Зачем нужна приватизация

Есть приватизация и приватизация.

Есть естественный процесс, глубоко индивидуальный, я бы сказал интимный. В ходе него предприятие из ничейного становится чьим-то.

Точнее сказать, предприятие не было ничейным. За формальной государственной, общенародной или как там еще насочиняли сусловские политэкономы, собственностью, скрывалась собственность латентная, потенциальная, подразумеваемая. Границы этой собственности были крайне неопределенны, что и отличало ее от стандартных форм частного права. Было трудно провести границу между клубком собственников и окружающим пространством не-собственников данного госпредприятия. Но всегда можно было с уверенностью указать на тех, кто уж точно в этот клубок не входил. Реальные субъекты, могущие претендовать на то, чтобы попасть в круг подразумеваемых собственников, советским формальным законодательством объединялись в мифологические общности: "трудовой коллектив", "администрация", "вышестоящие органы", "партийные органы".

Разрыв этой мифологической паутины, кристаллизация подразумеваемых (то есть - реализуемых и защищаемых) прав собственности, их все более детальное прописывание в результате многократных переговоров, утряхиваний, согласований внутри клубка собственников - вот это и есть реальная приватизация снизу. Она началась задолго до того, как само слово "приватизация" перестало служить паролем на вход во внутреннюю тюрьму КГБ и уж задолго до того, как закон о приватизации стал символом новой России.

Но есть и другая приватизация - сверху. Если приватизация снизу - это процесс, то приватизация казенная - это государственное дело, акция, кампания. Для нее создаются конторы, целые пирамиды контор. По ней назначаются обязательные задания с разбивкой по областям (вы думаете, нету? Еще как есть!). Имеются передовики и отстающие.

Маленькое отступление. Автор теории чековой приватизации, которую в разной форме приняли Чехо-Словакия и Польша и мутное отражение которой просматривается в нашей ваучерной эпопее - наш соотечественник, Виталий Найшуль. Это было действительно теоретическое открытие, ранее неведомая интеллектуальная конструкция. Другое дело, что предполагаемые условия для ее реализации уже давно отсутствуют. Не случайно сам В.Найшуль, чей приоритет признан специалистами и в России, и за рубежом, давно уже не выступает сторонником такого подхода. Так вот, один из потрясающих рассказов В.Найшуля - это описание реакции слушателей его лекции в 1989 году на некоем подобии партхозактива в одном из российских городов. Средненоменклатурные чины восприняли его пламенный призыв к крамольной приватизации как очередную кампанию начальства. Бригадный подряд - был, нормативно-чистая продукция - была, две модели хозрасчета - были. Теперь вот приватизация на нашу голову...

Так и случилось.

Произошел традиционный переход от книжных задумок реформаторов к суровой реальности. Когда очень даже замечательные люди пытаются сочинить еще одну государственную контору для сугубой защиты народных интересов, они чаще всего бессознательно предполагают, что служить в этих конторах будут такие же, как и они, одухотворенные бессребреники. Жизнь - проще. Контора заполняет свои штаты среднестатистическим кадром, разворачивает представительства на местах, заботится о расширении и сохранении своего влияния и об уменьшении реальной ответственности. В результате она съезжает от борьбы с кем-то (чем-то) к консервации этого кого-то (чего-то) для сохранения смысла собственного существования. Так произошло и происходит с антимонопольными органами, с комитетами и фондами имуществ.

В свое время Сукарно придумал направляемую демократию. Идея направляемой приватизации примерно так же способствует перераспределению реальных прав собственности, как сукарновский эксперимент в Индонезии - демократизации.

Наши приватизаторы исходили из идеологических предпосылок, доказать которые пока никто не удосужился. Так, неоднократно провозглашалось, что без ускоренной приватизации все меры по финансовому оздоровлению результата не принесут. Эта, казалось бы, очевидная нелепость, приобрела статус непреложной истины. На самом деле инфляция и прочие нехорошие явления в денежно-финансовой сфере - дело рук исключительно государства, пока оно сохраняет монополию на производство денег. И если оно не чувствует себя вправе и в силе отказать социальным притязаниям государственным предприятиям, то ничто не доказывает, что после формальной перемены титула собственника пробивная сила этих предприятий в области добывания "легких денег" уменьшится. Неоднократно приходилось слышать удивительные слова о том, что, де, военно-промышленный комплекс перекладывает свои трудности на плечи населения. Да потому и перекладывает, что он и есть население! А вовсе не из-за того, что - государственный...

Другая догма - о поголовном стремлении стать собственниками. "Мы должны создать класс собственников!" - это принципиальное политическое кредо приватизаторов. Увы, собственность - слишком индивидуальный атрибут личности, чтобы его можно было произвольно "создавать". Это точно так же, как запретом разводов создавать крепкие семьи, а запретом абортов - укреплять материнские чувства.

