Австрийская школа и ее представители

Начало 70-х годов XIX в. в истории мировой экономической мысли ознаменовалось так называемой маржиналистской революцией. В такой датировке есть большая доля условности; к примеру, основные положения теории предельной полезности были сформулированы еще Г. Г. Госсеном в надолго всеми забытой работе 1844 г., а начало массированного проникновения маржиналистских идей в экономическую литературу следует отнести только к середине 1880-х годов. По-разному протекала маржиналистская революция в разных странах. Но факт остается фактом: публикации в 1871. г. "Теории политической экономии" У. Ст. Джевонса и "Оснований политической экономии" К. Менгера, а в 1874 г. "Элементов чистой политической экономии" Л. Вальраса заложили новые основы западной экономической теории, на которых она с тех пор и развивается. Актуальность предлагаемой читателю книги заключается, следовательно, в том, что ему впервые [ни одно из произведений основоположников маржинализма (Л. Вальраса, У. Ст. Джевонса, К. Менгера) в СССР издано не было. Из работ, публикуемых в данном сборнике, издавались лишь "Основы теории ценности хозяйственных благ" Е. Бём-Баверка (1929 г.)] дается возможность самому познакомиться с одним из истоков современной западной экономической мысли -- австрийской школой политической экономии.

В рамках данной вступительной статьи мы попытаемся рассмотреть характерные черты, отличающие австрийскую школу в целом от других направлений маржинализма: лозаннской школы (Л. Вальрас, В. Парето), работ У. Ст. Джевонса и А. Маршалла, а также дать индивидуальную характеристику каждому из трех ее основоположников, представленных своими работами в этой книге. Но сначала, видимо, надо сказать несколько слов о маржиналистской революции в целом. То, что три человека (Джевонс, Менгер и Вальрас), работая независимо друг от друга н опираясь на совершенно различные национальные научные традиции, -- а в XIX в. национальные особенности английской, немецкой и французской политической экономии выступали очень ярко [Блюмин И. Г. Субъективная школа в политической экономии. Т. I. М.: Изд-во Ком. Академии, 1931], -- пришли к очень близким выводам, никак не могло быть случайным совпадением. Революцию, как мы знаем, порождает революционная ситуация. Какова же была предмаржиналистская ситуация в западной экономической теории, а точнее в теории стоимости (ценности), раз революция произошла именно здесь?

Господствовавшая в этой области парадигма опиралась на достижения английской классической школы в интерпретации Дж. С. Милля, который в 1848 г. неосторожно заявил, что "к счастью, в законах стоимости нет ничего, что осталось бы выяснить современному или любому будущему автору; теория этого предмета является завершенной" [Милль Дж. С. Основы политической экономии. Т. 2. М.: Прогресс, 1986. С. 172].

Эти незыблемые "законы стоимости" сводились к следующему:

• 1) стоимость вещи бывает временная (рыночная) и постоянная (естественная). Последняя является центром, вокруг которого колеблется и к которому стремится первая;
• 2) рыночная стоимость определяется спросом и предложением. При этом спрос в свою очередь зависит от рыночной стоимости;
• 3) естественная стоимость по-разному определяется для невоспроизводимых и свободно воспроизводимых товаров. В первом случае (сюда же относятся и монопольные ситуации) она зависит от редкости вещи, во втором (преобладающем) -- от величины издержек производства товара и его доставки на рынок;
• 4) издержки производства состоят из заработной платы и прибыли на капитал и определяются в конечном счете количеством затраченного труда [Милль Дж. С, Указ. соч. Т. 2. С. 222--224].

Таким образом, в классической модели средний уровень цен (естественная стоимость) определяется в сфере производства и задается издержками. Предложение же товара определяется спросом, складывающимся при данной цене.

Такова объективная производственная теория стоимости в самом сжатом виде. Следует отметить, что на европейском континенте эта теория существовала в несколько ином виде. С одной стороны, там сильна была традиция, восходящая к Галиани и Кондильяку и связывающая ценность вещи с ее полезностью. С другой стороны, немецкая экономическая литература, испытывающая влияние мощной немецкой философии того времени, уделяла много внимания значению самого слова "ценность" (Wert), соотносила его с прочими человеческими ценностями и т. д. Однако теория ценности на континенте обычно включала и описанные Дж. С. Миллем "законы", хотя это, как правило, вело к противоречиям [Примером может служить знаменитый "Учебник политической экономии" А. Вагнера (Wagner A., Nasse A. Lehrbuch der Politischen Okonomie. 2. Aufl. Leipzig, 1875)]. Но от недостатков не была свободна и сама классическая теория в ее миллевском варианте. Во-первых, для любого, даже самого высокоразвитого и богатого, общества (а для него в особенности) возможность безграничного увеличения производства, из которой исходит "теория издержек", является скорее исключением, чем правилом. Во-вторых, объективная теория трактовала спрос на товар как "черный ящик". То немногое, что говорилось об определяющих его факторах, сводилось к банальному логическому кругу: спрос влияет на цены, а цены влияют на спрос. В-третьих, дуализм классической теории стоимости (совершенно разные объяснения для свободно воспроизводимых и невоспроизводимых благ) не давал покоя ученым, стремящимся создать стройную и всеобъемлющую теорию, раскрывающую сущность ценности (стоимости). (А именно такие цели ставились перед любой наукой в те допозитивистские времена.) ["Нам нужна именно такая теория, которая все явления ценности выводила бы из одного и того же начала, и притом давала бы им исчерпывающее объяснение", -- писал Бём-Баверк].

Все эти слабости вызвали критику классической теории с самых различных позиций. Если немецкая историческая школа критиковала ее за излишне абстрактный, неисторический характер, то К. Маркс, напротив, решительно очистил гипотезу трудовой стоимости от колебаний и оговорок, возникавших у А. Смита, Д. Рикардо и Дж. С. Милля, поскольку они хотели согласовать эту абстракцию с реалиями жизни.

Третий путь выбрали маржиналисты. Они попытались создать монистическую общую теорию ценности исходя из предпосылок, совершенно противоположных предпосылкам классической школы.

В качестве исходного простейшего явления экономической жизни они выбрали отношение человека к вещи, проявляющееся в области личного потребления [классическая школа не включала личное потребление в предмет политической экономии, поскольку влияние привычек, традиций, предрассудков и других проявлений иррациональности преобладает здесь над воздействием конкуренции и экономического расчета и делает человеческое поведение в данной области непредсказуемым. Следовательно, чтобы создать теорию ценности, основанную на отношении человека к вещи, маржиналистам потребовалось сделать это отношение рациональным. Человек в теории предельной полезности знает иерархию своих потребностей и, удовлетворяя их, стремится к тому, чтобы добиться наибольшего благосостояния]. Как писал К. Менгер, "человек со своими потребностями и своей властью над средствами удовлетворения последних составляет исходный и конечный пункт всякого человеческого хозяйства" (С. 89). Из этого соотношения между потребностями и средствами удовлетворения, или, говоря более привычным языком, между полезностью и редкостью, маржиналисты как раз и выводят феномен ценности хозяйственных благ.

Вооруженные знанием субъективной ценности благ, экономические субъекты затевают, если им это выгодно, обмен или даже производство. Причем если для классической школы сущность обмена следует искать в сфере производства, то для маржиналистов, наоборот, само производство -- это своеобразный косвенный вид обмена [Arrow К., Starrett D. Cost -- and Demand-theoretical Approaches to the theory of Price Determination. In: Carl Menger and .the Austrian School of Economics. Oxford, 1973. P. 133]. Целью же производства и обмена для каждого из их участников является лучшее удовлетворение своих потребностей -- прямое или опосредованное.

