Если конторы не сдаются, их уничтожают

История с принятием правительственного постановления о государственном регулировании цен и его отменой наделала немало шума в январе.

К сожалению, практически все обозреватели рассматривали эту историю лишь в плане того, как формируется экономическая программа нового правительства. Производились расчеты - кто стоял за принятие этой бумаги, кто - против. Тут действительно таится масса любопытного для специалистов по советологии, научившихся по самым косвенным намекам толковать расклады сил в монолитном ленинском Политбюро.

Но анализ действий людей - это не более чем изучение действующих лиц и исполнителей политической пьесы. А хочется поговорить и о драматургии, не только об исполнении.

История злополучного постановления - очень поучительна именно с точки зрения экономиста и социолога, который видит не только и не столько действия конкретных и поэтому случайных премьеров, вице-премьеров, президентов и спикеров, сколько естественное и предсказуемое поведение контор, организаций, учреждений, одним словом - институтов. Люди, говорящие и действующие от их имени, могут меняться; изменится их фразеология, внешний вид, возраст, бытовые привычки. Но внутренняя логика конторы, традиции конторы, стремление конторы к самосохранению переварят этих людей (если это вообще будет необходимо).

В "конторе" нет ничего мистического. Контора представляет интересы большого количества людей - прежде всего собственных служащих. Поэтому контора стремится стать больше, обзавестись своими территориальными и отраслевыми органами, представительствами в центре и на местах, аналитическими и вспомогательными службами. Чтобы получать пользу от собственного существования, контора занимается распределением каких-либо чужих благ.

С началом реформы перед распределяющие конторы оказались в двойственной ситуации смертельной угрозы и радостного комфорта.

С одной стороны, рынок выбивает почву из под ног конторы. Блага распределяются теми, кто понес затраты для обладания ими, то есть производителем или торговцем.

С другой стороны, непоследовательные реформы предоставляют конторам замечательную возможность перейти к распределению благ максимально удобным и безответственным для себя образом. Раньше число распределяемых благ было разнообразно и чаще всего материально-конкретно. Цемент и лес, мясо и объем строймонтажа - все эти ресурсы обладали важнейшей особенностью. Они, в силу своей материальности, были природно ограничены и подвергались балансированию. Теперь обнаружились блага нематериальные и, следовательно, неограниченные. Это, во-первых, разрешения на сам факт существования или ведения какой-либо деятельности, во-вторых, монопольные государственные деньги, обязательные к приему и использованию.

Итак, государственные конторы бросились искать для себя возможности пораспределять разрешения и деньги. Такое поведение было вполне для них естественно. Выдача разрешений и денег не связана с непосредственным руководством работой предприятий и с ответственностью за неудачи в нем.

Казалось, конторы созданы для реализации неких высших государственных, так называемых общенародных, интересов. Это неверно вообще, а в России неверно в особенности.

Вообще это неверно потому, что иных, кроме рыночных, способов выявить подлинно общенародные интересы, нет. Речь идет о подлинных интересах, а не о мечтаниях вообще; все хотят иметь автомобиль - но не все готовы продать свою квартиру на жилье меньшей площади и купить машину, так что за подлинным интересом всегда стоит готовность чем-то поступиться ради его достижения. Все нерыночные способы выявления интересов сопровождаются искажениями на уровнях принятия решений чиновниками, решающими и упрощающими чужие проблемы.

В России это неверно вдвойне потому, что пиетет к государству, уважение к нему, признание установленных им правил достойными исполнения даже при возможности безнаказанного их нарушения - все это отсутствует в России целиком, полностью и напрочь. А если еще и оставалось - то государство своими беспорядочными колебаниями эти чувства уничтожило само за последние годы. Так что думать о каком-то государстве, о народе и всяких подобных абстракциях - это для российского чиновника занятие третьестепенное, разгрузочное после серьезных забот о благе самой конторы, если не вообще абсурдное.

Итак, как же повело себя новое правительство Гайдара по отношению к старым конторам? Оно их вовсе не упразднило, оно их стало реорганизовывать традиционным номенклатурным способом, в котором не имело никаких шансов на победу над искушенными волками московской бюрократии.

