Компьен или Реймс? Выбор России

• Что лучше - милитаризм или военный переворот
• Компьен
• Реймс
• А что же Россия?

Еще недавно мысль о сходстве сталинского коммунизма и гитлеровского нацизма была запретной. Сегодня она стала очевидной. Множество историков и публицистов занимаются сравнением этих режимов в самых разных областях - от музыки и архитектуры до организации концлагерей и внешней политики.

Пропускается, правда, очень важная тема: поразительное сходство экономических систем двух государств. Германская экономика второй половины 30-х годов функционировала так же, как и советская. Планирование и фондирование продукции; размеры плановых заданий; сокращение номенклатуры и ассортимента; дефициты - вот краткий список характерных черт, доказывающий, что "социализм" можно построить и с формально частной собственностью. И что не в приватизации - путь избавления от этого социализма...

Но мне хотелось бы коснуться иной русско-германской аналогии, менее заезженной и более актуальной. Интересно посмотреть не только на то, как схожи диктаторские режимы, но и на то, как немцам удалось-таки порвать с прошлым, выйдя на путь стабильной демократии. XX век дал Германии две попытки, и только со второй она взяла планку.

Первое поражение Германии и перемирие, подписанное 11 ноября в Компьенском лесу, - открыло дорогу первой попытке. Известно, чем она закончилась, какая судьба постигла Веймарскую республику.

Второе поражение Германии, - акт о безоговорочной капитуляции, подписанный 7 мая 1945 года в Реймсе (и затем вторично, по требованию Сталина, 8 мая в Карлхорсте), - знаменует начало второй, успешной попытки.

Что лучше - милитаризм или военный переворот

Если искать исторические аналогии нашему развитию, то будет очень полезно сравнить советское десятилетие 70-80-х годов с политикой Германии в первое двадцатилетие XX века. Я вижу здесь сходство в редком, своеобразном положении военно-милитаристских кругов в структуре государства.

Во многих странах складывался культ военной силы. Во многих странах государственные перевороты приводили и приводят к власти военные правительства, опирающиеся не на закон, не на волю народа, выраженную правильным голосованием или неправильным восстанием, а просто - на собственную силу. Кстати, именно этого и боятся демократы в СССР, но боятся совершенно зря.

В Германии складывался (и окончательно расцвел к середине 1916 года) специфический "режим милитаризма". Символом его стали Гинденбург и Людендорф, получившие в августе 1916 года вместе с постами начальника генерального штаба и генерал-квартирмейстера практически диктаторские права, но формально - никак не отменившие и не подменившие власть гражданского канцлера и его госсекретарей.

1916-1918 годы стали вершиной "режима милитаризма", но складывался он ранее. Главная его особенность: военная верхушка требует от государственных властей безусловного выполнения своих требований (прежде всего - выделения денег, а в неденежной военной экономике вообще всех видов ресурсов), но при этом вовсе не притязает на то, чтобы занять само место этих государственных властей.

Военные требуют не власти, они требуют покорности властей, привилегий и особого режима со стороны властей.

В Германии было много причин, способствовавших такому обороту дела. Первая в мировой истории армия, формирующаяся на основе всеобщей, но относительно непродолжительной воинской обязанности (в Пруссии - со времен наполеоновских войн) стала действительно близкой народу. Победы в войнах с Данией, Австрией, Францией привели к созданию - впервые с XIII века - единого и могучего германского государства. Армия стала символом и надеждой Германии. При этом офицерский и генеральский корпуса вовсе не демократизировались. Общественный статус офицера стоял гораздо выше статуса профессора или миллионера; весь средний класс стремился в офицеры запаса. В то же время в реальной кадровой армии офицеры были в основном дворянами со своей узкокастовой, корпоративной психологией.

На этом фоне фатальные последствия принесло Германии постоянное падение общественного авторитета гражданских властей. Политический спектр страны дробился между шестью лагерями религиозных, идеологических, классовых партий; не было возможности создать твердое парламентское большинство либо перейти к системе двух партий. Сам Бисмарк запутался, лавируя в парламентских противоречиях. С его уходом в 1890 году гражданская политика уже не смогла найти авторитетного общенационального лидера. Это общенациональное лидерство постепенно переходило в руки кайзера и военно-штабной камарильи.

Такая ситуация, думается, более всего чревата авантюрами и катастрофами.