Таким образом, маржиналисты радикально переформировали проблему стоимости: содержание "черного ящика" (потребительские оценки и потребительский выбор) стало основным предметом анализа, а причинно-следственные связи между производством, обменом и потреблением поменяли свое направление на противоположное -- основой ценности стали не прошлые затраты, а будущая полезность и т. д.

Разумеется, предполагаемая маржиналистами мотивация всякой экономической деятельности -- максимальное удовлетворение индивидуальных потребностей -- выглядит крайним анахронизмом в условиях развитого капитализма конца XIX в. Однако, с нашей точки зрения, эта предпосылка, взятая сама по себе, не более искусственна, чем постулат классической (и марксистской) теории стоимости о безграничных возможностях расширения производства. Как справедливо подчеркивает Ю. Б. Кочеврин, "плодотворность абстракции следует определять, исходя не из отсутствия в ней тех или иных реалий, не по тем или иным психологическим или поведенческим допущениям, а из объяснения реального экономического процесса или его существенной стороны" [Кочеврин Ю. Б. Неоклассическая теория производства и распределения//Мировая экономика и международные отношения. 1987. " 10. С. 45]. Вопрос же о применимости классической и маржиналистской абстракций к различным областям современного ценообразования, безусловно, заслуживает отдельного разговора и выходит за рамки данного введения.

* * *

Долгое время австрийская школа рассматривалась в западной экономической литературе лишь как одна из движущих сил маржиналистской революции, которая достигла меньших успехов, чем остальные, поскольку не владела математическим аппаратом. Такая оценка сложилась в середине 30-х годов XX в., когда различные направления маржинализма, казалось, навсегда слились в едином неоклассическом потоке и к тому же были отодвинуты на второй план в результате следующей революции в экономической науке -- кейнсианской. Но в начале 70-х годов в ходе ослабления кейнсианства и возрождения острого интереса к микроэкономическому анализу выяснилось, что могикане австрийской школы Л. Мизес и Ф. Хайек (последний получил в 1974 г. Нобелевскую премию) пронесли через все эти годы некоторые важнейшие особенности австрийской школы, не давшие ей слиться полностью с неоклассической парадигмой.

Таким образом, по сравнению с лозаннской и кембриджской (англо-американской) школами маржинализма австрийская школа оказалась наиболее четко очерченной и долговечной. Можно с большой степенью уверенности назвать известных экономистов, принадлежащих к разным поколениям австрийской школы, включая наших современников. Это ее основоположник К. Менгер, его ученики Е. Бём-Баверк и Ф. Визер (хотя слушать лекции К. Менгера в Венском университете им не довелось, оба окончили его незадолго до того, как автор "Оснований политэкономии" получил там профессорскую кафедру), ученики Е. Бём-Баверка Л. Мизес и Й. Шумпетер, ученик Л. Мизеса Ф. Хайек и его ровесники Г. Хаберлер, Ф. Махлуп, О. Моргенштерн (один из основателей теории игр), последователи Л. Мизеса и Ф. Хайека И. Кирцнер, Л. Лахманн, Э. Штрайслер и др.

Сильное влияние различные идеи австрийской школы оказали на англичан Л. Роббинса, Дж. Хикса и Дж. Шэкла, шведа К. Викселля, голландца Пирсона, итальянца М. Панталеони, американцев Р. Эли, С. Паттена и др. Разумеется, австрийская исследовательская традиция у различных ее представителей проявлялась в разных формах и в разной степени, но во всех случаях проследить ее влияние можно.

Каковы же характерные особенности австрийской школы политэкономии? Прежде всего это последовательный монистический субъективизм: все категории экономической науки австрийцы стремятся вывести только из отношения к вещи экономического субъекта, его предпочтений, ожиданий, познаний. Как настойчиво подчеркивает Менгер, любые блага сами по себе, с точки зрения экономиста, лишены каких-либо объективных свойств, и прежде всего ценности. Эти свойства придает им лишь соответствующее отношение того или иного субъекта.

Так, сущность процента состоит у них в разной оценке субъектом настоящих и будущих благ, издержки производства -- в упущенной пользе, которую, как ожидается, производительные блага могли бы принести, если бы были употреблены не так, как на самом деле, а иначе, и т. д. При этом субъект у австрийцев не гарантирован от ошибок (он может, к примеру, неверно оценить свои будущие потребности и средства их удовлетворения), и эти его ошибки не будут "отброшены" рынком, а сыграют свою роль, участвуя наравне с более правильными оценками, в определении цены данного блага.

Особый акцент, который австрийцы делают на неопределенности будущего и возможности ошибок, огромное значение, придаваемое ими, особенно Менгером, знаниям экономического субъекта, имеющейся в его распоряжении информации, резко выделяют их на фоне других маржиналистов и делают их теории особенно важными в наши дни, когда проблема поиска и обработки информации находится на переднем плане экономических исследований.

Можно смело утверждать, что степень рациональности, требуемая от хозяйственного субъекта, находится в теориях австрийцев на порядок ниже, чем в моделях Джевонса и Вальраса. Это проявляется, в частности, в другой особенности австрийской школы, а именно в том, что австрийцы не употребляют не только математические методы исследования, но даже геометрические иллюстрации своих теоретических положений (как Джевонс и Маршалл). Эта черта австрийской школы бросается в глаза каждому, кто перелистает эту книгу, -- вы не найдете в ней не только дифференциальных уравнений, но и привычных диаграмм с кривыми спроса и предложения. Конечно, это можно объяснить и тем, что основоположники австрийской школы, получившие юридическое образование, просто не владели техникой математического анализа [хотя тот же К. Менгер при желании вполне мог бы приобрести нужные навыки у своего брата -- выдающегося математика]. Однако главная причина совершенно иная. Дело в том, что применение в теории ценности дифференциального исчисления требует, чтобы исследователь принял некоторые дополнительные допущения. Во-первых, оцениваемое благо должно быть бесконечно делимым, или, что то же самое, функция полезности должна быть непрерывной, а не дискретной. Эта функция должна быть, во-вторых, дифференцируемой, т. е. иметь касательную в каждой точке, и, в-третьих, выпуклой, для того чтобы производная в каждой точке была конечной [См. интересную статью сына Менгера -- Карла Менгера младшего, математика по профессии: Menger К. Austrian marginalism and mathematical economics. In: Carl Menger and the Austrian School... P. 38--44].

Все три дополнительных условия вводятся для удобства вычисления и сужают круг явлений, объясняемых маржиналистской теорией. Что же касается бесконечной делимости, то это свойство настолько нехарактерно для большинства благ, что Джевонсу и Маршаллу приходится делать оговорку, что функция полезности относится скорее ко всей их совокупности, а не к одному субъекту (например, к жителям Ливерпуля или Манчестера). Но ведь для совокупности потребителей теряют смысл субъективные оценки и предпочтения! Кроме того, математическая версия теории предельной полезности предполагает, что хозяйственный субъект безошибочно находит оптимальный для себя вариант, что противоречит упомянутым выше положениям австрийцев (прежде всего Менгера) о неопределенности и ошибках. Поскольку австрийцы избегают употребления математического анализа, это позволяет им не только охватить своей теорией более широкий круг явлений, но и сохранить ее непротиворечивость и остаться в рамках несколько более реалистичной модели человеческого поведения [по точному замечанию Э. Штрайслера, для австрийской школы (в отличие от математической) в словосочетании "предельная полезность" важнее существительное, чем прилагательное (Streissler Е. То what Extent was the Austrian School marginalist? History of Political Economy. Vol.. 4. N 2. P. 426--461)].

