Человеческая деятельность

Предисловие (В.С. Автономов)

Людвиг фон Мизес был и до сих пор известен нашему читателю только как несгибаемый либерал и бескомпромиссный борец с социализмом и бюрократией. Выход на русском языке его книги "Человеческая деятельность", со дня публикации которой прошло ровно полвека, раскрывает нам всю систему его взглядов, закономерным элементом и логическим завершением которой является мизесовский либерализм. В этой книге сплелись воедино все излюбленные сюжеты Мизеса: теория денег и кредита, проблемы инфляции и экономического цикла, критика социализма и интервенционизма и отстаивание антипозитивистской "априористской" методологии экономической теории.

Выход в свет "Человеческой деятельности", безусловно, справедлив по отношению к автору, мыслившему системно и создавшему последнее в истории экономической мысли произведение в жанре трактата экономической теории, в то время, когда единственным жанром для экономистов стали журнальные статьи, впоследствии объединяемые в сборники статей данного автора по разным поводам. Здесь Мизесу удалось то, что не удавалось многим его предшественникам - великим экономистам, - написать "magnum opus", отразивший взгляды автора по всем основным проблемам экономики и общества. Напомним, что и Маркс, и Менгер, и Вальрас, и Маршалл (перечень можно продолжить) ограничились выпуском первого тома своего будущего труда, но до второго и последующих томов дело так и не доходило. Проблема здесь не только в недостатке времени (Мизес был не в лучшем положении - за всю жизнь он только шесть лет в Женеве имел оплачиваемый университетский пост, давший ему желанную академическую свободу) и энергии. Трудность, на наш взгляд, заключается в том, что от первого тома, обычно содержащего абстрактные принципы теории, трудно дойти до поверхности - конкретных явлений из области экономической политики, идеологии и т.д. Мизесу это удалось, причем дважды: сначала на немецком в 1940 г., а затем в кардинально переработанном для американского читателя виде на английском языке. Смог автор выпустить также второе и третье переработанные издания "Человеческой деятельности". Отчасти это объясняется тем, что Людвиг фон Мизес очень долго жил - 92 года (1881-1973). Но еще более важным было, наверное, то, что в его голове повседневная практика всегда воспринималась в контексте теоретических принципов. Все без исключения участники его семинара в Школе бизнеса Нью-Йоркского университета вспоминают, что в начале каждого заседания Мизес брал в руки свежую газету, выбирал какую-либо из экономических новостей и начинал ее комментировать с точки зрения принципов своей экономической теории. Означает ли это, что его принципы были близки к поверхности? Очевидно, нет, и в этом может убедиться читатель. Первая часть его книги в лучших традициях даже не австрийской, а немецкой теоретической мысли посвящена самым глубоким эпистемологическим проблемам экономической теории. Более того, вся книга, которая, напомним, является трактатом экономической теории, имеет прежде всего философскую логику рассмотрения материала. Здесь вы не найдете отдельного изложения микро- и макроэкономических проблем, как в современных учебниках. Дело здесь, на наш взгляд, в другом. Принципы Мизеса в отличие, скажем, от принципов того же Маршалла не синтезировали разные точки зрения, а представляли одну глубокую и вместе с тем полемически заостренную позицию. Эту позицию для краткости можно было бы назвать последовательным либерализмом. Глубиной и ?партийностью? анализа книга Мизеса, как это ни парадоксально для человека, всю сознательную жизнь боровшегося с социализмом, близка к "Капиталу" Маркса. Однако в отличие от марксизма, обращенного к массам, либерализм был всегда обращен к свободным, критически мыслящим (в том числе и о своих учителях) индивидам. Поэтому, видимо, не случайно, что, хотя учениками Мизеса могли себя назвать многие известные  экономисты разных стран - Ф. Хайек, О. Моргенштерн, Ф. Махлуп, Л. Роббинс, Г. Хаберлер, А. Мюллер-Армак, В. Репке, Ж. Рюэфф, Л. Эйнауди, И. Кирцнер, - почти никто не шел за учителем до конца, выбирая более ?взвешенный? компромиссный путь. Здесь имеет смысл задуматься о педагогических преимуществах последовательного отстаивания учителем крайней позиции в качестве опоры для дальнейшего развития самостоятельной мысли учеников.

Кроме того, необходимо отметить, что, если бы не принципиальность и настойчивость Мизеса и его ученика Хайека, своеобразие австрийской школы маржинализма без остатка растворилось бы в мощном неоклассическом потоке 1930-х годов. Новая австрийская школа Мизеса-Хайека, сохранив менгеровскую традицию последовательного субъективизма и методологического индивидуализма, неприязни к математике и функциональному анализу, повышенного интереса к проблемам времени и неопределенности, добавила со своей стороны прежде всего мощный импульс воинствующего либерализма, основанного на строго научных аргументах. (Статья Мизеса 1920 г. о невозможности экономического расчета при социализме была первым научным экономическим доказательством ущербности социалистического проекта.)

Большую часть своей жизни Мизес провел в оппозиции господствующим взглядам: кейнсианским, социалистическим, нацистским, дирижистским. Почти полжизни ему пришлось провести в эмиграции. Его архив был арестован нацистами в Вене, а затем хранился в секретных архивах КГБ в Москве. Несмотря на долгую жизнь, Мизесу не удалось дождаться времени, когда к его идеям пришла популярность: в 1974 г. Нобелевская премия по экономике была присуждена Ф. Хайеку, вслед за чем началось возрождение интереса к представителям новой австрийской школы как вечного оппонента кейнсианства и врага инфляции, закономерное в разгар стагфляции в США и других развитых западных странах. Но интеллектуальная мода приходит и уходит, а серьезные и глубокие книги остаются, переиздаются, отмечают юбилеи и переводятся на другие языки. Было бы жестоко по отношению к читателю далее затягивать предисловие к этому огромному, спорному и очень интересному тексту.

Чл.-корр. РАН В.С. Автономов

Введение

1. Экономическая теория и праксиология

Экономическая теория является самой молодой наукой. Конечно, за последние 200 лет на основе дисциплин, знакомых еще древним грекам, возникло много новых наук. Однако в данных случаях часть знания, которая до этого уже утвердилась в сложившейся старой системе знаний, просто стала автономной. Область исследований была более точно подразделена и исследована с помощью новых методов; в ней до сих пор открываются незамеченные области, и люди в отличие от своих предшественников начинают видеть вещи в новом свете. Сама область не расширилась. Но экономическая теория открыла для человеческой науки предмет, прежде недоступный и неосмысленный. Открытие регулярности в последовательности и взаимозависимость рыночных явлений вышли за рамки традиционной системы учений. Появилось знание, которое нельзя было считать ни логикой, ни математикой, ни психологией, ни физикой, ни биологией.

Долгое время философы стремились выяснить цели, которые Бог или Природа пытались достичь по ходу человеческой истории. Они искали закон судьбы и эволюции человечества. Но попытки даже тех мыслителей, чьи изыскания были свободны от любых теологических тенденций, потерпели полное фиаско, так как их подвел ошибочный метод. Они занимались человечеством в целом или оперировали другими холистическими понятиями нации, расы или церкви. Такие мыслители устанавливали вполне произвольные цели, которым должно было соответствовать поведение подобных целостностей. Но они не могли дать удовлетворительного ответа на вопрос, какие силы заставляют множество действующих индивидов вести себя таким образом, что реализуются цели, намеченные неумолимым развитием этих целостностей. Они прибегали к отчаянным средствам: чудесным вмешательствам божества или откровениям богопосланных пророков и посвященных, предустановленной гармонии, предназначению или действию мистических и сказочных мировой души или национальной души. Другие говорят о хитрости природы [1], заложившей в человеке порывы, ведущие его точно по пути, заданному Природой.

Часть философов была более реалистична. Они не пытались разгадать замыслы Природы или Бога. Они смотрели на человеческие дела с точки зрения государства, устанавливающего правила политических действий, так называемые методики руководства и искусства управлять государством. Отвлеченные умы разрабатывали грандиозные планы глубоких реформ и переустройства общества. Более скромные удовлетворялись сбором и систематизацией данных исторического опыта. Но все были абсолютно убеждены, что в событиях общественной жизни отсутствуют такие же регулярность и устойчивость явлений, какие уже были обнаружены в способе человеческих рассуждений и в последовательности природных явлений. Они не искали законов общественного сотрудничества, потому что считали, что человек способен организовать общество как ему захочется. Если социальные условия не соответствовали желаниям реформаторов, если их утопии оказывались нереализуемыми, вина возлагалась на нравственные недостатки человека. Социальные проблемы рассматривались как этические проблемы. Все, что нужно для построения идеального общества, считали они, хорошие государи и добродетельные граждане. С праведниками можно воплотить в жизнь любую утопию.

Открытие неотвратимой взаимозависимости рыночных явлений изменило это мнение. Сбитые с толку люди вынуждены были приспосабливаваться к новому взгляду на общество. Они с ошеломлением узнали, что человеческое действие может рассматриваться не только как хорошее или плохое, честное или нечестное, справедливое или несправедливое. Общественной жизни свойственна регулярность явлений, которую человек должен учитывать в своей деятельности, если хочет добиться успеха. Бесполезно относиться к событиям общественной жизни с позиций цензора, который что-то одобряет или не одобряет в соответствии с вполне произвольными стандартами и субъективными оценками. Необходимо изучать законы человеческой деятельности и общественного сотрудничества, как физик изучает законы природы. Революционное превращение человеческой деятельности и общественного сотрудничества в объект науки о данных зависимостях взамен нормативного описания имело огромные последствия как для познания и философии, так и для общественной деятельности.

Однако на протяжении более чем 100 лет влияние этого радикального изменения способов объяснения оставалось очень ограниченным, так как люди считали, что они относятся только к узкому сегменту общей области человеческого действия, а именно к рыночным явлениям. В своих исследованиях экономисты классической школы столкнулись с препятствием, которое они не смогли преодолеть, очевидной антиномией ценности. Их теория ценности была несовершенной и заставила ограничить рамки своей науки. До конца XIX в. политическая экономия оставалась наукой об экономических аспектах человеческой деятельности, теорией богатства и эгоизма. Эта теория исследовала человеческую деятельность только в том случае, если она была вызвана тем, что описывалось очень неудовлетворительно как корысть, и утверждала, что существуют и другие виды человеческой деятельности, изучение которых является задачей других дисциплин.

Трансформация учения, начало которому положили экономисты классической школы, была завершена только современной субъективной экономической теорией, которая преобразовала теорию рыночных цен в общую теорию человеческого выбора.

Длительное время никто не осознавал, что переход от классической теории ценности к субъективной теории ценности оказался не просто заменой менее удовлетворительной теории рынка более удовлетворительной теорией. Общая теория выбора и предпочтений выходит далеко за рамки, ограничивающие пределы экономических проблем, которые были очерчены экономистами от Кантильона, Юма и Адама Смита до Джона Стюарта Милля. Это нечто гораздо больше, чем просто теория экономической стороны человеческих усилий, борьбы людей за предметы потребления и материального благосостояния. Это наука о любом виде человеческой деятельности. Любое решение человека суть выбор. Осуществляя его, человек выбирает не между материальными предметами и услугами. Выбор затрагивает все человеческие ценности. Все цели и средства, материальное и идеальное, высокое и низкое, благородное и подлое выстраиваются в один ряд и подчиняются решению, в результате которого одна вещь выбирается, а другая отвергается. Ничего из того, что человек хочет получить или избежать, не остается вне этой единой шкалы ранжирования и предпочтения. Современная теория ценности расширяет научные горизонты и увеличивает поле экономических исследований. Из политической экономии классической школы возникла общая теория человеческой деятельности праксиология[Термин праксиология впервые был использован в 1890 г. Эспинасом (см.: Espinas. Les Origines de la Technologie//Revue Philosophique. XVth year. XXX. 114115 и его книгу, опубликованную в Париже в 1897 г. под тем же названием).] [2]. Экономические, или каталлактические, проблемы[Термин каталлактика, или наука об обмене, впервые был использован Уотли (cм.: Whately. Introductory Lectures on Political Economy. London, 1831. P. 6).] [3] влились в более общую науку и больше не могут рассматриваться вне этой связи. Изучение собственно экономических проблем не может не начинаться с исследования акта выбора; экономическая теория стала частью, и на сегодняшний день наиболее разработанной, более универсальной науки праксиологии.

2. Эпистемологические[4] проблемы общей теории человеческой деятельности

В новой науке все казалось сомнительным. Она была незнакомкой в традиционной системе знаний; люди были сбиты с толку и не знали как ее квалифицировать и какое определить ей место. Но с другой стороны, они были убеждены, что включение экономической теории в перечень наук не требует реорганизации или расширения всей системы. Люди считали свою классификацию полной. И если экономическая теория в нее не вписывалась, то вина может возлагаться только на неудовлетворительную трактовку экономистами своих задач.

Лишь полное непонимание смысла полемики о существе, границах и логическом характере экономической теории заставляет квалифицировать их как схоластические софизмы педантичных профессоров. Существует широко распространенное заблуждение, что, в то время как педанты занимались бесполезными разговорами о наиболее подходящих методиках, сама экономическая наука безотносительно к этим пустопорожним спорам спокойно двигалась своим путем. В ходе Methodenstreit* [5] между австрийскими экономистами и представителями прусской исторической школой [6], называвшими себя интеллектуальными телохранителями Дома Гогенцоллернов, и в дискуссиях школы Джона Бейтса Кларка с американским институционализмом [7] на карту было поставлено значительно больше, чем вопрос о том, какой подход плодотворнее. На самом деле предметом разногласий были эпистемологические основания науки о человеческой деятельности и ее логическая законность. Многие авторы, отталкиваясь от эпистемологической системы, для которой праксиологическое мышление было чуждо, и исходя из логики, признающей научными помимо формальной логики и математики лишь эмпирические естественные науки и историю, пытались отрицать ценность и полезность экономической теории. Историзм стремился заменить ее экономической историей; позитивизм рекомендовал в качестве нее иллюзорную социальную науку, которая должна была заимствовать логическую структуру и модель ньютоновской механики. Обе эти школы сходились в радикальном неприятии всех достижений экономической мысли. Экономистам нельзя было молчать перед лицом этих атак.

Радикализм этого массового осуждения экономической науки был вскоре превзойден еще более универсальным нигилизмом. С незапамятных времен люди, думая, говоря и действуя, принимали как не вызывающий сомнение факт единообразие и неизменность логической структуры человеческого разума. Все научные исследования исходили из этой предпосылки. В спорах об эпистемологическом характере экономической науки впервые в человеческой истории отрицалось и это утверждение. Согласно марксизму мышление человека определяется его классовой принадлежностью. Каждый общественный класс имеет свою логику. Продукт мысли не может быть не чем иным, как идеологической маскировкой эгоистических классовых интересов автора. Именно разоблачение философских и научных теорий и демонстрация их идеологической бессодержательности является задачей социологии науки. Экономическая наука это буржуазный паллиатив, а экономисты сикофанты [8] капитала. Только бесклассовое общество социалистической утопии заменит правдой идеологическую ложь.

Позднее этот полилогизм преподносился в различных вариантах. Согласно историзму, например, логическая структура человеческого мышления претерпевает изменения в ходе исторической эволюции. Расистский полилогизм приписывает каждой расе свою логику. Наконец, в соответствии с иррационализмом разум как таковой не объясняет иррациональные силы, определяющие человеческое поведение.

Эти доктрины выходят далеко за границы экономической науки. Они ставят под сомнение не только экономическую теорию и праксиологию, но и остальное знание и человеческие рассуждения в целом. Математики и физики это касается в той же мере, что и экономической теории. Поэтому создается впечатление, что задача их опровержения не относится к какой-либо одной ветви знаний, а скорее является функцией эпистемологии и философии. Это является достаточным основанием для позиции той части экономистов, которые спокойно продолжают свои исследования, не беспокоясь об эпистемологических проблемах и возражениях полилогизма и иррационализма. Физик ведь не обращает внимание, если кто-то клеймит его теорию как буржуазную, западную или еврейскую. Точно так же и экономист должен игнорировать клевету и злословие. Собака лает караван идет; и не следует обращать внимание на этот лай. Необходимо помнить изречение Спинозы: Как свет обнаруживает и себя самого, и окружающую тьму, так истина есть мерило и самой себя, и лжи [9].

Тем не менее ситуация в экономической науке отличается от математики и естественных наук. Полилогизм и иррационализм атакуют праксиологию и экономическую теорию. И хотя они формулируют свои утверждения в общем виде применительно ко всем отраслям знания, в действительности имеются в виду именно науки о человеческой деятельности. Полилогизм и иррационализм называют иллюзией уверенность в том, что полученные результаты научных исследований могут быть действительными для людей всех эпох, рас и общественных классов, и находят удовольствие в поношении некоторых физических и биологических теорий как буржуазных или западных. Но если решение практических проблем требует применения этих заклейменных доктрин, они забывают о своей критике. В технологиях в Советской России без колебаний используются все достижения буржуазной физики, химии и биологии, как если бы они имели силу для всех классов. Нацистские инженеры не считали ниже своего достоинства использовать теории, открытия и изобретения представителей неполноценных рас и национальностей. Поведение людей всех рас, наций, религий, лингвистических групп, общественных классов не подтверждает доктрин полилогизма и иррационализма в отношении логики, математики и естественных наук.

Но праксиология и экономическая наука совсем другое дело. Основной мотив развития теорий полилогизма, историзма и иррационализма оправдание пренебрежения учениями экономистов при определении экономической политики. Попытки социалистов, расистов, националистов и этатистов опровергнуть теории экономистов и продемонстрировать правильность собственных ложных доктрин провалились. Именно этот крах заставил их отрицать логические и эпистемологические принципы, на которых основаны и повседневная деятельность, и научные исследования.

Но нельзя отвергать возражения просто на основе осуждения политических мотивов, инспирировавших их возникновение. Ни один ученый не имеет права заранее предполагать, что осуждение его теорий неосновательно, так как критика пропитана страстью и партийными предубеждениями. Он обязан ответить на каждое замечание независимо от скрытых мотивов их происхождения. Недопустимо также сохранять молчание, сталкиваясь с часто звучащим мнением, что теоремы экономической науки действительны только при условии выполнения гипотетических допущений, никогда не реализующихся на практике, и потому бесполезны для мысленного понимания действительности. Странно, однако, что некоторые школы склонны разделять это мнение, но, несмотря на это, продолжают строить свои кривые и формулировать уравнения. Они не беспокоятся о смысле своих рассуждений и об их отношении к миру реальной жизни и деятельности.

Это, конечно же, несостоятельная позиция. Первая задача любого научного исследования исчерпывающее описание и определение всех условий и допущений, при которых разнообразные утверждения претендуют на обоснованность. Ошибочно принимать физику в качестве модели и образца для экономической науки. Но те, кто совершает эту ошибку, должны усвоить хотя бы одну вещь ни один физик никогда не считал, что прояснение некоторых допущений и условий физических теорем находится за пределами физических исследований. Основной вопрос, на который экономическая наука должна дать ответ: как ее утверждения соотносятся с реальностью человеческой деятельности, мысленное понимание которой является предметом экономических исследований?

Поэтому тщательное рассмотрение утверждения о том, что учения экономической науки действительны лишь для капиталистической системы в течение короткого и уже закончившегося либерального периода, переходит в ведение экономической теории. И долг именно экономической науки, а не какой-либо другой области знаний рассмотреть все возражения, выдвигаемые с разных точек зрения против полезности утверждений экономической теории для прояснения проблем человеческой деятельности. Система экономической мысли должна быть построена таким образом, чтобы быть защищенной от любой критики со стороны иррационализма, историзма, панфизикализма, бихевиоризма и любых разновидностей полилогизма. Положение, когда экономисты делают вид, что игнорируют ежедневно выдвигаемые аргументы, демонстрирующие абсурдность и бесполезность построений экономической науки, является нетерпимым.

Недостаточно и далее заниматься экономическими проблемами в рамках традиционной структуры. Теорию каталлактики необходимо выстроить на твердом фундаменте общей теории человеческой деятельности праксиологии. Это не только защитит ее от необоснованной критики, но и прояснит многие проблемы, до сих пор даже адекватно не поставленные, не говоря уже об удовлетворительном решении. К их числу принадлежит фундаментальная проблема экономического расчета.

3. Экономическая теория и практика человеческой деятельности

Многие привыкли обвинять экономическую науку в отсталости. В настоящее время вполне очевидно, что наша экономическая теория находится не в лучшей форме. В человеческом знании нет состояния совершенства, как нет его и у других человеческих достижений. Человек лишен всеведения. Самые совершенные теории, удовлетворяющие на первый взгляд нашу жажду знаний, однажды исправляются или заменяются на новые. Наука не дает нам абсолютной и окончательной определенности. Она только дает нам некоторую долю уверенности в границах наших умственных способностей и существующего состояния научного знания. Научная система лишь полустанок на бесконечном пути поиска знаний. Она неизбежно поражена недостаточностью, присущей любым человеческим усилиям. Но признание этих фактов не означает отсталости современной экономической науки. Просто экономическая наука живое образование. А жизнь подразумевает и несовершенство, и изменения.

Упреки в мнимой отсталости выдвигаются в отношении экономистов с двух точек зрения.

С одной стороны, некоторые натуралисты и физики порицают экономику за то, что она не является естественной наукой и не применяет лабораторных методов и процедур. Одной из задач данного трактата как раз и является разоблачение ложности таких идей. В этих вводных замечаниях, наверное, достаточно будет сказать несколько слов об их психологической подоплеке. Узкомыслящие люди обычно подвергают сомнению все, что отличает других людей от них самих. Верблюд из басни возражает против любых животных, не имеющих горба, руританцы критикуют лапутанцев за то, что они не руританцы. Исследователь в лаборатории считает ее единственно достойным местом для исследований, а дифференциальные уравнения единственно правильным способом выражения результатов научной мысли. Он просто не способен раскрыть эпистемологические проблемы человеческой деятельности. Для него экономическая наука не может быть не чем иным, как разновидностью механики.

Существуют люди, которые утверждают: что-то не так в социальных науках, поскольку социальные условия неудовлетворительны. За последние два или три столетия естественные науки достигли удивительных результатов. Их практическое использование повысило общий уровень жизни до невероятной высоты. Но, как говорят эти критики, социальные науки не сделали для этого ничего. Они не уничтожили нищету и голод, кризисы и безработицу, войну и тиранию. Они бесплодны и не сделали ничего, чтобы способствовать счастью и благосостоянию людей.

Эти ворчуны не понимают, что потрясающий прогресс технологий производства и проистекающее из этого увеличение богатства и благосостояния стали возможны только благодаря следованию либеральной экономической политике, которая представляла собой применение экономических учений на практике. Именно идеи классических экономистов ликвидировали помехи, создаваемые вековыми законами, обычаями и предубеждениями в отношении технологических улучшений и освободили гений реформаторов и новаторов от смирительных рубашек гильдий, опеки правительства и разнообразного общественного давления. Именно они понизили престиж завоевателей и экспроприаторов и продемонстрировали пользу деловой активности для общества. Ни одно из современных великих изобретений нельзя было использовать, если бы ментальность докапиталистической эпохи не была бы до основания разрушена экономистами. То, что обычно называется промышленной революцией [10], является продуктом идеологической революции, вызванной учениями экономистов. Экономисты разорвали старые оковы: что нечестно и несправедливо одолеть конкурента, производя товары дешевле и качественнее; нельзя отказываться от традиционных методов производства; машины зло, потому что приводят к безработице; одной из задач гражданского правительства является не допускать обогащения способных бизнесменов и защищать менее способных от конкуренции более способных; ограничение свободы предпринимателей с помощью государственного сдерживания или принуждения со стороны других общественных сил является средством для обеспечения благополучия нации. Британская политическая экономия и французская физиократия [11] были локомотивами современного капитализма. Именно они сделали возможным развитие прикладных естественных наук на благо широких масс.

Что неладно с нашей эпохой, так это как раз широко распространенное неведение о той роли принципов экономической свободы, которую они сыграли в технологическом развитии за последние 200 лет. Многие ошибочно полагали, что улучшение методов производства совпало с политикой laissez faire [12] только благодаря случаю. Введенные в заблуждение марксистскими мифами, они рассматривали современный индустриализм как результат действия мистических производительных сил, которые ни в коей мере не зависят от идеологических факторов. Классическая экономическая теория, по их мнению, была не фактором подъема капитализма, а скорее продуктом, его идеологической надстройкой, т.е. доктриной, направленной на защиту несправедливых требований капиталистических эксплуататоров. Следовательно, уничтожение капитализма и замена рыночной экономики и частного предпринимательства социалистическим тоталитаризмом не помешают дальнейшему развитию технологии. Наоборот, это будет способствовать внедрению технологических усовершенствований, устранив с их пути препятствия, воздвигаемые эгоистическими интересами капиталистов. Характерной чертой эпохи разрушительных войн и дезинтеграции был бунт против экономики. Томас Карлейль окрестил экономику мрачной наукой, а Карл Маркс заклеймил экономистов как сикофантов буржуазии. Шарлатаны, расхваливающие собственные рецепты построения рая на земле, находят удовольствие в поношении экономической науки как ортодоксальной и реакционной. Демагоги хвалятся тем, что они называют победой над экономической наукой. Практичный человек гордится своим пренебрежением к теории и безразличием к учениям кабинетных экономистов. Экономическая политика последних десятилетий результат умонастроений тех, кто всеми способами издевается над последовательно логичной экономической теорией и возвышает ложные доктрины ее клеветников. В большинстве стран то, что называется ортодоксальной экономической теорией, изгнано из университетов и фактически неизвестно ведущим государственным деятелям, политикам и ученым. Но нельзя вину за неудовлетворительное экономическое положение возлагать на науку, которую и правители, и массы презирают и игнорируют.

Необходимо подчеркнуть, что судьбы современной цивилизации, построенной белыми людьми за последние 200 лет, неразрывными узами связаны с судьбой экономической науки. Эта цивилизация стала возможной потому, что людьми владели идеи, бывшие приложением экономических теорий к проблемам экономической политики. Но она неизбежно погибнет, если государства будут и дальше следовать курсу, на который они свернули под влиянием теорий, отвергающих экономическое мышление.

Следует признать, что экономическая наука наука теоретическая и в этом качестве воздерживается от любых ценностных суждений. В ее задачи не входит предписывать людям цели, к которым тем следует стремиться. Это наука о средствах, которые будут использованы для достижения избранных целей, но, безусловно, не наука выбора целей. Окончательные решения, оценки и целеполагание находятся вне рамок любой науки. Наука никогда не скажет человеку как ему следует поступать; она просто демонстрирует, как человек должен действовать, чтобы добиться конкретных результатов.

Многим кажется, что этого абсолютно недостаточно, и от науки, ограниченной исследованием того, что есть, и не способной дать оценку высших и конечных целей, мало прока для жизни и деятельности. И это тоже ошибка. Однако демонстрация ошибочности данного утверждения не входит в задачи данных вводных замечаний. Это одна из целей всего трактата в целом.

4. Резюме

Предварительные замечания были необходимы, чтобы пояснить, почему этот трактат помещает экономические проблемы в широкий контекст общей теории человеческой деятельности. На нынешнем этапе развития экономической мысли и политических дискуссий, касающихся фундаментальных вопросов общественного устройства, невозможно и далее изолировать исследование собственно каталлактических проблем. Эти проблемы являются частью общей науки о человеческой деятельности и требуют соответствующего отношения.

Часть первая. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

I. ДЕЙСТВУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК

1. Целенаправленное действие и животная реакция

Человеческая деятельность суть целеустремленное поведение. Можно сказать и иначе: деятельность суть воля, приведенная в движение и трансформированная в силу; стремление к цели; осмысленная реакция субъекта на раздражение и условия среды; сознательное приспособление человека к состоянию Вселенной, которая определяет его жизнь. Это положение должно прояснить данное определение и предотвратить возможность неверных интерпретаций. Но само определение является точным и не нуждается в дополнениях и комментариях.

Сознательное, или целеустремленное, поведение резко контрастирует с бессознательным поведением, т.е. рефлексами и непроизвольными реакциями на раздражение клеток тела и нервов. Люди иногда готовы полагать, что границы между сознательным поведением и непроизвольными реакциями человеческого тела являются более или менее неопределенными. Это верно лишь постольку, поскольку иногда не так просто установить, является конкретное поведение умышленным или непроизвольным. Тем не менее различие между сознательным или бессознательным достаточно резкое и может быть явно определено.

Для действующего эго [13] бессознательная реакция органов тела и клеток такая же данность, как и остальные явления внешнего мира. Действующий человек должен принимать во внимание все, что происходит в его теле, точно так же, как и другие факторы, например погоду или мнение своих соседей. Разумеется, в определенных пределах целеустремленное поведение способно нейтрализовать действие телесных сил и в этих границах поставить тело под контроль. Человеку иногда удается усилием воли одолеть болезнь, компенсировать врожденные или приобретенные недостатки физической конституции либо подавить рефлексы. В той степени, в какой это является возможным, поле целеустремленной деятельности расширяется. Если человек воздерживается от управления непроизвольными реакциями клеток и нервных центров, хотя в силах это сделать, его поведение, с нашей точки зрения, является целеустремленным.

Область нашей науки человеческая деятельность, а не психологические события, которые реализуются в действии. Именно это отличает общую теорию человеческой деятельности, праксиологию от психологии. Предмет психологии внутренние события, которые приводят или могут привести к определенной деятельности. Предмет праксиологии деятельность как таковая. Это также определяет отношение праксиологии к психоаналитической концепции подсознательного. Психоанализ [14] тоже психология и исследует не деятельность, а силы и факторы, которые побуждают человека к определенной деятельности. Психоаналитическое подсознательное является психологической, а не праксиологической категорией. На природу деятельности не влияет, будут ли причинами действия явное обдумывание, забытые воспоминания или подавленные желания, направляющие волю, с так называемых затопленных областей. И убийца, которого подсознательные побуждения толкают на преступление, и невротик, чье отклоняющееся поведение кажется бессмысленным для неподготовленного наблюдателя, оба действуют; они, как и любой другой человек, стремятся достичь определенных целей. И заслуга психоанализа как раз в том и состоит, что он показал, насколько многозначительным является даже поведение невротиков и психопатов, что они тоже ведут себя целенаправленно, хотя мы, считающие себя нормальными и здравомыслящими, называем рассуждения, определяющие их выбор целей, бессмысленными, а выбираемые ими средства достижения этих целей противоречащими намерениям.

Термин бессознательный в праксиологии и термины подсознательный и бессознательный, применяемые в психоанализе, принадлежат к двум различным направлениям мысли и исследований. Праксиология не  менее других отраслей знания многим обязана психоанализу. Тогда тем более необходимо осознать границу, которая отделяет праксиологию от психоанализа.

Действие это не просто отдание предпочтения. Человек демонстрирует предпочтение в том числе и в ситуациях, когда события являются неизбежными или считаются таковыми. Так, человек может предпочитать солнце дождю и желать, чтобы солнце разогнало тучи. Желая и надеясь, он активно не вмешивается в ход событий и формирование собственной судьбы. Но действующий человек выбирает, определяет и пытается достичь целей. Из двух вещей, которые нельзя получить одновременно, он выбирает одну и отказывается от другой. Поэтому действие подразумевает и принятие, и отказ.

Выражение желаний и надежд и объявление планируемых действий может быть формой действия в той мере, в какой они сами по себе направлены на достижение определенной цели. Но их нельзя смешивать с действиями, к которым они относятся. Они не идентичны действиям, о которых они извещают, которые рекомендуют или отвергают. Действие вещь реальная. В расчет берется общее поведение человека, а не его разговоры о планировавшихся, но не реализованных поступках. C другой стороны, действие следует отличать от приложения труда. Как правило, одним  из используемых средств является труд действующего человека. Но это необязательно. В особых условиях достаточно лишь слова. Тот, кто отдает  приказы и устанавливает запреты,  может действовать без затрат труда. Говорить или не говорить, улыбаться или оставаться серьезным все это может быть действием. Потребление и наслаждение являются такими же действиями, что и воздерживание от доступного потребления и наслаждения.

Праксиология, следовательно, не делает различий между активным, или энергичным, и пассивным, или праздным, человеком. Энергичный человек, усердно стремящийся улучшить свои условия, действует не больше и не меньше, чем апатичный человек, инертно принимающий события по мере их свершения. Поскольку ничегонеделание и пребывание в праздности также являются деятельностью, то они определяют ход событий. Там, где присутствуют условия для человеческого вмешательства, человек действует вне зависимости от того, вмешивается он или воздерживается от вмешательства. Тот, кто терпит то, что он в силах изменить, действует в такой же степени, что и тот, кто вмешивается с целью добиться других результатов.

Человек, воздерживающийся от оказания влияния на действие психологических и инстинктивных факторов, на которые он имеет влияние, также действует. Действие это не только делание, но и в не меньшей степени неделание того, что, возможно, могло бы быть сделано.

Мы можем сказать, что действие проявление человеческой воли. Но это ничего не добавит к нашему знанию. Потому что термин воля означает не что иное, как способность человека выбирать между различными состояниями дел, предпочитать одно, отвергать другое и вести себя в соответствии с решениями, принятыми для реализации избранных состояний и отказа от остальных.

2. Предпосылки человеческого действия

Мы называем удовлетворенностью или удовлетворением такое состояние человеческого существа, которое не ведет и не может привести ни к какому действию. Действующий человек стремится исправить неудовлетворительное состояние дел и достичь более удовлетворительного. Он представляет себе условия, которые лучше подходят ему, а его деятельность направлена на то, чтобы осуществить желаемое состояние. Мотивом, побуждающим человека действовать, всегда является некоторое беспокойство[См.: Локк Д. Опыт о человеческом разумении//Локк Д. Соч. в 3-х тт.: Т. 1. М.: Мысль, 1985. С. 280282; Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разумении//Лейбниц Г. Соч. в 4-х тт.: Т. 2. М.: Мысль, 1983. С. 164.]. У человека, полностью удовлетворенного состоянием своих дел, не будет стимулов к переменам. У него не будет ни желаний, ни вожделений; он будет абсолютно счастлив. Он не будет действовать, а просто станет беззаботно жить.

Но чтобы заставить человека действовать, простого беспокойства и представления о более удовлетворительном состоянии недостаточно. Необходимо третье условие: ожидание, что целенаправленное поведение способно устранить или по крайней мере смягчить чувство беспокойства. Если это условие не выполняется, то никакое действие невозможно. Человек должен смириться с неизбежностью, подчиниться судьбе.

Это общие условия человеческой деятельности. Человек суть существо, которое живет в данных обстоятельствах. Он не только homo sapiens*, но и в не меньшей степени homo agens**. Существо человеческого происхождения, от рождения или в результате приобретенных недостатков окончательно недееспособное (в строгом смысле этого понятия, а не просто в юридическом), практически не является человеком. Хотя закон и биология считают их людьми, они лишены необходимого признака человеческой природы. Новорожденный младенец также не является действующим существом. Он еще не прошел весь путь от замысла до полного развития своих человеческих качеств. Но в конце этой эволюции он становится действующим существом.

О счастье

В разговорной речи мы называем человека, которому удалось добиться своих целей, счастливым. Точнее будет сказать, что он более счастлив, чем раньше. Тем не менее не существует разумных возражений против определения человеческой деятельности как стремления к счастью.

Однако необходимо избегать некоторых ошибочных толкований. Конечной целью человеческой деятельности всегда является удовлетворение желаний действующего человека. Кроме индивидуальных субъективных оценок, неодинаковых у разных людей и у одного и того же человека в разные периоды жизни, другой меры удовлетворения не существует. То, что заставляет человека чувствовать себя беспокойно, устанавливается им самим исходя из его собственных желаний и суждений, личных и субъективных оценок. Никто не в состоянии декретировать, чтo должно сделать другого человека счастливее.

Чтобы установить этот факт, нет никакой необходимости обращаться к противоположности эгоизма и альтруизма, материализма и идеализма, индивидуализма и коллективизма, атеизма и религии. Одни стремятся улучшить свои собственные условия. У других осознание неприятностей и затруднений ближнего вызывает такое же и даже большее беспокойство, чем собственные желания. Одни не стремятся ни к чему, кроме удовлетворения своих потребностей в половых отношениях, еде, питье, хорошем доме и других материальных благах. Другие же заботятся об удовлетворении, как принято говорить, высших или идеальных потребностей. Некоторые пытаются привести свои действия в соответствие с требованиями общественного сотрудничества; другие игнорируют правила общественной жизни. Есть люди, для которых конечной целью земного пути является подготовка к блаженной жизни. Но существуют и другие те, кто не верит ни в какие религиозные учения и не позволяет своим действиям находиться под их влиянием.

Для праксиологии конечные цели деятельности безразличны. Ее выводы действительны для любого вида деятельности, невзирая на преследуемые при этом цели. Это наука о средствах, а не о целях. Она использует понятие счастья чисто в формальном смысле. В терминах праксиологии утверждение Единственная цель человека достижение счастья тавтологично. В нем не сформулировано положение дел, относительно которого человек ожидает счастья.

Идея о том, что мотивом человеческой деятельности всегд:а служит некоторое беспокойство, а ее цель всегда состоит в смягчении, насколько возможно, этого беспокойства, чтобы заставить действующего человека чувствовать себя счастливее, составляет суть учений эвдемонизма [15] и гедонизма [16]. Эпикурейское [17] atarahia* есть состояние абсолютного счастья и удовлетворенности, на которое направлена вся человеческая активность, но недостижимое в полной мере. Несмотря на все великолепие этого знания, оно остается малопригодным, так как представителям этой философии не удалось осознать формального значения понятий боль и удовольствие и придать им материальный или чувственный смысл. Теологические, мистические и другие школы гетерономной этики [18] не поколебали фундамент эпикурейства, поскольку не смогли выдвинуть никаких возражений, кроме игнорирования им высших и благородных удовольствий. Действительно, сочинения многих ранних поборников эвдемонизма, гедонизма и утилитаризма открыты для неверного толкования. Но язык современных философов и в еще большей степени экономистов настолько точен и прямолинеен, что не допускает никакого двойного толкования.

Об инстинктах и импульсах

Фундаментальные проблемы человеческой деятельности невозможно разрабатывать методами инстинкт-социологии. Эта школа классифицирует разнообразные цели человеческой деятельности и в качестве мотива присваивает каждому классу особый инстинкт. Человек представляется как существо, управляемое врожденными инстинктами и склонностями. Предполагается, что такое объяснение раз и навсегда разрушает все ненавистные учения экономической науки и утилитарной этики. Однако Фейербах как-то справедливо заметил, что любой инстинкт это инстинкт к счастью[Cм.: Feuerbach, S??д??mmtlische Werke, ed. Bolin and Jodl. Stuttgart, 1907. X. 231.   * Невозмутимость, состояние душевного покоя, достигаемого мудрецом (Демокрит, Эпикур, скептики) (греч.). Прим. пер.]. Метод инстинкт-психологии и инстинкт-социологии состоит в произвольном классифицировании непосредственных целей деятельности и наделении каждой из них самостоятельным бытием. Там, где праксиология говорит, что цель деятельности состоит в смягчении некоторого беспокойства, инстинкт-психология гласит, что это удовлетворение инстинктивного побуждения.

Многие поборники инстинктивной школы убеждены, что они доказали: действие не детерминировано причиной, а исходит из глубин врожденных сил, побуждений, инстинктов и склонностей, которые не поддаются рациональному объяснению. Они уверены, что преуспели в разоблачении поверхностности рационализма, и третируют экономическую теорию как паутину ложных заключений, выведенных из ложных психологических посылок[Cм.: McDougall W. An Introduction to Social Psychology. 14th ed. Boston, 1921. P. 11.]. Рационализм, праксиология и экономическая наука не рассматривают изначальные побудительные причины и цели деятельности, а изучают средства, применяемые для достижения преследуемых целей. Несмотря на непостижимость глубины, из которой появляются побуждения и инстинкты, средства, выбираемые человеком для их удовлетворения, определяются рациональным рассмотрением затрат и успеха[См.: Mises.  Epistemological Problems of  Economics. Trans. by G. Reisman. New York,  1960. P. 52 ff.].

Тот, кто действует под влиянием эмоциональных импульсов, тоже действует. Отличие эмоционального действия от других действий заключается в оценке затрат и результатов. Эмоции искажают оценочную функцию. Человек, сжигаемый страстью, видит цель более желанной, а цену, которую он должен заплатить, менее обременительной, чем ему бы это показалось, если бы он действовал более хладнокровно. Люди никогда не сомневались, что и в эмоциональном возбуждении средства и цели взвешиваются, поэтому необходимо оказывать влияние на результаты этого обдумывания, вынося более суровый приговор за то, что человек поддался порыву страсти. Наказывать за уголовные преступления, совершенные в состоянии эмоционального возбуждения, мягче обычных равносильно поощрению таких эксцессов. Угроза суровой расплаты срабатывает, даже если люди движимы страстью, кажущейся неодолимой.

Мы интерпретировали животное поведение исходя из предположения, что животные поддаются тем побуждениям, которые в данный момент оказались сильнее. Когда мы видим, что животные едят, спариваются и нападают на других животных или человека, мы говорим об инстинктах питания, размножения и агрессивности. Мы считаем, что такие инстинкты являются врожденными и требуют безусловного удовлетворения.

Но у человека все иначе. Человек не является существом, которое не способно не поддаться импульсу, наиболее настойчиво требующему удовлетворения. Человек это существо, способное контролировать свои инстинкты, эмоции и побуждения; он способен дать рациональное объяснение своему поведению. Человек отказывается от удовлетворения сжигающих его импульсов в пользу удовлетворения других желаний. Он не является игрушкой своих инстинктивных потребностей. Мужчина не набрасывается на любую женщину, пробудившую его чувства. Человек не пожирает любую понравившуюся ему пищу; он не убивает любого, кого бы ему хотелось прикончить. Он упорядочивает свои желания в соответствии с выбранной им шкалой; короче, он действует. В отличие от животных человек обдуманно регулирует свое поведение. Человек существо, имеющее запреты, способное обуздывать свои побуждения и желания, подавлять инстинктивные желания и побуждения.

Может статься, что импульс будет таким сильным, что никакие неприятности, связанные с его реализацией, не смогут удержать индивида от его удовлетворения. И в этом случае выбор присутствует. Человек решает уступить желанию[В этих случаях огромную роль играет тот факт, что данные два удовлетворения ожидаемое от уступки побуждению и от избежания нежелательных последствий этого не одновременны (см. с. 447458).].

3. Человеческое действие как конечная данность

С незапамятных времен люди стремятся узнать первоисточник энергии, причину всего сущего и всех перемен, изначальную субстанцию, из которой все произошло и которая является причиной самой себя. Наука скромнее в своих притязаниях. Она осознает ограниченность человеческого разума и человеческих поисков знания. Пытаясь узнать причину любого явления, наука понимает, что в конце концов натолкнется на непреодолимые препятствия. Существуют такие явления, которые не могут быть проанализированы и сведены к другим явлениям. Они представляют собой конечную данность. В ходе научных изысканий иногда удается показать, что нечто, считавшееся до этого конечной данностью, можно расчленить на составные части. Но всегда будет существовать определенное количество нерасчленяемых и неанализируемых явлений, определенное количество конечных данностей.

Монизм учит, что существует всего одна первоначальная субстанция, дуализм утверждает, что две, а плюрализм что их много. Но об этих проблемах не стоит спорить. Подобные метафизические диспуты бесконечны. Современное состояние нашего знания не позволяет дать ответ, который устроил бы всех разумных людей.

Материалистический монизм утверждает, что человеческие мысли и волевые акты являются результатом действия органов тела, клеток мозга и нервов. Человеческая мысль, воля и действие вызываются исключительно материальными процессами, которые когда-нибудь получат исчерпывающее объяснение на основе физических и химических исследований. Это также является метафизической гипотезой, хотя сторонники и считают ее непоколебимой и неопровержимой истиной.

Для объяснения отношений разума и тела выдвинуто множество теорий. Но это все предположения и догадки без ссылок на наблюдаемые факты. Определенно можно сказать только то, что между психическими и физиологическими процессами существует взаимосвязь. Относительно природы и функционирования этих связей мы знаем очень мало, если не сказать большего.

Конкретные ценностные суждения и отдельные человеческие действия не поддаются дальнейшему анализу. Мы вполне можем предполагать или считать, что они полностью зависят или определяются своими причинами. Но пока мы не узнаем, какие внешние факторы физические или физиологические вызывают в человеческом мозгу конкретные мысли и желания, приводящие к соответствующим действиям, мы будем сталкиваться с непреодолимым методологическим дуализмом. На современном этапе развития знания позитивизм, монизм и панфизикализм просто методологические постулаты, лишенные всякого научного основания, бессмысленные и бесполезные для научного исследования. Рассудок и опыт демонстрируют нам две обособленные реальности: внешний мир физических, химических и физиологических явлений и внутренний мир мыслей, чувств, оценок и целеустремленных действий. И никакие мостики насколько мы можем судить сегодня не соединяют эти два мира. Одинаковые внешние события иногда приводят к разным человеческим реакциям. В то же время разные внешние события иногда вызывают одинаковые человеческие реакции. И мы не знаем почему.

Это заставляет нас прокомментировать некоторые наиболее существенные положения монизма и материализма. Мы можем верить или не верить в то, что естественным наукам удастся однажды объяснить производство конкретных идей, субъективных оценок и действий подобно тому, как они объясняют получение химического соединения как необходимый и неизбежный результат определенной комбинации элементов. А до тех пор мы вынуждены придерживаться методологического дуализма.

Человеческая деятельность одно из средств осуществления перемен. Она элемент космической активности и становления. Поэтому она является законным объектом научного исследования. Так как ее невозможно (по крайней мере в современных условиях) свести к своим причинам, она должна рассматриваться как конечная данность и изучаться как таковая.

Конечно, изменения, вызываемые человеческой деятельностью, незначительны в сравнении с действием великих космических сил. С точки зрения вечности и бесконечной Вселенной человек бесконечно малая песчинка. Но для самого человека деятельность вполне реальна. Деятельность суть его природы и существования, средство сохранения жизни и возвышения над уровнем развития животных и растений. Несмотря на бренность и мимолетность жизни, человеческие усилия имеют первостепенное значение для человека и его науки.

4. Рациональность и иррациональность, субъективизм и объективность праксиологических исследований

Человеческая деятельность всегда необходимо рациональна. Понятие рациональная деятельность избыточно и в качестве такового должно быть отброшено. В приложении к конечным целям деятельности понятия рациональный и иррациональный неуместны и бессмысленны. Конечная цель деятельности всегда состоит в удовлетворении определенных желаний действующего человека. Поскольку никто не в состоянии заменить свои собственные субъективные оценки субъективными оценками действующего субъекта, бессмысленно распространять свои суждения на цели и желания других людей. Никто не имеет права объявлять, что сделает другого человека счастливее или менее неудовлетворенным. Критик или говорит нам, что, по его мнению, он бы имел в виду, если бы был на месте другого, или с диктаторской самонадеянностью беспечно распоряжается желаниями и устремлениями ближнего своего, заявляя, какие условия этого другого человека больше подходят ему, критику.

Иррациональной обычно называют деятельность, если она направлена на достижение идеального или высшего удовлетворения в ущерб материальным и осязаемым выгодам. В этом случае говорят, например (иногда одобрительно, иногда с осуждением), что человек, жертвующий жизнью, здоровьем, богатством во имя высших благ преданности религиозным, философским и политическим убеждениям или свободе и процветанию своего народа, движим иррациональными соображениями. Однако стремление к подобным высшим целям не более и не менее рационально или иррационально, чем стремление к другим человеческим целям. Ошибочно полагать, что удовлетворение первичных жизненных потребностей более рационально, естественно или оправданно, чем стремление к другим вещам и удовольствиям. Нужно признать, что потребности в пище и тепле объединяют человека с другими млекопитающими, и, как правило, люди, которым недостает пищи и крова, сосредоточивают свои усилия на удовлетворении этих неотложных потребностей, мало заботясь о других вещах. Инстинкт выживания, сохранения собственной жизни и использование любой возможности для активизации своих жизненных сил является основным признаком жизни и присутствует в каждом живом существе. Но для человека подчинение этому инстинкту не является неизбежной необходимостью.  В то время как животные  безусловно подчиняются инстинкту сохранения жизни и размножения, во власти человека овладеть даже этими инстинктами. Он может управлять и сексуальными желаниями, и тягой к жизни. Человек может отказаться от жизни, если условия ее сохранения кажутся ему неприемлемыми. Человек способен умереть ради чего-то или покончить жизнь самоубийством. Жизнь для человека результат выбора, ценностного суждения.

То же самое относится и к желанию жить в достатке. Само существование аскетов и тех, кто отказывается от материальных выгод ради верности своим убеждениям и сохранения чувства собственного достоинства и самоуважения, служит доказательством того, что стремление к более осязаемым удовольствиям не является неизбежным, а скорее есть результат выбора. Разумеется, подавляющее большинство предпочитает жизнь смерти и богатство бедности.

Нельзя считать естественным и потому рациональным лишь удовлетворение физиологических потребностей, а все остальное искусственным и потому иррациональным. Именно тот факт, что человек в отличие от животных занят поисками не только пищи, крова и сексуальных партнеров, но и других видов удовлетворения, и составляет характерную черту человеческой природы. И, кроме общих с млекопитающими, человек имеет специфические человеческие желания и потребности, которые мы можем назвать высшими[Об ошибках, содержащихся в железном законе заработной платы см. с. 563 и далее; о неправильном понимании мальтузианской теории см. с. 625631.].

Применительно к средствам, избираемым для достижения целей, понятия рационального и иррационального подразумевают оценку целесообразности и адекватности применяемых процедур. Критик одобряет или не одобряет избранный метод с точки зрения его соответствия рассматриваемым целям. Человеческий разум не отличается непогрешимостью, и человеку часто свойственно ошибаться в выборе и применении средств. Деятельность, не соответствующая цели, не оправдывает ожиданий. Она противоречит намерениям, но тем не менее рациональна, т.е. результат разумного пусть и ошибочного обдумывания и представляет собой попытку хоть и неудачную достичь определенной цели. Врачи, 100 лет назад применявшие определенные приемы для лечения рака, от которых отказалась современная медицина, были с точки зрения сегодняшнего дня плохо информированы и потому неэффективны. Но они не действовали иррационально; они делали все, что было в их силах. Возможно, еще через 100 лет в распоряжении врачей окажутся более эффективные методы лечения этого заболевания. Эти врачи будут более эффективными, но не более рациональными, чем наши врачи.

Противоположность деятельности не иррациональное поведение, а реактивная реакция органов тела и инстинктов, которая не контролируется волевыми актами человека. На одно и то же раздражение при определенных условиях человек может отвечать как реактивной реакцией, так и действием. Если человек отравлен ядом, его органы реагируют включением защитных сил; дополнительно он может осуществить действие, применив противоядие.

По отношению к проблеме, связанной с противопоставлением рационального и иррационального, между естественными и общественными науками не существует различий. Наука всегда должна быть рациональной. Наука это попытка достигнуть мысленного понимания путем систематического упорядочивания всего имеющегося знания. Но, как было сказано выше, разложение объектов на составные элементы рано или поздно неизбежно достигает предела, дальше которого не может продолжаться. Человеческий разум даже не может представить род знания, не ограниченного конечной данностью, недоступной для дальнейшего анализа и сведения. Научный метод, который доводит разум до этой точки, абсолютно рационален. Конечную данность можно назвать иррациональным фактом.

Сейчас становится модным бранить общественные науки за рационализм. Самыми популярными упреками, выдвигаемыми против экономической науки, являются игнорирование иррациональности жизни и реальности и попытки втиснуть бесконечное разнообразие явлений в сухие рациональные схемы и тощие абстракции. Более абсурдных обвинений невозможно себе представить. Как и любая другая отрасль науки, экономическая теория может развиваться только до тех пределов, где действуют рациональные методы. Затем она останавливается, обнаружив, что натолкнулась на конечную данность, т.е. явление, которое не может (по крайней мере на современном этапе развития знания) быть разложено далее[Позже мы увидим (с. 4958) как с конечной данностью обращаются эмпирические социальные науки.].

Теории праксиологии и экономической науки действительны для любой человеческой деятельности безотносительно к лежащим в ее основе мотивам, причинам и целям. Для любого вида научного исследования первичные ценностные суждения и первичные цели человеческой деятельности заданы, они недоступны для дальнейшего анализа. Праксиология занимается методами и средствами, выбираемыми для достижения таких первичных целей. Ее предмет средства, а не цели.

В этом смысле мы говорим о субъективизме общей науки о человеческой деятельности. Она принимает первичные цели действующего человека в качестве начальных данных, оставаясь нейтральной по отношению к ним, и воздерживается от вынесения ценностных суждений. Единственная норма, которую она применяет, соответствие избранных средств преследуемым целям. Когда эвдемонизм говорит счастье, когда утилитаризм [19] и экономическая наука говорят полезность, мы должны истолковывать эти понятия с субъективной точки зрения как то, к чему стремится действующий человек, потому что в его глазах это желательно. Именно в этом формализме заключается прогрессивность современного смысла эвдемонизма, гедонизма и утилитаризма в противоположность старому материальному значению, а также прогрессивность субъективной теории ценности в противоположность объективной теории ценности. В то же время именно в этом субъективизме лежит объективность нашей науки. Вследствие своего субъективизма и принятия ценностных суждений действующего человека в качестве начальных данных, не допускающих их дальнейшего критического исследования, сама эта наука возвышается над всеми спорами партий и фракций, безразлична к конфликтам всех школ догматизма и этических теорий, свободна от оценок и предвзятых идей и мнений, характеризуется всеобщностью и является абсолютно и откровенно человеческой.

5. Причинность как условие деятельности

Человек имеет возможность действовать, потому что обладает способностью открывать причинные связи, определяющие процессы изменений и становления во Вселенной. Действие требует и предполагает категорию причинности. Действовать способен только человек, видящий мир сквозь призму причинности. В этом смысле мы можем сказать, что причинность является категорией деятельности. Категория средства и цели заключает в себе категорию причина и результат. В мире, где отсутствуют причинность и упорядоченность явлений, нет места для человеческих рассуждений и человеческой деятельности. Сложно даже вообразить себе условия существования такого хаотичного универсума.

Если человек не находит никакой причинной связи, он не может действовать. Но обратное неверно. Даже если человеку известна какая-либо причинная связь, он не может действовать, если не имеет возможности повлиять на причину.

Модель причинного исследования выглядела следующим образом: где и как я должен вмешаться для того, чтобы отклонить течение событий от пути, по которому оно бы продолжалось без моего вмешательства, в сторону, более соответствующую моим желаниям? Именно в этом смысле человек ставит вопрос: кто или что лежит в основе вещей? Он ищет регулярность и закон потому, что хочет вмешаться. И только много позже эти поиски были широко истолкованы метафизиками как поиски конечной причины бытия и существования. Потребовались века, чтобы от этих преувеличенных и крайних идей вернуться к более скромному вопросу: где нужно вмешаться или где можно вмешаться, чтобы достичь той или иной цели?

Вследствие путаницы, привнесенной некоторыми знаменитыми физиками, трактовка проблемы причинности в последние десятилетия является весьма неудовлетворительной. Мы надеемся, что эта неприятная глава в истории философии станет предупреждением будущим философам.

Причины многих изменений (по крайней мере в настоящее время) нам неизвестны. Иногда нам удается получить частичное знание, и мы можем сказать: в 70% случаев А приводит к В, в остальных случаях к С или даже D, E, F и т.д. Чтобы заменить это фрагментарное знание более точным, необходимо расчленить А на элементы. Пока это не сделано, мы должны уступить тому, что называется статистическим законом. Но это не меняет праксиологического значения причинности. Полное или частичное незнание в некоторых областях не уничтожает категорию причинности; эпистемологические и метафизические проблемы причинности и неполной индукции находятся вне рамок праксиологии. Мы просто должны зафиксировать: для того, чтобы действовать, человек должен знать причинные отношения между событиями, процессами и состояниями. И лишь в той степени, в какой ему известны эти отношения, его деятельность может привести к достижению целей. Мы полностью отдаем себе отчет, что, утверждая это, движемся в круге. Так как доказательством правильности понимания причинной связи служит только то, что деятельность, направляемая этим знанием, приводит к ожидаемым результатам. Но мы не можем избежать этого порочного круга доказательства как раз потому, что причинность является категорией деятельности. Поэтому праксиология не может не уделять определенного внимания этим фундаментальным проблемам философии.

6. Другое Я

Если мы готовы принять понятие причинности в самом широком смысле, то телеологию можно назвать видом причинного исследования. Конечные причины это прежде всего причины. Причина события рассматривается как действие или квазидействие, направленное к некоторой цели.

И первобытный человек, и ребенок с наивно-антропоморфической точкой зрения считают вполне правдоподобным, что любое изменение или событие является результатом деятельности существа, действующего таким же образом, что и они сами. Они уверены, что животные, растения, горы, реки и даже камни и небесные тела, подобно им, чувствующие, волящие и деятельные существа. Только на поздних стадиях культурного развития человек отказывается от этих анимистических представлений и заменяет их механистической картиной мира. Механицизм оказывается таким хорошим принципом поведения, что люди в конце концов начинают думать, что с его помощью решат все проблемы мышления и научных исследований. Материализм и панфизикализм объявляют механицизм сутью всего знания, а экспериментальные и математические методы единственно научным образом мышления. Все изменения понимаются как движения, подчиняющиеся законам механики.

Поборников механицизма не смущают остающиеся нерешенными проблемы логического и эпистемологического обоснования принципов причинности и неполной индукции. По их мнению, эти принципы правильны, потому что работают. Тот факт, что эксперименты в лаборатории дают результаты, предсказанные теориями, а машины на фабриках работают в соответствии с предписаниями технологии, доказывает, говорят они, правильность методов и выводов современных естественных наук. Учитывая, что наука не может предложить нам окончательной истины да и кто знает, что такое на самом деле истина, по меньшей мере определенно можно сказать, что ее результаты ведут нас к успеху.

Но именно когда мы становимся на эту прагматичную точку зрения, пустота догм панфизикализма становится особенно очевидной. Как указывалось выше, науке не удалось решить проблемы отношений между духом и телом. Несомненно, панфизикалисты не могут утверждать, что рекомендуемые ими процедуры когда-либо срабатывали в области межчеловеческих отношений и общественных наук. Однако не подлежит сомнению, что принцип, в соответствии с которым эго рассматривает любое человеческое существо, как если бы иное мыслящее и действующее существо было похоже на него, доказал свою полезность как в обыденной жизни, так и в научных исследованиях. Нельзя отрицать, что он работает.

Вне всякого сомнения, практика рассмотрения других людей как существ, которые мыслят и действуют как я, эго, оказалась успешной; вместе с тем перспективы получения подобного прагматического подтверждения постулата, требующего относиться к ним как к объектам естественных наук, выглядят безнадежными. Эпистемологические проблемы, возникающие при объяснении поведения других людей, не менее запутанны, чем проблемы причинности и неполной индукции. Можно согласиться, что невозможно найти убедительное доказательство утверждения о том, что моя логика есть логика всех остальных людей и именно она является единственной человеческой логикой, а категории моей деятельности есть категории деятельности всех других людей и именно они являются категориями всей человеческой деятельности. Однако прагматик должен помнить, что эти утверждения работают и в практической деятельности, и в науке; а позитивист не должен упускать из виду, что, обращаясь к другим людям, он предполагает явно или неявно интерсубъективную действительность логики и соответственно реальность царства мысли и деятельности другого Я, его выдающийся человеческий характер[Cf. Sch??ь??ltz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. Vienna, 1932. P. 18.].

Мышление и деятельность специфически человеческие особенности. Они свойственны всем человеческим существам. Они характеризуют человека как человека (помимо принадлежности к зоологическому виду человек разумный). Исследование отношений между мышлением и деятельностью не входит в предмет праксиологии. Для праксиологии достаточно установления факта единственности логики, понятной человеческому разуму, и единственности способа деятельности, являющегося человеческим и понятного человеческому разуму. Существуют ли или могут существовать другие существа сверхчеловек или недочеловек, которые мыслят и действуют иначе, все это вне досягаемости человеческого разума. Мы должны ограничиться изучением человеческой деятельности.

Человеческая деятельность, неразрывно связанная с человеческим мышлением, обусловлена логической необходимостью. Человеческий разум  будет не в состоянии постигнуть логические отношения,  не соответствующие логической структуре нашего мышления. Человеческий разум будет не в состоянии постигнуть способ деятельности, категории которого будут отличаться от категорий, определяющих наши собственные действия.

Человеку доступны только два принципа мысленного понимания реальности, а именно принципы телеологии и причинности. То, что нельзя подчинить ни одной из этих категорий, является совершенно недоступным для разума человека. Для человека событие, не поддающееся объяснению с помощью одного из этих принципов, таинственно и непостижимо. Изменение можно объяснить только как результат либо действия механистической причинности, либо целеустремленного поведения; третьего пути для человеческого разума не существует[Cf. Englis K.  Begr??ьnd??ung  der Teleologie als Form  des empirischen Erkennens.  Br??ь??nn, 1930. P. 15 ff.   * Регресс в бесконечность (лат.). Прим. пер.]. Правда, как уже отмечалось, телеология может рассматриваться в качестве разновидности причинности. Но установление данного факта не отменяет существенных различий между этими двумя категориями.

Панмеханистическая картина мира придерживается методологического монизма; она признает лишь механистическую причинность, так как ей одной приписывает познавательную ценность, по крайней мере считает ее выше познавательной ценности телеологии. Это метафизический предрассудок. Оба принципа познания причинность и телеология являются вследствие ограниченности человеческого разума несовершенными и не сообщают конечного знания. Причинность приводит к regressus in infinitum*, которую рассудок не в состоянии исчерпать. Телеология обнаруживает желание, как только ставится вопрос о том, что движет перводвигателем. Любой метод внезапно останавливается перед конечной данностью, которую нельзя проанализировать и объяснить. Рассуждение и научное исследование никогда не могут дать абсолютного душевного покоя, аподиктической определенности и совершенного познания всех вещей. Тот, кто ищет именно этого, должен обратиться к вере и постараться успокоить свою совесть принятием символов веры и метафизических доктрин.

Если не покидать область рассудка и опыта, мы не можем не признать, что окружающие нас люди действуют. Мы не можем игнорировать этот факт ради модных предубеждений и произвольных мнений. Ежедневный опыт демонстрирует нам не только то, что единственно подходящий способ изучения нашего нечеловеческого окружения обеспечивается категорией причинности; он не менее убедительно демонстрирует, что окружающие нас люди такие же деятельные существа, как и мы. Для понимания деятельности в нашем распоряжении имеется всего одна программа объяснения и анализа, а именно та, которая дается познанием и анализом нашего собственного целеустремленного поведения.

Проблема изучения и анализа деятельности других людей никоим образом не связана с проблемой существования духа или бессмертной души. И поскольку возражения эмпиризма, бихевиоризма и позитивизма направлены против любой разновидности теории души, постольку они бесполезны для нашей проблемы. В связи с этим мы должны ответить на вопрос: возможно ли мысленное восприятие человеческой деятельности, если ее отказываются понимать как осмысленное и целеустремленное поведение, направленное на достижение определенного результата? Бихевиоризм и позитивизм стремятся применить методы эмпирических естественных наук к реальности человеческой деятельности. Они объясняют ее как реакцию на раздражители. Но сами эти раздражители не поддаются описанию с помощью методов естественных наук. Любая попытка их описания должна отсылать к смыслу, который им приписывает действующий человек. Мы можем назвать предложение товара на продажу раздражителем. Но суть этого предложения и его отличия от других предложений не могут быть описаны без проникновения в смысл, который действующие стороны присваивают ситуации. Никакие диалектические уловки не помогут затушевать тот факт, что человек движим намерением добиться определенных результатов. Именно это целеустремленное поведение а именно деятельность и является предметом нашей науки. Мы не сможем приблизиться к нашему предмету, если будем игнорировать смысл, приписываемый действующим человеком ситуации, т.е. данному состоянию дел, и своему собственному поведению в этой ситуации.

Физику не свойственно искать конечные причины, так как ничто не указывает на то, что события, являющиеся предметом физических исследований, могут быть истолкованы как результат деятельности существа, преследующего цели, наподобие человека. Праксиолог, исследователь человеческой деятельности, не может игнорировать воздействие волений и намерений действующего существа; это факты, не подлежащие сомнению. Если бы он ими пренебрег, то прекратил бы изучать человеческую деятельность. Очень часто, но не всегда событие можно исследовать и с точки зрения праксиологии, и с точки зрения естественных наук. Тот, кто использует физический и химический инструментарий, не является праксиологом. Он пренебрегает именно теми проблемами, которые наука стремится прояснить, целеустремленным поведением человека.

О полезности инстинктов

Доказательством того, что в нашем распоряжении имеются только два подхода к исследованию человека причинность и телеология, служат проблемы, возникающие в связи с полезностью инстинктов. Существуют типы поведения, которые, с одной стороны, не могут быть полностью объяснены с помощью причинных методов естественных наук, а с другой стороны, не могут рассматриваться в качестве целеустремленной человеческой деятельности. Для того чтобы зафиксировать это поведение, мы вынуждены прибегать к паллиативу, характеризуя его как квазидеятельность, говорить о полезных инстинктах.

Мы наблюдаем две вещи: во-первых, внутреннюю тенденцию живых организмов реагировать на раздражение в соответствии с постоянным шаблоном и, во-вторых, благоприятное влияние этого типа поведения на укрепление и сохранение жизненных сил организма. Если бы мы могли объяснить такое поведение следствием целенаправленного стремления к определенному результату, то назвали бы его деятельностью и решали бы его телеологическими методами праксиологии. Но так как мы не обнаруживаем в основе этого поведения следов сознательного разума, то считаем, что здесь действует неизвестный фактор, который называем инстинктом. Мы говорим о том, что инстинкты управляют квазицелеустремленным поведением животных и бессознательными, но тем не менее полезными реакциями мускулов и нервов человека. Хотя тот факт, что необъясненный элемент в этом поведении мы наделили самостоятельным бытием (гипостазировали) как силу и назвали инстинктом, не увеличил нашего знания. Мы ни на минуту не должны забывать, что слово инстинкт не более чем ориентир, указывающий границу, дальше которой на сегодня по крайней мере мы не имеем возможности продолжить наше исследование.

Биология добилась успеха в открытии естественных, т.е. механистических, объяснений многих процессов, до этого считавшихся следствием действия инстинктов. Несмотря на это, осталось много других, которые не могут быть интерпретированы как механические или химические реакции на механические или химические раздражители. Животные демонстрируют повадки, которые можно объяснить только путем предположения воздействия направляющей силы.

Иллюзорна попытка бихевиоризма [20] изучать человеческую деятельность извне с помощью методов психологии животных. В той степени, в какой животное поведение выходит за пределы простых физиологических процессов вроде дыхания и обмена веществ, оно должно исследоваться посредством концепций смыслов, разработанных праксиологией. Бихевиорист обращается к объекту своих исследований с человеческими понятиями намерений и успеха. Он невольно применяет человеческие концепции полезности и пагубности к своему объекту исследования. Он обманывает себя, считая, что исключил все словесные ссылки на сознательность и целенаправленность. В действительности же его разум везде ищет цели и оценивает любую повадку меркой искаженного понятия полезности. Наука о человеческом поведении насколько это не психология не может отказываться от обращения к смыслу и намерениям. Она ничего не может почерпнуть из психологии животных и из наблюдений бессознательных реакций новорожденных младенцев. Наоборот, как раз психология животных и детская психология не могут отказаться от помощи, предоставляемой наукой о человеческой деятельности.

Наблюдения за инстинктивным поведением животных наполняют человека удивлением и ставят вопросы, на которые никому еще не удалось дать правильного ответа. Тот факт, что животные и даже растения реагируют квазицелеустремленным образом, сверхъестественно не больше и не меньше, чем то, что человек мыслит и действует, что в неорганическом мире преобладают функциональные соответствия, описываемые физикой, а в биологическом мире присутствуют биологические процессы. Сверхъестественным здесь является то, что все это конечная данность для нашего ищущего разума.

Подобной конечной данностью является и то, что мы называем инстинктом. Так же как и понятия движения, силы, жизни и сознания, понятие инстинкта просто термин для обозначения конечной данности. Разумеется, она ничего не объясняет и не указывает на причину[Жизнь есть первая причина, которая от нас ускользает, как все первые причины и которой экспериментальная наука не очень-то занимается (Bernard C. La Science exp??й??rimentale. Paris, 1878. P. 137).].

Абсолютная цель

Чтобы избежать любых возможных недоразумений по поводу категории праксиология, представляется целесообразным подчеркнуть следующий трюизм.

Праксиология, как и исторические науки о человеческой деятельности, имеет дело с целеустремленной человеческой деятельностью. Когда упоминаются цели, то речь идет о целях, которые преследует действующий человек. Когда говорят о смысле, то имеют в виду смысл, который действующий человек придает своим действиям.

Праксиология и история суть проявления человеческого разума и в этом качестве обусловлены мыслительными способностями смертного человека. Праксиология и история не претендуют на знание о замыслах абсолютного и объективного разума, об объективном смысле, присущем течению событий и исторической эволюции, и о планах, которые Бог или Природа, Мировой Дух [21] или Провидение пытаются реализовать, управляя Вселенной или делами человека. Они не имеют ничего общего с тем, что называется философией истории [22]. Они в отличие от Гегеля, Конта, Маркса и сонма других авторов не требуют докапываться до истинного, объективного и абсолютного смысла жизни и истории[О философии истории cм.: Mises. Theory and History. New Haven, 1957. P. 159 ff.].

Вегетативный человек

Некоторые философы проповедуют полный отказ от любой деятельности в качестве конечного результата поведения. Они смотрят на жизнь как на абсолютное зло, полное боли, страданий и мук, и аподиктически отрицают, что какая бы то ни было деятельность способна сделать их терпимыми. Счастья можно достигнуть только полным отключением сознания, воления и жизни. Единственный путь к единству и спасению стать совершенно пассивным, безразличным и инертным, как растение. Наивысшее благо отказ от мышления и действия.

В этом состоит суть учений различных направлений индийской философии, в особенности буддизма [23], а также Шопенгауэра. Праксиология не высказывается по их поводу. Она нейтральна по отношению к ценностным суждениям и выбору конечных целей. Ее задача не в том, чтобы одобрять или не одобрять, а в том, чтобы описывать то, что есть.

Предмет праксиологии человеческая деятельность. Она занимается деятельным человеком, а не человеком, превращенным в растение и сведенным к простому вегетативному существованию.

II. ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУК О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

1. Праксиология и история

Существуют две ветви наук о человеческой деятельности: праксиология и история.

История это собирание и систематическое упорядочивание всех данных опыта, касающегося человеческой деятельности. Она занимается конкретным содержанием человеческой деятельности. История изучает все человеческие усилия в их бесконечной множественности и разнообразии и все индивидуальные действия с их случайными, специфическими и индивидуальными смыслами. Она тщательно исследует идеи, влекущие действующих людей, и результаты осуществляемых действий. История охватывает все аспекты человеческой активности. С одной стороны, есть общая история и, с другой история различных узких областей. Существует история политической и военной деятельности, идей и философии, экономической деятельности, технологии, литературы, искусства и науки, обычаев и нравов и множества других сфер жизни человека. Есть этнография и антропология в части, не являющейся биологией, психология в части, не являющейся ни физиологией, ни эпистемологией, ни философией. Существует лингвистика, поскольку она не является ни логикой, ни психологией речи[Экономическая история, дескриптивная экономическая теория и экономическая статистика, разумеется, являются историей. Термин социология используется в двух различных значениях. Дескриптивная социология занимается теми историческими явлениями, которые не интересуют дескриптивную экономику; она в некоторой степени пересекается со сферами интересов этнографии и антропологии. Общая социология подходит к историческому опыту с более универсальной точки зрения, чем остальные отрасли истории. Собственно история, например, исследует индивидуальный город, или город в определенный период, или определенный народ, или определенную географическую область. Макс Вебер в своем основном трактате (Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. T??ь??bingen, 1922. P. 513600) занимается городом вообще, т.е. всей совокупностью исторического опыта, относящегося к городам, без ограничений исторических периодов, географических областей или конкретных народов, стран, рас и цивилизаций.].

Предмет всех исторических наук прошлое. История не может научить нас ничему, что было бы действительно для всех видов человеческой деятельности, в том числе и для будущего. Изучение истории делает человека мудрым и рассудительным. Но само по себе это не дает знаний и умений, которые могут быть использованы для решения конкретных задач.

Естественные науки также имеют дело с прошлыми событиями. Любой опыт есть опыт чего-то, ушедшего в прошлое; опыта будущих событий не существует. А опыт, которому естественные науки обязаны всеми своими успехами, это опыт эксперимента, где отдельные элементы изменения можно наблюдать изолированно. Накопленные таким способом факты могут быть использованы для индукции специальной процедуры вывода, продемонстрировавшей практические доказательства своей целесообразности, хотя ее удовлетворительная эпистемологическая характеристика остается пока нерешенной проблемой.

Опыт, с которым имеют дело науки о человеческой деятельности, всегда представляет собой сложные явления. В отношении человеческой деятельности нельзя ставить лабораторных экспериментов. Мы не имеем возможности наблюдать изменение только одного элемента при том, чтобы все остальные обстоятельства события оставались неизменными. Исторический опыт как опыт сложных явлений не предоставляет нам фактов в том значении, в каком этот термин используется в естественных науках для обозначения изолированных событий, проверяемых в экспериментах. Данные, сообщаемые историческим опытом, нельзя использовать в качестве материала для создания теорий и предсказания будущих событий. Любой исторический опыт не только открыт для различных интерпретаций, но на поверку и интерпретируется различными способами.

Поэтому постулаты позитивизма и родственных направлений метафизики иллюзорны. Науки о человеческой деятельности невозможно реформировать по примеру физики и других естественных наук. Не существует способов создания апостериорной теории человеческого поведения и общественных событий. История не может ни доказать, ни опровергнуть ни одного общего утверждения подобно тому, как естественные науки принимают или отвергают гипотезы на основе лабораторных экспериментов. В этой сфере невозможны ни экспериментальное подтверждение (верификация), ни экспериментальное опровержение (фальсификация) общих утверждений.

Сложные явления результат переплетения множества причинных цепочек не могут проверить никакую теорию. Наоборот, такие явления сами становятся понятны только через объяснение в терминах теорий, предварительно разработанных на основе других источников. В случае явлений природы объяснение события не должно противоречить теории, в достаточной степени подтвержденной экспериментами. Для исторических событий такие ограничения отсутствуют. Комментаторы имеют возможность прикрываться абсолютно произвольными объяснениями. Когда возникала необходимость что-то объяснить, разум человека без труда изобретал ad hoc* какую-нибудь мнимую теорию, не имеющую никакого логического оправдания.

В области человеческой истории праксиология обеспечивает ограничения, сходные с теми, которые экспериментально подтвержденная теория накладывает на объяснение и понимание конкретных физических, химических и психологических событий. Праксиология теоретическая и систематическая, а не историческая наука. Ее предмет человеческая деятельность как таковая независимо от внешних, случайных и индивидуальных обстоятельств конкретных действий. Ее знание чисто формально и всеобще безотносительно к материальному содержанию и индивидуальным характеристикам конкретного события. Она нацелена на знание, действительное для всех случаев, условия которых точно соответствуют ее допущениям и выводам. Ее утверждения и теоремы не выводятся из опыта. Так же как в логике и математике, они априорны. Эти утверждения не подлежат верификации или фальсификации на основе опыта и фактов. Они логически и по времени предшествуют любому пониманию исторических фактов. Они составляют необходимое условие любого мысленного понимания исторических событий. Без них мы не сможем увидеть в ходе событий ничего, кроме калейдоскопического мелькания и хаотической неразберихи.

2. Формальный и априорный характер праксиологии

Отрицание существования любого априорного знания новая модная тенденция современной философии. Все человеческое знание, утверждает она, выводится из опыта. Эту позицию легко можно объяснить как преувеличенную реакцию на крайности теологии и ложной философии истории и природы. Метафизики стремились интуитивно открыть нравственные заповеди, смысл исторической эволюции, свойства духа и материи и законы, управляющие физическими, химическими и психологическими событиями. Их неуловимые спекуляции беспечно игнорировали обыденное знание. Они были убеждены, что и без обращения к опыту разум способен все объяснить и дать ответы на все вопросы.

Современные естественные науки своими успехами обязаны методам наблюдения и эксперимента. Несомненно, эмпиризм и прагматизм правы, пока они просто описывают методики естественных наук. Но столь же несомненно и то, что они абсолютно неправы, когда пытаются отвергать любое априорное знание и характеризуют логику, математику и праксиологию либо как эмпирические и экспериментальные дисциплины, либо как просто тавтологию.

Что касается праксиологии, то здесь ошибки философов проистекают из полного невежества в экономической науке[Вряд ли кто-либо из философов обладал более универсальными познаниями в различных областях современной науки, чем Бергсон. Но случайная ремарка в его последней великой книге ясно демонстрирует его полное незнание фундаментальных теорем современной теории ценности и обмена. Говоря об обмене, он замечает: [обменом] невозможно заниматься, не задаваясь вопросом, представляют ли два обмениваемых предмета одну и ту же ценность, т.е. обмениваются ли они на один и тот же третий (Бергсон А. Два источника морали и религии. М.: Канон, 1994. С. 73).] и весьма часто из шокирующе недостаточного знания истории. В глазах философов занятие философскими вопросами возвышенная и благородная профессия, которой не должно снисходить до преследующих выгоду занятий. Профессора возмущает то, что он извлекает доход из философствования; его задевает то, что он зарабатывает деньги подобно артисту или поденному рабочему на ферме. Денежные вопросы означают вещи, а философ, исследующий величественные проблемы истины и абсолютных вечных ценностей, не должен засорять свой ум обращением к экономической науке.

Проблема наличия или отсутствия априорных элементов мышления, т.е. необходимых и неизбежных интеллектуальных условий мышления, предшествующих любому замыслу или опыту, не следует путать с генетическими проблемами обретения человеком своих специфически человеческих умственных способностей. У предков человека такие способности отсутствовали. Они обладали определенным потенциалом, в процессе эволюции превратившим их в разумные существа. Это превращение совершилось под влиянием изменяющейся космической среды, воздействовавшей на последовательный ряд поколений. Отсюда представители эмпиризма заключают, что основополагающие принципы разума являются результатом опыта и представляют собой приспособление человека к условиям среды.

Из этой идеи следует вывод, что между нашим дочеловеческим предком и homo sapiens существовали многочисленные промежуточные виды. Существа, которые, хотя и не обладали разумностью человека, тем не менее были наделены зачаточными элементами логического рассуждения. Их фрагментарная и несовершенная логическая функция постепенно эволюционировала от дологической к логической стадии. Разум, интеллект, логика суть явления исторические. Наравне с историей технологии существует история логики. Ничто не указывает на то, что логика в том виде, в каком мы ее знаем, представляет собой конечную стадию мыслительных способностей человека. Человеческая логика историческая ступень от дочеловеческой не-логики к сверхчеловеческой логике. Рассудок и разум наиболее эффективное оружие человеческих существ в борьбе за выживание являются неотъемлемыми моментами общего течения событий. Они не выступают ни вечными, ни неизменными, а являются переходными.

К тому же не вызывает сомнения тот факт, что каждое человеческое существо в своей персональной эволюции повторяет не только физиологическую метаморфозу простой клетки в сложнейший организм млекопитающего, но и духовную метаморфозу чисто вегетативного и животного существования в разумное состояние. Эта трансформация совершается не в период внутриутробной жизни эмбриона, а лишь позднее, когда в новорожденном ребенке постепенно пробуждается человеческое сознание. Таким образом, каждый человек в раннем детстве, начиная с глубин темноты, проходит через различные состояния логической структуры разума.

Теперь поговорим о животных. Мы полностью осознаем пропасть, отделяющую наш разум от реактивных процессов их мозга и нервов. Но в то же время мы угадываем силы, отчаянно толкающие их к свету понимания. Они подобны узникам, стремящимся избавиться от ужаса вечной темноты и непреодолимого автоматизма. Мы сочувствуем им, потому что сами находимся в схожем положении: тщетно бьемся о стену ограниченности нашего интеллектуального инструментария, безуспешно стремясь к недостижимо совершенному знанию.

Но проблема априори другого плана. Она не включает проблему возникновения сознания и разума, а связана с существенными и необходимыми свойствами логической структуры человеческого разума.

Фундаментальные логические отношения не подлежат доказательству или опровержению. Любая попытка их доказать должна предполагать их обоснованность. Было бы невозможно объяснить их тому, кто не обладал бы ими сам. Они являются первичными утверждениями, предшествующими любому номинальному или реальному определению. Они представляют собой конечные неанализируемые категории. Человеческий разум совершенно не приспособлен к представлению логических категорий, противоречащих им. Неважно, какими они могут показаться сверхчеловеческим существам, но для человека они абсолютно неизбежны и необходимы. Они являются необходимыми предпосылками восприятия, апперцепции и опыта.

Они суть не что иное, как необходимые предпосылки памяти. В естественных науках существует тенденция описывать память как частный случай более общего явления. Любой живой организм сохраняет результаты предыдущих раздражений, и сегодняшнее состояние неорганической материи создано суммой результатов всех воздействий, которым оно подвергалось в прошлом. Сегодняшнее состояние Вселенной продукт ее прошлого. Поэтому в общем метафорическом смысле мы можем сказать, что геологическая структура земного шара сохраняет память обо всех случившихся космических изменениях, что тело человека сухой остаток превратностей судьбы своих предков и своих собственных действий. Но память это нечто, в корне отличающееся от факта единства и непрерывности космической эволюции. Она феномен сознания и в качестве такового обусловлена логическим априори. Психологи были озадачены тем, что человек ничего не помнит о периоде своего эмбрионального развития и существования в качестве грудного младенца. Фрейд пытался объяснить, что это отсутствие памяти вызвано подавлением нежелательных воспоминаний. Дело же в том, что на бессознательной стадии нечего запоминать. Животный автоматизм и бессознательные реакции на физиологические раздражения не являются объектом запоминаний ни для эмбриона, ни для грудного младенца, ни для взрослого. Запоминаться могут только сознательные состояния.

Разум человека не чистый лист, на котором внешние события пишут свою собственную историю. Он вооружен набором инструментов для мысленного схватывания реальности. Человек приобрел эти инструменты, т.е. логическую структуру разума, в ходе своей эволюции от амебы до сегодняшнего состояния. Но эти средства логически предшествуют любому опыту. Человек не является всего лишь животным, полностью подчиненным раздражителям, с неизбежностью определяющим обстоятельства его жизни. Он действующее существо. И категория деятельности логически предшествует любому конкретному действию.

Тот факт, что у человека не хватает творческого воображения для представления категорий, противоречащих фундаментальным логическим отношениям и принципам причинности и телеологии, предписывает нам то, что можно назвать методологическим априоризмом.

Любой человек своим каждодневным поведением подтвержает непреложность и универсальность категорий мышления и деятельности. Тот, кто обращается к другому человеку, желая информировать или убедить его, задает вопросы или отвечает на вопросы других людей, может сделать это только потому, что может обратиться к чему-то общему для всех людей, а именно к логической структуре человеческого разума. Мысль, что А может быть одновременно не-А или что предпочтение А перед В одновременно есть предпочтение В перед А, просто невообразима и абсурдна для человеческого разума. Мы не в состоянии понять любой тип дологического или металогического мышления. Мы не способны мыслить о мире без причинности и телеологии.

Для человека безразлично, существуют или нет за пределами области, доступной человеческому разуму, другие области, где есть нечто, категориально отличающееся от человеческого мышления и деятельности. Никакое знание из этих областей не проникает в человеческий разум. Тщетно задаваться вопросом, отличаются ли вещи-в-себе от того, чем они кажутся нам, и существуют ли иные миры, о которых мы не способны догадаться, и идеи, которые мы не способны понять. Эти проблемы лежат за пределами человеческого познания. Человеческое знание обусловлено структурой человеческого разума. Если он выбирает человеческую деятельность в качестве объекта исследований, она не может быть не чем иным, как категорией деятельности, присущей человеческому разуму, и являться проекцией последней во внешний мир становления и изменений. Все теоремы праксиологии относятся только к категориям деятельности и действительны лишь в орбите их действия. Они не претендуют на сообщение какой-либо информации о невообразимых мирах и связях.

Таким образом, праксиология является человеческой в двойном смысле. Она человеческая, поскольку утверждает для своих теорем в области, точно определенной лежащими в их основе допущениями, всеобщность по отношению к любой человеческой деятельности. Кроме того, она человеческая, поскольку занимается только человеческой деятельностью, и не стремится узнать что-либо относительно нечеловеческой дочеловеческой или сверхчеловеческой деятельности.

Приписывание логической гетерогенности первобытному человеку

Широко распространенной ошибкой является мнение, согласно которому считается, что работы Люсьена Леви-Брюля доказывают, что логическая структура мышления дикарей была и остается принципиально отличной от логической структуры мышления цивилизованного человека. Наоборот, то, что Леви-Брюль на основе тщательного исследования всего доступного этнографического материала сообщает об умственных функциях первобытного человека, ясно доказывает, что фундаментальные логические зависимости и категории мышления и деятельности играют в умственной активности дикарей ту же роль, что и в нашей жизни. Содержание мыслей первобытного человека отличается от содержания наших мыслей, но формальная и логическая структура у тех и других общая.

Следует признать, что сам Леви-Брюль придерживался взгляда, что склад ума первобытного человека в сути своей мистический и дологический; коллективные представления первобытного человека регулируются законом сопричастия и, следовательно, нейтральны по отношению к закону противоречия. Однако различение Леви-Брюлем дологического и логического мышления относится к содержанию, а не к форме и категориальной структуре мышления. Поскольку он заявляет, что и у людей, нам подобных, наравне с идеями, подчиненными закону сопричастия, более или менее независимо, в более или менее ослабленной форме существуют идеи и отношения между ними, управляемые законом рассуждения. Дологическое и мистическое сосуществует с логическим[L??й??vy-Bruhl. How Natives Think. Trans. by L.A. Clare. New York, 1932. P. 386.].

Леви-Брюль относит основополагающие учения христианства к царству дологического разума[Ibid. P. 377.]. Конечно, против христианских доктрин и их теологических интерпретаций может быть выдвинуто множество возражений. Но никто еще не рисковал утверждать, что христианские отцы церкви и философы, среди которых св. Августин и св. Фома Аквинский, обладали мышлением, логическая структура которого отличается от нашей. Спор между двумя людьми, один из которых верит в чудеса, а другой нет, не относится ни к содержанию мышления, ни к его логической форме. Человек, пытающийся показать возможность и реальность чудес, возможно, ошибается. Но обнаружить его ошибку, как показали блистательные эссе Юма и Милля, логически не менее сложно, чем преодолеть любые другие философские и экономические заблуждения. Исследователи и миссионеры сообщают, что в Африке и Полинезии первобытный человек внезапно останавливается на ранних стадиях восприятия вещей и никогда не рассуждает, если может каким-либо образом избежать этого[Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М.: Атеист, 1930. С. 810.]. Европейские и американские педагоги иногда сообщают то же самое о своих учениках. Леви-Брюль цитирует наблюдения миссионера, сделанные им в племени мосси в Нигере: Разговоры с ними крутятся лишь вокруг женщин, еды и (в сезон дождей) урожая[??Lй??vy-Bruhl. Primitive Mentality. Trans. by L.A. Clare. New York, 1923. P. 2729.]. Какие другие темы предпочитали современники и соотечественники Ньютона, Канта и Леви-Брюля?

Вывод из исследований Леви-Брюля лучше всего сформулирован им самим: Первобытное мышление, как и наше, интересуется причинами происходящего, однако оно ищет их в совершенно ином направлении[Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. С. 293.].

Крестьянин, желающий собрать богатый урожай, может в соответствии с содержанием своих представлений выбрать различные методы. Он может совершить определенные магические обряды, совершить паломничество, поставить свечу перед образом покровительствующего святого или использовать больше качественных удобрений. Но что бы он ни делал, это в любом случае является деятельностью, т.е. использованием средств для достижения целей. Магия заключается в разнообразии технологий. Заклинание обдуманная целенаправленная деятельность, основанная на картине мира, которую большинство наших современников не приемлют, осуждают как суеверие. Но концепция деятельности не подразумевает, что деятельность направляется правильной теорией, а технология обещает успех, и что она достигнет своих целей. Это лишь означает: субъект деятельности считает, что применяемые средства дадут желаемый эффект.

Ни один факт из этнографии и истории не противоречит утверждению, что логическая структура разума едина у всех людей любых рас, возрастов и стран[См. великолепные формулировки в: Cassierer E. Philosophie der symbolischen Formen. Berlin, 1925. II. 78.].

3. Априори и реальность

Априорные рассуждения чисто концептуальны и дедуктивны. Они не могут дать ничего, кроме тавтологий и аналитических рассуждений. Все их следствия выводятся из посылок и уже содержатся в них. Следовательно, согласно популярному возражению они ничего не могут добавить к нашему знанию.

Все геометрические теоремы заключены в аксиомах. Понятие прямоугольного треугольника уже включает в себя теорему Пифагора. Эта теорема тавтология, ее дедуктивные результаты состоят в аналитическом суждении. Тем не менее никто не возьмется утверждать, что геометрия вообще и теорема Пифагора в частности не увеличили наши знания. Познание посредством чисто дедуктивного рассуждения также является созидательным и открывает нашему знанию путь в ранее недоступные сферы. Важная задача априорных рассуждений с одной стороны, выявить все то, что подразумевается под различными категориями, концепциями и посылками, и, с другой стороны, показать, что под ними подразумевается. Их предназначение сделать явным и очевидным все то, что прежде было скрыто и неизвестно[Наука, говорит Мейерсон, есть действие, посредством которого мы восстанавливаем как идентичное, что сначала, скрытое, не было для нас таковым (Meyerson. De l'Explication dans les sciences. Paris, 1927. P. 154; см. также: Cohen M.R. A Preface to Logic. New York, 1944. Р. 1114).].

В понятии денег уже заключены все теоремы денежной теории. Количественная теория не добавляет к нашему знанию ничего, что фактически не содержится в понятии денег; она только анализирует и поэтому тавтологична, как теорема Пифагора тавтологична по отношению к понятию прямоугольного треугольника. Однако никто не будет отрицать познавательную ценность количественной теории. Для ума, не просвещенного экономическими объяснениями, это остается неизвестным. Длинный ряд безуспешных попыток разрешить затронутые проблемы показывает как непросто было достичь современного состояния знания.

То, что априорная наука не обеспечила нам полного познания реальной действительности, не означает ее неполноценности. Ее понятия и теоремы являются орудиями мышления, которые открывают путь к полному пониманию действительности; но, разумеется, сами по себе они еще не сумма фактического знания о всех вещах. Теория и понимание живой и изменяющейся действительности не противоположны. Без теории, общей априорной науки о человеческой деятельности не существует понимания реальности человеческой деятельности.

Отношения между разумом и опытом давно являются фундаментальными философскими проблемами. Как и все остальные проблемы критики знания, философы исследуют их на материале естественных наук. Они игнорируют науки о человеческой деятельности. Для праксиологии их вклад бесполезен.

При исследовании эпистемологических проблем экономической науки, как правило, принимается одно из решений, предложенных для естественных наук. Некоторые авторы рекомендуют конвенционализм Пуанкаре[Пуанкаре А. Наука и гипотеза//Пуанкаре А. О науке. М.: Наука, 1990. С. 49.]. Они рассматривают посылки экономических рассуждений как лингвистические или постулированные конвенции[Kaufman F. Methodology of the Social Sciences. London, 1944. P. 4647.]. Другие предпочитают неохотно согласиться с идеями, выдвинутыми Эйнштейном. Он ставил следующий вопрос: Каким образом математике, продукту человеческого мышления, не опирающейся ни на какой опыт, удается так точно соответствовать объектам действительности? Способен ли человеческий разум, без помощи опыта, путем чистых рассуждений, узнавать реальные вещи? Его ответ заключается в следующем: Поскольку положения Математики относятся к действительности, постольку они не верны; и они верны только постольку, поскольку они не относятся к действительности[Эйнштейн А. Геометрия и опыт. Расширенное изложение доклада на торжественном заседании Прусской академии наук в Берлине. 27 января 1921 г. Пг.: Науч. кн-во, 1922. С. 4.].

Однако науки о человеческой деятельности радикально отличаются от естественных наук. Все авторы, стремящиеся построить эпистемологическую систему наук о человеческой деятельности в соответствии с моделью естественных наук, безнадежно заблуждаются.

Реальный объект, являющийся предметом праксиологии, человеческая деятельность, происходит из того же источника, что и человеческое мышление. Деятельность и мышление являются со-родными и гомогенными; их можно даже назвать двумя аспектами одного предмета. Мышление путем чисто логического рассуждения способно прояснить существенные характерные черты деятельности. Это выступает следствием того факта, что деятельность является ветвью мышления. Теоремы, полученные в результате правильных праксиологических рассуждений, не только абсолютно верны и неоспоримы, подобно истинным математическим теоремам. Кроме того, они со всей строгостью своей аподиктической надежности и неоспоримости относятся к реальной деятельности, проявляющейся в жизни и истории. Праксиология дает строгое и точное знание о реальных вещах.

Отправной пункт праксиологии не выбор аксиом или решение о процедурах, а размышление о сущности деятельности. Нет такой деятельности, в которой категории праксиологии не проявлялись бы полностью и совершенно. Нет такого мыслимого вида деятельности, где средства и цели, затраты и результаты не были бы четко различимы и не могли бы быть точно отделены друг от друга. Нет ничего, что соответствовало бы экономической категории обмена лишь приблизительно и неполно. Есть только обмен и не-обмен; и по отношению к любому конкретному обмену все общие теоремы, касающиеся обменов, действительны во всей своей строгости и со всеми вытекающими из них следствиями. Не существует никаких переходов от обмена к не-обмену или от прямого обмена к косвенному обмену. Опыт, противоречащий этим утверждениям, отсутствует.

Такой опыт был бы недостижим прежде всего по той причине, что весь опыт, касающийся человеческой деятельности, обусловлен категориями праксиологии и становится возможным только через их применение. Если бы наш мозг не содержал схем, выработанных праксиологическими размышлениями, мы были бы не в состоянии распознать и понять никакой деятельности. Мы воспринимали бы движение, но не куплю-продажу, цены, заработную плату, процентные ставки и т.д. Только путем применения праксиологических схем мы способны получить опыт относительно актов купли-продажи, причем независимо от того, могут ли наши чувства одновременно воспринимать движение людей и нечеловеческих элементов внешнего мира. Без помощи праксиологического знания мы бы не смогли ничего узнать о средствах обмена. Если бы мы подошли к деньгам без такого предсуществующего знания, то увидели бы в них круглые металлические пластинки и ничего более. Опыт, касающийся денег, требует знакомства с праксиологической категорией средство обмена.

Опыт человеческой деятельности отличается от опыта, касающегося природных явлений, тем, что требует и предполагает праксиологическое знание. Вот почему методы естественных наук не соответствуют праксиологическим, экономическим и историческим исследованиям.

Утверждая априорный характер праксиологии, мы не намечаем план будущей новой науки, отличной от традиционных наук о человеческой деятельности. Мы доказываем не то, что теоретические науки о человеческой деятельности должны быть априорными, а то, что они всегда были таковыми. Любая попытка рассмотрения проблем человеческой деятельности необходимо связана с априорным мышлением. В этом случае неважно, будут ли люди, обсуждающие проблему, теоретиками, нацеленными исключительно на чистое знание, или государственными деятелями, политиками, простыми гражданами, пытающимися понять происходящие перемены и выяснить, какое направление государственной политики или частного поведения будет соответствовать их собственным интересам. Люди могут начать спорить о значимости какого-нибудь конкретного опыта, но, начав с обсуждения случайных и внешних обстоятельств события, дебаты неизбежно перейдут к анализу фундаментальных принципов и все ссылки на фактические подробности незаметно исчезнут. Вспомните, например, ошибки старой механики, опровергнутой Галилеем, или судьбу теории флогистона [24]. Подобные случаи в истории экономической науки не зарегистрированы. Сторонники логически несовместимых теорий используют одни и те же события как доказательство того, что их точки зрения проверены опытом. Дело в том, что опыт сложных явлений (а другого опыта в мире человеческой деятельности нет) всегда можно интерпретировать на основе прямо противоположных теорий. Будет ли интерпретация признана удовлетворительной или неудовлетворительной, зависит от оценки соответствующих теорий, созданных заранее на основе априорного размышления[Cм.: Cheyney E.P. Law in History and Other Essays. New York, 1927. P. 27.].

История не может дать нам никакого общего правила, принципа, закона. Не существует способов вывести апостериори из исторического опыта какие-либо теории или теоремы относительно человеческого поведения и установок. Исторические данные оставались бы просто хаотичной коллекцией не связанных друг с другом происшествий, если бы не прояснялись, упорядочивались, интерпретировались систематическим праксиологическим знанием.

4. Принцип методологического индивидуализма

Праксиология занимается деятельностью отдельных людей. И лишь в процессе ее исследований появляется знание о человеческом сотрудничестве, а социальная деятельность трактуется как особый случай более общей категории человеческой деятельности как таковой.

Этот методологический индивидуализм всегда подвергался яростной критике различных метафизических школ и пренебрежительно назывался номиналистическим заблуждением. Реальный человек всегда является членом общественного целого. Невозможно представить существование человека, отделенного от остального человечества и не имеющего связей с обществом. Человек суть продукт общественной эволюции. Его наиболее выдающаяся характерная черта разум могла появиться лишь в структуре взаимных связей общества. Не существует мышления, независимого от концепций и понятий языка. Но речь является общественным феноменом. Человек всегда член коллектива. Как целое логически и во времени  предшествует своим частям  или членам,  так и изучение индивида следует за изучением общества. Единственный адекватный метод научного исследования проблем человека метод универсализма или коллективизма.

Дискуссия о том, что логически первично, целое или его части, бессмысленна. Логически понятия целого и части являются соотносительными. Как логические концепции они находятся вне времени.

Неуместна в отношении нашей проблемы и ссылка на антагонизм реализма и номинализма в том смысле, какой им придавали средневековые схоласты. Бесспорно, в области человеческой деятельности реально существуют общественные образования. Никто не рискнет отрицать, что нации, государства, муниципалитеты, партии, религиозные общины являются реальными факторами, определяющими ход человеческих событий. Методологический индивидуализм вовсе не оспаривает значимость коллективных целостностей, считая одной из основных своих задач описание и анализ их становления и исчезновения, изменяющейся структуры и функционирования. Он выбирает единственный метод, позволяющий добиться удовлетворительного решения этой проблемы.

Прежде всего мы должны осознать, что все действия производятся индивидами. Коллективное всегда проявляются через одного или нескольких индивидов, чьи действия относятся к коллективному как ко вторичному источнику. Именно значение, придаваемое деятельности индивидами и всеми заинтересованными сторонами, определяет ее характер. Смысл, придаваемый деятельности индивидами и всеми заинтересованными сторонами, определяет ее характер. Смысл характеризует ту или иную деятельность как деятельность индивида или как деятельность государства или муниципалитета. Преступника казнит палач, а не государство. Именно замысел тех, кто в этом заинтересован, различает в действиях палача действия государства. Пусть группа вооруженных людей захватила дворец. Именно замысел заинтересованных сторон ставит этот поступок в вину не офицерам и солдатам непосредственно, а их нации. Если мы тщательно исследуем смысл действий, предпринимаемых индивидами, то неизбежно узнаем все о деятельности коллективных целостностей, поскольку коллектив не существует вне деятельности отдельных членов. Коллектив  живет в деятельности составляющих его индивидов. Реальность общественного образования заключается в направлении и облегчении деятельности со стороны индивидов. Таким образом, путь к познанию коллективных целостностей лежит через анализ деятельности отдельных индивидов.

Как мыслящее и действующее существо человек возникает из своего дочеловеческого существования уже как общественное существо. Эволюция мышления, языка и сотрудничества результаты одного процесса; они были нераздельно и необходимо связаны друг с другом. Но это происходит с индивидами. Этот процесс выражается в изменении поведения индивидов. Помимо индивидов нет другой субстанции, где бы этот процесс происходил. Помимо деятельности индивидов не существует другого субстрата общества.

Наличие наций, государств и вероисповеданий, общественного сотрудничества при разделении труда различимо только в деятельности конкретных индивидов. Еще никто не познал нацию, не познав входящих в нее индивидов. В этом смысле можно сказать, что общественные коллективы возникают через деятельность индивидов. Но это не означает, что индивиды предшествуют им во времени. Просто коллектив образуют определенные действия индивидов.

Нет необходимости спорить, равняется ли коллектив сумме своих элементов или больше ее, является ли он sui generis*, можно ли говорить о его воле, планах, целях и действиях и приписывать ему особую душу. Подобная доктринерская болтовня бессмысленна. Коллективное целое определенный аспект деятельности различных индивидов и в качестве такового является реальностью, определяющей ход событий.

Вера в то, что коллективное целое можно сделать видимым, иллюзорна. Оно никогда не видно; его познание это всегда результат понимания значений, которые действующие люди придают своим действиям. Возьмем, к примеру, толпу, т.е. множество людей. Является ли толпа просто сборищем, массами (в смысле, в котором этот термин используется в современной психологии), организованной группой или другим общественным образованием? На этот вопрос можно ответить, только выяснив смысл, который они сами придают своему присутствию здесь. Не чувства, но понимание, мыслительный процесс позволяют нам осознать общественное образование.

Непреодолимым препятствием для того, кто захочет начать изучение человеческой деятельности с коллективных единиц, станет тот факт, что индивид в одно и то же время может принадлежать и, за исключением самых примитивных дикарей, реально принадлежит к разным коллективным образованиям. Проблемы, возникающие вследствие множественности общественных единиц и их взаимного антагонизма, могут быть решены только при помощи методологического индивидуализма[Критику коллективистской теории общества см. на с. 137145.   * В своем роде, своеобразный (лат.). Прим. пер.].

Я и Мы

Эго суть личность действующего существа. Это бесспорная данность, и оно не может быть растворено или заговорено никакими рассуждениями или софизмами.

Мы есть всегда результат суммирования, соединяющего два или более Эго. Когда кто-то говорит Я, то уже не требуется никаких дальнейших уточнений для установления значения. То же самое верно и по отношению к Ты, и по отношению к Он при условии, что личность его четко определена. Но если человек говорит Мы, то необходима дополнительная информация  для  уточнения  Я, которые  собраны  в  этом Мы.  Мы всегда говорят конкретные индивиды; даже если они говорят хором, все равно остается  произнесение этого слова отдельными индивидами. Каждый из Мы не может действовать иначе, как от своего собственного имени. Они могут действовать все вместе или один из них может действовать за них всех. В последнем случае сотрудничество других заключается в создании ситуации, при которой деятельность одного оказалась бы полезной и для остальных. Только в этом смысле представитель социального образования может действовать за всех; отдельные члены коллектива или заставляют, или разрешают действиям одного человека затрагивать и их тоже. Попытки психологии растворить Я и разоблачить его как иллюзию тщетны. Праксиологическое Я не подлежит сомнению. Не важно, кем человек был или кем он может стать позднее, в момент выбора и действия он является Я.

От pluralis logicus* (и от просто протокольного pluralis majestaticus**) нам следует отличать pluralis gloriosus***. Если канадец, никогда не стоявший на коньках, заявляет: Мы лучше всех в мире играем в хоккей или какой-нибудь неотесанный итальянец гордо заявляет: Мы самые выдающиеся художники в мире, то это никого не вводит в заблуждение. Но в отношении политических и экономических проблем pluralis gloriosus перерастает в pluralis imperialis**** и в этом качестве играет значительную роль, прокладывая путь для одобрения доктрин, определяющих международную экономическую политику.

5. Принцип методологической единичности

Праксиология начинает свои исследования не просто с действий индивида, а с отдельного действия. Она не обращается в неясных терминах к человеческому действию вообще, а имеет дело с конкретным действием, которое определенный человек совершил в определенный день в конкретном месте. Разумеется, она не касается случайных и внешних характеристик этого действия и его отличий от всех других действий, а изучает только то, что необходимо и всеобще в его совершении.

Философия универсализма с самого начала заблокировала доступ к удовлетворительному пониманию праксиологических проблем, и современные универсалисты абсолютно не способны найти к ним подход. Универсализм, коллективизм, концептуальный реализм видят только целостности и универсалии. Они размышляют о человечестве, нациях, государствах, классах, пороке и добродетели, правом и неправом, классах потребностей и товаров. Они, например, спрашивают: Почему ценность золота больше, чем ценность железа? Так они никогда не найдут решений, а только выявят антиномии и парадоксы. Самым известным примером является парадокс ценности, который мешал работе еще экономистов классической школы.

Праксиология задается вопросом: что происходит во время действия? Что означают слова: индивид тогда-то и там-то, здесь и сейчас, в любое время и в любом месте действует? К чему приводит выбор им одних вещей и отклонение других?

Акт выбора всегда является решением в условиях разнообразных возможностей, открытых для выбирающего индивида. Человек делает выбор не между пороком или добродетелью, а только между двумя образами действий, которые мы в зависимости от принятой точки зрения называем порочным или добродетельным. Человек никогда не выбирает просто золото или железо, но всегда определенное количество золота или определенное количество железа. Каждое единичное действие всегда ограничено в своих непосредственных последствиях. Если мы хотим прийти к правильным выводам, то должны рассмотреть эти ограничения.

Человеческая жизнь это непрерывная последовательность единичных действий. Но единичное действие ни в коем случае не изолировано. В цепочке действий существуют связи, формирующие из нее действие более высокого уровня, нацеленное на более отдаленные результаты. Каждое действие имеет два аспекта. С одной стороны, это частичное действие в структуре более растянутого действия, достижение части целей, установленных более далеко идущим действием. Но, с другой стороны, это целое по отношению к действиям, выполняемым его собственными частями.

Насколько  далеко идущие или частичные, направленные на достижение непосредственного результата действия осуществляются человеком, зависит от масштаба  проекта, реализуемого им в данный момент. Праксиологии нет необходимости задаваться вопросами, которые поднимаются в гештальтпсихологии [25].  Дорога к великим  свершениям всегда должна вести через решение частичных задач. Храм отличается от груды камней, сваленных в  кучу. Но единственный способ построить храм это класть один камень на другой. Для архитектора главное проект в целом, для прораба одна стена, а для каменщика каждый кирпич. Для  праксиологии важно,  что решение крупной задачи неизбежно требует прохождения шаг за шагом, часть за частью всего пути от самого фундамента.

6. Индивидуальные и меняющиеся характеристики человеческой деятельности

Содержание человеческой деятельности, т.е. преследуемые цели и средства, избранные и применяемые для достижения этих целей, определяется личными качествами каждого действующего человека. Отдельный человек результат длительной зоологической эволюции, сформировавшей его физиологическую наследственность. Он несет на себе отпечаток своих предков; его биологическая наследственность это экстракт, сухой остаток опыта его праотцов. Рождаясь, человек попадает не в мир вообще, а в определенную среду. Врожденные и унаследованные биологические качества, обработка жизнью формируют из человека то, чем он является в каждый момент своего земного пути. Они его жребий, его судьба. Его воля не свободна в метафизическом понимании этой категории. Она определяется его происхождением и всеми воздействиями, которым подвергался он сам и его предки.

Действиями человека управляют наследственность и среда. Они предоставляют ему и цели, и средства. Он живет не просто как человек in abstracto*; он живет как сын своей семьи, расы, народа, поколения; как гражданин своей страны; как член определенной социальной группы; как работник определенной профессии; как последователь определенных религиозных, метафизических, философских и политических идей; как участник многочисленных междоусобиц и споров. Он не сам создал свои идеи и стандарты ценностей, а позаимствовал их у других людей. Его идеология это то, что ему предписывает окружение. Лишь немногие люди обладают даром придумывать новые и оригинальные идеи и вносить изменения в традиционные убеждения и теории.

Рядовой человек не рассуждает о великих проблемах. В этом он полагается на авторитет других людей; поступает так, как должен поступать любой порядочный человек, подобен овце в отаре. Но тем не менее рядовой человек делает свой выбор. Он принимает традиционные образцы или образцы, принятые другими людьми, потому что убежден: они лучше подходят ему для достижения благоденствия. И человек готов поменять идеологию и, следовательно, образ действий, если убеждается, что это полностью соответствуют его интересам.

Во многом ежедневное поведение человека определяется простыми шаблонами. Он производит действия, не обращая особого внимания на них. Многие вещи он делает потому, что его приучили делать их с детства, другие люди поступают таким же образом и это принято в его среде. Он приобретает привычки, вырабатывает автоматические реакции. Но предается этим привычкам только потому, что ему нравятся получаемые результаты. Но как только он узнает, что следование привычному курсу может воспрепятствовать достижению целей, которые он рассматривает как более желательные, меняет свое отношение. Человек, выросший в местности с чистой водой, приобретает привычку безбоязненно пить, умываться и купаться. Но когда он переедет в место, где вода заражена болезнетворными бактериями, станет уделять намного более пристальное внимание процедурам, о которых раньше не беспокоился. Он станет внимательно следить за тем, чтобы не заразиться из-за бездумного следования заведенному порядку и автоматическим реакциям. Тот факт, что действие при обычном ходе событий производится спонтанно, еще не означает, что это происходит не благодаря сознательному волевому акту и обдуманному выбору. Следование шаблонам, которые могут быть изменены, является деятельностью.

Праксиология занимается не изменяющимся содержанием действия, а его чистой формой и категориальной структурой. Изучение случайных и характерных черт человеческой деятельности является задачей истории.

7. Предмет и особый метод истории

Исследование всех данных опыта, касающегося человеческой деятельности, является предметом истории. Историки собирают и критически анализируют все доступные документы. На основе этих доказательств они подходят к выполнению своей истинной задачи.

Утверждается, что задача истории показать, как события происходили на самом деле, без предубеждения и оценок (wertfrei т.е. нейтрально по отношению к ценностным суждениям). Сообщение историка должно быть правдивым образом прошлого, так называемой мысленной фотографией, дающей полное и беспристрастное описание всех фактов. Оно должно воспроизвести перед нашим мысленным взглядом прошлое во всех его деталях.

Однако реальное воспроизведение прошлого потребовало бы копирования, что не в силах человека. История это не мысленное копирование, а концентрированное представление прошлого средствами понятийного аппарата. Историк не просто позволяет событиям говорить самим за себя. Он организует их в соответствии с идеями, лежащими в основе образования общих понятий, которые он использует, в своем представлении материала. Источник сообщает нам не все случившиеся факты, а только те, которые имеют отношение к делу. Он не открывает документ без предположений, но подходит к нему во всеоружии научного знания своего времени, т.е. учений современной логики, математики, праксиологии и естественной науки.

Безусловно, историк не должен руководствоваться предубеждениями и партийными принципами. И авторы, считающие исторические события арсеналом средств для ведения партийных схваток, являются не историками, а пропагандистами и апологетами. Они стремятся не приобрести знания, а оправдать программу своих партий. Такие ученые сражаются за метафизические, религиозные, национальные, политические и социальные доктрины. Они незаконно используют звание истории для своих работ как уловку с целью обмануть легковерных. Историк прежде всего должен быть ориентирован на познание. Он должен освободиться от партийности. В этом смысле он должен быть нейтральным по отношению к любым ценностным суждениям.

Этому постулату Wertfreiheit* легко соответствовать в области наук, характеризующихся априоризмом (логика, математика, праксиология) и в области экспериментальных наук. По отношению к этим дисциплинам логически несложно провести резкую границу между научным, беспристрастным подходом и подходом, искаженным предубеждением, предвзятыми идеями и страстями. Гораздо сложнее подчиняться требованию ценностной нейтральности в истории. Так как предмет истории конкретное случайное и внешнее содержание человеческой деятельности, это ценностные суждения, спроецированные на реальную действительность. На любом этапе своей работы историк занимается ценностными суждениями. Ценностные суждения людей, о чьих действиях он сообщает, являются основой его исследований.

Утверждается, что сам историк не в состоянии избегать ценностных суждений. Ни один историк даже простодушный хроникер или газетный репортер не  регистрирует всех случившихся фактов. Он должен выделить и отобрать события, по его мнению, заслуживающие регистрации, и умолчать об остальных. Этот отбор заключает в себе субъективную оценку. Он необходимо обусловлен картиной мира историка и поэтому не является беспристрастным, а есть результат предвзятых идей. История никогда не сможет быть не чем иным, кроме искажения фактов; она никогда не сможет быть по-настоящему научной, т.е. нейтральной по отношению к ценностям и направленной исключительно на открытие истины.

Не подлежит сомнению, что свобода отбора фактов, которой располагают историки, может быть использована не по назначению. Выбор историка может направляться и направляется партийными пристрастиями. Однако проблема более запутанна и сложна, чем нас стараются уверить. Ее решение необходимо искать на основе гораздо более тщательного исследования исторических методов.

Занимаясь исторической проблемой, историк использует все знание, накопленное логикой, математикой, естественными науками и особенно праксиологией. Однако инструменты мышления этих дисциплин не удовлетворяют его задачам. Они его необходимые помощники, но сами по себе не могут дать ответ на вопросы, которыми он занимается.

Ход истории определяется действиями индивидов, а их действия обусловливаются ценностными суждениями действующих индивидов, т.е. целями, которые они стремятся достичь, и средствами, которые они применяют для достижения этих целей. Выбор средств является результатом всех технологических знаний действующего индивида. Во многих случаях можно оценить результаты применения средств с точки зрения праксиологии или естественных наук. Но очень многое нельзя объяснить с их помощью.

Исследование этих ценностных суждений и результатов действий, которые не могут быть проанализированы в рамках других отраслей знания, и является особой задачей истории, для чего она использует специальный метод. Подлинная проблема историка интерпретировать события, когда они произошли. Но он не может решить эту задачу, основываясь только на теоремах, предлагаемых другими науками. У каждой его проблемы всегда существует остаток, который не поддается анализу с помощью теорий других наук. Именно эти индивидуальные и уникальные характеристики каждого события изучаются посредством понимания.

Уникальность и индивидуальность, сохраняющиеся в остатке каждого исторического факта после того, как исчерпаны все средства интерпретации, предлагаемые логикой, математикой, праксиологией и естественными науками, суть конечная данность. Но если естественные науки о своих конечных данностях не могут сказать ничего, кроме констатации этого их статуса, история может попытаться сделать свои конечные данности понятными. И хотя их нельзя свести к своим причинам (если такое сведение было бы возможным, они не являлись бы конечной данностью), историк может их понять, потому что сам он также человеческое существо. Бергсон называет это понимание интуицией, а именно: la sympathie par laquelle on se transporte a lint??й??rieur d'un objet pour coincider avec ce quil a dunique et par cons??й??quent dinexprimable[Со-чувствие, благодаря которому внутренний мир одного объекта передается во внутренний мир другого, чтобы совпасть с ним уникальным и, следовательно, невыразимым (Bergson H. La Pens??й??e et le mouvant. 4th ed. Paris, 1934. P. 205).   * Специфическое понимание гуманитарных наук (нем.). Прим. пер.   ** Понимание (нем.). Прим. пер.]. Немецкие эпистемологи называют это действие das spezifische Verstehen der Geisteswissenschaften* или просто Verstehen**. Именно этот метод историки и остальные люди применяют, когда комментируют прошлые или предсказывают будущие человеческие события. Открытие и определение понимания стало одним из важнейших вкладов в современную эпистемологию. Это, разумеется, не проект новой науки, которой еще не существует и которая должна быть основана, и не предложение новой методики для уже существующих наук.

Понимание нельзя путать с одобрением, пусть лишь условным и случайным. Историк, этнограф и физиолог иногда регистрируют события, кажущиеся им отвратительными и отталкивающими; они смотрят на них лишь как на поведение, т.е. устанавливая лежащие в их основе цели, а также технологические и праксиологические методы, применяемые в процессе их совершения. Понять конкретный случай еще не значит простить или извинить его.

Кроме того, нельзя путать понимание с актом эстетического наслаждения явлением. Умение поставить себя на место другого (Einf??ь??hlung*) и понимание суть два совершенно различных отношения. Это две разные вещи: с одной стороны, исторически понять произведение искусства, определить его место, смысл и роль в потоке событий и, с другой стороны, оценить его эмоционально как произведение искусства. Можно смотреть на храм глазами историка. Но можно смотреть на храм и глазами восторженного обожателя, и глазами безучастного и равнодушного туриста. Одни и те же индивиды могут демонстрировать оба типа реакции: и эстетическое оценивание, и научное понимание.

Понимание устанавливает факт, что индивид или группа индивидов включены в определенную деятельность, проистекающую из определенных субъективных оценок и актов выбора и ориентированную на определенные цели, а также то, что они применяют для достижения этих целей определенные средства, предлагаемые соответствующими технологическими, терапевтическими и праксиологическими теориями. Далее, понимание оценивает сущность и силу воздействий, вызываемых деятельностью; оно пытается присвоить каждому действию его значимость, т.е. его влияние на ход событий.

Предмет понимания мысленное представление явлений, которые не могут быть полностью объяснены с помощью логики, математики, праксиологии и естественных наук, в той мере, в какой они не могут быть раскрыты всеми этими науками. Оно не должно противоречить учениям этих и других отраслей знания[Cf. Langlois Ch.V. and Seignobos Ch. Introduction to the Study of History, trans. by G.G. Berry. London, 1925. P. 205208.   * Проникновение (нем.). Прим. пер.]. Реальное телесное существование дьявола подтверждается бесчисленными историческими документами, которые являются вполне надежными во всех других отношениях. Многочисленные трибуналы при должном соблюдении юридических процедур, основываясь на показаниях свидетелей и признаниях обвиняемых, установили факт плотского совокупления дьявола с ведьмами. Несмотря на это, никакая апелляция к пониманию не может служить оправданием утверждения историка о том, что дьявол реально существует и вмешивается в человеческие дела. Это можно назвать не иначе, как галлюцинациями возбужденного человеческого мозга.

Хотя сказанное выше является общепринятым в отношении естественных наук, по отношению к экономической теории некоторые историки занимают другую позицию. Они пытаются противопоставить экономическим теоремам апеллирование к документам, якобы доказывающим вещи, несовместимые с этими теоремами. Они не понимают, что сложные явления не могут доказать или опровергнуть ни одну теорему и поэтому не могут свидетельствовать против какого-либо положения теории. Экономическая история возможна только в том случае, если это экономическая теория, способная пролить свет на экономическое поведение. Если экономическая теория отсутствует, то сообщения, касающиеся экономических фактов, не более чем собрание бессвязных данных, поддающихся любой произвольной интерпретации.

8. Концептуализация и понимание

Задача наук о человеческой деятельности заключается в понимании смысла и значимости человеческой деятельности. Они применяют с этой целью две различные познавательные процедуры: концептуализация (сonception) и понимание-интерпретация (understanding). Концептуализация мыслительный инструмент праксиологии; понимание специфическое средство истории.

Праксиологическое познание понятийно. Праксиология обращается к необходимым сторонам человеческой деятельности. Это познание универсалий и категорий.

Историческое познание обращается к тому, что есть уникального и индивидуального в каждом событии или классе событий. Вначале оно анализирует объект своих исследований с помощью средств, предоставляемых всеми остальными науками. Доведя до конца эту предварительную работу, история встречается со своей специфической проблемой: пролить свет на уникальные и индивидуальные характеристики события с помощью понимания.

Как отмечалось выше, утверждается, что история никогда не сможет стать научной, так как историческое понимание зависит от исторически субъективных оценок. Понимание, говорят нам, всего лишь эвфемизм произвольности. Работы историков всегда односторонни и партийны; они не сообщают факты; они их искажают.

Очевидно, что исторические исследования пишутся с различных точек зрения. Одни работы по Реформации написаны с позиции католической церкви, другие с позиции протестантов. Существует пролетарская история и буржуазная история, историки тори и историки вигов. Каждая нация, партия, языковая группа имеет собственных историков и собственные взгляды относительно истории.

Но нельзя смешивать расхождения различных попыток интерпретации с намеренным искажением фактов пропагандистами и апологетами, представляющихся историками. Те факты, которые могут быть бесспорно установлены на основе доступных первоисточников, должны быть определены на предварительном этапе работы историка. Они не могут быть полем для понимания. Такая задача решается методами неисторических наук. Факты отбираются путем осторожного критического изучения доступных документов. До тех пор, пока теории неисторических наук, на основе которых историк производит критическое исследование первоисточников, достаточно надежны и достоверны, не может быть никакого произвольного разночтения в установлении явления как такового. То, что утверждает историк, соответствует или противоречит факту; доказывается или опровергается имеющимися документами; остается неясным, если первоисточники не обеспечивают нас достаточной информацией. Эксперты могут не соглашаться с ним, но лишь при условии разумной интерпретации имеющихся доказательств. Обсуждение не допускает никаких произвольных утверждений.

Однако нередко историки расходятся в оценке теорий неисторических наук. Тогда, конечно, могут возникнуть разногласия по поводу критического исследования документов и полученных выводов. Возникает неразрешимый конфликт. Но его причина не в произвольном обращении с конкретным историческим явлением. Он возникает вследствие наличия нерешенных проблем в неисторических науках.

Допустим, древний китайский историк сообщает, что грех императора вызвал катастрофическую засуху, но когда император искупил свой грех, снова пролился дождь. Ни один современный историк не принял бы такое свидетельство. Лежащая в его основе метеорологическая теория противоречит неоспоримым основам современной науки о природе. Но подобное единодушие не характерно для многих теологических, биологических и экономических вопросов. Соответственно спорят и историки.

Сторонник расистской доктрины нордического арийства будет игнорировать любой документ об интеллектуальных и духовных достижениях неполноценных рас как неправдоподобный и просто-напросто невероятный. Он будет относиться к такому свидетельству точно так же, как современные историки относятся к вышеупомянутому китайскому свидетельству. Ни по одному из событий истории христианства невозможно согласие между теми, для кого Евангелие это Священное писание, и теми, в чьих глазах это человеческие документы. Католические и протестантские историки расходятся по многим вопросам, потому что основываются на разных теологических идеях. Меркантилист [26] и неомеркантилист неизбежно должны расходиться во взглядах с экономистом. Мнение о денежной  истории  Германии  в период с 1914 по 1923 г. [27] обусловлено денежными теориями автора. Факты Великой Французской революции [28] по-разному представляются теми, кто верит в священные права королей помазанников божьих, и теми, кто придерживается иных взглядов.

Причина споров историков по этим вопросам не в их компетентности, а в способе применения неисторических наук к предмету истории. Их разногласия подобны разногласиям врачей-агностиков, спорящих относительно чудес Бога, с членами медицинской комиссии, собирающей доказательства этих чудес. Только те, кто считает, что факты сами пишут историю на чистом листе человеческого разума, ставят историкам в вину такое различие мнений. Они не понимают, что историки не могут работать без исходных допущений, что разное отношение к этим исходным допущениям, т.е. ко всему содержанию неисторических отраслей знания, должно детерминировать установление исторических фактов. Эти исходные допущения историков определяют и решение о существенности одних фактов и несущественности других. Первые ими упоминаются, вторые опускаются. В поисках причин отсутствия молока у коров современный ветеринар проигнорирует все слухи о том, что их сглазили ведьмы; однако 300 лет назад его взгляды были бы другими. Точно так же историк из бесконечного множества событий, предшествовавших интересующему его факту, отбирает только те, которые могли внести вклад в его появление или отсрочили его, и игнорирует те, которые в соответствии с его пониманием неисторических наук не могли оказать на него влияния.

Следовательно, изменения в неисторических науках должны приводить к переписыванию истории. Каждое поколение должно по-новому трактовать одни и те же исторические проблемы, потому что они являются им в новом свете. Трактовка истории, соответствующая теологической картине мира прошлых веков, отличается от трактовки, соответствующей теоремам современной естественной науки. Исторические работы, основанные на субъективной экономической теории, сильно отличаются от трудов, основанных на меркантилистской доктрине. Поскольку разночтения в работах историков происходят от подобных разногласий, постольку они не являются результатом якобы неясности и сомнительности исторических исследований. Напротив, они выступают результатом недостатка единодушия в епархии тех наук, которые принято называть строгими и точными.

Чтобы избежать возможных недоразумений, необходимо подчеркнуть следующее. Разночтения, вызванные причинами, о которых говорилось выше, нельзя смешивать:

1) с целенаправленным искажением фактов;

2) с попытками оправдать или осудить какую-либо деятельность с точки зрения морали или закона;

3) с привходящим замечанием, выражающим субъективную оценку по ходу строго объективного изложения состояния дел. Трактат по бактериологии не потеряет своей объективности, если автор, придерживаясь точки зрения человека, считает главной целью сохранение человеческой жизни и, применяя эту мерку, относит эффективные средства борьбы с бактериями к хорошим, а бесполезные к плохим. Если бы эту книгу писала бактерия, то оценки были бы противоположными, но содержательно она не отличалась бы от книги бактериолога. Точно так же европейские историки, занимающиеся монгольским вторжением XIII в., могут говорить о благоприятных и неблагоприятных событиях, потому что разделяют позицию европейских защитников западной цивилизации. Но одобрение ценностей одной из сторон не обязательно оказывает негативное влияние на содержательную часть исследования. Оно может быть с позиций современного знания абсолютно объективным. Монгольские историки могут полностью с ним согласиться, за исключением этих случайных замечаний;

4) с представлением деятельности одной из сторон в условиях дипломатического или военного противостояния. Столкновения конфликтующих групп могут рассматриваться с точки зрения идей, мотивов и целей, которые руководят действиями любой из сторон. Для полного понимания того, что случилось, необходимо принимать во внимание все, что было сделано обеими сторонами. Но, для того чтобы понять их поведение, историк может попытаться представить критический момент событий глазами их участников, не ограничиваясь взглядом с вершин нашего сегодняшнего знания. История политики Линкольна в недели и месяцы, предшествовавшие вспышке Гражданской войны [29], не закончена. Но ни одно историческое исследование не является законченным. Независимо от того, кому симпатизирует историк, юнионистам или конфедератам, либо вообще остается нейтральным, он должен объективно изучать политику, проводимую Линкольном весной 1861 г. Такое исследование является необходимым условием при ответе на вопрос о том, почему разразилась Гражданская война.

И наконец, урегулировав эти проблемы, мы можем вернуться к главному вопросу: присутствует ли субъективный момент в историческом понимании, и если да, то в какой мере он оказывает влияние на результаты исторических исследований?

Если задача понимания заключается в установлении факта, что люди руководствовались определенными ценностными суждениями и ориентировались на определенные средства, то здесь не может быть никакой почвы для разногласий между подлинными историками, т.е. людьми, желающими познать события прошлого. Вследствие недостаточной информации, предоставляемой первоисточниками, может сохраняться определенная неясность. Но это не имеет никакого отношения к пониманию. Это относится к предварительной работе историка.

Понимание следующая задача историка. Он должен дать оценку результату, вызванному к жизни действием, обсудить значимость каждого мотива и каждого действия.

Здесь мы сталкиваемся с одним из основных различий между физикой и химией, с одной стороны, и науками о человеческой деятельности с другой. В мире физических и химических событий существуют (или по крайней мере считается, что существуют) постоянные зависимости между величинами, и человек способен открыть эти постоянные с разумной степенью точности с помощью лабораторных экспериментов. Аналогичные постоянные зависимости отсутствуют в сфере человеческой деятельности за пределами физической и химической технологии и терапии. Некоторое время назад экономисты считали, что открыли такую постоянную зависимость между количеством денег и ценами на товары. Утверждалось, что увеличение или уменьшение количества денег в обращении должно приводить к пропорциональным изменениям товарных цен. Современная экономическая наука ясно и неопровержимо показала ошибочность этого утверждения[См. с. 385387.]. Экономисты, желающие заменить количественную экономическую теорию на то, что они называют качественной экономической теорией, весьма заблуждаются. В области экономической науки нет постоянных зависимостей и, следовательно, невозможны никакие измерения. Если статистик выясняет, что в Атлантиде увеличение предложения картофеля на 10% через какое-то время приводит к падению цен на 8%, он не устанавливает ничего, что произошло или могло произойти из-за изменения предложения картофеля в другой стране и в другое время. Он не измерил эластичность спроса на картофель. Он установил уникальный и частный исторический факт. Ни один разумный человек не может сомневаться, что поведение людей по отношению к картофелю и любому другому товару меняется. Разные люди ценят одни и те же вещи по-разному, с другой стороны, при изменении условий оценки одних и тех же людей также меняются[См. с. 330.].

За пределами экономической истории никто не рискнет утверждать, что в человеческой истории преобладают постоянные взаимосвязи. То, что в вооруженных конфликтах европейцев с отсталыми народами других рас один европейский солдат обычно справлялся с несколькими туземцами, является фактом. Но еще никто не оказался достаточно глуп, чтобы измерить величину превосходства европейца.

Невозможность измерения состоит не в недостатке технических методик определения меры. Причина в отсутствии постоянных соотношений. Если бы это было связано лишь с техническими трудностями, по крайней мере приблизительная оценка в некоторых случаях оказалась бы возможной. Но истина заключается в отсутствии постоянных соотношений. Вопреки постоянным заклинаниям невежественных позитивистов экономическая теория не является отсталой наукой из-за того, что не носит количественного характера. Она не является количественной и не производит измерений, так как отсутствуют константы. Статистические цифры, относящиеся к экономическим событиям, это исторические данные. Они говорят нам о том, что произошло в неповторимом историческом случае. Физические события могут быть объяснены на основе нашего знания постоянных взаимосвязей, установленных экспериментально. Исторические события не поддаются подобному истолкованию.

Историк может перечислить все факторы, приводящие к известному результату, и все факторы, действующие против него и способные отсрочить или смягчить конечный результат. Но он не сможет установить количественные отношения между различными причинами и производимыми следствиями, иначе как путем понимания. Он сможет определить роль фактора n в достижении результата P только путем понимания. Понимание в мире истории является так называемым эквивалентом количественного анализа и измерения.

Технология может подсказать нам, какой толщины должна быть стальная пластина, чтобы ее не пробила пуля, выпущенная с 300 ярдов из винчестера. Она, таким образом, может дать ответ, почему человек, спрятавшийся за стальную пластину известной толщины, был ранен выстрелом или остался невредим. История затрудняется с такой же точностью ответить на вопрос, почему цена молока выросла на 10%, или почему президент Рузвельт победил на выборах губернатора Дьюи, или почему Франция с 1870 по 1940 г. жила по республиканской конституции. Подобные проблемы не допускают ничего иного, кроме понимания.

Для каждого исторического фактора понимание пытается определить его значимость. В рамках понимания нет места произвольности и своенравности. Свобода историка ограничена его стремлением дать удовлетворительное объяснение реальности. Его путеводной звездой должен быть поиск истины. Но в понимание неизбежно проникает элемент субъективности. Понимание историка отмечено печатью его личности. Оно отражает взгляды своего автора.

Априорные науки логика, математика и праксиология нацелены на знание, безусловно действительное для всех существ, наделенных логической структурой человеческого разума. Естественные науки нацелены на познания, имеющие силу для всех существ, которые обладают не только даром человеческого разума, но и человеческими ощущениями. Единообразие человеческой логики и ощущений наделяет эти отрасли знания всеобщностью. По крайней мере этим принципом руководствуются в своих исследованиях физики. Только в последние годы они стали обнаруживать пределы своих возможностей и, отбросив излишние претензии своих предшественников, открыли принцип неопределенности. Сегодня они осознали наличие ненаблюдаемого, чья ненаблюдаемость является делом эпистемологического принципа[См.: Eddington A. The Philosophy of Physical Science. New York, 1939. P. 2848.].

Историческое понимание никогда не получит результаты, которые будут приняты всеми людьми. Два историка, одинаково относящиеся к теориям  неисторических  наук и к установленности фактов, установленных без обращения к пониманию значимости, могут расходиться в своем понимании значимости этих фактов.  Они могут  быть  полностью согласны  с  тем, что факторы  a, b и c,  действуя совместно, приводят к следствию P, и тем не менее сильно расходиться в оценке соответствующего вклада a, b и c в конечный результат. Насколько понимание направлено на установление значимости каждого фактора, настолько оно подвержено  влиянию субъективных оценок. Разумеется, это не ценностные суждения, они не выражают предпочтения историка. Это суждения значимости[Поскольку это не работа по общей эпистемологии, а необходимые основания трактата по экономической теории, нет необходимости подчеркивать сходство между пониманием исторической значимости и задачами, которые решает диагностирующий врач. Эпистемология биологии находится вне предмета наших исследований.].

Историки могут спорить по многим поводам. Они могут придерживаться различных взглядов в отношении к теориям неисторических наук; они могут строить свои рассуждения на основе более или менее полного знакомства с документами; они могут по-разному понимать мотивы и цели действующих людей и средства, применяемые ими. Все эти противоречия поддаются урегулированию с помощью объективной аргументации; относительно них общее согласие достижимо. Но невозможно найти решение, которое устроит любого здравомыслящего человека, если объектом разногласий историков являются оценки значимости.

Интеллектуальные средства науки по природе своей ничем не отличаются от средств, применяемых рядовым человеком в обыденной жизни. Ученый использует тот же инструментарий, что и обыватель; просто он пользуется им более квалифицированно и осторожно. Понимание не является привилегией историков. Это дело каждого. При наблюдении за состояниями своего окружения каждый из нас является историком. Каждый из нас пользуется пониманием, сталкиваясь с неопределенностью событий, к которым ему приходится приспосабливать свою деятельность. Специфические рассуждения спекулянта суть понимание значимости различных факторов, определяющих будущие события. И разрешите подчеркнуть это в самом начале нашего исследования деятельность всегда необходимо нацелена на будущие, поэтому неопределенные состояния это всегда спекуляция. Действующий человек смотрит в будущее глазами историка.

История природы и человеческая история

Космогония, геология, история биологических изменений являются историческими  дисциплинами,  когда  они изучают уникальные события в прошлом. Однако они оперируют исключительно познавательными средствами естественных  наук и не испытывают нужды в понимании. Лишь изредка они пользуются весьма приближенными численными оценками. Но эти оценки не являются оценками значимости. Это менее совершенный метод получения количественных соотношений, чем точное измерение. Их нельзя смешивать с состоянием дел в сфере человеческой деятельности, которая характеризуется отсутствием постоянных соотношений.

Когда мы говорим об истории, то подразумеваем только человеческую историю, специфическим мыслительным орудием которой является понимание.

Утверждение о том, что наука о природе обязана всеми своими достижениями экспериментальному методу, иногда подвергается резкой критике со ссылками на астрономию. В настоящее время астрономия представляет собой исключительно применение физических законов, экспериментально открытых на земле, к небесным телам. В далеком прошлом астрономия основывалась на предположении, что небесные тела не изменят своего курса. Коперник и Кеплер просто попытались предположить, по какой траектории Земля вращается вокруг Солнца. Поскольку круг считался самой совершенной кривой, Коперник и выбрал его для своей теории. Позднее Кеплер также на основе предположений заменил круг на эллипс. И только после открытий Ньютона астрономия стала естественной наукой в строгом смысле слова.

9. Об идеальном типе

История занимается уникальными и неповторимыми событиями, необратимым потоком человеческих дел. Историческое событие нельзя описать, не ссылаясь на вовлеченные в него личности, на место и дату его совершения. Если о случившемся можно рассказать без подобных ссылок, то это не историческое событие, а факт естественных наук. Сообщение о том, что профессор Х 20 февраля 1945 г. провел определенный эксперимент в своей лаборатории, является отчетом об историческом событии. Физик считает себя вправе абстрагироваться от личности экспериментатора, времени и места эксперимента. Он рассказывает только про те обстоятельства, которые, по его мнению, относятся к получению достигнутого результата и при повторении воспроизведут тот же самый результат. Он трансформирует историческое событие в факт эмпирических естественных наук. Он пренебрегает активным вмешательством экспериментатора и пытается представить его безразличным наблюдателем и рассказчиком о неподдельной  реальности. Эпистемологические проблемы этой философии не дело праксиологии.

Являясь уникальными и неповторимыми, исторические события имеют одну общую черту: они деятельность человека. История понимает их как человеческое поведение; она постигает их смысл посредством праксиологического познания и понимает их значение, рассматривая их индивидуальные и уникальные черты. Для истории важно только значение для человека: значение, которое люди придают состоянию дел, которое они желают изменить; значение, которое они придают своей деятельности; значение, которое они придают результатам своего поведения.

Аспектом, с точки зрения которого история упорядочивает и сортирует бесконечное разнообразие событий, является их значение. Единственный принцип, который она применяет для систематизации своих объектов людей, идей, институтов, социальных общностей и артефактов, равнозначность. В соответствии со степенью равнозначности она группирует элементы в идеальные типы.

Идеальные типы это специфические понятия, применяемые в историческом исследовании и в представлении его результатов. Это концепции понимания. Как таковые они в корне отличаются от праксиологических категорий и понятий и от понятий естественных наук. Идеальный тип не является родовым понятием, поскольку его описание не указывает на признак, присутствие которого ясно и недвусмысленно определяет принадлежность к данному классу. Идеальный тип нельзя определить; он должен задаваться перечислением тех признаков, наличие которых, вообще говоря, определяет, встретился ли нам в данном конкретном случае образец, принадлежащий к рассматриваемому идеальному типу. Особенностью идеального типа является то, что не все его признаки должны иметься в наличии в каждом конкретном примере. Вопрос о том, препятствует ли отсутствие некоторых характеристик включению конкретного образца в данный идеальный тип, зависит от понимания оценки значимости. Сам идеальный тип есть результат понимания мотивов, идей, целей действующих индивидов и применяемых ими средств.

Идеальный тип не имеет ничего общего со статистическими усредненными и средними величинами. Многие из его признаков не поддаются численному определению и по одной этой причине не могут участвовать в вычислении средних. Но основную причину следует искать в чем-то другом. Статистические средние обозначают поведение класса или типа, уже заданного определением или описанием, отсылающим к другим признакам, относительно признака, на который нет ссылки в определении или описании. Принадлежность к классу или типу должна быть известной до того момента, когда статистики могут начать исследование особых признаков и использовать результаты своих исследований для установления среднего значения. Мы можем установить средний возраст сенаторов Соединенных Штатов или подсчитать средние показатели поведения возрастной группы населения относительно какой-либо проблемы. Но логически невозможно сделать, чтобы принадлежность к классу или типу зависела от средней.

Без идеального типа нельзя решить ни одной исторической проблемы. Даже когда историк изучает отдельную личность или единичное событие, он не может обойтись без ссылок на идеальный тип. Если он говорит о Наполеоне, то должен ссылаться на такие идеальные типы, как командующий, диктатор, революционный лидер; а если он занимается Великой Французской революцией, то должен ссылаться на такие идеальные типы, как революция, крушение установленного режима, анархия. Может получиться так, что ссылка на идеальный тип будет состоять только в отрицании его применимости в данном случае. Но все исторические события описываются и комментируются посредством идеальных типов. Обыватель, рассматривая события прошлого или будущего, должен использовать идеальные типы, невольно он так и делает.

Оценить целесообразность использования определенного идеального типа и узнать, дает ли он адекватное понятие явления, можно лишь с помощью понимания. Не идеальный тип определяет способ понимания; наоборот, способ понимания требует конструирования соответствующих идеальных типов.

При конструировании идеальных типов используются идеи и понятия, выработанные неисторическими отраслями знания. Разумеется, любое историческое знание обусловлено данными, полученными другими науками, зависит от них и не должно противоречить им. Но историческая наука имеет свой предмет и свой метод, отличающиеся от других наук, в свою очередь последние бесполезны для  исторического понимания. Таким образом, идеальные типы не следует смешивать с понятиями неисторических наук. То же самое относится и к праксиологическим категориям и понятиям. Безусловно, они предоставляют необходимые средства для изучения истории, однако не имеют отношения к пониманию уникальных и единичных событий, которые составляют предмет истории. Поэтому идеальный тип никак не может быть простым заимствованием понятий праксиологии.

Часто бывает так, что термин, используемый в праксиологии для обозначения праксиологического понятия, служит для определения идеального типа. В этом случае историк использует одно слово для выражения двух разных вещей. Иногда у него термин имеет праксиологическую коннотацию, но чаще обозначает идеальный тип. В последнем случае историк вкладывает в него смысл, отличающийся от праксиологического значения; перенося его в другую область исследований, он его изменяет. Экономическое понятие предприниматель относится к уровню, отличному от идеального типа предприниматель, используемого в экономической истории и дескриптивной экономической теории. (На третьем уровне находится юридический термин предприниматель.) Экономический термин предприниматель является строгим понятием, которое в рамках теории рыночной экономики обозначает четко интегрированную функцию[См. с. 238241.   * Финансовая верхушка (олигархия) (фр.). Прим. пер.]. Исторический идеальный тип предприниматель не включает тех же представителей. Используя его, никто не вспоминает о чистильщиках обуви, таксистах, имеющих в собственности автомобиль, мелких коммерсантах и фермерах. То, что установлено экономической наукой в отношении предпринимателей, строго действительно для всех представителей класса безотносительно к временным и географическим условиям, отраслевой принадлежности. То, что устанавливает история для своих идеальных типов, может различаться в зависимости от конкретных обстоятельств, разных эпох, стран, отраслей и многих других условий. Общему идеальному типу предпринимателя мало прока от истории. Последняя больше интересуется такими типами, как американский предприниматель эпохи Джефферсона, тяжелая промышленность Германии во времена Вильгельма II, текстильное производство Новой Англии в десятилетия, предшествовавшие первой мировой войне, протестантская haute finance* Парижа, предприниматели, сделавшие себя, и т.д.

Рекомендуется ли применять определенный идеальный тип или нет, полностью зависит от способа понимания. В наши дни широкое распространение получили два идеальных типа: левые партии (прогрессисты) и правые партии (фашисты). Первые включают западные демократии, некоторые латиноамериканские диктатуры и русский большевизм; вторые итальянский фашизм и германский нацизм. Эта типизация результат определенного способа понимания. Другой способ будет противопоставлять демократию и диктатуру. Тогда русский большевизм, итальянский фашизм и германский нацизм будут принадлежать к идеальному  типу диктаторских государств, а западные системы к идеальному типу демократических государств.

Основная ошибка исторической школы Wirtschaftlische Staatswissenschaften* в Германии и институционализма в Америке заключается в интерпретации экономической науки как описания поведения идеального типа homo oeconomicus**. Согласно этой теории традиционная, или ортодоксальная, экономическая наука изучает не реальное поведение человека, а абстрактные и гипотетические образы. Она описывает существо, движимое исключительно экономическими мотивами, т.е. одним стремлением получить наибольшую вещественную или денежную выгоду. Такое существо, говорят критики, не имеет аналога в реальной действительности; это фантом ложной кабинетной философии. Ни один человек не подвержен исключительно страсти стать как можно более богатым, а некоторые вообще находятся вне влияния этого усредненного стремления. Изучая жизнь и историю, бессмысленно обращаться за помощью к этому призрачному гомункулусу.

Если бы вышеизложенное и в самом деле соответствовало смыслу классической экономической теории, то homo oeconomicus определенно не мог бы служить идеальным типом. Идеальный тип не является воплощением какой-то одной стороны или аспекта разнообразных человеческих целей и желаний. Это всегда образ сложного явления, будь то люди, институты или идеологии.

Классические экономисты пытались объяснить механизм ценообразования. Они отдавали себе отчет, что цены не являются результатом деятельности особой группы людей, а представляют собой продукт взаимодействия всех членов рыночного общества. В этом заключается смысл их утверждения о том, что спрос и предложение определяют установление цен. Однако попытки классических экономистов разработать удовлетворительную теорию ценности оказались неудачными. Им не удалось разрешить очевидный парадокс ценности. Они были озадачены мнимым парадоксом, заключающимся якобы в том, что золото ценится выше железа, хотя последнее более полезно, чем первое. Они не смогли построить общую теорию ценности и, выясняя происхождение явлений рыночного обмена и производства, не дошли до его первопричины поведения потребителей. Этот недостаток заставил их отказаться от своего грандиозного плана разработки общей теории человеческой деятельности. Они были вынуждены удовлетвориться теорией, объясняющей лишь действия бизнесмена, не обращаясь к выбору каждого человека в качестве исходного определяющего фактора. Они изучали только поведение бизнесмена, стремящегося купить на самом дешевом рынке и продать на самом дорогом. Потребитель оказался вне сферы их теоретизирования. В дальнейшем эпигоны классической экономической теории объясняли и оправдывали этот недостаток как намеренную и методологически необходимую процедуру. В соответствии с их утверждениями это было обдуманное намерение ограничиться только одним аспектом человеческих усилий, а именно экономическим аспектом. Они сознательно использовали вымышленный образ человека, движимого исключительно экономическими мотивами, и игнорировали все остальные, хотя они полностью осознавали, что человек движим и многими другими, неэкономическими мотивами. Изучение этих других мотивов, считают некоторые из таких толкователей, не входит в задачу экономической науки, а относится к другим отраслям знания. Другая группа признавала, что исследование этих внеэкономических мотивов и оказываемого ими влияния на установление цен также является задачей экономической теории, но, по их мнению, остается на долю следующих поколений. Ниже будет показано, что деление мотивов на экономические и внеэкономические несостоятельно[См. с. 219221 и 226230.]. Здесь же важно только осознать, что доктрина экономической стороны человеческой деятельности чрезвычайно искажает учения классических экономистов. Они никогда не делали того, что им приписывает эта теория. Они стремились постичь механизм установления реальных, а не фиктивных цен, которые установились бы, если бы люди действовали под влиянием гипотетических обстоятельств, отличающихся от реальных. Цены, которые они пытались объяснить и объясняли (хотя и без обнаружения их причины в выборе потребителей), это реальные рыночные цены. Спрос и предложение, о которых они говорят, это реальные факторы, определяемые всеми мотивами, побуждающими людей покупать и продавать. Но недостатком их теории осталось то, что они не объяснили спрос выбором потребителей; им не хватало удовлетворительной теории спроса. Но они не утверждали,  что спрос  (как они трактовали это понятие в своих трудах) определяется исключительно экономическими мотивами, отличными от внеэкономических мотивов. Классические экономисты ограничили свое теоретизирование поведением бизнесмена, не изучали мотивы конечного потребителя. Тем не менее их теории имели в виду объяснение реальных цен независимо от мотивов и идей, которыми руководствуются потребители.

Современная субъективная экономическая теория начинает с решения очевидного парадокса ценности. Она не ограничивает свои теории поведением одних бизнесменов, не изучает вымышленного homo oeconomicus. Она исследует непоколебимые категории деятельности любого человека. Ее теоремы, касающиеся цен на товары, заработной платы и процентных ставок, относятся ко всем явлениям безотносительно к мотивам, побуждающим людей покупать, продавать или воздерживаться от купли-продажи. Пора полностью отказаться от любых ссылок на подобные безуспешные попытки оправдать недостатки ранних экономистов обращением к фантому homo oeconomicus.

10. Метод экономической науки

Предмет праксиологии суть экспликация категории человеческой деятельности. Все, что нужно для вывода всех теорем праксиологии, знание сущности человеческой деятельности. Это наше собственное знание, поскольку мы люди; ни одно существо человеческого происхождения, если патологические состояния не низвели его до простого растительного существования, не лишено его. Для понимания этих теорем не нужно никакого особого опыта, и никакой опыт, каким бы богатым он ни был, не способен раскрыть их существу, которому априори неизвестно, что такое человеческая деятельность. Единственный способ познания этих теорем это логический анализ присущего нам знания категории деятельности. Мы должны вспомнить себя и поразмышлять о структуре человеческой деятельности. Подобно логике и математике праксиологическое знание находится внутри нас; оно не приходит извне.

В категории человеческой деятельности заключены все понятия и теоремы праксиологии. Первая задача состоит в том, чтобы извлечь и дедуцировать их, истолковать их смысл и определить всеобщие условия деятельности как таковой. Показав, какие условия необходимы для любой деятельности, необходимо пойти дальше и определить разумеется, в категориальном и формальном смысле менее общие условия отдельных типов деятельности. Вторую задачу можно было бы решить путем описания всех мыслимых состояний и дедуцирования из них всех логически допустимых следствий. Такая всеобъемлющая система даст теорию, относящуюся не только к человеческой деятельности, как она существует в условиях и обстоятельствах реального мира, в котором живет и действует человек. Она также будет обсуждать гипотетическую деятельность, которая имела бы место в неосуществимых условиях идеальных миров.

Но целью науки является познание реальности. Наука не умственная гимнастика или логическое развлечение. Поэтому праксиология ограничивает свои исследования изучением деятельности при таких условиях и предположениях, которые даны в реальности. Она изучает деятельность в неосуществленных и неосуществимых условиях только с двух точек зрения. Во-первых, она занимается состояниями, которые, хотя и не реальны в настоящем или прошлом мире, могут стать реальными когда-нибудь в будущем. И во-вторых, она изучает нереальные и неосуществимые обстоятельства, если такое исследование необходимо для удовлетворительного понимания того, что происходит в обстоятельствах, существующих в реальности.

Однако эта ссылка на опыт не умаляет априорного характера праксиологии и экономической теории. Опыт просто направляет наше любопытство на определенные проблемы и отвлекает от других проблем. Он подсказывает, что нам следует выяснить, но не говорит, как мы должны действовать в поисках знания. Более того, вовсе не опыт, а именно одно лишь мышление указывает нам на то, что необходимо исследовать нереализуемые гипотетические обстоятельства, для того чтобы понять, что происходит в реальном мире.

Отрицательная полезность труда не носит категориального и априорного характера. Мы можем непротиворечиво представить мир, в котором труд не становится причиной беспокойства, и мы можем обрисовать положение дел в таком мире[См. с. 124126.]. Но реальный мир обусловлен отрицательной полезностью труда. Для понимания того, что происходит в реальном мире, подходят только теоремы, основывающиеся на допущении, что труд является источником беспокойства.

Опыт учит нас, что отрицательная полезность труда существует. Но он не учит нас непосредственно. Не существует явления, представляющего собой отрицательную полезность труда. Есть только данные опыта, свидетельствующие на основе априорного знания о том, что люди считают отдых, т.е. отсутствие труда, более желаемым состоянием, чем затраты труда. Мы видим, что люди отказываются от преимуществ, которые они могли бы приобрести, работая больше, т.е. они готовы приносить жертвы ради отдыха. Из этого факта мы делаем вывод о том, что досуг оценивается как благо, а труд рассматривается как бремя. Но с позиций прежнего понимания праксиологии мы никогда не смогли бы прийти к такому заключению.

Теория косвенного обмена и все последующие теории, основывающиеся на ней, теории фидуциарного кредита применимы только для интерпретации событий в пределах мира, в котором осуществляется косвенный обмен. В мире чистой бартерной торговли она была бы простой игрой ума. Вряд ли экономисты из подобного мира, если в нем вообще возможно возникновение экономической науки, задумывались бы над проблемами косвенного обмена, денег и всего остального. Однако в нашем мире подобные исследования составляют существенную часть экономической теории.

Тот факт, что праксиология в своих попытках понять реальную действительность сосредоточивается на проблемах, являющихся полезными для этой цели, не отменяет априорный характер рассуждений. Но он характеризует способ, которым экономическая наука до сего времени единственный разработанный раздел праксиологии представляет результаты своих исследований.

Экономическая теория не следует методу логики и математики. Она не представляет собой законченную систему чисто априорных логических силлогизмов, свободных от любой ссылки на реальную действительность. Формулируя предположения в ходе своих рассуждений, она убеждается, что исследование данного допущения может способствовать пониманию реальной действительности. В своих трактатах и монографиях экономическая наука не проводит строгой границы между чистой наукой и применением своих теорем к решению конкретных исторических и практических проблем. Результаты своей работы она представляет в такой форме, где априорная теория и объяснения исторических явлений тесно переплетены.

Очевидно, что эта методика навязана экономической науке самой природой и сущностью ее предмета. Ее целесообразность доказана. Однако нельзя упускать из виду, что обращение с таким необычным и логически несколько странным методом требует осторожности и искусности и что некритический и поверхностный ум может постоянно сбиваться с пути, беспорядочно применяя эти два различных познавательных метода.

Таких вещей,  как исторический  метод в экономической науке и институциональная экономическая теория, не существуют. Есть экономическая теория и экономическая история. И их ни в коем случае нельзя смешивать. Все теоремы экономической теории необходимо действительны во всех случаях, когда даны все сделанные допущения. Разумеется, они не имеют практического значения в тех ситуациях, когда эти условия отсутствуют. Теоремы, относящиеся к косвенному обмену, неприменимы в условиях, где косвенный обмен отсутствует. Но это не лишает их обоснованности[Cм.: Knight F.H. The Ethics of Competition and Other Essays. New York, 1935. P. 139.].

Этот вопрос запутывается попытками правительства и могущественных лоббистских группировок унизить экономическую науку и опорочить экономистов. Деспоты и демократическое большинство опьянены властью. Они с неохотой вынуждены признать, что подчиняются законам природы. Но они отвергают само понятие экономического закона. Разве не они сами являются верховными законодателями? Разве у них недостаточно сил, чтобы сокрушить любого оппонента? Ни один военный диктатор не склонен признавать никаких ограничений, кроме накладываемых превосходящей военной силой. Подобострастные писаки всегда готовы поощрять это самодовольство разработкой соответствующих доктрин. Они называют свои подтасованные допущения исторической экономической теорией. В сущности экономическая история представляет собой летопись провалившихся вследствие самонадеянного игнорирования законов экономической науки методов государственного регулирования.

Невозможно понять историю экономической мысли, если не обращать  внимания на то, что экономическая наука как таковая это вызов самомнению властей предержащих. Экономист никогда не может быть любимцем деспотов и демагогов. Для них он всегда смутьян, и чем больше они внутренне убеждены в его правоте, тем сильнее ненавидят его.

Вопреки всей этой бешеной агитации необходимо установить, что исходная точка всей праксиологической и экономической аргументации, категория человеческой деятельности, защищена от любой критики и возражений. Никакое обращение к каким бы то ни было историческим и эмпирическим соображениям не способно обнаружить ошибку в утверждении, что люди целенаправленно стремятся к конкретным, выбранным ими целям. Никакие разговоры об иррациональности, непостижимой глубине человеческой души, спонтанности жизненных явлений, автоматизме, рефлексах и тропизме* не могут лишить обоснованности утверждение, что человек использует свой разум для осуществления своих желаний и стремлений. На основе непоколебимого фундамента категории человеческой деятельности праксиология и экономическая наука шаг за шагом продвигаются вперед путем дискурсивного рассуждения. Точно определяя допущения и условия, они строят систему понятий и посредством логически неопровержимых умозаключений выводят все следствия. По отношению к результатам, полученным таким способом, возможны только две позиции: или можно найти логическую ошибку в дедуктивной цепочке, приведшей к этим результатам, или нужно признавать их правильность и обоснованность.

Бессмысленно сетовать на то, что жизнь и реальность нелогичны. Жизнь и реальность ни логичны, ни алогичны; они просто даны. Но логика является единственным средством, имеющимся в распоряжении человека, для понимания и того, и другого. Бессмысленно сетовать на то, что жизнь и история загадочны и невыразимы и что человеку никогда не удастся познать их внутреннюю сущность. Критики противоречат сами себе, говоря о невыразимости и одновременно развивая теории безусловно, ложные о непостижимом. Многое недоступно человеческому разуму. Но насколько человек вообще способен приобретать знание, пусть и ограниченное, он может использовать только один подход открытый его разуму.

Не менее призрачны и попытки противопоставить понимание теоремам экономической теории. Сфера исторического понимания исключительно в разъяснении тех проблем, которые не могут быть полностью объяснены неисторическими науками. Понимание никогда не должно противоречить теориям, разработанным неисторическими науками. Понимание никогда не способно сделать ничего, кроме установления того, что люди движимы определенными идеями, стремятся к определенным целям и применяют определенные средства для достижения этих целей, с одной стороны, и определить значимость различных исторических факторов в той мере, в какой это не удалось неисторическим наукам, с другой стороны. Понимание не дает права современному историку утверждать, что заклинания когда-либо были подходящим средством лечения больных коров. Не позволяет оно ему и считать, что экономические законы не действовали в Древнем Риме или в империи инков.

Человеку свойственно ошибаться. Он ищет истину, т.е. наиболее адекватное понимание реальности, насколько позволяет структура его мозга и разума. Человек никогда не сможет стать всеведущим. Он никогда не может быть абсолютно уверенным, что его исследования не пошли по ложному пути, и то, что он считал истиной, не является ошибкой. Все, что человек в силах сделать, это вновь и вновь подвергать критическому пересмотру все свои теории. Для экономистов это означает находить причину всех теорем в их неоспоримом и определенном конечном базисе человеческой деятельности и проверять с максимально возможной тщательностью все предпосылки и следствия, ведущие от этого базиса к исследуемой теореме. Конечно, такая методика не гарантия от ошибок. Но это, вне всякого сомнения, самый эффективный способ избежать ошибки.

Праксиология (а следовательно, и экономическая наука) представляет собой дедуктивную систему. Она черпает свою силу из исходной точки своих дедукций, из категории деятельности. Ни одна экономическая теорема не может считаться обоснованной, если она очевидным образом не связана с этим основанием неопровержимой цепочкой рассуждений. Утверждение, провозглашаемое вне этой связи, является произвольным и висящим в воздухе. Невозможно заниматься какой-то частью экономической науки, не обрамляя ее всей системой деятельности.

Эмпирические науки начинают с единичных событий и идут от уникального и отдельного к более общему. Их исследования имеют тенденцию к специализации. Они могут изучать часть, не обращая внимания на целое. Экономист никогда не должен быть узким специалистом. Изучая любую проблему, он всегда должен равняться на систему в целом.

Историки часто грешат в этом отношении. Они с готовностью изобретают теоремы ad hoc. Иногда историки не осознают, что при изучении сложного явления недопустимо абстрагироваться ни от одной причинной связи. Их претензии на исследование реальной действительности без всяких ссылок на то, что они третируют как предвзятые идеи, тщетны. По сути дела, они невольно применяют популярные теории, давно развенчанные как ложные и противоречивые.

11. Ограниченность праксиологических понятий

Праксиологические категории и концепции созданы для понимания человеческой деятельности. Если их пытаются применять для изучения чего-либо, отличающегося от жизни человека, они становятся внутренне противоречивыми и бессмысленными. Наивный антропоморфизм не приемлется философским мышлением. Однако попытки философов определить посредством праксиологических понятий свойства абсолютного существа являются не менее сомнительными. Схоласты и теологи, подобно теистам и деистам века разума [30], представляли себе абсолютное и совершенное существо неизменным, всемогущим и всеведущим и тем не менее планирующим и действующим, стремящимся к целям и применяющим средства для достижения этих целей. Но деятельность можно вменить только неудовлетворенному существу, а повторяющуюся деятельность только существу, не способному устранить свое беспокойство раз и навсегда одним махом. Действующее существо является неудовлетворенным и потому не является всемогущим. Если оно было бы удовлетворенным, то не действовало бы, а если оно было бы всемогущим, то давно устранило бы свою неудовлетворенность. Всемогущее существо никто не заставит выбирать между различными состояниями беспокойства; ему нет нужды соглашаться на меньшее зло. Всемогущество подразумевало бы способность достижения всего и наслаждение полной удовлетворенностью без всяких ограничений. Но это несовместимо с самим понятием деятельности. Для всемогущего существа категории средств и целей не существуют. Оно выше любого человеческого понимания, понятий и интерпретаций. Для всемогущего существа любые средства оказывают неограниченные услуги, оно может применить любые средства для достижения любых целей, может добиться любых целей, не применяя никакие средства. Человеческий разум не способен всесторонне осмыслить понятие всемогущества вплоть до конечных логических следствий. Эти парадоксы неразрешимы. Способно ли оно достигнуть чего-то, что затем становится недоступным его вмешательству? Если это в его власти, то появляются границы его возможностей и он более не всемогущ; если это не в его власти, то он не всемогущ только в силу одного этого.

Совместимы ли всемогущество и всеведение? Всеведение предполагает: все, что случится в будущем, уже неизменно предопределено. Если существует всеведение, то невозможно себе представить всемогущества. Бессилие что-либо изменить в предопределенном потоке событий ограничит мощь любой силы.

Деятельность есть проявление ограниченного могущества и власти. Она суть проявление человека, сдерживаемого ограниченной силой своего разума, физиологической природы своего тела, превратностями среды и редкостью внешних ресурсов, от которых зависит его благосостояние. Бессмысленно ссылаться на несовершенства и слабости человеческой жизни, если стремишься описать нечто абсолютно совершенное. Сама идея абсолютного совершенства во всех отношениях внутренне противоречива. Состояние абсолютного совершенства должно пониматься как завершенное, окончательное и не подверженное изменениям. Изменение может лишь навредить совершенству и перевести в менее совершенное состояние. Но отсутствие перемен, т.е. совершенная неизменность, жесткость и неподвижность, равносильно отсутствию жизни. Жизнь и совершенство несовместимы, но то же верно для смерти и совершенства.

Живое несовершенно, поскольку подвержено изменению; мертвое несовершенно, поскольку не живет.

