1. "Доктринерство" либералов
Классический либерализм
подвергся упрекам за то, что он слишком упрям и недостаточно готов идти на
компромисс. Именно из-за отсутствия гибкости он и потерпел поражение в борьбе с
разного рода нарождающимися антикапиталистическими партиями.
Если бы он осознал, как это сделали другие партии, важное значение
компромисса и уступок популярным лозунгам в снискании расположения масс, он бы
был в состоянии сохранить, хотя бы отчасти некоторое свое влияние. Но он никогда
не утруждал себя созданием партийной организации и партийного аппарата, как это
сделали антикапиталистические партии. Он никогда не придавал никакого значения
политической тактике в предвыборных кампаниях и парламентских заседаниях. Он
никогда не занимался оппортунистическими интригами или политическими сделками.
Это несгибаемое доктринерство неизбежно привело к упадку либерализма.
Утверждение о неуступчивости либерализма полностью соответствует истине. Но
представлять дело так, будто либерализм действительно заслуживает упрека в этом
отношении, значит проявить полное непонимание его сущности. Глубоко проникнуть в
либеральную мысль -- значит понять, что именно идеи представляют собой фундамент,
на котором покоится все здание мирового социального сотрудничества, и прочная
социальная структура не может быть построена на основе лживых и ошибочных идей.
Ничто не может служить заменой идеологии, которая возвышает значимость
человеческой жизни, выдвигая на передний план социальное сотрудничество. Меньше
всего для этого годится ложь, пусть она называется хоть "тактикой", хоть
"дипломатией", хоть компромиссом.
Если люди в силу осознания социальной необходимости добровольно не будут
делать то, что нужно делать для сохранения общества и роста всеобщего
благосостояния, никто не сможет вывести их на праведный путь даже хитрой уловкой
или выдумкой. Если они ошибаются и заблуждаются, их нужно попытаться просветить
с помощью обучения. Но если их нельзя просветить, если они настаивают на
ошибках, в таком случае ничего нельзя сделать для предотвращения катастрофы.
Трюки и ложь демагогических политиков могут пригодиться тем, кто работает во имя
уничтожения общества, будь они честны или вероломны. Но дело социального
прогресса, дело дальнейшего развития и усиления социальных связей не может
продвигаться вперед с помощью обмана и демагогии. Никакой силе на земле, никаким
хитрым уловкам или изощренной лжи не удалось одурачить человечество настолько,
чтобы оно приняло социальное учение, которое оно не только не признает, но и
открыто отвергает. Единственный путь, открытый каждому, кто желает вернуть мир к
либерализму, -- это убеждение сограждан в необходимости принятия либеральной
программы. Этот просветительский труд -- единственная задача, которую либерал
может и должен осуществить, чтобы, насколько это в его силах, избежать
самоуничтожения, к которому общество сегодня стремительно приближается. Здесь
нет места для уступок каким-либо излюбленным или привычным предрассудкам и
ошибкам. Что касается вопросов, будет ли существовать человеческое общество,
будут ли миллионы людей процветать или погибнут, то здесь нет места для
компромиссов, проистекающих от слабости или от чрезмерного почтения к чувствам
других. Если либеральным принципам будет вновь позволено направлять политику
великих наций, если революция в общественном мнении вновь предоставит
капитализму свободу, мир постепенно сможет подняться из того состояния, в
которое его завела политика объединенных антикапиталистических фракций. Нет
никакого иного пути из политического и социального хаоса наших дней.
Самой серьезной иллюзией классического либерализа был оптимизм в отношении
направленности эволюции общества. Сторонникам либерализма -- социологам и
экономистам XVIII и первой половины XIX веков и их защитникам -- казалось
несомненным, что человечество будет продвигаться к более высоким стадиям
совершенства и ничто не в состоянии остановить этот прогресс. Они были твердо
убеждены, что рациональное познание фундаментальных законов социального
сотрудничества и взаимозависимости, которые они открыли, вскоре станет всеобщим,
и согласно этому социальные узы, мирно связывающие человечество, станут еще
более тесными, будет постепенно улучшаться всеобщее благосостояние, и
цивилизация поднимется до еще более высокого уровня культуры. Ничто не могло
поколебать их оптимизма. Когда наступление на либерализм становилось все более
яростным, когда со всех сторон стали бросать вызов влиянию либеральных идей в
политике, они расценили это как последний залп отступавшей и умиравшей системы,
которая не требовала серьезного внимания и уж тем более -- ответных атак, потому
что вскоре распалась бы сама собой.
Либералы придерживались мнения, что все люди обладают интеллектуальной
способностью правильно трактовать трудные проблемы социального сотрудничества и
действовать соответствующим образом. Они были настолько поражены ясностью и
самоочевидностью аргументации, с помощью которой пришли к своим политическим
идеям, что были просто не в состоянии понять, как это кому-то не удалось их
осознать. Они так и не усвоили двух вещей: во-первых, массы не обладают
способностью мыслить логически, во-вторых, по мнению большинства людей, даже
если они и могут признать истину, кратковременная, пусть частичная выгода,
которой можно воспользоваться сразу, представляется более значимой, чем
постоянная глобальная выгода, которая должна быть отложена. Большинство людей не
имеют интеллектуальных способностей, необходимых для того, чтобы вдуматься в
очень сложные в конечном счете проблемы социального сотрудничества, не говоря
уже о том, что они не обладают силой воли и не могут пойти на временные жертвы,
без которых невозможно социальное взаимодействие. Лозунги интервенционизма и
социализма, особенно предложения о частичной экспроприации частной
собственности, всегда находят восторженное одобрение среди масс, ожидающих
получить от этого непосредственную и немедленную выгоду.
2. Политические партии
Не может быть более прискорбного
примера непонимания значения и сути либерализма, чем мнение о том, что якобы
можно обеспечить победу либеральных идей с помощью методов, применяемых сегодня
другими политическими партиями. В сословно-кастовом обществе, состоящем не из
равноправных граждан, а разделенном на разряды, представители которых обладают
различными обязанностями и полномочиями, не существует политических партий в
современном смысле. Пока особые привилегии и неприкосновенность различных каст
не будут подвергнуты сомнению, между ними царит мир. Но как только кастовые
привилегии и общественное положение начинают оспариваться, возникают споры и
избежать гражданской войны можно лишь в том случае, если та или иная сторона,
признавая свою слабость, уступит не прибегая к оружию.
Во всех подобного рода конфликтах позиция каждого человека изначально
определяется его положением как члена той или иной касты. Разумеется, могут быть
и отступники, которые в расчете получить большую личную выгоду переходят на
сторону противника, и борются против членов своей касты, и, следовательно,
расцениваются ими как предатели. Но помимо таких исключительных случаев люди не
сталкиваются с вопросом, к какой из противоборствующих групп им следует
присоединиться. Они стоят на стороне членов своей касты и разделяют их судьбу.
Каста или касты, не удовлетворенные своим положением, восстают против
господствующего порядка и пытаются добиваться своих требований, преодолевая
сопротивление остальных. Конечным результатом конфликта, если с поражением
бунтарей все не останется так, как было, является замена старой системы на
новую, с иным распределением прав различных каст.
С приходом либерализма появилось требование об отмене всех особых привилегий.
Сословно-кастовому обществу пришлось расчистить путь к новой системе, в которой
должны быть только равноправные граждане. Нападкам подверглись уже не просто
особые привилегии различных каст, а сама система привилегий. Либерализм устранил
эти социальные перегородки и освободил человека от старой системы ограничений.
Именно в капиталистическом обществе, основанном на либеральных принципах,
человек впервые получил возможность непосредственно участвовать в политической
жизни и на него впервые было возложено принятие личных решений в отношении
политических целей и идеалов.
В ранних сословно-кастовых обществах единственными политическими конфликтами
были конфликты между различными кастами, каждая из которых образовывала прочный
фронт оппозиции к другим, а при их отсутствии -- фракционные конфликты внутри
каст, которым позволялось участие в политической жизни, между избранными кругами
и кликами за влияние, власть и место у кормила правления.
