Новая география- 2

Для характеристики всей неразберихи национального вопроса в СССР и ближайших к нему странах (Чехо-Словакия, Югославия, Болгария, Турция, Иран, Афганистан, Индия, Китай...) лучше всего подходит образ отключенного холодильника.

Запутанная структура народов и территорий была заморожена в 20-х годах, чтобы подтаять в 40-х и плотно застыть в 50-х. То, что Западная Европа проделывала весь XIX век и почти завершила к середине XX-го, - я имею в виду создание национально однородных государств, признающих границы друг друга, - для народов Российской империи было как бы излишним. Казалось, что с разных сторон обе половины Европы подошли к одному и тому же результату. И там, и там территориальные споры на национальной почве стали казаться чем-то архаичным, несовременным, по-просту немодным. У них сообщество наций - и у нас дружба народов. В результате демократы Запада и демократы России смогли относится к движениям чисто национальным как бы сверху вниз, снисходительно, терпеливо разъясняя им всю их детскую ограниченность.

Так было, пока советский холодильник работал на полную мощность или пока "размораживание" только начиналось. Но вдруг обнаружилось, что национальные лозунги способны сплотить неизмеримо большие массы людей, чем удавалось либерал-демократам даже в их лучшие дни флирта с "гдляно-ивановским" популизмом.

Если деятельность шестидесятников на московских поприщах развивалась, как социалистическая экономика, "планомерно и пропорционально", и долгожданный захват власти наконец-то осуществлен, то результаты национальных движений настолько выламываются из "общедемократического" сценария, что их стараются не то что не объяснять - но даже и не замечать.

Модно было рассуждать об исламском единстве, исламской опасности, - а самые кровопролитные столкновения в СССР происходили как раз между разнонациональными приверженцами ислама. Погромы месхетинских турок привели к их полному изгнанию, а узбекско-киргизские стычки в Ошской области грозили уже переступить грань геноцида. А ведь речь идет не просто о мусульманах, а о приверженцах одной и той же суннитской ветви его.

Модно было говорить об общей и однородной цивилизационной отсталости Средней Азии, не видя различий между живущими там народами. А в это время лидеры Казахстана и Киргизии, чьи народы в своем кочевом прошлом очень слабо подвергались давлению шариата и феодализма, стали деятелями международного масштаба.

Сколько было статей, обличающих застойное царство Демирчяна в Армении в 1985-87 годах! А национальный подъем по поводу Карабаха привел к тому, что Ереван, говорят, попал в книгу рекордов Гиннеса, по размаху, длительности и массовости демонстраций обогнав Тегеран времен антишахской революции.

Какую агитацию развернула Демроссия перед весенним референдумом! Но если демократическое "нет" на горбачевский вопрос поддержала еле-еле половина самых экзальтированных и политизированных российских городов, если бессмысленный совет Собчака ответить "нет" на оба вопроса был вообще проигнорирован подведомственным ему населением, то единственной территорией РСФСР, подавляющим большинством отвергшей горбачевский Союз, стали три ингушских района Чечено-Ингушетии.

Размороженный Союз изменил географию политических центров. Их можно безошибочно определить - в них куется отдельная, самостоятельная политика нации. Еще недавно воображали, что новый свет воссияет из российских промышленных центров. Но посмотрите - серии шахтерских забастовок экономика страны даже не почувствовала, реальная политика их проигнорировала, а неизбежная экономическая реформа вообще низведет угольные бассейны до статуса назойливого и больного пенсионера. Санкт-Петербург так и остался политическим Ленинградом, закомплексованным городом, способным устроить большой шум, но не породить живую привлекательную идеологию.

Зато совершенно самостоятельными политическими центрами, со своим голосом, со своей элитой, стали Казань и Грозный, Киев и Тбилиси, столицы актуальных или потенциальных претендентов на суверенитет.

Вообще по поведению элит очень легко определить реальность нации и реальность столицы. Элита тянется из провинции в центр, а пределы торможения этого потока указывают границы той общности, к которой политики апеллируют, на которую опираются. Питерские и рязанские лидеры всегда с охотой перейдут на достойную должность в Москву (приверженность нашего мэра к нашему городу я объяснил бы отсутствием - пока? - достойных московских вакансий), но татарским - достаточно Казани, как эстонским - Таллинна.

Московские вожди еще не привыкли к изменению географии столиц. Не обустроив собственного дома, они считают себя вправе и в силе исправлять дома чужие, искренне полагая их как бы еще несколько подчиненными. Урок заранее обреченного на провал ельцинского умиротворения Закавказья не пошел впрок Горбачеву - он надеется добиться чего-то в Югославии. В Чечено-Ингушетии Руцкой повел себя как слон в посудной лавке, изобразив начальника и добившись только антироссийской консолидации республики. Татарское движение видят то ли этнографическим курьезом, то ли воплощением коммунистической реакции и президента Шаймиева...

