|
||
Коммунизм: смерть или трансформацияаннотация 24.03.1995, Виталий Аркадьевич Найшуль
Оглавление
Тема моего доклада: "Коммунизм: гибель или изменение?". Ответ на этот вопрос будет звучать по разному для разных стран. В России, которая была главным коммунистическим государством планеты, в которой коммунизм как страшная болезнь охватил все общество, породил невиданные крайние формы деспотии, сгубил миллионы людей, коммунизм мертв и будет мертв по крайней мере до той поры, пока не умрут люди, жившие при коммунизме. В западных странах, где коммунизм переносился как недомогание со слегка повышенной температурой, коммунизм будет еще долго существовать, меняя свое обличие. Соответственна, как мне кажется и судьба работ Хайека. Конечно, коллапс коммунизма на Востоке и кризис перерегулированных экономик на Западе насильственно напомнили Западу пророчества Хайека, который из изгоя стал респектабельным мыслителем. Тем не менее западная общественная мысль в целом остается, как мне кажется, очень далека от системы идей Хайека. Я предвижу, что в ближайшие годы наследие Хайека будет растащено на важные, но частные кусочки типа "competition as a discovery procedure", в то время как его целостная идеология будет оставаться столь же далекой и чуждой, как и прежде. Конечно, и Хайек, и его духовные отцы будут по-прежнему почетаемы в малой части интеллектуальной элиты, но она не станет законодателем общественного мнения. Другая судьба у Хайека на Востоке, в России. Не будет большим преувеличением сказать, что развитие Советского Союза/России, начиная с 50-х годов по сей день "шло по Хайеку". Не случайна поэтому и нынешняя интеллектуальная мода на Хайека в России. Я уверен, что к тому времени, когда теории Хайека войдут в студенческие учебники, СССР будет приводиться в них как образцовый пример и иллюстрация к его теориям use of knowledge in society, spontaneous order and cultural evolutuion (использования знаний в обществе, спонтанного порядка и теории культурной эволюции). Связь между идеями Хайека и Россией не исчерпывается, однако, ее прошлым. Хайек, как он сам говорил, сделал практические изобретения, предложив денационализацию денег и политическую структуру свободного общества. И с нашей точки зрения, эти его идеи органичны формирующемуся сейчас первому в мире пост-коммунистическому обществу в гораздо большей степени, чем западным государствам, и, я уверен, будут в нем применены раньше. Мы начнем с того, что оценим релевантность теорий Хайека уже состоявшейся истории социалистической экономики Советского Союза, а потом оценим полезность его идейного наследия в обустройстве современной посткоммунистической России. История экономики СССР, продолжавшаяся с Октябрьской революции 1917 г. до распада СССР в 1991 г. дает богатый эмпирический материал к теоретической дискуссии о жизнеспособности социализма, в которую австрийская школа внесла столь важный вклад. Благодаря накопленным эмпирическим свидетельствам ясно, что возможно стечение специфических экономических, социальных и прочих обстоятельств в отдельных странах, при которых социалистическая система способна к выживанию. Ясно теперь и за счет каких механизмов развязываются в этих случаях проблемные узлы, обозначенные Хайеком и Мизесом. Известно теперь, однако, и то, что при отсутствии этих условий социализм, во-первых, нежизнеспособен, во-вторых, что особенно интересно, имеет тенденцию спонтанно перерождаться в рыночную экономику. Следуя математической терминологии социализм можно было бы назвать "вырожденной формой" современной экономики. Если же говорить не только о выживании, но и об эффективности, то даже в специальных благоприятных ему условиях социализм оказывается менее эффективным и более расточительным, чем рыночная экономика. Характерно, что из 70 лет диктатуры коммунистической партии в России плановая экономика действовала "только" треть времени, с начала 30-х до конца 50-х годов. Все остальное время коммунисты были достаточно умны, чтобы не пользоваться тем, что не работает. Хорошо известно, что строй, просуществовавший с конца гражданской войны в России до начала сталинских пятилеток (он назывался новой экономической политикой или, сокращенно, НЭПом) был деформированной рыночной экономикой. Менее известно, однако, что и строй, сформировавшийся после смерти Сталина и последовавшей за этим хрущевской административной перетряски, тоже не был социализмом, а был, по мнению многих российских ученых, "бюрократическим рынком", где распределение ресурсов осуществлялось не путем планирования, а путем бюрократической торговли. И все же социализм выжил во времена Сталина на протяжении примерно 25 лет. Как же он смог решить хайековские проблемы использования знания в экономике? Три важнейших обстоятельства позволили социалистической плановой экономике успешно функционировать.