Военные всегда живут в мире своих профессиональных ценностей и интересов. Это вполне естественно. Если в результате государственного переворота, обычно завершающего период анархии и неурядиц, они берут в свои руки всю полноту власти, то им достается и вся полнота ответственности за управление страной. Три варианта возможны тут. Либо военные не справляются с руководством и с позором изгоняются, либо достаточно быстро передают власть какой-либо политической силе или партии, либо военные сами становятся проводниками определенной политической линии. В последнем случае военные часто обращаются к представителям того политического течения, которое не было связано с режимом, предшествующим перевороту и заведшим страну в тупик. Очень часто военные непарламентским путем строят новую модель общества, пестуют новых политиков, сами становятся политиками. Так было в Египте и Индонезии, в Турции и Чили, в Аргентине и Бирме. Военные режимы могут преследовать разные цели, но ответственность, органически присущая самому понятию государственной власти, спасает их от авантюризма, от жертвования страной и нацией ради узкопрофессиональных целей.

Клемансо сказал: "Война - слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным". Трагедия Германии - "режим милитаризма" - означал передачу в руки военных всех ресурсов страны при отказе от ответственности за их употребление. Прусские милитаристы поставили себя против всего мира, развернув подводную войну в феврале 1917 года. Итог противостояния закономерен: военная катастрофа.

Очень характерным был сам процесс катастрофы.

Давно подмечено различие демократического и авторитарного режимов: демократические страдают инерционностью, а авторитарные - отсутствием эффективной обратной связи.

Демократические нации с трудом мобилизуются; чтобы принять на свои плечи непривычные военные тяготы, им надо действительно ощутить угрозу своему существованию как самую актуальную и насущную. Тогда, обычно уже перед лицом катастрофы и поражения, такие нации наконец-то собирают свои силы, концентрируют их и находят выход из почти безнадежной ситуации. Тогда только они становятся непобедимы. Так, для Соединенных Штатов во всех серьезных войнах - Освободительной, Гражданской (имею в виду северян), обеих мировых - главной проблемой была именно мобилизация всех человеческих и материальных ресурсов, согласие нации на эту мобилизацию. Демократия бессильна в непопулярной войне, это показал Вьетнам, но она подымается, как феникс, в момент унижения и катастрофы.

Авторитарные режимы по своей природе могут легко мобилизовать нацию и концентрировать огромные средства на произвольных направлениях. Но у них нет механизмов, чтобы вовремя заметить исчерпание этих средств, нет способов, чтобы поддержать навязанную нации борьбу - действительно массовым подъемом и самоотречением. Поэтому диктатуры обычно терпят крах после того, как мобилизуют все ресурсы, в момент, казалось бы, самых замечательных успехов и достижений на поле битвы.

Для Германии такими пунктами высших, но безрезультатных достижений были - постройка огромного броненосного флота перед войной, начало варварской подводной войны в 1917 году, разгром России Брестским миром, наступление до Марны в марте-июле 1918 года. В момент наивысших территориальных успехов Германия задохнулась, Антанта же обрела второе, ровное и мощное дыхание.

Казалось, "режим милитаризма" проиграл и должен сойти с немецкой сцены. Но нет, его дьявольская особенность была в том, что он, этот режим, смог не только завести страну в тупик, но, в конечном счете, сам смог выйти из воды сухим!

Компьен

Ощутив "начало конца", когда уже были исчерпаны все резервы, но война еще шла вне пределов собственно Германии, "теневой диктатор" Людендорф потребовал от официальных гражданских властей заключения немедленного перемирия на любых условиях, чтобы только сохранить в целости костяк и структуру армии. Чтобы спасти армию, Людендорф настоял на создании коалиционного правительства, на включении в коалицию даже ненавистных социал-демократов. Людендорф был готов на все, чтобы безвластные гражданские вывели страну из тупика, в который ее завела безответственная военщина.

Генштаб ослабил контроль над вооруженными силами, и несанкционированная авантюра адмиралов, решивших "спасти честь" самоубийственным морским сражением, привела к восстанию моряков, революции и ликвидации монархии. Но германское государство, его структура, его органы и власти, символы и традиции продолжали свое существование...

От имени этого германского государства, но вовсе не от имени теневого "режима милитаризма" подписала гражданская делегация перемирие в Компьене.