Здесь мы подходим к следующей отличительной черте австрийской школы -- методологическому индивидуализму. Все экономические проблемы австрийцы рассматривают и решают на микроуровне, на уровне индивида. Они не учитывают, что целое, т. е. общество, всегда больше суммы своих частей, не признают специфических љ макроэкономических явлений, несводимых к простой равнодействующей индивидуальных предпочтений и решений. С нашей точки зрения, это объясняется стремлением австрийцев к вскрытию сущности явлений, причинно-следственных связей и их недоверию к функциональным зависимостям [ср. первую же фразу, которой Менгер начинает свои "Основания..." (С. 38). К этому следует добавить, что немецкий термин "Grenznutzen" точнее можно перевести как "граничная" полезность, т. е. оценка ценности вещи покупателем, находящимся на "границе" между теми, кому удастся приобрести вещь, и теми, кто будет вытеснен с рынка; никакого намека на "предел" в математическом смысле слова здесь нет]. В этом смысле австрийцы ближе к К. Марксу, чем к большинству экономистов-математиков, которые придерживались позитивистских взглядов.

В связи с методологическим индивидуализмом находится и примечательное отсутствие в произведениях австрийских маржиналистов развитых идей равновесия. Понятно, что вальрасовская концепция общего равновесия была для австрийцев слишком надындивидуальной, требующей чрезмерной рациональности и оптимальности решений. Гораздо интереснее то, что в теорию Менгера не встроились и концепции частичного равновесия, единственной равновесной цены.

Важную роль в австрийской теории занимает фактор времени. Меньше всех других маржиналистов австрийцы заслужили упрек в чисто статической точке зрения. Они не забывали подчеркивать, что ценностные суждения людей непосредственно зависят от того, на какой период времени они могут рассчитать удовлетворение своих потребностей ("период предусмотрительности"). Именно фактор времени и связанная с ним неопределенность приводят к ошибкам участников обмена и не дают установиться общему равновесию, присущему вневременной системе Вальраса, где все цены и количества благ определяются одновременно.

* * *

Теперь нам предстоит дать групповой портрет трех основателей австрийской школы, труды которых представлены в этой книге. В их биографии очень много общего: все трое происходят из дворянских семей, учились на юридическом факультете Венского университета, поступили на государственную службу, затем чередовали преподавание в университете с занятием важных постов в Австрийском государстве (Бём-Баверк трижды был министром финансов, председателем Верховного апелляционного суда и президентом Академии наук, Визер -- министром коммерции), являлись пожизненными членами верхней палаты парламента. Их связывали дружеские, а Бём-Баверка и Визера -- даже родственные отношения.

В области экономической теории все тоже, безусловно, были близкими идейными соратниками. Однако история предназначила каждому из них свою роль, и именно этой "специализации", на наш взгляд, австрийская школа обязана ранним расцветом и заметным влиянием.

Группа австрийских теоретиков предельной полезности заслуживает названия школы прежде всего потому, что у нее был учитель с непререкаемым научным авторитетом -- Карл Менгер (1840--1921). Когда, будучи малоизвестным молодым (31 год) государственным служащим и журналистом, он решил стать приват-доцентом Венского университета и в качестве рекомендации представил только что изданную книгу "Основания политической экономии", никто, конечно, не мог подумать, что эта работа в течение более чем ста лет будет основным источником идей экономистов австрийской школы. У Менгера практически не было учителей, хотя были предшественники: опираясь в основном на немецкую литературу, он не был тем не менее знаком с сочинениями Госсена и Тюнена, в которых идеи предельной полезности и предельной производительности нашли свое наиболее раннее воплощение. В то же время почти невозможно найти какую-либо идею или концепцию Бём-Баверка, Визера и их последователей, которую не предвосхищали бы отдельные положения и даже сноски из "Оснований политической экономии". Собственно говоря, все, что говорилось выше о характерных особенностях австрийской школы в целом, в первую очередь и в наибольшей степени относится к шедевру Менгера. Тем более удивительно, что у этой книги была очень нелегкая судьба. Первое издание прошло практически незамеченным [если, конечно, не считать таких внимательных читателей, как Бём-Баверк, Визер и Маршалл!]. Второе издание "Оснований..." вышло лишь в 1923г., после смерти автора, когда основные идеи австрийской школы уже стали широко известны в более доступной интерпретации Бём-Баверка и Визера. На международный язык экономистов -- английский -- книга была переведена лишь спустя 80 лет после написания.

В результате в течение почти века после опубликования "Оснований..." Менгер оставался скорее почитаемым, чем читаемым автором. Возрождением широкого интереса экономистов начиная с 70-х годов XX в. к идеям Менгера мы обязаны Ф. Хайеку, который не только дал многим из них дальнейшее развитие, но и сделал чрезвычайно много для их пропаганды и увековечения памяти основателя австрийской школы.

Евгений (правильно Ойген) фон Бём-Баверк (1851--1914) сыграл в истории австрийской школы иную роль. В отличие от Менгера он был в первую очередь государственным деятелем высшего ранга (список его должностей приведен выше), отдавая остающееся свободное время преподаванию. Что же касается глубокой и неспешной исследовательской работы, то на нее времени практически не оставалось. Не случайно все значительные произведения Бём-Баверка были написаны им за первые, относительно спокойные десять лет его карьеры (1880--1889), когда он преподавал в Инсбрукском университете: в 1881 г. вышла его диссертация "Права и отношения с точки зрения учения о народнохозяйственных благах"; в 1884 г. -- первая часть основного труда "Капитал и прибыль", содержавшая критику предшествовавших теорий капитала и процента; в 1886 г. -- опубликованная в нашем сборнике работа "Основы теории ценности хозяйственных благ"; в 1889 г. -- вторая часть "Капитала и прибыли" -- "Позитивная теория капитала"; в 1890 г. -- книга "К завершению марксистской системы", в которой Бём-Баверк одним из первых подверг критике теорию стоимости Маркса, ссылаясь на противоречие между I и III томами "Капитала". Темп, взятый Бём-Баверком в эти годы, впечатляет, но он, несомненно, должен был плохо сказаться на глубине, продуманности и законченности его произведений. Не случайно именно Бём-Баверк, а не Менгер являлся (и по сей день является) главной мишенью критики австрийской школы в целом. Но недостаточная отделка собственных теоретических изысканий (особенно ощутимая в "Капитале и прибыли") не помешала Бём-Баверку выполнить другую важную функцию: красноречивого пропагандиста идей австрийской школы (в первую очередь Менгера), а также умелого и темпераментного полемиста, отстаивающего их в борьбе с конкурирующими теориями. Именно в этом качестве Бём-Баверк приобрел широкую известность в научном мире (не случайно, что в нашей литературе, начиная с "Политической экономии рантье" Н. И. Бухарина, именно он провозглашался главой австрийской школы [см. также: Экономическая энциклопедия. Политическая экономия. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1972. С. 152]). Выбранная для публикации в нашем сборнике работа позволяет читателю составить наиболее полное представление о Бём-Баверке как популяризаторе и полемисте [наиболее значительные изыскания Бём-Баверка в области теории ("Капитал и прибыль") готовятся в настоящее время к выпуску в одном из издательств]. Бём-Баверк был адвокатом не только по образованию, но и по складу мышления и стилю изложения. Он стремился к четкости, убедительности и доходчивости аргументации и не был склонен к тщательному и всестороннему обдумыванию каждого определения в духе Менгера, который приносил лаконизм и изящество стиля в жертву точности смысла. Это различие хорошо передается и в русском переводе. Читатель, который хочет составить первоначальное представление об основных идеях австрийской школы, может в принципе начать именно с работы Бём-Баверка.