Язык живого и деятельного человека может образовывать сравнительные и превосходные степени сравнения. Но абсолютность это не степень, а ограничивающее понятие. Абсолют неопределим, немыслим и невыразим. Это химерическое понятие. Не существует совершенного счастья, совершенных людей, вечного блаженства. Любая попытка описания страны изобилия, жизни ангелов кончается парадоксами. Там, где есть условия, есть и ограничения, но не совершенство; есть попытки преодоления препятствий, разочарование и неудовлетворенность. Когда от поиска абсолюта отказались философы, этим занялись утописты. Они мечтают о совершенном государстве, при этом не понимая, что государство, общественный инструмент сдерживания и принуждения, как институт предназначено для того, чтобы справиться с несовершенством человека, и что его важнейшая функция заключается в наложении наказания на меньшинство с целью защитить большинство от вредных последствий определенного поведения. У совершенных людей не возникало бы никакой нужды в сдерживании и принуждении. Но утописты не обращают внимания на природу человека и неизменяемые условия человеческой жизни. Годвин полагал, что человек может обрести бессмертие после отмены частной собственности[Godwin W. An Enquiry Concerning Political Justice and its Influence on General Virtue and Happiness. Dublin, 1793. II. 393403.]. Шарль Фурье говорил об океане, наполненном лимонадом, а не соленой водой[Фурье Ш. Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проект и анонс открытия//Фурье Ш. Избр. соч. Т. 1. М.: Соцэкгиз, Тип. Печатный двор в Лгр., 1938. С. 74.]. Экономическая система Маркса жизнерадостно игнорировала факт редкости материальных факторов производства. Троцкий обнаружил, что в пролетарском раю средний человеческий тип поднимется до уровня Аристотеля, Гете, Маркса. И над этим кряжем будут подниматься новые вершины[Троцкий Л.Д. Литература и революция. М.: Политиздат, 1991. С. 197.].

Наиболее популярные химеры сегодняшнего дня стабилизация и защищенность. Мы исследуем эти модные словечки ниже.

III. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НАУКА И БУНТ ПРОТИВ РАЗУМА

1. Бунт против разума

Многие философы были склонны переоценивать силу человеческого разума. Они считали, что человек путем логических рассуждений способен вскрыть конечные причины космических событий, определить цель сотворения Вселенной и направление ее эволюции. Они распространялись на темы Абсолюта, как будто это были их карманные часы. Не уклонялись они и от провозглашения вечных абсолютных ценностей и установления нравственных норм, обязательных для всех людей.

Кроме того, существовал длинный список авторов утопий. Они разрабатывали проекты земного рая, где должен был править один чистый разум. Эти авторы не понимали: все то, что они называли абсолютным разумом и очевидной истиной, было их собственной фантазией. Они беспечно присвоили себе непогрешимость и часто поддерживали нетерпимость и жестокое притеснение всех инакомыслящих и еретиков. Авторы стремились к диктатуре собственной или людей, которые в точности проводили бы их планы в жизнь. По их мнению, другого способа спасения страдающего человечества не было.

Гегель был утопистом. Это был глубокий мыслитель и его работы являются кладезем стимулирующих идей. Но он ошибочно считал, что Дух (Абсолют) открывает себя посредством его слов. Во Вселенной не было ничего, скрытого от Гегеля. К сожалению, его язык был таким двусмысленным, что может интерпретироваться различным образом. Правые гегельянцы вычитали у него одобрение и поддержку прусской системы деспотичного государственного управления. Левые гегельянцы обнаружили атеизм, непримиримый революционный радикализм и анархические доктрины.

Огюст Конт также был утопистом. Он точно знал, что человечество ждет в будущем. И, разумеется, верховным законодателем полагал себя. Например, он считал некоторые астрономические исследования бесполезными и хотел их запретить. Конт планировал заменить христианство новой религией и выбирал даму, которой в этой новой церкви было суждено заменить Деву Марию. Но у Конта есть оправдание, он был душевнобольным в клиническом смысле слова. А как насчет его последователей?

Такого рода факты можно приводить и дальше. Но это не аргумент против рассудка, рационализма и рациональности. Эти грезы не имеют никакого отношения к вопросу о том, является ли разум подходящим и единственным инструментом, имеющимся в распоряжении человека в его попытках такого знания, которое доступно для него. Честные и добросовестные искатели истины никогда не делали вид, что рассудок и научное исследование способны дать ответы на все вопросы. Они полностью осознавали ограничения, присущие человеческому разуму, и не могут нести ответственность за вульгарность философии Геккеля и упрощенчество различного рода разновидностей материализма.

Философы-рационалисты всегда сами стремились показать ограничения как априорной теории, так и эмпирического исследования[См. например: Louis R. Les Paralogismes du rationalisme. Paris, 1920.]. Первый представитель английской политической экономии Дэвид Юм, утилитаристы, американские прагматики [31] определенно не виновны в преувеличении мощи человека в достижении истины. Более оправданным было бы обвинять философов последних двух столетий в излишнем агностицизме [32] и скептицизме [33], чем в переоценке того, чего может добиться разум человека.

Бунт против разума, характерная интеллектуальная позиция нашего времени, не был вызван отсутствием скромности, осторожности и самокритики со стороны философов. Не был он вызван и неудачами в развитии науки о природе. Поразительные достижения технологии и терапии говорят языком, который невозможно игнорировать. Безнадежно атаковать современную науку как под углом интуитивизма и мистицизма, так и с любой другой точки зрения. Бунт против разума имеет другую мишень. Он направлен не на естественные науки, а на экономическую теорию. Нападки на естественные науки лишь логически необходимое следствие атаки на экономическую науку. Недопустимо развенчивать разум только в одной области и в то же время не подвергать его сомнению в других отраслях знания.

Плодом исторической ситуации, существовавшей в середине XIX в., стал великий переворот. Экономисты полностью разрушили фантастические иллюзии социалистических утопистов. Недостатки классической теории не позволили им объяснить, почему ни один социалистический план невозможно воплотить в жизнь, но их знаний хватило, чтобы продемонстрировать тщетность всех социалистических прожектов, разработанных к тому времени. С коммунистическими идеями было покончено. Социалисты были не в состоянии хоть что-нибудь возразить в ответ на уничтожающую критику своих проектов и выдвинуть какие-либо аргументы в свою защиту. Казалось, социализм умер навеки.

Из этого тупика у социалистов был только один выход. Им оставалось лишь предпринять атаку на логику и разум, а также заменить логические умозаключения на мистическую интуицию. Именно в предложении этого решения состояла историческая роль Карла Маркса. Опираясь на диалектический мистицизм Гегеля, он, ничтоже сумняшеся, приписал себе способность предсказывать будущее. Гегель претендовал на знание того, что дух, создавая Вселенную, стремился создать прусскую монархию Фридриха Вильгельма III. Но Маркс оказался лучше осведомлен о планах духа. Он знал, что весь смысл исторической эволюции заключается в установлении золотого века социализма. Социализм обязан наступить с неумолимостью закона природы. И так как, согласно Гегелю, каждая последующая ступень истории выше и лучше предыдущей, не может быть никаких сомнений в том, что социализм конечная и предельная ступень эволюции человечества будет совершенным со всех точек зрения. И, следовательно, бесполезно обсуждать детали функционирования социалистического общества. В свое время история все расставит по своим местам. И она не нуждается в советах смертных.

Но все еще необходимо было преодолеть основное препятствие: убийственную критику экономистов. И у Маркса было решение. Человеческий разум, утверждал он, органически не годится для поисков истины. Логическая структура мышления у различных общественных классов различна. Универсальной логики не существует. Разум не может создать ничего, кроме идеологии, т.е., по терминологии Маркса, комплекса идей, маскирующих эгоистичные интересы общественного класса, к которому принадлежит мыслитель. Следовательно, буржуазный разум экономиста совершенно не способен на что-либо большее, чем апология капитализма. Доктрины буржуазной науки, отрасли буржуазной логики, не несут никакой пользы пролетариату восходящему классу, которому суждено упразднить все классы и превратить землю в Эдемский сад.

Но, разумеется, логика пролетариев это не просто классовая логика. Идеи пролетарской логики являются не только партийными идеями, но эманацией логики чистой и простой[См.: Дицген И. Аквизит философии и письма о логике. 3-е изд. М., 1913. С. 114.]. Более того, в силу особых привилегий логика некоторых избранных буржуа не отмечена первородным грехом буржуазности. Карл Маркс, сын преуспевающего адвоката, женатый на дочери прусского дворянина, и его соратник Фридрих Энгельс, состоятельный текстильный фабрикант, никогда не сомневались, что они не подчиняются этому закону и, несмотря на свое буржуазное происхождение, наделены даром открытия абсолютной истины.

Задача истории описать исторические обстоятельства, в которых стала возможной популярность такой вульгарной доктрины. У экономической науки свои задачи. Она должна проанализировать полилогизм Маркса, а также другие разновидности полилогизма, скроенные по этому образцу, и показать их ложность и противоречивость.

2. Логический аспект полилогизма

Марксистский полилогизм утверждает, что логическая структура мышления различна у членов разных общественных классов. Расистский полилогизм отличается от марксистского только тем, что приписывает специфическую  логическую структуру мышления  разным расам и утверждает, что все члены определенной расы вне зависимости от принадлежности к какому-либо классу наделены этой специфической логической структурой.

Здесь нет необходимости заниматься критикой понятий общественного класса и расы, применяемых в этих теориях. Нет нужды спрашивать марксистов о том, когда и как пролетарий, которому удалось перейти в ранг буржуа, меняет свое пролетарское мышление на буржуазное. Излишне просить расиста объяснить, какого рода логика свойственна людям, которые не имеют чистых расовых корней. Следует выдвинуть гораздо более серьезные возражения.

Ни марксисты, ни расисты, ни сторонники любой другой разновидности полилогизма никогда не шли дальше декларативных заявлений о том, что логическая структура мышления у различных классов, рас или наций различна. Они ни разу не рискнули продемонстрировать конкретно, чем логика пролетария отличается от логики буржуа, логика арийца отличается от логики не-арийца или логика немца отличается от логики француза либо англичанина. По мнению марксистов, рикардианская теория сравнительных издержек ложна, потому что Рикардо был буржуа. Немецкий расист осуждает ту же теорию, потому что Рикардо был еврей, а немецкие националисты потому что он был британцем. Часть немецких профессоров выдвигают все три аргумента против правильности учений Рикардо одновременно. Однако для опровержения теории недостаточно разоблачения происхождения ее автора. Сначала требуется выдвинуть логическую систему, отличную от той, которую применил критикуемый автор. Затем нужно было бы пункт за пунктом проанализировать спорную теорию и показать, где в ходе своих рассуждений она делает выводы, хотя и правильные с точки зрения авторской логики, но неверные с точки зрения пролетарской, арийской или немецкой логики. И наконец, должно быть пояснено, к каким заключениям должна вести замена ошибочных выводов автора на правильные выводы логики критика.

Все знают, что подобных попыток не было и не будет.

Далее, существует факт разногласий относительно жизненно важных проблем между людьми, принадлежащими к одному и тому же классу, расе или нации. К великому сожалению, говорят нацисты, есть немцы, которые думают не в соответствии с истинно немецким образом мысли. Но если немец необязательно всегда думает так, как ему подобает, а может думать как человек, обладающий не-немецкой логикой, кто должен решать, какие из идей немца истинно немецкие, а какие не-немецкие. Профессор Франц Оппенгеймер говорит: Индивид часто ошибается в поисках своих интересов; класс никогда не ошибается в долгосрочной перспективе[Cf. Oppenheimer F. System der Soziologie. Jena, 1926. II. 559.]. Это предполагает безошибочность голосования большинством голосов[Необходимо подчеркнуть, что демократия не исходит из предположения, что большинство всегда право, и еще меньше из того, что оно непогрешимо (см. с. 141142).]. Однако нацисты отказались от принятия решений большинством голосов как очевидно не-немецкого. Марксисты лицемерно отдают дань почтения демократическому принципу большинства голосов. Но когда доходит до дела, они предпочитают правило меньшинства, если это правило их собственной партии. Давайте вспомним как Ленин разогнал Учредительное собрание, избранное под контролем его собственного правительства взрослыми избирателями, потому что лишь одна пятнадцатая часть его членов были большевиками.

Последовательные сторонники полилогизма должны считать, что идеи верны, потому что их авторы принадлежат к правильной нации, расе или классу. Но последовательность никогда не была их добродетелью. Марксисты готовы присвоить эпитет пролетарский мыслитель любому, чьи теории они одобряют. Остальных они третируют как врагов своего класса или как социальных предателей. Гитлер даже в порыве откровенности признал, что единственный доступный способ точно отделить настоящих немцев от полукровок и инородцев написать подлинно немецкую программу и посмотреть, кто окажется готовым поддержать ее[См. его речь на Съезде партии в Нюрнберге 3 сентября 1933 г. (Frankfurter Zeitung. 1933. September 4. Р. 2).]. Темноволосый человек, чьи физические характеристики никоим образом не соответствовали прототипу представителя светловолосой арийской расы господ, присвоил себе дар открытия единственной доктрины, адекватной немецкому мышлению, и право исключения из разряда немцев любого, кто не принял эту доктрину, вне зависимости от его физических характеристик. Не требуется никаких дополнительных доказательств лицемерия всей теории в целом.

3. Праксиологический аспект полилогизма

Идеология в марксистском смысле этого термина есть теория, которая, хотя и является ошибочной с точки зрения правильной логики пролетариата, выгодна эгоистическим интересам класса, ее разработавшего. Идеология является объективно порочной, но как раз за счет этой порочности она служит интересам класса, к которому принадлежит мыслитель. Многие марксисты считают, что они доказали этот принцип, подчеркивая, что люди не жаждут знания ради него самого. Задача ученого расчистить дорогу для успешной деятельности. При разработке теории всегда имеется в виду ее практическое применение. Не существует чистой науки и бескорыстного поиска истины.

Чтобы поддержать дискуссию, мы можем принять, что любая попытка постичь истину вызвана соображениями ее практического использования для достижения определенной цели. Но это не дает ответа на вопрос, почему  идеологическая,  т.е. ложная, теория окажет лучшую услугу, чем верная теория. Тот факт, что практическое применение теории приводит к  результату, предсказанному  на основе этой теории, является общепризнанным подтверждением ее правильности. Утверждение о том, что ложная теория со всех точек зрения более полезна, чем правильная, парадоксально.

Люди используют огнестрельное оружие. Для того чтобы усовершенствовать это оружие, они разработали науку баллистику. Но именно потому, что люди стремятся поохотиться или поубивать друг друга, они, разумеется, разработали правильную баллистику. Просто идеологическая баллистика не будет иметь никакого прока.

Для марксистов мнение, что ученые работают только ради знания, является всего лишь самонадеянной претензией ученых. Так, марксисты заявляют, что к открытию электромагнитных волн Максвелла толкала острая потребность экономики в беспроволочном телеграфе[Cf. Hogben L. Science for the Citizen. New York, 1938. P. 726728.]. Для проблемы идеологии не имеет значения, правда это или нет. Вопрос стоит так: что заставило Максвелла сформулировать правильную теорию то, что для развития промышленности в XIX в. телеграфирование без проводов было философским камнем и эликсиром молодости[Ibid. P. 726.], или идеологическая надстройка эгоистичных классовых интересов буржуазии? Нет сомнений в том, что бактериологические исследования стимулируются не только стремлением победить инфекционные болезни, но и желанием производителей вина и сыра усовершенствовать свои технологии. Однако полученный результат определенно не идеологический в марксистском смысле.

Маркс изобрел свою доктрину идеологии, желая подорвать престиж экономической науки. Он осознавал свое бессилие дать ответ на возражения экономистов относительно осуществимости социалистических проектов. В действительности он в такой степени был пленен английской классической политэкономией, что был твердо уверен в ее неуязвимости. Он или никогда не знал о сомнениях, которые классическая теория ценности вызывала у здравомыслящих ученых, или, если что-то и слышал, не придавал этому значения. Его собственные экономические идеи суть не более чем искаженная версия рикардианства. Когда Джевонс и Менгер провозгласили новую эру экономической мысли, карьера Маркса как автора экономических работ уже подошла к концу; первый том Капитала был опубликован за несколько лет до этого. Единственная реакция Маркса на предельную теорию ценности заключалась в том, что он отложил публикацию следующих томов своего основного труда. Они появились только после его смерти.

Разрабатывая свою доктрину идеологии, Маркс целился исключительно в экономическую науку и социальную философию утилитаризма. Его единственным намерением было разрушить репутацию экономических учений, которые он не смог опровергнуть средствами логики и умозаключений. Он придал своей теории форму всеобщего закона, действительного для всей исторической эпохи общественных классов, потому что утверждение, которое приложимо лишь к единичному историческому факту, не может рассматриваться в качестве закона. По тем же причинам он не ограничил сферу ее действительности только рамками экономической мысли, но включил сюда все отрасли знания.

По мнению Маркса, буржуазная экономическая наука служит буржуазии двояким образом. Сначала она помогала в борьбе против феодализма и королевского деспотизма, а затем в борьбе против восходящего класса пролетариев. Она обеспечивает рациональное и моральное оправдание капиталистической эксплуатации. Если использовать понятие, появившееся после смерти Маркса, она представляла собой рационалистическое объяснение потребностей капиталистов[Хотя термин рационалистическое объяснение является новым, то, что он обозначает, было известно задолго до этого. См., например, утверждение Бенджамина Франклина: Вот как удобно быть существом разумным: разум всегда подскажет оправдание для любого поступка, который нам захочется совершить (Франклин Б. Автобиография//Брэдфорд У. История поселения в Плимуте и др. М., 1987. С. 356).]. Капиталисты, подсознательно стыдящиеся жадности, направляющей их поведение, и, желая избежать общественного осуждения, поощряли своих приспешников-экономистов провозглашать теории, которые могли бы реабилитировать их в глазах общественного мнения.

В настоящее время обращение к понятию рационалистического объяснения обеспечивает психологическое описание стимулов, побудивших человека или группу людей сформулировать теорему или целую теорию, но ничего не утверждает по поводу действительности или недействительности выдвинутой теории. Если доказано, что данная теория несостоятельна, понятие рационалистического объяснения будет психологическим объяснением причин, которые заставили авторов ошибаться. Но если мы не в состоянии обнаружить какую-либо ошибку в выдвинутой теории, то никакое обращение к концепции рационалистического объяснения не сможет опровергнуть ее обоснованность. Даже если бы экономисты и в самом деле неосознанно стремились исключительно к оправданию несправедливых притязаний капиталистов, то и в этом случае их теории могли бы быть абсолютно верными. Ложную теорию можно разоблачить только путем опровержения ее методом дискурсивного рассуждения и заменой лучшей теорией. Изучая теорему Пифагора или теорию сравнительных издержек, мы не интересуемся психологическими факторами, побудившими Пифагора и Рикардо создать эти теоремы, хотя эти подробности могут быть важны для историков и биографов. Для науки уместен единственный вопрос: могут ли эти теории выдержать испытание рациональной экспертизой? Социальное или расовое происхождение их авторов не суть важно.

Действительно, люди, преследуя свои эгоистические интересы, стараются применять теории, получившие более или менее всеобщее признание в общественном мнении. Более того, они стремятся изобретать и пропагандировать теории, которые могут быть использованы для служения их собственным интересам. Но это не объясняет, почему подобные доктрины, преследующие интересы меньшинства и противоречащие интересам всех остальных, одобряются общественным мнением. Независимо от того, являются ли такие идеологические доктрины продуктом ложного самосознания, заставляющего человека невольно мыслить в русле интересов своего класса, или они продукт намеренного искажения истины, они должны столкнуться с идеологиями других классов и постараться занять их место. Так возникает борьба антагонистических идеологий. Маркс объясняет победу или поражение в таких конфликтах результатом вмешательства исторического провидения. Дух, мистический перводвигатель, действует в соответствии с определенным планом. Он ведет человечество через различные предварительные этапы к конечному социалистическому блаженству. Каждый этап соответствует определенному технологическому базису; все остальные характеристики необходимая идеологическая надстройка этого технологического базиса. Дух заставляет человека порождать технологические идеи, соответствующие базису своего времени, и реализовывать их. Все остальное есть результат технологического базиса. Ручная мельница создала феодализм; паровая мельница создала капитализм[Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница общество с промышленным капиталистом (Маркс К. Нищета философии//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 133).].

В этих переменах воля и разум человека играют лишь подчиненную роль. Неумолимый закон исторического развития принуждает людей независимо от их желания мыслить и действовать в соответствии с моделями, согласующимися с материальным базисом своей эпохи. Люди обманываются, считая, что вольны выбирать между разными идеями и между тем, что они называют истиной и заблуждением. Сами они не мыслят; в их мыслях обнаруживает себя историческое провидение.

Это чисто мистическая доктрина. Единственным аргументом в ее поддержку является обращение к диалектике Гегеля. Капиталистическая частная собственность есть первое отрицание индивидуальной частной собственности. Она порождает с неумолимостью закона природы свое собственное отрицание, а именно общественную собственность на средства производства[Маркс К. Капитал. Т. 1//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773.]. Однако мистическая доктрина, основанная на интуиции, не утрачивает свой мистицизм путем ссылок на другую, не менее мистическую доктрину. Этот паллиатив никоим образом не дает ответа на вопрос, почему мыслитель должен обязательно разрабатывать идеологию в соответствии с интересами своего класса. Для поддержания дискуссии мы можем принять, что мысли человека должны приводить к теориям, соответствующим его интересам. Но всегда ли интересы человека необходимо идентичны интересам всего его класса в целом? Маркс сам вынужден был признавать, что организация пролетариев в класс, а следовательно, в политическую партию регулярно расстраивается конкуренцией между самими рабочими[Манифест коммунистической партии//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 433.]. Неопровержимым фактом является существование непримиримого конфликта интересов между рабочими, работающими по профсоюзным ставкам заработной платы, и теми, которые остаются безработными, из-за того, что принудительные профсоюзные ставки заработной платы не позволяют рынку труда найти цену, уравновешивающую спрос и предложение на рынке труда. Точно так же интересы рабочих сравнительно перенаселенных стран антагонистичны интересам рабочих сравнительно малонаселенных стран в том, что касается миграционных барьеров. Утверждение о том, что интересы всех пролетариев одинаково требуют  замены капитализма социализмом, является произвольным постулатом Маркса и других социалистов. Оно не может быть доказано простым утверждением, что социалистическая идея есть эманация пролетарской мысли и поэтому определенно выгодна интересам пролетариата как такового.

Популярное объяснение превратностей внешнеторговой политики Британии, основывающееся на идеях Сисмонди, Фридриха Листа, Маркса и немецкой исторической школы [34], заключается в следующем: во второй половине XVIII в. и на протяжении большей части XIX в. классовые интересы британской буржуазии требовали политики свободной торговли. Поэтому английская политэкономия разработала доктрину свободной торговли, а английские фабриканты организовали широкое движение, которому в конце концов удалось добиться отмены протекционистских тарифов. Но со временем обстоятельства изменились. Английская буржуазия не могла больше выдерживать конкуренцию зарубежных производителей и очень сильно нуждалась в протекционистских тарифах. Соответственно экономисты заменили устаревшую идеологию свободной торговли теорией защиты внутреннего рынка, и Британия вернулась к протекционизму.

Главная ошибка этого объяснения заключается в том, что буржуазия рассматривается как однородный класс, интересы всех членов которого совпадают. Деловому человеку всегда приходится приспосабливать поведение собственного предприятия к институциональным условиям своей страны. В долгосрочном плане в роли предпринимателя и капиталиста наличие или отсутствие тарифов не приносит ему ни пользы, ни вреда. Он будет производить те товары, которые при данном положении дел производить наиболее прибыльно. Мешать или содействовать его краткосрочным интересам могут только изменения институционального окружения. Но эти изменения не оказывают одинакового по силе и содержанию воздействия на все отрасли экономики и все предприятия. Меры, выгодные одной отрасли или предприятию, могут наносить вред другим отраслям и предприятиям. Для конкретного коммерсанта представляет важность лишь ограниченный перечень таможенных пошлин. А вот в отношении этих перечней интересы разных отраслей и фирм обычно антагонистичны.

Интересам отдельной отрасли или фирмы могут служить любые привилегии, данные ей правительством. Но если такие же привилегии даны и другим отраслям и фирмам, то каждый отдельный предприниматель теряет на одном не только в роли потребителя, но и в роли покупателя сырья, полуфабрикатов, машин и другого оборудования столько же, сколько выгадывает на другом. Эгоистические групповые интересы могут заставить человека требовать защиты своей собственной отрасли или фирмы. Они никогда не подвигнут его на требование всеобщей защиты всех отраслей или фирм, если он не будет уверен, что его собственная защищенность окажется выше, чем любой другой отрасли или предприятия.

С позиций своих классовых интересов британские фабриканты были заинтересованы в отмене хлебных законов [35] не более, чем все остальные жители Британии. Землевладельцы противились отмене этих законов, так как снижение цен на продукцию сельского хозяйства понизило бы арендную плату за землю. Особый классовый интерес фабрикантов скорее можно объяснить на основе давно забытого железного закона заработной платы, чем на основе не менее несостоятельной теории, считающей прибыль результатом эксплуатации рабочих.

В мире, организованном на основе принципа разделения труда, любое изменение должно тем или иным образом затронуть краткосрочные интересы многих групп. Поэтому всегда легко разоблачить любую доктрину, обосновывающую изменение существующих условий как идеологическую маскировку эгоистических интересов определенных групп людей. Основным занятием многих сегодняшних авторов как раз и являются подобного рода разоблачения. Этот метод не был изобретением Маркса. Он был известен задолго до него. Самым любопытным его проявлением стали попытки некоторых авторов XVIII в. объявить религиозные догматы мошеннической уловкой со стороны священников, добивающихся власти для себя и своих союзников-эксплуататоров. Маркс, одобряя это заявление, назвал религию опиумом народа[Смысл, который современный марксизм вкладывает в эту фразу, а именно, что люди потчевались наркотиком религии целенаправленно, возможно, соответствовал тому, что подразумевал сам Маркс. Однако это не вытекает из контекста, в котором в 1843 г. Маркс отчеканил эту фразу [36] (cf. Casey R. P. Religion in Russia. New York, 1946. P. 6769).]. Сторонникам подобных учений никогда не приходило на ум, что, раз существуют эгоистические интересы за, неизбежно должны существовать и эгоистические интересы против. Объяснение какого-либо события тем, что оно выгодно определенному классу, никак не может быть принято в качестве удовлетворительного. Нужно ответить на вопрос, почему всему остальному населению, чьим интересам был нанесен ущерб, не удалось расстроить планы тех, кто от этого выиграл.

В краткосрочном периоде каждые фирма и сектор бизнеса заинтересованы в увеличении продаж своей продукции. Однако в долгосрочном периоде преобладает тенденция выравнивания прибыли в различных отраслях производства. Если спрос на продукцию отрасли увеличивается и возрастают прибыли, то в нее перетекает дополнительный капитал и конкуренция новых предприятий уменьшает прибыльность. Прибыль от продаж общественно вредных изделий никак не меньше, чем от общественно полезных. Если какое-либо производство запрещается законодательно, а занимающиеся им люди подвергаются риску судебного преследования, тюремного заключения или взыскания штрафов, валовая прибыль должна быть выше, чтобы компенсировать сопутствующие риски. Но это не влияет на величину чистого дохода.

Богачи, владельцы уже действующих заводов не имеют особого классового интереса в установлении свободной конкуренции. Они сопротивляются конфискации и экспроприации своей собственности, но их собственнические интересы находятся на стороне мер, препятствующих новым конкурентам подрывать их позиции. Те, кто борется за свободное предпринимательство и свободную конкуренцию, не защищают интересы сегодняшних богачей. Они стремятся развязать руки неизвестным людям, которые станут предпринимателями завтрашнего дня, изобретательность которых сделает жизнь следующих поколений более приятной. Они желают расчистить дорогу для дальнейших экономических усовершенствований. Они глашатаи материального развития.

Успех свободной торговли в XIX в. был обеспечен теориями экономистов классической школы. Престиж этих идей был настолько высок, что даже те, чьи эгоистические интересы они ущемляли, не смогли воспрепятствовать их одобрению общественным мнением и реализации на законодательном уровне. Идеи творят историю, а не наоборот.

Бесполезно спорить с мистиками и пророками. Они основывают свои утверждения на интуиции и не готовы подвергнуть их рациональному анализу. Марксисты претендуют на то, что история раскрывает себя во всем, что провозглашает их внутренний голос. Если остальные не слышат этот голос, то это лишь свидетельствует о том, что они не принадлежат к числу избранных. Выражаемое блуждающими во тьме несогласие с посвященными расценивается как дерзость. Соблюдая благопристойность, им следует забиться в угол и сидеть тихо.

Однако наука не способна удержаться от размышлений, хотя очевидно, что ей никогда не удастся убедить тех, кто оспаривает верховенство разума. Наука должна специально подчеркнуть, что обращение к интуиции не может дать ответа на вопрос, какая из нескольких антагонистических теорий верна, а какая нет. Неопровержимым фактом является то, что марксизм не единственная доктрина, выдвинутая в наше время. Помимо марксизма существуют и другие идеологии. Марксисты утверждают, что применение других теорий нанесет ущерб интересам большинства. Но сторонники этих теорий то же самое говорят про марксизм.

Разумеется, марксисты считают теорию порочной, если происхождение ее автора непролетарское. Но кто здесь пролетарий? Доктор Маркс, фабрикант и эксплуататор Энгельс или потомок мелкого русского дворянина Ленин определенно не имели пролетарского происхождения. Но Гитлер и Муссолини были подлинными пролетариями и провели юность в нищете. Конфликты между большевиками и меньшевиками [37] или между Сталиным и Троцким нельзя представить как классовые. Это были конфликты между различными сектами фанатиков, которые называли друг друга предателями.

Суть марксистской идеологии в следующем: мы правы, потому что говорим от имени растущего класса пролетариев. Дискурсивные рассуждения не могут опровергнуть наши теории, ибо они вдохновлены высшей силой, определяющей судьбы человечества. Наши предшественники ошибались, потому что им не хватало интуиции, которая движет нашим разумом. Причина же состояла, конечно, в том, что из-за своей классовой принадлежности они были лишены подлинно пролетарской логики и ослеплены идеологией. Исторически они обречены. Будущее за нами.

4. Расистский полилогизм

Марксистский полилогизм бесплодный паллиатив для спасения несостоятельной теории социализма. Его попытки заменить логическое рассуждение интуицией опираются на распространенные предрассудки. Но именно это приводит марксистский полилогизм и его ответвление, так называемую социологию знания, в непримиримый антагонизм с наукой и разумом.

С полилогизмом расистов другая история. Эта разновидность полилогизма находится в согласии с модными, хотя и ошибочными, тенденциями современного эмпиризма. Деление человечества на расы является установленным фактом. Расы различаются по внешним признакам. Философы-материалисты утверждают, что мысль является таким же выделением мозга, как желчь является выделением желчного пузыря. С их стороны было бы непоследовательно заранее отвергать гипотезу о том, что мысле-выделения разных рас могут иметь существенные различия. То, что анатомии до сих пор не удалось обнаружить анатомические различия в клетках мозга разных рас, не может опровергнуть теорию о том, что логическая структура разума разных рас различна. Это не исключает предположения, что в будущем исследования могут обнаружить такие особенности.

Некоторые этнографы говорят, что рассуждения о высоком и низком уровнях цивилизованности и якобы отсталости других рас являются ошибкой. Цивилизации многих рас отличаются от западной цивилизации народов белой расы, но они не являются неполноценными. Каждая раса имеет особенный склад ума. Неправильно применять к цивилизации любой из них мерки, базирующиеся на достижениях других рас. Представители Запада называют цивилизацию Китая остановившейся, а цивилизацию народов, населяющих Новую Гвинею, первобытным варварством. Но китайцы и жители Новой Гвинеи презирают нашу цивилизацию не меньше, чем мы презираем их. Подобные оценки субъективны и, следовательно, произвольны. Эти расы имеют иную структуру мышления. Их цивилизации адекватны их мышлению, так же как наша цивилизация адекватна нашему мышлению. Мы не способны понять: то, что мы называем отсталостью, не кажется таковой им. С точки зрения их логики это является лучшим методом достижения согласия с данными природными условиями жизни по сравнению с нашим прогрессизмом.

Этнографы совершенно правы, подчеркивая, что не дело историков (а этнографы тоже историки) давать субъективные оценки. Но они крайне заблуждаются, считая, что другие расы руководствуются в своем поведении мотивами, отличающимися от побуждений белой расы. Азиаты и африканцы не меньше, чем европейские народы, стремились к успеху в борьбе за выживание, и самым главным оружием, которое они использовали при этом, был их разум. Они старались защититься от диких животных и болезней, предотвратить голод, повысить производительность труда. Не вызывает сомнений, что в достижении этих целей они преуспели меньше, чем белые. Доказательством служит их стремление воспользоваться всеми достижениями Запада. Этнографы были бы правы, если бы монголы или африканцы, мучимые болезненными недугами, отказывались бы от помощи европейского врача, потому что их склад ума и картина мира заставляют верить, что лучше страдать, чем быть избавленным от боли. Махатма Ганди отрекся от целой философии, когда обратился в современную больницу для лечения аппендицита.

Североамериканским индейцам не хватило изобретательности, чтобы придумать колесо. Жители Альп оказались недостаточно сообразительны, чтобы изобрести лыжи, которые сделали бы их тяжелую жизнь гораздо более приемлемой. Такие недостатки не вызваны отличиями в складе ума по сравнению с народами, давно и успешно применяющими колесо и лыжи; это неудачи, даже если судить с точки зрения индейцев и горцев Альп.

Однако эти соображения относятся лишь к побуждениям, определяющим конкретное поведение, а не к единственно имеющей значение проблеме существования различий в логической структуре мышления разных рас. Именно это утверждают расисты[Cf. Tirala L.G. Rasse, Geist und Seele. M??ь??nich, 1935. P. 190 ff.].

Мы можем сослаться на то, что уже было сказано в предшествующих главах по фундаментальным вопросам логической структуры разума и о категориальных принципах мышления и деятельности. Некоторых дополнительных наблюдений будет достаточно, чтобы окончательно разбить расистский полилогизм и любую другую разновидность полилогизма.

Категории человеческого мышления и деятельности не являются ни произвольными продуктами человеческого разума, ни конвенциями. Они не лежат вне мира и хода космических событий. Они биологические явления и выполняют определенную функцию в жизни и реальной действительности. Они служат орудием в борьбе человека за существование и в его стремлении приспособиться насколько возможно к реальному состоянию мира и устранить беспокойство в той мере, насколько это в его силах. Поэтому они соответствуют структуре внешнего мира и отражают свойства мира и реальной действительности. Они работают и являются в этом смысле истинными и действительными.

Следовательно, неверно утверждать, что априорное понимание и чистое рассуждение не сообщают никакой информации о реальности и структуре мира. Фундаментальные логические отношения и категории мышления и деятельности являются конечным источником всего человеческого знания. Они соответствуют структуре реальной действительности, открывают эту структуру человеческому разуму и в этом смысле для человека являются основополагающими онтологическими фактами[Cf. Cohen Morris R. Reason and Nature. New York, 1931. P. 202205; A Preface to Logic. New York, 1944. P. 4244, 5456, 92, 180187.]. Мы не знаем, о чем может думать сверхчеловеческий интеллект. Для человека любое познание обусловлено логической структурой его разума и заключено в этой структуре. Хорошие результаты эмпирических наук и их практическое применение как раз и доказывают эту истину. В тех пределах, в которых человеческая деятельность способна достигнуть поставленных целей, не остается места для агностицизма.

Если существовали бы расы, выработавшие отличающуюся логическую структуру, они не могли бы использовать разум в борьбе за существование. Единственным средством выживания, которое защитило бы их от истребления, были бы их инстинктивные реакции. Естественный отбор устранил бы тех особей этих рас, которые попытались бы применить рассуждение для определения своего поведения. Выжили бы только те индивиды, которые полагались бы только на инстинкты. Это означает, что шанс на выживание имели бы только те, кто не перерос бы психический уровень животных.

Ученые Запада накопили огромное количество материала, касающегося высоких цивилизаций Китая и Индии и примитивных цивилизаций аборигенов Азии, Америки, Австралии и Африки. Все, что стоит знать об идеях этих рас, уже известно. Но ни один сторонник полилогизма еще ни разу не попытался использовать эти данные для описания якобы отличной логики этих народов и цивилизаций.

5. Полилогизм и понимание

Некоторые приверженцы марксистских и расистских догматов интерпретируют эпистемологические учения своих партий особым образом. Они готовы признать, что логическая структура разума едина у всех рас, наций и классов. Марксизм или расизм, утверждают они, никогда не пытались отрицать этот неопровержимый факт. Все, что они хотели сказать, это то, что историческое понимание, эстетические переживания и ценностные суждения обусловлены происхождением человека. Разумеется, данная интерпретация не подтверждается содержанием сочинений поборников полилогизма. Однако эта теория должна быть подвергнута анализу по существу.

Нет нужды еще раз повторять, что ценностные суждения человека и выбор им целей отражают его врожденные физические характеристики и все превратности его жизни[См. с. 4748.]. Но между признанием этого факта и убеждением, что расовая наследственность или классовая принадлежность в конечном счете определяет ценностные суждения и выбор целей, дистанция огромного размера. Существенные различия в картине мира и образцах поведения не кореллируют с различной расовой, национальной или классовой принадлежностью.

Вряд ли можно обнаружить большие расхождения в субъективных оценках, чем разногласия аскетов и тех, кто стремится наслаждаться беззаботной жизнью. Непреодолимая пропасть отделяет благочестивых монахов и монахинь от остального человечества. Но люди, посвятившие себя монашеству, есть среди всех рас, наций, классов и каст. Некоторые из них были детьми королей и состоятельных дворян, некоторые были нищими. Святой Франциск, святая Клара и их ревностные последователи были уроженцами Италии, жителей которой нельзя назвать уставшими от бренного мира. Пуританизм [38] рожден англосаксами, но то же можно сказать и о сладострастии британцев при Тюдорах, Стюартах и представителях Ганноверской династии. Выдающимся поборником аскетизма XIX в. был граф Лев Толстой, состоятельный представитель расточительной русской аристократии. Толстой считал Крейцерову сонату Бетховена шедевр сына крайне бедных родителей воплощением сути философии, против которой боролся.

То же самое относится к эстетическим ценностям. У всех рас и наций были периоды и классического, и романтического искусства. Несмотря на активную пропаганду, марксисты не смогли породить специфические пролетарские литературу и искусство. Пролетарские писатели, художники и музыканты не создали новых стилей и не утвердили новых эстетических ценностей. Их отличает только тенденция называть буржуазным все, что они ненавидят, и пролетарским все, что им нравится.

Историческое понимание и историка, и действующего человека всегда отражает личность автора[См. с. 57.]. Но если историк и политик пропитаны стремлением к истине, они никогда не позволят себе поддаться партийным пристрастиям, если только не доказали свою эффективность. Неважно, считает ли историк или политик вмешательство определенного фактора полезным или вредным. Он не может извлекать пользу из недооценки или переоценки важности одной из действующих сил. Лишь неуклюжие мнимые историки уверены, что искажениями они помогают своему делу.

В не меньшей степени это верно и в отношении понимания государственных деятелей. Какую пользу могут извлечь защитники протестантизма из неправильного понимания потрясающей мощи и престижа католицизма или либералы из неправильного понимания значимости социалистических идей? Для того чтобы преуспеть, политик должен видеть вещи такими, какие они есть; те, кто принимает желаемое за действительное, неизбежно терпят поражение. Суждение значимости отличается от ценностного суждения тем, что направлено на оценку состояния дел, не зависящую от авторского произвола. Они окрашены личностью своего автора и поэтому не могут получить всеобщего признания. Но здесь мы вновь должны поднять вопрос: какую пользу раса или класс может получить от идеологического искажения понимания?

Как уже отмечалось, серьезные расхождения, обнаруживаемые в исторических исследованиях, являются результатом различий в неисторических науках, а не в способах понимания.

Сегодня многие историки и писатели находятся под влиянием марксистского догмата о том, что воплощение социалистических планов неизбежно и является высшим благом, а на рабочее движение возложена историческая миссия выполнения задачи насильственного свержения капиталистического порядка. Отталкиваясь от этого принципа, они воспринимают как само собой разумеющееся, что левые партии избранные, реализуя свой курс, должны прибегать к актам насилия и убийствам. Революцию нельзя совершить мирными средствами. Не стоит зацикливаться на таких мелочах, как безжалостное убийство четырех дочерей последнего царя, Льва Троцкого, десятков тысяч русских буржуев и т.д. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц; зачем подробно рассказывать о разбитых яйцах? Но совсем другое дело, если кто-нибудь из подвергнувшихся нападению попробует защитить себя и тем более даст сдачи. Мало кто упоминает об актах саботажа, разрушениях и насилии, учиненных забастовщиками. Но все авторы распространяются о попытках компаний оградить свою собственность и жизни своих работников и клиентов от этих нападений.

Эти расхождения происходят не от ценностных суждений, не от различий понимания. Они результат антагонистических теорий экономической и исторической эволюции. Если наступление социализма неизбежно и может быть достигнуто лишь революционными методами, то убийства, совершенные прогрессивными деятелями, суть незначительные инциденты. Но самооборона и контратаки реакционеров, которые могут отсрочить окончательную победу социализма, имеют огромное значение. Это значительные события, в то время как революционные акты просто рутина.

6. В защиту разума

Здравомыслящие рационалисты не претендуют на то, что когда-нибудь разум может сделать человека всеведущим. Они полностью осознают тот факт, что, как бы ни увеличивалось знание, всегда останутся некие конечные данности, не поддающиеся дальнейшему объяснению. Но пока человек способен постигать знания, он должен полагаться на разум. Доступное познанию, насколько это уже известно, необходимо рационально. Не существует ни иррационального способа познания, ни науки об иррациональности.

В отношении нерешенных проблем допустимы самые разные гипотезы при условии, что они не противоречат логике и неоспоримым данным опыта. Но это всего лишь гипотезы.

Мы не знаем, что является причиной врожденных различий способностей людей. Наука затрудняется объяснить, почему Ньютон и Моцарт были полны творческой гениальности, а большинство людей нет. Но в любом случае недостаточно просто сказать, что гений обязан своим величием своим предкам или расе.

Чуть менее ошибочно приписывать великие достижения белой расы расовому превосходству. Хотя это не более чем смутная гипотеза, которая находится в противоречии с данными о том, что первые основы цивилизации были заложены людьми других рас. Мы не знаем, не вытеснят ли в будущем другие расы западную цивилизацию.

Однако эту гипотезу следует оценить по существу. Ее нельзя осуждать огульно, так как на ее основе расисты строят свои постулаты о существовании неразрешимого конфликта между различными расовыми группами и о том, что высшие расы должны поработить низшие. Закон образования связей Рикардо давно дезавуировал это ошибочное объяснение неравенства людей[См. с. 149154.]. Нелепо бороться с расовой гипотезой, отрицая очевидные факты. Бессмысленно отрицать, что к настоящему времени некоторые расы не сделали ничего или сделали очень мало для развития цивилизации и в этом смысле могут быть названы низшими.

Если кто-то стремится добыть хотя бы гран истины из учений Маркса, он может сказать, что эмоции оказывают на мышление человека очень сильное влияние. Никто еще не рискнул отрицать этот очевидный факт, и его открытие нельзя приписать марксизму. Но он не имеет никакого значения для эпистемологии. И успех, и ошибки имеют много первопричин. Перечислять и классифицировать их задача психологии.

Зависть широко распространенный недостаток. Несомненно, многие интеллектуалы завидуют высоким доходам процветающих коммерсантов и это чувство толкает их к социализму. Они считают, что власти социалистического общества будут платить им более высокое жалованье, чем то, которое они получают при капитализме. Но доказанное наличие этой зависти не освобождает науку от обязанности проведения самой тщательной экспертизы социалистических доктрин. Ученые обязаны изучать любую теорию, как если бы ее приверженцы не вдохновлялись ничем, кроме жажды знания. Различные ветви полилогизма подменили чисто теоретическую экспертизу противостоящих теорий разоблачением происхождения и мотивов их авторов. Такой метод несовместим с основными принципами рационалистического объяснения.

Попытка отделаться от теории, отсылая к историческим обстоятельствам ее появления, духу того времени, материальным условиям страны ее происхождения и к любым личным качествам ее авторов, является жалким паллиативом. Теория подлежит исключительно суду разума. Применяемая мерка это всегда мерка рассудка. Теория или верна, или ошибочна. Может случиться так, что сегодняшнее состояние нашего знания не позволяет вынести вердикт в отношении ее правильности или неправильности. Но теория не может быть действительна для буржуа или американца и недействительна для пролетария или китайца.

Если бы марксисты и расисты были правы, тогда невозможно было бы объяснить, почему власти предержащие всегда озабочены запрещением диссидентских теорий и подвергают гонениям их приверженцев. Сам факт существования нетерпимых правительств и политических партий, занимающихся лишением прав и истреблением инакомыслящих, является доказательством превосходства разума. То, что противники теории используют полицию, палача и разъяренную толпу для борьбы с ней, не является решающим доказательством ее правильности. Но это является свидетельством того, что те, кто прибегает к насильственному притеснению, внутренне убеждены в несостоятельности своих собственных доктрин.

Невозможно продемонстрировать обоснованность априорных оснований логики и праксиологии без ссылок на сами эти основания. Разум представляет собой конечную данность и не может быть проанализирован или исследован сам по себе. Само существование человеческого разума не есть рациональный факт. Можно утверждать лишь то, что разум является признаком, отличающим человека от животных, и причиной всего специфически человеческого.

Лучшим ответом тем, кто заявляет, что человек должен отказаться от использования рассудка и полагаться только на интуицию и инстинкты, может послужить анализ достижений человеческого общества. Описывая генезис и функционирование общественного сотрудничества, экономическая теория предоставляет всю информацию, необходимую для окончательного выбора между разумностью и неразумностью. Если человек рассматривает возможность освобождения себя от верховенства разума, он должен знать, от чего должен будет отказаться.

IV. ПЕРВИЧНЫЙ АНАЛИЗ КАТЕГОРИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

1. Средства и цели

Результат, к которому стремится деятельность, называется ее целью, намерением, замыслом. В обыденной речи человек использует эти слова также для того, чтобы обозначить промежуточные цели, намерения или замыслы; это состояния, которые человек хочет достичь только потому, что считает: пройдя через них, он достигнет своей конечной цели, намерения или замысла. Строго говоря, целью, намерением или замыслом любой деятельности всегда является освобождение от ощущаемого беспокойства.

Средством является все, что служит достижению цели, намерению или замыслу. В данном нам мире средств нет; в этом мире существуют только предметы. Предмет становится средством, когда человеческий разум планирует употребить его для достижения некоторой цели, а человеческая деятельность реально применяет его по этому назначению. Мыслящий человек видит пригодность предметов, т.е. их способность оказать помощь в достижении его целей, а действующий человек делает из них средства. С самого начала важно понять, что части внешнего мира становятся средствами только в результате работы человеческого разума и его следствия человеческой деятельности. Внешние объекты как таковые суть лишь явления физического мира и предмет изучения естественных наук. Именно человеческие намерения и деятельность превращают их в средства. Праксиология изучает не внешний мир, а поведение человека по отношению к нему. Праксиологическая реальность не физический мир, а сознательная реакция человека на данное состояние этого мира. Экономическая теория это не наука о предметах и осязаемых материальных объектах; это наука о людях, их намерениях и действиях. Блага, товары, богатство и все остальные понятия поведения не являются элементами природы; они элементы человеческих намерений и поведения. Тому, кто хочет заняться их изучением, не нужно смотреть на внешний мир; он должен искать их в намерениях действующих людей.

Праксиология и экономическая наука не изучают человеческие намерения и действия такими, какими им следует быть или какими они были, если бы человек руководствовался абсолютно правильной философией и был вооружен совершенным знанием технологии. В структуре науки, предметом которой является ошибающийся человек, нет места для таких понятий, как абсолютная обоснованность и всеведение. Целью является все, к чему стремится человек. Средством является все, что действующий человек рассматривает как таковое.

Задача научной технологии и терапии заключается в опровержении ошибок в соответствующих областях. Задача экономической науки состоит в разоблачении ложных доктрин в сфере человеческой деятельности. Но если люди не следуют советам науки, а цепляются за свои ошибочные предрассудки, эти ошибки представляют собой реальность и должны изучаться как таковая. Экономисты считают регулирование внешней торговли неподходящим средством для достижения целей тех, кто к нему прибегает. Но если общественное мнение не отказывается от своих заблуждений, а государство соответственно обращается к регулированию внешней торговли, ход событий определяется этой позицией. Современная медицина считает терапевтический эффект мандрагоры мифом. Но пока люди воспринимали этот миф в качестве истины, мандрагора была экономическим благом и на нее назначались цены. Изучая цены, экономическая наука не задается вопросом, что представляют собой предметы по мнению всех людей, а спрашивает только, что они значат для тех, кто хочет их получить. Ибо она занимается реальными ценами, которые платятся и взимаются в реальных сделках, а не теми, которые могли бы быть установлены, если бы люди отличались от того, кем они на самом деле являются.

Средства всегда необходимо ограничены, т.е. недостаточны относительно тех услуг, для которых человек хочет их использовать. Если бы это было не так, то на них не было бы направлено никаких действий. Если человек не стеснен недостаточным количеством вещей, то отсутствует необходимость в какой-либо деятельности.

Традиционно цели называются конечными благами и промежуточными благами. Применяя эту терминологию, экономисты обычно мыслят как технологи, а не праксиологи. Они проводят различие между бесплатными благами и экономическими благами. Бесплатными благами они называют те, которые имеются в избыточном количестве и которые не нужно экономить. Однако такие блага не являются объектом деятельности. Они составляют общие условия человеческого благосостояния, являясь частью природной среды, в которой человек живет и действует. Только экономические блага являются субстратом деятельности, и лишь они изучаются экономической наукой.

Экономические блага, предназначение которых заключается в удовлетворении человеческих желаний и пригодность которых не зависит от взаимодействия с другими экономическими благами, называются потребительскими благами или благами первого порядка. Средства, которые могут удовлетворить желания только косвенно, когда дополняются взаимодействием с другими благами, называются благами производственного назначения, факторами производства, благами дальнего, или высшего, порядка. Услуги, оказываемые благами производственного назначения во взаимодействии с дополняющими их другими благами производственного назначения, заключаются в появлении продукта. Этот продукт может быть потребительским благом; благом производственного назначения, которое во взаимодействии с другими благами производственного назначения в конце концов приводит к появлению потребительского товара. Можно предположить,  что блага  производственного  назначения можно упорядочить по степени близости к потребительскому благу, для производства которого они могут быть использованы. Ближайшие к нему блага производственного назначения могут быть названы благами второго порядка; используемые для производства  последних благами третьего порядка и т.д.

Смысл такого упорядочивания товаров состоит в том, чтобы обеспечить фундамент для теории ценности и цен факторов производства. Ниже будет показано, как определение ценности и цены благ более высоких порядков зависит от определения ценности и цен благ более низких порядков, произведенных путем их расходования. Первые и исходные оценки ценности внешних предметов относятся только к потребительским благам. Ценность всех остальных вещей определяется в соответствии с ролью, которую они играют в производстве потребительских благ.

Поэтому нет необходимости выстраивать блага производственного назначения по порядкам от второго до n-го. Также излишне вдаваться в педантичные дискуссии о том, нужно ли присвоить конкретному товару низший порядок или его следует отнести к одному из более высоких порядков. Неважно, какой кофе следует называть потребительским благом, готовым к потреблению: сырые или жареные кофейные зерна, сваренный кофе или только что сваренный кофе после добавления сливок и сахара. Несущественно, какую манеру речи мы выберем. Относительно проблем определения ценности все, что мы говорим о потребительском благе, приложимо к любому благу более высокого порядка (за исключением тех, которые относятся к высшему порядку), если рассматриваем его как продукт.

Экономическое благо  необязательно  должно быть  воплощено в осязаемом предмете.  Нематериальные экономические блага называются услугами.

2. Шкала ценности

Действующий человек выбирает между различными возможностями, предлагающимися на выбор. Он предпочитает один альтернативный вариант другому.

Обычно говорят, что действующий человек, выстраивая свои действия, держит в уме шкалу потребностей или ценности. Основываясь на этой шкале, он удовлетворяет то, что имеет большую ценность, т.е. более настоятельные потребности, и оставляет неудовлетворенным то, что имеет более низкую ценность, т.е. менее насущную нужду. Против такого представления положения дел не возникает возражений.

Однако не следует забывать, что шкала ценности и потребностей проявляет себя только в реальности деятельности. Эти шкалы не обладают независимым существованием в отрыве от действительного поведения индивидов. Единственным источником, из которого мы черпаем наше знание, касающееся этих шкал, является наблюдение за поведением человека. Любое действие всегда в точности соответствует этим шкалам ценности или потребностей, поскольку эти шкалы не что иное, как инструмент объяснения действий человека.

Этические теории заняты установлением шкал ценности, в соответствии с которыми человек должен поступать, но не всегда поступает. Они заявляют претензии на право отделять правильное от неправильного и советовать человеку, к чему ему следует стремиться как к высшему благу. Они не являются нейтральными относительно фактов; они судят о них с точки зрения произвольно принятых стандартов.

Позиция праксиологии и экономической науки иная. Они полностью отдают себе отчет в том, что конечные цели человеческой деятельности не поддаются анализу на основе какой-либо абсолютной нормы. Конечные цели являются конечной данностью, чисто субъективны, они различны у разных людей и у одних и тех же людей в разные моменты их жизни. Праксиология и экономическая теория изучают средства достижения целей, выбранных действующими индивидами. Они не высказывают никакого мнения относительно того, что лучше сибаритство или аскетизм, и тому подобных проблем. К средствам они применяют одну мерку, а именно: подходят они или нет для достижения целей, к которым стремятся действующие индивиды.

Поэтому понятиям ненормальности и порочности нет места в экономической науке. Она не говорит, что человек порочен, потому что предпочитает неприемлемое, вредное и неприятное приемлемому, полезному и приятному. Экономическая наука просто говорит: он отличается от других людей; ему нравится то, что другие отвергают; он считает полезным то, чего другие избегают, поскольку это причиняет им вред. Полярные понятия нормального и извращенного могут использоваться в антропологии для различения тех, кто ведет себя как большинство людей, и посторонними и нетипичными исключениями; они могут применяться в биологии для различения между теми, чье поведение сохраняет жизненные силы, и теми, чье поведение саморазрушительно; они могут применяться в этике для различения тех, кто ведет себя правильно, и тех, кто ведет себя не так, как им следовало бы. Однако в структуре теоретической науки о человеческой деятельности нет места для такого разграничения. Любое исследование конечных целей оказывается чисто субъективным и потому произвольным.

Ценность это важность, которую деятельный человек приписывает конечным целям. Только конечным целям присваивается первичная и подлинная ценность. Соответственно средства оцениваются относительно полезности их участия в достижении конечных целей. Их оценки производное от оценок соответствующих целей. Они важны для человека только в той степени, в какой делают возможным достижение некоторых целей.

Ценность не является внутренне присущей, она не находится внутри предмета. Ценность в нас; она суть способ, которым человек реагирует на окружающие его обстоятельства.

В словах и теориях нет ценности. Она отражается в человеческом поведении. Имеет значение не то, что человек или группа людей говорят о ценности, а то, как они действуют. Красноречие моралистов и великолепные партийные программы важны и сами по себе. Но они оказывают влияние на ход человеческих событий только в том случае, если реально определяют поведение людей.

3. Шкала потребностей

Несмотря на все заявления об обратном, подавляющее большинство людей прежде всего желает улучшения материального благополучия. Они хотят больше хорошей еды, лучшие дома и одежду и тысячи других удовольствий. Они стремятся к изобилию и здоровью. Принимая эти цели как данность, прикладная психология пытается определить, какие средства больше всего подходят для обеспечения как можно более высокой степени удовлетворения. С этой точки зрения она разграничивает реальные нужды человека и мнимые и ложные аппетиты. Она учит людей как они должны поступать и что они должны иметь в виду в качестве средств.

Важность таких теорий очевидна. С их точки зрения физиолог прав, когда разграничивает благоразумную деятельность и деятельность, противоречащую намерениям. Он прав, противопоставляя здравомыслящие способы питания и неблагоразумные. Он может осуждать определенные образцы поведения как абсурдные и противоречащие реальным нуждам. Однако для науки, изучающей реальность человеческой деятельности, такие оценки неуместны. Для праксиологии и экономической науки имеет значение то, что человек делает, а не то, что ему следует делать. Гигиена может быть права или не права, называя алкоголь и никотин ядами. Но экономическая теория должна объяснять цены на табак и ликер такими, какие они есть, а не такими, какими они будут в иных обстоятельствах.

В сфере экономической науки нет места для шкалы потребностей, отличной от шкалы, отражающейся в реальном поведении человека. Экономическая наука изучает реального человека как он есть, слабого и подверженного ошибкам, а не идеальные существа, всеведущие и совершенные, какими могут быть только боги.

4. Деятельность и обмен

Деятельность является попыткой привести менее удовлетворительное состояние дел к более удовлетворительному. Мы называем такое намеренно вызванное изменение обменом. Менее желательное состояние обменивается на более желательное. От того, что удовлетворяет меньше, отказываются для того, чтобы достичь чего-нибудь, что нравится больше. То, от чего отказываются, называется ценой, уплачиваемой за достижение преследуемой цели. Ценность уплаченной цены называется издержками. Издержки равны ценности, приписанной удовлетворению, от которого нужно отказаться, чтобы достигнуть преследуемую цель.

Разница между ценностью уплаченной цены (понесенные издержки) и ценностью достигнутой цели называется выигрышем, прибылью или чистым доходом. Прибыль в этом простейшем смысле является чисто субъективной, это увеличение счастья действующего человека, это психическое явление, которое нельзя ни измерить, ни взвесить. Степень устранения ощущаемого беспокойства может быть большей или меньшей; но насколько одно удовлетворение превосходит другое, можно только почувствовать; этого нельзя установить или определить объективно. Субъективная оценка не измеряется, она помещается на шкале степеней, ранжируется. Она суть отражение порядка предпочтений или последовательности, но не меры и веса. К ней можно применять только порядковые, а не количественные числительные.

Бессмысленно говорить о вычислении ценности. Вычисления возможны только с количественными числительными. Различие оценок двух состояний дел имеет психический и личный характер. Оно не открыто для проекций во внешний мир, а может ощущаться только индивидом. Оценки ценности нельзя сообщить или передать другому человеку. Это интенсивные величины.

Физиология и психология разработали многочисленные методики, используя которые они делают вид, что нашли замену неосуществимым измерениям интенсивных величин. Экономической науке нет нужды вдаваться в анализ этих довольно сомнительных паллиативов. Их приверженцы сами осознают, что они неприменимы к субъективным оценкам. Но даже если их можно было бы использовать для этих целей, они не имели бы никакого отношения к экономическим проблемам. Экономика занимается деятельностью как таковой, а не психическими явлениями, которые приводят к определенному поведению.

Снова и снова получается так, что деятельность не приводит к достижению намеченных целей.

Иногда полученные результаты, хотя и ниже поставленных целей, все же дают улучшение по сравнению с предыдущим состоянием дел; в этом случае прибыль также появляется, хотя и меньшая по сравнению с ожидаемой. Но может статься, что деятельность привела к состоянию, менее желаемому, чем то, которое намеревались изменить к лучшему. Тогда разница между оценкой результата и понесенных издержек называется убытком.

V. ВРЕМЯ

1. Время как праксиологический фактор

Идея изменения подразумевает идею временной последовательности. Неподвижный, вечно неизменный мир находился бы вне времени, но он был  бы мертв. Понятия изменения и времени нераздельно связаны друг с другом.  Деятельность направлена  на изменение и поэтому  находится в  потоке  времени. Человеческий разум  даже неспособен  представить себе идеи безвременного существования и безвременной деятельности.

Тот, кто действует, разграничивает время, предшествовавшее действию, время, поглощенное действием, и время после завершения действия. Он не может быть нейтрален к ходу времени.

Логика и математика изучают идеальную систему мышления. Связи и следствия их систем являются сосуществующими и взаимозависимыми. Мы также можем сказать, что они синхронны и находятся вне времени. Совершенный разум мог бы охватить их одной мыслью. Невозможность этого для человека делает само мышление деятельностью, постепенно продвигающейся от менее удовлетворительного состояния недостаточного знания к более удовлетворительному состоянию более глубокого проникновения в суть предмета. Однако временную последовательность приобретения знания нельзя смешивать с логической одновременностью всех частей априорной дедуктивной системы. В такой системе понятия предшествования и следования полностью метафоричны. Они относятся не к системе, а к деятельности по ее мысленному охвату. Сама система не подразумевает ни категории времени, ни категории причинности. Существует функциональное соответствие между элементами, но нет ни причины, ни результата.

Эпистемологическое отличие праксиологической системы от логической системы как раз и заключается в том, что первая содержит в себе категории и времени, и причинности. Праксиологическая система также и априорна, и дедуктивна. Как система она находится вне времени. Но изменение один  из ее элементов. Понятия рано и поздно, причина и результат ее составные части. Предшествование и следование являются сущностными понятиями праксиологического рассуждения. Отсюда вытекает необратимость событий. В структуре праксиологической системы любая ссылка на функциональное соответствие столь же метафорична и обманчива, что и ссылка на предшествование или следование в структуре логической системы[В работе по экономической теории нет нужды обсуждать попытки построить механику как аксиоматическую систему, в которой понятие функции заменяется понятием причины и следствия. Ниже будет показано, что механика не может служить моделью для исследования экономической системы.].

2. Прошлое, настоящее и будущее

Именно  деятельность обеспечивает человека понятием времени и заставляет осознать ход времени. Идея времени праксиологическая категория.

Действие всегда направлено в будущее; всегда жизненно важно и необходимо планировать и действовать ради лучшего будущего. Его цель всегда состоит в том, чтобы привести обстоятельства будущего в более удовлетворительное состояние по сравнению с тем, которое сложилось бы в отсутствие вмешательства. Беспокойство, побуждающее человека действовать, вызвано неудовлетворенностью ожидаемыми обстоятельствами будущего, которые сложатся, если ничего не предпринимать для их изменения. В любом случае деятельность может повлиять только на будущее, но никогда не на настоящее, которое с каждой бесконечно малой долей секунды уходит в прошлое. Человек осознает время, когда планирует превратить менее удовлетворительное настоящее состояние в более удовлетворительное будущее состояние. Для созерцательного размышления время есть просто длительность, чистая длительность, течение которой непрерывно и в которой совершается, незаметно и постепенно, переход от одного состояния к другому[Bergson H. Mati??и?? ee et m??й??moire. 7th ed. Paris, 1911. P. 205.]. Сейчас настоящего постоянно сдвигается в прошлое и удерживается только в памяти. Размышляя о прошлом, говорят философы, человек осознает время[Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени//Собр. соч. Т. 1. М.: РИЦ Логос Гнозис, 1994. С. 38 и далее; Sch??ь??tz A. Loc. cit. P. 45 ff.]. Однако не воспоминания сообщают человеку категории изменения и времени, а желание улучшить условия своей жизни.

Время, измеряемое нами посредством разнообразных механических устройств, это всегда прошлое, а понятие времени, используемое философами, это всегда прошлое или будущее. Настоящее здесь не более, чем идеальная пограничная линия, разделяющая прошлое и будущее. Но с позиций праксиологии между прошлым и будущим существует реально  длящееся  настоящее.  Действие  как таковое это всегда реальное настоящее, поскольку оно использует мгновение и поэтому олицетворяет его  реальность[Я называю своим настоящим мою установку по отношению к будущему, мое непосредственно наступающее действие (Бергсон А. Материя и память//Бергсон А. Собр. соч. в 4-х тт. Т. 1. М.: Московский клуб, 1992. С. 248).]. Впоследствии ретроспективное размышление различает в прошедшем мгновении прежде всего действие и условия, сопутствующие этому действию. То, что уже нельзя сделать или потребить, потому что возможность для этого уже исчезла, противопоставляет прошлое настоящему. То, что еще нельзя сделать или потребить, так как условия, чтобы это предпринять, еще не сложились или время его созревания еще не пришло, противопоставляет будущее прошлому. Настоящее предлагает деятельности возможности и задачи, решать которые до сих пор было слишком рано, но потом может быть слишком поздно.

Настоящее как текущий период времени есть продолженность условий и возможностей, предоставляющихся для деятельности. Каждый вид деятельности требует особых условий, к которым он должен приспосабливаться относительно искомого результата. Понятие настоящего поэтому различно для разных областей деятельности. Оно вообще не имеет никакого отношения к разным способам измерения проходящего времени с помощью пространственных движений. Настоящее заключает в себе столько проходящего времени, сколько отведено для деятельности. Настоящее противопоставляется (соответственно тем действиям, которые имеются в виду) средним векам, XIX в., прошлому году, месяцу или дню и только что прошедшим часу, минуте или секунде. Когда человек говорит: в наше время Зевсу больше не поклоняются, он подразумевает иное настоящее, чем мотоциклист, думающий: сейчас еще слишком рано поворачивать.

Когда будущее неопределенно, всегда остается нерешенным или неясным, какую его часть мы можем рассматривать как сейчас и настоящее. Если человек в 1913 г. сказал: В настоящее время сейчас в Европе свобода мысли бесспорна, он не предвидел, что это настоящее скоро станет прошлым.

3. Экономия времени

Человек поставлен в условия уходящего времени. Он появляется на свет, растет, стареет и уходит. Его время ограничено. Он должен его экономить, как экономит другие редкие факторы.

Экономия времени носит специфический характер из-за уникальности и необратимости временной последовательности. Важность этих обстоятельств проявляется в каждом разделе теории деятельности.

В этом отношении необходимо подчеркнуть следующее. Экономия времени не зависит от экономии экономических товаров и услуг. Даже в стране изобилия человек будет вынужден экономить время, если он не будет бессмертен и наделен вечной молодостью и несокрушимым здоровьем и силой. Хотя все его аппетиты могут быть удовлетворены незамедлительно без каких-либо затрат труда, он должен будет составлять временной график, так как существуют несовместимые состояния удовлетворения, которых нельзя достичь одновременно. Для этого человека время также будет редким фактором и зависеть от аспекта раньше и позже.

4. Соотношение действий во времени

Два действия индивида никогда не являются синхронными; их временное отношение это отношение раньше и позже. Действия разных индивидов могут считаться синхронными лишь в свете физических методов измерения времени. Синхронность является праксиологическим понятием только в отношении согласованных усилий разных действующих людей[Чтобы избежать любых недоразумений, имеет смысл подчеркнуть, что эта теорема не имеет ничего общего с теоремой Эйнштейна, касающейся соотношения во времени пространственно удаленных событий.].

Отдельные действия человека следуют одно за другим; они никогда не могут производиться в одно и то же мгновение; они могут только идти одно за другим в более или менее быстрой последовательности. Есть действия, которые служат нескольким целям сразу. Было бы неверным относиться к ним как к совпадению различных действий.

Люди часто не понимают значение термина шкала ценности и не обращают внимания на препятствия, исключающие предположение синхронности различных действий индивида. Они объясняют различные действия человека как результат шкалы ценности, не зависящей от этих действий и предшествующих им, и предварительно разработанного плана, к реализации которого они стремятся. Шкала ценности и план, которому на определенное время приписывалось дление и неизменность, гипостазировались в причину и мотив действий индивида. Тогда синхронность, которая не может утверждаться относительно разных действий, легко обнаруживается в шкале ценности и в плане. Но при этом упускается из виду то, что шкала ценности не более чем созданный инструмент мышления. Шкала ценности проявляется только в реальном действии; ее следует отличать от всего лишь наблюдения реального действия. Поэтому недопустимо противопоставлять ее реальному действию и использовать как критерий оценки реальных действий.

Не менее недопустимо проводить различие между рациональной и якобы иррациональной деятельностью на основе сравнения реальной деятельности с предварительными набросками и планами будущего поведения. То, что вчерашние цели, установленные для сегодняшней деятельности, отличны от тех, к которым стремятся сегодня, может быть весьма интересным. Но вчерашние планы не дают нам никаких более объективных и менее произвольных стандартов для оценки сегодняшнего реального действия, чем любые другие представления и нормы.

Предпринимались попытки получить понятие нерационального действия посредством следующего рассуждения: если а предпочитается b и b предпочитается с, логически а должно предпочитаться с. Но если в действительности с предпочитается а, то мы сталкиваемся с образом действий, которому нельзя приписать последовательность и рациональность[Cf. Kaufmann F. On the Subject-Matter of Economic Science//Economica. XIII. 390.].  Это рассуждение игнорирует то, что два действия индивида никогда не могут быть синхронными. Если в одном действии а предпочитается b, а в другом действии b предпочитается с, это не позволяет, каким бы коротким ни был интервал между действиями, построить общую шкалу ценности, на которой а предшествует b и b предшествует с. Недопустимо также рассматривать последующее третье действие как совпадающее с двумя предыдущими действиями. Этот пример доказывает только, что субъективные оценки не неизменны, поэтому шкала ценности, оторванная от разных, необходимо несинхронных действий индивида, может быть внутренне противоречивой[Cf. Wicksteed P.H. The Common Sense of Political Economy. London: ed. Robbins, 1933. I. 32 ff.; Robbins L. An Essay on the Significance of Economic Science. 2nd ed. London, 1935. Р. 91 ff.].

Нельзя путать логическую концепцию  последовательности (т.е. отсутствие противоречия) с праксиологической концепцией последовательности (т.е. постоянством и верностью одним и тем же принципам). Логической последовательности место в мышлении, постоянству только в действии.

Постоянство и рациональность абсолютно различные понятия. Если чьи-то оценки претерпели изменение, то упорное сохранение лояльности некогда разделяемым принципам деятельности только постоянства ради будет не рациональным, а всего лишь упрямым. Поведение может быть постоянным только в одном отношении: в предпочтении более ценного менее ценному. Если изменяются оценки, должно измениться и поведение. Сохранение верности старому плану в изменившихся обстоятельствах будет неразумным. Логическая система должна быть последовательной и свободной от противоречий, так как она подразумевает сосуществование всех своих частей и теорем. В деятельности, необходимо находящейся во временном потоке, не должно возникать и вопроса о такой последовательности. Деятельность должна удовлетворять целям, а целеустремленность требует приспособления к изменяющимся обстоятельствам.

Наличие разума считается достоинством действующего человека. Человек обладает разумом, если он обладает способностью думать и регулировать свои действия так быстро, чтобы интервалы между возникновением новых условий и адаптацией его поведения становились как можно короче. Если постоянство рассматривать как верность плану, некогда разработанному без учета меняющихся условий, то наличие разума и быстрой реакции как раз противоположно постоянству.

Когда спекулянт приходит на фондовую биржу, он может набросать для себя план действий. Независимо от того, придерживается ли он этого плана, его поведение рационально и в том смысле, в котором отдельные люди стремятся отделить рациональное действие от иррациональных черт термина рациональный. Спекулянт в течение дня может вступать в сделки, которые наблюдатель, не берущий в расчет изменения, происходящие на рынке, не сможет объяснить как результат постоянного поведения. Но спекулянт непоколебим в намерении получить прибыль и избежать убытков. Соответственно он должен приспосабливать свое поведение к изменениям в условиях рынка и своих оценок относительно будущей эволюции цен[Планы, разумеется, также могут быть внутренне противоречивыми. Иногда их противоречия могут быть результатом ошибочных оценок. Но иногда такие противоречия могут быть намеренными и служить определенным целям. Если, например, провозглашаемая программа правительства или политической партии в одно и то же время обещает высокие цены производителям и низкие цены потребителям, такое сочетание несовместимых целей может быть демагогическим. Тогда программа, рекламируемый план будут внутренне противоречивы; но планы его авторов, которые хотят достичь определенных результатов с помощью такого поддержания несовместимых устремлений и их публичного объявления, будут свободны от любых противоречий.].

Как бы кто ни извращал вещи, он не сможет сформулировать понятие иррационального действия, не основанного на произвольном ценностном суждении. Предположим, что некто решил действовать непостоянно только ради того, чтобы опровергнуть праксиологическое утверждение о том, что иррациональной деятельности не существует. Все, что здесь происходит, то, что человек стремится к своеобразной цели, а именно опровержению теоремы праксиологии, и соответственно поступает не так, как он поступал бы в противном случае. Он выбрал неподходящее средство для опровержения праксиологии, вот и все.

VI. НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

1. Неопределенность и деятельность

Неопределенность будущего уже подразумевается самим понятием деятельности. То, что человек действует, и то, что будущее неопределенно, ни в коем случае не являются двумя независимыми проблемами. Это лишь два разных способа установления одной вещи.

Мы можем предположить, что результаты всех событий и изменений однозначно предопределены вечными неизменными законами, которые управляют становлением и развитием всей Вселенной. Мы можем считать все необходимые связи и взаимозависимость всех явлений, т.е. их причинную связь, фундаментальным и исходным фактом. Мы можем полностью отбросить понятие неопределенного случая. Но как бы то ни было или ни казалось мыслителю с совершенным интеллектом, фактом остается то, что от действующего человека будущее скрыто. Если бы будущее было известно человеку, то он бы не стоял перед выбором и не действовал. Он реагировал бы на раздражители как автомат, помимо собственной воли.

Некоторые философы даже готовы развенчать понятие человеческой воли как иллюзию и самообман, поскольку человек должен непроизвольно вести себя в соответствии с незыблемыми законами причинности. Они могут быть правы или ошибаться с точки зрения перводвигателя или самой причины. Однако с человеческой точки зрения деятельность представляет собой конечную данность. Мы не утверждаем, что человек свободен в выборе и действии. Мы просто устанавливаем тот факт, что он выбирает и действует и что мы не можем использовать методы естественных наук для ответа на вопрос, почему он действует именно так, а не иначе.

Естественные науки не делают будущее предсказуемым. Они позволяют предсказать результаты, получаемые посредством определенных действий. Но две области остаются непредсказуемыми: недостаточно изученные явления природы и акты человеческого выбора. Наше невежество в этих двух сферах заражает все человеческое поведение неопределенностью. Аподиктическая определенность присутствует лишь в рамках дедуктивных систем априорных теорий. Самое большее, чего можно добиться относительно реальной действительности, это вероятность.

В задачу праксиологии не входит исследовать, допустимо или нет считать верными те или иные теоремы эмпирических естественных наук. Эта проблема не имеет практического значения для праксиологических рассуждений. В любом случае теоремы физики и химии обладают такой высокой степенью вероятности, что мы имеем право считать их верными для любых практических целей. Мы можем практически предсказать работоспособность машины, сконструированной по правилам научной технологии. Но создание машины только часть более широкой программы, нацеленной на обеспечение потребителей продукцией этой машины. Был ли этот план самым подходящим или нет, зависит от развития будущих условий, которые нельзя наверняка предсказать в ходе реализации плана. Таким образом, степень определенности относительно технологического результата создания машины, какой бы высокой она ни была, не исключает неопределенности, присущей всей деятельности. Будущие нужды и оценки, реакция людей на изменение обстоятельств, будущие научные и технологические знания, будущие идеологии и политические курсы невозможно предсказать иначе, чем с большей или меньшей долей вероятности. Любое действие обращено в будущее. В этом смысле оно всегда является рискованной спекуляцией.

Проблемы истины и определенности касаются общей теории человеческого знания. Проблема вероятности, с другой стороны, является основной заботой праксиологии.

2. Смысл вероятности

Трактовка вероятности запутана математиками. С самого начала существовала двусмысленность в подходе к вычислению вероятности. Когда шевалье де Мере консультировался у Паскаля по проблемам игры в кости, математик должен был честно сказать своему другу правду, а именно то, что математика ничем не может помочь участнику игры, основанной на чистой случайности. Вместо этого он окутал свой ответ символическим языком математики. То, что можно было объяснить несколькими предложениями обыденной речи, было выражено в терминологии, незнакомой подавляющему большинству и поэтому воспринимаемой с благоговейным трепетом. Люди полагают, что загадочные формулы содержат какие-то важные откровения, скрытые от непосвященных; у них создается впечатление, что существуют научные методы игры в азартные игры и что эзотерические учения математики дают ключ к выигрышу. Божественно мистичный Паскаль непреднамеренно стал святым покровителем азартных игр.

Не меньшее опустошение уклончивость расчета вероятности распространяет в области научных исследований. История любой отрасли знания увековечила примеры злоупотребления вычислением вероятности, которые, по замечанию Джона Стюарта Милля, стали настоящим позором математики[Милль Дж. С. Система логики силлологической и индуктивной. Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования: Пер. с 10-го англ. изд. М.: Издание магазина Книжное дело, 1900. С. 433.].

Проблема вероятного вывода значительно шире, чем проблемы, составляющие область вычисления вероятности. Только историческое первенство математической трактовки могло привести к предубеждению, что вероятность всегда означает частоту.

Другая ошибка состоит в смешении вероятности с проблемой индуктивного рассуждения, применяемого в естественных науках. Попытки заменить общей теорией вероятности категорию причинной связи, характеризующую бесплодный способ философствования, остро модны только последние несколько лет.

Утверждение вероятно, если наше знание относительно его содержания недостаточно. Мы не знаем всего, что требуется для выбора между истинным и неистинным. Но, с другой стороны, мы все же что-то знаем об этом; мы в состоянии сказать больше, чем просто non liquet* или ignoramus**.

Существует два абсолютно различных случая вероятности; мы можем назвать их вероятностью класса (или вероятностью частоты) и вероятностью события (или особого понимания наук о человеческой деятельности). Сфера применения первой это область естественных наук, полностью подвластная причинности; сфера применения второй область наук о человеческой деятельности, полностью подвластная телеологии.

3. Вероятность класса

Вероятность класса означает следующее: мы знаем или предполагаем, что знаем, все относительно рассматриваемой проблемы о поведении целого класса событий или явлений, но о реальных единичных событиях и явлениях мы не знаем ничего, кроме того, что они являются элементами этого класса.

К примеру, мы знаем, что в лотерее 90 билетов и пять из них выиграют. Таким образом, мы знаем все о поведении всего класса билетов. Но по поводу каждого отдельного билета мы не знаем ничего, кроме того, что они элементы этого класса билетов.

Допустим, мы имеем полную таблицу смертности за определенный период прошлого на определенной территории. Если мы предположим, что смертность не изменится, то можем сказать, что знаем все о смертности населения этой территории в целом. Но относительно средней продолжительности жизни индивидов мы не знаем ничего, кроме того, что они являются членами этого класса людей.

Для этого несовершенного знания вычисление вероятности обеспечивает представление в символах математической терминологии. Это ни расширяет, ни углубляет, ни дополняет наше знание. Оно переводит его на математический язык. Эти вычисления повторяют в алгебраических формулах то, что мы знали до этого. Они не ведут нас к результатам, которые что-либо сообщат нам о действительных единичных событиях. И уж конечно, они не добавят ничего к нашему знанию поведения всего класса, так как это знание уже было совершенно или считалось совершенным с самого начала рассмотрения проблемы.

Считать, что вычисление вероятности снабжает игроков хотя бы какой-то информацией, которая способна устранить или уменьшить риск, является серьезной ошибкой. Вопреки популярным заблуждениям оно совершенно бесполезно для игрока, так как является еще одним способом математического или логического рассуждения. Отличительной чертой азартных игр как раз и является то, что они имеют дело с неизвестным, с чистой случайностью. Надежда игрока на успех основывается не на содержательных соображениях. Несуеверный игрок думает: Есть небольшой шанс (или другими словами, возможно), что я выиграю; я готов сделать ставку. Я очень хорошо понимаю, что делая это, я поступаю как дурак. Но самым большим дуракам больше всех везет. Эх, была не была!

Хладнокровное размышление должно показать игроку, что он не увеличит свои шансы, купив два билета вместо одного в лотерее, где общая сумма выигрышей меньше, чем выручка от продажи всех билетов. Если бы он купил все билеты, то точно потерял бы часть потраченной суммы. Тем не менее каждый участвующий в лотерее убежден, что лучше купить больше билетов, чем меньше. Завсегдатаи казино и любители игральных автоматов никогда не остановятся. Они не думают о том, что поскольку правила отдают предпочтение крупье перед игроком, то чем дольше они продолжают играть, тем определенней становится, что они закончат игру с убытком. Соблазн азартных игр состоит именно в их непредсказуемости и рискованных превратностях.

Представим, что в ящик опустили десять билетов, на каждом из которых написано имя одного из десяти разных человек. Вытягивается один билет и человек, имя которого на нем написано, должен заплатить 100 дол. Затем страховщик может пообещать проигравшему полную компенсацию, если он в состоянии застраховать каждого из этой десятки за премию в 10 дол. Он собирает 100 дол. и должен заплатить их одному из них. Но если он застрахует по этому тарифу только одного из участников, то займется не страхованием, а сам вступит в игру. Он заменит собой играющих. Он возьмет 10 дол. и получит шанс или оставить их себе, или потерять их и еще 90 дол.

Если человек обещает выплатить после смерти другого человека определенную сумму и назначает цену за это обещание, соответствующую средней продолжительности жизни, определенную расчетом вероятности, то он не страховщик, а игрок. Страхование на коммерческой основе или на основе взаимности требует страхования всего класса или того, что разумно считается таковым. Его основой служит объединение и распределение рисков, а не вычисление вероятности. Математические действия, которые здесь требуются, это всего лишь четыре элементарных действия арифметики. Вычисление вероятности просто эпизод.

Факты ясно свидетельствуют в пользу того, что риск можно исключить, не прибегая к актуарным расчетам. Каждый проделывает это в своей жизни. Любой коммерсант закладывает в учет нормальных издержек компенсацию потерь, которые обычно случаются при ведении дел. В этом контексте обычно означает следующее: величина этих потерь известна, если рассматривать весь класс многочисленных предметов. Например, торговец фруктами может знать, что одно из 50 яблок сгниет на складе, но он не знает, с каким конкретным яблоком это может случиться. Для него эти потери аналогичны любой другой статье затрат.

Данное выше определение сущности вероятности класса удовлетворительно только логически. Оно избегает вопиющей кругообразности, заключающейся во всех определениях, относящихся к равной вероятности возможных событий. Заявляя, что мы не знаем ничего о действительных единичных событиях, за исключением того, что они являются элементом класса, поведение которых полностью известно, мы избавляемся от этого порочного круга. Более того, не нужно добавлять дополнительное условие, заключающееся в отсутствии регулярности в последовательности единичных событий.

Отличительной чертой страхования является то, что оно имеет дело с целым классом событий. Поскольку мы претендуем на полное знание относительно поведения всего класса, кажется, что при занятии этим делом отсутствует особый риск.

Никакого особого риска нет и в содержании банка азартной игры или в организации лотереи. В случае организации лотереи результат предсказуем при условии, что все билеты проданы. Если часть билетов остается непроданной, ее организатор находится в том же положении по отношению к ним, что и любой покупатель по отношению к купленному билету.

4. Вероятность события

Вероятность события означает: относительно конкретного события мы знаем ряд факторов, которые определяют его исход, но существуют и другие определяющие факторы, о которых мы не знаем ничего.

Вероятность события не имеет ничего общего с вероятностью класса, кроме неполноты нашего знания. Во всех остальных отношениях они абсолютно различны.

Конечно, во многих случаях люди пытаются предсказать конкретное будущее событие на основе своего знания о поведении класса. Врач может определить шансы на полное выздоровление своего пациента, если знает, что 70% пораженных этим заболеванием выздоравливают. Если он выразит свою оценку корректно, то не скажет ничего, кроме того, что вероятность выздоровления равна 0,7, т.е., что из десяти пациентов в среднем не более трех умирают. Все подобные предсказания о внешних событиях, т.е. событиях в области естественных наук, носят аналогичный характер. В сущности они высказывают не прогнозы по поводу исхода рассматриваемого случая, а утверждения о частоте разных возможных исходов. Они основываются или на статистической информации, или просто на грубой оценке частоты, полученной из нестатистического опыта.

Что касается этого типа утверждений о возможности, то здесь мы не сталкиваемся с вероятностью события. Фактически мы не знаем о рассматриваемом случае ничего, за исключением того, что это пример из класса, поведение которого мы знаем или считаем, что знаем.

Хирург говорит пациенту, раздумывающему над тем, чтобы лечь на операцию, что 30 человек из 100, подвергнувшихся такой операции, умирают. Если пациент спрашивает, умерло ли уже 30 человек из очередной сотни, то он не понимает смысла утверждения врача. Он становится жертвой ошибки, известной как ошибка игрока. Подобно игроку в рулетку, который после последовательного выпадения десяти красных делает вывод, что вероятность того, что следующим выпадет черное, стала больше, чем было до этого, он путает вероятность события с вероятностью класса.

Все медицинские прогнозы, основанные на общепсихологическом знании, имеют дело с вероятностью класса. На основе своего общего медицинского опыта врач, услышав о человеке, пораженном определенной болезнью, может сказать: Его шансы на выздоровление 7 к 3. Если врач сам лечит пациента, у него может быть иное мнение. Пациент молодой, крепкий мужчина; до того, как он заболел, у него было хорошее здоровье. В таком случае, может решить врач, коэффициент смертности ниже; шансы этого пациента не 7:3, а 9:1.  Логический подход остается таким же, хотя может базироваться не  на статистических  данных, а на более или менее точном  обобщении опыта врача в лечении аналогичных больных. В любом случае врачу известно лишь поведение класса. В нашем примере класс это класс молодых, крепких мужчин, пораженных данной болезнью.

Вероятность события является специфической особенностью изучения человеческой деятельности. Любые ссылки на частоту здесь неуместны, так как наши утверждения всегда касаются уникальных событий, которые как таковые, т.е. относительно рассматриваемой проблемы, не являются членами никакого класса. Мы можем образовать класс Президентские выборы в Америке. Концепция этого класса может оказаться полезной и даже необходимой для разного рода рассуждений, например для трактовки проблемы с точки зрения конституции. Но если мы имеем дело с выборами 1944 г. или до выборов с их будущим исходом, или после выборов с анализом факторов, определивших результат, мы взялись за отдельное, уникальное и неповторимое событие. Это событие отличается собственными уникальными качествами, оно составляет класс сам по себе. Все признаки, которые позволяют отнести его к какому-либо классу, не имеют отношения к рассматриваемой проблеме.

Завтра состоится встреча двух футбольных команд, Голубых и Желтых. В прошлом Голубые всегда побеждали Желтых. Это знание не является знанием о классе событий. Если бы мы рассматривали его в этом качестве, то должны были бы сделать вывод, что Голубые всегда побеждают, а Желтые всегда проигрывают. И нам не придется сомневаться в исходе встречи. Мы будем определенно знать, что Голубые снова выиграют. Достаточно того, что мы считаем наши прогнозы по поводу результатов завтрашней игры всего лишь вероятными, чтобы показать, что не думаем таким образом.

С другой стороны, мы считаем, что победы Голубых в прошлом все же имеют значение для исхода завтрашней игры. Прогноз повторения успеха Голубых мы считаем более предпочтительным. Если бы от нас потребовалось корректное доказательство в соответствии с рассуждениями, свойственными вероятности класса, то мы бы не придали этому факту никакого значения. Если бы мы поддались ошибке игрока, то, наоборот, доказывали бы, что завтрашняя игра приведет к успеху Желтых.

Если мы поставим деньги на возможность победы одной из команд, юристы квалифицируют наше действие как пари. Если подразумевалась бы вероятность класса, то они назвали бы это азартной игрой.

Все, что заключено в термине вероятность, но находится вне сферы вероятности класса, относится к специфическому способу рассуждения, связанному с трактовкой исторической уникальности и индивидуальности, специфическому пониманию исторических наук.

Понимание всегда основано на неполном знании. Мы можем считать, что нам известны мотивы действующих людей, цели, к которым они стремятся, и средства, которые они планируют применить для достижения этих целей. У нас есть определенное мнение относительно результатов, ожидаемых от действия этих факторов. Но этого знания недостаточно. Мы не можем заранее исключить возможности ошибки в оценке их влияния или того, что мы не учли некоторые факторы, чье вмешательство мы не предусмотрели вовсе или учли неверно. Азартная игра, инженерный подход и спекуляция три способа отношения к будущему.

Игрок не знает ничего о событии, от которого зависит исход его ставки. Все, что ему известно, это частота благоприятных исходов в серии подобных событий, знание, бесполезное для его предприятия. Он полагается на удачу, это и есть весь его план.

Сама жизнь подвержена многим рискам. В любой момент ее подстерегают гибельные случайности, которые не поддаются контролю или по крайней мере недостаточно управляемы. Любой человек ставит на удачу. Он рассчитывает не быть убитым молнией или ужаленным гадюкой. В самой человеческой жизни есть элемент азартной игры. С помощью страхования человек может устранить некоторые материальные последствия подобных катастроф и несчастных случаев. При этом он делает ставку на противоположные возможности. Для страхующегося страхование является азартной игрой. Его взнос будет истрачен зря, если катастрофа не случится[В страховании жизни потраченная напрасно ставка застрахованного лица состоит только из разницы между суммой страхового взноса и суммой, которую он мог накопить, если бы сделал сбережение.]. По отношению к неуправляемым природным событиям человек всегда находится в положении игрока.

С другой стороны, инженеру известно все, что необходимо для технологически удовлетворительного решения своей проблемы проектирования машины. Остатки неопределенности, не поддающиеся урегулированию, он старается исключить, создавая запас прочности. Инженеру известны только разрешимые проблемы и проблемы, которые нельзя решить при данном уровне знания. Иногда неудачный опыт подсказывает ему, что его знания были не так полны, как он предполагал, и что он не осознал неопределенности ряда проблем, которые, как он считал, способен контролировать. Тогда инженер пытается сделать свое знание более полным. Разумеется, он никогда не сможет совсем исключить элемент рискованной игры из человеческой жизни. Но действие в орбите определенности является его принципом. Инженер стремится к полному контролю за элементами своей деятельности.

Сегодня принято говорить о социальной инженерии. Подобно планированию этот термин является синонимом диктатуры и тоталитарной тирании. Идея заключается в том, чтобы обращаться с человеческими существами таким же образом, как инженер обращается с материалом, из которого он строит мосты, дороги и машины. Воля социального инженера должна заменить волю множества людей, которых он планирует использовать для построения своей утопии. Человечество должно быть разделено на два класса: всесильного диктатора, с одной стороны, и мелких сошек, которые должны быть низведены до статуса простых пешек в его планах и шестеренок в его механизме, с другой. Если бы это было осуществимо, тогда, конечно, социальный инженер не должен беспокоиться о понимании поведения других людей. Он мог бы обращаться с ними так же, как технология обращается с деревом и железом.

В реальном мире действующий человек сталкивается с тем, что окружающие его люди действуют в собственных интересах, так же как и он сам. Необходимость приспосабливать свое поведение к поведению других людей делает его спекулянтом, для которого успех и неудача зависят от больших или меньших способностей понять будущее. Любая деятельность суть спекуляция. В потоке человеческих событий отсутствует стабильность, а следовательно, безопасность.

5. Численная оценка и вероятность события

Вероятность события не допускает никаких численных оценок. То, что обычно демонстрируется в качестве такового, при более тщательном рассмотрении носит иной характер.

Накануне президентских выборов 1944 г. люди могли сказать следующее:

а) я готов поставить три доллара против одного на то, что Рузвельт победит;

б) я думаю, что из общего количества избирателей 45 млн. человек реализуют свое право, 25 млн. из них проголосуют за Рузвельта;

в) я оцениваю шансы Рузвельта как 9 к 1;

г) я уверен, что Рузвельт будет избран.

Заявление г явно неточно. Если этого человека спросить под присягой на трибуне свидетеля, считает ли он будущую победу Рузвельта столь же определенной, как и тот факт, что кусок льда растает, если его выставить на температуру 65°С, то он ответит нет. Он исправит свое утверждение и заявит: лично я полностью убежден, что Рузвельт победит. Это мое мнение. Но, разумеется, это не несомненный факт, а лишь мое понимание сложившихся обстоятельств.

Случай заявления а похож на предыдущий. Этот человек уверен, что очень мало рискует, заключая такое пари. Отношение 3:1 является результатом взаимодействия двух факторов: мнения, что Рузвельт будет избран, и склонности человека к заключению пари.

Заявление б является оценкой исхода приближающегося события. Его цифры относятся не к большей или меньшей степени вероятности, а к ожидаемым результатам голосования. Такие утверждения могут основываться на систематических исследованиях типа опросов Института Гэллапа или просто на оценках.

Другое дело заявление в. Это утверждение об ожидаемом исходе, выраженное в арифметических терминах. Оно определенно не означает, что из десяти случаев такого же типа для Рузвельта благоприятны девять и неблагоприятен один. Данное заявление не может иметь никакого отношения к вероятности класса. Но что еще оно может означать?

Это метафорическое выражение. Большая часть метафор, используемых в повседневной речи, образно отождествляет абстрактный объект с другим объектом, который можно постигнуть непосредственно чувствами. Хотя это и является не необходимой чертой метафорического языка, а просто следствием того, что конкретное, как правило, нам более привычно, чем абстрактное. Когда метафоры имеют целью объяснение чего-то менее известного путем сравнения его с хорошо знакомым, в значительной степени они заключаются в отождествлении чего-то абстрактного с хорошо знакомым конкретным. Отличительная черта нашего случая состоит в том, что он является попыткой разъяснить сложную ситуацию обращением к аналогии, взятой из раздела высшей математики, теории вероятности. Так уж сложилось, что эта математическая дисциплина является более популярной, чем анализ эпистемологической природы понимания.

Бесполезно применять критерии логики в критике метафорического языка. Аналогии и метафоры всегда несовершенны и логически неудовлетворительны. Обычно ищут лежащую в их основе tertium comparationis*. Но даже это недопустимо в отношении той метафоры, с которой мы имеем дело. Поскольку сравнение базируется на концепции, которая сама по себе ошибочна в самой структуре вычисления вероятности, а именно на ошибке игрока. В основе утверждения о том, что шансы Рузвельта составляют 9:1, лежит идея о том, что положение Рузвельта в отношении приближающихся выборов равносильно положению человека, владеющего 90% билетов, относительно главного приза. Подразумевается, что отношение 9:1 сообщает нам что-то существенное об исходе уникального события, которым мы интересуемся. Нет нужды повторять, что эта идея ошибочна.

Недопустимо также прибегать к теории вероятности, имея дело с гипотезами в области естественных наук. Гипотеза суть пробное объяснение, осознанно основанное на логически недостаточных аргументах. Относительно них можно утверждать только следующее: Гипотеза противоречит или не противоречит либо логическим принципам, либо фактам, экспериментально установленным и считающимся истинными. В первом случае она состоятельна, во втором случае на данной стадии нашего экспериментального знания несостоятельна. (Сила личной убежденности чисто субъективна.) Ни вероятность частоты, ни историческое понимание не имеют к этому вопросу никакого отношения.

Термин гипотеза применительно к определенным способам понимания используется неправильно. Если историк утверждает, что в падении династии Романовых значимую роль играет факт ее немецкого происхождения, он не выдвигает гипотезу. Факты, на которых он основывает свое понимание, не подлежат сомнению. В России существует широко распространенная враждебность в отношении немцев, а царствующая ветвь дома Романовых, имевшая двухсотлетнюю историю браков с потомками семей немецкого происхождения, считалась многими русскими онемеченной семьей [39], даже теми, кто предполагал, что император Павел не был сыном Петра III. Но остаются вопросы, какое отношение эти факты имеют к цепи событий, которые привели к свержению династии. Эта проблема не допускает иного разъяснения, чем то, которое обеспечивается пониманием.

6. Пари, азартные ставки и игры

Пари это обязательство поставить деньги или что-либо иное против другого человека на результат события, об исходе которого нам известно только то, что можно узнать на основе понимания. Так, люди могут заключать пари на результат приближающихся выборов или теннисного матча. Они могут заключить пари о том, чье фактическое утверждение верно, а чье нет.

Азартная ставка это обязательство поставить деньги или что-либо иное против другого человека на результат события, о котором мы знаем только то, что нам известно на основе знания о поведении целого класса.

Иногда пари и азартная ставка сочетаются. Исход скачек зависит и от деятельности людей владельцев лошадей, тренеров и жокеев, и от нечеловеческих факторов качеств лошади. Большая часть играющих на бегах просто азартные игроки. Но эксперты считают, что посредством понимания вовлеченных в это людей им становится известно кое-что еще; если этот фактор оказывает влияние на их решения, то они участвуют в пари. Далее, они претендуют на знание лошадей; они делают прогнозы на основании знания поведения классов лошадей, к которым приписывают лошадей, участвующих в соревновании. Здесь они азартные игроки.

В последующих главах этой книги рассматриваются методы, которые используются в деловой жизни для урегулирования проблемы неопределенности будущего. На этом этапе следует сделать только одно замечание.

Участие в играх может быть либо целью, либо средством. Это цель для людей, которые жаждут возбуждения и переживаний, доставляемых им превратностями игры, или тех, кто тешит свое самолюбие, демонстрируя свои навыки и превосходство, играя в игры, где требуется хитрость и компетентность. Это средство для профессионалов, которые, выигрывая, зарабатывают деньги.

Участие в играх, таким образом, может быть названо деятельностью. Но недопустимо переворачивать это утверждение и называть любую деятельность игрой или изучать любую деятельность, как если бы это была игра. Непосредственная цель игры заключается в нанесении поражения партнеру в соответствии с правилами игры. Это является специфическим и особым видом деятельности. Большая часть действий не ставит целью нанести кому-либо поражение или причинить ущерб. Они нацелены на улучшение условий существования. Может получиться, что эти улучшения будут достигнуты за счет других людей. Но так бывает далеко не всегда. Мягко говоря, так бывает далеко не всегда в процессе функционирования общественной системы, основанной на разделении труда.

Не существует ни малейшей аналогии между участием в играх и занятием коммерческой деятельностью в рыночном обществе. Карточный игрок выигрывает деньги, перехитрив своего противника. Коммерсант делает деньги, снабжая потребителей товарами, которые они хотят приобрести. Может существовать аналогия между стратегиями карточного игрока и мошенника. Тот, кто воспринимает коммерческую деятельность как надувательство, идет по ложному пути.

Отличительная черта игр противостояние двух или более участников или групп участников[Пасьянс это не игра для одного участника, а времяпрепровождение, средство развеять скуку. Он определенно не является подобием того, что происходит в коммунистическом обществе, как это утверждают Джон фон Нейман и Оскар Моргенштерн (Theory of Games and Economic Behavior. Princеton, 1944. Р. 86; см. также фон Нейман Д., Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение. М.: Наука, 1970. С. 112. Упоминание о коммунистическом опыте в переводе опущено).]. Отличительной чертой ведения экономической деятельности в обществе, т.е. в рамках порядка, основанного на разделении труда, является согласованность устремлений его членов. Как только они начинают враждовать друг с другом, возникает тенденция дезинтеграции общества.

В рыночной экономике конкуренция не подразумевает противостояния в том смысле, в котором этот термин применяется к враждебному столкновению несовместимых интересов. Правда, конкуренция может иногда или часто вызывать в конкурентах злобу и ненависть, сопровождающиеся намерением причинить зло другим людям. Поэтому психологи часто склонны смешивать конкуренцию с боем. Но праксиологи должны остерегаться таких искусственных и дезориентирующих двусмысленностей. C их точки зрения, существует фундаментальное различие между каталлактической конкуренцией и боем. Конкуренты стремятся к совершенству и преимуществу достоинств в рамках системы взаимного сотрудничества. Функция конкуренции состоит в том, чтобы поместить каждого члена общественной системы на то место, где он лучше всего может служить всему обществу и всем его членам. Это метод отбора наиболее способных людей для каждой операции. Там, где присутствует общественное сотрудничество, должен производиться определенный отбор. Конкуренции нет только там, где распределение задач между индивидами осуществляется исключительно решениями диктатора, а те, кого это касается, не помогают в этом диктатору и не стараются продемонстрировать собственные достоинства и способности.

По ходу нашего исследования мы должны будем рассмотреть функции конкуренции ниже[См. с. 259262.]. Здесь необходимо только подчеркнуть, что применение к проблемам взаимного сотрудничества, существующего в обществе, терминологии взаимного истребления вводит в заблуждение. Военные термины не годятся для описания деловых операций. Например, разговоры о завоевании рынка являются неудачной метафорой. Нет никакого завоевания в том, что одна фирма предлагает лучшую и более дешевую продукцию по сравнению с конкурентами. В деловых операциях стратегия присутствует только в метафорическом смысле.

7. Праксиологическое предсказание

Праксиологическое знание позволяет предсказывать исход различных видов действий с аподиктической достоверностью. Разумеется, такие предсказания не могут содержать ничего относящегося к количественным вопросам. В сфере человеческой деятельности количественные проблемы поддаются разъяснению только путем понимания.

Как будет показано ниже, мы можем предсказать, что при прочих равных условиях падение спроса на а приведет к снижению цены а. Но мы не можем предсказать степень этого снижения. Ответ на этот вопрос можно получить только путем понимания.

Именно в игнорировании отсутствия постоянных связей между тем, что мы называем экономическими величинами, заключается коренной недостаток любого количественного подхода к экономическим проблемам. В меновых отношениях между различными товарами нет ни постоянства, ни непрерывности. Любая новая информация приводит к перестройке всей структуры цен. Пытаясь понять, что происходит в головах людей, понимание может приблизиться к проблеме предсказания обстоятельств будущего. Мы можем называть эти методы недостаточными, а позитивисты могут презрительно насмехаться над ними. Но эти произвольные оценки не должны и не могут затушевать тот факт, что понимание является единственным методом, позволяющим справиться с неопределенностью будущих условий.

Часть вторая. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ОБЩЕСТВЕ

VII. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В МИРЕ

1. Закон предельной полезности

Деятельность сортирует и ранжирует; изначально она знает только порядковые, а не количественные числительные. Но внешний мир, к которому действующий человек должен приспосабливать свое поведение, это мир количественной определенности. В данном мире существуют количественные связи между причиной и следствием. В противном случае, если бы определенные вещи могли приносить неограниченную пользу, в них никогда не было бы недостатка и они не считались бы средствами.

Действующий человек ценит вещи как средства за устранение ощущаемого им беспокойства. С точки зрения естественных наук разнообразные события, которые приводят к удовлетворению человеческих нужд, представляются сильно отличающимися друг от друга. Действующий человек видит в этих событиях примерно одно и то же. Оценивая весьма различные состояния удовлетворения и средства их достижения, человек упорядочивает все вещи на одной шкале и видит в них только их роль в увеличении своего удовлетворения. Удовлетворение, получаемое от пищи, и удовлетворение, получаемое от наслаждения произведением искусства, оцениваются действующим человеком как более или менее насущные нужды; оценка ценности и деятельность помещают их на одну шкалу более желанного и менее желанного. Изначально для действующего человека не существует ничего, кроме различных степеней значимости и насущности относительно его собственного благополучия.

Количество и качество являются категориями внешнего мира. Они приобретают важность и значение для деятельности лишь косвенно. Поскольку любая вещь может дать лишь ограниченный эффект, некоторые вещи считаются редкими и трактуются как средства. Так как действия, которые способны произвести вещи, различны, действующий человек разграничивает различные классы вещей. Поскольку средства в одинаковом количестве и одного качества всегда производят одинаковое количество действия одного качества, деятельность не делает различий между конкретными определенными количествами однородных средств. Однако это не означает, что она приписывает одинаковую ценность разным частям запаса однородных средств. Каждая часть оценивается отдельно. На шкале ценности каждой части назначается свой ранг. Но порядки рангов могут чередоваться ad libitum* между различными частями одинаковой величины.

Если действующему человеку нужно сделать выбор между двумя или большим количеством средств различных классов, он сортирует индивидуальные части каждого из них. Он назначает каждой части свой особый ранг. При этом ему не нужно разным частям одного средства обязательно назначать ранги, непосредственно следующие один за другим.

Назначение порядка рангов посредством оценки производится только в деятельности и на протяжении деятельности. Насколько велики части, которым назначается один порядок ранга, зависит от индивидуальных и уникальных обстоятельств, в которых действует человек в каждом случае. Деятельность не пользуется физическими или метафизическими единицами измерений, ценность которых определяется абстрактно-академичным образом; она всегда сталкивается с альтернативными вариантами, между которыми делает выбор. Выбор всегда делается между определенными количествами средств. Минимальное количество, которое может быть объектом такого решения, можно назвать единицей. Однако следует остерегаться ошибочного предположения, что оценка ценности суммы таких единиц получается из оценки ценности этих единиц.

Человек имеет пять единиц товара а и три единицы товара b. Он присваивает единицам товара а порядковые ранги 1, 2, 4, 7 и 8, единицам товара b порядковые ранги 3, 5 и 6. Это означает: если он должен выбирать между двумя единицами а и двумя единицами b, то предпочтет потерять две единицы а, а не две единицы b. Но если он должен выбирать между тремя единицами а и двумя единицами b, то предпочтет потерять две единицы b, а не три единицы а. При оценке соединения нескольких единиц в расчет всегда берется только полезность этого соединения в целом, т.е. зависящее от него приращение благосостояния, или, что то же самое, уменьшение благосостояния, к которому может привести его потеря. Никаких действий арифметики здесь нет ни сложения, ни умножения; есть оценка полезности, зависящая от количества имеющихся единиц, их соединения и запаса.

Полезность в этом контексте означает просто каузальную значимость для устранения ощущаемого беспокойства. Действующий человек считает, что услуги, которые могут оказать вещи, способны улучшить его благосостояние, и называет это полезностью этих вещей. Для праксиологии термин полезность равнозначен важности, присваиваемой вещи на основании убеждения в том, что он может устранить беспокойство. Праксиологическое понятие полезности (субъективной потребительной ценности по терминологии ранних экономистов австрийской школы) должно быть четко отграничено от технологического понятия полезности (объективной потребительной ценности по терминологии тех же экономистов). В объективном смысле потребительная ценность есть отношение между вещью и результатом, который она способна произвести.

Когда люди используют такие термины, как теплотворная способность и энергетическая ценность угля, они обращаются именно к объективной потребительной ценности. Субъективная потребительная ценность не всегда основывается на объективной потребительной ценности. Существуют вещи, которым субъективная потребительная ценность присваивается, поскольку люди ошибочно считают, что они могут дать желаемый эффект. С другой стороны, существуют вещи, которые способны произвести желаемый эффект, но им не присваивается никакой потребительной ценности, потому что люди не знают об этом.

Давайте бросим взгляд на состояние экономической мысли накануне разработки современной теории ценности Карлом Менгером, Уильямом Стенли Джевонсом и Леоном Вальрасом. Каждый, кто хотел бы создать элементарную теорию ценности и цен, сначала должен был подумать о полезности. В самом деле, нет ничего более правдоподобного, чем предположить, что вещи ценятся в соответствии с их полезностью. Но потом появляется трудность, составившая для старых экономистов проблему, которую они не смогли разрешить. Они заметили, что вещи, чья полезность больше, ценятся меньше, чем вещи с меньшей полезностью. Железо менее ценно, чем золото. Этот факт кажется несовместимым с теорией ценности и цен, основанной на концепции полезности и потребительной ценности. Экономисты посчитали, что должны отказаться от такой теории, и попытались объяснить феномены ценности и рыночного обмена другими теориями.

Только потом экономисты обнаружили, что кажущийся парадокс был результатом неверной формулировки самой проблемы. Оценки и акты выбора, отражающиеся в рыночных отношениях обмена, относятся не к золоту и железу. Действующему человеку не приходится делать выбор между всем золотом и всем железом. Он делает свой выбор в определенное время в конкретном месте и в конкретных обстоятельствах между строго ограниченным количеством золота и строго ограниченным количеством железа. Его решение о выборе между 100 унциями золота и 100 т железа никак не зависит от решения, которое он бы принял в крайне невероятной ситуации выбора между всем золотом и всем железом. В реальной ситуации выбора в расчет берется только следующее: будет ли в данных условиях, по его мнению, прямое удовлетворение от 100 унций золота больше или меньше прямого или косвенного удовлетворения от 100 т железа. Он не формулирует академических или философских оценок относительно абсолютной ценности золота и железа; он не определяет, что более важно для человечества золото или железо; он не разглагольствует подобно авторам книг по философии истории или этическим принципам. Он просто делает выбор между двумя состояниями удовлетворения, которые он не может получить одновременно.

Предпочтение и отклонение, а также акты выбора и принимаемые решения, в которых они реализуются, не являются актами измерения. Деятельность не измеряет полезность или ценность; она выбирает между альтернативными вариантами. Не существует абстрактной проблемы совокупной полезности или совокупной ценности[Важно отметить, что эта глава рассматривает не цены или рыночную ценность, а субъективную потребительную ценность. Cм. гл. XVI.]. Нет рациональной процедуры, которая вела бы от оценки определенного количества или числа вещей к определению ценности большего или меньшего количества или числа. Не существует способов подсчета совокупной ценности запаса, если известны только ценности его частей. Отсутствуют способы установления ценности части запаса, если известна только ценность совокупного запаса. В мире ценности и оценок нет арифметических действий; вычисления ценности не существует. Оценка совокупного запаса из двух предметов может отличаться от оценки частей этого запаса. Человек, имеющий семь коров и семь лошадей, может ценить одну лошадь выше, чем одну корову, и когда встанет перед выбором, предпочтет отказаться от одной коровы, а не от одной лошади. Но в то же время, если ему придется выбирать между всем запасом лошадей и всем запасом коров, этот же человек может предпочесть оставить коров и отказаться от лошадей. Понятия совокупной полезности и совокупной ценности бессмысленны, если не применяются в ситуации, где люди должны делать выбор между совокупными запасами. Вопрос о том, что более полезно и ценно золото как таковое или железо как таковое, имеет смысл только в ситуации, где человечеству или какой-либо изолированной части человечества предстоит выбирать между всем имеющимся золотом и всем имеющимся железом.

Субъективная оценка относится только к запасу, с которым связан конкретный акт выбора. Запас ex definitione* всегда состоит из однородных частей, каждая из которых способна оказывать одни и те же услуги и быть замененной любой другой частью. Поэтому для акта выбора несущественно какая именно часть является его объектом. Все части единицы имеющегося запаса считаются равно полезными и ценными, если возникает необходимость отказаться от одной из них. Если запас уменьшился в результате утраты одной единицы, действующий человек должен заново решать как использовать разные единицы оставшегося запаса. Очевидно, что меньший запас не способен оказать всех тех услуг, которые мог оказать больший запас. То применение разных единиц, которое в новых условиях более не обеспечивается, было, по мнению действующего человека, наименее насущным применением из тех, которые были назначены разным единицам большего запаса. Удовлетворение, которое он получает от использования одной единицы по этому назначению, было наименьшим среди удовлетворений, приносимых ему единицами большего запаса. Именно ценность этого предельного удовлетворения и составляет предмет решения, когда встает вопрос об отказе от одной единицы совокупного запаса. Сталкиваясь с проблемой приписывания ценности одной единице однородного запаса, человек принимает решение исходя из ценности наименее важного применения, которое он находит для единиц совокупного запаса; он принимает решение исходя из предельной полезности.

Если человек сталкивается с альтернативой, отказаться ему от одной единицы запаса а или одной единицы запаса b, он не сравнивает совокупную ценность своего совокупного запаса а с совокупной ценностью своего совокупного запаса b. Он сравнивает предельные ценности а и b. Несмотря на то что он может оценивать совокупную ценность запаса а выше, чем совокупную ценность запаса b, предельная ценность b может быть выше, чем предельная ценность а.

Эта же логика рассуждений применима и для проблемы увеличения имеющегося запаса любого товара путем дополнительного приобретения определенного числа единиц.

Для описания этих фактов экономической теории нет необходимости применять терминологию психологии. Нет нужды прибегать и к психологическим объяснениям и аргументам для их доказательства. Если мы говорим, что акты выбора зависят не от ценности, присвоенной целому классу потребностей, а от ценности, присвоенной конкретным потребностям безотносительно к классу, к которому они могут быть причислены, то мы ничего не добавляем к нашему знанию и не находим причину этого в каком-либо лучше известном и более общем знании. Эта формулировка в терминах классов потребностей становится объяснимой, как только мы вспомним ту роль, которую в истории экономической мысли сыграл мнимый парадокс ценности. Карл Менгер и Бём-Баверк были вынуждены воспользоваться термином класс потребностей для того, чтобы опровергнуть возражения, выдвинутые теми, кто считал, что хлеб как таковой более ценен, чем шелк, поскольку класс потребность в пище более важен, чем класс потребность в роскошной одежде[См.: Менгер К. Основания политической экономии//Австрийская школа в политэкономии: К. Менгер, Е. Бем-Баверк, Ф. Визер. М.: Экономика, 1992. С. 102; B??ц??hm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. 3d ed. Innsbruk, 1909. Pt. II. Р. 237 ff.]. Сегодня понятие класс потребностей абсолютно излишне. Оно не имеет никакого значения для деятельности, а следовательно, и для теории ценности; более того, оно способно приводить к ошибкам и вносить путаницу. Создание концепций и классификаций суть инструменты мысли; они приобретают значение и смысл только в контексте использующих их теорий[В мире нет классов. Классификацией явлений занимается наш разум с целью организовать наше знание. Вопрос о том, соответствует ли этой цели определенный метод классификации явлений или нет, отличается от вопроса о том, возможно ли это логически или нет.]. Бессмысленно группировать различные потребности в классы потребностей для того, чтобы установить, что такая классификация бесполезна для теории ценности.

Закон предельной полезности и убывающей предельной ценности не зависит от госсеновского закона насыщения потребностей (первый закон Госсена). Обсуждая предельную полезность, мы не рассматриваем ни чувственное наслаждение, ни насыщение и сытость. Давая следующее определение, мы не покидаем сферы праксиологических рассуждений: способ применения единицы однородного запаса, который человек реализует, если его запас составляет n единиц, но не реализует, если при прочих равных условиях его запас составляет лишь n  1 единиц, мы называем наименее насущным применением или предельным применением, а полезность, извлекаемую из него, предельной. Для того чтобы получить это знание, мы не нуждаемся ни в каком физиологическом или психологическом опыте, знании или рассуждении. Оно с необходимостью следует из нашего предположения, что люди действуют (выбирают) и что в первом случае действующий человек имеет n единиц однородного запаса, а во втором случае n  1 единиц. При этих условиях никакой другой результат немыслим. Наше утверждение формально и априорно и не зависит ни от какого опыта.

Есть только две альтернативы. Существуют или нет промежуточные ступени между ощущаемым беспокойством, которое побуждает человека действовать, и состоянием, в котором не может быть никакой деятельности (то ли потому, что достигнуто состояние полного удовлетворения, то ли потому, что человек не способен далее улучшать свои условия). Во втором случае возможно только одно действие; как только это действие завершится, будет достигнуто состояние, в котором не будет возможно никакое дальнейшее действие. Это явно несовместимо с нашим предположением о существовании деятельности; этот случай далее не заключает в себе общих условий, подразумеваемых в категории деятельности. Остается только первый случай. Но существуют различные степени ассимптотического приближения к состоянию, в котором невозможна никакая дальнейшая деятельность. Таким образом, закон предельной полезности уже заключен в категории деятельности. Это не что иное, как переворачивание утверждения: то, что приносит большее удовлетворение, предпочитается тому, что дает меньшее удовлетворение. Если имеющийся запас увеличивается с n  1 единиц до n единиц, приращение может быть использовано только для устранения менее настоятельной или менее болезненной, чем наименее настоятельная или наименее болезненная среди тех потребностей, которые могут быть устранены посредством запаса n  1.

Закон предельной полезности относится не к объективной, а к субъективной потребительной ценности. Она имеет дело не с физической или химической способностью вещей вызывать определенные последствия вообще, а с их отношением к благополучию человека, как он сам видит его на основе сложившегося моментального состояния своих дел. Она имеет дело не с ценностью предметов, а с ценностью услуг, которые человек ожидает от них получить.

Если бы мы считали, что предельная полезность относится к вещам и их объективной потребительной ценности, нам пришлось бы предположить, что предельная полезность может как увеличиваться, так и уменьшаться с увеличением количества имеющихся единиц. Может оказаться, что применение некоторого минимального количества n единиц блага a может принести удовлетворение, которое считается более ценным, чем услуги, ожидаемые от блага b. Но если запас а меньше n, то а может быть использовано лишь по другому назначению, которое считается менее ценным, чем назначение b. Тогда увеличение количества а с n  1 единиц до n единиц  приведет к увеличению  ценности, присвоенной одной единице а. Человек, имеющий 100 бревен, может построить дом, который защитит его от дождя лучше, чем плащ. Если бревен значительно меньше 100, то он может лишь соорудить настил, который защитит его от сырой земли. Как владелец 95 бревен он будет готов отказаться от плаща, чтобы получить недостающие 5 бревен. Если у него будет 10 бревен, то он не откажется от плаща даже за 100 бревен. Человек, накопивший 100 дол., может не захотеть  выполнять некоторую  работу  за  вознаграждение в 200 дол.  Но если у него есть  2000 дол.  и  он жаждет приобрести неделимое благо, которое невозможно купить менее чем за 2100 дол., то он будет готов выполнить эту работу за 100 дол. Все изложенное выше согласуется с надлежащим образом сформулированным законом предельной полезности, в соответствии с которым ценность зависит от полезности ожидаемых услуг. Закона возрастающей предельной полезности не существует.

Закон предельной полезности нельзя путать ни с доктриной измерения жребия Бернулли, ни с законом ВебераФехнера [40]. По сути дела, вкладом Бернулли был широко известный и никем не оспариваемый факт, что люди стремятся удовлетворить более настоятельные потребности, прежде чем они удовлетворяют менее настоятельные, и что богатый человек в состоянии лучше обеспечить свои потребности, чем бедный. Но все следствия, которые Бернулли вывел из этого трюизма, являются ошибочными. Он разработал математическую теорию о том, что приращение удовлетворения  уменьшается  с увеличением общего богатства человека. Как он утверждает, весьма вероятно, что для человека с доходом 5000 дукатов один дукат значит не более чем полдуката для человека с доходом 2500 дукатов. Это просто фантастично. Давайте не будем обращать внимания на возражение, что, помимо совершенно произвольных, других методов сравнения оценок разных людей не существует. Метод Бернулли также не годится для оценок одного и того же индивида с разными величинами дохода. Он не понял, что в этой ситуации можно было бы сказать только одно: при увеличивающемся доходе каждое новое приращение используется для удовлетворения потребности менее настоятельной, чем наименее настоятельная потребность, удовлетворенная, прежде чем произошло это приращение. Он не понял, что в процессе оценивания, выбора и деятельности присутствует не измерение и установление эквивалентности, а ранжирование, т.е. предпочтение и отклонение[См.: Бернулли Д. Опыт новой теории измерения жребия//Теория потребительского поведения и спроса. СПб.: Экономическая школа, 1993. С. 1127.]. Поэтому ни Бернулли, ни математикам и экономистам, которые восприняли его логику рассуждений, не удалось разрешить парадокс ценности.

Ошибки,  состоящие в смешении психофизического закона ВебераФехнера и субъективной теории ценности, уже подвергались критике Максом Вебером. Конечно, Макс Вебер не был достаточно знаком с экономической теорией и испытывал слишком сильное влияние историзма, чтобы глубоко проникнуть в основы экономической мысли. Однако гениальная интуиция подсказала ему путь к правильному решению. Теория предельной полезности, говорит он, подтверждается не психологически, а скорее если применить эпистемологический термин прагматически, т.е. с использованием категорий цели и средства[Сf. Weber M. Gesammelte Aufs??д??tze zur Wissenschaftslehre. T??ь??bingen, 1922. Р. 372; also p. 149. То, как термин прагматический употребляется Вебером, конечно, способно привести к путанице. Его нецелесообразно применять нигде, кроме философии прагматизма. Если бы Веберу был знаком термин праксиология, он, вероятно, употребил бы его.].

Если человек, желая устранить патологическое состояние, принимает определенное количество лекарства, то принятие многократной дозы не приведет к лучшему результату. Добавка или вовсе не окажет никакого влияния на фоне эффекта необходимой дозы, оптимума, или даст отрицательный эффект. То же самое верно и для любого вида удовлетворения, хотя оптимум часто достигается только применением большой дозы, а граница, за которой дальнейшие приращения производят отрицательный эффект, находится далеко. Так происходит потому, что наш мир является миром причинности и количественных связей между причиной и следствием. Тот, кто желает устранить беспокойство, вызванное проживанием в комнате при температуре 2°С, будет стремиться обогреть комнату до температуры 1821°С. Это не имеет ничего общего с законом ВебераФехнера, поскольку он не стремится к температуре 80 или 150°С. Ничего общего это не имеет и с психологией. Все, что психология может сделать для объяснения такого факта, это установить в качестве конечной данности, что человек, как правило, предпочитает смерти и болезни сохранение жизни и здоровья. Для праксиологии важно только то, что человек делает выбор между альтернативными вариантами. А тот факт, что человек оказывается на распутье, что он должен выбирать и выбирает, является, не считая других обстоятельств, следствием того, что он живет именно в количественном мире, а не в мире, в котором количество отсутствует и который человеческий разум не способен даже представить.

Смешение предельной полезности и закона ВебераФехнера происходит из-за ошибочной сосредоточенности только на средствах достижения удовлетворения, а не на самом удовлетворении. Если бы в фокусе оказалось удовлетворение, то никогда не была бы воспринята абсурдная идея объяснения формы желания тепла путем ссылки на уменьшающуюся интенсивность ощущения последовательных приращений интенсивности раздражений. То, что средний человек не жаждет повышения температуры воздуха в своей спальне до 50°С, не имеет никакого отношения к интенсивности ощущения тепла. То, что человек не нагревает свою комнату до той же температуры, что и другие нормальные люди, и до которой он сам бы, вероятно, нагрел бы ее, если бы не хотел купить новый костюм или присутствовать при исполнении симфонии Бетховена, невозможно объяснить методами естественных наук. Объективными и доступными для изучения методами естественных наук являются только проблемы объективной потребительной ценности; оценка объективной потребительной ценности действующим человеком совсем другое дело.

2. Закон отдачи

Количественная определенность результата, вызванного экономическим благом, относительно благ первого порядка (потребительских благ) означает следующее: количество причины а приносит однократно или по частям в течение определенного промежутка времени количество а результата. Относительно благ более высоких порядков (благ производственного назначения) это означает: количество причины b дает количество b результата при условии, что комплиментарная причина с приведет к количеству g результата; лишь вместе результаты b и g дадут количество р блага первого порядка D. В этом случае существуют три количества: b и с двух комплиментарных благ B и C и р продукта D.

При постоянном b мы называем ценность с, которая приводит к наивысшей ценности p/c, оптимумом. Если к наивысшей ценности p/c приводят несколько ценностей с, то мы называем это оптимумом, который приводит также к наивысшей ценности р. Если два комплиментарных блага применяются в оптимальном соотношении, то оба они дадут максимальный объем производства; их производительная сила, их объективная потребительная ценность будут использованы полностью; ни одна их часть не будет потрачена впустую. Если мы отклонимся от оптимальной комбинации, увеличив количество С без изменения количества В, отдача, как правило, увеличится, но не пропорционально увеличению количества С. Если путем увеличения  только одного  комплиментарного  фактора вообще возможно  увеличить отдачу с р до р₁, а именно, заменяя c на сх, при х >> 1, то при любых обстоятельствах мы имеем р₁ >> p и p₁c << pcx. Если было бы возможно компенсировать любое увеличение b соответствующим увеличением c так, чтобы р осталось неизменным, то физическая производительная сила В была бы неограниченной и В не считалось бы редким и экономическим благом. Для действующего человека тогда была бы неважна величина запаса В. Даже бесконечно малого количества В было бы достаточно для производства любого количества D при условии, что запас С достаточно велик. С другой стороны, увеличение количества В не могло бы увеличить выпуск D, если запас С не увеличится. Общая отдача процесса будет вменена С; В не сможет быть экономическим благом. Такие неограниченные услуги оказывает, например, знание о причинных связях. Формула, рецепт, который учит нас как приготовить кофе, при условии, что это известно, оказывает неограниченные услуги. Он ничего не теряет от своей способности производить, как бы часто не использовался, его производительная сила неистощима, поэтому он не является экономическим благом. Действующий человек никогда не оказывается в ситуации, когда ему приходится выбирать между потребительной ценностью известной формулы и любой другой полезной вещью.

Закон отдачи утверждает, что существует оптимум для комбинации экономических благ высшего порядка (факторов производства). При отклонении от данного оптимума путем увеличения затрат только одного из факторов физический выпуск или не увеличится вообще, или возрастет по крайней мере не в том отношении, в каком увеличились затраты. Этот закон, как было показано выше, подразумевается тем, что количественная определенность результата, вызванного экономическим благом, является необходимым условием его существования как экономического блага.

Все, чему учит закон отдачи, называемый законом убывающей отдачи, состоит в том, что существует такая оптимальная комбинация. Есть много проблем, на которые он не дает никакого ответа и которые могут быть решены только апостериори опытным путем.

Если результат, производимый одним из комплиментарных факторов, неделим, то оптимумом является единственная комбинация, которая и приводит к выпуску, являющемуся целью. Чтобы покрасить отрез шерстяной ткани в определенный оттенок, необходимо определенное количество краски. Большее или меньшее количество не даст необходимого результата. Тот, кто имеет избыток красящих веществ, должен оставить некоторую их часть неиспользованной. Тот, кто имеет недостаточное количество, может покрасить только часть отреза. Убывающая отдача в этом случае ведет к полной бесполезности дополнительных количеств, которые даже не могут быть использованы, так как исказят замысел.

В других случаях требуется определенный минимум для производства минимального эффекта. Между минимальным и оптимальным результатами существует определенное поле, в пределах которого увеличивающиеся порции приводят или к пропорциональному возрастанию эффекта, или к увеличению в большей степени. Для того чтобы запустить машину, требуется определенный минимум смазки. Улучшится ли работа машины при увеличении количества смазки сверх этого минимума пропорционально этому увеличению или в большей степени, можно установить только на основе технологического опыта.

Закон отдачи не дает ответа на следующие вопросы: 1. Является ли оптимальная  порция единственной, способной дать искомый результат? 2. Существует ли строгий предел, сверх которого любое увеличение количества переменного фактора бесполезно? 3. Пропорционально ли удельному выпуску на единицу переменного фактора уменьшение выпуска, вызванное постепенным отклонением от оптимума, и увеличение выпуска, вызванное постепенным приближением к оптимуму? Все это можно узнать только из опыта. Но сам закон отдачи, т.е. то, что должна существовать такая оптимальная комбинация, действителен априори.

Закон народонаселения Мальтуса [41] и понятия абсолютной перенаселенности, недостаточной населенности и оптимальной населенности, полученные на его основе, являются применением закона отдачи к специальной проблеме. Они имеют дело с изменениями в предложении человеческого труда при равенстве остальных факторов. Желая из политических соображений опровергнуть закон Мальтуса, люди страстно, но с помощью ложных аргументов борются против закона отдачи, который случайно они знают только как закон убывающей отдачи капитала и труда на земле. Сегодня мы можем не обращать внимания на эти необоснованные протесты. Закон отдачи не ограничен использованием комплиментарных факторов на земле. Попытки опровергнуть или доказать его действие историческими и экспериментальными исследованиями сельскохозяйственного производства настолько же излишни, насколько напрасны. Тот, кто желает опровергнуть этот закон, должен объяснить, почему люди готовы платить за землю. Если бы закон был недействителен, фермер никогда бы не задумывался о расширении размера своей фермы. Он был бы в состоянии бесконечно умножать отдачу любого кусочка почвы умножением затрат капитала и труда.

Некоторые считали, что в то время как в сельскохозяйственном производстве действует закон убывающей отдачи, в обрабатывающей промышленности преобладает закон возрастающей отдачи. Потребовалось много времени на осознание того, что закон отдачи в равной степени относится ко всем отраслям производства. Ошибочно противопоставлять сельское хозяйство и обрабатывающую промышленность относительно действия этого закона. То, что называется терминологически нерационально и даже дезориентирующе законом возрастающей отдачи, не что иное, как  обращение  закона  убывающей  отдачи,  неудовлетворительная формулировка  закона  отдачи.  По  мере  приближения  к  оптимальной комбинации путем увеличения количества только одного фактора, при том, что количество остальных факторов остается без изменения, отдача на единицу переменного фактора увеличивается или пропорционально увеличению, или в большей степени. Машина, на которой работают двое рабочих, может произвести р; трое рабочих на ней могут произвести 3р; четверо 6р; пятеро 7р; шестеро также больше 7р. Здесь использование труда четырех рабочих обеспечивает оптимальную отдачу на одного рабочего, а именно ⁶/₄ р, в то время как при других  комбинациях отдача на человека составляет соответственноi ¹/₂ p, p, ⁷/₅ p и ⁷/₆ p. Если вместо двух рабочих использовать троих или четверых, то отдача возрастает в большей степени, чем отношение количества рабочих; она возрастает не в пропорции 2:3:4, а в пропорции 1:3:6. Мы имеем возрастающую отдачу на одного рабочего. Но это не что иное, как оборотная сторона закона убывающей отдачи.

Если завод отклоняется от оптимальной комбинации применяемых факторов, он является менее эффективным, чем завод или предприятие, у которого отклонение от оптимума меньше. И в сельском хозяйстве, и в обрабатывающей промышленности многие факторы производства не являются абсолютно делимыми. Особенно в обрабатывающей промышленности почти всегда легче достигнуть оптимальной комбинации путем увеличения размеров завода или предприятия, чем путем ограничения его размеров. Если наименьшая единица одного или нескольких факторов слишком велика, чтобы найти оптимальное применение на малом или среднем заводе или предприятии, единственный путь достигнуть оптимума это увеличить размер агрегата. Именно этим объясняется преимущество крупномасштабного производства. Важность этой проблемы будет показана ниже при обсуждении вопросов учета издержек.

3. Человеческий труд как средство

Трудом называется применение в качестве средства физиологических функций и проявлений человеческой жизни. Проявление потенциальных возможностей человеческой энергии и жизненных процессов, которые человек не использует для достижения внешних целей, отличных от простого течения этих процессов и от той физиологической роли, которую они играют в биологическом поддержании его жизненной структуры, не является трудом; это просто жизнь. Человек работает, если использует свои силы и способности как средство для устранения беспокойства и заменяет процесс спонтанной и беззаботной разрядки нервного напряжения и способностей целенаправленным использованием своей жизненной энергии. Труд сам по себе есть средство, а не цель.

Человек может потратить только ограниченное количество энергии, а каждая единица труда может дать лишь ограниченный эффект. В противном случае человеческий труд имелся бы в изобилии; он не был бы редок и не считался бы средством для устранения беспокойства и в качестве такового не расходовался бы неэкономно.

В мире, где труд экономится только ввиду того, что его наличного количества недостаточно для достижения результата, относительно которого он может быть использован как средство, имеющийся запас труда будет равен всему количеству труда, которое способны затратить все люди вместе. В таком мире каждый будет стремиться работать до полного исчерпания своей кратковременной работоспособности. Время, которое не требуется на восстановление и возобновление работоспособности, израсходованной предшествующим трудом, будет полностью посвящено работе. Любое недоиспользование работоспособности будет считаться потерей. Выполняя больше работы, можно повысить свое благосостояние. Та часть имеющегося потенциала, которая остается неиспользованной, будет расцениваться как утрата благосостояния, которую нельзя компенсировать никаким соответствующим повышением благосостояния. Само понятие лени было бы неизвестно. Никто бы не думал: я мог бы сделать то-то и то-то, но это того не стоит; это не окупается; я лучше предпочту досуг. Каждый рассматривал бы всю свою работоспособность как запас фактора производства, который он стремился бы использовать полностью. Любая возможность малейшего увеличения благосостояния считалась бы достаточным стимулом для работы, если в данное мгновение не нашлось бы более выгодного использования данного количества труда.

В нашем мире положение вещей иное. Затраты труда считаются в тягость. Не работать считается более привлекательным, чем работать. Досуг при прочих равных условиях предпочитается тяжелому труду. Люди работают только в том случае, если ценят отдачу от труда выше, чем уменьшение удовлетворения, вызванного сокращением досуга. Работа подразумевает отрицательную полезность.

Психология и физиология могут попытаться дать этому объяснение. Праксиологии нет необходимости исследовать, получится у них это или нет. Исходными данными для праксиологии является то, что люди стремятся наслаждаться досугом и поэтому к своей способности производить результаты относятся иначе, чем к возможностям материальных факторов производства. Человек, учитывая затраты своего труда, изучает не только возможность применения этого количества труда для достижения более желаемой цели, но и в не меньшей степени следует: не будет ли лучше вообще воздержаться от дальнейших затрат труда. Мы можем отразить этот факт, назвав достижение досуга конечной целью целенаправленной деятельности или экономическим благом первого порядка. Применяя эту несколько изощренную терминологию, мы должны рассматривать досуг, подобно любому другому благу, с точки зрения предельной полезности. Мы должны сделать вывод, что первая единица досуга удовлетворяет более сильное желание, чем вторая, вторая более сильное, чем третья, и т.д. Переворачивая это утверждение, мы получаем утверждение, что отрицательная полезность труда, ощущаемая работником, увеличивается в большей пропорции, чем величина затрат труда.

Однако праксиологии нет необходимости изучать вопрос, увеличивается ли отрицательная полезность труда пропорционально увеличению выполненного количества труда или в большей степени. (Представляет ли эта проблема важность для физиологии и психологии и могут ли эти науки прояснить ее этот вопрос может быть оставлен без ответа.) В любом случае работник прекращает работу в тот момент, когда он более не считает полезность продолжения работы достаточной компенсацией за отрицательную полезность дополнительных затрат труда. Формируя эту оценку, он сопоставляет, если отвлечься от снижения выработки, вызванного увеличением усталости, каждую часть рабочего времени с таким же количеством продукта, что и в предыдущей части. Но полезность единиц выработки снижается в ходе увеличения вложенного труда и общего количества произведенного результата. Продукты предшествующих единиц рабочего времени предоставляются для удовлетворения более насущных нужд, чем продукты труда, вложенного позже. Удовлетворение этих менее насущных нужд может рассматриваться как недостаточное вознаграждение за дальнейшее продолжение работы, несмотря на то, что они сравниваются с такими же количествами физического выпуска.

Поэтому для праксиологической трактовки вопроса неважно, будет ли отрицательная полезность труда пропорциональна общим затратам труда или она увеличивается в большей степени, чем время, потраченное на работу. Так или иначе склонность к расходованию остающихся неиспользованными частей общего потенциала работоспособности уменьшается при прочих равных условиях с увеличением уже израсходованных частей. Происходит ли это снижение готовности работать дальше с более или менее быстрым ускорением всегда является вопросом экономических данных, а не вопросом категориальных принципов.

Отрицательная полезность, присваиваемая труду, объясняет, почему по ходу человеческой истории, рука об руку с поступательным увеличением физической производительности труда, вызванного технологическими усовершенствованиями и более обильным применением капитала, в целом развивается тенденция сокращения рабочего времени. В число удовольствий, которыми может наслаждаться цивилизованный человек в большей степени, чем его менее цивилизованный предок, входит также и большая продолжительность досуга. В этом смысле можно дать ответ на вопрос, часто задаваемый философами и филантропами: делает ли экономический прогресс людей счастливее? Если бы производительность труда была ниже, чем она есть в сегодняшнем капиталистическом мире, человек был бы вынужден или более усердно трудиться, или отказаться от многих удовольствий. Устанавливая этот факт, экономисты не утверждают, что единственным средством достижения счастья является наслаждение большим материальным комфортом, жизнью в роскоши или большим досугом. Они просто признают истину, что люди в состоянии лучше обеспечить себя тем, в чем, по их мнению, они нуждаются.

Фундаментальное положение праксиологии, согласно которому люди предпочитают то, что приносит им большее удовлетворение, тому, что приносит им меньшее удовлетворение, и они ценят вещи на основе их полезности, не нуждается в исправлении или дополнении дополнительным утверждением относительно отрицательной полезности труда. Эти теоремы уже включают в себя утверждение, что труд предпочитается досугу только в том случае, если результат труда желанен больше, чем наслаждение досугом.

Уникальное место, занимаемое трудом как фактором производства в нашем мире, определяется его неспецифическим характером. Все природные первичные факторы производства, т.е. все природные предметы и силы, которые человек может использовать для повышения своего благосостояния, имеют специфические возможности и достоинства. Существуют цели, для достижения которых они подходят больше, цели, которым они соответствуют меньше, и цели, которым они никак не соответствуют. А человеческий труд и подходит, и необходим для реализации любого мыслимого процесса и способа производства.

Но, разумеется, недопустимо рассматривать человеческий труд вообще как таковой. Игнорирование разницы между людьми и их способностью к труду является серьезной ошибкой. Работа, которую способен выполнять определенный индивид, может соответствовать одним целям больше, другим меньше или вообще не соответствовать никаким иным целям. Одним из недостатков экономической теории классической школы как раз и являлось то, что они не уделяли этому достаточно внимания и не принимали в расчет при построении теорий ценности, цен и заработной платы. Люди экономят не труд вообще, а конкретный вид данного труда. Заработная плата выплачивается не за затраты труда, а за достигнутые трудом результаты,  которые сильно различаются по качеству и количеству. Производство каждого конкретного продукта требует использования рабочих, способных выполнять соответствующий конкретный вид труда. Нелепо оправдывать невнимание к данному вопросу ссылкой на то, что якобы основная часть спроса и предложения труда представляет собой неквалифицированный простой труд, который может выполняться любым здоровым человеком, и что квалифицированный труд, труд людей с определенными врожденными способностями и специальной подготовкой, в целом является исключением. Нет нужды выяснять, соответствовало ли это условиям отдаленного прошлого или даже в первобытных племенах неодинаковость врожденных и приобретенных способностей к работе была основным фактором экономии труда. Изучая цивилизованные народы, недопустимо игнорировать различия в качестве предоставляемого труда. Разные люди имеют способности к разной работе, поскольку люди рождаются неодинаковыми, а навыки и опыт, приобретаемые ими по ходу жизни, дифференцируют их способности еще больше.

Говоря о неспецифическом характере человеческого труда, мы не утверждаем, что весь человеческий труд обладает одинаковым качеством. Этим мы хотим лишь сказать,  что разнообразие видов труда, требующегося для производства разных товаров, больше, чем разнообразие врожденных способностей людей. (Акцентируя это, мы не касаемся творческой деятельности гения; работа гения находится вне сферы обычной человеческой деятельности и как подарок судьбы является человечеству внезапно[См. с. 131133.]. Кроме того, мы игнорируем институциональные барьеры, препятствующие некоторым группам людей заниматься определенными видами профессиональной деятельности и получать необходимое образование.) Врожденное неравенство индивидов не нарушает зоологического единообразия и однородности человеческого вида до такой степени, чтобы делить запас труда на изолированные секторы. Таким образом, потенциальный запас труда, имеющийся для выполнения каждого вида работы, превосходит действительные потребности в таком труде. Запас любого вида специализированного труда может быть увеличен путем отвлечения работников от других работ и их обучения. Ни в одной отрасли производства нехватка людей, способных выполнять специальные задания, не ограничивает постоянно количество удовлетворения потребности. Недостаток специалистов может возникать только в краткосрочном периоде. В долгосрочном периоде он может быть устранен путем обучения тех, кто демонстрирует врожденные способности к необходимому труду.

Труд является самым редким из всех первичных средств производства, потому что он в этом ограниченном смысле является неспецифическим и потому что любой вид производства требует затрат труда. Таким образом, редкость остальных первичных средств производства, т.е. данных природой нечеловеческих средств производства, предстает перед действующим человеком в виде редкости тех материальных средств производства, использование которых требует хотя бы малейших затрат труда[Разумеется, некоторые природные ресурсы настолько редки, что используются полностью.]. Именно наличный запас труда определяет, в какой мере силы природы во всем своем многообразии будут использованы для удовлетворения нужд.

Если запас труда, который люди могут и готовы применить, увеличивается, то увеличивается и производство. Труд не может оставаться неиспользованным вследствие бесполезности для дальнейшего повышения степени удовлетворенности нужды. Изолированный экономически самодостаточный человек всегда имеет возможность улучшения условий своего существования путем приложения дополнительного количества труда. На рынке труда в рыночном обществе всегда существуют покупатели на любой предлагаемый запас труда. Изобилие и избыток будут существовать только в отдельных секторах рынка труда; это приведет к выталкиванию труда в другие сегменты и расширению производства в других областях экономической системы. С другой стороны, увеличение количества имеющейся земли при прочих равных условиях приведет к увеличению производства лишь в том случае, если дополнительная земля более плодородна, чем уже возделываемая маржинальная земля[В условиях свободной подвижности труда было бы расточительным улучшать неплодородную землю, если бы освоенная область не была достаточно плодородной, чтобы компенсировать полные затраты на эту операцию.]. То же самое действительно и для накопленного материального оснащения будущего производства. Полезность капитальных благ также зависит от наличного запаса труда. Было бы расточительным использовать возможности существующих мощностей, если необходимый для этого труд может быть применен для удовлетворения более насущных нужд.

Полнота использования комплиментарных факторов производства определяется наличием самого редкого из них. Давайте предположим, что производство одной единицы р требует затрат семи единиц а и трех единиц b и что ни а, ни b не могут быть использованы ни в каком другом производстве, кроме производства р. Если имеется 49а и 2000b, то произвести можно не более 7р. Наличный запас а определяет степень использования b. Только а считается экономическим благом; и только за а люди готовы платить; полная цена р учитывает семь единиц а. C другой стороны, b не является экономическим благом и его цена не учитывается. Определенное количество b остается неиспользованным.

Мы можем попытаться представить мир, в котором все материальные факторы производства используются настолько полно, что нет возможности занять всех людей или занять всех людей в той мере, в какой они готовы работать. В таком мире труд имеется в изобилии; увеличение запаса труда не обеспечит никакого приращения общего количества продукции. Если мы предположим, что все люди имеют одинаковую работоспособность и прилежание, и не будем обращать внимание на отрицательную полезность труда, то труд в таком мире не будет экономическим благом. Если бы этот мир был социалистическим сообществом, то прирост численности населения считался бы увеличением незанятых потребителей. Если бы он был рыночным обществом, то ставки заработной платы не были бы достаточными, чтобы предотвратить голод. Ищущие работу люди были бы готовы работать за любую оплату, какой бы низкой она ни была, даже если она была бы недостаточной для сохранения их жизни. Они были бы счастливы еще ненадолго отсрочить смерть от голода.

Нет необходимости останавливаться на парадоксах этой гипотезы и обсуждать проблемы подобного мира. Наш мир другой. Труд более редок, чем материальные факторы производства. На этом этапе мы не рассматриваем проблему оптимального населения. Мы изучаем проблему существования материальных факторов производства, оставшихся неиспользованными вследствие того, что требующийся труд необходим для удовлетворения более насущных нужд. В нашем мире существует не избыток, а дефицит рабочей силы, и часть материальных факторов производства, т.е. земля, месторождения полезных ископаемых и даже заводы и оборудование, остается неиспользованной.

Эту ситуацию можно изменить таким увеличением населения, чтобы все материальные факторы, требуемые для производства продовольствия, необходимого в строгом смысле слова для поддержания человеческой жизни, использовались бы полностью. Но пока это не так, ее нельзя изменить совершенствованием технологических методов производства. Замена менее эффективных методов производства более эффективными не сделает труд избыточным, если существуют материальные факторы, использование которых способно повысить благосостояние человека. Наоборот, она увеличит выпуск и в связи с этим количество потребительских благ. Трудосберегающие механизмы увеличивают объем предложения. Они не являются причиной технологической безработицы[См. с. 721731.].

Любой продукт результат применения и труда, и материальных факторов. Человек экономит и труд, и материальные факторы.

Труд, приносящий непосредственное удовлетворение, и труд, приносящий опосредованное удовлетворение

Как правило, любой труд приносит человеку удовлетворение лишь опосредованно, а именно через устранение беспокойства, обеспечиваемое результатами труда. Работник отказывается от досуга и подчиняется отрицательной полезности труда для того, чтобы наслаждаться продуктом или тем, что другие люди будут готовы дать за него. Затраты труда для работника это средство достижения определенной цели, цена, которую он платит, и издержки, которые он несет.

Однако в некоторых случаях выполнение труда удовлетворяет работника непосредственно. Он получает непосредственное удовлетворение от затрат труда. Его доход двойствен. С одной стороны, он заключается в получении продукта, а с другой в получении работником удовлетворения от процесса труда.

Иногда  этот факт получает гротескное истолкование, на основе которого разрабатываются фантастические планы социальных реформ. Одна из основных догм социализма состоит в том, что труд характеризуется отрицательной  полезностью только при капиталистическом способе производства, а при социализме он будет чистым наслаждением. Мы можем пренебречь излияниями бедного сумасшедшего Шарля Фурье. Но марксистский  научный  социализм в этом отношении ничем не отличается от утопистов. Фридрих Энгельс и Карл Каутский, одни из самых выдающихся его проповедников, прямо заявляли, что основным следствием социалистического строя  будет превращение труда из страдания в удовольствие[См.: Каутский К. Социальная революция. Женева, 1903. С. 16 и далее. Об Энгельсе см. с. 552.].

Часто игнорируется, что те виды деятельности, которые приносят непосредственное удовлетворение и являются, таким образом, прямым источником удовольствия и наслаждения, существенно отличаются от труда и работы. Лишь поверхностное отношение к вопросу может помешать осознанию этих различий. Воскресные прогулки на лодках по пруду в парке ради развлечения лишь разве что с точки зрения гидромеханики можно приравнять к гребле моряков и рабов на галерах. Ценимое как средство достижения цели напевание арии во время прогулки отличается от исполнения той же арии певцом в опере. Беззаботный воскресный гребец и поющий праздношатающийся извлекают из своей деятельности не опосредованное,  а непосредственное удовлетворение. То, что они делают, не является трудом, т.е. применением их физиологических функций для достижения целей, отличных от простого проявления этих функций. Это просто удовольствие. Это цель сама по себе; это делается ради самого процесса и не оказывает никаких других услуг. А так как это не труд, то его нельзя называть трудом, приносящим непосредственное удовлетворение[Серьезное занятие греблей как спортом и серьезное занятие пением как художественной самодеятельностью является интровертным трудом (см. с. 548549).].

Иногда поверхностный наблюдатель может считать, что труд, выполняемый другими людьми, приносит непосредственное удовлетворение, потому что он сам хотел бы заняться игрой, имитирующей данный вид труда. Подобно тому, как дети играют в школу, солдатиков и железную дорогу, взрослые тоже хотели бы поиграть в то или другое. Они думают, что механик должен так же наслаждаться регулировкой и настройкой двигателя, как наслаждались бы они сами, если бы им разрешили поиграть с ним. Спешащий в контору бухгалтер завидует полицейскому, который, как ему кажется, получает деньги за неторопливую прогулку по своему району. А полицейский завидует бухгалтеру, который, сидя в комфортабельном кресле в теплой комнате, зарабатывает деньги каким-то бумагомаранием, которое всерьез и трудом назвать нельзя. Однако мнения людей, неправильно понимающих работу других людей и считающих ее простым времяпрепровождением, нельзя принимать всерьез.

И все же возможны также случаи и подлинного труда, приносящего непосредственное удовлетворение. Существуют виды труда, малые количества которого в особых обстоятельствах приносят непосредственное удовлетворение. Но эти количества настолько незначительны, что они не играют никакой роли в совокупной человеческой деятельности и производстве для удовлетворения потребностей. Наш мир характеризуется феноменом отрицательной полезности труда. Люди обменивают труд, приносящий отрицательную полезность, на продукты труда; труд является для них источником опосредованного удовлетворения.

В той мере, в какой конкретный вид труда приносит ограниченное количество удовольствия, а не страдания, непосредственное удовлетворение, а не тягость труда, оплата его выполнения не производится. Наоборот, исполнитель, работник, должен купить это удовольствие и заплатить за него. Для многих людей охота на дичь была и остается обычным тягостным трудом. Но есть люди, для которых это чистое удовольствие. В Европе любители поохотиться покупают у владельцев охотничьих угодий право подстрелить определенное количество дичи определенного вида. Покупка этого права и цена, уплаченная за добычу, не одно и то же. Если две эти покупки соединить вместе, то цена намного превысит цену, которую можно получить за добычу на рынке. Олень, еще трубящий на отвесных скалах, имеет поэтому большую денежную ценность, чем убитый, привезенный в долину и подготовленный к использованию его мяса, шкуры и рогов, хотя его добыча потребовала энергичного восхождения в горы и материальных затрат. Можно сказать, что одна из услуг, которую живой олень способен оказать, состоит в удовольствии охотника по его добыче.

Творческий гений

Высоко-высоко над миллионами простых смертных, которые приходят и уходят, возвышаются пионеры люди, чьи дела и идеи указывают человечеству новые пути. Для гениев-первопроходцев[Вожди не являются пионерами. Они ведут людей по дороге, проложенной пионерами. Пионеры же идут неторенными путями и, возможно, не задумываются о том, захочет ли кто-нибудь идти новой дорогой. Вожди направляют людей к целям, которых те хотят достичь.] творчество составляет сущность жизни. Для них жить означает творить.

Деяния этих удивительных людей не могут быть полностью сведены к праксиологическому понятию труда. Они не являются трудом, так как для гениев они не средство, а цели сами по себе. Гении живут, творя и изобретая. Для них не существует досуга, только паузы временного бесплодия и разочарования. Для них стимулом является не желание добиться результата, а сам процесс его получения. Достижение не удовлетворяет его ни непосредственно, ни опосредованно. Оно не удовлетворяет его опосредованно, потому что окружающие в лучшем случае остаются равнодушными, а чаще всего отвечают на него насмешками, глумлением и преследованиями. Многие из гениев могли бы использовать свой дар, чтобы сделать свою жизнь приятной и радостной, но они даже не рассматривают такую возможность и без колебаний выбирают тернистый путь. Гений желает завершить то, что он считает своей миссией, даже если знает, что навлечет на себя несчастья.

Гений не извлекает из своей творческой деятельности также и непосредственного удовлетворения. Творчество для него источник мук и страданий, нескончаемая мучительная борьба с внутренними и внешними препятствиями; оно съедает и разрушает его. Австрийский поэт Грильпарцер описал это состояние в трогательной поэме Прощание с Гастейном[Похоже, перевода этой поэмы на английский язык не существует. В книге Дугласа Йейтса (Yates D. Franz Grillparzer, a Critical Biography. Oxford, 1946. I. 57) дается ее краткое содержание на английском языке.]. Можно предположить, что при ее написании он думал не только о собственных скорбях и несчастьях, но и о более сильных страданиях гораздо более великого человека, Бетховена, чья судьба напоминала его собственную и кого он понимал лучше, чем кто-либо из современников. Ницше сравнил себя с пламенем, которое жадно пожирает и уничтожает самое себя[Перевод поэмы Ницше см.: Mugge М. А. Friedrich Nietzsche. New York, 1911. P. 275.]. Эти мучения не имеют ничего общего со смыслом, обычно придаваемым понятиям работы и труда, производства и успеха, добывания хлеба насущного и наслаждения жизнью.

Достижения творческого новатора, его мысли и теории, его стихи, картины и музыкальные произведения с праксиологической точки зрения не могут быть классифицированы как продукты труда. Они не являются результатом применения труда, который может быть направлен на производство других удовольствий, кроме производства шедевров философии, искусства или литературы. Мыслители, поэты и художники иногда вообще неспособны выполнять никакую другую работу. В любом случае время и каторжный труд, потраченные ими на творческую деятельность, не отняты от применения для других целей. Обстоятельства иногда обрекают на бесплодие человека, способного рождать неслыханные вещи; они иногда оставляют ему единственную альтернативу: или умереть от голода, или направить все свои силы на физическое выживание. Но если гению удается достичь своих целей, никто, кроме него самого, не оплачивает понесенные издержки. Возможно, в некотором отношении Гете стесняла его работа в суде Веймара. Но он определенно не добился бы большего, исполняя официальные обязанности министра, директора театра или управляющего шахты, если бы не писал пьес, стихов и романов.

Более того, невозможно заменить работу творца работой других людей. Если бы не существовали Данте и Бетховен, никто не был бы в состоянии создать Божественную комедию или Девятую симфонию, передав эту задачу другим людям. Никакой, даже самый интенсивный спрос, никакой, даже самый безоговорочный приказ правительства не дадут нужного результата. Гении не предоставляются по заказу. Люди не могут улучшить природные и социальные условия, рождающие творцов и их произведения. Их невозможно культивировать с помощью евгеники, готовить в системе школьного образования или организовывать их деятельность. Однако вполне возможно организовать общество таким образом, чтобы пионерам и их прорывам не оставалось места.

Для праксиологии творческое достижение гения есть конечная данность. Оно появляется, чтобы войти в историю как бесплатный подарок судьбы. Оно ни в коей мере не результат производства в том смысле, в каком этот термин использует экономическая наука.

4. Производство

Успешно осуществленная деятельность достигает искомого результата. Она производит продукт.

Производство не акт творения; оно не дает ничего, что бы не существовало ранее. Оно представляет собой трансформацию данных элементов путем упорядочивания и сочетания. Производитель не творец. Человек творит только в мыслях и в мире воображения. В мире внешних явлений он лишь преобразователь. Он может комбинировать имеющиеся средства таким образом, чтобы в соответствии с законами природы непременно получился искомый результат.

Не так давно существовало деление на производство материальных благ и оказание личных услуг. Плотник, делающий столы и стулья, назывался производительным; но этот эпитет не применялся к врачу, советы которого помогали заболевшему плотнику восстановить свою способность изготавливать столы и стулья. Проводилось различие между связью врачплотник и связью плотникпортной. Утверждалось, что врач сам не производит; он зарабатывает на жизнь из того, что производят другие, его содержат плотники и портные. Еще раньше физиократы заявляли, что любой труд бесплоден, если ничего не извлекает из земли. По их мнению, только земледелие, рыболовство и охота, а также работа в рудниках и каменоломнях были производительными. Обрабатывающая промышленность добавляла к ценности используемого сырья только ценность вещей, потребленных работниками.

Сегодняшние экономисты смеются над этими бессмысленными разграничениями своих предшественников. Но им бы следовало заметить бревно в собственном глазу. Методы, которыми многие современные экономисты решают ряд проблем (например, рекламы и сбыта) являются очевидным повторением грубых ошибок, которые должны были бы давно исчезнуть.

Другое широко распространенное мнение обнаруживает различие между применением труда и материальных факторов производства. Природа, как говорят, раздает свои богатства безвозмездно, а за труд должна быть выплачена его отрицательная полезность. Работая и преодолевая отрицательную полезность труда, человек приносит в мир нечто, что прежде не существовало. В этом смысле труд был назван созидательным. Это также ошибочно. Способность человека к работе такая же данность Вселенной, как и изначальные и неотъемлемые возможности земли и животная пища. И то, что часть потенциала труда может оставаться неиспользованной, также не отличает его от нечеловеческих факторов производства; они тоже могут оставаться неиспользованными. Готовность людей преодолевать отрицательную полезность труда вызвана тем, что они предпочитают результаты труда удовлетворению, извлекаемому из дополнительного досуга.

Только человеческий разум, направляющий деятельность и производство, является созидательным. Разум также принадлежит Вселенной и природе; он часть данного и существующего мира. Называть разум созидательным не означает давать волю метафизическим спекуляциям. Мы называем его созидательным, поскольку затрудняемся проследить дальнейшую причину изменений, вызванных человеческой деятельностью, после того, как мы наталкиваемся на вмешательство разума, направляющего действия человека. Производство не является чем-то физическим, материальным либо внешним; оно суть духовный и умственный феномен. Его сущность составляют не человеческий труд и внешние силы и предметы природы, а решение разума использовать эти факторы в качестве средств для достижения целей. Продукты производятся в результате не работы и усилия самих по себе, а того, что работа направляется разумом. Один лишь человеческий разум обладает силой устранить беспокойство.

В материалистической метафизике марксистов эти вопросы получили искаженное толкование. Производительные силы являются нематериальными. Производство суть духовное, умственное и идеологическое явление. Это метод, который человек, направляемый разумом, применяет для наилучшего устранения беспокойства. То, что отличает условия нашей жизни от условий жизни наших предков тысячу или двадцать тысяч лет назад, есть нечто не материальное, а духовное. Материальные изменения являются результатом духовных изменений.

Производство есть изменение данного в соответствии c замыслами разума. Эти замыслы рецепты, формулы, идеологии первичны; они преобразуют исходные факторы и человеческие, и нечеловеческие в средства. Человек производит посредством своего разума; он выбирает цели и применяет средства для их достижения. Популярная поговорка, согласно которой экономическая наука занимается материальными условиями жизни человека, полностью ошибочна. Человеческая деятельность суть проявление разума. В этом смысле праксиология может быть названа моральной наукой (Geisteswissensshaft*).

Разумеется, мы не знаем, что такое разум, точно так же как мы не знаем, что такое движение, жизнь, электричество. Разум просто слово для обозначения неизвестного фактора, который позволил людям создать все ими совершенное: теории и стихи, храмы и симфонии, автомобили и самолеты.

Анархисты не учитывают того неоспоримого факта, что некоторые люди или слишком ограниченны, или слишком слабы, чтобы самопроизвольно приспосабливаться к условиям жизни в обществе. Даже если мы примем, что любой здравомыслящий взрослый человек наделен способностью осознать пользу общественного сотрудничества и вести себя соответственно, все равно остаются проблемы с детьми, престарелыми и душевнобольными. Мы можем согласиться, что те, кто ведет себя асоциально, должны считаться психически больными и нуждаться в лечении. Но пока не все они вылечены, пока они дети или старики, необходимо предпринимать определенные меры, чтобы не подвергать общество опасности. Анархическое общество будет зависеть от милости каждого индивида. Общество не может существовать, если большинство не готово путем применения или угрозы насильственных действий противостоять меньшинству, разрушающему общественный порядок. Этой властью наделяется государство или правительство.

Государство или правительство есть общественный аппарат сдерживания и принуждения. Ни один индивид не может применять насилие или угрозу насилия, если правительство не дало ему соответствующих полномочий. По сути государство является институтом, предназначением которого является сохранение миролюбивых отношений между людьми. Однако для сохранения мира необходимо быть готовым к отражению атак тех, кто его нарушает.

Либеральная социальная доктрина, основанная на этических учениях и экономической теории утилитаризма, смотрит на проблему отношений правительства и тех, кем правят, под иным углом зрения, чем универсализм и коллективизм. С точки зрения либерализма правители, всегда являющиеся меньшинством, не могут длительное время оставаться на своем месте без согласия тех, кем правят. Какой бы ни была система правления, фундаментом, на котором она строится, всегда является мнение тех, кем правят, что подчинение и лояльность этому правительству лучше соответствуют их интересам, чем мятеж и установление другого режима. Большинство способно уничтожить любое непопулярное правительство и использует свою силу как только убеждается, что его благосостояние требует этого. Гражданская война и революция являются средствами, посредством которых неудовлетворенное большинство ниспровергает правителей и методы управления, которые его не устраивают. Ради внутреннего мира либерализм стремится к демократическому правлению. Демократия поэтому не является революционным институтом. Напротив, она как раз выступает средством предотвращения революций и гражданских войн. Демократия дает способ мирной настройки правительства на волну воли большинства. Когда должностные лица и их политика уже не устраивают большую часть народа, на следующих выборах они будут устранены и заменены другими людьми, приверженными другой политике.

Рекомендуемый либерализмом принцип большинства или власти народа не направлен на господство посредственности, невежд, отечественных варваров. Либералы тоже считают, что страной должны править те, кто лучше всего соответствует этой задаче. Но они уверены, что способность править лучше доказывается путем убеждения своих сограждан, а не применением к ним силы. Разумеется, нет никакой гарантии, что избиратели вверят должность наиболее компетентному кандидату. Но и никакая другая система не дает таких гарантий. Если большинство привержено ошибочным принципам и предпочитает недостойных кандидатов, то не существует иного лекарства, кроме как попытаться изменить их умонастроения, излагая более разумные принципы и рекомендуя более достойных людей. Меньшинство никогда не сможет добиться устойчивого успеха другими средствами.

Универсализм и коллективизм не могут принять этого демократического решения проблемы формы правления. По их мнению, индивид, подчиняясь этическим принципам, не действует непосредственно в своих земных интересах, а, напротив, отказывается от достижения своих собственных целей в пользу божественного замысла или коллективного целого. Более того, сам по себе разум не способен постигнуть верховенство абсолютных ценностей и безусловную обоснованность священных законов, а также правильно истолковать каноны и заповеди. Следовательно, в их глазах попытки убеждения большинства и наставление его на путь добродетели посредством дружеского увещевания являются безнадежным делом. Те, кто отмечен небесной благодатью, кому искра Божья дает вдохновение, должны проповедовать послушным и применять насилие к непокорным. Такой харизматический лидер наместник Бога, уполномоченный коллективного целого, орудие истории. Он непогрешим и всегда прав. Его приказы высшая норма.