Германское милитаристское государство признало себя разбитым, униженным, ограбленным, растоптанным - но существующим, не уничтоженным. Его официальные представители, и прежде всего пришедшие к власти социал-демократы, вынуждены были оформлять выполнение всех ультиматумов торжествующей Антанты. А истинные виновники катастрофы ушли от ответственности, спрятались, как улитка в раковине.

Эти милитаристские авантюристы снова совершили маневр в июне 1919 года, когда Антанта в ультимативной форме предложила проект мирного ("Версальского") договора, неприемлемого для тогдашнего немецкого сознания. Социал-демократическое правительство запросило штаб о возможности возобновления войны. Генерал Гренер ответил, что воевать невозможно, Гинденбург вообще уклонился от ответа, и только самоубийственные моряки затопили свои интернированные в Скапа Флоу корабли. Так немецкая военщина второй раз за год предала гражданскую власть, выставив ее ответственной за трагедию поражения и заставив подписать унизительный Версальский мир.

Милитаристы добились своего. Германия была разоружена, ее вооруженные силы были жестко ограничены. Но идеи сильнее любых материальных сил. А идеологического разоружения удалось избежать.

Миллионы немцев, - демобилизованные офицеры, деклассированные ветераны, бежавшие из отрезанных от Германии Познани, Верхней Силезии, Эльзаса и Лотарингии чиновники, держатели обесцененных правительственных ценных бумаг, финансировавших военные расходы, - все они мучительно искали ответ на вопрос: кто виноват?

Идеология предлагала им целый спектр ответов. Коммунисты обвиняли буржуазию, националисты - большевиков, нацисты - евреев. Никто не задумывался о возможной вине самой нации - за слепое доверие милитаристам, за имперские амбиции, за развязывание войны, за ядовитые газы и потопление мирных судов.

Логика была очень простой. Все несчастья привнесены республикой. Во всем виноваты творцы Веймарской конституции. Социал-демократы и вообще левые, штатские, нанесли удар в спину героической армии. Республика стала синонимом позора и результатом поражения.

Веймарская республика парадоксальна. Она была сугубо парламентарна, но все больший и больший вес в рейхстаге получали партии, ей самой принципиально враждебные (прежде всего коммунисты, нацисты и националисты). Процент голосов, поданных за партии, поддерживающие демократию, понизился с 80 в 1919 году до 60 в 1924-1928 годах. В 1930 году этот процент равен уже 48, в июле 1932 года - 40, в ноябре того же года - 38 и в марте 1933 года - 34!

Республика пала, но возродился не разбитый, идеологически не разоруженный милитаризм. Потерпев поражение в союзе с вполне цивилизованным и респектабельным государством Вильгельма II, укрепив силы в союзе с демократической республикой ("веймарские" партии патриотически закрывали глаза на незаконные махинации рейхсвера, в том числе сотрудничество с Красной Армией, с целью сохранения и укрепления своих кадров), милитаризм сделал ставку на Гитлера.

Гитлер смог окончательно преодолеть вековую раздробленность Германии - религиозную, племенную, государственную, - но на почве чистого, ничем уже не прикрытого империализма. Имперское сознание немцев, оскорбленное Версальским миром, совершило последний отчаянный рывок.

Оказалось, что в мире противоборствующих держав союз милитаризма, массового империализма и хитрой дипломатии может преодолеть все формальные ограничения. Германия выбрала сверхдиктатуру, сверхмобилизацию, достигла невероятных побед и рухнула в невероятную пропасть.

Старый дворянский офицерский корпус к моменту катастрофы уже почти задохнулся в объятиях своего союзника - нацизма. Если сперва вермахт, в первую очередь сухопутные войска, "держали дистанцию" по отношению к наглым нацистским выскочкам, а офицеры были сравнительно слабо втянуты в систему гитлеровской партии, то позже военные потери и террор, обрушившийся на "старые" военные кадры после покушения полковника Штауфенберга на Гитлера, сделали свое - кадровая опора милитаризма была на грани физического уничтожения.

Но подлинным спасением Германии было не чисто военное поражение, не персональное уничтожение конкретных виновников войны. Германию спасло то, что за поражением военным последовало поражение идеологическое и правовое. Германию спасла безоговорочная капитуляция, "unconditional surrender", подписанная в Реймсе.