Третьим из представленных в нашем сборнике авторов является барон Фридрих фон Визер (1851--1926). Он более двух своих коллег способствовал оформлению австрийской школы именно в школу -- будучи из них наиболее способным преподавателем, он посвятил 42 года жизни изложению австрийской теории с профессорской кафедры (вначале в Праге в 1884--1902 гг., а затем в Вене, где он унаследовал кафедру Менгера), а также написал первый систематизированный трактат-учебник австрийской школы -- "Теорию общественного хозяйства" (1914). Вклад Визера в австрийскую теорию очень своеобразен. Во-первых, он прославился тем, что дал яркие имена и запоминающиеся формулировки многим идеям маржинализма. Именно он впервые употребил термины "предельная полезность" (Grenznutzen), "вменение" (Zurechnung), "законы Госсена".

Во-вторых, именно Визеру первому удалось [в работах "О происхождении и основных законах экономической ценности" (1884) и "Естественная ценность" (1889)] сформулировать принцип упущенной выгоды, дающей чисто субъективное объяснение издержек, а также наиболее подробно разработать теорию вменения, выводящую ценность производительных благ из ценности их годного для потребления продукта, и впервые сформулировать центральный принцип равенства предельных продуктов, производимых данным производительным благом во всех его применениях [как пишет Б. Селигмен, задачей Визера было распространение идей Менгера на сферы производства и распределения. (Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М.: Прогресс, 1968. С. 168)].

В-третьих, из ранних представителей австрийской школы только Визер пытался соединить идеи предельной полезности с возможностями наиболее целесообразной организации общества в целом. Визера можно назвать наименее "аналитичным" и наиболее склонным к синтезу, описательному и социологическому подходу представителем австрийской школы. В этом смысле он наиболее близок к немецкой исторической школе. В отличие от Менгера и Бём-Баверка, бывших убежденными либералами, Визер пытался обосновать необходимость государственного вмешательства и централизованного планирования (термин "планирование" он опять-таки употребил впервые в западной экономической теории) для того, чтобы воплотить принципы предельной полезности в жизнь и обеспечить оптимальное функционирование экономики (его юношескую приверженность идеям социализма, как и увлечение фашизмом в преклонном возрасте, очевидно, нельзя считать случайностью) .

Перейдем к более подробной характеристике публикуемых в сборнике произведений.

* * *

К. Менгер. Основания политической экономии (Grundsatze der Volkswirtschaftslehre) [это заглавие, как нам представляется, действительно более точно передает содержание книги, чем буквальный перевод: "Основы учения о народном хозяйстве"].

Упомянутый выше парадокс "почитаемости-нечитаемости" этой книги, на наш взгляд, не случаен, его причины коренятся в некоторых особенностях менгеровской работы, на которые хочется обратить внимание читателя.

Прежде всего, следует отметить, что книга имеет подзаголовок: "Общая часть". Это означает, что мы имеем дело с вводной частью к гораздо более обширному труду, Менгер, так же как и Маркс, был в сущности человеком одной книги, которая должна была содержать стройную и всеобъемлющую систему категорий экономики. Работе над этим (так и не написанным) трактатом он посвятил большую часть жизни (с 1903 г. он даже оставил ради этого свою профессорскую кафедру в университете). Менгер не давал согласия на переиздание и перевод "Оснований..." до тех пор, пока они, тщательно переработанные и дополненные, не займут своего места в его общей теоретической системе.

Кроме того, столкнувшись с непониманием и враждебной реакцией немецких экономистов, которые в тот период находились под сильным влиянием антитеоретической новоисторической школы и ее главы Шмоллера, Менгер был вынужден вступить с ним в единоборство на методологическом фронте. Вторая его большая работа "Исследование о методе общественных наук и политической экономии в особенности" (1833) не только содержала полемику с индуктивной методологией исторической школы, но и раскрывала основные методологические принципы самого Менгера [главный среди них заключается в том, что экономическая наука должна выявлять простейшие, типичные элементы реальности и восходить от них к более сложным явлениям, где действие точных законов теории трудно распознать из-за влияния неэкономических мотивов]. Развернувшейся вслед за тем ожесточенной полемике со Шмоллером, вошедшей в историю экономической науки как "спор о методе" [см. об этом споре и различных его оценках: Bostaph S. The Methodological Debate Between Carl Menger and the German Historicists (Atlantic Economic Journal. 1978. V. VI. N 3. P. 3--16)], Менгер отдал достаточно много сил, предназначенных для написания предполагаемого трактата.

Все сказанное выше не позволяет предъявлять к "Основаниям..." Менгера требования, которым должна удовлетворять законченная теоретическая система, например критиковать их за весьма узкий круг поднятых проблем: ценности, цены, происхождения и сущности денег. Кроме того, важное значение имеет сам стиль, в котором написаны "Основания...". Стараясь изложить наиболее общие основы своей теории, Менгер старательно избегает излишней детализации и категоричности, оставляя разъяснение многих конкретных вопросов на потом [судя по подготовительным материалам, Менгер собирался посвятить вторую часть своего трактата исследованию процента, заработной платы, ренты, кредита и бумажных денег; третью часть -- "прикладной" теории промышленного производства и торговли; четвертую -- критике современной ему экономической системы и предложениям по ее реформе. (Hayek F. von Carl Menger. In: Menger C. Principles of Economics. N. Y.-L., 1981. P. 16)]. При этом создается впечатление, что он предвидел те противоречия, в которых может запутаться его теория в более огрубленном, популярном истолковании. Это где-то глубоко продуманное, а где-то, может быть, и интуитивное предвидение в сочетании с впечатляющей внутренней логикой и последовательностью изложения привело к тому, что против "Оснований..." Менгера невозможно выдвинуть большинство критических аргументов, которые обычно высказываются против его "непоследовательных последователей" -- Бём-Баверка и Визера. Не случайно здание новой австрийской теории Мизес, Хайек и другие строили главным образом на менгеровском фундаменте, отказываясь от многих концепций его учеников. Сейчас мы совершим краткое путешествие по "Основаниям политической экономии", останавливаясь лишь на тех моментах, которые отличают Менгера от его предшественников или современников либо оказали значительное влияние на его последователей. Что касается самой логической связи аргументов, то она изложена автором настолько четко и ясно, что не нуждается, на наш взгляд, в особых комментариях.