Только при таком государственном устройстве, когда все граждане пользуются
равными правами, -- в соответствии с либеральным идеалом, который нигде еще не
был полностью достигнут, -- могут существовать политические партии, состоящие из
лиц, объединенных желанием воплотить в жизнь свои идеи в области
законодательства и управления. Различия же во взглядах на наилучшие пути
достижения либеральной цели -- обеспечение мирного социального сотрудничества --
неизбежны , и эти различия во взглядах должны вызвать политические разногласия и
споры.
Таким образом, в либеральном обществе возможны также и социалистические
партии. Не исключены даже партии, которые стремятся добиться особого правового
положения для особых групп. Но все эти партии должны признать либерализм (по
крайней мере, временно -- пока сами не выйдут победителями) и использовать в
своей политической борьбе только оружие интеллекта, которое либерализм
расценивает как единственно возможное. Все партии должны признать этот принцип,
даже если в конечном счете члены антилиберальных партий (социалисты или
сторонники особых привилегий) отвергают либеральную философию.Так, некоторые из
домарксистских "утопических" социалистов боролись за социализм в рамках
либерализма, а в "золотой век" либерализма в Западной Европе церковь и
дворянство пытались достичь своих целей в рамках современного конституционного
государства.
Партии, которые мы сегодня наблюдаем, абсолютно другого типа. Разумеется,
какая-то часть их программы обращена ко всему обществу и к проблеме достижения
социального сотрудничества. Но это -- не более чем уступка либеральной идеологии.
То, чего нынешние партии добиваются в действительности, содержится в другой
части их программы -- единственной, которой они уделяют какое-либо внимание и
которая находится в непримиримом противоречии к части их программы, выраженной в
терминах всеобщего благосостояния. Нынешние политические партии являются
сторонниками не только некоторых систем прошлых лет, построенных на привилегиях
и желающих расширить те традиционные преимущества, которые либерализм позволил
им сохранить, поскольку его победа была неполной. Некоторые из этих партий
действуют в интересах определенных групп, стремящихся к особым привилегиям, т.е.
желающих добиться статуса касты.
Либерализм обращается ко всем и предлагает приемлемую для всех программу. Он
никому не обещает привилегий. Он призывает всех отказаться от проталкивания
своих особых интересов, он даже требует жертв, хотя, конечно, лишь временных,
когда относительно малой выгодой лучше поступиться ради достижения большей. Но
партии, выступающие за особые интересы, обращаются лишь к части общества. Они
обещают этой части, для которой только и намерены работать, особое положение за
счет остального общества. Все современные политические партии и все современные
партийные идеологии возникли как проводники интересов особых групп, борющихся за
привилегированное положение против либерализма.
До подъема либерализма были, конечно, системы, основанные на привилегиях, со
своими особыми интересами и правами и взаимными конфликтами, но в то время
идеология сословного общества все еще могла выражаться абсолютно прямо и без
смущения. В конфликтах, происходивших в то время между сторонниками и
противниками особых привилегий, никогда не возникало вопросов об
антиобщественном характере всей системы, не было и никакой необходимости в
сохранении видимости того, что она социально оправданна. Поэтому невозможно
провести какого-либо непосредственного сравнения между старой системой порядков,
основанных на привилегиях, и пропагандой и деятельностью нынешних партий,
выступающих за особые интересы групп.
Чтобы понять подлинный характер всех этих партий, необходимо иметь в виду тот
факт, что изначально они были созданы для защиты особых привилегий от учения
либерализма. Доктрины этих партий в отличие от доктрины либерализма не являются
политическим применением всеобъемлющей, тщательно продуманной теории общества.
Политическая идеология либерализма возникла из основополагающей системы идей,
которая сначала была развита как научная теория без какой-либо мысли о ее
политическом значении. В отличие от этого особые права и привилегии, к которым
стремились антилиберальные партии, изначально уже существовали в социальных
институтах, и именно в их оправдании и была предпринята попытка разработать
соответствующую идеологию -- задача, которая всеми воспринималась как вопрос,
который можно решить с налету.
Фермерские группы считают, что достаточно отметить сельское хозяйство.
Профсоюзы прибегают к доводу о роли рабочей силы. Партии среднего класса
ссылаются на важное значение социального слоя, который представляет собой
"золотую середину". Кажется, их мало беспокоит, что подобные призывы не вносят
ничего в доказательство необходимости или полезности для всего общества особых
привилегий, которых они добиваются. Группы, которые они хотят привлечь на свою
сторону, пойдут за ними в любом случае, что же касается других групп, то любая
попытка набрать сторонников из их рядов заранее обречена.
Таким образом, все современные партии, выступающие за особые интересы
независимо от того, сколь различны их цели или сколь яростно они соперничают
друг с другом, образуют единый фронт в борьбе против либерализма. Для них всех
принцип либерализма, состоящий в том, что правильно понятые интересы всех людей
в конечном счете совместимы, -- как красная тряпка для быка. Считается, что
существуют непримиримые конфликты интересов, которые могут быть урегулированы
только путем победы одной фракции над другими, с выгодой для первой и невыгодой
для последних.
Либерализм, как утверждают его противники, в действительности не таков, каким
он представляется. Это тоже не что иное, как партийная программа, призванная
защитить особые интересы отдельной группы, например, буржуазии, капиталистов и
предпринимателей, от интересов всех остальных групп. Это утверждение является
частью пропаганды марксизма, что во многом объясняет его успех. Если доктрину
непримиримого конфликта между интересами различных классов в обществе,
основанном на частной собственности на средства производства, принять за
основную догму марксизма, то все действующие сегодня на европейском континенте
партии нужно было бы считать марксистскими.
Доктрина классовых антагонизмов и классовых конфликтов принимается и
националистическими партиями, но лишь в той мере, в какой они разделяют мнение,
что эти антагонизмы действительно присутствуют в капиталистическом обществе, а
вызываемые ими конфликты должны идти естественным ходом. Отличает их от
марксистских партий только то, что они надеются преодолеть классовый конфликт
путем возврата к сословному обществу, созданному в соответствии с их
рекомендациями, и путем переноса поля битвы на международную арену, где, как они
полагают, конфликт неизбежен. Они не оспаривают утверждения, что общество,
основанное на частной собственности на средства производства, чревато
конфликтами. Они утверждают, что подобные антагонизмы не должны возникать, и,
чтобы их устранить, они хотят управлять частной собственностью с помощью
правительственного вмешательства. Они хотят интервенционизма вместо капитализма.
Но в конечном счете это ничем не отличается от того, что говорят марксисты. Те
тоже обещают привести мир к новой общественной системе, в которой больше не
будет классов, классовых антагонизмов и классовых конфликтов. Чтобы понять смысл
доктрины классовой борьбы, необходимо иметь в виду, что она направлена против
либерального учения о гармонии правильно понятых интересов всех членов
свободного общества, основанного на принципе частной собственности на средства
производства.
Либералы утверждали, что с устранением всех искусственных различий в кастах и
общественном положении, с отменой всех привилегий и установлением равенства
перед законом ничто больше не будет препятствовать мирному сотрудничеству всех
членов общества, потому что тогда их правильно понятые долговременные интересы
совпадут. Все возражения, которые сторонники феодализма, особых привилегий и
кастовых различий пытались выдвинуть против этой доктрины, вскоре оказывались
нежизнеспособными и не могли завоевать какую-либо значительную поддержку. Но в
"системе каталактики" Рикардо можно найти начало новой теории столкновения
интересов в капиталистическом обществе. Рикардо полагал, что может показать, как
в ходе поступательного экономического развития меняются отношения между тремя
формами дохода в его системе, а именно между прибылью, рентой и заработной
платой. Именно это и вынудило некоторых английских авторов третьего и четвертого
десятилетий XIX века говорить о трех классах -- капиталистах, помещиках и наемных
рабочих -- и утверждать, что между этими тремя группами существует непримиримый
антагонизм.
Эту мысль позднее подхватил Маркс. В "Коммунистическом манифесте" Маркс еще
не проводил различий между кастой и классом. Лишь позднее, когда в Лондоне он
ознакомился с работами забытых авторов 20-х и 30-х годов и под их влиянием стал
изучать систему Рикардо, он осознал, что проблема заключается в том, чтобы
показать, что даже в обществе, свободном от кастовых различий и привилегий,
все-таки существуют непримиримые противоречия. Этот антагонизм интересов Маркс
вывел из системы Рикардо, проводя различия между тремя классами -- капиталистах,
помещиках и рабочих. Но он никоим образом не считал это разделение принципом.