Реймс

Акт о безоговорочной капитуляции был плодом своего рода импровизации. В нем забыли упомянуть капитуляцию правительства, то есть формальное согласие общегосударственных (а не только военных) властей на безусловное и полное прекращение своих полномочий. Такой пункт имелся в проекте акта, выработанном в Лондоне еще в июле 1944 года, но советский делегат не подписал проект, и согласованного текста главнокомандующие союзников не получили. В результате создалась лазейка для демагогических разговоров о юридическом существовании старой довоенной Германии. Формально германский суверенитет и, следовательно, всякая преемственность власти, были ликвидированы Декларацией Эйзенхауэра, Монтгомери, Жукова и де Латтра де Тассиньи от 5 июня 1945 года.

Но суть не в юридических тонкостях. Главное - что Германия как государство капитулировала в умах и сердцах рядовых немцев. Главное - что была признана вина самого немецкого народа. Немцы вынуждены были сказать: "Да, мы были виноваты; да, мы были неправы; да, мы избрали себе в вожди преступников". Вынуждены были сказать - потому что военная машина и государство были повержены в самых своих основаниях, от символов до мелких повседневных реалий.

Но одновременно с вынужденным и внутренне пережитым раскаянием немцы получили право открыть новую страницу своей истории. Они смогли отказаться от мелочного учета старинных прав и обид, повернуться лицом в будущее.

Ликвидация германского государства облегчила и упростила отношения новой Германии с победителями. Державы-союзницы взяли на себя всю полноту власти в стране. Они продиктовали основные начала конституции, провели новое административное деление, установили принципы рыночной экономики. Излишне говорить, наверное, что я имею в виду те три державы-победительницы, которые создали новую Германию, а не СССР, соорудивший жалкое подобие самостоятельного государства, ставшее пугалом собственного народа.

Державы уже не имели дела с государством, до недавнего времени враждебным, как это было после второй мировой войны. Поэтому у них не было стремления унижать его.

Новая Германия выросла из обломков старой, и, глядя на ее успехи, на ее процветание, можно сказать: хорошо было сломано!

А что же Россия?

Наконец-то возвращаясь к России, приходится с сожалением отметить, что история повторяется.

Сталин и Хрущев, каждый по-своему, были выдающимися политическими деятелями. Они держали в своих головах какую-то картину страны и мира, к реализации которой стремились, используя мирные и военные средства. Брежневский режим был пережиточен, бесцветен. Уже сами вожди не верили в провозглашаемые идеалы. Никакого авторитета, даже авторитета страха, у этого режима в стране не было. Он держался традицией, инерцией и в огромной степени нефтяными фонтанами.

При этом режиме военно-милитаристские круги добились всего, о чем могли мечтать. Требуя одно, другое, третье, они встречали минимальное сопротивление. Именно в эти годы они построили грандиозный, но неизвестно на что нужный океанский флот. Именно в эти годы неисчислимые средства пошли на защиту от никогда не существовавшей "китайской угрозы", на строительство БАМа. Именно в эти годы Советский Союз добился того, чем, похоже, действительно гордились Брежнев и Андропов. Речь идет о так называемом "стратегическом паритете", о всей ракетно-подводно-танковой махине.

Зачем это все создавалось - рационально объяснить невозможно. Во времена берлинских, китайских, корейских, кубинских авантюр Сталина и Хрущева никакого паритета не было. Тем более не нужен был он режиму, отказавшемуся от виртуозного политического балансирования между войной и мировой революцией.

Экспансия ради экспансии. Военные акции ради интересов самих военных. Только так можно объяснить жадное внедрение наших советников, нашего оружия, наших войск в Эфиопию, Анголу, Афганистан, Йемен. Это были уже не поступки, а рефлексы.

Крах впадающего в маразм режима затянулся. Но ведь и война была холодная. Темпы событий упали. Перенапряжение, следующее за сверхмобилизацией, происходило как в замедленном кино.

Есть веские основания считать, что советская экономика подломилась где-то около 1976 года. Она не выдержала последней, совсем уже безумной авантюры с ракетами СС-20 и Афганистаном. Это был предел достижений нашего "режима милитаризма". Запад, ощутив угрозу, смог, наконец, отмобилизоваться и увеличить военные расходы. Нашей же гонке вооружений пришел конец.