Все же серьезные исследования показывают, что наше население проявляет высокую заинтересованность в текущих доходах, а не в капитальной собственности. Работа в СП, иностранных и частных предприятиях всегда расценивается как особо желательная. Собственность в акционерной форме не привлекательна - и это совершенно рационально. Ожидать высокой доходности от акций приватизированных предприятий абсолютно не приходится. Самые доходные из ликвидных вложений сегодня - вложения в валюту, а не в ценные бумаги. Собственность в сегодняшней России привлекательна тогда, когда она максимально персонифицирована, осязаема, наглядна. В этом и суть собственности подразумеваемой. Такова собственность на занимаемое жилье, занимаемые земельные участки, персонально или малым коллективом используемые объекты (типа такси, киосков и т.д.) Если вы сторонник создания класса собственников - немедленно не то что приватизируйте все это, а просто разрешите объявлять своим. Владелец квартиры ценой в 10-20 тысяч долларов - уже собственник, и гораздо в большей степени, чем владелец акции инвестиционного фонда, вымененной на сомнительный ваучер.

Именно поэтому можно гарантированно утверждать, что грандиозный документ об инвестиционных фондах, в муках рожденный Госкомимуществом, в целом постигнет судьба замечательного Закона "О трудовых коллективах" имени К.У.Черненко - он останется мертвым. Люди ваучеры либо продадут, либо используют для приватизации собственного предприятия, купив акции по номинальной цене. Того же можно было достичь проще - разрешить предприятиям приватизироваться самим, по схемам, выбранным им самим, а всем тем, кого хотели нежданно облаготельствовать, просто дать обычных денег из бюджета, если только его всерьез рассчитывают пополнить приватизацией, или, по-простому, из воздуха, если к ожиданиям приватизационным доходов подойти реалистичней.

Сегодня два результата годовой реформаторской деятельности в области манипуляций с госсобственностью представляются наиболее значимыми.

Во-первых, жизнь берет свое. Происходит постоянное расщепление первоначально единых, однородных правил преобразования государственных предприятий. Число вариантов, льгот, отраслевых и территориальных особенностей и исключений постоянно возрастает. Расщепляются и варианты, и сами пути утверждения этих вариантов. Все больше субъектов государства включается в торговлю по поводу индивидуальных принципов приватизации. По мере того, как в посудную лавку "простой и ясной государственной политики" вступают солидные слоны, осколки сыплются все громче. Указы о ВАЗе, о Газпроме, о запрете приватизации в системе МВД - это самые недавние примеры индивидуализации. В результате ситуация стремительно приближается к спонтанной стихийной борьбе статусов и влияний, то есть к тому, что было вполне достижимо и без образования Госкомимущества. Госкомимущество уподобилось начальству, которое сперва расставило толпу в правильные шеренги, а потом стало выдавать разрешения на индивидуальный выход из строя. Влияние такого командира для каждого желающего занять удобное местечко - огромно, а для процесса в целом - ничтожно.

Развивая блестящий образ А.Левенчука, можно сказать, что Госкомимущество производит язык, на котором реальные игроки в приватизацию (директора, бизнесмены, финансисты) разыгрывают грандиозную пьесу. Вдруг поступает приказ: с русского языка перейти на английский. Вдруг - решение: такие-то слова заменяются такими-то. Пьеса доиграна будет, уж больно велики премии и гонорары, только скорость замедляется и расходы увеличиваются...

Во-вторых, оказалось, что государство в целом не готово к признанию прав собственности вообще, а не то что к их детальному переделу и переоформлению. Правовой беспредел и волюнтаризм в отсутствие цекашного и гебистского начальства границ не имеет. Сегодня можно протолкнуть любой указ и постановление. Нет той глупости, которую не подпишет российское руководство. Но одновременно нет ничего стабильного и надежного в этом море решений и нормативов. Можно плюнуть и обойти любой указ, приказ, закон. Само стоящее на страже единообразного порядка Госкомимущество перешагнуло Закон "Об именных приватизационных счетах" с легкостью необыкновенной.

Собственность - это гарантии, это стабильность ожиданий. Сегодня эта стабильность существует не благодаря, а вопреки деятельности государства. Она поддерживается традиционной статусной системой, высокой внутренней самоорганизацией общества, угрозой ответной реакции того, чьи права задеты. Государство стало разрушителем всего этого. По счастью, само государство разрушается быстрее, чем разрушает других.

Вывод парадоксален. Те рецепты, которые в области приватизации предлагает более консервативное крыло начальства (Гражданский союз) - зачастую выглядят более реалистичными именно с точки зрения подлинного либерализма. Передать дело преобразования организационной формы предприятий на полное усмотрение самих предприятий - это вполне естественный результат постоянного расширения их самостоятельности.

Зато когда я слышу рассуждения якобы "ультра-реформаторов" о необходимости ускорить, упорядочить, усилить приватизацию, поставить ее во главу угла правительственной деятельности - я удивленно спрашиваю: если государство должно уйти из экономики, то почему же оно должно оперировать в такой важнейшей сфере экономики, как преобразование форм собственности? И не пора ли ему, государству, подобру-поздорову сваливать и оттуда, не мешать людям жить так, как они находят нужным?

Или я не прав, Лариса Ивановна и Анатолий Борисович?