Иногда он утверждает, что существуют только два больших класса -- имущих и
неимущих, иногда классов у него оказывалось больше. Однако ни Маркс, ни кто-либо
из его многочисленных последователей никогда не пытались дать определение
концепции и сути классов. Примечательно, что глава, озаглавленная "Классы", в
третьем томе "Капитала" внезапно обрывается после нескольких предложений. С
момента появления "Коммунистического манифеста" в котором Маркс впервые делает
классовый антагонизм и классовую борьбу краеугольным камнем всего своего учения,
до момента его смерти прошла жизнь более чем одного поколения. В этот период
Маркс писал том за томом, но он так и не подошел к объяснению того, что следует
понимать под словом "класс". В решении проблемы классов Маркс так и не вышел за
рамки простого утверждения (без каких-либо доказательств), иными словами, догмы
или, лучше сказать, лозунга.
Доказывая правильность доктрины классовой борьбы, пришлось бы установить два
факта: с одной стороны, что существует совпадение интересов среди представителей
каждого класса, и с другой -- что то, что приносит пользу одному классу, наносит
ущерб другим. Но где эти доказательства? По сути дела, такие попытки и не
предпринимались. Именно потому, что все "товарищи по классу" находятся в равном
"социальном положении", среди них как раз и нет единства интересов, а, скорее
всего, есть конкуренция. Например, рабочий, имеющий условия труда выше средних,
заинтересован в исключении конкурентов, которые могли бы снизить его доход до
среднего уровня. В течение десятилетий, когда доктрина международной
солидарности пролетариата вновь и вновь провозглашалась в многословных
резолюциях международных марксистских конгрессов, рабочие Соединенных Штатов
Америки и Австралии требовали от своих правительств возвести мощные преграды на
пути иммиграции. С помощью сложной системы мелких правил английские профсоюзы
сделали невозможным доступ посторонних к своим отраслям труда. Хорошо известно и
то, что было сделано в этом отношении рабочими партиями за последние несколько
лет во всех странах. Конечно, можно сказать, что это ошибочная тактика и рабочим
следовало действовать по-другому. Но нельзя отрицать того, что их действия
служили их интересам, по крайней мере, в тот момент.
Либерализм показал, что антагонизма интересов различных лиц, групп и
социальных слоев, который широко бытующее мнение приписывает обществу,
основанному на частной собственности на средства производства, по сути дела, не
существует. Любое увеличение совокупного капитала повышает доход капиталистов и
помещиков абсолютно, а доход рабочих -- и абсолютно и относительно. Любые
изменения в доходах разных групп и слоев общества, предпринимателей,
капиталистов, помещиков и рабочих, происходят совместно в одном направлении -- в
сторону увеличения или снижения, в зависимости от общего колебания конъюнктуры;
при этом изменяется лишь соотношение долей общественного продукта, достающегося
конкретной группе. Интересы помещиков вступают в противоречие с интересами
членов других групп лишь в одном-единственном случае -- естественной монополии на
определенный вид полезных ископаемых.
Интересы предпринимателей никогда не могут расходиться с интересами
потребителей. Предприниматель преуспевает тем больше, чем лучше он может
предвидеть желания потребителей. Конфликты интересов могут возникать в той мере,
в какой право владельца на свободное распоряжение средствами производства
ограничивается интервенционистской политикой правительства или в результате
вмешательства со стороны других общественных сил, использующих принуждение.
Например, цену на определенный товар можно искусственно завысить с помощью
покровительственного тарифа; заработная плата определенной группы рабочих может
быть повышена путем недопущения конкурентов к их рабочим местам.
Оценка подобных ситуаций, сделанная школой свободной торговли, широко
известна и никем не опровергнута. Особые привилегии, конечно, могут послужить на
пользу определенной группе, ради которой они были введены, но только если другие
группы были не в состоянии добиться подобных привилегий для себя.
Подлинное значение особых привилегий для конкретных групп не может быть
скрыто от остальных настолько, что они будут с готовностью терпеть эти
привилегии. Если же эти группы будут добиваться привилегий силой, то это может
вызвать яростный бунт -- нарушение мирного хода социального сотрудничества,
сохранение которого служит интересам всех.
Можно стремиться решить проблему так, чтобы сделать особые привилегии не
исключением для одного или нескольких лиц, групп или слоев общества, а общим
правилом, например вводя налоги на импорт с целью защиты большинства товаров,
продаваемых на отечественном рынке, или применяя аналогичные меры с целью
преградить доступ к большинству профессий. Но тогда выгода, полученная
определенной группой, будет уравновешиваться ущербом, который ей же и придется
терпеть. Конечный результат будет состоять лишь в том, что все пострадают от
вызванного этим снижения производительности труда.
Если уж отвергать доктрину либерализма, осыпая насмешками спорную теорию
"гармонии интересов всех людей", то такого же отношения заслуживает утверждение,
отстаиваемое всеми школами антилиберальной мысли -- о солидарности интересов в
рамках более узких кругов, например, среди членов одной нации (в противовес
другим нациям) или среди членов одного класса (в противовес другим классам).
Чтобы доказать существование такой солидарности, потребовалась бы особая
аргументация, которой никто не следовал и даже не пытался следовать. Все доводы,
которые можно было бы привести в пользу доказательства солидарности интересов
среди членов любой группы, доказывают гораздо большее, а именно: всеобщую
солидарность интересов в рамках экуменического общества.
Разрешение конфликтов интересов, которые на первый взгляд кажутся
непримиримыми, можно показать лишь с помощью аргументации, рассматривающей все
человечество как, по существу, гармоничное сообщество, где нет места каким-либо
принципиально непримиримым разногласиям между нациями, классами, расами и т. п.
Антилиберальным партиям только кажется, что они занимаются доказательством
существования солидарности интересов внутри наций, классов, рас и т.д. В
действительности они заняты тем, что дают рекомендации членам конкретных групп,
как создавать союзы общей борьбы против всех других групп. Когда они говорят о
солидарности интересов внутри этих групп, они не столько констатируют факт,
сколько утверждают постулат. В действительности они не говорят: "Интересы
одинаковы", а скорее "Интересы следует сделать одинаковыми с помощью союза
объединенных действий".
Современные партии особых интересов с самого начала заявляют вполне
откровенно и недвусмысленно, что цель их политики -- создание особых привилегий
для определенной группы. Аграрные партии борются за протекционистские тарифы и
другие преимущества (например, субсидии) для фермеров; партии государственных
служащих добиваются обеспечения привилегий для бюрократов; региональные партии
посвящают себя борьбе за особые преимущества для жителей определенного региона.
Все эти партии не добиваются ничего иного, кроме как преимуществ для одной
группы, игнорируя общество в целом или другие группы. И это очевидно, как бы ни
пытались они смягчить свой образ действий заявлениями о том, что благосостояние
всего общества может быть достигнуто только путем содействия интересам сельского
хозяйства, государственной службы и т.д. В самом деле, их исключительная
заинтересованность в одной части общества и их усилия и старания с течением
времени стали более наглядными.
Когда современные антилиберальные движения были еще в младенческом возрасте,
им приходилось быть более осмотрительными в лозунгах и действиях, так как
поколение, воспитанное на либеральной философии, считало открытую борьбу за
особые интересы различных групп антисоциальной. Сторонники особых интересов
могут образовывать крупные партии только путем создания единой боевой единицы из
объединенных сил различных групп с конфликтующими интересами. Привилегии, данные
отдельной группе имеют практическое значение только тогда, когда они
действительно достаются меньшинству и не перевешиваются привилегиями,
предоставленными другой группе. Но если обстоятельства не являются исключительно
благоприятными, как в настоящее время, когда либеральное осуждение привилегий
все еще сохраняет некоторые черты своего раннего влияния, небольшая группа не
может рассчитывать на то, что ее претензии на положение привилегированного
класса возобладали над претензиями всех других групп. Поэтому-то все защитники
особых интересов стремятся создать крупные партии из относительно небольших
групп с различными и, по сути дела, непосредственно конфликтующими интересами.
