Глава 11. Денежная стабилизация в России: что следует делать?

Обманутые надежды на первые шаги реформы

После длительного бездействия правительства Николая Рыжкова и половинчатых реформ Валентина Павлова Борис Ельцин поставил на "крепких ребят" из команды Егора Гайдара. Гайдаровские реформы пытались как можно точнее скопировать польскую шокотерапию. Дерегулирование цен рассматривалось как ключевое условие устранения бюджетного дефицита, стабилизации денежной системы, конвертируемости рубля и структурных преобразований в экономике, то есть это был уже не просто ключ, но магическое "Сезам, отворись" для всех препон на пути экономического прогресса.

Делалось все более ясно, что расчеты молодых российских теоретиков-реформаторов оказались неточными по двум причинам.

Во-первых, взлет цен оказался гораздо более крутым, чем предполагал заместитель премьер-министра Гайдар. Он ожидал, что за январь и февраль 1991 г. цены вырастут в 2,5--3 раза. Но в общем случае цены в первые месяцы удесятирились.

Во-вторых, российское правительство было убеждено, что вслед за возрастанием цен поставка товаров на рынок резко увеличится, и полки магазинов наполнятся. Эти надежды основывались на следующем. Правительство за два месяца объявило о предстоящей либерализации цен и предполагало, что производители и торговцы нарастят запасы товаров. Кроме того, была надежда на взлет деловой активности во всех сферах и на сокращение спроса из-за падения покупательной способности.

Только последний расчет оказался верным. Покупательная способность значительной части населения резко сократилась, а уровень жизни сильно упал. Ко второму месяцу реформ месячный доход подавляющего большинства населения России (96,2 из 148 млн.), с учетом всех существовавших к тому моменту дополнительных выплат составлял от 400 до 650 рублей. При этом стоимость предметов жизненной необходимости составляла уже 920 рублей в месяц.

Загнав две трети населения за черту бедности, правительство России так и не добилось уравновешивания рынков. Парадокс ли это? Нет. Фетишизировав польский опыт, юные реформаторы не учли реальной ситуации в своей стране, тех особенностей, которые делали ее непохожей даже на славянскую и прошедшую через опыт социализма Польшу.

Готовность игнорировать, по крайней мере, три основных различия между дореформенной Польшей и Россией можно объяснить только невероятной экономической близорукостью.

Во-первых, в Польше всегда существовал мощный частный сектор, охватывавший практически целиком сельское хозяйство, малый бизнес и сферу услуг. Поэтому либерализация цен стала здесь мощным стимулом быстрого роста деловой активности в этом секторе, что помогло насытить рынки.

Во-вторых, польской экономике не приходилось бороться с таким чудовищем, как военно-промышленный комплекс (ВПК). Российский ВПК не просто потребляет громадные количества природных и человеческих ресурсов, но требует к тому же целенаправленных и централизованных усилий и времени для переориентации на рыночные формы хозяйственной деятельности. Либерализация цен и предоставление широких полномочий предприятиям этого комплекса было заведомо неудачным решением, породившим потенциально взрывчатую ситуацию на первых же шагах рыночной реформы. Чем сильнее правительство урезало инвестиции в ВПК, тем больше ему приходилось вовлекаться в процессы конверсирования его на гражданское производство, в изменение каналов сбыта военной продукции и обеспечение социальных гарантий для работников.

В-третьих, по крайней мере, в течение двух десятилетий Польша прожила в условиях той самой долларизации, которая так пугает наших реформаторов. Это было результатом действия многих факторов, в том числе -- большей либеральности польского социализма. Важно то, что направленные на укрепление злотого реформы Бальцеровича проходили в условиях широко распространенного, легализованного использования иностранной валюты. Похоже, что этот момент был полностью проигнорирован в тактике стабилизации российского потребительского рынка.

Объективная невозможность осуществления польского варианта реформ в соединении со страстным субъективным желанием добиться именно этого привели к поразительному, хотя и логичному результату: к созданию той самой ситуации, которую пытался реализовать предшественник Гайдара Валентин Павлов. Оставив на потом задачу приватизации государственной собственности, Гайдар свел либерализацию цен к отмене законной государственной монополии на установление цен. Но ведь все -- руководители государственных, кооперативных и частных предприятий, торговцы и публика в целом -- понимают, что если сохраняется государственная монополия (а на деле госсектор охватывает 92 процента промышленности, 85 -- сельского хозяйства и 99 -- транспорта), то цены неизбежно будут расти. При отсутствии конкуренции не может быть стимулов для сокращения или хотя бы для стабилизации цен.