Но привычка видеть в национальных столицах именно столицы, а не административные центры, прийдет быстро, по мере получения щелчков по носу и самолюбию. Больнее будет привыкать к столь нелюбезной демократам перекройке границ. А привыкать придется.

Начиная с Тридцатилетней войны XVII века, Европа переживала циклы общеевропейской военной встряски и охлаждающей стабильности. Победители кроили границы по своему разумению, но те из них, что соответствовали национальному делению, приживались, а случайные - нарывали и вскрывались в следующем цикле.

В XX веке Европа пережила два таких цикла. Первая мировая война закончилась крахом турецкого, германского и венгерского господства в Центральной Европе. Новые границы сняли конфликты глобальные, они вернули государственность чехам и полякам, но породили конфликты новые, хотя и более локальные. Эти конфликты, а также реваншистские амбиции немцев и венгров, во многом нашли свое разрешение во втором европейском цикле перекройки границ, связанном со Второй мировой войной.

Но участие империалистического Советского Союза в коалиции победителей заморозило окончательное национальное умиротворение Восточной и Южной Европы. Холодное дыхание с востока законсервировало чехословацкую проблему, югославское единство, сербско-болгарский и венгеро-румынский спор, сохранило нерешенной курдскую и азербайджанскую проблемы.

Известно, что любой холодильник требует для своей работы внешнее поступление энергии. Таким мотором для советской национальной морозилки стал самоотверженный, но исторически обреченный труд русского народа по строительству невиданной военно-полицейской машины агрессии и подавления. Мотор заглох и сломался. Наш народ, кажется, больше стал ценить собственное процветание, чем собственное величие. Он уже не вмешивается в чужие споры ради сохранения всеобщего единого равнения, да, похоже, еще и не вполне осознал собственные узконациональные, отличные от имперских, задачи.

А новые границы уже кроятся. И беда в том, что принципов их проведения слишком уж много, бесспорных границ практически не бывает.

Не мы здесь первые. Скажем, граница РСФСР и Грузии идет по естественному барьеру Кавказского хребта - точь-в-точь альпийская граница Италии. И в Италии есть проблема южнотирольских немцев, и в Грузии - проблема Южной Осетии, связанной с Северной только одним недавно построенным Рокским тоннелем. Как можно разрешить проблему такого несовпадения границ весьма и весьма естественных с этническими? Да, пожалуй, либо переносом их, границ, либо переселением меньшинства. Гитлер начал переселять южнотирольских немцев в Германию, но к 1943 году только половина их успела выехать; оставшиеся до сих пор вносят диссонанс в кажущуюся европейскую идиллию.

Или более близкий пример Югославии. Если границы Словении, потерявшей государственность в давно забытые времена, проведены строго этнографически - то и проблем с ее отделением от Югославии практически нет. Хорватские же границы обоснованы исторической традицией, они стали как бы национальным символом хорватов, хотя и включают поселения потомков граничар - своеобразных сербских казаков на службе Австрийской империи.

Так и у нас. Исторические воспоминания о независимости дворянской (для Грузии, скажем) или буржуазной (для Эстонии и Латвии) консолидируют народ, но противопоставляют его "мигрантам" даже многовековой давности.

А что говорить о народах, чье национальное единство вообще сформировалось только в XX веке? Чьи границы проводились из случайных соображений, как граница между Татарией и Башкирией, между Узбекистаном и Таджикистаном? Чье разделение с братьями по нации искусственно, как у румын и азербайджанцев, таджиков и армян?

Нет, "перекройки границ" не избежать. Может быть, сиюминутная злоба дня заставляет политиков делать серьезный вид, говоря о "суверенном Казахстане" или "суверенной Украине". Может быть, рассуждать о пограничных спорах и мини (дай Бог!)-войнах, о переселениях и депортациях и неприятно. Но холодный ум рекомендуется иметь не только соратникам железного Феликса. За бесплодными попытками сооружения нового Союза забывается, что в нашей стране уже депортировано около полумиллиона человек за последние три-четыре года...

Посоветовал бы серьезным российским политикам - поменьше думать о чужих территориальных спорах. Наше вмешательство лишь консервирует их, производя вместо короткого и решительного выяснения сил сторонами - затяжной кровопролитный "Ливан".

Зато следовало бы всерьез проинвентаризировать границы собственно России. Следовало бы выяснить для себя - чем, видимо, придется поступиться (типа злосчастных японских, без сомнения, островов), а что достаточно твердо потребовать. Надо, чтобы новые границы России были бы более компактными, более естественными, округлыми, что ли... Надо помнить, что перспектива длительной дружбы с соседями много ценнее сиюминутного торжества территориальных завоеваний.

И, наконец, пора обратиться к бесценному и невостребованному опыту Греции, Армении, Германии, Финляндии - стран, на треть, на половину переселенческих. Перемещения русского населения неизбежны - так поставим их на организованную ногу, так сделаем же переселение, репатриацию - источником расцвета России, а не ее озлобления и реваншизма.

Новая География неизбежна. Сможем ли мы приспособиться к ней возможно более безболезненно? Не знаю.