Конторы следовало упразднять не физически (об этом можно только мечтать...), а логически, административно. В обмен на лишение конторы монопольных прав, естественно присущих государственному ведомству, можно было предоставить им реальные имущественные права на занимаемое и используемое имущество, на открытое и легальное ведение коммерческой деятельности. Если защитники контор уверяют нас в их полезности и высокой квалификации их работников, владеющих уникальной информацией, то беспокоиться не о чем. Квалифицированные чиновники с опытом аппаратной работы в наше время не пропадают, бизнес охотится за ними.

Вместо этого всю зиму 1991-1992 года идет напряженный процесс слияния бесхозных союзных и бессильных российских государственных органов. Их тасуют, переподчиняют, передают от Президента Правительству и наоборот, но трепетно сохраняют государственный статус.

Ведомства по управлению экономикой бессмысленны и вредны все. Таково мое глубокое убеждение. Оно основывается на том, что хозяйственная деятельность по определению добровольна, участвуют в ней только те, кто хотят, - а государство есть орган регулирования насилия, то есть к добровольным сделкам касательства иметь не должно.

При этом есть ведомства особо ненужные, особо абсурдные. К ним относятся Госплан и отраслевые министерства. Реформа экономики в Восточной Европе означает их практически полную ликвидацию - с усилением Министерства финансов и Центрального банка. В России же ненужные ведомства сохранились и продолжают распространять свое гниение.

Госкомцен - это не просто ненужное ведомство по управлению экономикой. Это не рядовая контора в ряду отраслевого управления. Это материализованное воплощение абсурда, остров тоталитаризма и невежества в море свободы.

Если немного подумать, то можно понять, что для фактически свободных предприятий никакой контроль цен невозможен. Цена вовсе не обязательно выражается в сумме, проставленной в счетах и платежных поручениях. Денежный компонент - только часть цены. В чисто рыночном обществе, пока еще более гипотетическом, чем реальном, все все ограниченные блага и услуги могут получить денежную оценку, и, следовательно, цена будет целиком и полностью денежной ценой. Чем менее рыночна экономическая среда, тем более сложна по составу та плата, которую собственник благ требует за них, все больший вес в этом составе приобретают неизмеряемые бартерные, статусные и административные части.

Цены - это инструмент коммуникации, носитель информации о намерениях продавцов и покупателей.

Контроль экономической информации настолько же преступен и бесцелен, как и контроль всякой другой информации в обществе.

Преступность цензуры, я считаю, не должна вообще ставиться под вопрос, а весь опыт ее существования и позорная гибель в этой стране доказывают и бесцельность. Потоки информации настолько велики и многообразны, что контролировать их оказывается просто невозможно. Советские люди жили не просто в пространстве Главлита, они жили в сложном пространстве Главлита, политического анекдота (по своим гигантским масштабам и значению - чисто советский феномен), магнитофона с Высоцким и ксерокса с самиздатом. И даже внутри подцензурного слова выработались приемы сказать и понять не то, что написано. Экономика жила в сложном пространстве формально казенных цен, фактически затратного способа их формирования, бартера, административной торговли и коррупции.

Главлит ликвидирован руками Горбачева - и слава Богу. Госкомцен сохранен руками Гайдара.

Сперва Госкомцен сохранен как комитет при Минэкономики (бывшем Госплане). Его статус понижен, но государственный характер сохранен.

Свобода слова в сегодняшней России означает именно свободу слова. Свобода ценообразования - это в огромной степени фикция, поле для самодурства и коррупции центральных и местных властей. Так ее, эту якобы свободу ценообразования, сконструировали полу-либералы и четверть-либералы гайдаровского призыва.

Госкомцен сохранен - и готовится к контратаке. Уже в августе постановление Правительства номер 576 вводит регулирование цен на продукцию монополистов при крайне искусственном определении понятия монополизма. Результат - не в реальном контроле цен, а в повышении статуса Госкомцена.

30 сентября выходит долго готовящийся Указ о структуре органов федеральной власти. Разговоров о нем было много, но гора родила мышь. Среди мышиных результатов повышение статуса Госкомцена - из комитета при Минэкономики до комитета Правительства. Гайдар понизил статус - Гайдар его и вернул. Во всяком случае, никаких протестов и оправданий по этому поводу с его стороны не было слышно ни тогда, ни даже сейчас.

Осенью Госкомцен начинает новый раунд. 20 ноября его председатель Розенова шлет в Правительство (именно - к Хиже) удивительное письмо с обоснованием введения тотального контроля цен.