При образе мышления, который приводит малые партии к выдвижению и защите
требований об особых привилегиях, абсолютно невозможно осуществить эту цель
путем открытого альянса между различными группами.
Нельзя требовать никаких, пусть даже временных жертв от человека, который
борется за привилегированное положение для своей группы или даже только для
себя. Если бы он был в состоянии понять необходимость временных жертв, то он
обязательно мыслил бы в соответствии с либеральной теорией, а не идеологией
дерущихся за особые привилегии. И никто не может открыто сказать ему, что он
выиграет от предназначенной для него привилегии больше, чем он потеряет от
привилегий, которые ему придется уступить другим, ибо все устные и письменные
заявления с этой целью не могли бы в конечном итоге оставаться скрытыми от
других и заставили бы их еще больше повысить свои требования.
Таким образом, партии, выступающие за особые интересы, вынуждены быть
осторожными. Говоря о своей главной цели, они должны прибегать к двусмысленным
выражениям, призванным затуманить подлинное положение дел. Наилучшим примером
подобного увиливания являются протекционистские партии. Свою заинтересованность
в протекционистских тарифах они вынуждены высказывать весьма осторожно, выдавая
это за интересы более широкой группы.
Когда союзы производителей выступают в защиту протекционистских тарифов,
партийные руководители обычно предпочитают не упоминать о том, что интересы
отдельных групп, а часто даже и отдельных концернов ни в коем случае не являются
одинаковыми или гармоничными. Ткач несет ущерб от тарифов на оборудование и
пряжу и поддержит протекционистское движение лишь в расчете на то, что тариф на
изделия текстильной промышленности будет достаточно высоким, чтобы
компенсировать его потери от других тарифов. Фермер, производящий фураж, требует
введения тарифов на фураж, чему противятся животноводы; винодел требует введения
тарифов на вино, что так же невыгодно фермеру, который не выращивает виноград,
как и городскому потребителю. Тем не менее протекционисты выступают как
отдельная партия, сплоченная общей программой. Это становится возможным лишь
благодаря завесе тумана над истинным положением.
Любая попытка основать партию в защиту привилегий на основе их равного
распределения среди большинства населения была бы совершенно бессмысленной.
Привилегия, достающаяся большинству, перестает быть таковой. В стране с
преобладанием сельского хозяйства, которая экспортирует фермерскую продукцию, в
конечном итоге было бы невозможно создать аграрную партию, действующую во имя
особых благ для фермеров. Чего бы ей следовало требовать? Покровительственные
тарифы не могли бы принести пользы тем фермерам, которым необходимо
экспортировать свою продукцию. Субсидии не могли бы выплачиваться, потому что
меньшинство производителей не могло содержать за свой счет большинство.
С другой стороны, группа, требующая привилегий для себя, должна создавать
иллюзию, что за ней стоят большие массы населения. Когда аграрные партии в
промышленных странах выдвигают свои требования, они включают в то, что они
называют "фермерским населением", безземельных рабочих, батраков и владельцев
небольших участков земли, которые не заинтересованы в покровительственном тарифе
на сельскохозяйственную продукцию. Когда рабочие партии предъявляют требования
от имени некоторой группы рабочих, они всегда говорят об "огромной массе
трудящихся" и замалчивают тот факт, что интересы членов профсоюза, занятых в
различных отраслях производства, не являются одинаковыми, а, наоборот, являются
даже антагонистическими, и что острые конфликты интересов имеются и в отдельных
отраслях и предприятиях. Это одна из двух основных слабостей всех партий,
добивающихся привилегий во имя особых интересов.
С одной стороны, они вынуждены полагаться только на небольшую группу, так как
привилегии перестают быть привилегиями, если они предоставляются большинству.
Но, с другой стороны, только в обличии представителей большинства у них есть
перспектива реализовать свои требования. Тот факт, что многим партиям в
различных странах иногда удавалось преодолеть эту трудность и с помощью
пропаганды вселить в местные социальные слои или группы убеждение в том, что они
могут ожидать особых преимуществ в результате успеха партии, говорит лишь о
дипломатическом и тактическом искусстве руководства и о нехватке
рассудительности и политической зрелости у голосующих масс. Этот факт никоим
образом не доказывает, что проблему действительно можно решить.
Конечно, недурно одновременно обещать городским жителям более дешевый хлеб, а
фермерам -- более высокие цены на зерно, но оба обещания одновременно сдержать
нельзя. Легко обещать одной группе поддержку в увеличении некоторых статей
правительственных расходов без соответствующего сокращения расходов по другим
статьям и в то же время сулить другой группе перспективу снижения налогов. Но
сдержать оба этих обещания одновременно также невозможно.
Приемы политики партий этого толка основываются на разделении общества на
производителей и потребителей. Стало почти обыкновением за завесой рассуждений
об истинной роли государства в вопросах бюджетной политики выступать в защиту
новых расходов, оплачиваемых из государственной казны, нимало не беспокоясь по
поводу того, как такие расходы должны финансироваться, и в то же время
жаловаться на тяжесть налогового бремени.
Другим основным недостатком этих партий "меньшинства" является выдвижение ими
безграничных требований в интересах каждой особой группы. Единственное, что
принимается ими в расчет, -- это сопротивление другой стороны. Такая тактика
полностью отвечает характеру партий, борющихся за привилегии во имя особых
интересов групп. При этом партии, для которых главное не определенная программа
для всего общества, а междоусобная грызня, подталкиваемая безграничной жаждой
привилегий для некоторых групп за счет ущемления прав других групп, создают
угрозу уничтожения любой политической системы как таковой. Люди стали осознавать
это все более ясно и говорить о кризисе современного государства и парламентской
системы. В действительности, речь идет о кризисе идеологий современных партий,
представляющих особые интересы.
3. Кризис парламентаризма и идея парламента, представляющего
особые группы
Парламентаризм в том виде, в каком он постепенно
развивался в Англии и некоторых ее колониях с XVII века, а на европейском
континенте -- со времени свержения Наполеона и революций 1830 и 1848 годов,
предполагает всеобщее восприятие идеологии либерализма. Все, кто наделен
ответственностью решать в парламенте, как следует управлять страной, должны быть
проникнуты убеждением, что правильно понятые интересы всех общественных групп и
отдельных членов общества совпадают и любого рода особые привилегии для групп и
классов населения наносят ущерб общему благу и должны быть устранены.
Различные партии в парламенте, имеющие полномочия осуществлять функции,
возложенные на него всеми конституциями недавнего времени, могут, конечно,
занимать разные позиции в отношении конкретных политических вопросов, но они
должны считать себя представителями всей нации, а не представителями отдельных
районов или социальных слоев. Над всеми различиями во взглядах должно
преобладать убеждение в том, что в конечном счете все объединены общим делом и
одной целью, так что останется лишь договориться о средствах достижения цели, к
которой все стремятся. Между партиями нет непреодолимой пропасти, их не
разделяют неразрешимые конфликты интересов, ради которых они готовы биться до
самого конца, не останавливаясь перед страданиями всей нации и даже перед
разрушением всей страны.
Разделяет партии позиция, которую они занимают в отношении конкретных проблем
текущей и перспективной политики. Строго говоря, существуют лишь две партии:
партия, находящаяся у власти, и партия, которая хочет быть у власти. Подлинная
цель оппозиции -- добиться власти не для того, чтобы обеспечить определенные
интересы или заполнить официальные посты членами своей партии, а для того, чтобы
воплотить свои идеи в законодательстве и осуществлять их при управлении страной.
Только при таких условиях парламенты или парламентские правительства
жизнеспособны.