"Основания..." состоят из трех больших разделов. Первый из них (главы первая -- третья) посвящен краеугольному камню австрийской теории -- учению о субъективной ценности. Но интересно, что третьей главе, где, собственно, и содержится теория ценности, автор предпосылает две подготовительные главы (примерно 1/4 всей книги!), посвященные учению о благах вообще, и экономических благах в частности. В определении первых Менгер подчеркивает важность познания человеком их полезных свойств. Особенностью последних является их редкость, но любопытно, что Менгер избегает произносить этот термин, поскольку экономическим благо делает не абсолютная редкость, а превышение планируемой надобности в благе или "нужного количества" (специфически менгеровская категория, обозначающая количественно определенную потребность индивида на некоторый обозримый период) над количеством этого блага, которое, как ожидает индивид, будет ему доступным. Так, уже в первых определениях просматривается общий стиль исследования Менгера: отказ от употребления кратких, но многозначных терминов, стремление дать как можно более адекватное, хотя и многословное, изложение мысли. Одни из наиболее знаменитых идей первого раздела касаются деления всех благ на блага высших и низших порядков, а также принципа комплементарности (дополнительности) производительных благ. Последовательно поднимаясь вверх по реке времени от своего исходного пункта -- удовлетворения потребностей, Менгер впервые объяснил ценность производительных благ ценностью произведенных с их помощью потребительских благ, а не наоборот, как это было у авторов, объяснявших ценность издержками производства. У Менгера затраты ценны лишь в том случае, если с их помощью будет произведен обладающий ценностью продукт. Напомним, кстати, что ту же проблему потребительской оценки произведенных затрат через стоимость продукта -- общественно необходимые затраты -- видел и пытался решить К. Маркс в III томе "Капитала", в главе о рыночной цене и рыночной стоимости. (Интересный пример того, как авторы, исходящие из совершенно разных предпосылок, часто приходят к весьма похожим выводам!) Принцип комплементарности обогащает картину новыми красками: оказывается, что производительные блага могут обесцениться и даже перестать быть благами, если отсутствует хотя бы один необходимый "комплектующий" элемент из того набора производительных благ, который необходим для определенного производственного процесса (вывод, немыслимый для теории издержек). Разработка Менгером проблемы комплементарности, а также (позднее) меняющихся пропорций, в которых могут соединяться производственные блага, свидетельствует о том, что основоположник австрийской школы гораздо глубже Джевонса и Вальраса отразил в своей теории сферу производства и, следовательно, его теория никак не заслужила титула "политической экономии рантье", для которой "производство, труд, затраченный на получение материальных благ, лежит вне поля зрения" [Бухарин Н. И. Политическая экономия рантье. М.: Орбита, 1988. С. 19--20].

Обращает на себя внимание " 4 первой главы, целиком посвященный значению фактора времени и вызываемой им неопределенности для хозяйственной деятельности людей. Сосредоточенные в этом параграфе, а также рассеянные в книге высказывания не оставляют сомнений в том, что подход Менгера к экономике нельзя назвать статическим и вневременным (в отличие от подхода Джевонса или Вальраса). Если бы задуманный трактат Менгера был написан, мы скорее всего получили бы не статическую модель равновесия, а теорию экономической деятельности как процесса, протекающего во времени и в пространстве.

Во второй главе мы хотим обратить внимание читателя на яркий пример менгеровского методологического монизма: из относительной редкости благ (см. пояснение выше) Менгер выводил человеческий эгоизм, а также феномен собственности! (см. с. 78, 82). Интересен и анализ перехода благ из экономических в неэкономические, и наоборот (с. 82--87). Здесь, как и в некоторых последующих местах, заметна склонность Менгера к историческому исследованию экономических институтов. Действительно, бескомпромиссная борьба с "пороками историзма", абсолютизацией описательных и индуктивных методов не исключала ни у Менгера, ни у его последователей уважительного отношения к экономической истории (об этом может, в частности, свидетельствовать посвящение "Оснований..." В. Рошеру -- главе немецкой исторической школы). Это также отличает австрийскую школу от других направлений маржинализма (за исключением Маршалла).

Глава третья -- центральная во всей книге, она содержит теорию субъективной ценности. В отличие от других маржиналистов Менгер определял ценность благ не по количеству приносимой ими пользы, а по важности удовлетворяемых ими потребностей. Это, казалось бы, незначительное различие на самом деле играет важную роль. Оно свидетельствует о том, что Менгер: 1) разрабатывает теорию, которая позднее получила название ординалистской версии маржинализма: нужность каждого блага не имеет абсолютной величины, а выражается лишь в сравнении с полезностью другого блага (цифры в его таблицах носят условный характер и выражают не величину, а иерархию потребностей -- см. прим. на с. 156); 2) не связывает в отличие от Джевонса свою теорию ценности с гедонистическим толкованием природы человека, восходящим к Бентаму (за это маржиналистам, претендовавшим на объяснение "психологии" хозяйствующего субъекта, сильно досталось от современников-психологов [См. подробнее: Автономов В. С. Поиски новых путей//Истоки. 1990. " 2. С. 187--188]). Надо сказать, что Менгер вообще не использовал при построении своей теории термина "полезность".

Попутно Менгер решает с давних пор существовавший в экономической теории парадокс: самые полезные для человеческой жизни блага далеко не всегда оказываются самыми ценными. Он делает это, отмечая, что ценность придается людьми лишь экономическим, т. е. относительно редким, благам.

Обращает на себя внимание категоричность, с которой Менгер отстаивает чисто субъективную природу ценности (с. 101), не существующей вне людей (напомним, что для сторонников объективных теорий, в том числе и Маркса, "ценности" или "стоимости" часто употребляются как синоним товаров независимо от наличия нуждающегося в них субъекта).

Излагая свою формулировку принципов убывающей важности удовлетворяемых полезностей и равной важности всех удовлетворенных потребностей (соответствуют I и II законам Госсена), Менгер помещает второй из них в сноску как частный случай первого (с. 109). Для всех теоретиков общего равновесия этот принцип, напротив, является определяющим.

Наиболее натянутой выглядит аргументация Менгера, последовательно идущая от удовлетворения потребностей, там, где этот мотив, очевидно, не играет преобладающей роли. Показателен в этом смысле параграф "О продуктивности капитала", где Менгеру проходится абстрагироваться как от мотива накопления капитала, так и от специфически предпринимательских мотивов, исследованных позднее И. Шумпетером в "Теории экономического развития" [Шумпетер Й. Теория экономического развития. М.: Прогресс, 1982. С. 193].

В этой главе Менгер впервые в экономической литературе принимает предположение о том, что определенное количество продукта может быть произведено с помощью различных сочетаний производительных благ (с. 139--140). Эта идея субституции производительных благ (от которой отказались преемники Менгера Бём-Баверк и Визер) позднее получила в западной экономической мысли значительное развитие [Stigler G. Production and Distribution. Chicago, 1940. P. 149--150], и в частности лежит в основе теории производственных функций.

В своей теории ценности производительных благ Менгер делает еще один смелый шаг -- отказывается от разграничения трех основных факторов производства: земли, труда и капитала. Эту давнюю традицию он нарушает на том основании, что ценность всех видов благ, включая землю и труд, определяется на основе одного и того же сформулированного им принципа -- ценности их продуктов. При этом Менгер вновь проявляет свою антигедонистическую ориентацию и критикует распространенную теорию (например, Джевонса), согласно которой человек, затрачивающий труд, получает возмещение за связанные с ним неприятные ощущения (с. 146).

Но, пожалуй, самым важным с точки зрения дальнейшего развития западной экономической теории был следующий вклад Менгера. Говоря о факторах, определяющих ценность благ высших порядков, Менгер (на. с. 140--141) излагает идею, которую позднее наиболее основательно развил Визер. Это принцип "упущенной выгоды" ("opportunity cost"), который вошел в арсенал наиболее важных инструментов современной микроэкономической теории. Согласно Менгеру ценность производительного блага определяется разницей между ценностью продукта, который с его помощью планируется произвести, и ценностью других, удовлетворяющих менее важные потребности благ, которые можно было произвести при альтернативном употреблении данного производительного блага.