Универсализм и коллективизм необходимо являются формой теократического правления. Общей отличительной чертой любой их разновидности является то, что они постулируют наличие сверхчеловеческой сущности, которой индивиды должны повиноваться. Различаются они только названиями, присваиваемыми этой сущности, и содержанием законов, провозглашаемых во имя ее. Диктатура меньшинства не может иметь никакого другого оправдания, помимо апелляции к полномочиям, якобы полученным от сверхчеловеческой абсолютной власти. Не играет большой роли, обосновывает ли деспот свои притязания божественными правами помазанных королей, исторической миссией пролетариата, высшим существом, называемым Абсолют (Гегель) или Человечество (Огюст Конт). Термины общество и государство в том смысле, в каком они используются сторонниками социализма, планирования и социального управления, обозначают божество. Жрецы новой веры приписывают своему идолу все атрибуты, которые теологи приписывают Богу, всемогущество, всеведение, бесконечную доброту и т.д.

Как только кто-то предполагает, что над действиями индивида и вне их есть вечная сущность, преследующая собственные цели и отличная от смертных людей, он тем самым уже создает понятие сверхчеловеческого существа. Тогда он не может обойти вопрос о том, чьи цели имеют приоритет в случае возникновения антагонизма государства и общества или индивида. Ответ на этот вопрос подразумевается самой концепцией государства или общества в понимании коллективизма и универсализма. Если постулируется сосуществование сущности, которая ex definitione выше, благороднее и лучше, чем индивиды, то не может быть никаких сомнений в том, что цели этого выдающегося существа должны быть превыше целей жалких индивидов. (Правда, некоторые любители парадоксов, например Макс Штирнер[Cf. Stirner M. (Shmidt J. K.). The Ego and His Own. Trans. by S.T. Byington. New York, 1907.], получают удовольствие, переворачивая все с ног на голову и несмотря ни на что утверждая приоритет индивидов.) Если общество или государство является существом, наделенным волением и стремлениями, а также всеми другими качествами, приписываемыми ему коллективистской доктриной, то бессмысленно противопоставлять его величественным замыслам жалкие цели ничтожного индивида.

Квазитеологический характер всех коллективистских доктрин проявляется в их взаимных конфликтах. Коллективистская доктрина не утверждает превосходство коллективного целого in abstracto; она провозглашает возвышенность конкретного коллективистского идола и либо решительно отрицает существование других подобных идолов, либо низводит их до подчиненного и вспомогательного положения по отношению к своему идолу. Поклонники государства провозглашают совершенство определенного государства, а именно своего собственного; националисты совершенство своей собственной нации. Если несогласные оспаривают их программу, объявляя превосходство другого коллективистского идола, они не находят иного возражения, кроме как заявлять вновь и вновь: Мы правы, потому что внутренний голос говорит нам, что мы правы, а вы ошибаетесь. Конфликты антагонистических коллективистских вероучений и сект могут быть разрешены не путем логических рассуждений; они могут быть разрешены только с помощью оружия. Альтернативой либеральному и демократическому принципу власти большинства являются принципы вооруженного конфликта и диктаторского угнетения.

Все разновидности коллективистских вероучений едины в своей неистребимой ненависти к основополагающим политическим институтам либеральной системы: принципу большинства, терпимости к инакомыслию, свободе мысли, слова и прессы, равенству всех людей перед законом. Такая солидарность коллективистских вероучений в их попытках разрушить свободу привела к ошибочному мнению, что суть современного антагонизма заключается в противостоянии индивидуализма и коллективизма. На самом деле это борьба между индивидуализмом, с одной стороны, и множеством коллективистских сект с другой, причем их взаимная ненависть и враждебность не менее сильны, чем их отвращение к либеральной системе. Капитализм атакует не единая марксистская секта, а множество марксистских групп. Эти группы (например, сталинисты, троцкисты, меньшевики, сторонники II Интернационала [44] и т.д.) сражаются друг с другом с крайней жестокостью и бесчеловечностью. Существует и много немарксистских сект, которые применяют такие же зверские методы в борьбе между собой. Замена либерализма коллективизмом приведет к бесконечным кровавым междоусобицам.

Традиционная терминология толкует все это абсолютно неверно. Философия, обычно называемая индивидуализмом, является философией общественного сотрудничества и поступательного усиления общественных связей. С другой стороны, применение основных идей коллективизма не может привести ни к чему иному, кроме дезинтеграции общества и увековечения вооруженного конфликта. Правда, каждая разновидность коллективизма обещает вечный мир, начиная с момента своей полной победы и окончательного поражения и истребления всех других идеологий и их сторонников. Однако для реализации этих планов необходима радикальная трансформация человечества. Люди должны быть поделены на два класса: на всесильного богоподобного диктатора и на массы, должные отказаться от воления и рассуждения, чтобы стать простыми пешками в планах диктатора. Для того чтобы сделать одного человека богоподобным господином, массы необходимо обесчеловечить. Мысль и действие, важнейшие характеристики человека как человека, становятся привилегией только одного человека. Нет необходимости говорить о том, что данный сценарий неосуществим. Тысячелетние империи диктаторов обречены на крушение; они никогда не существуют дольше, чем в течение нескольких лет. Мы только что стали свидетелями распада нескольких подобных тысячелетних порядков. Оставшиеся вряд ли кончат лучше.

Современное возрождение идей коллективизма основная причина всех страданий и бедствий наших дней оказалось настолько успешным, что важнейшие идеи либеральной социальной философии были преданы забвению. Сегодня даже многие из тех, кто поддерживает демократические институты, игнорируют эти идеи. Аргументы, которые они выдвигают в пользу свободы и демократии, заражены коллективистскими ошибками; их доктрины являются скорее искажением, нежели поддержкой подлинного либерализма. По их мнению, большинство всегда право просто потому, что способно сокрушить любую оппозицию; власть большинства является диктаторской властью самой многочисленной партии, а правящее большинство не должно само ограничивать себя, осуществляя свою власть и проводя в жизнь свою политику. Как только фракции удается получить поддержку большинства граждан и таким образом встать у руля государственной машины, она свободна отказать меньшинству во всех демократических правах, посредством которых она сама только что вела борьбу за верховенство.

Такой псевдолиберализм является полной противоположностью либеральной доктрины. Либералы не считают, что большинство божественно и непогрешимо; что поддержка политики многими является доказательством ее соответствия общему благу. Они не рекомендуют диктатуру большинства и жестокое преследование инакомыслящего меньшинства. Либерализм имеет в виду политическое устройство, которое обеспечивало бы ровную работу общественного сотрудничества и поступательное усиление взаимных общественных связей. Его основная цель избежать острых конфликтов, войн и революций, которые разрушают общественное сотрудничество и возвращают людей в первобытное варварство, когда все племена и политические группировки бесконечно сражались друг против друга. Поскольку разделение труда требует нерушимого мира, либерализм направлен на установление системы правления, склонной поддерживать мир, а именно демократии.

Праксиология и либерализм

Либерализм в значении XIX в. является политической доктриной. Это не теория, а приложение теорий, разработанных праксиологией, и в особенности экономической наукой, к определенным проблемам человеческой деятельности в обществе.

В качестве политической доктрины либерализм не является нейтральным относительно ценностей и конечных целей деятельности. Он предполагает, что все или по крайней мере большая часть людей стремится преследовать определенные цели. Это дает им информацию о средствах, подходящих для реализации их планов. Поборники либеральных доктрин полностью отдают себе отчет в том, что их учения имеют силу только для людей, приверженных этим ценностным принципам.

В то время как праксиология, а вслед за ней и экономическая наука используют термины счастье и устранение беспокойства в строго формальном смысле, либерализм придает им конкретное значение. Он предполагает, что люди предпочитают жизнь смерти, здоровье болезни, питание голоду, достаток нищете. Он учит человека тому, как действовать в соответствии с этими оценками.

Принято называть эти заботы материалистическими и обвинять либерализм в грубом материализме и пренебрежении высшими и благородными стремлениями человечества. Не хлебом единым жив человек, говорят эти критики, и поносят убожество и презренную низменность утилитарной философии. Однако эти страстные обличительные речи несправедливы, поскольку сильно искажают учение либерализма.

Первое: либералы не утверждают, что людям следует стремиться именно к тем целям, которые упомянуты выше. Они всего лишь считают, что подавляющее большинство людей предпочитают быть богатыми и здоровыми, а не бедными и больными. Корректность этого утверждения не может быть поставлена под сомнение. Это доказывается тем, что все антилиберальные доктрины теократические догмы различных религий, этатизм, национализм, социализм содержат ту же позицию в этих вопросах. Все они обещают своим последователям жизнь в изобилии. Никто из них еще не рискнул сказать людям, что осуществление их программы ухудшит их материальное положение. Напротив, они упирают на то, что как раз реализация планов соперничающих партий приведет к обнищанию большинства, а сами они желают обеспечить своим сторонникам достаток. Христианские партии не менее активно, чем националисты и социалисты, обещают массам более высокие стандарты жизни. Сегодняшние церкви часто больше говорят о повышении ставок заработной платы, чем о догмах христианской доктрины.

Второе: либералы не смотрят свысока на интеллектуальные и духовные устремления человека. Наоборот, с неистовым рвением они стремятся к интеллектуальному и нравственному совершенствованию, к мудрости и эстетической безупречности. Но их взгляды на эти высокие и благородные вещи весьма далеки от грубых представлений их противников. Они не разделяют наивное мнение о том, что какая-либо система социальной организации способна непосредственно стимулировать философскую или научную мысль, рождение шедевров литературы и искусства и сделать массы более просвещенными. Они понимают: все, что общество может достичь в этих областях, это создать среду, не возводящую непреодолимых препятствий на пути гениев, и сделать обычного человека достаточно свободным от материальных забот, чтобы он имел возможность интересоваться чем-то иным, помимо поисков средств существования. По их мнению, важнейшим социальным средством сделать человека более человечным является борьба с нищетой. Мудрость, наука и искусство в мире изобилия чувствуют себя лучше, чем в среде нуждающихся людей.

Упрекать эпоху либерализма за так называемый материализм означает искажать факты. XIX в. был не только веком беспрецедентного усовершенствования технических методов производства и повышения материального благосостояния масс. Он не просто увеличил среднюю продолжительность жизни человека. Его научные и художественные достижения непреходящи. Это была эпоха бессмертных музыкантов, писателей, поэтов, художников и скульпторов; он произвел революцию в философии, экономической науке, математике, физике, химии и биологии. И впервые в истории человечества он сделал великие работы и великие мысли доступными обычному человеку.

Либерализм и религия

Либерализм основывается на чисто рациональной и научной теории общественного сотрудничества. Политика, им рекомендуемая, является приложением системы знаний, не имеющих никакого отношения к чувствам, интуитивным верованиям, которые нельзя в достаточной степени логически подкрепить, мистическому опыту и личной осведомленности о сверхъестественных явлениях. В этом смысле к нему можно применить эпитеты атеистический и агностический, часто имеющие иронический оттенок или неверно понимаемые. Было бы, однако, серьезной ошибкой делать вывод, что науки о человеческой деятельности и установки, вытекающие из их учений, либерализм антитеистичны и враждебны религии. Они категорически противостоят любой системе теократии. Но они абсолютно нейтральны в отношении религиозных верований, которые не претендуют на вмешательство в ход общественной, политической и экономической жизни.

Теократия есть общественная система, которая выдвигает притязания на сверхъестественные основания своей легитимности. Основным законом теократического режима является прозрение, не доступное исследованию путем умозаключений и доказательству логическими средствами. Его конечным критерием является интуиция, дающая разуму субъективную уверенность в некоторых вещах, которые не могут быть постигнуты путем умозаключений и логического рассуждения. Если эта интуиция ссылается на один из традиционных комплексов учений, касающихся существования Божественного Создателя и Господа, мы называем ее религиозной верой. Если она ссылается на другой комплекс взглядов, мы называем это метафизическими взглядами. Таким образом, система теократического правления не обязательно должна основываться на одной из великих исторических мировых религий. В ее основе могут лежать метафизические принципы, которые отвергают все традиционные церкви и названия, и гордятся своим подчеркнуто антитеистическим и антиметафизическим характером. В наше время самые мощные теократические партии противостоят христианству и другим религиям, развившимся из иудейского монотеизма. Теократический характер им придает стремление привести земную жизнь человечества в соответствие с комплексом идей, чью обоснованность невозможно доказать логически. Они ведут себя так, как будто их лидеры одарены знанием, недоступным остальному человечеству и противоречащим идеям, разделяемым теми, кому в искре Божьей отказано. Посвященным лидерам вверена мистическая высшая власть и право управлять делами заблудшего человечества. Лишь они одни просвещены; все остальные люди или слепы и глухи, или являются злодеями.

Многие направления великих исторических религий поддавались теократическим влияниям. Их поборники были ослеплены жаждой власти, стремлением к угнетению и уничтожению всех инакомыслящих. Тем не менее не следует смешивать две разные вещи: религию и теократию.

Уильям Джемс называет религиозными чувства, действия и опыт отдельной личности, поскольку их содержанием устанавливается отношение ее к тому, что она почитает Божеством[Джемс У. Многообразия религиозного опыта. СПб.: Андреев и сыновья, 1992. С. 40.]. В качестве признаков религиозной жизни он называет следующие убеждения: видимый мир является частью иного духовного мира, в котором он черпает свой главный смысл; согласие и гармония с этим высшим миром являются истинной целью; молитва, или внутреннее общение с ее духом Бог ли это или закон есть реально протекающий процесс, в котором проявляется духовная энергия и который порождает известные психические и даже материальные последствия в феноменальном мире. Религия, продолжает Джемс, также включает в себя следующие психологические черты: новая энергия, добавляющаяся к жизни как дар и принимающая форму лирического очарования или влечения к суровости и героизму, затем уверенность в  спасении опасности и мирной настроенности, а в отношении других преобладание нежной любви[Там же. С. 384385.].

Такая  характеристика религиозных опыта  и чувств  человечества никак не касается организации общественного сотрудничества. Религия в представлении  Джемса является чисто личными и индивидуальными отношениями между человеком  и священной, таинственной  и вызывающей благоговейный трепет божественной Реальностью. Она предписывает человеку определенные правила индивидуального поведения. Но ничего не утверждает относительно проблем социальной организации. Св. Франциск Ассизский, величайший религиозный гений Запада, не касался политики и экономики. Он хотел научить своих учеников благочестивой жизни; он не разрабатывал планов организации производства и не побуждал своих последователей прибегать к насилию против инакомыслящих. Он не несет ответственности за толкование своих учений режимом, который он основал.

Либерализм не чинит препятствий человеку, стремящемуся привести свое личное поведение и частные дела в соответствие с тем, как он сам или его церковь или вероисповедание истолковывает учения Священного Писания. Но он решительно противостоит любым попыткам заглушить рациональное обсуждение проблем общественного благосостояния путем апелляции к религиозным откровениям и интуиции. Он никому не предписывает разводы или практику регулирования рождаемости. Но борется с теми, кто хочет запретить другим свободно обсуждать все за и против этих мер.

Либеральное мнение состоит в том, что цель нравственных принципов заставить индивидов приводить свое поведение в соответствие с требованиями жизни в обществе, воздерживаться от любых действий, наносящих вред сохранению мирного общественного сотрудничества и улучшению отношений между людьми. Либералы приветствуют поддержку, которую религиозные учения могут обеспечить тем нравственным предписаниям, которые они сами одобряют, но противостоят любым нормам, которые могут привести к разрушению общества, из какого бы источника они не происходили.

Разговоры многих сторонников теократии о том, что либерализм борется против религии, являются искажением фактов. Там, где для решения мирских проблем используются церковные принципы, различные конфессии, вероисповедания и секты борются друг с другом. Отделяя церковь от государства, либерализм устанавливает мир между различными религиозными фракциями и каждой из них обеспечивает возможность безопасного проповедования своего учения.

Либерализм рационалистичен. Он утверждает, что подавляющее большинство людей можно убедить в том, что мирное сотрудничество в рамках общества лучше отвечает их правильно понимаемым интересам, чем борьба всех против всех и социальная дезинтеграция. Либерализм полностью полагается на человеческий разум. Возможно, такой оптимизм необоснован и либералы ошибаются. Но тогда у человечества не остается никакой надежды на будущее.

3. Разделение труда

Разделение труда (и его двойник человеческое сотрудничество) является фундаментальным общественным явлением.

Опыт учит человека, что объединенные усилия более эффективны и производительны, чем изолированная деятельность самодостаточных индивидов. Некоторые естественные обстоятельства, определяющие жизнь и деятельность человека, приводят к тому, что разделение труда увеличивает выработку на единицу затраченного труда. Эти естественные обстоятельства заключаются в следующем.

Первое: врожденное неравенство способностей людей к различным видам труда. Второе: неравномерное распределение по поверхности земли природных, не связанных с человеком возможностей производства. В равной степени их можно рассматривать как проявление одного и того же феномена, а именно многообразия природы, которая делает мир совокупностью бесконечного разнообразия. Если физические условия производства были бы одинаковыми на всей поверхности земли и если бы все люди были одинаковы подобно окружностям с равным диаметром в евклидовой геометрии, то они не участвовали бы в разделении труда.

Существует и третье обстоятельство, состоящее в том, что некоторые предприятия превосходят возможности одного человека и требуют объединенных усилий нескольких людей. Одни требуют таких затрат труда, которые не под силу ни одному человеку, поскольку его работоспособность недостаточно велика. Другие же могут быть выполнены отдельными индивидами, но для этого понадобилось бы столько времени, что результат был бы получен слишком поздно и не компенсировал бы затраченного труда. В обоих случаях лишь совместные усилия позволяют достигнуть искомой цели.

Если соблюдается лишь третье условие, между людьми возникает временное сотрудничество. Однако подобные мимолетные союзы с целью решения задач, с которыми не справляются отдельные индивиды, не приводят к устойчивому общественному сотрудничеству. На ранних этапах цивилизации таких задач было немного. Более того, не все, кого это касается, могут согласиться с тем, что данная деятельность более насущна и принесет больше пользы, чем задачи, которые они могут выполнить в одиночку. Великое человеческое общество, охватывающее всех людей со всеми их делами, не порождается такими случайными союзами. Общество это нечто более значительное, нежели преходящие союзы, заключаемые с определенными целями и распадающиеся, как только эти цели достигаются, пусть даже партнеры готовы возобновить их, если возникнет такая необходимость.

Повышение производительности, вызываемое разделением труда, становится очевидным, когда любой индивид или участок земли превосходит других индивидов или участки земли по крайней мере в одном отношении. Если А способен производить в единицу времени 6p или 4q, а B только 2р, но 8q, работая по отдельности, они произведут 4р + 6q, а в условиях разделения труда, когда каждый из них производит только то, что способен производить более эффективно по сравнению со своим партнером, они произведут 6р + 8q. Но что произойдет, если А по сравнению с В более эффективно производит не только р, но и q?

Именно эту проблему поставил и решил Рикардо.

4. Рикардианский закон образования связей

Для того чтобы продемонстрировать последствия разделения труда в том случае, когда более эффективные во всех отношениях индивид или группа сотрудничают с индивидом или группой, во всех отношениях менее эффективными, Рикардо разработал закон образования связей (law of association). Он подверг исследованию последствия развития торговли между двумя регионами, в неравной степени одаренными природой, предположив, что продукты, но не рабочие и не накопленные факторы будущего производства (капитальные блага) могут свободно перемещаться из одного региона в другой. Как показывает закон Рикардо, разделение труда между этими регионами приводит к повышению производительности труда и поэтому выгодно всем, даже если физические условия производства любого товара более благоприятны в одном регионе по сравнению с другим. Более одаренному региону выгодно сконцентрировать свои усилия на производстве тех товаров, где его превосходство выше, и оставить менее одаренному региону производство тех изделий, где его превосходство меньше. Парадокс, заключающийся в том, что выгоднее оставлять более благоприятные внутренние условия производства неиспользованными и покупать товары, которые могли бы быть на них произведены, в регионах, где условия их производства менее благоприятны, является результатом отсутствия мобильности труда и капитала, которым более благоприятные места производства недоступны.

Рикардо полностью отдавал себе отчет в том, что его закон сравнительных издержек, который он разработал в основном применительно к специальной проблеме международной торговли, является особым случаем более общего закона образования связей.

Если А более эффективен, чем В, и ему для производства одной единицы товара p требуется 3 ч против 5 ч, требующихся для В, а для производства товара q ему требуется 2 ч против 4, требующихся для В, то оба они выиграют, если А ограничится производством q и оставит В производить р. Если каждый из них выделяет 60 ч для производства р и 60 ч для производства q, то результатом труда А будет 20p + 30q; В 12р + 15q; обоих вместе 32р + 45q. Однако, если А ограничится только производством q, за 120 ч он произведет 60q, тогда как В, ограничившись производством р, произведет за этот промежуток времени 24р. Результатом их деятельности станет 24р + 60q, который при коэффициенте замещения ³/₂ q для А и ⁵/₄ р для В выше объема производства 32р + 45q. Таким образом, становится очевидным, что разделение труда является выгодным для всех, кто принимает в нем участие. Сотрудничество более одаренного, более способного, более трудолюбивого с менее одаренным, менее способным, менее трудолюбивым принесет пользу обоим. Выигрыш, получаемый от разделения труда, всегда обоюдный.

Закон образования связей помогает объяснить тенденцию поступательного расширения человеческого сотрудничества. Нам становятся понятны мотивы, побуждающие людей не считать друг друга лишь соперниками в борьбе за присвоение ограниченного запаса средств существования, предоставляемых природой. Мы видим, что заставило и постоянно заставляет людей общаться для поддержания сотрудничества. Каждый шаг вперед по пути углубления разделения труда служит интересам всех участников. Для того чтобы понять, почему человек подобно животному не рыщет в одиночку в поисках пищи и крова исключительно для себя или самое большее для своего супруга и своих беспомощных отпрысков, нам нет необходимости прибегать к помощи чудодейственного вмешательства Божества или бессодержательному принципу врожденного импульса к объединению. Ничто нас также не заставляет предполагать, что отдельные индивиды или первобытные орды в один прекрасный день договорились связать себя договором с целью установить общественные связи. Движущей силой, способствующей поступательному усилению первобытного общества и ежедневной активности, является человеческая деятельность, которая вызывается к жизни признанием более высокой производительности, достигаемой в условиях разделения труда.

Ни история, ни этнография, никакая иная отрасль знания не могут дать описания эволюции, которая ведет от стай и стад дочеловеческих предков людей к примитивным, хотя и высокодифференцированным, общественным группам, информация о которых получена в результате раскопок, из наиболее древних исторических документов, а также из свидетельств исследователей и путешественников, встречавших дикие племена. Задача науки относительно проблемы происхождения общества может заключаться лишь в демонстрации тех движущих сил, которые могут и должны приводить к сотрудничеству и его поступательному расширению. Праксиология решает эту проблему. Если и насколько труд, основанный на разделении труда, более производителен, чем изолированный труд, и если и насколько человек способен осознать это, человеческая деятельность сама стремится к объединению и сотрудничеству; человек становится социальным существом, не жертвуя собственными интересами во имя мифического Молоха [45], общества, а стремясь к улучшению собственного благосостояния. Опыт учит, что это обстоятельство более высокая производительность, достигаемая при разделении труда, существует, потому что его причина врожденное неравенство людей и неравномерное распределение естественных факторов производства реальна. Таким образом, мы имеем возможность понять ход общественной эволюции.

Современные ошибки, касающиеся закона образования связей

Против закона образования связей Рикардо, более известного как закон сравнительных издержек, постоянно выдвигаются необоснованные возражения. Причина очевидна. Этот закон воспринимается как оскорбление всеми, кто стремится оправдать протекционизм и экономическую изоляцию государства любыми другими аргументами, кроме эгоистических интересов отдельных производителей и проблемами готовности к войне.

Формулируя этот закон, Рикардо стремился прежде всего доказать несостоятельность возражений, выдвигаемых против свободы международной торговли. Протекционисты спрашивают: Каков при свободе торговли удел страны, условия производства в которой менее благоприятны, чем в любой другой стране? Далее, в мире, где возможно свободное перемещение не только товаров, но и капитальных благ, и труда, страна, так плохо приспособленная для производства, перестанет использоваться для его размещения. Если люди лучше проживут без использования сравнительно неудовлетворительных физических условий производства, предлагаемых данной страной, они не станут здесь селиться и оставят ее необитаемой, подобно полярным регионам, тундре и пустыням. Но Рикардо имел дело с миром, в котором условия определяются предварительным заселением, с миром, в котором капитальные блага и труд привязаны к стране определенными институтами. В такой обстановке свободная торговля, т.е. свободное перемещение только товаров, не может привести к перераспределению капитала и труда на земной поверхности в соответствии с лучшими или худшими физическими возможностями, предоставляемыми производительности труда. Здесь начинает действовать закон сравнительных издержек. Любая страна обращается к тем отраслям производства, для которых ее условиями предоставляются пусть не абсолютно, но хотя бы сравнительно самые благоприятные возможности. Для жителей страны более предпочтительным будет воздержаться от эксплуатации ряда возможностей, которые абсолютно и технологически более благоприятны, и импортировать товары, произведенные за рубежом в условиях, абсолютно и технологически менее благоприятных, чем неиспользованные местные ресурсы. Действуя в соответствии с такой логикой, хирург может посчитать оправданным использовать для уборки операционной и стерилизации инструмента человека, которого он превосходит и в этом, а самому целиком сосредоточиться на операциях, в проведении которых его превосходство еще больше.

Теорема сравнительных издержек никоим образом не связана с теорией ценности классической экономической теории. Она не имеет отношения ни к ценности, ни к ценам. Это аналитическое суждение; вывод формулируется в двух утверждениях: в разных местах производительность технически перемещаемых факторов производства различна и их перемещение институционально ограничено. Эта теорема без ущерба для правильности ее выводов может обойти проблемы ценности, сделав несколько простых допущений. Вот они: необходимо произвести только два продукта; эти продукты свободно перемещаемы; для производства каждого из них требуются два фактора; один из этих факторов (либо труд, либо капитал) одинаков для производства обоих продуктов, в то время как другой фактор (специфические свойства земли) для каждого процесса свой; большая редкость фактора, общего для обоих процессов, определяет степень использования отличающегося фактора. В координатах этих допущений можно установить коэффициенты замещения между затратами общего фактора и объема производства, таким образом эта теорема дает ответ на поднятый вопрос.

Закон сравнительных издержек независим от классической теории ценности, так же как и закон отдачи, имеющий похожую логику доказательства. В обоих случаях мы довольствуемся cравнением только физических затрат и физического объема производства. В законе отдачи мы сравниваем объем производства одного и того же продукта. В законе сравнительных издержек мы сравниваем объем производства двух различных продуктов. Такое сравнение становится возможным благодаря тому, что мы предположили, что для производства каждого из них, кроме одного специфического фактора, требуются лишь однородные неспецифические факторы.

Некоторые критики предъявляют претензии закону сравнительных издержек за такое упрощение предпосылок. Они считают, что современная теория ценности требует переформулирования закона с целью согласования его с принципами субъективной ценности. По их мнению, только такая формулировка может обеспечить достаточно убедительную доказательность. Но они не желают производить подсчеты в деньгах, предпочитая пользоваться методами исследования полезности, которые считают возможным способом расчет ценности в терминах полезности. В ходе нашего исследования будет показано, что попытки исключить денежные термины из экономических расчетов вводят в заблуждение. Их основные предпосылки несостоятельны и противоречивы, а все выведенные на их основе формулы ошибочны. Для экономических расчетов не подходит никакой другой метод, кроме основывающегося на денежных ценах, установленных рынком[См. с. 191198.].

Для современных экономистов смысл простых допущений, лежащих в основе закона сравнительных издержек, не совпадает с тем, который они имели для экономистов классической школы. Некоторые приверженцы классической школы считали их отправным пунктом теории ценности в международной торговле. Сейчас мы знаем, что они ошибались. Кроме того, мы осознаем, что относительно определения ценности и цен нет никакой разницы между внутренней и внешней торговлей. Причиной, заставляющей людей проводить различие между местным и зарубежным рынками, является разница исходных данных, т.е. переменных институциональных условий, ограничивающих подвижность факторов производства и продукции.

Если мы не желаем применять закон сравнительных издержек в пределах упрощенных допущений, наложенных Рикардо, то должны открыто пользоваться денежными расчетами. Мы не должны предаваться иллюзии, считая, что сравнение затрат разных факторов производства может быть произведено без помощи денежных расчетов. В случае с хирургом и его помощником мы должны сказать: если хирург может использовать свое ограниченное  время для проведения  операции, за которую  он получит 50 долл. в час, в его интересах за 2 долл. в час нанять помощника для поддержания в порядке инструмента, даже если этому человеку требуется 3 ч, чтобы сделать то, что сам хирург делает за один. Сравнивая условия двух стран, мы можем сказать: если в Англии для производства одной единицы каждого из двух товаров a и b требуется затратить 1 рабочий день одного вида, в то время как в Индии при том же вложении капитала требуется для а 2 дня, для b 3 дня, и если капитал и а и b свободно перемещаются из Англии в Индию, а мобильность труда, наоборот, отсутствует, то ставки заработной платы в Индии в производстве а будут стремиться к 50%, а в производстве b к 33¹/₃% ставок в Англии. Если английская ставка 6 шил., ставки заработной платы в Индии будут эквивалентны 3 шил. в производстве а и 2 шил. в производстве b. Такое различие в оплате труда одного вида не может долго сохраняться, если существует мобильность труда на внутреннем индийском рынке труда. Работники будут перемещаться из производства b в производство а; их миграция будет снижать вознаграждение в отрасли а и повышать его в отрасли b. В конце концов в Индии в обеих отраслях ставки заработной платы сравняются. Производство а расширится и вытеснит английских конкурентов. С другой стороны, производство b в Индии станет неприбыльным и будет прекращено, но расширится в Англии. Такая же логическая цепочка действительна, если мы предположим, что разница в условиях производства состоит также или исключительно в величине необходимых инвестиций.

Некоторые заявляют, что закон Рикардо действителен только для его эпохи и бесполезен в наше время, характеризующееся иными условиями. Рикардо видел разницу между внутренней и внешней торговлей в различающейся мобильности капитала и труда. Если предположить, что капитал, труд и продукция свободно перемещаются, существующее различие между внутрирегиональной и межрегиональной торговлей обусловлено транспортными издержками. В этом случае разработка теории международной торговли, отличающейся от теории внутренней торговли, была бы излишней. Капитал и труд были бы распределены по земной поверхности в зависимости от условий, лучших или худших, которые предлагаются разными регионами. Существовали бы регионы, более плотно населенные и лучше оснащенные капиталом, и регионы менее населенные, с недостаточным запасом капитала. На всей земле возобладала бы тенденция выравнивания ставок заработной платы за одинаковый вид труда.

Однако Рикардо отталкивается от предположения, что мобильность капитала и труда существует лишь в пределах каждой страны, но не между странами. Он задается вопросом о последствиях свободного перемещения продукции в этих условиях. (Если бы не существовало и мобильности продукции, то любая страна являлась бы изолированной и автаркичной и международной торговли не было бы вовсе.) Теория сравнительных издержек дает ответ на этот вопрос. Действительно, допущения Рикардо в целом соответствовали условиям его эпохи. Позднее, в XIX в., обстоятельства изменились. Немобильность труда и капитала стала исчезать; международный перелив капитала и труда становился все более и более обычным делом. И тогда сразу последовала реакция. Сейчас мобильность капитала и труда снова ограничены. Реальность опять соответствует допущениям Рикардо.

Тем не менее учение классической теории о межрегиональной торговле не зависит ни от каких институциональных изменений. Оно дает нам возможность исследовать проблемы, порождаемые любыми допущениями, которые можно только вообразить.

5. Последствия разделения труда

Разделение труда является результатом сознательной реакции человека на множественность природных условий. С другой стороны, оно само является фактором, вызывающим дифференциацию. Разделение труда наделяет различные географические области специфическими функциями в системе производственных процессов. Оно делает одни области городскими, другие сельскими; размещает различные отрасли производства, добычи  полезных ископаемых  и сельского хозяйства  в различных местах. Однако еще более важным является то, что разделение труда усугубляет врожденное неравенство людей. Постоянное выполнение специфических задач еще сильнее адаптирует людей к требованиям производимой работы; у них развиваются одни врожденные способности и тормозится развитие других. Возникают профессиональные типы, люди становятся специалистами.

Разделение труда разбивает процессы производства на отдельные задачи, многие из которых могут быть выполнены машинами. Именно это делает возможным использование механизмов и приводит к поразительному усовершенствованию технических методов производства. Механизация является результатом разделения труда, его наиболее полезным достижением, а не его движущей силой и источником. Механическое оборудование может применяться только в условиях социальной среды, где существует разделение труда. Каждый шаг вперед по пути использования более специализированных, более совершенных и более производительных машин требует дальнейшей специализации задач.

6. Индивид в обществе

Если праксиология и упоминает об отшельнике, действующем только в своих собственных интересах и независимом от окружающих, она делает это ради лучшего понимания проблем общественного сотрудничества. Мы не утверждаем, что подобное изолированное автаркичное человеческое существо жило когда-либо, что общественному периоду человеческой истории предшествовала эпоха независимых скитаний индивидов, подобно животным, рыскающим в поисках пищи. Биологическое очеловечивание предков людей и возникновение примитивных общественных обязательств происходило в рамках единого процесса. Человек появляется на сцене земных событий как общественное существо. Изолированный асоциальный человек является вымышленной конструкцией.

С точки зрения индивида, общество представляется великолепным средством достижения любых его целей. Сохранение общества является обязательным условием любых планов, которые индивид может захотеть реализовать посредством любого вида деятельности. Даже неисправимый преступник, которому не удалось приспособить свое поведение к требованиям жизни в социальной системе, не желает упускать ни одного преимущества, получаемого за счет разделения труда. Он не стремится сознательно к разрушению общества. Преступник хочет получить большую долю совместно произведенного богатства, чем ему определяется общественным порядком. Он будет чувствовать себя несчастным, если асоциальное поведение станет всеобщим и приведет к неизбежному результату возвращению к первобытной нищете.

Не следует утверждать, что индивиды, отрекаясь от благословенности мифического первобытного состояния и становясь членами общества, отказались от некоторых выгод и вправе требовать компенсации за то, что они потеряли. Представление о том, что кому-то было бы лучше в условиях необщественного состояния человечества, что кто-то страдает от самого существования общества, является абсурдным. Благодаря более высокой производительности общественного сотрудничества человеческий вид размножился до степени, во много раз превосходящей уровень выживания, который предлагали условия, господствовавшие в эпохи с зачаточным уровнем разделения труда. Любой человек имеет уровень жизни гораздо более высокий, чем тот, который был доступен его дикому предку. Естественным состоянием человека являются крайняя нужда и незащищенность. Стенание по поводу ушедших дней первобытного варварства романтический вздор. В первобытных условиях эти плакальщики либо не дожили бы до зрелого возраста, либо, если бы им это удалось, были бы лишены возможностей и удовольствий, предоставляемых цивилизацией. Жан-Жак Руссо и Фридрих Энгельс, доведись им жить в первобытном состоянии, которое они описывают с таким ностальгическим томлением, не имели бы свободного времени для своих исследований и писания книг.

Одной из привилегий, предоставляемых обществом индивиду, является привилегия выживания, невзирая на болезненность и физические недостатки. Больные животные обречены. Их слабость не позволяет им находить пищу и отражать нападения других животных. Глухие, близорукие, увечные дикари погибают. Но такие же дефекты не лишают человека возможности приспособиться к жизни в обществе. Большинство наших современников поражены физическими недостатками, которые биология считает патологическими. Наша цивилизация в значительной степени является плодом достижений именно таких людей. В условиях общества устраняющие силы естественного отбора значительно ослаблены. В связи с этим некоторые говорят о том, что цивилизация ведет к ухудшению наследуемых качеств членов общества.

Такие оценки имеют смысл только в том случае, если на человечество смотрят глазами селекционера, стремящегося вывести породу людей, обладающих определенными качествами. Но общество не племенная ферма, где выводится определенный тип людей. Естественные стандарты, устанавливающие, что желательно и что нежелательно в биологической эволюции человека, отсутствуют. Любой принятый стандарт является произвольным, чисто субъективным, короче говоря, ценностным суждением. Термины расовое улучшение и расовая деградация являются бессмысленными, если не опираются на планы относительно будущего человечества.

Следует признать, что цивилизованный человек приспособлен жить в обществе, а не быть охотником в девственных лесах.

Миф о мистической общности

Праксиологическая теория общества критикуется с позиций мифа о мистической общности.

Общество, утверждают сторонники этой доктрины, не является продуктом целенаправленной деятельности человека; оно не выступает результатом сотрудничества и разделения задач. Оно исходит из непостижимых глубин, врожденных стремлений человеческого естества. Общество, говорят одни, суть сосредоточенность на Духе, являющемся Божественной Реальностью, и сопричастность благодаря unio mystica*, силе и любви Бога. Другие рассматривают общество как биологический феномен; как действие голоса крови, как узы, связывающие потомков общих предков с этими предками и друг с другом, как мистическую гармонию крестьянина и возделываемой им земли.

То, что подобные психические явления существуют в реальности, соответствует истине. Есть люди, переживающие unio mystica и ставящие это переживание превыше всего; есть люди, убежденные в том, что слышат голос крови, душой и сердцем чуют неповторимый дух родной земли. Мистический опыт и экстатический восторг явления, которые психология должна рассматривать как реальные, подобно любым другим психическим  явлениям.  Ошибка теорий  общности состоит не в их утверждениях относительно реальности подобных явлений, а в том, что они считают их первичными фактами, не зависящими ни от каких рациональных соображений.

Дикари, которым неведомы причинные связи между сожительством и беременностью, не слышат голоса крови, который связывает отца с его ребенком. Сегодня, когда эта связь известна каждому, мужчина, полностью уверенный в верности своей жены, может ощущать его. Однако, если существуют хоть малейшие сомнения в верности жены, не поможет никакой голос крови. Никто и никогда не рискнет утверждать, что сомнения относительно отцовства могут быть разрешены голосом крови. Мать, наблюдающая своего ребенка с рождения, может слышать голос крови. Если она теряет связь с младенцем очень рано, то может позднее опознать его по определенным знакам на теле, например по родинкам и шрамам, которые одно время были так популярны среди романистов. Но голос крови молчит, пока подобные наблюдения и выводы из них не заставят его заговорить. Голос крови, утверждают расисты в Германии, мистически объединяет всех членов немецкого народа. Но антропологи обнаружили, что немецкая нация является смесью потомков различных рас, подрас и племен, а не представляет собой однородную расу, ведущую свое происхождение от единого предка. Недавно онемеченный славянин, только что переделавший свое имя на немецкий лад, считает, что теперь он прочно привязан ко всему немецкому. Он не испытывает никакого внутреннего побуждения, заставляющего его влиться в ряды своих братьев и кузенов, оставшихся чехами и поляками.

Голос крови не выступает изначальным и врожденным явлением. Он порождается рациональными соображениями. Чувства и настроения, поэтически называемые голосом крови, обнаруживаются у человека, когда он полагает себя связанным с другими людьми общим предком.

То же самое верно и для религиозного экстаза и почвеннического мистицизма. Unio mystica религиозного мистика обусловлено его знакомством c основными учениями своей религии. Только человек, узнавший о величии и славе Бога, может переживать непосредственное единение с Ним. Почвеннический мистицизм связан с развитием определенных геополитических идей. Так, может статься, что жители долин или морского побережья могут включать в образ земли, к которой, по их утверждениям, они горячо привязаны, также и горные районы, им незнакомые и к чьим условиям они не приспособлены, только потому, что эти территории принадлежат политическому образованию, членами которого они являются или хотят являться. С другой стороны, часто они не могут включить в образ земли, голос которой они якобы слышат, соседние географические области, весьма схожие с их собственной страной, но по случаю принадлежащие иностранной державе.

Представители одной нации или языковой группы, а также образуемые ими семьи не всегда объединены дружбой и доброй волей. История любого народа является летописью взаимной неприязни и даже ненависти между его частями. Вспомните англичан и шотландцев, янки и южан, пруссаков и баварцев. Именно идеология преодолела эту вражду и вселила во всех членов нации или языковой группы чувства общности и сопричастия, которые сегодняшние националисты считают естественным и изначальным явлением.

Взаимное сексуальное влечение мужчин и женщин присуще животной природе человека и не зависит от мышления и теоретизирования. Его допустимо назвать изначальным, вегетативным, инстинктивным или непостижимым; не будет вреда и от метафорического утверждения, что из двух существ оно делает одно. Мы можем назвать это мистической общностью двух тел, сообществом. Однако ни сожительство, ни то, что предшествует ему или следует за ним, не порождает общественного сотрудничества и социальных форм жизни. Животные тоже соединяются в случке, но не развивают общественных связей. Семейная жизнь не просто результат сексуальных связей. Совместная жизнь детей и родителей в одной семье ни в коей мере не является естественной и необходимой. Отношения спаривания не обязательно приводят к созданию семьи. Человеческая семья является результатом мышления, планирования и действия. Именно этот факт радикально отличает ее от групп животных, которые мы per analogium* называем семьями животных.

Мистический опыт общности или объединения является не источником социальных отношений, а их продуктом.

Зеркальным двойником мифа о мистической общности является миф об естественной и изначальной антипатии между расами и народами. Согласно ему инстинкт учит человека отличать представителя своего рода от чужаков и ненавидеть последних. Отпрыски благородных рас питают отвращение к любым контактам с представителями низших рас. Чтобы опровергнуть это утверждение, достаточно лишь упомянуть факт расового смешения. Поскольку в сегодняшней Европе нет чистых рас, мы должны сделать вывод о том, что между представителями различных рас, когда-то поселившихся на этом континенте, существовало сексуальное влечение, а не отвращение. Миллионы мулатов и других полукровок служат живым опровержением того, что между различными расами якобы существует естественная антипатия.

Подобно мистическому чувству общности расовая ненависть не является естественным свойством, присущим человеку. Она продукт идеологий. Но даже если бы существовало нечто подобное естественной и врожденной ненависти между расами, оно не сделало бы общественное сотрудничество бесполезным и не лишило бы убедительности рикардианскую теорию образования связей. Общественное сотрудничество не имеет ничего общего с личной любовью или с общими заповедями любить друг друга. Люди сотрудничают в рамках разделения труда не потому, что они любят или должны любить друг друга. Они сотрудничают постольку, поскольку это лучше всего соответствует их собственным интересам. Не любовь, не милосердие, не какие-либо иные благие чувства, а правильно понятый эгоизм есть то, что изначально побуждает человека приспосабливаться к требованиям общества, уважать права и свободы окружающих и заменить вражду и конфликты мирным сотрудничеством.

7. Великое общество

Не каждое межчеловеческое отношение является общественным отношением. Когда группы людей воюют друг с другом на полное уничтожение, борются друг с другом так же безжалостно, как они уничтожают вредных животных и растения, между воюющими сторонами наличествуют взаимные связи и отношения, но они не составляют общество. Общество это совместная деятельность и сотрудничество, где каждый участник видит в успехе партнера средство для своих собственных достижений.

Битвы, в которых первобытные орды и племена сражались за источники воды, охотничьи и рыболовные угодья, пастбища и добычу, были безжалостным истреблением друг друга. Это были тотальные войны. Такими же были в XIX в. первые стычки европейцев с аборигенами вновь открытых территорий. Но уже в первобытную эпоху, задолго до того времени, о котором существуют исторические сведения, стал развиваться другой тип поведения. Даже во время войны люди сохраняли элементы общественных отношений, установленные до этого; сражаясь против народов, с которыми ранее не имели никаких контактов, они стали брать в расчет то, что между человеческими существами, несмотря на сиюминутную враждебность, в дальнейшем возможны договоренности и сотрудничество. Войны велись для наказания врагов, но действия противников больше не были жестокими и безжалостными в полном смысле этого слова. Воюющие стороны стали уважать некоторые границы, за которые в борьбе против людей в отличие от борьбы со зверями не следует переступать. Над неистребимой ненавистью, неистовым разрушением и истреблением стал господствовать общественный элемент. Возникло представление о том, что любого противника следует рассматривать как потенциального партнера в будущем сотрудничестве, что это не следует игнорировать в ходе ведения боевых действий. Люди признали, что мирное сотрудничество является лучшим средством ведения борьбы за биологическое выживание. Мы даже можем сказать, что, как только люди осознали, что более выгодным будет сделать побежденного рабом, чем убить его, воины, еще сражаясь, стали думать о последствиях, о мире. Порабощение, вообще говоря, было первым шагом к сотрудничеству.

Воцарение идеи, что даже во время войны не каждое действие считается допустимым, что существуют дозволенные и недозволенные способы ведения боевых действий, что существуют законы, т.е. общественные отношения, общие для всех стран, даже для воюющих в данный момент друг с другом, в конце концов создало великое общество, включающее в себя всех людей и все страны. Многочисленные региональные общества были объединены в одно всемирное общество.

Воюющие стороны, ведущие войну не со звериной жестокостью, а в соответствии с человеческими и общественными правилами ведения боевых действий, отказываются от использования некоторых методов уничтожения с целью добиться аналогичной уступки со стороны своих противников. До тех пор, пока соблюдаются эти правила, между воюющими существуют общественные отношения. Враждебные действия сами по себе являются не только необщественными, но и антиобщественными. Неразумно определять термин общественные отношения таким образом, чтобы включать в него действия, направленные на уничтожение других людей и на срыв их действий[Такой терминологией пользуется Леопольд фон Визе (Wiese L. von. Allgemeine Soziologie. M??ь??nich, 1924. I. 10 ff).]. Там, где отношения между людьми направлены исключительно на причинение обоюдного вреда, нет никакого общества, никаких общественных отношений.

Общество это не просто взаимодействие. Взаимодействие, взаимное влияние существуют между всеми частями Вселенной: между волком и загрызаемой им овцой; между микробом и убивающим его человеком; между падающим камнем и предметом, на который он падает. С другой стороны, общество всегда состоит из людей, действующих в сотрудничестве с другими людьми для того, чтобы предоставить возможность всем участникам достичь свои собственные цели.

8. Инстинкт агрессии и разрушения

Некоторые утверждают, что человек суть хищник, чьи естественные врожденные инстинкты побуждают его драться, убивать и разрушать. Цивилизация, создавая неестественную гуманистическую вялость, которая отдаляет человека от его животного происхождения, пытается подавить эти импульсы и потребности. Это сделало человека испорченным хилым существом, которое стыдится своей принадлежности к животному миру и гордо называет свою порочность подлинной человечностью. С целью прекратить дальнейшую деградацию человеческого вида, необходимо освободить его от пагубного воздействия цивилизации. Цивилизация это просто изобретение неполноценных людей. Эти заморыши слишком слабы, чтобы противостоять энергичным героям, слишком малодушны, чтобы вынести вполне заслуженное наказание полным истреблением, и слишком ленивы и высокомерны, чтобы служить рабами господам. Таким образом, они вынуждены прибегнуть к хитрому паллиативу. Они извратили извечные критерии ценности, безусловно зафиксированные непреложными законами Вселенной; они распространили этику, которая называет их собственную неполноценность добродетелью, а возвышение благородных героев злом. Этот нравоучительный мятеж рабов должен быть подавлен и путем переоценки всех ценностей. Этика рабов, постыдный результат возмущения заморышей, должна быть полностью отброшена; ей на смену должна прийти этика сильных или, строго говоря, аннулирование любых этических ограничений. Человек должен стать достойным сыном своих предков, благородных хищников ушедших дней.

Подобные доктрины обычно называются социальным или социологическим дарвинизмом. Нам нет необходимости оценивать здесь уместность этой терминологии. В любом случае ошибочно применять определения эволюционный или биологический к учениям, которые беспечно охаивают всю историю человечества c того самого момента, когда человек только-только начал подниматься над чисто животным существованием своих дочеловеческих предков, как непрерывное движение к деградации и разложению. Для оценки изменений, происходящих в живых существах, биология предлагает только один стандарт: являются ли эти изменения успешным приспособлением индивидов к условиям среды и соответственно увеличением их шансов в борьбе за выживание? С этой точки зрения цивилизацию, безусловно, следует рассматривать как благо, а не зло. Она дала возможность человеку выстоять в борьбе против всех остальных живых существ, и крупных хищников, и даже более опасных микробов; она приумножила человеческие средства существования; она сделала среднего человека выше, сообразительнее, универсальнее и удлинила среднюю продолжительность его жизни; она дала человеку неоспоримое господство на земле; она во много раз увеличила народонаселение и подняла уровень жизни до высот, которые и не снились неотесанному пещерному человеку доисторической эпохи. Действительно, эта эволюция остановила развитие определенных умений и дарований, бывших некогда полезными в борьбе за выживание и утративших свою полезность в изменившихся обстоятельствах. С другой стороны, она развила иные таланты и навыки, которые необходимы для жизни в обществе. Однако биологический и эволюционный взгляды не должны возражать против такой замены. Для первобытного человека железный кулак и драчливость были столь же полезными, как знание арифметики и правописания для современного человека. Для любого биологического критерия было бы весьма произвольным и противоречивым называть естественными и соответствующими человеческой природе лишь характеристики, полезные первобытному человеку, и осуждать таланты и навыки, крайне необходимые цивилизованному человеку, как признаки деградации и биологического вырождения. Советовать людям вернуться к физическим и интеллектуальным характеристикам своих доисторических предков не более разумно, чем просить их отказаться от вертикальной походки и снова отрастить хвост.

Стоит заметить, что люди, особенно отличившиеся в превознесении свирепых импульсов наших диких пращуров, сами были столь хрупки, что их тела не соответствовали бы требованиям жизни в опасности. Даже до своего умственного распада Ницше был столь болезненным, что единственным  климатом, который он мог перенести, был климат долины Энгадин [46] и некоторых районов Италии. Он был бы не в состоянии довести до конца свою работу, если цивилизованное общество не защитило бы его утонченную нервную систему от суровости жизни. Апостолы насилия писали свои книги, укрывшись под спасительной крышей буржуазной защищенности, которую они высмеивали и поносили. Они свободно публиковали свои подстрекательские проповеди, поскольку презираемый ими либерализм гарантировал свободу прессы. Они оказались бы в отчаянном положении, если бы отказались от благ цивилизации, высмеиваемой в их философии. И как бы тогда выглядел весьма застенчивый Жорж Сорель, так далеко зашедший в восхвалении жестокости, что обвинил современную систему образования в ослаблении врожденной склонности человека к насилию![Sorel G. R??й??flexions sur la violence. 3d ed. Paris, 1912. P. 269.]

Можно допустить, что у первобытного человека страсть к убийству и разрушению и предрасположенность к жестокости были врожденными. Мы можем также предположить, что в тех условиях склонность к агрессии и убийству служила сохранению жизни. Когда-то человек был жестоким зверем. (Нет нужды исследовать вопрос, был ли доисторический человек плотоядным или травоядным.) Но нельзя забывать, что физически он был слабым животным; он не смог бы противостоять крупным хищникам, если бы не был оснащен своеобразным оружием, разумом. То, что человек является разумным существом и поэтому не просто автоматически поддается любому порыву, а регулирует свое поведение, руководствуясь рациональными соображениями, не должно называться неестественным с зоологической точки зрения. Рациональное поведение означает, что человек, столкнувшись с тем, что не в состоянии удовлетворить все свои влечения, желания и потребности, отказывается от удовлетворения тех, которые он считает менее насущными. Чтобы не подвергать опасности функционирование общественного сотрудничества, человек вынужден воздерживаться от удовлетворения тех желаний, которые будут препятствовать существованию социальных институтов. Нет сомнений, что такое самоотречение болезненно. Однако человек должен делать выбор. Он отказался от удовлетворения некоторых желаний, несовместимых с общественной жизнью, и отдал предпочтение удовлетворению тех желаний, которое возможно исключительно или в большей степени в условиях системы разделения труда. Он вступил на путь, ведущий к цивилизации, общественному сотрудничеству и богатству.

Это решение не является необратимым и окончательным. Выбор отцов не ограничивает свободу сыновей делать выбор. Они могут изменить решение на противоположное. В любое мгновение они могут приступить к переоценке ценностей и предпочесть варварство цивилизации или, как говорят некоторые авторы, душу интеллекту, мифы разуму и насилие миру. Но они должны выбирать. Невозможно одновременно обладать вещами, несовместимыми друг с другом.

Наука с позиции оценочной нейтральности не осуждает апостолов насилия за безумную страсть к убийству и болезненное наслаждение от садизма. Ценностные суждения субъективны, и либеральное общество каждому дарует право свободно выражать свои чувства. Цивилизация не уничтожает изначальную склонность к агрессии, жажде кровопролития и жестокости, которыми характеризуется первобытный человек. Она дремлет внутри многих цивилизованных людей и вырывается наружу как только ограничения, выработанные цивилизацией, начинают сдавать свои позиции. Вспомните невыразимый ужас нацистских концлагерей. Газеты постоянно сообщают об отвратительных преступлениях, демонстрирующих скрытое влечение к содомии. Самые популярные романы и кинофильмы повествуют о кровопролитии и жестокости. Бои быков и петушиные бои собирают огромные толпы.

Если автор говорит: толпа жаждет крови и я вместе с ней, то он может быть прав, утверждая, что первобытный человек тоже получал наслаждение от убийства. Но он делает ошибку, если проходит мимо того, что удовлетворение подобных садистских желаний причиняет ущерб существованию общества, или утверждает, что подлинная цивилизация и хорошее общество являются достижением людей, беспечно предававшихся своей страсти к насилию, убийству и жестокости, подавление животных порывов угрожает эволюции человечества и замена гуманизма варварством спасет человека от деградации. Общественное разделение труда и сотрудничество опираются на примиряющее разрешение споров. Не война, как говорил Гераклит, а мир является источником общественных отношений [47]. У человека есть и иные врожденные потребности, помимо страсти к кровопролитию. Если он желает удовлетворить эти иные желания, то должен отказаться от стремления убивать. Те, кто желает сохранить собственные жизнь и здоровье, должны осознать, что уважение к жизням и здоровью других людей лучше служит этой цели, чем противоположный образ поведения. Можно сожалеть о таком положении дел. Но подобные сетования не изменят упрямых фактов.

Бесполезно отвергать это утверждение, отсылая к иррациональности. Инстинктивные побуждения не поддаются проверке разумом, поскольку разум имеет дело только со средствами для достижения преследуемых целей, но не конечными целями. Однако от животных человека отличает как раз то, что он помимо собственной воли не поддается инстинктивным порывам для того, чтобы сделать выбор между удовлетворением несовместимых конфликтующих желаний.

Нельзя говорить массам: доставьте себе удовольствие, удовлетворив свою потребность в убийстве; это подлинно человеческое проявление и лучше всего отвечает интересам вашего благополучия. Им нужно сказать: если вы удовлетворите свою жажду крови, то должны отказаться от многих других желаний. Вы хотите есть, пить, одеваться, жить в красивых домах и тысячи других вещей, которые вам может предоставить только общество. Вы не можете иметь все, вы должны выбирать. Жизнь в опасности и сладострастие садизма могут доставлять вам удовольствие, но они несовместимы с защищенностью и изобилием, которых вы также не желаете лишиться.

Праксиология как наука не может посягать на права индивидов выбирать и действовать. Окончательное решение остается за действующим человеком, а не за теоретиками. Вклад науки в жизнь и деятельность состоит не в том, чтобы выносить ценностные суждения, а в том, чтобы прояснить условия, в которых человеку предстоит действовать и разъяснять последствия различных способов действия. Она предоставляет действующему человеку всю информацию, необходимую ему для того, чтобы сделать выбор в условиях полной осведомленности о его последствиях. Она готовит своего рода оценки затрат и результатов. И ее оценка будет неправильна, если она упустит хотя бы один момент, оказывающий влияние на выбор и решения людей.

Неверное толкование современной естественной науки, особенно дарвинизма

Некоторые современные антилибералы (и правые, и левые) основывают свои учения на неверно истолкованных достижениях современной биологии.

1. Люди не равны. Либерализм XVIII в., подобно нынешнему эгалитаризму, начинает с самоочевидной истины, с того, что все люди созданы равными и наделены Создателем определенными неотчуждаемыми правами. Несмотря на это, говорят защитники биологической философии общества, естественные науки неопровержимо показали, что все люди разные. В рамках экспериментальных наблюдений явлений природы для такой концепции, как естественные права, не осталось места. Природа бесчувственна и безразлична в отношении жизни и счастья живого существа. Природа это железная необходимость и регулярность. Связывание воедино скользкого и туманного понятия свободы и неизменяемых абсолютных законов космического порядка является метафизической бессмыслицей. Таким образом, основополагающая идея либерализма разоблачается как ошибочная.

Действительно,  либеральное  и  демократическое  движения  XVIII  и XIX вв. большую часть своей силы черпали в доктрине естественного права [48] и врожденных неотторжимых прав индивидуума. Эти идеи, впервые разработанные в древней философии и теологии иудаизма, овладели и христианской мыслью. Некоторые антикатолические секты сделали их центральным пунктом своих политических программ. Их обосновывал длинный ряд выдающихся философов. Они стали популярными и были самой мощной движущей силой продемократической эволюции. Они поддерживаются и сегодня. Их защитники не беспокоятся о том неопровержимом факте, что Бог или природа не создали людей равными, так как одни рождаются крепкими и здоровыми, а другие изуродованными и калеками. Сюда же относятся все различия между людьми, создаваемые образованием, возможностями и социальными институтами.

Но учения утилитаристской философии и классической экономической теории не имеют ничего общего с доктриной естественного права. Для них имеет значение только общественная полезность. Они рекомендуют народное правительство, частную собственность, терпимость и свободу не потому, что они естественны и справедливы, а потому что они полезны. Стержнем философии Рикардо является демонстрация того, что общественное сотрудничество и разделение труда между людьми, которые во всех отношениях совершенны и более эффективны, и людьми, которые во всех отношениях неполноценны и менее эффективны, полезны для обеих групп. Радикал Бентам утверждает: Естественные права просто чепуха: естественные и неотъемлемые права риторическая чепуха[Bentham. Anarchical Fallacies; being an Examination of the Declaration of Rights issued during the French Revolution//In: Works. Ed. by Bowring. II. 501.]. Для него единственной целью правительства должно быть наибольшее счастье наивозможно большего числа членов общества[Бентам И. Основные начала гражданского кодекса//Избранные сочинения Иеремии Бентама. СПб.: Русская книжная торговля, 1867. С. 321.]. Соответственно, исследуя, что будет правильным, он не интересуется предвзятыми идеями, касающимися планов и намерений природы и Бога, навечно скрытых от смертного человека; он стремится обнаружить то, что лучше всего служит росту человеческого благосостояния и счастья. Мальтус показал, что природа, ограничивая средства пропитания, жалует право на существование не любому живому существу и, необдуманно поддаваясь естественному инстинкту размножения, человек никогда не избавится от голода. Он настаивал на том, что человеческая цивилизация и благополучие могут развиться только в той мере, в какой человек научится сдерживать свои сексуальные потребности с помощью моральных ограничений. Утилитаристы сражаются против деспотичного правительства и привилегий не потому, что они противоречат естественному праву, а потому, что они наносят вред экономическому процветанию. Они рекомендуют равенство перед гражданским правом не потому, что люди равны, а потому, что такая политика полезна для общества. Отвергая призрачное понятие естественного права и равенства людей, современная биология лишь повторяет то, чему утилитаристские поборники либерализма и демократии учили задолго до этого и более убедительно. Очевидно, что никакая биологическая доктрина никогда не сможет лишить обоснованности взгляды философии утилитаризма на общественную полезность демократического правительства, частной собственности, свободы и равенства перед законом. Распространенность в наши дни доктрин, одобряющих распад общества и ожесточенные конфликты, является не так называемой адаптацией социальной философии к открытиям биологии, а почти всеобщим неприятием философии и экономической теории утилитаризма. Люди заменили ортодоксальную идеологию гармонии правильно понятых, т.е. долгосрочных интересов всех индивидов, общественных групп и народов, идеологией непримиримых классовых и международных конфликтов. Люди воюют друг с другом, потому что убеждены: истребление и ликвидация противников являются единственным средством повышения их собственного благосостояния.

2. Социальные последствия дарвинизма.  Разработанная Дарвином эволюционная теория, утверждает школа социального дарвинизма, ясно продемонстрировала, что в природе нет таких понятий, как мир и уважение к жизни и благополучию других. В природе всегда существуют борьба и безжалостное уничтожение слабых, тех, кто не смог себя защитить. Либеральные планы вечного мира и во внешних, и во внутренних отношениях являются результатом обманчивого рационализма, противоречащего естественному порядку.

Однако понятие борьбы за существование в том виде, в котором Дарвин позаимствовал его у Мальтуса и применил в своей теории, должно пониматься в метафорическом смысле. Оно означает, что живое существо активно сопротивляется силам, причиняющим вред его собственной жизни. Это сопротивление, чтобы быть успешным, должно соответствовать внешним обстоятельствам, в которых данное существо вынуждено отстаивать себя. Это не обязательно будет война на уничтожение, как в случае отношений между людьми и болезнетворными микробами. Разум подсказывает, что для человека самым адекватным средством улучшения своего положения является общественное сотрудничество и разделение труда. Они являются главным оружием человека в борьбе за выживание. Но они могут работать только в условиях мира. Войны, гражданские войны и революции мешают достижению человеком успехов в борьбе за существование, потому что разрушают аппарат общественного сотрудничества.

3. Разум и рациональное поведение, называемое неестественным. Христианская теология осуждает животные функции человеческого тела и описывает душу как нечто внешнее по отношению к любому биологическому явлению. Недооценка некоторыми нашими современниками всего, что отличает человека от животного, является преувеличенной реакцией на эту философию. По их мнению, человеческий разум уступает животным инстинктам и порывам; он неестествен и поэтому плох. Для них термины рационализм и рациональное поведение имеют оскорбительные оттенки. Совершенный человек, настоящий человек это существо, которое в большей степени подчиняется первобытным инстинктам, чем разуму.

Очевидной истиной является то, что разум важнейший отличительный признак человека, а также биологическое явление. Он не более и не менее естествен, чем любой другой признак вида homo sapiens, например вертикальная походка или безволосая кожа.

VIII. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО

1. Человеческое сотрудничество

Общество представляет собой согласованную деятельность, сотрудничество.

Общество результат сознательного и целеустремленного поведения. Это не означает, что индивиды путем заключения договоров учредили человеческое общество. Действия, приведшие к общественному сотрудничеству и ежедневно их воспроизводящие, не преследовали ничего, кроме сотрудничества и взаимной помощи друг другу для достижения конкретных единичных целей. Весь комплекс взаимоотношений, созданный этими согласованными действиями, называется обществом. Оно заменяет совместной работой по крайней мере представимую изолированную жизнь индивидов. Общество суть разделение и соединение труда. В своей ипостаси действующего животного человек становится общественным животным.

Отдельный человек рождается в социально упорядоченной среде. Только в этом смысле мы можем принять высказывание, что общество логически или исторически предшествует индивиду. В любом другом смысле это изречение либо бессодержательно, либо бессмысленно. Индивид живет и действует в обществе. Но общество есть не что иное, как объединение индивидов для совместных усилий. Оно существует только в действиях отдельных людей. Искать его вне поведения индивидов заблуждение. Разговоры об автономном и независимом существовании общества, его жизни, душе, поведении являются метафорой, которая легко приводит к грубым ошибкам.

Споры о том, что следует считать конечной целью общество или индивида и следует ли интересы общества подчинять интересам индивида или интересы индивида интересам общества, бесплодны. Деятельность есть всегда деятельность отдельного человека. Общественный, или социальный, элемент представляет собой определенную ориентацию поведения отдельных людей. Категория цели имеет смысл только тогда, когда применяется к деятельности. Приверженцы теологии и метафизики истории могут обсуждать цели общества и замыслы, которые Бог желает воплотить в обществе, точно так же, как они обсуждают предназначение всех остальных частей Вселенной. Представителям науки, которая неотделима от разума и представляет собой инструмент, явно непригодный для трактовки этих проблем, не следует ввязываться в отвлеченные рассуждения, касающиеся этих проблем, это бесперспективно.

В рамках общественного сотрудничества между членами общества может возникнуть чувство симпатии и дружбы, чувство сплоченности. Эти чувства являются источником самого восхитительного и возвышенного опыта человека. Они самые драгоценные украшения жизни; они поднимают животных особей рода человеческого до высот действительно человеческого существования. Тем не менее вопреки утверждениям некоторых они не являются факторами (действующими силами), формирующими общественные отношения. Они суть плоды общественного сотрудничества и расцветают только в его рамках; они не предшествуют установлению общественных отношений и не являются семенами, из которых те произрастают.

Сотрудничество, общество, цивилизация и трансформация зверо-человека в человеческое существо являются порождением того фундаментального факта, что работа, выполняемая в условиях разделения труда, является более производительной, чем изолированная работа, а также того, что разум человека способен осознать эту истину. Если бы не эти обстоятельства, люди навсегда были бы обречены оставаться друг для друга смертельными врагами, непримиримыми соперниками в попытках отстоять свою долю скудных средств к существованию, предоставляемых природой. Любой человек был бы вынужден видеть во всех остальных людях своих врагов; его стремление удовлетворить собственные аппетиты ввергло бы его в состояние острого конфликта со всеми соседями. А в подобных обстоятельствах не может возникнуть никакой симпатии.

Одни социологи утверждают, что исходным и элементарным фактом в обществе является осознание рода[Giddings F. M. The Principles of Sociology. New York, 1926. P. 17.]. Другие считают, что никакие общественные системы не были бы возможны, если бы не существовало чувства общности, или сплоченности[MacIver R. M. Society. New York, 1937. P. 67.]. С этим можно согласиться при условии правильного понимания этих весьма неопределенных и неясных терминов. Мы можем назвать осознание рода, чувство общности или сплоченности признанием того, что все остальные человеческие существа являются потенциальными соратниками в борьбе за выживание, поскольку они способны осознать обоюдную пользу сотрудничества, в то время как у животных этот дар отсутствует. Однако мы не должны забывать, что именно два упомянутых выше факта и вызывают это чувство или осознание. В гипотетическом мире, где разделение труда не повышало бы производительность труда, не существовало бы никакого общества. Не было бы чувства благожелательности или доброй воли.

Принцип разделения труда является одним из величайших основополагающих принципов космического становления и эволюционных изменений. Биологи были правы, позаимствовав концепцию разделения труда из социальной философии и адаптировав ее к своей области исследований. Между разными частями любого живого организма существует разделение труда. Более того, существуют органические целостности, состоящие из сотрудничающих особей животных; подобные скопления муравьев и пчел принято метафорически называть животными сообществами. Но никогда не следует забывать, что отличительной чертой человеческого общества является целенаправленное сотрудничество; общество есть результат человеческой деятельности, т.е. сознательного стремления к достижению цели. Насколько нам известно, в процессах, приводящих к возникновению структурно-функциональных систем растительных и животных тел, и в функционировании сообществ муравьев, пчел и шершней этот элемент отсутствует. Человеческое общество это интеллектуальное и духовное явление. Оно является результатом сознательного использования универсального закона, определяющего космическое становление, а именно более высокую производительность разделения труда. В каждом примере действия, признание законов природы означают постановку их на службу человеческих усилий по улучшению условий существования.

2. Критика холистического и метафизического взгляда на общество

В соответствии с доктринами универсализма, концептуального реализма, холизма, коллективизма и некоторых представителей гештальтпсихологии общество представляет собой сущность, живущую своей собственной жизнью, отдельной и независимой от жизни индивидов, действующую в своих собственных интересах и стремящуюся к собственным целям, отличным от целей, преследуемых индивидами. Естественно, в этом случае может возникнуть антагонизм между целями общества и целями составляющих его членов. Для того чтобы обеспечить расцвет и дальнейшее развитие общества, будет необходимо преодолеть эгоизм индивидов и заставить их пожертвовать своими эгоистичными планами ради общества. Тут любая холистическая доктрина вынуждена отказываться от светских методов человеческой науки и логических рассуждений и присоединяться к какому-либо теологическому или метафизическому вероисповеданию. Они должны предположить, что Провидение посредством своих пророков, апостолов и харизматических вождей направляет изначально грешных, т.е. склонных преследовать собственные цели, людей на путь добродетельности, как того желает Господь Бог, Мировой Дух или история.

С незапамятных времен верования первобытных племен соответствовали именно этой философии. Она была частью всех религиозных учений. Человек обязан подчиняться закону, исходящему от сверхчеловеческой силы, и повиноваться данной ей власти обеспечивать выполнение этого закона. Следовательно, порядок, созданный этим законом, человеческое общество есть дело Божества, а не человека. Если бы Бог не вмешался и не просветил заблуждающееся человечество, общество так бы и не возникло. Следует признать, что общественное сотрудничество благословение человека; действительно человек сумел преодолеть варварство и моральные и материальные страдания первобытного состояния лишь в рамках общества. Тем не менее сам бы он никогда не нашел дорогу к спасению. Приспособление к требованиям общественного сотрудничества и подчинение предписаниям нравственного закона накладывают на него жесткие ограничения. С позиций своего жалкого интеллекта он считал бы отказ от ожидаемой выгоды злом и лишением. Он был бы неспособен осознать несравненно большие, хотя и более отдаленные, выгоды отказа от сегодняшних и видимых удовольствий. Если бы не сверхъестественное откровение, сам бы он никогда не узнал, что именно его судьба хочет, чтобы он сделал для своего собственного блага и для блага своих потомков.

Научная теория, разработанная социальной философией рационализма и либерализма XVIII в., а также современной экономической наукой, не обращается за помощью к чудотворному вмешательству неких сверхъестественных сил. Любой шаг индивида от изолированной деятельности в направлении совместной деятельности приводит к немедленному и видимому улучшению условий его жизни. Выгоды от мирного сотрудничества и разделения труда всеобщи. Они тотчас же приносят пользу именно данному поколению, а не отдаленным потомкам. Ибо все, чем индивид жертвует ради общества, он сполна компенсирует большей выгодой. Его жертва воображаема  и временна;  он отказывается  от  меньшего выигрыша с целью позднее получить больший. Ни одно разумное существо не может не заметить этого очевидного факта. Стимулом усиления общественного сотрудничества путем расширения сферы разделения труда или укрепления гарантий и законодательной защиты мира служит желание всех, кого это касается, улучшить условия своего существования. Преследуя собственные правильно понимаемые интересы, индивид работает на усиление общественного сотрудничества и мирных взаимоотношений. Общество есть продукт человеческой деятельности, т.е. человеческого стремления к устранению, насколько это возможно, любого беспокойства. И чтобы объяснить его становление и эволюцию, нет необходимости прибегать к явно оскорбительной для религиозного разума доктрине, в соответствии с которой акт творения был настолько несовершенным, что для предотвращения его краха требуется постоянное вмешательство сверхъестественных сил.

Историческая роль теории разделения труда, разработанной английской политической экономией от Юма до Рикардо, состоит в полном развенчании всех метафизических доктрин, относящихся к происхождению и функционированию общественного сотрудничества. Она завершила духовное, моральное и интеллектуальное освобождение человечества, начатое философией эпикурейства. Она заменила прежнюю гетерономную и интуиционистскую этику автономной рациональной моралью. Закон и законность, нравственные нормы и общественные институты не почитаются более как непостижимый перст Божий. Они имеют человеческое происхождение, и единственная мерка, которую к ним можно применить, это их целесообразность относительно благосостояния людей. Утилитарист не говорит: Fiat justitia, pereat mundus*. Он говорит: Fiat justitia, ne pereat mundus**. Он не требует от человека отказа от собственного благополучия ради общества. Он рекомендует ему осознать, в чем состоят его правильно понимаемые интересы. На его взгляд, величие Бога проявляется не в суетливом вмешательстве в разного рода дела государей и политиков, а в наделении своих созданий разумом и стремлением к счастью³.

Важнейшая проблема любой разновидности универсалистской, коллективистской и холистической социальной философии заключается в следующем: по каким признакам следует отличать подлинные законы, аутентичные слова апостолов Бога и законной власти. Многие утверждают, что Провидение послало именно их, и каждый из этих пророков проповедует свое Евангелие. Для истинно верующего никаких сомнений не существует; он абсолютно убежден в том, что исповедует единственно верное учение. Но именно твердость этого убеждения делает антагонизм непримиримым. Каждая партия готова сделать свои принципы господствующими. Но поскольку логическая аргументация не позволяет сделать выбор между конкурирующими вероучениями, для урегулирования таких споров не остается иного средства, кроме вооруженного конфликта. Нерационалистские, неутилитаристские, нелиберальные социальные теории должны порождать войны и гражданские войны до тех пор, пока один из противников не будет уничтожен или подавлен. История великих мировых религий является летописью сражений и войн, так же как и история сегодняшних фальшивых религий, социализма, государственничества и национализма.

Нетерпимость и пропаганда в виде меча солдата или палача присущи любой системе гетерономной этики. Законы Бога или Судьбы претендуют на всеобщность, а властям, которые они объявляют законными, все люди по праву должны повиноваться. До тех пор, пока престиж гетерономных нравственных принципов и основанных на них философских выводов концептуального реализма оставался незыблемым, не было и речи о терпимости и прочном мире. Прекращение борьбы было всего лишь накоплением новых сил для будущих сражений. Идея терпимости к отличным взглядам других людей смогла укорениться лишь после того, как либеральные доктрины разрушили чары универсализма. В свете философии утилитаризма общество и государство больше не считаются институтами, предназначенными для поддержания мирового порядка, который по соображениям, скрытым от разума человека, нравится Богу, несмотря на то, что явно ущемляет мирские интересы многих, если не подавляющего большинства, живущих сегодня. Наоборот, общество и государство являются для всех людей важнейшим средством достижения целей, которые они преследуют по собственной воле. Они созданы человеческими усилиями и их сохранение и наиболее приемлемая организация являются задачами, по существу не отличающимися от других забот человеческой деятельности. Сторонники гетерономной морали и коллективистских доктрин не могут надеяться продемонстрировать путем рациональных рассуждений верность своей специфической разновидности этических принципов, а также превосходство и исключительную законность своего социального идеала. Они вынуждены просить людей доверчиво принять их идеологическую систему и покориться власти, которую сами считают справедливой; они стремятся заставить замолчать несогласных или привести их к повиновению.

Разумеется, всегда будут существовать индивиды или группы индивидов, интеллект которых настолько ограничен, что они неспособны осознать выгоды, которые предоставляет им общественное сотрудничество. Моральные устои и сила воли других настолько слабы, что они не могут сопротивляться искушению добиться эфемерных преимуществ посредством действий, наносящих вред ровному функционированию общественной системы. Ибо приспособление индивида к требованиям общественного сотрудничества требует жертв. Конечно, эти жертвы временны и мнимы, так как с лихвой компенсируются несравненно большей выгодой, которую обеспечивает жизнь в обществе. Однако в данное мгновение, в течение самого акта отказа от ожидаемого наслаждения, они являются болезненными, и не каждый может осознать их будущую выгодность и вести себя соответственно. Приверженцы анархизма [43] считают, что образование поможет людям понять, какого поведения требуют их интересы; получив правильное образование, они по собственной воле будут подчиняться правилам поведения, необходимым для сохранения общества. Анархисты утверждают, что общественный порядок, при котором никто не обладает привилегиями в ущерб согражданам, может существовать без принуждения и насилия, направленных на предотвращение действий, приносящих обществу вред. Такое идеальное общество может обойтись без государства и правительства, т.е. без полиции, общественного аппарата сдерживания и принуждения.

IX. РОЛЬ ИДЕЙ

1. Человеческий разум

Разум является специфическим и характерным признаком. Праксиологии нет необходимости поднимать вопрос о том, является ли разум подходящим инструментом для познания конечной и абсолютной истины. Она исследует разум постольку, поскольку он дает человеку возможность действовать.

Все объекты, являющиеся субстратом человеческих ощущений, восприятия и наблюдений, доступны также и чувствам животных.

Но только человек имеет способность преобразовывать раздражения органов чувств в наблюдения и опыт. И лишь человек может упорядочивать разнообразные наблюдения и опыт в связную систему.

Деятельности предшествует размышление. Размышление означает обдумывание будущего действия заранее и воспроизведение прошлого действия в дальнейшем. Размышление и действие неразделимы. Любое действие всегда основывается на определенном представлении о причинных связях. Тот, кто думает о причинном отношении, думает о теореме. Деятельность без мышления, практика без теории невообразимы. Обоснование может быть ошибочным, а теория неверной, но мышление и теоретизирование присутствуют в любой деятельности. Но обдумывание это всегда обдумывание возможного действия. Даже тот, кто размышляет о чистой теории, предполагает, что теория верна, т.е. действие, выполняемое в соответствии с ней, приведет к предсказываемым на ее основе результатам. Для логики несущественно, выполнимо ли это действие или нет.

Думает всегда индивид. Общество не думает, точно так же, как оно не ест и не пьет. Эволюция человеческих рассуждений от наивных размышлений первобытного человека до более утонченной современной научной мысли происходила в обществе. Однако размышляет всегда индивид. Существует совместная деятельность, но нет совместного размышления. Существует только традиция, сохраняющая мысли и передающая их другим в качестве стимула для их собственного размышления. У человека нет иного способа усвоить мысли своих предшественников, кроме как продумав их заново. Затем, конечно, он будет в состоянии пойти дальше, основываясь на мыслях своих предтеч. Основное средство традиции слово. Мышление связано с языком, и наоборот. Идеи воплощаются в термины. Язык является таким же инструментом мышления, как последнее является инструментом общественной деятельности.

История идей и мышления суть слово, передаваемое из поколения в поколение. Взгляды более позднего времени формируется на основе взглядов предшествующих эпох. Без такого стимулирования интеллектуальный прогресс был бы невозможен. Непрерывность человеческой эволюции, посев для потомков и сбор урожая на земле, расчищенной и вспаханной предками, также проявляется в истории науки и идей. Мы унаследовали от наших прадедов не только запас благ различных порядков, которые являются источником материального благополучия; мы унаследовали также идеи и мысли, теории и технологии, которым наши размышления обязаны своей производительностью.

Но размышления это всегда проявление индивидов.

2. Мировоззрение и идеология

Теории, направляющие деятельность, часто несовершенны и неудовлетворительны. Они могут быть противоречивыми и непригодными для встраивания во всеобъемлющую и логически стройную систему.

Если мы представим все теоремы и теории, направляющие поведение отдельных индивидов и групп, в виде логически связного комплекса и попытаемся, насколько это возможно, привести их в систему, т.е. во всеобъемлющий каркас знания, то можем говорить о нем как о мировоззрении. Мировоззрение как теория является объяснением всего, а как руководство к действию мнением относительно наилучшего средства устранения беспокойства в той мере, насколько это возможно. Таким образом, мировоззрение, с одной стороны, является объяснением всех явлений, а с другой стороны, технологией в обоих значениях этого термина, взятого в самом широком смысле. Религия, метафизика и философия стремятся снабдить нас мировоззрением. Они объясняют Вселенную и советуют человеку, как себя вести.

Понятие идеологии уже, чем понятие мировоззрения. Говоря об идеологии, мы имеем в виду только человеческую деятельность и общественное сотрудничество и пренебрегаем проблемами метафизики, религиозными догматами, естественными науками и выводимыми из них технологиями. Идеология это совокупность наших теорий относительно индивидуального поведения и общественных отношений. И мировоззрение, и идеология выходят за рамки ограничений, накладываемых на чисто нейтральное и академичное исследование вещей как они есть. Они являются не просто научными теориями, а доктринами о должном, т.е. о конечных целях, к которым должен стремиться человек в своих земных делах.

Аскетизм учит, что единственный доступный человеку способ избавления от боли и достижения полного покоя, удовлетворения и счастья, это отвернуться от земных тревог и жить, не беспокоясь о мирских делах. Нет иного пути спасения, кроме как отказаться от стремления к материальному благополучию, смиренно переносить превратности земного бытия и посвятить себя исключительно подготовке к вечному блаженству. Однако число тех, кто последовательно и непоколебимо подчиняется принципам аскетизма, так мало, что непросто привести в качестве примера больше нескольких имен. Представляется, что полная пассивность, пропагандируемая аскетизмом, противоречит природе. Очарование жизни побеждает. Принципы аскетизма были искажены. Даже самые праведные отшельники допускали уступки жизни и земным заботам, которые не согласовывались с их суровыми принципами. Но как только человек принимает во внимание любую земную тревогу и меняет чисто вегетативные идеалы на признание земных забот, пусть и обусловленных и несовместимых c остатками открыто признаваемой доктрины, он перекидывает мостик через пропасть, отделяющую его от тех, кто сказал да стремлению к земным целям. Теперь он имеет нечто общее со всеми остальными.

Мысли людей о вещах, относительно которых ни чистые логические рассуждения, ни опыт не дают никакого знания, могут различаться столь радикально, что не может идти и речи ни о каком согласии. В этой сфере, где свободный полет мысли не ограничен ни логическим мышлением, ни опытом, человек может дать выход своей индивидуальности и субъективизму. Нет ничего более личного, чем понятие и представления о божественном. Лингвистические термины неспособны передать то, что говорится о божественном; невозможно установить, понимает ли слушатель их точно так же, как и говорящий. Относительно загробной жизни согласие недостижимо. Религиозные войны являются самыми ужасными войнами, так как ведутся безо всяких видов на примирение.

Но там, где замешаны земные вещи, вступает в действие природное родство всех людей и идентичность условий сохранения их жизней. Более высокая продуктивность сотрудничества, основанного на разделении труда, делает общество для любого человека важнейшим средством достижения его собственных целей, какими бы они ни были. Поддержание и дальнейшее усиление общественного сотрудничества становятся заботой каждого. Любое мировоззрение и любая идеология, если только они целиком и безусловно не связывают себя с аскетизмом и отшельничеством, должны учитывать, что общество является великолепным средством для достижения земных целей. В этом случае появляется общая почва для поисков согласия относительно второстепенных общественных проблем и деталей организации общества. Несмотря на то что различные идеологии могут конфликтовать друг с другом, они совпадают в одном в признании жизни в обществе.

Иногда люди не в состоянии этого увидеть, потому что, обсуждая философии и идеологии, они больше обращают внимание на то, что эти доктрины утверждают относительно божественных и непознаваемых вещей, и в меньшей степени на их утверждения о деятельности в этом мире. Между различными частями идеологической системы часто существует непреодолимая пропасть. Для действующего человека реальное значение имеют только те учения, которые предлагают руководство к действию, а не доктрины чисто академического плана, неприменимые к поведению в рамках общественного сотрудничества. Мы можем игнорировать философию непоколебимого и последовательного аскетизма, поскольку такой суровый аскетизм в конце концов должен привести к вымиранию своих сторонников. Все остальные идеологии, одобряя поиски необходимого для жизни, в определенной мере вынуждены брать в расчет то, что разделение труда является более продуктивным, чем изолированная работа. Таким образом, они признают необходимость общественного сотрудничества.

Праксиология и экономическая наука не готовы обсуждать трансцендентные и метафизические аспекты какой-либо доктрины. Но, с другой стороны, никакое обращение к любым религиозным и метафизическим догматам и убеждениям не может сделать несостоятельными теоремы и теории, касающиеся общественного сотрудничества, выведенные посредством логически правильного праксиологического рассуждения. Если философия признала необходимость социальных связей между людьми, она ставит себя в положение, когда уже (в случае, если поднимаются проблемы общественной деятельности) не остается возможности найти спасение в личных убеждениях и вероисповеданиях, не подлежащих детальному исследованию посредством рациональных методов.

Этот основополагающий факт часто игнорируется. Люди считают, что различия в мировоззрении создают непримиримые конфликты. Утверждается, что изначальный антагонизм, вызванный различными мировоззрениями, не может быть урегулирован посредством компромисса. Они исходят из глубочайших тайников человеческой души и выражают природную общность человека со сверхъестественными и вечными силами. Между людьми, разделенными различными мировоззрениями, не может быть никакого сотрудничества.

Однако если мы вспомним программы всех партий (как талантливо разработанные и опубликованные, так и те, которых партии реально придерживаются, находясь у власти), то легко обнаружим ошибочность такого толкования. Все современные политические партии борются за земное благополучие и процветание своих сторонников. Они обещают, что сделают экономические условия более устраивающими своих последователей. В этом вопросе не существует никакой разницы между римско-католической церковью и разнообразными протестантскими конфессиями (когда они вмешиваются в решение политических и социальных проблем), между христианством и нехристианскими религиями, между защитниками экономической свободы и различными ветвями марксистского материализма, между националистами и интернационалистами, между расистами и сторонниками межрасового мира. Действительно, многие из этих партий считают, что их собственная группа может добиться процветания только за счет других групп, и даже заходят так далеко, что рассматривают полное уничтожение других групп или их порабощение в качестве необходимого условия процветания своей группы. Разумеется, истребление и порабощение других для них является не конечной целью, а средством достижения того, что они полагают конечной целью расцвета их собственной группы. Если бы они узнали, что их замыслы направляются ложными теориями и не приведут к ожидаемым положительным результатам, то внесли бы изменения в свои программы.

Высокопарные декларации людей о вещах, непознаваемых и неподвластных человеческому разуму, их космологии, мировоззрения, религии, мистицизм, метафизика и концептуальные фантазии сильно отличаются друг от друга. Но практическая суть их идеологий, т.е. учений относительно целей, которых необходимо добиваться в земной жизни, и средства для достижения этих целей имеют много общего. Разумеется, существуют различия и антагонизм как в отношении целей, так и в отношении средств. Хотя различия в отношении целей не являются непримиримыми, они не мешают сотрудничеству и дружественным соглашениям в сфере человеческой деятельности. В той мере, в какой касаются лишь средств и методов, они носят чисто технический характер и в качестве таковых открыты для исследования рациональными методами. Когда в угаре партийных конфликтов одна из фракций заявляет: С этого момента мы не можем продолжать переговоры с вами, так как столкнулись с вопросом, затрагивающим наше мировоззрение; в этом пункте мы должны быть непреклонными и твердо придерживаться наших принципов, чего бы это ни стоило, необходимо лишь более внимательно исследовать вопрос, чтобы понять: такие декларации представляют антагонизм в более остром виде, чем он есть на самом деле. Фактически для всех партий, считающих своим долгом обеспечение земного благополучия людей и таким образом одобряющих общественное сотрудничество, вопросы организации общества и руководства общественными действиями являются не проблемами исходных принципов и мировоззрения, а идеологическими вопросами. Сами они являются техническими проблемами, поддающимися урегулированию тем или иным образом. Ни одна партия не предпочтет сознательно распад общества, анархию и возврат к первобытному варварству, если ценой решения будет уступка по некоторым идеологическим вопросам.

В партийных программах эти технические вопросы имеют первостепенную важность. Партии привержены определенным средствам, рекомендуют определенные методы политического действия и совершенно отвергают любую иную политику и методы как нецелесообразные. Партия является образованием, которое объединяет тех, кто стремится в совместной деятельности применять одинаковые средства. Первопричина того, что разъединяет людей и объединяет партии, заключается в выборе средств. Поэтому для партии выбранные средства это самое важное. Партия обречена, если бесполезность рекомендуемых ей средств становится очевидной. Партийные руководители, чьи престиж и политическая карьера связаны с программой партии, могут иметь достаточно причин, чтобы не допускать открытого обсуждения этих принципов; они могут приписать им свойство конечных целей, которые не могут ставиться под вопрос, поскольку выводятся из мировоззрения. Но для людей, от лица которых желают выступать партийные руководители, для избирателей, чьей поддержкой они стремятся заручиться и чьи голоса собирают, проблема обращена другой стороной. Они не возражают против того, чтобы тщательно исследовать каждый пункт партийной программы. Они смотрят на эту программу только как на рекомендацию средств для достижения своих собственных целей, а именно земного благополучия.

То, что разделяет эти партии, называемые сегодня мировоззренческими, т.е. партиями, преданными основным философским решениям о конечных целях, лишь внешне является разногласиями относительно конечных целей. Их неприятие друг друга относится либо к религиозным убеждениям, либо к международным отношениям, либо к собственности на средства производства, либо к политической организации. Можно показать, что все эти противоречия касаются средств, а не конечных целей.

Давайте начнем с политической организации государства. Существуют сторонники демократической системы правления, наследственной монархии, правления самозваной элиты и цезаристской диктатуры[Цезаризм [49] сегодня представлен большевистским, фашистским и нацистским типами диктатуры.]. Действительно, эти программы часто рекомендуются со ссылками на божественное установление, предвечные законы Вселенной, естественный порядок, неизбежную тенденцию исторического развития и другие объекты трансцендентного знания. Но подобные заявления являются просто случайными украшениями. Обращаясь к избирателям, партии выдвигают другие аргументы. Они стремятся показать, что система, которую они поддерживают, лучше сможет реализовать цели, преследуемые гражданами, чем системы, защищаемые другими партиями. Они упоминают благотворные результаты, достигнутые в прошлом или в других странах; они порочат программы других партий, рассказывая об их провалах. Для того чтобы продемонстрировать превосходство своих собственных предложений и бесполезность предложений своих противников, они прибегают как к чистой логике, так и к интерпретации исторического опыта. Их аргумент всегда один и тот же: политическая система, которую мы поддерживаем, сделает вас более состоятельными и удовлетворенными.

В области экономической организации общества существуют либералы, защищающие частную собственность на средства производства, социалисты, отстаивающие общественную собственность на средства производства, а также интервенционисты, защищающие третью систему, которая, как они утверждают, одинаково далека как от социализма, как и от капитализма. В столкновениях этих партий ведется много разговоров об основных философских вопросах. Люди говорят о подлинной свободе, равенстве, социальной справедливости, правах индивида, общности, солидарности и гуманизме. Но каждая партия полна решимости доказать с помощью логических рассуждений и ссылок на исторический опыт, что только та система, которую рекомендуют они, сделает граждан процветающими и удовлетворенными. Партии утверждают, что реализация их программы поднимет стандарты жизни на более высокий уровень, чем реализация программы любой другой партии. Они настаивают на целесообразности и полезности своих планов. Очевидно, что они отличаются друг от друга не в выборе целей, а в выборе средств. Все партии делают вид, что стремятся к наивысшему материальному благополучию большинства граждан.

Националисты делают упор на том, что между разными нациями существуют непримиримые конфликты, и наоборот, правильно понятые интересы представителей одной нации гармоничны. Нация может преуспевать только за счет других наций; отдельный гражданин может жить хорошо, только если его нация процветает. Либералы имеют иное мнение на этот счет. Они считают, что интересы различных наций гармонируют не меньше, чем интересы различных групп, классов и страт в пределах одной нации. Они считают, что мирное международное сотрудничество более подходящее средство, чем конфликты, для достижения целей, которые преследуют и они, и националисты, благосостояния их собственных наций. Вопреки обвинениям националистов они отстаивают мир и свободную торговлю не с целью предательства интересов своей нации в пользу интересов иностранцев. Напротив, они считают мир и свободную торговлю лучшими средствами сделать свою нацию богаче. Сторонников свободной торговли и националистов разделяют не цели, а средства, рекомендуемые для достижения общих для тех и других целей.

Разногласия, касающиеся религиозных убеждений, не могут быть урегулированы с помощью рациональных методов. Религиозные конфликты по своей сути безжалостны и непримиримы. Однако как только религиозное сообщество выходит на поле политической деятельности и обсуждает проблемы социальной организации, оно вынуждено брать в расчет земные интересы, хотя это может противоречить ее догмам и символам веры. Ни одна религия в своей предназначенной для непосвященных деятельности еще не рискнула прямо сказать людям: Реализация наших планов общественного устройства сделает вас беднее и повредит вашему земному благополучию. Те, кто предпочитает жизнь в нищете, удаляются с политической сцены и находят спасение в затворническом уединении. Но церкви и религиозные общины, стремившиеся увеличить число новообращенных и оказывать влияние на политическую и социальную деятельность своих последователей, всегда поддерживали принципы мирского поведения. В трактовке проблем земного пути человека они вряд ли отличаются от любой другой партии. В предвыборной агитации они делают упор не на блаженство загробной жизни, а на материальные преимущества, припасенные для братьев по вере.

И лишь мировоззрения, чьи сторонники отказываются от любой земной деятельности, могут не обращать внимания на рациональные соображения, демонстрирующие, что общественное сотрудничество является лучшим средством достижения человеческих целей. Поскольку человек общественное животное, которое может преуспевать лишь в рамках общества, все идеологии вынуждены признавать исключительную важность общественного сотрудничества. Они должны стремиться к более удовлетворительной организации общества и одобрять озабоченность человека улучшением своего материального благосостояния. Таким образом, все они имеют под собой общую почву. А разделены они друг с другом не мировоззрением и трансцендентными вопросами бытия, не подлежащими разумному обсуждению, а проблемами средств и методов. Такое идеологическое противоборство поддается тщательному исследованию методами праксиологии и экономической теории.

Борьба с ошибками

Критическое исследование философских систем, созданных величайшими мыслителями человечества, очень часто обнаруживает трещины и щели во впечатляющих построениях, кажущихся стройным и логически последовательным комплексом всеобъемлющего учения. Даже гениям, создающим проекты мировоззрения, иногда не удается избежать противоречий и ошибочных силлогизмов.

Идеологии, принятые общественным мнением, в еще большей степени заражены несовершенством человеческого разума. Обычно они представляют собой эклектичное соединение идей, совершенно несовместимых друг с другом. Они неспособны выдержать логическую проверку своего содержания. Их непоследовательность непоправима и не позволяет соединить различные части в систему идей, совместимых друг с другом.

Некоторые авторы пытаются оправдать противоречия общепринятых идеологий, указывая, как они говорят, на преимущества компромисса (хотя и неудовлетворительного с логической точки зрения) для ровного функционирования межчеловеческих отношений. Они ссылаются на популярное заблуждение, что жизнь и реальность не логичны, и утверждают, что противоречивая система может доказать свою целесообразность и даже истинность, работая удовлетворительно, в то время как логически последовательная система может привести к катастрофе. Нет необходимости в который раз опровергать подобные распространенные ошибки. Логическое мышление и реальная жизнь существуют не отдельно друг от друга. Для человека логика является единственным средством справиться с проблемами реальной действительности. То, что противоречиво в теории, точно так же противоречиво в реальности. Никакая идеологическая непоследовательность не может обеспечить удовлетворительного, т.е. работающего, решения проблем, выдвигаемых обстоятельствами реального мира. Противоречивая идеология лишь скрывает реальные проблемы и, таким образом, не позволяет людям вовремя найти подходящие методы их решения. Непоследовательные идеологии могут иногда оттянуть возникновение явного конфликта. Но они определенно усиливают пороки, которые маскируют, и делают окончательное решение более трудным. Они увеличивают страдания, усиливают ненависть и делают мирное урегулирование невозможным. Считать идеологические противоречия безвредными и даже полезными грубая ошибка.

Основной целью праксиологии и экономической теории является замена противоречивых принципов популярного эклектизма последовательной корректной идеологией. Кроме разума не существует никакого иного средства для предотвращения распада общества и гарантированного устойчивого улучшения условий жизни человека. Люди должны попытаться разобраться со всеми возникшими проблемами до той точки, дальше которой человеческий разум идти не в силах. Они никогда не должны молча соглашаться ни с одним решением, сообщенным старшими поколениями, снова и снова подвергая сомнению каждую теорию и каждую теорему; они никогда не должны прекращать попыток устранения ошибок и максимально возможного получения знания. Они должны бороться с ошибками, разоблачая ложные доктрины и развивая истинные.

Любая проблема является исключительно интеллектуальной и должна рассматриваться в качестве таковой. Переводить ее в область морали и расправляться со сторонниками противостоящей идеологии, называя их негодяями, было бы катастрофой. Бесполезно настаивать на том, что все, к чему стремимся мы, это хорошо, а все, чего хотят наши противники, плохо. Необходимо решить вопрос, что следует считать хорошим, а что плохим. Непреклонный догматизм, свойственный религиозным группам и марксизму, приводит только к неразрешимым конфликтам. Он заранее признает всех инакомыслящих преступниками, ставит под вопрос их добрые намерения и предлагает сдаться без предварительных условий. Там, где господствует подобная позиция, невозможно никакое общественное сотрудничество.

Ничем не лучше очень популярная в наши дни склонность наклеивать сторонникам чуждых идеологий ярлык душевнобольных. Психиатры колеблются, проводя четкую границу между душевным здоровьем и психической болезнью. Конечно, нелепо неспециалисту вторгаться в фундаментальные проблемы психиатрии. Тем не менее ясно, что если человека считают психически больным просто потому, что он разделяет ошибочные взгляды и соответственно этому действует, то очень трудно будет найти человека, которому можно присвоить эпитет нормальный или в здравом уме. Тогда мы вынуждены назвать душевнобольными все прошлые поколения, потому что их представления о проблемах естественных наук и соответственно их методики отличались от наших. По той же причине следующие поколения назовут сумасшедшими нас. Человеку свойственно ошибаться. Если совершение ошибок было бы отличительной чертой умственной неполноценности, то любой должен быть назван психически больным.

Точно так же то, что человек не соглашается с мнением большинства своих современников, не характеризует его как ненормального. Были ли Коперник, Галилей или Лавуазье психически больными? Выдвижение человеком новых идей, противоречащих идеям других людей, является нормальным ходом истории. Некоторые из этих идей впоследствии включаются в систему знания, признаваемого общественным мнением в качестве истинного. Неужели допустимо применять эпитет психически здоров только к неотесанным хамам, никогда не имевшим собственных идей, и отказывать в нем всем новаторам?

Методики некоторых нынешних психиатров действительно возмутительны. Они совершенно незнакомы с теориями праксиологии и экономической науки. Их знакомство с современными идеологиями поверхностно и некритично, и тем не менее они с чистым сердцем называют сторонников некоторых идеологий параноиками.

Есть люди, которых обычно называют денежными маньяками. Денежные маньяки предлагают способ, как с помощью денежных мер сделать всех людей процветающими. Их планы иллюзорны. Однако они являются сторонниками последовательного применения денежной идеологии, целиком одобряемой современным общественным мнением, и поддерживаются политикой почти всех правительств. Возражения, выдвигаемые против этих идеологических ошибок экономистами, не берутся в расчет правительствами, политическими партиями и прессой.

Среди тех, кто незнаком с экономической теорией, широко распространено мнение, что кредитная экспансия и увеличение количества денег в обращении являются эффективными методами понижения ставки процента ниже уровня, которого она бы достигла в условиях нерегулируемого рынка заимствований и капитала. Эта теория абсолютно иллюзорна[См. гл. ХХ.]. Но она лежит в основе денежной и кредитной политики почти любого современного правительства. На основе этой порочной идеологии нельзя сделать никакого обоснованного возражения против планов, выдвигавшихся Пьером-Жозефом Прудоном, Эрнестом Сольви, Клиффордом Хью Дугласом и множеством других кандидатов в реформаторы. Они лишь более последовательны, чем остальные. Они хотят снизить ставку процента до нуля и вообще ликвидировать редкость капитала. Тот, кто хочет доказать их несостоятельность, должен критиковать теории, лежащие в основе монетарной и кредитной политики великих государств.

Психиатры могут возразить, что признаком, характеризующим человека как душевнобольного, является недостаток выдержки. Там, где нормальный человек достаточно благоразумен, чтобы сдержаться, параноик переходит все допустимые границы. Это недостаточно удовлетворительный ответ на критику. Все аргументы, выдвигаемые в пользу тезиса, что путем кредитной экспансии ставка процента может быть снижена с 4 или 5 до 3 или 2%, имеют силу и для снижения до нуля. Денежные маньяки абсолютно правы с точки зрения денежных заблуждений, разделяемых широко распространенным мнением.

Некоторые психиатры называют немцев, разделяющих нацистские принципы, душевнобольными и хотят лечить их терапевтическими методами. Доктрины нацизма порочны, но в сущности они не противоречат идеологиям национализма и социализма в том виде, в каком их одобряет общественное мнение других народов. То, что отличало нацистов, было лишь последовательным применением этих идеологий к особым условиям Германии. Как и все остальные правительства, нацисты хотели правительственного контроля над экономикой и экономической самодостаточности, т.е. автаркии, своего государства. Отличительной чертой их политики стало то, что они отказались соглашаться с ущербом, наносимым им в том случае, если бы все остальные государства установили у себя такую же систему. Они не были настроены на то, чтобы навечно быть запертыми, как они говорили, на относительно перенаселенной территории, материальные условия которой делают усилия людей менее производительными, чем в других странах. Они считали, что большое население их страны, благоприятное географическое положение и прирожденная мощь и доблесть вооруженных сил дают им хороший шанс с помощью агрессии исправить эту несправедливость.

Таким образом, кто считает идеологии национализма и социализма истинными и принимает их в качестве стандарта для собственной государственной политики, не в состоянии опровергнуть заключения, выведенные из этих идеологий нацистами. Для иностранных государств, разделяющих эти два принципа, оставался единственный способ опровергнуть нацизм победить нацистов в войне. И до тех пор, пока идеология социализма и национализма будет преобладать в мировом общественном мнении, немцы или другие народы, как только им представится соответствующая возможность, всегда могут еще раз попытаться добиться успеха путем агрессии и завоеваний. Пока не будут полностью разоблачены заблуждения, порождающие агрессивные умонастроения, нет никакой надежды на их искоренение. Это задача не психиатров, а экономистов[Cf. Mises. Omnipotent Government. New Haven, 1944. P. 221228, 129131, 135140.].

У человека есть только одно средство борьбы с ошибками разум.

3. Могущество

Общество является продуктом человеческой деятельности. Человеческая деятельность направляется идеологиями. Таким образом, общество и любой конкретный общественный строй являются результатом идеологий; вопреки утверждениям марксистов идеологии не являются продуктом определенной структуры общества. Разумеется, мысли и идеи людей не являются достижением изолированных индивидов.

Размышление точно так же добивается успеха только посредством сотрудничества мыслителей. Ни один индивид ни на шаг не продвинулся бы в своих рассуждениях, если бы был вынужден начинать с самого начала. Человек может добиться прогресса в размышлении только потому, что его усилия облегчаются людьми из прошлых поколений, создавших инструменты размышления, концепции и терминологию и поднявших определенные проблемы.

Любое данное общественное устройство было продумано и спроектировано, прежде чем быть реализованным. Это временное и логическое предшествование идеологического фактора не подразумевает утверждения, что люди разрабатывают полный план общественной системы подобно тому, как это делали утописты. Заранее должна быть продуманы не договоренность о включении действий индивида в интегрированную систему общественной организации, а действия индивидов в отношении окружающих его людей и групп индивидов в отношении других групп. Прежде чем человек поможет кому-либо спилить дерево, такое сотрудничество должно быть обдумано. Прежде чем произойдет акт мены, необходимо постигнуть идею взаимного обмена товарами и услугами. Необязательно, чтобы соответствующие индивиды осознавали, что такая взаимность приводит к установлению общественных обязательств и возникновению общественной системы. Индивид не планирует и не выполняет действий, направленных на построение общества. Его поведение и соответствующее поведение других порождают общественные образования.

Любая существующая структура общества является продуктом предварительно продуманных идеологий. В обществе могут возникнуть новые идеологии и вытеснить старые, тем самым преобразовав общественную систему. Однако общество всегда является творением идеологий, предшествующих ему по времени и логически. Деятельность всегда направляется идеями; она реализует то, что спланировало мышление.

Если мы наделим понятие идеологии самостоятельным бытием или человеческими качествами, то можем сказать, что идеологии обладают могуществом по отношению к людям. Могущество это способность или сила направлять действия. Как правило, только о людях и о группах людей говорят, что они могущественны. Тогда могущество можно определить следующим образом: могущество это сила направлять поведение других людей. Тот, кто является могущественным, обязан своим могуществом идеологии. Только идеология может сообщить человеку силу влияния на выбор и поведение других людей. Лидером можно стать лишь при поддержке идеологии, которая делает других людей сговорчивыми и смиренными. Поэтому могущество не является материальной и осязаемой вещью, а суть моральное и духовное явление. Королевское могущество зиждется на признании его подданными монархической идеологии.

Тот,  кто использует свое могущество для управления государством, т.е. общественным аппаратом сдерживания и принуждения, правит. Правление это использование могущества в политическом органе. Правление всегда основано на могуществе, т.е. силе направлять действия других людей.

Конечно, можно установить руководство путем жестокого подавления сопротивляющихся людей. Отличительной чертой государства и руководства как раз и является применение насильственного принуждения или его угрозы против тех, кто не желает подчиниться добровольно. Но подобное жестокое подавление точно так же основывается на идеологическом могуществе. Те, кто желает применить насилие, нуждаются в добровольном сотрудничестве определенного количества людей. Индивид, целиком полагающийся на себя, никогда не сможет править при помощи только физического насилия[Бандит может одержать верх над более слабым или невооруженным человеком. Однако это не имеет ничего общего с жизнью в обществе. Это отдельный асоциальный случай.]. Для того чтобы покорить группу людей, он нуждается в идеологической поддержке другой группы людей. Тиран должен быть окружен сторонниками, которые повиновались бы его приказам по собственной воле. Их добровольное повиновение обеспечивает тирана аппаратом, в котором он нуждается для покорения других людей. Сможет ли он продлить свое господство, зависит от численного соотношения двух групп, тех, кто поддерживает его добровольно, и тех, кого он заставляет подчиняться. Хотя тиран и может временно править с помощью меньшинства, если это меньшинство вооружено, а большинство нет, в долгосрочной перспективе меньшинство не может держать большинство в подчинении. Угнетенные поднимут мятеж и сбросят ярмо тирании.

Долговечная система правления должна опираться на идеологию, признаваемую большинством. Реальный фактор, реальные силы, лежащие в основе руководства и дающие правителям власть использовать насилие против оказывающих сопротивление различных групп, представляющих меньшинство, по своей сущности являются идеологическими, моральными и духовными. Правители, не способные осознать этот первый принцип руководства, полагающиеся на мнимую неотразимость своих вооруженных сил, пренебрегающие духом и идеями, в конце концов свергаются в результате вооруженного выступления своих противников. Вполне обычная для многих политических и исторических сочинений интерпретация могущества как реального фактора, не зависящего от идеологий, является ошибочной. Термин Realpolitik [50] имеет смысл только в том случае, если используется для обозначения политики, берущей в расчет общепринятые идеологии, в противоположность политике, основывающейся на недостаточно признанных идеологиях и поэтому не годящейся для поддержки долговечной системы правления.

Тот, кто интерпретирует могущество как осуществление материальной или реальной власти и рассматривает насильственные действия в качестве подлинной основы руководства, видит обстоятельства с узкой точки зрения подчиненного офицера, командующего подразделением в армии или полиции. Для этих подчиненных в системе правящей идеологии определена конкретная задача. Начальники вверяют их заботам войска, не только не экипированные, не вооруженные и не подготовленные к сражениям, но и не наполненные духом, который заставит их повиноваться отдаваемым приказам. Командиры таких подразделений считают моральный фактор само собой разумеющимся, поскольку сами они воодушевлены тем же самым духом и не могут представить иной идеологии. Сила идеологии как раз и заключается в том, что люди подчиняются ей без всяких сомнений и колебаний.

Но для главы правительства все выглядит по-другому. Он должен стремиться к сохранению моральной силы вооруженных сил и лояльности остального населения, так как именно эти моральные факторы и являются единственными реальными элементами, от которых зависит продолжительность его господства. Его власть уменьшится, если поддерживающая его идеология потеряет силу.

Меньшинство тоже иногда может одержать верх с помощью превосходства в военных навыках и установить свое правление. Но такой порядок вещей не может продолжаться долго. Если победившие завоеватели не смогут затем преобразовать систему правления посредством насилия в систему на основе идеологического согласия тех, кем правят, они не выстоят в новых битвах. Любое победившее меньшинство, установившее длительную систему правления, сделало свое господство долговечным с помощью последующего идеологического господства. Они узаконили свое превосходство, или подчинившись идеологии побежденных, или трансформировав ее. Если не соблюдено ни одно из этих условий, угнетенные изгонят угнетателей либо с помощью открытого восстания, либо путем тихого, но непоколебимого действия идеологических сил[Cм. с. 609610.].

Многие из великих исторических завоеваний оказались долговечными, потому что захватчики вступили в союз с теми классами побежденного народа, которые поддерживались правящей идеологией и таким образом рассматривались как законные правители. Такие системы были созданы татаро-монголами на Руси, турками в дунайских княжествах и в той или иной степени в Венгрии и Трансильвании, а также Британией и Голландией в Индии. Сравнительно небольшое число британцев смогло управлять многими сотнями миллионов индийцев, так как индийские раджи и аристократы-землевладельцы видели в британском правлении средство сохранения своих привилегий и обеспечили его поддержкой, которую общепризнанная в Индии идеология оказывала их собственному превосходству. Господство Англии в Индии было прочным до тех пор, пока общественное мнение одобряло традиционный общественный порядок. Pax Britannica* гарантировала привилегии раджей и землевладельцев и защищала массы от страданий войн между княжествами и последующих войн внутри них. В наши дни проникновение подрывных идей из-за рубежа покончило с британским правлением и угрожает сохранению старого общественного порядка в стране.

Победившее меньшинство иногда обязано своим успехом технологическому превосходству. Но это ничего не меняет. В долгосрочной перспективе невозможно уберечь лучшее вооружение от представителей большинства. Не оснащение армии, а идеологические факторы охраняли Британию в Индии⁶.

Общественное мнение страны может быть идеологически разделено на части так, что ни одна группа не обладает достаточной силой, чтобы установить длительное правление. Тогда возникает анархия. Революции и гражданские войны становятся бесконечными.

Традиционализм как идеология

Традиционализм является идеологией, которая считает правильным и целесообразным сохранять верность ценностям, традициям и образу действий, полученных или якобы полученных от предков. Праотцы не обязательно должны быть предками в биологическом смысле этого термина или считаться таковыми. Иногда они могли быть просто людьми, прежде населявшими данную страну, сторонниками тех же религиозных убеждений или предшественниками в выполнении некоторой особой задачи. Кто должен считаться предком и в чем состоит передаваемая традиция, определяется конкретным учением. Идеология возносит одних предков и отправляет в небытие других. Иногда она называет предками людей, которые не имеют ничего общего с мнимым потомством. Она создает традиционные доктрины недавнего происхождения и расходящиеся с идеологией, которой действительно придерживались предки.

Традиционализм пытается оправдать свои догматы, указывая на успех, обеспеченный в прошлом. Как эти утверждения согласуются с фактами другой вопрос. Исследования иногда могут вскрыть ошибки в исторических утверждениях традиционных верований. Однако это не всегда разрушает традиционную доктрину. Поскольку ядром традиционализма являются не реальные исторические факты, а мнения о них, хотя бы и ошибочные, и желание верить в вещи, которым приписывается власть древнего происхождения.

4. Мелиоризм и идея прогресса

Понятия прогресса и деградации имеют смысл только в телеологической системе мышления. В такого рода системе разумно называть движение в сторону преследуемой цели прогрессом, а движение в противоположном направлении деградацией. Без ссылки на действия определенного агента и конкретную цель эти понятия бессодержательны и лишены всякого смысла.

Неправильное понимание значения космических изменений и скрытое привнесение в теорию биологических метаморфоз идеи прогресса было одним из недостатков философских теорий XIX в. Исходя из данного положения вещей и оглядываясь назад, на их состояния в прошлом, можно смело использовать термины развитие и эволюция в нейтральном смысле. Эволюция обозначает процесс, который ведет от прошлых состояний к настоящему. Но следует остерегаться роковой ошибки смешения изменения с улучшением и просто эволюции с эволюцией, направленной к высшим формам жизни. Точно так же нельзя вместо антропоцентризма религии и старых метафизических доктрин впадать в псевдонаучный антропоцентризм.

Однако для праксиологии нет необходимости заниматься критикой этой философии. Ее задача вскрыть ошибки, лежащие в основе современных идеологий.

Социальная философия XVIII в. была убеждена, что человечество наконец-то вступило в век разума. Если в прошлом господствовали теологические и метафизические ошибки, то впредь будет преобладать разум. Люди все больше и больше будут освобождаться от оков традиции и суеверий и станут направлять все свои усилия на постоянное улучшение общественных институтов. Каждое новое поколение внесет свой вклад в решение этой прекрасной задачи. С течением времени общество все более и более будет становиться обществом свободных людей, стремящихся к наивысшему счастья максимального числа людей. Временные отступления, конечно, не исключены. Но в конце концов правое дело восторжествует, так как это дело разума. Люди радовались тому, что живут в век просвещения, который путем открытия законов рационального поведения подготовит почву для стабильного улучшения дел человеческих. Они сокрушались только о том, что сами слишком стары, чтобы стать очевидцами благотворного влияния новой философии. Бентам как-то сказал Филарету Чейзлу: Я бы хотел, чтобы мне была дарована привилегия прожить годы, которые я еще должен прожить в конце каждого века, следующего за мой смертью; так я смог бы увидеть результаты моих трудов⁷.

Все эти надежды были основаны на твердом убеждении, свойственном этой эпохе, что массы разумны и нравственно чисты. Высшие слои, привилегированные аристократы, жившие в изобилии, считались развращенными. Простые люди, особенно крестьяне и рабочие, романтически превозносились как благородные и не ошибающиеся в своих суждениях. Таким  образом, философы были уверены, что демократия власть народа приведет к социальному совершенству. Этот предрассудок стал роковой ошибкой гуманистов, философов и либералов. Люди не являются непогрешимыми, они ошибаются очень часто. Неверно, что массы всегда правы и знают средства достижения целей, к которым стремятся. Вера в простого человека была обоснована не лучше, чем существовавшая до нее вера в сверхъестественные способности королей, священников и аристократии. Демократия гарантирует систему правления, согласующуюся с желаниями и планами большинства. Но она не мешает большинству стать жертвой ошибочных идей и не гарантирует, что в результате применения неправильной политики не просто не будут достигнуты поставленные цели, а не случится катастрофы. Большинство также может ошибаться и разрушить нашу цивилизацию. Правое дело не может восторжествовать просто за счет своей разумности и целесообразности. Только в том случае, если люди в конце концов поддержат разумную и на первый взгляд способную привести к достижению поставленных конечных целей политику, цивилизация улучшится, а общество и государство сделают человека более удовлетворенным, хотя и не счастливым в метафизическом смысле. Соблюдается ли это условие, может показать только неизвестное будущее.

В системе праксиологии нет места мелиоризму [51] и оптимистическому фатализму. Человек свободен в том смысле, что он должен каждый день заново делать выбор между политикой, которая ведет к успеху, и политикой, которая ведет к катастрофе, распаду общества и варварству.

Термин прогресс бессмыслен, когда применяется к космическим событиям и всеобъемлющему мировоззрению. У нас нет информации о планах перводвигателя. Но совсем другое дело его использование в рамках идеологической доктрины. Подавляющее большинство людей стремятся к лучшей обеспеченности пищей, одеждой, домами и другими материальными удовольствиями. Называя повышение уровня жизни масс прогрессом и улучшением, экономисты не поддерживают грубый материализм. Они просто констатируют, что мотивацией людей является побуждение к улучшению материальных условий своего существования. Экономисты оценивают политику с точки зрения целей, которых стремятся достигнуть люди. Тот, для кого ничего не значат снижение детской смертности, исчезновение голода и чумы, может первым бросить камень в материализм экономистов.

X. ОБМЕН В ОБЩЕСТВЕ

1. Аутистический обмен и межличностный обмен

Действие это всегда по существу обмен одного состояния дел на другое. Если действие выполнено индивидом без всякой ссылки на сотрудничество с другими индивидами, мы можем назвать его аутистическим обменом. Пример: изолированный охотник убивает животное для собственного потребления. Он обменивает досуг и патрон на пищу.

В обществе аутистический обмен заменяется межличностным, или социальным, обменом. Человек дает другим людям, для того чтобы получить от них. Возникает взаимность. Человек оказывает услуги, для того чтобы получить услуги.

Отношение обмена является фундаментальным общественным отношением. Межличностный обмен товарами и услугами сплетает связи, которые объединяют людей в общество. Формула общества выглядит так: do ut des*. Там, где нет преднамеренной взаимности, где деятельность выполняется без всякого намерения принести пользу сопутствующей деятельности других людей, существует не межличностный, а аутистический обмен. Неважно, на пользу или во вред аутистический обмен другим людям или вообще их не касается. Гений может выполнять свою задачу для себя, а не для толпы; однако он является величайшим благодетелем человечества. Грабитель убивает жертву ради своей выгоды; убитый человек ни в коей мере не является партнером в этом преступлении, он просто жертва; то, что сделано, сделано против него.

Враждебная агрессивность была распространенной практикой предков человека. Сознательное и целеустремленное сотрудничество является продуктом длительного эволюционного процесса. Этнография и история содержат интересную информацию относительно первоначальных и примитивных примеров межличностного обмена. Некоторые считают обычай взаимного одаривания и то, что об ответном подарке известно заранее, предварительной моделью межличностного обмена¹. Другие считают примитивной формой обмена безмолвный бартер. Однако преподнесение даров в ожидании быть вознагражденным ответным подарком получателя или с целью обрести расположение человека, чья враждебность могла бы быть гибельной, уже равносильно межличностному обмену. То же самое касается безмолвного бартера, который отличается от других видов обмена и торговли только отсутствием устного обсуждения.

Существенным свойством категорий человеческой деятельности является то, что они аподиктичны и абсолютны и не имеют никаких градаций. Существуют деятельность и не-деятельность, обмен и не-обмен; все, что относится к деятельности и обмену как таковым, дано или не дано в каждом отдельном случае, в соответствии с тем, присутствует ли здесь деятельность и обмен или нет. Такая же резкая граница существует между аутистическим и межличностным обменом. Одностороннее дарение подарков без всякого намерения быть вознагражденным определенным действием получателя или третьей стороны является аутистическим обменом. Даритель получает удовлетворение от улучшившегося положения получателя. Получатель воспринимает подарок как Богом ниспосланный дар. Но если подарки дарятся, чтобы оказать влияние на поведение некоторых людей, они более не являются односторонними, а представляют собой разновидность межличностного обмена между донором и человеком, на чье поведение он задумал повлиять. Хотя возникновение межличностного обмена было результатом длительной эволюции, нельзя себе представить никакого постепенного перехода от аутистического обмена к межличностному. Между ними не было никаких промежуточных форм обмена. Переход, который ведет от аутистического к межличностному обмену, также не был прыжком в нечто совершенно новое и существенно отличное, как и переход от автоматической реакции клеток и нервов к сознательному и целеустремленному поведению, к деятельности.

2. Договорные связи и гегемонические связи

Существует два вида общественного сотрудничества: сотрудничество посредством договоров и координации и сотрудничество посредством команд и подчинения, или гегемонии.

Там, где сотрудничество основано на договоре, отношения между сотрудничающими индивидами являются симметричными. Джон имеет такое же отношение к Тому, что и Том к Джону. Там, где сотрудничество основано на командах и подчинении, существует человек, который командует, и те, кто повинуется его приказам. Логическое отношение между этими двумя классами людей асимметрично. Есть начальник и люди на его попечении. Начальник один делает выбор и управляет, остальные подопечные просто пешки в его игре.

Сила, вызывающая к жизни любое социальное образование, всегда является идеологическим могуществом, а то, что делает индивида членом какого-либо общественного объединения, это всегда его собственное поведение. То же самое верно и для гегемонических общественных связей. Действительно, люди, как правило, рождаются в условиях важнейших гегемонических связей семьи и государства, и точно так же это касалось гегемонических связей старого времени, рабства и крепостничества, исчезнувших в мире западной цивилизации. Но никакое физическое насилие и принуждение не сможет заставить человека против его воли оставаться в положении опекаемого гегемоническим порядком. Насилие или угроза насилия просто создают такое положение дел, при котором покорность, как правило, считается более предпочтительным, чем восстание. Сталкиваясь с выбором между последствиями повиновения и неповиновения, подопечный предпочитает первое и включается в гегемонические связи. Каждая новая команда заново ставит перед ним проблему выбора. Уступая снова и снова, он вносит свою часть вклада в поддержание существования гегемонического общественного образования. Даже в качестве подопечного в такой системе он является действующим человеческим существом, т.е. существом, не просто поддающимся слепым импульсам, но использующим свой разум для выбора между альтернативными вариантами.

Гегемонические связи отличаются от договорных связей границами, в которых выбор индивидов определяет ход событий. Как только человек решает в пользу подчинения гегемонии, он становится в пределах деятельности этой системы и на время своего подчинения пешкой в действиях руководителя. В подобном социальном образовании и в той мере, в какой оно направляет поведение подчиненных, действует только руководитель. Подопечные действуют, только выбирая подчиненность; выбрав однажды подчиненность, они больше не действуют самостоятельно, о них заботятся.

В договорном обществе его отдельные члены обмениваются определенными количествами товаров и услуг определенного качества. Выбирая подчинение в гегемоническом образовании, человек не отдает и не получает ничего определенного. Он интегрируется в систему, в которой вынужден оказывать неопределенные услуги и получать то, что руководитель пожелает ему выделить. Он находится во власти руководителя. Выбирать свободен лишь руководитель. Для структуры системы в целом неважно, является ли руководитель отдельным индивидом или группой индивидов, правлением, эгоистичным маниакальным тираном или великодушным, отечески настроенным деспотом.

Различие между этими двумя типами общественного сотрудничества является общим для всех теорий общества. Фергюсон описал его в виде противопоставления воинственных и коммерческих наций[См.: Фергюсон А. Опыт истории гражданского общества. Ч. III. СПб., 1818. С. 26.]; Сен-Симон в виде неуживчивых наций и миролюбивых или промышленных наций; Герберт Спенсер как противоположность обществ с индивидуальной свободой и военной структурой[Cf. Spencer H. The Principles of Sociology. New York, 1914. III. 575611.]; Зомбарт противопоставлял героев и торговцев[Cf. Sombart W. Haendler and Helden. M??ь??nich, 1915.]. Марксисты проводят различие между родовой организацией мифического государства первобытного общества и вечным блаженством социализма, с одной стороны, и невыразимой деградацией капитализма с другой[Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 168.]. Нацистские философы отличают фальшивую систему буржуазной безопасности от героической системы авторитарного вождизма. Разные социологи оценивают обе системы по-разному. Но все они констатируют различие между ними и признают, что никакая третья система непредставима и неосуществима.

Западная цивилизация, как и цивилизация наиболее передовых народов Востока, является достижением людей, сотрудничество между которыми было построено на договорной основе. Конечно, эти цивилизации в некоторых отношениях восприняли и связи системы руководства. Государство как аппарат сдерживания и принуждения необходимо является гегемонической организацией, так же как и семья с ее домашним хозяйством. Однако отличительной чертой этих цивилизаций является договорная природа взаимодействия между отдельными семьями. Когда-то преобладала почти полная автаркия и экономическая изоляция отдельных домашних хозяйств. Когда вместо экономической самодостаточности каждой семьи утвердился обмен товарами и услугами между семьями, во всех странах, считающихся цивилизованными, взаимодействие стало основываться именно на договоре. Человеческая цивилизация, насколько это известно из исторического опыта, является преимущественно продуктом договорных отношений.

Любой вид человеческого сотрудничества и общественной взаимозависимости по существу является порядком мира и примирительного урегулирования разногласий. Во внутренних отношениях любой общественной единицы (и той, которая основана на договоре, и той, которая основана на гегемонии) должен сохраняться мир. Там, где существуют ожесточенные конфликты, нет ни сотрудничества, ни общественных связей. Те политические партии, которые, стремясь заменить договорную систему на гегемонию, указывают на разлагающее влияние мира и буржуазной защищенности, превозносят нравственное величие жестокости и кровопролития и восхваляют войну и революцию как в высшей степени естественные методы отношений между людьми, противоречат сами себе. Ибо их собственные утопии задуманы как царство мира. Нацистский рейх и марксистские содружества проектируются как общества безмятежного мира. Они должны быть созданы путем умиротворения, т.е. насильственного подчинения всех тех, кто не готов уступить без сопротивления. В договорном мире вполне могут сосуществовать различные государства. В мире, построенном на гегемонии, может быть только один рейх или сообщество и только один диктатор. Социализм должен сделать выбор между преимуществами разделения труда, охватывающего все страны и народы, и установлением гегемонии в мировом масштабе. Именно это делает русский большевизм, германский нацизм и итальянский фашизм динамичными, т.е. агрессивными. Когда признается принцип договора, империи превращаются в свободную лигу автономных государств-членов. Гегемония вынуждена стремиться аннексировать все независимые государства.

Договорный порядок общества это порядок права и закона. Это правовое государство (Rechtstaat) в отличие от государства благосостояния  (Wohlfahrtstaat)  или патерналистского государства. Право или закон это комплекс правил, определяющих границы, в рамках которых индивиды свободны в своих действиях. В условиях гегемонии у подопечных всякая свобода отсутствует. Здесь нет ни права, ни закона; есть только указания и инструкции, в которые руководитель может вносить изменения хоть каждый день и применять любые ограничения в правах, которые ему нравятся и которым его подопечные должны повиноваться. У подопечных есть только одна свобода: повиноваться, не задавая вопросов.

3. Вычислительная деятельность

Все праксиологические категории вечны и неизменны в том виде, как они однозначно определены логической структурой человеческого разума и естественными условиями существования человека. И в деятельности, и в теоретизировании о деятельности человек не может ни быть свободным от этих категорий, ни выходить за их пределы. Вид действия, категориально отличный от определяемого этими категориями, для человека не является ни возможным, ни представимым. Человек никогда не сможет осмыслить нечто, не являющееся ни действием, ни не-действием. Истории деятельности нет, как нет и эволюции, которая бы вела от не-действия к действию; нет переходных этапов между действием и не-действием. Есть только деятельность и не-деятельность. И для каждого конкретного действия остается в силе все, что категориально установлено относительно деятельности вообще.

Порядковые числительные может использовать любая деятельность. Для применения количественных числительных и арифметических расчетов на их основе требуются особые условия. Эти условия возникают по ходу исторической эволюции договорного общества. Так появился способ расчетов и вычислений при планировании будущей деятельности и установления результатов, достигнутых в прошлой деятельности. Количественные числительные и их использование в действиях арифметики также являются вечными и непреложными категориями человеческого разума. Но их применимость к обдумыванию и регистрации деятельности зависит от определенных условий, которые не были даны на ранних этапах развития дел человеческих и которые могут снова исчезнуть.

Именно способность познать то, что происходит в мире, где деятельность поддается учету и исчислению, привела к разработке человеком таких наук, как праксиология и экономическая наука. Экономическая наука это по существу теория той части деятельности, где при соблюдении определенных условий применяется или может быть применимо вычисление. Как для жизни человека, так и для изучения человеческой деятельности никакое другое различие не имеет большего значения, чем различие между исчисляемой деятельностью и деятельностью, не поддающейся исчислению. Современная цивилизация характеризуется тем, что она располагает тщательно разработанными методами, которые позволяют использовать арифметику в широком спектре видов деятельности. Именно это люди имеют в виду, когда приписывают ей не всегда оправданно свойство рациональности.

Мысленное схватывание и анализ проблем, существующих в исчисляющей рыночной системе, были отправным пунктом экономического мышления, которое в конце концов привело к праксиологическому знанию. Но не важность этого исторического факта делает необходимым начинать изложение всеобъемлющей системы экономической теории с анализа рыночной экономики и предварить этот анализ исследованием проблемы экономического расчета. Предписывают нам такой порядок не исторические или эвристические соображения, а требования систематичности и логической строгости. Затронутые проблемы являются очевидными и практическими только в области исчисляющей рыночной экономики. Их использование для исследования проблем других систем организации общества, не допускающих никаких расчетов, может быть достигнуто только путем гипотетического и фигурального переноса. Экономический расчет является фундаментальным вопросом в понимании всех проблем, обычно называемых экономическими.

Часть третья. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РАСЧЕТ

XI. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЦЕННОСТИ БЕЗ ВЫЧИСЛЕНИЯ

1. Градация средств

Действующий человек переносит оценку ценности преследуемых целей на средства. При прочих равных условиях он приписывает всей совокупности различных средств такую же ценность, какую он приписывает достигаемой с их помощью цели. Сейчас мы можем пренебречь временем, необходимым для достижения цели, и влиянием, которое оно оказывает на соотношение ценности цели и средств.

Градация средств это то же самое, что и градация целей процесс предпочтения а по сравнению с b. Это предпочтение и отклонение. Это проявление суждения, что желание а более интенсивно, чем желание b. Она допускает применение порядковых числительных, но не допускает использования количественных числительных и основанных на них действий арифметики. Пусть у меня есть выбор между тремя билетами, дающими право пойти на оперы Аида, Фальстаф и Травиата, и я выберу Аиду, если мне будет позволено взять один билет, а также Фальстафа, если можно будет взять второй, т.е. я сделал выбор. Это означает: в данных обстоятельствах я предпочитаю Аиду и Фальстафа Травиате; если бы я должен был выбрать одну из них, то предпочел бы Аиду и отказался бы от Фальстафа. Если я назову билет на Аиду а, на Фальстафа b и на Травиату с, то могу сказать: я предпочитаю а по сравнению с b и b по сравнению с с.

Непосредственной целью деятельности часто является приобретение исчисляемых и измеряемых запасов материальных предметов. В таком случае человек должен делать выбор между исчисляемыми количествами. Например, он предпочитает 15r по сравнению с 7р; но если бы ему пришлось выбирать между 15r и 8p, то он, возможно, предпочел бы 8р. Мы можем выразить такое положение дел, сказав, что ценность 15r меньше, чем ценность 8р, но выше, чем 7р. Это равносильно утверждению, что он предпочитает а по сравнению с b и b по сравнению с с. Замена а на 8р, b на 15r и с на 7р не меняет ни смысла утверждения, ни факта, который оно описывает. Она, безусловно, не делает возможными операции с количественными числительными. Она не открывает дорогу экономическому расчету и мысленным действиям на его основе.

2. Абстракция бартера в элементарной теории ценности и цены

Разработка экономической теории в такой степени эвристически зависит от логических процессов вычисления, что экономисты не всегда осознают фундаментальные проблемы, лежащие в основе методов экономического расчета. Экономисты склонны воспринимать экономический расчет как само собой разумеющийся. Они не понимают, что он является не конечной данностью, а производным, требующим сведения к более элементарным явлениям. Они неправильно истолковывают экономический расчет, принимая его за категорию любой человеческой деятельности, не замечая, что он является категорией, присущей деятельности только при определенных условиях. Они полностью отдавали себе отчет в том, что межличностный обмен и, следовательно, рыночный обмен осуществляются с помощью общепризнанного средства обмена денег, и поэтому цены являются отличительной чертой определенного способа экономической организации общества, которого не существовало в первобытной цивилизации и который, возможно, исчезнет в ходе будущих исторических изменений[Немецкая историческая школа выразила это утверждением, что частная собственность на средства производства, рыночный обмен и деньги являются историческими категориями.]. Но они не понимали, что денежные цены являются единственным средством экономического расчета. В связи с этим от их исследований по большей части мало пользы. Даже работы самых выдающихся экономистов в известной степени испорчены ошибками, которые содержатся в их представлениях, касающихся экономического расчета.

Современная теория ценности и цены показывает как выбор индивидов, предпочтение ими одних предметов и отклонение других приводят в сфере межличностного обмена к возникновению рыночных цен[См.: B??ц??hm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. 3d ed. Innsbruck, 1909. Pt. II. Bk. III.]. Эти мастерские объяснения не удовлетворяют только второстепенными деталями и раздражают неподходящими выражениями. Но по существу они неопровержимы. В той мере, в какой они нуждаются в исправлении, это должно делаться путем последовательного развития основополагающих идей их авторов, а не путем опровержения их аргументации.

Для того чтобы найти причину рыночных явлений в универсальной категории  предпочтения а по сравнению с b, элементарная теория ценности и цен вынуждена использовать некоторые идеальные конструкции. Использование идеальных  конструкций,  которым в реальной действительности ничего  не соответствует, является необходимым инструментом мышления. Другого способа объяснения  реальности нет. Но одна из самых важных  проблем науки состоит в том, чтобы избегать  заблуждений, к которым может привести  неправильное применение подобных конструкций.

Элементарная теория ценности и цены применяет, помимо других идеальных конструкций, о которых речь впереди[См. с. 223242.], понятие рынка, где все сделки выполняются в результате прямого обмена. Денег не существует; товары и услуги обмениваются непосредственно на другие товары и услуги. Эта идеальная конструкция необходима. Можно пренебречь промежуточной ролью денег, для того чтобы понять: в конечном счете всегда происходит обмен экономическими благами первого порядка. Но при этом всегда следует остерегаться иллюзии, которую легко может породить понятие рынка с прямым обменом.

Ошибочное предположение, что средство обмена является всего лишь нейтральным фактором, как раз обязано своим происхождением и устойчивостью неправильной интерпретации данной идеальной конструкции. В соответствии с этим мнением единственная разница между прямым и косвенным обменом состоит в том, что в последнем используется средство обмена. Утверждается, что введение денег в сделку не оказывает влияния на основные особенности деловой жизни. При этом не игнорируется тот факт, что истории известны случаи, когда случавшиеся резкие изменения в покупательной способности денег потрясали всю систему обмена. Однако считается, что эти исключительные факты вызваны несоответствующей политикой регулирования. Мол, только плохие деньги могут вызвать подобные расстройства. К тому же люди неправильно объясняют причины и следствия этих расстройств. Они молчаливо подразумевают, что изменения в покупательной способности происходят в отношении всех товаров и услуг в одно и то же время, в одной и той же степени. Именно это подразумевается в мифических представлениях о нейтральности денег. Считалось, что на основе предположения о существовании только прямого обмена можно разработать всестороннюю теорию каталлактики. Когда это будет сделано, все, что останется сделать, это дополнить комплекс теорем о прямом обмене простым введением денежных терминов. Однако этому окончательному завершению системы каталлактики не придавалось большого значения. Считалось, что это не внесет существенных изменений в структуру экономических учений. Основной задачей экономической науки считалось изучение прямого обмена. Все, что следовало сделать помимо этого, в лучшем случае исследовать проблему плохих денег.

Соглашаясь с этим взглядом, экономисты не заботились об уделении достаточного внимания проблемам косвенного обмена. Их трактовка денежных проблем была поверхностной; она была очень слабо связана с основным направлением исследований рыночного процесса. В начале XX в. проблема косвенного обмена стала играть в целом подчиненную роль. В некоторых трактатах по каталлактике лишь случайно и бегло затрагивались проблемы денег, а в других книгах о денежном обращении и банках даже не делались попытки интегрировать свой предмет в структуру системы каталлактики. В университетах англосаксонских стран существовали раздельные кафедры экономической теории и кафедры денежного обращения и банков, а в большинстве университетов Германии проблемы денег почти полностью игнорировались[Запущенности проблем косвенного обмена, несомненно, способствовала политическая предвзятость. Люди никак не желали отказываться от тезиса, согласно которому экономические депрессии являются злом, свойственным капиталистическому способу производства, и ни в коей мере не вызываются попытками понизить ставку процента путем кредитной экспансии. Модные учителя экономической теории полагали ненаучным объяснять депрессии как явление, порождаемое только событиями в сфере денег и кредита. Существовали даже работы по истории деловых циклов, не содержащие никакого обсуждения монетарной гипотезы (см., например: Bergman E. von. Geschichte der national??ц??konomischen Krisentheorien. Stuttgart, 1895).]. Только позднее экономисты осознали, что наиболее важные и наиболее запутанные проблемы каталлактики следует искать в области косвенного обмена и что экономическая теория, не уделяющая им должного внимания, ужасно несовершенна. Вошедшие в моду исследования, касающиеся соотношения естественной ставки процента и денежной ставки процента, доминирующее влияние денежной теории циклов производства и полное упразднение доктрины одновременности и равномерности изменений покупательной способности денег стали вехами нового направления экономической мысли. Конечно, эти новые идеи были по существу продолжением работы, великолепно начатой Дэвидом Юмом, английской денежной школой, Джоном Стюартом Миллем и Кернсом.

Еще больший вред нанесла вторая ошибка, которая возникла вследствие небрежного применения идеальной конструкции рынка с прямым обменом.

Глубоко укоренившееся заблуждение утверждало, что обмениваемые вещи и услуги имеют одинаковую ценность. Ценность считалась объективной, внутренним качеством, присущим вещам, а не просто выражением степени интенсивности стремления разных людей приобрести их. Предполагалось, что люди сначала устанавливают величину ценности товаров и услуг путем акта измерения, а затем приступают к их обмену на товары и услуги той же ценности. Эта ошибка свела на нет подход Аристотеля к экономическим проблемам и аргументацию всех тех, кто на протяжении двух тысяч лет считал его мнение заслуживающим доверия. Это серьезно подорвало удивительные достижения экономистов классической школы и сделало работы их эпигонов, особенно Маркса и марксистской школы, абсолютно бесполезными. Основой современной экономической теории является идея о том, что именно различие ценности, присваиваемой обмениваемым объектам, приводит к тому, что обмен производится. Люди покупают и продают только потому, что они оценивают получаемые вещи выше, чем те, от которых отказываются. Таким образом, концепция измерения ценности бесполезна. Никакой процесс, который можно было бы назвать измерением ценности, ни предшествует, ни сопровождает акт обмена. Индивид может присваивать одинаковую ценность двум вещам, но тогда это не приведет к обмену. Однако если в оценке ценности существуют различия, то все, что можно утверждать, это то, что одна единица а ценится выше, чем одна единица b. Ценность и оценка ценности являются интенсивными, а не экстенсивными величинами. Они не поддаются мысленному пониманию путем применения количественных числительных.

Ложное представление о том, что ценности измеримы и реально измеряются в ходе экономических сделок, укоренилось настолько глубоко, что даже выдающиеся экономисты стали его жертвами. Даже Фридрих фон Визер и Ирвинг Фишер считали не требующим доказательства, что существует нечто похожее на измерение ценности и экономическая теория должна продемонстрировать и объяснить метод, с помощью которого такое измерение осуществляется[Критический анализ и опровержение аргументации Фишера см.: Mises. The Theory of Money and Credit. Trans. by H.E. Baston. London, 1934. P. 4244; то же самое относительно аргументов Визера: Mises. National??ц??konomie. Geneva, 1940. P. 192194.]. Менее значительные экономисты просто утверждали, что мерой ценности служат деньги.

Мы должны ясно отдавать себе отчет, что оценивание означает предпочтение а по сравнению с b. Логически, эпистемологически, психологически и праксиологически существует только одна форма предпочтения. Не имеет значения, предпочитает ли влюбленный одну девушку другим, человек одного друга другим людям, любитель живописи одну картину другим картинам или потребитель кусок хлеба пирожному. Отдавать предпочтение это всегда значит любить или желать a сильнее, чем b. Точно так же как не существует стандарта и мерила сексуальной любви, дружбы и симпатии, эстетического наслаждения, не существует и мерила ценности товаров. Если человек обменивает два фунта масла на рубашку, то мы можем утверждать в отношении этой сделки, что он в момент сделки и в тех обстоятельствах, в которых находился в этот момент, предпочитает одну рубашку двум фунтам масла. Безусловно, каждый акт предпочтения характеризуется определенной психической интенсивностью чувств, которые в нем выражаются. Существуют различные степени интенсивности желания добиться определенной цели, эта интенсивность и определяет психическую пользу, которую успешное действие приносит действующему индивиду. Но психические величины можно только почувствовать. Они являются глубоко личными, и не существует семантических средств, чтобы выразить их интенсивность и сообщить информацию о них другим людям.

Способа  создания единицы ценности  не существует. Давайте вспомним, что две единицы однородного запаса неизбежно оцениваются по-разному. Ценность, приписываемая n-й единице, меньше, чем приписываемая (n  1-й) единице.

В рыночной экономике существуют денежные цены. Экономический расчет это расчет в терминах денежных цен. Различные количества товаров и услуг участвуют в этом расчете вместе с суммами денег, за которые они покупаются и продаются на рынке или предположительно могут быть куплены или проданы. Предположение, что изолированный экономически самодостаточный индивид или управляющий в социалистической системе, т.е. в системе, где нет рынка средств производства, может делать вычисления, является ложным. Не существует способа, который мог бы привести от денежных расчетов рыночной экономики к какому-либо типу расчетов в нерыночной системе.

Теория ценности и социализм

Социалисты, институционалисты и историческая школа порицали экономистов за применение идеальной конструкции размышлений и деятельности изолированного индивида. Они утверждали, что случай Робинзона Крузо бесполезен для изучения условий рыночной экономики. Этот упрек в некотором смысле оправдан. Идеальные конструкции изолированного индивида и плановой экономики без рыночного обмена могут быть использованы только путем добавления фиктивного предположения, логически противоречащего самому себе и противоположного реальной действительности, что экономический расчет возможен и в системе без рынка средств производства.

То, что экономисты не осознали разницу между условиями рыночной экономики и нерыночной экономики, безусловно, было серьезной ошибкой. Хотя социалистам грех критиковать эту ошибку. Именно она содержится в принимаемом экономистами по умолчанию предположении, что в социалистическом обществе также можно использовать экономический расчет и, таким образом, утверждается возможность реализации социалистических планов.

Экономисты классической школы и их эпигоны, конечно, не могли видеть возникающие в связи с этим проблемы. Если бы ценность вещей действительно определялась количеством труда, требующимся для их производства или воспроизведения, то в связи с экономическим расчетом не возникало бы никаких дополнительных проблем. Сторонников трудовой теории стоимости нельзя упрекать за неправильное толкование проблем социалистической системы. Их роковой ошибкой была несостоятельная теория ценности. То, что кое-кто из них был готов считать идеальную конструкцию социалистической экономики полезной и осуществимой моделью для проведения глубокой реформы организации общества, не противоречит сути их теоретического анализа. Но совсем другое дело субъективная каталлактика. Для современных экономистов было бы непростительным не видеть возникающих здесь проблем.

Визер был прав, когда однажды заявил, что многие экономисты неосознанно обсуждали коммунистическую теорию ценности коммунизма и по этой причине не позаботились о разработке теории ценности современного состояния общества[Cf. Wieser F. von. Der nat??ь??rlische Wert. Vienna, 1889. 3. Р. 60.]. Печально, что сам он также не избежал этой ошибки.

Иллюзия, что в обществе, основанном на общественной собственности на средства производства, возможен рациональный порядок экономического управления, обязана своим происхождением теории ценности классической школы и неспособности многих современных экономистов последовательно продумать до конечных выводов фундаментальные теоремы субъективистской теории. Таким образом, социалистические утопии были порождены и сохранились благодаря недостаткам тех направлений мысли, которые марксисты отвергают как идеологическую маскировку эгоистических классовых интересов эксплуататорской буржуазии. Воистину именно ошибки этих школ позволили расцвести социалистическим идеям. Этот факт ясно демонстрирует бессодержательность марксистского учения об идеологии и его современного ответвления социологии знания.

3. Проблема экономического расчета

Действующий человек использует знания, полученные естественными науками, для разработки технологии, прикладной науки о действиях, возможных в мире внешних событий. Технология показывает, чего можно достичь, если некто желает этого достичь, и как это может быть достигнуто в том случае, если люди готовы применить указанные средства. С прогрессом естественных наук технология также прогрессирует. Многие предпочли бы сказать, что желание усовершенствовать технологию является движущей силой прогресса естественных наук. Количественность естественных наук сделала количественной и технологию. Современная технология по существу является прикладной наукой о количественном предсказании результата возможного действия. Результат планируемых действий вычисляется с разумной степенью точности, а вычисления производятся с целью организовать деятельность таким образом, чтобы возник определенный результат.

Однако чистая информация, сообщаемая технологией, будет достаточна для выполнения расчета только в том случае, если все средства производства и материальные, и человеческие могут свободно замещать друг друга в соответствии с определенными коэффициентами или если они абсолютно специфичны. В первом случае для достижения любой цели будут годиться все средства производства, пусть и с поправочными коэффициентами; ситуация будет соответствовать наличию одного средства и одного рода экономических благ высшего порядка. Во втором случае каждое средство можно будет использовать для достижения только одной цели; каждой группе комплиментарных факторов производства будет присвоена ценность соответствующего блага первого порядка. (Здесь мы снова условно пренебрегаем особенностями, вносимыми фактором времени.) Ни одно из этих условий не соблюдается в мире, в котором действует человек. Средства могут замещать друг друга только в очень узких пределах; они представляют собой более или менее специфические средства для достижения разных целей. Но вместе с тем большинство средств не являются абсолютно специфическими; многие из них пригодны для разных целей. То, что существуют различные классы средств, что большая их часть лучше подходит для одних целей, меньше подходит для достижения других целей и абсолютно бесполезна для осуществления третьей группы намерений и что поэтому различные средства предусматривают различное применение, ставит перед человеком задачу распределения их по направлениям использования, так чтобы они сослужили наилучшую службу. Здесь расчеты, применяемые в технологии, бесполезны. Технология оперирует исчисляемыми и измеряемыми величинами внешних вещей и действий; она знает причинные отношения между ними, но она чужда их важности для человеческих желаний. Ее сфера только объективная потребительная ценность. Она оценивает все проблемы с точки зрения безучастного нейтрального наблюдателя физических, химических и биологических событий. В учениях о технологии нет места для понятия субъективной потребительной ценности, для специфически человеческого угла зрения и для дилемм деятельного человека. Она игнорирует экономическую проблему: использовать имеющиеся средства таким образом, чтобы более сильные желания не остались неудовлетворенными из-за того, что средства, подходящие для их удовлетворения, были потрачены впустую для удовлетворения менее сильных желаний. Для решения подобных проблем технология и ее методы счета и измерения не годятся. Технология говорит, как данная цель может быть достигнута путем применения различных средств, используемых вместе в различных комбинациях, или как различные доступные средства могут быть использованы для определенных целей. Но она не может подсказать человеку процедуру выбора из бесконечного разнообразия воображаемых и возможных способов производства. Действующий человек хочет знать, как он должен применить имеющиеся средства для максимально возможного самого  экономичного устранения ощущаемого беспокойства. Но технология не обеспечивает его ничем, кроме утверждений о причинных отношениях между внешними вещами. Например, она говорит: 7а + 3b +5c + ... xn должно дать 8р. И хотя ей известна ценность, присваиваемая действующим человеком различным благам первого порядка, она не может содержать решения о том, что данная формула или любая другая из бесконечного множества подобных формул лучше всего соответствует целям, преследуемым действующим человеком. С помощью инженерной науки можно установить, как необходимо строить мост, выдерживающий определенную нагрузку, чтобы перекрыть реку в этом месте. Но она не может дать ответ на вопрос, не отвлечет ли строительство этого моста материальные факторы производства и рабочую силу от других задач, где они могли бы удовлетворить более насущную нужду, и нужно ли вообще строить мост, какую нагрузку он должен выдерживать и какой из многих вариантов строительства выбрать. Технологические расчеты могут установить соотношение различных классов средств только в той мере, в какой они могут быть взаимозаменяемы в попытке добиться определенной цели. Но деятельность обязательно должна установить соотношения всех средств, какими бы разными они ни были, безотносительно к тому, могут ли они замещать друг друга, оказывая одинаковые услуги.

Технология и соображения, вытекающие из нее, имели бы мало пользы, если в ее схемы нельзя было бы ввести денежные цены товаров и услуг. Проекты и замыслы инженеров носили бы чисто академический характер, если бы для их сравнения не существовало общего основания. Возвышенный теоретик в уединении своей лаборатории не заботится о таких пустяках; он ищет причинные связи между различными элементами Вселенной. Но практичный человек, стремящийся улучшить условия жизни людей путем устранения беспокойства, насколько это возможно, должен знать, будет ли в данных условиях то, что он планирует, наилучшим способом или даже вообще способом снизить у людей ощущение беспокойства. Он должен знать, станет ли то, что он хочет сделать, улучшением по сравнению с текущим состоянием дел и преимуществами, которых можно ожидать от реализации других технически осуществимых проектов и которые не будут реализованы, если задуманный им проект использует имеющиеся средства. Такое сравнение возможно только при помощи использования денежных цен.

Таким образом, деньги становятся средством экономического расчета. Это не особая функция денег. Деньги являются повсеместно используемым средством обмена и больше ничем. И лишь поскольку деньги представляют собой общепризнанное средство обмена, постольку подавляющую часть товаров и услуг можно купить и продать на рынке за деньги, и только в том случае, если это так, люди могут использовать деньги в расчетах. Коэффициенты обмена между деньгами и разнообразными товарами и услугами, которые установились на рынке в прошлом и, как ожидается, установятся на рынке в будущем, являются мысленными инструментами экономического планирования. Там, где нет денежных цен, нет и таких вещей, как экономические величины. Есть только количественные соотношения причин и следствий внешнего мира. И человек не имеет способа выяснить, какого рода деятельность лучше всего будет соответствовать его усилиям по устранению беспокойства, насколько это возможно.

Нет нужды подробно останавливаться на примитивной экономике домашнего хозяйства самодостаточных фермеров. Эти люди выполняют только очень простые процессы производства. Им не нужны были никакие расчеты, так как они могли прямо сравнивать затраты и выпуск. Если им нужна была рубаха, они выращивали коноплю, пряли, ткали и шили. Они могли без всяких расчетов легко решить, компенсирует ли результат вспашку и другие предстоящие хлопоты. Но для цивилизованного человечества возвращение к такой жизни невозможно.

4. Экономический расчет и рынок

Недопустимо смешивать количественную трактовку экономических проблем с количественными методами, применяемыми при обсуждении проблем внешнего мира физических и химических событий. Отличительная черта экономического расчета заключается в том, что он не связан с чем-либо, что можно охарактеризовать как измерение.

Процесс измерения состоит в установлении численной зависимости объекта относительно другого объекта, а именно единицы измерения. Конечным источником измерения является источник пространственных измерений. При помощи единицы, определенной относительно протяженности, измеряются энергия и потенциал, сила вещи вызывать изменения в других вещах и отношениях, а также течение времени. Стрелка прямо указывает только пространственное отношение, а все остальные количества лишь косвенно. В основе измерения лежит предположение о неизменности единицы измерения. Единица длины является скалой, на которой основаны все измерения. Предполагается, что человек не может не считать ее неизменной.

Прошлые десятилетия стали свидетелями революции в традиционных эпистемологических установках физики, химии и математики. Мы находимся на пороге нововведений, масштаб которых невозможно предугадать. Вероятно, грядущие поколения физиков столкнутся с проблемами, напоминающими те, с которыми имеет дело праксиология. Возможно, они будут вынуждены отказаться от идеи, что есть нечто, неподвластное космическим изменениям, что наблюдатели могли бы использовать в качестве эталона измерения. Однако может случиться, что логическая структура измерения земных объектов в области макроскопических и молярных физических явлений не претерпит изменений. Измерение в микрофизике также производится в метровых шкалах, микрометрами, спектрографами, в конечном счете посредством грубых органов чувств человека, наблюдателя и экспериментатора, который сам по себе молярный[Cf. Eddington. The Philosophy of Physical Science. P. 7079, 168169.]. Оно не может освободиться от евклидовой геометрии и от понятия неизменного эталона.

С одной стороны, существуют денежные единицы, с другой стороны, существуют измеряемые физические единицы разнообразных покупаемых и продаваемых экономических товаров и многих (но не всех) услуг. Но меновые отношения, с которыми мы должны иметь дело, непрерывно колеблются. В них нет ничего постоянного и неизменного. Они не поддаются попыткам измерить их. Они не являются фактами в том смысле, в котором физики называют фактом установленный вес определенного количества меди. Они являются историческими событиями, выражающими то, что случилось однажды в определенный момент при определенных обстоятельствах. Такое же численное меновое отношение может возникнуть снова, но нет никакой уверенности в том, что это на самом деле случится, и, если случится, вопрос остается открытым, стал ли идентичный результат плодом сохранения тех же обстоятельств или взаимодействия комплекса совершенно иных факторов, определяющих цены. Числа, используемые действующим человеком в экономическом расчете, относятся не к измеренным количествам, а к меновым отношениям, которые, как ожидается, на основе понимания сложатся на рынке в будущем, на которое только и направлена вся деятельность и которое одно имеет значение для действующего человека.

В этом месте нашего исследования мы обсуждаем не проблему количественной экономической науки, а анализируем мысленные операции, производимые действующим человеком, применяющим количественные различия при планировании поведения. Деятельность всегда направлена на оказание воздействия на будущее состояние дел, экономический расчет всегда имеет дело с будущим. Он учитывает прошлые события и меновые отношения только ради организации будущей деятельности.

Задача, которую стремится решить действующий человек с помощью экономического  расчета, заключается в установлении последствий деятельности путем сопоставления затрат и результатов. Экономический расчет является либо оценкой ожидаемого исхода будущего действия, либо установлением  последствий прошлого  действия.  Но последнее  не служит просто преследованию исторических или дидактических целей. Его практическое значение состоит в том, чтобы показать, какую часть можно использовать на потребление, чтобы не повредить будущей способности производить. Именно для решения этой проблемы были выработаны фундаментальные понятия экономического расчета капитал и доход, прибыль и убытки, расходы и сбережения, издержки и доходы. Практическое применение этих понятий, а также всех понятий, выведенных из них, неразрывно связано с работой рынка, на котором товары и услуги всех  порядков обмениваются на  универсальное  средство обмена, а именно деньги. В мире с другой структурой деятельности они будут носить чисто академический характер и не будут иметь никакого отношения к деятельности.

XII. СФЕРА ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАСЧЕТА

1. Характер денежного учета

Экономический расчет может охватить все, что обменивается на деньги.

Цены на товары и услуги представляют собой исторические данные, описывающие либо прошлые события, либо возможные будущие события. Благодаря информации о прошлых ценах возможно установить, что в соответствии с этим соотношением был осуществлен один или несколько актов межличностного обмена. С ее помощью нельзя определить будущие цены. Часто мы можем предположить, что рыночные условия, определявшие формирование цен в недавнем прошлом, в ближайшем будущем не претерпят изменений вообще или изменятся незначительно, так что цены также останутся неизменными или изменятся незначительно. Такие ожидания обоснованны, если цены сформировались в результате взаимодействия многих людей, готовых покупать и продавать при условии, что меновые отношения кажутся им благоприятными, а рыночная ситуация не подвержена влиянию случайных и чрезвычайных обстоятельств и, судя по всему, не подвергнется. Но основная задача экономического расчета заключается не в том, чтобы исследовать проблемы неизменных или слегка меняющихся состояний рынка и цен, а в том, чтобы изучать изменения. Действующий индивид либо предвосхищает перемены, случающиеся без его участия, и стремится приспособить свои действия к прогнозируемому состоянию дел, либо стремится затеять проект, который изменит обстоятельства, даже если ни один другой фактор не привнесет перемен. Прошлые цены используются им просто в качестве отправной точки для предвосхищения будущих цен.

Статистики и историки удовлетворяются прошлыми ценами. Практический человек стремится предугадать цены в будущем непосредственно через час, на следующий день, в следующем месяце. Прошлые цены для него просто помощь в прогнозировании будущих цен. Он сосредоточен прежде всего на будущих ценах не только тогда, когда производит предварительные расчеты ожидаемого исхода планируемой деятельности, но и тогда, когда пытается подвести итоги своих прошлых сделок.

В балансовом отчете и в отчете о прибылях и убытках результаты прошлой деятельности представляются в виде разницы между денежным эквивалентом собственного капитала (совокупные активы минус совокупные обязательства) в начале и в конце отчетного периода и в виде разницы между денежным эквивалентом понесенных издержек и валовым операционным доходом. В эти отчеты необходимо вносить оценочный денежный эквивалент всех активов и обязательств, отличных от наличных денег. Их стоимость должна определяться на основе цен, по которым они, возможно, могут быть проданы в будущем или, особенно в случае с производственным оборудованием, относительно ожидаемых продажных цен товаров, произведенных с их помощью. Однако старые деловые обычаи и положения коммерческих и налоговых законов привели к отклонениям от здравых принципов учета, направленного просто на максимально достижимую степень точности. В обычаях и законах отражается не только стремление к точности балансовых счетов и отчетов о прибылях и убытках, сколько преследование иных целей. Коммерческое законодательство направлено на создание такого метода учета, который косвенно защищал бы кредиторов от убытков. Оно склонно в той или иной мере оценивать активы ниже оценочной рыночной стоимости с тем, чтобы чистая прибыль и собственный капитал казались меньше, чем они есть на самом деле. Таким образом, создается запас прочности, который уменьшает опасность, что в ущерб кредиторам у фирмы будет изъято слишком много в виде якобы полученной прибыли или что, став несостоятельной, фирма сможет продолжать работать до тех пор, пока не исчерпает средства, необходимые для расчета со своими кредиторами. Напротив, налоговые законы часто проявляют склонность к методам расчета, которые завышают доходы. Идея в том, чтобы повысить эффективные ставки налогов, не отражая это повышение в шкале номинальных ставок. Поэтому мы должны проводить различие между экономическим расчетом, применяемым деловыми людьми при планировании сделок, и вычислениями, предназначенными для других целей. Определение причитающихся налогов и экономический расчет это разные вещи. Если закон, облагающий налогом домашнюю прислугу, будет предписывать считать одного слугу равным двум служанкам, никто не будет видеть в этом положении иного смысла, кроме определения величины уплачиваемого налога. Точно так же если закон о налоге на наследство предписывает оценивать акции по котировкам фондового рынка на день смерти наследодателя, то перед нами просто методика определения величины налога. Надлежащим образом ведущиеся счета в системе корректного счетоводства соблюдают точность до долларов и центов. В своих записях они демонстрируют впечатляющую четкость и численную точность, на первый взгляд устраняющие любые сомнения. Однако на самом деле большая часть содержащихся в них цифр представляет собой гипотетическое предвосхищение будущих рыночных конфигураций. Ошибочно уподоблять статьи коммерческого расчета статьям чисто технологических вычислений, т.е. проектированию машины. Инженер, когда он занимается технологической стороной своей работы, применяет только те численные соотношения, которые установлены методами экспериментальных естественных наук; деловой человек не может избежать численных выражений, являющихся результатом его понимания будущего поведения людей. Самым важным в балансовых отчетах и отчетах о прибылях и убытках является оценка активов и обязательств, не воплощенных в наличных деньгах. Все подобные балансы и отчеты по существу являются промежуточными. Они описывают, насколько возможно, состояние дел в произвольно выбранное мгновение, в то время как жизнь и деятельность продолжаются и не останавливаются. Можно ликвидировать отдельное предприятие, но нельзя остановить всю систему общественного производства. Кроме того, денежные активы и обязательства также характеризуются неопределенностью, присущей всем статьям делового учета. Их зависимость от того, как сложатся дела на рынке в будущем, не меньше, чем зависимость запасов и оборудования. Численная точность бухгалтерского учета и расчетов не должна помешать осознанию того, что их статьи носят неопределенный и спекулятивный (гипотетический) характер, так же как и все вычисления, основанные на них.

Тем не менее все перечисленное не умаляет эффективности экономического расчета. Экономический расчет эффективен в той мере, в какой он может быть эффективным. Действующий человек получает от него все, что можно получить от числовых расчетов. Разумеется, он не является средством получения определенных знаний о будущем и не лишает деятельность ее спекулятивной (гипотетической) природы. Но недостатком это могут считать только те, кто не понимает, что жизнь не стоит на месте, что все находится в непрерывном движении и что у людей нет твердого знания о будущем.

Задачей экономического расчета не является расширение знаний человека о будущем. Его задача состоит в том, чтобы, насколько это возможно, приспособить деятельность человека к его сегодняшнему мнению относительно удовлетворения потребностей в будущем. Для этих целей человеку нужна методика вычислений, а вычисления требуют общего знаменателя, к которому можно свести все статьи. Общим знаменателем для экономического расчета являются деньги.

2. Границы экономического расчета

Экономический расчет не может охватывать вещей, которые не продаются и не покупаются за деньги.

Существуют вещи, не предназначенные для продажи, и для их приобретения необходимо пожертвовать не деньгами, а тем, что не имеет денежного выражения. Тот, кто готовит себя к великим свершениям, должен задействовать много средств, которые иногда требуют денежных затрат. Но самое важное, на что должны быть направлены эти усилия, купить нельзя. Честь, доблесть, слава, так же как и сила, здоровье и сама жизнь, участвуют в деятельности и как средства, и как цели, но они не учитываются в экономическом расчете.

Одни вещи вообще нельзя оценить в деньгах, у других в деньгах можно выразить только часть приписываемой им ценности. При определении стоимости старого здания необходимо пренебречь его художественным и историческим значением, поскольку эти качества не являются источником дохода в деньгах или товарах, предназначенных для продажи. Все, что волнует душу только одного человека и не побуждает других людей чем-либо пожертвовать ради его приобретения, остается за пределами экономического расчета.

Но все это ни в коей мере не умаляет полезности экономического расчета. То, что не включено в состав статей бухгалтерского учета, является либо целями, либо благами первого порядка. Для того чтобы полностью их признать и принять во внимание, не требуется никаких вычислений. Прежде чем сделать выбор, действующий человек должен сопоставить их с общим уровнем издержек, которые требуются для их приобретения и удержания. Давайте предположим, что городской совет должен выбрать один из двух проектов водоснабжения. Один предусматривает уничтожение памятника архитектуры, а второй благодаря увеличению денежных затрат сохраняет его. То, что чувства, говорящие в пользу сохранения сооружения, нельзя оценить в деньгах, никоим образом не затруднит принятие решения членами совета. Ценности, которые не выражаются денежными меновыми отношениями, наоборот, именно благодаря этому приобретают особое значение, которое делает принятие решения гораздо более легким делом. Сетования на то, что рыночные методы расчета не охватывают вещей, не предназначенных для продажи, ничем не оправданы. Нравственным и эстетическим ценностям это не наносит никакого вреда.