Какое-то время эти условия существовали в англо-саксонских странах, и
некоторые их черты можно еще встретить там и в наши дни. На европейском
континенте даже в период, обычно характеризуемый как золотой век либерализма, в
действительности можно было говорить лишь о некотором приближении к этим
условиям. Уже в течение десятилетий условие представительных собраний в
Европейских странах напоминает нечто прямо противоположное. Имеется великое
множество партий, и каждая партия разделена на различные фракции, которые обычно
сплачиваются в единый фронт, направленный против окружающего мира, но они
выступают друг против друга во внутрипартийной склоке, причем с той же
страстью,с какой они выступают против других партий. Каждая партия и фракция
считает себя единственным защитником определенных особых интересов, которые она
берется довести до победы любой ценой. Сутью и содержанием их политики являются
перераспределение, насколько это возможно, средств из государственной казны в
казну "своей" группы, выбивание ей режима "особого благоприятствования" путем
введения покровительственных тарифов, иммиграционных барьеров, "социального
законодательства" и разного рода иных привилегий за счет остальной части
общества.
Поскольку такого рода требования в принципе безграничны, ни для одной из этих
партий не удалось когда-либо достичь всех целей. Невозможно представить себе,
чтобы претензии аграрных или рабочих партий были бы когда-нибудь полностью
осуществлены. Тем не менее каждая партия стремится достичь такого влияния,
которое позволит ей удовлетворить, насколько это возможно, ее аппетиты. В то же
время она заботится о том, чтобы всегда быть в состоянии оправдаться перед
своими избирателями, почему все их желания не могли быть осуществлены. Это может
быть сделано либо с помощью публичных попыток создать видимость пребывания в
оппозиции, хотя партия в действительности находится у власти, либо с помощью
попыток переноса вины на некую силу, не подвластную ее влиянию: самодержавного
монарха, зарубежные державы и тому подобное.
Большевики не могут сделать свой народ счастливым, не могут этого сделать
также и социалисты Австрии, потому что этому якобы мешает "западный капитализм".
По крайней мере, пятьдесят лет в Германии и Австрии правили антилиберальные
партии, но до сих пор мы все еще читаем в их манифестах и публичных заявлениях,
включая те, которые сделаны их "научными" защитниками, что вина за все
существующее зло лежит на влиянии либеральных принципов.
Парламент, состоящий из сторонников антилиберальных партий, представляющих
особые интересы, не в состоянии осуществлять свою деятельность и должен в
конечном итоге разочаровать всех. Именно это лежало и лежит в основе
распространенных суждений о кризисе парламентаризма. В качестве разрешения этого
кризиса некоторые требуют отмены демократии и парламентской системы и введения
режима диктатуры. Мы не намерены обсуждать аргументы против диктатуры. Мы во
всех подробностях это уже сделали выше.
Второе предложение направлено на исправление недостатков представительного
собрания (генеральной ассамблеи), состоящего из депутатов, избранных
непосредственно всеми гражданами. Это достигается полной или частичной заменой
его парламентом, состоящим из делегатов, избранных автономными корпоративными
органами, или гильдиями, представляющими различные отрасли торговли и
промышленности, а также профессиональные группы.
Говорят, что народным представителям (членам генеральной народной ассамблеи)
не хватает объективности и знания экономических вопросов, тогда как на первом
плане стоит именно экономическая политика. Представители промышленных и
профессиональных гильдий могли бы прийти к согласию по вопросам, решение которых
либо абсолютно не приходит в голову делегатам от избирательных округов,
сформированных на территориальной основе, либо становится для них очевидным лишь
по прошествии долгого времени.
Что касается парламента, составленного из делегатов -- представителей
различных профессиональных ассоциаций, -- то необходимо прояснить очень важный
вопрос: как должна быть построена процедура голосования или, если каждый депутат
имеет один голос, то сколько представителей должна иметь каждая гильдия. Эту
проблему необходимо решить до того, как соберется парламент; но коль скоро
вопрос решен, по поводу созыва парламента беспокоиться не стоит, так как
результат голосования уже предрешен.
Разумеется, остается вопрос о том, может ли быть сохранено распределение
власти среди гильдий, если таковое уже установлено. Так или иначе оно всегда
будет -- не стоит питать никаких иллюзий на этот счет -- неприемлемым для
большинства людей. Для создания института представительной власти, приемлемого
для большинства, нет необходимости в ассамблее, разделенной по профессиональному
принципу. Все будет зависеть от того, будет ли недовольство, вызванное
политикой, принятой депутатами гильдий, настолько велико, чтобы вызвать
насильственное свержение всей системы. В противоположность демократической,
данная система совсем не гарантирует, что произойдет смена политики, желаемая
подавляющим большинством населения.
Говоря это, мы сказали все, что необходимо, против идеи парламента,
сформированного на основе профессионального представительства. Для либерала не
может быть и речи о какой-либо системе, которая изначально не исключает
насильственного прерывания мирного развития событий. Многие защитники идеи
создания парламента из представителей гильдий думают, что конфликты следует
урегулировать не путем подчинения одной фракции другой, а путем взаимной
корректировки позиций. Но что произойдет, если партии не смогут достичь
соглашения? Компромиссы появляются лишь тогда, когда угроза неблагоприятного
решения вопроса побуждает каждую партию продолжать дискуссию ради достижения
некоторого согласия. Никто не мешает партиям заключать соглашения в парламенте,
состоящем из делегатов, избранных непосредственно всей нацией. Никто не сможет
заставить заключать соглашение в парламенте, состоящем из депутатов, избранных
членами профессиональных ассоциаций. Поэтому составленная таким образом
ассамблея не может функционировать как парламент, являющийся органом
демократической системы. Она не может быть местом, где различия в политических
взглядах урегулируются мирно. Не может предотвратить насильственного нарушения
мирного прогресса общества, восстания, революции и гражданской войны. Ведь
важнейшие решения, которые определяют распределение политической власти в
государстве, не принимаются в ее палатах или в ходе выборов, определяющих ее
состав. Решающим фактором распределения власти является соответствующий вес,
предписанный конституцией различным корпоративным ассоциациям в формировании
общественной политики. Но этот вопрос решается за пределами палат ассамблеи и не
имеет прямого отношения к выборам. Поэтому вполне правильно воздержаться от
употребления слова "парламент" в отношении ассамблеи, состоящей из
представителей корпоративных ассоциаций, организованных по профессиональному
принципу.
Созданная за последние два века политическая терминология проводит различие
между парламентом и подобной ассамблеей. Разумно придерживаться этого различия,
если нет желания запутать все понятия политической науки.
Сидней и Беатрис Уэббы, а также ряд синдикалистов и гильдейских социалистов,
следуя в этом отношении рекомендациям, уже сделанным в более раннее время
многими континентальными сторонниками реформы в верхней палате, предложили
оставить систему, при которой сосуществуют две палаты. Одна избирается
непосредственно всей нацией, а другая -- включает депутатов, избранных от
избирательных округов, составленных в соответствии с профессиональным принципом.
Очевидно, что это предложение никоим образом не излечивает недостатки системы
гильдейского представительства.
На практике двухпалатная система может функционировать только при условии,
что одна палата имеет превосходство и обладает безусловной властью навязывать
свою волю другой или когда палаты занимают различные позиции по какому-то
вопросу, то предпринимаются попытки достижения компромиссного решения. При
отсутствии подобных попыток остается урегулировать конфликт за пределами палат
парламента, в крайнем случае -- с помощью силы. Как ни поверни эту проблему,
опять придешь к тем же непреодолимым трудностям. Это тот камень преткновения, о
который суждено разбиться всем подобным предложениям, пусть они называются
корпоративизмом, гильдейским социализмом или еще чем-нибудь. В конечном итоге
люди признают неосуществимость этих схем, что наглядно обнаруживается, когда они
довольствуются рекомендациями относительно несущественных нововведений,
например, создании экономического совета, наделенного полномочиями служить
исключительно в качестве совещательного органа.
Защитники идеи ассамблеи, состоящей из депутатов от гильдий, серьезно
заблуждаются, полагая, что антагонизмы, которые сегодня раздирают национальное
единство, можно преодолеть путем разделения населения и соответственно народной
ассамблеи в соответствии с профессиональным принципом. От этих антагонизмов
нельзя отделаться попытками подлатать конституцию. Их можно преодолеть лишь с
помощью либеральной идеологии.