Второй раздел "Оснований..." включает главы четвертую и пятую. Его содержание -- переход от субъективной ценности к цене, т. е. к меновой пропорции благ. Отношение между вторым и первым разделами -- это отношение явления к сущности ["Ценыљ -- единственные чувственно воспринимаемые элементы всего процесса..." (С. 163)]. Менгер последовательно выводит цены из индивидуальных, субъективных ценностей, но учитывает при этом объективное влияние среды -- различных типов обмена. Первый шаг, которого требует от Менгера его субъективистский подход, -- отказ от предпосылки эквивалентного обмена. Ведь эта предпосылка предполагает равенство благ по какому-то, объективно присущему им самим показателю. Менгер делает этот шаг, заявляя, что обмен не может быть эквивалентным, потому что он всегда выгоден обоим его участникам: после него их потребности бывают удовлетворены лучше, чем до него (с. 150--151). Заметим, что этот вывод совершенно неизбежно следует из выбранных автором исходных предпосылок: удовлетворения потребностей как единственного мотива всякой экономической деятельности. (В "Капитале" Маркса в анализ обмена имплицитно заложена предпосылка существования капитала и главенствующей роли мотива накопления капитала, которая прорывается наружу в главе 4 I тома. Единый для всех капиталистов мотив накопления по самой своей сути предполагает соизмеримость товаров. У Менгера же блага объективно несоизмеримы: сколько людей, столько и ценностей у данного количества благ.)

Действие этой предпосылки проявляется и в определении границ обмена: если дальнейший обмен перестанет улучшать удовлетворение потребностей его участников, он прекратится (см. с. 155--156). (Для сравнения: у Маркса границей обмена являются границы производства, а не наоборот, а последние в свою очередь установлены лишь возможностью продолжения и ускорения процесса накопления, сам же мотив накопления по природе своей безграничен. Что же касается возможностей накопления, то они заданы платежеспособным спросом, причем единственным фактором, влияющим на последний, является доход.) Нетрудно заметить, что подход "от потребностей" полностью реабилитирует такую важную сферу экономической деятельности, как торговля. Классики и марксисты, как известно, отрицали производительный характер труда в данной отрасли, оставляя за ним лишь перераспределение произведенного. Некоторые положения читаются сегодня как злободневный аргумент в защиту торговых посредников, уместный в наших нынешних парламентских дебатах.

Хочется также отметить два скромных по объему, но не по значению, фрагмента. Первый -- об "экономических жертвах, которых требуют меновые операции" (с. 161). Здесь при желании можно увидеть зачатки концепции "транзакционных издержек", играющей в современной западной неоинституционалистской литературе выдающуюся роль [Капелюшников Р. И. Экономическая теория прав собственности. М.: ИМЭМО, 1990. С. 28--37]. Другой -- первое в теоретической экономической литературе разграничение между ценами спроса и ценами предложения (за 20 лет до Маршалла), которое, несомненно, было подсказано Менгеру его практикой биржевого обозревателя.

Основная часть главы пятой посвящена образованию цен в различных условиях -- при изолированном обмене, монополии продавца и конкуренции покупателей и, наконец, при двусторонней конкуренции. Обращает на себя внимание порядок анализа, при котором логический переход идет не от свободной конкуренции к монополии (как во всех современных западных учебниках), а наоборот. Это, разумеется, не означало, что Менгер исходил из существования реальных капиталистических монополий-гигантов конца XIX -- начала XX в. Данную последовательность диктуют автору: 1) избранная им методология исследования -- от простейших случаев ко все более сложным; 2) склонность к историческим параллелям (а исторически относительно свободная конкуренция, безусловно, является продуктом поздней стадии развития товарного обмена) (см. с. 183--184) и 3) тот же всепроникающий субъективизм: простейшим для Менгера является случай, когда мы имеем дело с ценностными суждениями одного покупателя и одного продавца; сложнее, если в обмене участвуют несколько покупателей; еще сложнее, если и продавцов тоже несколько, потому что теоретику необходимо "залезть в душу" каждому из участников обмена и выведать его субъективные предпочтения. Интересно, что цену определяют по Менгеру и в монопольной, и в конкурентной ситуации одни и те же законы субъективной ценности, но эти законы проявляются при монополии и при конкуренции в совершенно различной политике продавца: при конкуренции ему невыгодно придерживать товар и прибегать к ценовой дискриминации покупателей. Менгеровскую теорию цены от всех прочих вариантов маржинализма отличает отсутствие в ней понятия однозначно определяемой равновесной цены: рыночная цена у Менгера может колебаться между оценками единицы блага наименее сильным из вступивших в обмен конкурентов и наиболее сильным из тех, кто так и не смог этого сделать (с. 175--176). Чем больше конкурентов, тем уже пространство для колебания цен, но все равно какая-то часть цены в каждом случае объясняется не фактором субъективной ценности, а умением торговаться.

Важным опосредующим звеном при переходе от исходной абстракции индивидуального хозяйства, нацеленного на непосредственное потребление, к развитому меновому хозяйству, характерному для капиталистической экономики, является у Менгера учение о потребительной и меновой ценности блага. И та, и другая для него чисто субъективные величины (меновая ценность блага -- это ценность других благ, которые можно получить взамен его). Если меновая стоимость имеющегося у человека блага больше потребительной, обмен может произойти, если наоборот -- нет. Соотношение же потребительной и меновой ценности определяется количеством блага, находящегося в распоряжении данного лица. Таким образом, для крупных собственников, например фабрикантов, преобладающей, или "экономической", по выражению Менгера, неизменно должна оказываться меновая, а не потребительная ценность производимых им товаров. Так, Менгер корректирует принятый им за преобладающий потребительский мотив хозяйственной деятельности, не нарушая в то же время своих исходных предпосылок.

Наконец, последний раздел книги (главы седьмая и восьмая) посвящен сущности денег и их происхождению. Эти вопросы всегда волновали Менгера как в теории (в число его немногочисленных сочинений вошли две статьи (1892 и 1900 гг.) о деньгах для "Справочника по государственным наукам", причем для второго издания справочника статья была совершенно переработана), так и на практике (в том же 1892 г. Менгер входил в Императорскую комиссию по денежной реформе и играл в ней главную роль). Подход Менгера к сущности денег также своеобразен -- он выводит ее из различной "способности товаров к сбыту" (Absatzfahigkeit). Здесь мы имеем дело с чисто менгеровской категорией, которую можно было бы с наибольшей точностью перевести на современный язык как "ликвидность". Менгер имеет в виду способность товара всегда найти сбыт в любом количестве, в крайнем случае с небольшой потерей в цене (с. 213). Наиболее ликвидный товар и становится деньгами.

Фактор способности к сбыту имеет такое большое значение, что обмен может затеваться не ради лучшего удовлетворения потребностей, а ради получения более обмениваемого блага. Легко заметить, что здесь Менгер поднимается на следующий уровень конкретизации мотивов экономической деятельности, учитывая реалии денежного хозяйства.

* * *

Работа Е. Бём-Баверка "Основы теории ценности хозяйственных благ" впервые была опубликована в 1886 г. в немецком журнале "Conrads Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik". Это первое обращение представителя австрийской школы непосредственно к немецким читателям (вспомним, что именно в это время бушевал "спор о методе", который кончился "оргвыводами" -- сторонникам австрийской школы было запрещено занимать профессорские кафедры в Германии). В этой работе, как отмечал советский исследователь И. Г. Блюмин, "Бём-Баверк дал доведенное до предельной ясности изложение теории ценности австрийцев... С полным основанием "австрийцы" могли бы сказать: "Умри, но лучше Бём-Баверка не скажешь о теории предельной полезности"" [Бём-Баверк Е. Основы теории ценности хозяйственных благ. М.-Л. 1929. С. IV].

Чтобы избежать повторов, мы остановимся здесь лишь на тех моментах, где Бём-Баверк вносит что-то новое по сравнению с теорией Менгера.

С первых же страниц хорошо заметно стремление Бём-Баверка навести более прочные мосты между теорией субъективной ценности Менгера-Визера и объективными ценовыми пропорциями, складывающимися на рынке. Для этого Бём-Баверк называет меновую ценность объективной ценностью, присущей самим материальным благам (с. 249). Напомним, что Менгер не считал меновую ценность объективным свойством самих благ: в его трактовке меновая ценность -- это субъективная ценность благ, которые можно получить взамен имеющегося. Жесткое разделение субъективной и объективной ценностей будет сказываться у Бём-Баверка и позднее. Достаточно указать на структуру книги, в которой автор выделяет две части: теорию субъективной ценности и теорию объективной меновой ценности.

