Там мы уже были

Разговоры о карточках у нас ведутся зачастую так, как будто предполагается Бог весть какой эксперимент, прыжок в неизвестность. А зря. Опыт в этой области прямо-таки неисчерпаем и позволяет достаточно определенно прогнозировать развитие.

Для примера посмотрим на историю организации распределения времен первой мировой и гражданской войн. Оба кризиса схожи.

Уже в марте 1915 года создается Главный продовольственный комитет, в августе - Особое совещание про продовольственному делу, на его базе Временное правительство формирует министерство продовольствия, а уже из него большевики в 1918 году сделают могущественный Наркомпрод.

Особое совещание в 1915 году объявляет твердые закупочные цены на хлеб. Твердые - чтобы ограничить объем денег и инфляцию. Именно твердыми закупочными ценами в 50-е годы был создан сталинский "твердый городской" рубль. Но история всегда повторяется: кто же будет продавать хлеб по твердым ценам? И уже в 1916 году министр земледелия Риттих вводит разверстку хлеба. Понятно, царский режим хиловат против сталинского, и из разверстанных Риттихом 500 миллионов пудов получено реально около 150 миллионов.

Уже в 1916 году вводятся карточки - сперва на сахар, потом на хлеб и мясо... Параллельно, - кстати, - ограничивается обмен рубля на валюту, вводится обязательная сдача ее по принудительному курсу. С тех пор рубль стал неконвертируемым - навсегда ли?

Как раз к началу 1917 года страна сползает к инфляционной спирали: дороговизна и дефициты лишают населения законопослушности и дисциплины, возбуждают его требования. В ответ идет усиленный поток бумажек, со все большим номиналом. Рынок исчезает, и "военный коммунизм" становится самым простым, самым легким решением изо всех возможных. Конечно, тогдашний "военный коммунизм" уже неповторим: это был абсолютно совершенный в своем роде строй (в своей теории, в задумке - ведь жизнь-то шла более сама собой...). Но опыт распределения сверху заразителен, и трудно удержаться от заведомо бесплодных попыток решать проблемы приказами. В 1920 году женщины 16-45 лет объявляются мобилизованными на пошивку белья для армии, а Главкомтруд и Наркомпрос объявляют в 38 губерниях сбор шишечного топлива с привлечением возрастов 13-18 лет и стариков! На фоне этих перлов наши недавние областные чрезвычайные положения по случаю урожая, конечно, бледнеют.

Карточная система вводится под лозунгом равенства и справедливости. Но люди неравны от природы. И обостренное чувство справедливости вводит уже с октября 1918 года систему категорий потребителей с разными пайками. Узнаете? Те же наши сегодняшние пайки и льготы для ветеранов и шахтеров, депутатов и многодетных, писателей и оборонщиков.

Деньги, денежная система разрушаются одновременно с разрушением системы планирования, вовсе не заменяя друг друга, как можно было бы предполагать. Плановой дисциплины поставок уже нет. Жизнь сама толкает производителей к обменным сделкам. И оба раза - в 1921 году и в наше время - повторяется общая логика: эти сделки легализуются властями крайне нехотя, скрепя сердце. Жизнь буквально по кускам вырывала у большевиков сначала разрешение на местный оборот (только местный!), потом на ограниченные товарные операции предприятий и так далее. Вот и у нас предприятиям разрешают использовать в обменных (бартерных) сделках сперва только мизерную долю их продукции - вспомним борьбу за размеры госзаказа. А государство, не желая и боясь ограничить свои расходы, вынуждено превратить бумажный поток денег просто в шквал. Не случайно финансы окончательно разрушены именно при нэпе, в 1921-1923 годах, а не ранее. И не случайно именно отпущение вожжей рынка с 1988 года сопровождается нарастанием инфляции.

Что ж, все имеет свой конец. Имеет его и экономическое падение. Когда деньги становятся ничем, когда на карточки десятков видов должно выдаваться все, и не выдается ничего, когда экономика, идя ко дну, ударяется о дно, тогда неизбежен конец кризиса. Превыше всего становятся новые, крепкие деньги. Обеспечены они могут быть только одним - сокращением (резким!) бюджета государства (да, да, речь идет и о танках, и о дамбах...) и удорожанием кредита. Когда населению предлагается в изобилии все - от хлеба до автомобилей. Когда в дефиците только одно - рабочее место, работа.

Глубина падения вообще определяется желаниями самого общества, его боязнью резких перемен, боязнью распределить ответственность и, как говорится, всем одновременно вынуть руки из карманов друг у друга. И подъем с глубины тяжел, и чреват он новыми срывами. Как раз советское общество, советский город в 1925-1927 годах не выдержали подобного подъема - и срыв означал "индустриализацию" с "коллективизацией". Не случайно беспрецедентные вознесения из пропасти Германии и Японии после войны шли по жестким американским рецептам в условиях разгрома и оккупации.

Чем дальше мы будем убаюкивать себя надеждами на методы карточек и дешевых денег, чем дальше будем бубнить, что, мол, реформы должны идти не за счет населения (как будто в нашей нищей стране они могут идти за чей-то еще счет!), чем дольше, иными словами, будем просто бояться говорить правду и поступать по совести - тем болезненней будет лечение, тем более суровый Пиночет может нам понадобиться.