Деньги, денежные цены, рыночные сделки и опирающийся на них экономический расчет являются основными мишенями для критики. Болтливые проповедники поносят западную цивилизацию за презренное торгашество. Самодовольство, лицемерие, ханжество торжествуют, высмеивая философию доллара нашей эпохи. Невротические реформаторы, неуравновешенные литераторы и честолюбивые демагоги находят большое удовольствие в осуждении рациональности и проповедовании иррациональных доктрин. По мнению этих говорунов, деньги и расчет являются чуть ли не самым страшным злом. Однако то, что люди разработали способ удостовериться, насколько это возможно, в целесообразности своих действий и в том, что беспокойство устраняется самым практичным и экономичным образом, никому не мешает строить свое поведение в соответствии с принципами, которые они считают правильными. Материализм фондовой биржи и бухгалтерского учета никому не запрещает следовать нормам Фомы Кемпийского или умереть во имя благородного дела. То, что массы предпочитают детективы поэзии и поэтому авторы первых оплачиваются лучше, не вызвано применением денег и денежного учета. Деньги не виноваты в том, что существуют бандиты, воры, убийцы, проститутки, коррумпированные чиновники и судьи. Неправда, что честность не окупается. Она вознаграждает тех, кто предпочитает верность тому, что он считает правильным, преимуществами, которые можно было бы извлечь, придерживаясь иной позиции.

Другие критики экономического расчета не в состоянии понять, что он представляет собой метод, доступный только людям, действующим в экономической системе разделения труда при общественном порядке, основанном на частной собственности на средства производства. Он может быть использован только индивидами или группами индивидов, действующими в институциональном окружении такого общественного порядка. Следовательно, он представляет собой исчисление частной прибыли, а не общественного богатства. Это означает, что для экономического расчета рыночные цены являются конечным фактом. Он не может быть применен там, где критерием служит не спрос потребителей, предъявляемый на рынке, а гипотетические оценки властных органов, управляющих всеми государственными и земными делами. Для того, кто стремится оценивать действия с точки зрения так называемой общественной ценности, т.е. всего общества, и критиковать их, сравнивая с событиями в воображаемой социалистической системе, где будет господствовать его собственная воля, экономический расчет бесполезен. Экономический расчет в терминах денежных цен это расчет предпринимателей, производящих для потребителей рыночного общества. Для любых других задач он непригоден.

Тот, кто желает применить экономический расчет, не должен смотреть на положение дел деспотически. В капиталистическом обществе для вычислений цены могут использовать предприниматели, капиталисты, землевладельцы и те, кто получает заработную плату. Задачам, находящимся вне забот этих категорий людей, они не соответствуют. Бессмысленно оценивать в деньгах объекты, которые не торгуются на рынке, и применять в вычислениях произвольные статьи, которые не отсылают к реальности. Законом определена сумма, выплачиваемая в качестве компенсации за виновность в смерти человека. Но законодательный акт, принятый для определения причитающихся выплат, не подразумевает, что существует цена человеческой жизни. Там, где существует рабство, есть рыночная цена на рабов. Там, где рабов нет, человеческая жизнь и здоровье res extra commercium*. Они не входят в процесс бухгалтерского учета средств.

В терминах денежных цен можно определить величину дохода или богатства большого количества людей. Но как только наше обсуждение выходит за пределы рассуждений человека, действующего в границах рыночного  общества, денежные методики  расчета нам  больше не помогут. Попытки выразить в деньгах богатство государства или всего человечества также незрелы, как и мистические попытки раскрыть тайны Вселенной,  манипулируя расчетами размеров пирамиды Хеопса. Если деловой расчет оценивает запас картофеля в 100 дол., то суть в том, что его можно продать и возобновить за эту сумму. Если предприятие оценивается в 1 млн дол., это означает, что кто-то предполагает продать его за эту сумму. Но в чем заключается смысл статей в отчете о совокупном национальном богатстве? В чем смысл окончательного результата этих вычислений? Что туда следует включать, а что не следует? Будет ли правильным включить сюда ценность климата страны и врожденных способностей и приобретенных навыков людей? Деловой человек может обратить свою собственность в деньги, а страна не может.

Денежные эквиваленты, применяемые в деятельности и в экономическом расчете, представляют собой денежные цены, т.е. меновые отношения денег и других товаров и услуг. Цены не измеряются, а определяются в деньгах. Цены представляют собой или цены в прошлом, или ожидаемые цены в будущем. Цены это всегда исторические факты прошлого или будущего. В ценах нет ничего, что позволило бы уподоблять их системе мер физических и химических явлений.

3. Изменчивость цен

Меновые отношения подвержены беспрестанным изменениям, так как беспрестанно меняются определяющие их условия. Ценность, которую индивид присваивает как деньгам, так и товарам и услугам, является результатом выбора данного момента. В каждое следующее мгновение может появиться что-нибудь новое, что приведет к другим соображениям и оценкам. Проблемой, требующей объяснения, должно быть не то, что цены колеблются, а то, что они не меняются еще быстрее.

Ежедневный опыт учит людей, что меновые отношения на рынке переменчивы. Можно предположить, что в их представлениях о ценах это будет полностью учтено. Тем не менее все популярные концепции производства и потребления, торговли и цен в большей или меньшей степени заражены идеей жесткости цен. Обыватель склонен считать сохранение вчерашней структуры цен нормальным и справедливым  и  порицает изменения в меновых  отношениях как нарушение законов природы и справедливости.

Было бы ошибкой объяснять эти популярные убеждения наследием устаревших взглядов, относившихся к более стабильным условиям производства и торговли. Неизвестно, характеризовались ли цены в прошлом меньшей изменчивостью. Наоборот, скорее можно утверждать, что слияние местных рынков в крупные национальные рынки, появление в итоге охватывающего весь мир мирового рынка и эволюция торговли, стремящейся к непрерывному снабжению потребителей, сделали изменения цен менее частыми и резкими. В докапиталистические времена большая стабильность наблюдалась в технологических методах производства, но в снабжении местных рынков и приспособлении предложения к изменяющемуся спросу наблюдалась гораздо большая степень нерегулярности. Но даже если и в самом деле в далеком прошлом цены были несколько более стабильными, для нашей эпохи это не имеет никакого значения. Популярные представления о деньгах и ценах сложились не на основе идей, сформировавшихся в прошлом. Было бы ошибкой интерпретировать их как атавизм, пережиток прошлого. В современных условиях каждый индивид сталкивается с таким количеством проблем, связанных с покупкой и продажей, что мы вправе предположить, что его взгляды на эти вопросы не являются бездумным восприятием традиционных идей.

Легко понять, почему те, чьим краткосрочным интересам ценовые изменения наносят ущерб, негодуя по поводу подобных изменений, подчеркивают, что предыдущие цены были не только более справедливыми, но и более нормальными, и утверждают, что стабильность цен согласуется с законами природы и нравственности. Но любое изменение цен содействует краткосрочным интересам других людей. Они определенно не склонны настаивать на справедливости и нормальности жесткости цен.

Ни атавистические реминисценции, ни эгоистические групповые интересы не могут объяснить популярности идеи ценовой стабильности. Ее корни следует искать в том, что представления об общественных отношениях строятся по образу и подобию естественных наук. Экономисты и социологи, ставящие своей целью перестроить общественные науки по примеру физики или психологии, лишь следуют образу мысли, который задолго до этого был принят на вооружение популярными заблуждениями. Даже экономисты классической школы очень медленно избавлялись от этой ошибки. Для них ценность была чем-то объективным, т.е. явлением внешнего мира, неотъемлемым качеством вещей, а потому измеряемой. Они не сумели понять чисто человеческий и произвольный характер ценностных суждений. Насколько известно, первым, кто показал, что происходит при предпочтении одной вещи другой, был Сэмюэл Бэйли[Cf. Bailey S. A Critical Dissertation on the Nature, Measures and Causes of Values. London, 1825. 7 in Series of Reprints of Scarce Tracts in Economics and Political Science, London School of Economics. London, 1931.]. Но его книга прошла незамеченной, как и работы других предтеч субъективной теории ценности.

Разоблачение ошибок, касающихся проблем измеримости в сфере деятельности, является задачей не одной только экономической науки. В той же мере она является задачей экономической политики, поскольку провалы современной экономической политики в значительной степени обязаны прискорбному недоразумению, вызванному мыслью о том, что в межчеловеческих отношениях есть нечто постоянное, а потому измеримое.

4. Стабилизация

Продуктом всех этих ошибок является идея стабилизации.

Изъяны правительственного денежного регулирования и катастрофические последствия политики, направленной на понижение ставки процента и стимулирование деловой активности путем кредитной экспансии, вызвали к жизни идеи, которые в конце концов породили лозунг стабилизации. Можно объяснить его возникновение и его привлекательность, можно понять его как плод последних 150 лет денежного обращения и банковского дела, можно, так сказать, в качестве оправдания упомянуть смягчающие обстоятельства допущенных ошибок. Но подобные сочувственные объяснения не делают эти заблуждения более разумными.

Стабильность, на установление которой направлены программы стабилизации, бессодержательное и противоречивое понятие. У человека склонность к деятельности, т.е. улучшению условий жизни, является врожденной. С каждым мгновением человек изменяется и вместе с ним изменяются его оценки, желания и действия. В царстве деятельности нет ничего более постоянного, чем изменения. Помимо вечных априорных категорий деятельности в этом безостановочно колеблющемся мире не существует других стационарных ориентиров. Бесполезно отделять процесс определения ценности и деятельность от непостоянства человека и переменчивости его поведения и рассуждать, как если бы во Вселенной существовали вечные ценности, независимые от субъективных оценок людей и способные стать мерилом оценки реальной деятельности[По вопросу о склонности разума считать жесткость и неизменность существенным качеством, а изменение и движение случайным см.: Bergson. La Pens??й??e et le mouvant. P. 85 ff.].

Все предлагаемые методы оценки изменений на основе покупательной способности денежной единицы более или менее непреднамеренно основаны на призрачном образе вечного и не подверженного изменениям существа, которое с помощью неизменного эталона определяет количество удовлетворения, которое доставляет ему денежная единица. Это является жалким оправданием плохо продуманной идеи, заключающейся в том, что нужно лишь измерить изменения покупательной способности денег. Основная проблема понятия стабильности заключается именно в концепции покупательной способности. Неспециалист, руководствуясь физическими представлениями, как-то задумался о деньгах как о мериле цен. Он посчитал, что колебания меновых отношений касаются только товаров и услуг, но не отношения между деньгами и всей совокупностью товаров и услуг. Позднее люди поменяли местами члены этого утверждения. И постоянство ценности стало приписываться не деньгам, а совокупности покупаемых и продаваемых вещей. Люди стали изобретать методы сопоставления совокупностей единиц товаров и денежной единицы. Страстное желание отыскать показатели для измерения покупательной способности подавило все сомнения. При этом не обращалось никакого внимания ни на сомнительность и несравнимость данных о ценах, ни на произвольный характер применяемых для расчета средних величин методик.

Ирвинг Фишер, выдающийся экономист, бывший активистом американского движения за стабилизацию, противопоставил доллару корзину, включающую в себя все товары, покупаемые домохозяйками на рынке для текущего обеспечения своего домашнего хозяйства. Пропорционально изменению количества денег, необходимых для покупки содержимого этой корзины, меняется покупательная способность доллара. Целью политики стабилизации стало сохранение неизменности этих денежных затрат[Cf. Fisher I. The Monetary Illusion. New York, 1928. P. 1920.]. Все было бы хорошо, если бы предпочтения домохозяйки и состав приобретаемой ею воображаемой корзины были постоянными элементами, если бы эта корзина включала в себя одинаковые товары в одинаковых количествах и если бы роль, которую играет этот ассортимент товаров в жизни семьи, не изменялся. Но мы живем в мире, где ни одно из этих условий не выполняется.

Прежде всего фактом является то, что качество производимых и потребляемых товаров постоянно меняется. Было бы ошибкой отождествлять пшеницу с пшеницей, не говоря уже об обуви, шапках и других изделиях. Огромные ценовые различия продаваемых в одно и то же время товаров, которые повседневная речь и статистики объединяют в одном классе, явно подтверждают этот трюизм. Идиоматическое выражение утверждает, что две горошины одинаковы, но покупатели и продавцы различают качество и сорта гороха. Бессмысленно сравнивать цены, которые платятся в разных местах и в разное время за товары, которые технология или статистика называет одним именем, если нет уверенности в том, что их качество, за исключением разницы месторасположения, абсолютно одинаково. В этой связи качество означает следующее: все свойства, на которые обращают внимание покупатели и потенциальные покупатели. То, что качество всех товаров и услуг первого порядка подвержено изменениям, подрывает одно из основополагающих допущений всех числовых индексных методов. Не имеет значения, что ограниченное число товаров высших порядков (особенно металлов и химических соединений, которые можно описать лишь с помощью формул) соответствует строгим описаниям их характерных свойств. Измерение покупательной способности будет зависеть от цен на товары и услуги первого порядка, причем на все. Использование цен на товары производственного назначения бессмысленно, поскольку при этом нельзя избежать многократного учета последовательных этапов производства одного и того же потребительского товара, искажающего результат. Ограничивание группой специально отобранных товаров всегда произвольно и потому порочно.

Но даже если не обращать внимание на эти непреодолимые препятствия, поставленную задачу все равно нельзя решить. Не только потому, что изменяются технологические особенности товаров и появляются новые виды товаров, а старые исчезают. Меняются представления о ценности, вызывающие изменения спроса и производства. Посылки теории измерения требуют людей с устойчивыми желаниями и оценками. Мы можем считать ценовые изменения выражением изменений покупательной способности денег только в том случае, если люди всегда одинаково оценивают одни и те же вещи.

Поскольку невозможно установить общую сумму денег, потраченных на потребительские товары в данный отрезок времени, статистики должны полагаться на цены, уплачиваемые за отдельные товары. В связи с этим возникают еще две проблемы, не имеющие аподиктического решения. Необходимо присвоить различным товарам коэффициенты важности. Было бы очевидной ошибкой не учитывать в расчетах роль, которую каждый товар играет в общей системе домашнего хозяйства индивидов. Но установление этих весов также произвольно. На основе собранных и скорректированных данных необходимо вычислить средние величины. Существуют арифметические, геометрические, гармонические средние, существует квазисредняя, известная как медиана. Каждая из них приводит к разным результатам. Ни один из них не может считаться логически неуязвимым ответом. Любое решение в пользу одного из этих методов расчета будет произвольным.

Мы жили бы в мире стабильности, если все обстоятельства жизни людей оставались бы неизменными, если все люди постоянно повторяли бы одни и те же действия, поскольку постоянными оставались бы ощущаемые ими беспокойства и представления об их устранении, или если мы имели бы основание предполагать, что изменения факторов, касающихся некоторых индивидов и групп людей, всегда уравновешиваются противоположными изменениями у других индивидов или групп людей и поэтому не оказывают влияния на совокупный спрос и совокупное предложение. Однако мысль, что в подобном мире покупательная способность денег может меняться, противоречива. Как будет показано ниже, изменения в покупательной способности денег в разное время и в разной степени неизбежно оказывают влияние на цены различных товаров и услуг. Соответственно они должны вызывать изменения в спросе и предложении, в производстве и потреблении[См. с. 385386.]. Идея, заложенная в неуместном термине уровень цен, что будто бы при прочих равных условиях все цены могут подниматься или падать одновременно, несостоятельна. Прочие условия не могут оставаться равными, если покупательная способность денег меняется.

В сфере праксиологии и экономической теории в понятие измерения нельзя вложить никакого смысла. В гипотетическом состоянии устойчивых условий нет изменений объекта измерений. В фактически существующем мире перемен нет неизменных точек, размеров, отношений, которые могли бы служить в качестве эталона. Покупательная способность денежной единицы никогда не меняется равномерно в отношении всех покупаемых и продаваемых вещей. Понятия стабильности и стабилизации бессодержательны, если не относятся к состоянию устойчивости и его поддержанию. Однако это состояние устойчивости не может быть даже последовательно продумано до своих конечных логических следствий; еще меньше у него шансов на реализацию[См. с. 233237.]. Там, где есть деятельность, существуют и изменения. Деятельность это рычаг изменений.

Претенциозная серьезность, которую статистики и статистические бюро демонстрируют, вычисляя индексы покупательной стоимости и стоимости жизни, неуместна. В лучшем случае значения этих индексов представляют собой очень грубые и неточные иллюстрации произошедших изменений. В периоды вялых изменений соотношения предложения и спроса на деньги они вообще не дают никакой информации. В периоды инфляции, а следовательно, и резких изменений цен они дают грубое представление о событиях, которые каждый индивид переживает ежедневно. Благоразумная домохозяйка знает о том, как изменения цен влияют на ее хозяйство, гораздо больше, чем нам могут сказать статистические средние. Ей мало пользы от расчетов, игнорирующих изменения в качестве и количестве товаров, которые она может купить по ценам, учтенным в этих расчетах. Если она, взяв за ориентир два или три товара, измеряет подорожание лично для себя, ее подход не менее научен и не более произволен, чем подход искушенных математиков, манипулирующих рыночной информацией посредством своих изощренных методов.

В практической жизни никто не дает себя одурачить с помощью этих индексов. Никто не согласится с выдумками, что их следует рассматривать как измерения. Там, где величины измерены, все дальнейшие сомнения и разногласия относительно их размерности прекращаются. Эти вопросы уже улажены. Никто не рискнет спорить с метеорологами об их измерениях температуры, влажности, атмосферного давления и других величин. Но с другой стороны, никто просто так не согласится со значениями индексов, если не ожидает личных выгод от признания их общественным мнением. Введение индексов не разрешает споры. Оно просто переводит их в область, где столкновение противоположных мнений и интересов является непримиримым.

Человеческая деятельность порождает перемены. Поскольку существует человеческая деятельность, постольку стабильность отсутствует, а есть безостановочные изменения. Исторические процессы суть последовательность изменений. Человек не властен остановить их и стать причиной стабильности, в которой вся история застывает на паузе. В природе человека заложено бороться за улучшение, порождать новые идеи, перестраивать условия жизни в соответствии с этими идеями.

Рыночные цены являются историческими фактами, выражающими состояние дел в определенный момент необратимого исторического процесса. В сфере интересов праксиологии концепция измерения не имеет смысла. В идеальном (и, разумеется, неосуществимом) состоянии устойчивости и стабильности не существует изменений, которые нужно измерять. В фактически существующем мире постоянных изменений нет неизменных точек, размеров, отношений, ориентируясь на которые можно было бы измерить изменения.

5. Корни идеи стабилизации

Экономический расчет не требует денежной стабильности в том смысле, какой в этот термин вкладывают сторонники движения за стабилизацию. То, что устойчивость покупательной способности денежной единицы невообразима и неосуществима, никак не вредит экономическому расчету. Денежный расчет требует денежной системы, функционирование которой не подрывается вмешательством государства. Попытки увеличить количество денег в обращении то ли для того, чтобы увеличить государственные расходы, то ли для того, чтобы вызвать временное снижение ставки процента, разрушают всю сферу денежного обращения и расстраивают экономический расчет.  Первейшей целью денежной политики должно быть недопущение развязывания правительством инфляции и создания условий, поощряющих кредитную экспансию со стороны банков. Однако эта программа сильно отличается от путаных и внутренне противоречивых программ стабилизации покупательной способности.

Все, что необходимо для экономического расчета, это избегать сильных и неожиданных колебаний предложения денег. Золото, а до середины XIX в. серебро очень хорошо удовлетворяли всем целям экономического расчета. Изменения в спросе и предложении драгоценных металлов и вызываемые этим перемены протекали так медленно, что экономический расчет предпринимателей мог пренебречь ими, не опасаясь отклониться далеко в сторону. Точность недостижима в экономическом расчете, даже если не учитывать недостатки, проистекающие от недооценки изменений в денежной сфере[Ни одно практическое вычисление не может быть точным. Формула, лежащая в основе расчета, может быть верной, но сам расчет зависит от приблизительно установленных величин и поэтому неизбежно неточен. Экономическая наука, как было показано выше (с. 41), является точной наукой о реальных вещах. Но как только в цепь рассуждений вводится информация о ценах, мы отказываемся от точности и экономическая теория уступает место экономической истории.]. Строя свои планы, деловой человек неизбежно использует данные, относящиеся к неизвестному будущему; он рассматривает будущие цены и будущие издержки производства. Бухгалтерский учет, пытающийся определить результат прошлой деятельности, находится в таком же положении, поскольку опирается на оценку основных средств, запасов и дебиторской задолженности. Несмотря на неопределенность, экономический расчет в состоянии успешно выполнять стоящие перед ним задачи, поскольку эта неопределенность не вытекает из недостатков системы расчета. Она присуща самой деятельности, которая всегда имеет дело с неопределенным будущим.

Идея поддержания стабильности покупательной способности порождена не  попытками сделать экономический расчет более точным. Ее источник в желании создать тихую гавань, свободную от безостановочного потока человеческих дел, не испытывающую влияния исторического процесса. Пожертвования, предназначенные для того, чтобы обеспечить пожизненную ренту для церкви, благотворительных институтов или семьи, долгое время выражались в земле или в натуральной выплате продуктами сельского хозяйства. Позже к этому добавился денежный аннуитет (ежегодно уплачиваемый взнос). Дарители и бенефициарии ожидали, что на ежегодные выплаты, выраженные в определенном количестве драгоценных металлов не будут оказывать влияние изменения экономических условий. Но эти надежды оказались иллюзорными. Последующие поколения обнаружили, что планы их предков не осуществились. Под влиянием данного опыта они начали изучать, как можно добиться этой цели. Поэтому они занялись измерением изменений покупательной способности и устранением подобных изменений.

Проблема приобрела еще большую значимость, когда правительства стали проводить политику непогашаемых и бесконечных заимствований. Государство, это новое божество восходящей эры государственничества, вечный и надчеловеческий институт, неподвластный земной бренности, предложило гражданам возможность отдать свое богатство на сохранение и получать стабильный доход, защищенный от любых превратностей судьбы. Оно нашло способ освободить индивида от необходимости рисковать и приобретать свое богатство и свой доход каждый раз заново на капиталистическом рынке. Тот, кто инвестировал капитал в обязательства, выпущенные правительством или его органами, больше не подвергается неотвратимым законам рынка и суверенитета потребителей. Он больше не испытывает необходимости инвестировать свой капитал так, чтобы тот наилучшим образом служил нуждам и желаниям потребителей. Он спокоен, защищен от опасности конкурентного рынка, где убытки являются наказанием за неэффективность; вечное государство взяло его под свое крыло и гарантировало ему безмятежное наслаждение капиталом. С этого момента его доход возникает не вследствие удовлетворения желаний потребителей наилучшим образом, а из налогов, собираемых государственным аппаратом принуждения и насилия. Он больше не слуга окружающих его граждан, подчиняющийся их верховной власти; он партнер государства, которое правит людьми и собирает с них дань. Процент, выплачиваемый государством, меньше, чем предлагаемый рынком. Но эта разница с лихвой компенсируется неоспоримой платежеспособностью должника государства, чьи доходы зависят не от удовлетворения народа, а от того, как оно добивается уплаты налогов.

Несмотря на неприятный опыт государственных долгов в прежние времена, люди готовы легко поверить модернизированному государству XIX в. Все предполагают, что это новое государство будет скрупулезно отвечать по добровольно принятым обязательствам. Капиталисты и предприниматели прекрасно сознавали, что в рыночном обществе нет иного пути сохранения приобретенного богатства, кроме приобретения его каждый день заново в жесткой конкуренции со всеми как с уже существующими фирмами, так и с новыми игроками, ходящими по лезвию ножа. Предприниматель, постаревший и уставший, не готовый больше рисковать своим тяжело заработанным богатством в новых попытках удовлетворить желания потребителей, и наследник прибыли других людей, ленивый и отдающий отчет в своей неэффективности, предпочли инвестировать в облигации государственного долга, потому что хотели быть свободными от законов рынка.

Далее, непогашаемый бессрочный государственный долг предполагает стабильность покупательной способности. Хотя государство и его принуждение могут быть вечными, проценты, выплачиваемые по государственному долгу, могут быть вечными, только если основаны на неизменном эталоне ценности. И здесь инвестор, в целях безопасности избегающий рынка, предпринимательства, инвестиций в свободное предприятие и предпочитающий государственные облигации, вновь сталкивается с изменчивостью любых человеческих дел. Он обнаруживает, что в рамках рыночного общества нет места богатству, не зависящему от рынка. Его попытки найти неисчерпаемый источник дохода проваливаются.

В этом мире нет стабильности и защищенности и никакие человеческие попытки не в силах их создать. В социальной системе рыночного общества нет иных средств приобретения и сохранения богатства, помимо успешного обслуживания потребителей. Разумеется, государство в состоянии собрать платежи со своих подданных и занять капитал. Тем не менее даже самое жестокое государство в долгосрочной перспективе не способно игнорировать законы, определяющие человеческую жизнь и деятельность. Если государство использует взятые в долг средства для инвестиций в то, что лучше всего отвечает желаниям потребителей, и добивается успеха на предпринимательском поприще в свободной и равной конкуренции с частными предпринимателями, то оно находится в одинаковом положении с любым другим бизнесменом и может платить проценты, поскольку создало прибыль. Но если государство вложило капитал неудачно и не получило прибыли или если оно израсходовало деньги на текущие расходы, то заимствованный капитал уменьшается или полностью исчезает и ему уже не из чего платить проценты и основную сумму долга. Тогда обложение людей налогами остается единственным средством выполнения условий кредитного договора. Собирая налоги для подобных платежей, государство заставляет граждан отвечать за промотанные в прошлом деньги. Уплаченные налоги не компенсируются никакими текущими услугами, оказываемыми государственным аппаратом.

Государство платит проценты за капитал, который был проеден и больше не существует. Казна обременяется плачевными результатами прошлой политики.

Хорошим примером могут послужить краткосрочные долги правительства в особых условиях. Безусловно, распространенное оправдание военных займов абсурдно. Все необходимое для ведения войны должно обеспечиваться ограничением гражданского потребления, использованием части имеющегося капитала и более усердной работой. Вся тяжесть войны ложится на плечи живущего поколения. Воздействие, испытываемое следующими поколениями, заключается в том, что в наследство от живущих в связи с понесенными военными расходами они получат меньше, чем получили бы, если бы войны не случилось. Финансирование войны посредством займов не перекладывает тяжесть войны на детей и внуков[В этом контексте займы означают капитал, взятый у тех, кто имеет деньги, для того, чтобы дать в кредит. Здесь мы не касаемся кредитной экспансии, основным инструментом которой в современной Америке являются заимствования у коммерческих банков.]. Это просто метод распределения бремени финансирования войны между гражданами. Если все затраты покрывались бы с помощью налогов, то обратиться можно было бы только к тем, кто имеет ликвидный капитал. Участие остальных людей было бы недостаточным. Краткосрочные займы могут помочь в устранении подобного неравенства, поскольку позволяют справедливо возложить бремя и на владельцев основного капитала.

Долгосрочные государственные и полугосударственные займы являются чужеродным и вносящим беспорядок элементом в структуре рыночного общества. Их учреждение было тщетной попыткой вырваться за границы человеческой деятельности и создать гавань защищенности и вечности, избавленную от мимолетности и нестабильности земной суеты. Что за самонадеянная наглость занимать и давать в долг навечно, заключать контракты с вечностью, предусматривать доход навсегда! В этом отношении никакой роли не играет, были ли эти займы формально оформлены как непогашаемые; по замыслу и на практике они, как правило, трактовались в качестве таковых. В период расцвета либерализма некоторые западные государства и в самом деле погасили часть своего долгосрочного долга путем честных выплат. Однако по большей части новые долги просто накладывались на старые. Финансовая история последнего столетия демонстрирует постоянное увеличение размера государственной задолженности. Никто не считает, что государства будут бесконечно нести на себе тяжесть этих процентных выплат. Очевидно, что рано или поздно эти долги будут ликвидированы тем или иным способом, но определенно не путем выплаты процентов и суммы основного долга согласно условиям контракта. Множество искушенных авторов уже заняты разработкой моральных оправданий этого окончательного урегулирования[Самая популярная из этих доктрин кристаллизовалась во фразе: государственный долг не бремя, поскольку мы должны сами себе. Если бы это было так, то полное уничтожение государственного долга было бы безобидной операцией, простым бухгалтерским действием. Дело же в том, что государственный долг есть воплощение требований людей, которые в прошлом вверили свой капитал государству, к тем, кто сегодня производит новое богатство. Он обременяет страту производителей в пользу другой части народа. Можно освободить производителей от этого бремени, собирая налоги, необходимые для выплат, исключительно с владельцев облигаций. Однако это означает незамаскированное аннулирование долга.].

То, что экономический расчет на основе денег неадекватен задачам, поставленным перед ним в этих иллюзорных проектах создания неосуществимого царства покоя, свободного от неизбежных ограничений человеческой деятельности и обеспечения вечной безопасности, не может считаться пороком. Не существует вечных, абсолютных и неизменных ценностей. Искать эталон подобных ценностей тщетно. Нельзя обвинять экономический расчет в несовершенстве на том основании, что он не соответствует путаным идеям людей, тоскующих по стабильному доходу, не зависящему от человеческих производственных процессов.

XIII. ДЕНЕЖНЫЙ РАСЧЕТ КАК ИНСТРУМЕНТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

1. Денежный расчет как метод мышления

В условиях общественной системы разделения труда денежный расчет является путеводной звездой деятельности. Это компас, направляющий производственные усилия человека. Человек делает расчеты для того, чтобы отличить прибыльные отрасли производства от неприбыльных, отрасли, одобряемые независимым потребителем, от тех, которые последний одобрять не склонен. Каждый шаг предпринимательской деятельности тщательно исследуется посредством денежного расчета. Предварительное обдумывание планируемой деятельности превращается в предварительные коммерческие расчеты ожидаемых издержек и ожидаемой выручки. Ретроспективное определение результата прошлой деятельности превращается в анализ прибылей и убытков.

Система экономического расчета в денежных терминах обусловлена определенными общественными институтами. Она может действовать только в институциональном окружении разделения труда и частной собственности на средства производства, когда товары и услуги всех порядков покупаются и продаются против повсеместно используемого средства обмена, т.е. денег.

Денежный расчет является методом вычислений, применяемым людьми, которые действуют в обществе, основанном на частном контроле за средствами производства. Это прием действующих индивидов; как способ вычислений он предназначен для установления частного богатства и дохода, а также частных прибылей и убытков индивидов, действующих от своего имени в обществе свободного предпринимательства[В партнерствах и корпорациях всегда действуют индивиды, хотя и не один-единственный индивид.]. Все его результаты относятся только к действиям индивидов. Когда статистики суммируют эти результаты, общий итог показывает сумму автономных действий самонаводящихся индивидов, а не результат деятельности коллективного органа, целостности, совокупности. Денежный расчет совершенно неприменим и абсолютно бесполезен в тех случаях, когда вещи рассматриваются не с точки зрения индивидов. Он подразумевает исчисление прибыли индивидов, а не мнимой общественной ценности и общественного благосостояния.

Денежный расчет является основным средством планирования и деятельности в социальном окружении общества свободного предпринимательства, управляемого и руководимого рынком и его ценами. Он зародился в этой среде и постепенно совершенствовался по ходу улучшения рыночного механизма и расширения перечня вещей, переуступаемых на рынке за  деньги. Именно экономический  расчет придал  измерению, числу и счету ту роль, которую они играют в нашей количественной и вычисляющей цивилизации. Физические и химические измерения нужны для практической деятельности только потому, что существует экономический расчет. Именно денежный расчет делает арифметику оружием в борьбе за лучшую жизнь. Он дает способ использовать достижения лабораторных экспериментов в целях наиболее эффективного устранения беспокойства.

Полного совершенства денежный расчет достигает в бухгалтерском учете движения капитала. Он устанавливает денежные цены имеющихся в распоряжении средств и сопоставляет эту совокупность с изменениями, вызываемыми деятельностью и действием этих факторов. Это сравнение показывает, какие изменения происходят в состоянии дел действующих людей и величину этих изменений; он даст возможность удостовериться в успехе и неудаче, определить прибыли и убытки. Систему свободного предпринимательства окрестили капитализмом, чтобы осудить и очернить. Однако этот термин можно считать очень уместным. Он относится к самой характерной черте этой системы, ее самой выдающейся особенности, а именно к той роли, которую понятие капитала играет в ее поведении.

Некоторым людям денежный расчет кажется отвратительным. Они не желают,  чтобы голос критического разума пробудил их от грез. Реальность их раздражает, они стремятся в царство  неограниченных возможностей. Общественный  порядок, где все насквозь просчитывается в долларах и  центах, им омерзителен. Они называют свои жалобы благородными манерами, достойными друзей духа,  красоты и добродетели, противопоставляя их постыдной низости и подлости мещанства. Но рациональность вычисляющего и рассчитывающего разума не мешает культу красоты и добродетели, мудрости и поискам истины. Лишь романтические грезы не способны выжить в обстановке трезвой критики. Хладнокровный рассчитывающий субъект является суровым критиком возвышенного мечтателя.

Наша цивилизация неразрывно связана с методами экономического расчета. Она погибнет, если мы откажемся от этих самых точных интеллектуальных методов активной деятельности. Гете был прав, назвав метод двойной записи бухгалтерского учета одним из прекраснейших изобретений ума человеческого[См.: Гете И.В. Годы учения Вильгельма Мейстера: Роман//Собр. соч. в 10-ти тт. Т. 7. М.: Художественная литература, 1978. С. 30.].

2. Экономический расчет и наука о человеческой деятельности

Эволюция капиталистического экономического расчета была необходимым условием создания систематической и логически стройной науки о человеческой деятельности. Праксиология и экономическая теория занимают свое место в эволюции человеческой истории и процессе научных исследований. Они могли возникнуть только тогда, когда деятельный человек сумел создать методы размышления, которые позволили ему рассчитывать свои действия. В самом начале наука о человеческой деятельности была дисциплиной, имеющей дело лишь с теми действиями, которые могли быть проверены денежным расчетом. Она изучала только то, что мы можем назвать предметом экономической науки в узком смысле, т.е. действия, которые в рыночном обществе осуществляются при посредстве денег. Начало ее развития отмечено разрозненными исследованиями денежного обращения, кредита и цен на различные товары. Знание, сообщенное законом Грэшема, первыми грубыми формулировками количественной теории денег, такими, как формулировки Бодена и Даванцати, и законом Грегори Кинга, стало первым признаком осознания того, что деятельность отличается регулярностью явлений и неизбежной необходимостью. Первая всеобъемлющая система экономической теории, выдающееся достижение экономистов классической школы, была по существу теорией исчисляемой деятельности. Вдоль линии, отделяющей деятельность, исчислимую в денежных терминах, от прочей деятельности, она неявно провела границу между тем, что следует считать экономическим, а что внеэкономическим. Отталкиваясь от этого, экономисты были вынуждены постепенно расширять область своих исследований до тех пор, пока в конце концов не разработали систему, включающую в себя любой человеческий выбор, общую теорию деятельности.

Часть четвертая. КАТАЛЛАКТИКА, ИЛИ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ РЫНОЧНОГО ОБЩЕСТВА

XIV. ПРЕДМЕТ И МЕТОД КАТАЛЛАКТИКИ

1. Определение границ проблем каталлактики

По поводу предмета экономической науки никогда не существовало никаких сомнений и неопределенности. С тех пор, как люди стали стремиться к систематическому изучению экономической науки, или политической экономии, все сходились на том, что задачей этой отрасли знания является исследование рыночных явлений, т.е. определение взаимных соотношений обмена товаров и услуг, переуступаемых на рынках, их проявление в человеческой деятельности и их воздействие на последующую деятельность. Сложность точного определения предмета экономической науки проистекает не из неопределенности области исследуемых явлений. Она связана с тем, что попытки прояснить соответствующие явления должны выйти далеко за пределы рынка и рыночных сделок. Чтобы полностью постичь рынок, необходимо, с одной стороны, исследовать деятельность гипотетических изолированных индивидов, с другой сопоставить рыночную систему с воображаемым социалистическим сообществом. Изучая межличностный обмен, невозможно избежать рассмотрения аутистического обмена. Но тогда уже невозможно четко определить границу между типом деятельности, являющейся собственно областью экономической науки в узком смысле, и остальной деятельностью. Экономическая теория расширяет свой горизонт и превращается в общую науку всей человеческой деятельности в праксиологию. Возникает вопрос: как в рамках общей праксиологии точно вычленить более узкую область специфически экономических проблем?

По ходу неудавшихся попыток решить проблему выделения предмета каталлактики в качестве критерия выбирались либо мотивы, вызывающие деятельность, либо цели, которые преследует деятельность. Но разнообразные и разносторонние мотивы, побуждающие человека к действию, не относятся к всеобъемлющему изучению деятельности. Любая деятельность стимулируется побуждением устранить ощущаемое беспокойство. Для науки о деятельности не имеет значения, как люди квалифицируют это беспокойство с точки зрения психологии, физиологии или этики. Задачей экономической теории является лишь изучение всех цен на товары, которые в действительности запрашиваются и платятся в рыночных сделках. Это не должно ограничивать исследование изучением цен, являющихся или, по-видимому, являющихся результатом поведения, демонстрирующего социальные установки, которым психология, этика или какой-либо другой взгляд на человеческое поведение присваивает определенные ярлыки. Классификация действий по их мотивам может иметь исключительную важность для психологии, предоставляя критерий нравственной оценки; для экономической науки это не имеет значения. По существу то же самое относится и к попыткам ограничить предмет экономической науки теми действиями, которые направлены на обеспечение людей осязаемыми материальными благами внешнего мира. Строго говоря, люди стремятся не к материальным благам как таковым, а к услугам, которые им могут оказать эти блага. Они хотят добиться приращения благосостояния, которое эти услуги способны доставить. Но если это так, то недопустимо исключать из сферы экономической деятельности те действия, которые устраняют беспокойство непосредственно, без вмешательства осязаемых и видимых вещей. Совет врача, преподавание учителя, концерт артиста и другие личные услуги в такой же степени являются объектом экономических исследований, что и архитектурный проект строительства здания, научная формула производства химического соединения и вклад автора в публикацию книги.

Предметом каталлактики являются все рыночные явления со своими корнями, ответвлениями и следствиями. Люди, торгующие на рынке, побуждаются не только желанием получить еду, кров и сексуальное наслаждение, но и множеством идеальных мотивов. Они делают выбор между различными альтернативными вариантами, не важно, классифицируются ли они как материальные или как идеальные. На реальной шкале ценности материальные и идеальные вещи беспорядочно перемешаны. Даже если было бы возможно провести резкую границу между материальными и идеальными интересами, необходимо понимать, что каждое конкретное действие либо направлено на реализацию и материальных, и идеальных целей, либо является результатом выбора между материальным и идеальным.

Вопрос о том, возможно ли четко отделить те действия, которые направлены на удовлетворение нужд, обусловленных исключительно физиологическим складом человека, от действий, направленных на удовлетворение высших потребностей, можно оставить открытым. Но мы не должны пренебрегать тем, что в действительности еда не ценится исключительно за свою питательную силу, а одежда и дома лишь за защиту от холодной погоды и дождя. Невозможно отрицать того, что спрос на товары находится под сильным влиянием метафизических, религиозных и этических соображений, субъективных эстетических оценок, обычаев, привычек, предубеждений, традиций, изменчивой моды и множества других вещей. Экономист, который попытается ограничить свои изыскания только материальными аспектами, потеряет предмет исследования как только захочет схватить его.

Можно утверждать следующее: экономическая наука занимается главным образом изучением процессов формирования денежных цен на товары и услуги, обмениваемые на рынке. Чтобы выполнить эту задачу, она должна начать со всеобъемлющей теории человеческой деятельности. Более того, она должна изучать не только рыночные явления, но и гипотетическое поведение изолированного человека и социалистическое сообщество. Наконец, она должна не ограничивать свои исследования только той деятельностью, которая в повседневной речи называется экономическими действиями, а рассматривать и те действия, которые в свободной речи называются неэкономическими.

Пределы праксиологии, общей теории человеческой деятельности поддаются точному определению и ограничению. Специфически экономические проблемы, проблемы экономической деятельности в узком смысле могут быть выделены из всеобъемлющего знания праксиологической теории лишь в общем виде. В попытках дать определение границам подлинной экономической теории большую роль играют случайные факты истории науки о конвенциях.

Не логическая и эпистемологическая строгость, а соображения целесообразности и традиционных конвенций заставляют нас заявлять, что сферой интересов каталлактики, или экономической науки в узком смысле, является анализ рыночных явлений. Это равносильно следующему утверждению: каталлактика является анализом тех действий, которые предпринимаются на основе денежного расчета. Рыночный обмен и денежный расчет неразрывно связаны друг с другом. Рынок, где существует один лишь прямой обмен, является просто идеальной конструкцией. Вместе с тем деньги и денежный расчет обусловлены существованием рынка.

Одной из задач экономической науки, несомненно, является анализ функционирования идеальной социалистической системы производства. Но ее изучение также возможно только после объяснения системы, в которой существуют денежные цены и экономический расчет.

Отрицание экономической науки

Существуют доктрины, категорически отрицающие возможность науки об экономике. То, что сегодня преподается в большинстве университетов под маркой экономической теории, на деле является ее отрицанием.

Тот, кто оспаривает существование экономической науки, фактически отрицает, что благосостояние человека страдает от какой бы то ни было редкости внешних факторов. Они дают понять, что любой человек может наслаждаться полным удовлетворением всех своих желаний при условии проведения реформ, преодолевающих препятствия, возведенные созданными людьми неуместными институтами. Природа щедра; она в избытке осыпала человечество своими дарами. Для бесконечного числа людей могут быть созданы райские условия. Редкость искусственный результат установившейся практики. Отмена такого рода практики приведет к изобилию.

В теории Карла Маркса и его последователей редкость является всего лишь исторической категорией. Она является характеристикой первобытной истории человечества и с ней навсегда будет покончено путем уничтожения частной собственности. Как только человечество совершит прыжок из царства необходимости в царство свободы[См.: Энгельс Ф. Анти-Дюринг//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 295.] и тем самым достигнет высшей фазы коммунистического общества, наступит изобилие и появится возможность дать каждому по потребностям[См.: Маркс К. Критика Готской программы//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 20.]. В широком потоке работ марксистов нет ни малейшего намека на возможность того, что коммунистическое общество в высшей фазе может столкнуться с редкостью природных факторов производства. Феномен отрицательной полезности труда исчезает как по волшебству: утверждается, что при коммунизме работа не страдание, а удовольствие, первая потребность жизни[См. там же.]. Неприятный опыт русского эксперимента объяснялся враждебностью капиталистического окружения, тем, что социализм в одной стране несовершенен  и поэтому не может перейти в высшую фазу, а с недавних пор войной.

Далее, существуют радикальные инфляционисты, представленные, например, Прудоном и Эрнестом Сольве. По их мнению, редкость создается искусственным запретом кредитной экспансии и других способов увеличения количества денег в обращении, наложенным на доверчивый народ эгоистическими интересами банкиров и других эксплуататоров. В качестве панацеи они рекомендуют неограниченные государственные расходы.

Таковы мифы потенциального достатка и изобилия. Право объяснять популярность такого рода выдавания желаемого за действительное и потворствования мечтам экономисты могут предоставить историкам и психологам. Экономисты могут сказать по поводу подобных праздных разговоров следующие: экономическая теория занимается проблемами, с которыми вынужден сталкиваться человек вследствие того, что его жизнь обусловлена природными факторами. Она изучает деятельность, т.е. сознательные попытки устранить беспокойство, насколько это возможно. Она ничего не утверждает относительно состояния дел в неосуществимом и для человеческого разума даже непредставимом мире неограниченных возможностей. Можно допустить, что в подобном мире не будет ни закона ценности, ни редкости, ни экономических проблем. Они будут отсутствовать, так как не будет существовать ни необходимости делать выбор, ни деятельности, ни задач, которые нужно решать с помощью разума. Существа, живущие в этом мире, не выработали бы ни логического рассуждения, ни мышления. Даже если бы такой мир был дан потомкам человеческой расы, эти благословленные существа быстро обнаружили бы, что их способность мыслить угасла, и перестали бы быть людьми. Ибо первейшая задача разума осознанно справляться с ограничениями, накладываемыми природой на людей, бороться с редкостью. Деятельный и мыслящий человек представляет собой результат мира редкости, в котором любой достижимый уровень благосостояния является наградой за тяжелый труд и усердие, результатом поведения, популярно именуемого экономическим.

2. Метод идеальных конструкций

Специфическим методом экономической науки является метод идеальных конструкций.

Этот метод является методом праксиологии. Его тщательная разработка и совершенствование в сфере экономических исследований в узком смысле обязаны тому, что экономическая наука была (по крайней мере до настоящего времени) наиболее разработанной частью праксиологии. Каждый, кто желает высказаться о проблемах, обычно называемых экономическими, прибегает к данному методу. Разумеется, применение этих идеальных конструкций не является привилегией только научного анализа этих проблем. Неспециалист, встречаясь с ними, также прибегает к помощи этого метода. Но построения неспециалиста носят более или менее путаный характер, а экономисты стремятся разрабатывать их с величайшей тщательностью, скрупулезностью и точностью, критически исследуя их условия и предпосылки.

Идеальная конструкция является понятийным образом последовательности событий, логически развившимся из элементов деятельности, использованных в ее формировании. Она результат дедукции, выведенный в конечном счете из фундаментальной категории деятельности, акта предпочтения и отклонения. Конструируя ее, экономист не задается вопросом, описывает ли она реальность, которую он желает подвергнуть анализу. Его не беспокоит также вопрос, может ли система, постулируемая идеальной конструкцией, быть представлена как реально существующая или действующая. Даже невероятные, внутренне противоречивые и неосуществимые идеальные конструкции могут сослужить хорошую, даже незаменимую службу в деле осмысления реальной действительности, если экономист знает как правильно ими пользоваться.

Успех метода идеальных конструкций говорит в его пользу. Праксиология не может, подобно естественным наукам, основывать свои теории на лабораторных экспериментах и чувственном восприятии внешних объектов.

Она должна была разработать методы, совершенно отличные от методов физики и биологии. Было бы серьезной ошибкой искать аналоги идеальных конструкций в области естественных наук. Идеальные конструкции праксиологии нельзя сопоставлять с переживанием внешних вещей и оценивать с точки зрения подобного опыта. Их функция помогать человеку в исследованиях, когда он не может положиться на свои чувства. Сопоставляя идеальные конструкции с реальной действительностью, мы не можем поднимать вопрос о том, соответствуют ли они опыту и адекватно ли отражают эмпирические данные. Вопрос должен ставиться так: тождественны ли предпосылки наших конструкций условиям действий, которые мы хотим постичь?

Основная формула создания идеальных конструкций абстрагирование от действия некоторых обстоятельств, присутствующих в реальной деятельности. Тогда мы можем представить гипотетические последствия отсутствия этих условий и осознать смысл их существования. Тем самым мы постигаем категорию деятельности, представляя состояние, в котором деятельности не существует то ли потому, что индивид всем доволен и не ощущает никакого беспокойства, то ли потому, что он не знает способа повышения благополучия (состояния удовлетворения). Таким образом, например, мы постигаем категорию первоначального процента из идеальной конструкции, в которой не делается различия между удовлетворением в периоды времени, равные по продолжительности, но не равные относительно их удаленности от момента действия.

Метод идеальных конструкций незаменим для праксиологии; это единственный метод праксиологического и экономического исследования. Без сомнения, этот метод сложно применять, поскольку он легко приводит к ложным силлогизмам. Он ведет по острию бритвы, по обе стороны которого зияющая пропасть абсурда и бессмыслицы. Только безжалостная самокритика может помешать упасть в эту бездонную глубину.

3. Чистая рыночная экономика

Идеальная конструкция чистой или свободной рыночной экономики предполагает существование разделения труда и частной собственности (управления) на средства производства, а следовательно, рыночного обмена товарами и услугами. Она предполагает, что действию рынка не создают препятствий институциональные факторы, что государство, общественный аппарат сдерживания и принуждения, стремится оберегать действие рыночной системы, не мешает ее функционированию и защищает от посягательств со стороны других людей. Рынок свободе; вмешательство факторов, чуждых рынку с его ценами, ставками заработной платы, ставками процента, отсутствует. Отталкиваясь от этих предположений, экономическая наука пытается прояснить принцип действия чистой рыночной экономики. И лишь когда исчерпано все, что можно узнать с помощью этой идеальной конструкции, она обращается к изучению различных проблем, возникающих в связи с вмешательством в рынок государства и агентов, применяющих давление и принуждение.

Удивительно, что эта логически неуязвимая процедура единственно подходящая для решения затрагиваемых проблем подвергается яростным нападкам. Люди клеймят ее за предрасположенность к либеральной экономической политике, которую они поносят как реакционность, экономический роялизм, манчестеризм, негативизм и т.д. Они отрицают, что из этой идеальной конструкции можно извлечь хоть что-нибудь полезное для познания реальной действительности. Однако эти буйные критики противоречат сами себе, когда прибегают к тому же методу, выдвигая собственные утверждения. Требуя минимальной зарплаты, они описывают якобы неудовлетворительное состояние свободного рынка труда, а, выступая в пользу тарифов, они описывают бедствия, якобы вызванные свободной торговлей. Разумеется, нет иного способа разъяснения мер, ограничивающих свободную игру сил, которые действуют на свободном рынке, кроме как изучить сначала положение дел в условиях экономической свободы.

Следует признать, что на основе своих исследований экономисты сделали вывод, что цели, которых стремится достичь большая часть а фактически все людей путем усердного и тяжелого труда, а также с помощью экономической политики, лучше всего могут быть осуществлены там, где свободная рыночная система не сдерживается правительственными приказами. Но это не предвзятое суждение, проистекающее вследствие недостаточного знакомства с действием вмешательства государства в деловую жизнь. Напротив, это результат тщательного беспристрастного исследования всех аспектов интервенционизма.

Следует также признать, что экономисты классической школы и их эпигоны называли систему свободной рыночной экономики естественной, а всепроникающее вмешательство государства в рыночные явления искусственным и нарушающим равновесие. Но эта терминология также явилась результатом тщательного исследования ими проблем интервенционизма. Называя нежелательное положение дел в обществе противоречащим природе, они шли в русле семантической практики своей эпохи.

Теизм и деизм эпохи Просвещения видели в регулярности природных явлений эманацию законов Провидения. Когда философы эпохи Просвещения обнаружили, что регулярность явлений наблюдается и в человеческой деятельности и в эволюции общества, они были готовы объяснить это как свидетельство отеческой заботы Творца Вселенной. Именно в этом подлинный смысл доктрины предустановленной гармонии, развивавшейся рядом экономистов[Доктрину предустановленной гармонии в действии свободной рыночной системы не следует путать с теоремой гармоничности правильно понимаемых интересов в рыночной системе, хотя в них есть что-то родственное. См. с. 631640.]. Социальная философия патерналистского деспотизма делает упор на божественной миссии королей и деспотов, предназначение которых править людьми. Либералы возражают, заявляя, что действие свободного рынка, на котором потребитель, т.е. любой гражданин, является независимым, дает более удовлетворительные результаты, чем указания правителей помазанников божьих. Понаблюдайте за функционированием рыночной системы, говорят они, и вы обнаружите в ней указующий перст Господа.

Наряду с идеальной конструкцией чистой рыночной экономики, экономисты классической школы разработали и ее зеркального двойника идеальную конструкцию социалистического сообщества. В эвристическом процессе, в конечном счете приведшем к раскрытию механизма функционирования рыночной экономики, этот образ социалистического устройства даже имел логический приоритет. Вопрос, занимавший экономистов, звучал так: будет ли портной обеспечен хлебом и обувью, если никакие государственные указы не будут принуждать пекаря и сапожника обеспечивать его потребности. Первая мысль была о том, что с целью заставить специалистов обслуживать окружающих граждан требуется властное вмешательство. Экономисты были поражены, когда обнаружилось, что никакого принуждения не требуется. Противопоставляя производительность и прибыльность, своекорыстие и общественное благосостояние, эгоизм и альтруизм, экономисты неявно воспроизводили социалистическую систему. Их удивление, если можно так выразиться, автопилотом рыночной системы было вызвано как раз тем, что они осознали, что анархическое состояние производства приводит к лучшему обеспечению людей, чем приказы централизованного всемогущего государства. Идея социализма системы разделения труда, целиком контролируемой и управляемой планирующим органом, зародилась не в головах утопистов. Утописты стремились скорее к автаркичному сосуществованию мелких самодостаточных образований; возьмите, к примеру, фаланстер [52] Фурье. Радикализм реформаторов обратился к социализму, когда они в качестве модели нового порядка взяли образ экономики, управляемой национальным государством или мировым органом власти, неявно содержащийся в теориях экономистов.

Максимизация прибыли

Считается, что экономисты, изучая проблемы рыночной экономики, совершенно нереалистичны, предполагая, что все люди стремятся получить максимально достижимую выгоду. Они, мол, рисуют образ абсолютно эгоистичного и рационального существа, для которого не имеет значения ничего, кроме прибыли. Такой homo oeconomicus мог быть подобием биржевых маклеров и спекулянтов. Но подавляющее большинство людей совсем другое дело. Изучая поведение этой иллюзорной фигуры, нельзя ничего узнать о реальной действительности.

Нет необходимости еще раз опровергать все недоразумения, ошибки и искажения, свойственные этой точке зрения. Первые две части этой книги уже вскрыли соответствующие заблуждения. На этом этапе достаточно обсудить проблему максимизации прибыли.

Относительно мотивов человеческой деятельности праксиология в целом и экономическая наука в своей специальной области не предполагают ничего, кроме того, что действующий человек стремится устранить беспокойство. В специфических условиях торговли на рынке деятельность означает куплю-продажу. Все, что экономисты утверждают относительно спроса и предложения, относится к любому примеру спроса и предложения, а не только к спросу и предложению, вызванным стечением особых обстоятельств и требующих отдельного описания или определения. Не требует никаких дополнительных подтверждений положение о том, что человек, столкнувшись с альтернативой получить больше или меньше за товар, который он хочет продать, ceteris paribus* выбирает высокую цену. Для продавца более высокая цена означает лучшее удовлетворение его желаний. С соответствующими поправками то же самое применимо и к покупателю. Сумма, сэкономленная при покупке одного товара, позволяет ему больше потратить на удовлетворение других нужд. Покупка на самом дешевом рынке и продажа на самом дорогом при прочих равных условиях не требуют никаких дополнительных исходных положений относительно мотивов и морального облика субъекта действия. Это просто следствие любой деятельности в условиях рыночного обмена.

В своей роли коммерсанта человек является слугой потребителей, обязанным подчиняться их желаниям. Он не может потакать собственным прихотям и капризам. Но прихоти и капризы его потребителей являются для него судом последней инстанции при условии, что эти потребители готовы ему платить. Ему необходимо приспосабливать свое поведение к требованиям потребителей. Если потребители страдают отсутствием вкуса и им нравятся уродливые и вульгарные вещи, то он должен, невзирая на свои личные убеждения, обеспечить их подобными вещами[Живописец является коммерсантом, если он стремится писать картины, которые могут быть проданы по самой высокой цене. Живописец, который не идет на компромисс со вкусами покупающей публики, а, пренебрегая неприятными последствиями, позволяет себе руко- водствоваться только собственными идеалами, является художником с большой буквы, творческим гением. Cм. c. 131133.]. Если потребители не желают платить за отечественные изделия более высокие цены, чем за изделия, произведенные за рубежом, коммерсант должен покупать иностранные товары при условии, что они дешевле. Работодатель не может оказывать любезности в ущерб потребителям. Он не может платить работникам больше, чем это определено рынком, если покупатели не готовы платить пропорционально более высокую цену за товары, произведенные на заводах, где ставки заработной платы выше, чем на остальных заводах.

Совсем другое дело, когда человек тратит свой доход. Он волен делать все, что ему нравится. Он может раздаривать подарки. Под влиянием различных теорий и предубеждений он может проводить политику дискриминации в отношении товаров определенного происхождения и отдавать предпочтение менее совершенным или более дорогим изделиям перед технологически более совершенными и дешевыми.

Как правило, люди, покупая что-либо, не делают подарков продавцам. Но тем не менее случается и такое. Иногда бывает трудно провести границу между покупкой необходимых товаров и услуг и дарением подарков. Делая покупки на благотворительных распродажах, люди обычно сочетают покупку с пожертвованиями на благотворительные цели. Монета, отданная слепому уличному музыканту, определенно не является платой за весьма сомнительное исполнение; это просто подаяние.

В действии человек един.  Коммерсант единоличный владелец фирмы может иногда стирать границу между делом и благотворительностью. Когда он захочет поддержать бедствующего друга, деликатность может заставить его прибегнуть к способу, который избавил бы последнего от переживаний по поводу существования на подаяние. Он возьмет друга на работу в контору, хотя не нуждается в его помощи или мог бы найти такого же помощника за меньшую плату. Выплачиваемое жалованье формально выглядит как часть деловых издержек. Фактически же это расходование части дохода коммерсанта. Правильнее считать это потреблением, а не затратами, имеющими целью увеличить прибыль фирмы[Подобные пересечения деловых затрат и потребительских расходов часто поощряются институциональными условиями. Затраты, отнесенные на себестоимость, уменьшают чистую прибыль и, соответственно, налоги. Если налоги поглощают 50% прибыли, то из собственного кармана коммерсант оплачивает только 50% подарка. Остальные относятся на Департамент внутренних доходов.].

Склонность учитывать только осязаемые, видимые и измеримые вещи и игнорировать все остальное приводит к непростительным ошибкам. Человек покупает не просто пищу и калории. Он не хочет кормиться как волк, он хочет есть как человек. Чем более аппетитно и вкусно еда приготовлена, чем красивее накрыт стол, чем приятнее обстановка, тем лучше пища удовлетворяет аппетит. Для тех, кто рассматривает исключительно химические аспекты пищеварения, эти обстоятельства не имеют никакого значения[Разумеется, обсуждение с точки зрения психологии питания не будет считать эти обстоятельства незначительными.]. Но то, что они играют важную роль в определении цен на продукты питания, полностью согласуется с утверждением о том, что люди при прочих равных условиях предпочитают самый дешевый рынок. В любом случае, если человек, выбирая из двух вещей, которые химиками и технологами считаются абсолютно идентичными, предпочитает более дорогую, он имеет на то причину. Он не ошибается, а платит за услуги, которые химики и технологи не могут распознать с помощью своих специфических методов исследования. Если человек предпочитает дорогой ресторан более дешевому кафе, поскольку ему нравится потягивать свой коктейль по соседству с герцогом, мы можем отметить его забавное тщеславие. Но мы не должны говорить, что поведение человека не направлено на повышение удовлетворенности.

Человек всегда стремится к повышению уровня удовлетворенности. В этом смысле и ни в каком ином мы можем использовать термин эгоист и подчеркивать, что деятельность непременно эгоистична. Даже деятельность, непосредственно направленная на улучшение условий существования других людей, эгоистична. Тот, кто действует таким образом, считает, что ему большее удовольствие доставит накормить других людей, чем поесть самому. Его беспокойство вызвано осознанием того, что другие люди пребывают в нужде.

Конечно, многие ведут себя по-другому и предпочитают набить собственный желудок, а не желудки окружающих. Но это не имеет никакого отношения к экономической науке; это исходный факт исторического опыта. Во всяком случае экономическая наука обращается к любому виду деятельности, независимо от того, мотивируется ли она побуждением человека поесть самому или накормить других людей.

Если максимизация прибыли означает, что человек в любой рыночной сделке стремится к увеличению до предела извлекаемой выгоды, то это излишне многословное и описательное иносказание. Если она означает что-то еще, то она является выражением ошибочной идеи.

Некоторые экономисты считают, что задача экономической науки установить, каким образом в отдельно взятом обществе можно достигнуть максимально возможного удовлетворения всех людей или наибольшего количества людей. Они не понимают, что у нас нет методов, позволяющих измерять уровень удовлетворенности, достигаемый разными индивидами. Они неправильно истолковывают характер оценок, основанных на сравнении счастья разных людей. То, что выражает произвольные субъективные оценки, сами они считают установленными фактами. Кто-то может назвать счастьем ограбление богатого, чтобы сделать подарок бедному. Однако определение чего-либо как справедливого или несправедливого всегда является субъективным ценностным суждением и в качестве такового часто личным и не поддающимся верификации или фальсификации. Экономическая наука не предназначена для вынесения ценностных суждений. Она нацелена на познание следствий определенных способов активной деятельности.

Утверждается, что физиологические потребности всех людей одинаковы, и эта одинаковость позволяет найти эталон для измерения степени их объективного удовлетворения. Выражая подобные взгляды и рекомендуя соответствующие критерии для формирования политики государства, эти теоретики предлагают обращаться с людьми как с домашним скотом. Но реформаторы не в состоянии понять, что универсальных принципов питания, применимых ко всем людям, не существует. Выбор принципов зависит целиком от целей, к которым стремится субъект. Скотник кормит коров не для того, чтобы сделать их счастливее, а для того, чтобы добиться результатов, которые предусмотрены в его собственных планах. Он может стремиться к увеличению надоев или к увеличению привесов или к чему-то еще. Какой тип людей собирается культивировать селекционер людей атлетов или математиков? Воинов или рабочих? Тот, кто сделает людей объектом целенаправленной системы разведения, присвоит себе деспотическую власть и будет использовать сограждан в качестве средства для достижения своих собственных целей, отличающихся от тех, к которым они сами стремятся.

Проводить различие между тем, что делает человека более удовлетворенным, и тем, что делает его менее удовлетворенным, позволяют субъективные оценки. Субъективные оценки человека, высказывающегося относительно удовлетворенности другого человека, ничего не сообщают об удовлетворенности последнего. Они лишь сообщают, какие условия существования этого другого человека лучше удовлетворяют того, кто высказал такую оценку. Реформаторы, ищущие максимум общей удовлетворенности, просто говорят нам о том, какое положение других людей лучше всего подойдет им самим.

4. Аутистическое хозяйство

Ни одна идеальная конструкция не вызвала столько нападок, как изолированный экономический субъект, целиком зависящий только от самого себя. Но экономическая наука не может обойтись без него. Чтобы изучить межличностный обмен, мы должны противопоставить ему обстоятельства, в которых он отсутствует. Можно представить два варианта аутистического хозяйства, в котором существует только аутистический обмен: хозяйство изолированного индивида и экономика социалистического общества. Используя эту идеальную конструкцию, экономисты не заботятся о том, может ли эта система работать[Мы обсуждаем проблемы теории, а не истории. Поэтому мы можем воздержаться от критики возражений, выдвигаемых против концепции изолированного субъекта, ссылающихся на нату- ральное домашнее хозяйство.]. Они полностью отдают себе отчет в том, что их идеальные конструкции вымышлены. Ни Робинзон Крузо, который все же мог существовать, ни руководитель совершенно изолированного социалистического сообщества, которого никогда не существовало, не смогут планировать и действовать так, как могут действовать люди тогда, когда прибегают к помощи экономического расчета. Тем не менее в рамках нашей идеальной конструкции мы вольны считать, что они могут производить расчеты всякий раз, когда эта фикция может быть полезна при обсуждении специфических проблем, которые необходимо рассмотреть.

Идеальная конструкция аутистического хозяйства является основой популярного различения производительности и прибыльности, ставшего критерием ценностных суждений. Те, кто использует это различение, считают аутистическую экономику, особенно социалистического типа, самой желательной и совершенной системой экономического управления. Любое явление рыночной экономики оценивается в соответствии с тем, оправдано ли оно с точки зрения социалистической системы. Положительная ценность и эпитет производительный присваиваются только деятельности, считающейся целесообразной с точки зрения плана управляющего этой системы. Все остальные виды деятельности, выполняемые в рыночной экономике, называются непроизводительными, несмотря на то, что они могут быть прибыльными для тех, кто ими занимается. Таким образом, стимулирование продаж, реклама и банковское дело считаются деятельностью прибыльной, но непроизводительной.

Разумеется, экономисты ничего не могут сказать по поводу этих произвольных субъективных оценок.

5. Состояние покоя и равномерно функционирующая экономика

Единственный способ изучения проблемы деятельности это представить, что в конечном счете деятельность стремится к такому положению дел, в котором больше не будет деятельности, то ли потому, что любое беспокойство будет устранено, то ли потому, что дальнейшее устранение беспокойства невозможно. Таким образом, деятельность ведет к состоянию покоя, к отсутствию деятельности.

Соответственно, теория цен анализирует межличностный обмен с этой точки зрения. Люди продолжают обмениваться на рынке до тех пор, пока дальнейший обмен становится невозможным, поскольку от нового акта обмена ни одна из сторон не ожидает дальнейшего улучшения своего состояния. Потенциальные покупатели считают цены, запрашиваемые потенциальными продавцами, неудовлетворительными, и наоборот. Сделки более не заключаются. Возникает состояние покоя. Это состояние покоя, которое мы можем назвать простым состоянием покоя, не является идеальной конструкцией. Оно наступает и проходит снова и снова. Когда фондовый рынок закрывается, брокеры выполняют все заявки, которые могут быть исполнены по рыночной цене. Только те потенциальные покупатели и продавцы, которые считают рыночную цену слишком высокой или, соответственно, слишком низкой, ничего не продали и не купили[В целях упрощения мы пренебрегаем колебаниями цен в течение рабочего дня.]. То же самое касается любой сделки. Вся рыночная экономика, так сказать, один большой обмен или рынок. В любой момент времени совершаются только те сделки, которые участвующие в них стороны готовы заключить по достижимой цене. Новые продажи будут осуществляться только в том случае, если произойдут изменения в оценках хотя бы одной стороны.

Некоторые утверждают, что понятие простого состояния покоя неудовлетворительно. Оно, мол, относится к определению цен на товары, запас которых уже имеется, и ничего не говорит о том, какое влияние эти цены окажут на производство. Это возражение необоснованно. Теоремы, содержащиеся в понятии простого состояния покоя, действительны для всех сделок без исключения. В самом деле, покупатели факторов производства немедленно приступают к производству, и очень скоро вновь выходят на рынок, чтобы продать свои изделия и купить то, что им нужно для личного потребления и для продолжения производственного процесса. Но это не опровергает нашего построения, которое вовсе не утверждает, что состояние покоя будет длиться. Кратковременное затишье исчезнет, как только изменятся преходящие обстоятельства, которые его вызвали.

Понятие простого состояния покоя не является идеальной конструкцией, но адекватно описывает то, что регулярно случается на любом рынке. В этом отношении оно радикально отличается от идеальной конструкции конечного состояния покоя.

В простом состоянии покоя мы обращаем внимание только на то, что происходит прямо сейчас. Мы ограничиваем свое внимание тем, что происходит в данный момент, и игнорируем то, что случится позже, в следующее мгновение, завтра или позднее. Мы имеем дело только с ценами, которые реально платились при продажах, т.е. с ценами ближайшего прошлого. Мы не задаемся вопросом, будут ли будущие цены равны этим ценам.

Но сейчас мы делаем шаг вперед. Мы обращаем свое внимание на факторы, которые непременно спровоцируют тенденцию ценовых изменений. Мы попытаемся выяснить, к какой цели должна привести эта тенденция, прежде чем все ее движущие силы будут исчерпаны и возникнет новое состояние покоя. Цена, соответствующая этому будущему состоянию покоя, в прошлом экономистами называлась естественной ценой; в настоящее время часто используется термин статическая цена. С целью избежать обманчивых ассоциаций целесообразно назвать ее конечной ценой и, соответственно, говорить о конечном состоянии покоя. Конечное состояние покоя является идеальной конструкцией, а не описанием реальной действительности, поскольку оно никогда не будет достигнуто. Прежде чем оно будет осуществлено, возникнут новые возмущающие факторы. Необходимость же такой идеальной конструкции определяется тем, что рынок в каждое данное мгновение движется к конечному состоянию покоя. Любое следующее мгновение может создать новые факторы, изменяющие это конечное состояние покоя. Но рынок всегда встревожен стремлением к определенному конечному состоянию покоя.

Рыночная цена реальное явление. Она фактически существовала в заключенной сделке. Конечная цена гипотетическая цена. Рыночная цена является историческим фактом и поэтому мы в состоянии зафиксировать ее с численной точностью в долларах и центах. Конечная цена может быть определена только путем определения условий, требующихся для ее возникновения. Ей нельзя приписать никакой численной ценности в денежных терминах или в количествах других товаров. Она никогда не появляется на рынке. Рыночная цена никогда не совпадает с конечной ценой, соответствующей моменту, в котором фактически находится эта рыночная структура. Однако, к сожалению, каталлактика не справится с задачей изучения проблем формирования цен, если вздумает пренебречь исследованием конечной цены, поскольку в рыночной ситуации, из которой возникает рыночная цена, уже действуют скрытые силы, которые будут продолжать генерировать ценовые изменения до тех пор, пока при условии, что не появится новой информации, не установятся конечные цены и конечное состояние покоя. Мы бы слишком сильно ограничили наше исследование процесса определения цены, если бы решили обращать внимание только на мгновенные рыночные цены и простое состояние покоя и игнорировать то, что рынок уже возбужден силами, которые должны привести к дальнейшим ценовым изменениям, и склонности к другому состоянию покоя.

Мы должны разобраться с тем фактом, что изменения факторов, определяющих формирование цен, не обладают мгновенным действием. Необходим определенный промежуток времени, прежде чем проявятся все их последствия. Между моментом появления новой информации и завершением процесса соответствующей корректировки рынка должно пройти определенное время. (И, разумеется, пока длится этот период времени, появляется новая информация.) Рассматривая результаты любого изменения сил, действующих на рынке, мы не должны забывать, что имеем дело с событиями, происходящими последовательно, с серией результатов, следующих друг за другом. Мы не в состоянии узнать заранее, сколько времени должно пройти. Но мы знаем наверняка, что определенное время должно пройти, хотя иногда этот период так мал, что он вряд ли играет какую-то роль в практической жизни.

Экономисты часто ошибаются, пренебрегая фактором времени. Возьмем, например, споры, касающиеся последствий изменения количества денег в обращении. Часть исследователей интересовались исключительно долгосрочными последствиями, т.е. конечными ценами и конечным состоянием покоя. Другие видели только краткосрочные результаты, т.е. цены мгновения, следующего за изменением исходных данных. Ошибочными оказались оба подхода, и их выводы были впоследствии опровергнуты. Можно привести еще много подобных примеров.

Идеальная конструкция конечного состояния покоя характеризуется особым вниманием к изменениям во временной последовательности событий. В этом отношении она отличается от идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики, которая характеризуется устранением изменений исходных данных и фактора времени. (Нецелесообразно и обманчиво называть эту идеальную конструкцию, как это принято, статикой или статическим равновесием, и было бы грубой ошибкой смешивать ее с идеальной конструкцией стационарной экономики[См. с. 237.].) Равномерно функционирующая экономика представляет собой фиктивную систему, в которой рыночные цены на все товары и услуги совпадают с конечными целями. Здесь нет места никаким изменениям цен; существует абсолютная стабильность цен. Одни и те же рыночные сделки повторяются вновь и вновь. Товары высших порядков в одном и том же количестве проходят через одни и те же этапы обработки пока, наконец, не попадут в руки потребителей и не будут потреблены. Рыночная информация не меняется. Сегодня не отличается от вчера, а завтра не будет отличаться от сегодня. Система находится в постоянном движении, но всегда остается в одной и той же точке. Она равномерно вращается вокруг одного и того же центра. Простое состояние покоя постоянно нарушается, но мгновенно восстанавливается на предыдущем уровне. Все движущие силы, включая и те, которые вызывают текущее нарушение простого состояния покоя, постоянны. Поэтому цены обычно называемые статическими, или ценами равновесия, также остаются постоянными.

Суть этой идеальной системы в элиминации течения времени и непрекращающихся изменений в явлениях рынка. Любое понятие изменения применительно к спросу и предложению несовместимо с этой конструкцией. В ее рамках можно рассматривать только такие изменения, которые не оказывают влияние на взаимодействие сил, формирующих цены. Нет необходимости населять воображаемый мир равномерно функционирующей экономики бессмертными, нестареющими и неразмножающимися людьми. При условии, что общая численность населения и количество людей в каждой возрастной группе остаются неизменными, мы вполне можем предположить, что дети рождаются, растут, стареют и, в конце концов, умирают. Тогда спрос на товары, выделенные определенной возрастной группе, не меняется, хотя индивиды, которые его предъявляют, уже другие.

Реальная действительность не имеет ничего общего с равномерно функционирующей экономической системой. Однако, чтобы проанализировать проблемы, возникающие в связи с изменением информации, а также в связи с  неравномерно и нерегулярно изменяющимся движением, мы должны сопоставить их с фиктивным состоянием дел, где  они предположительно устранены. Поэтому нелепо заявлять, что конструкция равномерно функционирующей экономики не проливает свет на изменяющийся мир, и требовать от экономистов вместо якобы исключительного сосредоточения на статике изучать динамику. Так называемый статический метод как раз и является надлежащим методом исследования изменений. Не существует иного способа изучения сложных явлений деятельности, кроме абстрагирования от изменений в целом, затем введения изолированного фактора, провоцирующего изменение, и, наконец, анализа его действия, исходя из предположения прочих равных условий. Абсурдно также считать, что польза, приносимая конструкцией равномерно функционирующей экономики, тем больше, чем больше объект исследования, сфера реальной деятельности соответствует этой конструкции в отношении отсутствия изменений. Статический метод, применение идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики является единственным адекватным методом анализа интересующих нас изменений, неважно большие они или маленькие, резкие или медленные.

Все выдвигавшиеся до настоящего времени возражения против использования идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики потерпели полную неудачу. Их авторы не поняли, в чем проблема этой конструкции и почему она так легко приводит к ошибкам и путанице.

Действие это изменение, а изменение временная последовательность. Но в равномерно функционирующей экономике изменения и последовательность событий устранены. Действие должно делать выбор и справляться с неопределенным будущим. Но в равномерно функционирующей экономике нет процесса выбора, а будущее не является неопределенным, так как не отличается от настоящего. Такая жесткая система населена не живыми людьми, которые делают выбор и которым свойственно ошибаться; это мир бездушных и бездумных роботов, не человеческое общество, а муравейник.

Эти неразрешимые противоречия не снижают значения данной идеальной конструкции для решения единственной проблемы, для освещения которой она уместна и необходима: проблемы соотношения цен на продукцию и требующихся для ее производства факторов, а также содержащихся в ней проблем предпринимательства и прибылей и убытков. С целью зафиксировать функцию предпринимательства и смысл прибыли и убытков мы создаем систему, где они отсутствуют. Этот мысленный образ лишь инструмент мышления. Он не является описанием возможного и осуществимого состояния дел. Поскольку невозможно исключить предпринимателя из картины рыночной экономики, то не может даже идти речи о том, чтобы довести идеальную конструкцию равномерно функционирующей системы до конечных логических следствий. Многочисленные комплиментарные факторы производства не могут соединиться спонтанно. Для их соединения необходимы целенаправленные усилия людей, стремящихся к определенным результатам и мотивируемых тягой к повышению уровня удовлетворенности. Устраняя предпринимателя, устраняют и движущую силу всей рыночной системы.

Существует и второй недостаток. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики молчаливо подразумеваются косвенный обмен и использование денег. Но что это за деньги? В системе без изменений, где не существует какой бы то ни было неопределенности будущего, никому не нужны наличные деньги. Любому индивиду точно известно, какое количество денег ему необходимо в будущем. Поэтому он может ссужать все получаемые им средства на таких условиях, чтобы срок погашения приходился на ту дату, когда появляется потребность в деньгах. Предположим, что деньгами является только золото и что существует лишь один центральный банк. По мере последовательного приближения к состоянию равномерно функционирующей экономики все индивиды и фирмы постепенно ограничивают владение наличными деньгами и все высвобождаемое таким образом золото перетекает в сферу неденежного промышленного использования. Наконец, после того, как достигается равновесие равномерно функционирующей экономики, владения наличными деньгами больше не существует; для денежных целей золото больше не используется. Индивиды и фирмы владеют требованиями к центральному банку, погашение каждой части которых в точности соответствует суммам, необходимым им на определенную дату для погашения собственных обязательств. Центральный банк не нуждается ни в каких резервах, так как общая сумма платежей его клиентов в точности соответствует общей сумме снятий со счетов. Фактически все сделки могут быть осуществлены путем записей в банковских книгах без всякого использования наличности. Таким образом, деньги в этой системе не являются средством обмена; это вообще не деньги; это просто num??й??raire [53], бесплотная и неопределенная единица учета весьма смутного и неопределимого характера, который воображение ряда экономистов и заблуждения многих обывателей ошибочно приписывают деньгам. Вмешательство этих числовых выражений в отношения между покупателем и продавцом не оказывает влияния на сущность продаж; они нейтральны по отношению к экономической активности людей. Но понятие нейтральных денег неосуществимо и непостижимо само по себе[См.: ниже. С. 389392.   * Доказательство от противного (лат.). Прим. пер.]. Если бы мы пожелали воспользоваться неуместной терминологией, применяемой во многих современных экономических работах, мы должны были бы сказать: деньги необходимо являются динамическим фактором; в статичной системе места деньгам не остается. В отличие от этого само понятие рыночной экономики без денег внутренне противоречиво.

Идеальная конструкция равномерно функционирующей экономики представляет собой ограничительное понятие. В рамках ее структуры никакой деятельности фактически не существует. После устранения беспокойства на место сознательных устремлений мыслящего человека приходят автоматические реакции. Эту проблематичную идеальную конструкцию можно использовать только имея в виду цели, которым она призвана служить. Прежде всего мы намерены проанализировать господствующую в любой деятельности тенденцию к установлению равномерно функционирующей экономики; при этом мы всегда должны иметь в виду, что эта тенденция никогда не достигнет своей цели в мире, не являющемся абсолютно устойчивым и неизменным, т.е. в мире, который жив, а не мертв. Во-вторых, мы должны понять, чем условия живого мира, в котором существует деятельность, отличаются от условий устойчивого мира. Мы можем обнаружить это только путем argumentum a contrario*, представив себе образ устойчивой экономики. Таким образом, мы пришли к пониманию, что столкновение с неопределенными обстоятельствами неизвестного будущего, т.е. спекуляция (деятельность на основе гипотетических предположений), присуще любой деятельности и что прибыль и убыток являются неизбежными свойствами активной деятельности, которые не исчезнут чудесным образом, несмотря ни на какие попытки выдавать желаемое за действительное. Методики тех экономистов, полностью осознавших это фундаментальное знание, можно назвать логическим методом экономической науки в отличие от математического метода.

Экономисты-математики не обращают внимания на действия, которые, исходя из идеального и неосуществимого предположения, что в будущем не появится никакой новой информации, должны привести к равномерно функционирующей экономике. Они не замечают отдельного спекулянта, который стремится не к установлению равномерно функционирующей экономики, а к извлечению прибыли из действия, лучше всего направляющего ход событий в сторону достижения цели, преследуемой активной деятельностью, максимально возможному устранению беспокойства. Они делают упор исключительно на нереальное состояние равновесия, которое будет достигнуто всей совокупностью подобных действий, если не случится никаких изменений исходных данных. Они описывают это воображаемое равновесие с помощью системы дифференциальных уравнений. Они не способны понять, что в состоянии, которое они исследуют, никакая дальнейшая деятельность невозможна, а возможна лишь последовательность событий, возбуждаемая мистическим перводвигателем. Они отдают все свои силы описанию на математическом языке разнообразных равновесий, т.е. состояний покоя и отсутствия деятельности. Они изучают равновесие так, как если бы оно было реальной сущностью, а не ограничительным понятием, инструментом мысли. Они заняты бесполезной игрой математическими символами, развлечением, не дающим никакого знания[Дополнительное критическое исследование математической экономической теории см. с. 329 335.].

6. Стационарная экономика

Идеальная конструкция стационарной экономики часто смешивалась с идеальной конструкцией равномерно функционирующей экономики. Но на самом деле эти две конструкции отличаются друг от друга.

В стационарной экономике богатство и доход индивидов постоянны. Здесь могут иметь место изменения, несовместимые с образом равномерно функционирующей экономики. Население может увеличиваться или уменьшаться при условии, что соответствующим образом увеличиваются или уменьшаются величины богатства и доходов. Спрос на товары также может меняться; но эти изменения должны происходить так медленно, что перемещение капитала из отраслей, производство в которых в соответствии с меняющимся спросом необходимо ограничить, в те отрасли, где производство нужно расширить, может быть произведено путем невозобновления износившегося оборудования в сокращаемых отраслях и инвестирования в расширяющиеся.

Идеальная конструкция стационарной экономики вызывает к жизни две другие идеальные конструкции: развивающейся (расширяющейся) экономики и регрессирующей (сжимающейся) экономики. В первой удельные показатели богатства и дохода индивидов, а также величина населения имеют тенденцию к более высоким численным значениям, во второй к более низким численным значениям.

В стационарной экономике общая сумма всех прибылей и всех убытков равна нулю. В развивающейся экономике общая величина прибыли превосходит величину убытков. В регрессирующей экономике общая величина прибыли меньше, чем общая величина убытков.

Необоснованность этих трех идеальных конструкций состоит в том, что они подразумевают возможность измерения богатства и дохода. Поскольку измерения нельзя не только произвести, но и даже представить, не может идти речи о том, чтобы использовать их для строгой классификации состояний реальной действительности. Если экономическая история когда-нибудь рискнет периодизировать экономическую эволюцию в соответствии с понятиями стационарной, развивающейся и регрессирующей экономики, она прибегнет к помощи исторического понимания, а не меры.

7. Интеграция каталлактических функций

Когда люди, изучая проблемы своей собственной деятельности, и экономическая история, дескриптивная экономическая теория и экономическая статистика, регистрируя действия других людей, применяют термины предприниматель, капиталист, землевладелец, рабочий и потребитель, они говорят об идеальных типах. В экономической теории предприниматель, капиталист, землевладелец, рабочий и потребитель не являются живыми людьми, которых можно встретить в реальной жизни и истории. Они представляют собой воплощение отдельных функций в рамках функционирующего рынка. Тот факт, что действующий человек и исторические науки в своих рассуждениях применяют результаты экономической науки и создают свои идеальные типы, основываясь и ссылаясь на категории праксиологической теории, ничего не меняет в фундаментальном логическом различении идеальных типов и экономических категорий. Экономические категории относятся к чистым интегрированным функциям, идеальные типы относятся к историческим событиям. В живом и деятельном человеке неизбежно сочетаются несколько функций. Он никогда не является просто потребителем. В дополнение к этому он предприниматель, землевладелец, капиталист, рабочий или лицо, живущее за счет потребления перечисленных выше субъектов. Более того, очень часто функции предпринимателя, землевладельца, капиталиста и рабочего сочетаются в одном человеке. История стремится классифицировать людей согласно преследуемым ими целям и средствам, которые они используют для достижения этих целей. Экономическая наука, исследуя структуру деятельности в рыночном обществе безотносительно к каким бы то ни было человеческим целям и применяемым средствам, стремится к разделению категорий и функций. Это две разные задачи. Лучше всего эту разницу можно продемонстрировать, обсудив концепцию предпринимателя, принятую в каталлактике.

В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики места для предпринимательской активности не остается, потому что здесь исключено любое изменение исходных данных, способное оказать влияние на цены. Стоит только отбросить предположение о неизменности данных, как сразу обнаруживается, что любое изменение в исходных данных неизбежно оказывает влияние на деятельность. Поскольку деятельность направлена на оказание воздействия на будущее состояние дел, пусть даже иногда на ближайшее будущее следующее мгновение, постольку она подвержена влиянию любого неверно предвосхищенного изменения в исходных данных, случающегося в период времени между его началом и окончанием периода, который она имеет целью предусмотреть (период предусмотрительности[См. с. 448449.]). Таким образом, исход действия всегда не определен. Деятельность всегда спекуляция. Это действительно не только для рыночной экономики, но и в не меньшей степени для Робинзона Крузо, идеального изолированного действующего лица, и для условий социалистической экономики. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики никто не является предпринимателем и спекулянтом. В реальной и живой экономике любое действующее лицо всегда является предпринимателем и спекулянтом; люди, о которых заботятся подобные действующие лица, младшие члены семьи в рыночном обществе или народные массы в социалистическом обществе, хотя сами не являются предпринимателями и поэтому не занимаются гипотетическими размышлениями, все же испытывают воздействие результатов размышлений действующих субъектов.

Говоря о предпринимателях, экономисты имеют в виду не человека, а определенную функцию. Эта функция не является специфическим свойством особой группы или класса людей; она присуща любой деятельности и обременяет любого действующего субъекта. Воплощая эту функцию в воображаемой фигуре, мы прибегаем к методологическому паллиативу. Каталлактика использует термин предприниматель в следующем значении: действующий человек рассматривается исключительно с точки зрения неопределенности, которая свойственна любой деятельности. Используя этот термин, никогда не следует забывать, что любая деятельность встроена в поток времени и поэтому подразумевает гипотетические размышления. Капиталисты, землевладельцы и рабочие незбежно являются спекулянтами, так же как и потребитель, когда обеспечивает свои прогнозируемые будущие потребности. Многое может случиться, пока поднесешь чашку к губам.

Давайте попытаемся продумать идеальную конструкцию чистого предпринимателя до ее конечных логических следствий. Этот предприниматель не владеет никаким капиталом. Необходимый для его предпринимательской деятельности капитал ссужается ему капиталистом в форме денежного займа. Правда, закон считает его владельцем средств производства, приобретенных на взятые взаймы деньги. Тем не менее он остается неимущим, поскольку его активы уравновешиваются его обязательствами. В случае успеха ему принадлежит чистая прибыль. Если он терпит неудачу, убытки должны ложиться на капиталиста, давшего ему кредит. Фактически такой предприниматель может быть служащим капиталиста, спекулирующего за свой счет, и иметь 100-процентную долю в чистой прибыли, не заботясь об убытках. По существу ничего не меняется и в том случае, если предприниматель в состоянии сам предоставить часть необходимого капитала и занимает только недостающее. В той мере, в какой понесенные убытки не могут быть вычтены из собственных средств предпринимателя, они ложатся на кредитующего капиталиста, вне зависимости от условий контракта. На деле капиталист всегда является предпринимателем и спекулянтом. Он всегда рискует потерять свои средства. Абсолютно безопасных инвестиций не существует.

Экономически самодостаточный землевладелец, обрабатывающий свой участок только чтобы обеспечить свое домашнее хозяйство, зависит от воздействий любых изменений, оказывающих влияние на плодородие почвы или его собственные потребности. В рыночной экономике на результат деятельности фермера оказывают влияние любые изменения, касающиеся важности его участка земли в рыночном предложении. Очевидно, что фермер является предпринимателем даже с точки зрения терминологии обыденного языка. Никакое владение какими бы то ни было средствами производства, будь они представлены материальными благами или деньгами, не гарантировано от влияния неопределенности будущего. Использование любых материальных благ или денег для производства, т.е. для обеспечения будущего, само по себе является предпринимательской деятельностью.

В сущности, работник находится в таком же положении. С рождения он является собственником определенных способностей; его врожденные таланты являются средствами производства, лучше подходящими для одних видов работы, менее пригодными для других и вообще не годящимися для остальных[О смысле, в котором труд должен рассматриваться в качестве неспецифического фактора производства, см. с. 126128.]. Если он приобрел навыки, необходимые для выполнения определенных видов труда, то в отношении потребовавшегося для этого времени и материальных затрат он находится в положении инвестора. Он сделал вложение в ожидании вознаграждения соответствующим результатом. Он является предпринимателем, поскольку его заработная плата определяется ценой, предлагаемой рынком за тот вид труда, который он может выполнять. Эта цена меняется в зависимости от изменения обстоятельств, так же как и цена любого другого фактора производства.

В контексте экономической теории смысл обсуждаемых терминов заключается в следующем. Предприниматель это человек, действия которого ориентируются на изменения рыночной информации. Капиталист и землевладелец это люди, действия которых ориентируются на изменения ценности и цены, происходящие (даже если вся рыночная информация остается неизменной) в результате простого течения времени как следствие различной оценки ценности настоящих благ и будущих благ. Рабочий это человек, действия которого сводятся к использованию труда как фактора производства. Таким образом, каждая функция является великолепно интегрированной: предприниматель получает прибыль или несет убытки; собственник средств производства (капитальных благ или земли) получает определенный процент; рабочий получает заработную плату. В этом смысле мы разработали идеальную конструкцию функционального распределения в отличие от реального исторического распределения[Давайте еще раз подчеркнем, что все, включая и обычных людей, имея дело с проблемами распределения дохода, всегда прибегают к помощи этой идеальной конструкции. Экономисты не изобрели ее; они лишь очистили ее от недостатков, присущих обыденному понятию. Эпис- темологическое обсуждение функционального распределения cм.: Кларк Дж. Б. Распределение бо- гатства. М.: Экономика, 1990. С. 2728; B??ц??hm-Bawerk E. von. Gesammelte Shriften/Ed. F.X. Weiss. Vienna, 1924. P. 299. Термин распределение не должен никого вводить в заблуждение; его исполь- зование в этом контексте объясняется ролью, которую в истории экономической мысли играла идеальная конструкция социалистического государства (cм. с. 225226). Блага не производятся предварительно и лишь затем распределяются, как это было бы в социалистическом государстве. Слово распределение, используемое в термине функциональное распределение, совпадает со значением, которое придавалось ему 150 лет назад. В современном английском языке распределение обозначает опосредуемое торговлей рассредоточение товаров между потребителями.].

Однако экономическая наука применяла и продолжает применять термин предприниматель в значении, отличающемся от придаваемого ему в идеальной конструкции функционального распределения. Она также называет предпринимателями тех, кто стремится извлечь прибыль, приспосабливая производство к ожидаемым изменениям, кто оказался более инициативным, более рисковым и более наблюдательным, чем остальная масса, локомотивом экономического развития. Это понятие yже концепции предпринимателя, использующейся в конструкции функционального распределения; оно не включает в себя многих моментов, которые содержит последняя. Неудобно, когда для обозначения двух разных понятий должен использоваться один и тот же термин. Было бы целесообразнее для обозначения второго понятия использовать другой термин например, промоутер.

Необходимо отметить, что понятие предпринимателя-промоутера невозможно определить с праксиологической строгостью. (В этом отношении оно имеет определенное сходство с понятием денег, которое также не поддается в отличие от понятия средства обмена строгому праксиологическому определению[Cм. с. 373.].) Однако экономическая теория не может обойтись без концепции промоутера, поскольку она отсылает к исходному факту, являющемуся общей характеристикой человеческой природы, т.е. присутствует во всех рыночных сделках и оставляет в них глубокий след. Известно, что разные люди реагируют на изменение условий с разной быстротой и по-разному. В этом также находят свое выражение как врожденные качества, так и превратности их жизни. На рынке есть лидеры и те, кто лишь копирует поведение своих более проворных сограждан. Феномен лидерства так же реален на рынке, как и в других сферах человеческой активности. Движущая сила рынка элемент, стремящийся к беспрестанным нововведениям и улучшениям, обеспечивается неугомонностью промоутера и его стремлением сделать прибыль как можно более высокой.

Однако применение этого термина в двух смыслах не таит никакой опасности, которая могла бы привести к какой-либо неопределенности изложения системы каталлактики. Всякий раз, когда появляется вероятность подобных сомнений, они могут быть рассеяны использованием термина промоутер вместо предпринимателя.

Предпринимательская функция в стационарной экономике

Рынок фьючерсов может освободить промоутера от части предпринимательских функций. В той мере, в какой предприниматель застраховался путем заключения соответствующих форвардных сделок от возможных убытков, он перестает быть предпринимателем, а предпринимательская функция развивается на другой стороне контракта. Переработчик, который покупает партию хлопка-сырца для своей фабрики и тут же продает такое же его количество на форвардном рынке, отказывается от части своей предпринимательской функции. В течение этого периода он не получит ни прибыли, ни убытков от изменений в цене хлопка. Разумеется, он не утрачивает функцию предпринимателя полностью. Те изменения в цене пряжи в целом или в цене на производимые им сорта и номера пряжи, которые не вызваны изменениями в цене хлопка-сырца, оказывают влияние и на него. Даже если он работает на давальческом сырье за заранее оговоренное вознаграждение, он все равно выполняет предпринимательскую функцию в отношении капитала, инвестированного в оборудование.

Можно представить себе экономику, в которой выполняются все условия для формирования рынков фьючерсов на все товары и услуги. В такой идеальной конструкции предпринимательская функция будет полностью отделена от всех остальных функций. Возникает класс чистых предпринимателей. Цены, определенные на фьючерсном рынке, управляют всем механизмом производства. Прибыли и убытки возникают только у фьючерсных дилеров. Все остальные как бы застрахованы от возможного неблагоприятного развития дел в неопределенном будущем. В этом смысле они находятся в безопасности. Руководители предприятий по существу являются наемными работниками с фиксированным доходом.

Если мы предположим, что эта экономика является стационарной и что все фьючерсные сделки сконцентрированы в одной корпорации, то очевидно, что общая сумма убытков этой корпорации равняется общей сумме прибыли. Нам нужно лишь национализировать эту корпорацию, чтобы получить социалистическое государство без прибылей и убытков, государство безмятежной защищенности и стабильности. Но так получается только потому, что по нашему определению стационарная экономика подразумевает равенство общей суммы убытков и общей суммы прибыли. В изменяющейся экономике должен возникнуть избыток прибыли или убытков.

Дальнейшее распространение на тему подобных сверхизощренных построений, ничего не добавляющих к нашему анализу экономических проблем, будет пустой тратой времени. Они удостоились упоминания только потому, что отражают идеи, лежащие в основе некоторых критических выступлений против экономической системы капитализма и обманчивых планов, предлагающих социалистический контроль производства. Действительно, социалистическая программа логически совместима с неосуществимыми идеальными конструкциями равномерно функционирующей экономики и стационарной экономики. Пристрастие, с которым экономисты математического направления имеют дело почти исключительно с условиями этих идеальных конструкций, должно заставить людей убедиться в том, что они представляют собой нереальные, внутренне противоречивые и идеальные уловки мышления и ничего больше. Они определенно не являются удачными моделями для построения живого общества деятельных людей.

Современный бухгалтерский учет является результатом длительной исторической эволюции. Сегодня в среде деловых людей и бухгалтеров существует единодушие в понимании содержания термина капитал. Капитал представляет собой сумму денежных эквивалентов всех активов минус сумма денежных эквивалентов всех обязательств, зафиксированных на определенную дату производственной деятельности определенного предприятия. Не имеет значения, из чего состоят эти активы, являются ли они земельными участками, зданиями, оборудованием, инструментами, товарами любого рода и порядка, дебиторской задолженностью или чем-то иным.

Историческим фактом является то обстоятельство, что на заре бухгалтерского учета купцы, эти пионеры денежного расчета, по большей части не включали в понятие капитала денежного эквивалента своих зданий и земли. Другим историческим фактом является то, что земледельцы не спешили применять концепцию капитала к своей земле. И сегодня даже в самых передовых странах лишь часть фермеров знакома с принципами здравого бухгалтерского учета. Многие фермеры принимают систему счетоводства, не уделяющую должного внимания земле и ее вкладу в производство. Записи в их книгах не содержат денежного эквивалента земли и, следовательно, безразличны к изменениям этого эквивалента. Такие расчеты несовершенны, поскольку не способны сообщить информацию, ради которой и затевается учет капитала. Они не показывают, не привела ли деятельность фермы к ухудшению способности земли участвовать в производстве, т.е. ее объективной потребительной ценности. Если имела место эррозия почвы, то их отчеты это проигнорируют, и тем самым рассчитанный доход (чистая выручка) окажется выше, чем показал бы более полный метод счетоводства.

Эти  исторические факты необходимо упомянуть, поскольку они оказывают влияние на  попытки экономистов создать понятие реального капитала.

Экономисты и ранее противостояли, и сейчас противостоят суеверной убежденности, что редкость факторов производства может быть устранена либо целиком, либо по крайней мере до определенной степени с помощью увеличения количества денег в обращении и кредитной экспансии. Чтобы соответствующим образом исследовать эту фундаментальную проблему экономической политики, они посчитали необходимым сконструировать понятие реального капитала и сопоставить его с понятием капитала, применяемым коммерсантами, расчеты которых относятся ко всему комплексу их приобретательской активности. В тот момент, когда экономисты начали этим заниматься, место денежного эквивалента земли в понятии капитала еще ставилось под вопрос. Поэтому экономисты посчитали разумным пренебречь землей в конструируемом ими понятии реального капитала. Они определили капитал как совокупность имеющихся произведенных факторов производства. Начались казуистические дискуссии о том, следует ли считать запасы потребительских товаров на предприятии реальным капиталом. Но в отношении того, что наличные деньги не являются капиталом, существовало полное единодушие.

На самом деле концепция совокупности произведенных факторов производства является бессодержательной. Денежный эквивалент различных факторов производства, которыми владеет предприятие, можно определить и суммировать. Но если мы абстрагируемся от денежной оценки, то совокупность произведенных факторов производства станет просто перечнем физического количества тысяч и тысяч разнообразных товаров. Для деятельности подобный список бесполезен. Он представляет собой описание части Вселенной на языке технологии и топографии и не имеет никакой связи с проблемами, поднимаемыми в ходе попыток повысить благосостояние людей. В терминологических целях мы можем называть произведенные факторы производства капитальными благами. Но это не делает концепцию реального капитала сколько-нибудь более содержательной.

Cамое печальное то, что в результате использования мистического понятия реального капитала экономисты принялись обсуждать иллюзорную проблему, называемую производительностью (реального) капитала. Фактор производства по определению является вещью, способной внести вклад в успех процесса производства. В его рыночной цене целиком и полностью отражена ценность, приписываемая людьми этому вкладу. Польза, ожидаемая от применения фактора производства (т.е. его вклад в производительность), в рыночной сделке оплачивается в соответствии с полной ценностью, приписываемой ему людьми. Эти факторы считаются ценными только за счет этой пользы. Она единственная причина, почему за них платятся назначенные цены. Как только эти цены заплачены, не существует никаких оснований, способных заставить кого бы то ни было выплачивать компенсацию за дополнительные производительные услуги этих факторов производства. Было бы серьезной ошибкой объявлять процент доходом, извлекаемым из производительности капитала[Cм. с. 490498.].

Не менее вредным является и второе заблуждение, порождаемое концепцией реального капитала. Люди стали задумываться о концепции общественного капитала, отличного от частного капитала. Отталкиваясь от идеальной конструкции социалистической экономики, они стремились создать концепцию капитала, соответствующую экономической деятельности главного управляющего в этой системе. Они правомерно предположили, что он захочет узнать, было ли его управление успешным (а именно, с точки зрения его собственных оценок и целей, определенных в соответствии с этими оценками), а также сколько он может потратить на потребление своих подопечных без уменьшения имеющегося запаса факторов производства и, соответственно, без нанесения ущерба результатам дальнейшего производства. Социалистическое государство будет крайне нуждаться в понятиях капитала и дохода в качестве ориентира для производства. Однако в экономической системе, где не существует ни частной собственности на средства производства, ни рынка, ни цен на подобные товары, концепции капитала и дохода являются всего лишь академическими постулатами, лишенными какой-либо практической применимости. В социалистической экономике есть капитальные блага, но нет капитала.

Понятие капитала имеет смысл лишь в рыночной экономике. Оно используется в размышлениях или вычислениях индивидов или групп индивидов, действующих в такой экономике на свой страх и риск. Это прием капиталистов, предпринимателей и фермеров, стремящихся получить прибыль и избежать убытков. Это категория деятельности в рамках рыночной экономики.

3. Капитализм

До настоящего времени все цивилизации были основаны на частной собственности на средства производства. В прошлом цивилизация и частная собственность были связаны воедино. Те, кто утверждают, что экономическая теория является экспериментальной наукой, и тем не менее рекомендуют государственное управление средствами производства, противоречат сами себе. Если исторический опыт и способен чему-то научить, то основной урок заключается в том, что частная собственность неразрывно связана с цивилизацией. Нет опытных данных, свидетельствующих в пользу того, что социализм способен обеспечить более высокие стандарты жизни, чем капитализм[Исследование русского эксперимента см.: Мизес Л. Запланированный хаос//Мизес Л. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. С. 153 158.].

Система рыночной экономики никогда не опробывалась в завершенном и чистом виде. В западной цивилизации со средних веков в общем и целом преобладала тенденция к отмене институтов, препятствующих функционированию рыночной экономики. По ходу усиления этой тенденции народонаселение увеличилось многократно, а уровень жизни масс повысился до беспрецедентного уровня, о котором ранее не могли и мечтать. Жизни среднего американского рабочего могли бы позавидовать Крез, Красс, Медичи и Людовик XIV.

Проблемы, поднятые критикой социалистов и интервенционистов, являются чисто экономическими и могут трактоваться только так, как их пытаются трактовать в этой книге: путем тщательного анализа человеческой деятельности и всех мыслимых систем человеческого сотрудничества. Психологические вопросы, связанные с объяснением того, почему люди порочат и поносят капитализм и называют все, что им не нравится, капиталистическим, а все, что нравится, социалистическим, относятся к истории и должны быть оставлены историкам. Но существует ряд проблем, которые мы должны подчеркнуть в этой связи.

Защитники тоталитаризма считают капитализм страшным злом, ужасной болезнью, напавшей на человечество. По мнению Маркса, он был неизбежным этапом эволюции человечества, но, несмотря на это, худшим из зол. Однако, к счастью, спасение неминуемо и оно навсегда избавит человека от этого бедствия. По мнению других, капитализма можно было бы избежать, если бы люди были более нравственными и более умело выбирали экономическую политику. Все эти высказывания имеют одну общую черту: капитализм рассматривается как случайное явление, которое можно устранить, не изменив условия, определяющие мышление и деятельность цивилизованного человека. Поскольку игнорируются проблемы экономического расчета, то не осознаются и последствия отмены денежного расчета. Нет понимания того, что социалистические люди, которым для планирования своей деятельности не нужна арифметика, по своей ментальности и образу действий будут абсолютно отличны от наших современников. Обсуждая социализм, мы не должны недооценивать эту умственную трансформацию, даже если обойдем молчанием бедственные последствия для материального благополучия людей.

Рыночная экономика это созданный человеком способ деятельности, основанный на разделении труда. Но это не подразумевает, что он представляет собой нечто случайное или искусственное и может быть заменен другим способом. Рыночная экономика является продуктом длительного эволюционного процесса. Она представляет собой результат попыток человека наилучшим образом приспособить свои действия к данным обстоятельствам окружающей его среды, которые он не в силах изменить. Это стратегия, применяя которую, человек совершил триумфальное восхождение от дикости к вершинам цивилизации.

Ряд авторов говорит: капитализм был экономической системой, которая привела к замечательным достижениям последних 200 лет; но то, что было полезным в прошлом, может не быть таким же для нашего времени или в будущем. Подобные рассуждения открыто противоречат принципам экспериментального познания. Здесь нет необходимости опять поднимать вопрос о том, может ли наука о человеческой деятельности воспринять методы экспериментальных естественных наук. Даже если мы могли бы ответить на этот вопрос утвердительно, было бы нелепо строить свою аргументацию так, как это делают эти экспериментаторы а rebours*. Экспериментаторы утверждают, что поскольку а было действительно в прошлом, оно будет действительно и в будущем.

Обычно экономистов обвиняют в приписываемом им пренебрежении историей. Утверждается, что экономисты считают рыночную экономику идеальной и вечной моделью общественного сотрудничества, что они сосредоточены на изучении условий рыночной экономики и игнорируют все остальное. Их, мол, не беспокоит то, что капитализм возник всего лишь 200 лет назад и даже сегодня он ограничен сравнительно небольшой площадью земной поверхности и охватывает меньшую часть народов. Существовали и существуют, говорят эти критики, другие цивилизации с другой ментальностью и другими принципами экономической жизни. Капитализм, если смотреть sub specie aeternitatis**, является преходящим явлением, мимолетной фазой исторической эволюции, просто переходом от докапиталистической эпохи к посткапиталистическому будущему.

Вся эта критика необоснованна. Экономическая наука, разумеется, не отрасль истории или любой иной исторической науки. Она теория всей человеческой деятельности, общая наука о непреложных категориях деятельности и их действии во всех мыслимых обстоятельствах, в условиях которых существует человек. Историк или этнограф, игнорирующий в своей работе достижения экономической науки, получит плачевный результат. На каждом этапе сбора якобы чистых фактов, их упорядочивания и в каждом из сделанных на их основе выводов он руководствуется путаными и искаженными обрывками поверхностных доктрин, склепанных халтурщиками задолго до появления экономической науки и давным-давно полностью развенчанных.

Анализ проблем рыночной экономики единственной модели экономической деятельности, где при планировании действий могут быть применены расчеты, делает возможным анализ любого мыслимого способа деятельности и любых экономических проблем, с которыми сталкиваются историки и этнографы. Все некапиталистические методы экономического управления могут быть исследованы только с помощью гипотетического предположения, для регистрации прошлой деятельности и планирования будущей в них также могут быть использованы количественные числительные. Вот почему изучение чистой рыночной экономики занимает центральное место в исследованиях экономистов.

Это не экономисты нуждаются в чувстве истории и игнорируют фактор эволюции, а их критики. Экономисты всегда отдавали себе отчет в том, что рыночная экономика является продуктом длительного исторического процесса, начавшегося тогда, когда из массы приматов выделился род людской. Поборники направления, по ошибке называемого историзмом, последовательно пытаются уничтожить результаты эволюционных изменений.  По их мнению, все то, корни чего нельзя отыскать в отдаленном прошлом или различить в традициях нескольких примитивных полинезийских племен, является искусственным и даже нездоровым. Они считают тот факт, что какой-либо институт был неизвестен дикарям, доказательством его бесполезности и испорченности. Маркс и Энгельс, а также прусские профессора исторической школы возликовали, когда узнали, что частная собственность всего лишь историческое явление. Для них это служило доказательством того, что их социалистические планы осуществимы[Самым удивительным результатом этого широко распространенного образа мышления является книга прусского профессора Бернарда Лаума (Laum B. Die geschlossene Wirtschaft. T??ь??bingen, 1933). Лаум собрал обширную коллекцию цитат из этнографических работ, демонст- рирующих, что многие примитивные племена считали экономическую автаркию естественной, необходимой и нравственно оправданной. Из этого он заключает, что автаркия является естественной и наиболее целесообразной формой управления экономикой и что отстаиваемое им возвращение к автаркии является биологически необходимым процессом (S. 491).].

Творческий гений расходится во взглядах с окружающими. Как инициатор нового и неслыханного, он вступает в конфликт с их некритичным восприятием традиционных стандартов и ценностей. В его глазах установившаяся практика нормального гражданина среднего, или рядового человека просто тупость. Для него буржуа синоним слабоумия[Ги де Мопассан в Etude sur Gustave Flaubert (переиздано в Oeuvres compl??и??tes de Gustave Flaubert. Paris, 1885) проанализировал чувство омерзения, якобы испытываемое Флобером к буржуазии. Флобер, пишет Мопассан, aimait le monde (p. 67); т.е. он хотел войти в круг парижского высшего света, состоявшего из аристократов, состоятельных буржуа и лучших художников, писателей, философов, ученых, государственных деятелей и антрепренеров (импрессарио). Он использовал термин буржуазный как синоним тупоумия и определял его следующим образом: Я называю буржуа всякого, кто обладает убогим мышлением (pence bassement). Таким образом, очевидно, что, применяя термин буржуазность, Флобер имел в виду не буржуазию как общественный класс, а род тупоумия, часто обнаруживаемый им в этом классе. Впрочем, он был полон презрения и к рядовому человеку (le bon peuple). Однако, поскольку он чаще общался с gens du monde (светскими людьми), чем с рабочими, глупость первых раздражала его сильнее, чем последних (p. 59). Эти наблюдения Мопассана можно отнести не только к Флоберу, но и к антибуржуазным настроениям любого художника. Кстати, необходимо отметить, что с марксистской точки зрения Флобер является буржуазным писателем, а его романы идеологической надстройкой капиталистического, или буржуазного способа производства.]. Несостоявшиеся писатели находят удовольствие в подражании манерности гениев и, чтобы забыть и скрыть свою собственную беспомощность, перенимают эту терминологию. Эти представители богемы называют все, что им не нравится, буржуазным. А с тех пор, как Маркс сделал термин капиталистический эквивалентным термину буржуазный, они используют оба слова в качестве синонимов. Сегодня на любом языке слова капиталистический и буржуазный обозначают все низкое, постыдное и пользующееся дурной славой[Нацисты в качестве синонимов эпитетов капиталистический и буржуазный использовали определение еврейский.]. И наоборот, все, что считается положительным и достойным похвалы, люди называют социалистическим. Обычно схема такова: человек произвольно называет то, что ему не нравится, капиталистическим, а затем на основе этого определения делает вывод, что вещь плоха.

На этом семантическая путаница не прекращается. Сисмонди, романтические поклонники средневековья, социалистические авторы, прусская историческая школа и американский институционализм учат, что капитализм является несправедливой системой эксплуатации, жертвующей жизненными интересами большинства народа в пользу небольшой группы спекулянтов.  Ни один порядочный человек не может защищать эту безумную систему. Экономисты, отстаивающие точку зрения, что капитализм выгоден не только небольшой группе, но и каждому члену общества, сикофанты буржуазии. Они или слишком бестолковы, чтобы осознать истину, или являются подкупленными апологетами эгоистических классовых интересов эксплуататоров.

Капитализм, по терминологии противников свободы, демократии и рыночной экономики, означает экономическую политику, защищаемую большим бизнесом и миллионерами. Видя, что в наше время часть но определенно не все состоятельных предпринимателей и капиталистов одобряют меры, ограничивающие свободную торговлю и конкуренцию и ведущие к монополии, они говорят: современный капитализм символизирует протекционизм, картели и уничтожение конкуренции. Действительно, добавляют они, британский капитализм в течение определенного периода в прошлом благоволил свободной торговле на внутреннем рынке и в международных отношениях. Причиной этого было то, что в то время такая политика лучше всего отвечала классовым интересам британской буржуазии. Однако обстоятельства изменились, и сегодня капитализм, т.е. доктрина, защищаемая эксплуататорами, нацелен на другую политику.

Выше уже отмечалось, что эта доктрина сильно искажает как экономическую теорию, так и исторические факты[См. с. 7882.]. Всегда были и будут люди, эгоистические интересы которых требуют защиты имущественных интересов, и те, кто надеется извлечь выгоду из мер, ограничивающих конкуренцию. Постаревшим и уставшим предпринимателям, а также деградирующим наследникам людей, преуспевших в прошлом, не нравятся шустрые выскочки, угрожающие их благосостоянию и положению в обществе. Осуществимы ли их стремления сделать экономические условия устойчивыми и воспрепятствовать усовершенствованиям, зависит от состояния общественного мнения. Идеологическая структура XIX в., опиравшаяся на престиж учений либеральных экономистов, делала такие желания тщетными. Тогда технологические усовершенствования эпохи либерализма революционизировали традиционные методы производства, транспортировки и торговли. Те, чьим капиталовложениям был нанесен ущерб, не просили о защите, поскольку это было бы бесполезно. Но сегодня ограждение менее способного человека от конкуренции со стороны более способного считается законной обязанностью государства. Общественное мнение симпатизирует требованиям мощных групп давления остановить движение вперед. Производители масла добились значительных успехов в борьбе против маргарина, а музыканты в борьбе против записанной музыки. Профсоюзы являются смертельными врагами любой новой машины. Не удивительно, что в такой среде менее эффективные коммерсанты стремятся к защищенности от более эффективных конкурентов.

Было бы правильным описать это состояние дел следующим образом: сегодня многие или некоторые сектора коммерческой деятельности более не являются либеральными; они не защищают чистую рыночную экономику и систему свободного предпринимательства, а напротив, требуют различных мер государственного вмешательства в деловую жизнь. Но было бы глубоким заблуждением утверждать, что смысл понятия капитализм изменился и что зрелый капитализм, как называют его американские институционалисты, или поздний капитализм, как называют его марксисты, характеризуется ограничительной политикой, защищающей имущественные права наемных работников, фермеров, мелких лавочников, ремесленников, а иногда капиталистов и предпринимателей. Как экономическая концепция, понятие капитализма является неизменным; если оно что-то обозначает, то оно обозначает рыночную экономику. Те, кто молчаливо воспринимают иную терминологию, лишают себя семантических инструментов квалифицированного исследования проблем современной истории и экономической политики. Эта искаженная терминология становится понятной, как только нам становится ясно, что псевдоэкономисты и политики, ее использующие, стремятся помешать людям узнать, что в действительности представляет собой рыночная экономика. Они стремятся заставить людей поверить в то, что причиной всех отталкивающих проявлений ограничительной экономической политики государства является капитализм.

4. Суверенитет потребителей

Все экономические процессы в рыночном обществе направляются предпринимателями. Они занимаются управлением производством. Они стоят за штурвалом корабля. Поверхностный наблюдатель может посчитать, что именно они всем заправляют. Но это не так. Они обязаны повиноваться безусловным приказам капитана. Капитан это потребитель. Ни предприниматели, ни фермеры, ни капиталисты не определяют, что должно быть произведено. Это делает потребитель. Если коммерсант не выполняет в точности все команды публики, сообщаемые ему в виде структуры рыночных цен, то он несет убытки, разоряется и, таким образом, теряет свое выгодное положения у кормила. Его заменяют другие, те, кто лучше удовлетворил спрос потребителей.

Потребители становятся постоянными клиентами тех магазинов, в которых они могут купить то, что хотят, по минимальной цене. Именно совершение ими покупок или воздержание от таковых имеет главное значение при решении вопроса о том, кто должен владеть или управлять заводом или фермой. Они делают бедных людей богатыми, а богатых бедными. Они определяют, что должно быть произведено, какого качества и в каком количестве. Они безжалостные боссы, полные причуд и капризов, изменчивые и непредсказуемые. Для них не имеет значения ничего, кроме собственного удовлетворения. Им совершенно безразличны прошлые заслуги и чьи-то имущественные интересы. Если им предлагается то, что им нравится больше или является более дешевым, они отказываются от своих прежних поставщиков. В роли покупателей и потребителей они черствы и бессердечны, не имеют никакого уважения к людям.

Лишь продавцы товаров и услуг первого порядка имеют непосредственный контакт с потребителями и непосредственно зависят от их заказов. А они уже сообщают полученные заказы всем тем, кто производит товары и услуги высших порядков, и потому производители потребительских товаров, розничные торговцы и представители сферы обслуживания вынуждены приобретать все, что им необходимо для ведения своего дела, по минимальным ценам. Если они не будут делать закупки по минимальным рыночным ценам и организовывать технологический процесс таким образом, чтобы выполнить требования потребителей наилучшим образом и по минимальной цене, они будут вынуждены уйти с рынка. Их заменят более способные люди, которые больше преуспели в закупках и организации технологического процесса. Потребители могут себе позволить ничем не ограничивать свои капризы и причуды. У капиталистов, предпринимателей и фермеров руки связаны; в своих действиях они вынуждены руководствоваться заказами покупателей. Любое отклонение от линии поведения, предписанной потребителем, дебетует их расчетный счет. Малейшее отклонение, совершенное сознательно или вызванное ошибкой, неверной оценкой либо неэффективностью, ограничивает прибыль или приводит к ее исчезновению. Более серьезное отклонение приводит к убыткам и, таким образом, уменьшает или целиком уничтожает их состояние. Капиталисты, предприниматели и землевладельцы могут сохранить и приумножить свое состояние только путем исполнения наилучшим образом заказов потребителей. Они не могут потратить деньги, которые потребители не готовы отдать им, платя больше за их продукцию. При ведении своих дел они должны быть бесчувственными и бессердечными, потому что их потребители, их высшие боссы сами являются бесчувственными и бессердечными.

В конечном счете, потребители определяют не только цены потребительских товаров, но и цены на все факторы производства. Они определяют доходы всех субъектов рыночной экономики. Потребители, а не предприниматели, в конечном счете, платят жалованье, заработанное любым работником, будь то пленительная кинозвезда или уборщица. Расходование потребителем каждого цента определяет направление всего производственного процесса и детали организации всей деловой активности. Такое положение дел называют рыночной демократией, где каждый цент дает право голоса[Cf. Fetter F.A. The Principles of Economics. 3rd ed. New York, 1913. P. 394, 410.]. Более правильным было бы сказать, что демократическая конституция представляет собой программу, дающую гражданам такое же превосходство в управлении государством, какое дает им рынок в их роли потребителя. Однако это сравнение страдает несовершенством. В политической демократии курс формируют только те голоса, которые поданы за кандидата или программу, получивших большинство голосов. Голоса, поданные меньшинством, напрямую не оказывают влияния на политику. А на рынке не пропадает ни один голос. Каждый потраченный цент имеет силу вызвать к жизни производственный процесс. Издатели стараются угодить не только большинству, публикуя детективы, но и меньшинству, читающему лирическую поэзию и философские трактаты. Пекарни пекут хлеб не только для здоровых людей, но и для больных, придерживающихся специальной диеты. Решение потребителя проводится в жизнь в тот самый момент, как только он сообщает о нем, демонстрируя готовность потратить определенную сумму денег.

Нужно признать, что на рынке не все потребители обладают равным правом голоса. Богатые располагают большим количеством голосов, чем их более бедные сограждане. Но это неравенство само является результатом предшествующего процесса голосования. В чистой рыночной экономике богатство является следствием успеха в удовлетворении требований потребителей. Состоятельный человек может сохранить свое состояние, только продолжая обслуживать потребителей наиболее эффективно.

Таким образом, капиталисты и предприниматели фактически являются уполномоченными потребителей, доверительными собственниками, назначаемыми с правом отзыва путем ежедневно повторяющегося голосования.

В действии рыночной экономики существует только один пример, когда класс собственников не полностью подчинен господству потребителей. Нарушением власти потребителей являются монопольные цены.

Метафорическое использование терминологии политического господства

Приказы, отдаваемые деловым человеком по ходу ведения своих дел, можно услышать и увидеть. Никто не может укрыться от них. Даже посыльный знает, что босс руководит делами в магазине. Однако для того, чтобы заметить то, что предприниматель зависит от рынка, требуется немного больше ума. Приказы, отдаваемые потребителями, нематериальны, их нельзя воспринимать чувствами. Многие не обладают достаточной проницательностью, чтобы принять их во внимание. Они становятся жертвами обманчивого впечатления, что предприниматели и капиталисты являются деспотами, не несущими ни перед кем ответственности, которых никто не может призвать к ответу за их действия[В качестве знаменитого примера подобных умонастроений можно указать Беатрису Вебб, которая сама была дочерью состоятельного бизнесмена (cм.: Webb B. My Apprenticeship. New York, 1926. P. 42).].

Следствием подобного отношения является практика применения к деловой жизни терминологии политического господства и военных действий. Удачливые бизнесмены называются королями или герцогами, их предприятия империями, королевствами и герцогствами. Если бы эти идиомы были лишь безобидными метафорами, не было бы нужды в их критике. Однако они являются источниками серьезных ошибок, оказывающих пагубное влияние на современные доктрины.

Государство представляет собой аппарат сдерживания и принуждения. Оно обладает властью добиться повиновения силой. Политический суверен, будь он деспотом или народом, представленным своими уполномоченными, имеет власть подавлять мятежников до тех пор, пока обладает идеологическим могуществом.

Положение,  занимаемое в обществе предпринимателями и капиталистами, имеет иную природу. Шоколадный король не обладает властью над потребителями, своими  покровителями постоянными клиентами. Он обеспечивает их шоколадом  самого высокого качества и  по наименьшей цене, на которую способен. Он не правит потребителями, а служит им. Потребители за ним не закреплены. Они могут свободно перестать заходить в его магазин. Он потеряет свое королевство, если потребители предпочтут тратить свои центы где-нибудь еще. Точно так же он не правит своими рабочими. Он покупает их услуги, платя им ровно столько, сколько потребитель готов возместить ему, купив произведенный продукт. В еще меньшей степени предприниматели и капиталисты осуществляют политический контроль. Цивилизованные народы Европы и Америки длительное время управлялись правительствами, которые не создавали существенных препятствий действию рыночной экономики. Сегодня в этих странах также доминируют партии, враждебные капитализму и считающие, что любой ущерб, причиненный капиталистам и предпринимателям, в высшей степени выгоден народу.

В свободной рыночной экономике капиталисты и предприниматели не могут ожидать преимуществ от подкупа чиновников и политиков. С другой стороны, чиновники и политики не в состоянии шантажировать деловых людей и вымогать у них взятки. В интервенционистских странах влиятельные группы давления стремятся обеспечить привилегии своим членам за счет более слабых групп и индивидов. В таком случае деловые люди могут посчитать целесообразным защищать себя от дискриминационных действий чиновников и законодателей с помощью взяток; однажды воспользовавшись этим методом, они могут попытаться применить его для получения привилегий для себя. Однако в любом случае то, что деловые люди подкупают политиков и чиновников и шантажируются последними, не означает, что они господствуют и правят странами. Дань платят не правители, а те, кем правят.

Большая часть деловых людей не прибегает к коррупции либо в силу нравственных убеждений, либо из страха. Они пытаются отстаивать систему свободного предпринимательства и защищать себя от дискриминации законными демократическими методами. Они объединяются в профессиональные организации и пытаются оказать влияние на общественное мнение. Триумфальное наступление антикапиталистической политики государственного регулирования продемонстрировало слабость предпринятых попыток. Самое большее, чего они смогли достигнуть, это небольшая отсрочка самых одиозных мер.

Демагоги  истолковали это положение дел  самым глупым  образом. Они  говорят нам о том, что именно  ассоциации банкиров и производителей являются подлинными правителями своих стран и что весь аппарат того, что они называют плутодемократическим правительством, находится под их влиянием. Достаточно простого перечисления законов, прошедших через законодательные органы любой страны, чтобы развенчать эти легенды.

5. Конкуренция

В природе преобладает неразрешимый конфликт интересов. Средства к существованию редки. Размножение имеет тенденцию превышать возможности пропитания. Выживают только самые приспособленные растения и животные. Антагонизм между животными, умирающими от голода, и теми, кто вырывает у них пищу, непримирим.

Общественное сотрудничество в рамках разделения труда устраняет этот антагонизм. Враждебность оно заменяет партнерством и взаимностью. Члены общества объединены общим делом.

Термин конкуренция, применяемый к животной жизни, обозначает соперничество между животными, проявляющееся в поисках пищи. Мы можем назвать это биологической конкуренцией. Ее нельзя путать с социальной конкуренцией, т.е. стремлением индивидов занять наиболее благоприятное положение в системе общественного сотрудничества. Поскольку всегда сохраняются позиции, в которых человек будет выше, чем остальные, постольку люди будут стремиться занять их и пытаться превзойти соперников. Следовательно, социальная конкуренция присутствует в любом представимом способе общественной организации. Если мы захотим придумать состояние, в котором не будет социальной конкуренции, мы должны представить образ социалистической системы, в которой ее шеф, определяя каждому свое место и задачи в обществе, не может ориентироваться на амбиции подчиненных. Индивиды совершенно безразличны и не обращаются за получением особых назначений. Они ведут себя подобно племенным жеребцам, которые не стремятся представить себя в выгодном свете, когда владелец отбирает производителя для покрытия своей лучшей племенной кобылы. Но подобные люди уже не могут быть деятельными.

Каталлактическая конкуренция представляет собой соревнование между людьми, которые хотят превзойти друг друга. Это не бой, хотя принято в метафорическом смысле применять к ней терминологию войны и междоусобных конфликтов, нападения и обороны, стратегии и тактики. Проигравшие не уничтожаются; они вытесняются на другие позиции в обществе, более скромные, зато более соответствующие их достижениям, чем те, которые они планировали занять.

В тоталитарных системах социальная конкуренция проявляется в поисках расположения властей предержащих. В рыночной экономике конкуренция выражается в том, что продавцы должны превзойти друг друга, предлагая лучшие и более дешевые товары и услуги, а покупатели более высокие цены. При изучении этой разновидности социальной конкуренции, которая может быть названа каталлактической конкуренцией, мы должны избегать многочисленных распространенных заблуждений.

Экономисты классической школы выступали за отмену всех торговых барьеров, препятствующих людям конкурировать на рынке. Подобные ограничительные законы, объясняли они, приводят к перемещению производства оттуда, где естественные условия производства более благоприятны, туда, где они менее благоприятны. Они защищают менее эффективных людей от их более эффективных соперников. Они увековечивают отсталые методы производства. Короче, они уменьшают производство и, таким образом, понижают уровень жизни. Чтобы сделать всех людей более процветающими, утверждают экономисты, конкуренция должна быть доступна каждому.  В этом смысле они используют термин свободная конкуренция. В применении термина свободный нет ничего метафизического. Они отстаивают аннулирование привилегий, преграждающих людям доступ на определенные рынки или виды деятельности. Любые изощренные высказывания, выискивающие метафизические оттенки прилагательного свободный, примененного к конкуренции, являются ложными. Они не имеют никакого отношения к проблемам конкуренции в рамках каталлактики.

Насколько в действие вступают естественные условия, настолько конкуренция может быть свободной только в отношении тех факторов производства, которые не являются редкими и поэтому не выступают объектом человеческой деятельности. В области каталлактики конкуренция всегда ограничена неумолимой редкостью экономических товаров и услуг. Даже при отсутствии институциональных барьеров, возведенных с целью ограничить число конкурирующих, обстоятельства никогда не складываются так, что позволяют любому конкурировать в любом секторе рынка. В каждом секторе в конкуренции могут участвовать лишь сравнительно небольшие группы людей.

Каталлактическая конкуренция как одна из отличительных черт рыночной экономики есть общественное явление. Это не право, которое гарантировано государством и законодательством и которое дало бы возможность каждому индивиду по собственному усмотрению выбирать наиболее понравившееся место в структуре разделения труда. Присваивать каждому соответствующее место в обществе это задача потребителей. Ведущую роль в определении социального положения каждого индивида играет их решение о совершении покупки или воздержании от таковой. Главенствующее положение потребителей не может быть ущемлено никакими привилегиями, предоставленными индивидам в роли производителей. Фактически внедрение нового игрока в отрасль производства свободно только в той степени, в какой потребители одобряют расширение этой отрасли или насколько ему удастся потеснить тех, кто уже здесь присутствует, лучше и дешевле удовлетворяя требования потребителей. Дополнительные инвестиции оправданы только в том случае, если удовлетворяют наиболее насущные из еще неудовлетворенных нужд потребителей. Если существующих заводов достаточно, было бы расточительным вкладывать капитал в эту отрасль. Структура рыночных цен толкает инвесторов в другие отрасли.

Этот момент необходимо подчеркнуть особо, потому что его непонимание лежит в основе многих распространенных жалоб на невозможность конкуренции. Около 60 лет назад люди говорили: невозможно конкурировать с железнодорожными компаниями; невозможно поколебать их позиции, построив новые пути; в сфере наземного транспорта конкуренции больше нет. Дело заключалось в том, что в то время уже существующих путей было достаточно. Более благоприятные перспективы для дополнительных капитальных вложений заключались в улучшении использования уже действующих путей и в других отраслях экономики, чем в строительстве новых железных дорог. Однако это не повлияло на дальнейший технологический прогресс в методах транспортировки. Величина и экономическая мощь железнодорожных компаний не задержали появление автомобиля и самолета.

Точно так же сегодня люди рассуждают об отраслях большого бизнеса: невозможно поколебать их положение, они слишком велики и слишком сильны. Но смысл конкуренции не в том, что кто-либо может преуспеть, просто имитируя то, что делают другие люди. Ее смысл в том, что она дает шанс обслужить потребителей лучше и дешевле, без помех, создаваемых привилегиями, которыми наделены те, чьим имущественным интересам инновации наносят вред. Новичку, желающему бросить вызов имущественным интересам капиталовложениям старых признанных фирм, требуются прежде всего мозги и идеи. Если его проект способен удовлетворить наиболее насущные неудовлетворенные нужды потребителей или снабжать их по более низкой цене, чем их старые поставщики, то он добьется успеха невзирая на все разговоры о размерах и мощи старых фирм.

Каталлактическую конкуренцию нельзя смешивать с боксерскими поединками и конкурсами красоты. Цель подобных боев и конкурсов заключается в том, чтобы выяснить, кто является лучшим боксером и самой красивой девушкой. Социальная функция каталлактической конкуренции, естественно, не состоит в том, чтобы установить, кто является самым сильным, и наградить его титулом и медалями. Ее функция обеспечить наивысшее удовлетворение потребителей, которое только может быть достигнуто при данном состоянии экономической информации.

Равенства возможностей не существует ни в боксерских поединках, ни в конкурсах красоты, ни в любой другой области конкуренции, биологической или социальной. Физиологическое строение тела лишает подавляющее большинство людей шансов добиться наград чемпионатов по боксу или конкурсов красоты. Лишь немногие могут конкурировать на рынке труда в качестве оперных певцов и кинозвезд. Самыми благоприятными возможностями конкурировать в области научных свершений обладают профессора университетов. Тем не менее тысячи и тысячи профессоров проходят, не оставив следа в истории идей и развитии науки, в то время как многие люди со стороны, да к тому же часто имеющие физические недостатки, обретают славу благодаря своим удивительным достижениям.

Принято придираться к тому, что каталлактическая конкуренция не открыта для всех в одинаковой степени. Стартовые условия у небогатого молодого человека гораздо менее благоприятны, чем у сына состоятельных родителей. Однако потребителей не волнует, начинали ли те, кто их обслуживает, свою карьеру в равных условиях. Их интересует только максимально возможное удовлетворение своих нужд. Поскольку система передаваемой по наследству собственности является более эффективной в этом отношении, они предпочитают ее по сравнению с другими менее эффективными системами. Они смотрят на проблему с точки зрения общественной целесообразности и общественного благосостояния, а не с точки зрения мнимых, воображаемых и неосуществимых естественных прав каждого индивида обладать равными возможностями в конкуренции. Чтобы реализовать это право, потребовалось бы поместить в неблагоприятное положение тех, кто родился с более высокими умственными способностями и силой воли, чем средний человек. Очевидно, что это выглядело бы нелепо.

Термин конкуренция употребляется главным образом в качестве полной противоположности монополии. При этом термин монополия применяется в различных значениях, которые необходимо четко различать.

В первом значении, очень часто подразумеваемом при повседневном употреблении, монополия обозначает состояние дел, при котором монополист, неважно, индивид или группа индивидов, единолично контролирует обстоятельства, обеспечивающие человеческое выживание. Такой монополист обладает властью уморить голодом всех, кто не повинуется его приказам. Он диктует условия, а остальные не имеют иной альтернативы, кроме как сдаться или умереть. Здесь нет ни рынка, ни какой-либо каталлактической  конкуренции. Монополист   господин, а все остальные рабы, полностью зависящие от его благосклонности. Нет нужды широко распространяться об этом типе монополии. К рыночной экономике она не имеет никакого отношения. Достаточно привести один пример. Социалистическое государство, охватывающее весь мир, будет обладать такой абсолютной и тотальной монополией; оно будет иметь возможность подавить оппонентов, уморив их голодом[Цит. по: Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Экономика, 1992. С. 94.].

Второе значение монополии отличается от первого тем, что описывает положение дел, которое совместимо с условиями рыночной экономики. В этом смысле монополист представляет собой индивида или группу индивидов, которые полностью объединились для совместной деятельности и которые единолично контролируют предложение определенного товара. Если мы определим термин монополия таким образом, то территория монополии окажется очень широкой. Изделия отраслей обрабатывающей промышленности в той или иной степени отличаются друг от друга. Каждая фабрика выпускает изделия, отличные от тех, которые выпускаются на других заводах. Каждый отель обладает монополией на продажу услуг в пределах своих владений. Услуги, оказываемые врачом или адвокатом, никогда в точности не эквивалентны услугам, оказываемым другими врачами и адвокатами. За исключением определенных видов сырья, продовольствия и других массовых товаров, монополия существует на всех рынках. Однако сам по себе феномен монополии не имеет существенного значения для действия рынка и определения цен. Он не дает монополисту никаких преимуществ при продаже его продукции. В условиях существования авторских прав любой графоман обладает монополией на продажу своих произведений. Но это не оказывает никакого влияния на рынок. Может случиться так, что за эту чепуху вообще ничего нельзя выручить, а книгу удастся продать только по цене макулатуры.

Монополия во втором значении этого термина становится фактором, определяющим цену, только в том случае, если кривая спроса на данный монопольный товар имеет определенную форму. Если обстоятельства таковы, что монополист способен обеспечить себе более высокую чистую выручку, продавая меньшее количество своих изделий по более высокой цене, чем продавая большее их количество по более низкой цене, то возникает монопольная цена, более высокая, чем могла бы быть рыночная цена при отсутствии монополии. Именно монопольные цены выступают значимым рыночным явлением, в то время как монополия как таковая важна, только если может привести к формированию монопольных цен.

Цены, не являющиеся монопольными, обычно называют конкурентными. Несмотря на сомнительную целесообразность этой терминологии, она является общепринятой и изменить ее нелегко. Однако необходимо остерегаться неправильного ее понимания. Было бы серьезной ошибкой на основании полной противоположности монопольной цены и конкурентной цены делать вывод о том, что монопольная цена является результатом отсутствия конкуренции. Каталлактическая конкуренция на рынке существует всегда. Она точно так же принимает участие в установлении монопольных цен, как и в установлении конкурентных цен. Форма кривой спроса, делающая возможным назначение монопольных цен и направляющая поведение монополиста, определяется конкуренцией всех остальных товаров за доллар покупателя. Чем выше назначенная монополистом цена, по которой он готов продать, тем больше потенциальных покупателей развернет поток своих долларов в сторону других продаваемых товаров. На рынке каждый товар конкурирует со всеми остальными товарами.

Некоторые утверждают, что каталлактическая теория цен бесполезна для изучения реальной действительности, потому что свободной конкуренции никогда не существовало или потому что, по крайней мере сегодня, ничего похожего не существует. Все эти теории ошибочны[Опровержение  модных  доктрин несовершенной  и монополистической конкуренции cм: Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф, 2000. С. 102114.]. Они неверно интерпретируют явления и не показывают, что такое конкуренция на самом деле. Очевидно, что история последних десятилетий является летописью экономической политики, направленной на ограничение конкуренции. Очевидная цель этих планов даровать привилегии определенным группам производителей путем защиты от конкуренции более эффективных соперников. Во многих случаях подобное регулирование создает условия, требующиеся для возникновения монопольных цен. В других случаях этого не происходит, а в результате просто создается положение дел, при котором многие капиталисты, предприниматели, фермеры и рабочие не допускаются в те отрасли промышленности, в которых они принесли бы максимальную пользу окружающим. Каталлактическая конкуренция была сильно ограничена, но рыночная экономика продолжает действовать, хотя и подорвана вмешательством государства и профсоюзами. Система каталлактической конкуренции продолжает функционировать, хотя производительность труда значительно снизилась.

Конечной целью этих антиконкурентных мер являлась замена капитализма социалистической системой планирования, где вообще нет места каталлактической конкуренции. Проливая крокодиловы слезы о закате конкуренции, плановики стремились уничтожить эту безумную конкурентную систему. В некоторых странах они достигли своей цели. Но в остальном  мире им удалось лишь ограничить конкуренцию в ряде отраслей экономики, увеличив количество конкурирующих игроков в других отраслях.

В наши дни силы, нацеленные на ограничение конкуренции, играют большую роль. Важная задача новейшей истории изучить их. Экономической теории нет нужды ссылаться конкретно на них. То, что существуют торговые барьеры, привилегии, картели, государственные монополии и профсоюзы, просто исходные факты экономической истории. Для их объяснения не требуется специальных теорем.

6. Свобода

Философы и правоведы приложили немало усилий, чтобы определить концепцию личной (freedom) и политической (liberty) свободы. Вряд ли можно утверждать, что они увенчались успехом.

Концепция свободы имеет смысл только в той степени, в какой она относится к межчеловеческим отношениям. Были и такие, кто рассказывал сказки об изначальной естественной свободе, которой предположительно обладал человек в мифическом естественном состоянии, предшествовавшем установлению общественных отношений. Хотя такой умственно и экономически самодостаточный индивид или семья, скитающиеся по стране, были свободны лишь до тех пор, пока на их пути не встречался более сильный индивид. В безжалостной биологической конкуренции более сильный всегда оказывался правым, а слабый не имел иного выбора, кроме беспрекословного подчинения. Первобытный человек, безусловно, не был рожден свободным.

Термин свобода может обрести смысл только в рамках общественной системы. Как праксиологический термин свобода относится к области, в пределах которой действующий индивид в состоянии выбирать между альтернативными способами действия. Человек свободен в той степени, в какой ему позволено самому выбирать цели и средства достижения этих целей. Сильнее всего свобода ограничена законами природы, а также законами праксиологии. Он не в силах достичь целей, которые несовместимы друг с другом. Если он решает предаться удовольствиям, оказывающим определенное влияние на функционирование его тела или разума, то он должен примириться с соответствующими последствиями. Неразумно говорить о том, что человек не свободен, поскольку не может наслаждаться удовольствием от употребления некоторых наркотиков, не испытывая неизбежных последствий, обычно считающихся в высшей степени нежелательными. В то время как это в целом признается всеми разумными людьми, подобного единодушия не наблюдается в отношении оценки законов праксиологии.

Человек не может одновременно получать выгоды, извлекаемые за счет как сотрудничества на основе принципа разделения труда в обществе, так и злоупотребления поведением, которое неизбежно приведет к распаду общества. Он должен выбирать между соблюдением определенных правил, которые делают возможной жизнь в обществе, и нищетой и незащищенностью жизни в опасности в состоянии бесконечных военных действий между независимыми индивидами. Это не менее непреложный закон, определяющий человеческую деятельность, чем законы физики.

Хотя существует большая разница между последствиями игнорирования законов природы и последствиями игнорирования законов праксиологии. Разумеется, обе категории законов сами о себе позаботятся, не требуя никакого давления со стороны человека. Но результаты выбора, сделанного человеком, отличаются друг от друга. Человек, принявший яд, навредил только себе. А человек, решивший прибегнуть к грабежу, расстраивает весь социальный порядок. В то время как он один наслаждается краткосрочными выгодами, полученными от своей деятельности, катастрофические долгосрочные последствия наносят вред всем людям. Его деяние преступление, потому что оказывает пагубное воздействие на окружающих. Если бы общество не предотвращало подобного поведения, оно очень скоро стало бы всеобщим и положило конец общественному сотрудничеству вместе со всеми благами, которые последнее дарует каждому.

Для того чтобы установить и сохранить общественное сотрудничество и цивилизацию, необходим комплекс мер, препятствующих асоциальным индивидам делать то, что может разрушить все достигнутое человеком за период развития с неандертальского уровня. Чтобы сохранить положение дел, где индивид защищен от неограниченной тирании со стороны более здорового и крепкого собрата, необходим институт, который бы обуздывал любого антиобщественного субъекта. Мир отсутствие бесконечной войны всех против всех может быть достигнут только путем установления системы, в которой власть прибегать к насильственным действиям монополизирована общественным аппаратом сдерживания и принуждения, а применение этой власти в каждом отдельном случае регулируется набором правил созданными человеком законами, отличающимися как от законов природы, так и от законов праксиологии. Функционирование такого аппарата, обычно называемого государством, является непременным атрибутом общественной системы.

Концепции личной свободы и зависимости имеют смысл только по отношению к функционированию государства. В высшей степени неуместно говорить о том, что человек несвободен потому, что если он хочет остаться в живых, его возможности выбора между глотком воды и глотком цианистого калия ограничены природой. Точно так же затруднительно называть человека несвободным в силу того, что закон предусматривает наказание за желание убить другого человека, а полиция и суд приводят его в исполнение. Поскольку государство общественный аппарат сдерживания и принуждения ограничивает применение насилия или угрозы применения насилия подавлением и предотвращением антиобщественной деятельности, постольку преобладает то, что разумно и с полным основанием может быть названо политической свободой. Ограничивается только то, что неизбежно разрушит общественное сотрудничество и цивилизацию, отбросив тем самым всех людей назад в условия, существовавшие в те времена, когда homo sapiens только-только поднялся над уровнем чисто животного существования своих дочеловеческих предков. Такое сдерживание существенно не ограничивает возможности человеческого выбора. Даже если бы не существовало государства, обеспечивающего исполнение созданного человеком законодательства, все равно индивид не мог бы, с одной стороны, наслаждаться преимуществами существования общественного сотрудничества, а с другой свободно потакать животным инстинктам агрессии.

В рыночной экономике социальной организации типа laissez faire существует область, в рамках которой индивид волен выбирать между различными видами деятельности, не подвергаясь угрозе быть наказанным. Однако, если государство занимается не только защитой людей от насильственной агрессии и мошенничества со стороны антиобщественных индивидов, то оно уменьшает свободу индивидов действовать в большей степени, чем она ограничивается законами праксиологии. Таким образом, мы можем определить свободу как такое положение дел, при котором право свободного выбора индивидов не ограничивается государственным принуждением сильнее, чем в любом случае оно ограничивается праксиологическими законами.

Именно это подразумевается, когда свободу определяют как положение индивида в рыночной экономике. Он свободен в том смысле, что законы и государство не заставляют его отказываться от автономии и самоопределения в большей степени, чем это делают неизбежные праксиологические законы. Он отказывается лишь от животной свободы жить, не обращая никакого внимания на существование других особей своего вида. Функции общественного аппарата сдерживания и принуждения заключаются в том, чтобы заставить тех индивидов, которые в силу своей злобности, недальновидности или умственной неполноценности не могут понять, что своими действиями, разрушающими общество, они наносят вред самим себе и всем остальным человеческим существам, избегать подобных действий.

Именно под этим углом зрения необходимо решать часто поднимаемые проблемы, являются ли воинская повинность и взимание налогов ограничением свободы. Если бы принципы рыночной экономики были признаны всеми людьми во всем мире, то не существовало бы никаких причин вести войны и отдельные государства могли бы жить в мире и согласии[См. с. 642.]. Но в наше время свободному государству постоянно угрожают агрессивные планы тоталитарных деспотий. Если оно хочет сохранить свою свободу, то должно быть готово отстаивать свою независимость. Если правительство свободной страны заставляет каждого гражданина всеми силами содействовать своим замыслам отражения агрессора, а каждого здорового мужчину вступить в вооруженные силы, то оно не налагает на индивидов обязанности, которые были бы шагом в сторону от задач, диктуемых законами праксиологии. В мире, где полно неудержимых агрессоров и поработителей, цельный безусловный пацифизм равносилен безоговорочной капитуляции перед лицом самых жестоких угнетателей. Тот, кто хочет остаться свободным, должен биться насмерть с теми, кто стремится лишить его свободы. Изолированные попытки сопротивления со стороны каждого индивида обречены на провал, единственный реальный путь чтобы сопротивление организовывало государство. Одна из важнейших задач государства защита общественной системы не только от отечественных преступников, но и от внешних врагов. И тот, кто в наши дни выступает против вооружения и воинской повинности, сам того не ведая, является пособником тех, кто стремится поработить всех.

Содержание государственного аппарата судов, полиции, тюрем и вооруженных сил требует значительных расходов. Взимание налогов на эти цели является абсолютно совместимым со свободой, которой индивид пользуется в рыночной экономике. Разумеется, это утверждение не служит оправданием конфискационным и дискриминационным методам налогообложения, практикуемым ныне самозваными прогрессистскими правительствами. Это следует подчеркнуть особо, так как в нашу эпоху интервенционизма и устойчивого дрейфа к тоталитаризму государства используют право взимания налогов для разрушения рыночной экономики.

Любое действие правительства, выходящее за пределы выполнения функций защиты плановой работы рыночной экономики от агрессии внутренних и иностранных нарушителей спокойствия, является шагом вперед по дороге, прямо ведущей в тоталитарную систему, где свобода вообще отсутствует.

Свобода это состояние человека в договорном обществе. Общественное сотрудничество в системе частной собственности на факторы производства означает, что в пределах рынка индивид не обязан повиноваться и служить сюзерену. Он служит другим людям добровольно, чтобы получатели отплатили и оказали ему услуги со своей стороны. Он обменивает товары и услуги, а не выполняет принудительную работу и не платит дань. Разумеется, он не независим. Он зависит от других членов общества. Но эта зависимость обоюдная. Покупатель зависит от продавца, а продавец зависит от покупателя.

Основной заботой многих авторов XIX и XX вв. было неверно истолковать и исказить это очевидное положение дел. Рабочие, говорили они, находятся во власти своих работодателей. Действительно, наниматель имеет право уволить работника. Но если он использует это право ради минутной прихоти, он навредит собственным интересам. Ему же будет в убыток, если он уволит хорошего работника, чтобы заменить его на менее способного. Сам по себе рынок никому не мешает произвольно причинить вред окружающим; он просто наказывает подобное поведение. Владелец магазина может вести себя грубо по отношению к покупателям при условии, что он готов выдержать последствия. Потребители могут бойкотировать поставщика при условии, что они готовы нести дополнительные издержки. Эгоизм, а не сдерживание и принуждение с помощью жандармов, палачей и судов заставляет каждого человека на рынке проявлять предельную старательность в обслуживании окружающих и обуздывать врожденную склонность к произволу и злому умыслу. Член договорного общества свободен, поскольку он служит другим, только служа себе. Его ограничивает только редкость неизбежный естественный феномен. Во всем остальном в сфере рынка он свободен.

Не существует иной личной и политической свободы, чем та, которую несет с собой рынок. В тоталитарном гегемонистском обществе у индивида остается только одна свобода, поскольку ее нельзя у него отобрать, это свобода покончить жизнь самоубийством.

Государство общественный аппарат сдерживания и принуждения неизбежно представляет собой гегемонистский орган. Если бы правительство было в состоянии расширять свою власть по желанию, оно могло бы упразднить рыночную экономику и заменить ее во всех отношениях тоталитарным социализмом. Чтобы не допустить этого, необходимо ограничивать власть правительства. Это задача всех конституций, биллей о правах и законов. В этом смысл всех сражений за политическую свободу, которые вели люди.

В данном отношении, называя ее буржуазной проблемой и порицая права, гарантирующие политическую свободу за негативизм, хулители политической свободы правы. Для государства и правительства политическая свобода означает ограничения, налагаемые применением полицейской власти.

Не было бы нужды распространяться об этом очевидном факте, если бы проповедники уничтожения политической свободы намеренно не создали смысловую путаницу. Они осознали, что открыто и откровенно бороться за лишение свободы и порабощение безнадежно. Понятие политической свободы имело такой престиж, что никакая пропаганда не могла поколебать ее популярность. С незапамятных времен в зоне влияния западной цивилизации политическая свобода признавалась самым драгоценным благом.

Отличительной чертой Запада была именно забота о политической свободе общественном идеале, чуждом восточным народам. Социальная философия стран Запада представляет собой прежде всего философию свободы. Основное содержание истории Европы и сообществ, основанных эмигрантами из Европы и их потомками в других частях мира, заключалось в борьбе за политическую свободу. Грубый индивидуализм автограф нашей цивилизации. Никакая открытая атака на личную свободу индивида не имеет шансов на успех.

Поэтому-то защитники тоталитаризма избрали иную тактику. Они изменили смысл слов. Они назвали настоящей или подлинной политической свободой положение индивида в системе, где он не имеет никаких прав, кроме права повиноваться приказам. В Соединенных Штатах они называют себя истинными либералами, так как стремятся к подобному общественному порядку. Они называют демократией русские методы диктаторского правления. Они называют профсоюзные методы насилия и принуждения промышленной демократией. Они называют свободой печати положение дел, при котором только государство имеет право публиковать книги и выпускать газеты. Они определяют политическую свободу как возможность делать правильные вещи, и, разумеется, присваивают себе право определять, что правильно, а что нет. В их глазах всесильность государства означает полную политическую свободу. Освободить полицейскую власть от любых ограничений в этом подлинный смысл их борьбы за свободу.

Рыночная экономика, говорят эти самозваные либералы, наделяет политической свободой только паразитический класс эксплуататоров, буржуазию. Эти негодяи пользуются свободой порабощать массы. Наемные рабочие несвободны; они должны тяжело работать только ради блага своих хозяев работодателей. Капиталисты присваивают себе то, что по праву должно принадлежать рабочим. При социализме рабочий будет обладать свободой и человеческим достоинством, поскольку не будет больше обязан пахать на капиталиста. Социализм означает освобождение простого человека, свободу для всех. Более того, он означает богатство для всех.

Эти доктрины смогли одержать победу, поскольку не встретили эффективной рациональной критики. Некоторые экономисты блестяще разоблачили их полную ошибочность и противоречивость. Но общественность игнорирует уроки экономической науки. Аргументы против социализма, выдвигаемые средними политиками и писателями, или глупы, или неуместны. Бесполезно настаивать на якобы естественном праве индивидов обладать собственностью, если другие утверждают, что основным естественным правом является равенство доходов. Эти разногласия невозможно урегулировать. Не имеет смысла критиковать несущественные, сопутствующие положения социалистических программ. Невозможно опровергнуть социализм, критикуя точку зрения социалистов на религию, брак, регулирование рождаемости и искусство. Более того, обсуждая эти вопросы, критики социализма часто бывали неправы.

Несмотря на все недостатки аргументации защитников экономической свободы, нельзя длительное время дурачить всех относительно существенных характерных черт социализма. Даже самые фанатичные плановики были вынуждены признать, что их проекты предусматривают уничтожение многих свобод, которыми люди пользовались при капитализме и плутодемократии. Прижатые к стенке, они прибегают к новым уловкам. Отменяемая свобода, говорят они, это всего лишь ложная экономическая свобода капиталистов, причиняющая ущерб простым людям. За пределами сферы экономики свобода будет не только целиком и полностью сохранена, но и значительно расширена. Планирование за свободу в последнее время стало самым популярным лозунгом поборников тоталитарного государства и русификации всех народов.

Ошибочность этого аргумента проистекает из ложного разграничения двух областей человеческой жизни и деятельности, абсолютно отделяемых друг от друга, а именно экономической и неэкономической сферы. Относительно этого вопроса нет нужды что-либо добавлять к тому, что уже было сказано выше. Однако нужно подчеркнуть следующее.

Свобода, которой люди пользовались в демократических странах западной цивилизации в годы триумфа старого либерализма, не была продуктом конституций, билля о правах, законов и кодексов. Единственная цель этих документов состояла лишь в защите личной и политической свободы, прочно установленной действием рыночной экономики, от поползновений со стороны чиновников. Никакое государство, никакой закон не может гарантировать или быть причиной свободы иначе, как поддерживая и защищая основополагающие институты рыночной экономики. Государство всегда подразумевает сдерживание и принуждение, неизбежно противостоит политической свободе. Государство гарант политической свободы и совместимо с политической свободой только в том случае, если круг его задач соответствующим образом ограничен сохранением того, что называется экономической свободой. Там, где нет рыночной экономики, любые самые добрые пожелания, оформленные в виде положений конституций и законов, остаются пустыми декларациями.

Свобода человека при капитализме есть результат конкуренции. Рабочий не зависит от благосклонности работодателя. Если наниматель увольняет его, он находит другого работодателя[См. с. 558561.]. Покупатель не находится во власти владельца магазина. Он может стать клиентом любого другого магазина по своему желанию. Никто не должен целовать руки других людей и опасаться их немилости. Межличностные отношения аналогичны деловым. Обмен товарами и услугами взаимен; покупка или продажа это не одолжение, с обеих сторон и то, и другое диктуется эгоизмом.

Действительно, в своей роли производителя каждый человек зависит или прямо, например, предприниматель, или косвенно, например, наемный работник, от требований потребителей. Однако эта зависимость от господства потребителей не является неограниченной. Если человек имеет вескую причину бросить вызов суверенитету потребителей, он может попытаться это сделать. В сфере рынка существует реальное и действенное право сопротивляться угнетению. Никого нельзя заставить заниматься производством спиртных напитков или оружия, если его совесть восстает против этого. Возможно, ему придется заплатить за свои убеждения; в этом мире не существует целей, достижение которых дается даром. Однако право выбора между материальными выгодами и чувством долга остается за самим человеком. В рыночной экономике только сам человек является верховным арбитром в вопросах собственного удовлетворения[В политической сфере сопротивление угнетению со стороны существующего государства является ultima ratio (последний довод (лат.). Прим. пер.) угнетенных. Каким бы противо- правным и непереносимым ни было угнетение, какими бы возвышенными и благородными ни были мотивы мятежников и какими бы благотворными ни были последствия такого насильственного сопротивления, революция всегда является противозаконным актом, разрушающим установленный государственный порядок и форму правления. Существенной чертой гражданского государства является то, что на своей территории только оно выступает единственным органом, имеющим возможность прибегнуть к насилию или объявить законным любое насилие, осуществляемое другими органами. Революция это война между гражданами, она уничтожает самые основания законности и в лучшем случает ограничивается ненадежными международными обычаями, касающимися состояния войны. В случае победы она может впоследствии учредить новый законный порядок и новое государство. Но она не может декларировать право сопротивляться угнетению. Подобная безнаказанность, дарованная людям, решившимся оказать вооруженное сопротивление вооруженным силам государства, равносильна анархии и несовместима ни с какой формой правления. Конституционная ассамблея первой французской революции оказалась достаточно безрассудной, чтобы декретировать такое право; но она не была столь же безрассудна, чтобы воспринимать всерьез свой собственный декрет.].

Капиталистическое общество не имеет иного средства заставить человека изменить свою профессию или место работы, иначе чем вознаграждая более высокой оплатой тех, кто подчиняется желаниям потребителей. Именно этот вид давления многие люди считают невыносимым и надеются уничтожить при социализме. Они слишком тупы, чтобы понять, что единственной альтернативой этому является передача властям права определять, в какой отрасли и на каком месте человек должен работать.

Точно так же человек свободен в роли потребителя. Он один решает, что для него более важно, а что менее важно. Его выбор, как потратить деньги, определяется его собственной волей.

Замена рыночной экономики планированием устраняет всякую свободу и оставляет индивиду лишь право повиноваться. Орган, управляющий всеми экономическими делами, контролирует все аспекты жизни и деятельности человека. Он единственный работодатель. Любой труд становится принудительным, поскольку любой работник должен соглашаться на все, что начальник соизволит ему предложить. Экономический царь решает, что и сколько должен потребить потребитель. Нет такого сектора в жизни человека, где решение позволялось бы принимать в соответствии с субъективными оценками индивида. Власть определяет ему конкретные обязанности, обучает его этой работе и принимает его на ту должность, какую сама считает целесообразной.

Как только экономическая свобода, даруемая рыночной экономикой своим членам, устраняется, все политические свободы и билли о правах становятся бессмысленными. Рассмотрение дела в суде становится инсценировкой, если под предлогом  экономической необходимости власть может направить любого гражданина, который ей не нравится, за Полярный круг или в пустыню, прописав ему тяжелый труд выживания. Свобода печати является просто обманом, если власть контролирует все типографии и бумажные комбинаты. То же самое касается всех остальных прав людей.

Человек свободен до тех пор, пока строит свою жизнь в соответствии со своими планами. Человек, чья судьба определяется планами верховной власти, на которую возложено исключительное право планирования, не свободен в том смысле, в котором этот термин использовался и понимался всеми людьми до тех пор, пока в наши дни семантическая революция не перепутала определения.

7. Неравенство богатства и дохода

Неравенство богатства и доходов индивидов является существенной чертой рыночной экономики.

То, что свобода несовместима с равенством богатства и одинаковостью доходов, подчеркивалось многими авторами. Нет необходимости вдаваться в подробности эмоциональных аргументов, выдвигаемых в этих работах. Не стоит также поднимать вопрос о том, может ли сам по себе отказ от свободы гарантировать установление равенства богатства и доходов или, наоборот, никакое общество не может существовать на основе такого равенства. Наша задача заключается лишь в описании роли, которую играет неравенство в системе рыночного общества.

В рыночном обществе прямое сдерживание и принуждение применяются только с целью предотвращения действий, наносящих вред общественному сотрудничеству. Власть не досаждает. Законопослушные граждане свободны от вмешательства судей и палачей. Воздействие, необходимое, чтобы заставить индивида внести свой вклад в совместные производственные усилия, осуществляется ценовой структурой рынка. Это воздействие косвенное. Вкладу каждого индивида соответствует премия. Ее величина определяется согласно ценности, которую потребитель ему приписывает. Вознаграждая усилия индивидов соответственно их ценности, рынок оставляет за каждым человеком право выбора степени использования своих талантов и способностей. Разумеется, этот метод не может устранить недостатки, связанные с личной неполноценностью, но обеспечивает каждому стимулы использовать свои таланты и способности до предела.

Единственной альтернативой подобному финансовому давлению, осуществляемому рынком, является прямое полицейское давление и принуждение. Задача определения количества и качества работы, которую каждый индивид обязан выполнить, доверяется власти. Поскольку способности индивидов неодинаковы, это требует от власти изучения их личностей. Индивид становится как бы обитателем тюрьмы, где ему определяются конкретные обязанности. Если он не сможет сделать то, что ему приказали власти, он подлежит наказанию.

Важно понять, в чем состоит различие между прямым давлением, осуществляемым с целью предупреждения преступлений, и прямым давлением с целью принуждения к определенному поведению. В первом случае все, что требуется от индивида, это избегать конкретных действий, точно определенных законом. Как правило, в этом случае легко установить, соблюдался ли этот запрет. Во втором случае индивид обязан выполнить конкретное задание; закон принуждает его к неопределенной деятельности, определение которой оставляется за исполнительной властью. Индивид обязан подчиниться, что бы администрация ни приказала ему сделать. Крайне трудно установить, соответствует ли команда, отданная исполнительной властью, его силам и способностям, и сделал ли он все, что мог, для ее исполнения. Любой гражданин в любом аспекте своей личности и в любом своем проявлении зависит от решений властей. В рыночной экономике в ходе рассмотрения дела в суде прокурор обязан предъявить достаточные доказательства виновности подсудимого. А в условиях исполнения принудительной работы бремя доказательства того, что определенное ему задание превышает его возможности или что он сделал все, чего от него ожидали, перекладывается на ответчика. Администраторы представляют в одном лице и законодателя, и исполнительную власть, и прокурора, и судью. Ответчики целиком и полностью находятся в их власти. Именно это люди имеют в виду, когда говорят о недостатке свободы.

Никакая система общественного разделения труда не может обойтись без способа определения ответственности индивидов за свой вклад в совместные производственные усилия. Если эта ответственность не определяется ценовой структурой рынка и порождаемым ею неравенством богатства и доходов, она должна навязываться прямым полицейским принуждением.

8. Предпринимательские прибыли и убытки

В широком смысле, прибыль это выигрыш, извлекаемый из деятельности; это увеличение удовлетворения (уменьшение беспокойства); это разница между более высокой ценностью, приписываемой полученным результатам, и более низкой ценностью, приписываемой жертвам, принесенным ради их достижения; другими словами, это доход минус издержки. Извлечение прибыли постоянная цель любой деятельности. Если поставленные цели не достигаются, то доход либо не превышает издержек, либо остается ниже уровня издержек. В последнем случае результат означает убыток, уменьшение удовлетворения.

В своем изначальном смысле прибыль и убыток психические явления и как таковые не доступны измерению и не могут быть определены в таком виде, чтобы дать другим людям точное представление об их интенсивности. Один человек может сказать другому, что а ему больше подходит, чем b; но он не может передать ему, иначе как в неясных и неопределенных терминах, насколько удовлетворение, получаемое от а, превышает удовлетворение, получаемое от b.

В рыночной экономике все, что продается и покупается за деньги, характеризуется денежными ценами. В денежном исчислении прибыль проявляется как избыток полученных денег по сравнению с затраченными, а убыток как избыток затраченных денег по сравнению с полученными. Прибыль и убыток могут быть выражены в определенных суммах денег. На языке денег можно установить, какую прибыль индивид извлек или какой убыток понес. Однако это не является утверждением о психических прибыли или убытке индивида. Это утверждение о социальном явлении, о вкладе индивида в общественные усилия в оценке других членов общества. Оно ничего не сообщает нам об увеличении или уменьшении удовлетворения или счастья индивида. Оно просто отражает оценку окружающими его вклада в общественное сотрудничество. В конечном счете эта оценка определяется усилиями каждого члена общества добиться максимально возможной психической прибыли. Это равнодействующая сложного взаимодействия всех субъективных и личных оценок ценности, проявляющихся в их поведении на рынке. Но их нельзя смешивать с этими субъективными оценками как таковыми.

