Переворот впереди, или когда наступит начало конца погружения

Трудно назвать переворотом события августа этого года. Переворота не было даже в сугубо организационно-техническом смысле.

Опубликованные "Шпигелем" протоколы допросов членов ГКЧП, материалы расследования форосской авантюры, приведенные в "ЧП", - все это, наряду с самой всем памятной атмосферой событий, свидетельствуют о том, что руководители СССР сильно рассчитывали на поддержку Горбачева, давшую бы их действиям все атрибуты легальности. И некое подобие какой-то косвенной полуподдержки они, похоже, получили.

Поэтому меры ГКЧП умещались в рамки стандартного поведения советского начальства в отношении "распоясавшихся" регионов. Не было видно готовности поставить все ставки ради выигрыша, сломать стереотипы и рефлексы государственной дисциплины. Не было разрыва, поворота, переворота в организации связи, репрессий, повседневности.

Не было - и в смысле социально-политическом. Не предполагалось создание какого-то нового политического пространства с новыми измерениями, новой (хотя бы даже самой неприемлемой для нас с вами) жизни. Наоборот, вся суть создания ГКЧП - страх перед неизвестной и неизбежной реальностью, жалкая попытка в последний момент нажать на стоп-кран. Это была попытка не перевернуть наше политическое бытие, бесформенное и внутренне противоречивое, - а удержать его.

Это был не переворот, не попытка его, это была попытка избежать переворота.

Переворот, следовательно, впереди.

Есть серьезнейшие сомнения в том, что этот переворот возможно будет провести путем не только мирным и бескровным (на это-то еще можно надеяться), но и легальным. Перед Россией стоят две грандиозные задачи, разрешить которые она будет обязана. А на существующей политической арене нет ни лиц, ни институтов, готовых взять на себя ответственность за разрешение этих проблем.

Первая проблема - создание четко фиксированной государственности России. Надо определить, что есть Россия, а что - уже Россия не есть.

Если о ком-то можно сказать, что он живет в кисельных берегах, то это именно сегодняшняя Россия. Ее границы кисельны, расплывчаты, неочевидны. Чечня - это Россия или нет? А Павлодар, Донецк, Нарва? При этом российские лидеры (и российский народ) настолько заинтересованно следят и участвуют в делах Закавказья и Средней Азии, что видно - для них это тоже еще несколько Россия.

Все равно придется резать по живому. Все равно придется примириться в потоком переселенцев, разрывом связей, - транспортных, бытовых, хозяйственных, - с ущемлением интересов миллионов ради долгосрочных интересов десятков и сотен миллионов (в том числе - и детей тех самых ущемленных).

Даже для того, чтобы вполне цивилизованная Франция отдала, отделила от себя Алжир (и приняла два миллиона переселенцев оттуда), потребовались годы войны в Алжире, годы погружения в анархию самой Франции - и, в конечном счете, мягкая диктатура де Голля. Неужто мы обойдемся меньшим?

Вторая проблема - создание новой экономической системы внутри собственно России.

До сих пор господствует убеждение, что главное - это придумать реформу, сочинить да рассчитать ее. О том, как выглядит эффективная рыночная экономика, написаны десятки и сотни томов. Проблема в том, как всем нам перепрыгнуть в новую жизнь. Ведь все хотят этой новой жизни, но никто не хочет расплачиваться за удовольствия жизни старой. А мы все жили в долг, брали в долг у себя и своих детей. Мы растрачивали самые сливки природных ресурсов, мы, - что очень тревожно, - проели за последние тридцать лет всю нашу инфраструктуру, грабительски эксплуатируя ее, мы, - и это тревожит больше всего, - заставили десятки миллионов людей заниматься тем, что никому не нужно и прямо вредно, приучив их к этой работе, привязав к ней профессионально, территориально, морально.

Можно ли ожидать добровольной расплаты по этим долгам? Можно ли ожидать, что общество само, в порядке демократической процедуры, согласится на резкое единовременное изменение статусов, доходов, взаимных оценок своих членов?

Поверить трудно. Ведь механизм представительной демократии - это механизм не создания, а функционирования; не реформирования, а консервирования; не генерации резких поворотов, а их смягчения и ограничения.

Была надежда на польский опыт, где уже два года сосуществует консервативная по существу власть Сейма и реформистская - национального лидера (теперь - и формально Президента) Валенсы. Но уже с середины 1991 года видно, как Сейм блокирует реформы в экономике, как влиятельные институты типа "Солидарности" заставляют формально рыночные учреждения (банки, предприятия) действовать не по соображениям экономическим, а социальным - блокирую банкротства, реорганизацию, высвобождение излишне занятых, конкуренцию... Более того, замена искусственно сконструированного "контрактного" Сейма демократически избранным в октябре этого года - обещает только усложнить ситуацию реформаторов...

Так что в среднесрочной перспективе я считаю поворот, - переворот, - скачок, - неизбежным. Не боюсь его; он невозможен в сторону "назад": полная бесперспективность этого направления подтверждается не только бесчисленными опросами, но и просто всеобщим и очевидным настроением масс.

Но перед тем, как совершить скачок "вперед", Россия, похоже, обречена перепробовать все боковые тупики. Собственно, поисками пути обходного да легкого мы заняты вот уже шесть с гаком лет. Тут вопрос только в долготерпении народа, заранее неизмеряемом. Пока еще будет жива надежда на реформу постепенную да безболезненную, вместо единовременного шокового, - излечивающего, - удара, мы будем испытывать медленное погружение. Мы должны удариться о дно в этом погружении, и мы же, своей шкурой, измеряем глубину пропасти.

Признаком начала конца погружения станет появление новой силы, способной и желающей освободить общество от груза традиций и стереотипов, силой отбросить ведущих глашатаев этих стереотипов, - и спасти страну.

В отличие от ряда стран (Турции, Чили, Индонезии) России не приходится надеяться здесь на армию. Причин много. Укажу некоторые.

Наша армия слишком велика и не-кастова. Она не выделена из разлагающегося общества как его эссенция, как носитель духа нации, а растворена в нем и гниет едва ли не быстрее других институтов.

В результате - в нашей армии нет своей внутренней этики, корпоративная солидарность (там, где она не выражает примитивно-материальные интересы) невелика. Все знают, что воровство, протекция, коррупция, произвол по отношению к подчиненным в сочетании с самым бесстыдным очковтирательством - привносятся скорее из армии на "гражданку", чем наоборот. Поэтому, кстати, армия и не может встать на страже нового, должного еще быть созданным, порядка. Она воспитана на том брежневском "порядке", который всякую законность исключал.

Наша армия дезинтегрирована вертикально: генералитет, офицерство, рядовой состав живут каждый своими проблемами, и проблемы эти чаще всего противоположны.

Наша армия никогда не была автономна в коммунистическом обществе - она была, наоборот, интегрирована в него вхождением ее командиров в парторганы, и лидеров парткомитетов - в военные советы.

Наша армия несет на себе комплексы Афганистана и Германии, Тбилиси и Вильнюса. Она обречена стать жертвой реформы даже чисто материально - ведь сокращение военных расходов сейчас стало первоочередной задачей.

Где же взять силу для переворота, где найти его лидеров?

Спекуляций много, и все напрасные.

Я думаю, что участие в политических играх сегодняшнего дня способно только дискредитировать ее участников. Их карты будут биты.

Россию, скорее всего, спасут новые люди, и их отсутствие, их не-проявленность - есть лучшее доказательство того, что переворота скоро - не будет.