4. Либерализм и партии особых интересов
Партии особых
интересов, которые не добиваются в политике ничего, кроме обеспечения привилегий
для "своих" групп, не только делают невозможной парламентскую систему, но и
разрывают единство государства и общества. Они ведут не просто к кризису
парламентаризма, а ко всеобщему политическому и социальному кризису. В конечном
счете общество не может существовать, если оно разделено на группы, каждая из
которых намерена вырвать особые привилегии для своих членов и постоянно
находится настороже, не желая потерпеть неудачи, и готова в любой момент
пожертвовать самыми важными политическими институтами ради достижения какой-то
малой выгоды.
Все политические вопросы с позиций партий особых интересов представляются
исключительно как проблемы политической тактики. Их конечная задача определена
изначально. Их цель -- достижение за счет остальной части населения максимально
возможных преимуществ и привилегий для групп, которые они представляют.
Партийная платформа призвана замаскировать эту цель и придать ей некоторую
видимость оправдания, но ни в коем случае не объявлять ее открыто целью
партийной политики. В любом случае члены партии знают, в чем заключается их
задача; им не нужно ее объяснять. Однако в какой мере ее следует приоткрыть
миру, остается чисто тактическим вопросом.
Ни одна антилиберальная партия не хочет ничего, кроме обеспечения особых благ
для своих членов, полностью игнорируя опасность распада всей структуры общества.
Ни одна ни на минуту не может выдержать критики, которой либерализм подвергает
ее истинные цели. При логической проверке их требований, становится ясно, что
деятельность таких партий в конечном счете имеет антисоциальный и разрушительный
эффект, и даже самое поверхностное исследование доказывает невозможность
появления каких-либо полезных общественных институтов из действий партий особых
интересов, постоянно соперничающих друг с другом.
Разумеется, эти факты далеко не очевидны в глазах тех, у кого отсутствует
способность заглянуть за рамки нынешнего момента. Великое множество людей не
интересуется тем, что произойдет послезавтра. Они думают о сегодняшнем, в лучшем
случае, о завтрашнем дне. Они не задают вопроса, что должно произойти, если и
остальные группы, преследуя особые интересы, проявят такую же
незаинтересованность во всеобщем благоденствии. Они надеются преуспеть не только
в осуществлении собственных требований, но и в том, чтобы сломить требования
других.
Идеология партий особых интересов, конечно, ничего не может предложить тем
немногим, которые предъявляют более высокие критерии к деятельности политических
партий и требуют, чтобы даже в политических действиях присутствовал
категорический императив ("Действовать только по такому принципу, за которым вы
призываете силу универсального закона, т.e. так, чтобы не возникало противоречий
из попыток представить ваши действия как закон, которому обязаны подчиняться
все").
Социализм приобрел значительное преимущество именно вследствие этого
логического недостатка в позиции, принятой партиями особых интересов. Принцип
социализма приобрел особое значение для многих, кто не в состоянии осознать
великий идеал либерализма, но кто мыслит достаточно ясно, чтобы не
довольствоваться требованиями об особых преимуществах для отдельных групп. Идея
социалистического общества, величие которой нельзя отрицать, несмотря на
присущие ей недостатки (мы уже подробно обсудили их ранее), была призвана скрыть
и в то же время подтвердить слабость позиции, занимаемой партиями особых
интересов. Она имела результатом переключение внимания с критики деятельности
отдельных партий на проблемы большего масштаба, которые, что бы о них не думали,
заслуживали серьезного и пристального рассмотрения. За последние сто лет
социалистический идеал приобрел последователей среди многих искренних и честных
людей. Его с восторгом восприняли лучшие и благороднейшие мужчины и женщины. Он
стал путеводной звездой выдающихся государственных деятелей. Он завоевал
господствующее положение в университетах и стал источником вдохновения для
молодежи. Он настолько заполнил все мысли и чувства прошлого и нынешнего
поколений, что когда-нибудь история вполне справедливо охарактеризует нашу эпоху
как век социализма. В последние десятилетия во многих странах люди делали что
могли, чтобы воплотить в жизнь социалистический идеал с помощью национализации и
муниципализации предприятий и принятия мер, призванных привести к плановой
экономике.
Недостатки, неизбежно присущие социалистическому управлению -- неблагоприятное
влияние на производительность труда и невозможность экономического расчета при
социализме, -- повсюду привели к такому состоянию, когда практически каждый
дальнейший шаг на пути к социализму стал угрожать серьезным ухудшением снабжения
товарами массового спроса. Только эта реальная угроза остановила движение к
социализму, а социалистический идеал, даже сохраняя свое идеологическое влияние,
превратился в практической политике в прикрытие для рабочих партий в их драке за
привилегии.
Правильность такой оценки можно было бы показать на примере любой
социалистической партии, такой, например, как различные фракции христианских
социалистов. Однако мы предлагаем ограничить дискуссию вопросом о
социалистах-марксистах, которые, несомненно, были и являются самой значительной
социалистической партией.
В отношении социализма Маркс и его последователи были действительно настроены
серьезно. Маркс отвергал все претензии отдельных групп и слоев общества, которые
выдвигали партии особых интересов. Он не подвергал сомнению обоснованность
либерального довода о том, что результатом таких актов вмешательства может быть
только всеобщее снижение производительности труда. Когда он последовательно
мыслил, писал и говорил, он всегда придерживался мнения, что любая попытка
внесения изменений в механизм капиталистической системы путем вмешательства со
стороны правительства или других социальных органов, обладающих силой
принуждения, бессмысленна, потому что она не приводит к результату, ожидаемому
ее сторонниками, а, наоборот, снижает эффективность экономики. Маркс хотел
настроить рабочих на конфликт, который привел бы к установлению социализма, а не
на борьбу за достижение особых привилегий в обществе, основанном на частной
собственности на средства производства. Он хотел создать социалистическую
рабочую партию, а не то, что он назвал "елкобуржуазной"партией, нацеленной на
частичные реформы.
Поскольку слепая приверженность предубеждениям, порождаемым его
схоластической системой, мешала Марксу беспристрастно взглянуть на вещи, он
думал, что рабочие, которых находящиеся под его интеллектуальным влиянием авторы
организовали в "оциалистические"партии, будут довольствоваться спокойным
наблюдением за эволюцией капиталистической системы, чтобы не пропустить тот
день, когда она согласно учению полностью созреет для экспроприации
экспроприаторов и "ревратится"в социализм. Он не видел того, что рабочие партии,
как и другие партии особых интересов, признавая в принципе социалистическую
программу, в практической политике были заинтересованы лишь в непосредственном
приобретении рабочими особых привилегий. Марксистская теория солидарности
интересов всех рабочих имеет в виду совершенно другие политические результаты.
Она оказала одним группам рабочих отличную услугу, искусно скрыв тот факт, что
издержки их победы лягут бременем на другие группы рабочих. Это означает, что в
сфере так называемого "рорабочего"законодательства, а также в профсоюзной борьбе
интересы пролетариев никоим образом не совпадают. В этом отношении марксистское
учение оказало ту же услугу партиям, отстаивающим особые интересы рабочих, какую
оказало германской центристской и другим клерикальным партиям обращение к
религии, националистическим партиям -- идея национальной солидарности, аграрным
партиям -- утверждение о том, что интересы различных групп сельскохозяйственных
производителей одинаковы, а протекционистским партиям -- доктрина о необходимости
всеобъемлющего тарифа для защиты национальной рабочей силы.
м больше росли социал-демократические партии, тем сильнее становилось влияние
внутри них профсоюзов и тем больше они превращались в ассоциацию профсоюзов,
которая все проблемы сводила к лозунгу закрытого членства и увеличения
заработной платы.
Либерализм не имеет ничего общего ни с какой из этих партий. Он никому не
сулит особых привилегий. Он требует жертв от каждого во имя сохранения общества.
Эти жертвы или точнее, отказ от немедленно получаемой пользы, разумеется,
временные, они быстро окупаются большей и более длительной выгодой. Тем не менее
на какое-то время это все же жертвы. Поэтому либерализм с самого начала
оказывается в особенном положении в конкуренции среди партий. Антилиберальный
кандидат обещает особые привилегии каждой группе избирателей: более высокие цены
-- производителям и более низкие цены -- потребителям, более высокую заработную
плату -- государственным чиновникам и более низкие налоги -- налогоплательщикам.