К середине 50-х годов новые военные технологии, такие, например, как электроника, усложнили производство вооружений и сделали невозможным функционирование "единой фабрики" даже в оборонном секторе. Одновременно произошло исчерпание свободного трудового ресурса в деревне. Возникший общий дефицит трудовых ресурсов и конкуренция за них вынудили власти наращивать производство предметов потребления, служивших инструментом перераспределения рабочей силы. Крайне сложный для планирования потребительский сектор превратился из объекта грабежа в предмет постоянных управленческих забот. В результате экономика стала слишком сложна, чтобы ее можно было планировать. Планирование должно было уступить и уступило место обменам. Советская номенклатура, однако, вместо того, чтобы санкционировать свободные обмены вне государства, пожертвовав большой частью своей хозяйственной власти (как это пытаются делать сейчас в Китае), но сохранить при этом дисциплинированную административную машину, предпочла наоборот, сохранить свою хозяйственную власть, ограничивая внегосударственные обмены, а ради выживания хозяйства санкционировать обменные операции внутри государства. Пришедший к власти после смерти Сталина Хрущев распустил сталинские отраслевые министерства жесткого командного планирования, на несколько лет заменив их территориальными органами управления экономикой. Когда свергнувший его Брежнев воссоздал отраслевые министерства, они действовали уже по совершенно иным законам. Административный государственный аппарат вместо планирования сверху стал скромно "выполнять роль рынка": собирать заявки предприятий-потребителей на входные ресурсы и навязывать их предприятиям-производителям в виде производственных заданий. Осуществлялось это путем ожесточенного бюрократического торга. Допускались и обмены помимо государства, -- но только в тех случаях, когда государственный аппарат оказывался не в состоянии скоординировать взаимопоставки предприятий. Новая система уже не была плановой экономикой, а "бюрократическим или административным рынком" на котором происходили вертикальные (неравноправные) торги начальства с подчиненными и горизонтальные (равноправные) обменов лиц, не связанных отношениями официальной субординации. Торг, начавшись в отношении товаров и услуг, постепенно охватил все сферы государственной деятельности. Кадровые назначения, полномочия государственных органов, права устанавливать правила и права этим правилам не подчиняться, сами законы и исключения из них -- вообще все, что имеет ценность в статусном обществе, стало предметом обмена и торговли. Во всем государственном аппарате произошла замена отношений подчинения на отношения торга. Следующие два дополнительных комментария относительно произошедшей после смерти Сталина административно-рыночной трансформации могут представлять теоретический интерес.
Развитие административной торговли (или, что тоже самое, институциализированной коррупции) уменьшало цену власти и, следовательно, неравноправие в вертикальной торговле. Одновременно, прогрессирующее усложнение народного хозяйства вынуждало власть все шире санкционировать прямые горизонтальные обмены. В результате каждый элемент бюрократической пирамиды -- сверху до низу -- становился все более и более независимым. Этот процесс институциональной (ведомственной) либерализации, получил название "буржуазной революции ведомств". На первом этапе, в период правления Брежнева, он протекал в формальных рамках административной системы, установленных Сталиным еще в 30-е годы. Однако накопление расхождений между реальными взаимоотношениями в обществе и его старой нормативной структурой взорвало последнюю и вылилось затем в быструю смену институциональных форм, получившую название Перестройки. Интересно, что "рыба гнила с головы", и процесс ослабления верхних звеньев власти проходил быстрее, чем нижних. Раздел Советского Союза на "diminutive советские союзы" в конце 1991 г. является тому прекрасной иллюстрацией. Спонтанная приватизация брежневского социалистического государства Разрушение отношений субординации между ведомствами распространялось внутрь их, а также в отношения властей с населением. Брежневское государство все более широко использовалось в личных целях, а его приватизация закреплялась в нерушимых обычных правах. Ниже будут приведены несколько важных примеров. Еще в начале 70-х годов установилась норма обычного права, согласно которой практически ни при каких условиях квартиросъемщик государственной квартиры не мог быть выселен из нее, она может быть передана живущим в ней наследникам и обменена на другую по взаимному уговору сторон. Тем самым произошла де-факто приватизация практически всего жилищного фонда страны. Спустя десятилетие эта норма была формально зафиксирована в жилищном кодексе страны. Работники приватизировали свои рабочие места: обычное право защищало использование рабочих мест и времени в личных целях, правило неувольнения. Внутри любого учреждения распоряжение начальства становилось предметом торга с подчиненными. Руководители учреждения резко усилили контроль за "своим" предприятием, который вылился потом в его спонтанную номенклатурную приватизацию. Самоорганизация сложной современной экономики Часть экономистов, и автор этих строк в их числе, предсказывали, что