Мы не можем даже представить положение дел, при котором люди действуют без намерения добиться психической прибыли и их действия не приводят ни к психической прибыли, ни к психическому убытку[Если действие ни улучшает, ни ухудшает состояние удовлетворения, оно все равно наносит психический убыток вследствие бесполезности затраченных психических усилий. Данный индивид лучше бы себя чувствовал, если бы в бездействии наслаждался жизнью.]. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики нет ни денежной прибыли, ни денежного убытка. Но каждый индивид извлекает психическую прибыль из своих действий, в противном случае он бы ничего не делал. Фермер кормит и доит своих коров и продает молоко, так как ценит вещи, которые он сможет купить на деньги, заработанные таким путем, выше, чем понесенные издержки. Отсутствие денежных прибыли и убытка в такой равномерно функционирующей системе объясняется тем, что если мы не будем обращать внимание на различия, вызываемые более высокой оценкой сегодняшних благ по сравнению с будущими, то сумма цен всех комплиментарных факторов, необходимых для производства, будет точно соответствовать цене продукта.

В подверженном изменениям реальном мире постоянно возникает разница между суммой цен комплиментарных факторов производства и ценами производимых изделий. Именно эта разница создает денежную прибыль и денежный убыток. Влиянием этих изменений на продавцов труда и природных факторов производства, а также на капиталистов, ссужающих деньги, мы займемся ниже. Здесь мы рассмотрим предпринимательские прибыль и убыток промоутеров. Именно эту проблему имеют в виду люди, когда в повседневной жизни говорят о прибыли и убытке.

Как и любой действующий человек, предприниматель всегда спекулянт. Он имеет дело с неопределенными обстоятельствами будущего. Его успех или провал зависит от точности предвосхищения неопределенных событий. Если он не сможет понять, чего следует ждать, то он обречен. Единственным источником, из которого возникает предпринимательская прибыль, является его способность лучше, чем другие, прогнозировать будущий спрос потребителей. Если бы все точно спрогнозировали будущее состояние рынка определенного товара, то его цена и цены соответствующих комплиментарных факторов производства уже сегодня были бы согласованы с этим будущим состоянием. И занявшись этим производством, нельзя было бы ни извлечь прибыли, ни понести убытка.

Специфическая предпринимательская функция заключается в определении сфер применения факторов производства. Предприниматель это человек, который находит им какое-либо особое предназначение. При этом он движим исключительно эгоистическим интересом извлечения прибыли и приобретения богатства. Но он не может обойти законы рынка. Он может преуспеть только путем наилучшего обслуживания потребителей. Его прибыль зависит от одобрения его поведения потребителями.

Нельзя смешивать предпринимательские прибыль и убыток с другими факторами, оказывающими влияние на доход предпринимателя.

Технологические способности предпринимателя не оказывают влияния на специфически предпринимательские прибыль и убыток. Если его собственная технологическая деятельность способствует увеличению выручки и чистой прибыли, то это компенсация за выполненную работу. Это заработная плата предпринимателя за его труд. Точно так же то, что не каждый процесс производства технологически успешно завершается производством ожидаемых изделий, оказывает влияние на специфически предпринимательские прибыль и убыток. Подобные неудачи могут быть, а могут и не быть неизбежными. Во втором случае они являются результатом технологически неэффективного ведения дел. Тогда понесенные потери объясняются личными недостатками предпринимателя: либо недостатком его собственных технологических способностей, либо его неспособностью нанять соответствующих помощников. В первом случае неудачи объясняются тем, что текущее технологическое знание не позволяет нам полностью контролировать обстоятельства, от которых зависит успех. Этот недостаток может быть вызван либо неполным знанием об условиях успеха, либо неосведомленностью о методах полного контроля некоторых известных условий. Цена на факторы производства учитывает такое неудовлетворительное состояние нашего знания и технологической мощи. Например, когда цена пахотной земли определяется прогнозируемым средним доходом, в ней полностью учитывается возможность неурожаев. Взрывающиеся бутылки, уменьшающие выпуск шампанского, не влияют на предпринимательские прибыль и убыток. Это всего лишь один из факторов, определяющих издержки производства и цену шампанского[Сf. Mangolt. Die Lehre vom Unternehmergewinn. Leipzig, 1855. P. 82. То, что из 100 л простого вина можно произвести не 100 л шампанского, а немного меньше, означает то же самое, что 100 кг сахарной свеклы дают не 100 кг сахара, а меньше.].

Случайности, оказывающие влияние на процесс производства, средства производства или изделия, пока они еще находятся в руках предпринимателя, являются статьями производственных затрат. Опыт, который дает деловому человеку все остальные технологические знания, также обеспечивает его информацией о среднем уменьшении физического выпуска, который возможен вследствие подобных случайностей. Путем создания резервов на покрытие случайных потерь он превращает их в обычные издержки производства. Что касается случайностей, предполагаемая сфера действия которых слишком мала и слишком нестандартна, чтобы отдельной фирме нормального размера имело смысл бороться с ней таким способом, то для их нейтрализации предпринимаются объединенные действия достаточно крупных групп фирм. Отдельные фирмы объединяются на принципах страхования от ущерба, причиняемого пожарами, наводнениями и другими аналогичными непредвиденными обстоятельствами. Здесь вместо создания фонда непредвиденных расходов появляется страховая премия. В любом случае риски, порождаемые несчастными случаями, не вносят неопределенности в ход технологических процессов[Cf. Knight. Risk, Uncertainty and Profit. Boston, 1921. P. 211213.]. Если предприниматель пренебрегает необходимостью должным образом нейтрализовывать их, то он демонстрирует свою техническую непригодность. Понесенные убытки должны проходить по статье несовершенства применяемых методик, а не его предпринимательской функции.

Устранение тех предпринимателей, которые не способны поддерживать на своих предприятиях соответствующий уровень технологической эффективности или технологическое невежество которых искажает результаты расчетов их издержек, оказывает на рынок такое же влияние, что и устранение предпринимателей, недостаточно хорошо выполняющих специфически предпринимательские функции. Предприниматель может добиться такого успеха в выполнении специфических предпринимательских функций, что это позволит ему компенсировать потери, вызванные технологическими провалами. И наоборот, потери, вызванные неудачами в предпринимательской функции, он может уравновесить выигрышем, полученным благодаря своему технологическому превосходству или за счет дифференциальной ренты, полученной вследствие более высокой производительности применяемых им факторов производства. Но недопустимо смешивать разные функции, соединенные в поведении предпринимателя. Технологически более способный предприниматель получает более высокую заработную плату и квазизаработную плату точно так же, как и более способный рабочий получает больше, чем менее способный. Более эффективные машины и более плодородная почва дают более высокую физическую отдачу на единицу затрат; они создают дифференциальную ренту по сравнению с менее эффективными машинами и менее плодородной почвой. Более высокие ставки заработной платы и более высокая рента являются при прочих равных условиях результатом более высокой физической выработки. Они зависят от нацеленности выпуска на самые насущные нужды потребителей. А происхождение их определяется тем, насколько успешно или неудачно предприниматель предугадал будущее неизбежно неопределенное состояние рынка.

Предприниматель также подвергается политическим опасностям. Государственное регулирование, революции, войны могут причинить вред или вообще уничтожить его предприятие. Но не он один подвергается их влиянию; они воздействуют на рыночную экономику как таковую и на всех индивидов, хотя и не в одинаковой степени. Для отдельного предпринимателя они представляют собой заданные условия, которые он не в силах изменить. Если он знает свое дело, он предугадает их вовремя. Однако не всегда существует возможность так отрегулировать свои действия, чтобы избежать ущерба. Если ожидаемая опасность затрагивает только часть территории, доступной для его предпринимательской деятельности, то он может избегать ведения операций в регионах, подвергающихся угрозе, и предпочесть страны, где опасность менее близка. Однако если он не может эмигрировать, то он должен остаться на месте. Даже если все деловые люди будут убеждены, что близка полная победа большевизма, они все равно не прекратят свою предпринимательскую активность. Ожидание неминуемой экспроприации побудит капиталистов использовать свои средства на потребление. Предприниматели будут вынуждены приспосабливать свои планы к рыночной ситуации, созданной проеданием капитала и угрозой национализации их заводов и фабрик. Но они не перестанут работать. Если часть предпринимателей выйдет из дела, их место займут другие новички или расширившие свои предприятия старые предприниматели. В рыночной экономике всегда будут предприниматели. Враждебная капитализму политика может лишить потребителей большей части выгод, которые они могли бы извлечь из незатрудненной предпринимательской деятельности. Но она не может устранить предпринимателей как таковых, если не разрушит рыночную экономику полностью.

Конечным источником предпринимательских прибыли и убытка является неопределенность будущего соотношения спроса и предложения.

Если бы все предприниматели были в состоянии точно спрогнозировать будущее состояние рынка, не было бы ни прибылей, ни убытков. Цены на все факторы производства уже сегодня были бы приведены в соответствие с завтрашними ценами на продукцию. Покупая факторы производства, предприниматель потратил бы (с учетом разницы между ценами наличных товаров и будущих товаров) не больше, чем покупатель позже заплатит ему за продукцию. Предприниматель может получить прибыль только в том случае, если предвосхитит обстоятельства будущего более точно, чем другие предприниматели. Следовательно, он покупает факторы производства по ценам, сумма которых с поправкой на время меньше, чем цена, по которой он продаст продукцию.

Если бы мы захотели создать образ изменяющихся экономических обстоятельств, где нет ни прибыли, ни убытков, нам пришлось бы прибегнуть к неосуществимому предположению: наличию у всех индивидов дара совершенного предвидения будущих событий. Предпринимательские прибыли и убытки никогда бы не появились, если бы те первобытные охотники и рыболовы, которым обычно приписывается начало накопления произведенных факторов производства, заранее знали все превратности дел человеческих, и если бы все их потомки до судного дня, вооруженные таким же всеведением, соответственно оценивали все факторы производства. Предпринимательские прибыли и убытки создаются вследствие расхождений между ожидавшимися ценами и ценами, впоследствии реально установившимися на рынках. Существует возможность конфисковать прибыль и передать ее от тех, у кого она возникла, другим людям. Но ни прибыль, ни убытки никогда не исчезнут в мире, подверженном изменениям и не населенном исключительно всеведущими людьми.

9. Предпринимательские прибыли и убытки в развивающейся экономике

В идеальной конструкции стационарной экономики общая сумма прибыли всех предпринимателей равна сумме всех убытков предпринимателей. Прибыль, получаемая одним предпринимателем, в общей экономической системе уравновешивается убытком другого предпринимателя. Увеличение расходов потребителей на приобретение определенного товара уравновешивается уменьшением их затрат на приобретение других товаров[Если применить ошибочную концепцию национального дохода в том виде, как она используется в повседневной жизни, мы должны были бы сказать, что никакая часть национального дохода не входит в прибыль.].

В развивающейся экономике все иначе.

Развивающейся мы называем такую экономику, в которой происходит увеличение инвестированного капитала в расчете на душу населения. Используя этот термин, мы не подразумеваем никакого ценностного суждения. Мы не принимаем ни материалистической точки зрения, считающей, что такое развитие благо, ни идеалистической, полагающей, что это плохо или по меньшей мере бессмысленно с высшей точки зрения. Общеизвестно, что подавляющее большинство людей считает последствия прогресса в этом смысле самым желанным состоянием дел и стремится к условиям, которые осуществимы только в развивающейся экономике.

В стационарной экономике предприниматели могут выполнять свои специфические функции, изъяв факторы производства при условии, что они адаптируемы[Проблема адаптируемости капитальных благ обсуждается ниже, см. с. 470472.], из одной сферы производства, чтобы использовать их в другой сфере, либо направив средства, восстанавливающие израсходованные в ходе производственного процесса капитальные блага, на расширение определенных отраслей промышленности за счет других отраслей. В развивающейся рыночной экономике в сферу предпринимательской деятельности входит также определение направлений использования дополнительных капитальных благ, накопленных в результате новых сбережений. Вложение этих дополнительных капитальных благ должно увеличить общую сумму произведенного дохода, т.е. предложение потребительских благ, которые могут быть потреблены без уменьшения имеющегося капитала, и, следовательно, не сокращая объем производства в будущем. Увеличение дохода происходит либо в результате расширения производства без изменения технологических методов производства, либо в результате усовершенствований в технологии, которые не были возможны в прежних условиях недостатка капитальных благ.

Именно из этого дополнительного богатства вытекает избыток общей суммы предпринимательских прибылей по сравнению с общей суммой предпринимательских убытков. Однако легко можно показать, что этот избыток никогда не может исчерпать все увеличение богатства, вызванное экономическим прогрессом. Законы рынка делят это дополнительное богатство между предпринимателями и поставщиками труда и материальных факторов производства таким образом, что львиная доля идет непредпринимательским группам.

Прежде всего необходимо понять, что предпринимательская прибыль не устойчивое, а всего лишь временное явление. Прибылям и убыткам свойственна тенденция исчезать. Рынок всегда движется к возникновению конечных цен и конечного состояния покоя. Если бы новые изменения исходной информации не прерывали этого движения и не создавали необходимости новой адаптации производства к изменившимся обстоятельствам, то цены на все комплиментарные факторы производства с учетом временного предпочтения в конце концов сравнялись бы с ценой продукта, а для прибыли и убытков ничего бы не осталось. В долгосрочной перспективе любое повышение производительности приносит пользу исключительно рабочим и некоторым группам землевладельцев и капитальных благ.

В группе владельцев капитальных благ выгоду получают:

1. Те, чьи сбережения увеличили величину имеющегося капитала. Они владеют этим дополнительным богатством результатом ограничения своего потребления.

2. Собственники уже существующих капитальных благ, которые благодаря совершенствованию технологии производства стали использоваться лучше. Разумеется, это лишь временный выигрыш. Он исчезнет сразу же, как только сформирует тенденцию более активного производства соответствующих капитальных благ.

В группе землевладельцев выгоду получают те, для кого новое положение дел привело к повышению продуктивности принадлежащих им ферм, лесных и рыболовных угодий, рудников и т.д. Вместе с тем наносится ущерб всем тем, чья собственность за счет повышения отдачи от земли у тех, кто получил выгоду, становится субпредельной.

В группе рабочих все получают устойчивый выигрыш от повышения предельной производительности труда. Но с другой стороны, в краткосрочном плане какая-то их часть может пострадать. Это люди, специализировавшиеся на выполнении работы, которая стала ненужной в результате технологических усовершенствований, и способные выполнять только такую работу, где несмотря на общее повышение ставок заработной платы они заработают меньше, чем раньше.

Процесс изменения цен на факторы производства начинается одновременно с предпринимательскими действиями, направленными на приспособление производственных процессов к новому положению дел. Изучая эту проблему, как и любую другую проблему изменений рыночной информации, мы должны остерегаться распространенной ошибки жесткого разделения краткосрочных и долгосрочных результатов. То, что случается в коротком периоде, является первым этапом цепочки последовательных изменений, которые в тенденции приводят к долгосрочным результатам. В нашем случае долгосрочный результат это исчезновение предпринимательских прибылей и убытков. Краткосрочные результаты представляют собой предварительный этап этого процесса устранения, который в конце концов, если бы не прерывался дальнейшими изменениями исходных данных, привел бы к возникновению равномерно функционирующей экономики.

Нужно понять, что само появление разницы между общим размером предпринимательских прибылей и общим размером предпринимательских убытков зависит от того, что процесс устранения предпринимательских прибыли и убытка начинается в то же самое время, как только предприниматели начинают приспосабливать производственную деятельность к изменившимся исходным данным. В совокупной последовательности событий нет ни одного мгновения, когда выгоды, извлекаемые из увеличения количества имеющегося капитала и технических усовершенствований, приносили бы пользу только предпринимателям. Если богатство и доход остальных оставались бы без изменений, то они могли бы купить дополнительно выпущенную продукцию, только соответственно ограничив покупку другой продукции. Тогда прибыль одной группы предпринимателей в точности соответствовала бы убыткам, понесенным другими группами.

На самом деле происходит следующее: предприниматель, приступая к использованию вновь накопленных капитальных благ и более совершенных технологий производства, нуждается в дополняющих их факторах производства. Его спрос на эти факторы является новым дополнительным спросом, который должен повысить цены на них. Только в том случае, если происходит такое повышение цен и ставок заработной платы, покупатели в состоянии приобретать новые продукты, не ограничивая покупки других товаров. Только так может появиться избыток предпринимательских прибылей по сравнению с предпринимательскими убытками.

Проводником экономического развития является накопление дополнительных капитальных благ посредством сбережений и совершенствования технологических методов производства, которые в свою очередь почти всегда обусловлены наличием такого капитала. Агентами развития являются предприниматели-промоутеры, которые, стремясь к извлечению прибыли, направляют события в интересах максимально возможного удовлетворения потребителей. Чтобы стимулировать развитие, при реализации своих проектов они вынуждены распределять выгоду, получаемую за счет развития, между рабочими, капиталистами и землевладельцами, а также постепенно увеличивать их долю до тех пор, пока их собственная доля полностью не исчезнет.

Из этого становится очевидно, что нелепо говорить о норме прибыли, нормальной норме прибыли или средней норме прибыли. Прибыль не зависит от величины капитала, используемого предпринимателем. Капитал не порождает прибыль. Прибыль и убыток целиком и полностью зависят от того, насколько успешно или неудачно предприниматель приспособил производство к требованиям потребителей. В прибыли нет ничего нормального, и здесь не может быть равновесия. Наоборот, прибыль и убыток всегда представляют собой феномен отклонения от нормальности, изменения, не ожидавшиеся большинством, нарушение равновесия. Им нет места в вымышленном мире нормальности и равновесия. В экономике, подверженной изменениям, всегда доминирует неустранимая тенденция исчезновения прибыли и убытков. И лишь возникновение изменений вновь возрождает их. В стационарных условиях средняя норма прибылей и убытков равна нулю. Превышение общей суммы прибылей над общей суммой убытков является свидетельством экономического развития и повышения уровня жизни всех слоев населения. Чем больше это превышение, тем больше прирост общего процветания.

Многие люди совершенно неспособны исследовать предпринимательскую прибыль, не предаваясь завистливому негодованию. В их глазах источником прибыли является эксплуатация наемных работников и потребителей, т.е. несправедливое уменьшение ставок заработной платы и столь же несправедливое увеличение цен на продукцию. По справедливости прибыли вообще не должно существовать.

Экономическая наука нейтральна по отношению к подобным произвольным ценностным суждениям. Она не интересуется проблемой, одобряется или осуждается прибыль с точки зрения так называемых естественного права и вечных и неизменных нравственных норм, точное знание о которых, как считается, сообщают личная интуиция и божественное откровение. Экономическая наука лишь устанавливает, что предпринимательские прибыли и убытки неотъемлемое свойство рыночной экономики. Рыночная экономика без них существовать не может. Безусловно, с помощью полиции можно конфисковать всю прибыль. Но в таком случае полиция неизбежно превратит рыночную экономику в бессмысленный хаос. Несомненно, человек в силах разрушить многое, и по ходу истории он многократно использовал это свою способность. Он может разрушить и рыночную экономику.

Если бы эти самозваные моралисты не были ослеплены завистью, то они не обсуждали бы прибыль, не обсуждая одновременно и ее следствие убыток. Они не обходили бы молчанием, что предварительными условиями улучшения экономического положения являются достижения изобретателей и тех, чьи сбережения накапливают дополнительные капитальные блага, и что эти условия для улучшения экономического положения используются предпринимателями. Остальные не способствуют развитию, однако пользуются его благами, которыми как из рога изобилия осыпает их деятельность других людей.

Все, что было сказано о развивающейся экономике, mutatis mutandis* применимо к условиям регрессирующей экономики, т.е. экономики, где доля инвестированного капитала на душу населения уменьшается. В такой экономике существует превышение общей суммы предпринимательских убытков над общей суммой прибыли. Люди, не способные избавиться от ошибки мыслить категориями коллективов и целых групп, могут поднять вопрос о том, как в регрессирующей экономике вообще возможна какая-либо предпринимательская деятельность. Зачем кто-либо будет ввязываться в какое-либо предприятие, если знает заранее, что математически его шансы получить прибыль меньше, чем понести убытки? Однако такая постановка вопроса ошибочна. Как и любой другой человек, предприниматели действуют не как представители класса, а как индивиды. Ни одного предпринимателя ни на йоту не беспокоит судьба всей совокупности предпринимателей. Отдельному предпринимателю неинтересно, что происходит с другими людьми, которых теория, по определенным признакам, причисляет к тому же классу, что и его. В живом, непрерывно изменяющемся рыночном обществе всегда существует прибыль, зарабатываемая эффективными предпринимателями. То, что в рыночной экономике общая сумма убытков превышает общую сумму прибылей, не останавливает человека, уверенного в своей большей эффективности. Потенциальный предприниматель не занимается вычислением вероятностей, бесполезных в сфере понимания. Он полагается на свою способность лучше понять условия, которые сложатся на рынке в будущем, чем его менее одаренные собратья.

Предпринимательская функция стремление предпринимателей к прибыли является движущей силой рыночной экономики. Прибыль и убыток представляют собой механизм, посредством которого потребители осуществляют свое господство на рынке. Поведение потребителей приводит к появлению прибылей и убытков и тем самым перемещает владение средствами производства из рук менее эффективных людей в руки более эффективных. Чем лучше человек служит потребителям, тем большее влияние он приобретает в сфере управления деловой активностью. В отсутствие прибыли и убытка предприниматели не знали бы, в чем состоят наиболее насущные потребности потребителей. Даже если бы часть предпринимателей смогли их угадать, то они не имели бы инструмента, чтобы настроить производство соответствующим образом.

Предприятие, стремящееся к прибыли, подчинено суверенитету потребителей, в то время как неприбыльные институты сами себе господа и не несут ответственности перед публикой. Производство ради прибыли неизбежно является производством ради использования, так как прибыль можно заработать, только обеспечив потребителей теми вещами, в использовании которых они ощущают наиболее острую нужду.

Критикуя прибыль, моралисты и проповедники не понимают сути. Предприниматели  не виноваты, что потребители народ, простой человек предпочитают спиртные напитки Библии, а детективы серьезной литературе, и что государство предпочитает пушки вместо масла. Предприниматель не получает большие прибыли, продавая плохие вещи, чем продавая хорошие вещи. Его прибыли тем выше, чем лучше ему удается обеспечить потребителей теми вещами, которые они требуют более настойчиво. Люди пьют опьяняющие напитки не для того, чтобы осчастливить алкогольный капитал, они вступают в войну не с целью увеличить прибыли продавцов смерти. Существование оружейной промышленности является следствием воинственного духа, а не его причиной. Не дело предпринимателей заставлять людей менять хорошую идеологию на плохую. Изменять идеи и идеалы людей прерогатива философов. Предприниматели обслуживают потребителей такими, какие они есть сегодня, какими бы безнравственными и невежественными они ни были. Мы можем восхищаться теми, кто воздерживается от выгод, которые они могли бы получить, производя смертоносное оружие или крепкие спиртные напитки. Однако их похвальное поведение является не более чем жестом без всяких практических результатов. Даже если бы все предприниматели и капиталисты последовали их примеру, все равно войны и алкоголизм не исчезли бы с лица земли. Как и в докапиталистическую эпоху, государства сами бы производили оружие для своих арсеналов, а пьяницы сами бы готовили себе выпивку.

Этическое осуждение прибыли

Прибыль зарабатывается путем согласования использования человеческих и материальных факторов производства с изменяющимися обстоятельствами. Прибыль порождают те, кто, чтобы извлечь выгоду из этого согласования, борется за обладание этой продукцией, предлагая и платя за нее цены,  превышающие издержки,  понесенные  продавцами. Предпринимательская прибыль не вознаграждение, жалуемое покупателем тому поставщику, который обслужил его лучше, чем ленивый рутинер. Она является следствием стремления одних покупателей перебить цену других, столь же страстно желающих приобрести часть ограниченного предложения.

Дивиденды корпораций обычно называются прибылью. На самом деле они представляют собой процент на инвестированный капитал плюс часть прибыли, которая не реинвестируется в предприятие. Если предприятие работает неудачно, то либо не выплачивается вообще никаких дивидендов, либо дивиденды включают в себя процент на весь капитал или его часть.

Социалисты и интервенционисты называют капитал и прибыль нетрудовыми доходами, результатом лишения рабочих значительной части плодов их усилий. По их мнению, продукция появляется на свет исключительно в результате приложения труда как такового и никак иначе, и по праву должна приносить выгоду только труженикам.

Однако голый труд сам по себе производит очень мало, если не облегчается применением результатов предыдущего сбережения и накопления капитала. Продукция есть результат взаимодействия труда с инструментами и другими капитальными товарами, управляемого предусмотрительным предпринимательским замыслом. Сберегатели, чьи сбережения накопили и сохраняют капитал, и предприниматели, которые находят капиталу применение, лучше всего отвечающее интересам потребителей, столь же необходимы процессу производства, что и труженики. Нелепо приписывать весь продукт поставщикам труда и обходить молчанием вклад поставщиков капитала и предпринимательских идей. Практичные товары создаются не просто физическими усилиями как таковыми, а физическими усилиями, соответствующим образом направляемыми человеческим разумом к определенной цели. Чем больше с ростом общего благосостояния роль капитальных благ и более эффективно их применение во взаимодействии факторов производства, тем более абсурдным становится романтическое прославление простого исполнения рутинных ручных работ. Удивительный экономический прогресс последних 200 лет был достижением капиталистов, обеспечивших необходимые капитальные блага, и элиты технологов и предпринимателей. Массы работников физического труда получили выгоду от изменений, которые они не только не порождали, но которые чаще всего пытались пресечь.

Несколько замечаний по поводу жупела недопотребления

и дискуссии о покупательной способности

Говоря о недостаточном потреблении, люди подразумевают положение дел, при котором часть произведенных товаров не может быть потреблена, потому что люди, которые могли бы использовать их для потребления, по своей бедности не имеют возможности их купить. Товары остаются непроданными или могут участвовать в сделке только по ценам, не покрывающим издержки производства. Это приводит к различным расстройствам и пертурбациям, в совокупности называемым экономическим кризисом.

Итак, то и дело предприниматели ошибаются, прогнозируя будущее состояние рынка. Вместо производства тех товаров, спрос на которые наиболее значителен, они производят товары, потребность в которых меньше, или вещи, которые вообще нельзя продать. Неспособные предприниматели терпят убытки, в то время как их более эффективные конкуренты, предвосхитившие желания потребителей, получают прибыль. Причина убытков первой группы предпринимателей не в том, что публика вообще отказывается от покупок; они вызваны тем, что публика предпочитает покупать другие товары.

Если бы действительно, как подразумевает миф недопотребления, рабочие были слишком бедны, чтобы покупать товары, из-за того, что предприниматели и капиталисты несправедливо присваивают то, что по праву принадлежит наемным рабочим, положение дел все равно бы не изменилось. Никто не утверждает, что эксплуататоры эксплуатируют вследствие своей испорченности. Как нам незаметно внушают, они хотят за счет эксплуатируемых увеличить либо свое потребление, либо свои инвестиции. Они не удаляют награбленное добро из Вселенной. Они тратят его либо на покупку предметов роскоши для своего дома, либо на покупку производственных товаров для расширения своих предприятий. Разумеется, их спрос направлен не на те товары, которые купили бы наемные рабочие, если бы прибыль была изъята и распределена между ними. Предпринимательские ошибки, которые связаны с различными классами товаров, созданных эксплуатацией, никаким образом не отличаются от любых других предпринимательских недостатков. Предпринимательские ошибки приводят к убыткам для неспособных предпринимателей, которые уравновешиваются прибылью способных предпринимателей. Они ухудшают деловую ситуацию в одних отраслях и улучшают в других. Они не вызывают кризиса всей торговли.

Миф недопотребления необоснованная, внутренне противоречивая галиматья. Ее доказательства разваливаются, как только подвергаются более пристальному исследованию. Она несостоятельна даже в том случае, если считать правильной с целью поддержать дискуссию теорию эксплуатации.

Дискуссия о покупательной способности ведется несколько иначе. Утверждается, что повышение ставок заработной платы является предпосылкой расширения производства. Если ставки заработной платы не повышаются, то производителям бессмысленно увеличивать количество и улучшать качество товаров. Так как дополнительные изделия вообще не найдут покупателей или найдут покупателей, которые ограничат свои расходы на другие товары. Первое, что необходимо для осуществления экономического развития, это заставить ставки заработной платы непрерывно повышаться. Давление и принуждение государства и профсоюзов, нацеленные на принудительное введение более высоких ставок заработной платы, являются основными двигателями развития.

Как уже было показано, превышение избытка общей суммы предпринимательских прибылей над общей суммой предпринимательских убытков неразрывно связано с тем, что часть выгод, извлекаемых из увеличения имеющегося количества капитальных товаров и усовершенствования технологии, идет непредпринимательским группам. Повышение цен на комплиментарные факторы производства, первые среди которых ставки заработной платы, не является ни уступками, которые предприниматели вынуждены делать остальным людям, ни умным ходом предпринимателей с целью получить прибыль. Это неизбежное и необходимое явление в цепи последовательных событий, которое непременно вызывается попытками предпринимателей получить прибыль за счет приспособления предложения потребительских товаров к новому состоянию дел. Тот же самый процесс, который приводит к превышению предпринимательской прибыли над предпринимательскими убытками, вызывает сперва, т.е. до того, как появляется избыток, возникновение тенденции к повышению ставок заработной платы и цен на многие материальные факторы производства. И тот же самый процесс по мере развития событий заставит исчезнуть этот избыток прибыли над доходами при условии, что не случится никаких дальнейших изменений, увеличивающих количество имеющихся капитальных товаров. Избыток прибыли над убытками не является следствием повышения цен на факторы производства. Оба эти явления повышение цен на факторы производства и превышение прибыли над убытками представляют собой этапы процесса корректировки производства и технологических изменений, который приводится в движение действиями предпринимателей. И лишь в той мере, в какой в результате этой адаптации обогащаются другие слои населения, временно может существовать избыток прибыли над убытками.

Основная ошибка дискуссии по поводу покупательной способности состоит в неправильном истолковании этой причинной связи. Она переворачивает все с ног на голову, считая повышение ставок заработной платы силой, вызывающей экономические улучшения.

Ниже мы обсудим последствия насильного навязывания правительством и профсоюзами более высоких ставок заработной платы, чем те, которые определены свободным рынком[См. с. 721731.]. Здесь необходимо сделать лишь одно поясняющее замечание.

Говоря о прибылях и убытках, ценах и ставках заработной платы, мы всегда имеем в виду реальные прибыли и убытки, реальные цены и ставки заработной платы. Именно произвольное чередование денежных и реальных терминов многих вводит в заблуждение. Эта проблема будет всесторонне исследована в последующих главах. Позвольте лишь отметить, что повышение реальных ставок заработной платы совместимо с падением номинальных ставок заработной платы.

10. Промоутеры, управляющие, специалисты и бюрократы

Предприниматели нанимают специалистов, т.е. людей, которые обладают способностями и навыками выполнения определенного вида и количества работы. Класс специалистов включает в себя великих изобретателей, лучших представителей прикладной науки, конструкторов и проектировщиков, а также людей, выполняющих самые простые задачи. Предприниматель причисляется к ним, если сам принимает участие в технической реализации своих предпринимательских планов. Специалисты жертвуют свои труды и заботы; но именно предприниматель в роли предпринимателя направляет их труд к определенным целям. Предприниматель действует в качестве, так сказать, уполномоченного потребителей.

Предприниматели не вездесущи. Они не могут сами выполнять все многообразные обязанности, возложенные на них. Настройка производства на максимально возможное обеспечение потребителей товарами, в которых они нуждаются сильнее всего, заключается не просто в определении общего плана  использования ресурсов. Разумеется, никто не сомневается в том, что это основная функция промоутера и спекулянта. Но помимо крупных корректировок требуется также множество более мелких. Каждая из  них может казаться  незначительной и мало влияющей на общий результат.  Но кумулятивный  эффект большого количества изъянов в решении подобных второстепенных вопросов может быть таким, что не позволит найти правильного решения главной проблемы. В любом случае ясно, что любые неудачи в урегулировании мелких проблем приводят к разбазариванию редких факторов производства и, как следствие, вредят решению основной задачи  максимального удовлетворения потребителей.

Важно понять, в чем рассматриваемая нами проблема отличается от технологических задач специалистов. Реализация любого проекта, начиная который, предприниматель принимает решения, касающиеся общего плана деятельности, требует множества детальных решений. В результате принятия каждого из подобных решений должно выбираться не в ущерб проекту общего плана всего предприятия самое экономичное решение проблемы. Как и в общем плане, здесь так же следует избегать излишних затрат. Специалисты с чисто технологической точки зрения могут либо не видеть никакой разницы между альтернативными вариантами, предлагаемыми различными методами решения подобных вопросов, либо отдавать предпочтение одному из этих методов ввиду большего объема производства. Однако предприниматель руководствуется мотивами извлечения прибыли. Именно ему присуще стремление предпочитать наиболее экономичное решение, т.е. решение, избегающее задействования факторов производства, использование которых повредит удовлетворению наиболее интенсивно ощущаемых желаний потребителей. Из методов, по отношению к которым специалисты нейтральны, он предпочтет те, которые требуют наименьших затрат. Он может отвергнуть предложение специалистов остановить выбор на более дорогом методе, обеспечивающем больший объем производства, если его расчеты показывают, что увеличение выработки не компенсирует увеличение издержек. Предприниматель должен выполнять свою обязанность настройки производства на требования потребителей, отраженные в рыночных ценах, не только при принятии общих решений и планов, но и при решении мелких проблем, ежедневно возникающих по ходу дела.

Экономический расчет, применяемый в рыночной экономике, особенно в системе двойной записи, позволяет освободить предпринимателя от необходимости вникать во все детали. Он может заниматься только своими главными обязанностями, не путаясь в массе пустяков, объять которые не по силам ни одному смертному. Он может назначить помощников, на попечение которых он оставляет выполнение подчиненных предпринимательских обязанностей. А им, в свою очередь, помощниками, назначенными по такому же принципу, может оказываться содействие в выполнении более узкого круга обязанностей. Таким способом может быть построена вся управленческая иерархия.

Управляющий это, если можно так выразиться, младший партнер предпринимателя, какими бы ни были контрактные и финансовые условия его принятия на работу. Важно лишь то, что его личные финансовые интересы вынуждают его максимально использовать все свои способности для выполнения предпринимательских функций, отведенных ему в ограниченной и строго определенной области деятельности.

Именно система бухгалтерского учета на основе двойной записи позволяет функционировать управляющей системе. Благодаря ей предприниматель в состоянии так разделить расчеты по каждому подразделению своего предприятия, чтобы стало возможным определить их роль во всем предприятии. Таким образом, он может рассматривать каждое подразделение как если бы оно было отдельным образованием и может оценивать его соответственно доле его вклада в успех общего предприятия. В этой системе делового расчета каждое подразделение фирмы представляет собой целостное образование, так сказать, гипотетически независимое предприятие. Предполагается, что это подразделение владеет определенной частью капитала всего предприятия, что оно осуществляет закупки у других подразделений и продает им, что у него есть издержки и доходы, что его работа приносит либо прибыль, либо убытки, которые условно характеризуют его собственное ведение дел, в отличие от результатов других подразделений. Таким образом, предприниматель может предоставить администрации каждого подразделения высокую степень независимости. Единственная установка, даваемая им человеку, которому он поручает управление определенным участком работы, получить как можно больше прибыли. Изучение отчетности показывает, насколько успешно или неудачно управляющие выполняли эту директиву. Каждый менеджер отвечает  за работу своего подразделения. Если в отчетах показана прибыль это его заслуга, если убыток то его вина. Личные интересы побуждают его проявлять предельную осторожность и полностью выкладываться, руководя делами своего подразделения. Ели он потерпит убытки, то будет заменен человеком, который, по мнению предпринимателя, добьется больших успехов, либо будет упразднено все подразделение. В любом случае управляющий потеряет работу. Если ему удастся получить прибыль, его доход увеличится, или по крайней мере не будет опасности его лишиться. Что касается личной заинтересованности управляющего в результатах деятельности подразделения, то не важно, имеет ли он право участия в прибыли, условно начисленной его подразделению. Его личное благополучие в любом случае тесно связано с благополучием его подразделения. Его обязанности отличаются от обязанностей специалиста выполнения конкретной работы согласно конкретному рецепту. Его задача в  том, чтобы приспособить   в  пределах ограниченной свободы действий операции своего подразделения к состоянию рынка. Разумеется, точно так же, как предприниматель может соединять в своем лице и предпринимательские, и технические функции, так и на долю управляющего может приходиться комбинация нескольких функций.

Управленческая функция всегда подчинена предпринимательской функции. Она может освободить предпринимателя от части второстепенных обязанностей, но никогда не может развиться в заменитель предпринимательства. Ложность обратного утверждения объясняется ошибкой смешивания категории предпринимательства в том виде, как она определяется в идеальной конструкции функционального распределения, с условиями живой и действующей рыночной экономики. Функцию предпринимателя невозможно отделить от руководства использованием факторов производства в целях выполнения определенных задач. Предприниматель управляет факторами производства; именно это управление приносит ему предпринимательские прибыль и убыток.

Можно вознаграждать управляющего, оплачивая его услуги пропорционально вкладу его подразделения в прибыль, зарабатываемую предпринимателем. Но это бесполезно. Как уже отмечалось, управляющий при любых обстоятельствах заинтересован в успехе той части дела, которая поручена его заботам. Но управляющий не может нести ответственность за понесенные убытки. От этих убытков страдает владелец используемого капитала. Их невозможно переложить на управляющего.

Общество легко может оставить заботу о наилучшем использовании капитальных благ их владельцам. Затевая определенные проекты, они ставят под удар свою собственность, благополучие и общественное положение. Они даже более заинтересованы в успехе своей предпринимательской деятельности, чем общество в целом. Для общества в целом бесполезная растрата капитала, инвестированного в конкретный проект, означает лишь потерю небольшой части совокупного капитала. Для владельца это означает гораздо больше, в большинстве случаев потерю всего состояния. Но если полную свободу рук получает менеджер, то положение дел сильно меняется. Он спекулирует, рискуя чужими деньгами. Он видит перспективы неопределенного замысла иначе, чем человек, ответственный за убытки. И как раз тогда, когда он имеет долю в прибыли, он становится наиболее отчаянным, поскольку он не участвует и в убытках.

Иллюзия того, что управление это совокупность предпринимательских действий и что управление это совершенная замена предпринимательства, является результатом неправильного истолкования условий работы корпораций типичной формы современного предприятия. Говорят, что корпорации управляются администраторами, получающими твердый оклад, в то время как акционеры являются просто пассивными наблюдателями. Вся власть сосредоточена в руках наемных работников. Акционеры праздны и бесполезны, они пожинают то, что посеяли управляющие.

Эта теория абсолютно игнорирует роль, которую в руководстве корпоративным предприятием играет рынок капитала и денег фондовая биржа, с полным основанием именуемая просто рынком. Заключаемые на этом рынке сделки в соответствии с антикапиталистическими предубеждениями клеймятся как рискованное занятие и просто как азартная игра. А на самом деле изменения цен на обыкновенные и привилегированные акции и корпоративные облигации являются средством, с помощью которого капиталисты полностью управляют потоками капиталов. Структура цен, складывающаяся в результате игры на рынках капитала и денег, а также на крупных товарных биржах, не только определяет величину капитала, выделяемого каждой корпорации для ведения бизнеса; она создает положение дел, к которому управляющие должны приспосабливать свои частные действия.

Общее руководство корпорацией осуществляется акционерами и их избранными уполномоченными директорами. Директора нанимают и увольняют управляющих. В мелких компаниях, а иногда и в крупных, посты директоров и управляющих часто совмещаются одними и теми же людьми. Преуспевающая корпорация в конечном счете никогда не контролируется наемными управляющими. Возникновение всесильного класса управляющих не является феноменом свободной рыночной экономики. Напротив, оно стало результатом интервенционистской политики, сознательно направленной на устранение влияния акционеров и их фактическую экспроприацию. В Германии, Италии и Австрии это стало первым шагом на пути к замене свободного рынка государственным управлением производством, как это произошло в случае Банка Англии и с железными дорогами. Похожие тенденции доминируют в коммунальном хозяйстве Америки. Замечательные успехи корпоративного бизнеса не были результатом деятельности управленческой верхушки, работающей за фиксированное жалованье. Они достигнуты людьми, связанными с корпорациями посредством права собственности на значительную или большую часть их акций, и тех, кого часть общественности презирает как промоутеров и спекулянтов.

Только предприниматель, без какого бы то ни было вмешательства управляющих, решает, в каком виде коммерческой деятельности использовать капитал и в каком количестве. Он определяет расширение и сокращение общих размеров дела и его основных частей, финансовую структуру предприятия. Эти жизненно важные решения играют определяющую роль в руководстве коммерческим предприятием. В корпорации, как и в фирме любой другой правовой формы, они также выпадают на долю предпринимателя. Любая помощь, оказываемая предпринимателю в этом отношении, имеет лишь вспомогательный характер: он получает информацию о положении дел в прошлом от экспертов в области законодательства, статистики и технологии, но окончательное решение, предполагающее оценку будущего состояния рынка, остается за ним. Выполнение деталей его проектов может быть возложено на менеджеров.

Общественные функции управленческой элиты так же необходимы для функционирования рыночной экономики, как и функции элиты изобретателей, технологов, инженеров, конструкторов, ученых и экспериментаторов. В рядах управляющих делу прогресса служат многие выдающиеся люди. Удачливые управляющие вознаграждаются высоким жалованьем, а часто и участием в прибылях. Многие из них по ходу своей карьеры сами становятся капиталистами и предпринимателями. И тем не менее управленческая функция отличается от предпринимательской функции.

Отождествление предпринимательства с управлением, как в популярном противопоставлении администрации и труда, является серьезной ошибкой. Разумеется, они смешиваются друг с другом умышленно. Задача в том, чтобы затушевать то, что функции предпринимателей абсолютно отличны от функций управляющих, следящих за второстепенными деталями ведения дела. Структура производства, распределение капитала по различным отраслям и фирмам, размеры и номенклатура выпуска каждого завода и фабрики считаются заданными и подразумевается, что в этом отношении никаких изменений не производится. Единственная задача придерживаться старого маршрута. В подобном стационарном мире, разумеется, нет нужды в новаторах и промоутерах; общая величина прибыли уравновешена общей величиной убытков. Чтобы показать ошибочность этой теории, достаточно сравнить структуру американской экономики в 1960 и 1940 гг.

Но даже в стационарном мире бессмысленно, как того требует популярный лозунг, предоставлять труду право участия в прибыли. Осуществление этого требования приведет к синдикализму[См. с. 762770.].

Далее, некоторые пытаются смешать управляющего с бюрократом.

Бюрократическое управление в отличие от управления, нацеленного на прибыль, представляет собой метод ведения административных дел, результаты которых не имеют на рынке денежной ценности. Успешное выполнение обязанностей, порученных заботам полицейского ведомства, имеет важнейшее значение для сохранения общественного сотрудничества и приносит пользу каждому члену общества. Но это не имеет цены на рынке, не может быть продано или куплено и поэтому не может быть сопоставлено с понесенными по ходу этого процесса затратами. Оно приводит к выигрышу, но этот выигрыш не отражается в прибыли, выражаемой на языке денег. Методы денежного расчета и особенно методы двойной записи неприменимы к нему. В успешности или неудачности деятельности полиции нельзя удостовериться с помощью арифметических процедур, применяющихся в преследующей прибыль коммерческой деятельности. Ни один бухгалтер не сможет установить, добилось ли успехов полицейское ведомство или одно их его подразделений.

Количество денег, расходуемое в каждой отрасли, преследующей цель получения прибыли от коммерческой деятельности, определяется поведением потребителей. Если бы автомобильная промышленность утроила применяемый капитал, то она, безусловно, улучшила бы услуги, оказываемые ею обществу. Автомобилей стало бы больше. Однако расширение этой отрасли изъяло бы капитал из других отраслей производства, где он мог бы удовлетворять более настоятельные потребности потребителей. Это сделало бы расширение автомобильной промышленности неприбыльным и увеличило прибыли в других отраслях производства. Пытаясь извлечь максимально возможную прибыль, предприниматели вынуждены размещать в каждой отрасли столько капитала, сколько в ней можно применить, не причиняя вреда более настоятельным потребностям потребителей. Таким образом, предпринимательская активность, если можно так выразиться, автоматически направляется желаниями потребителей, отраженными в структуре цен на потребительские товары.

На распределение средств для выполнения задач, возникающих в ходе деятельности правительства, таких ограничений не накладывается. Несомненно, работу полицейского ведомства Нью-Йорка можно значительно улучшить, утроив ассигнования. Но вопрос в том, будет ли это улучшение достаточно значительным, чтобы оправдать либо ограничение услуг, оказываемых другими ведомствами например, вывоза мусора, либо ограничение частного потребления налогоплательщиков. На этот вопрос невозможно ответить с помощью бухгалтерской отчетности полицейского ведомства. Она содержит данные только о произведенных затратах, и не может дать никакой информации о полученных результатах, поскольку их нельзя выразить в денежном эквиваленте. Граждане должны прямо определять количество услуг, которые им требуются и которые они готовы оплачивать. Эта задача выполняется путем избрания членов городского совета и чиновников, готовых выполнять их наказы.

Таким образом, мэр и главы различных городских ведомств ограничены бюджетом. Они не свободны действовать в соответствии со своими представлениями о наиболее выгодных решениях проблем, с которыми сталкивается население. Они вынуждены ограничивать фонды, выделяемые на различные цели, спущенным им бюджетом. Они не должны использовать их по другому назначению. Ревизии в сфере управления государственными и местными органами власти совершенно отличны от ревизий в сфере, преследующей прибыль коммерческой деятельности. Их цель заключается в том, чтобы установить, потрачены ли выделенные фонды в точном соответствии с предписаниями бюджета.

В преследующей  прибыль коммерческой деятельности свобода действий управляющих разных уровней ограничена соображениями прибыли и убытка. Получение прибыли единственная установка, которая необходима, чтобы заставить их подчиняться  желаниям потребителей. Нет необходимости в том, чтобы ограничивать их свободу действий мелочными инструкциями и правилами. Если они эффективны, то подобная мелочная опека будет в лучшем случае излишним, если не пагубным, связыванием рук. Если они неэффективны, то это не сделает их деятельность более успешной, а лишь  послужит неубедительной отговоркой, что неудачи были вызваны неуместными правилами. Единственно необходимая инструкция подразумевается сама собой и не требует упоминания: добиваться прибыли.

Иное положение в управлении местными органами власти, руководстве государственными делами. В этой области свобода действий должностных лиц и подчиненных им помощников не ограничена соображениями прибыли и убытков. Если бы их верховный хозяин неважно, суверенный ли народ или суверенный деспот оставил им руки свободными, то он отказался бы от своего господства в их пользу. Эти чиновники стали бы агентами, не несущими ответственности ни перед кем, и их власть превосходила бы власть народа или деспота. Они делали бы то, что нравится им самим, а не то, чего хотят от них хозяева. Чтобы не допустить этого и сделать их послушными воле своих хозяев, необходимо давать им детальные инструкции, всесторонне регулирующие их поведения. Тогда их обязанностью становится ведение дел в полном соответствии с правилами и инструкциями. Их свобода согласовывать свои действия с тем, что им кажется наиболее подходящим решением конкретной проблемы, ограничена этими нормами. Они бюрократы, т.е. в любом случае обязаны соблюдать набор жестких инструкций.

Бюрократическое ведение дел представляет собой способ руководства, при котором необходимо подчиняться детальным правилам и нормам, установленным властью вышестоящего органа. Это единственная альтернатива коммерческому управлению (т.е. с целью получения прибыли). Коммерческое управление не годится для руководства делами, не имеющими денежной ценности на рынке, и при бесприбыльном ведении дел, которые могут вестись и на основе прибыли. Первое является случаем управления общественным аппаратом сдерживания и принуждения; второе руководство учреждениями на бесприбыльной основе, например, школами, больницами, почтой. Если действие системы не направляется мотивом прибыли, то оно должно направляться бюрократическими правилами.

Как таковое бюрократическое ведение дел не является злом. Это единственно  подходящий метод управления государственными делами, т.е. общественным аппаратом сдерживания и принуждения. Поскольку государство необходимо,  то бюрократизм в этой сфере не менее необходим. Там, где экономический расчет неосуществим, там необходимы бюрократические методы. Социалистическое государство должно применять их везде.

Ни одно коммерческое предприятие, какими бы ни были его размеры или особые задачи, не станет бюрократическим до тех пор, пока целиком и полностью действует на основе прибыли. Но как скоро оно перестает добиваться прибыли и переходит на принцип обслуживания, т.е. оказания услуг безотносительно к тому, покроют ли полученные за них цены понесенные издержки, оно должно заменить предпринимательское управление на бюрократические методы[Подробное исследование рассматриваемой проблемы см.: Мизес Л. Бюрократия//Мизес Л. Бюрократия.  Запланированный  хаос.  Антикапиталистическая  ментальность.  М.:  Дело,  1993. С. 1100.].

11. Процесс отбора

Процесс отбора на рынке приводится в движение совместными усилиями всех субъектов рыночной экономики. Движимый побуждением в максимально возможной степени устранить неудобство, каждый индивид полон решимости, с одной стороны, добиться такого положения, при котором он мог бы максимально удовлетворить кого-то другого, и с другой стороны, извлечь максимальные выгоды из услуг, предлагаемых кем-то другим. Это означает, что он старается продавать на самом дорогом рынке и покупать на самом дешевом. В результате этих попыток устанавливается не только структура цен, но и структура общества, распределение обязанностей между индивидами. Рынок делает людей богатыми или бедными, определяет, кто должен управлять крупными заводами, а кто мыть полы, устанавливает, сколько людей должны работать на медных рудниках, а сколько в симфонических оркестрах. Ни одно из этих решений не принимается раз и навсегда; они подлежат отмене каждый день. Процесс отбора никогда не прекращается. Он продолжается, приводя общественный аппарат производства в соответствие с изменениями в спросе и предложении. Он вновь и вновь ревизует предыдущие решения и вынуждает каждого подвергать пересмотру собственные дела. Нет никакой уверенности в будущем и нет права сохранить положение, полученное в прошлом. Никто не является исключением из закона рынка, суверенитета потребителя.

Собственность на средства производства не привилегия, а общественная обязанность. Капиталисты и землевладельцы принуждаются использовать свою собственность в целях максимально возможного удовлетворения потребителей. Если при исполнении своих обязанностей они проявляют медлительность и неумелость, то они наказываются убытками. Если они не усваивают урок и не совершенствуют подход к ведению дел, то они теряют свое богатство. Никакие вложения не обезопасены навечно. Тот, кто не использует свою собственность для служения потребителям самым эффективным образом, обречен на неудачу. Здесь нет места людям, желающим наслаждаться своей удачей в праздности и беспечности. Собственник должен стремиться вложить свои капиталы таким образом, чтобы по меньшей мере не уменьшить основную сумму и доход.

В эпоху кастовых привилегий и торговых барьеров существовали доходы, не зависевшие от рынка. Государи и властители жили за счет покорных рабов и крепостных, плативших им десятину, барщину и оброк. Право владения землей можно было только завоевать или получить в дар от завоевателя. Лишиться ее можно было только путем публичного отречения со стороны жертвователя или вследствие захвата другим завоевателем. И позднее, когда властители и их вассалы начинали продавать излишки на рынке, они не могли быть вытеснены конкуренцией более эффективных людей. Конкуренция была свободной только в очень узких границах. Приобретение поместий было закреплено за дворянством, приобретение городской недвижимости за гражданами городов, сельскохозяйственной земли за крестьянами. Конкуренция ремесленников была ограничена гильдиями. Потребители не могли удовлетворить свои потребности по самой низкой цене, так как контроль за уровнем цен делал невозможным сбивание их продавцами. Покупатели были во власти своих поставщиков. Если привилегированный производитель отказывался использовать наиболее подходящее сырье и самые эффективные методы обработки, то потребители были вынуждены терпеть его упрямство и консерватизм.

Землевладелец, полностью обеспечивавший себя всем необходимым за счет своего хозяйства, был независим от рынка. Но современный фермер, покупающий оборудование, удобрения, семена, рабочую силу и другие факторы производства и продающий сельскохозяйственные продукты, подчиняется закону рынка. Его доход зависит от потребителей, и он должен согласовывать свои действия с их потребностями.

Селективная функция рынка действует и в отношении труда. Рабочего привлекает тот вид работы, где он ожидает получить самое большое вознаграждение. Как и в случае с материальными факторами производства, труд также применяется там, где лучше всего служит потребителям. Превалирует тенденция не расходовать понапрасну труд на удовлетворение менее настоятельных потребностей, если более настоятельные потребности еще не удовлетворены. Подобно всем остальным слоям общества, рабочие подчинены господству потребителей. Если они не повинуются, то наказываются сокращением заработной платы.

Рыночный отбор не учреждает социальных порядков, каст или классов в марксистском смысле. Предприниматели и промоутеры также не образуют единого класса. Каждый индивид свободен стать промоутером, если он опирается на свою способность предвосхищать будущее состояние рынка лучше, чем способны это делать окружающие его люди, и если его попытки действовать на свой страх и риск и под свою ответственность одобряются потребителями. Человек вливается в ряды промоутеров, самопроизвольно стремясь вперед и тем самым подчиняясь испытаниям, которым рынок подвергает каждого, невзирая на личности, кто захочет стать промоутером или остаться в этом качестве. Каждый имеет возможность использовать свой шанс. Новичку нет нужды ждать приглашения и чьего-либо одобрения. Он должен рваться вперед ради самого себя и сам знать, как обеспечить необходимые средства.

Вновь и вновь заявляют, что в условиях позднего, или зрелого капитализма людям, не обладающим средствами, невозможно сделать карьеру предпринимателя и добиться богатства. Однако никто не пытался доказать этот тезис. С тех пор, как он был выдвинут впервые, персональный состав предпринимателей и капиталистов значительно изменился. Большая часть предпринимателей и их наследников была устранена другими, новыми людьми, которые заняли их места. Конечно, следует признать, что в последние годы целенаправленно были созданы институты, которые, если их не отменить в ближайшее время, сделают функционирование рынка во многих отношениях невозможным.

Потребители выбирают капитанов индустрии и бизнеса исключительно с точки зрения оценки их подготовленности к координированию производства с нуждами потребителей. Их не волнуют другие достоинства и черты характера. Они хотят, чтобы производитель обуви выпускал хорошую и дешевую обувь. Они не стремятся возложить обязанности по организации торговли обувью на просто приятных молодых ребят, на людей с салонными манерами, художественными дарованиями, научным складом ума или обладающих любыми другими добродетелями и талантами. Опытный и умелый коммерсант часто не обладает многими достоинствами, необходимыми человеку, чтобы добиться успеха в других областях.

В наши дни стало вполне обычным делом резко осуждать капиталистов и предпринимателей. Человек часто склонен презирать тех, кто более состоятелен, чем он сам. Эти люди, говорит он, богаче только потому, что менее щепетильны, чем я. И если бы он не был ограничен законами морали и приличия, то был бы не менее удачлив, чем они. Тем самым люди упиваются самодовольством и фарисейским лицемерием.

Действительно, в условиях, созданных интервенционизмом, люди могут приобрести богатство с помощью подкупа и взяточничества. В ряде стран интервенционизм настолько подорвал господство рынка, что многим деловым людям выгоднее полагаться на помощь политиков и чиновников, чем на максимальное удовлетворение нужд потребителей. Но не это имеют в виду популярные критики чужого богатства. Они утверждают, что методы, с помощью которых на свободном рынке приобретается богатство, спорны с этической точки зрения.

В ответ на подобные заявления необходимо подчеркнуть, что в той степени, в какой действие рынка не подрывается вмешательством государства и других принуждающих сил, коммерческий успех является свидетельством услуг, оказанных потребителям. Бедный человек не обязательно уступает преуспевающему коммерсанту в других отношениях; иногда он может иметь выдающиеся способности в науке, литературе, искусстве или в государственном управлении. Но в общественной системе производства он подчиненный. Творческий гений может быть прав, презирая коммерческий успех; возможно, он действительно бы добился успеха в коммерции, если бы не предпочел другие вещи. Но мелкие служащие и рабочие, кичащиеся своим моральным превосходством, обманываются и находят утешение в этом самообмане. Они не допускают мысли, что не выдержали бы проверки своих сограждан, потребителей.

Часто утверждается, что неудачи бедняков в конкуренции на рынке вызваны недостаточным образованием. Мол, равенство возможностей можно обеспечить, только сделав образование всех уровней доступным для всех. Сегодня доминирует тенденция, направленная на уменьшение различий образовательного уровня людей и отрицание существования врожденного неравенства интеллекта, силы воли и характера. Однако при этом упускается из виду, что образование не более чем усвоение уже разработанных теорий и идей. Образование, какие бы выгоды оно ни сулило, представляет из себя передачу традиционных доктрин и оценок; оно неизбежно консервативно. Оно порождает имитацию и рутину, а не улучшение и прогресс. Новаторов и гениев в школах воспитать невозможно. Они как раз те люди, которые бросают вызов тому, чему их учила школа.

Чтобы добиться успеха в коммерции, человеку не нужна степень, полученная в бизнес-школе. Эти школы готовят подчиненных для рутинной работы. Они не готовят предпринимателей. Предпринимателя нельзя подготовить. Человек становится предпринимателем, используя возможности и заполняя пробелы. Чтобы продемонстрировать точные оценки, предвидение и энергию, не требуется образования. По школярским меркам профессионального обучения большая часть удачливых коммерсантов были необразованы. Но они соответствовали своей общественной функции приспособления производства к наиболее насущным потребностям. Именно за эти достоинства потребители вручили им флаг коммерческого лидерства.

12. Индивид и рынок

Принято метафорически говорить об автоматических и анонимных силах, приводящих в действие механизм рынка. Используя подобные метафоры, люди готовы пренебречь тем, что единственными движущими силами, управляющими рынком и определением цен, являются намеренные действия людей. Автоматизма не существует; есть только люди, сознательно и осмысленно стремящиеся к выбранным целям. Не существует таинственных и непостижимых механических сил, есть лишь человеческое желание устранить беспокойство. Нет никакой анонимности; есть я и вы, Билл и Джо и все остальные. И каждый из нас и производитель, и потребитель.

Рынок представляет собой общественное образование, причем самое выдающееся общественное образование. Рыночные явления это общественные явления. Они суть равнодействующие вкладов каждого индивида. Но они не совпадают ни с одним из этих вкладов. Они являются индивиду как нечто данное, что он не в силах изменить. Иногда он даже не понимает, что сам является частью, хотя и малой, совокупности элементов, определяющих состояние рынка в каждый отдельный момент. Поскольку он не в состоянии осознать это, то он позволяет себе, критикуя рыночные явления, осуждать в других  людях образ действий, который для себя он считает  вполне допустимым. Он обвиняет  рынок в бессердечии и игнорировании личности и требует общественного контроля над рынком с целью его гуманизации. С одной стороны, он требует защиты потребителей от производителей. Но с другой стороны, еще более страстно он настаивает на защите его как производителя от потребителей. Следствием этих противоречивых требований и являются современные методы государственного вмешательства, наиболее знаменитыми примерами которого являются Sozialpolitik [54] имперской Германии и американский Новый курс [55].

Законность обязанности государства защищать менее эффективных производителей от конкуренции более эффективных является старым заблуждением. Люди требуют принятия мер в рамках политики защиты производителя, отличающихся от политики защиты потребителей. Картинно повторяя трюизм, что единственной задачей производства является обеспечение достаточного предложения для потребления, люди с не меньшим красноречием заявляют, что трудолюбивые производители должны иметь защиту от праздных потребителей.

Однако производители и потребители тождественны. Производство и потребление представляют собой разные этапы активной деятельности. Каталлактика олицетворяет это различие, говоря о производителях и потребителях. Разумеется, можно защитить менее эффективного производителя от конкуренции более эффективных собратьев. Подобные привилегии предоставляют привилегированным субъектам выгоды, которые свободный рынок обеспечивает только тем, кто лучше всех исполнил желания и потребности потребителей. Но это неизбежно вредит удовлетворению потребителей. Если в привилегированном положении оказался один производитель или небольшая группа, то бенефициарии получают выгоду за счет всех остальных людей. Но если все производители привилегированы в одинаковой степени, то каждый в роли потребителя теряет столько, сколько выигрывает в роли производителя. Более того, в проигрышном положении окажутся все, поскольку предложение продукции упадет, если самые способные люди не смогут применить свои навыки в той сфере, где они могли бы лучше всего служить потребителям.

Если потребитель считает, что целесообразно или правильно платить более высокую цену за отечественный хлеб, чем за ввезенный из-за рубежа, или за изделия, произведенные малыми предприятиями либо предприятиями, использующими труд членов профсоюза, чем за изделия, имеющие иное происхождение, то он свободен так поступать. Он должен будет удовлетворяться тем, что товары, предлагаемые на продажу, отвечают условиям, в зависимость от которых он поставил свое согласие платить более высокую цену. Законы, запрещающие подделку ярлыков происхождения и торговых марок, могли бы достичь целей, которые преследуются тарифами, трудовым законодательством и привилегиями, даруемыми малому бизнесу. Но вне всяких сомнений потребители не готовы вести себя подобным образом. Однако импортное происхождение товара не снижает его продаваемости, если он лучше или дешевле, или и то, и другое одновременно. Как правило, покупатели хотят покупать как можно дешевле, несмотря на происхождение изделия или какие-либо особые характеристики производителей.

Психологические корни политики защиты производителя, реализуемой сегодня по всему миру, следует искать в ложных экономических доктринах. Эти доктрины решительно отрицают, что привилегии, дарованные менее эффективным производителям, обременяют потребителей. Их сторонники утверждают, что подобные меры пагубны только для тех, кого они дискриминируют. Когда их вынуждают признать, что страдают также и потребители, то они говорят, что потери потребителей с лихвой компенсируются увеличением их денежного дохода, которое будет вызвано обсуждаемыми мерами.

Поэтому в преимущественно промышленных странах Европы протекционисты сначала пытались заявлять, что тарифы на продукцию сельского хозяйства причиняют вред исключительно интересам фермеров преимущественно аграрных стран и торговцев зерном. Безусловно, по их экспортным интересам нанесен удар. Но не менее очевидно, что потребители в странах, проводящих тарифную политику, несут потери вместе с ними. Они должны платить более высокую цену за еду. Разумеется, протекционисты парируют, что это вовсе не бремя. Поскольку, как они говорят, дополнительные суммы, которые платят потребители, увеличивают доход фермеров и их покупательную силу; они израсходуют весь излишек, покупая больше изделий, произведенных несельскохозяйственными слоями населения. Этот паралогизм можно легко разрушить, сославшись на известный анекдот о человеке, который просит хозяина гостиницы подать ему 10 дол.; это, мол, не будет ничего ему стоить, поскольку этот человек обещает потратить всю сумму в его гостинице. Но несмотря на все это, заблуждения протекционистов овладели общественным мнением, и лишь этим объясняется популярность инспирируемых им мер. Многие просто не понимают, что единственным результатом протекционизма является отвлечение производства от тех направлений, где оно могло бы произвести больше на затраченную единицу капитала и труда, туда, где оно производит меньше. Это делает людей беднее, а не богаче.

Конечное основание современного протекционизма и стремления к автаркии каждой страны следует искать в ошибочной убежденности в том, что они являются наилучшими средствами сделать каждого гражданина, или по крайней мере подавляющее большинство граждан, богаче. Термин богатство в этой связи означает увеличение реального дохода индивида и повышение уровня жизни. Следует признать, что политика изоляции национальной экономики является неизбежным следствием попыток вмешательства в местную деловую жизнь и, кроме того, результатом воинственных тенденций, так же как и фактором, порождающим эти тенденции. Но дело все-таки в том, что идею протекционизма невозможно продать избирателям, если их не убедить, что протекционизм не только не наносит ущерба их уровню жизни, но и значительно его повышает.

Весьма важно подчеркнуть этот факт, поскольку он в корне разрушает миф, распространяемый многими популярными книгами. Согласно этому мифу, современный человек более не движим желанием улучшить свое материальное благосостояние и повысить уровень жизни. А утверждения экономистов об обратном ошибочны. Современный человек отдает предпочтение неэкономическим или иррациональным вещам и готов отказаться от материальных выгод, если их достижение стоит на пути этих идеальных соображений. И экономисты, и коммерсанты совершают серьезную ошибку, объясняя события нашего времени с экономической точки зрения и критикуя современные идеологии за якобы содержащиеся в них экономические ошибки. Людям больше нужна не хорошая жизнь, а нечто иное.

Вряд ли возможно сильнее извратить историю нашей эпохи. Наши современники движимы фанатичным стремлением получить больше удовольствий и неограниченными аппетитами наслаждения жизнью. Характерным общественным явлением нашего дня выступают группы давления альянсы людей, стремящиеся содействовать своему собственному материальному благополучию всеми средствами, законными и незаконными, мирными и насильственными. Для групп давления не имеет значения ничего, кроме увеличения реального дохода их членов. Их не заботят никакие иные аспекты жизни. Их не волнует, не наносит ли осуществление их программы вреда жизненным интересам других людей, их народа, страны или всего человечества. Но, разумеется, любая группа давления стремится оправдать свои требования выгодами для благосостояния общества и заклеймить своих критиков как жалких негодяев, идиотов и предателей. В процессе реализации своих планов они проявляют почти религиозное рвение.

Все партии без исключения обещают своим сторонниками более высокий реальный доход. В этом отношении нет разницы между националистами и интернационалистами, между сторонниками рыночной экономики и защитниками социализма или интервенционизма. Если партия требует от своих сторонников жертв во имя своего дела, то она всегда объясняет эти жертвы как исключительно временные меры для достижения конечной цели, улучшения материального благосостояния своих членов. Любые вопросы относительно того, насколько богаче ее проекты сделают ее членов, все партии считают коварным заговором против своего престижа и выживания. Любая партия испытывает смертельную ненависть к экономистам, занимающимся подобной критикой.

Все вариации политики защиты производителей отстаиваются с помощью аргументов, утверждающих их мнимую способность повысить уровень жизни членов партии. Протекционизм и экономическое самообеспечение, давление профсоюзов, трудовое законодательство, минимальные ставки заработной платы, государственные расходы, кредитная экспансия, субсидии и другие паллиативы всегда рекомендуются своими защитниками как наиболее подходящее и единственное средство увеличения реального дохода людей, чьи голоса они стараются привлечь на свою сторону. Каждый современный политик и государственный деятель неизменно говорит своим избирателям: моя программа сделает вас настолько богатыми, насколько позволят обстоятельства, в то время как программа моих противников принесет вам нужду и страдания.

Правда, отдельные интеллектуалы в своих эзотерических кружках говорят по-другому. Они провозглашают приоритет того, что они называют вечными абсолютными ценностями, и симулируют в их декларировании но не в личном поведении презрение к вещам секулярным и преходящим. Однако народ игнорирует подобные словесные декларации. Основная цель политической деятельности сегодня обеспечить членам соответствующих групп давления наивысшие стандарты материального благополучия. Для лидера единственный путь к успеху исподволь внушить людям, что его программа лучше служит достижению этой цели.

К сожалению, в основе политики защиты производителей лежит ложная экономическая теория.

Если, поддавшись модной тенденции, попытаться объяснить человеческое поведение с помощью понятий психопатологии, то невольно хочется сказать: тот, кто противопоставляет политику защиты производителей и политику защиты потребителей, стал жертвой шизофрении. Он не способен понять, что индивид представляет собой цельную и неделимую личность, и как таковой является и потребителем, и производителем. Единство его сознания расщеплено на две части; его разум спорит сам с собой. Но не имеет большого значения, принимаем ли мы такое объяснение ложности экономической доктрины, приводящей к этой политике. Нас интересует не патологический источник, из которого может проистекать ошибка, а сама ошибка как таковая и ее логические корни. Вскрытие ошибки путем логического рассуждения является исходным фактом. Если не обнаружена логическая ошибочность утверждения, то психопатология не может квалифицировать состояние рассудка, его порождающее, как патологическое. Если человек представляет себя королем Сиама, то первое, что должен сделать психиатр, это установить, не является ли он в действительности тем, кем себя считает. И только в том случае, если ответ на этот вопрос будет отрицательным, человек может считаться душевнобольным.

Действительно, большинство наших современников неверно интерпретируют связь потребителя и производителя. Совершая покупки, они ведут себя так, как если бы они были связаны с рынком исключительно как покупатели, а продавая наоборот. Как покупатели они поддерживают суровые меры, защищающие их от продавцов, а как продавцы они поддерживают не менее жесткие меры против покупателей. Но это антиобщественное поведение, потрясающее самые основы общественного сотрудничества, не является результатом патологического состояния рассудка. Это следствие ограниченности, которая не позволяет постичь механизм рыночной  экономики и спрогнозировать конечные результаты собственных действий.

Можно утверждать, что подавляющее большинство наших современников умственно и интеллектуально не приспособлены к жизни в рыночном обществе, несмотря на то, что они сами и их отцы непреднамеренно создали это общество своими действиями. А это неумение приспособиться как раз и состоит ни в чем ином, как в неспособности квалифицировать ошибочные доктрины в качестве таковых.

13. Коммерческая пропаганда

Потребитель не всеведущ. Он не знает, где он может получить по самой низкой цене то, что ищет. Часто он даже не знает, какой именно товар или услуга ему необходимы, чтобы наиболее эффективно устранить конкретное беспокойство. В лучшем случает он знаком с состоянием рынка в ближайшем прошлом и строит свои планы, опираясь на эту информацию. Сообщить ему информацию о фактическом состоянии рынка задача коммерческой пропаганды.

Коммерческая пропаганда должна быть навязчивой и крикливой. Ее цель состоит в привлечении внимания инертных людей, пробуждении скрытых желаний, стимулировании стремления людей не цепляться за традиционную рутину, а заменять ее различными новшествами. Чтобы добиться успеха, реклама должна соответствовать умственному уровню соблазняемых ею людей. Она должна подгоняться под их вкусы и изъясняться их языком. Реклама должна быть назойлива, криклива, вульгарна, люди не реагируют на величавые намеки. Именно дурной вкус публики заставляет рекламодателей демонстрировать дурной вкус в рекламных кампаниях. Искусство рекламы развилось в отрасль прикладной психологии, родную сестру педагогики.

Подобно всему, что подгоняется под массовые вкусы, реклама вызывает отвращение у людей чувствительных. Это отвращение оказывает влияние на оценку коммерческой пропаганды. Реклама и другие методы коммерческой пропаганды осуждаются как самые возмутительные последствия неограниченной конкуренции. Ее следует запретить. Потребители должны информироваться непредвзятыми экспертами; эту задачу должны выполнять общеобразовательная школа, беспристрастная пресса и кооперативные общества.

Ограничение права производителей рекламировать свою продукцию ограничит свободу потребителей тратить свой доход в соответствии со своими потребностями и желаниями. Это сделает невозможным для них узнать столько, сколько они могут и хотят знать о состоянии рынка и обстоятельствах, которые могли бы быть учтены ими при принятии решений о том, что покупать, а что не покупать. Они больше не имеют возможности принимать решение на основе их собственного мнения относительно оценки своей продукции продавцом; они вынуждены действовать по рекомендации других людей. Эти наставники, конечно, могут уберечь их от некоторых ошибок. Но отдельные потребители окажутся на попечении опекунов. Если бы реклама не была ограничена, потребители в целом находились бы в положении присяжных, которые узнают о деле, выслушивая свидетельские показания и подвергая непосредственной экспертизе все остальные улики. Если реклама ограничена, то они находятся в положении присяжных, которым чиновник докладывает результаты своей экспертизы улик.

Широко распространено заблуждение, что искусная реклама способна уговорить потребителя купить все, что рекламодатель хочет, чтобы они купили. Потребитель, согласно этой легенде, просто беззащитен перед агрессивной рекламой. Если бы это было так, то коммерческие успехи и неудачи зависели бы только от способа рекламы. Однако никто не считает, что какая бы то ни было реклама могла бы помочь производителям свечей устоять в борьбе с электрическими лампочками, извозчикам с автомобилями, гусиным перьям со стальными, а последним с авторучками. Но всякий, кто с этим соглашается, неявно подразумевает, что успех рекламной кампании определяется качеством рекламируемого товара. В таком случае нет оснований утверждать, что реклама это метод обмана легковерной публики.

Безусловно, рекламодатель может склонить человека попробовать вещь, которую он не купил бы, если заранее знал бы о ее качествах. Но пока реклама доступна всем конкурирующим фирмам, товар, который выглядит лучше с точки зрения потребностей потребителя, в конечном счете одержит верх над менее подходящим товаром, какие бы методы рекламы ни применялись. Все хитрости и выдумки рекламы в такой же степени доступны продавцу лучшего товара, что и продавцу худшего товара. Но лишь первый пользуется выгодами, получаемыми за счет лучшего качества своего продукта.

Действие рекламы товаров определяется тем, что, как правило, покупатель оказывается в состоянии составить верное мнение о полезности купленного изделия. Домохозяйка, попробовав определенную марку мыла или консервированных продуктов, узнает из опыта, следует ли и в будущем покупать и потреблять эти продукты. Поэтому для рекламодателя реклама окупается только в том случае, если изучение первого купленного образца не заставляет потребителя отказаться от дальнейших покупок. Коммерсанты давно уже пришли к выводу, что рекламировать следует только хорошие товары.

Совсем другие условия в тех сферах, где опыт ничему не может нас научить. Заявления религиозной, метафизической и политической пропаганды не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты опытом. Относительно загробной жизни и абсолюта людям, живущим в этом мире, в любом опыте отказано. В политической жизни опыт представляет собой обощение сложных явлений, открытых для разнообразной интерпретации; единственной меркой, которая может быть применена к политическим учениям, является априорное рассуждение. Таким образом, политическая пропаганда и коммерческая пропаганда это две существенно различные вещи, хотя они пользуются одними и теми же техническими методами.

Существует множество зол, которые современные технология и терапия не в силах исправить. Существуют неизлечимые болезни и непоправимые личные дефекты. Прискорбно, что некоторые пытаются воспользоваться таким положением своих сограждан, предлагая им патентованные лекарства. Эти снадобья не сделают стариков молодыми, а некрасивых девиц милашками. И действию рынка не было бы нанесено никакого вреда, если власти могли бы не допустить транслирования рекламы, истинность которой не доказана методами экспериментальных естественных наук. Однако всякий, кто готов даровать государству эту власть, поведет себя непоследовательно, если станет возражать против требования подвергнуть утверждения церкви и сект такой же экспертизе. Свобода неделима. Как только кто-либо начинает ее ограничивать, он вступает на путь, с которого уже трудно свернуть. Возложив на государство обязанность обеспечения истинности рекламы духов и зубной пасты, трудно возражать против его права следить за истинностью значительно более важных вопросов религии, философии и идеологии.

Представление о том, что коммерческая пропаганда может заставить потребителя подчиниться воле рекламодателя, ложно. Реклама никогда не добьется успеха, если заменит хорошие и дешевые товары на плохие.

С точки зрения рекламодателя издержки, понесенные на рекламу, являются частью общего списка производственных издержек. Коммерсант тратит деньги на рекламу, если и поскольку он ожидает, что увеличение продаж приведет к увеличению общей чистой выручки. В этом отношении не существует различий между затратами на рекламу и другими издержками производства. Делались попытки провести различие между производственными издержками и торговыми издержками. Говорят, что увеличение производственных издержек увеличивает производство, в то время как увеличение торговых издержек (включая затраты на рекламу) увеличивает спрос[Cм.: Чемберлин Э. Теория монополистической конкуренции. М.: Экономика, 1996. С. 164 и далее.]. Это ошибка. Все производственные издержки осуществляются с целью увеличения спроса. Если производитель конфет переходит на более качественное сырье, то он стремится к увеличению спроса точно так же, как и когда делает более привлекательной обертку, более притягательными магазины или тратя больше на рекламу. Увеличение производственных издержек на единицу продукции всегда имеет целью стимулирование спроса. Если производитель хочет увеличить предложение, он должен увеличить общие издержки производства, что часто приводит к уменьшению производственных затрат на единицу продукции.

14. Volkswirtschaft

Рыночная экономика не уважает государственных границ. Ее поле действия весь мир. Термин Volkswirtschaft* долгое время использовался немецкими поборниками всесильного правительства. Значительно позже англичане и французы заговорили о British economy** и l'??й??conomie fran??з??aise*** как отличных от экономик других стран. Но ни английский, ни французский языки не выработали термина, эквивалентного термину Volkswirtschaft. Современная тенденция к государственному планированию и государственной автаркии сделала теорию, содержащуюся в этом немецком слове, повсеместно популярной. Тем не менее лишь немецкий язык способен в одном слове выразить все подразумеваемые здесь идеи.

Volkswirtschaft представляет собой весь комплекс экономической деятельности суверенной страны, руководимый и управляемый государством. Это социализм, осуществленный в политических границах отдельной страны. Используя этот термин, люди полностью отдают себе отчет в том, что реальные обстоятельства отличаются от состояния дел, которое они считают единственно адекватным и желательным состоянием. Но они судят обо всем, что происходит в рыночной экономике, с точки зрения этого идеала. Они полагают, что существует непримиримый конфликт между интересами Volkswirtschaft и интересами эгоистичных индивидов, стремящихся получить прибыль. Они, не колеблясь ни мгновения, отдают приоритет интересам Volkswirtschaft перед интересами индивидов. Добропорядочный гражданин всегда должен ставить volkswirtschaftlische**** интересы превыше своих эгоистических интересов. Он должен добровольно вести себя так, будто является чиновником государства, исполняющим его приказы. Gemeinnutz geht vor Eigennutz (благоденствие нации превыше эгоизма индивидов) был основополагающим принципом нацистского управления экономикой. Но так как люди слишком тупы и порочны, чтобы подчиняться этому правилу, то задача государства проводить его в жизнь. Германские государи XVII и XVIII вв., и самые выдающиеся из них Гогенцоллерны, курфюрсты Бранденбургские и короли Пруссии, полностью соответствовали этой задаче. В XIX в. даже в Германии либеральная идеология, импортированная с Запада, вытеснила испытанную и естественную политику национализма и социализма. Однако Sozialpolitik Бисмарка и его последователей и в конце концов нацизм ее реставрировали.

Интересы Volkswirtschaft рассматриваются как непримиримо противостоящие не только интересам индивидов, но и интересам Volkswirtschaft любой другой иностранной державы. Самым желательным состоянием Volkswirtschaft является полная экономическая самодостаточность. Страна, зависящая от какого бы то ни было импорта из-за рубежа, лишается экономической независимости, а ее суверенитет всего лишь бутафория. Поэтому страна, которая не может сама произвести все, в чем она нуждается, вынуждена завоевывать все требуемые территории. Чтобы быть по-настоящему суверенной и независимой, страна должна иметь Lebensraum*, т.е. территорию, настолько большую и богатую природными ресурсами, чтобы иметь возможность жить в изоляции и иметь уровень жизни не ниже, чем в любой другой стране.

Таким образом, идея Volkswirtschaft представляет собой наиболее радикальное отрицание всех принципов рыночной экономики. В течение последних десятилетий именно эта идея в большей или меньшей степени направляла экономическую политику всех государств. Именно реализация этой идеи вызвала самые ужасные войны нашего века и может разжечь еще более разрушительные войны в будущем.

С самого начала истории эти два противоположных принципа рыночная экономика и Volkswirtschaft боролись друг с другом. Государство, т.е. общественный аппарат сдерживания и принуждения, необходимо для мирного сотрудничества. Рыночная экономика не может обойтись без полицейской силы, охраняющей ее спокойное функционирование путем угрозы или применения насилия против нарушителей спокойствия. Но у необходимых администраторов и их вооруженных союзников всегда есть соблазн использовать свое оружие для установления собственного правления. Для честолюбивых королей и генералиссимусов само существование областей, где жизнь индивидов не подлежит строгой регламентации, является вызовом. Государи, правители, генералы никогда не являются стихийными либералами. Они становятся либералами только тогда, когда вынуждаются гражданами.

Проблемы, поднимаемые планами социалистов и интервенционистов, будут обсуждаться в последующих главах этой книги. Здесь мы лишь ответим на вопрос, совместимо ли хоть какое-нибудь существенное свойство Volkswirtschaft с рыночной экономикой. Поскольку поборники идеи Volkswirtschaft не просто рассматривают свой план как модель будущего общественного порядка, а настойчиво заявляют, что даже в системе рыночной экономики, которая, разумеется, в их глазах является порочным результатом политики, противной человеческой природе, Volkswirtschaften** разных стран являются интегрированным целым и их интересы непримиримо противостоят интересам Volkswirtschaften других стран. В их  представлении то, что отделяет одно  Volkswirtschaft от всех остальных, не просто политические институты, как нас хотят убедить экономисты. Это не торговые и миграционные барьеры, установленные государственным вмешательством в деловую жизнь, и не различия в законодательстве и защите, предоставляемой судами и трибуналами, которые становятся причиной различия между внешней и внутренней торговлей. Наоборот, говорят они, это несходство является необходимым следствием самой природы вещей, неустранимым фактором; он не может быть удален никакой идеологией и оказывает воздействие, невзирая на то, готовы ли администраторы и судьи принимать его во внимание или нет. Таким образом, Volkswirtschaft предстает перед нами в виде естественно данной реальности, в то время как охватывающее весь мир вселенское сообщество людей, мировая экономика (Weltwirtschaft*) является всего лишь фантомом ложной доктрины, задуманной для разрушения цивилизации.

Однако дело в том, что индивиды в своей деятельности в роли производителей и потребителей, продавцов и покупателей не проводят никакого различия между внутренним и внешним рынками. Они различают местную торговлю и торговлю в более отдаленных местах, поскольку здесь играют роль транспортные расходы. Если государственное вмешательство, например, пошлины делает международные сделки более дорогими, то в расчетах они учитывают этот факт точно так же, как и расходы на перевозку. Пошлина на икру не оказывает иного воздействия, отличного от повышения транспортных издержек. Жесткий запрет на импорт икры создает положение, не отличающееся от того, как если бы икра не выдерживала перевозку без существенного ухудшения качества.

В истории Запада никогда не было ничего похожего на региональную или национальную автаркию. Мы можем предположить, что существовал период, когда разделение труда ограничивалось членами семейного домашнего хозяйства. Существовала изолированность семей и племен, которые не практиковали межличностный обмен. Но как только появился межличностный обмен, он пересек границы политических сообществ. Товарообмен между жителями регионов, значительно удаленных друг от друга, между членами различных племен, деревень и политических сообществ предшествовал практике товарообмена между соседями. Первое, что люди захотели получить путем товарообмена и торговли, были вещи, которые они не могли произвести сами из своих собственных ресурсов. Соль, другие минералы и металлы, месторождения которых неравномерно распределены по земле, злаки, которые нельзя было выращивать на местных почвах, и изделия, которые умели мастерить только жители определенных регионов, были первыми объектами торговли. Торговля зародилась как внешняя торговля. И лишь позже развился внутренний обмен между соседями. Первую брешь в закрытой экономике домохозяйства, открыв ее для межличностного обмена, проделали изделия отдаленных регионов. Сам по себе ни один потребитель не заботился о том, были ли купленные им соль и металлы отечественного или иностранного происхождения. Если бы это было не так, то у государства не было бы причин вмешиваться посредством пошлин или других барьеров во внешнюю торговлю.

Но даже если бы государству удалось сделать барьеры, отделяющие внутренний рынок от иностранных рынков, непреодолимыми и тем самым обеспечить полную национальную автаркию, это все равно не создало бы Volkswirtschaft. Совершенно изолированная рыночная экономика несмотря на это остается рыночной экономикой; она формирует закрытую и изолированную каталлактическую систему. То, что ее граждане теряют преимущества, которые они могли бы извлечь из международного разделения труда, является просто исходными данными их экономического состояния. И только если такая изолированная страна управляется откровенными социалистами, это преобразует ее из рыночной экономики в Volkswirtschaft.

Очарованные пропагандой неомеркантилизма, люди пользуются выражениями, противоречащими принципам, которыми они руководствуются в своей деятельности, и всем характерным чертам общественного порядка, в условиях которого они живут. Давным-давно Британия начала называть заводы и фермы, расположенные в Великобритании и даже в доминионах, в Восточной Индии и в колониях, нашими. Но если человек не хочет просто продемонстрировать свое патриотическое рвение и произвести впечатление на других, то он не будет готов платить более высокие цены за изделия собственных заводов, чем за продукцию иностранных заводов. Даже если бы он поступал именно так, обозначение заводов, расположенных в политических границах страны, как наших не было бы адекватным. В каком смысле до национализации лондонец мог называть угольные шахты, расположенные в Англии, и которыми он не владел, нашими шахтами, а шахты Рура иностранными? Какой бы уголь он ни покупал, британский или немецкий, он всегда должен был платить полную рыночную цену. Не Америка покупает шампанское у Франции. Во всех случаях отдельный американец покупает его у отдельного француза.

Если еще остается некоторое пространство для действий индивидов, если существуют частная собственность и обмен товарами и услугами между индивидами, то нет никакого Volkswirtschaft. Только тогда, когда полный государственный контроль заменяет выбор индивидов, Volkswirtschaft становится реальностью.

XV. РЫНОК

1. Свойства рыночной экономики

Рыночная экономика есть общественная система разделения труда в условиях частной собственности на средства производства. Все ее участники выступают от своего имени; но действия каждого из них, наряду с удовлетворением своих собственных нужд, направлены на удовлетворение нужд других людей. Действуя, каждый оказывает услуги окружающим его людям. С другой стороны, каждому оказывают услуги окружающие его люди. Каждый сам по себе является и средством, и целью: конечной целью для себя и средством для других людей в их попытках добиться собственных целей.

Этой системой управляет рынок. Рынок направляет действия индивидов таким образом, чтобы они наилучшим образом отвечали желаниям окружающих. В действии рынка нет ни сдерживания, ни принуждения. Государство общественный аппарат сдерживания и принуждения не вмешивается в рынок и в деятельность людей, направляемых рынком. Оно применяет силу, заставляющую людей подчиняться, только для предотвращения действий, приносящих вред сохранению и спокойному функционированию рыночной экономики. Оно защищает жизнь, здоровье и собственность индивидов от насильственных и мошеннических поползновений отечественных преступников и внешних врагов. Таким образом, государство создает и оберегает среду, в которой рыночная экономика может благополучно функционировать. Марксистский лозунг анархии производства удачно характеризует эту общественную структуру как экономическую систему, которая не управляется диктатором, производственным царем, определяющим каждому свое задание и заставляющим повиноваться его командам. Каждый человек свободен, никто не подчинен деспоту. Каждый индивид интегрируется в эту систему сотрудничества сам по себе. Рынок направляет его и показывает, каким образом он может лучше всего способствовать своему благосостоянию, наряду с благосостоянием других людей. Рынок последняя инстанция. Рынок в одиночку упорядочивает всю общественную систему и придает ей смысл и значение.

Рынок не является ни местом, ни вещью, ни коллективной сущностью. Рынок это процесс, приводимый в движение взаимодействием множества индивидов, сотрудничающих в условиях разделения труда. Силами, которые постоянно меняются и которые определяют состояние рынка, являются субъективные оценки этих индивидов и их действия, управляемые этими субъективными оценками. Состояние рынка в любой момент времени представлено структурой цен, т.е. совокупностью обменных коэффициентов, установленных в результате взаимодействия тех, кто стремится купить, и тех, кто стремится продать. В рынке нет ничего мистического и не свойственного человеку. Рыночный процесс целиком и полностью является равнодействующей человеческих действий. Причину любого явления рынка можно отыскать в конкретном выборе, сделанном членами рыночного общества.

Рыночный процесс является согласованием отдельных действий множества членов рыночного сообщества с требованиями взаимного сотрудничества. Рыночные цены сообщают производителям, что производить, как производить и в каком количестве. Рынок это фокус, в котором сходится деятельность индивидов, центр, из которого расходится деятельность индивидов.

Необходимо провести строгое различие между рыночной экономикой и второй мыслимой хотя и неосуществимой системой общественного сотрудничества в условиях разделения труда: системой общественной или государственной собственности на средства производства. Эта система обычно называется социализмом, коммунизмом, плановой экономикой или государственным капитализмом. Рыночная экономика, или, как ее часто называют, капитализм и социалистическая экономика исключают друг друга. Никакое смешение этих двух систем невозможно и непредставимо; смешанной экономики, системы, частично являющейся капиталистической, а частично социалистической, не существует. Производство управляется или рынком, или декретами производственного царя или комитета производственных царей.

Если в обществе, основанном на частной собственности на средства производства, частью этих средств владеют и управляют публично, т.е. они находятся в государственной собственности и управляются государством или одним из его органов, то это не приводит к смешанной системе, сочетающей капитализм и социализм. То, что государство или муниципалитеты владеют или управляют отдельными заводами, не меняет отличительных свойств рыночной экономики. Предприятия, находящиеся в публичной собственности и управлении, подчиняются верховной власти рынка. Как покупатели сырья, оборудования и рабочей силы и как продавцы товаров и услуг они должны найти свое место в структуре рынка. Они подчинены законам рынка и поэтому зависят от потребителей, которые могут стать их клиентами, а могут и не стать. Они должны стремиться к прибыли или, по меньшей мере, избегать убытков. Государство может покрывать убытки своих предприятий, размещая государственные ценные бумаги. Но это ни устраняет, ни умеряет верховенство рынка, а просто переводит его в другой сектор, поскольку средства для покрытия убытков могут быть собраны с помощью налогов. Но такое налогообложение оказывает воздействие на рынок и влияет на экономическую структуру в соответствии с законами рынка. Именно действие рынка, а не государства, собирающего налоги, определяет, кто попадает в сферу влияния этих налогов и как это влияет на производство и потребление. Таким образом, рынок, а не правительственные органы определяют функционирование публично управляемых предприятий.

Ничто, хоть как-то связанное с действием рынка, не может быть названо социализмом в праксиологическом или экономическом смысле. Понятие социализма в представлении и по определению всех социалистов подразумевает отсутствие рынка факторов производства и цен на них. Обобществление отдельных фабрик, заводов и ферм, т.е. их перевод из частной собственности в государственную представляет собой способ достижения социализма путем последовательных мероприятий. Это шаг по пути к социализму, но не сам социализм. (Маркс и ортодоксальные марксисты категорически отрицают возможность такого постепенного приближения к социализму. В соответствии с их доктриной эволюция капитализма однажды достигает точки, в которой капитализм одним махом трансформируется в социализм.)

Государственные предприятия и советская экономика связаны с капитализмом уже тем, что покупают и продают на рынках. Они сами подтверждают эти связи, производя расчеты на языке денег. Тем самым они используют мыслительные методы капиталистической системы, которые фанатически осуждают.

Денежный экономический расчет является мыслительной основой рыночной экономики. Задачи, возникающие в этой системе разделения труда перед действующим субъектом, не могут быть решены без экономического расчета. Рыночная экономика производит вычисления в терминах денежных цен. То, что она способна к таким вычислениям, сыграло важную роль в ее эволюции и обусловливает ее современное функционирование. Рыночная экономика реальна, потому что она может вычислять.

2. Капитальные блага и капитал

Внутренний импульс, присущий любому живому существу, заставляет его усваивать вещества, которые поддерживают, возобновляют и усиливают его жизненную энергию. Самая замечательная черта действующего человека проявляется в том, что он сознательно и целенаправленно стремится к поддержанию и повышению своей жизнеспособности. По мере достижения этой цели его изобретательность ведет его к созданию орудий, которые сначала помогают ему в добывании пищи, затем, на более поздних этапах, побуждают его разрабатывать методы увеличения количества имеющихся продуктов питания и, наконец, позволяют удовлетворить самые сильные желания из числа тех, что являются специфически человеческими. Бём-Баверк описывает это следующим образом: человек выбирает окольные методы производства, требующие больше времени, компенсируя эту отсрочку производством большего количества изделий, имеющих лучшее качество.

В основе каждого шага вперед по пути к изобилию лежит сбережение запасание изделий, которые позволяют продлить средний период времени, протекающий между началом процесса производства и выпуском изделий, готовых к использованию и потреблению. Изделия, накапливаемые для этой цели, являются либо промежуточными этапами в технологическом процессе, т.е. инструментами и полуфабрикатами, либо благами, готовыми к потреблению, которые позволяют человеку заменить, не испытывая нужды в течение периода ожидания, менее длительные процессы на более длительные. Эти блага называются капитальными. Таким образом, сбережение и происходящее в результате этого накопление капитальных благ находятся у истока любой попытки улучшения материальных условий существования человека. Они основа человеческой цивилизации. Без сбережения и накопления капитала не может существовать никакой устремленности к нематериальным целям[Капитальные блага определяются и как произведенные факторы производства и в качестве таковых противопоставляются данным природой, или исходным факторам производства, т.е. природным ресурсам (земле) и человеческому труду. Эту терминологию следует использовать с большой осторожностью, поскольку она легко поддается неправильному истолкованию и ведет к ошибочной концепции реального капитала, которая критикуется ниже.].

От понятия капитальных благ необходимо четко отличать концепцию капитала[Но, разумеется, не будет никакого вреда, если, следуя привычной терминологии, для краткости вместо терминов накопление капитальных благ, предложение капитальных благ и т.д. будут употребляться термины накопление капитала (или предложение капитала, дефицит капитала и т.д.), а вместо терминов накопление капитальных благ предложение капитальных благ и т.д.]. Концепция капитала является основополагающей концепцией экономического расчета, важнейшим мысленным средством ведения дел в рыночной экономике. Ему коррелирует концепция дохода.

Понятия капитала и дохода, применяемые в бухгалтерском учете и повседневных размышлениях (совершенной копией которых и является бухгалтерский учет), противопоставляют средства и цели. Вычисляющий разум субъекта деятельности проводит границу между потребительскими товарами, которые он планирует использовать для непосредственного удовлетворения своих желаний, и товарами всех порядков, включая и товары первого порядка[Для этого человека они являются благами не первого, а более высоких порядков, факторами предстоящего производства.], которые он планирует использовать для обеспечения дальнейшей деятельности, для удовлетворения будущих желаний. Разграничение средств и целей, таким образом, становится разграничением приобретения и потребления, коммерции и домашнего хозяйства, торгового капитала и предметов домашнего обихода. Совокупность благ, предназначенных для приобретения, оценивается в деньгах, и эта сумма капитал становится отправным пунктом экономического расчета. Непосредственным результатом деятельности по приобретению является увеличение или, по крайней мере, сохранение капитала. То, что может быть потреблено в течение определенного периода, не приводя к уменьшению капитала, называется доходом. Если потребление превосходит имеющийся доход, разница называется амортизацией капитала. Если имеющийся доход больше потребления, разница называется сбережением. Одной из основных задач экономического расчета является установление величины дохода, сбережений и амортизации капитала.

Рефлексия, которая привела человека к представлениям, заложенным в концепциях капитала и дохода, неявно содержится в любом обдумывании и планировании деятельности. Даже самый примитивный земледелец смутно осознает последствия действий, которые для современного бухгалтера предстают в виде амортизации капитала. Нежелание охотника убивать беременную самку оленя и беспокойство, ощущаемое самым безжалостным воином при вырубке фруктовых деревьев, были проявлениями умонастроений, которые формировались под влиянием подобных соображений. Эти соображения присутствовали в вековом правовом институте узуфрукта* и аналогичных обычаях и порядках. Но лишь люди, которые получили возможность использовать денежный расчет, смогли полностью раскрыть различие между экономическим имуществом и пользой, извлекаемой из него, и смогли четко применить его ко всем классам, родам и порядкам товаров и услуг. Только они могут установить подобные различия в отношении беспрестанно изменяющихся обстоятельств высокоразвитой обрабатывающей промышленности и сложной структуры общественного сотрудничества, состоящего из сотен тысяч специализированных профессий и показателей деятельности.

Обогатившись знанием современного бухгалтерского учета и бросив взгляд на условия деятельности диких предков рода человеческого, мы метафорически можем сказать, что они также использовали термин капитал. Современный бухгалтер смог бы применить все методы своей профессии к их примитивным средствам охоты и рыбной ловли, к разведению крупного рогатого скота и обработке земли, если бы знал, какие цены определить для различных изделий. Отсюда некоторые экономисты делают вывод, что капитал является категорией всего человеческого производства, что он присутствует в любой мыслимой системе организации производственного процесса, т.е. как в вынужденном прибежище Робинзона Крузо, так и в социалистическом обществе, и что он не зависит от применения денежного расчета⁴. Однако это недоразумение. Концепция капитала неотделима от контекста денежного расчета и от общественной структуры рыночной экономики единственной, где возможен денежный расчет. Вне условий рыночной экономики эта концепция не имеет смысла. Она играет роль исключительно в планах и учетно-отчетных документах индивидов, действующих на свой страх и риск в системе частной собственности на средства производства и развивается по мере распространения экономического расчета в денежном выражении⁵.

XVI. ЦЕНЫ

1. Процесс образования цены

В случайном акте товарообмена, когда люди, обычно не прибегающие к торговле с другими людьми, обменивают товары, обычно не продающиеся, меновое отношение определяется в широких пределах. Каталлактика наука о меновых отношениях и ценах не может определить, в какой точке этого интервала установится конкретное соотношение. Относительно подобных обменов можно утверждать то, что они осуществимы лишь в том случае, если каждая сторона ценит получаемое выше, чем то, что она отдает.

Постепенно по ходу углубления разделения труда в обществе, основанном на частной собственности, повторение отдельных актов обмена порождает рынок. Когда производство для потребления других людей становится правилом, члены этого общества должны продавать и покупать. Умножение актов обмена и увеличение числа людей, предлагающих и ищущих одинаковые товары, сближает оценки участников. Косвенный обмен и его высшая форма с использованием денег делят сделки на две отличные друг от друга части: продажу и покупку. То, что с точки зрения одних является продажей, с точки зрения других является покупкой. Неограниченная для любых практических целей делимость денег позволяет определить меновые отношения с высокой точностью. В настоящее время меновые отношения представляют собой денежные цены. Они определяются в чрезвычайно узких пределах: в первом случае это оценки предельных покупателей и тех предельных продавцов, которые воздерживаются от продажи, во втором предельных продавцов и тех потенциальных покупателей, которые воздерживаются от покупки.

Целостность рынка обеспечивается деятельностью предпринимателей, промоутеров, спекулянтов, а также фьючерсных и арбитражных дилеров. Говорят, что каталлактика основывается на противоречащем реальности предположении, что все участники обладают совершенным знанием рыночной информации и поэтому в состоянии извлечь максимум выгоды из наиболее благоприятных возможностей покупки и продажи. Следует признать, что некоторые экономисты и в самом деле считают, что такое предположение подразумевается в теории цены. Эти авторы не только не понимают, каким образом мир, населенный людьми, обладающими совершенно одинаковым знанием и прогнозами, будет отличаться от реального мира, который хотят объяснить все экономисты, разрабатывая свои теории, но они также заблуждаются, не отдавая себе отчета в том, что сами они не пользуются этим предположением в своих исследованиях цен.

В экономической системе, где каждый действующий субъект в состоянии точно оценить рыночную ситуацию, согласование цен при каждом изменении рыночной информации будет происходить одномоментно. Без вмешательства сверхчеловеческих сил невозможно себе представить подобного единства точного знания и оценок изменений в исходных данных. Мы должны будем предположить, что каждому человеку помогает ангел-хранитель, информирующий его о происходящих изменениях в исходной информации и советующий, каким образом следует привести свое поведение в соответствие с этими изменениями. Безусловно, рынок, изучаемый каталлактикой, состоит из людей, в разной степени осведомленных о происходящих изменениях, и даже если они обладают одинаковой информацией, то оценивают ее по-разному. Работа рынка отражает тот факт, что изменения исходных данных сначала воспринимаются лишь небольшой частью людей и что разные люди, оценивая ее, приходят к разным выводам. Более предприимчивые и яркие индивиды вырываются вперед, остальные следуют за ними. Более проницательные индивиды оценивают обстоятельства точнее, чем менее смышленые, и поэтому добиваются больших успехов. В своих рассуждениях экономисты не должны игнорировать то, что врожденное и приобретенное неравенство людей приводит к различной приспособляемости к условиям среды.

Движущая сила рыночного процесса это не потребители или владельцы средств производства земли, капитальных благ и труда, а промоутеры и спекулирующие предприниматели. Эти люди стремятся извлечь выгоду из разницы цен. Быстрее схватывающие и более дальновидные, чем остальные, они осматриваются в поисках источников прибыли. Они покупают тогда и там, когда и где считают цены слишком низкими и продают тогда и там, когда и где считают цены слишком высокими. Они делают предложения собственникам факторов производства, и конкуренция между ними повышает цены на эти факторы производства до уровня, соответствующего их ожиданиям относительно цен на продукцию. Они делают предложения потребителям, и конкуренция между ними заставляет цены на потребительские товары снижаться до тех пор, пока весь запас не будет продан. Спекуляция с целью извлечения прибыли является движущей силой рынка и производства.

Волнение на рынке никогда не прекращается. Идеальная конструкция равномерно функционирующей экономики не имеет соответствия в реальной действительности. Никогда не сможет возникнуть ситуация, в которой сумма цен комплиментарных факторов производства, с соответствующей поправкой на временное предпочтение, будет равна ценам конечной продукции и нельзя будет ожидать последующих изменений. Возможность заработать прибыль имеется всегда. Ожидаемая прибыль всегда привлекает спекулянтов.

Идеальная конструкция равномерно функционирующей экономики является мыслительным инструментом для понимания предпринимательских прибылей и убытков. Она, разумеется, не служит моделью для понимания процесса формирования цен. Конечные цены, соответствующие этой идеальной конструкции, ни в коем случае не идентичны рыночным ценам. В своей деятельности предприниматели и другие экономические агенты руководствуются не равновесными ценами и условиями равномерно функционирующей экономики. Предприниматели ориентируются на ожидаемые будущие цены, а не на конечные или равновесные цены. Они обнаруживают разницу между величиной цен на комплиментарные факторы производства и ожидаемыми будущими ценами конечной продукции и стремятся извлечь выгоду из этой разницы. Эти усилия предпринимателей в результате могут привести к возникновению равномерно функционирующей экономики при условии, что исходные данные не претерпят изменений.

Действия предпринимателей вызывают к жизни тенденцию выравнивания цен на одинаковые товары во всех секторах рынка, с соответствующими поправками на издержки транспортировки и занимаемое ею время. Разница цен, не являющаяся временной и не поддающаяся устранению с помощью предпринимательской деятельности, всегда есть результат некоего препятствия, блокирующего внутреннюю тенденцию к выравниванию. Какие-то препятствия не позволяют внедриться сюда коммерческой деятельности, преследующей прибыль. Сторонний наблюдатель, недостаточно знакомый с фактическими условиями торговли, не всегда может различить институциональные барьеры, препятствующие такому выравниванию. Но торговец всегда знает, что мешает ему извлечь выгоду из этой разницы.

Статистики относятся к этой проблеме слишком легко. Когда они обнаруживают различия в оптовых ценах на товары между двумя городами или странами, не объясняемые полностью транспортными издержками, пошлинами и акцизами, они молчаливо утверждают, что различны покупательная способность денег и уровень цен[Иногда различия цен, установленные статистиками, всего лишь кажущиеся. Цены могут относиться к одному наименованию товара разного качества. Или в соответствии с местными особенностями терминологии означать разные вещи. Они могут, например, включать или не включать в себя затраты на упаковку; относиться к наличной оплате или оплате с отсрочкой.]. На основе этих заявлений люди разрабатывают программы устранения этих различий денежными методами. Однако глубинные причины этих различий могут и не определяться денежными обстоятельствами. Если цены в обеих странах выражены в одной валюте, то необходимо ответить на вопрос, что мешает коммерсантам принять меры, которые заставят исчезнуть ценовые различия. По существу, ничего не меняется, если цены выражены в разных валютах, поскольку меновые отношения различных видов денег стремятся к точке, в которой не остается запаса для прибыльного использования разницы в товарных ценах. Всякий раз, когда в различных местах сохраняется разница цен, задача экономической истории и дескриптивной экономической теории заключается в том, чтобы установить, какие институциональные барьеры мешают заключению сделок, которые должны привести к выравниванию цен.

Все известные нам цены являются прошлыми ценами. Они представляют собой факты экономической истории. Говоря о сегодняшних ценах, мы подразумеваем, что цены в ближайшем будущем не будут отличаться от цен ближайшего прошлого. Однако все, что утверждается относительно будущих цен, является исключительно результатом понимания будущих событий.

Опыт экономической истории сообщает нам лишь то, что в определенный день в определенном месте две стороны А и В обменяли определенное количество товара а на определенное количество денежных единиц р. Говоря о таких актах купли-продажи, как рыночная цена товара a, мы руководствуемся теоретическим представлением, выведенным из априорного отправного пункта. Оно заключается в том, что в отсутствие факторов, способствующих появлению ценовой разницы, цены, выплачиваемые в одно и то же время в одном и том же месте за равное количество одного товара, имеют тенденцию к выравниванию, а именно к конечной цене.

Сравнивая цены, предполагать, что они относятся к одинаковому качеству, допустимо только в отношении взаимозаменяемых товаров, торгуемых на организованных фондовых и товарных биржах. Если цены устанавливаются не в результате торгов на бирже и если это не цены товаров, однородность которых можно точно определить методами технологического анализа, то относительно них является серьезной ошибкой игнорировать различия в качестве рассматриваемых товаров. Даже в оптовой торговле необработанным текстилем разнородность партий играет основную роль. Сравнение цен на потребительские товары особенно обманчиво из-за разного качества последних. Размер продаваемой партии также оказывает влияние на цену единицы товара. Корпоративные акции, продаваемые одним большим лотом, имеют цену, отличающуюся от цены тех же акций, продаваемых мелкими лотами.

Этот факт необходимо подчеркивать вновь и вновь, поскольку в наше время стало привычным противопоставлять статистическую обработку цен теории цен. Однако статистика цен вообще вызывает большие сомнения. Ее основания ненадежны, потому что обстоятельства в большинстве случаев не позволяют сравнивать различные данные, строить из них ряды и вычислять средние. В стремлении применить математический инструментарий статистики поддаются соблазну пренебречь несравнимостью имеющихся данных. Информация о том, что некая фирма на определенную дату продавала определенную модель туфель по 6 долл. за пару, относится к экономической истории. Исследование поведения цен на обувь за период с 1923 по 1939 г. является предположительным, какими бы совершенными ни были применяемые методы.

Каталлактика показывает, что предпринимательская деятельность ведет к уничтожению разницы цен, не вызванной транспортными издержками и торговыми барьерами. Никакой опыт никогда не вступал в противоречие с этой теоремой. Результаты, полученные путем произвольного отождествления неодинаковых вещей, к делу не относятся.

2. Определение ценности и определение стоимости

В конечном счете источником определения цен являются субъективные оценки потребителей. Цены являются результатом оценки, отдающей предпочтение а перед b. Они представляют собой общественные явления, так как формируются в результате взаимодействия оценок всех участников рынка. Каждый индивид, покупая или не покупая, продавая или не продавая, вносит свой вклад в установление рыночных цен. Но чем больше рынок, тем меньше вес вклада индивида. Таким образом, структура рыночных цен предстает перед индивидом в качестве исходных данных, к которым ему следует приспосабливать свое поведение.

Оценки, приводящие к установлению конкретных цен, различны. Каждая сторона придает большую ценность товару, которую она получает, по сравнению с тем, который отдает. Меновое отношение, цена является результатом не равенства оценок, а напротив разницы оценок.

Определение стоимости (apprisement) следует четко отличать от определения ценности (valuation). Определение стоимости ни в коей мере не зависит от субъективной оценки того, кто определяет стоимость. Он стремится не установить субъективную потребительную ценность конкретного товара, а спрогнозировать цены, которые определит рынок. Определение ценности это субъективная оценка, отражающая разницу ценности. Определение стоимости это предвидение ожидаемого события. Оно имеет целью установить, какие цены на определенный товар будут существовать на рынке и сколько денег потребуется на приобретение определенного товара.

Однако определение ценности и определение стоимости тесно связаны друг с другом. Ведущий натуральное хозяйство земледелец прямо сравнивает веса, присваиваемые им различным средствам устранения беспокойства. Оценки ценности человека, покупающего или продающего на рынке, не должны игнорировать структуру рыночных цен; они зависят от оценки стоимости. Чтобы узнать значение цены, необходимо знать покупательную способность соответствующего количества денег. В целом необходимо иметь представление о ценах на те товары, которые некто хотел бы приобрести, и сформировать на основе этого знания мнение о будущих ценах на них. Если индивид говорит об издержках, связанных с приобретением ряда товаров, которые либо уже куплены, либо планируется купить, то он выражает эти издержки на языке денег. Но в его глазах это количество денег символизирует уровень удовлетворения, которого он мог бы достичь, если бы использовал их для приобретения других товаров. Оценка ценности делает крюк; ее путь пролегает через оценку структуры рыночных цен; но в конце концов она направлена на сравнение альтернативных способов устранения ощущаемого беспокойства.

В конечном счете структуру цен всегда определяют именно субъективные оценки ценности индивидов. Каталлактика, постигая процесс ценообразования, неизбежно возвращается к фундаментальной категории деятельности, к предпочтению а перед b. Учитывая распространенные ошибки, целесообразно подчеркнуть, что каталлактика имеет дело с реальными ценами, которые платятся в конкретных сделках, а не с мнимыми. Концепция конечных цен просто мыслительный инструмент для схватывания и осмысления конкретной проблемы возникновения предпринимательских прибылей и убытков. Концепция честной и справедливой цены не имеет никакого научного значения; это маскировка, скрывающая стремление к положению дел, отличающемуся от реальности. Рыночные цены целиком и полностью определяются субъективными оценками действующих индивидов.

Когда говорят, что цена стремится к значению, при котором совокупный спрос равен совокупному предложению, то используют другой способ выражения той же самой взаимосвязи явлений. Спрос и предложение являются результатом поведения покупающих и продающих. Если при прочих равных условиях предложение увеличивается, то цены должны упасть. Все, кто готов заплатить начальную цену, могут купить столько, сколько хотят купить. Если предложение увеличится, либо они должны купить больше, либо те, кто не покупал раньше, должны заинтересоваться покупкой. Добиться этого можно только благодаря более низкой цене.

Наглядно представить это взаимодействие можно, нарисовав две кривые кривую спроса и кривую предложения, пересечение которых укажет цену. Можно выразить это и с помощью математических символов. Но следует отдавать себе отчет в том, что подобные графические и математические способы представления не влияют на суть нашего объяснения и что они ничего не добавляют к нашему пониманию. Нам всегда известны лишь рыночные цены, т.е. не кривые, а точки, которые мы интерпретируем как пересечение двух гипотетических кривых. Рисование подобных кривых может оказаться целесообразным для наглядного представления проблем студентам. В решении реальных задач каталлактики они являются всего лишь мимикой.

3. Цены на товары высших порядков

Рыночный процесс целостен и неделим. Это нераспутываемое сплетение действий и реакций, движений и контрдвижений. Но недостаточность наших умственных способностей заставляет нас разделить его на части и анализировать каждую из этих частей отдельно. Прибегая к такому расщеплению, мы никогда не должны забывать, что кажущееся автономное существование этих частей является идеальным паллиативом нашего разума. Это всего лишь части, т.е. даже мысленно их нельзя представить существующими вне структуры, элементами которой они являются.

Цены на товары более высоких порядков в конечном счете определяются ценами на товары первого, или низшего порядка, т.е. потребительские товары. Вследствие этого в конечном счете они определяются субъективными оценками всех членов рыночного общества. Однако важно понимать, что мы сталкиваемся со взаимными связями цен, а не со связями между оценками ценности. Цены на комплиментарные факторы производства обусловлены ценами на потребительские товары. Оценка стоимости факторов производства осуществляется относительно цен на продукцию, из этой оценки стоимости возникают цены. С благ первого порядка на блага более высоких порядков переносятся не оценки ценности, а оценки стоимости. Цены потребительских товаров становятся причиной деятельности, приводящей к установлению цен на факторы производства. Изначально эти цены связаны только с ценами на потребительские товары. С оценками ценности индивидов они связаны лишь косвенным образом, а именно посредством цен на потребительские товары, результаты их совместного использования.

Задачи, стоящие перед теорией цен факторов производства, должны решаться теми же методами, которые мы применяем для изучения цен на потребительские товары. Мы постигаем действие рынка потребительских товаров двояким способом. С одной стороны, мы представляем положение вещей, которое ведет к актам обмена; поскольку разные люди ценят одни и те же товары по-разному, то в этой ситуации возможно до некоторой степени устранить беспокойство индивидов. С другой стороны, мы представляем себе состояние, в котором не может быть никакого дальнейшего обмена, так как ни один действующий субъект от последующих актов обмена не ожидает дальнейшего повышения своего удовлетворения. Тем же путем мы следуем, стараясь понять цены на факторы производства. Работа рынка приводится в действие и поддерживается усилиями промоутеров, предпринимателей, стремящихся извлечь прибыль из разницы цен на факторы производства и ожидаемых цен на конечную продукцию. Работа рынка остановится, если случится так, что сумма цен на комплиментарные факторы производства кроме процента сравняется с ценами конечной продукции и никто не будет считать, что в дальнейшем следует ждать ценовых изменений. Таким образом, указав позитивно на то, что приводит его в действие, и негативно на то, что прекратит его движение, мы полно и адекватно описали этот процесс. Особую важность следует придать позитивному описанию. Поскольку задачей является изучение не идеальных концепций, которые никогда не появляются в жизни и деятельности, а рыночных цен, по которым товары высших порядков реально продаются и покупаются, негативное описание, приводящее к идеальной конструкции конечной цены и равномерно функционирующей экономики, играет вспомогательную роль.

Этим методом мы обязаны Госсену, Карлу Менгеру и Бём-Баверку. Его основным достоинством является подразумеваемое в нем понимание того, что феномен образования цены, с которым мы сталкиваемся, неразрывно связан с рыночным процессом. Он различает две вещи:  а) прямое определение ценности факторов производства, когда всей совокупности комплиментарных факторов производства приписывается ценность конечного продукта;  b) цены  единичных факторов производства, сформировавшиеся на рынке как равнодействующая совместных действий субъектов, делающих самые выгодные предложения о покупке. Определение ценности, осуществляемое изолированным субъектом (Робинзон Крузо или социалистический совет производственных управляющих), никогда не может привести к установлению долей ценности. Определение ценности может лишь упорядочить товары на шкале предпочтения. Но оно никогда не может присвоить товару нечто, что можно было бы назвать количеством или величиной ценности. Было бы нелепо говорить о сумме оценок ценности или ценностей. Допустимо сказать, что с учетом временного предпочтения ценность, присваиваемая конечному продукту, равна ценности всей совокупности комплиментарных факторов производства. Но бессмысленно утверждать, что ценность, присваиваемая конечному продукту, равна сумме ценностей, присваиваемых множеству комплиментарных факторов производства. Ценности или оценки ценности нельзя суммировать. Можно складывать цены, выраженные в деньгах, а не шкалы предпочтения. Ценности нельзя поделить или выделить какие-то их доли. Субъективная оценка не включает в себя ничего, кроме предпочтения а перед b. Процесс вменения ценности не кончается извлечением ценности единичных производственных факторов из ценности их совместного продукта. Получаемые результаты не могут служить в качестве элементов экономического расчета. Только рынок путем установления цен на каждый фактор производства создает условия, требующиеся для экономического расчета. Экономический расчет всегда имеет дело с ценами и никогда с ценностями.

Рынок определяет цены факторов производства таким же способом, что и цены потребительских товаров. Рыночный процесс представляет собой взаимодействие людей, обдуманно стремящихся к максимально возможному устранению неудовлетворенности. Невозможно выбросить из головы или устранить из рыночного процесса людей, приводящих его в движение. Нельзя исследовать рынок потребительских товаров и пренебрегать действиями покупателей. Нельзя изучать рынок товаров высших порядков, игнорируя действия предпринимателей и тот факт, что использование денег имеет существенное значение в их сделках. В функционировании рынка нет ничего автоматического или механического. Предприниматель, стремящийся заработать прибыль, играет роль покупателя на аукционе, где собственники факторов производства выставляют на продажу землю, капитальные товары и труд. Предприниматели стремятся превзойти друг друга, предлагая более высокие цены, чем их соперники. Их предложения, с одной стороны, ограничены прогнозом будущих цен на конечную продукцию, а с другой необходимостью вырвать факторы производства из рук конкурирующих с ними предпринимателей.

Предприниматель является силой, которая преодолевает инерцию состояния производства, не способного удовлетворить самые настоятельные потребности потребителей самым дешевым способом. Все люди стремятся к наилучшему удовлетворению своих потребностей и в этом смысле борются за максимальную прибыль, которую они могут получить. Склад ума промоутеров, спекулянтов и предпринимателей не отличается от склада ума других людей. Они просто превосходят основную массу по силе ума и энергичности. Они являются лидерами на пути к материальному развитию. Они первыми осознают, что существует разница между тем, что делается, и тем, что может быть сделано. Они догадываются, чтo желают иметь потребители, и стремятся обеспечить их этими вещами. В процессе реализации своих намерений они предлагают более высокие цены на одни факторы производства и понижают цены на другие факторы производства, ограничивая спрос на них. Снабжая рынок потребительскими товарами, на продаже которых можно заработать максимальную прибыль, они вызывают тенденцию понижения цен на них. Ограничивая выпуск тех потребительских товаров, которые не предоставляют возможностей получения прибыли, они создают тенденцию повышения цен на них. Все эти превращения происходят беспрестанно и прекращаются только в том случае, если будут достигнуты неосуществимые условия равномерно функционирующей экономики или статического равновесия.

Строя свои планы, предприниматели сначала смотрят на цены ближайшего прошлого, которые они ошибочно называют ценами настоящего. Разумеется, предприниматели никогда не пытаются ввести эти цены в свои расчеты без учета ожидаемых изменений. Цены ближайшего прошлого для них всего лишь отправная точка размышлений, ведущих к предсказанию будущих цен. Цены прошлого не оказывают влияния на установление будущих цен. Наоборот, состояние цен на комплиментарные факторы производства определяется предвидением будущих цен на конечную продукцию. Установление цен, когда подразумеваются меновые отношения различных товаров[Иначе дела обстоят, когда речь идет о взаимных обменных соотношениях денег и товаров и услуг. См. с. 383385.], не имеет каких-либо прямых причинных связей с ценами прошлого. Распределение необратимых факторов производства между различными отраслями экономики[Проблема неадаптируемых капитальных товаров обсуждается ниже, см. с. 470476.] и количество капитальных товаров, имеющихся в распоряжении для будущего производства, представляют собой исторические величины; в этом отношении прошлое играет важную роль в формировании хода будущего производства и оказании влияния на цены будущего. Но непосредственно цены на факторы производства определяются исключительно на основе предвидения будущих цен на конечную продукцию. Тот факт, что в прошлом люди оценивали ценность и стоимость товаров по-другому, не имеет отношения к делу. Потребителей не волнует судьба инвестиций, сделанных на основе рыночных условий, существовавших в прошлом; их также не касаются имущественные интересы предпринимателей, капиталистов, землевладельцев, рабочих, которым может быть нанесен ущерб изменениями в структуре цен. В процессе формирования цен эти чувства не играют никакой роли. (Именно то, что рынок не испытывает почтения к имущественным интересам, заставляет тех, кого это затрагивает, требовать вмешательства государства.) Для предпринимателя цены прошлого являются просто инструментами мысли. Предприниматели не создают каждый день радикально новую структуру цен и не распределяют по-новому факторы производства между различными отраслями промышленности. Они просто преобразуют то, что получено из прошлого, приводя это в соответствие с изменившимися условиями. Какую часть они сохранят, а какую изменят, зависит от того, насколько изменились исходные данные.

Экономический процесс это постоянное взаимодействие производства и потребления. Сегодняшняя деятельность связана с прошлой деятельностью посредством имеющегося технологического знания, количества и качества имеющихся капитальных товаров и распределения прав собственности на эти товары среди индивидов. С будущим они связаны посредством самого существа человеческой деятельности; деятельность всегда направлена на улучшение будущих условий существования. Чтобы определить свой путь в неизвестном и неопределенном будущем, человек имеет в своем распоряжении два средства: опыт прошлых событий и свой дар понимания. Знание о прошлых событиях является частью этого опыта и в то же время отправным пунктом понимания будущего. Если память о всех прошлых ценах вдруг исчезнет, то процесс ценообразования затруднится, но не станет невозможным (когда речь идет о взаимных меновых отношениях между товарами). Предпринимателям станет тяжелее согласовывать производство с требованиями публики, но тем не менее они смогут это сделать. Им необходимо будет заново собрать всю информацию, на основе которой они организуют свои действия. Они не избегут ошибок, которые сейчас им удается не совершать благодаря имеющемуся опыту. В самом начале колебания цен будут очень резкими, факторы производства будут тратиться впустую, удовлетворению потребностей будет нанесен ущерб. Но в конце концов, заплатив высокую цену, люди снова приобретут опыт, необходимый для нормального функционирования рыночного процесса.

Существенно то, что именно конкуренция между стремящимися к прибыли предпринимателями не допускает сохранения ошибочных цен на факторы производства. Деятельность предпринимателей является элементом, который привел бы к возникновению неосуществимого состояния равномерно функционирующей экономики, если бы не происходило дальнейших изменений. На всемирном открытом аукционе, называющемся рынком, они выступают в роли претендентов на средства производства. Предлагая цену, они как бы выступают уполномоченными потребителей. Каждый предприниматель олицетворяет особый аспект потребностей потребителей: либо особый товар, либо особый способ производства одного и того же товара. Конкуренция между предпринимателями в конечном счете является конкуренцией между различными возможностями, открытыми для человека в деле устранения насколько возможно своего беспокойства путем приобретения потребительских товаров. Решения потребителей купить один товар и отложить покупку другого определяют цены на факторы производства, требующиеся для производства этих товаров. Конкуренция между предпринимателями отражает цены потребительских благ в формировании цен на факторы производства. Она отражает во внешнем мире конфликт, который неумолимая редкость факторов производства привносит в душу каждого индивида. Она проводит в жизнь сгруппированные решения индивидов о том, в каких целях должны использоваться неспецифические факторы и до какой степени должны использоваться специфические факторы производства.

Процесс образования цен является общественным. Он происходит путем взаимодействия всех членов общества. Все друг с другом сотрудничают и взаимодействуют, каждый в той роли, которую он выбрал для себя в структуре разделения труда. Конкурируя в сотрудничестве и сотрудничая в конкуренции, каждый человек вносит свой вклад в достижение результата, а именно, установление структуры рыночных цен, распределение факторов производства между различными способами удовлетворения потребностей, а также определение доли каждого индивида. Эти три результата не являются тремя различными проблемами. Они представляют собой три стороны одного неделимого явления, которое по ходу нашего аналитического исследования разлагается на три части. В рыночном процессе они достигаются uno actu*. Только люди, плененные социалистическими учениями, не способные избавиться от вожделенных взглядов на социалистические методы, говорят о трех различных процессах, когда рассматривают рыночные явления: определение цен, направление производственных усилий и распределение.

Ограничения процесса образования цен на факторы производства

Процесс, который заставляет цены на факторы производства происходить от цен на конечную продукцию, может достичь своего результата только в том случае, если из комплиментарных факторов производства, не имеющих заменителей, не более одного носят абсолютно специфический характер, т.е. не пригодны ни для какого иного применения. Если для производства какого-либо продукта требуется два или более абсолютно специфических фактора, то им может быть присвоена только кумулятивная цена. Если бы все факторы производства были абсолютно специфическими, результатом процесса ценообразования были бы только кумулятивные цены. По его завершении можно было бы получить только утверждения типа: соединяя 3а и 5b, мы производим одну единицу р; 3а и 5b вместе равны 1p и окончательная  цена 3а + 5b равна  с учетом временного предпочтения окончательной цене 1р. Так как предприниматели, желающие использовать a и b для других целей (помимо производства р), не делают предложений об их покупке, то более подробное определение цены невозможно. Только в том случае, если на а (или b) появляется спрос со стороны предпринимателей, желающих использовать а (или b) для других целей, возникает конкуренция между ними и предпринимателями, планирующими производство p, и формируется цена на а (или b), величина которой определяет также и цену b (или а).

Мир, в котором все факторы производства абсолютно специфичны, может управлять своими делами с помощью таких кумулятивных цен. В этом мире не будет существовать проблемы распределения средств производства между различными направлениями удовлетворения потребностей. В нашем мире все иначе. Существует множество редких средств производства, которые могут быть применены для решения различных задач. Экономическая проблема состоит в том, чтобы использовать эти факторы производства таким образом, чтобы ни одна их единица не была применена для удовлетворения менее насущной нужды, если такое ее использование не позволит удовлетворить более насущную нужду. Именно эту проблему решает рынок, определяя цены на факторы производства. Роль этого решения в обществе ни с какой стороны не умаляется тем, что для факторов, использующихся лишь в совокупности, определяются только кумулятивные цены.

Факторы производства, которые могут быть использованы в строго определенном соотношении для производства некоторых товаров и не допускают никакого иного применения, должны считаться абсолютно специфическими факторами. Они абсолютно специфичны в отношении производства промежуточного продукта, который может быть использован для различных целей. Цена этого промежуточного продукта может быть приписана им только кумулятивно. Не имеет значения, можно ли этот промежуточный продукт непосредственно воспринимать чувствами или это просто невидимый и неосязаемый результат их совместного применения.

4. Учет издержек производства

В расчетах предпринимателя издержками является сумма денег, требующаяся для приобретения факторов производства. Предприниматель старается заниматься теми проектами, от которых ожидает наибольшего превышения выручки над издержками, и избегать проектов, от которых он ожидает более низкого уровня прибыли или даже убытков. Поступая таким образом, он согласовывает свои усилия с максимально возможным уровнем удовлетворения потребителей. Неприбыльность проекта вследствие того, что издержки выше, чем выручка, является результатом того, что для данных факторов производства есть более полезное применение. Существуют другие продукты, при покупке которых потребители готовы учитывать цены этих факторов производства. Но потребители не готовы платить эти цены, покупая товары, производство которых неприбыльно.

Неблагоприятное воздействие на учет издержек оказывает то обстоятельство, что не всегда выполняется одно из двух следующих условий:

во-первых,  любое увеличение расходования факторов для производства потребительского товара увеличивает его потенциал устранения беспокойства;

во-вторых, любое увеличение количества потребительских товаров требует пропорционального увеличения расходования факторов производства, или даже более чем пропорционального увеличения их расходования.

Если бы оба этих условия выполнялись всегда и безо всяких исключений, то любое приращение z, расходуемое для увеличения количества m товара g, было бы использовано для удовлетворения нужды, считающейся менее насущной, чем наименее насущная нужда, уже удовлетворенная количеством m, имеющимся до этого. В то же время приращение z потребует использования факторов производства, которые должны быть отвлечены от удовлетворения других нужд, считавшихся более неотложными, чем те нужды, в удовлетворении которых было отказано, чтобы произвести предельную единицу m. С одной стороны, упадет предельная ценность удовлетворения, полученная от увеличения имеющегося количества g. С другой стороны, увеличится предельная отрицательная полезность издержек, требующихся для производства дополнительного количества g; факторы производства будут отвлечены от направления использования, при котором они могли бы удовлетворить более насущные нужды. Производство должно остановиться в точке, где предельная полезность приращения более не компенсирует отрицательную полезность издержек.

Действительно, эти условия часто соблюдаются, но не без исключений. Существует много благ всех порядков, физическая структура которых неоднородна и которые поэтому не являются абсолютно делимыми.

Разумеется, можно было бы избавиться от несоблюдения первого условия с помощью изощренной игры слов. Можно сказать: половина автомобиля не является автомобилем. Если к половине автомобиля добавить четверть автомобиля, то это не увеличивает имеющегося количества; только завершение процесса производства, выдающего готовый автомобиль, создает единицу и увеличивает количество. Однако в такой интерпретации упускается из виду суть вопроса. Проблема, с которой мы сталкиваемся, заключается в том, что не каждое увеличение затрат приводит к пропорциональному увеличению объективной потребительной ценности, физической способности предмета оказывать определенные услуги. Разные приращения затрат дают разные результаты. Некоторые приращения затрат остаются бесполезными, если не происходит никакого дополнительного приращения объема производства.

С другой стороны, и это является отклонением от второго условия увеличение физического выпуска не всегда требует пропорционального увеличения расходов, а иногда вообще не требует каких-либо дополнительных расходов. Может случиться так, что издержки вообще не вырастут или увеличение выпуска будет непропорционально большим, поскольку многие средства производства также неоднородны и не обладают свойством совершенной делимости. В экономике это явление известно как преимущество крупномасштабного производства. Экономисты говорят о законе возрастающей отдачи или снижающихся издержек.

Рассмотрим случай А ситуацию, в которой все факторы производства не являются совершенно делимыми и в которой полное использование производительных услуг, оказываемых каждым дополнительным неделимым элементом каждого фактора, требует полного использования дополнительных неделимых элементов всех остальных комплиментарных факторов. В любой совокупности производственных факторов любые комплектующие элементы любая машина, любой рабочий, любое количество сырья используются полностью только в том случае, если полностью используются и производительные силы всех остальных элементов. При этом производство части максимально достижимого выпуска не требует больших затрат, чем производство максимально возможного выпуска. Мы также можем сказать, что минимальный набор (minimum-size aggregate) всегда производит одно и то же количество продукта; меньшее количество продукта невозможно произвести, даже если какую-то часть его никак нельзя использовать.

Рассмотрим далее случай В ситуацию, в которой некоторая группа производственных факторов (p) обладает свойством совершенной делимости относительно всех целей. С другой стороны, факторы, не являющиеся совершенно делимыми, добавляются таким образом, что полное использование услуг, оказываемых каждой дополнительной неделимой частью одного фактора, требует полного использования дополнительных неделимых частей других комплиментарных факторов, не обладающих свойством совершенной делимости. Тогда для увеличения выработки набора комплиментарных неделимых факторов от частичного к более полному использованию их производственного потенциала просто требуется увеличить количество р совершенно делимых факторов. Однако это не обязательно подразумевает уменьшение средних издержек производства. Следует признать, что теперь в совокупности несовершенно делимых факторов каждый из них используется лучше, и поэтому издержки производства, вызванные взаимодействием этих факторов, не изменились, а доли, приходящиеся на единицу выпуска, уменьшились. Но с другой стороны, увеличение использования совершенно делимых факторов производства может быть достигнуто только путем их отвлечения от иных вариантов применения. При прочих равных условиях ценность другого применения увеличивается по мере их сокращения; цены совершенно делимых факторов имеют тенденцию к увеличению по мере того, как все большее их количество применяется с целью лучшего использования производительного потенциала набора несовершенно делимых факторов. Не следует ограничивать рассмотрение этой проблемы только случаем, когда дополнительное количество р изымается у других предприятий, производящих тот же самый продукт менее эффективным способом, заставляя их ограничивать объем производства. Очевидно, что в этом случае представляющем собой конкуренцию между более и менее эффективными предприятиями, производящими одно и то же изделие из одного и того же сырья, на расширяющемся заводе средние издержки производства снижаются. Более общий подход к проблеме дает другие результаты. Если какое-то количество единиц р было отвлечено от производства других изделий, то возникает тенденция к повышению цены этих единиц. Эта тенденция может компенсироваться действием других тенденций, работающих в противоположном направлении; иногда она может быть столь слабой, что ее влияние пренебрежимо мало. Но она всегда присутствует и потенциально воздействует на структуру издержек.

Наконец, рассмотрим случай С ситуацию, в которой разные несовершенно делимые факторы производства можно разделить только таким образом, что в данных рыночных условиях любой объем, который можно выбрать для использования в производственном наборе, не позволяет создать комбинацию, в которой полное использование производительного потенциала одного фактора обеспечивало бы полное использование производительного потенциала другого несовершенно делимого фактора. Практическое значение имеет только случай С, в то время как случаи А и В вряд ли играют какую-либо роль в реальном производстве. Отличительная черта случая С заключается в том, что структура производственных издержек изменяется неравномерно. Если потенциал всех несовершенно делимых факторов используется не полностью, то расширение производства приводит к уменьшению средних издержек производства, если только этот эффект не будет уравновешен ростом цен на совершенно делимые факторы. Но как только будет достигнуто полное использование потенциала одного из несовершенно делимых факторов, дальнейшее расширение производства вызовет резкий рост издержек. Затем вновь установится тенденция понижения средних производственных издержек, которая будет действовать до того, как опять не будет полностью использован один из несовершенно делимых факторов.

При прочих равных условиях, чем больше увеличивается производство определенных изделий, тем больше факторов производства должно быть отвлечено от производства других изделий. Следовательно, при прочих равных условиях по мере увеличения объема производства возрастают средние производственные издержки. Однако этот общий закон частично нейтрализуется тем, что не все факторы производства обладают свойством совершенной делимости, а если и поддаются делению, то только таким образом, что полное использование одного из них не обеспечивает полного использования других несовершенно делимых факторов.

Перед планирующим предпринимателем всегда стоит вопрос: насколько ожидаемые цены на продукцию превысят ожидаемые издержки? Если предприниматель еще свободен в отношении рассматриваемого проекта, т.е. не осуществил необратимых инвестиций, связанных с его реализацией, то для него имеют значение именно средние издержки. Но если в проект уже инвестирован капитал, то он смотрит на вещи с точки зрения дополнительных затрат, которые необходимо произвести. Тот, кто уже владеет не полностью используемым производственным комплектом, берет в расчет не средние, а предельные издержки производства. Безотносительно к величине уже осуществленных необратимых капиталовложений его интересует только ответ на вопрос, превысит ли выручка от продажи дополнительного количества продукции дополнительные издержки, связанные с его производством. Если даже все вложения в специфическое производственное оборудование должны быть списаны в убыток, он продолжает производство при условии, что ожидает приемлемого[Термин приемлемый в этой связи означает, что ожидаемая отдача на адаптируемый капитал, используемый для продолжения производства, по крайней мере не ниже, чем ожидаемая отдача при его использовании в других проектах.] превышения выручки над текущими затратами.

Имея в виду распространенные заблуждения, необходимо подчеркнуть, что если не соблюдаются условия, требующиеся для появления монопольных цен, то предприниматель не в состоянии увеличить свою чистую выручку путем ограничения производства ниже уровня, соответствующего спросу потребителей. Но эта проблема будет обсуждаться ниже, в параграфе 6.

Несовершенная делимость фактора производства не всегда означает, что он может быть создан и использован только целиком. В некоторых случаях, конечно, так и происходит. Но, как правило, характеристики этих факторов можно варьировать. Если из различных характеристик какого-либо фактора например, механизма одна характеристика отличается тем, что затраты, понесенные при его производстве и в процессе его работы, приносят меньше пользы на единицу производственных услуг, чем затраты на фактор с другой характеристикой, то в сущности ничего не меняется. В этом случае преимущество более крупного завода заключается не в том, что он использует механизм на полную мощность, в то время как менее крупный завод использует только часть мощности механизма с такими же показателями. Оно скорее состоит в том, что более крупный завод применяет механизм, работа которого лучше использует факторы производства, требующиеся для его создания и работы, чем меньший механизм, применяемый на менее крупном заводе.

Несовершенная делимость многих факторов производства играет очень большую роль во всех отраслях производства. В производственной жизни этот факт имеет первостепенное значение. Однако следует опасаться многочисленных неправильных истолкований его смысла.

Одним из подобных заблуждений была доктрина, согласно которой в обрабатывающей отрасли превалирует закон возрастающей отдачи, в то время как в сельском хозяйстве и горнодобывающей промышленности закон убывающей отдачи. Заключающиеся в ней ошибки были вскрыты выше[См. с. 123.]. Существующие в этом отношении различия между сельским хозяйством и обрабатывающей промышленностью вызваны различными начальными данными. Неперемещаемость земли и сезонность работ в сельском хозяйстве не позволяют фермерам использовать весь потенциал многих перемещаемых факторов производства в той же степени, в какой это позволяют сделать условия большинства отраслей обрабатывающей промышленности. Оптимальный размер производственного оборудования в сельскохозяйственном производстве, как правило, значительно меньше, чем в обрабатывающей промышленности. Очевидно и не требует дополнительных объяснений, почему концентрация в сельском хозяйстве не может быть доведена до значений, близких к уровню концентрации в обрабатывающей промышленности.

Однако неравномерное распределение природных ресурсов по земной поверхности, что является одной из двух причин более высокой производительности разделения труда, накладывает ограничения на процесс концентрации также и в обрабатывающей промышленности. Тенденции к усилению специализации и концентрации интегрированных производственных процессов на немногих заводах противодействует географическая рассредоточенность природных ресурсов. Невозможность централизации производства сырья и продовольствия, вынуждающая людей рассредоточиваться по поверхности земли, также диктует определенный уровень децентрализации обрабатывающей промышленности. Это заставляет считать проблемы транспортировки особым фактором производственных затрат. Транспортные издержки необходимо соизмерять с экономией, ожидаемой от более глубокой специализации. Если в одних отраслях обрабатывающей промышленности предельная концентрация является адекватным методом снижения издержек, то в других более выгодна определенная степень децентрализации. В сфере обслуживания недостатки концентрации становятся настолько велики, что они полностью перевешивают извлекаемую выгоду.

Далее, на сцену выходит исторический фактор. В прошлом капитальные блага были размещены и обездвижены в местах, где наши современники их никогда бы не поместили. Не имеет значения, были ли эти варианты размещения самыми экономичными из тех, что имели в своем распоряжении соответствующие поколения. В любом случае нынешнее поколение сталкивается с fait accompli*. Оно должно приспосабливать свои действия к этому факту и учитывать при размещении обрабатывающих производств⁶.

Наконец, есть и институциональные факторы. Существуют торговые и миграционные барьеры. В разных странах разная политическая организация и методы правления. Обширные области управляются таким образом, что практически не стоит вопроса о том, чтобы выбрать их как место размещения капиталовложений, какими бы благоприятными ни были природные условия.

При расчете предпринимательских затрат должны учитываться все эти географические, исторические и институциональные факторы. Но кроме них существуют и чисто технические факторы, ограничивающие оптимальный размер заводов и фирм. Более крупный завод или фирма могут потребовать таких резервов и процедур, которые более мелкий завод или фирма могут избежать. Во многих случаях издержки, вызванные такими резервами и процедурами, могут быть с лихвой компенсированы снижением затрат вследствие лучшего использования потенциала части применяемых несовершенно делимых факторов. В других случаях этого может и не происходить.

При капитализме легко можно применять действия арифметики, требующиеся для учета затрат и сопоставления затрат и выручки, поскольку существуют методы экономического расчета. Однако учет издержек и вычисление экономической значимости деловых проектов не просто математическая проблема, которую может удовлетворительно решить каждый, кто знаком с элементарными правилами арифметики. Основной вопрос определение денежных эквивалентов статей, которые следует включить в расчет. Ошибкой было бы полагать, как это делают многие экономисты, что эти эквиваленты являются данными величинами, однозначно определяемыми экономическими условиями. Они представляют собой предвидение неопределенных обстоятельств будущего и в качестве таковых зависят от понимания предпринимателем будущего состояния рынка. Термин постоянные затраты также несколько обманчив.

Любое действие направлено на наилучшее обеспечение будущих нужд. Для достижения этой цели необходимо наилучшим образом использовать имеющиеся факторы производства. Однако исторический процесс, вызвавший текущее состояние имеющихся факторов, не относится к делу. На решения, касающиеся будущей деятельности, оказывает влияние только результат этого исторического процесса количество и качество факторов, имеющихся в распоряжении сегодня. Эти факторы оцениваются лишь относительно их способности оказывать производительные услуги по устранению будущего беспокойства. Количество денег, израсходованных в прошлом для их производства и приобретения, не играет никакой роли.

Как отмечалось выше, предприниматель, который к моменту, когда он должен принять новое решение, уже потратил деньги на реализацию определенного проекта, находится в другом положении по сравнению с человеком, начинающим с нуля. Первый владеет совокупностью необратимых факторов производства, которые он может применить только для определенных целей. Этот факт будет оказывать влияние на решения, касающиеся будущей деятельности. Но стоимость этой совокупности он оценивает не в соответствии с затратами в прошлом на ее приобретение. Оценка производится исключительно с точки зрения ее полезности для будущей деятельности. Больше или меньше он потратил на ее приобретение в прошлом, несущественно. Это учитывается при определении величины прошлых прибылей и убытков предпринимателя, сегодняшнего состояния его богатства, а также является элементом исторического процесса, который вызвал сегодняшнее состояние предложения факторов производства и в качестве такового имеет значение для будущей деятельности. Но он не учитывается при планировании будущей деятельности и расчетов, относящихся к ней. Не имеет никакого значения, что записи в бухгалтерских книгах фирмы отличаются от действительных цен этих неадаптируемых факторов производства.

Разумеется, подсчет прибылей и убытков может побудить фирму действовать иначе, чем в случае, если бы не было их влияния. Прошлые убытки могут сделать опасным финансовое положение фирмы, особенно если они вызвали задолженность и обременили ее выплатой процентов и основной суммы долга. Однако неверно относиться к подобным выплатам как к части постоянных издержек. К текущим операциям они не имеют никакого отношения. Их причина не в процессах производства, а в применяемых предпринимателем в прошлом методах получения капитала и необходимых капитальных товаров. К текущим заботам они имеют косвенное отношение. Но они могут навязать фирме стиль поведения, который не был бы ею принят, если бы она была сильнее в финансовом отношении. Неотложная потребность в наличности для осуществления срочных платежей оказывает влияние не на учет затрат, а на оценку стоимости наличных денег по сравнению с деньгами, которые будут получены позже. Это может заставить фирму продать запасы в неподходящий момент и использовать основные фонды в режиме работы на износ.

В проблеме учета издержек не играет никакой роли то, что собственный капитал инвестирован в предприятие или какая-то часть его взята в долг и, следовательно, необходимо соблюдать условия кредитного договора, жестко определяющего ставку процента и даты выплат процентов и основной суммы долга. Издержки производства включают только проценты на капитал, реально существующий и работающий на предприятии. Они не содержат проценты на капитал, растраченный в прошлом в результате неудачных инвестиций или неэффективного ведения текущих деловых операций. Задача коммерсанта наилучшим образом использовать имеющийся в настоящий момент в наличии запас капитала для удовлетворения будущих нужд. Преследуя эту цель, он скорее всего отклоняется от верного пути в результате прошлых ошибкок и неудач, последствия которых невозможно устранить. Возведенный в прошлом завод не стали бы строить, если бы лучше спрогнозировали сегодняшнюю ситуацию. Бессмысленно сокрушаться по поводу этого исторического факта. Главное выяснить, может ли этот завод еще приносить пользу, а в случае положительного ответа решить, как его лучше использовать. Конечно, для конкретного предпринимателя печально, что он не избежал ошибок. Понесенные убытки ухудшили его финансовое положение. Но они не повлияли на затраты, которые следует учесть при планировании дальнейшей деятельности.

Этот момент важно подчеркнуть, потому что он подвергся искажению в принятых сегодня объяснениях и оправданиях различных мероприятий. Облегчая положение некоторых фирм и корпораций, обремененных долгами, тем самым не снижают издержки. Политика списания долгов или процентов по ним, полностью или частично, не уменьшает издержек. Она передает богатство от кредитора к должнику; она перекладывает тяжесть понесенных в прошлом убытков с одной группы людей на другую, например, с владельцев обыкновенных акций на владельцев привилегированных акций и корпоративных облигаций. Аргумент снижения издержек часто выдвигается при обосновании девальвации валюты. В данном контексте он не менее ошибочен, как, впрочем, и все остальные аргументы, выдвигаемые с этой целью.

Постоянными издержками обычно называются и затраты, вызванные эксплуатацией уже имеющихся факторов производства, которые либо являются специфическими и неадаптируемыми, либо их использование по другому назначению связано со значительными потерями. Эти факторы производства имеют более длительный срок службы, чем другие необходимые факторы производства. Но они не вечны. Они расходуются в процессе производства. С появлением каждой единицы продукта часть производительной силы машины истощается. Степень этого истощения может быть точно установлена технологией и соответствующим образом оценена в деньгах.

Однако предпринимательский расчет должен принимать во внимание не только денежный эквивалент износа механизма. Коммерсанта интересует не просто продолжительность технологической жизни машины. Он должен учитывать будущее состояние рынка. И хотя механизм может иметь хорошее техническое состояние и эксплуатационные характеристики, но рыночные условия могут сделать его устаревшим и бесполезным. Если спрос на производимую им продукцию значительно упал или исчез совсем или появились более эффективные методы обеспечения потребителей этой продукцией, то с экономической точки зрения механизм представляет собой просто груду металлолома. Планируя свое дело, предприниматель основное внимание должен уделять ожидаемому будущему состоянию рынка. Величина постоянных издержек, используемая им в своих расчетах, зависит от его понимания будущих событий. Они не могут быть определены просто по технологическим соображениям.

Технологи могут определить оптимальный уровень использования производственного оборудования. Но этот технологический оптимум может отличаться от того, что предприниматель закладывает в свои расчеты, основываясь на своих оценках будущих рыночных условий. Предположим, что фабрика оборудована механизмами, которые можно использовать в течение десяти лет. Каждый год 10% их первоначальной стоимости откладывается на амортизацию. На третий год рыночные условия ставят перед предпринимателем дилемму. Он должен удвоить годовой выпуск и продать товар по цене (за вычетом покрытия увеличения переменных издержек), превышающей долю амортизации на текущий год и дисконтированную стоимость прошлой амортизации. Но это удвоение производства утраивает износ оборудования, и превышение выручки от продажи двойного количества продукции недостаточно велико, чтобы компенсировать также дисконтированную стоимость амортизации девятого года. Если бы предприниматель воспринимал ежегодные амортизационные отчисления как жесткий элемент своих расчетов, то он решил бы, что удвоение производства невыгодно, поскольку дополнительная выручка меньше дополнительных издержек. Он воздержался бы от расширения производства сверх технологического оптимума. Но предприниматель считает по-другому, несмотря на то, что в своей бухгалтерии он может откладывать на амортизацию ежегодно одну и ту же сумму. Предпочтет ли он текущую стоимость амортизационных отчислений девятого года или технологическую работоспособность механизма в девятый год, зависит от его мнения относительно будущего состояния рынка.

Общественное мнение, государство и законодатели, а также налоговое законодательство рассматривают производственное оборудование в качестве источника постоянного дохода. Они считают, что предприниматель, сделавший соответствующую поправку на поддержание капитала путем ежегодных амортизационных отчислений, всегда будет иметь возможность получить приемлемую отдачу от капитала, вложенного в товары производственного назначения, имеющие длительный срок службы. В реальности дело обстоит иначе. Такой производственный комплекс, как завод с его оборудованием, представляет собой фактор производства, полезность которого зависит от изменяющихся рыночных условий и умения предпринимателя использовать его в соответствии с меняющимися обстоятельствами.

В сфере экономического расчета нет ничего определенного в том смысле, в каком этот термин используется в отношении технологических фактов. Существенным элементом экономического расчета является гипотетическое (спекулятивное) предвосхищение будущих обстоятельств. Коммерческие традиции и обычаи, а также коммерческое законодательство установили определенные правила бухгалтерского учета и аудита. При ведении бухгалтерской отчетности соблюдается точность. Но эта точность относится только к этим правилам. Балансовая стоимость неточно отражает реальное положение дел. Рыночная стоимость производственного комплекса может отличаться от номинальных цифр, содержащихся в отчетности. Это подтверждается также и тем, что фондовая биржа оценивает их независимо от этих цифр.

Поэтому учет издержек не является арифметическим процессом, который можно было бы использовать в качестве безразличного арбитра. Он не оперирует однозначно определенными величинами, которые можно получить объективно. Его существенными составляющими являются результаты понимания будущих обстоятельств, неизбежно несущие на себе отпечаток мнения предпринимателя о будущем состоянии рынка.

Попытки подвести под учет издержек беспристрастную базу обречены на провал. Вычисление издержек является мыслительным инструментом деятельности, целенаправленного плана использовать лучшие из имеющихся средств для улучшения будущих условий существования. Это неизбежно волевой процесс, а не фактический. В руках безразличного арбитра он полностью меняет свой характер. Арбитр не смотрит в будущее. Он смотрит назад в безвозвратное прошлое и на строгие правила, бесполезные для реальной жизни и деятельности. Он не предчувствует изменений. Он неосознанно руководствуется предубеждением, что равномерно функционирующая экономика является нормальным и наиболее желательным состоянием человеческих дел. В этой схеме прибыли места нет. Он оперирует путаными представлениями о справедливой норме прибыли и справедливой отдаче на вложенный капитал. Однако ничего подобного не существует. В равномерно функционирующей экономике нет никакой прибыли. А в изменяющейся экономике прибыль не определяется с оглядкой на какой бы то ни было свод правил, который мог бы классифицировать ее как справедливую или несправедливую. Прибыль никогда не является нормальной. Где есть нормальность, т.е. отсутствие изменений, там не может появиться прибыль.

5. Логическая каталлактика versus математическая каталлактика

Проблема цен и издержек исследуется и с помощью математических методов. Всегда существовали экономисты, которые считали, что единственным подходящим методом изучения экономических проблем являются математические методы, и высмеивавшие экономистов-логиков как литературных экономистов.

Если бы антагонизм между экономистами сторонниками логики и математики представлял собой просто разногласия относительно наиболее адекватных процедур, которые следует применять в экономическом исследовании, то было бы излишним уделять этому особое внимание. Лучший метод доказал бы свое преимущество, приводя к лучшим результатам. Возможно, разнообразие процедур было бы необходимо для решения разных проблем, и для некоторых из них один метод был бы более полезным, чем для других.

Однако это не полемика по поводу эвристических вопросов, а спор, затрагивающий основы экономической науки. Математические методы должны быть отвергнуты не только по причине их бессодержательности. Это абсолютно порочный метод, отталкивающийся от ложных предпосылок и ведущий к ошибочным выводам. Его силлогизмы не просто бесплодны; они уводят мысль от изучения реальных проблем и искажают взаимосвязи между явлениями.

Идеи и методики экономистов математического направления неоднородны. Существуют три течения, которые следует рассматривать отдельно друг от друга.

Первое представлено статистиками, которые стремятся обнаружить экономические законы, изучая экономический опыт. Они стремятся трансформировать экономическую теорию в  количественную  науку. Их программа сконцентрирована в девизе Эконометрического общества: Наука это измерение.

Фундаментальная ошибка, содержащаяся в этом рассуждении, показана выше[См. с. 33, 5556.]. Опыт экономической истории это всегда опыт сложных явлений. Сообщаемое им знание никогда не аналогично знанию, извлекаемому экспериментатором из лабораторного эксперимента. Статистика это метод представления исторических фактов, касающихся цен и другой необходимой информации о человеческой деятельности. Она не является экономической наукой и не может вырабатывать экономические теоремы и теории. Статистика цен является экономической историей. Понимание того, что ceteris paribus увеличение спроса должно привести к повышению цен, получено не на основе опыта. Никто и никогда не был и не будет в состоянии наблюдать изменение одной рыночной переменной ceteris paribus. Никакой количественной экономической науки не существует. Все экономические величины, которые нам известны, являются данными экономической истории. Ни один разумный человек не будет настаивать на том, что связь между ценой и предложением в целом или предложением конкретного товара является постоянной. Наоборот, нам известно, что внешние явления оказывают разное влияние на разных людей, что реакции одних и тех же людей на одни и те же внешние события меняются и что индивидов невозможно объединить в классы людей, реагирующих одинаково. Это понимание является продуктом нашей априорной теории. Сторонники эмпиризма отвергают эту теорию. Они делают вид, что стремятся получать знания только из исторического опыта. Однако они вступают в противоречие со своими собственными принципами, как только выходят за рамки чистой регистрации отдельных единичных цен и начинают строить ряды данных и вычислять средние. Данным опыта и статистическим фактом является только цена, уплаченная в определенное время и в определенном месте за определенное количество конкретного товара. Группировка различных цен и вычисление средних значений направляются теоретическими рассуждениями, которые логически и во времени этому предшествуют. Степень учета сопутствующих обстоятельств и привходящих моментов, относящихся к рассматриваемым ценам, зависит от такого же теоретического рассуждения. Никто еще не набрался смелости заявить, что увеличение  предложения любого  товара на а  процентов должно всегда в любой стране и в любое время привести к падению его цены на b процентов. Но так как ни один сторонник количественной экономической теории еще не рискнул на основе статистического опыта точно специфицировать условия, вызывающие отклонение от отношения а : b, то тщетность их усилий очевидна. Более того, деньги не являются единицей измерения цен. Они средство, меновое отношение которого также меняется, хотя, как правило, не с той же скоростью и не в той степени, в какой меняются взаимные меновые отношения товаров и услуг. Вряд ли есть необходимость в дальнейшем развенчании претензий количественной экономической науки. Несмотря на громкие заявления ее защитников, для реализации ее программы не было сделано ничего. Последние свои исследования Генри Шульц посвятил измерению эластичности спроса на различные товары. Профессор Пол Г. Дуглас оценил результат исследований Шульца как работу, столь же необходимую, чтобы помочь сделать экономическую теорию более или менее точной наукой, как определение атомных весов для развития химии[См. П. Дугласа в: Econometrica. VII. 105.]. Но все дело в том, что Шульц не занимался определением эластичности спроса на любой товар как таковой. Данные, на которые он опирался, были ограничены определенными географическими областями и историческими периодами. Его результаты для конкретного товара, например картофеля, относятся не к картофелю вообще, а к картофелю в Соединенных Штатах в период с 1875 по 1929 гг.[Сf. Schultz H.  The Theory and Measurement of Demand. University of Chicago Press,  1938. P. 405427.] В лучшем случае это весьма сомнительный и неудовлетворительный вклад в различные разделы экономической истории. Это определенно не шаг в направлении реализации запутанной и противоречивой программы количественной экономической науки. Необходимо подчеркнуть, что представители двух других направлений математической экономической теории полностью осознают всю бесполезность количественной экономической науки. Свидетельством этого является тот факт, что они еще ни разу не рискнули ввести в свои формулы и уравнения величины, определенные эконометристами, и тем самым использовать их для решения конкретных проблем. В сфере человеческой деятельности не существует других средств трактовки будущих событий, кроме обеспечиваемых пониманием.

Вторая область, изучаемая экономистами математического направления, это отношение между ценами и издержками. Занимаясь этими проблемами, они игнорируют работу рыночного процесса и, более того, делают вид, что абстрагируются от использования денег, присущего любому экономическому вычислению. Но когда они говорят о ценах и издержках в целом и сопоставляют цены и издержки, они молчаливо подразумевают существование и использование денег. Цены всегда являются денежными ценами, а издержки невозможно учесть в экономическом расчете, если они не выражены на языке денег. Если не пользоваться языком денег, то издержки выражаются комплексом разнородных товаров и услуг, которые необходимо затратить, чтобы получить конечный продукт. С другой стороны, цены если этот термин вообще применим к любым меновым  отношениям, определяемым товарообменом,   представляют собой перечисление количеств разнообразных товаров, на которые продавец может обменять определенный запас. Товары, к которым относятся эти цены, не совпадают с товарами, к которым относятся издержки. Сравнение цен и издержек, выраженных в натуральной форме, невозможно. То, что продавец ценит товары, которые он отдает, меньше, чем те, которые получает в обмен на них; продавец и покупатель расходятся в субъективных оценках двух обмениваемых товаров; предприниматель займется реализацией проекта только в том случае, если ожидает получить за произведенную продукцию товары, которые он ценит выше, чем потраченные на ее производство, все это нам уже известно из праксиологических размышлений. Именно это априорное знание позволяет нам предвидеть поведение предпринимателя, имеющего возможность воспользоваться экономическим расчетом. Но экономист-математик обманывается, считая, что исключение любого упоминания денег позволяет решить эти проблемы в более общем виде. Бессмысленно исследовать примеры несовершенной делимости факторов производства без ссылок на экономический расчет в денежном измерении. Такое исследование никогда не выйдет за рамки уже имеющегося знания, заключающегося в том, что любой предприниматель стремится производить такие изделия, продажа которых принесет ему выручку, которую он ценит выше, чем весь комплекс благ, израсходованных на их производство. Однако если не существует косвенного обмена и нет общеупотребительного средства обмена, то он имеет шанс добиться успеха, только обладая сверхчеловеческими умственными способностями. Ему необходимо одним взглядом охватить все меновые отношения, установившиеся на рынке, и в соответствии с ними точно определить должное место каждому товару.

Невозможно отрицать, что все исследования, касающиеся соотношения цен и издержек, предполагают как использование денег, так и рыночный процесс. Но приверженцы математической экономической теории закрывают на это глаза. Предполагается, что их уравнения и графики описывают реальную действительность. На самом деле они описывают лишь гипотетическое и неосуществимое положение, не имеющее ничего общего с рассматриваемыми каталлактическими проблемами. Они подставляют алгебраические символы вместо ясных денежных терминов и считают, что эта процедура делает их рассуждения более научными. Это производит сильное впечатление на доверчивых обывателей. А фактически они просто вносят путаницу и неразбериху в вопросы, удовлетворительная трактовка которых дается в учебниках по коммерческим вычислениям и бухгалтерскому учету.

Некоторые из этих математиков заходят так далеко, что заявляют о возможности осуществления экономического расчета на основе единицы полезности. Они называют свои методы анализом полезности. Их ошибка разделяется третьей разновидностью математической экономической науки.

Отличительной чертой представителей третьей группы является открытое и сознательное стремление решать проблемы каталлактики безо всяких ссылок на рыночный процесс. Их идеал перестроить экономическую теорию по образу механики. Они постоянно прибегают к аналогиям из классической механики, которая, по их мнению, является уникальной и совершенной моделью научного исследования. Нет нужды еще раз объяснять, почему эта аналогия является поверхностной и вводящей в заблуждение и чем целеустремленная человеческая деятельность радикально отличается от предмета механики движения. Достаточно обратить внимание на один момент а именно, на практическую значимость в обеих областях дифференциальных уравнений.

Размышления, приводящие в итоге к формулированию уравнения, необходимо носят нематематический характер. Формулирование уравнения представляет собой окончательное оформление нашего знания; непосредственно оно не увеличивает нашего знания. Хотя в механике уравнение может иметь большую практическую пользу. Поскольку существуют постоянные взаимосвязи между различными механическими элементами и поскольку эти взаимосвязи можно установить экспериментально, то становится возможным использовать уравнения для решения определенных технологических проблем. Наша промышленная цивилизация как раз и является результатом успешного использования дифференциальных уравнений в физике. Но между экономическими элементами таких постоянных взаимосвязей не существует. Уравнения, формулируемые математической экономической теории, остаются бесполезной гимнастикой человеческого ума и оставались бы таковой, даже если бы выражали гораздо больше, чем они на самом деле выражают.

Здравое экономическое рассуждение никогда не должно забывать двух фундаментальных принципов теории ценности: во-первых, определение ценности, имеющее своим результатом действие, означает предпочтение и отклонение; оно никогда не означает равенства или безразличия. Во-вторых, не существует других методов сравнивания оценок разных индивидов или оценок одних и тех же индивидов в разных ситуациях, кроме как установить, расположены ли рассматриваемые альтернативы в одинаковом порядке предпочтения.

В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики все факторы производства используются таким образом, что каждый из них приносит наибольшую пользу. Никакое мыслимое и возможное изменение не может улучшить состояние удовлетворения; ни один фактор не используется для удовлетворения нужды а, если это препятствует удовлетворению нужды b, которая считается более ценной, чем удовлетворение а. Безусловно, это идеальное состояние распределения ресурсов можно описать с помощью дифференциального уравнения и наглядно представить в виде графика. Но подобные построения ничего не утверждают о рыночном процессе. Они просто намечают нереальную ситуацию, в которой рыночный процесс будет остановлен. Экономисты-математики не стремятся к целостному теоретическому объяснению рыночного процесса, а уклончиво забавляются вспомогательными понятиями, применяемыми в контексте этой ситуации и теряющими всякий смысл вне этого контекста.

В физике мы имеем дело с изменениями, происходящими в явлениях, воспринимаемых органами чувств. Мы отыскиваем регулярность в последовательности этих изменений, и эти наблюдения ведут нас к созданию физической науки. Нам ничего не известно о первичных силах, стимулирующих эти изменения. Для изучающего разума они суть конечная данность и не поддаются дальнейшему анализу. В результате мы видим регулярное взаимопереплетение наблюдаемых образований и свойств. Именно эту взаимную зависимость исходных фактов физика описывает в дифференциальных уравнениях.

Первый известный нам праксиологический факт состоит в том, что человек целенаправленно стремится вызвать определенные изменения. Именно это знание объединяет предмет праксиологии и отличает его от предмета естественных наук. Нам известны силы, лежащие в основе изменений, и это априорное знание ведет нас к постижению праксиологических процессов. Физик не знает, что такое электричество. Ему известны только явления, приписываемые тому, что называется электричеством. Но экономист знает, что приводит в действие рыночный процесс. И только благодаря этому знанию он может отличить рыночные явления от остальных явлений и описать рыночный процесс.