Он готов согласиться с любыми расходами за счет государственной казны или
богатых людей. Не брезгует он обращаться к небольшим группам, ища их
расположения с помощью подарка из "сенародного"кармана.
Либеральный кандидат может лишь сказать своим избирателям, что попытки
добиться особого расположения антисоциальны.
5. Партийная пропаганда и партийная организация
Когда
либеральные идеи стали распространяться из своей родины -- Западной Европы -- на
Центральную и Восточную Европу, традиционные силы, т.е. монархия, знать и
духовенство, полагаясь на имевшиеся у них средства угнетения, чувствовали себя в
полной безопасности. Они не считали необходимым бороться с либерализмом и
образом мышления периода Просвещения с помощью интеллектуальных средств.
Подавление, преследование и тюремное заключение недовольных казались им более
подходящими средствами. Они похвалялись военным и полицейским аппаратом насилия
и принуждения. Слишком поздно они с ужасом осознали, что новая идеология выбила
это оружие из их рук, завоевав умы чиновников и солдат.
Потребовалось поражение старого режима в борьбе против либерализма, чтобы
научить его приверженцев той простой истине, что нет ничего могущественнее на
свете, чем идеологии и идеологи, и что против идей можно сражаться только с
помощью идей. Они осознали, что глупо полагаться на оружие, так как можно
использовать вооруженных людей лишь тогда, когда они готовы повиноваться, и что
любая власть и ее влияние в конечном счете основывается на идеологии.
Признание этой социологической истины стало одним из основных убеждений, на
которых построена политическая теория либерализма. Либерализм пришел к выводу,
что в конечном счете должны восторжествовать истина и справедливость, потому что
их победа в области идей не может быть поставлена под сомнение. А тот, кто
победит в этой области, должен в конце концов преуспеть также и в сфере реальных
дел, поскольку никакое преследование не сможет подавить его. Поэтому излишне
беспокоиться по поводу распространения либерализма. Его победа обеспечена.
Противников либерализма можно понять, если иметь в виду, что их действия
являются не чем иным, как противоположностью тому, чему учит либерализм, т.е.
они основываются на противодействии либеральным идеям. Они были не в состоянии
предложить исчерпывающего и последовательного социального и экономического
учения в противовес либеральной идеологии, ибо либерализм -- единственно
возможный вывод, который можно обоснованно заключить из доктрины решающей роли
идей в жизни общества.
Все-таки у программы, обещавшей что-то только одной или нескольким группам,
не было шансов заручиться всеобщей поддержкой, и она была с самого начала
обречена на политическое поражение. Таким образом, последнее, к чему этим
партиям пришлось прибегнуть, это заключить соглашение, которое поставило бы
группы, к которым они обращались, полностью под их контроль и удерживать их в
таком положении. Им пришлось позаботиться о том, чтобы либеральные идеи не нашли
приверженцев среди классов, от которых они зависели. С этой целью были созданы
партийные организации, которые держат человека такой жесткой хваткой, что он
даже и не помышляет об освобождении.
В Германии и Австрии, где эта система была развита с педантичной
тщательностью, и в странах Восточной Европы, где она была скопирована, человек
сегодня уже не столько гражданин, сколько член партии. Партия опекает его с
детского возраста. В соответствии с партийными принципами организуется
спортивная и социальная деятельность. Все управляется в соответствии с
партийными приципами -- и фермерская кооперативная система, с помощью которой
фермер только и может претендовать на свою долю субсидий и дотаций, выделяемых
сельскохозяйственным производителям, и институты по продвижению специалистов, и
система бирж труда и сберегательных банков для трудящихся. Во всех вопросах, где
власти имеют полную свободу действий, человеку, чтобы его уважали, требуется
поддержка его партии. При таких обстоятельствах пассивное участие в партийных
делах вызывает подозрение, а выход из партии означает серьезные экономические
трудности, если не крах и социальный остракизм.
Специальный путь подчинения своей власти партии особых интересов приберегли
для специалистов. Свободные профессии юриста, врача, писателя и художника
представлены не так многочисленно, чтобы позволить этим группам создавать партии
особых интересов для защиты своих прав. Поэтому они наименее подвержены влиянию
идеологии особых классовых привилегий. Представители свободных профессий были
дольше всех и наиболее упорно привержены либерализму. Им нечего было выигрывать
от политики бесжалостной и решительной борьбы за обеспечение их особых
интересов. Такая ситуация не могла не вызывать опасения у партий, действующих
как группы организованного давления. Они не могли терпеть упорной приверженности
интеллигенции либерализму. В этой ситуации партийные лидеры опасались, что ряды
их партии могут поредеть, если либеральные идеи, обновленные в изложении
выдающихся личностей из среды интеллектуалов, завоюют признание и одобрение
масс. Они еще не забыли, насколько опасными могут быть такие идеи для кастового
и сословного общества. Поэтому партии особых интересов продолжали систематично
организовываться таким образом, чтобы поставить представителей "либеральных"
профессий в зависимость. Вскоре это было достигнуто путем их вовлечения в
партийный аппарат. Врачи, юристы, писатели, художники должны были вступать в
организации своих пациентов, клиентов, читателей и покровителей и подчиняться
этим организациям. Тех же, кто воздерживался или открыто восставал против этого,
принуждали к согласию.
Подчинение представителей свободных профессий партийному режиму находит
дальнейшее воплощение в процедуре назначения на учительские должности и посты на
государственной службе. Там, где партийная система развита хорошо, к назначениям
допускаются только члены партии, представляющие либо одну партию, находящуюся у
власти, либо все партии особых интересов в соответствии с заключенным между ними
(хотя и не зафиксированным где-либо) соглашением. В конце концов даже
независимая пресса ставится под контроль с помощью угрозы бойкота.
Завершающим ударом в организации всевластия партий стало создание ими
собственных вооруженных групп. Организованные на военный манер, по образцу
национальной армии, они разработали свои мобилизационные и оперативные планы, у
них имеется оружие, и они готовы нанести удар. Со знаменами и духовыми
оркестрами они маршируют по улицам, оповещая мир о начале эры бесконечной
пропаганды и боевых действий.
До сих пор существовало два обстоятельства, смягчавших опасность
возникновения подобных ситуаций. Во-первых, в ряде наиболее значимых стран между
партийными силами было достигнуто некоторое равновесие власти. Там, где этот
баланс отсутствует, как, например, в России и Италии, мощь государства,
игнорируя остатки либеральных принципов, которые все еще признает часть
населения, используется для подавления и преследований приверженцев
оппозиционных партий.
Второе обстоятельство, которое пока все еще не дает случиться самому худшему,
состоит в том, что даже нации, проникнутые враждебностью к либерализму и
капитализму, полагаются на капиталовложения из стран, которые служат
классическим примером либерального и капиталистического образа мышления -- прежде
всего Соединенных Штатов Америки. Без их кредитов последствия расточительной
политики проедания капитала, которую они осуществляют, давно стали бы
значительно более очевидными. Антикапитализм может сохранить свое существование
только за счет капитализма. Поэтому он должен в определенной степени учитывать
общественное мнение Запада, где либерализм все еще признается, пусть даже и в
весьма расплывчатом виде.
Желание владельцев капитала предоставлять займы только тем заемщикам, у
которых есть перспективы выплаты долгов, деструктивистские партии пытаются
выдать за "всемирное влияние капитала", по поводу которого они поднимают такой
шум.
6. Либерализм как "партия капитала"
Таким образом, легко
увидеть, что либерализм нельзя ставить на одну доску с другими партиями особых
интересов, не отвергая самой его сути. Он радикально отличается от них всех.
Партии особых интересов выступают за борьбу и превозносят насилие, либерализм
же, напротив, стремится к миру и влиянию идей. Именно по этой причине все
партии, как бы они ни были разобщены в других отношениях, образуют единый фронт
против либерализма.
Враги либерализма заклеймили его как партию особых интересов капиталистов.