разрушение хрупкой административной системы управления хозяйством чревато серьезным, может быть даже фатальным кризисом. И не было специалистов, которые бы считали что деградация старой системы может пройти гладко. Однако в 1989 г. наступил момент, когда очень быстрое расширение прав предприятий привело к коллапсу системы вертикального отраслевого управления, причем, замечу, власть не предложила им никаких альтернатив. Напомню также, что экономика тогда была совершенно не монетизированна, цены не освобождены, и деньги в расчетах между предприятиями не работали. Примерно в течение полугода в каждой советской газете, на радио и телевидении слышались ежедневные стоны директоров предприятий, не знающих, как им доставать исходные ресурсы для производства. И вдруг стоны стихли. Оказалось, что предприятия, используя элементы прежней горизонтальной торговли, объединились в региональные пулы и стали торговать с другими пулами "список на список". И при этой спонтанной организации оптовой торговли произошло лишь очень небольшое падение производства (гораздо меньшее, чем при последовавших реформах Гайдара), а по ряду товаров длительного пользования (телевизоры, холодильники) произошло резкое (10--14%) увеличение производства! Наверное, трудно найти более яркую иллюстрацию спонтанного порядка, чем спонтанная самоорганизация огромной сложной современной экономики уже не имевшей в распоряжении плановых, и еще не имевшей рыночных (включая деньги) институтов. В процессе институциональной или ведомственной либерализации все старое государство (а не только хозяйственная его часть) превратилось в "почти независимые фирмы". Мы имеем теперь не только "независимые хозяйственные фирмы",но и "независимые псевдогосударственные регулирующие и контролирующие фирмы" и "независимые псевдогосударственные правоохранительные фирмы". Коммунизм не смог победить рынок, но в одном отношении он преуспел в выполнении своих обещаний: 70 лет коммунизма уничтожили государство. В России не осталось государственных органов как таковых. Перед современной пост-коммунистической Россией стоят поэтому ныне две важнейшие задачи.
Кроме того, для предотвращения рецидивов внутригосударственной торговли государство должно быть в максимально возможной степени отделено от экономики, и особенно строго ограничены его перераспределительные функции. Для решения этой проблемы России понадобится многое из творческого наследия Хайека, касающегося политической организации свободного общества. Наконец, эффективное разделение государства и экономики невозможно также без еще одного изобретения Хайека (и Б.Клейна) - денационализации денег. Безусловно, нейтральные деньги, обеспечивающие передачу правильной информации между экономическими агентами, и, в частности, уменьшающие циклические колебания деловой активности, были бы полезны любой экономике. Верно и то, что во всех странах центральная банковская система является инструментом хозяйственного планирования, и как таковая представляет постоянную угрозу свободе. Ее демонтаж, следовательно, всегда желателен для дела свободы. В посткоммунистической России, однако, практический либерализм в целом и система конкурирующих валют в частности - не только то, что желательно, но и то, что необходимо. ЦБ система, которая работает с большей или меньшей степенью успеха в западных странах с устойчивой политической системой и гораздо хуже в развивающихся, имеет минимальные основания для успешной деятельности в посткоммунистической России. Независимый центральный банк не может существовать в общественной системе, где все покупается, продается и обменивается. Важным обстоятельством в России является и то, что система обменов, сложившаяся в брежневское время, была по существу многовалютной и остается таковой в настоящее время. При этом действуют: рубль, доллар, разнообразный бартер, "административная валюта бюрократической торговли льготами и привилегиями". Многовалютные обменные отношения являются для России естественными, формируются спонтанно, одновалютная система является для нее неестественной и требует квалифицированного легального насилия со стороны чрезвычайно слабого и коррумпированного государства. Наконец, денационализация денежного обращения в России расширила возможности использования их на всем денежном пространстве СНГ. Денационализация денег в России практически
может быть реализована путем: В настоящее время в России происходит один из самых интересных исторических процессов, в ходе которого институты гражданского общества воссоздаются после долгого небытия, после того как о них исчезла даже людская память. Моя страна сейчас еще не представляет значительного интереса для инвесторов (сами русские предприниматели вывозят примерно половину своих прибылей заграницу). Однако она представляет интерес для исследователей общественного устройства и, в особенности, для либеральных институциональных экономистов. Именно здесь, скорее всего смогут воплотиться в жизнь те идеи, которые бесконечно долго ожидают своей очереди на Западе. Известно, что идеи чикагской школы получили воплощение в Чили, перенесшей острую форму марксизма, раньше и полнее, чем в США. Есть большой шанс, что подобный прогресс может случиться и с идеями Хайека в России.
|
Московский Либертариум, 1994-2020 |