Экономист-математик никак не способствует объяснению рыночного процесса. Он просто описывает вспомогательное средство логической экономической теории как ограничивающее понятие определение положения дел, при котором нет никакой деятельности, а рыночный процесс затухает. Это все, что он может сказать. Он переводит на язык алгебраических символов то, что логическая экономическая теория формулирует на словах, давая определение идеальным конструкциям конечного состояния покоя и равномерно функционирующей экономики, и что сам экономист-математик должен описать словами, прежде чем начнет собственно математическую работу.

Экономисты и логического, и математического направлений утверждают, что человеческая деятельность в конечном счете направлена на установление подобного состояния равновесия и достигнет его, если прекратятся всякие изменения исходных данных. Но логическому экономисту известно гораздо больше. Он показывает, каким образом деятельность предприимчивых людей, промоутеров и спекулянтов, стремящихся получить прибыль за счет несоответствий в структуре цен, уничтожает эту разницу и тем самым иссушает источники предпринимательских прибылей и убытков. Он показывает, каким путем этот процесс приведет к возникновению равномерно функционирующей экономики. В этом состоит задача экономической теории. Математическое описание различных состояний равновесия просто игра. Проблема заключается в анализе рыночного процесса.

Сравнение двух методов экономического анализа помогает нам понять смысл часто звучащих пожеланий расширить границы экономической науки путем создания динамической теории вместо того, чтобы заниматься только статическими проблемами. В отношении логической экономической науки этот постулат лишен всякого смысла. Логическая экономическая наука по своей сути является теорией процессов и изменений. Она использует идеальные конструкции неизменности для объяснения феномена изменений. В математической экономической науке положение иное. Ее уравнения и формулы ограничены описанием состояния равновесия и бездействия. До тех пор, пока она пребывает в царстве математических процедур, она не может утверждать ничего относительно того, каким образом складываются эти состояния, и их перехода в другие состояния. В отношении математической экономической науки это пожелание весьма обосновано. Но у нее нет средств, чтобы выполнить это пожелание. Проблемы анализа процесса, т.е. единственные экономические проблемы, которые имеют значение, не поддаются какому бы то ни было математическому подходу. Введение в уравнения переменных времени это не выход. Утверждения о том, что любое изменение предполагает время и что изменение всегда встроено во временную последовательность, представляют собой просто способ выразить тот факт, что поскольку присутствует жесткость и неизменность, постольку времени не существует. Основной недостаток математической экономической науки не в том, что она игнорирует ход времени, а в том, что она игнорирует функционирование рыночного процесса.

Математическая экономическая теория не может показать, как из неравновесного состояния возникают действия, ведущие к установлению равновесия. Конечно, можно указать математические операции, требующиеся для преобразования математического описания конкретного неравновесного состояния в математическое описание равновесного состояния. Но эти математические операции никоим образом не описывают рыночный процесс, порожденный несоответствиями структуры цен. Дифференциальные уравнения механики имеют целью точно описать рассматриваемые движения в любой проходящий момент времени. Экономические уравнения не имеют никакого отношения к реальным условиям, существующим в каждое мгновение временного интервала между неравновесным и равновесным состояниями. Только люди, полностью ослепленные предубеждением, что экономическая теория должна представлять собой бледную копию механики, могут недооценивать весомость этого возражения. Крайне несовершенная и поверхностная метафора не заменяет услуг, оказываемых логической экономической наукой.

В любом разделе каталлактики можно обнаружить разрушительные последствия математической трактовки экономической науки. Достаточно сослаться всего на два примера. Первый из них это так называемое уравнение обмена, представляющее собой тщетные попытки экономистов-математиков решить проблему изменений покупательной способности денег[См. с. 373374.   * Самим фактом (лат.). Прим. пер.]. Второй лучше всего представить ссылкой на авторитетное высказывание профессора Шумпетера, согласно которому потребители, оценивая потребительские товары, ipso facto* также оценивают и средства производства, участвующие в создании этих товаров[См.: Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995. С. 237. Критику этого заявления см.: Хайек Ф.А. Использование знания в обществе//Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф, 2000. С. 89 и далее.]. Вряд ли возможно более искаженно представить рыночный процесс.

Предмет экономической науки не товары и услуги, а деятельность живых людей. Ее цель не распространяться по поводу идеальных конструкций типа равновесия. Единственная задача экономической науки анализ деятельности людей, процессов.

6. Монопольные цены

Конкурентные цены представляют собой результат полного приспособления продавцов к спросу потребителей. В условиях конкурентных цен продается весь имеющийся запас, а специфические факторы производства используются в той мере, насколько позволяют цены на неспецифические комплиментарные факторы. Никакая часть имеющегося запаса не утаивается от рынка, а предельная единица специфического фактора производства не приносит никакой предельной чистой выручки. Весь экономический процесс настроен на интересы потребителей. Не существует конфликта между интересами покупателей и интересами продавцов, между интересами производителей и интересами потребителей. Собственники различных товаров не в состоянии отклонить потребление и производство от направления, заданного оценками потребителей, состоянием предложения товаров и услуг всех порядков и состоянием технологического знания.

Любой отдельный продавец понимает, что его выручка увеличится, если уменьшение запаса, имеющегося в распоряжении его конкурентов, приведет к повышению цены, по которой он сможет продать свой запас. Но на конкурентном рынке он не может добиться этого результата. Исключая привилегии, полученные за счет государственного вмешательства в деловую жизнь, он должен подчиняться существующему состоянию рынка.

Предприниматель в роли предпринимателя всегда подчинен господству потребителей. Иначе обстоит дело с собственниками факторов производства и товаров, предназначенных для продажи, а также, разумеется, с предпринимателями в роли собственников этих товаров и факторов производства. В определенных условиях им будет лучше ограничить предложение и продать товар по более высокой цене за единицу. Цены, определяемые таким образом, монопольные цены, они являются нарушением господства потребителей и демократии рынка.

Особые условия и обстоятельства, требующиеся для возникновения монопольных цен, и их каталлактические свойства состоят в следующем:

1. На рынке должна существовать монополия предложения. Все предложение монополизированного товара контролируется одним продавцом или группой продавцов, действующих согласованно. Монополист индивид или группа индивидов в состоянии ограничить запас, предлагаемый для продажи или используемый для производства для того, чтобы повысить цену единицы продаваемого товара, и может не опасаться, что его планы будут расстроены вмешательством других продавцов такого же товара.

2. Монополист либо не может проводить политику ценовой дискриминации, либо воздерживается от нее[Ценовая дискриминация обсуждается ниже, см. с. 363366.].

3. Реакция покупателей на рост цен выше потенциального конкурентного уровня падение спроса не приводит к тому, что выручка от продажи совокупного запаса по любой цене, превышающей конкурентную, станет меньше, чем совокупная выручка от совокупных продаж по конкурентной цене. Следовательно, излишне тратить время на поиски того, что следует считать показателем одинаковости изделия. Нет необходимости обсуждать вопрос, все ли галстуки можно назвать экземплярами одного изделия, или их следует различать по ткани, цвету и модели. Академичное разграничение различных изделий бесполезно. Имеет значение только то, как покупатели реагируют на повышение цен. Теории монопольных цен незачем называть каждого производителя галстуков монополистом на основании того, что они выпускают разные изделия. Каталлактика изучает не монополию как таковую, а монопольные цены. Продавец галстуков, отличающихся от галстуков, продаваемых другими, может добиться монопольных цен только в том случае, если покупатели не реагируют на повышение цены таким образом, чтобы сделать это повышение невыгодным для него.

Монополия это необходимая, но не единственная предпосылка монопольных цен. Требуется соблюдение дополнительного условия, а именно определенная форма кривой спроса. Простое существование монополии ничего не означает. Владелец прав на издание книги является монополистом. Но он может не продать ни одного экземпляра книги, какую бы низкую цену он ни запросил. Не любая цена, по которой монополист продает товар, будет монопольной ценой. Монопольными являются только цены, при которых монополисту выгоднее ограничить объем продаж, чем расширять продажи до уровня конкурентного рынка. Они являются следствием обдуманного замысла, направленного на ограничение торговли.

4. Предположение о том, что существует третья категория цен, не являющихся ни монопольными, ни конкурентными, представляет собой фундаментальную ошибку. Если мы пока не будем затрагивать проблему ценовой дискриминации, которая будет обсуждаться ниже, то конкретная цена является либо конкурентной, либо монопольной. Обратное утверждение основывается на ошибочном мнении, что если не каждый имеет возможность предстать в роли продавца определенного товара, то конкуренция не является свободной или совершенной.

Предложение любого товара ограничено. Если бы оно не было недостаточным относительно спроса, то данная вещь не считалась бы экономическим благом и за нее не давали бы никакую цену. Такое применение концепции монополии приводит к тому, что она покрывает всю область экономических благ. Простая ограниченность предложения является источником экономической ценности и всех цен; как таковой одной ее недостаточно для порождения монопольных цен[См. опровержение вводящего в заблуждение расширения концепции монополии в: Ely R.T. Monopolies and Trusts. New York, 1906. P. 136.].

Сегодня при наличии некоторых различий в продукции разных производителей и продавцов всегда применяется категория монополистической или несовершенной конкуренции. Таким образом, почти все потребительские товары причислены к классу монополизированных товаров. Однако при изучении уровня цен имеет значение только один вопрос: может ли продавец воспользоваться этими различиями, чтобы, обдуманно ограничив предложение, увеличить свою совокупную чистую выручку. И только в том случае, если это возможно и проводится в жизнь, могут возникнуть монопольные цены, отличные от конкурентных цен. Действительно, любой продавец может иметь клиентуру, которая предпочитает его марку маркам его конкурентов и не перестанет покупать ее, даже если цены станут выше. Но для продавца проблема состоит в том, является ли количество таких людей достаточно большим, чтобы компенсировать снижение совокупных продаж, связанное с тем, что остальные откажутся от покупок. Только в этом случае он может считать монопольные цены более выгодными, чем конкурентные.

Вследствие неправильной интерпретации термина регулирование предложения возникает значительная путаница. Любой производитель любого товара принимает участие в регулировании предложения товаров, предлагаемых на продажу. Если бы он произвел больше товара а, то он увеличил бы предложение и вызвал тенденцию к понижению цены. Но вопрос в том, почему он не произвел больше а. Стремился ли он, ограничивая производство а величиной р, по мере своих сил соответствовать желаниям потребителей? Или, открыто игнорируя приказы потребителей, он преследовал собственную выгоду. В первом случае он не производит больше а, потому что увеличение количества а сверх р отвлечет редкие факторы производства от других отраслей, где они используются для удовлетворения более насущных нужд потребителей. Он производит не р + r, а лишь р, потому что такое увеличение сделает его предприятие неприбыльным или менее прибыльным, в то время как продолжают существовать другие более прибыльные направления использования капитала. Во втором случае он не производит r, потому что ему выгоднее оставить часть наличного предложения монополизированного специфического фактора производства m неиспользованным. Если бы m не было им монополизировано, то он не мог бы ожидать никаких выгод от ограничения собственного производства а. Его конкуренты восполнили бы пробел и он не мог бы назначать более высокие цены.

Исследуя монопольные цены, мы всегда должны искать монополизированный фактор m. Если такого фактора нет, то монопольные цены не могут появиться. Первое условие, необходимое для установления монопольных цен, это существование монополизированного товара. Если такой товар m используется полностью, то предприниматель не в состоянии назначать монопольные цены вместо конкурентных.

Предпринимательская прибыль не имеет ничего общего с монополией. Если предприниматель имеет возможность продавать по монопольным ценам, то этим преимуществом он обязан монополизированному фактору m, а не специфически предпринимательской деятельности.

Предположим, что авария прервала на несколько дней снабжение города электричеством и заставила жителей пользоваться только свечами. Цена на свечи повысится до s; по этой цене все имеющееся предложение свечей будет распродано. Магазины, продающие свечи, получат высокую прибыль, продав весь объем предложения по цене s. Но может случиться так, что владельцы магазинов объединятся с целью изъять часть своих запасов с рынка и продать остальное по цене s + t. Тогда s будет конкурентной ценой, а s + t монопольной ценой. Излишек, полученный владельцами магазинов от продажи по цене s + t, по сравнению с возможной выручкой от продажи по цене s является их специфически монопольным доходом.

Неважно, как именно владельцы магазинов добились ограничения предложения, выставляемого на продажу. Классическим примером монополистической деятельности является физическое уничтожение части имеющегося запаса. Совсем недавно это практиковалось бразильским правительством, сжигавшим большое количество кофе. Однако тот же самый эффект может быть достигнут, если оставлять часть запаса неиспользованным.

Хотя прибыль несовместима с идеальной конструкцией равномерно функционирующей экономики, это не относится к монопольным ценам и специфически монопольным доходам.

5. Если собственником наличного количества товара m является не один человек, фирма, корпорация или институт, а несколько владельцев, желающих сотрудничать с целью установить монопольную цену вместо конкурентной, то между ними должно быть заключено соглашение (обычно именуемое картелем и определяемое американским антитрестовским законодательством как сговор), определяющее каждому участнику долю m, которую ему позволяется продать именно по монопольной цене. Важнейшей частью любого картельного соглашения является распределение квот между партнерами. Искусство создания картелей заключается в умении договориться о квотах. Как только его члены не готовы далее придерживаться соглашений о квотах, картель распадается. Просто разговоры между собственниками ресурса m о желательности более высоких цен бессмысленны.

Как правило, причиной возможного появления монопольных цен выступает экономическая политика государства, например, таможенные барьеры. Если собственники m не используют в своих интересах предоставляемую им возможность объединения с целью установления монопольных цен, правительства часто берут на себя организацию того, что американские законы называют ограничением торговли. Сила полицейской власти заставляет владельцев m главным образом, земли, горных разработок и рыболовных угодий ограничивать объем производства. Самыми выдающимися примерами этих методов являются на национальном уровне проводимая в Соединенных Штатах политика в отношении сельского хозяйства, а на международном уровне договоры, эвфемистически называемые Межгосударственное соглашение по контролю над товарами. Для описания этой формы вмешательства государства в деловую жизнь выработана новая терминология. Ограничение объема производства, а следовательно, и соответствующего потребления, называется избежанием излишков, а воздействие, направленное на обеспечение более высокой цены единицы товара, стабилизацией.

6. Концепция конкуренции не включает в себя требование наличия множества конкурирующих субъектов. Конкуренция это всегда соревнование одного человека или фирмы с другим человеком или фирмой, независимо от того, сколько этих других состязаются за один и тот же приз. Конкуренция между немногими с точки зрения праксиологии принципиально не отличается от конкуренции между многими. Никто и никогда не утверждал, что конкуренция за выборные должности при двухпартийной системе менее соревновательна, чем в условиях системы со множеством партий. Число конкурентов играет роль в анализе монопольных цен постольку, поскольку это является одним из факторов, от которых зависит успех попыток конкурентов объединиться в картель.

7. Если продавец в состоянии увеличить свою чистую выручку путем ограничения продаж и увеличения цены единицы продаваемого изделия, то обычно существует несколько монопольных цен, удовлетворяющих этим условиям. Как правило, одна из этих монопольных цен приносит максимальную чистую выручку. Однако может случиться, что несколько монопольных цен одинаково выгодны монополисту. Мы можем назвать эти выгодные монополисту монопольную цену или монопольные цены соответственно оптимальной монопольной ценой или оптимальными монопольными ценами.

8. Монополисту заранее неизвестно, каким образом потребитель будет реагировать на повышение цены. Пытаясь выяснить, может ли монополизированный товар быть выгодно продан по какой-либо цене, превышающей конкурентную цену, и если это так, то какие из возможных монопольных цен являются оптимальными, он должен прибегнуть к методу проб и ошибок. На практике это значительно более трудная задача, чем предполагают экономисты, когда, рисуя кривые спроса, они приписывают монополисту дар совершенного предвидения. Поэтому мы должны в качестве особого условия, требующегося для появления монопольных цен, включить в список способность монополиста обнаружить эти цены.

9. Особый случай являет собой неполная монополия. Большей частью совокупного предложения владеет монополист; остальное находится в собственности одного или нескольких людей, не готовых участвовать в планах монополиста по ограничению продаж и установлению монопольных цен. Однако их нежелание не помешает установлению монопольных цен, если доля p₁, контролируемая монополистом, достаточно велика по сравнению с суммой долей p₂, принадлежащих предприятиям, не входящим в монополистическое объединение. Предположим, что по цене с за единицу может быть продан весь запас (р = р₁ + р₂), а по монопольной цене d запас р  z. Если d (p₁ z) больше чем ср₁, то ограничение продаж будет выгодно монополисту независимо от того, как будут вести себя конкуренты. Они могут или продолжать продавать по цене с, или повысить свои цены до максимальной цены d. Здесь важно то, что конкуренты не желают мириться с сокращением объема продаж. Всю тяжесть сокращения должен нести владелец р₁. Это оказывает влияние на его планы и в результате приводит к установлению монопольной цены, отличающейся от той, которая могла бы быть установлена в случае полной монополии[Очевидно, что замысел неполной монополии потерпит неудачу, если конкуренты воспользуются возможностью увеличить объем своих продаж.].

10. Дуополия и олигополия не являются особыми типами монополии. Это просто разные методы установления монопольной цены. Пусть два или несколько человек владеют всем запасом. Они все готовы продавать по монопольным ценам и соответственно ограничить свои продажи. Но по каким-то причинам они не желают действовать согласованно. Каждый из них идет своим путем, не заключая формального или молчаливого соглашения с конкурентами. Но каждый из них знает, что его соперники стремятся к монопольному ограничению своих продаж с целью добиться более высоких цен за единицу товара и получить специфически монопольный доход. Каждый из них внимательно наблюдает за поведением соперников и пытается согласовать свои планы с их действиями. Это приводит к ряду движений и контрдвижений, взаимных уловок, исход которых зависит от личной хитрости противоборствующих сторон. Дуополисты и олигополисты преследуют две цели: с одной стороны, отыскать максимально выгодную продавцам монопольную цену, а с другой насколько возможно переложить бремя сокращения продаж на плечи своих соперников. Именно потому, что они не согласны с распределением квот сокращения продаж, они не действуют согласованно как участники картеля.

Нельзя смешивать дуополию и олигополию с неполной монополией или с конкуренцией, нацеленной на установление монополии. В случае неполной монополии только участники монополистического объединения готовы ограничить свои продажи, чтобы добиться преобладания монопольной цены; остальные продавцы отказываются ограничить свои продажи. Напротив, дуополисты и олигополисты готовы изъять часть предложения с рынка. В случае резкого понижения цены одна группа А планирует добиться полной или неполной монополии, заставив своих конкурентов B уйти с рынка. Она понижает цены до такого уровня, чтобы сделать продажи разорительными для своих более уязвимых конкурентов. Продавая по таким низким ценам, А также может понести убытки; но она в состоянии переносить эти убытки более длительное время, чем другие, и уверена, что компенсирует их позже, получив значительный монопольный доход. Этот процесс не имеет ничего общего с монопольными ценами. Это схема завоевания монопольного положения.

Могут спросить, имеют ли дуополия и монополия практическое значение. Как правило, стороны приходят по крайней мере к молчаливому взаимопониманию относительно распределения сокращенных объемов предложения.

11. Монополизированный товар, путем частичного изъятия которого с рынка добиваются преобладания монопольных цен, может быть либо товаром самого низкого порядка, либо товаром более высокого порядка, фактором производства. Он может иметь вид контроля технологического знания, необходимого для производства, рецепта. Как правило, когда их способность производить определенные результаты неограниченна, такие рецепты являются бесплатными благами. Они становятся экономическими благами только в том случае, если монополизированы, а их использование ограничено. Любая цена за услуги, оказываемые рецептом, всегда является монопольной ценой. Не имеет значения, то ли ограничение использования рецепта обусловлено институциональными условиями (например, патентами и авторским правом), то ли тем, что формула держится в секрете, а другие люди не могут ее разгадать.

Комплиментарный фактор производства, монополизация которого способна привести к установлению монопольных цен, может также представлять собой возможность участия в производстве товара какого-либо человека, известного потребителю, придающему этому факту особое значение. Данная возможность предоставляется либо природой товара или услуги, либо институциональными условиями, такими, как защита торговых марок. Причины, по которым потребители ценят вклад человека или фирмы столь высоко, многообразны. Это может быть: особое доверие, оказываемое индивиду или фирме на основе предыдущего опыта[О репутации см. с. 355359.]; просто необоснованное предубеждение или ошибка; снобизм; магические или метафизические предрассудки, чья безосновательность высмеивается более разумными людьми. Лекарство, помеченное торговой маркой, может не отличаться по своему химическому составу и физиологическому действию от других соединений, не имеющих такого ярлыка. Однако, если покупатели придают особое значение этому ярлыку и готовы платить более высокие цены за продукт, его имеющий, то продавец может, при условии благоприятной конфигурации спроса, назначать монопольные цены. Монополия, позволяющая монополисту ограничить предложение, не опасаясь нейтрализации этого действия со стороны других людей, может состоять в большей производительности ресурса, находящегося в его распоряжении, по сравнению с соответствующим ресурсом, находящимся в распоряжении его потенциальных конкурентов. Если разница между более высокой производительностью его запаса монополизированного ресурса и производительностью запаса его потенциальных конкурентов достаточно велика для возникновения монопольной цены, то такую ситуацию мы можем назвать монополией, основанной на разнице условий[Использование термина монополия, основанная на разнице условий, как и любого другого, факультативно. Бессмысленно спорить с тем, что любая другая монополия, приводящая к монопольным ценам, также может быть названа монополией, основанной на разнице условий.].

Проиллюстрируем монополию, основанную на разнице условий, самым распространенным в наши дни примером способностью защитных пошлин при особых обстоятельствах порождать монопольную цену. Пусть Атлантида облагает пошлиной t импорт каждой единицы товара p, цена которого на мировом рынке равна s. Если в Атлантиде внутреннее потребление р по цене s + t составляет а, а внутреннее производство р равно b, и b меньше а, то издержки предельного оператора составляют s + t. Местные заводы в состоянии продать весь свой совокупный выпуск по цене s + t. Действие пошлины создает стимул местным производителям расширить производство р с уровня b до уровня чуть ниже a. Но если b больше а, то картина меняется. Если мы предположим, что b велико настолько, что даже при цене s внутреннее потребление меньше него и излишек может быть экспортирован и продан за рубежом, то введение пошлины не оказывает никакого влияния на цену р. И внутренняя цена, и мировая рыночная цена останутся без изменений. Однако пошлина, проводя различие между местным и зарубежным производством p, предоставляет местным заводам привилегии, которые могут быть использованы для монополистического объединения, если соблюдаются некоторые дополнительные условия. Если в пространстве между s + t и s можно найти монопольную цену, то местным предприятиям выгодно образовать картель. На внутреннем рынке Атлантиды картель продает товар по монопольной цене, а излишки экспортирует за рубеж по мировой цене. Разумеется, когда вследствие ограничений продаж в Атлантиде на мировом рынке предлагаемое количество р увеличится, мировые рыночные цены упадут с s до s₁. Поэтому дополнительное условие возникновения внутренней монопольной цены состоит в том, чтобы совокупное сокращение выручки от падения мировой рыночной цены не было настолько большим, чтобы поглотить весь монопольный доход внутреннего картеля.

Если проникновение новых игроков в эту отрасль производства свободно, то в долгосрочной перспективе такой национальный картель не может сохранить монопольное положение. Монополизированным ресурсом, использование которого картель ограничивает (когда речь идет о внутреннем рынке) с целью получения монопольных цен, является географическое положение, которое легко может быть воспроизведено любым новым инвестором, построившим новый завод в границах Атлантиды. В преобладающих в настоящее время условиях поступательного технологического развития завод, построенный последним, как правило, будет более эффективным, чем более старый завод, и будет иметь более низкие средние издержки. Стимул потенциальных инвесторов, таким образом, двоякий. Он  заключается  не только в  монопольном доходе участников картеля, но и в возможности обойти их с помощью  более низких издержек производства.

Здесь опять на помощь старым фирмам, образующим картель, приходят институты. Патенты дают им законную монополию, которую никто не может нарушить. Конечно, лишь часть их производственных процессов может быть защищена патентами. Но конкуренту, не имеющему возможности использовать эти процессы и производить соответствующие изделия, это может создать такие помехи, что не позволит ему войти в картелизированную отрасль.

Владельцы патентов, обладая законной монополией, в случае благоприятного стечения обстоятельств могут использовать ее для назначения монопольных цен. Вне области действия собственно патента патент может принести дополнительную пользу, помогая установить и сохранить монополию, основанную на разнице условий, там, где существуют исходные институциональные условия возникновения такой монополии.

Мы можем предположить, что некоторые мировые картели будут существовать даже в случае отсутствия вмешательства государства, которое обеспечивает другим товарам необходимые условия, требующиеся для образования монополистического объединения. Запасы некоторых товаров, например, алмазов и ртути, самой природой ограничены небольшим количеством источников. Владельцы этих ресурсов легко могут объединиться для согласованных действий. Но в мировом производстве подобные картели играли бы очень незначительную роль. Их экономическое значение было бы очень невелико. Важное место, которые картели занимают в наше время, является следствием интервенционистской политики, принятой на вооружение правительствами всех стран. Проблема монополии, стоящая сегодня перед человечеством, не является результатом действия рыночной экономики. Она продукт целенаправленной деятельности правительства. Она не является одним из зол, присущих капитализму, как трубят демагоги. Наоборот, она плод политики, враждебной капитализму и направленной на подрыв и разрушение его функционирования.

Классической страной картелей была Германия. В последние десятилетия XIX в. германский рейх начал реализацию обширного плана Sozialpolitik. Идея состояла в том, чтобы с помощью законов так называемого прорабочего законодательства, превозносимого плана социальной защиты Бисмарка, а также профсоюзного давления и принуждения, направленного на повышение ставок заработной платы, увеличить доходы и повысить уровень жизни наемных рабочих. Поборники этой политики не вняли предупреждениям экономистов. Экономических законов не существует, объявили они.

В результате Sozialpolitik привела к росту издержек производства в Германии. Каждое продвижение вперед якобы прорабочего законодательства, каждая успешная забастовка ухудшали условия деятельности предприятий Германии. Им стало труднее соперничать с зарубежными конкурентами, у которых из-за событий в Германии не повышались издержки производства. Если бы немцы могли отказаться от экспорта промышленных товаров и производить только для внутреннего рынка, то пошлины могли бы оградить немецкие заводы от усилившейся конкуренции иностранных предприятий. Они были бы в состоянии продавать свою продукцию по более высоким ценам. То, что наемные рабочие выиграли от достижений законодательства и профсоюзов, было бы поглощено более высокими ценами, которые они были бы вынуждены платить за покупаемые товары. Реальные ставки заработной платы могли бы повыситься только в той степени, в какой предпринимателям удалось бы усовершенствовать технологию производства и, следовательно, повысить производительность труда. Тогда пошлины свели бы на нет губительные последствия Sozialpolitik.

Но Германия является преимущественно индустриальным государством и была таковым к тому времени, когда Бисмарк провозгласил свою прорабочую политику. Ее заводы экспортировали существенную часть своей продукции. Этот экспорт позволял Германии импортировать сырье и продовольствие, которое она не могла вырастить в своей стране, сравнительно перенаселенной и к тому же обделенной природными ресурсами. Эту ситуацию нельзя было исправить просто с помощью протекционистских тарифов. Только картели могли избавить Германию от катастрофических последствий прогрессивной прорабочей экономической политики. Картели назначали монопольные цены дома, а за рубеж экспортировали по более низким ценам. Картели являются необходимым аксессуаром и результатом прогрессивной рабочей политики, если затрагивают отрасли, зависящие от продаж на внешних рынках. Разумеется, картели не гарантируют наемным рабочим иллюзорные социальные завоевания, обещанные им политиками и профсоюзными лидерами. Не существует средств, чтобы увеличить ставки заработной платы всем наемным работникам сверх уровня, определенного производительностью каждого вида труда. Картели просто компенсируют видимое увеличение номинальных ставок заработной платы соответствующим повышением внутренних товарных цен. Но самого страшного последствия минимальных ставок заработной платы, а именно постоянной массовой безработицы, на первых порах удается избежать.

В любой отрасли, не удовлетворенной емкостью внутреннего рынка и стремящейся к экспорту части своей продукции, функция тарифов на данном этапе государственного вмешательства в деловую жизнь состоит в облегчении установления внутренних монопольных цен. Какими бы цели и результаты пошлин ни были в прошлом, если экспортирующая страна реализует мероприятия, направленные на повышение доходов наемных работников или фермеров сверх возможных рыночных ставок, то она должна поощрять планы, которые приведут к установлению монопольных внутренних цен на данные товары. Могущество национального государства ограничено территорией, подвластной его владычеству. Оно имеет власть повысить внутренние издержки производства. Но не имеет власти заставить иностранцев платить более высокие цены за произведенную в результате продукцию. Если экспорт нельзя прекратить, то его необходимо субсидировать. Субсидии можно либо выплачивать открыто через казначейство, либо переносить их тяжесть на потребителей с помощью картельных монопольных цен.

Поборники государственного вмешательства в деловую жизнь приписывают Государству силу оказывать помощь различным группам в системе рынка путем простых указаний. А фактически эта сила представляет собой силу государства благоприятствовать монополистическим объединениям. Монопольные доходы являются источником, из которого финансируются социальные завоевания. Когда монопольных доходов недостаточно, то интервенционистские мероприятия мгновенно парализуют действие рынка, приводя к возникновению массовой безработицы, депрессии и амортизации капитала. Это объясняет стремление всех современных правительств способствовать развитию монополии во всех секторах рынка, так или иначе связанных с экспортной торговлей.

Если государству не удается добиться реализации своих монополистических устремлений косвенным путем, то оно прибегает к другим средствам. В области угля и поташа имперское правительство Германии создало принудительные картели. В Америке противодействие деловых кругов не позволило в рамках Нового курса организовать крупнейшие отрасли экономики на основе принудительных картелей. Больших успехов по внедрению мер сокращения производства ради монопольных цен удалось добиться в некоторых жизненно важных отраслях сельского хозяйства. Серия соглашений, заключенных между самыми значительными в мире государствами, имела целью установление мировых монопольных цен на сырье и продовольствие[Сборник этих соглашений был опубликован в 1943 г. Международной организацией труда под названием Межгосударственное соглашение по контролю над товарами.]. Именно в развитии этих планов состоит открыто декларируемая цель Организации Объединенных Наций.

12. Чтобы понять мотивы промонопольной политики современного государства, необходимо рассматривать ее как единое явление. С точки зрения каталлактики монополии неоднородны. Договорные картели, в которые вступают предприниматели, пользуясь возможностями, предлагаемыми протекционистскими тарифами, являют собой примеры монополии, основанной на разнице условий. Там, где государство прямо поощряет монопольные цены, мы имеем дело с примером лицензионной монополии. Здесь ограничивающим фактором производства, вызывающим появление монопольной цены, является лицензия[Здесь термины лицензия и лицензиат применяются не в техническом смысле патентного законодательства.], которую закон определяет в качестве необходимого условия для обслуживания потребителей.

Лицензии могут выдаваться различными способами:

(а) Неограниченная лицензия выдается практически каждому претенденту. Это равносильно положению, при котором никакой лицензии не требуется.

(b) Лицензия выдается только избранным претендентам. Конкуренция ограничена. Однако монопольные цены могут возникнуть только в том случае, если лицензиаты действуют согласованно и конфигурация спроса благоприятна.

(c) Существует только одна лицензия. Лицензиат, например, владелец патента или авторского права, является монополистом. Если конфигурация спроса благоприятна, а лицензиат желает получить монопольный доход, то он назначает монопольные цены.

(d) Выдаваемые лицензии ограничены. Они предоставляют лицензиату право произвести или продать только ограниченное количество товара, чтобы не позволить ему расстроить планы властей. Власти сами руководят назначением монопольных цен.

Наконец, существуют примеры, когда государство устанавливает монопольные цены в фискальных целях. Монопольный доход идет в казначейство. Многие европейские государства вводили табачную монополию. Другие монополизировали соль, спички, телеграф и телефон, радиовещание и т.д. Все государства без исключения имеют монополию на почтовую службу.

13. Причинами монополии, основанной на разнице условий, не всегда являются такие институциональные факторы, как пошлина. Она может быть следствием значительной разницы в плодородности или производительности некоторых факторов производства.

Уже отмечалось, что говорить о монополии на землю и ссылаться на монопольные цены и монопольные доходы при объяснении цен на продукцию сельского хозяйства и земельной ренты является серьезной ошибкой. Когда история сталкивается с монопольными ценами на сельскохозяйственные продукты, причинами этого является лицензионная монополия, взлелеянная декретами государства. Однако признание этого факта не означает, что различия в плодородности почвы никогда не могут привести к монопольным ценам. Если различие в плодородности между самой бедной обрабатываемой землей и самыми плодородными залежными полями, которые можно использовать для расширения производства, настолько велико, что позволяет владельцам уже эксплуатируемой земли найти в этих границах выгодную монопольную цену, то они могут рассмотреть вариант ограничения совместными усилиями объемов производства с целью установления монопольных цен. Но известно, что физические условия в сельском хозяйстве не соответствуют этим требованиям. Именно поэтому фермеры, жаждущие монопольных цен, не прибегают к стихийным действиям, а требуют вмешательства государства.

14. Постоянно утверждается, что в обрабатывающей промышленности экономика крупномасштабного производства порождает тенденцию к монопольным ценам. В соответствии с нашей терминологией такую монополию следовало бы назвать монополией, основанной на разнице условий.

Прежде чем начинать обсуждение этой темы, необходимо прояснить роль, которую увеличение или снижение средних издержек производства на одно изделие играет в процессе поиска монополистом наиболее выгодной монопольной цены. Рассмотрим случай, когда владелец монополизированного комплиментарного фактора производства, например, патента, одновременно производит продукт p. Если средние издержки производства единицы p безотносительно к патенту уменьшаются с увеличением объема производства, то монополист должен сравнить это с доходом, ожидаемым от ограничения объема производства. С другой стороны, если издержки производства на единицу снижаются по ходу ограничения производства, то стимул предпринять монополистическое ограничение усиливается. Очевидно, что хотя крупномасштабное производство, как правило, имеет тенденцию к более низким средним издержкам производства, сам по себе этот факт не является силой, ведущей к появлению монопольных цен. Скорее это сдерживающий фактор.

На самом деле те, кто обвиняет крупномасштабное производство в распространении монопольных цен, пытаются доказать, что более высокая эффективность крупномасштабного производства затрудняет или даже делает невозможной участие в конкуренции небольших заводов. Они считают,  что крупные заводы могут  безнаказанно  назначать монопольные цены, поскольку мелкий бизнес не в состоянии бросить вызов их монополии. Действительно, во многих отраслях обрабатывающей промышленности было бы безрассудным выходить на рынок с высокозатратной продукцией мелких неполноценных заводиков. Современной прядильной фабрике нечего бояться конкуренции с устаревшими ручными прялками. Ее соперниками являются другие более или менее адекватно оборудованные фабрики. Но это не означает, что она имеет возможность устанавливать монопольные цены. Между крупными предприятиями также существует конкуренция. Если при продаже продукции крупных предприятий преобладают монопольные цены, то причиной являются либо патенты, либо монополия на источники сырья, либо картели, основывающиеся на пошлинах.

Не следует смешивать монополию и монопольные цены. Просто монополия, монополия как таковая с точки зрения каталлактики не имеет никакого значения и не ведет к монопольным ценам. Монопольные цены появляются только как результат открытого вызова главенству потребителей и подмены интересов публики частными интересами монополистов. Это единственный пример в функционировании рыночной экономики, когда можно в некотором смысле провести границу между производством ради прибыли и производством для использования, если пренебречь тем, что монопольный доход не имеет ничего общего с собственно прибылью. Он не является частью того, что каталлактика называет прибылью. Это надбавка к цене за счет продажи услуг, оказываемых некоторыми факторами производства, как физическими, так и просто институциональными. Если предприниматели и капиталисты в отсутствие монопольных цен воздерживаются от расширения производства в определенных отраслях промышленности вследствие того, что в других отраслях им предлагаются более привлекательные возможности, то они не действуют вопреки потребностям потребителей. Наоборот, они строго следуют линии поведения, указанной спросом, выраженным через рынок. Политические пристрастия, запутавшие обсуждение проблемы монополии, сознательно упускают из виду существенные вопросы. Рассматривая монопольные цены, каждый раз необходимо задавать вопрос: что мешает людям бросить вызов монополистам? При ответе на этот вопрос сразу обнаружится роль, которую играют институциональные факторы в появлении монопольных цен. Абсурдно говорить о cговоре в отношении сделок между американскими фирмами и немецкими картелями. Если американец желает производить изделия, защищенные патентами, принадлежащими немцам, то он по американскому закону вынужден заключать соглашение с немецким предприятием.

15. Особый случай представляет то, что можно назвать монополией, основанной на ошибочных инвестициях.

В прошлом капиталисты инвестировали средства в завод, предназначенный для производства изделия p. Позднее выяснилось, что вложение оказалось неудачным. Цена, которую можно выручить при продаже р, настолько низка, что капитал, инвестированный в неадаптируемое оборудование завода, не даст отдачи. Это убыток. Тем не менее эти цены достаточно высоки, чтобы обеспечить приемлемую отдачу на переменный капитал, требующийся для производства p. Если произведено списание безвозвратно потерянного капитала, инвестированного в неадаптируемое оборудование, и сделаны все соответствующие изменения в счетах, то уменьшившийся капитал, работающий на предприятии, в целом приносит достаточную прибыль, и было бы новой ошибкой совсем прекращать производство. Завод работает на полную мощность, производя q единиц p и продавая их по цене s.

Но могут существовать условия, позволяющие предприятию получить монопольную прибыль, ограничив объем производства до ^q/₂, и продавать единицу q по цене 3s. Тогда капитал, инвестированный в специфическое оборудование, более не выглядит полностью потерянным. Он приносит скромную отдачу, а именно монопольный доход.

Итак, в данный момент это предприятие осуществляет продажи по монопольной цене и получает монопольные доходы, хотя отдача совокупного инвестированного капитала невелика, если сравнить ее с тем, что инвестор мог получить, если бы вложил его в другое производство. Предприятие изымает с рынка часть предложения, не полностью используя потенциал своего оборудования, и достигает лучших результатов, чем работая на полную мощность. Это идет вразрез с интересами потребителей. Для них было бы лучше, если бы инвестор избежал ошибки обездвиживания капитала в производстве p. Конечно, они бы не получили р. Но они получили бы те изделия, которых им не хватает сейчас из-за того, что капитал, необходимый для их производства, был растрачен на возведение комплекса для производства р. Однако в существующих обстоятельствах, сложившихся после совершения неисправимой ошибки, они хотят получить больше р и готовы платить потенциально конкурентную рыночную цену, а именно s. В сложившихся обстоятельствах они не одобряют то, что предприятие отвлекает переменный капитал от производства р. Конечно, этот капитал не остается неиспользованным. Он переливается в другую отрасль и производит что-то еще, а конкретно m. Но в сложившихся обстоятельствах потребители предпочли бы увеличение наличного количества р увеличению количества m. Доказательством является тот факт, что при отсутствии монополистического ограничения производства p прибыльность производства объема q, продаваемого по цене s, была бы выше, чем при увеличении производства изделий m.

У этого примера есть две отличительные особенности. Во-первых, монопольные цены все еще ниже совокупных издержек производства р, если учитывать все вложения инвесторов. Во-вторых, монопольный доход фирмы настолько мал, что не позволяет представить все предприятие как хорошее вложение. Оно остается ошибочным вложением. Именно это составляет основу монопольного положения фирмы. Никто не желает заниматься ее видом предпринимательской деятельности, так как производство p приводит к убыткам.

Монополия, основанная на ошибочных инвестициях, ни в коей мере не является чисто академическим построением. Сегодня, например, она актуальна для некоторых железнодорожных компаний. Однако следует избегать ошибочной интерпретации любого примера неипользуемых производственных мощностей как монополии, основанной на ошибочных инвестициях. Даже в случае отсутствия монополии бывает более прибыльным вместо того, чтобы расширять производство фирмы до пределов, определяемых неадаптируемым оборудованием, использовать переменный капитал для других целей. В этом случае ограничение объема производства точно соответствует состоянию конкурентного рынка и желанию публики.

16. Местные монополии, как правило, имеют институциональное происхождение. Однако существуют местные монополии, порождаемые и условиями свободного рынка. Часто институциональная монополия создается для контроля монополии, которая возникла или вероятно возникнет и без вмешательства властей в рынок.

Каталлактическая классификация местных монополий должна выделять три группы: монополию, основанную на разнице условий, монополию ограниченного пространства и лицензионную монополию.

Отличительной чертой местной, основанной на разнице условий монополии являются сравнительно высокие транспортные издержки, не позволяющие посторонним конкурировать на местном рынке и разрушить монополию местных продавцов. Чтобы обеспечить ограниченную защиту фирме, владеющей всеми соседними природными ресурсами, необходимыми для производства кирпичей, от конкуренции отдаленных кирпичных заводов, не нужны никакие пошлины. Затраты на транспортировку обеспечат ее маржу, в пределах которой при условии благоприятной конфигурации спроса можно нащупать монопольную цену.

Пока местные монополии, основанные на разнице условий, с точки зрения каталлактики не отличаются от других случаев монополии, основанной на разнице условий. Однако их взаимосвязь с арендой городской земли с одной стороны, и с развитием города с другой, заставляют нас выделять их особо.

Предположим, что в области А, предлагающей благоприятные условия для концентрации увеличивающегося городского населения, существуют монопольные цены на строительные материалы. Следовательно, строительные издержки выше, чем они могли быть при отсутствии этой монополии. Однако у тех, кто, выбирая место для своих домов и мастерских, взвешивает все за и против, нет причин платить более высокие цены за покупку или аренду этих домов и фабрик. С одной стороны, эти цены определяются соответствующими ценами в других районах, а с другой преимуществами поселения в А по сравнению с поселением в другом месте. Более высокие затраты на строительство не оказывают влияния на эти цены. Они воздействуют на доходность земли. Бремя монопольных доходов продавцов строительных материалов взваливается на плечи собственников городской земли. Эти доходы поглощают выручку, которая в случае их отсутствия пошла бы последним. Даже если, что маловероятно, спрос на дома и мастерские таков, что позволяет собственникам земли назначать монопольные цены продажи и найма, все равно именно монопольные цены на строительные материалы будут оказывать влияние на выручку землевладельцев, а не цены, уплачиваемые покупателями и нанимателями.

Учет тяжести монопольных доходов в цене использования земли для нужд города не означает, что она не сдерживает рост города. Она сдерживает использование периферийной земли для расширения городского поселения. Момент, когда собственнику участка пригородной земли становится выгодным изъять его из сельскохозяйственного или иного негородского оборота и использовать для развития города, наступает позже.

Но сдерживание развития города может обернуться и другой стороной. Его полезность для монополиста неоднозначна. Он не может знать, привлекут ли будущие условия больше людей в А, являющийся единственным рынком для его продукции. Привлекательность города определяется в том числе и его размерами, большим населением. Промышленность и коммерция стремятся в центры. Если деятельность монополиста тормозит рост города, это может направить поток в другое место. Так можно упустить возможность, которая никогда не вернется. Из-за сравнительно небольшого краткосрочного выигрыша можно лишиться значительной будущей выручки.

В связи с этим по крайней мере сомнительно, содействует ли собственник местной монополии, основанной на разнице условий, своим собственным долгосрочным интересам, назначая монопольные цены. Часто более выгодным для него было бы проводить политику ценовой дискриминации. По более высоким ценам он снабжал бы строительные проекты в центральных частях города, а по более низким проекты в периферийных районах. Сфера местной монополии, основанной на разнице условий, ограничена в значительно большей степени, чем обычно предполагается.

В случае с монополией ограниченного пространства физические условия ограничивают сферу деятельности таким образом, что уместиться в ней могут только одно или несколько предприятий. Монополия возникает в том случае, если в этой области работает одно предприятие или когда несколько предприятий объединяются для согласованных действий.

Иногда две конкурирующие трамвайные компании могут работать на одних и тех же улицах города. В истории были примеры, когда две или более компании участвовали в снабжении жителей одного района газом, электричеством и занимались телефонным обслуживанием. Но даже в этих исключительных случаях вряд ли существует какая-либо реальная конкуренция. Обстоятельства вынуждают соперников объединиться по крайней мере без заключения формальных соглашений. Ограниченность пространства тем или иным путем ведет к монополии.

На практике монополия ограниченного пространства тесно связана с лицензионной монополией. Практически невозможно заняться этой деятельностью без взаимопонимания с местными властями, контролирующими улицы и подземное пространство под ними. Даже при отсутствии закона, требующего наличия лицензии на оказание коммунальных услуг, предприятию будет необходимо заключить соглашение с муниципальными властями. И не имеет значения, называется такое соглашение лицензией или нет.

Разумеется, монополия не обязательно приводит к монопольным ценам. Сможет ли монопольная коммунальная компания установить монопольные цены, в каждом конкретном случае зависит от особенностей конкретных условий. В некоторых случаях, безусловно, сможет. Может случиться так, что, выбрав политику монопольных цен, компания прислушалась к ошибочному совету, а ее долгосрочным интересам соответствовали бы более низкие цены. Но нет никакой гарантии, что монополист выяснит, что для него выгоднее.

Следует признать, что монополия ограниченного пространства часто приводит к монопольным ценам. В этом случае мы сталкиваемся с ситуацией, когда рыночный процесс не выполняет своей демократической функции[О значимости этого факта см. с. 638639.].

Частное предпринимательство весьма непопулярно среди наших современников. Частную собственность на средства производства особенно не любят в тех областях, где возникает монополия ограниченного пространства, даже если компания не назначает монопольных цен, а ее деятельность приносит очень небольшую прибыль или приводит к убыткам. Предприятия общественного пользования в глазах интервенционистов и социалистов являются врагами общества. Избиратели одобряют любое зло, причиненное им властями. Широко распространено мнение, что эти компании должны находиться в собственности государства или местных органов власти. При этом заявляется, что монопольные доходы не должны идти в карман частным лицам. Они должны направляться исключительно в общественные фонды.

Результатами политики национализации и муниципализации последних десятилетий почти без исключений были финансовый крах, плохое обслуживание и политическая коррупция. Ослепленные антикапиталистическими убеждениями, люди прощали плохое обслуживание и коррупцию и долгое время мирились с финансовыми неудачами. Однако эти неудачи стали одним из факторов, внесших свой вклад в сегодняшний кризис интервенционизма[См. с. 802804.].

17. Политику профсоюзов обычно характеризуют как монополистическую программу, нацеленную на установление монопольных ставок заработной платы вместо конкурентных. Однако, как правило, профсоюзы не стремятся к монопольным ставкам зарплаты. Они стремятся ограничить конкуренцию в своем секторе рынка труда, чтобы повысить ставки заработной платы. Но ограничение конкуренции и политику монопольных цен не следует смешивать друг с другом. Монопольные цены характеризуются тем, что продажа только части p общего наличного запаса P приносит большую чистую выручку, чем продажа Р. Изымая Р р с рынка, монополист получает монопольный доход. Ситуацию монопольных цен как таковую характеризует не величина этого дохода, а целенаправленная деятельность монополистов по ее созданию. Монополиста беспокоит использование всего наличного запаса. Он равно заинтересован в каждой части своего запаса. Если какая-то часть остается непроданной, это его убыток. Тем не менее он оставляет часть запаса неиспользованной, поскольку в условиях преобладающей конфигурации спроса действовать таким образом для него более выгодно. Причиной этого решения является особое состояние рынка. Монополия, выступающая одним из двух обязательных условий появления монопольных цен, может быть и, как правило, является результатом институционального вмешательства в рынок. Но эти внешние силы непосредственно не приводят к монопольным ценам. Возможность монополистической деятельности появляется только тогда, когда выполняется второе требование.

В случае простого ограничения предложения дело обстоит иначе. Здесь авторы ограничения не заботятся о том, что станет с той частью предложения, которую они отсекли от рынка. Судьба людей, владеющих этой частью, для них не важна. Они смотрят только на ту часть, которая осталась на рынке. Монополистическая деятельность выгодна монополисту только в том случае, если совокупная чистая выручка от монопольной цены превышает совокупную чистую выручку от потенциальной конкурентной цены. Ограничительная деятельность, с другой стороны, всегда выгодна привилегированным группам и невыгодна тем, кого устраняют с рынка. Она всегда повышает цену за единицу товара и, следовательно, совокупную чистую выручку привилегированной группы. Убытки вытесненной группы не принимаются в расчет привилегированной группой.

Может получиться так, что выгоды, которые извлекает привилегированная группа из ограничения конкуренции, гораздо более прибыльны, чем любая представимая политика монопольных цен. Но это другой вопрос. Это не устраняет разницу между данными двумя моделями поведения.

Профсоюзы стремятся к монопольному положению на рынке труда. Но как только они его добиваются, они реализуют политику ограничений, а не политику монопольных цен. Они стремятся ограничить предложение труда в своих областях, не заботясь о судьбе тех, кого они вытесняют. Во всех относительно малонаселенных странах они добились установления иммиграционных барьеров. Тем самым они сохраняют свои сравнительно высокие ставки заработной платы. Они не допускают на рынок труда иностранных рабочих, вынужденных оставаться в своих странах, где предельная производительность труда, а следовательно и ставки заработной платы ниже. Тенденция выравнивания ставок заработной платы, преобладающая при свободном перемещении труда из страны в страну, парализуется. На внутреннем рынке профсоюзы не терпят конкуренции рабочих, не являющихся членами профсоюза, и признают только ограниченное число членов профсоюза. Непризнанные должны либо наниматься на менее оплачиваемую работу, либо оставаться безработными. Профсоюзы не интересует судьба этих людей.

Даже если профсоюзы берут на себя ответственность за своих безработных членов и выплачивают им из взносов занятых членов пособие по безработице не ниже, чем заработки работающих, все равно их деятельность не является политикой монопольной цены. Безработные члены профсоюза не единственные, на чью способность зарабатывать оказывает негативное влияние политика профсоюзов, направленная на установление более высоких ставок заработной платы по сравнению с потенциально более низкими рыночными ставками. Интересы нечленов профсоюза не принимаются в расчет.

Математическая трактовка теории монопольных цен

Экономисты математического направления уделили особое внимание теории монопольных цен. Похоже, что монопольные цены могли бы стать разделом каталлактики, где математическая трактовка наиболее уместна по сравнению с другими разделами каталлактики. Однако польза, которую математика может оказать этой области, также весьма невелика.

В отношении конкурентных цен математика не может дать ничего кроме математического описания различных равновесных состояний и условий идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики. Она ничего не может сказать о действиях, которые в конечном счете установят это равновесие и равномерно функционирующую экономику, если не случится дополнительных изменений в исходных данных.

В теории монопольных цен математика ближе к реальной деятельности. Она показывает, каким образом монополист может выяснить оптимальную монопольную цену при условии, что в его распоряжении находится вся необходимая информация. Но монополисту не известна форма кривой спроса. Он знает только точку, в которой кривые спроса и предложения пересекались друг с другом в прошлом. Поэтому он не может использовать математические формулы, чтобы выяснить, существует ли вообще монопольная цена на монополизированное им изделие и, если да, то какая из различных монопольных цен является оптимальной. Поэтому математические и графические изыскания в этом секторе деятельности не менее тщетны, чем в любом другом. Но они по крайней мере систематизируют размышления монополиста, а не удовлетворяются, как в случае с конкурентными ценами, описанием просто вспомогательных конструкций теоретического анализа, которые не играют никакой роли в реальной деятельности.

Современные экономисты математического направления запутали изучение монопольных цен. Они рассматривают монополиста не как продавца монополизированного товара, а как предпринимателя и производителя. Однако монопольный доход необходимо четко отличать от предпринимательской прибыли. Монопольный доход может быть получен только продавцом товара или услуги. Предприниматель может получить их только в роли продавца монополизированного товара, а не в роли предпринимателя. Выгода или ущерб от снижения и роста удельных издержек с увеличением объема производства уменьшает или увеличивает совокупную чистую выручку монополиста и оказывает влияние на его поведение. Но каталлактическое исследование монопольных цен не должно упускать из виду, что специфически монопольный доход при соответствующей конфигурации спроса проистекает только из монополии на товар или право. Только это дает монополисту возможность ограничить предложение, не опасаясь, что его планы могут быть расстроены увеличением количества товара, предлагаемого на продажу другими. Попытки определить условия, необходимые для возникновения монопольных цен, обращаясь к конфигурации производственных издержек, тщетны.

Неправильно утверждать, что в рыночной ситуации, порождающей конкурентные цены, отдельный производитель по рыночной цене может продать и большее количество товара, чем он реально продает. Это верно только тогда, когда выполняются два особых условия: во-первых, данный производитель не является предельным производителем и, во-вторых, расширение производства не требует дополнительных затрат, которые не могут быть покрыты продажей дополнительного количества продукции. Тогда расширение операций A заставляет предельного производителя прекращать производство. Предложение не изменяется.

Характерной особенностью конкурентной цены в отличие от монопольной цены является то, что первая выступает следствием ситуации, когда собственники товаров и услуг всех порядков вынуждены наилучшим образом обслуживать потребности потребителей. На конкурентном рынке не существует ценовой политики продавцов. У них нет иной альтернативы, кроме как продать столько, сколько они могут по наивысшей цене, которая им предложена. А монополисту выгоднее изъять с рынка часть предложения, находящегося в его распоряжении, чтобы получить специфический монопольный доход.

7. Репутация

Необходимо еще раз подчеркнуть, что рынок населен не всеведущими людьми, а обладающими лишь более или менее несовершенным знанием существующих обстоятельств.  Покупатель всегда  должен доверяться надежности продавца. Даже при покупке товаров производственного назначения покупатель, как правило, являясь экспертом в данной области, в определенной степени зависит от надежности продавца. В еще большей мере это относится к покупателям потребительских товаров. Здесь продавцы значительно превосходят покупателей в технических и коммерческих знаниях. Задача продавца состоит не просто в том, чтобы продать покупателю то, что он просит. Часто он должен советовать потребителю как выбрать товар, который лучше всего удовлетворит его нужды. Розничный продавец не просто поставщик. Он также и дружественно настроенный помощник. Люди становятся постоянными клиентами магазинов не просто так. По возможности человек предпочитает магазины или марки, от которых он или его друзья получили хорошие впечатления в прошлом.

Репутация это известность, которую предприятие приобретает за счет прошлых достижений. Она подразумевает, что носитель репутации и в будущем будет соответствовать прежним стандартам. Репутация не является феноменом исключительно деловых отношений. Она присутствует во всех общественных отношениях. Она определяет выбор человеком своего супруга, своих друзей, а также голосование за определенного кандидата на выборах. Разумеется, каталлактика изучает только коммерческую репутацию.

Неважно, основывается ли репутация на реальных достижениях и достоинствах, или она всего лишь продукт воображения и ошибочных представлений. В человеческой деятельности имеет значение не истина, которая может открываться всеведущему существу, а мнения людей, которым свойственно ошибаться. В некоторых случаях потребители готовы платить более высокие цены за товары конкретных марок, хотя марочные изделия по своей физической и химической структуре ничем не отличаются от более дешевой продукции. Эксперты могут считать такое поведение неразумным. Но ни один человек не может стать специалистом во всех областях, где ему приходится делать выбор. Он не может полностью избежать замены знания истинного положения вещей на веру в людей. Постоянный клиент всегда выбирает не товары и услуги, а поставщика, которому он доверяет. Он платит премиальную надбавку тому, кого он считает надежным.

Роль, которую репутация играет на рынке, не наносит вреда конкуренции и не ограничивает ее. Каждый может приобрести репутацию, и любой, кто имеет репутацию, может ее потерять. Многие реформаторы под влиянием пристрастия к патерналистскому государству отстаивают авторитарное определение сортности вместо торговых марок. Они были бы правы, если бы бюрократы были наделены всеведением и абсолютной непогрешимостью. Но поскольку чиновники не свободны от человеческих слабостей, то осуществление этих планов просто заменит ошибки отдельных граждан на ошибки государственных назначенцев. Человек не станет более счастливым, если мешать ему проводить различие между теми марками сигарет или консервированных продуктов, которые он предпочитает, и теми марками, которые ему нравятся меньше.

Приобретение репутации требует не только честности и усердия в отношениях с покупателями, но и денежных затрат. Пока предприятие приобретет постоянную клиентуру, пройдет время. В течение этого промежутка времени оно часто мирится с убытками, которые надеется компенсировать ожидаемой в будущем прибылью.

С точки зрения продавца репутация представляет собой как бы необходимый фактор производства, стоимость которого соответствующим образом оценивается. Неважно, что, как правило, денежный эквивалент репутации не фигурирует в бухгалтерских книгах и балансовых отчетах. Если предприятие продается, то за репутацию платится цена, при условии, что репутацию можно перенести на покупающего.

Следовательно, задача каталлактики состоит в том, чтобы исследовать природу этой специфической вещи, называемой репутацией. При этом мы должны различать три случая.

Случай 1. Репутация дает продавцу возможность продавать товар по монопольным ценам или проводить политику ценовой дискриминации различных категорий покупателей. Этот случай не отличается от других примеров монопольных цен и ценовой дискриминации.

Случай 2. Репутация просто дает продавцу возможность продавать по тем же ценам, что и конкуренты. Если бы у него не было репутации, то он вообще ничего бы не продал или продал по сниженной цене. Репутация ему столь же необходима, как и соответствующие помещения, широкий ассортимент товара и квалифицированные продавцы. Издержки на приобретение репутации играют ту же роль, что и остальные деловые расходы. Они точно так же должны оплачиваться из суммы превышения совокупной выручки над совокупными издержками.

Случай 3. Продавец пользуется в узком кругу преданных постоянных клиентов такой блестящей репутацией, что может назначать для них более высокие цены, чем те, которые платятся его менее известным конкурентам. Однако эти цены не являются монопольными ценами. Они не являются результатом обдуманной политики, направленной на ограничение совокупных продаж ради увеличения совокупной чистой выручки. Возможно, продавец не может продавать больше, как, например, врач, занятый до предела, хотя он и берет больше, чем его менее популярные коллеги. Возможно, расширение продаж требует дополнительного вложения капитала, а продавец либо им не располагает, либо имеет более прибыльное направление его использования. Ограничение объема производства и количества товаров и услуг, предлагаемых для продажи, не является целенаправленной деятельностью продавца, а определяется состоянием рынка.

Поскольку ошибочная интерпретация этих фактов породила целую мифологию несовершенной конкуренции и монополистической конкуренции, необходимо более детально исследовать соображения предпринимателя, изучающего возможность расширения своего дела и взвешивающего все за и против.

Расширение производственного комплекса, как и увеличение производства за счет более полного использования имеющегося комплекса, требует дополнительных капитальных вложений, которые разумны только в том случае, если не существует более прибыльных направлений инвестирования[Затраты на дополнительную рекламу также означают дополнительное вложение капитала.]. Неважно, достаточно ли богат предприниматель, чтобы вложить собственные средства, или он вынужден брать необходимые средства в долг. К тому же то, что собственный капитал предпринимателя не используется в его фирме, не означает, что он незанятый. Он используется в другом месте экономической системы. Чтобы быть использованными для расширения предприятия, эти средства должны быть отвлечены от текущего применения[Хранение наличных средств, даже превышающих обычную сумму и называемых накоплением, является разновидностью использования имеющихся средств. При существующем состоянии рынка субъект считает хранение наличности самым подходящим использованием части своих активов.]. Предприниматель изменит направление использования инвестиций только в том случае, если будет ожидать от этого чистой отдачи. К тому же могут существовать и другие сомнения, которые уменьшат склонность к расширению процветающего предприятия, даже если на первый взгляд ситуация складывается благоприятно. Предприниматель может не верить в свои способности успешно управлять более крупным предприятием. Также он может быть напуган примерами некогда процветавших предприятий, расширение которых привело к краху.

Предприниматель, имеющий возможность благодаря отличной репутации продавать свою продукцию по более высоким ценам, чем его менее известные конкуренты, может, конечно, отказаться от своего преимущества и снизить цены до уровня своих конкурентов. Подобно любому продавцу товаров или труда он может воздержаться от извлечения всей выгоды из состояния рынка и продавать по ценам, при которых спрос превышает предложение. Поступая таким образом, он одаривал бы некоторых людей. Одаренными будут те, кто сможет купить по сниженной цене. Остальные, несмотря на то, что готовы купить по той же цене, вынуждены уходить с пустыми руками, поскольку предложение недостаточно.

Ограничение количества любого производимого и предлагаемого на продажу изделия всегда является результатом решений предпринимателей, направленных на получение максимальной прибыли и избежание убытков. Отличительным признаком монопольной цены является не то, что предприниматель не производит большее количество данных изделий и тем самым не способствует снижению цен на них. Им не является и то, что комплиментарные факторы производства остаются недоиспользованными, хотя их более полное использование снизит цену товара. Единственно уместная постановка вопроса: является ли ограничение производства результатом действий монополистических владельца товаров и услуг, изымающего часть предложения с тем, чтобы добиться более высокой цены на оставшуюся часть. Отличительным свойством монопольных цен является пренебрежение монополистом желаниями потребителей. Конкурентная цена на медь означает, что конечная цена на медь стремится к точке, в которой месторождения эксплуатируются в той степени, в какой это позволяется ценами на неспецифические комплиментарные факторы производства. Предельные рудники не приносят ренты. Потребители получают столько меди, сколько они сами определили посредством признаваемых ими цен на медь и другие товары. Монопольная цена на медь означает, что медные месторождения используются в незначительной степени вследствие того, что это более выгодно их собственникам; капитал и труд, которые могли бы производить больше меди, если бы главенство потребителей не игнорировалось, используются для производства других изделий, спрос потребителей на которые менее интенсивен. Интересы собственников месторождений меди одерживают верх над интересами потребителей. Имеющиеся запасы меди не используются в соответствии с желаниями и планами общества.

Прибыль, разумеется, также является разницей между желаниями потребителей и деятельностью предпринимателей. Если бы все предприниматели в прошлом полностью предвидели сегодняшнее состояние рынка, то не возникло бы ни прибылей, ни убытков. Конкуренция между ними еще в прошлом с учетом временного предпочтения согласовала бы цены на комплиментарные факторы производства с сегодняшними ценами на конечную продукцию. Однако это утверждение не может сгладить фундаментальное различие между прибылью и монопольным доходом. Размеры прибыли предпринимателя определяются тем, насколько успешнее он служил интересам потребителей по сравнению с тем, как это делали другие люди. Монополист получает монопольный доход путем нанесения ущерба удовлетворению потребителей.

8. Монополия спроса

Монопольные цены могут возникнуть только вследствие монопольного предложения. Монополия спроса не создает рыночной ситуации, отличной от ситуации, в которой монополизированный спрос отсутствует. Монопольный покупатель индивид или группа индивидов, действующих согласованно, не может получить специфический доход, соответствующий монопольному доходу монопольных продавцов. Если он ограничивает спрос, то он покупает по более низкой цене. Но тогда уменьшается и покупаемое количество товара.

Государство может ограничить конкуренцию в интересах привилегированных покупателей аналогично тому, как оно ограничивает конкуренцию для улучшения положения привилегированных продавцов. Государство постоянно накладывает эмбарго на экспорт определенных товаров. Тем самым путем устранения иностранных покупателей оно стремится понизить внутренние цены. Но данные более низкие цены не являются аналогом монопольных цен. То, что обычно изучают как монополию спроса, представляет собой особый феномен в определении цен на специфические комплиментарные факторы производства.

Пусть производство одной единицы товара m требует, помимо разнообразных неспецифических факторов, использования одной единицы каждого из двух абсолютно специфических ресурсов a и b. Ни а, ни b не могут быть заменены никаким другим ресурсом. С другой стороны, а бесполезен, если не соединяется с b, и наоборот. Поэтому владельцы а не могут назначить на него никакой цены. Спрос на а всегда будет меньше предложения; а не является экономическим товаром. Если а является месторождением минерала, добыча которого требует использования капитала и труда, то владение месторождением не принесет роялти (платы за право разработки недр). Ренты с рудника не будет.

Но если владельцы a образуют картель, то они смогут взять реванш. Они смогут ограничить предложение а так, что предложение b превысит предложение а. Теперь а становится экономическим товаром, за который платится цена, а цены на b падают до нуля. Если владельцы b в свою очередь образуют картель, то между двумя монополистическими объединениями начнется война цен, об исходе которой каталлактика не может сказать ничего. Как уже указывалось, если абсолютно специфический характер имеют более одного необходимого фактора производства, то процесс установления цены не приводит к однозначно определенному результату.

Не имеет значения, соответствует ли рыночная ситуация положению, при котором ресурсы а и b вместе могут быть проданы по монопольным ценам. Нет никакой разницы, будет ли цена лота, содержащего по одной единице а и b, монопольной или конкурентной ценой.

Таким образом, то, что иногда представляется как монополия спроса, оказывается монополией предложения, сформировавшейся в особых обстоятельствах. Продавцы a и b стремятся продавать по монопольным ценам безотносительно к тому, может ли цена на m стать монопольной ценой. Им важно только одно: получить как можно большую долю в совместной цене, которую покупатели готовы платить за а и b вместе. Этот случай не содержит ничего, что позволило бы применить к нему термин монополия спроса. Однако этот способ выражения становится понятным, если учесть случайные черты, сопутствующие борьбе этих двух групп. Если владельцы a (или b) одновременно занимаются производством m, то внешне их картель выглядит как монополия спроса. Но это соединение двух отдельных каталлактических функций не меняет сути проблемы; на карту поставлено урегулирование отношений между двумя группами монопольных продавцов.

Наш пример, mutatis mutandis, подходит и для случая, когда а и b могут быть использованы и не для производства m, если это применение дает плохую отдачу.

9. Влияние монопольных цен на потребление

Отдельный потребитель может реагировать на монопольные цены различным образом.

1. Невзирая на рост цен отдельный потребитель не ограничивает покупки монополизированных товаров. Он предпочитает ограничить потребление других товаров. (Если бы все потребители реагировали так же, то  конкурентная цена была бы уже поднята  до уровня монопольной цены.)

2. Потребитель ограничивает покупки монополизированного изделия таким образом, что не тратит на это больше, чем потратил бы на покупку большего количества при наличии конкурентной цены. (Если бы все поступили так же, то продавец не выиграл бы от монопольной цены больше, чем от конкурентной; он не получил бы дохода, отклонившись от конкурентной цены.)

3. Потребитель ограничивает покупки монополизированного товара до такой степени, что тратит на него меньше, чем он потратил бы при наличии конкурентной цены. На сэкономленные деньги он купит товары, которые в ином случае он не купил бы. (Если бы так же отреагировали все люди, то продавец навредил бы собственным интересам, заменив рыночную цену более высокой ценой. И никакая монополия не смогла бы возникнуть. Только благотворитель, желающий отвлечь ближнего своего от употребления пагубных наркотиков, в этом случае поднял бы цену на соответствующие изделия выше конкурентного уровня.)

4. Потребитель расходует на покупку монополизированного товара больше, чем он потратил бы при наличии конкурентной цены, и при этом приобретает меньшее его количество.

Как бы потребитель ни реагировал, с точки зрения собственной оценки его удовлетворенности будет нанесен ущерб. В условиях монопольных цен он обслуживается не так хорошо, как при наличии конкурентных цен. Монопольный доход продавца порожден монопольными потерями покупателя. Если некоторые потребители (как в случае 3) приобретают товары, которые они не купили бы при отсутствии монопольной цены, то их удовлетворение ниже, чем оно могло быть при другом состоянии цен. Капитал и труд, отвлеченные от производства продукции, уменьшившегося вследствие монополистического ограничения предложения одного из комплиментарных факторов, требующихся для ее производства, используются для производства других вещей, которые в противном случае не были бы произведены. Но потребители ценят их меньше.

Однако существует исключение из общего правила, согласно которому монопольные цены выгодны продавцу и приносят вред покупателю, а также посягают на верховенство интересов покупателей. Если на конкурентном рынке одному из комплиментарных факторов, например, f, необходимому для производства потребительского товара g, вообще не присваивается никакой цены, хотя производство f требует затрат, а потребители готовы платить за потребительский товар g цену, которая делает его производство прибыльным на конкурентном рынке, то монопольная цена f становится необходимым условием производства g. Именно в этом причина того, что люди выступают в пользу патентного и авторского законодательства. Если бы изобретатели и писатели не могли делать деньги на своих изобретениях и книгах, то это мешало бы им посвящать свое время этой деятельности и оплачивать соответствующие расходы. Общество не извлекло бы никаких выгод от отсутствия монопольных цен на f. Напротив, оно упустило бы удовлетворение, которое могло бы получить от приобретения g[См. с. 638639.].

Многие люди встревожены безрассудным использованием невозобновляемых месторождений минералов и нефти. Наши современники, говорят они, безрассудно проматывают ограниченные запасы полезных ископаемых, не заботясь о грядущих поколениях. Мы проедаем наше право первородства и наше будущее. В этих жалобах мало смысла. Мы не знаем, будут ли будущие эпохи полагаться на то же сырье, от которого мы зависим сегодня. Действительно, истощение месторождений нефти и даже каменного угля происходит очень быстро. Но весьма вероятно, что через 100 или 500 лет люди будут пользоваться другими методами производства тепла и энергии. Нам неизвестно, не причиним ли мы себе вреда, так и не принеся никакой пользы людям XXI или XXIV века, если будем менее расточительны в отношении этих месторождений. Бесполезно обеспечивать потребности эпох, технологические возможности которых мы не можем даже представить.

Но было бы странно, если те же самые люди, которые жалуются на истощение некоторых природных ресурсов, тем не менее страстно обличали бы монополистическое ограничение их сегодняшней эксплуатации. Монопольные цены на ртуть, безусловно, тормозят скорость истощения ее природных запасов. На взгляд тех, кто напуган перспективой недостатка ртути в будущем, такой результат может казаться весьма желательным.

Экономическая наука, разоблачая подобные противоречия, не стремится к оправданию монопольных цен на нефть, минералы или руду. В задачу экономической науки не входит ни оправдание, ни осуждение. Она просто должна исследовать последствия всех способов человеческой деятельности. Она не участвует в спектаклях, где защитники и противники монопольных цен стремятся отстоять свои соображения.

Обе стороны этих жарких дебатов используют ошибочные аргументы. Антимонопольная партия неправа, когда приписывает любой монополии возможность ухудшить положение покупателей путем ограничения предложения и назначения монопольных цен. Не менее ошибочно предполагать, что при отсутствии сдерживающего государственного вмешательства в рыночной экономике существует общая тенденция к формированию монополии. Говорить о монополистическом капитализме вместо монополистического интервенционизма и о частных картелях вместо картелей, созданных усилиями государства, является фантастическим искажением истинного положения дел. Если бы государство не поощряло монопольные цены, то сфера их распространения ограничилась бы некоторыми минералами, добыча которых сконцентрирована на немногочисленных месторождениях, а также областью монополий ограниченного пространства[См. с. 343344.].

Промонополистическая партия неправа, когда описывает картели языком экономики крупномасштабного производства. Монополистическая концентрация, говорят они, как правило, снижает средние издержки производства и тем самым увеличивает количество капитала и труда, которые можно использовать для дополнительного производства. Однако не нужен никакой картель, чтобы устранить завод, имеющий высокие издержки. Конкуренция на свободном рынке достигает этого результата без всякой монополии и монопольных цен. Наоборот, часто целью поощряемой государством картелизации является именно сохранение заводов и ферм, которые свободный рынок заставил бы прекратить операции как раз потому, что их производство характеризуется слишком высокими издержками. Например, свободный рынок устранил бы субпредельные фермы и сохранил бы только те, производство на которых окупается при существующей рыночной цене. Но Новый курс предпочел другое решение. Он заставил всех фермеров пропорционально сократить объемы производства и посредством этой монополистической политики поднял цены так, что производство на субпредельной земле снова стало оправданным.

Не менее ошибочными являются и выводы, полученные в результате смешения экономии от стандартизации продукции и монополии. Если люди желают иметь только один стандартный тип определенного товара, то производство некоторых изделий может быть организовано более экономичным способом, что соответственно сократит издержки. Но если бы люди вели себя именно так, то стандартизация и соответствующее снижение издержек произошли бы и в отсутствие монополии. С другой стороны, если некто заставляет потребителей довольствоваться только одним стандартным типом продукции, то он не увеличивает их удовлетворения, а причиняет ему ущерб. Диктатор может считать поведение потребителей весьма неразумным. Почему бы не одеть женщин в униформу, как солдат? Почему они сходят с ума по индивидуально подогнанной одежде? Он может быть прав с точки зрения своей собственной субъективной оценки. Но вся беда в том, что эта оценка является личной, индивидуальной и произвольной. Демократия рынка состоит в том, что люди сами делают свой выбор, и никакой диктатор не властен заставить их подчиниться его субъективным оценкам.

10. Ценовая дискриминация со стороны продавца

И конкурентные, и монопольные цены одинаковы для всех покупателей. На рынке существует постоянная тенденция устранения любых различий в ценах на один и тот же продукт или услугу. Несмотря на то, что оценки ценности и интенсивность потребности разных покупателей различны, они тем не менее платят одинаковые цены. Состоятельный человек не платит за хлеб больше, чем менее богатый человек, хотя он был бы готов платить более высокую цену, если не мог бы купить дешевле. Большой любитель симфонии Бетховена, который скорее ограничит потребление пищи, чем пропустит ее исполнение, платит за билеты на концерт не больше человека, для которого музыка просто приятное времяпрепровождение и которому не нужен концерт, если для того чтобы на него попасть, требуется отказаться от удовлетворения некоторых пустяковых желаний. Разница между ценой, которую человек должен заплатить за товар, и максимальной суммой, которую он готов за него заплатить, иногда называется излишком потребителя[Cм.: Маршалл А.  Принципы  экономической  науки.  В 3-х т.  Т. 1.  М.:  Прогресс,  1993. С. 191195.].

Однако на рынке могут сложиться условия, которые позволят продавцу отличать одних покупателей от других. Тогда он может продавать товар или услугу разным покупателям по разным ценам. В отдельных случаях он может получить за свой товар такую высокую цену, что исчезает весь излишек потребителя. Политика ценовой дискриминации может стать выгодной продавцу при совпадении двух условий.

Первое условие состоит в том, что покупающие по низкой цене не в состоянии перепродать товар или услугу тем, кому продавец, проводящий политику дискриминации, продает только по высокой цене. Если такую перепродажу нельзя предотвратить, то намерения первого продавца будут сорваны. В соответствии со вторым условием реакция публики не должна привести к тому, что общая чистая выручка продавца окажется меньше суммы, которую он мог бы получить при единой цене. Второе условие всегда соблюдается в обстоятельствах, когда продавцу выгодно установить монопольные цены вместо конкурентных. Но оно также может иметь место и в рыночной ситуации, которая не приносит монопольного дохода, поскольку ценовая дискриминация не накладывает на продавца необходимость ограничивать объемы продаж. Он не теряет ни одного покупателя, а просто учитывает то, что некоторые покупатели могут ограничить величину своих покупок. Но, как правило, он имеет возможность продать оставшееся предложение людям, которые вообще ничего не купили бы или купили бы меньше, если были бы вынуждены платить единую конкурентную цену.

Следовательно, структура производственных издержек не играет никакой роли в соображениях продавца, реализующего политику ценовой дискриминации. Поскольку общий объем производства и продаж не меняется, то на издержки производства это не оказывает никакого влияния.

Самый обычный пример ценовой дискриминации это врачи. Пусть врач, который может провести 80 процедур в неделю и берет 3 дол. за каждый прием, полностью занят посещениями 30 пациентов. При этом он получает 240 дол. в неделю. Если бы он брал с 10 самых состоятельных пациентов, потребляющих 50 процедур, по 4 дол. вместо 3 дол., то они использовали бы только 40 процедур. Врач продавал бы оставшиеся 10 процедур по 2 дол. тем пациентам, которые не стали бы платить 3 дол. за его профессиональные услуги. В этом случае его еженедельная выручка составит 270 дол.

Поскольку ценовая дискриминация практикуется продавцом только в том случае, если это более выгодно для него, чем продавать по единой цене, то очевидно, что это приводит к изменениям в потреблении и распределении факторов производства между различными направлениями использования. В результате ценовой дискриминации совокупные расходы на приобретение данного товара увеличиваются. Дополнительные расходы покупатели должны покрыть за счет сокращения других покупок. Поскольку маловероятно, что те, кто выиграл от ценовой дискриминации, потратят свой доход на покупку тех же товаров, которые более не покупаются остальными в прежнем количестве, то изменения рыночной информации и в производстве становятся неизбежными.

В нашем примере причинен ущерб десяти самым состоятельным пациентам.  Они платят 4 дол. за услугу, за которую обычно платили только 3 дол. Но не один врач извлек выгоды из этой дискриминации. Пациенты, которым он назначил цену 2 дол., также  выиграли.  Правда, чтобы платить врачу гонорар, они должны отказаться от удовлетворения других потребностей. Однако последние они ценят меньше, чем те, которые удовлетворяются процедурами врача. Достигнутый ими уровень удовлетворения увеличивается.

Для полного понимания ценовой дискриминации можно напомнить, что в условиях разделения труда конкуренция между теми, кто стремится приобрести один и тот же продукт, не обязательно ухудшает положение отдельного конкурента. Интересы конкурентов антагонистичны только в отношении услуг, оказываемых природными комплиментарными факторами производства. Этот неотвратимый естественный антагонизм вытесняется преимуществами разделения труда. До тех пор, пока средние издержки производства можно снизить с помощью крупномасштабного производства, конкуренция между теми, кто стремится получить один и тот же товар, способствует улучшению положения каждого отдельного конкурента. Наличие большого количества людей, стремящихся приобрести товар c, позволяет производить его с использованием затратосберегающих технологических процессов. И тогда даже люди, располагающие скромными средствами, могут позволить себе его купить. Точно так же ценовая дискриминация иногда позволяет удовлетворить потребности, которые оставались бы неудовлетворенными в ее отсутствие.

Пусть в городе живут p любителей музыки, готовых истратить по 2 дол. на посещение концерта виртуоза. Однако такой концерт требует затрат, превышающих величину 2p, и, следовательно, не может быть устроен. Но если возможна дифференциация входной платы, а среди р друзей музыки находятся n, готовых заплатить по 4 дол., то концерт становится возможным при условии, что 2 (n + p) долл. достаточно. Тогда n человек платят за билет по 4 дол., а (р n) человек по 2 дол. и отказываются от удовлетворения наименее настоятельной потребности, которую они бы удовлетворили, если бы не предпочли посетить концерт. Каждый человек в зале чувствует себя лучше, чем в том случае, если невозможность ценовой дискриминации помешала бы представлению. В интересах организаторов увеличивать аудиторию до тех пор, пока прием дополнительных потребителей не требует более высоких издержек по сравнению с платой, которую они готовы заплатить.

Ситуация была бы иной, если бы концерт можно было устроить и при входной плате не более 2 дол. Тогда ценовая дискриминация причинила бы ущерб тем, с кого взяли 4 дол.

Наиболее распространенная практика продажи входных билетов на художественные представления и железнодорожных билетов не является ценовой дискриминацией в каталлактическом смысле этого термина. Человек, оплачивающий более высокий тариф, получает нечто, что он ценит выше, чем тот, кто платит меньше. Он получает лучшие места, более комфортабельные условия путешествия и т.п. Подлинная ценовая дискриминация существует в примере с врачом, который хотя и делает всем пациентам одинаковые процедуры, с богатых клиентов берет больше, чем с менее состоятельных. Она существует в случае железных дорог, берущих более высокую плату за отправку товаров, которым транспортировка добавляет больше ценности, чем за отправку остальных грузов, хотя издержки одни и те же. Очевидно, что и врач, и железная дорога могут практиковать ценовую дискриминацию только в пределах, установленных возможностями у пациентов и грузоотправителей найти другое, более выгодное для них решение своих проблем. Но это относится к одному из двух условий, требующихся для появления ценовой дискриминации.

Бессмысленно указывать на положение дел, при котором ценовая дискриминация может осуществляться всеми продавцами всех видов товаров и услуг. Более важно установить, что в рыночной экономике, не подорванной государственным вмешательством, условия, необходимые для ценовой дискриминации, встречаются так редко, что справедливо могут быть названы исключительным явлением.

11. Ценовая дискриминация со стороны покупателя

В то время как монопольный покупатель не может устанавливать монопольные цены и получать монопольные доходы, иное положение сложилось с ценовой дискриминацией. Для появления на свободном рынке ценовой дискриминации со стороны монопольного покупателя требуется одно условие: полное невежество продавца относительно состояния рынка. Поскольку маловероятно, что невежество может продолжаться в течение достаточно длительного времени, то ценовая дискриминация может осуществляться только в случае государственного вмешательства.

Швейцарское правительство установило государственную монополию на зерно. Оно покупает его по мировым ценам на внешних рынках и по более высоким ценам у местных фермеров. При домашних закупках оно платит более высокие цены фермерам, которые, выращивая зерновые на каменистых почвах горных районов, несут более высокие издержки, и более низкие но все равно выше мировых цен фермерам, работающим на более плодородных землях.

12. Связанность цен

Если в ходе некоторого технологического процесса одновременно производятся продукты р и q, то решения и действия предпринимателя направляются соизмерением сумм ожидаемых цен на p и q. Цены p и q тесно связаны друг с другом, так как изменения спроса на p (или q) вызывают изменения в предложении q (или р). Взаимосвязь цен p и q можно назвать связанностью производства. Производители называют р (или q) побочным продуктом q (или р).

Пусть производство потребительского товара z требует использования ресурсов p и q, производство p использования ресурсов a и b и, наконец, производство q использования ресурсов с и d. Тогда изменение предложения р (или q) вызывает изменение предложения q (или р). Не имеет значения, осуществляется ли процесс производства z из р и q на том же предприятии, которое производит р из а и b и q из c и d, или предпринимателями, финансово не зависящими друг от друга, или самими потребителями в качестве предварительной стадии потребления. Цены p и q тесно связаны друг с другом, потому что p бесполезно или менее полезно без q и наоборот. Взаимосвязь цен p и q можно назвать связанностью потребления.

Если услуги, оказываемые товаром b, могут быть заменены, пусть и не абсолютно удовлетворительно, на услуги, оказываемые другим товаром a, то изменение цены одного из них оказывает влияние на цену другого. Взаимосвязь цен a и b можно назвать связанностью замещения.

Связанность производства, связанность потребления и связанность замещения являются специфической связанностью цен ограниченного числа товаров. От этой специфической связанности следует отличать общую связанность цен всех товаров и услуг. Общая связанность представляет собой следствие того, что для удовлетворения потребностей любого рода, помимо некоторых более или менее специфических ресурсов, требуется один редкий ресурс, который, несмотря на различия своей качественной производительной силы, может быть назван в строго определенных выше границах[Cм. с. 126128.] неспецифическим фактором. Мы имеем в виду труд.

В гипотетическом мире, где все факторы производства абсолютно специфичны, человеческая деятельность протекала бы во множестве областей удовлетворения потребностей, не зависящих друг от друга. В реальном мире различные области удовлетворения потребностей связываются вместе существованием огромного множества неспецифических ресурсов, подходящих для достижения разнообразных целей и в определенной степени взаимозаменяемых. Тот факт, что один ресурс труд необходим для любого вида производства, а с другой стороны, в определенных пределах является неспецифическим, приводит к связанности всей человеческой деятельности. Он интегрирует процесс установления цен в единое целое, где все шестерни оказывают влияние друг на друга. Это делает рынок переплетением взаимозависимых явлений.

Было бы абсурдным рассматривать конкретную цену как изолированную вещь в себе. Цена отражает место, которое действующий человек определяет предмету в данном состоянии своих усилий по устранению беспокойства. Она указывает не на взаимосвязь с чем-либо неизменяемым, а просто на мгновенное положение в калейдоскопически изменяющемся скоплении. В этом собрании предметов, считающихся ценными в соответствии с субъективными оценками действующего человека, положение каждой частицы взаимосвязано со всеми остальными частицами. То, что называется ценой, всегда представляет собой взаимоотношение внутри интегрированной системы, являющейся сложным результатом отношений между людьми.

13. Цены и доход

Рыночная цена представляет собой реальное историческое явление, количественное соотношение, в котором в определенном месте и в определенное время два индивида обменивают определенные количества определенных товаров. Она относится к особым обстоятельствам конкретного акта обмена. В конечном счете она определяется субъективными оценками этих индивидов. Она не вытекает из общей структуры цен или из структуры цен на конкретный класс товаров и услуг. То, что называется структурой цен, является абстрактным понятием, полученным из множества отдельных конкретных цен. Рынок порождает не цены на землю или автомобили вообще и не ставки заработной платы вообще, а цены на конкретные участки земли и ставки заработной платы за выполнение определенной работы. Для процесса ценообразования не имеет значения, к какому классу следует отнести вещи, участвующие в обмене, с какой бы то ни было точки зрения. Хотя они могут различаться в других отношениях, в самом акте обмена они не более чем товары, т.е. вещи, обладающие ценностью за счет своей способности устранять ощущаемое беспокойство. Рынок не создает и не определяет доходы. Это не процесс формирования дохода. Если владелец участка земли и рабочий экономно расходуют соответствующие физические ресурсы, то земля и человек восстановят и сохранят свою способность оказывать услуги; сельскохозяйственная и городская земля в течение практически неопределенного периода, человек долгие годы. Поскольку эти ресурсы не ветшают, то в рыночной ситуации и в будущем существует возможность получить плату за их продуктивное использование. Если рассматривать землю и рабочую силу как таковые, т.е. если их способность производить не истощается безрассудной эксплуатацией, то они могут рассматриваться как источники дохода. Именно бережливое ограничение использования факторов производства, а не их естественные и физические свойства, превращает их в до некоторой степени долговечные источники дохода. В природе не существует потока доходов. Доход категория деятельности. Он является результатом рачительной экономии редких ресурсов. Особенно очевидно это в случае капитальных благ. Произведенные факторы производства не вечны. Хотя жизнь многих из них продолжается долгие годы, все они в конечном счете становятся бесполезными по причине износа, а иногда и просто с течением времени. Они становятся долговременными источниками дохода только в том случае, если их владельцы обращаются с ними соответствующим образом.

Капитал может быть сохранен как источник дохода только в том случае, если потребление его продукции при неизменных рыночных условиях ограничено таким образом, что не вредит замене износившихся частей.

Изменение состояния рынка может расстроить любую попытку увековечить источник дохода. Промышленное оборудование устаревает, если меняется спрос или если оно вытесняется чем-то лучшим. Земля становится бесполезной, если появляется доступ к более плодородной земле. Квалификация и навыки выполнения определенных видов работы перестают хорошо оплачиваться, когда новые модные веяния или новые методы производства сужают возможности их использования. Успех любых мер в отношении неопределенного будущего зависит от точности предвидения, которым они направляются. Никакой доход нельзя оградить от изменений, которые адекватно не спрогнозированы.

Процесс образования цены не является и распределением доходов. Как уже отмечалось, в рыночной экономике нет ничего, к чему можно было бы применить понятие распределения доходов.

14. Цены и производство

На свободном рынке процесс установления цен направляет производство туда, где оно лучше всего служит желаниям потребителей, выраженным через рынок. Только в случае монопольных цен монополисты способны в ограниченных пределах отклонить производство от заданного направления с выгодой для себя.

Цены определяют, какой из факторов производства должен быть использован, а какой должен быть оставлен нетронутым. Специфические факторы производства используются только в том случае, если не существует более ценных направлений использования комплиментарных неспецифических факторов. Существуют технологические рецепты, земля и неадаптируемые капитальные товары, способность которых производить остается неиспользованной, потому что их использование будет означать растранжиривание самого редкого из всех факторов труда. В то время как в обстоятельствах, существующих в нашем мире, на свободном рынке труда в долгосрочной перспективе не может быть незанятого труда, неиспользуемые возможности земли и незадействованные мощности неадаптируемого промышленного оборудования являются обычным делом.

Глупо сокрушаться по поводу неиспользуемых мощностей. Неиспользуемые мощности оборудования, устаревшего вследствие технологических усовершенствований, являются свидетельством материального прогресса. Было бы благом, если установление длительного мира сделало бы ненужным использование заводов по производству военного снаряжения, или открытие нового эффективного средства профилактики и лечения туберкулеза сделало бы бесполезными санатории для лечения людей, пораженных этим недугом. Разумно было бы сожалеть о недостатке осторожности, приведшей к ошибочным вложениям капитальных благ. Но человек не является непогрешимым. Определенная доля ошибочных инвестиций неизбежна. Все, что необходимо делать, это избегать экономической политики, подобной кредитной экспансии, искусственно поощряющей ошибочные инвестиции.

С помощью современной технологии можно легко выращивать апельсины и виноград в полярных и приполярных странах. Любой назвал бы такое предприятие сумасбродством. Но по сути дела тем же самым является поддержание с помощью пошлин и других протекционистских мер выращивания зерновых в долинах скалистых гор, в то время как повсюду изобилие залежной плодородной земли. Разница лишь в степени помешательства.

Жители Швейцарии предпочитают производить часы вместо того, чтобы выращивать пшеницу. Производство часов для них является самым дешевым способом приобретения зерна. С другой стороны, выращивание пшеницы является самым дешевым способом приобретения часов для канадских фермеров. То, что жители Швейцарии не выращивают пшеницу, а канадцы не производят часы, достойно упоминания не больше, чем то, что портной не тачает себе сапоги, а сапожник не шьет себе одежду.

15. Химера нерыночных цен

Цены явление рыночное. Они порождаются рыночным процессом и являются спинным мозгом рыночной экономики. Вне рынка цен не существует. Цены нельзя, так сказать, сконструировать синтетически. Они являются равнодействующей определенного стечения рыночных фактов, действий и реакций членов рыночного сообщества. Бессмысленно предаваться созерцательным размышлениям по поводу того, какими могли бы быть цены, если некоторые из определяющих их были бы иными. Эти фантастические модели не более разумны, чем причудливые спекуляции на тему возможного хода истории, если, например, Наполеон был бы убит в сражении на Аркольском мосту или если Линкольн приказал бы майору Андерсону уйти из форта Самтер.

Не менее бесполезным занятием являются размышления о том, какими цены должны быть. Любому понравилось бы, если бы цены на вещи, которые он хочет купить, упали, а на вещи, которые он хочет продать, поднялись. Выражая подобные желания, человек был бы искренен, если бы признавал, что это является его личной точкой зрения. Другой вопрос, было бы с его личной точки зрения благоразумно со стороны государства немедленно использовать свои полномочия давления и принуждения, чтобы вмешаться в рыночную структуру цен. В части 6 этой книги будут показаны неизбежные последствия интервенционистской политики.

Но тот, кто называет такие желания и произвольные субъективные оценки голосом объективной истины, обманывает себя и предается иллюзиям. В человеческой деятельности не имеет значения ничего, кроме желания индивидов достичь своих целей. По отношению к выбору этих целей вопрос об истине не стоит, имеет значение только ценность. Ценностные суждения по необходимости всегда субъективны, высказываются ли они только одним человеком или множеством людей, болваном, профессором или государственным деятелем.

Любая цена, определенная рынком, неизбежно является результатом взаимодействия спроса и предложения. Какой бы ни была рыночная ситуация, породившая данную цену, по отношению к ней цена всегда является адекватной, подлинной и реальной. Она не может быть выше, если не находится покупателя, предлагающего более высокую цену, и она не может быть ниже, если не находится продавца, готового поставить товар по более низкой цене. Только появление людей, готовых купить или продать, может изменить цены.

Экономическая наука анализирует рыночный процесс, порождающий товарные цены, ставки заработной платы и ставки процента. Она не вырабатывает формул, которые могли бы позволить кому-либо подсчитать правильную цену, отличающуюся от той, которая установилась на рынке в результате взаимодействия покупателей и продавцов.

В основе многих попыток определения нерыночных цен находится путаное и противоречивое понятие реальных издержек. Если издержки были бы реальностью, т.е. величиной, не зависящей от личных субъективных оценок, и объективно различимыми и измеримыми, то незаинтересованный арбитр мог бы определить их значение и тем самым правильную цену. Нет необходимости распространяться на тему нелепости этой идеи. Издержки суть феномен определения ценности. Издержки представляют собой ценность, приписываемую самому ценному удовлетворению потребности, которого не происходит из-за того, что средства, требующиеся для этого, используются для удовлетворения, издержки которого мы рассматриваем. Достижение избытка ценности продукта по сравнению с издержками прибыль является целью любых производственных усилий. Прибыль это награда за успешную деятельность. Ее нельзя определить без ссылки на ценность. Она феномен оценки ценности и не имеет прямого отношения к физическим и прочим явлениям внешнего мира.

Экономический анализ не может не сводить все статьи издержек к субъективным оценкам. Социалисты и интервенционисты называют предпринимательскую прибыль, процент на капитал и земельную ренту нетрудовыми, поскольку считают, что физический труд рабочих является реальным и заслуживающим вознаграждения. Однако реальность вознаграждает не физический труд. Если применение физического труда расширяется в соответствии с хорошо продуманным планом, то его результат увеличивает имеющиеся средства удовлетворения потребностей. Чтo бы люди ни считали честным и справедливым, единственный уместный вопрос всегда остается одним и тем же. Значение имеет только то, какая система социальной организации лучше соответствует достижению тех целей, которым люди должны посвятить свои труды и заботы. Вопрос стоит так: рыночная экономика или социализм? Никакого третьего решения не существует. Понятие рыночной экономики с нерыночными ценами абсурдно. Сама идея затратных цен неосуществима. Даже если формулу затратных цен приложить к предпринимательской прибыли, то она парализует рынок. Если товары и услуги должны продаваться по ценам ниже определенных для них рынком, то предложение всегда будет отставать от спроса. Тогда рынок не сможет определить ни того, что следует и не следует производить, ни того, кому эти товары и услуги должны предназначаться. Результатом будет хаос.

То же относится и к монопольным ценам. Было бы разумным воздерживаться от любой экономической политики, ведущей к появлению монопольных цен. Но если в результате промонопольной политики государства или несмотря на отсутствие такой политики монопольная цена все же возникла, то ни так называемые фактические изыскания, ни кабинетные спекуляции не обнаружат другой цены, при которой спрос и предложение сравняются. Крах всех экспериментов по нахождению удовлетворительного решения проблемы монополии ограниченного пространства отраслей коммунального хозяйства ясно доказывает эту истину.

В самой природе цен заложено то, что они являются следствием действий индивидов и групп индивидов, выступающих от своего собственного имени. Каталлактическая концепция меновых отношений и цен отбрасывает все, что является результатом действий центральной власти, т.е. людей, прибегающих к насилию и угрозам во имя общества (или государства) или вооруженных групп давления. Заявляя, что не дело государства определять цены, мы не переступаем границы логического мышления. Государство способно определять цены не лучше, чем гусь откладывать куриные яйца.

Мы можем представить общественную систему, в которой вообще нет никаких цен, а также государственные декреты, стремящиеся зафиксировать цены на уровне, отличающемся от уровня, который определил бы рынок. Одной из задач экономики является исследование возникающих при этом проблем. Однако именно потому, что мы хотим исследовать эти проблемы, необходимо провести четкую грань между ценами и декретами государства. По определению цены формируются в результате покупок и продаж, совершаемых людьми, а также их воздержания от покупки или продажи. Их не следует смешивать с распоряжениями, издаваемыми государством или другими органами, навязывающими свои приказы посредством аппарата сдерживания и принуждения[Чтобы не запутать читателя введением слишком большого количества новых терминов, мы будем придерживаться общеупотребительного применения, называя подобные распоряжения ценами, ставками процента, ставками заработной платы, узаконенными и навязанными государством или другими органами принуждения (например, профсоюзами). Но никогда не следует упускать из виду различие между рыночными явлениями ценами, ставками заработной платы и процентными ставками, с одной стороны, и правовыми явлениями максимальными или минимальными ценами, заработной платой и процентными ставками, задуманными с целью нейтрализовать эти рыночные явления, с другой.].

XVII. КОСВЕННЫЙ ОБМЕН

1. Средство обмена и деньги

Межличностный обмен называется косвенным обменом, если между товарами и услугами, взаимный обмен которых является конечной целью акта мены, помещаются одно или несколько средств обмена. Предметом теории косвенного обмена является изучение меновых отношений средства обмена, с одной стороны, и товаров и услуг любого порядка, с другой. Утверждения теории косвенного обмена относятся к любым случаям косвенного обмена и к любым предметам, которые используются в качестве средства обмена.

Средство обмена, обычно используемое в качестве такового, называется деньгами. Понятие денег нечетко, поскольку их определение отсылает к термину обычно используемое. Существуют пограничные случаи, в которых невозможно решить, обычно ли используется средство обмена и следует ли его назвать деньгами. Но неопределенность объема понятия денег никоим образом не влияет на точность и четкость, необходимые для праксиологической теории. Все утверждения по поводу денег являются действительными для любого средства обмена. Поэтому не играет никакой роли, сохраняется ли традиционный термин теория денег или он заменяется другим термином. Теория денег всегда была и будет теорией косвенного обмена и средств обмена[Теория денежного расчета не является частью теории косвенного обмена. Она часть общей теории праксиологии.].

2. Замечания по поводу самых распространенных ошибок

Роковые ошибки популярных денежных доктрин, сбившие с пути истинного денежную политику почти всех государств, вряд ли вообще могли появиться на свет, если сами экономисты не совершали бы грубых ошибок в трактовке денежных вопросов и упрямо не хранили бы им верность.

Прежде всего это касается ложной идеи нейтральности денег[См. с. 202. Важный вклад в историю и терминологию этой доктрины сделан в работе Хайека Prices and Production (rev. ed. London, 1935. P. 1 ff., 129 ff.).]. Следствием этой доктрины стало понятие уровня цен, который повышается и понижается пропорционально увеличению или уменьшению количества денег в обращении. Во-первых, изменение количества денег никогда не оказывает воздействия на цены всех товаров и услуг в одно и то же время и в одном и том же отношении. Во-вторых, изменение покупательной способности денежной единицы обязательно связано с изменениями взаимоотношений покупающих и продающих. С целью обосновать теорию, утверждающую, что количество денег и цены повышаются и понижаются пропорционально друг другу, в денежной теории использовались процедуры, абсолютно отличные от тех, которые современная экономика применяет для исследования других проблем. Вместо того чтобы отталкиваться от действий индивидов, как должна поступать каталлактика без всяких исключений, были разработаны формулы, предназначенные для охвата рыночной экономики в целом. Эти формулы состояли из следующих элементов: совокупное предложение денег, имеющееся в Volkswirtschaft; объем торговли, т.е. денежные эквиваленты всех перемещений товаров и услуг, происходящих в Volkswirtschaft; средняя скорость обращения денежных единиц; уровень цен. Эти формулы, на первый взгляд, доказывали правильность доктрины уровня цен. Однако фактически весь ход этого рассуждения является типичным примером круга в аргументации, поскольку уравнение обмена уже подразумевает доктрину уровня, которую пытается доказать. По существу это не более чем математическое выражение теории несостоятельной, утверждающей пропорциональность движений количества денег и цен.

При анализе уравнения обмена предполагается, что один из этих элементов совокупное предложение денег, объем торговли, скорость обращения денег изменяется, не вдаваясь в подробности, как эти изменения происходят. При этом упускается из виду, что изменения этих величин происходят не в Volkswirtschaft как таковом, а в состояниях отдельных субъектов, и что именно взаимодействие этих субъектов приводит к изменениям структуры цен. Математическая экономическая теория отказывается от того, чтобы отталкиваться от предложения и спроса на деньги со стороны индивидов. Вместо этого она вводит ложное понятие скорости обращения, скроенное по моделям механики.

В этом месте нашего исследования нет необходимости рассматривать вопрос о том, правы ли экономисты-математики, предполагая, что польза, приносимая деньгами, заключается исключительно или главным образом в их обороте, или обращении. Даже если бы это было так, все равно неправильно объяснять покупательную способность цену денежной единицы на основе ее пользы. Польза, приносимая водой, виски и кофе, не объясняет цен, которые платят за эти вещи. Она объясняет лишь то, почему люди в той мере, в какой они признают эту пользу, при определенных дополнительных условиях предъявляют спрос на некоторое количество этих вещей.

Действительно, по отношению к деньгам задача каталлактики шире, чем по отношению к товарам. Объяснение того, почему люди стремятся воспользоваться услугами различных товаров, задача не каталлактики, а психологии и физиологии. Однако задача каталлактики состоит в том, чтобы рассматривать эти вопросы по отношению к деньгам. Только каталлактика может рассказать нам о том, каких выгод человек ждет от обладания деньгами. Но не эти ожидаемые выгоды определяют покупательную способность денег. Стремление получить эти выгоды является лишь одним из факторов, создающих спрос на деньги. Именно спрос, субъективный элемент, интенсивность которого полностью определяется субъективными оценками, а не объективный факт способность привести к некоторому результату, играет роль в формировании рыночных меновых отношений.

Ошибка сторонников уравнения обмена и его основных элементов состоит в том, что они смотрят на рыночные явления с холистической точки зрения. Приверженность понятию Volkswirtschaft вводит их в заблуждение. Но там, где существует Volkswirtschaft в строгом значении этого термина, там нет ни рынка, ни цен и денег. На рынке существуют только индивиды или действующие согласованно группы индивидов. Побудительными мотивами этих субъектов являются их собственные заботы, а не заботы всей рыночной экономики. Если такие понятия, как объем торговли и скорость обращения, имеют смысл, то они относятся к равнодействующей поступков индивидов. Это понятие недопустимо использовать для объяснения действий индивидов. Первый вопрос, который каталлактика должна задавать, касаясь изменений совокупного количества денег, имеющегося в рыночной экономике: как эти изменения воздействуют на поведение индивидов. Современная экономическая теория спрашивает не о том, сколько стоят железо или хлеб, а сколько стоит для действующего индивида определенное количество железа или хлеба в определенное время в определенном месте. Она не может не поступать таким же образом и в отношении денег. Уравнение обмена несовместимо с фундаментальными принципами экономической мысли. Это рецидив мышления той эпохи, когда люди не могли понять праксиологических явлений вследствие того, что они придерживались холистических представлений. Оно бесплодно, подобно размышлениям предшествующих эпох по поводу ценности железа и хлеба вообще.

Теория денег неотъемлемая часть каталлактики. И ее следует изучать тем же методом, который применяется ко всем проблемам каталлактики.

3. Спрос на деньги и предложение денег

По своей реализуемости различные товары и услуги существенно отличаются друг от друга. На некоторые товары легко можно найти претендента, готового заплатить максимальную компенсацию, которую можно получить на рынке при данном положении дел, или несколько меньшую. Есть товары, на которые трудно быстро найти потребителя, даже если продавец готов довольствоваться значительно более низким возмещением, чем то, которое он мог бы получить, если нашел бы другого соискателя с более интенсивной потребностью. Именно различия в реализуемости товаров и услуг являются причиной косвенного обмена. Человек, не имеющий возможности приобрести в данный момент то, что ему необходимо для домашнего хозяйства или предприятия, или не знающий еще, какого рода товары ему понадобятся в неопределенном будущем, приближается к достижению конечной цели, если обменивает медленно реализуемый товар, который он хочет продать, на быстро реализуемый. Может случиться, что физические свойства товара, который он хочет уступить (если, например, товар скоропортящийся или требует затрат на хранение), не позволяют ему ждать дольше. Иногда он спешит уступить товар, потому что боится снижения его рыночной ценности. Во всех подобных случаях он улучшает свое положение, приобретая быстрее реализуемые товары, даже если они не годятся для прямого удовлетворения его собственных нужд.

Средство обмена это товар, который люди приобретают не для собственного потребления и использования в производственной деятельности, а с намерением обменять его впоследствии на те товары, которые они желают использовать для потребления или производства.

Деньги это средство обмена. Это самый быстрореализуемый товар, который люди приобретают потому, что хотят предложить его в последующих актах межличностного обмена. Деньги это вещь, которая служит в качестве общепризнанного и обычно используемого средства обмена. Это их единственная функция. Все остальные функции, которые люди приписывают деньгам, представляют собой просто определенные аспекты их первичной и единственной функции, функции средства обмена[Cр.: Mises. The Theory of Money and Credit, trans. by H.E. Baston. London and New York, 1934. P. 3437.].

Средства обмена являются экономическими благами. Их не хватает; на них существует спрос. На рынке есть люди, желающие их приобрести и готовые обменять на них товары и услуги. Средства обмена имеют меновую ценность. Ради их приобретения люди идут на жертвы; они платят цены за них. Просто особенностью этих цен является то, что их нельзя выразить на языке денег. Говоря о товарах и услугах, мы имеем в виду денежные цены. Говоря о деньгах, мы имеем в виду покупательную способность относительно товаров.

Спрос на средства обмена существует, потому что люди хотят хранить их в запасе. Каждый субъект рыночного общества желает иметь в своем распоряжении определенное количество денег денежные авуары или остатки наличности. Иногда он хочет иметь больше остатков наличности, иногда меньше; в исключительных случаях он даже может вообще от них отказаться. В любом случае подавляющее большинство людей стремятся владеть не только товарами; в не меньшей степени они желают располагать деньгами. Остатки наличности это не просто осадок, неизрасходованный запас их богатства. Они не являются непредусмотренным остатком, оставшимся после того, как все намеченные акты покупки и продажи совершены. Их величина определяется осмысленной потребностью в наличности. И подобно всем остальным товарам, изменения в соотношении спроса и предложения денег вызывают изменения меновых отношений денег и товаров.

Все деньги находятся во владении людей, составляющих рыночную экономику. Переход денег из-под контроля одного действующего лица под контроль другого во времени происходит мгновенно и постоянно. Не существует промежутка времени, в течение которого деньги являются не частью остатка наличности индивида или фирмы, а частью обращения[Деньги могут находиться в процессе транспортировки, они могут перевозиться из одного места в другое на поезде, корабле и самолете. Но и в этом случае они также кем-то контролируются, являются чьей-то собственностью.]. Различение обращающихся и бездействующих денег ошибочно. Не менее ошибочным является и различение обращающихся денег и хранимых денег. То, что называют сокровищем, представляет собой остатки наличности, величина которых по личному мнению наблюдателя превосходит значения, считающиеся нормальными и достаточными. Хранимые деньги остаются деньгами, и, находясь в запасниках, они служат тем же целям, что и остатки наличности, величина которых считается нормальной. Накапливая деньги, субъект считает, что ввиду некоторых обстоятельств целесообразно аккумулировать денежную наличность, размеры которой превышают величину, которую он сам хранил бы в иных обстоятельствах, или которую хранят другие люди, или которую считает достаточной осуждающий его деятельность экономист. Его поведение оказывает такое же влияние на конфигурацию спроса на деньги, что и любой другой нормальный спрос.

Многие экономисты, опасаясь путаницы с банковской терминологией, избегают применять термины спрос и предложение в значении спроса и предложения денег для кассовых остатков. Фактически спросом на деньги  называется спрос на краткосрочные кредиты, а предложением денег предложение краткосрочных кредитов. Соответственно, рынок краткосрочных кредитов называется денежным рынком. Когда наблюдается тенденция повышения ставок процента на краткосрочные кредиты, говорят о недостатке денег; когда ставка процента на соответствующие кредиты падает, говорят о том, что деньги находятся в изобилии. Эта манера речи настолько устоялась, что не стоит и вопроса о том, чтобы рискнуть от нее отказаться. Однако она способствовала распространению роковых ошибок. В результате люди путают понятия денег и капитала, а также считают, что увеличение количества денег способствует продолжительному понижению ставок процента. Но именно грубость совершаемых ошибок заставляет усомниться, что предлагаемая терминология способна вызвать какие-либо недоразумения. Трудно предположить, что экономисты могут так ошибаться в столь фундаментальных вопросах.

Другие экономисты вообще утверждают, что не следует говорить о спросе и предложении денег, поскольку цели тех, кто предъявляет спрос на деньги, отличаются от целей тех, кто предъявляет спрос на товары. В конечном счете, говорят они, спрос на товары предъявляется с целью потребления, в то время как деньги нужны для того, чтобы быть переуступленными в последующих актах обмена. Это возражение столь же необоснованно. Лишь в конечном счете польза средств обмена для людей состоит в возможности их уступить. Но сначала люди стремятся их накопить, чтобы быть готовыми к тому моменту, когда может быть совершена покупка. Именно потому что люди не хотят удовлетворять свои собственные потребности в то же мгновение, когда они отдают принесенные ими на рынок товары и услуги, и потому что они хотят или вынуждены ждать, пока сложатся благоприятные условия для покупки, люди обмениваются товарами не прямо, а косвенно, через посредство средств обмена. Важным фактором, обусловливающим характер предложения денег, является то, что после того, как ими воспользуются, деньги не выбрасываются, а могут продолжать служить в течение практически неограниченного периода времени. Но это не меняет главного: определение стоимости денег должно объясняться точно так же, как и определение стоимости всех остальных товаров, а именно спросом со стороны тех, кто стремится приобрести определенное их количество.

Экономисты делали попытки перечислить факторы, которые в масштабах всей экономической системы могут увеличить или уменьшить спрос на деньги. Среди этих факторов: численность населения, доля натурального производства в домашних хозяйствах и доля производства для удовлетворения нужд других людей, связанная с продажей произведенной продукции и покупками для собственного потребления на рынке; сезонность деловой активности и платежей; наличие институтов для взаимного погашения платежных документов, таких, как расчетные палаты. Все эти факторы, безусловно, оказывают влияние на спрос на деньги и величину остатков наличности индивидов и фирм. Но их влияние косвенное, через роль, которую они играют в соображениях людей, занимающихся определением величины достаточного запаса наличности. Решающее значение имеют субъективные оценки соответствующих людей. Действующие лица устанавливают для себя уровень остатков наличности, считающийся достаточным. Выполняя свои решения, они отказываются от покупки товаров, акций, процентных ценных бумаг и продают подобные активы, или, наоборот, увеличивают их покупки. Деньги в этом отношении ничем не отличаются от других товаров и услуг. Спрос на деньги определяется поведением людей, стремящихся приобрести их для увеличения своих остатков наличности.

Другое возражение, выдвигаемое против понятия спроса на деньги, состоит в следующем: предельная полезность денежной единицы уменьшается значительно медленнее, чем предельная полезность любого другого товара. Фактически ее уменьшение происходит столь медленно, что им можно пренебречь. В отношении денег еще никто не сказал, что его спрос удовлетворен, и никто еще не отказался от возможности получить больше денег, если это не требует слишком больших жертв. Поэтому недопустимо рассматривать спрос на деньги как ограниченный. Однако само понятие неограниченного спроса противоречиво. Это распространенное рассуждение целиком и полностью ложно. Оно смешивает спрос на деньги в качестве остатков наличности и стремления к большему богатству, выраженному в деньгах. Тот, кто говорит, что его жажда денег никогда не может быть утолена, не имеет в виду, что его денежная наличность никогда не будет слишком велика. Он всего лишь хочет сказать, что он никогда не будет достаточно богат. Если в его руки попадут дополнительные деньги, то он не использует их целиком или частично для увеличения количества наличных денег. Он потратит излишек либо на текущее потребление, либо на инвестиции. Никто не хранит денег больше желаемого объема остатков наличности.

Понимание того, что меновое отношение денег, с одной стороны, и товаров и услуг с другой, определяется точно так же, как меновые отношения товаров, спроса и предложения, было сущностью количественной теории денег. По своей сути эта теория являлась приложением общей теории спроса и предложения к особому случаю денег. Ее достоинством была попытка определить покупательную способность денег с помощью таких же рассуждений, которые используются для объяснения всех остальных меновых отношений. Ее недостаток в холистической интерпретации. Она смотрела на совокупное предложение денег в Volkswirtschaft, а не на действия отдельных людей и фирм. Следствием этой ошибочной точки зрения стала идея о том, что существует пропорциональность в изменениях совокупных количества денег и денежных цен. Но попытки критиков вскрыть ошибки, присущие количественной теории, и заменить ее более удовлетворительной теорией не увенчались успехом. Стремясь опровергнуть наличие причинной связи между движением цен и изменениями количества денег, они не боролись с ошибками количественной теории, а, наоборот, атаковали зерно истины. Это отрицание завело их в лабиринт ошибок, противоречий и бессмыслицы. Современная денежная теория восходит к традиционной количественной теории в той мере, в какой она основывается на осознании того, что изменения покупательной способности денег должны изучаться в соответствии с принципами, применяемыми ко всем остальным рыночным явлениям, и что существует связь между изменениями в спросе и предложении денег, с одной стороны, и изменениями покупательной способности с другой. В этом смысле можно назвать современную теорию денег улучшенным вариантом количественной теории.

Эпистемологическое значение теории происхождения денег Карла Менгера

Карл Менгер не только создал неопровержимую праксиологическую теорию происхождения денег. Он также осознал значение своей теории для выяснения фундаментальных принципов праксиологии и ее метода исследования[См. книги Карла Менгера: Grunds??д??tze der Volkswirtschaftslehre: Vienna, 1871. P. 250 ff.; ibid. 2nd ed. Vienna, 1923. P. 241 ff; Менгер К. Основания политической экономии//Австрийская школа в политэкономии: К. Менгер, Е. Бем-Баверк, Ф. Визер. М.: Экономика, 1992. С. 217 и далее; Менгер К. Исследование о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб.: Цинзерлинг, 1894. С. 160 и далее.].

Некоторые авторы объясняли происхождение денег декретами и соглашениями. Власть, государство или договор между гражданами целенаправленно и сознательно учреждают косвенный обмен и деньги. Основной недостаток этой доктрины можно увидеть не в предположении, что люди эпохи, не знакомой с косвенным обменом и деньгами, смогли разработать план нового экономического порядка, отличного от реальных условий своего времени, и смогли осознать важность этого плана. И не в том, что история не дает свидетельств, подкрепляющих эти утверждения. Есть более существенные причины, чтобы ее отвергнуть.

Если предполагается, что положение участников улучшается с каждым шагом по пути от прямого обмена к косвенному, а следовательно, и по мере определения предпочтительного использования в качестве средства обмена определенных товаров, отличающихся особо высокой степенью реализуемости, то трудно понять, почему, имея дело с зарождением косвенного обмена, необходимо было в дополнение к нему прибегать к помощи декретов властей и явных соглашений между гражданами. Человек, затрудняющийся получить то, что он хочет, в результате прямого товарообмена, увеличит свои шансы приобрести это в более поздних актах обмена, путем покупки быстрее реализуемого товара. В этих обстоятельствах нет необходимости ни во вмешательстве государства, ни в соглашениях между гражданами. Счастливая идея пойти по этому пути должна посетить самых проницательных индивидов, а менее изобретательные могут скопировать опыт первых. Гораздо более правдоподобно считать, что немедленные преимущества, предоставляемые косвенным обменом, были осознаны действующими участниками, чем предполагать, что целостный образ общества, ведущего торговлю посредством денег, был постигнут гением и, если мы примем теорию договора, стал очевидным остальным людям с помощью убеждения.

Если мы не принимаем, что индивиды обнаружили, что лучше прибегнуть к косвенному обмену, чем ждать возможности прямого обмена, и, чтобы поддержать дискуссию, примем, что власти или договор ввели деньги, то возникают дополнительные вопросы. Мы должны спросить, с помощью каких мер людей заставили воспринять приемы поведения, полезность которых они не понимали и которые технически более сложны, чем прямой обмен. Мы можем предположить, что было применено принуждение. Тогда мы должны спросить, когда именно и почему косвенный обмен и использование денег впоследствии перестали быть для индивидов операциями мучительными или по крайней мере нейтральными и стали выгодными для них.

Праксиологический метод находит причины всех явлений в действиях индивидов. Если условия межличностного обмена таковы, что косвенный обмен способствует сделкам, и если и в какой мере люди осознают эти выгоды, то на свет появляются косвенный обмен и деньги. Исторический опыт показывает, что эти условия существовали и существуют. Невозможно представить, каким образом в отсутствие этих условий люди могли бы принять косвенный обмен и деньги, а также придерживаться этих способов обмена.

В конце концов, исторический вопрос происхождения косвенного обмена и денег не имеет отношения к праксиологии. К делу относится только то, что косвенный обмен и деньги существуют, потому что были и есть условия для их существования. Если это так, то праксиологии нет необходимости прибегать к помощи гипотезы, утверждающей, что эти способы обмена созданы авторитарными декретами или соглашениями. Этатисты могут, если им нравится, продолжать приписывать изобретение денег государству, каким бы неправдоподобным это ни казалось. Значение имеет лишь то, что человек приобретает товар не для того, чтобы использовать его для личного потребления или в производстве, а для того, чтобы уступить его в последующем акте обмена. Такое поведение людей превращает  товар в средство обмена и, если  такое поведение  становится общепринятым в отношении определенного товара, превращает его в деньги. Все теоремы каталлактической теории о средствах обмена и денег относятся к услугам, которые товар оказывает в качестве средства обмена. Даже если бы было правдой, что импульс для введения косвенного обмена и денег был обеспечен властями или соглашением членов общества, это не поколебало бы утверждения, что только поведение обменивающихся людей создает косвенный обмен и деньги.

История может рассказать нам, где и когда впервые стали использоваться средства обмена и как впоследствии диапазон товаров, использовавшихся для этих целей, все сильнее и сильнее ограничивался. Поскольку грань между более широким понятием средства обмена и более узким понятием денег не резкая, а размытая, то невозможно прийти к согласию об историческом переходе от простого средства обмена к деньгам. Ответ на этот вопрос является проблемой исторического понимания. Но, как мы уже упоминали, грань между прямым и косвенным обменом является резкой, и все, что каталлактика устанавливает относительно средств обмена, категориально относится ко всем товарам, на которые предъявляется спрос как на подобное средство и которые приобретаются в качестве таковых.

Поскольку утверждение, гласящее, что косвенный обмен и деньги были учреждены декретом или договором, подразумевает описание исторических событий, то доказательство его ошибочности задача историков. Пока оно выдвигается просто как историческое утверждение, оно не может оказать никакого влияния на каталлактическую теорию денег и объяснение эволюции косвенного обмена. Но если оно задумывалось как утверждение о человеческой деятельности и общественных событиях, то оно бесполезно, потому что ничего не утверждает о действии. Заявление, что однажды правителей или граждан, собравшихся на съезд, вдруг посетила мысль, что было бы неплохо обмениваться не напрямую, а с помощью общепринятого средства обмена, не является утверждением о человеческом действии. Это просто отбрасывание проблемы в прошлое.

Необходимо понимать, что нельзя внести какой-либо вклад в научную концепцию человеческих действий и общественных явлений, если провозглашать, что их создало государство, харизматический лидер или вдохновение, снизошедшее на всех людей. Не могут подобные утверждения также опровергнуть положения теории, показывающие, как эти явления могут быть представлены в виде непреднамеренного результата, непланируемой сознательно равнодействующей индивидуальных усилий членов общества, которая не является их целью[Cp.: Менгер К. Исследование... С. 166.].

4. Определение покупательной способности денег

Поскольку экономическое благо требуется не только тем, кто желает использовать его для потребления или производства, но и людям, которые желают хранить его в качестве средства обмена и в случае необходимости уступить его в одном из последующих актов обмена, то спрос на него увеличивается. Появившись, новое применение этого блага создало дополнительный спрос на него. И как в случае с другими экономическими благами, дополнительный спрос приводит к возрастанию меновой ценности, т.е. количеству других благ, предлагаемых в обмен на его приобретение. Количество других товаров, которые можно получить, пожертвовав средством обмена, его цена, выраженная в различных товарах и услугах, частично определяется спросом тех, кто желает приобрести его в качестве средства обмена. Если люди перестают использовать данное благо в качестве средства обмена, то этот дополнительный специфический спрос исчезает и соответственно падает его цена.

Таким образом, спрос на средство обмена представляет собой соединение двух частичных спросов: спроса, предъявляемого с намерением использовать его в потреблении и производстве, и спроса, предъявляемого с намерением использовать его как средство обмена[Проблемы денег, предназначенных исключительно для службы в качестве средства обмена и не приносящих никакой иной пользы, за счет которой на них мог бы предъявляться спрос, обсуждаются в параграфе 9.]. В отношении современных  металлических  денег говорят о промышленном и денежном спросе. Меновая ценность (покупательная способность) средства обмена является равнодействующей кумулятивного эффекта обоих частичных спросов.

Величина той части спроса на средство обмена, которая предъявляется за счет его службы в качестве средства обмена, зависит от его меновой ценности. Этот факт создает трудности, которые многие экономисты считают до такой степени неразрешимыми, что отказываются от дальнейшего развития этого направления аргументации. Это алогично, говорят они, объяснять покупательную способность денег, ссылаясь на спрос на деньги, а спрос на деньги, ссылаясь на покупательную способность.

Однако это затруднение лишь кажущееся. Покупательная способность, которую мы объясняем, ссылаясь на величину специфического спроса, это не та же самая покупательная способность, величина которой определяет этот специфический спрос. Проблема заключается в том, чтобы постигнуть, как определяется покупательная способность в ближайшем будущем, в приближающемся моменте. Для решения этой проблемы мы ссылаемся на покупательную способность в ближайшем прошлом, в только что прошедшем моменте. Это две различные величины. И было бы ошибкой в качестве возражения против нашей теоремы, которую можно назвать теоремой регрессии, утверждать, что мы движемся в порочном круге[Автор этой работы впервые разработал теорему регрессии покупательной способности в первом издании своей книги Theory of Money and Credit, опубликованной в 1912 г. (с. 97123, английский перевод). Эта теорема подвергалась критике с различных точек зрения. Некоторые из возражений, особенно выдвинутые Б.М. Андерсоном в глубокой книге The Value of Money, впервые опубликованной в 1917 г., заслуживают тщательного исследования. Важность поднятых проблем заставляет также внимательно расмотреть возражения Х. Эллиса (Ellis H. German Monetary Theory 19051933. Cambridge, 1934. P. 77 ff.). Далее в основном тексте все возражения конкретизированы и подвергнуты критическому исследованию.].

Но, говорят критики, это равносильно просто отбрасыванию проблемы в прошлое, так как в настоящий момент все еще необходимо объяснять определение вчерашней покупательной способности. Если и ее объяснять, также ссылаясь на покупательную способность позавчерашнего дня и т.д., то налицо regressus in infinitum. Это рассуждение, утверждают они, безусловно, представляет собой неполное и логически неудовлетворительное решение данной проблемы. Эти критики не понимают, что регрессия в прошлое не бесконечна. Она достигает точки, где объяснение завершается, и на все дополнительные вопросы дается ответ. Если мы будем постепенно прослеживать покупательную способность, то в конце концов достигнем точки, в которой использование данного товара в качестве средства обмена только начинается. В этой точке вчерашняя меновая ценность определяется исключительно неденежным промышленным спросом, который предъявляется только теми, кто хочет использовать этот товар в любом ином качестве, но не как средство обмена.

Но, продолжают критики, это означает объяснение той части покупательной способности денег, которая соответствует их службе в качестве средства обмена, через их использование в промышленных целях. Подлинная же проблема объяснение специфически денежной компоненты их меновой ценности, остается нерешенной. И здесь критики ошибаются. Та компонента ценности денег, которая является следствием услуг, оказываемых в качестве средства обмена, целиком и полностью объясняется этими специфическими денежными услугами и спросом, который они создают. В связи с этим невозможно отрицать и никем не отрицались два факта. Во-первых, спрос на средство обмена определяется соображениями его меновой ценности, являющейся следствием как денежной, так и промышленной пользы, приносимой им. Во-вторых, меновая ценность товара, на который еще отсутствует спрос как на средство обмена, определяется исключительно спросом со стороны людей, стремящихся использовать его для промышленных нужд или для потребления, или для производства. И теорема регрессии ставит своей целью истолковать первое возникновение денежного спроса на товар, спрос на который до сих пор предъявлялся только с промышленными целями, его меновой ценностью, которая в этот момент приписывалась ему только за счет неденежной пользы. Оно, безусловно, не предполагает объяснения специфически денежной меновой ценности средства обмена на основе производственной меновой ценности.

Наконец, утверждалось, что подход теоремы регрессии не теоретический, а исторический. Это возражение столь же ошибочно. Объяснить событие исторически означает показать, как оно было вызвано силами и факторами, действующими в определенное время в определенном месте. Эти отдельные силы и факторы являются первичными элементами объяснения. Они представляют собой первичные исходные данные и в качестве таковых не допускают никакого дальнейшего анализа и сведения. Объяснить явление теоретически означает найти причину его появления в действии общих принципов, которые уже содержатся в теоретической системе. Теорема регрессии отвечает этим требованиям. Она находит причину специфически денежной меновой ценности средства обмена в его функции средства обмена и теоремах определения ценности и установления цен, разработанных в общей теории каталлактики. Она дедуцирует частный случай из принципов более универсальной теории. Она демонстрирует, как конкретное явление неизбежно возникает в результате действия принципов, действительных для всех явлений. Она не говорит: это случилось в такое-то время в таком-то месте. Она говорит: это происходит всегда, когда создаются соответствующие условия; когда бы товар, на который до сих пор не было спроса для применения в качестве средства обмена, ни начинал пользоваться спросом для этих целей, всегда должны появляться одни и те же результаты; нет ни одного товара, который можно было бы использовать в функции средства обмена, который в самом начале использования по этому назначению не имел бы меновой ценности за счет других применений. Все эти утверждения, подразумеваемые в теореме регрессии, заявляются с аподиктичностью, свойственной априоризму праксиологии. Это должно случиться именно так. Никому не удастся создать гипотетический пример, в котором ход событий оказался бы иным.

Покупательная способность денег определяется спросом и предложением, как и цены на любые товары и услуги. Так как деятельность всегда нацелена на более удовлетворительное состояние будущих обстоятельств, то того, кто собирается приобрести или отдать деньги, разумеется, прежде всего интересуют их будущая покупательная способность и будущая структура цен. Но он не может сформировать оценку будущей покупательной способности иначе, как взглянув на ее значение в ближайшем прошлом. Именно это радикально отличает определение покупательной способности денег от определения взаимных меновых отношений различных товаров и услуг. По отношению к последним действующие субъекты не должны принимать во внимание ничего, кроме их роли в будущем удовлетворении потребностей. Если на продажу предлагается новый товар, о котором раньше не слышали, как, например, радиоприемники несколько десятилетий назад, то единственный вопрос, который имеет значение для индивида, состоит в том, будет ли удовлетворение от нового устройства больше, чем удовлетворение, ожидаемое от тех товаров, от которых он должен отказаться, чтобы купить новинку. Знание прошлых цен для покупателя просто означает получение излишка потребителя. Если он не преследует этой цели, он мог бы в случае необходимости подготовить покупку без знакомства с рыночными ценами ближайшего прошлого, которые обычно называются ценами настоящего. Как уже отмечалось, уничтожение памяти о всех прошлых ценах не помешало бы формированию новых меновых отношений между торгуемыми вещами. Но если исчезнет знание о покупательной способности денег, то процесс становления косвенного обмена и средства обмена должен будет начаться заново. Снова возникнет необходимость начинать с использования некоторых товаров, реализуемых быстрее, чем остальные, в качестве средств обмена. Спрос на эти товары увеличится и добавит к величине меновой ценности, основанной на производственном (неденежном) применении, специфический компонент, соответствующий их новому использованию в качестве средства обмена. В отношении денег ценностное суждение возможно только в том случае, если оно основано на оценке стоимости. Признание нового вида денег предполагает, что данная вещь уже имеет предшествующую меновую ценность за счет пользы, которую она приносит непосредственно производству или потреблению. Ни покупатель, ни продавец не могут оценить ценность денежной единицы, если не располагают информацией о ее меновой ценности ее покупательной способности в ближайшем прошлом.

Величину покупательной способности определяет отношение между спросом на деньги и предложением денег, которое может быть названо денежным отношением. Сегодняшнее денежное отношение, сложившееся на основе вчерашней покупательной способности, определяет сегодняшнюю покупательную способность. Тот, кто желает увеличить свои остатки наличности, ограничивает покупки и расширяет продажи и тем самым создает тенденцию понижения цен. Тот, кто желает уменьшить остатки наличности, увеличивает покупки либо для потребления, либо для производства и инвестиций и ограничивает продажи; тем самым он создает тенденцию роста цен.

Изменения в предложении денег должны непременно изменить размещение товаров между индивидами и фирмами. Количество денег, имеющееся во всей экономической системе, не может уменьшиться или увеличиться, если сначала не уменьшатся или не увеличатся остатки наличности отдельных ее членов. Мы можем, если захотим, предположить, что каждый участник получает часть дополнительных денег непосредственно в момент их поступления в систему или принимает участие в уменьшении количества денег. Но допускаем мы это или нет, конечный результат нашего доказательства останется тем же самым. Этим результатом будет то, что изменения в структуре цен, вызванные изменениями в предложении денег в экономической системе, никогда не оказывают влияние на цены товаров и услуг в одинаковой степени в одно и то же время.

Предположим, что государство выпустило в обращение дополнительное количество бумажных денег. Государство планирует либо купить товары и услуги, либо выплатить долги, либо выплатить проценты по этим долгам. Однако, возможно, казначейство выходит на рынок с дополнительным спросом на товары и услуги; теперь оно в состоянии купить больше товаров, чем оно могло купить прежде. Цены товаров, которые оно покупает, повышаются. Если государство расходует при этом деньги, собранные в результате налогообложения, то налогоплательщики ограничат свои закупки, и в то время как цены на товары, купленные государством, повысятся, цены на остальные товары упадут. Но падения цен на товары, покупавшиеся налогоплательщиками, не произойдет, если государство увеличит количество денег в своем распоряжении, не сокращая количества денег на руках частных лиц. Цены на некоторые товары а именно на те, что покупаются государством, возрастут немедленно, в то время как цены на остальные товары пока что останутся неизменными. Но процесс продолжается. Продавцы товаров, пользующихся спросом государства, теперь сами в состоянии покупать больше, чем раньше. Таким образом, бум распространяется от одной группы товаров и услуг к другим, пока все цены и ставки заработной платы не поднимутся. Рост цен, следовательно, не синхронен для различных товаров и услуг.

Поскольку этот процесс оказывает неодинаковое влияние на материальное положение различных индивидов, то когда, в конце концов, в результате отдаленных последствий увеличения количества денег все цены возрастут, рост захватит различные товары и услуги в разной степени. В ходе этого процесса некоторые пользуются выгодами более высоких цен на товары и услуги, которые продают, в то время как цены на вещи, которые они покупают, не повысились в цене или повысились в меньшей степени. С другой стороны, существуют люди, продающие товары и услуги, цены на которые не повысились или повысились не до такой степени, как цены на товары, которые они должны покупать для ежедневного потребления. Для первых постепенный рост цен благо, для последних бедствие. Кроме того, должники выигрывают за счет кредиторов. Когда процесс подходит к концу, богатство различных индивидов  меняется по-разному. Одни сделались богаче, другие беднее. Обстоятельства уже не те, что были прежде. Новый порядок вещей приводит к изменению в интенсивности спроса на различные товары. Взаимные соотношения денежных цен товаров и услуг уже другие. От того, что все денежные цены выросли, изменилась и структура цен. Конечные цены, к установлению которых стремится рынок, после того как воздействие увеличения количества денег закончилось, не равны предшествующим конечным ценам, умноженным на тот же множитель.

Главная ошибка старой количественной теории денег, как и уравнения обмена математической экономической теории, заключалась в том, что они игнорировали эту фундаментальную проблему. Изменение предложения денег должно вызвать изменения и остальных переменных. Разница состояний рыночной системы до и после оттока или притока денег не просто в том, что денежная наличность индивидов и цены увеличились или уменьшились. Произошли также изменения взаимных меновых отношений различных товаров и услуг, которые, если угодно прибегнуть к метафорам, более адекватно описываются образом революции цен, чем вводящим в заблуждение образом подъема и снижения уровня цен.

Здесь мы можем пренебречь последствиями, вызванными влиянием изменений на объем всех отсроченных платежей, предусмотренных контрактами. Ниже мы рассмотрим и их, и воздействие денежных мероприятий на потребление и производство, вложения в капитальные товары, накопление и потребление капитала. Но даже оставляя все это в стороне, мы никогда не должны забывать, что изменение количества денег оказывает неравномерное влияние на цены. Когда и в какой степени попадут под это влияние различные товары и услуги, зависит от конкретной ситуации. В процессе роста денежной массы (инфляции) первая реакция состоит не только в том, что рост цен на некоторые из них более быстрый и крутой, чем на другие. В самом начале может случиться некоторое падение, так как спрос на них предъявляется главным образом теми, чьи интересы оказались ущемлены.

Причиной изменения денежного отношения может быть не только выпуск в обращение дополнительных денег государством. Увеличение производства ценных металлов, используемых в качестве денег, дает тот же эффект, хотя, разумеется, остальные слои населения могут как выиграть, так и проиграть от этого. Цены также могут возрасти, если без соответствующего уменьшения наличного количества денег спрос на них упадет в результате общей тенденции сокращения остатков наличности. Дополнительно расходуемые деньги в результате такого де-тезаврирования становятся причиной появления тенденции к повышению цен точно так же, как и золотые прииски и печатный станок. Наоборот, цены падают, когда предложение денег уменьшается (например, вследствие изъятия бумажных денег) или спрос на деньги увеличивается (например, вследствие тенденции к тезаврированию, хранению больших остатков наличности) остатков. Этот процесс всегда неравномерный и поэтапный, непропорциональный и асимметричный.

Могут возразить, что нормальный объем производства золотых приисков, выброшенный на рынок, вполне может вызвать увеличение количества денег, но не дохода, а тем более не богатства владельцев приисков. Они получают только свой нормальный доход и поэтому его расходование ими не может изменить рыночных условий и существующих тенденций установления конечных цен и равновесия равномерно функционирующей экономики. Для них годовой объем производства приисков не означает увеличения богатства и не побуждает их предлагать более высокие цены. Они будут продолжать жить так, как жили раньше. В этих пределах их расходы не окажут сильного влияния на рынок. Таким образом, нормальное производство золота, хотя, безусловно, увеличивает наличное количество денег, не может запустить процесс обесценения. Оно нейтрально по отношению к деньгам.

Относительно этого рассуждения прежде всего следует заметить, что в развивающейся экономике, где растет население и углубляется разделение труда и, как его следствие, производственная специализация, существует тенденция повышения спроса на деньги. Новые люди, появляющиеся на сцене, также желают создать остатки наличности. Степень экономической самодостаточности, т.е. производства для нужд домашнего хозяйства, снижается, и люди все сильнее зависят от рынка. Это, вообще говоря, заставляет их увеличивать остатки наличности. Таким образом, повышательная тенденция, порождаемая так называемым нормальным производством золота, наталкивается на понижательную тенденцию, порождаемую повышенным спросом на остатки наличности. Однако эти две противоположные тенденции не нейтрализуют друг друга. Оба процесса идут сами по себе, меняя существующие социальные условия, делая одних людей богаче, других беднее, в разное время и в разной степени оказывая воздействие на цены различных товаров и услуг. Действительно, рост цен на некоторые товары, вызванный одним из этих процессов, в конце концов может быть компенсирован падением, вызванным другим процессом. Может случиться, что в результате некоторые или многие цены вернутся к предыдущему уровню. Но этот конечный результат не является следствием отсутствия движений, спровоцированных изменениями денежного отношения. Это скорее следствие совместного протекания двух независимых процессов, каждый из которых вызывает изменения на рынке, а также изменения материального положения индивидов и групп индивидов. Новая структура цен может не сильно отличаться от старой. Однако она равнодействующая двух рядов изменений, которые довели до логического конца все необходимые социальные трансформации.

То, что владельцы золотых приисков полагаются на стабильную годовую выручку от производства золота, не отменяет воздействия вновь добытого золота на цены. Владельцы приисков в обмен на добытое золото забрали с рынка товары и услуги, необходимые для своего производства, и товары, необходимые для своего потребления и инвестиций в другие отрасли. Если бы они не произвели это количество золота, то оно не оказало бы воздействия на цены. Не имеет никакого отношения к делу то, что они предвидели и капитализировали будущий доход и что они привели свой уровень жизни в соответствие с ожиданием стабильного дохода от работы приисков. Воздействие, которое вновь добытое золото оказывает на их расходы и расходы людей, в чьи остатки наличности оно постепенно превратится позже, начнется только тогда, когда это золото окажется на руках владельцев приисков. Если в ожидании будущих доходов они потратили деньги раньше, а ожидаемый доход не появился, то условия не будут отличаться от тех случаев, когда потребление финансируется с помощью кредита, базировавшегося на ожидании несбывшихся впоследствии событий.

Изменения в величине желаемых остатков наличности нейтрализуют друг друга только в том случае, если они регулярно возобновляются и связаны причинной зависимостью. Люди получают заработную плату и жалованье не ежедневно, а в определенные дни за период одной или нескольких недель. Они не планируют поддерживать остатки наличности в течение всего периода между платежными днями на одном и том же уровне. Количество наличных денег в их карманах уменьшается по мере приближения следующего платежного дня. С другой стороны, торговцы, обеспечивающие их всем необходимым для жизни, соответственно увеличивают свои остатки наличности. Оба этих процесса обусловливают друг друга; между ними существует причинная зависимость, согласовывающая их как во времени, так и количественно. Ни продавцы, ни их клиенты  не поддаются влиянию случающихся время от времени колебаний. Их планы в отношении остатков наличности, а также деловых операций и потребительских расходов соответственно учитывают весь процесс целиком.

Именно это явление привело экономистов к созданию образа постоянного обращения денег и игнорированию изменений остатков наличности индивидов. Однако здесь мы имеем дело со взаимосвязями, ограниченными узкой, четко очерченной областью. Нейтрализация может иметь место только в той мере, в какой увеличение остатков наличности одной группы людей во времени и количественно связано с уменьшением остатков наличности другой группы, и только в той мере, в какой эти изменения самоликвидируются в течение периода, который обе группы людей считают полным при планировании своих остатков наличности.

5. Проблема Юма и Милля и движущая сила денег

Можно ли представить такую ситуацию, в которой покупательная способность денег изменяется в одно и то же время и в одной и той же степени по отношению ко всем товарам и услугам и пропорционально изменениям предъявляется или предложение денег, или спрос на деньги? Другими словами, можно ли вообразить нейтральные деньги в рамках экономической системы, которая не соответствует идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики? Мы можем назвать этот вопрос проблемой Юма и Милля.

Неоспоримо, что ни Юму,  ни Миллю не  удалось найти положительного ответа на этот вопрос[Ср.: Mises. Theory of Money and Credit. P. 140142.]. Можно ли ответить на него абсолютно отрицательно?

Представим две системы равномерно функционирующей экономики А и В. Эти две системы независимы и никак не связаны между собой. Они отличаются друг от друга только тем, что каждому количеству денег m в А соответствует nm в В, где n больше или меньше единицы. Предположим, что не существует отсроченных платежей и деньги, применяемые в обеих системах, служат только в денежных целях и не допускают никакого неденежного использования. Следовательно, соотношение цен этих двух систем составляет 1 : n. Можно ли представить, что положение дел в А может быть одним махом изменено таким образом, чтобы сделать его эквивалентным положению дел в В?

Ответ на этот вопрос очевидно должен быть отрицательным. Тот, кто хочет ответить на него положительно, должен предположить, что deux ex machina* в одно и то же мгновение обращается к каждому индивиду, увеличивая или уменьшая его остатки наличности путем умножения на n и говоря ему, что впредь он должен умножать на n все цены, которые он учитывает при оценке стоимости и расчетах. Это может случиться только чудом.

Как уже отмечалось, в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики само понятие денег вырождается в несущественный вычислительный процесс, внутренне противоречивый и лишенный всякого смысла¹⁰. В идеальной конструкции, отличительной чертой которой является неизменность и жесткость условий, невозможно присвоить никакой функции косвенному обмену, средствам обмена и деньгам.

Там, где нет неопределенности будущего, нет необходимости в каких бы то ни было остатках наличности. Когда деньги обязательно должны храниться людьми в виде остатков наличности, не может быть никаких денег. Использование средств обмена и поддержание остатков наличности обусловлено изменчивостью экономической информации. Деньги сами являются элементом изменчивости экономической информации. Их существование несовместимо с представлением о размеренном течении событий в равномерно функционирующей экономике.

Любое изменение денежного отношения меняет помимо воздействия на отсроченные платежи положение отдельных членов общества. Одни становятся богаче, другие беднее. Может случиться, что воздействие изменений спроса и предложения денег натолкнется на противоположные изменения такой же силы, произошедшие в то же самое время, и равнодействующая двух противоположных импульсов не вызовет внешних изменений в структуре цен. Но и тогда будет оказано влияние на положение индивидов. Каждое изменение денежного отношения действует самостоятельно и приводит к специфическим последствиям. Даже если инфляционный и дефляционный импульсы случаются в одно и то же время или вслед за инфляцией следует дефляция и в конечном счете цены меняются не сильно, все равно социальные последствия каждого из двух импульсов не аннулируют друг друга. К социальным последствиям инфляции добавляются социальные последствия дефляции. Нет никаких причин считать, что все или хотя бы большая часть тех, кто выиграл от одной тенденции, потерпят ущерб от другой и наоборот.

Деньги не являются ни абстрактными num??й??raire, ни эталоном ценности или цен. Они неизбежно являются экономическим товаром, и как таковым им присваивается ценность и стоимость в соответствии с их собственными заслугами, т.е. пользой, которую человек ожидает от наличных денег. Рынок всегда находится в движении и изменении. Именно потому, что существуют колебания, существуют и деньги. Деньги являются элементом изменений не потому, что они обращаются, а потому, что они хранятся в наличной форме. Люди хранят деньги только потому, что ждут изменений, содержание и масштаб которых им точно не известны.

В то время как существование денег можно представить только в изменяющейся экономике, они сами по себе являются элементом дальнейших изменений. Любое экономическое изменение приводит их в движение и превращает в движущую силу новых изменений. Любой сдвиг в структуре меновых отношений неденежных товаров не только вызывает изменения в производстве, но и провоцирует изменение денежного отношения, а следовательно, и дальнейших изменений. Ничто не может произойти в сфере товаров, не оказав влияния на денежную сферу, и все, что происходит в денежной сфере, оказывает влияние на сферу товаров.

Понятие нейтральных денег не менее противоречивое, чем понятие стабильной покупательной способности.  Деньги без собственной движущей силы не могут быть совершенными деньгами; они вообще не будут деньгами.

Распространенной ошибкой является мнение, что совершенные деньги должны быть нейтральными и обладать неизменной покупательной способностью и что цель денежной политики воплотить эти совершенные деньги. Эту идею легко можно объяснить как реакцию на еще более популярные постулаты инфляционистов. Но это избыточная реакция. Она сама внутренне противоречива и губительна, поскольку усиливает застарелые ошибки, присущие учениям многих философов и экономистов.

Эти мыслители введены в заблуждение широко распространенным мнением, что состояние покоя более совершенно, чем движение. Их идея совершенства подразумевает, что нельзя представить более совершенного состояния и, следовательно, любое изменение повредит ему. Самое большее, что можно сказать о движении, заключается в том, что оно направлено на достижение состояния совершенства, где царит покой, поскольку любое дальнейшее движение приведет к менее совершенному состоянию. Движение рассматривается как отсутствие равновесия и полного удовлетворения, как проявление беспокойства и желаний. Если эти идеи просто устанавливают то, что деятельность направлена на устранение беспокойства и в конечном счете на достижение полного удовлетворения, то они вполне обоснованы. Но не следует забывать, что покой и равновесие присутствуют не только в состоянии, где полная удовлетворенность сделала людей совершенно счастливыми, но и в такой же степени в состоянии, где люди, одолеваемые множеством желаний, не видят способов улучшения своего положения. Отсутствие деятельности может быть не только результатом полного удовлетворения, но и следствием неспособности привести положение вещей в более удовлетворительное состояние. Оно может означать безнадежность точно так же как удовлетворенность.

Ни нейтральность денег, ни стабильность их покупательной способности несовместимы ни с реальным миром деятельности и непрекращающихся изменений, ни с экономической системой, которая не может быть устойчивой. Мир, который предполагается необходимыми условиями нейтральных и стабильных денег, будет миром без деятельности.

Поэтому нет ничего странного или неправильного в том, что в рамках такого изменяющегося мира деньги не являются ни нейтральными, ни стабильными в своей покупательной способности. Все планы сделать деньги нейтральными и стабильными противоречивы. Деньги элемент действия, а следовательно, изменения. Изменения в денежном отношении, т.е. в отношении между спросом и предложением денег, воздействуют на меновые отношения денег, с одной стороны, и товаров с другой. Эти изменения оказывают влияние на цены различных товаров и услуг не одновременно и в разной степени. Следовательно, они по-разному влияют на богатство разных членов общества.

6. Изменения в покупательной способности под действием денежных факторов и условий на товарных рынках

Изменения покупательной способности денег, т.е. менового отношения денег и товаров и услуг, могут возникать или со стороны денег, или со стороны товаров и услуг. Изменение исходной информации, провоцирующее их, может происходить либо в спросе и предложении денег, либо в спросе и предложении других товаров и услуг. Соответственно мы различаем изменения покупательной способности под действием денежных факторов и под действием условий на товарных рынках.

Причиной изменений покупательной способности под действием условий на товарных рынках могут быть изменения в предложении товаров и услуг или в спросе на отдельные товары и услуги. Общее увеличение или снижение спроса на все товары и услуги или на большую их часть может быть вызвано только со стороны денег.

Давайте рассмотрим социальные и экономические последствия изменений покупательной способности денег, сделав три допущения: во-первых, деньги могут использоваться только в качестве денег, т.е. средства обмена, и не могут служить никаким другим целям; во-вторых, обмен происходит только наличным товаром, и никакой наличный товар не обменивается на будущий товар; в-третьих, мы пренебрегаем влиянием изменений покупательной способности на денежный расчет.

При этих допущениях все последствия изменений покупательной способности под действием денежных факторов состоят в перераспределении богатства среди индивидов. Одни становятся богаче, другие беднее; одни лучше обеспеченными, другие хуже. Все, что одни выигрывают, оплачивается потерями других. Однако при этом недопустимо говорить, что совокупное удовлетворение не изменилось или что в то время, как в совокупном предложении не произошло никаких изменений, совокупное удовлетворение или сумма счастья увеличились или уменьшились вследствие изменений в распределении богатства. Понятия совокупного удовлетворения или совокупного счастья бессодержательны. Невозможно найти эталон для сравнения различных степеней удовлетворения или счастья, достигаемых различными индивидами.

Изменения покупательной способности под действием денежных факторов косвенно порождают дальнейшие изменения, благоприятствуя либо накоплению дополнительного капитала, либо проеданию наличного капитала. Характер и направление этих вторичных воздействий в каждом конкретном случае определяются исходной информацией. Эти важные проблемы мы рассмотрим ниже[Cм. гл. ХХ.].

Изменения покупательной способности под действием условий на товарных рынках иногда представляют собой не более, чем последствия перемещения спроса с одних товаров на другие. Если они вызываются увеличением или снижением предложения товаров, то они не являются просто трансфертами от одних людей к другим людям. Они не означают, что Питер приобрел то, что Пол потерял. Некоторые могут стать богаче, хотя никто не обеднеет, и наоборот.

Мы можем описать это следующим образом: пусть и А и В представляют собой две независимые системы, которые никак не связаны друг с другом. В обеих системах используются одни и те же деньги, которые не могут использоваться  для неденежных  целей.  Теперь  предположим,  как в случае 1, что А и В отличаются друг от друга только тем, что в В совокупное предложение денег равно nm, где m равно совокупному предложению денег в А, и что каждому остатку наличности с и денежному требованию d в А соответствует остаток наличности nc и требования nd в В. Во всем остальном A подобно В. Затем мы предполагаем, как в случае 2, что А и В отличаются друг от друга только тем, что в В совокупное предложение определенного товара r равно np, где р это совокупное предложение этого товара в А, и что любому запасу v товара r в А соответствует запас nv в В. В обоих случаях n больше единицы. Если мы каждому индивиду из А зададим вопрос, готов ли он пойти хоть на какую-то жертву, чтобы поменять свое положение на соответствующее место в В, то в случае 1 ответ будет единодушно отрицательным. Но в случае 2 все владельцы r и все, у кого нет нисколько r, но которые стремятся приобрести его определенное количество т.е. по крайней мере один индивид ответят утвердительно.

Польза денег обусловлена величиной их покупательной способности. Никто не стремится иметь какое-то количество кусочков денег или какой-то их вес; все стремятся иметь определенную величину покупательной способности. Так как действие рынка стремится зафиксировать окончательное состояние покупательной способности денег на уровне, при котором их предложение и спрос совпадают, то избытка или недостатка денег не может существовать. Каждый индивид в отдельности и все индивиды вместе всегда полностью используют преимущества косвенного обмена и применения денег независимо от того, велико или мало количество денег. Изменения в покупательной способности денег порождают изменения в распределении богатства между членами общества. С точки зрения людей, стремящихся стать богаче вследствие соответствующих изменений, предложение денег может быть названо недостаточным или избыточным, и жажда этих изменений может вызвать экономическую политику, предназначенную для создания изменений покупательной способности под действием денежных факторов. Однако услуги, оказываемые деньгами, нельзя ни увеличить, ни восстановить путем изменения их предложения. Может возникнуть избыток или недостаток остатков наличности индивида. Но это обстоятельство можно исправить путем увеличения или уменьшения потребления или инвестиций. (Разумеется, не следует становиться жертвой распространенного смешивания спроса на деньги в качестве остатков наличности и жаждой большего богатства.) Количество денег в экономической системе в целом всегда достаточно, чтобы обеспечить каждому все, что делают и могут сделать деньги.

С этой точки зрения можно назвать расточительными любые затраты, понесенные ради увеличения количества денег. То, что вещи, которые могут оказать другие полезные услуги, используются в качестве денег и тем самым отвлекаются от этих направлений использования, кажется чрезмерным урезанием ограниченных возможностей удовлетворения потребностей. Именно эта идея привела Адама Смита и Рикардо к мысли, что было бы весьма выгодно снизить издержки производства денег путем использования бумажных денежных знаков. Однако знание денежной истории представляет проблему в другом свете. Если посмотреть на катастрофические последствия колоссальной инфляции бумажных денег, следует признать, что дороговизна производства золота является меньшим злом. Бесполезно возражать, что причина этих катастроф в неправильном использовании государством власти, оказавшейся в его руках с появлением кредитных и бумажных денег, и что будь государство более мудрым, оно проводило бы более здравую политику. Поскольку деньги никогда не могут быть нейтральными и стабильными в своей покупательной способности, то планы государства, касающиеся определения количества денег, никогда не могут быть беспристрастны и справедливы ко всем членам общества. Все, что государство делает с целью оказать влияние на величину покупательной способности, неизбежно зависит от личных субъективных мнений правителей. Оно всегда содействует интересам одних групп людей за счет других групп. Оно никогда не служит так называемому общему благу и общественному благосостоянию. В области денежной политики также не существует ничего, напоминающего научную обязательность.

Выбор товара для использования в качестве средства обмена и денег всегда немаловажен. Он определяет направление изменений покупательной способности под действием монетарных факторов. Вопрос только в том: кто должен делать выбор люди, покупающие и продающие на рынке, или государство? Именно рынок в процессе отбора, длившегося века, в конце концов придал характер денег драгоценным металлам золоту и серебру. На протяжении 200 лет государство вмешивается в выбор рынком денежного агента. Даже самый фанатичный этатист не рискнет утверждать, что это вмешательство оказалось благотворным.

Инфляция и дефляция; инфляционизм и дефляционизм

Понятия инфляции и дефляции не являются праксиологическими концепциями. Они не были созданы экономистами, а возникли в повседневной речи народа и политиков. Они косвенно выражают распространенную ошибку, что существуют нейтральные деньги и деньги со стабильной покупательной способностью и что хорошие деньги должны быть нейтральными и обладать стабильной покупательной способностью. С этой точки зрения термин инфляция применяется для обозначения тех изменений под действием денежных факторов, которые привели к падению покупательной способности, а термин дефляция для обозначения тех изменений под действием денежных факторов, которые привели к росту покупательной способности.

Однако те, кто применяет эти термины, не осознают того, что покупательная способность никогда не остается неизменной и, следовательно, всегда существует либо инфляция, либо дефляция. Они игнорируют эти неизбежные постоянные колебания, пока они малы и незаметны, и применяют эти термины только к крупным изменениям покупательной способности. Так как вопрос о том, с какого момента изменения покупательной способности заслуживают того, чтобы их назвали крупными, зависит от личной оценки значимости, то становится очевидным, что инфляция и дефляция как термины не обладают категориальной точностью, требующейся для праксиологических, экономических и каталлактических концепций. Их использование уместно в истории и политике. Каталлактика может прибегать к ним, только когда применяет свои теоремы к интерпретации событий экономической истории и политических программ. Более того, в высшей степени целесообразно использовать эти термины даже в строгом каталлактическом исследовании там, где это не может быть неправильно понято и позволит избежать педантичной тяжеловесности. Но никогда не следует забывать, что все положения каталлактики, касающиеся инфляции и дефляции, т.е. крупных изменений покупательной способности под действием монетарных факторов, имеют силу и в отношении мелких изменений, хотя, разумеется, последствия последних менее заметны, чем первых.

Семантическая революция, являющаяся отличительным признаком наших дней, также изменила традиционные оттенки значения терминов инфляция и дефляция. То, что сегодня многие называют инфляцией и дефляцией, больше не является значительным увеличением или уменьшением предложения денег, а представляет собой неумолимые последствия повышения или падения товарных цен и ставок заработной платы. Эти нововведения ни в коем случае не безобидны. Они играют важную роль в усилении распространенной склонности к инфляционизму.

Во-первых, больше не осталось термина для обозначения того, что обычно характеризовалось как инфляция. Невозможно бороться с политикой, которую вы не можете назвать. Государственные деятели и экономисты больше не имеют возможности прибегнуть к терминологии, принятой и понятной народу, когда они желают рассмотреть целесообразность выпуска в обращение огромного количества дополнительных денег. Они должны подробно анализировать и описывать эту политику во всех мельчайших деталях в тех случаях, когда они захотят сослаться на нее, и повторять эту надоедливую процедуру в каждом предложении, где они касаются сего предмета. Не имея названия, эта политика начинает жить собственной жизнью и становится реальной действительностью. Она расцветает пышным цветом.

Второе зло состоит в том, что тщетные и безнадежные попытки борьбы с неизбежными последствиями инфляции ростом цен маскируются как попытки борьбы с инфляцией. Борясь лишь с внешними симптомами, правители делают вид, что борются с первопричиной зла. Не постигнув причинную связь между увеличением количества денег, с одной стороны, и ростом цен с другой, на деле они делают только хуже. Лучшим примером могут служить субсидии, предоставлявшиеся фермерам во время второй мировой войны правительствами Соединенных Штатов, Канады и Великобритании. Потолок цен сокращает предложение соответствующей продукции, поскольку ее производство приносит убытки предельным производителям. Чтобы не допустить этого, правительства предоставляли субсидии фермерам, имеющим самые высокие издержки. Эти субсидии финансировались за счет дополнительного увеличения количества денег в обращении. Если бы потребители должны были платить более высокие цены за эту продукцию, то не возникло бы дополнительных инфляционных эффектов. Эти дополнительные расходы потребители должны были бы покрывать за счет денег, предварительно выпущенных в обращение. Тем самым смешение инфляции и ее последствий может стать причиной еще большей инфляции.

Очевидно, что эти новомодные значения терминов инфляции и дефляции сбивают с толку и вводят в заблуждение и должны быть безусловно отвергнуты.

7. Денежный расчет и изменения покупательной способности

Денежный расчет производится на основе цен товаров и услуг, которые определены или предположительно будут определены рынком. Его цель обнаружить несоответствия цен и сделать из этого выводы.

Изменения покупательной способности под действием монетарных факторов не могут быть учтены в этих расчетах. Можно заменить расчет, основанный на определенном виде денег а, способом расчета, основанном на другом виде денег b. Тогда результат расчета будет гарантирован от искажения со стороны изменений покупательной способности a; но он тем не менее будет искажен изменениями покупательной способности b. Не существует методов ограждения экономического расчета от влияния изменений покупательной способности конкретного вида денег, на котором он базируется.

Любые результаты экономического расчета и любые выводы, сделанные на их основе, обусловлены превратностями изменений покупательной способности под действием денежных факторов. В соответствии с ростом и падением покупательной способности между переменными, отражающими более ранние цены, и переменными, отражающими более поздние цены, возникает специфическая разница. Расчет показывает прибыли или убытки, которые производятся просто изменениями покупательной способности денег под действием денежных факторов. Если мы сравним эти прибыли или убытки с результатом расчета, сделанного на основе денег, покупательная способность которых претерпела менее сильные изменения, то мы можем назвать их всего лишь мнимыми или кажущимися. Но нельзя забывать, что подобные утверждения возможны только как результат сравнения расчетов, сделанных на основе разных видов денег. Поскольку денег со стабильной покупательной способностью не существует, то такие кажущиеся прибыли и убытки присутствуют в любом методе экономического расчета, независимо от того, на каком виде денег он базируется. Невозможно точно провести различие между подлинными прибылями и убытками и просто кажущимися прибылями или убытками.

Поэтому можно утверждать, что экономический расчет несовершенен. Однако никто не сможет предложить метод, который был бы свободен от этих недостатков, или придумать денежную систему, которая полностью могла бы устранить источник ошибок.

Невозможно отрицать, что свободный рынок сумел разработать денежную систему, которая отвечает всем требованиям как косвенного обмена, так и экономического расчета. Цель денежных расчетов состоит в том, чтобы они не нарушались погрешностями, проистекающими от медленных и сравнительно слабых изменений покупательной способности. Степень изменений покупательной способности металлических денег под действием монетарных факторов, происходивших в течение последних 200 лет, особенно золотых денег, не может так сильно повлиять на результаты деловых экономических расчетов, чтобы сделать их бесполезными. Исторический опыт показывает, что с помощью этих методов расчета можно достигнуть любых практических целей управления деловым предприятием. Теоретический анализ показывает, что лучшего метода невозможно придумать, а тем  более применить на практике. В связи с этим бессмысленно называть денежный расчет несовершенным. Человек не в силах изменить категории человеческой деятельности. Он должен приспосабливать к ним свое поведение.

Деловые люди никогда не считали необходимым освободить экономический расчет, основывающийся на золоте, от зависимости от колебаний покупательной способности. Предложения по усовершенствованию денежной системы путем принятия табличного эталона, основанного на индексах, или путем принятия на вооружение различных методов товарных эталонов  делались не  для коммерческих  сделок и  денежного расчета. Их цель состояла в обеспечении договоров долгосрочных  займов эталоном, менее подверженным колебаниям. Коммерсанты даже не считали целесообразным модифицировать методы бухгалтерского учета, чтобы уменьшить определенные погрешности, вызванные колебаниями покупательной способности. Например, можно было бы отказаться от практики списания  оборудования  с длительным сроком службы методом  ежегодной амортизации. Вместо этого можно было бы использовать механизм установления постоянных долей амортизации, зафиксированных в процентах от затрат на реновацию в таком размере, который представляется необходимым, чтобы покрыть полные затраты на реновацию к тому времени, когда это потребуется. Но бизнес не стремился принять подобную методику.

Все это действительно только в отношении денег, не подверженных быстрым, резким изменениям покупательной способности под действием денежных факторов. А деньги, с которыми происходят такие быстрые и резкие изменения, вообще теряют пригодность служить средством обмена.

8. Предвосхищение предполагаемых изменений покупательной способности

Размышления индивидов, определяющих свое поведение относительно денег, основываются на их знании цен ближайшего прошлого. Если они будут испытывать недостаток этой информации, то они не смогут определить величину необходимых остатков наличности и затраты на покупку различных товаров. Средство обмена без прошлого немыслимо. Ничто не может начать выполнять функцию средства обмена, если прежде оно уже не было экономическим благом и люди не присвоили ему меновую ценность до того, как на него начал предъявляться спрос как на средство обмена.

Но покупательная способность, доставшаяся от ближайшего прошлого, видоизменяется сегодняшним спросом и предложением на деньги. Человеческая деятельность всегда готовится к будущему, пусть иногда оно представляет собой будущее следующего часа. Тот, кто покупает, делает это для будущего потребления и производства. Если он считает, что будущее будет отличаться от настоящего и прошлого, он изменит свои оценки ценности и стоимости. В отношении денег это действительно точно так же, как и в отношении всех товаров. В этом смысле мы можем сказать, что сегодняшняя меновая ценность денег является предвосхищением завтрашней меновой ценности. Основа всех оценок, касающихся денег, их покупательная способность, сложившаяся в ближайшем прошлом. Но если ожидаются изменения покупательной способности под действием денежных факторов, на сцену выходит второй фактор предвосхищение этих изменений.