Правительство явно недооценило степень монополизации российской экономики. Сегодня реформы можно спасти только с помощью мер по приватизации и демонополизации промышленности, сельскохозяйственного производства и земли, и либерализации налогового законодательства.

Но есть еще один, не менее важный вопрос: денежная политика. Никакая рыночная реформа невозможна, если правительство и центральный банк не могут внушить доверия к национальной валюте. К сожалению, правительство России не способно контролировать процессы, определяющие циркуляцию денег. Попытки сбалансировать бюджет натыкаются на проблемы, не имеющие быстрого решения. Основными являются следующие две проблемы: 1) социальные программы, на реализации которых настаивают парламент и профсоюзы России; и 2) финансирование ВПК. С последним правительство поступило очень просто. Вложения в оборонную промышленность были практически прекращены, а государственные контракты на поставку оборонной продукции сведены к минимуму. Но остается проблема выплаты заработной платы или пособий по безработице миллионам работников ВПК. В ближайшие месяцы правительство вынуждено будет искать решения этого вопроса, а значит опять прибегнет к печатанию дополнительных денег.

Программа разумной денежной политики наталкивается на еще одно серьезное препятствие, которое нынешнее российское правительство сознательно игнорировало в период разработки и на первых стадиях реализации программы реформ. Возникшие на месте СССР новые государства не желают сотрудничать с правительством России в деле стабилизации рубля. Это явно сквозит не только в позиции Украины, которая, в сущности, активно проводит отдельную денежную реформу, но также в действиях балтийских республик, Беларуси и Татарстана, которые разными способами ограничивают использование рубля в качестве общей валюты.

Предметом самых жарких дискуссий в парламенте России, в политических кругах и в средствах массовой информации является вопрос -- сколько времени просуществует нынешнее правительство России. Трудно ответить на этот вопрос. Многое зависит от позиции президента Бориса Ельцина. Но в этой сложной ситуации даже ему приходится маневрировать. Эти маневры, естественно, происходят в верхних эшелонах власти, поскольку нынешняя политика правительства не имеет поддержки ни в одном секторе общества. Результатом инфляции стало отчуждение интеллигенции, поскольку ученые, врачи, учителя и преподаватели институтов первыми почувствовали ничем не смягченные удары роста цен. Крестьяне не видят действительного прогресса аграрных реформ. Рабочие уверены, что угроза забастовки -- единственный способ повлиять на правительство. В результате правительство не имеет прямой социальной поддержки. Чтобы остаться у власти оно должно ответить на вопрос: в чьих интересах проводятся реформы?

Анализ состояния российской экономики

Кроме отмеченной сверх централизованности и всеохватности госсектора, для советской экономики была характерна еще своеобразная форма инфляции. Советская форма инфляции (наблюдавшаяся также в странах-сателлитах) обозначалась как "скрытая" или "подавленная", что еще раз напоминает о силе политической доктрины большевиков, охватывавшей близкие к политике сферы (экономику, культуру и пр.). По данным за период, предшествовавший приходу к власти Михаила Горбачева (1971--1985 гг.), предложение денег выросло в 3,1 раза, а объем сбережений населения -- в 5,2 раза. Но производство потребительских товаров за те же годы только удвоилось. По свидетельству ряда экспертов, работавших в это время в Госбанке и в министерстве финансов СССР, с 1968 г. Госбанк негласно проводил политику предоставления безвозвратных кредитов министерству финансов. К 1985 г. дефицит госбюджета достиг 18--20 млрд. рублей.

Пришедший к власти в апреле 1985 г. Горбачев столкнулся со сложной проблемой укрепления экономики. Отражением экономического кризиса был дефицит бюджета, скрывавшийся от публики, но известный Горбачеву, и чрезмерная зависимость от экспорта сырья, когда мировое производство нефти и мировые цены на нефть начали падать. Последнее обстоятельство сыграло особенно важную роль, поскольку прибыли от продажи нефти являлись основным источником средств для закупки зерна и многих других продуктов питания. Таким иррациональным способом поддерживался миф о жизнеспособности коллективного сельского хозяйства и социализма как такового.

