, признать, что такая мера, конечно же, косвенно наказала тех, кто хранил деньги вне банков, — их сбережения понесли гораздо более серьезный ущерб.

В России этого сделано не было — и психологически отчаяние людей, вполне понятно, привело их прямиком в руки разнообразных МММ. Горький опыт, а также либерализация банковского дела заставили людей пересмотреть свои иллюзии немедленного обогащения с помощью пирамид, и новый их всплеск теперь крайне маловероятен. Замечу, кстати, что само по себе строительство "пирамид" типа МММ вовсе не было "уголовщиной", как называет это Н.Шмелев. Никто никого насильно не тащил...

Конечно, речь не идет о "вине" Е.Гайдара. Банковская политика в 1992 году была по большей части вне его компетенции. В упрек ему можно было бы поставить разве что отказ от публичного разъяснения вредоносности тогдашней политики ЦБ, от политизации этого вопроса, оставление тогдашнего ЦБ в руках тогдашнего Верховного Совета. Можно предположить, что, если бы акценты были расставлены иначе, в неустоявшейся атмосфере 1991–1992 годов президент мог бы сравнительно легко добиться координации политики правительства и ЦБ. Впрочем, все это история и гадания...

К сожалению, Е.Гайдар в своем ответе на текст Н.Шмелева, вместо того чтобы раскрыть теоретическую, логическую путаницу, упор делает на эмпирические примеры. Должен разочаровать его: сами по себе отсылки к чужим ошибкам никого и ничему не научили, при одном-единственном возможном исключении — если они подвинули кого-то к теоретическому анализу экономических явлений. Сам факт того, что Е.Гайдар вынужден сегодня заново вспоминать инфляцию времен гражданской войны, — не лучшее ли это свидетельство неэффективности исторического опыта как такового? Сам Е.Гайдар, возможно, помнит, что едва ли не лучший в истории эмпирический очерк гиперинфляции — книга Фалькнера "Бумажные деньги Французской революции" — была издана именно в России и именно в 1919 году, но денежно-бумажный водопад не предотвратила. Политики совершенно обоснованно полагают, что исторические обстоятельства всегда и везде разные, и один только факт того, что что-либо не получилось в Германии в 1923 году или в Югославии в 1993-м, не может доказывать неизбежность того же в России 199... года.

Должен был бы Е.Гайдар также подчеркнуть значение долларизации в современной экономике. Если принимать во внимание этот фактор, то изменение реальной степени монетизации экономики будет выглядеть менее драматично и менее зависимым от политики властей. Тогда станет понятно, что накопление резервов Центральным банком не может быть "небезопасным" или "тревожным".

Наконец, не вдаваясь в дискуссию о правильности или ошибочности принципов денежной политики ЦБ России и интерпретации событий 1996–1997 годов, не могу не указать на крайне распространенный недостаток экономической литературы, присущий также и статье Е.Гайдара. Речь идет об использовании "с серьезным видом" различных количественных показателей, исчисленных по отношению к ВВП, и межстрановом сравнении этих показателей. Пора бы открыто признать, что сама концепция национальных счетов не соответствует современной субъективной теории стоимости (точнее говоря, "ценности"), а выражения типа "в 1995 году доля денег в ВВП была максимальной в Чехии (79,3 процента)" представляют из себя в лучшем случае некое высказывание с приблизительным смыслом, но сильно разбавленное смесью наукообразности со статистическим шумом.

При этом, само собой, мне бы и в голову не пришло поставить серьезного исследователя Е.Гайдара на одну доску с Н.Шмелевым, заслуживающим характеристики скорее шамана, а не экономиста...