Госкомцен жалуется на то, что цены выросли в разных масштабах на разную продукцию. Надо радоваться - ведь это свидетельствует о начале структурной перестройки экономики, в то время как равномерный рост цен говорил бы только о структурной консервации.

Госкомцен в этом письме открывает закон спроса и предложения, утверждая, что даже немонопольные производители коллективно устанавливают "завышенные" цены. Хотелось бы спросить - завышенные относительно чего? Спроса? Так почему не разоряются? Ждут подачек властей - так не надо давать. Завышение цен должно выражаться в росте запасов готовой продукции - но по этому показателю наша экономика еще не достигла уровня семидесятых годов.

Госкомцен бесстыдно-наивно пишет: "В настоящее время Главы администраций многих регионов ставят вопрос о предоставлении им права принимать решения о регулировании цен... Все министерства и ведомства поддержали необходимость регулирования цен на сырье, материалы и другие ресурсы, вырабатываемые всеми предприятиями, а не только монополистами".

Иначе говоря, все главы рэкетирских банд поддержали предложение в расширении рэкета.

Поразительным оказывается тот абзац письма, которым Госкомцен предлагает отменить контроль цен на деликатесные и престижные товары, в том числе вырабатываемые монополистами. Аргументация такова "так как такое регулирование цен способствует дефициту товаров и перепродаже их на черном рынке". Госкомцен убежден, что перепродавать можно только кожаные куртки и икру, а цемент и зерно будто бы нельзя.

По поводу этого письма Гайдар назначил совещание, но провести его не успел. Остается только гадать, что стало бы с предложением Госкомцена при Гайдаре; мне думается, что имел бы место торг, в результате которого Госкомцен унес бы в клюве половину желаемого.

Черномырдин предложенный проект подмахнул с ходу. Я полагаю, что он даже не очень задумывался о его содержании, но некоторые утверждают, что он делал это с тяжелым сердцем. Постановление в конце концов было отменено. Из него сделали политический символ. Но что бы означало его принятие вне контекста смены премьера, тем более что готовилось оно еще при премьере старом?

Как ни странно, меры регулирования, предложенные Госкомценом, не могли оказать абсолютно никакого влияния на реальный уровень денежных цен. Эти меры были чисто символические. В наше время контролировать рентабельность невозможно, так как невозможно реально контролировать себестоимость, то есть ту базу, на основании которой рассчитывается прибыль. Так что никакого катастрофического вреда от этого постановления быть не могло, вопреки кликушествам некоторых борцов за его отмену.

Цель постановления, как представляется, была гораздо более прозаична и реалистична. Госкомцен стремился упрочить свой статус путем расширения своих, хотя бы и декоративных, полномочий. Голубой мечтой было, как представляется мне и как следует из всей дальнейшей деятельности Госкомцена, создание его территориальных органов на местах - для большей солидности и устойчивости.

Проколовшись с одним постановлением, Госкомцен не отчаялся. Когда в течение января готовились проекты постановления правительства о плане мероприятий на 1993 год, Госкомцен для надежности помещал один и тот же пункт о создании своих территориальных управлений в несколько разделов одного и того же документа - авось где-нибудь да не вычеркнут. В феврале вышло-таки постановление о Комитете по политике цен, увеличивающее штаты этого ведомства и устанавливающее гипертрофированную его структуру. Можно быть уверенным, что своего ведомство добьется - ведь чем большего оно добилось, тем больше оснований требовать еще большего.

Описанный процесс был характерен для всех органов государственного управления в 1992 году. Образ шакалов, сцепившихся в яростной схватке над трупом оленя, не кажется мне преувеличенным, когда я думаю о ходе реформы в России. Достаточно вспомнить закупорку сосудов, произошедшую в январе этого года на границах страны, когда старые заграничные паспорта уже не действовали, а новых еще не было, единственной причиной этого идиотизма было стремление двух ненужных ведомств, - ОВИР'ов в системе МВД и Консульского управления МИД, не потерять смысл своего существования и заодно проглотить друг друга.

Зато можно надеяться, что постепенно, через мучительные трудности, Россия осознает простую мысль: ее не спасут хорошие люди во главе плохих государственных институтов. Плохие институты плохи сами по себе.