Несколько лет горбачевских реформ оставили нетронутой экономическую систему. Теперь каждому ясно, что внутренние реформы Горбачева (оставим в стороне его действительно громадные достижения в области международной политики) оказались колоссом на глиняных ногах. Постоянный страх политического отката, непомерное разбухание политических притязаний региональных элит -- все это было результатом отсутствия сильного частного сектора. Горбачев не был готов к созданию такого сектора. Вот почему итогом его правления стали экономический кризис и политический хаос.

Вернемся, однако, к денежной системе как показателю развития экономического кризиса.

Зловещее увеличение, денежной эмиссии началось в 1988 г., когда Рыжков начал свою так называемую рыночную реформу. Первым его шагом не были ни распродажа государственной собственности, ни сокращение ВПК. Он начал с увеличения денежной эмиссии. И это несмотря на тот факт, что успехи провозглашенной Горбачевым политики "нового мышления", создали все предпосылки для переориентации промышленности на выпуск гражданской продукции. Но Рыжков-то как раз и был представителем ВПК, воспринимавшего разрядку как передышку в гонке вооружений и как возможность получить западные кредиты для приобретения технологий, которых не могла создать советская производственная машина, лишенная стимулов к предприимчивости.

Тогда и возник эффект "снежного кома": предложение денег увеличилось на 13,6% в 1988 г., на 19,5% -- в 1989 г., и на 24,3% -- в 1990 г. Наконец, в 1991 г. усилиями Павлова и демократов, пришедших к власти в августе 1991 г., объем денег в обращении практически удвоился.

Усиленное печатание денег шло на фоне резкого сокращения производства. В 1991 г. чистый национальный продукт сократился на 11 процентов. Примерно таким же было сокращение производства нефти и угля. Производство синтетических волокон упало на 22, лесоматериалов -- на 14, а целлюлозы -- на 21 процент. Сильнейшим ударом по потребительскому рынку стало сокращение производства в легкой и пищевой промышленности на 10--15 процентов.

Не удивительно, что это обострило постоянную для советского хозяйства несбалансированность денежных доходов и потребительских расходов населения. В 1991 г. разрыв между доходами и расходами населения достиг 24 процентов (почти 300 млрд. рублей), по сравнению с 12 процентами в 1990 г. По оценкам на конец 1991 г. общие денежные доходы населения составляли 1 250 млрд. рублей, т. е. в 1,9 раза больше, чем в 1990 г.

Такое же неравновесие существовало и за пределами потребительского сектора и налично-денежного обращения. Весь товарно-денежный оборот оказался нарушенным. Наличные деньги составляли только 15 процентов всего объема денег в обращении. Помимо эмиссии наличных денег, существует кредитная эмиссия безналичных, которая фактически и определяет общее состояние денежного хозяйства, в том числе его наличной компоненты. Объем денежной массы (наличных и безналичных) достиг к концу 1991 г. 18 триллионов рублей.

При описании общего состояния экономики на пороге российских реформ следует учитывать величину бюджетного дефицита. По расчетам самого правительства действительный дефицит бюджета составил в 1991 г. 108,4 млрд. рублей. Здесь следует отметить, что при утверждении годового бюджета Верховным Советом Российской Федерации доходы были установлены на уровне 149,8 млрд. рублей. Но после августа 1991 г. России пришлось взять на себя ряд функций, прежде лежавших на союзном руководстве. Это существенно повлияло на структуру и размер доходов и расходов российского бюджета. На российский бюджет легли практически все расходы бывшего СССР. При этом, конечно, ему достались и доходы союзного бюджета, но это оказалась пиррова победа.

Действия по оздоровлению денежного и финансового хозяйства

Правительство Гайдара выбрало своей главной целью резкое сокращение бюджетного дефицита. Существовало 4 главных подхода к решению этой проблемы.

Первым, никогда и нигде не обсуждавшимся, было сокращение административных расходов. Но в чисто количественном смысле это сокращение не могло иметь никакого значения. Даже если бы удалось наполовину сократить расходы на правительственный аппарат, общий размер бюджетных расходов уменьшился бы не более чем на 1,5 процента.

Вот почему правительство выбрало в качестве главного подхода к сокращению бюджетных расходов второй путь: резкое урезание военных расходов. Учитывая сверхмилитаризованность бывшего СССР, это был, бесспорно, верный выбор. Естественно, что большая часть бремени оборонных расходов -- и на содержание вооруженных сил, и на производство вооружений -- всегда лежала на России.