Это характеризует их образ мышления. Они способны понимать политическую
идеологию только как защиту особых привилегий определенных групп, противоречащих
всеобщему благоденствию. Нельзя рассматривать либерализм как партию особых
интересов, привилегий и полномочий, потому что частная собственность на средства
производства -- это не привилегия, благоприятствующая только капиталистам, а
институт, существующий в интересах всего общества, и, следовательно, институт,
который приносит пользу всем. Такого мнения придерживаются не только либералы,
но и в некоторой степени их противники. Когда марксисты отстаивают мнение о том,
что социализм невозможно осуществить, пока мир не "созрел" для него, так как
социальная система никогда не исчезает до тех пор, пока не "разовьются все
производительные силы, для которых она дает достаточный простор", они допускают,
по крайней мере сейчас, незамену института частной собственности. Даже
большевики, которые еще совсем недавно огнем, мечом и виселицей распространяли
свое понимание марксизма (как будто "зрелость" уже достигнута), теперь вынуждены
признать, что поспешили.
Однако если условия таковы, что без капитализма и его юридической
"суперструктуры" -- частной собственности -- нельзя обойтись, можно ли говорить об
идеологии, которая рассматривает частную собственность как основу общества, что
она служит лишь эгоистичным интересам владельцев капитала в ущерб интересам всех
остальных?
Считая частную собственность необходимой, антилиберальные идеологии -- будь то
на время или навсегда -- тем не менее полагают, что она должна регулироваться и
ограничиваться указами властей и другими актами вмешательства со стороны
государства. Они предлагают не либерализм и капитализм, а интервенционизм. Но
экономическая наука показала, что система интервенционизма самоубийственна. Она
не может достичь тех целей, которых намерены добиваться ее защитники.
Следовательно, ошибочно полагать, что помимо социализма (общественной
собственности) и капитализма (частной собственности), еще мыслима и может
действовать третья система организации социального сотрудничества, т.е.
интервенционизм.
Попытки осуществить интервенционизм должны неизбежно привести к условиям,
противоречащим намерениям их авторов, которые в этом случае сталкиваются с
альтернативой, либо воздержаться от всех актов интервенционизма и тем самым
предоставить частную собственность самой себе, либо заменить частную
собственность на социализм. Этот тезис поддерживают не только одни либеральные
экономисты.
Конечно, популярная идея о том, что экономисты подразделяются в соответствии
с партийными принципами, совершенно ошибочна. Маркс тоже во всех своих
теоретических построениях видел одну дилемму -- "социализм или капитализм". Он
высмеивал и презирал тех реформаторов, которые, находясь в плену своего
"мелкобуржуазного мышления", отвергают социализм и, в то же время, надеются
переделать капитализм. Экономическая наука никогда даже и не пыталась показать,
что система частной собственности, регулируемая и ограничиваемая
правительственным вмешательством, была бы осуществима. Когда
"катедер-социалисты" любой ценой хотели доказать это, они начинали с отрицания
возможности научного знания в области экономики и в конечном итоге заканчивали
заявлением о том, что любое деяние государства, разумеется, должно быть
рациональным. Поскольку наука показала абсурдность политики, которую они
предлагали, они постарались сделать дезавуировать логику и науку.
То же верно и в отношении доказательств возможности и осуществимости
социализма. Домарксистские авторы тщетно старались представить эти
доказательства. Они не смогли этого сделать, да и не были в состоянии
опровергнуть весомые возражения против осуществимости их утопии, основанные на
открытиях науки. Казалось, что примерно в середине XIX века от социалистической
идеи уже успешно избавились. Но затем явился Маркс. Разумеется, он не представил
доказательств того, что социализм осуществим, но просто заявил, что приход
социализма неизбежен. Из этого произвольного утверждения и из ложной аксиомы о
том, что в человеческой истории все последующее представляет собой прогресс по
сравнению с предыдущим, Маркс сделал вывод, что социализм более совершенен, чем
капитализм и поэтому, естественно, не может быть никаких сомнений в его
осуществимости. Следовательно, совершенно ненаучно утруждать себя вопросом о
возможности социалистического общества или даже вообще изучать проблемы такой
социальной системы. Тот, кто хотел попробовать сделать это, подвергался
социалистами остракизму и отлучался общественным мнением, находившимся под
влиянием марксистской доктрины.
Не обращая внимание на все эти трудности, экономическая наука занялась
теоретическим конструированием социалистической системы и неопровержимо
доказала, что любой вид социализма неработоспособен, так как в социалистическом
сообществе экономические расчеты невозможны. Защитники социализма не осмелились
ответить на этот довод, если не считать совершенно тривиальных и лишенных
значения аргументов. То, что было теоретически доказано наукой, было
подтверждено на практике неудачей всех социалистических и интервенционистских
экспериментов.
Следовательно утверждать, как это делают многие, что защита капитализма это
дело только капиталистов и предпринимателей, особым интересам которых, в
противовес интересам других групп, содействует капиталистическая система, --
значит, заниматься показной пропагандой, добивающейся своих целей в расчете на
отсутствие рассудительности у недумающих людей. У "имущих" -- не больше причин
для поддержки института частной собственности на средства производства, чем у
"неимущих". Если их непосредственные особые интересы ставятся под угрозу, они
едва ли останутся последовательными либералами. Представление, что сохранение
капитализма -- в интересах только имущих классов, поскольку позволяет им навсегда
оставаться во владении своим богатством, происходит от непонимания природы
капиталистической экономики, в которой собственность постоянно переходит от
менее умелого к более умелому. В капиталистическом обществе можно сохранять свое
богатство, постоянно приобретая его заново путем правильных инвестиций. У
богатых, которые уже владеют богатством, нет никаких особых причин желать
сохранения открытой для всех системы свободной конкуренции; особенно если они не
заработали богатство сами, а унаследовали его, им приходится скорее опасаться
конкуренции, чем надеяться на нее. Как раз напротив, у них есть особая
заинтересованность в интервенционизме, который всегда имеет тенденцию сохранять
существующее разделение богатства среди тех, кто им владеет. Но они не могут
надеяться на какое-либо особое отношение со стороны либерализма -- системы, в
которой не обращают никакого внимания на освященные веками правила, защищающие
интересы сформировавшегося богатства.
Предприниматель может процветать лишь тогда, когда он предоставляет обществу
то, что от него требуют. Когда мир охвачен страстью к войне, либерал стремится
разъяснить преимущества мира; предприниматель же производит пушки и пулеметы.
Если общественное мнение сегодня выступает за вложение капитала в Россию,
либерал может попытаться объяснить, что вкладывать капитал в страну,
правительство которой открыто объявляет конечной целью своей политики
экспроприацию всего капитала, так же разумно, как сбрасывать товары в море. Но
предприниматель без колебаний организует поставки России, если только он может
перенести риск на кого-то другого, будь то государство или какие-то менее умные
капиталисты, одураченные общественным мнением, которое само подкармливается
русскими деньгами. Либерал борется против тенденции к торговой автаркии. Однако
немецкий фабрикант, строит фабрику в восточной провинции, которая не допускает
немецких товаров, чтобы удовлетворить рынок, хотя он и находится под действием
покровительственного тарифа. Ясно мыслящие предприниматели и капиталисты могут
расценивать последствия антилиберальной политики как губительные для всего
общества, но как практические предприниматели и капиталисты они стремятся не
противостоять этой политике, а приспосабливаться к реальным условиям.
Нет такого класса, который мог бы защищать либерализм во имя своих
эгоистических интересов в ущерб всему обществу и другим слоям населения по одной
простой причине: либерализм не служит никаким особым интересам. Либерализм не
может полагаться на поддержку, которую антилиберальные партии получают от тех,
кто, стремясь получить привилегии для себя за счет остальной части общества,
связывает себя с этими партиями. Когда либерал предстанет перед избирателями в
качестве кандидата на государственную должность и когда те, чьих голосов он
добивается, спросят его, что он или его партия намерены сделать лично для них
или их группы, он может дать единственный ответ: либерализм служит всем, но он
не служит никаким особым интересам.
Быть либералом -- это значит осознать, что особые привилегии, данные небольшой
группе в ущерб другим, в конечном счете не могут быть сохранены без борьбы
(гражданской войны) и что нельзя раздавать привилегии большинству, так как тем
самым будет сведена на нет ценность этих привилегий для всех тех, кому они
должны принести особые преимущества. Единственным же результатом всего этого
станет сокращение производительности общественного труда.