Я полагаю, что очевидные соображения о невозможности и гибельности простого продолжения предшествующей политики вполне могли вызреть в кругах теоретиков Генштаба и Военно-промышленной комиссии даже ранее, чем в кругах столь ненавистных им сегодня коммунистов-шестидесятников. И команда "отойти на заранее подготовленные позиции" прозвучала скорее всего именно в расчете на перегруппировку сил для следующих попыток. Не случайно первые военные уступки (по ракетам СС-20 и Афганистану) совпали вовсе не с экономической реформой, а - со знаменитым, но старательно вычеркиваемом сегодня из анналов истории "ускорением", то есть бешеной накачкой новых средств в промышленность, которая в наших реалиях совпадает с военной промышленностью.

Блестящий план удался вполне. Он реализовался даже в большей степени, чем задумывался: отступление началось и превратилось в повальное бегство.

Наша экономика оказалась схожей с изделием неграмотного умельца. Она не поддается ни описанию, ни ремонту. Чуть затронутая в одном месте с целью усовершенствования, она начинает стремительно разрушаться.

То же произошло и в политике. Решено было, похоже, довести до конца то, что несколько раз пытались провернуть последовательно Сталин, Берия, Маленков. А именно - продать Восточную Германию Западной в обмен на разрушение НАТО и западного единства. Старые волки довоенной выделки подступались к этой золотой стратегической задумке несколько раз, но вовремя отходили, чувствуя ее нереалистичность. Брежневско-черненковская политика до таких высот вообще не поднималась. А горбачевская молодежь бросилась в эту авантюру со всего маху. И точно - продали всю Восточную Европу. Только НАТО еще крепче стало...

Последние военно-политические авантюры завершаются сдачей на всех фронтах. И как не заметить, что сдаются - политики, а не военные. Сдаются - либералы-шестидесятники. Сдаются - штатские. А гордые генералы изображают твердость взглядов, верность присяге, дисциплину и мужество.

Очень вероятно, что какая-то боковая, малоинтегрированная часть генералитета сорвется на не запланированную в сценарии авантюру, устроит какой-нибудь беспорядок в Польше или Германии, затеет войну против, допустим, Западной Украины или Грузии. Вполне может статься, что такая авантюра станет искрой в пороховой революционной бочке, что власть коммунистов и кагебистов растает после этого, как страшный сон, а Советский Союз распадется как карточный домик.

Никто не сможет убедить нас, что такой сценарий невозможен даже в этом году. Но что дальше? Дальше-то что?

Ведь уже сейчас практически все, кроме смешных чудаков типа Нины Андреевой, готовы чернить и хаять все семьдесят лет советской власти - но только в отрыве этой власти от подвластного ей народа. Он, народ, видится как пострадавший объект, как несчастная жертва. Последовательные люди продолжают эту мысль и задаются вопросом - а чьей жертвой пал народ? Ответ может варьироваться в зависимости от воспитания и пятого пункта последовательного мыслителя. Непоследовательные люди, чаще всего так называемые "демократы", говорят о коммунистической заразе, видя ее как безличное и бестелесное поветрие.

Но если народ - только жертва, только страдательная сторона советской истории, то требуют только учета, только увеличения его заслуженные права. Речь идет не о тех правах, которых он был лишен права на свободу слова, на чтение книг в спецхранах, на выезд за границу. Эти права даны народу как бы из милости, цена им не велика. Но у миллионов людей уже есть весьма серьезные права, охватывающие самые основы их существования. Права эти не писаны, но тем они весомей в стране, где авторитет закона устойчиво равен нулю.

Это - права офицеров на приличный заработок и периодическую службу за границей. Это - права на высокий и стабильный заработок на режимном предприятии. Это - право на получение машины и квартиры с возрастом, со стажем. Это - право не боятся увольнения, падения зарплаты, роста цен. Это - право жить в Эстонии как в "Таллинской области", это - право выбирать место жительства после отставки.

Права эти не поддаются исчерпывающему перечислению. Из них состоит вся отечественная система отношений человека и государства. И все эти права перестройка топчет и будет топтать.

Сможет ли Россия признать свою историческую вину и отказаться от застарелых прав и обязательств? Сможет ли ее народ сказать сам себе: "Начнем жизнь сначала, не будем поминать прошлые грехи друг другу"?

Или же народ России повернется против тех, кто подписывал нерешительные и запоздалые перемирия, поверит тем, кто вовремя скрылся от заслуженной ответственности?

Молчит Русь. Не дает ответа.