В первой части новшества, внесенные Бём-Баверком, таковы. Рассуждая об иерархической шкале потребностей (с. 274), он усиливает ее реалистичность тем, что делает в таблице пропуски, поскольку некоторые потребности могут удовлетворяться только целиком, а не частями (это следующий за Менгером шаг, удаляющий австрийскую теорию ценности от математической версии маржинализма). Бём-Баверк дает четкое определение субъективной ценности благ через ее предельную пользу (с. 285). Следует отметить, что этот перевод точнее, чем общепринятый, передает смысл учения австрийской школы. Полезностью (Nutzlichkeit) австрийцы называют характеристику данного рода благ в целом, пользой (Nutzen) -- характеристику определенного количества данного блага.

Собственным вкладом Бём-Баверка является и его попытка найти количественное соотношение между общей ценностью данных благ и предельной полезностью (с. 286--287). Бём-Баверк считает, что предельные полезности отдельных единиц данного блага обладают свойством аддитивности, но не мультипликативности. Предельная полезность единиц данного запаса (одинаковых по качеству) в случае суммирования будет неодинаковой, так как они предназначены для удовлетворения разных по важности потребностей. (Случай, когда блага изначально предназначены для продажи, Бём-Баверк рассматривает отдельно и мультипликативность там допускается.) Следует отметить, что предусмотрительный Менгер вообще обошел эту проблему стороной. Понятия богатства и имущества он разбирает до определения ценности благ и не возвращается к ним впоследствии. При этом Менгер настаивал на относительном, а не на абсолютном характере ценности и не предполагал возможности ее измерения в каких-либо единицах. Бём-Баверк же, пытаясь дать количественную оценку общей ценности, вынужден без должных оснований исходить из измеримости ценности, т. е. переходить к более уязвимой для критики кардиналистской версии маржинализма [глубокую критику учения Бём-Баверка об измеримости стоимости дал выдающийся русский экономист Е. Е. Слуцкий (Slutsky Е. Zur Kritik des Bohm-Baverkschen Wertbegriffs und seiner Lehre von der Messbarkeit des Wertes//Schmollers Jahrbuch. V. LI. N 4. S. 37--52)].

Наиболее ясно это сформулировано в главе третьей, где Бём-Баверк задает себе вопрос: "Можем ли мы определить величину этой разницы (между ощущениями) точнее, можем ли выразить ее в цифрах?" (с. 303) и дает на него утвердительный ответ.

При этом он ссылается на то, что нам приходится бесчисленное множество раз выбирать между одним крупным и многими мелкими наслаждениями, хотя это, очевидно, вовсе не доказывает измеримости ценности в абсолютных величинах. Постулируя таким образом "цифровое определение величины наслаждений и лишений" (с. 304), Бём-Баверк оказывается гораздо ближе к Джевонсу и даже Бентаму с его "арифметикой счастья", чем к Менгеру [Автономов В. С. Модель человека в буржуазной политической экономии от Смита до Маршалла//Истоки. 1989. " 1. С. 204--219. Об этом свидетельствует и употребление Бём-Баверком гедонистической терминолологии, которой избегал Менгер].

Стараясь приблизить теорию субъективной ценности к условиям "развитых меновых отношений", Бём-Баверк привлекает для объяснения отдельных трудных случаев понятие субституционной предельной пользы. Автор приходит к выводу, что ценность для человека потерянного зимнего пальто в большинстве случаев измеряется не его предельной полезностью, а предельной полезностью других благ, которые придется не покупать или продавать, чтобы купить пальто взамен потерянного. Она же в свою очередь зависит от цены пальто на рынке (чем оно дороже, тем больше потери других благ). Таким образом, в конечном счете субъективная ценность данного товара определяется его же ценой. Этот логический круг с давних пор представлял собой основную мишень для марксистских критиков австрийской теории (начиная с Гильфердинга и Бухарина). К Менгеру же подобная критика неприменима, так как у него ценность благ определяется только интенсивностью потребности и наличием блага и никак не зависит от цены.

То же самое можно сказать и о зависимости у Бём-Баверка ценности от "отношения между спросом и предложением", богатства или бедности человека (с. 294--295).

Главный вклад Бём-Баверка в мировую науку -- идея о том, что постоянно существующая разность между ценностью продукта и определяемых ее величиной полных издержек производства (т. е. прибыль) зависит от продолжительности производственного периода (с. 327--328). На этом тезисе построена Бём-Баверком теория капитала, прибыли и процента в его работе "Капитал и прибыль" (ч. II).

Большой интерес представляет также попытка Бём-Баверка объединить закон субъективной ценности с законом издержек производства (с. 333). Автор признает за законом издержек статус правила, с помощью которого в частном случае неограниченных возможностей увеличения производства действительно можно измерить ценность "высокополезного" продукта, хотя сами издержки в конечном счете определяются ценностью наименее полезного (предельного) продукта.

Большое значение для обоснования не только бём-баверковской, но и всей маржиналистской теории ценности имеет маленькая глава седьмая. Здесь Бём-Баверк отвечает на упреки в нереалистичности маржиналистской модели человека, проделывающего огромное количество громоздких вычислений для того, чтобы определить ценность благ (в особенности "отдаленного порядка"). Контраргументы автора (которые с небольшими вариациями повторяются сторонниками маржиналистской -- неоклассической теории и по сей день) таковы:

• 1) благодаря привычке и навыку большинство вычислений такого рода делается почти мгновенно, хотя и приблизительно. Чрезмерная же расчетливость даже невыгодна -- она требует излишней затраты времени и сил [в этом пункте ярко проявляется превосходство австрийской школы, не требующей абсолютной рациональности и оптимального выбора, над математической версией маржинализма. Представители последней смогли встроить этот вывод в свою теорию только через 70 с лишним лет после этой работы Бём-Баверка (Stigler G. The economics of information//Journal of Political Economy. 1961. V. 69. P. 213--245)];
• 2) в большинстве случаев нового расчета вовсе не приходится делать, поскольку информация о ценности данной вещи бывает уже заложена в нашей памяти [любопытно, что точно такими же соображениями Маркс в III томе "Капитала" объяснял определение производителями цен с учетом компенсации за условия производства, отличающиеся от средних (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. I. С. 221--236)];
• 3) наконец, развитая система разделения труда позволяет производителю или владельцу благ отдаленного порядка учитывать лишь меновую ценность своего блага, оставляя все остальные стадии производства и оценки на долю следующих предпринимателей.

Вторая часть книги -- "Теория объективной меновой стоимости" отличается от изложения тех же вопросов Менгером следующим образом. Прежде всего Бём-Баверк с самого начала приближает теоретический анализ к современной реальности и выражает субъективные ценности товаров в деньгах (он имеет на это право, поскольку ранее объявил об измеримости ценности). Проблемы монополии и несовершенной конкуренции у учителя изложены намного глубже, чем у ученика: покупатели, по Менгеру, могут купить себе не одну лошадь, а несколько: исследуется воздействие изменений предложения не только на цену, но и на количество купивших (у Бём-Баверка последнее фиксировано) и т. д.

В то же время случай двусторонней конкуренции у Бём-Баверка разобран значительно основательнее (глава четвертая второй части).