Стоит отметить, что выбор такого подхода к сокращению дефицита свидетельствует о мужестве Ельцина, поскольку в поддержании ВПК заинтересована значительная по величине и влиятельная часть российского общества. В этом совпадают интересы армии, тяжелой промышленности, многих отраслей науки и значительной части высококвалифицированных рабочих и инженеров. Решение о радикальном сокращении бюджетных расходов на ВПК является смелым историческим выбором Ельцина. Горбачев так и не рискнул на этот шаг. Он заколебался и был вынужден уйти с политической арены. Ельцин не поколебался. Ближайшее будущее покажет, сумеет ли он победить это чудовище в открытой схватке. В любом случае, для победы над ВПК Ельцину пришлось пойти на политический развал советской империи, что деморализовало армию.

Резкое сокращение оборонных заказов, естественно, несло риск остановки целых производств и появления массовой безработицы. Более того, парадоксальной чертой нашей милитаризованной экономики является то, что при этом первыми потеряют работу самые квалифицированные рабочие и инженеры, поскольку они сконцентрированы как раз в оборонном секторе хозяйства.

Третий путь к сокращению бюджетного дефицита это налоговая реформа. В январе 1992 г. появился принципиально новый налог -- налог на добавленную стоимость (НДС), установленный на уровне 28 процентов. Ставка налога на прибыль была установлена на уровне 32 процента. Освобождению от уплаты налога на прибыль подлежали инвестиции в социальное и культурное развитие, в расширение производства потребительских товаров и на защиту окружающей среды.

Таким образом, мы получили довольно экзотическую комбинацию двух форм налогообложения, причем налогом на прибыль облагается даже реинвестируемая часть прибыли, если только она не вкладывается непосредственно в производство потребительских товаров.

Сочетание этих двух налогов -- в 28 и в 32 процента -- создает немалое давление на производителя. Пытаясь подавить инфляцию с помощью высоких налогов, правительственные чиновники подрывают стимулы к предпринимательству и к увеличению производства товаров и услуг. Результатом оказывается порочный круг: сокращение покупательной способности и платежеспособного спроса ведет к сокращению производства.

Правительство глубоко верит в четвертый подход к выравниванию бюджета и стабилизации денежного обращения -- в либерализацию цен. Как отмечалось в начале этой статьи, именно здесь стараниями правительства и была создана критическая ситуация. Либерализация цен, не подкрепленная приватизацией собственности и демонополизацией производства, привела к большему обострению социальных напряжений, чем прямая атака на ВПК. Но если проблемы на "военно-промышленном" фланге фронта реформ были неизбежными и легко предсказуемыми, то слабость ценовой политики есть почти целиком заслуга самих реформаторов: они выбрали далеко не лучшую схему и последовательность мероприятий. Недооценка степени монополизации госсектора в промышленности обернулась монопольно высокими ценами и соответствующим спадом производства до уровня, который позволяет сбывать продукцию по этим ценам. Это имело три последствия: сокращение бюджетных доходов; резкое понижение уровня жизни населения, и, для правительства, возникновение взрывоопасной социальной ситуации и утрата контроля над величиной бюджетного дефицита.

Что делать?

Прежде всего, следует понять, что отказ от корректировки нынешнего курса политики обрекает страну на гиперинфляцию. Чтобы избежать ее потребуются сильные лекарства. Необходимо, конечно, изменение налоговой политики и освобождение от налогов всех реинвестируемых прибылей.

Более того, следует немедленно создавать рынок земли, жилищ и других видов недвижимости. Необходима ускоренная приватизация промышленности и торговли, а также радикальная земельная реформа, которая должна покончить с монополией колхозов и совхозов.

Необходимо так изменить законы, регулирующие иностранную торговлю и инвестиции, чтобы они соответствовали международным правовым нормам, обеспечивали прямые политические и правовые гарантии для иностранных инвесторов.

Чтобы получить от всего этого желаемый эффект, российское правительство должно определить географическое и политическое пространство реформ.

Дело в том, что весь пакет экономических договоренностей между членами Содружества независимых государств (СНГ), согласованных в декабре 1991 г., был полностью отвергнут уже в январе 1992 г. Среди отвергнутых соглашений было и решение о невведении республиканских валют до конца 1992 г. При этом балтийские государства, которые не присоединились к СНГ, соблюдали этот принцип дольше, чем один из инициаторов создания СНГ -- Украина.