Тот, кто считает, что цены на товары, в которых он заинтересован, вырастут, покупает их больше, чем он купил в том случае, если бы у него не было подобной уверенности; соответственно, он ограничивает свои остатки наличности. Тот, кто считает, что цены упадут, ограничивает свои покупки и тем самым увеличивает свои остатки наличности. Пока подобные гипотетические предположения касаются лишь ограниченного круга товаров, они не вызывают общую тенденцию изменения остатков наличности. Другое дело, если люди считают, что близятся крупные изменения покупательной способности под действием денежных факторов. Когда они ожидают, что денежные цены на все товары вырастут или упадут, они расширяют или ограничивают свои покупки. Это значительно усиливает и ускоряет ожидаемые тенденции. Это продолжается до тех пор, пока не наступит момент, когда дальнейших изменений покупательной способности не ожидается. Только тогда исчезает склонность людей покупать или продавать, и они снова начинают увеличивать или уменьшать свои остатки наличности.

Но если общественное мнение убеждено, что увеличение количества денег в обращении будет продолжаться и никогда не закончится, а следовательно, цены на все товары и услуги никогда не перестанут расти, то каждый будет стремится купить как можно больше и ограничить свои остатки наличности минимальным уровнем. Это объясняется тем, что в этих обстоятельствах издержки поддержания остатков наличности будут увеличены потерями, вызванными постоянным падением покупательной способности. За выгоды обладания наличными необходимо платить жертвами, которые считаются неоправданно обременительными. Во время великой европейской инфляции 20-х годов это явление было названо бегством в реальные ценности (Flucht in die Sachwerte*) или ажиотажным спросом (Katastrophenhausse). Математическая экономическая теория затрудняется объяснить причинную связь между увеличением количества денег и тем, что в ней называют скоростью обращения.

Характерная особенность этого явления заключается в том, что увеличение количества денег вызывает падение спроса на них. Тенденция падения покупательной способности, порожденная увеличением предложения денег, усиливается общей склонностью к ограничению величины остатков наличности. В конце концов в определенный момент в цены, по которым люди были бы готовы расстаться с реальными товарами, включается такая степень ожидаемого падения покупательной способности, что никто не располагает достаточным количеством наличных денег, чтобы их заплатить. Денежная система рушится. Все сделки с участием денег прекращаются. В результате паники их покупательная способность вообще исчезает. Люди либо возвращаются к прямому товарообмену, либо используют другой вид денег.

Инфляция развивается следующим образом: в самом начале вливание дополнительных денег заставляет цены некоторых товаров повышаться; остальные цены повысятся позже. Как было показано, рост цен оказывает влияние на различные товары и услуги в разное время и в разной степени.

Первый этап инфляционного процесса может длиться долгие годы. В это время цены на многие товары и услуги еще не приведены в соответствие с изменившимся денежным отношением. В стране еще существуют люди, пока не осознавшие, что они столкнулись с ценовой революцией, которая в конечном счете приведет к значительному росту всех цен, хотя степень этого роста не будет одинаковой для различных товаров и услуг. Они еще считают, что когда-нибудь цены понизятся. В ожидании этого момента они ограничивают покупки и соответственно наращивают остатки наличности. Пока эти представления еще разделяются общественным мнением, государству не поздно отказаться от инфляционной политики.

Но в конце концов массы просыпаются. Они вдруг осознают, что инфляция это сознательная политика и будет продолжаться бесконечно. И начинается распад. Возникает ажиотажный спрос. Каждый стремится обменять свои деньги на реальные товары, неважно, нужны они ему или нет, неважно, сколько денег он должен заплатить за них. За короткое время, несколько недель или несколько дней, то, что служило в качестве денег, больше не используется в роли средств обмена, превратившись в макулатуру. Никто не желает ничего отдавать в обмен на них. Именно это произошло с континентальной валютой в Америке в 1781 г., с французскими территориальными мандатами в 1796 г. и с немецкой маркой в 1923 г. И произойдет вновь везде, где возникнут подобные обстоятельства. Если нечто должно использоваться в качестве средства обмена, то общественное мнение не должно считать, что его количество увеличится сверх всяких границ. Инфляция это экономическая политика, которая не может продолжаться долго.

9. Специфическая ценность денег

Если ценность и стоимость товара, используемого в качестве денег, определяется на основе неденежной пользы, то не возникает никаких дополнительных проблем. Задача теории денег будет заключаться только в том, чтобы исследовать ту часть ценности денег, которая обусловлена их функцией в качестве средства обмена.

Истории известно много товаров, использовавшихся в качестве денег. Постепенно большая их часть перестала выполнять денежные функции. Остались два драгоценных металла золото и серебро. Во второй половине XIX в. все больше и больше государств стали осуществлять демонетизацию серебра.

Во всех этих случаях все, что применялось в качестве денег, использовалось также и в неденежных целях. В условиях золотого стандарта золото является деньгами, а деньги являются золотом. Не играет никакой роли, что закон присваивает статус законного платежного средства только золотым монетам, отчеканенным государством. Имеет значение только то, что монеты реально содержат установленное количество золота и любое количество слитков может быть превращено в монеты. В условиях золотого стандарта доллар и фунт стерлингов были просто обозначениями определенных количеств золота, границы изменений которых были точно определены законами. Мы можем назвать такую разновидность денег товарными деньгами.

Вторая разновидность денег это кредитные деньги. Они появляются вследствие использования заместителей денег. Обычно требования, погашаемые по первому требованию и абсолютно надежные, использовались в качестве заместителя суммы денег, право на которую давало данное требование. (Мы рассмотрим свойства и проблемы заместителей денег в следующем параграфе.) Рынок не перестанет использовать эти требования, если однажды их немедленный выкуп будет приостановлен и возникнут сомнения в их безопасности и платежеспособности должника. Пока эти требования представляли собой требования к должнику, обладавшему неоспоримой платежеспособностью, и могли быть инкассированы без уведомления и дополнительных расходов, их меновая ценность была равна их номинальной ценности. Именно эта совершенная равноценность придавала им характер заместителей денег. Поскольку выкуп приостановлен и срок платежа отложен на неопределенное время, а следовательно, возникли сомнения относительно платежеспособности должника или по крайней мере его готовности платить, то они теряют часть ценности, приписываемой им прежде. Теперь они стали просто не приносящим процентов правом требования к сомнительному должнику, срок платежа по которому не определен. Но так как они использовались в качестве средства обмена, их меновая ценность не упала до уровня, до которого она могла бы упасть, если бы они были просто правом требования.

Вполне можно предположить, что эти кредитные деньги стали бы продолжать использоваться в качестве средства обмена, даже если бы они потеряли свой характер прав требования к банку или казначейству и тем самым стали бы неразменными деньгами. Неразменные деньги представляют собой просто знаки, которые не могут ни использоваться в производственных целях, ни выражать право требования к кому-либо.

Исследование того, существовали ли в прошлом примеры неразменных денег, или являются ли все разновидности денег, не являющиеся товарными деньгами, деньгами кредитными, задача экономической истории, а не каталлактики. Каталлактика должна только установить возможность существования неразменных денег.

Следует помнить одно в отношении любых денег демонетизация, т.е. отказ от использования в качестве средства обмена, должна привести к падению меновой ценности. Что это означает на практике, мы могли наблюдать на протяжении последних 90 лет, когда происходил процесс постепенного ограничения использования серебра в качестве товарных денег.

Образчиками кредитных и неразменных денег являются металлические монеты. Эти деньги, если можно так выразиться, печатаются на серебре, никеле или меди. Если демонетизировать часть этих денег, то они сохранят меновую ценность как металл. Но компенсация будет чрезвычайно мала. Она не имеет никакого практического значения.

Поддержание остатков наличности требует жертв. Если человек держит деньги в карманах или на счете в банке, он отказывается от немедленного приобретения товаров, которыми он мог бы удовлетворить свои потребности или использовать в производстве. В рыночной экономике эти жертвы можно точно определить с помощью расчета. Они равны величине процентов, которые можно получить от инвестирования этой суммы. Человек предпочитает выгоду обладания наличными деньгами потере процентного дохода.

Выгоды хранения определенного количества наличных денег можно конкретизировать. Но было бы иллюзией предположить, что анализ этих мотивов может дать нам теорию определения покупательной способности, не содержащую понятий остатков наличности и спроса и предложения денег[Такая попытка сделана в: Greidanus. The Value of Money. London, 1932. P. 197 ff.]. Польза и вред остатков наличности не являются объективными факторами, непосредственно оказывающими влияние на величину остатков наличности. Они взвешиваются и сравниваются друг с другом каждым индивидом. Результат представляет собой субъективную оценку, окрашенную особенностями личности индивида. Разные люди и одни и те же люди в разное время по-разному оценивают одни и те же объективные факты. Точно так же, как знание здоровья и физического состояния человека ничего не говорит нам о том, сколько он готов потратить на пищу определенной питательной ценности, знание материального положения человека не дает возможности сформулировать конкретные утверждения относительно величины его остатков наличности.

10. Смысл денежного отношения

Денежное отношение, т.е. отношение между спросом и предложением денег, однозначно определяет структуру цен взаимные меновые отношения между деньгами и товарами и услугами. Если денежное отношение остается неизменным, то не может возникнуть ни инфляционного (экспансионистского), ни дефляционного (редукционистского) давления на торговлю, деловую жизнь, производство, потребление и занятость. Утверждение обратного отражает обиды людей, не желающих приводить свою деятельность в соответствие с потребностями окружающих, выраженными через рынок. Не мнимый недостаток денег приводит к тому, что цены на продукцию сельского хозяйства слишком низки, чтобы обеспечить субпредельным фермерам доходы, которые они хотели бы получить. Причиной несчастий этих фермеров являются другие фермеры, с более низкими издержками производства.

Увеличение количества произведенных товаров, при прочих равных условиях, должно приводить к улучшению условий существования людей. Следствием этого является падение денежных цен на товары, производство которых было увеличено. Но это падение цен ни в малейшей степени не уменьшает пользу от дополнительно произведенного богатства. Можно считать несправедливым увеличение доли дополнительного богатства, достающейся кредиторам (хотя эта критика сомнительна), если увеличение покупательной способности было правильно спрогнозировано и учтено в виде отрицательной ценовой премии[О связи рыночной ставки процента и покупательной способности cм. гл. ХХ.]. Но нельзя говорить, что падение цен, вызванное увеличением производства соответствующих товаров, является доказательством отсутствия равновесия, которое нельзя устранить иначе, как увеличением количества денег в обращении. Как правило, любое увеличение производства некоторых или всех товаров требует нового распределения факторов производства между различными отраслями промышленности. Если количество денег не меняется, то необходимость такого перераспределения вытекает из структуры цен. Некоторые направления производства становятся более прибыльными, а в других прибыль падает или возникают убытки. Тем самым работа рынка направлена на устранение этих широко обсуждаемых неравновесных состояний. Увеличив количество денег в обращении, можно отсрочить или прервать это процесс приспособления. Но невозможно сделать его излишним или менее болезненным для тех, кого он затрагивает.

Если бы изменения покупательной способности под действием денежной политики государства приводили только к перемещению богатства от одних людей к другим, то с точки зрения научной нейтральности каталлактики их недопустимо было бы осуждать. Явным обманом является их оправдание под предлогом общего блага или общественного благосостояния, хотя их можно еще рассматривать как политические мероприятия по содействию интересам одних групп людей за счет других без дополнительного ущерба. Однако при этом возникают другие проблемы.

Нет необходимости указывать на последствия длительного проведения политики дефляции. Никто не защищает такую политику. Благосклонность масс и писателей, а также жажда политиками одобрения работают на инфляцию. В связи с этим необходимо обратить внимание на три момента. Первое: инфляционная и экспансионистская политика должна привести к чрезмерному потреблению, с одной стороны, и ошибочным инвестициям с другой. Тем самым она проматывает капитал и наносит вред удовлетворению потребностей в будущем[Cм. с. 526527.]. Второе: инфляционный процесс не избавляет от необходимости производить регулировку производства и перераспределение ресурсов. Он просто откладывает их и поэтому делает более мучительными. Третье: инфляция не может использоваться как постоянная политика, потому что в конце концов она приведет к разрушению денежной системы.

Розничный торговец и хозяин гостиницы легко могут пасть жертвами иллюзии, что для процветания их самих и их коллег требуется лишь увеличение расходов народом. На их взгляд, главное это заставить людей больше тратить. Но поразительно, что это мнение могло быть представлено миру в качестве новой социальной философии. Лорд Кейнс и его последователи сделали недостаточную склонность к потреблению ответственной за все, что им не нравилось в состоянии экономики. На их взгляд, чтобы сделать людей более процветающими, необходимо увеличивать не производство, а расходы. А чтобы позволить людям больше тратить, рекомендуется экспансионистская экономическая политика.

Эта теория и стара, и плоха. Ее анализ и опровержение будут предприняты в главе, рассматривающей циклы производства[Cм. с. 511527.].

11. Заместители денег

Требования на определенную сумму денег, подлежащие оплате и выкупу по предъявлении, к должнику, в чьей платежеспособности и готовности платить не существует ни малейшего сомнения, оказывают индивидам все услуги, которые могут оказать деньги, при условии, что все участники сделки хорошо знают следующие характеристики требования: срок платежа, а также несомненную платежеспособность и готовность платить со стороны должника. Мы можем называть такие требования заместителями денег, так как они полностью могут заменить деньги в остатках наличности индивида или фирмы. Технические и юридические свойства заместителей денег каталлактики не касаются. Заместитель денег может быть воплощен либо в банкноте, либо во вкладе до востребования с правом выписки чека (чековые деньги или депонированные деньги) при условии, что банк готов бесплатно обменивать банкноты и текущие депозиты на собственно деньги. Разменные монеты также представляют собой заместители денег при условии, что владелец имеет возможность при необходимости без дополнительных затрат и отсрочек обменивать их на деньги. Чтобы добиться этого, не требуется в законодательном порядке обязывать государство их выкупать. Существенно лишь то, чтобы они действительно конвертировались без дополнительных затрат и отсрочек. Если общая масса разменной монеты ограничивается разумными пределами, то, чтобы поддерживать их меновую стоимость в соответствии с нарицательной, не требуется никаких дополнительных постановлений правительства. Спрос на мелочь даст возможность каждому легко обменять ее на деньги. Главное, чтобы каждый владелец заместителя денег был абсолютно уверен, что его можно в любой момент и без затрат поменять на деньги.

Если должник государство или банк держит против всей суммы заместителей денег 100-процентный резерв собственно денег, то мы называем заместитель денег денежным сертификатом. Конкретный денежный сертификат является не обязательно в юридическом смысле, но в каталлактическом смысле всегда представителем определенной суммы денег, находящейся в резерве. Выпуск в обращение денежных сертификатов не увеличивает количества вещей, подходящих для удовлетворения спроса на деньги для формирования остатков наличности. Поэтому изменения в количестве денежных сертификатов не меняют спрос на деньги и денежное отношение. Они не играют никакой роли в определении покупательной способности денег. Если денежный резерв, поддерживаемый должником против выпущенных в обращение заместителей денег, меньше, чем общая сумма этих заместителей, мы можем сумму заместителей, превышающую резерв, назвать инструментами, не имеющими покрытия. Как правило, невозможно определить, является ли конкретный экземпляр заместителя денег денежным сертификатом или инструментом, не имеющим покрытия. Часть общей суммы выпущенных в обращение заместителей денег обычно покрывается хранимым резервом денег. Таким образом, часть общей суммы выпущенных в обращение заместителей денег представляет собой денежные сертификаты, остальное это инструменты, не имеющие покрытия. Но это можно узнать, только ознакомившись с балансом банка. Отдельная банкнота, депозит или монета не показывают своего каталлактического характера.

Выпуск в обращение денежных сертификатов не увеличивает капитала, который банк может использовать, занимаясь ссудной деятельностью. Банк, не выпускающий в обращение инструментов, не имеющих покрытия, может предоставлять только товарный кредит, т.е. давать взаймы только собственный капитал и деньги, которые доверили ему клиенты. Выпуск в обращение инструментов, не имеющих покрытия, увеличивает кредитные ресурсы банка сверх этих пределов. Теперь он может выдавать не только товарный кредит, но и фидуциарный кредит, т.е. кредит, выдаваемый путем выпуска инструментов, не имеющих покрытия.

В то время как количество денежных сертификатов нейтрально, количество инструментов, не имеющих покрытия, немаловажно. Инструменты, не имеющие покрытия, оказывают на рынок такое же воздействие, что и деньги. Изменения их количества оказывают влияние на определение покупательной способности денег и цены, а также временно на ставку процента.

Ранние экономисты использовали разную терминологию. Многие были готовы называть заместители денег просто деньгами, так как они способны оказывать все услуги, оказываемые деньгами. Однако эта терминология нецелесообразна. Основное назначение научной терминологии облегчать анализ соответствующих проблем. Задача каталлактической теории денег в отличие от теории права и технических дисциплин в сфере банковского управления и бухгалтерского учета исследование проблем определения цен и ставок процента. Эта задача требует проведения четкой границы между денежными сертификатами и инструментами, не имеющими покрытия.

Термин расширение кредита, или кредитная экспансия часто истолковывался неверно. Важно осознать, что товарный кредит не поддается расширению. Единственное средство кредитной экспансии это фидуциарный кредит. Если процесс влияния на рынок выпущенных в обращение инструментов, не имеющих покрытия, завершился, т.е. цены, ставки заработной платы и ставки процента приведены в соответствие с совокупным предложением собственно денег плюс средства, не имеющие покрытия (предложение денег в широком смысле), то выдача фидуциарного кредита без дальнейшего увеличения количества инструментов, не имеющих покрытия, больше не является кредитной экспансией. Кредитная экспансия происходит только в том случае, если в обращение выпускаются дополнительные средства, не имеющие покрытия, а не тогда, когда банк по-новой выдает ссуды инструментами, не имеющими покрытия, возвращенными ему старыми должниками.

12. Ограничение на выпуск в обращение инструментов, не имеющих покрытия

Люди обращаются с заместителями денег как если бы они были деньгами, потому что они полностью уверены в возможности обменять их на деньги в любое время без задержек и затрат. Мы можем назвать тех, кто разделяет эту уверенность и поэтому готов иметь дело с заместителями денег как если бы они были деньгами, клиентами банкира, банка, властей, осуществляющих их эмиссию. Не имеет значения, действует ли эмиссионный центр в соответствии с образцами поведения, принятыми в банковском деле. Разменная монета, выпускаемая казначейством страны, так же является заместителем денег, хотя казначейство, как правило, не проводит ее количество по счетам как обязательство и не рассматривает как часть государственного долга. Точно также не играет никакой роли, имеет ли владелец заместителя денег требования, подлежащие выкупу. Имеет значение лишь то, можно ли действительно без задержек и затрат обменять заместитель денег на деньги, или нет[И тем более не играет никакой роли, присваивает ли законодательство заместителям денег статус законного платежного средства. Если нечто на самом деле воспринимается людьми как заместитель денег и поэтому является заместителем денег и равно по покупательной способности соответствующей сумме денег, то статус законного платежного средства не позволит злобствующим людям своими придирками досаждать окружающим. Однако, если оно не является заместителем денег и торгуется со скидкой к нарицательной стоимости, присвоение статуса законного платежного средства равносильно установлению потолка цен фиксированию максимальной цены на золото и иностранную валюту и минимальной цены на то, что теперь является не заместителем денег, а кредитными деньгами или инструментами, не имеющими покрытия. Тогда появляется эффект, описываемый законом Грэшема.].

Эмиссия денежных сертификатов занятие дорогостоящее. Необходимо напечатать банкноты, отчеканить монету, организовать сложную систему учета вкладов, безопасное хранение резервов, существует риск подделки банкнот и чеков. Всем этим издержками противостоит незначительная вероятность того, что некоторые эмитированные банкноты будут испорчены, а некоторые владельцы депозитов могут забыть про них. Выпуск денежных сертификатов является разорительным занятием, если не связан с эмиссией инструментов, не имеющих покрытия. На заре банковского дела существовали банки, единственными операциями которых был выпуск денежных сертификатов. Однако клиенты компенсировали банку понесенные издержки. В любом случае каталлактика не интересуется чисто техническими проблемами банков, не эмитирующих инструментов, не имеющих покрытия.

В то время как количество денежных сертификатов с точки зрения каталлактики не имеет значения, увеличение или уменьшение количества инструментов, не имеющих покрытия, оказывает такое же влияние на определение покупательной способности денег, что и изменение количества денег. Следовательно, вопрос о том, существуют ли границы увеличения количества инструментов, не имеющих покрытия, имеет фундаментальное значение.

Если клиентура банка охватывает всех членов рыночной экономики, то предел выпуска в обращение инструментов, не имеющих покрытия, тот же самый, что и предел, установленной для увеличения количества денег. Банк, являющийся в изолированной стране или во всем мире единственным институтом, который эмитирует инструменты, не имеющие покрытия, и клиентура которого включает в себя всех индивидов и все фирмы, в своей деятельности обязан придерживаться двух следующих правил.

Первое: он должен избегать любых действий, которые могут вызвать подозрения клиентов, т.е. народа. Как только у клиентов начнет пропадать уверенность, они потребуют выкупа банкнот и изымут свои вклады. До какой степени банк сможет продолжать увеличивать выпуск инструментов, не имеющих покрытия, не вызывая сомнений, зависит от психологических факторов.

Второе: он не должен увеличивать количество инструментов, не имеющих покрытия, в такой степени и с такой скоростью, чтобы у клиентов созрело убеждение, что рост цен будет продолжаться бесконечно в ускоренном темпе. Потому что если люди будут считать именно так, то они сократят свои остатки наличности и, убегая в реальные ценности, вызовут ажиотажный спрос. Невозможно представить себе приближение этой катастрофы, не предполагая, что ее первым проявлением становится исчезновение уверенности. Люди, безусловно, предпочтут обменять инструменты, не имеющие покрытия, на деньги бегству в реальные ценности, т.е. скупке без разбора любых товаров. В этом случае банк должен разориться. В случае вмешательства государства, которое освободит банк от обязательств по выкупу своих банкнот и выплате вкладов в соответствии с условиями договора, инструменты, не имеющие покрытия, превратятся либо в кредитные деньги, либо в неразменные деньги. Приостановка обмена на металлические деньги полностью меняет положение дел. Проблемы инструментов, не имеющих покрытия, денежных сертификатов, заместителей денег больше не стоит. На сцену выходит государство со своими государственными законными платежными средствами. Банк теряет независимость и становится инструментом государственной экономической политики, подчиненным органом казначейства.

С точки зрения каталлактики наиболее важные проблемы эмиссии инструментов, не имеющих покрытия, единичным банком или банками, действующими согласованно, клиентура которых охватывает всех индивидов, заключаются не в ограничениях, накладываемых на объемы эмиссии. Мы будем обсуждать их в главе ХХ, посвященной взаимосвязям количества денег и ставки процента.

На этом этапе мы должны исследовать проблему сосуществования множества независимых банков. Независимость означает, что каждый банк, эмитируя инструменты, не имеющие покрытия, идет своим собственным курсом и не согласовывает свои действия с другими банками. Сосуществование означает, что клиентура любого банка не охватывает всех членов рыночной системы. Чтобы упростить изложение, предположим, что ни один индивид или фирма не являются клиентами более чем одного банка. Мы пришли бы к тому же результату, если бы предположили, что есть также люди, являющиеся клиентами более чем одного банка, и люди, не являющиеся клиентами ни одного банка.

Вопрос не в том, существуют ли границы эмиссии инструментов, не имеющих покрытия, для каждого из этих независимо сосуществующих банков. Поскольку есть пределы эмиссии инструментов, не имеющих покрытия, даже для единственного банка, клиентура которого охватывает всех людей, очевидно, что такие пределы есть и для множества независимо сосуществующих банков. Мы хотим показать, что для подобного множества независимо сосуществующих банков границы уже, чем для одного банка с неограниченной клиентурой.

Предположим, что в прошлом в рыночной системе были учреждены несколько независимых банков. В то время как прежде в экономике использовались только деньги, банки ввели в обиход заместители денег, часть из которых является инструментами, не имеющими покрытия. Каждый банк имеет клиентуру и эмитировал определенную сумму инструментов, не имеющих покрытия, которая хранится в качестве заместителей денег в остатках наличности клиентов. Вся масса инструментов, не имеющих покрытия, эмитированная банками и поглощенная остатками наличности их клиентов, изменила структуру цен и покупательную способность денежной единицы. Но это воздействие уже закончилось и рынок больше не реагирует на случившееся в прошлом расширение кредита.

Теперь предположим, что один из банков в одиночку производит дополнительную эмиссию инструментов, не имеющих покрытия, в то время как остальные банки не следуют его примеру. Клиенты банка, реализующего стратегию экспансии, старые или новые, приобретенные за счет экспансии получают дополнительные кредиты, расширяют деловую активность, предъявляют на рынке дополнительный спрос на товары и услуги, взвинчивают цены спроса. Люди, не являющиеся клиентами банка, реализующего стратегию экспансии, не могут позволить себе такие высокие цены. Они вынуждены сокращать покупки. Таким образом, на рынке происходит перемещение товаров от неклиентов к клиентам банка, реализующего стратегию экспансии. Его клиенты покупают у неклиентов больше, чем продают им; платят им больше, чем получают от них. Но заместители денег, эмитированные банком, реализующим стратегию экспансии, не годятся для платежей неклиентам, поскольку последние не считают их заместителями денег. Чтобы осуществить платежи неклиентам, клиенты должны сначала обменять заместители денег, эмитированные их собственным банком, а именно банком, реализующим стратегию экспансии, на деньги. Банк, реализующий стратегию экспансии, должен выкупить свои банкноты и выплатить вклады. Его резервы мы предполагаем, что только часть заместителей денег имеет характер инструментов, не имеющих покрытия, истощаются. Приближается момент, когда банк после исчерпания резервов денег больше не сможет выкупать все еще обращающиеся заместители денег. Чтобы избежать неплатежеспособности, он должен как можно скорее вернуться к политике укрепления резерва денег, отказавшись от экспансионистских методов.

Эта реакция рынка на кредитную экспансию со стороны банка с ограниченной клиентурой великолепно описана денежной школой, рассмотревшей кредитную экспансию привилегированного центрального банка одной страны и неэкспансионистскую политику, проводимую банками других стран. Наша иллюстрация представляет собой более общий случай сосуществования множества банков с ограниченной клиентурой в системе, где остальные люди не являются клиентами никакого банка и не принимают никакие требования в качестве заместителей денег. Разумеется, не имеет значения, предполагается ли, что клиенты банка живут строго обособленно от клиентов других банков в определенном районе или стране, или они живут с ними по соседству. Эти различия начальных условий не оказывают влияния на затрагиваемые здесь каталлактические проблемы.

Банк никогда не может эмитировать заместителей денег больше, чем его клиенты могут держать в своих остатках наличности. Доля заместителей денег в остатках наличности отдельного клиента никогда не может превышать доли в его совокупном обороте операций с другими клиентами его банка. Как правило, из соображений удобства он поддерживает ее на уровне, значительно ниже максимально допустимого. Тем самым мы определили пределы эмиссии инструментов, не имеющих покрытия. Мы можем допустить, что в текущих сделках все готовы без разбору принимать банкноты, эмитированные любым банком, и чеки, выписанные на любой банк. Но они без задержек предъявляют своему банку не только чеки, но и банкноты банков, клиентами которых они сами не являются. В дальнейшем их банк осуществляет расчеты с соответствующими банками. Так приводится в движение процесс, описанный выше.

Немало чепухи было написано об ошибочном предпочтении людьми банкнот, эмитированных сомнительными банками. На самом деле, за исключением небольшой группы деловых людей, способных провести различие между хорошими и плохими банками, к банкнотам всегда относились с недоверием. Именно особые льготы, дарованные государством привилегированным банкам, постепенно свели на нет подозрительность. Часто выдвигаемый аргумент, что мелкие банкноты попадают в руки людей бедных и невежественных, не способных отличить хорошее обязательство от плохого, нельзя принять всерьез. Чем беднее получатель банкноты и чем менее он знаком с банковским делом, тем быстрее он ее истратит и тем быстрее она вернется через розничную и оптовую торговлю в эмитировавший ее банк или людям, сведущим в банковском деле.

Банк может легко увеличить число людей, готовых получить займы, которые появляются в результате кредитной экспансии и выдаются заместителями денег. Но для любого банка очень трудно увеличить свою клиентуру, т.е. число людей, готовых рассматривать эти требования в качестве заместителей денег и в качестве таковых оставлять их в своих остатках наличности. Расширение клиентуры хлопотный и медленный процесс, точно так же, как и приобретение хорошей репутации. С другой стороны, потерять свою клиентуру банк может очень быстро. Если он желает сохранить ее, то он не должен допускать появления ни малейшего сомнения в своей способности и готовности выполнять все свои обязательства в точном соответствии с условиями договора. Резервы должны поддерживаться на таком уровне, чтобы можно было выкупить все банкноты, которые могут быть предъявлены к погашению. Поэтому ни один банк не может удовлетворяться выпуском инструментов, не имеющих покрытия. Он должен иметь резерв против общей суммы выпущенных заместителей денег и, таким образом, сочетать эмиссию инструментов, не имеющих покрытия, с эмиссией денежных сертификатов.

Было бы серьезной ошибкой считать, что задача резервов состоит в том, чтобы обеспечить средства для выкупа тех банкнот, владельцы которых утратили доверие к банку. Доверие, которым пользуются банк и заместители денег, неделимо. Оно или имеется у всех клиентов, или полностью исчезает. Если некоторые клиенты теряют доверие, то и остальные также теряют его. Ни один банк, эмитирующий инструменты, которые не имеют покрытия, и выдающий фидуциарные кредиты, не сможет выполнить свои обязательства, которые он взял на себя, выпустив в обращение инструменты, не имеющие покрытия, если все клиенты утратят доверие и пожелают предъявить к выкупу имеющиеся у них банкноты и забрать свои вклады. Это является неотъемлемым свойством или слабостью бизнеса по выпуску инструментов, не имеющих покрытия, и выдаче фидуциарных кредитов. Никакая резервная политика и никакие резервные требования, определяемые в законодательном порядке, не способны ее исправить. Все, что могут резервы, это позволить банку изъять с рынка избыточное количество инструментов, не имеющих покрытия. Если банк выпустил больше банкнот, чем могут использовать его клиенты в сделках между собой, то он должен выкупить этот излишек.

Законы, предписывающие банкам поддерживать резерв в определенном отношении к общей сумме вкладов и эмитированных банкнот, будут эффективны в той мере, насколько они ограничивают увеличение суммы инструментов, не имеющих покрытия, и фидуциарного кредита. Они бесполезны, если направлены на гарантирование в случае потери доверия немедленного выкупа банкнот и немедленной выплаты вкладов.

Банковская школа потерпела полный провал в трактовке этих проблем. Ее представители были введены в заблуждение ложной идеей, согласно которой потребности торговли жестко ограничивают максимальное количество конвертируемых банкнот, которое банк имеет возможность выпустить в обращение. Они не понимали, что спрос людей на кредиты является величиной, зависящей от готовности банка выдавать займы, и что банк, не заботящийся о своей платежеспособности, снизив ставку процента ниже рыночного уровня, может расширить фидуциарный кредит. Утверждение о том, что максимальная сумма, которую банк может дать взаймы, если ограничивает свою ссудную деятельность учетом краткосрочных векселей, появляющихся в результате покупок и продажи сырья и полуфабрикатов, представляет собой величину, целиком определяемую состоянием торговли и не зависящую от политики банка, не соответствует действительности. Эта величина расширяется и сжимается со снижением и ростом учетной ставки. Понижение ставки процента равносильно увеличению величины того, что ошибочно считается справедливыми и нормальными потребностями торговли.

Денежная школа дала совершенно правильное объяснение периодических кризисов, сотрясавших деловую жизнь Англии в 30-х и 40-х годах XIX в. Банк Англии, а также другие банки и банкиры расширяли кредит, в то время как в других странах, с которым Великобритания вела торговлю, расширения кредита не происходило или оно осуществлялось по крайней мере не в такой степени. Вследствие этого происходила внешняя утечка. Все попытки банковской школы опровергнуть эту теорию были поверхностными. К сожалению, денежная школа ошибалась в двух отношениях. Она не допускала мысли о том, что меры, предлагаемые ею, а именно строгие законодательные ограничения размеров эмиссии сверх металлического резерва, не являются единственными. Она никогда не рассматривала идею свободной банковской деятельности. Вторая ошибка денежной школы заключается в том, что она понимала, что вклады с правом выписки чека представляют собой заместители денег, и в той мере, в какой они превышают резервы, инструментами, не имеющими покрытия, а следовательно, таким же методом расширения кредита, что и банкноты. Единственной заслугой банковской школы было признание депонированных денег такими же заместителями денег, что и банкноты. Но за исключением этого момента все доктрины банковской школы были ложными. Она руководствовалась противоречивой идеей нейтральности денег и пыталась опровергнуть количественную теорию денег, ссылаясь на deus ex machina, пресловутые сокровища, а также полностью извратила проблему ставки процента.

Следует подчеркнуть, что проблема законодательных ограничений эмиссии инструментов, не имеющих покрытия, могла возникнуть только вследствие того, что государство даровало особые привилегии одному или нескольким банкам и тем самым помешало свободному развитию банковского дела. Если бы государства своим вмешательством не создавали преимущества избранным банкам, если бы они не освобождали некоторые банки от обязательств возложенных на всех индивидов и все фирмы в рыночной экономике по погашению своих задолженностей в полном соответствии с условиями договора, то не возникало бы никаких банковских проблем. Ограничения, наложенные на кредитную экспансию, работали бы эффективно. Соображения собственной платежеспособности заставят любой банк проявлять осмотрительную сдержанность, выпуская в обращение инструменты, не имеющие покрытия. Банки, не соблюдающие эти обязательные правила, разорятся, а люди, понеся потери, станут вдвойне осмотрительны и осторожны.

Отношение европейских правительств к банкам с самого начала было лицемерным и лживым. Показная озабоченность благосостоянием нации, народа вообще и массы невежественных бедняков в частности была просто предлогом. Правительства желали инфляции и кредитной экспансии, они хотели ажиотажа и легких денег. Американцы, дважды ликвидировавшие центральные банки, осознавали опасность подобных институтов. Плохо, что они не сумели понять, что зло, с которым они боролись, присутствует в любом виде государственного вмешательства в деятельность банков. Сегодня даже самые фанатичные этатисты не могут отрицать, что все пороки, якобы присущие свободной банковской деятельности, мало что значат по сравнению с катастрофическими последствиями ужасающей инфляции, причиной которой являются привилегированные и контролируемые государством банки.

Это миф, что правительство вмешивается в деятельность банков, чтобы ограничить выпуск инструментов, не имеющих покрытия, и предупредить кредитную экспансию. Наоборот, идея, которой руководствовались правительства, это жажда инфляции и кредитной экспансии. Они обеспечивали банкам привилегии, потому что хотели расширить границы, которые свободный рынок устанавливает для расширения кредита, или потому что хотели открыть для казначейства источник доходов. В большинстве случаев власти руководствовались обоими этими мотивами. Они были убеждены, что инструменты, не имеющие покрытия, являются эффективным средством понижения ставки процента, и требовали от банков расширять кредит на благо бизнеса и казначейства. И только когда стали очевидны нежелательные результаты кредитной экспансии, были выпущены законы, ограничивающие выпуск банкнот, а иногда и открытие вкладов, не покрываемых металлическими деньгами. Вопрос об установлении режима свободной банковской деятельности никогда не рассматривался всерьез именно потому, что он слишком эффективно ограничивал бы кредитную экспансию. И правящие круги, и ученые, и народ были едины в мнении, что бизнес имеет право претендовать на нормальную и необходимую величину фидуциарного кредита и что эта величина не может быть достигнута в условиях свободной банковской деятельности[Понятие нормальной кредитной экспансии абсурдно. Выпуск в обращение дополнительных инструментов, не имеющих покрытия, вне зависимости от их количества, всегда приводит к изменениям в структуре цен, описание которых является задачей теории циклов производства. Разумеется, если дополнительно эмитированная сумма невелика, то не будет и неизбежных последствий экспансии.].

Многие государства смотрят на проблему выпуска в обращение инструментов, не имеющих покрытия, только с точки зрения фискальных интересов. На их взгляд, главная задача банков предоставлять займы казначейству. Заместители денег одобрительно рассматривались в качестве первого шага по пути к эмитируемым государством бумажным деньгам. Конвертируемые банкноты были просто первым шагом на пути к непогашаемым банкнотам. С развитием государственничества и политики интервенционизма эти идеи стали общепринятыми и более никем не подвергались сомнению. Ни одно государство сегодня не желает подумать о программе свободной банковской деятельности, потому что ни одно государство не желает отказаться от того, что рассматривается в качестве находящегося под рукой источника доходов. Сегодня финансовой готовностью к войне называется просто способность с помощью привилегированных и контролируемых государством банков обеспечить любые потребности воюющей нации в деньгах. Радикальный инфляционизм, хотя и не исповедываемый в открытую, является неотъемлемым признаком экономической идеологии нашей эпохи.

Но даже на пике престижа либерализма, когда государства больше стремились к сохранению мира и благополучия, чем к разжиганию войны, смерти, разрушению и страданиям, люди находились во власти предубеждений, имея дело с проблемами банковской деятельности. За пределами англосаксонских стран общественное мнение было твердо уверено, что главная задача хорошего правительства состоит в том, чтобы понижать ставку процента, и что кредитная экспансия представляет собой подходящее средство достижения этой цели.

Великобритания не разделяла этих ошибок, когда в 1844 г. провела реформу банковского законодательства. Но два недостатка денежной школы подорвали действенность этого знаменитого закона. С одной стороны, была сохранена система государственного вмешательства в банковскую деятельность. С другой стороны, ограничения были наложены только на выпуск банкнот, не покрываемых металлическими деньгами. Инструменты, не имеющие покрытия, запрещались только в форме банкнот. Они смогли расцвести в виде депонированных денег.

Доводя идею денежной теории до логического конца, можно предположить, что с помощью закона необходимо обязать все банки поддерживать 100-процентные резервы против всей суммы заместителей денег (банкноты плюс вклады до востребования). В этом суть плана 100% профессора Ирвинга Фишера. Однако профессор Фишер объединил свой план с предложениями, касающимися принятия индексного эталона (index-number standard). Уже указывалось на то, почему эта схема призрачна и равносильна открытому одобрению власти государства манипулировать покупательной способностью в соответствии с аппетитами влиятельных групп давления. Но даже если план 100-процентного резерва был бы принят на основе чистого золотого стандарта, он не смог бы полностью устранить изъяны, присутствующие в любом виде государственного вмешательства в банковскую деятельность. Для того, чтобы предотвратить любое дополнительное расширение кредита, необходимо поместить банковскую деятельность в условия общих принципов коммерческого и гражданского законодательства, заставляющего каждого индивида или фирму выполнять все свои обязательства в полном соответствии с условиями договора. Если банки будут сохранены в качестве привилегированных учреждений, деятельность которых регулируется особым законодательством, то в распоряжении государства останутся инструменты, которые оно сможет использовать в фискальных целях. Тогда любое ограничение эмиссии инструментов, не имеющих покрытия, будет зависеть от благих намерений правительства и парламента. Они могут ограничивать эмиссию в периоды, которые называют нормальными. Ограничения будут сняты, как только правительство посчитает, что чрезвычайная ситуация оправдывает экстраординарные меры. Если правительство и стоящая за ним партия захотят увеличить расходы и не рисковать своей популярностью, повышая налоги, то они всегда с готовностью назовут свое безвыходное положение чрезвычайной ситуацией. Использование печатного станка и подобострастия управляющих банков, желающих оказать услугу властям, регулирующим их деятельность, являются основными инструментами правительства, стремящегося израсходовать деньги на цели, для достижения которых налогоплательщики не готовы платить более высокие налоги.

Свободная банковская деятельность является единственным методом предупреждения опасностей, присущих кредитной экспансии. Правда, она не помешает медленному расширению кредита, поддерживаемому в узких границах осмотрительными банками, предоставляющими людям всю необходимую информацию о своем финансовом положении. Но в условиях свободной банковской деятельности расширение кредита со всеми его неизбежными последствиями не сможет развиться в постоянный так и хочется сказать нормальный признак экономической системы. Только свободная банковская деятельность гарантирует рыночной экономике защиту от кризисов и депрессий.

Оглядываясь на историю последних двух столетий, нельзя не признать, что серьезные ошибки, допущенные либерализмом в трактовке проблем банковского дела, оказались смертельным ударом по рыночной экономике. Не было никаких причин отказываться от принципов свободного предпринимательства в сфере банковской деятельности. Большая часть либеральных политиков просто капитулировали перед лицом распространенной враждебности к ростовщичеству и взиманию процентов. Они оказались не в состоянии понять, что ставка процента рыночное явление, которым власти или какой-либо орган не могут манипулировать ad libitum. Они разделяли предрассудок, что понижение ставки процента благотворно, а расширение кредита представляет собой верное средство получения дешевых денег. Ничто  не принесло делу либерализма большего вреда, чем почти регулярные лихорадочные оживления и драматические кризисы рынков быков, за которыми следовали затяжные глубокие экономические спады. Общественное мнение уверилось в том, что подобные события неизбежны в свободной рыночной экономике. Люди не понимали, что все, на что они сетовали, являлось неизбежным результатом политики, направленной на понижение ставки процента с помощью кредитной экспансии. Они упрямо придерживались этой политики и тщетно пытались побороть ее нежелательные последствия все большим и большим государственным вмешательством.

Замечания по поводу дискуссий о свободной банковской деятельности

Банковская школа учила, что чрезмерная эмиссия банкнот невозможна, если банк ограничивает свою деятельность предоставлением краткосрочных займов[См. с. 408409.]. Когда заем возвращается по истечении срока, банкноты возвращаются в банк и исчезают с рынка. Однако это происходит только в том случае, если банк ограничивает сумму выданных кредитов. (Но даже тогда он не аннулирует последствия предшествующей кредитной экспансии. Он просто добавляет к ним результаты последующих кредитных договоров.) При нормальном развитии событий банк возвращает векселя с истекшим сроком и учитывает новые векселя. В этом случае количеству банкнот, изъятых с рынка путем погашения предыдущих займов, соответствует количество вновь эмитированных банкнот.

В системе свободной банковской деятельности механизм ограничения кредитной экспансии работает иначе. Он не имеет никакого отношения к процессу, подразумеваемому так называемым принципом Фуллартона [56]. Этот механизм заключается в том, что расширение кредита само по себе не расширяет клиентуру банка, а именно, не увеличивает число людей, приписывающих обязательствам банка качества заместителей денег. Так как чрезмерная эмиссия инструментов, не имеющих покрытия, одним банком, как было показано выше, увеличивает сумму платежей клиентов банка, реализующего стратегию экспансии, другим людям, то она соответственно увеличивает спрос на выкуп его заместителей денег. Это заставляет банк, реализующий стратегию экспансии, вернуться к ограничениям.

Этот факт никогда не подвергался сомнению в отношении чековых вкладов до востребования. Очевидно, что у банка, реализующего стратегию экспансии, очень скоро возникнут трудности в расчетах с другими банками. Однако иногда утверждают, что банкноты это совсем другое дело.

Имея дело с проблемами заместителей денег, каталлактика говорит, что большое количество людей обращаются с этими требованиями как с деньгами, т.е. подобно деньгам их получают и отдают при осуществлении сделок и держат в остатках наличности. Все утверждения каталлактики относительно заместителей денег предполагают именно такое состояние дел. Но было бы абсурдным считать, что любая банкнота, выпущенная любым банком, становится заместителем денег. Заместителем денег банкноту делает особый род репутации банка-эмитента. Малейшее сомнение в способности или готовности банка погасить каждую банкноту в любой момент и без затрат со стороны ее владельца наносит ущерб этому роду репутации и лишает банкноты статуса заместителей денег. Мы можем допустить, что все готовы не только получить такие сомнительные банкноты в качестве займа, но и принять в качестве платежа, чтобы не ждать дольше. Но если существуют какие-либо сомнения в их качестве, то люди поспешат избавиться от них как можно скорее. В составе остатков наличности они будут держать деньги и те заместители денег, которые кажутся им совершенно безопасными, а подозрительные банкноты будут исключены. Эти банкноты будут торговаться со скидкой, и этот факт приведет их обратно в банк-эмитент, который один вынужден погашать его согласно номинальной стоимости.

Этот вопрос опять можно пояснить на примере континентальной Европы, где коммерческие банки были свободны от любых ограничений на чековые вклады. Они имели возможность предоставлять фидуциарный кредит и тем самым расширять кредит, используя методы, применяемые банками англосаксонских стран. Однако люди не были готовы воспринимать банковские депозиты в качестве заместителей денег. Как правило, человек, получивший чек, немедленно его обналичивал и тем самым изымал из банка деньги. Коммерческие банки не имели возможности выдавать займы, кредитуя счета должников. Как только должник выписывал чек, это приводило к изъятию соответствующей суммы. Только крупные предприятия рассматривали вклады в качестве заместителей денег. Несмотря на то, что в большинстве этих стран депозитные операции центральных банков в законодательном порядке никак не ограничивались, они не использовали их в качестве средства кредитной экспансии, поскольку клиентура депонированных денег была слишком мала. Практически единственным инструментом фидуциарного кредита и кредитной экспансии были банкноты.

В 80-х годах XIX в. правительство Австрии начало реализацию проекта по популяризации чековых денег, организовав департамент чековых счетов в Сберегательной службе почтового ведомства, и добилось определенных успехов. Клиентура, считавшая остатки на счетах этого департамента почтового ведомства заместителями денег, была шире, чем клиентура департамента чековых счетов Центрального эмиссионного банка страны. Позднее эта система была сохранена новыми государствами, которые пришли на смену империи Габсбургов в 1918 г. Кроме того, ее переняли многие европейские страны, например, Германия. Важно понять, что этот вид депонированных денег был чисто государственным предприятием и фидуциарный кредит, предоставляемый этой системой, отдавался исключительно государству. Характерно, что название австрийского Сберегательного института почтового ведомства, как и большей части иностранных дубликатов, звучало не как Сберегательный банк, а как Сберегательное ведомство (Amt). В большей части неанглосаксонских стран основным инструментом фидуциарного кредита, не считая вкладов до востребования в системе государственной почты, были банкноты (а также в незначительной степени вклады в государственном Центральном эмиссионном банке). Говоря о кредитной экспансии в этих странах, почти всегда имеют в виду банкноты.

В Соединенных Штатах выплата жалованья и даже оплата труда наемных рабочих осуществляется путем выписывания чеков. Если получатели платежа немедленно обналичивают чеки и забирают всю сумму из банка, то этот метод просто перекладывает бремя металлических монет и банкнот с плеч кассира работодателя на плечи кассира банка. Это не имеет никаких каталлактических последствий. Если бы все граждане поступали с полученными чеками таким образом, то депозиты не были бы заместителями денег и не могли бы использоваться как инструменты фидуциарного кредита. И только тот факт, что значительная часть людей видит в депозитах заместители денег, превращает их в то, что обычно называется чековыми или депонированными деньгами.

Ошибочно ассоциировать с понятием свободной банковской деятельности положение дел, при котором любой имеет возможность эмитировать банкноты и обманывать людей ad libitum. Люди часто ссылаются на изречение анонимного американского автора, процитированное Туком: Свободная торговля в банковском деле означает свободную продажу сомнительных ценных бумаг через подставных лиц. Однако свобода эмиссии банкнот значительно уменьшит использование банкнот, если вообще не сведет ее на нет. Именно эта мысль была высказана Чернуски на слушаниях о банковском деле во Франции 24 октября 1865 г.: Я считаю, что то, что называется свободой банковской деятельности, в результате приведет к полному исчезновению банкнот во Франции. Я хочу каждому предоставить право эмитировать банкноты, чтобы больше никто не принимал банкнот[См.: Cernuschi. Contre le billet de banque. Paris, 1866. P. 55.].

Люди могут разделять мнение, что банкноты более удобны, чем монеты, и что соображения удобства требуют их использования. Если это так, то люди должны быть готовы платить вознаграждение за избавление от неудобства ношения в карманах тяжелых монет. Поэтому первые банкноты, эмитировавшиеся банками с бесспорной платежеспособностью, имели премиальную надбавку по сравнению с металлическими деньгами. Этим объясняется популярность дорожных чеков, несмотря на то, что банки взимают комиссионное вознаграждение за их выписку. Но к обсуждаемой проблеме все это не имеет никакого отношения. Это не оправдывает политику, принуждающую людей пользоваться банкнотами. Государство заставляет использовать банкноты не ради того, чтобы дамам было удобнее ходить по магазинам. Идея в том, чтобы понизить ставку процента и открыть казначейству источник дешевого кредита. По мнению государственных чиновников, увеличение массы инструментов, не имеющих покрытия, способствовало повышению благосостояния.

Без банкнот можно обойтись. Даже если бы их никогда не существовало, все экономические достижения капитализма все равно бы реализовались. Кроме того, депонированные деньги могут выполнять все функции банкнот. А вмешательство государства в депозитную политику коммерческих банков не может оправдываться стандартным лицемерным предлогом, что бедные невежественные рабочие и фермеры нуждаются в защите от безнравственных банкиров.

Могут спросить: а как быть с картелями коммерческих банков? Не могут ли банки сговориться с целью безграничного расширения эмиссии инструментов, не имеющих покрытия? Это возражение нелепо. До тех пор, пока люди не лишены в результате вмешательства государства, права изъятия своих вкладов, ни один банк не может рисковать своей репутацией, вступая в сговор с банками, репутация которых невысока. Не следует забывать, что любой банк, эмитирующий инструменты, которые не имеют покрытия, находится в весьма рискованной ситуации. Самый ценный его актив это репутация. Он разорится, как только возникнут сомнения в его надежности и платежеспособности. Для банка с прочной репутацией было бы самоубийством связывать свое имя с другими банками, имеющими дурную репутацию. В условиях свободной банковской деятельности банковский картель разрушил бы всю банковскую систему страны. Это не пошло бы на пользу ни одному банку.

Чаще всего банки, имеющие добрую славу, обвиняют в консерватизме и нежелании расширять кредит. С точки зрения людей, не заслуживающих кредита, такая сдержанность выглядит недостатком. Но именно это является первым и высшим принципом ведения банковских операций в условиях свободы банковской деятельности.

Нашим современникам чрезвычайно трудно постичь условия свободной банковской деятельности, поскольку они воспринимают вмешательство государства в банковскую деятельность как должное. Однако следует помнить, что вмешательство государства основывается на ошибочном предположении, что кредитная экспансия представляет собой подходящее средство постоянного понижения ставки процента и не приносит вреда никому, кроме бессердечных капиталистов. Государство вмешивается именно потому, что знает: свободная банковская деятельность будет сдерживать кредитную экспансию в узких границах.

Возможно, экономисты правы, когда утверждают, что современное состояние банковского дела делает государственное вмешательство целесообразным. Но нынешнее состояние банковского дела не является результатом свободной рыночной экономики. Оно продукт разнообразных попыток государства создать условия, необходимые для широкомасштабной кредитной экспансии. Если бы государство не вмешалось, то хождение банкнот и депонированных денег ограничилось бы теми слоями населения, которым хорошо известно, как отличить платежеспособный банк от неплатежеспособного. Вина за то, что обычный человек с суеверным трепетом смотрит на любую бумажку, на которой казначейство или контролирующий его орган напечатали магические слова законное платежное средство, целиком и полностью лежит на государстве.

Сегодня государственное вмешательство было бы оправданным, если бы оно имело целью ликвидировать неудовлетворительное положение дел путем недопущения или по крайней мере серьезного ограничения дальнейшей кредитной экспансии. А на деле сегодня главной целью государственного вмешательства является усиление кредитной экспансии. Эта политика обречена на провал. Рано или поздно она должна привести к катастрофе.

13. Размеры и структура остатков наличности

Вся сумма денег и заместителей денег хранится в остатках наличности индивидов и фирм. Доля каждого определяется предельной полезностью. Все стремятся держать определенную долю своего совокупного богатства в наличной форме. От избытка наличности избавляются путем увеличения покупок, а недостаток наличности устраняется путем увеличения продаж. Распространенная терминология, путающая спрос на деньги для остатков наличности и спрос на богатство и товары, не должна вводить в заблуждение экономиста.

Все, что действительно по отношению к индивидам и фирмам, сохраняет истинность и для любой суммы остатков наличности группы индивидов и фирм. Причина, по которой мы рассматриваем данную группу индивидов и фирм в качестве единой совокупности и складываем их остатки наличности, не имеет значения. Остатки наличности города, региона или страны представляют собой сумму остатков наличности всех их жителей.

Предположим, что рыночная экономика использует только один вид денег и что заместители денег либо неизвестны, либо имеют хождение по всей стране среди всех граждан. Существуют, например, золотые деньги и банкноты, подлежащие выкупу, эмитированные мировым банком и всеми воспринимаемые как заместители денег. При этих допущениях меры, препятствующие обмену товаров и услуг, не оказывают влияния на денежную сферу и размеры остатков наличности. Пошлины, эмбарго и миграционные барьеры отрицательно сказываются только на тенденции к выравниванию цен, заработной платы и процентных ставок. На остатки наличности они напрямую не влияют.

Если государство стремится увеличить количество наличных денег, хранимых его подданными, оно должно приказать им положить определенную сумму на счета и не трогать их. Необходимость приобрести эту сумму заставит всех продавать больше и покупать меньше; внутренние цены упадут; экспорт увеличится, а импорт уменьшится; некоторая сумма наличных денег будет импортирована. Но если государство просто блокирует импорт товаров и экспорт денег, то оно не достигнет своей цели. Если упадет импорт, то при прочих равных условиях соответственно упадет и экспорт.

В международной торговле деньги играют такую же роль, что и во внутренней торговле. В международной торговле они являются таким же средством обмена, что и во внутренней торговле. И во внутренней, и в международной торговле продажи и покупки приводят к устойчивым изменениям остатков наличности индивидов и фирм только в том случае, если люди намеренно увеличивают или сокращают величину своих остатков наличности. Избыток денег поступает в страну только тогда, когда резиденты сильнее стремятся увеличить свои остатки наличности, чем иностранцы. Отток денег происходит только тогда, когда резиденты сильнее, чем иностранцы, стремятся сократить свои остатки наличности. Перемещение денег из одной страны в другую, не компенсируемое перемещением в обратном направлении, никогда не является непреднамеренным результатом международных торговых сделок. Оно всегда выступает результатом обдуманных изменений остатков наличности резидентов, подобно тому, как пшеница экспортируется только тогда, когда жители какой-либо страны желают экспортировать излишек пшеницы, и деньги экспортируются только в том случае, если они желают экспортировать определенную сумму денег, которую считают излишком.

Если какая-либо страна начинает использовать заместители денег, не применяемые за рубежом, то возникает такой излишек. Появление заместителей денег равносильно увеличению в стране денежной массы в широким смысле, т.е. массы денег плюс инструментов, не имеющих покрытия. Это вызывает избыток денежной массы в широком смысле. Резиденты стремятся избавиться от своей доли в этом избытке путем увеличения покупок либо местных, либо иностранных товаров. В первом случае снижается экспорт, во втором увеличивается импорт. В обоих случаях избыток денег уходит за рубеж. Поскольку в соответствии с нашим допущением заместители денег нельзя экспортировать, то происходит отток собственно денег. В результате во внутренней массе денег в широком смысле (деньги плюс инструменты, не имеющие покрытия) доля денег падает, а доля инструментов, не имеющих покрытия, возрастает. Внутренний запас денег в узком смысле теперь стал меньше, чем был прежде.

Теперь предположим, что внутренние заместители денег перестали быть заместителями денег. Эмитировавший их банк больше не выкупает их за деньги. Бывшие заместители денег теперь представляют собой требования к банку, который не выполняет свои обязательства и платежеспособность и готовность которого оплачивать свои долги сомнительна. Никто не знает, будут ли они вообще выкуплены и если да, то когда. Но эти требования могут использоваться людьми в качестве кредитных денег. Будучи заместителями денег, они считались эквивалентными определенной сумме денег, на которую они являлись требованием, подлежащим выкупу в любой момент. В виде кредитных денег они торгуются с дисконтом.

В этот момент может вмешаться государство. Оно постановляет, что эти кредитные деньги являются законным платежным средством по своей нарицательной стоимости[Очень часто статус законного платежного средства придавался банкнотам в то время, когда они еще являлись заместителями денег и в качестве таковых соответствовали деньгам по своей нарицательной стоимости. Здесь декрет не имеет никакого каталлактического значения. Но в нашем случае оно имеет значение, поскольку рынок больше не считает их заместителями денег.]. Любой кредитор обязан принимать их по нарицательной стоимости. Ни один торговец не имет права их дискриминировать. Декрет пытается заставить людей относиться к вещам, имеющим различную меновую ценность, как будто они имеют одинаковую меновую ценность. Он вмешивается в структуру цен, установленную рынком. Декрет устанавливает минимальные цены на кредитные деньги и максимальные цены на товарные деньги (золото) и иностранную валюту. Результат получается не такой, к которому стремилось государство. Разница меновой ценности между кредитными деньгами и золотом не исчезла. Поскольку запрещено использовать монеты по их рыночной цене, то люди перестают их применять при купле-продаже и выплате долгов. Они или хранят их, или экспортируют. Товарные деньги исчезают с внутреннего рынка. Плохие деньги, гласит закон Грэшема [57], вытесняют из страны хорошие деньги. Более правильным было бы сказать, что деньги, недооцененные государственным декретом, исчезают с рынка, а деньги, переоцененные государственным декретом, остаются.

Таким образом, отток товарных денег является не следствием неблагоприятного платежного баланса, а следствием государственного вмешательства в структуру цен.

14. Платежные балансы

Сопоставление денежного эквивалента всех доходов и расходов индивида или группы индивидов за определенный период времени называется платежным балансом. Кредит баланса всегда равен дебету баланса.

Если мы хотим узнать положение индивида в системе рыночной экономики, мы должны посмотреть на его платежный баланс. Он расскажет нам все о месте индивида в структуре общественного разделения труда, покажет, что он дает окружающим и что получает или забирает у них. Он покажет, является человек экономически самостоятельным порядочным гражданином, или вором, или нищим, живущим на подаяние. Мы увидим, проедает ли он все доходы или какую-то их часть откладывает в сбережения. Многие события человеческой жизни не находят отражения в бухгалтерских документах. Существуют не оставляющие никакого следа в счетах добродетели и подвиги, пороки и преступления. Но в той мере, в какой человек интегрирован в жизнедеятельность общества, в той мере, в какой он вносит свой вклад в совместные усилия общества и его вклад признается окружающими, и в той мере, в какой он потребляет то, что продается и покупается на рынке, сообщаемая информация обладает полнотой.

Если мы объединим платежные балансы определенного числа индивидов и оставим в стороне статьи, относящиеся к сделкам между членами этой группы, то мы получим платежный баланс группы. Этот баланс расскажет нам, как члены этой группы, рассматриваемые в качестве интегрированной совокупности людей, связаны с оставшейся частью рыночного общества. Мы можем составить платежный баланс членов коллегии адвокатов Нью-Йорка, бельгийских фермеров, жителей Парижа или жителей швейцарского кантона Берн. Статистики особо интересуются платежными балансами жителей различных стран, представляющих собой независимые государства.

В то время как платежный баланс индивида дает исчерпывающую информацию о его положении в обществе, баланс группы сообщает значительно меньше. Он ничего не говорит о взаимосвязях внутри группы. Чем больше группа и чем менее однородны ее члены, тем более несовершенна информация, извлекаемая из платежного баланса. Платежный баланс Дании больше говорит нам о положении датчан, чем платежный баланс Соединенных Штатов о положении американцев. Если кто-то хочет описать социальное и экономическое положение страны, то ему не нужно рассматривать платежный баланс каждого ее жителя. Но формируемые им группы должны состоять из людей, более или менее однородных по своему общественному положению и экономической деятельности.

Таким образом, чтение платежных балансов весьма поучительно. Но чтобы избежать распространенных ошибок, необходимо знать, как их интерпретировать.

Обычно денежные и неденежные статьи платежного баланса перечисляются отдельно. Баланс называют благоприятным, если импорт денег и драгоценных металлов в слитках превышает экспорт денег и слитков. Баланс называется неблагоприятным, если экспорт денег и слитков превышает импорт. Эта терминология ведет свое происхождение от старых ошибок меркантилистов, которые, к сожалению, сохранились несмотря на сокрушительную критику экономистов. Импорт и экспорт денег и слитков рассматриваются как непредусмотренный результат конфигурации неденежных статей платежного баланса. Это мнение крайне ошибочно. Превышение экспорта денег и слитков не является следствием неудачного стечения обстоятельств, выпадающего на долю страны подобно стихийному бедствию. Это результат того, что жители данной страны стремятся уменьшить количество денег на руках и вместо этого купить товары. Именно поэтому платежный баланс стран, производящих золото, как правило, бывает неблагоприятным; вот почему платежный баланс страны, замещающей часть запаса денег инструментами, не имеющими покрытия, складывается неблагоприятно, пока этот процесс продолжается.

Чтобы страна не потеряла весь свой запас денег в результате неблагоприятного платежного баланса, от патерналистски настроенного правительства не требуется никаких предупредительных мер. В этом отношении состояние дел полностью соответствует ситуации с платежными балансами индивидов и платежными балансами групп. То же самое можно сказать и о платежных балансах города, региона или независимого государства. Никакого государственного вмешательства не требуется, чтобы помешать жителям Нью-Йорка тратить свои деньги в торговых операциях с остальными 49 штатами союза. Если американец видит пользу в хранении наличных, он добровольно позаботится об этом. Тем самым он внесет свою долю в поддержание достаточной массы денег в стране. Но если ни один американец не будет заинтересован в поддержании остатков наличности, то никакие меры государства в отношении внешней торговли и урегулирования международных платежей не помешают оттоку всего запаса денег Америки. Потребуется жесткий запрет на экспорт денег.

15. Межрегиональные курсы валют

Давайте сначала предположим, что существует один вид денег. Тогда в отношении покупательной способности денег в различных местах действительно все, что утверждается относительно товарных цен. Конечная цена на хлопок в Ливерпуле не может превышать конечную цену в Хьюстоне, штат Техас, больше, чем на величину транспортных расходов. Как только цена в Ливерпуле повысится, торговцы станут направлять хлопок в Ливерпуль и тем самым создадут тенденцию возвращения к конечной цене. В отсутствие институциональных препятствий распоряжение о выплате определенного количества гульденов в Амстердаме не может увеличиться в Нью-Йорке больше, чем на величину, включающую в себя издержки на перечеканивание монет, на доставку, страховку, а также процент в течение периода времени, необходимого для всех этих манипуляций. Как только разница превысит этот уровень нижнюю (экспортную) золотую точку выгодно станет поставлять золото из Нью-Йорка в Амстердам. Эти поставки понизят обменный курс гульдена в Нью-Йорке ниже экспортной золотой точки. Причина различия между конфигурацией межрегиональных обменных курсов товаров и межрегиональных обменных курсов денег состоит в том, что, как правило, товары движутся только в одном направлении, а именно из мест избыточного производства в места избыточного потребления. Хлопок отправляется из Хьюстона в Ливерпуль, а не из Ливерпуля в Хьюстон. Его цена в Хьюстоне ниже, чем в Ливерпуле, на величину транспортных издержек. Деньги же перемещаются то в одном направлении, то в другом.

Ошибка тех, кто пытается объяснить колебания межрегиональных обменных курсов и межрегиональных поставок денег на основе конфигурации неденежных статей платежного баланса, заключается в том, что они приписывают деньгам исключительную роль. Они не видят, что в отношении межрегиональных курсов обмена между деньгами и товарами не существует никакой разницы. Если торговля между Хьюстоном и Ливерпулем вообще возможна, то цены на хлопок в этих двух местах не могут различаться больше, чем на общую сумму затрат, требующихся на доставку. Именно по тем же причинам, по каким существует поток хлопка из южной части Соединенных Штатов в Европу, из золотодобывающих стран типа Южной Африки золото течет в Европу.

Давайте пренебрежем трехсторонней торговлей и случаем золотодобывающих стран и предположим, что индивиды и фирмы, торгующие между собой на основе золотого стандарта, не намерены менять величину своих остатков наличности. Их покупки и продажи порождают требования, делающие необходимыми межрегиональные платежи. Но в соответствии с нашим допущением эти межрегиональные платежи равны по величине. Сумма, которую жители А должны выплатить жителям В, равна сумме, которую жители В должны выплатить жителям А. Поэтому существует возможность сэкономить на издержках по доставке золота из А в В и из В в А. Встречные платежи можно урегулировать с помощью взаимного зачета. А каким способом это будет производиться, то ли путем организации межрегиональной клиринговой палаты, то ли на специальном валютном рынке, вопрос чисто технический. В любом случае цена, которую житель А (или В) платит за платеж, подлежащий выплате в В (или А), держится в границах, определенных издержками на доставку. Она не может быть выше номинала больше, чем на стоимость доставки (экспортная золотая точка) и не может упасть ниже стоимости доставки (импортная золотая точка).

Может существовать при сохранении без изменений всех остальных наших допущений временное неравенство потока платежей из А в В и потока из В в А. В этом случае межрегионального перемещения золота можно избежать только с помощью кредитной сделки. Если экспортер, который сегодня должен платить из А в В, смог бы купить на валютном рынке требование к резиденту В, истекающее через 90 дней, то он смог бы сэкономить на доставке золота, заняв соответствующую сумму в В на срок 90 дней. Валютный дилер прибегнет к этой мере, если затраты по кредиту в В не превысят затраты по кредиту в А более чем на двойную сумму затрат по доставке золота. Если стоимость доставки золота равна <$E1/8> %, то они будут готовы заплатить за трехмесячный кредит в В максимум на 1% годовых больше процента, соответствующего состоянию ставки процента денежного рынка, по которой в отсутствие необходимости межрегиональных платежей осуществляются кредитные сделки между А и В.

Все это можно сформулировать в виде следующего утверждения: текущее состояние платежного баланса между A и B определяет точку, в которой в пределах, заданных экспортной и импортной золотыми точками, фиксируются обменные курсы валют. Но всегда следует добавлять, что это происходит только в том случае, если жители А и В не намерены изменять величину своих остатков наличности. И только поэтому появляется возможность вообще избегать перемещения золота и держать курсы валют в пределах, заданных двумя золотыми точками. Если жители А захотят уменьшить свои остатки наличности, а жители В, наоборот, захотят их увеличить, то золото должно быть доставлено из А в В, а курс телеграфных переводов в В достигнет в А экспортной золотой точки. И тогда золото будет отправлено из А в В подобно тому, как хлопок регулярно отправляется из Соединенных Штатов в Европу. Курс телеграфных переводов в В достигнет экспортной золотой точки потому, что жители А продают золото жителям В, а не вследствие того, что платежный баланс неблагоприятен.

Все это действительно по отношению к любым платежам между разными географическими точками. Нет никакой разницы, находятся ли соответствующие города в пределах одного государства или в разных государствах. Однако вмешательство государства вносит существенные изменения в эту ситуацию. Все государства создали институты, позволяющие жителям своих стран производить внутренние межрегиональные платежи по номиналу. Затраты по доставке денег из одного места в другое несет либо казначейство, либо система центрального банка страны, либо иной государственный банк, как, например, почтовые сберегательные банки в некоторых странах Европы. Таким образом, внутреннего межрегионального рынка денег больше не существует. Люди не платят за межрегиональный перевод больше, чем за местный, а если плата слегка отличается, то это не имеет отношения к колебаниям передвижений денег внутри страны. Именно это вмешательство государства усилило разницу между внутренними платежами и платежами за рубеж. Внутренние платежи осуществляются по номиналу, в то время как международные платежи колеблются в пределах, заданных золотыми точками.

Если в качестве средства обмена используется более одного вида денег, то их взаимные меновые соотношения определяются их покупательной способностью. Конечные цены товаров, выраженные в каждом из двух или нескольких видов денег, пропорциональны друг другу. Конечные меновые соотношения разных видов денег отражают их покупательную способность относительно товаров. В случае появления любого несоответствия возникает возможность прибыльной сделки, и усилиями коммерсантов, стремящихся воспользоваться этой возможностью, они вновь выравниваются. Теория паритета покупательной способности иностранных валют представляет собой просто приложение общих теорем, касающихся определения цен, к особому случаю сосуществования разных видов денег.

Не имеет значения, сосуществуют ли разные виды денег на одной территории или их использование ограничено разными регионами. В любом случае их взаимные меновые соотношения стремятся к конечному состоянию, которое не зависит от того, какой вид денег обслуживает куплю-продажу. При появлении затрат на межрегиональное перемещение они должны быть добавлены или вычтены.

Изменение покупательной способности не происходит одновременно в отношении всех товаров и услуг. Давайте вновь рассмотрим очень важный с практической точки зрения случай инфляции только в одной стране. Увеличение массы кредитных денег и неразменных денег сначала оказывает влияние на цены некоторых товаров и услуг. Цены других товаров некоторое время продолжают оставаться на прежнем уровне. Курс внутренней валюты по отношению к иностранным валютам устанавливается на бирже, а рынок организован в соответствии с моделью и коммерческими обычаями фондовой биржи. Дилеры этого особого рынка быстрее других людей предвосхищают будущие изменения. Следовательно, ценовая структура рынка иностранных валют отражает новое денежное отношение раньше, чем цены многих товаров и услуг. Как только внутренняя инфляция начинает оказывать влияние на цены некоторых товаров, в любом случае задолго до того, как она охватит большую часть цен на товары и услуги, цена иностранной валюты устремится к точке, соответствующей конечному состоянию внутренних цен и ставок заработной платы.

Этот факт интерпретировался абсолютно неверно. Люди не сумели понять, что рост курса иностранной валюты просто предвосхищает движение внутренних товарных цен. Они объясняли бум на валютной бирже как следствие неблагоприятного платежного баланса. Спрос на иностранную валюту, утверждали они, увеличился из-за ухудшения торгового баланса, или других статей платежного баланса, или просто в результате темных махинаций непатриотичных спекулянтов. Более высокие цены на иностранную валюту заставляют расти внутренние цены импортированных товаров. Цены на внутренние товары должны последовать их примеру, потому что иначе их низкий уровень будет поощрять их изъятие из внутреннего потребления и продажу за рубеж с надбавкой.

Легко можно показать ошибочность этой распространенной теории. Если номинальный доход резидентов в результате инфляции не увеличился, то они будут вынуждены ограничить потребление либо импортированных, либо местных продуктов. В первом случае упадет импорт, во втором вырастет экспорт. Таким образом, торговый баланс снова вернется к уровню, который меркантилисты называют благоприятным.

Прижатые к стенке, меркантилисты не могли не признать неопровержимость этого рассуждения. Однако, говорят они, это применимо только к нормальным условиям торговли. Оно не учитывает положение дел в странах, вынужденных импортировать жизненно важные товары, такие, как продукты питания и важнейшие виды сырья. Импорт таких товаров нельзя сократить ниже определенного уровня. Они импортируются вне зависимости от того, какие цены за них нужно платить. Если иностранную валюту, необходимую для их импорта, невозможно получить с помощью соответствующего объема экспорта, то торговый баланс становится неблагоприятным и курс валюты растет все выше и выше.

Подобно всем остальным идеям меркантилистов, это представление не менее иллюзорно. Какими бы насущными и жизненно важными ни были потребности индивида или группы индивидов, на рынке они могут быть удовлетворены только по рыночной цене. Если австриец желает купить канадскую пшеницу, то он должен заплатить рыночную цену в канадских долларах. Получить канадские доллары он должен путем экспорта товаров либо непосредственно в Канаду, либо в какую-нибудь третью страну. Он не увеличит наличное количество канадских долларов, заплатив за них более высокую цену (в шиллингах, местной австрийской валюте). Более того, он не сможет позволить себе более высокую цену (в шиллингах) на импортированную пшеницу, если его доход (в шиллингах) остается неизменным. Только в том случае, если австрийское правительство с помощью инфляционной политики увеличит количество шиллингов в карманах своих граждан, австрийцы будут в состоянии сохранить уровень потребления канадской пшеницы, не ограничивая потребление других товаров. Тем самым приводится в действие процесс приспособления, описанный выше. Если человеку не хватает денег, чтобы купить хлеб у своего соседа-пекаря, то причиной этого называют не мнимый недостаток денег. Причина в том, что этот человек не смог заработать необходимую сумму, продав товары или оказав услуги, за которые люди готовы платить. То же самое действительно и в отношении международной торговли. Страна может страдать из-за того, что не способна продать за рубеж столько товаров, сколько необходимо для того, чтобы купить столько продуктов питания, сколько хотят ее граждане. Но это не значит, что не хватает иностранной валюты. Это означает, что ее жители бедны. И внутренняя инфляция, безусловно, не является подходящим средством устранения этой нищеты.

Спекуляция также не имеет никакого отношения к установлению курсов иностранных валют. Спекулянты просто предвосхищают ожидающиеся изменения. Если они ошибаются, если их мнение о том, что началась инфляция, ошибочно, то структура цен и курсов иностранных валют не будет соответствовать их преждевременным действиям и они заплатят за свои ошибки убытками.

Доктрина, согласно которой курсы иностранных валют определяются платежным балансом, основывается на неоправданном обобщении особого случая. Если в двух местах, А и В, используется один и тот же вид денег и если жители не планируют изменения величины своих остатков наличности, то в течение данного промежутка времени сумма денег, которую жители А платят жителям В, равна сумме, которую жители В платят жителям А, и все платежи можно осуществить без перевозки денег из А в В или из В в А. Тогда курс телеграфных переводов не сможет повыситься выше уровня чуть ниже экспортной золотой точки и не сможет упасть ниже уровня, слегка превышающего импортную золотую точку, и наоборот. В этих пределах текущее состояние платежного баланса определяет текущее состояние курса иностранной валюты. Это происходит только благодаря тому, что ни жители А, ни жители В не собираются менять величину своих остатков наличности. Если жители А захотят уменьшить свои остатки наличности, а жители В увеличить, то деньги перевозятся из А в В, а курс телеграфных переводов достигает в А экспортной золотой точки. Но деньги перевозятся не потому, что платежный баланс А стал неблагоприятным. То, что меркантилисты называли неблагоприятным платежным балансом, представляет собой следствие обдуманного ограничения остатков наличности жителями А и обдуманного увеличения остатков наличности жителями В. Если бы никто из жителей А не был готов уменьшить свои остатки наличности, то оттока денег из А никогда бы не произошло.

Отличие торговли деньгами от торговли товарами состоит в следующем: как правило, товары движутся в одном направлении, а именно из мест избыточного производства в места избыточного потребления. Следовательно, цена товара в местах избыточного производства обычно ниже, чем в местах избыточного потребления, на величину затрат на доставку. С деньгами положение иное, если мы не учитываем условий золотодобывающих стран и стран, жители которых обдуманно стремятся изменить величину своих остатков наличности. Деньги движутся то в одном направлении, то в другом. Страна то экспортирует деньги, то импортирует. Любая экспортирующая страна очень скоро становится импортирующей именно вследствие предыдущего экспорта.

16. Процентные ставки и денежное отношение

В кредитных сделках деньги играют такую же роль, что и во всех остальных деловых сделках. Как правило, и ссуды выдаются в деньгах, и проценты и основная сумма долга выплачиваются в деньгах. Платежи, порождаемые этими сделками, оказывают на величину остатков наличности лишь временное влияние. Получатели ссуды, процентов и основной суммы расходуют полученные средства либо на потребление, либо на инвестиции. Они увеличивают свои остатки наличности только в том случае, если определенные соображения, не связанные с притоком полученных денег, побуждают их действовать таким образом.

Конечное значение ставки процента одинаково для всех однотипных ссуд. Различия ставок процента обусловлены либо надежностью заемщика, либо различиями в условиях договора[Более подробный анализ см. с. 503511.]. Различия процентных ставок, не вызванные различиями обстоятельств, имеют тенденцию к исчезновению. Соискатели ссуд обращаются к тем кредиторам, которые назначают более низкую ставку процента. Кредиторы стремятся обслуживать людей, готовых платить более высокие проценты.

В случае межрегиональных кредитных сделок следует принимать в расчет межрегиональные курсы валют, а также различие денежных стандартов, если таковое существует. Возьмем, к примеру, две страны А и В. В А существует золотой стандарт, в В серебряный. Кредитор, собирающийся предоставить ссуду из А в В, должен сначала продать золото за серебро, а при погашении займа продать серебро за золото. Если бы на дату погашения цена серебра против цены золота упала, то на основную сумму займа, выплачиваемую должником (в серебре), можно было бы купить меньшее количество золота, чем то, которое было затрачено кредитором в момент начала сделки. Поэтому он рискнет выдать ссуду в В только в том случае, если разница рыночных процентных ставок между А и В достаточно велика, чтобы покрыть ожидаемое падение цены серебра против цены золота. Тенденция выравнивания рыночной ставки процента на краткосрочные ссуды, существующая, когда А и В имеют один денежный стандарт, нарушается в случае разных денежных стандартов.

Если и А, и В имеют один и тот же денежный стандарт, то банки А не смогут расширить кредит, если банки В не будут проводить такую же политику. Кредитная экспансия в А заставит цены расти, а ставки краткосрочных кредитов в А временно упадут, в то время как в В цены и процентные ставки останутся без изменений. Следовательно, экспорт из А сократится, а импорт в А увеличится. К тому же заимодавцы А станут стремиться предоставлять краткосрочные ссуды в В. В результате внешняя утечка заставит денежные резервы банков А сокращаться. Если банки А не откажутся от экспансионистской политики, то они окажутся неплатежеспособными.

Этот процесс получил абсолютно неверное истолкование. Люди говорят о жизненно важной и необходимой функции, которую от имени государства должен выполнять центральный банк страны. Именно в поддержании стабильности курсов иностранных валют и защите золотого запаса страны от посягательств иностранных спекулянтов и их отечественных пособников, утверждают они, и состоит священный долг центрального банка. Все, что делает центральный банк, чтобы его золотой запас не улетучился, осуществляется ради поддержания его собственной платежеспособности. Начав кредитную экспансию, он подвергал опасности свое финансовое положение, а сейчас должен компенсировать свои предыдущие действия, чтобы избежать катастрофических последствий. Его экспансионистская политика натолкнулась на преграды, ограничивающие эмиссию инструментов, не имеющих покрытия.

Как и в отношении всех каталлактических проблем, при изучении денежных вопросов применение военной терминологии неуместно. Центральные банки не ведут между собой войну. Никакие злые силы не атакуют позиции банка и не угрожают стабильности курсов иностранных валют. Не требуется никакого защитника для защиты денежной системы страны. Более того, неправда, что центральный банк страны и ее частные банки удерживают от понижения внутренних процентных ставок соображения сохранения золотого стандарта и стабильности курсов иностранных валют, а также расстраивание махинаций международных объединений капиталистических ростовщиков. Рыночную ставку процента с помощью кредитной экспансии можно понизить только на короткий период времени, но даже тогда это вызовет все эффекты, которые описывает теория циклов производства.

Когда Банк Англии выкупает эмитированные банкноты согласно условиям договора, то он занимается не бескорыстным оказанием жизненно необходимых услуг британцам. Он просто делает то же самое, что делает любая домохозяйка, оплачивающая магазинные счета. Представление о том, что выполнение центральными банками добровольно взятых на себя обязательств является особым достоинством, может возникнуть только потому, что государства то и дело предоставляют этим банкам привилегию отказывать своим клиентам в платежах, на которые последние имеют законные основания. Реально центральные банки все сильнее и сильнее превращаются в подчиненные ведомства казначейств, простые орудия проведения кредитной экспансии и инфляции. И практически нет никакой разницы, является ли государство их собственником или нет, управляются ли они непосредственно государственными чиновниками или нет. Фактически сегодня во всех странах банки, выдающие фидуциарные кредиты, являются подразделениями казначейств.

Существует единственное средство постоянного поддержания соответствия номинала местной и национальной валюты золоту и иностранной валюте: безусловный выкуп. Центральный банк должен покупать по паритетному курсу любое количество золота и иностранной валюты, предлагаемое против местных банкнот и депонированных денег; с другой стороны, он должен без дискриминации продавать любое количество золота и иностранной валюты, которое требуется людям, готовым платить паритетные цены в местных банкнотах, монетах и депонированных деньгах. Такой была политика центральных банков в условиях золотого стандарта. Такой была также политика тех государств и центральных банков, которые приняли денежную систему, известную под названием золотовалютного стандарта. Единственное различие между ортодоксальным или классическим золотым стандартом, существовавшим в Великобритании с начала 20-х годов XIX в. до начала первой мировой войны, а также в других странах, с одной стороны, и золотовалютным стандартом с другой, касается использования золотых монет на внутреннем рынке. При классическом золотом стандарте часть остатков наличности граждан состояла из золотых монет, а часть из заместителей денег. При золотовалютном стандарте остатки наличности полностью состоят из заместителей денег.

Установление определенного курса иностранной валюты равносильно выкупу по этому курсу.

Валютный уравнительный счет также сможет выполнять эти функции, если будет придерживаться тех же методов.

Причины, по которым в последние десятилетия европейские правительства предпочитали валютные уравнительные счета операциям центральных банков, очевидны. Законодательства о центральных банках были достижением либеральных правительств или правительств, которые не осмелились открыто бросить вызов, по крайней мере при проведении финансовой политики, общественному мнению либеральных стран. Операции центральных банков были поэтому настроены на экономическую свободу. По этой причине они были сочтены неудовлетворительными в эпоху возрастающего тоталитаризма. Основные отличия действия валютного уравнительного счета от политики центрального банка состоят в следующем.

1. Власти держат операции по счету в секрете. Закон обязывает центральный банк предавать гласности информацию о своем действительном положении через короткие интервалы, как правило, каждую неделю. А состояние валютного уравнительного счета известно только посвященным. Бюрократический аппарат представляет публичный отчет только тогда, когда цифры представляют интерес лишь для историков и не приносят никакой пользы деловым людям.

2. Секретность позволяет дискриминировать людей, не пользующихся расположением властей. Во многих континентальных странах Европы это привело к скандальной коррупции. Другие правительства использовали возможность проведения дискриминационной политики в ущерб деловым людям, принадлежащим к языковым или религиозным меньшинствам или поддерживающим оппозиционные партии.

3. Курсы больше не фиксируются законами, надлежащим образом обнародуемыми парламентом и поэтому известными всем гражданам. Они зависят от произвола бюрократов. Время от времени газеты сообщают: руританская валюта слаба. Более точным описанием было бы следующее: руританские власти решили повысить цену иностранной валюты[См. с. 737740.].

Валютный уравнительный счет не волшебная палочка, позволяющая избавиться от зловредной инфляции. Он может пользоваться только теми средствами, которые доступны ортодоксальным центральным банкам. И подобно центральным банкам, все его попытки в условиях внутренней инфляции и кредитной экспансии поддержать курсы иностранных валют на уровне номинала обречены на провал.

Выше было показано, что ортодоксальные методы борьбы с внешней утечкой с помощью учетной ставки больше не работают, потому что страна больше не готова подчиняться правилам игры. А золотой стандарт это не игра, а общественный институт. Его работа не зависит от готовности людей следовать определенным произвольным правилам. Он управляется действием неумолимого экономического закона.

Критики пытаются придать убедительность своим возражениям, указывая на тот факт, что в межвоенный период повышение процентных ставок не смогло остановить внешнюю утечку, т.е. отток драгоценных металлов и перевод вкладов за рубеж. Однако причиной этого феномена была направленная против золота и проинфляционная политика правительств. Если человек предполагает, что в результате приближающейся девальвации он лишится 40% своих средств, то он постарается перевести вклад в другую страну и не передумает, даже если банковские проценты в стране, планирующей девальвацию, увеличатся на 1 или 2%. Очевидно, что такое повышение процентных ставок не компенсирует потери, которые в 10, 20 и даже 40 раз больше. Разумеется, золотой стандарт не может работать, если государство стремится подорвать его действие.

17. Вторичные средства обмена

Использование денег не устраняет различий в реализуемости неденежных товаров. В денежной экономике существует значительная разница между реализуемостью денег и реализуемостью товаров. Однако сохраняется разница и между представителями последней группы. Некоторым из них легче без задержек найти покупателя, готового заплатить максимальную цену, соответствующую состоянию рынка. Другим это сделать труднее. Первоклассные облигации более ликвидны, чем дом на центральной улице города, а старая меховая шуба более ликвидна, чем автограф государственного деятеля XVIII в. Реализуемость товаров больше не сравнивается с реализуемостью денег. Сравнивается просто степень реализуемости различных товаров. При этом мы можем говорить о вторичной реализуемости товаров.

Человек, имеющий запас высоколиквидных товаров, может ограничить свои остатки наличности. Он может предположить, что, когда однажды ему потребуется увеличить свои остатки наличности, он будет в состоянии без задержки продать эти товары с высокой степенью вторичной реализуемости по максимальной рыночной цене. Таким образом, факт владения человеком или фирмой запасом товаров с высокой вторичной реализуемостью оказывает влияние на величину их остатков наличности. Величину остатков наличности и расходы на их поддержание можно снизить, если иметь доступ к товарам, приносящим доход и обладающим высокой степенью вторичной ликвидности.

Таким образом, на подобные товары существует специфический спрос со стороны людей, стремящихся их иметь, чтобы снизить издержки на остатки наличности. Цены таких товаров частично определяются этим специфическим спросом; они были бы ниже, если бы его не было. Данные товары являются как бы вторичными средствами обмена, а их меновая ценность это равнодействующая двух видов спроса: спроса на их услуги в качестве вторичных средств обмена и спроса на другие оказываемые ими услуги.

Издержки владения наличными деньгами равны величине процентов, которые могло принести инвестирование этой суммы. Издержки владения запасом вторичных средств обмена заключаются в разнице между процентом, приносимым ценными бумагами, используемыми для этой цели, и более высоким доходом от других ценных бумаг, отличающихся от первых только более низкой ликвидностью и поэтому не подходящих на роль вторичных средств обмена.

С незапамятных времен в роли вторичных средств обмена использовались драгоценные камни. Сегодня наиболее широко используемыми вторичными средствами обмена являются следующие:

1. Требования к банкам, банкирским домам, сберегательным банкам, которые хотя и не являются заместителями денег[Например, вклад до востребования без права выписки чека.], могут изыматься незамедлительно или срок погашения которых наступает ежедневно.

2. Облигации, оборот и популярность которых так велики, что, как правило, можно продать небольшое их количество, не понижая рынок.

3. И, наконец, иногда некоторые особо ликвидные акции или даже товары.

Разумеется, выгоды, ожидаемые от снижения издержек хранения наличных денег, необходимо сравнивать с дополнительным риском. Продажа ценных бумаг, а еще в большей степени товаров, может быть связана с потерями. Эта опасность отсутствует в случае остатков на банковских счетах, а риск неплатежеспособности банка незначителен. Поэтому процентные требования к банкам и банкирским домам, которые можно изъять в короткий срок, являются наиболее популярными вторичными средствами обмена.

Не следует смешивать вторичные средства обмена с заместителями денег. Заместители денег в процессе урегулирования платежей передаются сторонами друг другу подобно деньгам. В отличие от этого вторичные средства обмена необходимо сначала обменять на деньги или заместители денег, прежде чем использовать их окольным путем для оплаты или увеличения остатков наличности.

Требования, используемые в качестве вторичных средств обмена, имеют благодаря этому более широкий рынок и более высокую цену. Как следствие, они приносят более низкий процент, чем аналогичные требования, не подходящие для выполнения функций вторичных средств обмена. Государственные облигации и краткосрочные казначейские векселя, которые можно использовать в качестве вторичных средств обмена, имеют более благоприятные для заемщика условия обращения, чем займы, не подходящие для этой цели. Поэтому должники стараются организовать рынок своих долговых расписок таким образом, чтобы сделать их привлекательными для тех, кто ищет вторичные средства обмена. Они стремятся предоставить каждому владельцу этих ценных бумаг возможность продать их или использовать в качестве обеспечения при осуществлении заимствований, позволяющего получить наиболее приемлемые условия. Рекламируя первичное размещение своих облигаций, они подчеркивают эту возможность как особое преимущество.

Точно так же банки стремятся привлечь спрос на вторичные средства обмена. Они предлагают удобные условия своим клиентам. Банки стараются превзойти друг друга, сокращая сроки уведомления. Иногда они платят проценты даже за деньги, отзываемые без уведомления. В этом соперничестве некоторые банки заходят слишком далеко и подвергают опасности свою платежеспособность.

В политических обстоятельствах последних десятилетий остатки на банковских счетах, которые можно использовать в качестве вторичного средства обмена, приобрели особое значение. Правительства почти всех стран оказались втянутыми в кампанию преследования капиталистов. Они настойчиво пытаются экспроприировать их с помощью налоговых и денежных мероприятий. Капиталисты стремятся защитить свою собственность, держа часть своих средств в ликвидной форме, чтобы вовремя уклониться от конфискационных мер. Они держат счета в банках тех стран, где опасность конфискации и девальвации валюты в данный момент меньше, чем в других странах. Как только перспективы меняются, они переводят свои счета в страны, временно обещающие большую безопасность. Именно эти средства люди имеют в виду, когда говорят о горячих деньгах.

Значимость горячих денег для состояния денежной сферы является следствием системы с централизованным резервом. Чтобы облегчить центральному банку осуществление кредитной экспансии, европейские государства давно стремились к концентрации золотого запаса своих стран в центральном банке. Другие банки (частные банки, т.е. не наделенные особыми привилегиями и не имеющие право эмитировать банкноты) ограничивают свои остатки наличности потребностями текущих сделок. Они больше не создают резерва против обязательств, по которым наступает срок погашения. Они не считают необходимым приводить в соответствие сроки погашения своих обязательств и свои активы так, чтобы в любой день быть готовыми без посторонней помощи исполнить свои обязательства перед кредиторами. Они надеются на центральный банк. Если кредитор желает изъять сумму больше нормальной, то частные банки занимают средства в центральном банке. Частный банк считает себя ликвидным, если он обладает достаточным количеством либо обеспечения, против которого центральный банк предоставит ссуду, либо векселей, которые центральный банк переучтет[Все это относится к европейским условиям. В Америке условия отличаются только технически, но не экономически.].

Когда начинается приток горячих денег, частные банки стран, в которых они временно размещаются, не видят ничего, что мешало бы относиться к этим средствам как ко всем остальным. Они используют эти доверенные им дополнительные средства для увеличения ссуд предприятиям. Они не беспокоятся о последствиях, хотя знают, что эти средства будут изъяты, как только возникнет малейшее сомнение по поводу фискальной или денежной политики их стран. Неликвидность этих банков очевидна: с одной стороны, крупные суммы, которые клиенты могут изъять в короткий срок, с другой стороны, кредиты предприятиям, которые можно взыскать только значительно позднее. Единственный разумный метод обращения с горячими деньгами состоит в поддержании такого резерва золота и иностранной валюты, чтобы иметь возможность выплатить всю сумму в случае внезапного изъятия. Разумеется, этот метод требует взимания банком комиссионного вознаграждения с клиентов за содержание их средств в сохранности.

Судный день швейцарских банков пришелся на один из сентябрьских дней 1936 г., когда Франция девальвировала французский франк. Вкладчики горячих денег были напуганы; они испугались, что Швейцария может последовать примеру французов. Ожидалось, что все они попытаются немедленно перевести свои средства в Лондон или Нью-Йорк, или даже Париж, который на ближайшие недели имел меньший риск обесценения валюты. Но швейцарские коммерческие банки были не в состоянии выплатить эти средства без помощи Национального банка. Они ссудили их предприятиям по большей части предприятиям стран, которые путем валютного контроля заблокировали их счета. Единственный выход заимствования в Национальном банке. Только так они могли сохранить свою платежеспособность. Но вкладчики, получившие свои вклады, немедленно потребовали бы от Национального банка выкупить полученные банкноты за золото или иностранную валюту. Если бы Национальный банк не исполнил эти заявки, то тем самым фактически отказался бы от золотого стандарта и девальвировал швейцарский франк. С другой стороны, если бы Банк выкупил банкноты, то он лишился бы большей части своих резервов. В результате возникла бы паника. Сами швейцарцы попытались бы приобрести как можно больше золота и иностранной валюты. В итоге рухнула бы вся денежная система страны.

Единственным выходом для Национального банка было бы вообще не оказывать помощи частным банкам. Но это было бы равносильно банкротству важнейших кредитных институтов страны.

Таким образом, у правительства Швейцарии не было выбора. У него оставался единственный способ предотвратить экономическую катастрофу: немедленно последовать примеру Франции и девальвировать швейцарский франк. Дело не терпело отлагательств.

Вообще говоря, накануне войны в сентябре 1939 г. Великобритания оказалась в похожем положении. Когда-то лондонское Сити было банковским центром мира. Оно давно уже утратило эту функцию. Но накануне войны иностранцы и граждане доминионов все еще держали в британских банках значительные краткосрочные счета. Кроме того, крупные вклады подлежали выплате центральным банкам стерлинговой зоны. Если бы британское правительство не заморозило все эти счета, введя валютные ограничения, то банкротство британских банков стало бы неизбежным. Валютный контроль был замаскированным мораторием для банков. Это освободило их от необходимости публичного признания неспособности выполнить свои обязательства.

18. Инфляционистский взгляд на историю

Широко распространенная теория уверяет, что поступательное снижение покупательной способности денежной единицы сыграло решающую роль в исторической эволюции. Она утверждает, что человечество не достигло бы сегодняшнего уровня благосостояния, если бы предложение денег не увеличилось в большей степени, чем спрос на деньги. Якобы следующее за этим падение покупательной способности было необходимым условием экономического прогресса. Углубление разделения труда и непрерывное накопление капитала, в 100 раз увеличившие производительность труда, можно было обеспечить только в мире постоянного падения цен. Инфляция создает процветание и богатство; дефляция нищету и экономический упадок[Критический анализ см.: Herzfeld von M. Die Geschichte als Funktion der Geldbewegung// Archiv f??ь??r Sozialwissenschaft. LVI. 654686, и литературу, цитируемую в этом исследовании.]. Обзор политической литературы и идей, которыми на протяжении веков руководствовалась экономическая политика различных стран, показывает, что это мнение разделялось практически повсеместно. Несмотря на предупреждения экономистов, оно и сегодня составляет основу экономической философии обывателей. Именно в этом суть учений лорда Кейнса и его последователей в обоих полушариях.

Инфляционизм в значительной степени обязан своей популярностью глубоко укоренившейся ненависти к кредиторам. С инфляцией мирятся просто потому, что она благоволит должникам в ущерб кредиторам. Однако инфляционистский взгляд на историю, который нам придется рассматривать в этом параграфе, имеет лишь косвенное отношение к этим антикредиторским доводам. Заявления инфляционитов о том, что экспансионизм является движущей силой экономического прогресса, а редукционизм представляет собой худшее из всех зол, основаны на других аргументах.

Очевидно, что проблемы, поднятые инфляционистской доктриной, не могут быть разрешены с помощью уроков исторического опыта. Вне всякого сомнения, история цен демонстрирует в общем и целом постоянный, хотя прерывавшийся на протяжении коротких периодов восходящий тренд. Разумеется, невозможно установить этот факт иначе, чем посредством исторического понимания. Каталлактическую точность нельзя применить к историческим проблемам. Попытки некоторых историков и статистиков проследить изменения покупательной способности драгоценных металлов на протяжении веков и измерить их бесполезны. Уже было показано, что попытки измерить экономические величины основываются на абсолютно ложных посылках и демонстрируют незнание основных принципов как экономической теории, так и истории. Но того, что история с помощью своих специфических методов может сказать нам в этой области, достаточно, чтобы подтвердить вывод о том, что на протяжении веков покупательная способность денег снижалась. По этому пункту расхождения отсутствуют.

Но прояснения требует не эта проблема. Вопрос в том, являлось ли падение покупательной способности необходимым фактором эволюции, которая привела от нищеты ушедших веков к более удовлетворительным условиям современного западного капитализма. Ответ на этот вопрос необходимо дать без ссылок на исторический опыт, который всегда можно интерпретировать и на деле интерпретируется по-разному и на который ссылаются для доказательства противоречащих друг другу и несовместимых утверждений и сторонники, и противники любой теории и любого объяснения истории. Требуется уточнить воздействие изменений покупательной способности на разделение труда, накопление капитала и совершенствование технологий.

Изучая эту проблему, нельзя удовлетвориться опровержением аргументов, выдвигаемых инфляционистами в подтверждение своих тезисов. Нелепость этих аргументов столь очевидна, что их опровержение и развенчание не составляют труда. С момента зарождения экономическая наука постоянно демонстрировала, что утверждения, касающиеся якобы благотворности обилия денег и якобы катастрофичности недостатка денег, являются следствием грубых ошибок, содержащихся в рассуждениях. Попытки апостолов инфляционизма и экспансионизма опровергнуть учения экономистов полностью провалились.

Единственный уместный вопрос звучит так: можно ли в течение длительного периода понижать процентные ставки с помощью кредитной экспансии? Эта проблема будет исчерпывающе исследована в главе, обсуждающей взаимосвязь денежного отношения и ставки процента. Там будут описаны последствия, к которым должен привести бум, вызванный кредитной экспансией.

Но в этом месте нашего исследования мы должны задать себе вопрос, могут ли существовать другие соображения в пользу инфляционного объяснения истории. Может быть, поборники инфляционизма по недосмотру упустили некоторые обоснованные аргументы, поддерживающие их точку зрения? Безусловно, к этой проблеме необходимо подойти со всех возможных направлений.

Давайте представим мир, в котором масса денег неизменна. На ранних стадиях истории жители этого мира произвели все количество товара, которое применяется в денежных целях и которое можно было произвести. Вопрос о дальнейшем увеличении массы денег закрыт. Инструменты, не имеющие покрытия, неизвестны. Все заместители денег включая разменную монету являются денежными сертификатами.

При этих допущениях углубление разделения труда, эволюция от экономической самодостаточности домашних хозяйств, деревень, районов и стран к мировой рыночной системе XIX в., постепенное накопление капитала и совершенствование технологических методов производства привели бы к непрерывной тенденции снижения цен. Остановило бы развитие капитализма подобное повышение покупательной способности денежной единицы?

Средний коммерсант ответит на этот вопрос утвердительно. Живя и действуя в условиях, когда медленное, но непрерывное уменьшение покупательной способности денежной единицы считается нормальным, необходимым и полезным, он просто не может представить себе другое положение вещей. Он объединяет, с одной стороны, понятия растущих цен и прибыли, а с другой падающих цен и убытков. Тот факт, что существуют и спекуляции на понижение, а медведи сколачивают огромные состояния, не может поколебать его догматичности. Он скажет, что это лишь спекулятивные сделки людей, стремящихся нажиться на падении цен на товары, которые уже произведены. Творческие нововведения, новые инвестиции и применение усовершенствованных технологических методов требуют стимулов, создаваемых ожиданием роста цен. Экономическое развитие возможно только в мире растущих цен.

Эта точка зрения несостоятельна. В мире растущей покупательной способности денежной единицы способ мышления людей приспособился бы к этому положению дел точно так же, как в нашем мире он приспособился к снижающейся покупательной способности денежной единицы. Сегодня все считают, что рост номинального или денежного дохода является улучшением их благосостояния. Внимание людей сосредоточено на росте номинальной зарплаты и денежного эквивалента богатства, а не на увеличении предложения товаров. В мире падающей покупательной способности люди больше были бы озабочены снижением стоимости жизни. Это помогло бы яснее осознать, что экономический прогресс заключается прежде всего в том, что удовольствия жизни становятся более доступными.

Для руководителей предприятий соображения, касающиеся векового тренда цен, вообще не играют никакой роли. Их действия направляются мнением о движении цен в ближайшие недели, месяцы и самое большое годы. Их не волнует общее движение всех цен. Для них имеет значение только существование расхождений между ценами на дополняющие друг друга факторы производства и прогнозируемыми ценами на конечную продукцию. Ни один бизнесмен не начинает производственного проекта, потому что считает, что цены, т.е. цены всех товаров и услуг, вырастут. Он берет на себя обязательства, если считает, что может получить прибыль от разницы цен на товары разных порядков. В мире с вековой тенденцией снижения цен возможности получения прибыли будут появляться точно так же, как они появляются в мире с вековой тенденцией роста цен. Ожидание общего повышательного движения всех цен не вызывает интенсификации производства и повышения благосостояния. Оно приводит к бегству в реальные ценности, ажиотажному спросу и полному крушению денежной системы.

Если мнение о том, что цены всех товаров упадут, становится общим, то краткосрочная рыночная ставка процента понижается на величину отрицательной ценовой премии[Cм. с. 505508.]. Таким образом, предприниматель, использующий заемные средства, защищен от последствий падения цен в той же мере, как и в условиях растущих цен кредитор защищен от последствий падения покупательной способности ценовой премией.

Вековой тренд повышения покупательной способности денежной единицы потребовал бы от предпринимателей и инвесторов другого здравого смысла по сравнению с тем, что выработался в условиях векового тренда падения ее покупательной способности. Но, безусловно, он не оказал бы существенного влияния на ход экономической истории. Повышательный тренд не устранил бы стремления людей к улучшению своего материального благосостояния, насколько это возможно при подобающей организации производства. Он не лишил бы экономическую систему движущих сил улучшения материального положения, а именно борьбу предприимчивых промоутеров за прибыль и готовность людей покупать те продукты, которые способны обеспечить им наивысшее удовлетворение с наименьшими затратами.

Эти замечания, безусловно, не являются призывом к политике дефляции. Они просто означают опровержение неискоренимых инфляционистских мифов. Данные замечания разоблачают обманчивость теории лорда Кейнса о том, что источник нужды и нищеты, застоя производства и безработицы следует видеть в редукционистском давлении. Неправда, что дефляционное давление... помешает развитию современной промышленности. Неправда, что кредитная экспансия вызовет чудо... превращения камня в хлеб[Цит. по: International Clearing Union, Text of a Paper Containing Proposals by British Experts for an International Clearing Union (published by British information Services, an Agency of the British Government). 1943. April 8. P. 12.].

Экономическая наука не рекомендует ни инфляционную, ни дефляционную политику. Она не заставляет государства экспериментировать с выбором рынком средства обмена. Экономическая наука лишь устанавливает следующие истины:

1. Проводя инфляционную или дефляционную политику, государство не способствует благосостоянию общества, общественному благу или интересам всей страны. Оно просто проявляет благосклонность в отношении одной или нескольких групп населения за счет других групп.

2. Невозможно заранее узнать, какая группа выиграет от проведения конкретного инфляционного или дефляционного мероприятия и в какой степени. Его последствия определяются всей совокупностью соответствующей рыночной информации. В большой степени они также зависят от скорости проведения этих мероприятий, и по ходу их реализации результаты могут меняться на противоположные.

3. В любом случае денежная экспансия приводит к ошибочным инвестициям и чрезмерному потреблению. Она делает страну в целом беднее, а не богаче. Эти проблемы обсуждаются в главе ХХ.

4. Длительная инфляция в конце концов должна привести к ажиотажному спросу с полным крушением денежной системы.

5. Дефляционная политика дорого обходится казначейству и непопулярна в массах. Однако инфляционная политика для казначейства благо и очень популярна среди невежд. Практическая опасность дефляции незначительна, а опасность инфляции огромна.

19. Золотой стандарт

Люди выбрали драгоценные металлы золото и серебро для службы в качестве денег из-за их минералогических, физических и химических свойств. Использование денег в рыночной экономике суть праксиологически необходимый факт. То, что именно золото или что-либо еще используется в качестве денег суть просто исторический факт и как таковой не может быть постигнут каталлактикой. В истории денег, как и в любой исторической дисциплине, также можно прибегнуть к историческому пониманию. Если некто получает большое удовольствие, называя золотой стандарт варварским пережитком[Лорд Кейнс в выступлении перед Палатой лордов 23 мая 1944 г.], то он не может возражать против применения этого термина к любому исторически обусловленному институту. Тогда тот факт, что британцы говорят на английском языке, а не на датском, немецком или французском, также является варварским пережитком, а любой британец, выступающий против замены английского языка на эсперанто, не менее догматичен и ортодоксален, чем те, кто не в восторге от планов регулируемой валюты.

Демонетизация серебра и установление золотого монометаллизма стали результатом сознательного вмешательства государства в денежные сферы. Бессмысленно задаваться вопросом, а что бы произошло, не случись этого. Но не следует забывать, что целью государства было не установление золотого стандарта. Государство стремилось к двойному стандарту. Оно стремилось установить жесткое, декретированное государством меновое отношение между золотом и серебром вместо колебаний рыночных отношений между независимо сосуществующими золотыми и серебряными монетами. Денежные теории, лежащие в основе этих усилий, в такой степени исказили рыночные явления, как могли их исказить только бюрократы. Попытки установить двойной стандарт, основанный на обоих металлах и золоте, и серебре, с треском провалились. Именно это фиаско и породило золотой стандарт. Возникновение золотого стандарта стало проявлением сокрушительного поражения государства и дорогих его сердцу доктрин.

B XVII в. цены, которые английское государство установило на монеты, переоценили гинею относительно серебра, что привело к исчезновению серебряных монет. В текущем обращении остались только монеты, сильно износившиеся от использования или испорченные в каком-либо ином отношении, или имеющие меньший вес. Таким образом, Англия получила золотой стандарт вопреки намерениям правительства. И только значительно позже законы закрепили де-юре стандарт, установившийся де-факто. Государство отказалось от дальнейших бесплодных попыток накачать рынок монетами серебряного стандарта и чеканило серебро только как разменную монету с ограниченным правом законного платежного средства. Разменные монеты были не деньгами, а заместителями денег. Их меновая ценность зависела не от содержания серебра, а от того, что в любой момент без задержек и затрат их можно было поменять на золото по полной нарицательной стоимости. Де-факто они были долговыми расписками, напечатанными на серебре, требованиями на определенное количество золота.

На протяжении XIХ в. двойной стандарт похожим образом привел к возникновению де-факто золотого монометаллизма во Франции и других странах Латинского монетного союза [58]. Когда падение цен на серебро в конце 70-х годов автоматически вызвало замену де-факто золотого стандарта на де-факто серебряный стандарт, эти государства прекратили чеканку серебра, чтобы сохранить золотой стандарт. В Соединенных Штатах структура цен рынка слитков драгоценных металлов уже до того, как вспыхнула Гражданская война, трансформировала законный биметаллизм на де-факто золотой монометаллизм. После периода государственных банковских билетов последовала борьба между сторонниками золотого стандарта, с одной стороны, и серебряного стандарта с другой. В итоге победил золотой стандарт. Когда экономически наиболее передовые страны приняли золотой стандарт, их примеру последовали все остальные. После великих инфляционных потрясений первой мировой войны большинство стран поспешили вернуться либо к золотому стандарту, либо к золотовалютному стандарту.

Золотой стандарт стал мировым стандартом эпохи капитализма, увеличивающим благосостояние, свободу и демократию как политическую, так и экономическую. В глазах сторонников свободной торговли его основным достоинством было именно то, что он представлял собой международный стандарт, необходимый для международной торговли и сделок на международном денежном рынке и рынке капитала[Gregory T.E. The Gold Standard and its Future. 1st ed. London, 1934. P. 22 ff.]. Именно с помощью этого средства обмена западный индустриализм и западный капитал привнесли западную цивилизацию в отдаленные уголки Земли, повсеместно разрушая оковы вековых предрассудков и суеверий, сея семена новой жизни и нового благополучия, освобождая умы и души и создавая ранее неслыханное богатство. Это сопровождалось триумфальным беспрецедентным развитием западного либерализма, готового объединить все страны в сообщество свободных государств, мирно сотрудничающих друг с другом. Легко объяснить, почему золотой стандарт представляется людям в виде символа величайших и самых благотворных из всех исторических перемен. Все те, кто стремился саботировать постепенное движение к благоденствию, миру, свободе и демократии, питали отвращение к золотому стандарту, и не только ввиду его экономической значимости. В их глазах золотой стандарт был знаменем, символом всех тех доктрин и установок, которые они хотели истребить. В борьбе против золотого стандарта на карту было поставлено гораздо большее, чем товарные цены и курсы иностранных валют.

Националисты сражались против золотого стандарта, потому что хотели отделить свои страны от мирового рынка и в максимально достижимой степени установить национальную автаркию. Интервенционистские правительства и группы давления сражались против золотого стандарта, потому что считали его самым серьезным препятствием на пути их усилий по манипулированию ценами и ставками заработной платы. Но самые фанатичные нападки на золото осуществлялись теми, кто стремился к кредитной экспансии. Для них кредитная экспансия была панацеей от всех экономических болезней. Она могла понизить или даже вообще упразднить процентные ставки, повысить зарплату и цены к выгоде всех, за исключением паразитических капиталистов и работодателей-эксплуататоров, освободить государство от необходимости балансировать бюджет короче, сделать всех нормальных людей преуспевающими и счастливыми. И только золотой стандарт это дьявольское изобретение злонамеренных и бестолковых ортодоксальных экономистов, мешает человечеству достичь вечного процветания.

Безусловно, золотой стандарт не является совершенным и идеальным. В человеческих делах нет совершенства. Но никто не в состоянии предложить вместо золотого стандарта что-либо более удовлетворительное. Покупательная способность денег нестабильна. Но абсурдно само понятие стабильности и неизменности покупательной способности. В живом и меняющемся мире не может существовать никакой стабильности покупательной способности. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики не остается места для средства обмена. Изменение покупательной способности составляет сущность денег. На самом деле противники золотого стандарта и не ставят своей целью добиться стабильности покупательной способности денег. Скорее они желают дать государству власть манипулировать покупательной способностью без вмешательства внешнего фактора, а именно денежного отношения золотого стандарта.

Основное возражение, выдвигаемое против золотого стандарта, заключается в том, что он вовлекает в определение цен фактор, которым не может управлять ни одно государство, перипетии добычи золота. Тем самым внешние или автоматические силы ограничивают возможности национальных государств обеспечить своим подданным процветание в соответствии со своими желаниями. Все диктуют международные капиталисты, а государственный суверенитет становится обманом.

Однако поверхностность интервенционистских установок вообще не имеет ничего общего с денежными проблемами. Ниже будет показано, почему все изолированные меры государственного вмешательства в рыночные явления не могут достичь преследуемых целей. Если интервенционистское государство захочет исправить недостатки первого вмешательства, заходя все дальше и дальше, то в конце концов оно превратит экономическую систему страны в социализм германского образца. Затем оно вовсе отменит внутренний рынок заодно с его деньгами и всеми денежными проблемами, хотя оно может сохранить некоторые термины и ярлыки рыночной экономики[См. гл. XXVIIXXXI. ]. В обоих случаях не золотой стандарт расстраивает добрые намерения щедрого правительства.

Значение того факта, что золотой стандарт ставит увеличение предложения золота в зависимость от прибыльности золотодобычи, конечно, заключается в том, что он ограничивает возможности государства обращаться за помощью к инфляции. Золотой стандарт делает процесс определения покупательной способности денег независимым от амбиций и доктрин политических партий и групп давления. Это является не недостатком золотого стандарта, а его главным преимуществом. Любой метод манипулирования покупательной способностью неизбежно является произвольным. Все методы, рекомендуемые для открытия якобы объективного и научного критерия денежного управления, основаны на иллюзии, что изменения покупательной способности могут быть измерены. Золотой стандарт устраняет регулирование изменений покупательной способности под действием денежных факторов с политической сцены. Его всеобщее одобрение требует признания истины, что нельзя сделать всех людей богаче с помощью печатного станка. Отвращение к золотому стандарту стимулируется предрассудком, что всемогущее государство может сотворить богатство из маленьких клочков бумаги.

Некоторые утверждают, что золотой стандарт также является регулируемым стандартом. Государство может оказывать влияние на величину покупательной способности золота либо путем кредитной экспансии, даже если она и не выходит за пределы, установленные соображениями поддержания погашаемости заместителей денег, либо косвенно, путем осуществления мероприятий, побуждающих людей ограничивать величину своих остатков наличности. Это верно. Невозможно отрицать, что повышение товарных цен, случившееся между 1896 и 1914 гг., в значительной степени спровоцировано подобными действиями государства. Но самое главное заключается в том, что золотой стандарт удерживает все попытки понижения покупательной способности денег в узких границах. Инфляционисты борются с золотым стандартом как раз потому, что считают эти границы серьезным препятствием на пути реализации своих планов.

То, что экспансионисты называют изъянами золотого стандарта, на самом деле представляет собой его самые выдающиеся черты и полезность. Он сдерживает крупномасштабные инфляционные авантюры государства. Золотой стандарт не потерял силу. Государства жаждали уничтожить его, поскольку находились под влиянием заблуждения, что кредитная экспансия является подходящим средством понижения ставки процента и улучшения торгового баланса.

Ни одно государство не является достаточно мощным, чтобы отменить золотой стандарт. Золото выступает деньгами международной торговли и наднационального экономического сообщества рода человеческого. Оно не поддается воздействию мер, предпринимаемых государствами, чей суверенитет ограничен определенными странами. Пока страна не является экономически самодостаточной в строгом смысле этого термина, пока остались еще отдельные амбразуры в стенах, которыми национальные государства пытаются изолировать свои страны от остального мира, золото продолжает использоваться в качестве денег. Не имеет значения, что государства конфискуют золотые монеты и слитки, когда их выявляют, наказывают тех, кто их хранит, как преступников, а язык двусторонних клиринговых соглашений, с помощью которых государства стремятся исключить золото из международной торговли, избегает ссылок на золото. Однако оборот, проходящий по этим соглашениям, рассчитывается по ценам в золоте. Те, кто покупает и продает на зарубежном рынке, рассчитывают прибыли и убытки от этих сделок в золоте. Несмотря на то, что страна разорвала все связи местной валюты с золотом, ее внутренняя структура цен остается тесно связанной с золотом и ценами на золото на мировом рынке. Если государство желает отделить внутреннюю структуру цен от цен мирового рынка, то оно должно прибегнуть к другим мерам, наподобие запретительных импортных и экспортных пошлин и эмбарго. Национализация внешней торговли либо открыто, либо путем прямого валютного контроля не исключает золота. Государство в качестве торговца использует золото как средство обмена.

Борьбу против золота, которая представляет собой главную заботу всех современных государств, нельзя рассматривать как изолированное явление. Это всего лишь одна из составляющих гигантского процесса разрушения, ставшего знаком нашего времени. Люди борются против золотого стандарта, потому что хотят заменить свободную торговлю автаркией, мир войной, свободу тоталитарным государственным всемогуществом.

Возможно, когда-нибудь технология откроет способ увеличения запаса золота при столь низких издержках, что золото станет бесполезным для денежных целей. Тогда люди будут вынуждены заменить золотой стандарт другим стандартом. Сегодня беспокоиться о том, как будет решена эта проблема, бессмысленно. Нам совершенно неизвестны обстоятельства, в которых будет приниматься это решение.

Международное сотрудничество в сфере валютных отношений

Международный золотой стандарт работает без всякого вмешательства со стороны государств. Он суть эффективное реальное сотрудничество всех членов мировой рыночной экономики. Чтобы сделать золотой стандарт международным стандартом, не нужно никакого вмешательства государства.

То, что государства называют международным сотрудничеством в сфере валютных отношений, представляет собой согласованные действия в целях кредитной экспансии. Они усвоили, что ограниченная только одной страной кредитная экспансия приводит к внешней утечке. Они считают, что только внешняя утечка расстраивает их планы понижения ставки процента и создания вечного бума. Они думают, что если бы все государства взаимодействовали, проводя экспансионистскую политику, то можно было бы устранить это препятствие. Все, что требуется, это международный банк, эмитирующий инструменты, не имеющие покрытия, к которым все люди во всех странах относились бы как к заместителям денег.

Нет нужды в который раз акцентировать внимание на том, что не внешняя утечка делает невозможным понижение ставки процента с помощью кредитной экспансии. Этот фундаментальный вопрос всесторонне рассматривается в других главах и параграфах этой книги[Cм. с. 421413 и 513547.].

Однако следует задаться другим, не менее важным вопросом.

Предположим, что существует международный банк, который эмитирует инструменты, не имеющие покрытия, и клиентуру которого составляет все население мира. Не имеет значения, прямо ли эти заместители денег оседают в остатках наличности индивидов и фирм, или они хранятся центральными банками стран в качестве резерва против эмиссии национальных заместителей денег. Решающим здесь является то, что существует универсальная мировая валюта. Национальные банкноты и чековые деньги подлежат выкупу в обмен на заместители денег, выпускаемые в обращение международным банком. Необходимость поддерживать паритет национальной валюты с международной валютой ограничивает возможности системы центрального банка любой страны проводить кредитную экспансию. Однако мировой банк ограничен только теми факторами, которые ограничивают кредитную экспансию со стороны единственного банка, действующего в изолированной экономической системе или в системе всего мира.

Мы можем предположить, что международный банк представляет собой не банк, эмитирующий заместители денег, часть которых составляют инструменты, не имеющие покрытия, а всемирный орган, эмитирующий неразменные деньги. Золото полностью демонетизировано. Используются только деньги, созданные международным органом. Международный орган может увеличивать денежную массу при условии, что это не вызовет ажиотажного спроса и разрушения денежной системы.

В этом случае осуществится идеал кейнсианцев. Будет действовать институт, управляя которым, можно осуществлять экспансионистское давление на мировую торговлю.

Однако сторонники этих планов проигнорировали одну фундаментальную проблему, а именно проблему распределения этой дополнительной массы кредитных или бумажных денег.

Предположим, что международный орган увеличил размеры своей эмиссии на определенную сумму, полностью ушедшую в одну страну Руританию. Конечным результатом этой инфляционной акции станет рост цен на товары и услуги  во всем мире. Но влияние этого процесса на условия жизни граждан разных стран будет различным. Руританцы будут первыми облагодетельствованы дополнительной манной небесной. В их распоряжении стало больше денег, в то время как жители остального мира не получили своей доли новых денег. Руританцы могут платить более высокие цены, а остальные нет. Поэтому руританцы забирают с мирового рынка больше товаров, чем раньше. Неруританцы вынуждены ограничивать свое потребление, поскольку не могут конкурировать с более высокими ценами, платящимися руританцами. Пока продолжается процесс приспособления цен к изменившемуся денежному отношению, руританцы находятся в более выгодном положении по сравнению с неруританцами. Когда этот процесс наконец завершится, руританцы станут богаче за счет неруританцев.

Основная проблема подобных экспансионистских авантюр заключается в пропорции распределения дополнительных денег между разными странами. Каждая страна будет стремиться отстоять такой метод распределения, который обеспечит ей максимально возможную долю дополнительных денег. Например, промышленно неразвитые страны Востока, возможно, будут рекомендовать равное распределение на душу населения, метод, который очевидно будет благоприятствовать им в ущерб промышленно передовым странам. Какой бы метод ни был принят, никто не будет удовлетворен и все страны будут жаловаться на несправедливое отношение. Возникнут серьезные конфликты, которые и разрушат весь замысел.

Возражения, что эта проблема не играла важной роли в переговорах, предшествовавших основанию Международного валютного фонда [59], и что согласие относительно использования ресурсов фонда было достигнуто легко, неуместны. Бреттон-Вудская конференция [60] состоялась в весьма специфических обстоятельствах. Большая часть стран, принимавших в ней участие, в то время целиком и полностью зависели от щедрости США. Они были бы обречены, если бы США перестали воевать за их свободу и материально помогать им по лендлизу. С одной стороны, правительство США смотрело на валютное соглашение как на план замаскированного продолжения лендлиза [61] после окончания военных действий. США были готовы давать, а остальные участники особенно из европейских стран, большая часть которых в то время еще были оккупированы немецкой армией, и стран Азии были готовы брать все, что бы им ни предложили. Подводные камни стали заметны, как только господствовавшая в США ошибочная точка зрения на финансовые и торговые вопросы сменилась более реалистичными умонастроениями.

МВФ не достиг того, чего ожидали его организаторы. На ежегодных сессиях МВФ всегда много споров, а иногда уместных замечаний и критики по поводу денежной и кредитной политики, проводимой правительствами и центральными банками. Сам МВФ занимается кредитными сделками с правительствами и центральными банками. Он считает своей основной функцией поддержание нереалистичного обменного курса их чрезмерно экспансированых национальных валют. Применяемые при этом методы по существу ничем не отличаются от тех, которые всегда используются в этих целях. Мировой валютный сектор развивается так, как будто не существуют ни Бреттон-Вудское соглашение, ни МВФ.

Стечение политических и экономических обстоятельств позволило американскому правительству выполнять обещание предоставлять иностранным правительствам и центральным банкам унцию золота за 35 долл. Но продолжение и интенсификация американской экспансионистской политики существенно увеличили изъятие золота и заставили людей беспокоиться о будущем денежной системы. Они опасались угрозы дальнейшего увеличения спроса на золото, которое могло истощить золотой запас США и вынудить их отказаться от существующих методов обращения с золотом.

Отличительной чертой обсуждения возникших проблем было тщательное избегание упоминания тех фактов, которые вызывают усиление спроса на золото. Никак не упоминались ни дефицит бюджета, ни кредитная экспансия. Вместо этого все жаловались на так называемые недостаточную ликвидность и сокращение резервов. В целях исправления ситуации рекомендовали повысить ликвидность путем создания новых дополнительных резервов. Это означает, что предлагалось последствия инфляции лечить еще большей инфляцией.

Необходимо помнить, что политика американского правительства и Банка Англии по поддержанию за лондонском золотом рынке цены 35 долл. за унцию золота является единственной мерой, удерживающей западные страны от раскручивания безграничной инфляции. На эту политику не оказывает непосредственного влияния величина резервов различных стран. Поэтому кажется, что планы относительно новых резервов напрямую не касаются проблемы отношения золота к доллару. Они касаются этого косвенно, когда отвлекают общественное мнение от реальной проблемы инфляции. В остальном официальная доктрина полагается на давно дискредитированное объяснение валютных проблем на основе платежного баланса.

XVIII. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ПОТОКЕ ВРЕМЕНИ

1. Перспектива в оценке временных периодов

Действующий человек различает время до того, как достигнуто удовлетворение потребности, и время, на протяжении которого удовлетворение длится.

Действие всегда направлено на устранение будущего беспокойства, пусть даже это будущее ближайшего мгновения. Между началом действия и достижением преследуемой цели всегда проходит определенный отрезок времени, а именно время созревания, в течение которого семена, посеянные действием, достигают полного развития. Наиболее очевидным примером служит сельское хозяйство. Между вспашкой почвы и сбором урожая проходит значительный промежуток времени. Другой пример улучшение качества вина путем его выдерживания. Однако в некоторых случаях время созревания настолько коротко, что обыденная речь может утверждать, что результат появился мгновенно.

Действие требует применения труда настолько, насколько оно связано с рабочим временем. Выполнение любого вида труда поглощает время. В некоторых случаях рабочее время настолько коротко, что люди говорят, что совершение труда вообще не требует времени.

Лишь в редких случаях простого, неделимого и неповторяемого акта достаточно, чтобы достичь цели. Как правило, субъекта и цель его усилий разделяет больше, чем один шаг. Он должен сделать много шагов. И каждый дополнительный шаг, который необходимо добавить к уже сделанным, заново ставит вопрос, следует ли продолжать двигаться к однажды выбранной цели. Большая часть целей находится так далеко, что к ним ведет лишь непреклонная настойчивость. Чтобы добиться успеха, требуется упорная деятельность, непоколебимо направленная к преследуемой цели. Общие необходимые затраты времени, т.е. рабочее время плюс время созревания, можно назвать периодом производства. Период производства в одних случаях короткий, в других длинный. Иногда он настолько короткий, что практически им можно полностью пренебречь.

Приращение удовлетворения потребности, которую вызывает достижение цели, ограничено по времени. Произведенный результат расширяет оказываемые услуги только на период времени, который мы можем назвать сроком службы. У одних изделий срок службы короче, у других их мы обычно называем товарами длительного пользования длиннее. Следовательно, действующий человек всегда должен учитывать период производства и срок службы продукта.

Оценивая отрицательную полезность проекта, человек интересуется не только затратами материальных факторов производства и труда, но и периодом производства. Разумеется, чем дольше срок службы продукта, тем больше пользы он приносит. Но если эта польза извлекается не кумулятивно в определенный момент, а распределена небольшими порциями во времени, то временной элемент, как будет показано, играет важную роль в ее оценке. Имеет значение, оказываются ли n единиц услуг единовременно или они растянуты на n дней таким образом, что ежедневно доступна только одна единица.

Важно понять, что и период производства, и срок службы являются категориями человеческой деятельности, а не концепциями, сконструированными философами, экономистами и историками в качестве мыслительных инструментов интерпретации событий. Они представляют собой существенные элементы, присутствующие в любом акте логического рассуждения, предваряющего и направляющего деятельность. Этот момент необходимо подчеркнуть, поскольку Бём-Баверк, которому экономисты обязаны открытием роли, которую играет период производства, не смог осознать эту разницу.

Действующий человек не смотрит на условия своего существования глазами историка. Его не интересует, как возникла данная ситуация. Его главная забота состоит в том, чтобы наилучшим образом использовать доступные сегодня средства для максимально возможного устранения будущего беспокойства. Прошлое не имеет для него значения. Он имеет в своем распоряжении определенное количество материальных факторов производства. Он не спрашивает, даны эти факторы природой или являются результатом производственного процесса, завершившегося в прошлом. Для него не имеет значения, сколько природных, т.е. первоначальных факторов производства и труда было затрачено на их производство и сколько времени заняли эти процессы производства. Он оценивает имеющиеся средства исключительно с точки зрения службы, которую они могут ему сослужить, в его силах сделать обстоятельства будущего более удовлетворительными. Период производства и срок службы для него являются категориями планирования будущей деятельности, а не концепциями академичного размышления о прошлом и исторического исследования. Они играют роль в той мере, в какой действующий субъект должен делать выбор между периодами производства разной длины и между производством товаров с различными сроками службы.

Действие озабочено не будущим вообще, но всегда конкретным и ограниченным отрезком времени. С одной стороны, этот отрезок ограничен моментом, когда должно произойти это действие. Когда этот отрезок времени закончится, зависит от решения и выбора действующего субъекта. Одни люди озабочены только приближающимся мгновением. Предусмотрительность других выходит далеко за пределы предполагаемой продолжительности их жизни. Отрезок времени в будущем, к которому действующий субъект желает каким-то образом или в какой-то мере подготовиться, мы можем назвать периодом предусмотрительности. Выбор между различными видами удовлетворения потребностей в ближайшем и в более отдаленном будущем осуществляется им точно так же, как и выбор между различными видами удовлетворения потребностей в течение одного и того же отрезка времени. Любой выбор подразумевает также и выбор периода предусмотрительности. Решая, каким образом использовать различные имеющиеся в его распоряжении средства для устранения беспокойства, человек неявно также устанавливает и период предусмотрительности. В рыночной экономике спрос потребителей также устанавливает период предусмотрительности.

Существуют следующие способы удлинения периода предусмотрительности:

1. Накопление больших запасов потребительских товаров, предназначенных для более позднего потребления.

2. Производство товаров более длительного пользования.

3. Производство товаров, требующих более продолжительного периода производства.

4. Выбор методов производства, требующих больше времени для производства товаров, которые можно произвести в пределах более короткого периода.

Первые два не нуждаются в комментариях. Третий и четвертый способы необходимо исследовать более внимательно.

Одна из фундаментальных данностей человеческой жизни и деятельности заключается в том, что самые короткие процессы производства, т.е. имеющие самые короткие периоды производства, не устраняют беспокойство полностью. Если произведены все товары, которые могут быть обеспечены самыми короткими процессами, то все равно остаются неудовлетворенные потребности и продолжают существовать побудительные мотивы дальнейшей деятельности. Так как действующий человек предпочитает те процессы, которые при прочих равных условиях производят продукцию в кратчайшее время[Почему человек поступает именно так, будет показано ниже.], для последующей деятельности остаются только те процессы, которые требуют большего времени. Люди берутся за эти требующие много времени процессы, потому что они ценят ожидаемое приращение удовлетворения более высоко, чем ущерб от более длительного ожидания их плодов. Бём-Баверк говорит о более высокой производительности окольных путей производства, требующих большего времени. Уместно говорить о более высокой физической производительности производственных процессов, требующих большего времени. Более высокая производительность этих процессов не всегда состоит в том, что они производят из одинакового количества израсходованных факторов производства больший объем конечной продукции. Чаще она состоит в том, что они производят изделия, которые вообще не могут быть произведены в течение более коротких периодов производства. Эти процессы не являются окольными. Они представляют собой кратчайший и самый быстрый путь к выбранной цели. Если некто желает наловить побольше рыбы, то не существует способа заменить ловлю с помощью сетей и лодок ловлей без помощи этого снаряжения. Не существует лучшего, более короткого и более дешевого способа производства аспирина, чем принятый на фармацевтических заводах. Если пренебречь ошибками и незнанием, то не может быть никаких сомнений в отношении наивысшей производительности и целесообразности избранных процессов. Если бы люди не считали их максимально прямыми процессами, т.е. ведущими к поставленной цели по кратчайшему пути, то они бы их не внедрили.

Удлинение периода предусмотрительности путем простого накопления запаса потребительских товаров является следствием желания заранее подготовиться к более длительному периоду времени. То же самое действительно и для производства товаров, увеличение долговечности которых пропорционально увеличению затрат необходимых факторов производства[Если увеличение долговечности по крайней мере не пропорционально приращению требующихся затрат, то было бы более выгодным увеличить количество единиц, обладающих меньшей долговечностью.]. Но если преследуются более отдаленные по времени цели, то удлинение периода производства является неизбежным следствием затеянного предприятия. Поставленные цели не могут быть достигнуты за более короткий период производства.

Отсрочка акта потребления означает, что индивид предпочитает удовлетворение, обеспечиваемое более поздним потреблением, удовлетворению, которое может обеспечить немедленное потребление. Выбор более длинного периода производства означает, что субъект действия ценит продукт процесса, дающего результаты позже, выше продуктов, которые могут дать процессы, требующие меньшего времени. В подобных размышлениях и сделанном на их основе выборе период производства предстает в виде времени ожидания. Именно демонстрация той роли, которую играет учет  времени ожидания, стала колоссальным вкладом Джевонса и Бём-Баверка.

Если бы действующие люди не обращали внимания на длительность времени ожидания, то они никогда не сказали бы, что цель настолько отдалена во времени, что никто не может обсуждать ее достижение. Столкнувшись с необходимостью выбора между двумя процессами производства, приводящими к разным результатам при одинаковых затратах, они всегда предпочли бы процесс, который дает большее количество одного и того же продукта или того же количества более хороших продуктов, даже если этот результат может быть достигнут только путем удлинения периода производства. Приращения затрат, приводящие к более чем пропорциональному увеличению срока службы, безусловно, считались бы выгодными. Тот факт, что люди не действуют таким образом, свидетельствует о том, что они ценят промежутки времени различной длительности в зависимости от того, насколько они близки или далеки от момента решения субъекта действия. При прочих равных условиях удовлетворение в более близком периоде будущего предпочитается удовлетворению в более отдаленном периоде; ожиданию приписывается отрицательная полезность.

Это обстоятельство косвенно выражено в утверждении, открывающем эту главу: человек различает время до того, как достигнуто удовлетворение, и время, на протяжении которого удовлетворение длится. Если элемент времени вообще играет какую-либо роль в человеческой жизни, то не может возникать вопроса об одинаковой оценке более близкого и более отдаленного периодов времени одинаковой длины. Одинаковая оценка означала бы, что людям все равно, раньше или позже будет достигнут успех. Это было бы равносильно полному устранению временного элемента из процесса определения ценности.

Тот факт, что товары с более длительным сроком службы ценятся более высоко, чем товары с более коротким сроком службы, сам по себе не предполагает обсуждения времени. Кровля, способная защищать дом от непогоды на протяжении 10 лет, ценится выше, чем кровля, срок службы которой составляет 5 лет. Количество оказываемых услуг в обоих случаях различно. Наша же проблема заключается в том, приписывает ли субъект действия, делающий выбор, одинаковую ценность услугам, доступным в более поздний период будущего, и услугам, доступным в более ранний период.

2. Временное предпочтение как существенное свойство деятельности

Ответ на этот вопрос состоит в том, что действующий человек дает оценку промежуткам времени, не просто основываясь на их величине. Делая выбор относительно устранения будущего беспокойства, он руководствуется категориями раньше или позже. Для человека время не однородная субстанция, когда в расчет принимается только продолжительность. По протяжению оно не больше или меньше. Близость или отдаленность промежутков времени относительно мгновения определения ценности и принятия решения говорит об их необратимом течении. При прочих равных условиях удовлетворение потребности в ближайшем будущем предпочитается удовлетворению потребности в более отдаленном будущем. Настоящие блага являются более ценными, чем будущие блага.

Временное предпочтение категориально неотделимо от человеческой деятельности. Невозможно представить никакого способа действия, где удовлетворение на протяжении более близкого периода будущего не предпочиталось бы при прочих равных условиях удовлетворению на протяжении более отдаленного периода. Сам акт удовлетворения желания подразумевает, что удовольствие в настоящий момент предпочитается удовольствию в будущем. Тот, кто потребляет нескоропортящиеся товары, а не откладывает потребление на неопределенное будущее, тем самым демонстрирует более высокую оценку ценности настоящего удовлетворения по сравнению с более поздним удовлетворением. Если бы он не предпочел удовлетворение в ближайшем будущем удовлетворению более отдаленного периода, то потребления, а, следовательно, и удовлетворения потребностей не произошло бы никогда. Он всегда бы копил, а не потреблял и получал удовольствие. Он бы не стал потреблять не только сегодня, но и завтра, так как завтра он столкнулся бы с тем же выбором.

Временным предпочтением направляется не только первый шаг к удовлетворению потребности, но и все последующие шаги. Как только удовлетворено желание а, которому шкала ценности присваивает ранг 1, необходимо выбирать между желанием b, которому присвоен ранг 2, и с, которому завтрашнее желание в отсутствие временного предпочтения присвоило бы ранг 1. Если b предпочитается с, то этот выбор явно подразумевает временное предпочтение. Целенаправленное стремление к удовлетворению потребности обязательно направляется предпочтением удовлетворения в более близком будущем по сравнению с удовлетворением в более отдаленном будущем.

Условия, в которых должен действовать человек капиталистического Запада, отличаются от условий, в которых жили и действовали его первобытные предки. В результате предусмотрительной заботы наших предков мы имеем в своем распоряжении достаточный запас промежуточных продуктов (капитальных благ, или произведенных факторов производства) и потребительских товаров. Наши действия планируют более длинный период предусмотрительности, потому что мы являемся счастливыми наследниками прошлого, постепенно удлинившего период предусмотрительности и завещавшего нам средства для удлинения времени ожидания. Действуя, мы заботимся о более продолжительных периодах и стремимся к равномерному удовлетворению на протяжении всего периода, определенного как период предусмотрительности. Мы можем положиться на непрерывное поступление потребительских товаров и имеем в своем распоряжении не только запас товаров, готовых к потреблению, но и запас товаров производственного назначения, из которых наши непрерывные усилия постоянно извлекают новые потребительские товары. Поверхностный наблюдатель может сказать, что поскольку мы имеем дело с увеличивающимся потоком доходов, то необходимость обращать внимание на какие-либо соображения относительно различной оценки настоящих и будущих благ отсутствует. Мы, мол, занимаемся синхронизацией, а следовательно, элемент времени утрачивает всякое значение. Поэтому, утверждает он, при интерпретации современных условий бессмысленно обращаться к предпочтению времени.

Фундаментальная ошибка, содержащаяся в этом распространенном возражении, вызвана неправильным пониманием идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики. В рамках этой идеальной конструкции не происходит никаких изменений; здесь господствует неизменный ход событий. Следовательно, в равномерно функционирующей экономике распределение благ между удовлетворением потребностей в более близких и более отдаленных будущих периодах не претерпевает никаких изменений. Никто не планирует изменений, поскольку в соответствии с нашими допущениями существующее распределение устраивает их больше всего и никто не считает, что какая-либо возможная перестройка сможет улучшить условия существования. Никто не желает увеличить потребление в ближайшем будущем в ущерб потреблению в более отдаленный период будущего или наоборот, потому что существующий способ распределения нравится им больше, чем любой другой мыслимый и осуществимый способ.

Праксиологическое различие между капиталом и доходом представляет собой категорию мышления, основанную на различной ценности удовлетворения потребности в различные периоды будущего. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики предполагается, что потребляется весь доход но не более того, а следовательно, капитал остается неизменным. Достигается равновесное распределение благ для удовлетворения потребностей в различные периоды будущего. Описывая это положение дел, можно сказать, что никто не желает потреблять завтрашний доход сегодня. Идеальная конструкция равномерно функционирующей экономики приспособлена как раз для соответствия этому условию. Однако необходимо осознавать, что мы не можем утверждать с такой же аподиктической уверенностью, что в равномерно функционирующей экономике никто не желает иметь больше какого-либо товара, чем реально имеет. Эти утверждения являются истинными в отношении равномерно функционирующей экономики, так как подразумеваются в нашем определении этой идеальной конструкции. Они не имеют смысла, когда утверждаются в отношении изменяющейся экономики, которая является единственно реальной экономикой. Как только меняются начальные данные, индивиды вновь встают перед необходимостью выбора между различными способами удовлетворения потребностей на протяжении одного периода, а также между удовлетворением потребностей разных периодов. Приращение можно использовать либо для немедленного потребления, либо для инвестирования в дальнейшее производство. Независимо от того, как субъекты его используют, их выбор непременно является результатом сравнения выгод, ожидаемых от удовлетворения потребностей в различные периоды будущего. В мире реальной действительности, в живой и изменяющейся Вселенной любой индивид в любом из своих действий вынужден выбирать между удовлетворением в разные периоды времени. Некоторые тратят все, что зарабатывают, другие проедают часть своего капитала, третьи сберегают часть своего дохода.

Оспаривающие  всеобщность временного  предпочтения не могут объяснить, почему человек не всегда инвестирует имеющиеся у него сегодня 100 дол., хотя через год эти 100 дол. увеличатся до 104 дол. Очевидно, что человек, тратя эту сумму сегодня, руководствуется субъективной оценкой, оценивающей сегодняшние 100 дол. выше, чем 104 дол., которые окажутся в его распоряжении годом позже. Но даже если он решит инвестировать эти 100 дол., это не будет означать, что он предпочитает будущее удовлетворение сегодняшнему. Это означает, что он ценит 100 дол. сегодня меньше, чем 104 дол. через год. Каждый доллар, потраченный сегодня, именно в условиях капиталистической экономики, институты которой позволяют инвестировать даже незначительные суммы, свидетельствует о более высокой оценке настоящего удовлетворения по сравнению с более поздним удовлетворением.

Теорему временного предпочтения можно доказать двумя способами. Во-первых, для случая простого сбережения, в котором люди должны выбирать между немедленным потреблением некоторого количества благ и более поздним потреблением такого же количества. Во-вторых, для случая капиталистического сбережения, где выбор производится между немедленным потреблением некоторого количества товаров и более поздним потреблением либо большего количества товаров, либо товаров, обеспечивающих  удовлетворение, которое исключая разницу во времени ценится более высоко. Доказательство будет приведено для обоих случаев. Никакие иные случаи непредставимы.

Можно поискать психологическое объяснение проблемы временного предпочтения. Нетерпение и страдания, причиненные ожиданием, безусловно, представляют собой психологический феномен. Объяснение можно построить, ссылаясь на временную ограниченность человеческой жизни: появление индивида на свет, его рост, созревание, неизбежное увядание и кончину. В человеческой жизни всему определено свое время, точно так же, как тому, что еще слишком рано или уже слишком поздно. Однако праксиологические проблемы никак не связаны с психологическими вопросами. Мы должны понять, а не просто объяснить, что человек, не предпочитающий удовлетворение на протяжении ближайшего будущего периода по сравнению с удовлетворением на протяжении более отдаленного периода, вообще никогда не дойдет до потребления и удовольствия.

Не следует также смешивать праксиологическую проблему с физиологической. Тот, кто желает выжить, чтобы увидеть более отдаленный день, должен прежде всего позаботиться о сохранении своей жизни на протяжении промежуточного периода. Выживание и удовлетворение витальных потребностей, таким образом, являются условиями удовлетворения любых потребностей в отдаленном будущем. Это заставляет нас понять, почему во всех ситуациях, когда на карту поставлена сама жизнь в буквальном смысле слова, предпочтение отдается удовлетворению в ближайшем будущем по сравнению с более поздними периодами. Но мы изучаем деятельность как таковую, а не мотивы, управляющие ее течением. Точно так же, как мы не стремимся выяснить, почему человеку требуются альбумин, углеводы и жиры, мы не спрашиваем, почему удовлетворение витальных потребностей  является необходимым и не терпит отлагательств. Мы должны понять потребление и удовольствие любого рода, исходя из предположения о предпочтении настоящего удовлетворения по сравнению с более поздним удовлетворением. Знание, сообщаемое этим прозрением, далеко превосходит область, объясняемую соответствующими физиологическими обстоятельствами. Оно относится к любому роду удовлетворения потребностей, а не только к удовлетворению витальных нужд простого выживания.

Этот момент необходимо подчеркнуть, поскольку используемый Бём-Баверком термин запас средств существования, имеющийся для улучшения средств существования, легко можно интерпретировать неправильно. Безусловно, одной из задач этого запаса является обеспечение средствами удовлетворения первичных потребностей и тем самым гарантирование выживания.  Но он должен быть достаточно большим, чтобы удовлетворить кроме обеспечения потребностей времени ожидания все те нужды и желания, которые кроме простого выживания считаются более насущными, чем более обильные плоды производственных процессов, требующих большего времени.

Бём-Баверк заявлял, что любое удлинение периода производства зависит от условия, что в распоряжении имеется достаточное количество настоящих благ, чтобы перекрыть (overbridge) удлинение среднего интервала между началом подготовительной работы и получением результата[B??ц??hm-Bawerk. Kleinere Abhandlungen ??ь??ber Kapital und Zins II//Gesamelte Schriften, ed. F.X.Weiss. Vol. II. Ienna, 1926. P. 169.]. Выражение достаточное количество нуждается в пояснении. Оно обозначает не количество, достаточное для поддержания жизни. Это количество должно быть достаточно большим, чтобы обеспечить удовлетворение всех тех потребностей, удовлетворение которых на протяжении времени ожидания считается более насущным, чем выгоды, которые обеспечило бы еще большее удлинение производства. Если бы это количество было меньше, то более выгодным оказалось бы укорачивание периода производства; увеличение количества изделий или улучшение их качества, ожидаемое от сохранения более длительного периода производства, больше не считалось бы достаточной компенсацией за ограничение потребления в период времени ожидания. Достаточность запаса средств существования не зависит ни от каких физиологических или иных фактов, поддающихся объективному установлению с помощью методов технологии и физиологии. Метафорический термин перекрыть, предполагающий водное пространство, ширина которого ставит перед строителем моста объективно обусловленную задачу, вводит в заблуждение. Количество, о котором идет речь, оценивается людьми, и его достаточность определяется их субъективными оценками.

Даже в гипотетическом мире, где природа обеспечивает каждого человека средствами, поддерживающими биологическое выживание (в буквальном смысле слова), где важнейшие виды продовольствия имеются в достатке, а деятельность не связана с поддержанием жизни, феномен временного предпочтения будет существовать и управлять всеми действиями людей[Временное предпочтение не является чисто человеческой особенностью. Оно присуще всему живому. Отличие человека заключается в том, что для него временное предпочтение не является неумолимым; удлинение периода предусмотрительности является не простым инстинктом, как у некоторых животных, делающих запасы пищи, а результатом процесса определения ценности.].

Замечания по поводу теории временного предпочтения

Весьма правдоподобным выглядит предположение, что сам по себе факт зависимости процента от временных периодов должен был привлечь внимание экономистов, стремящихся разработать теорию процента, к роли, которую играет время. Однако ложная теория ценности и неверное истолкование концепции издержек помешали экономистам классической школы осознать значение временного элемента.

Теорией временного предпочтения экономическая наука обязана Уильяму Стэнли Джевонсу, а ее тщательной разработкой Евгению фон Бём- Баверку. Бём-Баверк первым правильно поставил проблему, первым вскрыл ошибки, содержащиеся в производительных теориях процента, первым подчеркнул роль периода производства. Но и ему не удалось полностью избежать ловушек теории процента. Его доказательство всеобщности временного предпочтения является неадекватным, так как основывается на психологических соображениях. Поскольку с помощью психологии невозможно доказать обоснованность праксиологических теорем, она может лишь показать, что некоторые или многие люди подвержены влиянию определенных побуждений. Психология никогда не сможет доказать, что определенный категориальный элемент обязательно присутствует в каждом человеческом действии без исключения, работая в каждом конкретном действии[Подробный критический анализ этой части рассуждений Бём-Баверка содержится в: Mises L. National??ц??konomie. P. 439443.].

Второй недостаток аргументации Бём-Баверка неправильная интерпретация концепции периода производства. Он не полностью осознал тот факт, что период производства является праксиологической категорией и что роль, которую он играет в деятельности, целиком и полностью заключается в выборе действующего человека между периодами производства различной длины. Продолжительность времени, затраченного в прошлом на производство капитальных благ, имеющихся сегодня, никак не учитывается. Ценность этих капитальных благ определяется только относительно их полезности для будущего удовлетворения потребностей. Понятие средний период производства бессодержательно. Деятельность детерминируется тем, что продолжительность времени ожидания является необходимым элементом каждого выбора из различных возможных способов устранения будущего беспокойства.

Следствием этих двух ошибок стало то, что, разрабатывая свою теорию, Бём-Баверк не полностью избежал производительного подхода, столь блистательно опровергнутого им самим в его критической истории теорий капитала и процента.

Эти замечания ни в коем случае не умаляют непреходящих достоинств вклада Бём-Баверка. Именно опираясь на заложенный им фундамент, более поздние экономисты прежде всего Кнут Виксель, Фрэнк Альберт Феттер и Ирвинг Фишер добились успеха, совершенствуя теорию временного предпочтения.

Формулируя суть теории временного предпочтения, обычно говорят о том, что настоящие блага предпочитаются будущим благам. При этом некоторые экономисты были поставлены в тупик тем, что в ряде случаев текущее использование имеет меньшую ценность, чем будущее использование. Однако причиной проблем, созданных видимыми исключениями, является  просто неправильная  интерпретация  истинного  положения дел.

Некоторые удовольствия нельзя иметь одновременно. Человек не может в один вечер сходить и на Кармен, и на Гамлета. Покупая билет, он должен выбирать между двумя спектаклями. Если билеты в оба театра преподнесены ему в качестве подарка, он все равно должен сделать выбор. Он может подумать о билетах, от которых отказывается: Сейчас это меня не интересует или Вот если бы он шел позже[См.: Fetter F.A. Economic Principles. New York, 1923. I. 239.]. Однако это не означает, что он предпочитает будущие блага настоящим. Он не стоит перед выбором между будущими благами и настоящими благами. Он должен сделать выбор между двумя удовольствиями, которые он не может иметь одновременно. Это дилемма любого выбора. В данном состоянии он может предпочесть Кармен Гамлету. Позднее другие обстоятельства, возможно, привели бы к другому решению.

Второе кажущееся исключение представлено случаем скоропортящихся товаров. Они могут иметься в изобилии в одно время года и быть в дефиците все остальное время. Однако различие между льдом зимой и льдом летом не соответствует разнице между настоящим благом и будущим благом. Это различие между товаром, который теряет полезность, даже если не потребляется, и другим товаром, требующим иного процесса производства. Лед, имеющийся зимой, может быть использован летом только в том случае, если подвергнется специальному процессу хранения. По отношению ко льду, используемому летом, он в лучшем случае является одним из комплиментарных факторов, необходимых для производства. Нельзя увеличить количество льда летом, просто ограничивая потребление льда зимой. Для любых практических целей они представляют собой два разных товара.

Случай скупца не противоречит всеобщности временного предпочтения. Скупец, тратя часть своих средств на обеспечение скромного уровня жизни, также предпочитает определенное удовлетворение в ближайшем будущем удовлетворению в более отдаленном будущем. Экстремальные примеры, в которых скупец отказывает себе даже в необходимом минимуме пищи, равносильны патологическому уничтожению жизненной энергии, как в случае с человеком, отказывающимся от пищи из-за боязни болезнетворных микробов, или человеком, кончающим самоубийством, чтобы не столкнуться с опасной ситуацией, и человеком, который не может уснуть, поскольку боится некоего несчастного случая, могущего приключиться с ним, пока он спит.

3. Капитальные блага

Как только утолены те потребности, удовлетворение которых считается более насущным, чем любые заготовки на будущее, люди начинают сберегать часть имеющегося предложения потребительских товаров для более позднего использования. Отсрочка потребления позволяет направлять деятельность к более отдаленным целям. Появляется возможность стремиться к целям, о которых раньше и подумать было нельзя из-за длительности требуемого периода производства. К тому же появляется возможность выбрать методы производства, у которых выпуск продукции на единицу затрат выше, чем у других методов производства, требующих более короткого периода производства. Необходимым условием любого удлинения процессов производства является сбережение, т.е. избыток текущего производства над текущим потреблением. Сбережение является первым шагом на пути улучшения материального благосостояния и любого другого прогресса на этом пути. Отсрочка потребления и накопление запасов потребительских товаров, предназначенных для более позднего потребления, практиковались бы и в отсутствие стимулирующего воздействия технологического превосходства процессов с более длинным периодом производства. Более высокая производительность процессов, поглощающих больше времени, значительно усиливает склонность к сбережению. Впредь жертвы, связанные с ограничением потребления в ближайшем будущем, компенсируются не только ожиданием потребления накопленных в результате сбережения товаров в более отдаленном будущем; открывается способ получения более обильного предложения в более отдаленном будущем, а также получения товаров, которые вообще нельзя было получить без подобных временных жертв. Если действующий человек при прочих равных условиях не предпочитал бы без всяких исключений потребление в ближайшем будущем потреблению в более отдаленном будущем, то он всегда бы копил и никогда не потреблял. Именно временное предпочтение ограничивает величину накоплений и инвестиций.

Люди, стремящиеся начать процессы с более длительным периодом производства, сначала должны накопить путем экономии столько потребительских товаров, чтобы удовлетворить в течение времени ожидания все потребности, считающиеся более насущными, чем приращение благосостояния, ожидаемого от более продолжительного процесса. Накопление капитала начинается с формирования запаса потребительских товаров, потребление которых отложено на более поздний срок. Если эти излишки просто складываются и хранятся для более позднего потребления, то они представляют собой просто богатство, или, точнее, резерв на черный день и в непредвиденных ситуациях. Излишки остаются вне орбиты производства. Они интегрируются экономически, а не физически в производственную деятельность, только когда используются в качестве средств существования рабочих, занятых в более продолжительных процессах. Израсходованные таким образом излишки физически потребляются. Но экономически они не исчезают. Сначала излишки замещаются промежуточными продуктами процессов с более длинным периодом производства, а затем потребительскими товарами, являющимися конечным результатом этих процессов.

Все эти предприятия и процессы контролируются бухгалтерским учетом капитала вершиной экономического расчета, выраженного в деньгах. Без помощи денежного расчета люди не смогли бы даже узнать, обещают ли одни процессы не считая продолжительности периода производства более высокую производительность, чем другие. Без выражения в деньгах невозможно сравнивать затраты, требующиеся для различных процессов. Бухгалтерский учет капитала начинается с рыночных цен капитальных товаров, предназначенных для дальнейшего производства, сумма которых называется капиталом. Он регистрирует любое расходование этого фонда и цены любого поступления, вызванного этими затратами. В конце концов такой учет устанавливает окончательный итог всех этих изменений строения капитала и тем самым успех или неудачу всего процесса. Он отражает все промежуточные этапы, а не только конечный результат. Этот учет генерирует промежуточные балансы на любую необходимую дату, а также отчеты о прибылях и убытках для любой части или этапа этого процесса. В рыночной экономике он является незаменимым компасом производства.

В рыночной экономике производство представляет собой непрерывные, никогда не кончающиеся поиски, расщепленные на огромное множество частичных процессов. Бесчисленные процессы производства с различными периодами производства происходят одновременно. Они дополняют друг друга и в то же время соперничают друг с другом за редкие факторы производства. Непрерывно либо путем сбережения накапливается новый капитал, либо в результате чрезмерного потребления проедается ранее накопленный капитал. Производство распределено между многочисленными отдельными заводами, фермами, мастерскими и предприятиями, каждые из которых служат ограниченным целям. Промежуточные продукты, или капитальные блага, произведенные факторы дальнейшего производства по ходу событий переходят из рук в руки; они проходят один завод за другим до тех пор, пока в конце концов потребительские товары не доходят до тех, кто их использует и получает от них удовольствие. Общественный процесс производства никогда не останавливается. В каждое мгновение происходят бесчисленные процессы, одни из которых ближе, другие дальше от достижения своих особых задач.

Каждый передел этого глобального безостановочного производства богатства основан на сбережении и подготовительной работе предшествующих поколений. Мы являемся счастливыми наследниками наших отцов и праотцов, накопивших капитальные блага, с помощью которых мы работаем сегодня. Мы любимые дети эпохи электричества все еще продолжаем получать выгоды от первоначальной экономии первобытных рыболовов, которые, изготавливая первые сети и лодки, посвящали часть своего рабочего времени обеспечению отдаленного будущего. Если дети этих легендарных рыболовов износили бы эти промежуточные продукты сети и лодки, не заменив их новыми, то они уничтожили бы капитал, и процесс экономии и накопления нужно было бы начинать заново. Мы более обеспечены, чем предшествующие поколения, поскольку оснащены капитальными благами, которые они накопили для нас[Эти соображения опрокидывают возражения, выдвинутые против теории временного предпочтения Фрэнком Х. Найтом в его статье Capital, Time and the Interest Rate (Economica. N.s. I. 257286).].

Бизнесмен, действующий человек, целиком и полностью захвачен только одним делом: извлечь максимальную выгоду из всех наличных средств, способных улучшить будущие условия существования. Он смотрит на существующее положение не с целью проанализировать и понять его. Классифицируя средства с целью дальнейшего производства и оценивая их важность, бизнесмен пользуется поверхностными практическими правилами. Он различает три класса факторов производства: данные природой материальные ресурсы, человеческий ресурс труд и капитальные блага, промежуточные ресурсы, произведенные в прошлом. Бизнесмен не анализирует природу капитальных благ. В его глазах они являются средствами повышения продуктивности труда. Он простодушно приписывает им собственную производительную силу. Бизнесмен не сводит их содействие к природе и труду. Он не задается вопросом, как они появились на свет. Капитальные блага принимаются в расчет только в той мере, насколько могут способствовать успеху его усилий.

Этот способ рассуждения годится для бизнесмена. Но со стороны экономистов было бы серьезной ошибкой соглашаться с таким поверхностным взглядом коммерсанта. Они заблуждаются, классифицируя капитал как независимый фактор производства наряду с природными материальными ресурсами и трудом. Капитальные блага ресурсы дальнейшего производства, произведенные в прошлом, не являются независимыми факторами. Они представляют собой объединенные результаты двух первичных факторов природы и труда, истраченных в прошлом. Они не имеют собственной производительной силы.

Неправильно также называть капитальные блага накопленными трудом и природой. Скорее они накоплены трудом, природой и временем. Разница между производством без помощи капитальных благ и производством, сопровождающимся применением капитальных благ, заключается во времени. Капитальные блага это промежуточные станции на пути, ведущем от самого начала производства к его конечной цели, изнанка потребительских благ. Тот, кто применяет в производстве капитальные блага, имеет одно огромное преимущество перед теми, кто начинает без них: по времени он ближе к конечной цели своих устремлений.

Не существует проблемы так называемой производительности капитальных благ. Разница между ценой капитального блага, т.е. машины, и суммой цен комплиментарных первичных факторов производства, требующихся для ее воспроизведения, полностью определяется временной разницей. Тот, кто использует машину, находится ближе к цели производства. Его производственный период короче, чем у его конкурента, вынужденного начинать с самого начала. Приобретая машину, он покупает первичные факторы производства, израсходованные при ее производстве, плюс время, на которое его производственный период короче.

Ценность времени, т.е. временное предпочтение, или более высокая оценка удовлетворения потребностей в ближайшем по сравнению с более отдаленным будущим, является существенным элементом человеческой деятельности. Она обусловливает любой выбор и любое действие. Нет такого человека, для которого не имеет значения разница между раньше и позже. Временной элемент играет определяющую роль в формировании всех цен на все товары и услуги.

4. Период производства, время ожидания и период предусмотрительности

Если бы кто-то решил измерить длину периода производства, затраченного на изготовление имеющихся благ, то ему пришлось бы проследить их историю до точки, в которой имело место расходование первичных факторов производства. Ему необходимо было бы установить, когда природные ресурсы были впервые использованы в процессах, которые помимо участия в производстве других товаров в конечном счете также внесли свой вклад в производство рассматриваемых благ. Решение этой проблемы потребовало бы разрешения проблемы физического вменения. Необходимо было бы количественно установить вклад инструментов, сырья и труда, прямо или косвенно использованных в производстве данного блага, в конечный результат. В своем исследовании ему пришлось бы вернуться к изначальному накоплению капитала, ведущего свое происхождение от экономии людей, живших прежде и еле-еле сводивших концы с концами. Неразрешимость проблемы физического вменения останавливает нас на первых же шагах этого процесса.

Ни действующий человек, ни экономическая теория не нуждаются в измерении времени, потраченного в прошлом на производство благ, существующих сегодня. Они не воспользовались бы этой информацией, даже если бы и имели ее. Перед действующим человеком стоит проблема извлечения максимальных выгод от наличного запаса благ. Его выбор направлен на такое использование каждой части этого запаса, чтобы удовлетворить самые настоятельные из еще неудовлетворенных потребностей. Чтобы решить эту задачу, он должен знать время ожидания, отделяющее его от достижения различных целей, среди которых он должен выбирать. Как уже отмечалось и что следует подчеркнуть еще раз, ему не нужно оглядываться на историю имеющихся капитальных благ. Действующий человек принимает в расчет время ожидания и период производства, всегда начиная с сегодняшнего дня. Точно так же, как нет необходимости знать, сколько труда и материальных ресурсов потрачено для производства продуктов, имеющихся сегодня, нет необходимости знать, и сколько времени потребовало их производство. Вещи оцениваются исключительно с точки зрения пользы, которую она может принести для удовлетворения будущих потребностей. Принесенные жертвы и время, поглощенное их производством, к делу не относятся. Они принадлежат навсегда ушедшему прошлому.

Необходимо понять, что все экономические категории относятся к человеческой деятельности и напрямую не имеют ничего общего с физическими свойствами вещей. Экономическая теория наука не о вещах и услугах, а о человеческом выборе и деятельности. Праксиологическая концепция времени это не концепция физики или биологии. Она обращается к раньше или позже, как они действуют в субъективных оценках действующих субъектов. Различие между капитальными благами и потребительским благами не является жестким, основанным на их физических или физиологических свойствах. Оно зависит от положения действующих субъектов и стоящего перед ними выбора. Одни и те же товары могут считаться как капитальными, так и потребительскими благами. Запас благ, готовых для немедленного использования, является капитальным благом с точки зрения человека, смотрящего на него как на средства существования себя самого и рабочих на протяжении времени ожидания.

Увеличение количества наличных капитальных благ является необходимым условием внедрения процессов, производственный период, а следовательно, и время ожидания которых продолжительнее. Если кто-то желает достичь целей более отдаленных по времени, то он должен прибегнуть к более длительному периоду производства, поскольку в течение более короткого производственного периода поставленной цели достичь невозможно. Поскольку процессы, у которых объем выпуска на единицу затрат ниже, были выбраны только за счет того, что характеризовались более коротким периодом производства, то если кто-то желает обратиться к методам производства, у которых объем выпуска на единицу затрат выше, он должен удлинить производственный период. Но, с другой стороны, не каждое направление, выбранное для использования капитальных благ, накопленных путем дополнительной экономии, требует производственного процесса, у которого период производства, начиная с сегодняшнего дня и до созревания продукта, длиннее, чем у всех процессов, уже принятых на вооружение прежде. Может случиться так, что люди, удовлетворив свои наиболее насущные нужды, теперь захотят товаров, которые можно произвести за сравнительно короткий период. Причина, по которой эти товары не были произведены прежде, состояла не в том, что необходимый для их изготовления производственный период считался слишком длинным, а в том, что для требуемых ресурсов существовали более насущные направления использования.

Утверждая, что любое увеличение наличного запаса капитальных благ приводит к удлинению производственного периода, рассуждают следующим образом: если а блага, произведенные прежде, а b блага, произведенные по ходу новых процессов, начатых за счет увеличения капитальных благ, то очевидно, что а и b люди должны ждать дольше, чем если бы они ждали одно а. Чтобы произвести а и b, необходимо приобрести капитальные блага, требующиеся для производства не только а, но и b. Если некто израсходовал на немедленное потребление средства существования, сэкономленные для получения в распоряжение рабочих с целью производства b, то он достиг удовлетворения некоторых потребностей раньше.