Прежде всего следует отметить, что поскольку Бём-Баверк в отличие от Менгера рассматривает ситуацию развитого товарного обмена, опосредуемого деньгами, он включает в рассмотрение субъективную ценность денег для покупателей, различающихся по уровню состоятельности (относительно имеющихся у них потребностей). Интересно, что с помощью этого аргумента он пытается опровергнуть (с. 388--391) оптимальность конкурентного равновесия с точки зрения всего общества (эта идея занимает центральное место в теории общего равновесия начиная с Вальраса). Таким образом, мы имеем полное право назвать Бём-Баверка борцом с "буржуазной апологетикой"!

Наибольший теоретический интерес, с нашей точки зрения, представляет анализ логического круга, возникающего при объяснении цены субъективной ценностью, тогда как последняя "при существовании открытого рынка" определяется рыночной ценой (с. 394--400). Здесь мы убеждаемся, что Бём-Баверк отдавал себе отчет в существовании этой проблемы и пытался ее разрешить. Он считал, что рыночная цена -- это цена, за которую покупатель лишь надеется приобрести товар в будущем, но поскольку это будущее достаточно неопределенно, оценка блага еще может быть пересмотрена. При этом во всех случаях границей его цены будет все же "непосредственная предельная польза данной вещи" (с. 397). Нельзя сказать, чтобы решение Бём-Баверка действительно развязывало этот гордиев узел. Ведь рыночная цена превращается в "надежду" только на весьма специфических рынках. Например, на товарных или фондовых биржах, где существуют постоянные колебания цен, или на рынке производительных благ, ценность которых действительно зависит от того, насколько большим спросом будет пользоваться производимый с их помощью продукт. (Мы рассуждаем здесь с позиций самой австрийской теории ценности.) На тех же потребительских "открытых" рынках, где цена в каждый данный момент может быть вполне устойчивым ориентиром для потребителя, теория предельной полезности действительно "пробуксовывает", с этим ничего не поделаешь.

Две заключительные главы работы Бём-Баверка посвящены весьма изобретательным попыткам встроить в австрийскую теорию субъективной ценности другие, альтернативные объяснения этого же феномена: "закон предложения и спроса" и "закон издержек производства". С нашей точки зрения, Бём-Баверк вносит полезные уточнения в понятия спроса и предложения: классическая теория понимала их как простые количества товаров, он же считает необходимым корректировать эти количества, учитывая интенсивность желания купить товар даже за высокую цену и желания его продать даже по низкой цене.

Советуем читателю обратить также внимание на то, что теория субъективной ценности в отличие от "объективных" теорий объясняет такие феномены, как уценка товаров, дешевые распродажи и т. д., при которых товары распродаются ниже издержек производства (с. 412--413).

* * *

"Теория общественного хозяйства" Ф. фон Визера (1914) занимает в истории австрийской школы примерно такое же место, как "Основы политической экономии" Дж. С. Милля в истории английской классической политэкономии. Это "завершение системы", упорядочивание различных идей разных авторов, эклектическое стремление к компромиссам, максимальное расширение объекта исследования, иногда за счет меньшей глубины исследования (особенно по сравнению с менгеровскими "Основаниями").

Для данного сборника мы выбрали два фрагмента из объемистого трактата Визера. Первый из них продолжает и развивает теорию ценности Менгера-Бём-Баверка и позволяет читателю составить законченное представление об австрийской теории ценности в целом. Второй фрагмент, напротив, не находит никаких параллелей у Менгера и Бём-Баверка и представляет нам Визера как мыслителя, наиболее интенсивно занимавшегося институционными и социологическими вопросами.

В первом опубликованном нами фрагменте (" 16--25) содержатся все основные усовершенствования, которые Визер внес в австрийскую теорию ценности. При этом обращает на себя внимание то, что все достижения Визера идут по линии приближения абстрактного менгеровского анализа к хозяйственной практике. Так, именно из этих соображений Визер решительно отвергает аддитивный способ определения суммарной полезности данного запаса благ, когда каждая единица его имеет различную предельную полезность, и отстаивает мультипликативный способ, когда предельная полезность просто умножается на количество однородных благ. Далее, обращает на себя внимание детальная проработка соотношения между собственной предельной полезностью продукта и издержками по его производству (понимаемые как наибольшая полезность других благ, которые могли быть произведены с помощью данных средств производства). Визер доказывает, что в большинстве случаев эти величины достаточно близки и взаимозаменяемы, однако бывают случаи, когда резкое изменение наличного запаса благ или потребности в них может привести к их резкому расхождению. В этих случаях ценность определяется не издержками, а собственной предельной полезностью блага. .

Следующим, и, пожалуй, наиболее существенным вкладом Визера в экономическую теорию австрийской школы является его решение проблемы распределения доходов. Для того чтобы разрешить эту проблему, Визер создает теорию вменения, изложенную в " 20--23. Менгер пытается определить вклад каждого из средств производства в конечный доход с помощью мысленного эксперимента: он оценивал, как уменьшится доход вследствие утраты данного производительного блага, когда другим комплементарным благам будет найдено иное применение. Визер считает данный прием искусственным и нс соответствующим экономической практике (к тому же в этом случае суммарный доход, приходящийся на все факторы производства, будет меньше ценности продукта). Его решение, пожалуй, ближе к вальрасовскому: мы должны найти несколько родственных продуктов (т. е. производимых с помощью одних и тех же производительных благ), оцениваемых на рынке по предельной полезности, и построить систему уравнений ценности, в которой количество уравнений (продуктов) будет равняться количеству неизвестных факторов производства. Решая эту систему, наблюдатель теоретически (а производитель -- практически) сможет определить сравнительную предельную производительность факторов производства.

Большое внимание Визер уделяет также разделению производительных благ на общие и специфические и различным правилам вменения в каждом из этих случаев: специфическому производительному благу доход вменяется по остаточному принципу.

Эта идея Визера получила дальнейшее развитие в современных теориях прав собственности, в которых понятие собственности на предприятие и, соответственно, права на остаточный доход связывается именно с правом распоряжаться специфическим средством производства.

Не только в разделе, посвященном Визеру, но и во всем нашем сборнике особняком стоит последний фрагмент (" 75, 76). У нас вошло в привычку обвинять маржиналистов в излишней абстрактности анализа, отвлеченности его от таких важнейших общественных институтов, как собственность, власть и т. д. Между тем представители австрийской школы безусловно проявляли большой интерес к историческим и социологическим проблемам. Традиция вновь восходит к Менгеру и его анализу истории денег, но и здесь наибольший вклад внес именно Визер. Его идеи о возникновении, эволюции и противоречиях частнохозяйственного и экономического порядка, пожалуй, особенно интересны на современной стадии развития нашего общества.

Визер далек как от оптимизма английских классиков, и прежде всего Смита, предполагавшего гармоническое согласование частных и общественных интересов с помощью "невидимой руки" свободной конкуренции, так и от безоговорочного осуждения частнособственнического эгоизма в социалистической и коммунистической литературе. Он подчеркивает, что частная собственность неразрывно связана с экономической деятельностью. Но частная собственность немыслима и без властных отношений, господства и подчинения. Собственность и власть концентрируются в руках хозяйственных лидеров, в которых легко можно узнать прообраз фигуры "предпринимателя" -- основного персонажа знаменитой теории экономического развития И. Шумпетера, ученика Визера [см. Шумпетер Й. А. Теория экономического развития. М.: Прогресс, 1982].

Но экспансия частного капитала, естественно, выводит капиталистическое господство за пределы экономической целесообразности и влечет за собой нежелательные общественные противоречия.

Даже по столь небольшому отрывку читатель может получить представление о взвешенности и глубине визеровского анализа не только экономических, но и социальных явлений.