Быстрая дезинтеграция рублевой зоны ускоряется за счет действия двух факторов. Во-первых, сказываются политические амбиции новых государственных лидеров. Они воспринимают собственную валюту как ритуальный символ суверенитета, -- как гимн, герб и флаг.

Что еще важнее, денежную систему подрывает порождающий гиперинфляцию проект рыночных реформ, принятых российским правительством. Проблему усугубляет тот факт, что, разрушив Госбанк СССР, основатели СНГ не приняли решения о создании центрального банка содружества или межгосударственного банковского союза. Это привело к правовому и экономическому абсурду: Россия снабжает собственной валютой 14 независимых государств. Эта ситуация чревата конфликтом, и может привести к экономической войне. И мы уже стали свидетелями этого. Российское руководство приговорило советский рубль к смерти.

Что можно предложить для стабилизации денежной системы в рамках рублевой зоны?

Сейчас можно реально говорить о создании взаимосвязанной сети национальных валют. Я не исключаю возможность того, что две или три республики смогут договориться о создании общей валюты, но это не изменит общей картины. Сейчас важнее всего сконцентрировать усилия на выработке общей денежной политики. Существует опасность, что новые государства, возникшие на развалинах СССР, унаследуют порочную практику бывшего СЭВа. Т. е. при создании национальных валют может оказаться сдвинутой в сторону проблема их конвертируемости, или иными словами -- их интеграции в международную валютную систему. Эта задача имеет два аспекта: денежная система должна служить сохранению (или воссозданию) общего экономического пространства и, одновременно, способствовать интеграции в общемировой рынок.

При существующей политической ситуации Россия могла бы играть ведущую роль в стабилизации денежной системы. Но при 15--20 процентном спаде производства и неблагоприятной ситуации на мировых рынках нефти, газа и золота даже Россия вряд ли сможет решить эту задачу без поддержки мирового сообщества. Идеальным решением был бы международный проект, направленный на организацию денежной системы Восточной Европы. До начала спонтанных изменений на базе нового российского рубля может быть создана цепочка взаимноконвертирующихся валют. Экономическая привлекательность Восточного валютного союза окажется мощным фактором политической стабилизации на территории бывшей советской империи.

Комментарий
Что же пошло не так?

Джуди Шелтон [Автор является старшим исследователем института Гувера.]

Николай Петраков дал обоснованную критику "шоковой терапии", осуществляемой пол руководством заместителя премьер-министра Егора Гайдара. По мнению Петракова решение использовать польскую модель было ошибкой; он убежден, что отсутствие в России частного сектора и размеры ВПК исключают возможность перехода к рыночной экономике просто в результате либерализации цен.

Даже если отнести Петракова к группе жестких противников реформ, направленных на переход к свободному рынку и демократии, важно помнить, что в январе 1991 г. Петраков предпочел оставить свой пост главного экономического советника Горбачева, чтобы не служить правительству, подрывавшему усилия по реформированию экономики и применившему в Литве военную силу. Петраков особенно резко критиковал тогдашнее советского руководство за утрату контроля над расходами и денежной эмиссией; он считал его ответственным за саботаж перехода к рыночной экономике.

Риторика или реальность

Будем считать, что когда Петраков направляет свой гнев на Гайдара и его компанию, им движут не пристрастия, а принципы. Сильнейшая из претензий к программе Гайдара заключается в том, что цены были "освобождены" при отсутствии какой бы то ни было конкуренции. Он отмечает: "Оставив на потом задачу приватизации государственной собственности, Гайдар свел либерализацию цен к отмене законной государственной монополии на установление цен". Это утверждение созвучно публичному его заявлению в начале 1991 г.: "Цены, устанавливаемые правительством, это псевдо-цены. Они не уравновешивают спрос и предложение, и в любом случае товары не появились. Это просто жульничество " [цит. по Whitney (1991)].

Если Петраков прав и нынешние высокие цены в России не отражают естественной игры сил спроса и предложения между конкурирующими производителями и потребителями, а есть просто результат грабительской политики контролируемых государством монополий, тогда не приходится ожидать, что результатом реформ станет рост производства товаров. Петраков отмечает, что госсектор по прежнему охватывает подавляющую часть промышленности, транспорта и сельского хозяйства, и утверждает, что без реальной конкуренции стимулы к сокращению или стабилизации цен практически отсутствуют.

Размышления Петракова помогают лучше оценить разрыв между гайдаровским видением экономического будущего России и куда более вероятным исходом политики шоковой терапии. Каковы шансы на то, что государственный бюджет России будет действительно сбалансирован? Петраков приветствует сокращение ассигнований на ВПК, но при этом озабочен необходимостью платить заработную плату или пособия по безработице миллионам подлежащих увольнению рабочих. Он отмечает, что правительство не сможет обойти повышения уровня расходов на систему социальной поддержки. Он также утверждает, что конверсия оборонных отраслей потребует гораздо больше средств, чем сможет выручить правительство от продажи вооружений другим странам (со всеми неприятными последствиями для мировой безопасности).

Опасность гиперинфляции

Петраков винит реформаторов в том, что они не осознали потребность в создании центрального банка СНГ или межгосударственного банковского союза для контроля денежного предложения в пост-советской ситуации. Но даже если бы завтра Центральному банку России пришлось отказаться от печатания денег, это оказало бы минимальное воздействие на общее денежное предложение, поскольку, как отмечает Петраков, наличные составляют только 15 процентов от общей массы денег в обращении. Основным источником новых денег является кредитная эмиссия безналичных средств и, по утверждению Петракова, этот показатель нарастает с 1988 г. как снежный ком. Если добавить сюда перспективу того, что рубли с Украины и из других республик начнут под давлением новых республиканских денег возвращаться в Россию, можно понять опасения Петракова, что его соотечественники обречены на гиперинфляцию.

Хотя Петраков явно этого и не говорит, но из представленных им фактов о росте денежного предложения следует, что неожиданный взлет спроса на рубли не был результатом каких-либо естественных рыночных процессов. И без того разбухшее предложение денег продолжает расти за счет рублевых кредитов, предоставляемых более чем тысячью российских коммерческих банков. По сообщению Луиса Учителя (Louis Uchitelle, 1992), коммерческие банки берут займы в центральном банке или у незастрахованных депозиторов и затем ссужают их предпринимателям под куда больший процент, который, впрочем, отстает от темпа инфляции. Эта иррациональная схема увековечивается постоянными отсрочками возврата ссуд, что "мешает ответить на вопрос -- вернут заемщики долги или нет"(Uchitelle, 1992).

Расписание реальных реформ

Мы должны быть признательны Петракову за то, что он подтвердил давнишние подозрения некоторых западных наблюдателей: для маскировки роста бюджетного дефицита Госбанк СССР тайно предоставлял кредиты министерству финансов СССР; Горбачев знал о наличии дефицита, но скрывал это от собственного народа и от Запада; столь высокопоставленный советский деятель, как Николай Рыжков, рассматривал мировую разрядку как (по словам Петракова) "передышку в гонке вооружений и как возможность получить западные кредиты для приобретения технологий, которых не могла создать советская производственная машина, лишенная стимулов к предприимчивости". Основной причиной кризиса экономики и создания политического хаоса Петраков считает нерешительность и колебания Горбачева в ответственные моменты.

Петраков выдвигает и ряд конструктивных предложений, к которым следовало бы прислушаться. Он придает первостепенную важность ускорению приватизации промышленности и торговли, радикальной аграрной реформе, созданию рынков жилья и недвижимости и принятию новых, соответствующих международным правовым нормам законов об иностранных инвестициях. Он также настаивает на том, что нужно вывести из-под налогообложения все реинвестируемые прибыли.

Чтобы все эти меры сработали, нужно доверие к национальным деньгам. Петраков отмечает, что поскольку некоторые члены СНГ намерены выпускать собственные деньги, нужно приступать к созданию взаимосвязанной сети национальных валют. Эта новая структура должна одновременно обеспечивать: 1) создание единой межреспубликанской денежной системы; 2) интеграцию в систему мирового хозяйства. Петраков прав, когда утверждает, что Россия способна играть решающую роль в стабилизации такой системы и призывает к международной поддержке усилий по развитию на базе конвертируемого российского (не советского) рубля новой валютной системы для Восточной Европы.

Любопытно, что Петраков ни словом не упоминает о роли МВФ в стабилизации рубля. Любопытно и, пожалуй, поучительно, что Петраков больше верит в концепцию Восточного валютного союза, чем в управляемый МВФ фонд стабилизации рубля. Нам, пожалуй, следовало бы последовать его примеру.

Литература

1. Uchitelle, Louis. "The Roulette of Russian Banking." New York Times, 29 February 1992.
2. Whitney, Craig R. "Gorbachev Aide Who Quit Doubts Pledge for a Free Market." New York Times, 20 January 1991.