Трактовка проблемы капитала, принятая теми экономистами, которые противостоят так называемой австрийской точке зрения, предполагает, что оборудование, применяемое в производстве, однозначно определяется данным состоянием технологического знания. С другой стороны, экономисты австрийской школы показывают, что именно запас капитальных благ, доступный в каждый момент времени, определяет, какие из множества технологических методов производства будут применены[См.: Hayek F.A. The Pure Theory of Capital. London, 1941. P. 48. На самом деле неудобно присваивать определенным направлениям мысли национальные ярлыки. Как заметил Хайек (с. 41 сн. 1), английские экономисты классической школы со времен Рикардо, а особенно Дж.С. Милля (последний, возможно, частично под влиянием Дж. Рэя), были в некоторых отношениях большими австрийцами, чем их нынешние англосаксонские последователи.]. Правильность австрийской точки зрения можно легко продемонстрировать, исследовав проблему относительного недостатка капитала.

Давайте посмотрим на положение в стране, страдающей от недостатка капитала. Возьмем, например, положение дел в Румынии в 1860 г. Недостаток испытывался отнюдь не в технологических знаниях. Не были секретом технологические методы, применяемые в передовых странах Запада. Они были описаны в бесчисленных книгах и изучались во многих школах. Элита румынской молодежи получила о них полную информацию в технических университетах Австрии, Швейцарии и Франции. Сотни иностранных специалистов были готовы применить свои знания и навыки в Румынии. Нужны были капитальные блага, необходимые для преобразования отсталого производственного аппарата, транспорта и связи Румынии в соответствии с западными стандартами. Если помощь, оказываемая румынам со стороны передовых западных стран, заключалась бы просто в обеспечении технологическим знанием, то они увидели бы, что потребуется очень много времени, чтобы сравняться с Западом. Первое, что им нужно было сделать, это делать сбережения, чтобы освободить рабочих и материальные факторы производства для выполнения более продолжительных процессов. Только затем они последовательно могли бы произвести оборудование для заводов, которые в дальнейшем могли бы произвести оснастку, требующуюся для сооружения и функционирования современных заводов, ферм, шахт, железных дорог, телеграфных линий и зданий. Прошли бы десятилетия, прежде чем они смогли бы наверстать упущенное время. Не было бы никакого способа ускорить этот процесс иначе, как ограничивая текущее потребление на протяжении промежуточного периода, насколько позволяет физиология.

Однако события развивались по-другому. Капиталистический Запад ссужал отсталым странам капитальные блага, необходимые для мгновенного преобразования большей части методов производства. Это экономило их время и позволяло очень скоро повысить производительность труда. Для румын эффект состоял в том, что они смогли немедленно воспользоваться преимуществами современных технологий. Все происходило так, как если бы они задолго до этого начали делать сбережения и накапливать капитальные товары.

Дефицит капитала означает, что субъект находится дальше от достижения преследуемой цели, чем если бы он начал преследовать ее раньше. Поскольку он не позаботился сделать это в прошлом, то сейчас он нуждается в промежуточных продуктах, хотя природные ресурсы, из которых их можно произвести, имеются в наличии. Нехватка капитала это недостаток времени. Это следствие того, что субъект поздно начал движение к данной цели. Невозможно описать выгоды, извлекаемые из наличных капитальных благ, и ущерб от их нехватки, не обращаясь к временному элементу раньше или позже[См.: Jevons W.S. The Theory of Political Economy. 4th ed. London, 1924. P. 224229.].

Иметь в своем распоряжении капитальные блага то же самое, что находиться ближе к преследуемой цели. Увеличение наличных капитальных благ позволяет достичь отдаленных по времени целей без вынужденного ограничения потребления. С другой стороны, потеря капитальных благ делает необходимым либо воздержаться от преследования целей, к которым можно было стремиться прежде, либо ограничить потребление. Иметь в своем распоряжении капитальные блага означает при прочих равных условиях[Это подразумевает и равенство количества имеющихся природных факторов.] выигрыш во времени. По сравнению с теми, кто испытывает недостаток капитальных благ, капиталист при данном состоянии технологического знания способен достичь определенной цели раньше, не ограничивая потребление и не увеличивая затраты на труд и природные материальные факторы производства. Его преимущество во времени. Соперник, наделенный меньшим запасом капитальных благ, может сравняться с лидером, только ограничивая потребление.

Преимущество западных народов перед всеми остальными состоит в том, что они давным-давно создали политические и институциональные условия, требующиеся для плавного и в целом непрерывного развития процесса крупномасштабной экономии, накопления капитала и инвестиций. Тем самым к середине XIX в. они уже достигли благосостояния, далеко превосходящего благосостояние рас и народов, менее преуспевших в замене идей хищного милитаризма на идеи алчного капитализма. Оставленным на произвол судьбы и без помощи иностранного капитала этим отсталым народам потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы усовершенствовать свои методы производства, транспорт и коммуникации.

Без уяснения важности этого крупномасштабного перемещения капитала невозможно понять ход мировых событий и развитие отношений между Западом и Востоком на протяжении последних веков. Запад дал Востоку не только технологические и терапевтические знания, но и капитальные блага, необходимые для немедленного практического применения этих знаний. Благодаря импорту иностранного капитала народы Восточной Европы, Азии и Африки получили возможность раньше воспользоваться плодами современной промышленности. В некоторой степени они были освобождены от необходимости ограничивать свое потребление, чтобы накопить достаточный запас капитальных благ. Именно в этом состояла подлинная природа мнимой эксплуатации отсталых народов со стороны западного капитализма, о которой так сокрушались их националисты, а также марксисты. Это было оплодотворение экономически отсталых народов богатством более передовых наций.

Выгоды были обоюдными. Иностранные инвестиции западных капиталистов стимулировались спросом со стороны внутренних потребителей. Потребители требовали товаров, которые вообще невозможно было произвести дома, а также удешевления товаров, которые можно было произвести дома только с более высокими издержками. Если бы потребители капиталистического Запада вели себя по-другому или если бы институциональные препятствия экспорта капитала оказались непреодолимыми, то не случилось бы никакого экспорта капитала. Вместо горизонтальной экспансии за рубеж происходила бы внутренняя вертикальная экспансия.

Изучение последствий интернационализации рынка капитала, его функционирования и в конце концов распада, вызванного политикой экспроприации, проводимой принимающими странами, является задачей истории, а не каталлактики. Каталлактика должна исследовать только последствия более богатого или более бедного запаса капитальных благ. Сравним положение в двух изолированных рыночных системах А и В. Обе равны по размеру и населению, состоянию технологических знаний и природных ресурсов. Отличаются они только запасами капитальных благ, которые в А больше, чем в В. Из этого следует, что в А многие применяемые производственные процессы обеспечивают больший выпуск продукции на единицу затрат, чем те, которые используются в В. Жители В не могут рассматривать возможность принятия на вооружение этих процессов из-за относительного недостатка капитальных благ. Принятие этих процессов потребует ограничения потребления. Многие операции, которые в А выполняются трудосберегающими машинами, в В производятся с помощью ручного труда. В А производимые товары имеют более длительный срок службы; в В должны отказываться от их производства, хотя удлинение срока службы достигается менее, чем пропорциональным увеличением затрат. В А производительность труда, а, следовательно, и заработная плата, и уровень жизни наемных работников выше, чем в В[См.: Clark J.B. Essentials of Economic Theory. New York, 1907. P. 133 ff.].

Продление периода предусмотрительности за пределы ожидаемой продолжительности жизни действующего субъекта

Субъективные оценки, определяющие выбор между удовлетворением в более близком или более отдаленном периоде будущего, выражают настоящие, а не будущие оценки. Они сравнивают значимость, приписываемую сегодня удовлетворению в более близком будущем, со значимостью, приписываемой сегодня удовлетворению в более отдаленном будущем. Беспокойство, которое действующий человек желает насколько возможно устранить, всегда является настоящим беспокойством, т.е. беспокойством, ощущаемым непосредственно в момент действия, и всегда относится к будущим условиям. Субъект действия сегодня недоволен состоянием дел в различные периоды будущего и пытается изменить его посредством целенаправленного поведения.

Если действие направлено прежде всего на улучшение условий существования других людей и поэтому обычно называется альтруистическим, то беспокойство, которое желает устранить действующий субъект, представляет собой его собственную неудовлетворенность ожидаемым состоянием дел других людей в различные периоды будущего. Заботясь о других людях, он стремится к облегчению собственной неудовлетворенности.

Поэтому нет ничего удивительного, что действующий человек часто стремится продлить период предусмотрительности за пределы ожидаемой продолжительности своей собственной жизни.

Некоторые приложения теории предпочтения времени

Любой раздел экономической науки может подвергнуться искаженному преподнесению и истолкованию со стороны людей, стремящихся оправдать или подтвердить ложные доктрины, лежащие в основе их партийных программ. Чтобы насколько возможно предотвратить подобные злоупотребления, представляется целесообразным добавить к нашему изложению теории предпочтения времени несколько пояснительных замечаний.

Некоторые школы научной мысли категорически отрицают, что люди отличаются друг от друга врожденными качествами, унаследованными от своих предков[О марксистской атаке на генетику см.: Лысенко Т.Д. О наследственности и ее изменчивости. М.: ОГИЗ Сельхозиздат, 1944. Критическая оценка этой полемики дана в: Baker J.R. Science and the Planned State. New York, 1945. P. 7176.]. По их мнению, единственное различие между белыми людьми западной цивилизации и эскимосами состоит в том, что последние задержались в своем развитии в направлении современной индустриальной цивилизации. Простая разница во времени в несколько тысяч лет незначительна, если сравнивать ее со многими сотнями тысяч лет, которые заняла эволюция человека от животного состояния человекообразных предков к современному человеку разумному. Они не разделяют предположения о том, что существуют расовые различия между человеческими особями.

Праксиология и экономическая теория чужды проблемам, поднятым в этой дискуссии. Однако они должны принять меры предосторожности, чтобы не попасть под влияние фанатической энергии этого столкновения антагонистических идей. Если бы те, кто фанатически отвергает учения современной генетики, не были абсолютно невежественны в экономической науке, то они наверняка попытались бы обратить в свою пользу теорию предпочтения времени. Они сослались бы на то обстоятельство, что превосходство западных наций состоит в том, что они просто раньше начали процесс сбережения и накопления капитальных благ. Разницу во времени они объяснили бы случайными факторами, лучшими возможностями, предлагаемыми средой.

Возражая на это, следует подчеркнуть тот факт, что фора по времени, имеющаяся у западных стран, обусловлена идеологическими факторами, которые нельзя свести просто к действию среды. То, что называется человеческой цивилизацией, по сей день находится на пути развития от сотрудничества, основанного на гегемонических связях, к сотрудничеству, основанному на договорных связях. Но в то время, как одни расы и народы задержались на ранних этапах этого движения, другие продолжали продвигаться вперед. Выдающаяся особенность западных народов заключалась в том, что они больше преуспели в сдерживании духа хищного милитаризма, чем остальное человечество, и создали общественные институты, необходимые для сбережений и инвестиций в более широком масштабе. Даже Маркс не оспаривал того, что частная инициатива и частная собственность на средства производства были необходимым этапом на пути от первобытной нужды к более удовлетворительным условиям Западной Европы и Северной Америки XIX в. Ост-Индии, Китаю, Японии и мусульманским странам не хватало институтов, гарантирующих права индивида. Произвол пашей, кади, раджей, мандаринов и дайме не способствовал крупномасштабному накоплению капитала. Основой беспрецедентного экономического прогресса на Западе стали правовые гарантии, эффективно защищающие индивида от экспроприаций и конфискаций. Эти законы не были результатом случая, исторической случайности или географического положения. Они были продуктами разума.

Мы не знаем, как развивалась бы история Азии и Африки, если эти народы были бы предоставлены сами себе. В реальности же некоторые из этих народов были подчинены европейскому господству, а другие подобно Китаю и Японии под давлением военно-морской мощи были вынуждены открыть свои границы. Достижения западного индустриализма пришли к ним из-за рубежа. Они были готовы воспользоваться иностранным капиталом, предоставленным им в кредит, а также инвестированным на их территории. Но они весьма медленно воспринимали идеологию, из которой возник современный индустриализм. Их восприятие западного образа жизни поверхностна.

Мы находимся в середине революционного процесса, который очень скоро покончит со всеми разновидностями колониализма. Эта революция не ограничивается странами, подчиненными господству Британии, Франции или Голландии. Даже те страны, которые пользовались иностранным капиталом без ущерба для своей политической независимости, стремятся свергнуть то, что они называют игом иностранных капиталистов. Они экспроприируют иностранцев с помощью различных механизмов: дискриминационного налогообложения, аннулирования долгов, неприкрытой конфискации, валютных ограничений. Мы находимся накануне полного распада международного рынка капитала. Экономические последствия этого события очевидны; его политическое эхо непредсказуемо.

Чтобы оценить политические последствия дезинтеграции международного рынка капитала, необходимо вспомнить, к каким результатам привела интернационализация рынка капитала. В условиях конца XIX в. не имело значения, подготовлена и оснащена ли страна необходимым капиталом, чтобы соответствующим образом использовать природные ресурсы на своей территории. Доступ к природным богатствам любой территории был практически свободен. Государственные границы не останавливали капиталистов и промоутеров в поисках наиболее выгодных возможностей для инвестиций. Что касается инвестиций в наиболее выгодное использование известных природных ресурсов, то большую часть земной поверхности можно было считать интегрированной в единую мировую рыночную систему. Конечно, на некоторых территориях, таких, как Британская и Голландская Восточные Индии и Малайя, этот результат был достигнут с помощью колониальных режимов, а местные правительства этих территорий, возможно, никогда сами не создали бы институциональную среду, необходимую для импорта капитала. Но Восточная и Южная Европа и западное полушарие по собственной воле присоединились к сообществу международного рынка капитала.

Марксисты пытались обвинять иностранные займы и инвестиции в жажде войны, покорения и колониальной экспансии. А на самом деле интернационализация рынка капитала вместе со свободной торговлей и свободой миграции способствовала устранению экономических стимулов войны и покорения. Для человека больше не имело значения, где проведены политические границы его страны. Они не сдерживали предпринимателей и инвесторов. Как раз те страны, которые в эпоху, предшествовавшую первой мировой войне, были в первых рядах международных кредиторов и инвесторов, больше всего были подвержены идеям миролюбивого разлагающегося либерализма. Среди основных стран-агрессоров России, Италии и Японии не было экспортеров капитала; они сами нуждались в иностранном капитале для разработки природных ресурсов. Империалистические авантюры Германии не были поддержаны представителями большого бизнеса и финансов[См.: Mises L. Omnipotent Government. New Haven, 1944. P. 99, а также цитируемую здесь литературу.].

Исчезновение международного рынка капитала полностью изменит условия. Это уничтожит свободный доступ к природным ресурсам. Если социалистические правительства экономически отсталых стран будут испытывать недостаток капитала для разработки своих природных ресурсов, то не будет существовать способа для исправления этой ситуации. Если бы эта система была принята 100 лет назад, то эксплуатация нефтяных полей Мексики, Венесуэлы и Ирана, закладка каучуковых плантаций в Малайе или развитие бананового производства в Центральной Америке оказались бы невозможными. Нереально предполагать, что передовые страны навечно согласятся с подобным положением дел. Они прибегнут к единственному методу, который позволит им получить доступ к крайне необходимому сырью: к завоеванию. Война единственная альтернатива свободе иностранных инвестиций, реализуемой через международный рынок капитала.

Приток иностранного капитала не причиняет вреда принимающим странам. Именно европейский капитал значительно ускорил непостижимое экономическое развитие Соединенных Штатов и британских доминионов. Благодаря иностранному капиталу страны Латинской Америки и Азии сегодня оснащены производственными мощностями и транспортом, которыми они еще долго не располагали бы, не прими они эту помощь. Реальные ставки заработной платы и доходы фермеров в этих областях сегодня выше, чем они были бы в отсутствие иностранного капитала. Уже то, что сегодня почти все страны активно выпрашивают иностранную помощь, развенчивает мифы марксистов и националистов.

Однако само по себе стремление импортировать капитал не воскресит международный рынок капитала. Зарубежные инвестиции и кредиты возможны только в том случае, если принимающие страны безусловно и искренне привержены принципам частной собственности и не планируют впоследствии экспроприировать иностранных капиталистов. Именно экспроприации и разрушили международный рынок капитала.

Государственные кредиты не заменяют функционирования международного рынка капитала. Если они выделены на коммерческих условиях, то они не в меньшей степени, чем частные кредиты, предполагают признание прав собственности. Если они выделены, как это обычно бывает, фактически в качестве субсидии, независимо от выплаты основного долга и процентов, то они налагают ограничения на государственную независимость должника. По сути подобные кредиты являются ценой за военную помощь в приближающейся войне. Военные соображения уже играли важную роль в годы, когда европейские государства готовились к великим войнам нашей эпохи. Самым ярким примером являются огромные суммы, которые французские капиталисты, загнанные в угол правительством Третьей республики [62], ссудили царской России. Цари использовали эти займы для подготовки к войне, а не для совершенствования производственного аппарата России.

5. Адаптируемость капитальных благ

Капитальные блага представляют собой промежуточные этапы на пути к определенной цели. Если во время периода производства цель претерпевает изменения, то не всегда оказывается возможным использовать уже имеющиеся промежуточные продукты для достижения новой цели. Одни капитальные блага могут стать абсолютно бесполезными, а все затраты по их производству теперь оказываются потерями. Другие можно использовать для нового проекта, но только после процесса подгонки; затраты, необходимые для внесения этих изменений, можно было бы сэкономить, если бы с самого начала были поставлены новые цели. Третья группа капитальных благ может использоваться для нового процесса без каких-либо изменений; однако, если бы в момент их производства было известно, что они будут использоваться по-другому, то можно было бы при меньших издержках произвести другие товары, которые могут оказывать те же самые услуги. Наконец, существуют капитальные блага, которые можно использовать как в изначальном проекте, так и в новом.

Мы упоминаем эти очевидные факты только с целью рассеять распространенные недоразумения. Вне конкретных капитальных благ не существует никакого абстрактного или идеального капитала. Если пренебречь ролью остатков наличности в составе капитала (эта проблема будет рассмотрена в одном из последующих параграфов), то мы должны признать, что капитал всегда воплощен в определенных капитальных товарах и испытывает на себе все воздействия, что и последние. Ценность определенного количества капитала является производной от ценности капитальных благ, в которых он воплощен. Денежный эквивалент определенного количества капитала представляет собой сумму денежного эквивалента совокупности капитальных товаров, на которые ссылается тот, кто говорит о капитале в абстрактном смысле. Нет ничего, что можно было бы назвать свободным капиталом. Капитал всегда находится в виде определенных капитальных товаров. Капитальные товары лучше подходят для одних целей, хуже для других и совсем не годятся для третьих. Поэтому любая единица капитала в той или иной степени является фиксированным капиталом, т.е. приспособленным к определенному процессу производства. Различение бизнесменами основного и оборотного капитала количественное, а не качественное. Все, что действительно в отношении основного капитала, действительно, хотя и в меньшей степени, и в отношении оборотного капитала. Все капитальные товары имеют более или менее специфический характер. Разумеется, вряд ли большая их часть сделается бесполезной вследствие изменений потребностей и планов.

Чем больше некий производственный процесс приближается к своей конечной цели, тем теснее становится связь между его промежуточными продуктами и целью, к которой он стремится. Металл имеет менее специфический характер, чем металлическая труба, металлическая труба менее специфична, чем металлическая деталь. Как правило, перестройка производственного процесса тем труднее, чем дальше он зашел и чем ближе он к завершению, к выпуску потребительских товаров.

Наблюдая процесс накопления капитала с самого начала, легко убедиться, что не существует ничего похожего на свободный капитал. Существует лишь капитал, воплощенный в блага более специфического характера и блага менее специфического характера. Когда изменяются потребности или мнения относительно способов удовлетворения потребностей, соответственно изменяется и ценность капитальных благ. Дополнительные капитальные блага могут появиться только в результате задержки потребления до завершения текущего производства. Дополнительный капитал непосредственно в момент своего появления на свет уже воплощен в конкретные капитальные блага. Эти товары должны быть произведены, прежде чем они смогут как избыток производства над потреблением стать капитальными благами. Опосредующая роль денег в последовательности этих событий будет исследована позже. Здесь мы должны только осознать, что свободным капиталом не располагает даже капиталист, весь капитал которого состоит из денег и денежных требований. Его фонды привязаны к деньгам. Они подвержены влиянию изменений покупательной способности денег, а также насколько они вложены в требования определенных сумм денег влиянию изменений платежеспособности должников.

Целесообразно вместо вводящего в заблуждение различения основного и оборотного капитала ввести понятие адаптируемости капитала. Адаптируемость капитальных благ это возможность приспособить их использование к изменениям в условиях производства. В зависимости от условий степень адаптируемости меняется. Она никогда не совершенна, т.е. не проявляется относительно любых возможных изменений в начальных данных. В случае абсолютно специфических факторов она полностью отсутствует. Поскольку необходимость изменения первоначально планируемого назначения капитала вызывается непредвиденным изменением начальных данных, то невозможно говорить об адаптируемости вообще без указания на случившиеся или ожидаемые изменения исходной информации. Радикальное изменение условий может сделать капитальные товары, прежде считавшиеся легко адаптируемыми, либо вовсе неадаптируемыми, либо адаптируемыми только с определенными затруднениями.

Очевидно, что на практике проблема адаптируемости имеет более важное значение для товаров, оказывающих серию услуг на протяжении некоторого периода времени, чем для капитальных товаров, служба которых исчерпывается оказанием одной услуги на протяжении процесса производства. Неиспользуемые производственные мощности заводов и транспортных средств, а также демонтаж оборудования, которое в соответствии с запланированным сроком службы было предназначено для более длительного использования, важнее выбрасывания изделий и одежды, вышедших из моды, и товаров, подверженных физической порче. Проблема адаптируемости является специфической проблемой капитала и капитальных благ лишь постольку, поскольку бухгалтерский учет капитала делает ее особенно очевидной в отношении капитальных благ. В сущности это явление также присутствует и в случае потребительских благ, которые приобретаются индивидом для личного пользования и потребления. В случае изменения условий, вызвавших их приобретение, проблема адаптируемости становится актуальной и для них.

Капиталисты  и предприниматели в  роли собственников капитала никогда не являются совершенно свободными; они никогда не находятся накануне первого решения и действия, которыми окажутся связаны в дальнейшем. Они всегда тем или иным образом вовлечены. Их средства не пребывают вне общественного процесса производства, а всегда во что-то инвестированы. Если они обладают наличными деньгами, то в зависимости от состояния рынка это является либо разумным, либо неразумным вложением. Удобный момент для покупки конкретных факторов производства, которые они должны будут рано или поздно приобрести, уже прошел либо еще не настал. В первом случае хранение наличных денег неразумно, ибо они упустили возможность. Во втором случае их выбор верен.

Расходуя деньги на покупку конкретных факторов производства, капиталисты и предприниматели оценивают блага исключительно с точки зрения ожидаемого будущего состояния рынка. Цены, которые они платят, согласованы с обстоятельствами будущего в том виде, как они оценивают их сегодня. Ошибки, совершенные в прошлом при производстве капитальных благ, сегодня не обременяют покупателя; сфера их действия распространяется только на продавцов. В этом смысле предприниматель, покупающий капитальные блага для будущего производства за деньги, перечеркивает прошлое. Изменения в оценке ценности и ценах приобретаемых факторов производства, случившиеся в прошлом, не оказывают влияния на его предпринимательские замыслы. Только в этом смысле можно сказать, что собственник наличных денег владеет ликвидными средствами и является свободным.

6. Влияние прошлого на деятельность

Чем дальше заходит накопление капитальных благ, тем значительнее становится проблема адаптируемости. Примитивные методы крестьян и кустарей прежних эпох можно было приспособить к новым задачам легче, чем современные капиталистические методы. Постоянно происходящие в наше время изменения в технологическом знании и потребительском спросе отменяют многие планы, направляющие ход производства, и ставят вопрос о том, следует ли продолжать двигаться по начатому пути.

Людей может захватить дух стремительных нововведений, торжествуя над инерцией праздности и лености, поощряя пассивных рабов рутины на радикальное аннулирование традиционных оценок и решительно побуждая людей пойти новым путем к новым целям. Доктринеры могут забыть, что во всех наших проявлениях мы наследники наших отцов и что нашу цивилизацию, являющуюся результатом долгой эволюции, невозможно трансформировать одним махом. Как бы ни была сильна склонность к нововведениям, она ограничивается действием сил, заставляющих людей не отклоняться слишком опрометчиво от курса, выбранного их предшественниками. Все материальное богатство представляет собой сухой остаток прошлой деятельности и воплощено в конкретных капитальных благах ограниченной адаптируемости. Накопленные капитальные блага ориентируют действия живущих в направлении, которые сами бы они не выбрали, если бы их свобода выбора не была ограничена связывающим действием, совершенным в прошлом. Выбор целей и средств для достижения этих целей обусловлен прошлым. Капитальные блага представляют собой консервативный элемент. Они вынуждают нас приспосабливать свои действия к условиям, созданным нашим предыдущим поведением, а также размышлениями, выбором и деятельностью ушедших поколений.

Мы можем представить себе, как обстояли бы дела, если бы мы сами, вооруженные нашим сегодняшним знанием природных ресурсов, географии, технологии и гигиены, организовали все производственные процессы и соответственно изготавливали бы все капитальные блага. Мы бы расположили центры производства в других местах. Мы бы расселились по земной поверхности по-другому. Некоторые плотно населенные сегодня районы, заполненные заводами и фермами, были бы заняты в меньшей степени. Все предприятия были бы оснащены наиболее эффективными оборудованием и механизмами. Размер каждого из них соответствовал бы наиболее экономичному использованию производственных мощностей. В мире нашего совершенного планирования не было бы места ни технологической отсталости, ни простаивающим производственным мощностям, ни ненужной транспортировке людей или товаров. Производительность человеческих усилий намного превосходила бы наше реальное несовершенное состояние.

Произведения социалистов переполнены подобными утопическими фантазиями. Называют ли они себя социалистами-марксистами или социалистами-немарксистами, технократами или просто сторонниками планирования, все они стремятся продемонстрировать нам, как нелепо устроена реальность и как счастливо люди могли бы жить, если бы наделили реформаторов диктаторскими полномочиями. Только несовершенство капиталистического способа производства, говорят они, мешает человечеству насладиться всеми удовольствиями, которые может обеспечить современный уровень технологического знания.

Фундаментальная ошибка этого рационалистического романтизма состоит в неправильном понимании характера имеющихся капитальных благ и их редкости. Промежуточные продукты, имеющиеся у нас сегодня, были произведены в прошлом нашими предками и нами самими. Планы, направлявшие их производство, были результатом тогдашних представлений относительно целей и технологических процессов. Если мы ставим другие цели и выбираем другие методы производства, то мы сталкиваемся с альтернативой. Мы должны либо оставить неиспользуемыми большую часть имеющихся капитальных благ и начать заново производить современное оборудование, либо мы должны, насколько возможно, приспособить наши производственные процессы к специфическому характеру наличных капитальных благ. Как и всегда в рыночной экономике, выбор остается за потребителями. Покупая или не покупая, они урегулируют эту проблему. Выбирая между старым жилищем и новым, оборудованным всеми современными удобствами, между железной дорогой и автомобилем, между газовым и электрическим освещением, между хлопком и синтетическими тканями, между шелковыми и нейлоновыми чулками, они неявно выбирают между продолжением использования ранее накопленных капитальных благ и их списанием. Если старые здания, в которых еще долго можно жить, преждевременно не разрушаются и не заменяются современными домами, поскольку наниматели не готовы платить более высокую арендную плату и предпочитают удовлетворять другие желания вместо проживания в более удобных домах, то очевидно, каким образом текущее потребление обусловлено условиями прошлого.

Тот факт, что не каждое технологическое усовершенствование внедряется мгновенно повсюду, бросается в глаза не больше, чем то, что не все выбрасывают свою старую машину или одежду, как только на рынке появляется более хорошая машина или в моду входят новые модели одежды. Здесь людьми движет недостаток имеющихся товаров.

Предположим, создан новый станок, более совершенный, чем применявшийся прежде. Откажется ли завод от старых, менее эффективных станков несмотря на то, что их можно эксплуатировать и дальше, и заменит их новой моделью, зависит от степени превосходства нового механизма. Списание старого оборудования экономически разумно только в том случае, если это превосходство достаточно велико, чтобы компенсировать требующиеся дополнительные затраты. Пусть р цена нового станка, q цена, которую можно выручить за старый станок, продав его по цене металлолома, а затраты на производство одного изделия на старом станке, b затраты на производство одного изделия на новом станке без учета затрат на его приобретение. Предположим далее, что достоинство нового станка заключается только в лучшем использовании сырья и труда, а не в производстве большего количества продукции и что поэтому годовой выпуск z остается без изменений. Замена старого станка новым является выгодной, если доход z (а  b) покроет затраты p  q. Мы можем пренебречь списанием амортизации, предположив, что ежегодные нормы для новой машины не больше, чем для старой. Те же самые соображения верны и для переноса уже существующего завода оттуда, где условия менее благоприятны, туда, где предлагаются более благоприятные условия.

Технологическая отсталость и экономическая неэффективность это две разные вещи и их нельзя смешивать друг с другом. Может статься, что производственный комплекс, с технологической точки зрения представляющий вчерашний день, в состоянии успешно конкурировать с комплексом, лучше оснащенным или выгоднее расположенным. Все решает сравнение степени превосходства, обеспечиваемой технологически более эффективным оборудованием или более благоприятным расположением, с дополнительными затратами на перестройку. Это отношение зависит от адаптируемости соответствующих капитальных благ.

Различие между технологическим совершенством и экономической целесообразностью не является, как уверяют нас романтики-инженеры, отличительной чертой капитализма. Действительно, экономический расчет, возможный только в рыночной экономике, позволяет произвести все расчеты, необходимые для уяснения соответствующих фактов. Социалистические органы управления хозяйством будут не в состоянии выяснить положение дел с помощью арифметики. Поэтому они не знают, будет ли то, что они планируют и воплощают в жизнь, наиболее подходящим способом применения наличных средств для удовлетворения того, что они считают наиболее насущным из еще неудовлетворенных потребностей людей. Но если бы они могли производить расчеты, то они вели бы себя точно так же, как и рассчитывающие бизнесмены. Они не тратили бы безрассудно производственные ресурсы на удовлетворение потребностей, считающихся менее настоятельными, если бы это помешало удовлетворению более насущных нужд. Они не торопились бы сдавать в утиль еще годные производственные мощности, если необходимые инвестиции повредили бы расширению производства более настоятельно необходимых товаров.

Если должным образом учитывать проблему адаптируемости, то легко можно развенчать множество распространенных заблуждений. Возьмем, к примеру, аргумент начального этапа становления отрасли, выдвигаемый в пользу протекционизма. Его сторонники утверждают, что для развития предприятий обрабатывающей промышленности в местах, где природные условия для их работы более благоприятны или по меньшей мере не менее благоприятны, чем в тех районах, где располагаются признанные рынком конкуренты, им требуется временная защита. Более старые предприятия обрели преимущество в результате более раннего старта. В настоящее время их развитию способствует исторический, случайный и очевидно иррациональный фактор. Это преимущество препятствует упрочению положения конкурирующих заводов в местах, условия которых обещают сделать производство более дешевым или по меньшей мере таким же дешевым, как и на старых заводах. Можно признать, что защита отраслей в период становления временно требует значительных средств. Но принесенные жертвы с лихвой компенсируются доходами, полученными позже.

Дело в том, что основание новой отрасли выгодно с экономической точки зрения только в том случае, если новое расположение настолько важно, что перевешивает потери от отказа от неадаптируемых и не поддающихся перемещению капитальных благ, вложенных в уже существующие заводы. Если это именно так, то новые заводы будут способны успешно конкурировать со старыми без всякой помощи государства. В противном случае обеспеченная им защита является бесполезной тратой средств, даже если она временна и впоследствии позволит новой отрасли выживать самостоятельно. Пошлина фактически равносильна субсидии, которую вынуждены выплачивать потребители в качестве компенсации за использование дефицитных факторов производства для замены списанных в утиль еще пригодных капитальных благ и отвлечения этих дефицитных ресурсов от другого применения, где они принесли бы пользу, оцениваемую потребителями выше. Потребители лишены возможности удовлетворить некоторые потребности, поскольку необходимые капитальные блага направлены на производство товаров, которые в случае отсутствия пошлин были бы им доступны.

Перемещение в те места, где потенциальные возможности производства наиболее благоприятны, является универсальной тенденцией, общей для всех отраслей. В свободной рыночной экономике действие этой тенденции ослабляется в той мере, в какой требуется учитывать неадаптируемость дефицитных капитальных благ. Исторический элемент не дает долговременного преимущества старым отраслям. Он лишь предотвращает расточительство, порождаемое инвестициями, которые приводят к недоиспользованию потенциала уже эксплуатируемых производственных мощностей, с одной стороны, и ограничению капитальных благ, предназначенных для удовлетворения неудовлетворенных потребностей, с другой. При отсутствии пошлин миграция отраслей была бы отложена до тех пор, пока капитальные блага, инвестированные в старые заводы, не износились или не устарели бы вследствие технологических усовершенствований до такой степени, что потребовали бы замены новым оборудованием. История промышленности Соединенных Штатов полна примеров перемещений в пределах страны центров промышленного производства, не поощряемых никакими протекционистскими мерами со стороны властей. Аргумент начального этапа становления отрасли не менее ложен, чем любой другой аргумент, выдвигаемый в пользу протекционизма.

Другое распространенное заблуждение касается якобы утаивания полезных патентов. Патент это правовая монополия, предоставляемая изобретателю на его изобретение на ограниченный период времени. Здесь мы не касаемся вопроса, является ли разумной политикой предоставлять такие исключительные привилегии изобретателям[См. с. 361 и 638639.]. Мы рассматриваем только утверждение, что большой бизнес злоупотребляет патентной системой, чтобы утаить общественную пользу, которую можно извлечь путем технологических усовершенствований.

Выдавая патент изобретателю, власти не исследуют экономическое значение изобретения. Они интересуются только приоритетом идеи и ограничивают свое исследование технологическими проблемами. С одинаково беспристрастной скрупулезностью они изучают и изобретение, революционизирующее целую отрасль, и пустячные приспособления, бесполезность которых очевидна. Тем самым патентная защита обеспечивается огромному числу никчемных изобретений. Их авторы склонны переоценивать свой вклад в развитие технологического знания и возлагать преувеличенные надежды на материальные выгоды, которые они могут им принести. Разочаровавшись, они жалуются на нелепость экономической системы, лишающей людей преимуществ технологического прогресса.

Условия, при которых экономически оправдано заменять старое, пригодное для дальнейшей эксплуатации оборудование на новое, сформулированы выше. Если эти условия отсутствуют, то ни для частного предприятия в рыночной экономике, ни для социалистического экономического руководства в тоталитарной системе нерентабельно немедленно принимать на вооружение данный технологический процесс. Новое оборудование будет производиться для новых заводов, в соответствии с новыми планами будут расширяться уже существующие заводы и заменяться изношенное оборудование. Но еще пригодное для эксплуатации оборудование не будет списываться в металлолом. Новые процессы будут применяться только постепенно. Заводы, оборудованные старыми механизмами, в течение некоторого времени еще в состоянии выдерживать конкуренцию с заводами, оборудованными по-новому. Те, кто подвергает сомнению правильность этого утверждения, должны спросить себя, всегда ли они выбрасывают свои пылесосы или радиоприемники, как только в продаже появляются новые модели.

В данном случае нет никакой разницы, защищено ли новое изобретение патентом. Фирма, купившая лицензию, уже потратила деньги на новое изобретение. Если она несмотря на это не применяет новый метод, то причина в том, что это нерентабельно. Созданная государством монополия, обеспечиваемая патентом, не способна удержать конкурентов от его применения. Учитывается лишь степень превосходства, обеспечиваемая новым изобретением по сравнению со старыми методами. Превосходство означает снижение удельных издержек производства или такое улучшение качества, что покупатели готовы платить более высокие цены. Отсутствие достаточной степени превосходства, чтобы сделать затраты на переоборудование оправданными, доказывается тем, что потребители более склонны покупать другие товары, а не пользоваться благами нового изобретения. Окончательное решение остается за потребителями.

Поверхностные наблюдатели часто не могут понять этого, так как сбиты с толку практикой многих крупных предприятий, скупающих все патенты в своей области, невзирая на их полезность. Такая практика основывается на разных соображениях.

1. Экономическое значение новшества еще нельзя оценить.

2. Новшество очевидно бесполезно. Но фирма считает, что сможет довести его до ума и сделать полезным.

3. Немедленное  внедрение  новшества  нерентабельно. Но фирма намерена внедрить его позже, когда будет заменять износившееся оборудование.

4. Фирма желает воодушевить изобретателя на продолжение исследований несмотря на то, что до сих пор его попытки не привели к практически используемым новшествам.

5. Фирма хочет умиротворить подавших в суд изобретателей, чтобы сберечь деньги, время и нервы, отнимаемые необоснованными исками.

6. Фирма прибегает к слегка замаскированному подкупу или поддается завуалированному шантажу, платя за совершенно бесполезные патенты чиновникам, инженерам и прочим влиятельным работникам фирм или учреждений, являющимся ее потенциальными или реальными потребителями.

Если изобретение настолько превосходит старые процессы, что делает старое оборудование устаревшим и императивно требует его немедленной замены на новое, то переоборудование будет осуществлено независимо от того, находится ли привилегия, даруемая патентом, в руках собственника старого оборудования или в руках независимой фирмы. Утверждение обратного основывается на предположении, что не только изобретатель и его поверенные, но и все люди, уже занятые в данной области производства или готовые туда внедриться, если представится такая возможность, абсолютно не способны понять важность изобретения. Изобретатель продаст свои права старой фирме за бесценок, потому что больше никто не желает их купить. Старая фирма также слишком неповоротлива, чтобы увидеть преимущества, которые можно извлечь из применения изобретения.

В самом деле, технологическое усовершенствование невозможно внедрить, если люди не видят его полезности. В условиях социалистического управления некомпетентности и упрямства чиновника, возглавляющего соответствующий департамент, будет достаточно, чтобы помешать внедрению более экономного метода производства. То же самое верно и в отношении изобретений в области, где господствует государство. Самые яркие примеры неспособность видных военных экспертов осознать значимость новых образцов военной техники. Великий Наполеон не оценил помощь, которую могли бы оказать пароходы его планам вторжения в Англию; и Фош, и германский генеральный штаб недооценили накануне первой мировой войны важность авиации, а позднее выдающийся первооткрыватель значения военно-воздушной мощи для страны генерал Билли Митчел также имел весьма печальный опыт. Но совсем по-другому обстоят дела там, где рыночная экономика не стеснена бюрократической ограниченностью. Здесь господствует тенденция скорее переоценивать, чем недооценивать потенциал новшеств. История современного капитализма полна бесчисленных примеров неудачных попыток внедрить новшества, оказавшиеся бесполезными. Многие промоутеры дорого заплатили за необоснованный оптимизм. Более реалистичным было бы винить капитализм за его склонность переоценивать бесполезные новшества, чем за якобы утаивание полезных изобретений. Огромные средства были израсходованы на покупку совершенно бесполезных патентов и на бесплодные попытки применить их на практике.

Абсурдно говорить о предубежденности большого бизнеса против технологических усовершенствований. Крупные корпорации тратят громадные суммы на поиск новых процессов и устройств.

Те, кто сокрушается по поводу мнимого утаивания изобретений системой свободного предпринимательства, должно быть, не задумываются над тем, что обосновывают свои утверждения, ссылаясь на то, что многие патенты либо вообще никогда не используются, либо находят применение после длительных задержек. Очевидно, что множество патентов, возможно, большая их часть, совершенно бесполезны. В поддержку мнимого утаивания полезных новшеств не приведено ни одного примера полезного новшества, не используемого в странах, защищающих его патентом, но внедренного в Советском Союзе, не уважающем патентные привилегии.

Ограниченная адаптируемость капитальных благ играет важную роль в географии человечества. Распределение мест обитания людей и промышленных центров по земной поверхности в определенной степени обусловлено историческими факторами. Выбор определенных мест в далеком прошлом играет роль и сегодня. Несмотря на действие универсального стремления людей переезжать в районы, обещающие более благоприятные возможности для производства, эта тенденция ограничивается не только институциональными факторами, такими, как миграционные барьеры. Исторический фактор также играет решающую роль. В места, которые с точки зрения нашего сегодняшнего знания предлагают менее благоприятные возможности, были вложены капитальные блага с ограниченной адаптируемостью. Их немобильность противодействует стремлению разместить заводы, фермы и поселения в соответствии с нашими современными знаниями в области географии, геологии, физиологии растений и животных, климатологии и других отраслей науки. Преимущества переезда на новое место, предлагающее лучшие физические возможности, необходимо сравнивать с ущербом от недоиспользования капитальных благ с ограниченной адаптируемостью и перемещаемостью.

Таким образом, степень адаптируемости наличного запаса капитальных благ оказывает влияние на все решения, касающиеся производства и потребления. Чем меньше степень адаптируемости, тем дальше откладывается реализация технологических усовершенствований. Однако было бы нелепо называть это тормозящее влияние иррациональным и антипрогрессивным. Рассмотрение при планировании всех ожидаемых преимуществ и недостатков и сравнение их друг с другом выступает проявлением рациональности. В непонимании реальной действительности следует обвинять не трезво рассчитывающего бизнесмена, а романтически настроенного технократа. Технологические усовершенствования сдерживаются не несовершенной адаптируемостью капитальных благ, а их дефицитом. Мы недостаточно богаты, чтобы отказаться от услуг, которые могут оказать еще пригодные для эксплуатации капитальные блага. Наличный запас капитальных благ не сдерживает прогресс; наоборот, он является необходимым  условием улучшений и развития. Наследие прошлого, воплощенное в нашем запасе капитальных благ, является нашим богатством и важнейшим средством  дальнейшего  повышения благосостояния. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы нашим предкам и нам самим в прошлых действиях удалось точнее предвосхитить обстоятельства, в условиях которых мы живем сегодня. Знание этого факта объясняет многие явления нашего времени. Но это не бросает никакой тени на прошлое и не служит свидетельством какого-либо несовершенства, присущего рыночной системе.

7. Накопление, сохранение и проедание капитала

Капитальные блага это промежуточные продукты, которые в ходе дальнейшего производства трансформируются в потребительские товары. Все капитальные блага, включая и те, которые не называются скоропортящимися, приходят в негодность либо изнашиваются, участвуя в производственном процессе, либо теряют свою полезность до полного изнашивания вследствие изменения рыночной информации. Проблемы создания неприкосновенного запаса капитальных благ не существует. Последние преходящи.

Представление о неизменности богатства является следствием обдуманного планирования и деятельности. Оно относится к концепции капитала, применяемой в бухгалтерском учете капитала, а не капитальных благ как таковых. Идея капитала не имеет соответствия в физической вселенной материальных предметов. Ее нет нигде, кроме мыслей планирующих людей. Это элемент экономического расчета. Бухгалтерский учет капитала служит только одной цели. Он предназначен только для того, чтобы сообщать нам, как организованные нами производство и потребление влияют на нашу способность удовлетворять будущие потребности. Он отвечает на вопрос, увеличивает или уменьшает определенная линия поведения производительность наших будущих усилий.

Намерение сохранить имеющийся запас капитальных благ в полном объеме или увеличить его может также направлять действия людей, не имеющих интеллектуального инструмента для экономического расчета. Первобытные охотники и рыболовы, безусловно, осознавали разницу между поддержанием своих инструментов и приспособлений в хорошем состоянии и изнашиванием их без соответствующей замены. Невежественный крестьянин, придерживающийся традиционной рутины и не ведающий о бухгалтерском учете, очень хорошо знает о значении поддержания в целости и сохранности своего живого и мертвого инвентаря. В простых условиях стационарной и медленно развивающейся экономики можно успешно работать, даже не ведя бухгалтерского учета капитала. Здесь поддержание в целом неизменного запаса капитальных благ может осуществляться либо по ходу текущего производства элементов, предназначенных для замены износившихся частей, либо путем накопления запаса потребительских товаров, который позволит позже направить усилия на замену соответствующих капитальных благ, временно не ограничивая текущее потребление. Но изменяющаяся индустриальная экономика не может обойтись без экономического расчета и его фундаментальных концепций капитала и дохода.

Концептуальный реализм внес путаницу в понимание понятия капитала, создав мифологию капитала[См.: Hayek F. The Mythology of Capital//The Quarterly Journal of Economics. L., 1936. 223 ff.]. Капиталу было приписано существование, независимое от капитальных благ, в которых он воплощен. Утверждается, что капитал сам себя воспроизводит и тем самым обеспечивает свое сохранение. Капитал, говорят марксисты, высиживает прибыль. Все это чепуха.

Капитал это праксиологическая концепция. Она продукт мышления, и ее место в человеческих мыслях. Это способ представления проблем деятельности, метод их оценки с точки зрения определенного плана. Он определяет направления действий человека и только в этом смысле является реальным фактором. Данный способ неизбежно связан с капитализмом, с рыночной экономикой.

Понятие капитала действительно только в той мере, в какой люди в своей деятельности руководствуются бухгалтерским учетом капитала. Если предприниматель использовал факторы производства таким образом, что денежный эквивалент произведенной продукции по крайней мере равен денежному эквиваленту израсходованных ресурсов, то он в состоянии заменить израсходованные капитальные блага новыми капитальными благами, денежный эквивалент которых равен денежному эквиваленту израсходованных ресурсов. Но использование валовой выручки, ее распределение между поддержанием капитала, потреблением и накоплением нового капитала всегда являются результатом целенаправленной деятельности со стороны предпринимателей и капиталистов. Они не являются автоматическими. Будучи по необходимости результатом обдуманных действий, они могут быть нарушены, если расчеты, на которых они основываются, были искажены небрежностью, ошибками или неправильными оценками будущих условий.

Дополнительный капитал можно накопить только путем сбережения, т.е. избытка производства над потреблением. Но его можно получить и без дальнейшего ограничения потребления и без изменения затрат капитальных благ путем увеличения чистого производства. Этого увеличения можно добиться разными способами.

1. Стали более благоприятными природные условия. Урожаи более обильны. Люди получили доступ к более плодородной почве и обнаружили месторождения, дающие большую отдачу на единицу затрат. Катаклизмы и катастрофы, регулярно разрушавшие человеческие усилия, стали менее частыми. Эпидемии и болезни скота утихают.

2. Людям удалось сделать производственные процессы более плодотворными без дополнительного вложения капитальных благ и без дальнейшего удлинения производственного периода.

3. Институциональные потрясения производственной деятельности стали менее частыми. Потери, вызываемые войнами, революциями, забастовками, саботажем и другими преступлениями, снизились.

Если появляющиеся в результате этого излишки используются на дополнительные инвестиции, то они в дальнейшем увеличивают будущую чистую выручку. Тогда становится возможным расширить потребление без ущерба для запаса имеющихся капитальных благ и производительности труда.

Капитал всегда накапливается индивидами или группами индивидов, действующих согласованно, и никогда Volkswirtschaft или обществом[В рыночной экономике государство и муниципалитеты также являются рядовыми дейст- вующими субъектами, олицетворяющими согласованные действия определенных групп индивидов.]. Может случиться, что в то время, как некоторые действующие субъекты накапливают дополнительный капитал, другие в то же самое время проедают ранее накопленный капитал. Если два этих процесса равны по величине, то общая сумма капитальных фондов, имеющаяся в рыночной системе, остается неизменной и как будто не происходит никакого изменения в совокупной величине наличных капитальных благ. Накопление дополнительного капитала частью людей просто устраняет необходимость сокращения производственного периода некоторых процессов. Но возможности дальнейшего внедрения процессов с более длительным периодом производства не появляется. Если мы посмотрим на положение дел под этим углом зрения, то мы можем сказать, что имело место перемещение капитала. Но нужно остерегаться смешивания понятия перемещения капитала с передачей собственности от одного индивида (или группы индивидов) к другому. Как таковые покупка и продажа капитальных благ и выдача кредитов предприятиям не являются перемещением капитала. Это сделки, служащие средством передачи конкретных капитальных благ в руки тех предпринимателей, кто хочет использовать их для выполнения определенных проектов. Они являются вспомогательными этапами в длинной цепочке последовательных действий. Успех или провал всего проекта определяется их общим результатом. Но ни прибыль, ни убытки непосредственно не ведут ни к накоплению, ни к проеданию капитала. Величина наличного капитала меняется в зависимости от того, как организуют свое потребление те люди, у которых появляются прибыли и убытки.

Перенос капитала может быть осуществлен как без передачи, так и с передачей собственности на капитальные блага. Первое происходит, когда один человек проедает капитал, в то время как другой независимо от него накапливает столько же капитала. Второе происходит, если продавец капитальных благ потребляет выручку, в то время как покупатель оплачивает покупку из непотребленного сбереженного превышения чистой выручки над потреблением.

Проедание капитала и физическое исчезновение капитальных благ две разных вещи. Все капитальные блага рано или поздно переходят в конечную продукцию и перестают существовать в результате использования, потребления, износа. При соответствующей организации потребления сохранить можно только ценность фонда основного капитала, но никогда не конкретные капитальные блага. Иногда стихийные бедствия или произведенные человеком разрушения приводят к такому масштабному уничтожению капитальных благ, что никакое возможное ограничение потребления не может в короткое время пополнить фонды основного капитала до прежнего уровня. В любом случае подобное истощение всегда вызывается тем, что чистая выручка текущего производства, предназначаемая для сохранения капитала, недостаточно велика.

8. Подвижность инвестора

Ограниченная адаптируемость капитальных благ не связывает их собственника полностью. Инвестор волен как угодно изменять направления вложения своих средств. Если он способен предвосхитить будущее состояние рынка точнее, чем другие люди, то он сможет удачно выбрать только те инвестиции, цена которых вырастет, и избежать инвестиций, цена которых упадет.

Предпринимательская прибыль и убыток появляются в результате направления факторов производства в определенные проекты. Спекуляции на фондовой бирже и аналогичные сделки вне рынка ценных бумаг определяют, кого захватит сфера распространения этих прибылей и убытков. Существует тенденция проводить резкое различие между подобными чисто спекулятивными занятиями и по-настоящему надежными вложениями. Однако разница лишь в степени: неспекулятивных инвестиций не существует. В изменяющейся экономике деятельность всегда предполагает спекулирование. Вложения могут быть хорошими или плохими, но они всегда спекулятивны. Резкое изменение условий может сделать плохими даже инвестиции, обычно считающиеся совершенно надежными.

Спекуляция ценными бумагами не может отменить прошлых действий и не в силах ничего изменить в отношении уже существующих ограниченно адаптируемых капитальных благ. Все, что она может, это предотвратить дополнительные вложения в отрасли и предприятия, где, согласно мнению спекулянтов, их было бы размещать неправильно. Она указывает направление тенденции, существующей в рыночной экономике, расширять прибыльные производственные предприятия и ограничивать неприбыльные. В этом смысле фондовая биржа становится просто рынком, фокусом рыночной экономики, основным механизмом проводником определяющего влияния ожидаемого потребительского спроса на ведение бизнеса. Мобильность инвесторов проявляется в феномене, который определяется вводящим в заблуждение термином утечка капитала. Индивидуальные инвесторы могут уходить от инвестиций, которые они считают ненадежными при условии, что они готовы понести убытки, уже учтенные рынком. Тем самым они смогут защитить себя от ожидаемых будущих потерь и перенести их на людей, которые менее реалистичны в своих оценках будущих цен этих благ. Утечка капитала не изымает неадаптируемые капитальные блага оттуда, куда они вложены. Она заключается просто в изменении собственности.

Нет никакой разницы, направляет ли капиталист средства во внутреннее вложение или в зарубежные инвестиции. Одной из основных целей валютного контроля является предотвращение утечки капитала за границу. Однако валютному контролю удается только помешать собственникам внутренних вложений ограничить свои потери, вовремя обменяв внутренние вложения, которые они считают ненадежными, на иностранные вложения, которые они считают надежными.

Если всем или некоторым видам внутренних вложений угрожает частичная или полная экспроприация, то рынок предвидит неблагоприятные последствия этой политики путем соответствующего изменения цен. Когда это случается, то уже слишком поздно обращаться в бегство, чтобы не стать ее жертвой. Минимальные потери понесут только те инвесторы, которые были достаточно проницательны, чтобы подготовиться к катастрофе тогда, когда большинство еще не осознает ни ее приближения, ни ее значимости. И что бы ни предпринимали капиталисты, они никогда не смогут сделать неадаптируемые капитальные блага мобильными и перемещаемыми. Хотя в общем и целом это признается в отношении основного капитала, относительно оборотного капитала это отрицается. Утверждается, что бизнесмен может экспортировать товары и не вернуть в страну выручку. Люди не понимают, что, лишившись своего оборотного капитала, предприятие не сможет продолжать работать. Если бизнесмен экспортировал собственные средства, используемые для текущего приобретения сырья, труда и вообще всего необходимого, то он должен заменить их заемными. Зерно истины, содержащееся в мифе о мобильности оборотного капитала, состоит в том, что инвестор может избежать убытков, угрожающих его оборотному капиталу, независимо от избежания потерь, угрожающих его основному капиталу. Однако процесс утечки капитала в обоих случаях одинаков. Это смена личности инвестора. На собственно вложения это не оказывает влияния, соответствующий капитал не эмигрирует. Утечка капитала в зарубежные страны предполагает склонность иностранцев поменять свои вложения за рубежом на вложения в тех странах, из которых капитал утекает. Британские капиталисты не смогут убежать от своих британских вложений, если ни один иностранец их не купит. Следовательно, утечка капитала не может привести к горячо обсуждаемому ухудшению платежного баланса. Не может она также повысить курсы иностранных валют. Если множество капиталистов британских или иностранных пожелают избавиться от британских ценных бумаг, то результатом станет падение их цен. Но это не повлияет на курс обмена между фунтом стерлингов и иностранной валютой.

То же самое верно и в отношении капитала, вложенного в наличные деньги. Владелец французских франков, предвосхищающий последствия инфляционной политики французского правительства, может вложиться либо в реальные блага путем покупки товаров, либо в иностранную валюту. Но он должен найти людей, которые в обмен на это готовы взять его франки. Он может совершить этот маневр, только пока существуют люди, оценивающие будущее франка более оптимистично, чем он. Рост цен на товары и курсов иностранных валют происходит в результате действий не тех, кто готов отдать франки, а тех, кто отказывается брать их, за исключением случая более низкого курса обмена.

Государство делает вид, что, прибегая к валютным ограничениям, чтобы предотвратить утечку капитала, оно руководствуется соображениями жизненных интересов страны. Реальные же результаты противоречат материальным интересам многих граждан, не принося никаких выгод ни хотя бы одному гражданину, ни фантому Volkswirtschaft. Если во Франции происходит инфляция, то, безусловно, ни стране в целом, ни любому отдельному гражданину не выгодно, что все катастрофические последствия должны испытывать только французы. Если бы некоторые французы переложили тяжесть этих потерь на иностранцев, продав им французские банкноты или облигации, погашаемые в этих банкнотах, то часть этих потерь пала бы на иностранцев. Очевидно, что в результате препятствования подобным сделкам некоторые французы становятся беднее и ни один француз при этом не становится богаче. С точки зрения националиста это вряд ли выглядит желательным.

Общественное мнение неодобрительно относится к любому аспекту сделок на фондовом рынке. Если цены растут, то биржевики осуждаются как спекулянты, присваивающие то, что по праву принадлежит другим людям. Если цены падают, то биржевики осуждаются за проматывание национального богатства. Прибыли биржевиков осуждаются как грабеж и воровство в ущерб остальной нации. Исподволь внушается, что они являются причиной обнищания народа. Принято проводить различие между бессовестным обогащением биржевых маклеров и прибылью производителей, не просто занимающихся рискованной игрой, а обслуживающих потребителей. Даже авторы, пишущие на темы финансов, оказались не способны осознать, что сделки на фондовой бирже не производят ни прибылей, ни убытков, а всего лишь окончательно оформляют прибыли и убытки, возникающие в торговле и производстве. С помощью фондового рынка эти прибыли и убытки результат одобрения или неодобрения людьми, делающими покупки, осуществленных в прошлом инвестиций, становятся видимыми. Не оборот фондового рынка оказывает влияние на публику. Напротив, именно реакция публики на способ, которым инвесторы организовали производственную деятельность, определяет структуру цен на рынке ценных бумаг. Именно позиция потребителей в конечном счете заставляет одни акции расти, другие падать. Те, кто делает сбережения и инвестирует, ни выигрывают, ни теряют за счет колебаний котировок фондовой биржи. Торговля на рынке ценных бумаг просто решает, кто из инвесторов получит прибыль, а кто потерпит убытки[Популярная теория, что фондовая биржа поглощает капитал и деньги, критически анализируется и полностью опровергается Ф.Махлупом в его книге: Machlup F. The Stock Market, Credit and Capital Formation. Trans. by V.Smith. London, 1940. P. 6153.].

9. Деньги и капитал; сбережения и инвестиции

Капитал подсчитывается в деньгах и в рамках этого учета представляет собой определенную сумму денег. Поскольку капитальные блага также обмениваются и эти акты обмена осуществляются в тех же самых условиях, что и обмен всех остальных товаров, то и здесь возникает острая необходимость в опосредованном обмене и использовании денег. В рыночной экономике ни один участник не может отказаться от выгод, которые приносят остатки наличности. Не только в положении потребителей, но и в положении капиталистов и предпринимателей индивиды нуждаются в поддержании остатков наличности.

Те, кто видел в этом факте нечто загадочное и противоречивое, были сбиты с толку неправильным пониманием денежного расчета и бухгалтерского учета капитала. Они пытались поставить перед учетом капитала задачи, которые он никогда не сможет решить. Бухгалтерский учет капитала интеллектуальное средство вычисления и расчетов, удовлетворяющее требованиям индивидов и групп индивидов, действующих в рыночной экономике. Только в системе денежного расчета капитал становится вычисляем. Единственная задача, которую может выполнять бухгалтерский учет капитала, показывать индивидам, действующим в рыночной экономике, изменились ли и если да, то в какой степени их средства, вложенные в коммерческие приобретения. Для всех остальных целей бухгалтерский учет капитала совершенно бесполезен.

Если кто-либо пытается определить величину, называемую volkswirtschaftlische капиталом или общественным капиталом, в отличие от капитала отдельных индивидов и от бессмысленного понятия суммы капитальных средств отдельных индивидов, то он, безусловно, задался мнимой проблемой. Некоторые ставят вопрос: какую роль играют деньги в концепции общественного капитала? Они обнаруживают важную разницу между капиталом, рассматриваемым с индивидуальной точки зрения, и капиталом, рассматриваемым с точки зрения общества. Однако все их рассуждения целиком и полностью ошибочны. В исключении ссылок на деньги из расчетов величины, которую нельзя вычислить иначе, чем в деньгах, заложено очевидное противоречие. Абсурдно прибегать к денежному расчету, пытаясь определить величину, которая не имеет смысла в экономической системе, где не может быть ни денег, ни денежных цен на факторы производства. Как только наше рассуждение выходит за рамки рыночного общества, оно должно отказаться от любых ссылок на деньги и денежные цены. Понятие общественного капитала можно представить только как совокупность отдельных товаров. Две такие совокупности невозможно сравнить иначе, чем посредством утверждения, что одна из них более пригодна для устранения беспокойства, ощущаемого обществом в целом, чем другая. (Может ли смертный человек выносить подобное всеобъемлющее суждение, другой вопрос.) Подобные совокупности не могут иметь никакого денежного выражения. Язык денег теряет всякий смысл, сталкиваясь с проблемой капитала общественной системы, в которой не существует рынка факторов производства.

В последнее время экономисты уделили особое внимание роли остатков наличности в процессе сбережения и накопления капитала. По этому поводу было сделано много ложных умозаключений.

Если индивид использует некоторую сумму денег не на потребление, а на покупку факторов производства, то сбережение ведет непосредственно к накоплению капитала. Если отдельный сберегатель использует свои сбережения на увеличение своих остатков наличности, поскольку с его точки зрения это наиболее выгодный способ их использования, то он способствует появлению тенденции снижения цен на товары и повышения покупательной способности денежной единицы. Если мы предположим, что запас денег в рыночной системе не изменился, то такое поведение со стороны сберегателя не окажет прямого влияния на накопление капитала и его использование в целях расширения производства[Косвенно на накопление капитала оказывают влияние изменения богатства и доходов, причиной которых является каждый случай изменений покупательной способности денег под действием монетарных факторов.]. Несмотря на тезаврацию, данное сбережение, т.е. избыток произведенных товаров по сравнению с потребленными товарами, имеет определенные последствия. Цены на капитальные блага не повышаются до величины, которой бы они достигли при отсутствии тезаврации. Однако стремление большого количества людей увеличить свои остатки наличности не влияет на тот факт, что доступными становятся все больше капитальных благ. Если никто не использует эти блага их непотребление приводит к дополнительным сбережениям для расширения своих потребительских расходов, то они остаются приращением объема наличных капитальных благ, какие бы цены ни были на них установлены. Эти два процесса увеличившиеся остатки наличности некоторых людей и увеличившиеся накопления капитала идут рука об руку.

Падение цен на товары при прочих равных условиях становится причиной уменьшения денежного эквивалента капиталов отдельных индивидов. Но это не равносильно снижению запаса капитальных благ и не требует приспособления производственной деятельности к мнимому обнищанию. Это просто изменяет статьи денежного расчета.

Теперь предположим, что увеличение кредитных или бумажных денег или кредитная экспансия производят дополнительные деньги, необходимые для увеличения остатков наличности индивидов. Тогда независимо протекают три процесса: тенденция падения цен на товары, вызванная увеличением количества доступных капитальных благ и как следствие расширение производственной деятельности; тенденция падения цен, вызванная увеличением спроса на деньги для остатков наличности; и, наконец, тенденция роста цен, вызванная увеличением запаса денег (в широком смысле). Эти три процесса в определенной степени одновременны. Каждый из них имеет специфические последствия, которые в зависимости от обстоятельств могут быть усилены или ослаблены противоположным эффектом, порождаемым одним из двух оставшихся процессов. Но самое главное в том, что капитальные блага, возникающие в результате дополнительной экономии, не уничтожаются соответствующими денежными изменениями изменениями в спросе и предложении денег (в широком смысле). Всякий раз, когда индивид направляет деньги в сбережения вместо того, чтобы израсходовать их на потребление, процесс сбережения полностью согласуется с процессом накопления капитала и инвестиций. Не важно, увеличивает ли отдельный сберегатель свои остатки наличности или нет. Акт сбережения всегда имеет своего двойника в запасе произведенных, но не потребленных благ, благ, доступных для производственной деятельности. Сбережения человека всегда воплощены в конкретные капитальные блага.

Представление о том, что тезаврированные деньги являются непроизводительной частью богатства и что увеличение их доли вызывает сокращение доли богатства, направленной в производство, верно только в той мере, что повышение покупательной способности денежной единицы приводит к использованию дополнительных факторов производства для добычи золота и переводу золота из промышленного применения в денежное. Но причиной этого является стремление к увеличению остатков наличности, а не сбережение. В рыночной экономике сбережение возможно только в результате воздержания от потребления части дохода. Использование отдельными сберегателями своих сбережений для  тезаврирования оказывает влияние на определение покупательной способности денег и тем самым может уменьшить номинальный размер капитала, т.е. его денежный эквивалент; но это не делает никакую часть накопленного капитала стерильной.

XIX. ПРОЦЕНТ

1. Феномен процента

Выше было показано, что временное предпочтение является категорией, присущей любому человеческому действию. Временное предпочтение проявляет себя в феномене первоначального процента, т.е. скидки на будущие блага по сравнению с настоящими.

Процент не является просто процентом на капитал. Это не просто особый вид дохода, извлекаемый из использования капитальных благ. Соответствие между тремя факторами производства трудом, капиталом и землей, и тремя факторами дохода заработной платой, прибылью и рентой, как учили экономисты классической школы, несостоятельно. Рента это не специфический доход от земли, а общекаталлактическое явление. В доходе на труд и капитальные блага она играет ту же самую роль, что и в доходе на землю. Более того, не существует никакого однородного источника дохода, который можно назвать прибылью в том смысле, в каком этот термин применялся экономистами классической школы. Прибыль (в смысле предпринимательской прибыли) и процент свойство как капитала, так и земли.

Цены потребительских товаров в результате взаимодействия сил на рынке распределяются между различными комплиментарными факторами, участвовавшими в их производстве. Так как потребительские товары являются настоящими благами, в то время как производственные ресурсы представляют собой средства производства будущих благ, и настоящие блага ценятся выше, чем будущие блага того же вида и количества, то распределяемая сумма даже в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики меньше настоящей цены соответствующих потребительских товаров. Эта разница и является первоначальным процентом. Она не связана конкретно ни с одним из трех классов факторов производства, выделенных классическими экономистами. Предпринимательские прибыль и убыток создаются случающимися в течение производственного периода изменениями в начальных данных и соответствующими изменениями цен.

Наивные рассуждения не видят никакой проблемы в текущем доходе от охоты, рыболовства, скотоводства, лесоводства и сельского хозяйства. Природа рождает и выращивает зверей, рыбу, скот, заставляет коров давать молоко, кур откладывать яйца, деревья наращивать древесину и приносить плоды, семена прорастать. Тот, кто обладает правом присваивать это возобновляющееся богатство, обладает постоянным доходом. Подобно потоку, непрерывно несущему новую воду, поток дохода течет непрерывно и приносит все новое и новое богатство. Весь процесс предстает в виде естественного явления. Но для экономиста проблема состоит в определении цен на землю, скот и все остальное. Если бы будущие блага не покупались и не продавались со скидкой против настоящих товаров, то покупатель земли заплатил бы цену, которая равнялась бы сумме всей будущей выручки, что не оставило бы ничего на текущий повторенный доход.

Ежегодно повторяющиеся доходы владельцев земли и скота не имеют ни одного признака, который каталлактически отличал бы их от доходов от произведенных факторов производства, которые рано или поздно исчезают в процессе производства. Право распоряжения участком земли это регулирование участия этого поля в производстве любых плодов, которые  когда-либо можно вырастить  на нем; право распоряжения шахтой это регулирование ее участия в извлечении всех минералов, какие только возможно извлечь из нее на-гора. Точно так же, как и владение станком или кипой хлопка является регулированием их участия в производстве всех товаров, которые производятся с их участием. Фундаментальной ошибкой всех подходов к проблеме процента с точки зрения производительности и использования было то, что они сводили феномен процента к производственным услугам, оказываемым факторами производства. Однако пригодность факторов производства определяет цены, которые за них платятся, а не процент. Цены исчерпывают всю разницу между производительностью процесса с участием определенного фактора и процесса без его участия. Возникающая даже при отсутствии изменений в соответствующей рыночной информации разница между суммой цен на комплиментарные факторы производства и изделия является следствием более высокой оценки настоящих благ по сравнению с будущими. По ходу производства факторы производства трансформируются или вызревают в настоящие блага более высокой ценности. Это приращение является источником специфического дохода, текущего в руки владельца факторов производства, первоначального процента.

Доход собственников материальных факторов производства в отличие от чистых предпринимателей идеальной конструкции интегрированных каталлактических функций складывается из двух каталлактически различных статей: цены за производительное участие ресурсов, которыми они управляют, с одной стороны, и процента с другой. Их нельзя смешивать. Объясняя процент, недопустимо ссылаться на пользу, приносимую факторами производства при выпуске продукции.

Процент явление однородное. Не существует разных источников процента. Процент за товары длительного пользования и процент за потребительский кредит, подобно другим видам процента, является следствием более высокой оценки настоящих благ против будущих благ.

2. Первоначальный процент

Первоначальный процент есть отношение ценности, приписываемой удовлетворению потребности в ближайшем будущем, и ценности, приписываемой удовлетворению потребности в более отдаленные периоды будущего. В рыночной экономике он проявляется в форме скидки на будущие блага против настоящих благ. При этом существует тенденция выравнивания этого отношения для всех товаров. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики ставка первоначального процента одинакова для всех товаров.

Первоначальный процент это не цена за услуги капитала[Это распространенное определение процента дано, например, в: Ely, Adams, Lorenz and Young. Outlines of Economics. 3rd ed. New York, 1920. P. 493.]. Более высокая производительность требующих большего времени окольных методов производства, на которую при объяснении процента ссылаются Бём-Баверк и некоторые более поздние экономисты, не объясняет этого явления. Наоборот, именно феномен первоначального процента объясняет, почему, несмотря на то, что требующие большего времени методы дают большую отдачу на единицу затрат, все-таки используются методы, требующие меньше времени. Более того, явление первоначального процента объясняет, почему удобные участки земли можно покупать и продавать по конечным ценам. Если будущие услуги, которые мог бы оказать земельный участок, ценились точно так же, как ценятся его настоящие услуги, то никакая конечная цена не была бы достаточно высока, чтобы побудить владельца продать его. Землю нельзя было бы ни купить, ни продать за определенную сумму денег, ни обменять на блага, способные оказать только конечное количество услуг. Земельные участки обменивались бы только на другие участки земли. Постройка, способная приносить на протяжении десятилетнего периода годовой доход 100 дол., оценивалась бы (не считая земли, на которой она построена) в начале этого периода в 1000 дол., в начале второго года в 900 дол. и т.д.

Первоначальный процент это не цена, определенная на рынке взаимодействием спроса и предложения капитала или капитальных благ. Его величина не зависит от объемов этого спроса и предложения. Скорее ставка первоначального процента определяет и спрос, и предложение капитала и капитальных благ. Она определяет, какая часть из имеющегося запаса благ должна быть направлена на потребление в ближайшем будущем, а какая для обеспечения более отдаленных периодов будущего.

Люди делают сбережения и накапливают капитал не потому, что существует процент. Процент не является ни движущей силой сбережений, ни наградой или вознаграждением, дарованным за воздержание от немедленного потребления. Он является отношением взаимного определения ценности настоящих благ к будущим благам.

Рынок заимствований не определяет ставку процента. Он согласует ставку процента по ссудам со ставкой первоначального процента, проявляющегося в скидке на будущие блага.

Первоначальный процент категория человеческой деятельности. Он присутствует в любой оценке ценности внешних вещей и никогда не может исчезнуть. Если бы однажды вернулась ситуация, сложившаяся в конце первого тысячелетия христианской эры, когда некоторые люди считали, что приближается конец света, то люди перестали бы обеспечивать будущие мирские потребности. Факторы производства стали бы в их глазах бесполезными и не имеющими никакой ценности. Скидка на будущие блага по сравнению с настоящими не исчезла бы. Наоборот, она бы увеличилась сверх всякой меры. С другой стороны, постепенное исчезновение первоначального процента означало бы, что люди вообще не заботятся об удовлетворении потребностей ближайшего будущего. Это означало бы, что они предпочитают одному яблоку, которое будет в их распоряжении сегодня, завтра, через год, через десять лет, два яблока, которые будут у них в распоряжении через 1000 или 10 000 лет.

Мы даже не можем представить себе мир, где первоначальный процент не существовал бы в качестве неизбежного элемента в каждом виде деятельности. Существует ли разделение труда и общественное сотрудничество или нет, организовано ли общество на основе частного или общественного управления средствами производства, первоначальный процент всегда существует. В социалистическом сообществе его роль не будет отличаться от его роли в рыночной экономике.

Бём-Баверк раз и навсегда вскрыл ошибочность наивных производительных объяснений процента, т.е. идеи о том, что процент является выражением физической производительности факторов производства. Однако свою собственную теорию Бём-Баверк построил в определенной степени на основе производительного подхода. Ссылаясь в своих объяснениях на технологическое превосходство требующих большего времени окольных процессов производства, он избегает грубых заблуждений наивной производительности. Но фактически он возвращается, хотя и в более утонченной форме, к производительному подходу. Те из более поздних экономистов, которые, игнорируя идею временного предпочтения, подчеркивали исключительно производительную идею, содержащуюся в теории Бём-Баверка, не могли не прийти к выводу, что первоначальный процент должен исчезнуть в том случае, если однажды люди добились бы состояния дел, при котором никакое дальнейшее удлинение производственного периода не могло привести к дальнейшему повышению производительности[См.: Hayek F. The Mythology of Capital//The Quarterly Journal of Economics. L., 1936. 223 ff. Однако с тех пор профессор Хайек частично изменил свою точку зрения (см. его статью: Time-preference and Productivity, a Reconsideration//Economica. (1945). XX. 2225). Однако идея, подвергнутая критике в этой статье, все еще широко распространена среди экономистов.]. Однако это в корне неверно. Первоначальный процент не может исчезнуть до тех пор, пока существует редкость, а следовательно, и деятельность.

До тех пор, пока мир не превратится в Кокейн страну изобилия и праздности, люди будут сталкиваться с редкостью и должны действовать и экономить; они вынуждены выбирать между удовлетворением в ближайшем будущем и более отдаленных периодах будущего, потому что ни в первом, ни в последнем невозможно достигнуть полной удовлетворенности. Тогда изменение назначения факторов производства, отвлекающее их от удовлетворения потребностей в более близком будущем и отведение их для удовлетворения потребностей более отдаленного будущего, неизбежно ухудшит состояние удовлетворения в более близком будущем и улучшит его в более отдаленном будущем. Если бы мы предположили, что это не так, то запутались бы в неразрешимых противоречиях. В лучшем случае мы могли бы представить положение дел, при котором технологические знания и навыки достигли точки, далее которой смертный человек продвинуться не в состоянии. Следовательно, невозможно изобрести никаких новых процессов, повышающих объем производства на единицу затрат. Однако, если мы допустим, что имеется нехватка некоторых факторов производства, то мы не можем предположить, что полностью использованы все самые производительные процессы (без учета времени, которое они занимают) и что ни один процесс, обеспечивающий меньший объем производства на единицу затрат, не используется по той причине, что он производит конечную продукцию раньше, чем другие, физически более производительные процессы. Редкость факторов производства означает, что мы можем отобрать такие планы повышения нашего благосостояния, осуществление которых невозможно из-за недостаточного количества наличных средств. Именно неосуществимость желаемых улучшений и составляет элемент редкости. Современных сторонников производительного подхода сбивают с толку побочные оттенки смысла термина Бём-Баверка окольные методы производства и предлагаемого им понятия технологического усовершенствования. Однако, если существует редкость, то всегда должны существовать неиспользуемые технологические возможности улучшения благосостояния с помощью удлинения периода производства в некоторых отраслях промышленности, независимо от того, изменилось ли состояние технологического знания. Если средства редки, если есть праксиологическая связь между средствами и целями, то существует логическая неизбежность неудовлетворенных потребностей как в ближайшем, так и в более отдаленном будущем. Всегда существуют товары, от получения которых мы должны отказаться, поскольку путь, ведущий к их производству, слишком длинен и помешает нам удовлетворить более насущные нужды. Тот факт, что мы не обеспечиваем будущее более обильно, является результатом соизмерения удовлетворения в более ближнем периоде и удовлетворения в более отдаленных периодах будущего. Отношение, получившееся в результате этой оценки, и является первоначальным процентом.

Пусть в таком мире технологического знания промоутер отобрал план А, согласно которому в живописном, но труднодоступном горном районе должны быть построены гостиница и ведущая к ней дорога. Исследуя осуществимость этого плана, он обнаруживает, что имеющихся средств недостаточно для его воплощения в жизнь. Обсчитывая перспективы прибыльности инвестиций, он приходит к заключению, что ожидаемая выручка недостаточно велика, чтобы покрыть издержки на необходимые материалы и труд, а также процент на инвестируемый капитал. Он отказывается от осуществления проекта А и вместо него начинает реализовывать другой план B. Согласно плану В гостиница будет возведена в более доступном месте, которое хотя и не имеет всех преимуществ живописного ландшафта, содержащихся в проекте А, но в котором она будет либо построена с меньшими затратами на строительство, либо закончена в более короткие сроки. Если бы при расчетах не вводился процент на инвестируемый капитал, то могла бы возникнуть иллюзия, что состояние рынка запас капитальных благ и оценки публики предусматривает выполнение плана А. Однако реализация плана А отвлечет редкие факторы производства от направлений использования, где они могли бы удовлетворить потребности, считающиеся потребителями более настоятельными. Инвестиции оказались бы очевидной ошибкой, бесполезной растратой имеющихся средств.

Удлинение периода производства может увеличить величину выпуска на единицу затрат или произвести блага, которые вообще нельзя произвести в течение более короткого производственного периода. Но неверно, что процент порождает вменение ценности этого дополнительного богатства капитальным благам, необходимым для удлинения процесса производства. Предположить это означает снова впасть в самые грубые ошибки производительного подхода, неопровержимо вскрытые Бём-Баверком. Вклад комплиментарных факторов производства в результаты технологического процесса причина их ценности для людей; он объясняет цены на них и полностью учитывается в процессе их определения. Не остается никакого неучтенного остатка, который мог бы объяснить процент.

Утверждается, что в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики не возникает никакого процента[См.: Шумпетер Й. Теория экономического развития. М.: Прогресс, 1982. С. 100112, 124.]. Однако можно показать, что это утверждение несовместимо с допущениями, на которых базируется  идеальная конструкция  равномерно функционирующей экономики.

Мы начинаем с различения двух классов сбережений: простых и капиталистических. Простые сбережения просто означают накопление потребительских благ для более позднего потребления. Капиталистические сбережения представляют собой накопление благ, предназначенных для производственных процессов. Целью простого накопления является более позднее потребление. Это просто отложенное потребление. Рано или поздно накопленные блага будут потреблены и ничего не останется. Целью капиталистического накопления прежде всего является повышение производительности усилий. Накапливаемые блага в дальнейшем будут применены в производстве и не являются просто резервами для более позднего потребления. Благо простых сбережений в более позднем потреблении запаса, потребленного не сразу, а отложенного для более позднего использования. Благо капиталистических сбережений увеличение количества произведенных товаров или производство товаров, которые вообще нельзя было бы произвести без их помощи. Создавая образ равномерно функционирующей (статической) экономики, экономисты пренебрегают процессом накопления капитала; капитальные блага даны и сохраняются, так как в соответствии с предположениями не происходит никакого изменения начальных данных. Не происходит ни накопления нового капитала путем сбережений, ни проедания наличного капитала вследствие превышения потребления над доходом, т.е. текущее производство минус средства, необходимые для поддержания капитала. Наша задача состоит в том, чтобы показать, что эти предположения несовместимы с идеей о том, что процента не существует.

Здесь нет необходимости подробно останавливаться на простых сбережениях. Цель простых сбережений снабдить средствами к существованию будущее, в котором обеспеченность сберегателей будет, возможно, менее обильной, чем в настоящем. Однако основная предпосылка, характеризующая идеальную конструкцию равномерно функционирующей экономики, заключается в том, что будущее ничем не отличается от настоящего, действующие лица полностью осведомлены об этом факте и ведут себя соответствующим образом. Следовательно, в рамках этой конструкции не остается места для простых сбережений.

Иначе обстоит дело с плодами капиталистических сбережений, накопленным запасом капитальных благ. В равномерно функционирующей экономике не происходит ни сбережения и накопления дополнительных капитальных благ, ни проедания уже существующих капитальных благ. И то, и другое являлось бы изменением начальных данных и тем самым нарушило бы равномерное функционирование этой идеальной системы. Далее, размеры прошлых сбережений и накопленного капитала, т.е. до установления равномерно функционирующей экономики, были приведены в соответствие с величиной ставки процента. Если бы с установлением равномерно функционирующей экономики владельцы капитальных благ больше не получали никакого процента, то оказались бы нарушены условия, регулирующие распределение запаса благ между удовлетворением потребностей в разные периоды будущего. Изменившееся положение дел требует нового распределения ресурсов. К тому же в равномерно функционирующей экономике не может исчезнуть разница в оценке ценности удовлетворения потребностей в различные периоды будущего. В рамках этой идеальной конструкции люди также будут приписывать более высокую ценность яблоку, имеющемуся сегодня, по сравнению с яблоком, которое у них будет через 10 или 100 лет. Если бы капиталисты больше не получали процента, то нарушился бы баланс между удовлетворением в более близких и более отдаленных периодах будущего. Тот факт, что капиталист поддерживает свой капитал на уровне 100 000 дол., обусловлен тем, что вместо сегодняшних 100 000 дол. через 12 месяцев в его распоряжении будет уже 105 000 дол. Этих 5000 дол., на его взгляд, достаточно, чтобы перевесить преимущества, ожидаемые от немедленного потребления части этой суммы. Ликвидация процентных выплат привела бы к проеданию капитала.

В этом заключается существенный дефект статической системы, описываемой Шумпетером. Недостаточно предположить, что капитальное оборудование этой системы было накоплено в прошлом, что его наличные размеры определяются предшествующим накоплением, а, следовательно, без изменений поддерживаются на этом уровне. В данной идеальной системе необходимо также определить роль действия сил, обеспечивающих это поддержание. Вместо роли капиталиста как получателя процента появляется роль капиталиста, проедающего капитал. Не остается ни одной причины, заставляющей владельца капитальных благ воздерживаться от использования их для потребления. При допущениях, подразумеваемых в идеальной конструкции статических условий (равномерно функционирующей экономики), нет нужды хранить их в резерве на черный день. Но даже если бы мы предположили, весьма непоследовательно, что некоторая их часть предназначена для этой цели и поэтому изымается из текущего потребления, все равно часть капитала, соответствующая величине превышения капиталистических сбережений над простыми сбережениями, будет проедена[Cм.: Robbins. On a Certain Ambiguity in the Conception of Stationary Equilibrium//The Economic Journal. 1930. XL. 211 ff.].

Если бы не было первоначального процента, то капитальные блага не отводились бы для немедленного потребления и капитал не проедался. Наоборот, при таком немыслимом и непредставимом положении дел никакого потребления вообще бы не существовало. А существовали бы только сбережения, накопление капитала и инвестиции. Не невозможное исчезновение первоначального процента, а отмена выплаты процента владельцам капитала привела бы к его проеданию. Капиталисты использовали бы свои капитальные блага и капитал для потребления именно потому, что существует первоначальный процент и предпочтение отдается удовлетворению потребностей в настоящем по сравнению с удовлетворением потребностей в будущем.

В связи с этим не может идти и речи об упразднении процента посредством каких-либо институтов, законов или механизмов банковского обращения. Тот, кто захочет упразднить процент, должен побудить людей ценить яблоко, доступное через 100 лет, не меньше, чем яблоко, имеющееся сейчас. С помощью законов и декретов можно упразднить только право капиталистов получать процент. Но такие декреты приведут к использованию капитала для потребления и очень скоро ввергнут человечество обратно в первобытное состояние естественной нужды.

3. Величина процентных ставок

В простом сбережении и в капиталистическом сбережении изолированных экономических субъектов разница оценки ценности удовлетворения потребности в различные периоды будущего проявляет себя в том, насколько обильно люди обеспечивают более близкие периоды будущего по сравнению с более отдаленным. В условиях рыночной экономики ставка первоначального процента равна при условии, что соблюдаются допущения, подразумеваемые в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики, отношению некоторой суммы денег, имеющейся сегодня, к сумме, доступной позже и считающейся ее эквивалентом.

Ставка первоначального процента направляет инвестиционную активность предпринимателей. Она определяет время ожидания и период производства в каждой отрасли промышленности.

Люди часто поднимают вопрос о том, какая ставка процента, высокая или низкая, стимулирует сбережения и накопление капитала больше, а какая меньше. Этот вопрос не имеет смысла. Чем меньшая скидка приписывается будущим благам, тем ниже ставка первоначального процента. Люди не сберегают больше из-за того, что ставка первоначального процента растет, а ставка первоначального процента не падает за счет увеличения сбережений. Изменение первоначальных ставок процента и размеров сбережений при прочих равных условиях, особенно институциональных, две стороны одного и того же явления. Исчезновение первоначального процента будет равносильно исчезновению потребления. Увеличение первоначального процента сверх всякой меры будет равносильно исчезновению сбережений и любых заготовок на будущее.

Величина наличного запаса капитальных благ не оказывает влияния ни на ставку первоначального процента, ни на размеры будущих сбережений. Даже самый обильный запас капитала не обязательно приводит к понижению ставки первоначального процента или к падению склонности к сбережениям. Увеличение накопления капитала и инвестированного капитала на душу населения, что является отличительной чертой экономически передовых стран, не обязательно понижает ставку первоначального процента или ослабляет склонность индивидов сделать дополнительные сбережения. Люди, изучая эти проблемы, в большинстве случаев идут по неправильному пути, сравнивая просто рыночные процентные ставки, определенные на ссудном рынке. Однако эти валовые ставки выражают не только величину первоначального процента. Кроме того, они содержат, как будет показано ниже, и другие элементы, влияние которых объясняет тот факт, что валовые ставки, как правило, выше в более бедных странах, чем в более богатых.

Обычно утверждается, что при прочих равных условиях, чем лучше индивиды обеспечены в ближайшем будущем, тем лучше они обеспечивают потребности более отдаленного будущего. Следовательно, говорят, что величина совокупных сбережений и накопления капитала в экономической системе зависит от распределения населения по группам с различными уровнями дохода. В обществе с примерным равенством доходов сбережения меньше, чем в обществе, где существует большее неравенство. В таких наблюдениях есть зерно истины. Однако они представляют собой утверждения о психологических фактах и как таковые не обладают всеобщностью и необходимостью, присущей праксиологическим утверждениям. Более того, прочие условия, равенство которых предполагается, содержат в себе различные оценки индивидов, их субъективные ценностные суждения при взвешивании всех за и против немедленного потребления и откладывания потребления. Безусловно, поведение многих индивидов они описывают верно, но существуют и другие индивиды, которые ведут себя иначе. Французские крестьяне, несмотря на то, что в большинстве своем были людьми среднего достатка и дохода, в XIX в. были широко известны своей бережливостью, в то время как богатые аристократы и наследники огромных состояний, накопленных в коммерции и промышленности, были не менее известны своим мотовством.

Поэтому невозможно сформулировать никакой праксиологической теоремы относительно зависимости между величиной наличного капитала во всей стране или у отдельных людей, с одной стороны, и величиной первоначальной ставки процента с другой. Распределение редких ресурсов между удовлетворением потребностей в различные периоды будущего определяется субъективными оценками и косвенно всеми факторами, составляющими индивидуальность действующего человека.

4. Первоначальный процент в изменяющейся экономике

До сих пор мы исследовали проблему первоначального процента при определенных предположениях: обращение товаров опосредуется нейтральными деньгами; сбережение, накопление капитала и определение процентных ставок не затрудняются институциональными препятствиями; все экономические процессы происходят в рамках равномерно функционирующей экономики. Первые два предположения мы отбросим в следующей главе. В данный момент наша задача исследовать первоначальный процент в изменяющейся экономике.

Тот, кто желает обеспечить удовлетворение будущих нужд, должен правильно их предвосхитить. Если ему не удастся понять будущее, то его подготовка окажется менее удовлетворительной или абсолютно бесполезной. Абстрактных сбережений, способных обеспечить все классы удовлетворения потребностей и нейтральных относительно изменений, случающихся в обстоятельствах и оценках, не существует. Поэтому в меняющейся экономике первоначальный процент не возникает в чистой форме без всяких примесей. Только в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики простое течение времени доводит до полного развития первоначальный процент; по ходу времени и с продвижением вперед процесса производства все большая и большая ценность, если можно так выразиться, нарастает на комплиментарных факторах производства; к концу процесса производства течение времени порождает в цене продукта полную квоту первоначального процента. Одновременно в меняющейся экономике на протяжении периода производства в оценках ценности также происходят и другие изменения. Одни блага начинают цениться выше, чем раньше, другие ниже. Эти изменения являются источником, из которого возникают предпринимательские прибыли и убытки. Только те предприниматели, которые при планировании правильно предвосхитили будущее состояние рынка, способны получить продавая конечную продукцию излишек над издержками производства (включая чистый первоначальный процент). Предприниматель, которому не хватило спекулятивного понимания будущего, может продать свою продукцию только по ценам, не покрывающим полностью его затраты плюс первоначальный процент на инвестированный капитал.

Подобно предпринимательской прибыли и убытку, процент это не цена, а величина, которую необходимо выделить с помощью специального метода расчета из цены конечной продукции успешных деловых операций. Валовая разница между ценой, по которой товары продаются, и издержками, понесенными при их производстве (за исключением процента на инвестированный капитал), по терминологии классической английской политэкономии, называлась прибылью[См.: Whatley R. Elements of Logic. 9th ed. London, 1848. P. 354 ff.; Cannan E. A Hystory of the Theories of Production and Distribution in English Political Economy from 1776 to 1848. 3rd ed. London, 1924. P. 189 ff.]. Современная экономическая наука понимает эту величину как совокупность каталлактически разнородных составляющих. Превышение валовой выручки над расходами, которое классические экономисты называли прибылью, включает в себя цену собственного труда предпринимателя, использованного в процессе производства, процент на инвестированный капитал и, наконец, собственно предпринимательскую прибыль. Если при продаже конечной продукции такого излишка не появилось, то предпринимателю не только не удалось получить собственно прибыль, он также не получил ни эквивалента рыночной ценности вложенного им труда, ни процента на инвестированный капитал.

Разбиение валовой прибыли (в классическом смысле слова) на заработную плату управляющих, процент и предпринимательскую прибыль это не просто прием экономической теории. Оно в совершенстве разработано в деловой практике бухгалтерского учета и расчетов в области коммерческой практики независимо от рассуждений экономистов. Здравомыслящий деловой человек не придает практической значимости путаной и искаженной концепции прибыли, применявшейся классическими экономистами. Его представление об издержках производства включает в потенциальную рыночную цену оказанные им самим услуги, процент, выплаченный на заемный капитал, и потенциальный процент, который он мог бы получить в соответствии с рыночными условиями на собственный капитал, инвестированный в предприятие, если бы ссудил его другим людям. В его глазах предпринимательской прибылью является превышение выручки над затратами, рассчитанными только таким образом[Конечно, намеренное смешение всех экономических понятий в наши дни способствует затушевыванию этого различия. Так, в Соединенных Штатах, обсуждая дивиденды, выплачиваемые корпорациями, люди говорят о прибыли.].

Разумеется, выделение из комплекса других составляющих, включенных в классическую концепцию прибыли, заработной платы предпринимателя не представляет особой проблемы. Труднее отделить предпринимательскую прибыль от первоначального процента. В изменяющейся экономике процент, оговоренный в кредитных договорах, всегда представляет собой валовую величину, из которой путем специальных расчетов и аналитического перераспределения следует вычислять чистую ставку первоначального процента. Уже было показано, что в каждом акте кредитования, даже не говоря о проблеме изменений покупательной способности денежной единицы, присутствует элемент предпринимательского риска. Предоставление кредита всегда является предпринимательской спекуляцией, которая может привести к неудаче и потере части или всей суммы кредита. Любой процент, оговоренный и выплаченный по кредиту, включает в себя не только первоначальный процент, но и предпринимательскую прибыль.

Этот факт длительное время направлял по неверному пути все попытки создать удовлетворительную теорию процента. И только разработка идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики позволила провести четкое различие между первоначальным процентом и предпринимательскими прибылью и убытком.

5. Вычисление процента

Первоначальный процент результат оценок ценности, постоянно колеблющихся и изменяющихся. Он колеблется и изменяется вместе с ними. Традиция расчета процента в годовом исчислении является просто коммерческим обычаем и удобным правилом вычислений. Она не оказывает влияния на величину процентных ставок, определенных рынком.

Деятельность предпринимателей способствует установлению единой ставки первоначального процента во всей рыночной экономике. Если обнаруживается, что в каком-либо секторе рынка маржа между ценами на наличные и будущие товары отличается от маржи, существующей в других секторах, то бизнесмены, состязающиеся за проникновение в те сектора рынка, где маржа выше, и избегающие тех, где она ниже, создают тенденцию выравнивания. Конечная ставка первоначального процента одинакова во всех частях рынка равномерно функционирующей экономики.

Оценки  ценности, приводящие к появлению первоначального процента, отдают предпочтение удовлетворению  в более близкий период будущего по сравнению с удовлетворением такого же рода и той же интенсивности в более отдаленном периоде будущего. Ничто не подтверждает предположения о том, что снижение удовлетворения в более отдаленных периодах развивается непрерывно и равномерно. При таком допущении мы бы подразумевали, что период предусмотрительности бесконечен. Однако простой факт, что разные индивиды обладают разными запасами на будущие нужды и что даже для самого предусмотрительного субъекта запас более чем на  определенный период производит впечатление чрезмерного, не позволяет нам считать период предусмотрительности бесконечным.

Обычаи ссудного рынка не должны вводить нас в заблуждение. Как правило, для всего периода действия кредитного договора оговаривается единая ставка процента[Разумеется, существуют и отклонения от этого обычая.]. При расчете сложного процента также применяется единая ставка. Реальное определение процентных ставок не зависит от этих и других арифметических приемов расчета процентов. Если контрактом на какой-то период времени предусмотрена фиксированная ставка процента, то случающиеся изменения рыночной ставки процента отражаются в соответствующем изменении цен, выплачиваемых за основной долг, с учетом того, что величина основного долга, которую необходимо выплатить по истечении кредита, предусмотрена неизменной. На результат не оказывает никакого влияния, производятся ли расчеты с неизменной ставкой процента и меняющимися ценами на основной долг или с меняющимися процентными ставками и неизменной величиной основного долга или с изменениями в обеих величинах.

Условия кредитного договора зависят от срока кредитования. Ценность и стоимость кредитных договоров различаются в зависимости от срока кредитования не только потому, что компоненты валовой ставки рыночного процента, заставляющие ее отклоняться от ставки первоначального процента, испытывают влияние различий в продолжительности срока кредитования, но и за счет факторов, вызывающих изменения ставки первоначального процента.

XX. ПРОЦЕНТ, КРЕДИТНАЯ ЭКСПАНСИЯ И ЦИКЛ ПРОИЗВОДСТВА

1. Проблемы

В рыночной экономике, где все акты межличностного обмена осуществляются при посредничестве денег, категория первоначального процента проявляет себя главным образом в проценте на денежные кредиты.

Уже указывалось, что в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики ставка первоначального процента едина. Во всей системе существует только одна ставка процента. Ставка процента по кредиту совпадает со ставкой первоначального процента отношением между настоящими и будущими благами. Эту ставку мы можем назвать нейтральной ставкой процента.

Равномерно функционирующая экономика предполагает нейтральные деньги. А так как деньги никогда не бывают нейтральными, то возникают специфические проблемы.

Если изменяется денежное отношение, т.е. отношение между спросом и предложением денег на остатки наличности, то влияние испытывают все цены товаров и услуг. Однако эти изменения не оказывают влияния на цены всех товаров и услуг в одно и то же время и в одной и той же степени. Следующие за этим изменения богатства и доходов индивидов также могут изменить начальные данные, определяющие величину первоначального процента. Конечное значение ставки первоначального процента, к установлению которого после возникновения изменений в денежном отношении стремится система, больше не является тем конечным состоянием, к которому она стремилась прежде. Таким образом, движущая сила денег может приводить к устойчивым изменениям конечной ставки первоначального процента и нейтрального процента.

Далее, существует вторая, даже более важная, проблема, которую, разумеется, можно рассматривать как оборотную сторону той же самой проблемы. Изменение денежного отношения может при определенных обстоятельствах сначала оказать воздействие на ссудный рынок, где спрос и предложение кредитов будут влиять на рыночную процентную ставку по кредитам, которую мы можем назвать валовой денежной (или рыночной) ставкой процента. Могут ли изменения валовой денежной ставки заставить содержащуюся в ней чистую ставку процента длительное время отклоняться от величины, соответствующей ставке первоначального процента, т.е. разнице между оценкой ценности настоящих и будущих благ? Могут ли события на ссудном рынке частично или полностью ликвидировать первоначальный процент? Любой экономист без колебаний ответит на этот вопрос отрицательно. Но тогда возникает другая проблема: каким образом взаимодействующие рыночные факторы заново добиваются соответствия валовой денежной ставки величине, обусловленной ставкой первоначального процента?

Это очень серьезные проблемы. Пытаясь их решить, экономисты обсуждали банковское дело, инструменты, не имеющие покрытия, и фидуциарный кредит,  кредитную экспансию, безвозмездный и небезвозмездный кредит, циклический ход производства и  другие проблемы косвенного обмена.

2. Предпринимательская компонента в валовой рыночной ставке процента

Рыночные процентные ставки по кредитам не являются ставками чистого процента. Среди определяющих их компонент есть также элементы, которые не являются процентом. Кредитор всегда является предпринимателем. Любое предоставление кредита представляет собой спекулятивное предпринимательское предприятие, успех или неудача которого не предопределены. Кредитору всегда угрожает возможность потерять часть или всю сумму основного долга. Оценка им этой опасности определяет его поведение, когда он ведет переговоры с потенциальным заемщиком об условиях договора.

Ни в ростовщичестве, ни в любом другом виде кредитных сделок и отсроченных выплат никогда не может существовать полной безопасности. Должники, гаранты и поручители могут оказаться несостоятельными; обеспечение и закладные могут потерять свою ценность. Кредитор всегда является фактическим партнером своего должника или фактическим владельцем заложенной собственности. Любые касающиеся их изменения в состоянии рынка могут повлиять и на него. Он связал свою судьбу с судьбой должника или с изменениями цен на залог. Капитал сам по себе не приносит процента; его необходимо применять и инвестировать не только для того, чтобы получить процент, но и чтобы он не исчез совсем. Афоризм pecunia pecuniam parere non potest (деньги не могут породить деньги) весьма многозначителен в этом смысле, который, разумеется, радикально отличается от того, который ему приписывался античными и средневековыми философами. Валовый процент могут получить только кредиторы, добившиеся успеха в кредитовании. Если они вообще зарабатывают какой-либо чистый процент, то он включен в доход, содержащий более чем просто чистый процент. Чистый процент величина, которую из валовой выручки кредитора можно вычленить только с помощью аналитического мышления.

Предпринимательская компонента, содержащаяся в валовой выручке кредитора, определяется всеми теми факторами, которые действуют в любом другом предпринимательском предприятии. Более того, она также определяется законодательным и институциональным окружением. Законы и институты регулируют договоры, помещающие должника и его состояние или обеспечение в качестве буфера между кредитором и неблагоприятными последствиями неправильного вложения занятого капитала. Кредитор менее подвержен убыткам и неудачам, чем должник, только в той степени, насколько юридическая и институциональная система позволяет ему реализовать свои претензии к непокорным должникам. Однако экономической науке нет необходимости вдаваться в детальное исследование правовых аспектов государственных и корпоративных облигаций, привилегированных акций, закладных и других видов кредитных сделок.

Предпринимательская компонента присутствует в любой разновидности кредитов. Обычно различают потребительские ссуды, с одной стороны, и производственные или деловые кредиты с другой. Отличительной чертой первого класса является то, что он позволяет заемщику израсходовать ожидаемые будущие доходы. Приобретая право требования части этих будущих доходов, кредитор фактически становится предпринимателем, как и приобретая право требования на часть будущих доходов предприятия. Специфическая неопределенность результата кредитования заключается в неопределенности этих будущих доходов.

Кроме того, обычно различают частные и государственные кредиты, т.е. кредиты государствам и их органам. Специфическая неопределенность, присущая таким кредитам, относится к жизни светской власти. Империи рушатся, а правительства свергаются революционерами, не готовыми признать ответственность за долги, сделанные их предшественниками. Выше указывалось на все пороки, присущие любому виду долгосрочных государственных долгов[Cм. с. 213215.].

Над всеми видами отсроченных выплат дамокловым мечом висит опасность государственного вмешательства. Общественное мнение всегда настроено против кредиторов, отождествляя их с праздными богачами, а должников с трудолюбивыми бедняками. Оно ненавидит первых как безжалостных эксплуататоров, жалеет вторых как невинных жертв угнетения и считает действия государства по урезанию требований кредиторов мерами крайне выгодными подавляющему большинству за счет незначительного меньшинства бесчувственных ростовщиков. Общественное мнение не заметило, что нововведения капиталистов XIX в. полностью изменили состав классов кредиторов и должников. Во времена Солона Афинского, античных аграрных законов Рима и средних веков кредиторы были в основном богатыми, а должники бедными. Но в эпоху государственных и корпоративных облигаций, ипотечных банков, сберегательных банков, политики страхования жизни, социальных пособий массы людей с более скромными доходами скорее сами являются кредиторами. С другой стороны, богачи в роли владельцев обыкновенных акций, заводов, ферм и недвижимости, в большей степени являются должниками, чем кредиторами. Требуя экспроприации кредиторов, массы невольно атакуют свои собственные частные интересы.

С таким общественным мнением неблагоприятные шансы кредиторов понести ущерб от антикредиторских мероприятий не уравновешиваются благоприятными шансами получить преимущества за счет мероприятий, направленных против должников. Этот дисбаланс привел бы к односторонней тенденции повышения предпринимательской компоненты, содержащейся в валовой процентной ставке, если бы политический риск ограничивался только кредитным рынком, а не угрожал бы в равной степени любой частной собственности на средства производства. При сегодняшнем положении дел ни один вид инвестиций не гарантирован от политического риска антикапиталистических мероприятий. Капиталисты не могут уменьшить уязвимость своего богатства, отдавая предпочтение прямым инвестициям в производство вместо предоставления своего капитала производству или государству в кредит.

Политические риски, сопутствующие предоставлению кредитов, не оказывают влияния на величину первоначального процента; они влияют на предпринимательскую компоненту, входящую в состав валовой рыночной ставки. В предельном случае, т.е. в ситуации, когда ожидается приближающееся аннулирование всех договоров, касающихся отсроченных платежей, они приведут к увеличению предпринимательской компоненты сверх всякой меры[Разница между этим случаем (случаем b) и случаем ожидаемого конца света, о котором шла речь на с. 491492 (случай а), состоит в следующем: в случае а первоначальный процент увеличивается сверх всякой меры, поскольку будущие блага становятся совершенно бесполезными; в случае b первоначальный процент не меняется, в то время как предпринимательская компонента увеличивается сверх всякой меры.].

3. Ценовая премия как компонента валовой рыночной ставки процента

Деньги нейтральны, если изменения покупательной способности денежной единицы под  действием денежных факторов оказывают влияние на все товары и услуги в одно и то же время и в одной и той же степени. В случае отсроченных платежей, если пренебречь предпринимательской ролью кредитора и вытекающей из этого предпринимательской компонентой валовой процентной ставки, мы должны предположить, что при оговаривании условий договора учитывается возможное изменение в будущем покупательной способности. Основной долг периодически индексируется и тем самым либо увеличивается, либо уменьшается в соответствии с изменениями, произошедшими в покупательной способности. С корректированием основного долга величина, на которую начисляется процентная ставка, также изменяется. Таким образом, эта ставка представляет собой нейтральную ставку процента.

В условиях нейтральных денег нейтрализация ставки процента может быть достигнута с помощью другой оговорки, при условии, что стороны в состоянии правильно предсказать будущие изменения покупательной способности. Они могут оговорить, что валовая ставка процента включает в себя скидку или надбавку на такие изменения, процентное слагаемое или вычитаемое из ставки первоначального процента. Мы можем назвать эту скидку положительную или отрицательную ценовой премией. В случае быстро прогрессирующей дефляции отрицательная ценовая премия способна не только исчерпать всю ставку первоначального процента, но и сделать валовую ставку отрицательной величиной, суммой, выплачиваемой за счет кредитора. Если ценовая премия рассчитана правильно, то ни на положении кредитора, ни на положении должника не сказывается влияние изменений покупательной способности. Ставка процента нейтральна.

Однако все эти предположения не только нереальны, но даже гипотетически не являются непротиворечивыми. В изменяющейся экономике нет единой ставки первоначального процента; существует только тенденция к установлению такого единства. Прежде чем достигается конечное значение первоначального процента, происходят изменения начальных данных, заново направляющих процентные ставки к новому конечному значению. Там, где все безостановочно течет, не может установиться нейтральная процентная ставка.

В мире реальной действительности все цены колеблются, и действующий человек вынужден учитывать все эти изменения. Предприниматели затевают новые начинания и капиталисты меняют направления вложений только потому, что прогнозируют эти изменения и хотят за счет них получить прибыль. По своей сути рыночная экономика является общественной системой, в которой преобладает постоянное побуждение к совершенствованию. Самые проницательные и предприимчивые индивиды побуждаются к зарабатыванию прибыли путем постоянной корректировки организации производственной деятельности, чтобы наилучшим из возможных способов удовлетворить нужды потребителей, как те, которые потребители уже осознают, так и скрытые, об удовлетворении которых они еще сами не думали. Эти спекулятивные начинания промоутеров каждый день сызнова революционизируют структуру цен, а посредством этого и величину валовой рыночной ставки процента.

Тот, кто ожидает роста цен, выходит на рынок кредитов как заемщик и готов признать более высокую валовую ставку процента по сравнению с той, которую он готов был признать, если бы ожидал менее значительного роста цен или, наоборот, не ожидал бы роста цен. С другой стороны, кредитор, если он сам прогнозирует рост цен, предоставляет кредиты только в том случае, если валовая ставка оказывается выше, чем она была бы на рынке, где ожидаются менее значительные восходящие ценовые изменения. Заемщика не останавливает более высокая ставка, если его проект имеет такие хорошие перспективы, что допускает более высокие издержки. Кредитор воздержится от выдачи кредитов и сам выйдет на рынок в качестве предпринимателя и покупателя товаров и услуг, если валовая ставка процента не компенсирует ему прибыль, получаемую таким путем. Таким образом, ожидание повышения цен имеет тенденцию стимулировать рост валовой процентной ставки, в то время как ожидание падения цен ведет к ее снижению. Если ожидаемые изменения в структуре цен затрагивают только ограниченную группу товаров и услуг и уравновешиваются ожиданием противоположного изменения цен на другие товары, как происходит в случае отсутствия изменений денежного отношения, то две противоположные тенденции в целом нейтрализуют друг друга. Но если денежное отношение ощутимо изменилось и ожидается общее повышение или падение цен на все товары и услуги, то одна тенденция возобладает. Во всех сделках, предусматривающих отсроченные платежи, появится положительная или отрицательная ценовая премия[Cм.: Fisher I. The Rate of Interest. New York, 1907. P. 77 ff.].

Роль ценовой премии в изменяющейся экономике отличается от той, какую мы приписали ей в изложенной выше гипотетической и неосуществимой схеме. Она не способна полностью устранить, даже если рассматривать только кредитные операции, влияние изменений в денежном отношении; она не может сделать процентные ставки нейтральными. Она не может изменить тот факт, что деньги обладают собственной движущей силой. Даже если бы все действующие лица обладали точным и исчерпывающим знанием количественных данных, характеризующих изменение предложения денег (в широком смысле) во всей экономической системе, о времени, когда произойдут эти изменения, а также о том, кто первым испытает их воздействие, они все равно не могли бы заранее знать, изменится ли и в какой степени спрос на деньги для остатков наличности, а также в какой временной последовательности и в какой степени изменятся цены на товары. Ценовая премия может нейтрализовать влияние изменений в денежном отношении на субстанциональную и экономическую значимость кредитных договоров только в том случае, если ее появление предшествовало изменениям цен, порожденных переменами в денежном отношении. Она была бы результатом логического рассуждения, посредством которого действующие лица пытаются заранее вычислить время и степень этих изменений цен относительно всех товаров и услуг, прямо или косвенно имеющих значение для их собственной удовлетворенности. Однако подобные расчеты невозможны, поскольку для их выполнения требуется совершенное знание будущих условий и оценок.

Возникновение ценовой премии не является результатом арифметической операции, способной обеспечить надежное знание и исключающей неопределенность относительно будущего. Она следствие интерпретации будущего промоутерами и их расчетов, основанных на этом понимании. Она появляется на свет постепенно, по мере того, как сначала некоторые, а затем все больше и больше действующих лиц осознают тот факт, что рынок столкнулся с изменениями денежного отношения под действием  денежных факторов, а  следовательно, и с определенным образом ориентированной тенденцией. Ценовая премия появляется только тогда, когда люди начинают продавать и покупать с целью извлечь выгоду из этой тенденции.

Необходимо уяснить, что ценовая премия представляет собой результат спекуляции, предвосхищающей изменения в денежном отношении. В случае ожидающегося сохранения инфляционной тенденции она вызывается уже первыми признаками явления, которое позднее, когда станет всеобщим, будет названо бегством в реальные ценности и в конечном счете породит ажиотажный бум и крушение денежной системы. Как и в любом другом случае интерпретации будущих событий, спекулянт может ошибаться, инфляционная или дефляционная динамика может остановиться или замедлиться, а цены будут отличаться от ожидаемых.

Увеличившаяся склонность продавать или покупать, порождающая ценовую премию, как правило, раньше и в большей степени оказывает влияние на краткосрочные кредиты, чем на долгосрочные. Если это так, то ценовая премия сначала оказывает воздействие на рынок краткосрочных кредитов и только потом, вследствие взаимосвязанности всех частей рынка, также и на рынок долгосрочных кредитов. Однако в некоторых случаях ценовая премия в долгосрочных кредитах появляется независимо от того, что происходит с краткосрочными кредитами. Особенно ярко это проявлялось в международном кредитовании в то время, когда еще был жив международный рынок капитала. В некоторых случаях кредиторы были уверены в краткосрочном поведении национальной валюты той или иной страны; в краткосрочных кредитах, выраженных в этой валюте, ценовая премия отсутствовала или была незначительной. Однако оценка долгосрочных перспектив данной валюты была менее благоприятна, а следовательно, в долгосрочных контрактах предусматривалась значительная ценовая премия. В результате долгосрочные кредиты, выраженные в этой валюте, могли выдаваться только по более высокой ставке, чем кредиты тому же должнику, выраженные в золоте или иностранной валюте.

Мы продемонстрировали одну причину, почему ценовая премия может в лучшем случае практически свести на нет, но не уничтожить полностью, последствия изменений денежного отношения под действием денежных факторов на содержание кредитных сделок. (Вторая причина будет обсуждаться в следующем параграфе.) Ценовая премия всегда отстает от изменений покупательной способности, потому что ее порождают не изменения в предложении денег (в широком смысле), а неизбежно случающееся позже воздействие этих изменений на структуру цен. И только непрекращающаяся инфляция меняет положение дел. Паника валютной катастрофы, ажиотажный спрос характеризуются чрезвычайным ростом не только цен, но и положительной ценовой премии. Никакая валовая процентная ставка, какой бы высокой она ни была, не кажется потенциальному кредитору достаточно высокой, чтобы компенсировать потери, ожидаемые от прогрессирующего снижения покупательной способности денежной единицы. Он воздерживается от кредитования и сам предпочитает покупать реальные блага. На ссудном рынке возникает застой.

4. Ссудный рынок

Валовые ставки процента, установившиеся на ссудном рынке, не являются едиными. В зависимости от индивидуальных характеристик конкретной сделки варьируется предпринимательская компонента, всегда являющаяся их частью. Именно игнорирование этого фактора является одним из самых серьезных недостатков исторических и статистических исследований, посвященных движению процентных ставок. Бессмысленно строить временные ряды на основе процентных ставок открытого рынка или учетных ставок центрального банка. Имеющиеся для построения таких временных рядов данные несопоставимы. Одинаковая учетная ставка центрального банка в разное время обозначает разные вещи. Институциональные условия деятельности центральных и коммерческих банков разных стран и их организованные ссудные рынки настолько отличаются друг от друга, что сравнивать номинальные процентные ставки, не обращая внимание на это многообразие, абсолютно неверно. Нам априори известно, что при прочих равных условиях кредитор стремится предпочесть более высокие валовые процентные ставки более низким, а должник более низкие более высоким. Но прочие условия никогда не равны. На ссудном рынке преобладает тенденция выравнивания валовых процентных ставок по кредитам, у которых идентичны факторы, определяющие величину предпринимательской компоненты и ценовую премию. Это знание дает интеллектуальное средство интерпретации фактов, касающихся истории процентных ставок. Без помощи этого знания имеющийся в нашем распоряжении огромный исторический и статистический материал был бы всего лишь массой бессмысленных цифр. Строя временные ряды цен на конкретные первичные товары, эмпиризм имеет по крайней мере одно очевидное оправдание, заключающееся в том, что ценовые данные относятся к одному физическому объекту. В действительности это оправдание иллюзорно, так как цены относятся не к неизменным физическим свойствам вещей, а к меняющимся ценностям, которые присваивают им действующие субъекты. Однако при изучении процентных ставок нельзя выдвинуть даже этого неудовлетворительного оправдания. Реальные валовые процентные ставки не имеют между собой ничего общего, кроме тех характеристик, которые видит в них теория каталлактики. Они предстают сложными явлениями и их нельзя использовать при создании эмпирической или апостериорной теории процента. Они не могут ни подтвердить, ни опровергнуть того, что экономическая наука утверждает по данной проблеме. При условии тщательного анализа в совокупности со всем знанием, сообщаемым экономической наукой, они являются бесценными документами для экономической истории, но они бесполезны для экономической теории.

Обычно различают рынок краткосрочных займов (денежный рынок) и рынок долгосрочных займов (рынок капитала). Более глубокий анализ, классифицируя ссуды по их продолжительности, должен пойти дальше. Кроме того, существуют различия в отношении юридической стороны соответствующих соглашений. Одним словом, ссудный рынок неоднороден. Но самые заметные различия возникают благодаря содержащейся в валовой процентной ставке предпринимательской компоненте. Именно ее имеют в виду люди, утверждая, что кредит основан на доверии.

Причиной взаимосвязи всех секторов ссудного рынка и установившихся на них валовых процентных ставок является неустранимая устремленность чистых процентных ставок, входящих в состав валовых процентных ставок, к конечному состоянию первоначального процента. Относительно этой тенденции теория каталлактики может рассматривать рыночную ставку процента, как если бы она была единым феноменом, и абстрагироваться от предпринимательской компоненты, всегда присутствующей в составе валовых ставок, и ценовой премии, присутствующей в них от случая к случаю.

Цены всех товаров и услуг в каждый момент времени движутся к конечному состоянию. Если это конечное состояние когда-либо будет достигнуто, то отношение между ценами на настоящие и будущие блага будет первоначальным процентом. Однако изменяющаяся экономика никогда не достигает идеального конечного состояния. Постоянно появляется новая информация, отклоняющая ценовой тренд от движения к предыдущей цели другому конечному состоянию, которому могла соответствовать другая ставка первоначального процента. В ставке первоначального процента не больше постоянства, чем в ценах и заработной плате.

Люди, предусмотрительная деятельность которых направлена на согласование применения факторов производства с происходящими изменениями, а именно предприниматели и промоутеры опираются в своих расчетах на цены, ставки заработной платы и процентные ставки, определенные рынком. Они обнаруживают расхождение между сегодняшними ценами на комплиментарные факторы производства и прогнозируемыми ценами на конечную продукцию минус рыночная ставка процента и стремятся извлечь из этого прибыль. Роль процентной ставки в размышлениях планирующего предпринимателя очевидна. Она показывает ему, как далеко он может пойти, отвлекая факторы производства от использования для удовлетворения потребностей более близкого будущего и направляя их на удовлетворение потребностей более отдаленного будущего. Процентная ставка определяет, какой период производства в каждом конкретном случае соответствует разнице в оценках публикой ценности настоящих и будущих благ. Она удерживает его от начинания проектов, выполнение которых не согласуется с ограниченным количеством капитальных благ, обеспечиваемых сбережениями публики.

Именно в оказании влияния на эту первичную функцию ставки процента может проявиться специфическое действие движущей силы денег. Изменения  денежного отношения под действием денежных факторов могут в определенных условиях повлиять сначала на ссудный рынок, а только потом на цены товаров и труда. Увеличение или уменьшение предложения денег (в широком смысле) может увеличить или уменьшить предложение денег на ссудном рынке, а следовательно, повысить или понизить валовую рыночную ставку процента, несмотря на то, что не произошло никакого изменения ставки первоначального процента. Если это случается, то рыночная ставка отклоняется от величины, которой требуют значение первоначального процента и наличный запас капитальных благ, предназначенных для производства. В таком случае рыночная ставка процента не выполняет функцию направления предпринимательских решений. Она сводит на нет все расчеты предпринимателя и отклоняет его действия от тех направлений, где они максимально удовлетворяли бы наиболее насущные нужды потребителей.

Тогда необходимо уяснить второй важный факт. Если при прочих равных условиях предложение денег (в широком смысле) увеличивается или уменьшается и тем самым создается общая тенденция роста или падения цен, то появляется положительная или отрицательная ценовая премия, которая повышает или понижает валовую рыночную процентную ставку. Но если изменения денежного отношения сначала оказывают воздействие на ссудный рынок, то они вызывают лишь противоположные изменения в конфигурации валовых рыночных процентных ставок. В то время как для того, чтобы привести рыночные процентные ставки в соответствие с денежным отношением, потребуется положительная или отрицательная ценовая премия, в действительности валовые процентные ставки упадут или повысятся. Это еще одна причина, почему ценовая премия не может полностью устранить влияние изменений денежного отношения под действием денежных факторов на содержание договоров относительно отсроченных выплат. Как было показано выше, ее действие начинается слишком поздно, она отстает от изменений покупательной способности. Итак, мы видим, что при определенных обстоятельствах силы, действующие в противоположном направлении, проявляются на рынке раньше, чем соответствующая ценовая премия.

5. Влияние изменений денежного отношения на первоначальный процент

Как и любое изменение рыночной информации, изменения денежного отношения могут оказать влияние на ставку первоначального процента. Согласно взглядам сторонников инфляционистской точки зрения на историю, инфляция в целом способствует повышению доходов предпринимателей. Они рассуждают следующим образом: цены на товары растут быстрее и до более высокого уровня, чем ставки заработной платы. С одной стороны, это неблагоприятно влияет на рабочих и служащих, работающих по найму, т.е. на те классы, которые расходуют большую часть своего дохода на потребление и сберегают немного, вынуждая их ограничивать свои расходы. С другой стороны, страта собственников, склонность к сбережению значительной части дохода у которых намного выше, оказывается в более благоприятном положении. Они не осуществляют пропорционального увеличения своего потребления, но при этом увеличивают свои сбережения. Таким образом, в сообществе в целом появляется тенденция к более интенсивному накоплению нового капитала. Дополнительные инвестиции представляют собой результат ограничения потребления, наложенного на ту часть населения, которая потребляет непропорционально большую часть годового объема производства экономической системы. Эти принудительные сбережения понижают ставку первоначального процента. Это увеличивает темп экономического развития и скорость совершенствования технологических методов производства.

Действительно, подобные принудительные сбережения могут порождаться инфляционным оживлением и иногда возникали в прошлом. Изучая влияние изменений денежного отношения на величину процентных ставок, нельзя игнорировать тот факт, что при определенных обстоятельствах эти изменения могут и в самом деле изменить ставку первоначального процента. Но надо учитывать также и ряд других факторов.

Во-первых, следует понимать, что причиной принудительных сбережений не обязательно является инфляция. В каждом случае инфляции наличие отставания роста ставок заработной платы от роста цен зависит от конкретных обстоятельств. Тенденция падения реальных ставок заработной платы не является неизбежным следствием снижения покупательной способности денежной единицы. Может получиться так, что номинальные ставки заработной платы растут в большей степени или быстрее, чем цены на товары[Здесь мы исследуем положение дел на свободном рынке труда. Относительно аргументов, выдвинутых лордом Кейнсом, см. с. 728 и 743.].

Кроме того, необходимо помнить, что большая склонность более состоятельных классов к экономии и накоплению капитала представляет собой психологический, а не праксиологический факт. Может случиться, что люди, которым инфляционное оживление обеспечивает дополнительные доходы, не сберегают и инвестируют прибавку, а используют ее на увеличение личного потребления. Невозможно предсказать с аподиктической определенностью, характеризующей все теоремы экономической науки, каким образом будут действовать те, кто выиграл от инфляции. История может рассказать нам о том, что происходило в прошлом. Но она не может утверждать, что это должно произойти в будущем.

Было бы серьезной ошибкой игнорировать тот факт, что инфляция также вызывает к жизни силы, ведущие к проеданию капитала. Одним из последствий этого является искажение экономического расчета и данных бухгалтерского учета феномен иллюзорной или мнимой прибыли. Если годовые нормы амортизации определены таким образом, что не учитывают того, что замена изношенного оборудования потребует больших затрат, чем та сумма, за которую оно было куплено в прошлом, то эти нормы будут явно недостаточными. Та же самая ошибка будет совершена и в том случае, если при продаже запасов и выпускаемой продукции всю разницу между ценой приобретения и ценой реализации провести как выигрыш. Не меньшей иллюзией было бы считать прибылью рост цен на складские запасы и недвижимость. Именно подобные мнимые доходы заставляют людей верить в то, что инфляция приводит к всеобщему процветанию. Они чувствуют себя счастливыми, щедро тратят деньги и наслаждаются жизнью. Они благоустраивают дома, возводят огромные особняки и становятся завсегдатаями увеселительных заведений. Тратя мнимые доходы фантастический результат ложных расчетов они проедают капитал. Не имеет значения, кто именно проедает капитал. Это могут быть предприниматели или фондовые спекулянты. Это могут быть наемные работники, чьи требования более высокой заработной платы удовлетворяются беззаботными работодателями, считающими, что они день ото дня становятся богаче. Это могут быть люди, которые содержатся за счет налогов, поглощающих значительную часть мнимой прибыли.

В конце концов, с развитием инфляции все больше и больше людей осознают снижение покупательной способности. Для тех, кто самостоятельно не занимается коммерческой деятельностью и не знаком с функционированием фондового рынка, основными средствами сбережения являются накопление сберегательных вкладов, покупка облигаций и страхование жизни. Инфляция наносит ущерб всем этим видам сбережений. Тем самым отбивается охота к сбережению и стимулируется расточительство. Крайняя реакция публики бегство в реальные ценности является отчаянной попыткой спасти последнее от полного разорения. С точки зрения сохранения капитала это не выход, а чрезвычайная мера. В лучшем случае она позволяет спасти только часть средств сберегателей.

Таким образом, основной тезис поборников инфляционизма и экспансионизма весьма слаб. Можно признать, что в прошлом инфляция иногда, но не всегда, имела своим результатом принудительные сбережения и увеличение наличного капитала. Однако это не означает, что и в будущем она должна вызывать такие же последствия. Наоборот, необходимо отдавать себе отчет, что в нынешних обстоятельствах, в условиях инфляции, силы, способствующие проеданию капитала, преобладают над силами, способствующими накоплению капитала. При любом раскладе окончательный результат воздействия этих изменений на сбережения, капитал и первоначальную ставку процента зависит от того, как складываются обстоятельства в каждом конкретном случае.

То же самое верно с необходимыми поправками и в отношении аналогичных последствий и результатов дефляционистских или редукционистских действий.

6. Влияние инфляции и кредитной экспансии на валовую рыночную ставку процента

Каким бы ни было окончательное влияние инфляционного или дефляционного движения цен на величину ставки первоначального процента, нет никакого соответствия между ней и временными изменениями валовой рыночной ставки процента вследствие изменений денежного отношения под действием денежных факторов. Если приток или отток денег и заместителей денег в рыночной системе сначала оказывает воздействие на ссудный рынок, это временно нарушает согласованность валовых процентных ставок и ставки первоначального процента. Рыночная ставка растет или падает за счет уменьшения или увеличения предложения кредитных средств без всякой связи с изменениями первоначальной ставки процента, которые могут произойти в дальнейшем вследствие изменения денежного отношения. Рыночная ставка отклоняется от величины, определенной значением первоначальной ставки процента, и начинают действовать силы, стремящиеся вновь согласовать их с отношением, соответствующим первоначальному проценту. На протяжении периода времени, необходимого для согласования, величина первоначального процента может изменяться, и это изменение также может быть вызвано инфляционным или дефляционным процессом, ставшим причиной отклонения. Тогда конечная ставка первоначального процента, определяющая конечную рыночную ставку, цель корректирующего процесса, это не та же самая ставка, которая преобладала накануне рассогласования. Это явление может повлиять на специфику процесса корректировки, но не на его сущность.

Феномен, подлежащий изучению, состоит в следующем: ставка первоначального процента определяется скидкой на будущие блага по сравнению с настоящими. По своей природе она не зависит от предложения денег и заместителей денег, несмотря на то, что изменения такого предложения могут оказывать косвенное влияние на ее значение. Но изменения денежного отношения могут оказывать влияние на валовую рыночную ставку процента. Может иметь место корректировка. Какова природа процесса, являющегося ее причиной?

В этом параграфе нас интересуют только инфляция и кредитная экспансия. Для простоты мы предположим, что все дополнительное количество денег и заместителей денег попадает на ссудный рынок и только через выданные кредиты в остальные сектора рынка. Это в точности соответствует ситуации расширения фидуциарного кредита[О колебаниях длинных волн см. с. 537.].

Здесь мы снова должны обратиться к ценовой премии. Как уже отмечалось, в самом начале кредитной экспансии положительной ценовой премии не возникает. Ценовая премия не может появиться до тех пор, пока дополнительное предложение денег (в широком смысле) не начнет оказывать влияния на цены товаров и услуг. Но пока продолжается кредитная экспансия и на ссудный рынок выбрасываются все новые и новые порции инструментов, не имеющих покрытия, продолжается давление на валовую рыночную ставку процента. Валовая рыночная ставка будет расти за счет положительной ценовой премии, которая с развитием процесса экспансии будет непрерывно расти. Но так как кредитная экспансия продолжается, то валовая рыночная ставка не достигает значения, при котором она покрывала бы и первоначальный процент, и ценовую премию.

Этот момент необходимо подчеркнуть, поскольку он подрывает привычные методы оценки, с помощью которых люди отличают низкие процентные ставки от высоких. Обычно в расчет берется просто арифметическая величина ставок или тенденции, отражающей их движение. В общественном мнении сложились определенные представления о нормальной ставке, где-то между 3 и 5%. Когда рыночная ставка поднимается выше этого значения или когда рыночные ставки безотносительно к их арифметическому отношению поднимаются выше своего предыдущего значения, люди считают, что имеют право говорить о высоких или растущих процентных ставках. В противовес этим ошибкам необходимо подчеркнуть, что в условиях общего роста цен (падения покупательной способности денежной единицы) валовую рыночную процентную ставку можно считать неизменной по сравнению с периодом в целом неизменной покупательной способности только в том случае, если она включает в целом адекватную положительную ценовую премию. В этом смысле учетная ставка Рейхсбанка Германии,  равная 90%,  была в конце 1923 г. низкой смехотворно низкой, так как существенно отставала от ценовой премии и не оставляла ничего другим компонентам валовой рыночной процентной ставки. По сути дела, то же самое происходит в каждом случае длительной кредитной экспансии. В ходе любой кредитной экспансии валовые рыночные процентные ставки растут, но тем не менее они являются низкими, так как не соответствуют величине, требуемой ожидающимся в дальнейшем общим ростом цен.

Анализируя кредитную экспансию, давайте предположим, что процесс приведения экономической системы в соответствие с состоянием рынка и движение к установлению конечных цен и процентных ставок нарушаются с появлением новой информации, а именно дополнительного количества инструментов, не имеющих покрытия, предлагаемых на ссудном рынке. При валовой рыночной ставке, существовавшей накануне этих пертурбаций, все те, кто был готов занять деньги по этой ставке, с поправкой в каждом случае на предпринимательскую компоненту, могут занять столько, сколько пожелают. Дополнительные кредиты можно разместить только при более низкой валовой рыночной ставке. Не имеет значения, выражается ли падение валовой рыночной ставки в арифметическом уменьшении процентов, оговариваемых в кредитных договорах. Может случиться, что номинальные процентные ставки останутся неизменными и что расширение проявит себя в том, что по этим ставкам будут выданы кредиты, которые ранее нельзя было выдать из-за величины предпринимательской компоненты, которую следовало включить. Этот результат также означает снижение валовых рыночных ставок и приводит к тем же последствиям.

Снижение валовой рыночной процентной ставки влияет на расчеты предпринимателя относительно перспектив прибыльности рассматриваемых проектов. Процентные ставки являются статьями расчетов планирующего свои действия делового человека наряду с факторами производства, ставками заработной платы и прогнозируемыми будущими ценами на выпускаемые изделия. Результат этих расчетов показывает, окупится ли данный проект, какие инвестиции можно осуществить при данном состоянии отношения оценок публикой ценности будущих благ по сравнению с настоящими благами. Он согласует действия предпринимателя с этой оценкой, отсеивая проекты, реализация которых не будет одобрена публикой из-за требуемой ими продолжительности времени ожидания. Полученный результат заставит его применить наличный запас капитальных благ таким образом, чтобы максимально удовлетворить наиболее насущные желания потребителей.

Но в данный момент снижение процентных ставок искажает расчеты предпринимателя. Хотя количество капитальных благ в его распоряжении не увеличилось, в расчетах используются цифры, которые использовались бы только в том случае, если такое увеличение имело бы место. Поэтому результат расчетов обманчив. Некоторые проекты кажутся прибыльными и осуществимыми, в то время как корректный расчет, основывающийся на процентной ставке, не искаженной кредитной экспансией, показал бы их неосуществимость. Предприниматели приступают к реализации этих проектов. Стимулируется деловая активность. Начинается бум.

Дополнительный спрос со стороны предпринимателей, осуществляющих расширение операций, способствует росту цен на товары производственного назначения и ставок заработной платы. С ростом последних цены на потребительские товары также растут. Кроме того, и предприниматели вносят свой вклад в рост цен на потребительские товары, так как и они тоже готовы потреблять больше, введенные в заблуждение мнимыми доходами, которые демонстрирует их бухгалтерская отчетность. Если бы выросли только цены на товары производственного назначения, а на ценах потребительских товаров это не отразилось, предприниматели бы забеспокоились. У них появились бы сомнения относительно разумности их планов, поскольку рост издержек производства нарушил бы их расчеты. Но они успокоены усилившимся спросом на потребительские блага, что позволяет расширять продажи, невзирая на растущие цены. Таким образом, они уверены, что производство окупится несмотря на более высокие издержки. Они решают продолжать начатое.

Разумеется, для того, чтобы продолжать производство в расширенном масштабе, вызванном ростом кредита, все предприниматели, как те, кто расширил свою деятельность, так и те, кто сохранил прежние объемы производства, нуждаются в дополнительных средствах, поскольку издержки производства стали выше. Если кредитная экспансия заключается в однократном неповторяющемся вливании в ссудный рынок некоторого количества инструментов, не имеющих покрытия, то бум очень скоро прекращается. Предприниматели не могут добыть средства, необходимые им для дальнейшего ведения дела. Валовая рыночная ставка процента повышается, поскольку возросший спрос на кредиты не уравновешен соответствующим количеством денег, предназначенных для предоставления кредитов. Цены на товары падают, так как одни предприниматели распродают запасы, а другие ограничивают покупки. Деловая активность опять снижается. Бум завершается, поскольку силы, вызвавшие его, больше не действуют. Влияние дополнительного количества фидуциарного кредита на цены и ставки заработной платы исчерпывает себя. Цены, ставки зарплаты и остатки наличности индивидов согласованы с новым денежным отношением; их движение к конечному состоянию, соответствующему этому денежному отношению, не нарушается дальнейшими вливаниями дополнительных инструментов, не имеющих покрытия. Ставка первоначального процента, приведенная в соответствие с новой структурой рынка, полностью отражается в валовой рыночной ставке процента. Валовая рыночная ставка процента больше не подвергается возмущающему влиянию изменений предложения денег (в широком смысле) под действием денежных факторов.

Основной недостаток всех попыток объяснить бум а именно общую тенденцию расширения производства и роста всех цен без обращения к изменениям в предложении денег или инструментов, не имеющих покрытия, заключается в том, что они игнорируют это обстоятельство. Общее повышение цен может произойти только в том случае, если упадет предложение всех товаров или увеличится предложение денег (в широком смысле). Ради поддержания дискуссии предположим на мгновение, что неденежные  объяснения  бума и циклов производства верны.  Цены повышаются, деловая активность расширяется, хотя никакого увеличения предложения денег не произошло. Тогда очень скоро должна возникнуть тенденция снижения цен, спрос на кредиты должен увеличиться, валовые рыночные процентные ставки должны повыситься и мимолетный бум прекратится. Фактически любая неденежная теория цикла производства неявно предполагает или по логике должна предполагать, что кредитная экспансия явление, сопутствующее буму[Cм.: Хаберлер Г. Процветание и депрессии. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960. С. 39.]. Она не может не признать, что в отсутствие кредитной экспансии бум не может возникнуть и что увеличение предложения денег (в широком смысле) является необходимым условием общего повышательного движения цен. Таким образом, при ближайшем рассмотрении формулировки неденежных объяснений циклических колебаний сжимаются до утверждения, что кредитная экспансия, будучи необходимым спутником бума, сама по себе недостаточна для того, чтобы его вызвать, и для его появления требуются дополнительные условия.

Тем не менее даже в этом ограниченном смысле неденежные доктрины бессодержательны и бесполезны. То, что любая кредитная экспансия должна вызвать описанный выше бум, лежит на поверхности. Склонность кредитной экспансии вызывать бум не развивается в тенденцию только в том случае, если одновременно она уравновешивается действием другого фактора. Бум не возникнет, если, к примеру, в то время, как банки расширяют кредит, ожидается, что правительство с помощью налогов изымет всю избыточную прибыль или что оно остановит дальнейшее развитие кредитной экспансии, как только подбрасывание средств приведет к росту цен. Предприниматели воздержатся от расширения своих предприятий с помощью дешевых кредитов, предлагаемых банками, поскольку они не ожидают увеличения своих доходов. Этот факт необходимо упомянуть, потому что он объясняет провал политики государственного субсидирования в рамках Нового курса и другие события 30-х годов.

Бум может продолжаться только до тех пор, пока кредитная экспансия развивается ускоряющимися темпами. Как только дополнительные количества инструментов, не имеющих покрытия, перестают выбрасываться на ссудный рынок, бум сейчас же прекращается. Но он не может продолжаться вечно, даже если инфляция и кредитная экспансия будут продолжаться до бесконечности. Он столкнется с естественными ограничениями, препятствующими безграничному расширению фидуциарного кредита. Он приведет к ажиотажному спросу и краху всей денежной системы.

Сущность денежной теории заключается в познании того, что изменения денежного отношения под действием денежных факторов не оказывают одновременного и одинакового по силе влияния на цены, ставки заработной платы и процентные ставки. Если бы не было этой неравномерности, то деньги были бы нейтральны; изменение денежного отношения не оказывало бы никакого влияния ни на структуру производства, объемы и отраслевую структуру производства в различных отраслях промышленности, ни на потребление, богатство и доход различных слоев населения. Тогда валовая рыночная ставка процента также не испытывала бы никакого влияния ни временного, ни постоянного со стороны изменений в области денег и фидуциарного кредита. Ставка первоначального процента может измениться вследствие изменений в богатстве и доходах индивидов, причиной которых может стать эта неравномерность. То, что помимо изменений ставки первоначального процента временному влиянию подвергается валовая рыночная ставка, само по себе есть проявление этой неравномерности. Если дополнительные деньги попадают в экономическую систему таким образом, что они достигают ссудного рынка уже после того, как заставили повыситься товарные цены и ставки заработной платы, то непосредственное временное воздействие на валовую рыночную процентную ставку либо будет незначительным, либо будет совершенно отсутствовать. Чем быстрее дополнительное предложение денег или инструментов, не имеющих покрытия, достигает ссудного рынка, тем более сильному воздействию подвергается валовая рыночная процентная ставка.

Когда в условиях кредитной экспансии весь дополнительный объем заместителей денег в виде кредитов направляется в производство, то оно расширяется. Предприниматели приступают либо к горизонтальному расширению производства (т.е. расширению производства без удлинения периода производства в конкретной отрасли), либо к вертикальному расширению (т.е. удлинению периода производства). В любом случае дополнительные заводы требуют дополнительных ресурсов. Но объем капитальных благ, предназначенных для инвестирования, не увеличился. Не создала кредитная экспансия и тенденцию к ограничению потребления. Правда, как указывалось выше при рассмотрении принудительных сбережений, по ходу развития экспансии часть населения будет вынуждена ограничивать потребление. Но превысят ли принудительные сбережения этой группы людей увеличение потребления со стороны других групп людей и приведет ли это к чистому увеличению совокупных сбережений в экономической системе в целом, зависит от специфических обстоятельств каждого конкретного случая кредитной экспансии. При любом раскладе немедленным последствием кредитной экспансии является увеличение потребления со стороны тех наемных работников, заработная плата которых возросла за счет усилившегося спроса на труд, предъявляемого расширяющими дело предпринимателями. Ради поддержания дискуссии предположим, что увеличившееся потребление наемных работников, выигравших от инфляции, равно принудительным сбережениям тех, кто пострадал от инфляции, и что общий объем потребления не изменился. Тогда ситуация такова: производство изменилось таким образом, что продолжительность времени ожидания увеличилась. Но спрос на потребительские блага не упал до такой степени, чтобы растянуть наличный запас на более длительный период. Разумеется, это приведет к повышению цен на потребительские блага и тем самым вызовет тенденцию к вынужденным сбережениям. Однако рост цен на потребительские блага усилит склонность производства к расширению. На основании того, что спрос и цены повышаются, предприниматели сделают вывод что стоит и дальше делать вложения и производить больше. Они продолжают в том же духе и их еще более активная деятельность вызывает дальнейший рост цен на товары производственного назначения, ставки заработной платы, а тем самым и цен на потребительские товары. Производство быстро растет, пока банки все больше и больше расширяют кредит.

Накануне кредитной экспансии были задействованы те производственные процессы, которые при данном состоянии рынка считались прибыльными. Система двигалась по направлению к состоянию, в котором все стремящиеся работать наемные работники были бы полностью задействованы, а необратимые факторы производства использовались бы в той мере, в какой это позволяли спрос потребителей и имеющийся запас неспецифических материальных ресурсов и труда. Дальнейшее расширение производства возможно только в том случае, если посредством дополнительной экономии, т.е. произведенного, но не потребленного излишка, увеличится объем капитальных благ. Отличительной чертой бума, вызванного кредитной экспансией, является то, что необходимых дополнительных капитальных благ не было в наличии. Капитальные блага, требующиеся для расширения деловой активности, необходимо было отвлечь от других направлений использования.

Пусть р обозначает общий запас капитальных благ накануне кредитной экспансии, а g общий объем потребительских благ, который р через определенный период времени может обеспечить для потребления, не нанося вреда дальнейшему производству. Теперь предприниматели, соблазненные кредитной экспансией, приступают к производству дополнительного количества g³ тех же благ, которые они обычно производят, и количества g⁴ тех благ, которые прежде ими не производились. Для производства g³ необходим запас капитальных благ р³, а для производства g⁴ запас капитальных благ р⁴. Но так как в соответствии с нашим допущением объем имеющихся капитальных благ остался неизменным, то количества р³ и р⁴ не хватает. Именно в этом состоит отличие искусственного бума, созданного кредитной экспансией, от нормального расширения производства, которое может быть вызвано только добавлением р³ и р⁴ к р.

Пусть r обозначает объем капитальных благ (из валовой производственной выручки за определенный период времени), который необходимо реинвестировать для замены использованных в производстве частей р. Если r используется в целях этой замены, то в следующий период времени можно вновь произвести объем потребительских благ g; если же r отвлекается с этого направления, то р будет уменьшено на r, а р  r в следующем периоде времени произведут только g  a. Далее мы можем предположить, что система, в которой протекает кредитная экспансия, является развивающейся системой. В так называемом нормальном режиме в период времени, предшествовавший кредитной экспансии, она производила излишек капитальных благ р¹ + р². Если бы не случилось вмешательства кредитной экспансии, то р¹ был бы использован для производства дополнительного количества g¹ производившихся и прежде потребительских благ, а р² для производства запаса g² благ, до этого не производившихся. Общий объем капитальных благ, которые имеются в распоряжении предпринимателей и в отношении которых они могут строить планы, равен r + p¹ + p². Но обманутые дешевизной денег, они ведут себя так, как если бы в их распоряжении были r + p¹ + p² + p³ + p⁴, и как если бы они были в состоянии произвести не только g + g¹ + g², но сверх этого также g³ + g⁴. Они  перебивают друг другу цены, конкурируя за часть запаса капитальных благ, не достаточного для осуществления их излишне амбициозных планов.

В итоге повышение цен на товары производственного назначения может в самом начале обогнать рост цен на потребительские товары. Поэтому оно может создать тенденцию падения первоначальной ставки процента. Но в дальнейшем, по ходу экспансионистского оживления рост цен на потребительские товары опередит повышение цен на товары производственного назначения. Повышение заработной платы и жалованья, а также дополнительных доходов капиталистов, предпринимателей и фермеров, хотя в значительной степени являющееся лишь видимостью, усиливает спрос на потребительские блага. Нет необходимости заниматься разбором утверждения сторонников кредитной экспансии о том, что посредством принудительных сбережений бум может реально увеличить совокупное предложение потребительских благ. В любом случае не подлежит сомнению, что повышенный спрос на потребительские товары обрушивается на рынок тогда, когда дополнительные инвестиции еще не могут произвести конечную продукцию. Пропасть, разделяющая цены на настоящие и на будущие блага, становится еще шире. Тенденция к росту ставки первоначального процента сменяется противоположной тенденцией, которая может начать действовать на ранних стадиях экспансии.

Тенденция роста ставки первоначального процента и появление положительной ценовой премии объясняют некоторые характерные свойства бума. Банки сталкиваются с усилением спроса на кредиты, предъявляемого со стороны производства. Предприниматели готовы занимать деньги под более высокие валовые ставки процента. Они продолжают заимствования несмотря на то, что банки назначают больший процент. Арифметически валовые процентные ставки становятся выше, чем они были накануне экспансии.  Тем не менее  каталлактически они ниже значения, при котором они покрывали бы первоначальный процент плюс предпринимательская компонента и ценовая премия. Банки считают, что они сделали все, чтобы остановить неразумные спекуляции, выдавая кредиты на более тяжелых условиях. Они полагают, что критики, обвиняющие их в раздувании лихорадочного ажиотажа, не правы. Они не могут понять, что, выбрасывая на рынок все больше и больше инструментов, не имеющих покрытия, они фактически разжигают бум. Именно постоянное увеличение предложения инструментов, не имеющих покрытия, создает, питает и разгоняет бум. Состояние валовых рыночных процентных ставок всего лишь результат этого роста. Если кто-то желает узнать, осуществляется ли кредитная экспансия, он должен смотреть на состояние предложения инструментов, не имеющих обеспечения, а не на арифметическое значение процентных ставок.

Обычно бум описывается как перенакопление. Однако дополнительные вложения возможны только в той мере, в какой существует дополнительное предложение капитальных благ. Так как, не считая вынужденных сбережений, сам по себе бум приводит не к ограничению, а скорее к увеличению потребления, он не способен обеспечить дополнительных капитальных благ для новых инвестиций. Суть бума, вызванного кредитной экспансией, не в перенакоплении, а в том, что вложения направляются не туда, т.е. в ошибочных вложениях. Предприниматели используют наличный запас r + p¹ + p², как если бы у них в распоряжении был запас r + p¹ + p² + p³ + p⁴. Они приступают к расширению инвестиций, масштабность которых не подкрепляется наличными капитальными благами. Их проекты не осуществимы из-за недостаточного запаса капитальных благ. Рано или поздно они потерпят неудачу. Неминуемый конец кредитной экспансии сделает совершенные ошибки очевидными. Построенные заводы невозможно использовать, потому что нет заводов, производящих комплиментарные факторы производства; продукцию других заводов невозможно продать, поскольку потребители стремятся покупать другие товары, которые, однако, не производятся в достаточных количествах; строительство других заводов невозможно продолжить и завершить, так как стало очевидно, что они не окупятся.

Ошибочное мнение, что сущность бума заключается в перенакоплении, а не в неправильном инвестировании, своей распространенностью обязано привычке оценивать все просто на основании чувств и ощущений. Наблюдатель замечает только видимые ошибочные инвестиции и не может понять, что эти начинания являются ошибочными только потому, что не хватает других заводов необходимых для производства комплиментарных факторов производства и для производства потребительских благ, потребность в которых более настоятельна. Технологические условия делают необходимым начинать расширение производства с расширения заводов, производящих блага тех порядков, которые расположены дальше всего от готовых потребительских благ. Для того, чтобы расширить производство обуви, одежды, автомобилей, мебели, домов, следует начать с увеличения производства чугуна, стали, меди и тому подобных товаров. Используя запас r + p¹ + p²,  достаточный для производства a + g¹ + g², как если бы это было r + p¹ + p² + p³ + р⁴ и достаточно для производства a + g¹ + g² + g³ + g⁴, сначала необходимо увеличить производство тех продуктов и зданий, которые по физическим причинам требуются прежде всего. Весь класс предпринимателей находится как бы в положении строителя-подрядчика, задача которого возведение здания из ограниченных запасов строительных материалов. Если человек переоценивает количество наличного запаса, то он намечает план, для реализации которого средств, находящихся в его распоряжении, недостаточно. Он раздувает смету земляных и фундаментных работ и лишь впоследствии по ходу строительства обнаруживает, что ему не хватает материалов, необходимых для завершения постройки. Очевидно, что ошибка нашего строителя не в перенакоплении, а в ненадлежащем использовании средств, которые находятся в его распоряжении.

Так же неправильно считать, что к кризису приводит чрезмерный перевод оборотного капитала в основной капитал. Каждый предприниматель в отдельности, сталкиваясь с нехваткой кредита во время кризиса, действительно сожалеет, что потратил слишком много средств на расширение своего завода и приобретение капитального оборудования; его положение было бы лучше, если бы капитал, израсходованный для этих целей, сейчас можно было использовать для текущего ведения дела. Однако в момент перелома тенденции, когда внезапный подъем сменяется депрессией, не существует недостатка в сырье, материалах, полуфабрикатах, продуктах питания. Наоборот, кризис как раз характеризуется тем, что эти товары предлагаются в таких количествах, что цены на них резко падают.

В связи с этим становится понятно, почему расширение производственных мощностей и увеличение объемов производства в тяжелой промышленности, а также производства средств производства является самым очевидным признаком бума. Редакторы финансовой и коммерческой хроники были правы, выбрав более 100 лет назад в качестве показателя деловых колебаний объемы производства этих отраслей, а также строительства. Они ошибались только в отношении перенакопления.

Разумеется, бум также оказывает влияние на отрасли, производящие потребительские товары. Они также больше инвестируют и расширяют свои производственные возможности. Однако не всегда новые заводы и пристройки к уже существующим  заводам предназначены для производства именно тех товаров, потребность в которых наиболее настоятельна. Они  вполне  могут  быть частью плана,  направленного на производство r + g¹ + g² + g³ + g⁴. Провал этого завышенного плана обнажает его неуместность.

Бум не всегда сопровождается резким ростом цен на предметы потребления. Безусловно, увеличение количества инструментов, не имеющих покрытия, потенциально всегда заставляет цены расти. Но может случиться так, что силы, действующие в то же самое время в противоположном направлении, достаточно сильны, чтобы удержать рост цен в узких границах или даже полностью его исключить. Исторический период, на протяжении которого ровное функционирование рыночной экономики постоянно прерывалось экспансионистскими авантюрами, был эпохой непрерывного экономического прогресса. Устойчивое накопление нового капитала сделало возможным совершенствование технологий. Выпуск на единицу затрат увеличивался и производство наполняло рынки дешевыми товарами во все увеличивающемся количестве. Если бы одновременное увеличение предложения денег (в широком смысле) было менее обильным, чем в действительности, то сформировалась бы тенденция снижения цен на все товары. Как реальное историческое явление кредитная экспансия всегда осуществлялась в окружении мощных факторов, противодействующих тенденции роста цен. Как правило, в равнодействующей столкновения противоположных сил верх одерживали те, которые способствовали росту цен. Однако были и исключительные случаи, когда повышательное движение цен были, очень слабым. Самым известным примером является бум 19261929 гг. в Америке[Cм.: Rothbard M.N. America's Great Depression. Princeton, 1963.].

На сущностные свойства кредитной экспансии эти индивидуальные комбинации рыночных данных не оказывают никакого влияния. Предприниматели начинают определенные проекты не под влиянием высоких или низких цен как таковых, а из-за разницы между ценами производства, включающими процент на необходимый капитал, и ожидаемыми ценами на конечную продукцию. Понижение валовой ставки процента, причиной которого является кредитная экспансия, всегда приводит к тому, что некоторые проекты, ранее не обещавшие прибыли, теперь кажутся прибыльными. Это склоняет производство использовать r + p¹ + p² таким образом, как если бы это было r + p¹ + p² + p³ + p⁴. Складывающаяся структура вложений и производственной деятельности не согласуется с реальным запасом капитальных благ и в конце концов должна рухнуть. То, что иногда соответствующие ценовые изменения, происходя на фоне общей тенденции повышения покупательной способности, не разворачивают ее в противоположную сторону, а лишь устанавливают состояние, которое в целом можно назвать ценовой стабильностью, просто видоизменяет некоторые второстепенные детали этого процесса.

Но какими бы ни были обстоятельства, очевидно, что никакие манипуляции банков не могут обеспечить экономическую систему капитальными благами. Для устойчивого расширения производства нужны дополнительные капитальные блага, а не деньги или инструменты, не имеющие покрытия. Бум, вызванный кредитной экспансией, построен на песке банкнот и депозитов. Он должен закончиться крахом.

Обвал происходит, как только банки, напуганные ускоренным темпом бума, прекращают кредитную экспансию. Бум может продолжаться только до тех пор, пока банки готовы свободно предоставлять столько кредитов, сколько требуется производству для выполнения своих избыточных проектов, крайне противоречащих реальному состоянию предложения факторов производства и оценкам потребителей. Осуществление этих нереальных планов, подсказанных искаженными вследствие политики дешевых денег коммерческими расчетами, может продвигаться вперед только в том случае, если можно получить новые кредиты по валовым процентным ставкам, искусственно заниженным по сравнению с теми, которые установились бы на свободном ссудном рынке. Именно эта маржа придает им обманчивую видимость прибыльности. Перемены в поведении банков не создают кризиса. Они просто делают видимым то опустошение, которое стало следствием ошибок производства, совершенных в период бума.

Бум не может длиться бесконечно и в том случае, если бы банки упрямо следовали своей экспансионистской политике. Любая попытка заместить дополнительные инструменты, не имеющие покрытия, несуществующими капитальными благами (а именно количествами р³ и р⁴) обречена на провал. Если кредитная экспансия вовремя не остановится, то подъем обернется ажиотажным спросом; начнется бегство в реальные ценности и вся денежная система пойдет ко дну. Однако в прошлом банки, как правило, не доводили дело до крайностей. Они внимали сигналу тревоги задолго до того, как могла разразиться окончательная катастрофа[Однако не следует поддаваться иллюзии, что изменение кредитной политики банков вызывается пониманием неблагоприятных последствий длительной кредитной экспансии со стороны банкиров или руководителей учреждений, регулирующих денежно-кредитную сферу от имени государства. Поворот в поведении банков обусловлен институциональными обстоятельствами, о которых речь пойдет на с. 746747. Некоторые частные банкиры добились выдающихся успехов на поприще экономической науки, в частности, разработка первой версии теории деловых циклов, денежной теории в значительной степени была достижением британских банкиров. Но управление центральными банками и руководство государственной кредитно-денежной политикой, как правило, доверялось людям, не видевшим ничего предосудительного в безграничной кредитной экспансии и обижавшимся на любую критику своих экспансионистских авантюр.].

Как только приток инструментов, не имеющих покрытия, прекращается, воздушные замки бума рушатся. Предприниматели должны ограничивать свою деятельность, так как им не хватает средств для подпитки растущих запросов. Цены резко падают, потому что фирмы, переживающие трудности, пытаются получить наличные, сбывая по дешевке производственные запасы. Фабрики закрываются, строительство консервируется, рабочие увольняются. Так как, с одной стороны, многие фирмы крайне нуждаются в деньгах, чтобы избежать банкротства, а с другой стороны, больше никто не пользуется доверием, предпринимательская компонента в валовой рыночной ставке процента взлетает до заоблачных высот.

Случайные институциональные и психологические обстоятельства, как правило, превращают начало кризиса в панику. Описание этих ужасных событий можно оставить историкам. В задачу теоретической каталлактики не входит живописание дней отчаяния и недель паники и рассуждение о тех иногда гротескных формах, которые она приобретает. Экономическая наука не интересуется тем, что является случайным и обусловленным конкретными историческими обстоятельствами. Наоборот, ее цель состоит в том, чтобы отделить существенное и необходимое от простой случайности. Ее интересуют не психологические аспекты паники, а только то, что бум, вызванный кредитной экспансией, неизбежно должен привести к процессу, который в повседневной речи называется депрессией. Следует осознать, что в действительности депрессия представляет собой процесс корректировки, приведение производственной деятельности в соответствие с данным состоянием рынка: наличным запасом факторов производства, оценками потребителей, а в особенности со значением первоначального процента, выраженного в оценках публики.

Это состояние, однако, уже не идентично тому, которое существовало накануне начала экспансии. Очень многое изменилось. Вынужденные сбережения и в еще большей степени нормальные добровольные сбережения могут обеспечить новые капитальные блага, не полностью растраченные в ошибочных инвестициях и чрезмерном потреблении, вызванном бумом. Вследствие неравномерности, присущей любому инфляционному оживлению, произошли изменения в богатстве и доходах индивидов и групп индивидов. Вне всякой причинной связи с кредитной экспансией могут измениться численность населения и особенности составляющих его людей; люди могут продвинуться в технологическом знании, может измениться спрос на некоторые товары. Конечное состояние, к которому стремится рынок, уже отличается от того состояния, к которому он стремился до нарушения равновесия, вызванного кредитной экспансией.

Некоторые вложения, сделанные в период бума, после более трезвой оценки в период корректировки, не затуманенной иллюзиями внезапного подъема, кажутся абсолютно безнадежными провалами. От них просто следует отказаться, потому что текущие средства, необходимые для их дальнейшей  эксплуатации,  невозможно  покрыть продажей их продукции; этот оборотный капитал более необходим в других сферах удовлетворения потребностей;  доказательством является то,  что в иных областях его использование более прибыльно. Другие ошибочные инвестиции имеют более благоприятные  перспективы. Разумеется, верно, что никто не вложил бы туда капитал, если бы имел правильные расчеты. Неадаптируемые инвестиции, сделанные от их имени, безусловно, потеряны. Но так как они неадаптируемы, fait accompli, то они ставят перед дальнейшей деятельностью новую проблему. Если ожидается, что выручка, обещаемая продажей их продукции, превышает издержки текущего функционирования,  то выгодно продолжать на них работать.  Хотя цены на их продукцию, которые готовы признать покупатели, недостаточно высоки, чтобы сделать выгодным все неадаптируемое вложение целиком, они достаточны, чтобы сделать выгодными хотя бы малую его часть. Остальное следует считать расходами без всякой компенсации, растраченным и потерянным капиталом.

Если посмотреть на эти последствия с точки зрения потребителя, то результат будет, разумеется, тем же. Потребителям было бы лучше, если бы иллюзии, созданные политикой легких денег, не повлекли за собой растрату дефицитных капитальных благ в инвестициях, предназначенных для удовлетворения менее насущных нужд, и тем самым отвлечение их от направлений использования, где они удовлетворяли бы более насущные нужды. Но в сложившемся положении вещей они не могут сделать ничего, кроме как смириться с тем, что нельзя изменить. Они должны на время отказаться от определенных удовольствий, которыми они могли бы наслаждаться, если бы бум не привел к ошибочным инвестициям. Однако для них это частично компенсируется тем, что сейчас им становятся доступны определенные удовольствия, которые не были бы им доступны, если бы ровное течение экономической жизни не было нарушено вакханалией бума. Конечно, это слабое утешение, так как их потребность в тех вещах, которые они не получили вследствие ненадлежащего использования капитальных благ, интенсивнее, чем их потребность в этих, если можно так выразиться, заменителях. Но в нынешних обстоятельствах у них нет другого выбора.

Конечным результатом кредитной экспансии является общее обнищание. Некоторые люди могут увеличить свое богатство; они не позволили массовой истерии сбить себя с толку и вовремя воспользовались возможностями, предоставляемыми подвижностью отдельного инвестора. Другие индивиды или группы индивидов могли выиграть, не проявив собственной инициативы, просто благодаря временному лагу между ростом цен на те товары, которые они продают, и теми, которые они покупают. Но подавляющее большинство должно расплачиваться за ошибочные инвестиции и чрезмерное потребление во время бума.

Следует остерегаться неправильной интерпретации термина обнищание.  Оно не обязательно означает обнищание  по  сравнению c условиями, существовавшими накануне кредитной экспансии. Происходит ли обнищание в этом смысле, зависит от обстоятельств каждого конкретного случая;  оно не  может утверждаться  каталлактикой  аподиктически. Когда каталлактика утверждает, что обнищание является неизбежным следствием кредитной экспансии, то она имеет в виду обнищание по сравнению с положением дел, которое сложилось бы в отсутствие кредитной экспансии и бума. Отличительными чертами экономической истории капитализма являются непрекращающийся экономический прогресс, постоянное увеличение имеющихся капитальных благ и непрерывная тенденция повышения общего уровня жизни. Темп этого прогресса настолько быстр, что в период бума он может существенно обогнать синхронные потери, вызванные ошибочными инвестициями и чрезмерным потреблением. В этом случае из бума экономическая система выходит более процветающей, чем в самом его начале. Она кажется обедневшей только по сравнению с существовавшими потенциальными возможностями еще большего удовлетворения.

Мнимое отсутствие депрессии в условиях тоталитарного управления

Многие авторы социалистической ориентации подчеркивают, что повторяемость экономических кризисов и депрессий является неотъемлемой чертой, присущей капиталистическому способу производства. С другой стороны, говорят они, социалистическая система гарантирована от этого зла.

Как уже стало ясно и ниже будет продемонстрировано еще раз, циклические колебания производства не возникают в ходе функционирования свободного рынка, а являются следствием государственного вмешательства в деловую жизнь, направленного на понижение процентной ставки ниже уровня, который был бы определен свободным  рынком[Cм. с. 744746.]. Здесь мы обсудим мнимую стабильность, гарантируемую социалистическим планированием.

Важно уяснить, что кризис возникает благодаря демократическому процессу рынка. Потребители выражают неодобрение тому, как предприниматели использовали факторы производства. Свое неодобрение они демонстрируют посредством покупательского поведения воздерживаясь от покупок. Предпринимателям, введенным в заблуждение миражом искусственно сниженной валовой рыночной процентной ставки, не удалось инвестировать капитал в производство тех товаров, которые наилучшим образом удовлетворили бы наиболее насущные нужды публики. Как только кредитная экспансия заканчивается, эти ошибки становятся очевидными. Позиция потребителей заставляет предпринимателей вновь ориентировать свою деятельность на наилучшее удовлетворение потребностей. Так вот именно этот процесс исправления ошибок, совершенных во время бума, и новое приспособление производства к желаниям потребителей и называются депрессией.

В социалистической экономике учитываются только субъективные оценки государства, а люди лишены всяких средств выражения своих собственных оценок. Диктатора не волнует, одобряют ли массы его решения  относительно того,  что направить  на текущее потребление, а что на дополнительные инвестиции. Если диктатор больше инвестирует и тем самым урезает текущее потребление, то люди должны есть меньше и держать язык за зубами. Кризиса не возникает потому, что подданные не имеют возможности выразить свое неудовлетворение. Там, где нет бизнеса, он не может быть ни хорошим, ни плохим. Могут существовать дефицит и голод, но не депрессия в том смысле, в каком этот термин используется при обсуждении проблем рыночной экономики. Там, где индивиды не имеют свободы выбора, они не могут протестовать против методов, применяемых теми, кто руководит ходом производственной деятельности.

7. Влияние дефляции и сжатия кредита на валовую рыночную ставку процента

Мы исходим из предположения, что в процессе дефляции вся сумма, на которую уменьшается предложение денег (в широком смысле), изымается с ссудного рынка. Тогда это оказывает влияние на ссудный рынок и валовую рыночную процентную ставку в самом начале процесса, когда цены на товары и услуги еще не изменились под воздействием перемен, происходящих в денежном отношении. Мы можем, например, исходить из того, что государство размещает заем и уничтожает полученные бумажные деньги. На протяжении последних 200 лет такая процедура осуществлялась неоднократно. Идея состояла в том, чтобы после длительного периода инфляционной политики поднять национальную денежную единицу до существовавшего ранее металлического паритета. Разумеется, в большинстве случаев дефляционные проекты очень скоро отменялись, так как их осуществление встречало растущее сопротивление и, кроме того, ложилось тяжелым грузом на казначейство. Либо мы можем предположить, что банки, приобретшие печальный опыт в ходе кризиса, вызванного кредитной экспансией, стремятся увеличить резервы против своих обязательств и поэтому ограничивают фидуциарный кредит. Третья возможность состоит в том, что кризис привел к банкротству банки, предоставлявшие фидуциарные кредиты, и полное уничтожение инструментов, не имеющих покрытия, выпущенных этими банками, уменьшило предложение на ссудном рынке.

Во всех перечисленных случаях формируется временная тенденция повышения валовой рыночной процентной ставки. Проекты, казавшиеся ранее прибыльными, больше таковыми не выглядят. Формируется тенденция снижения цен на факторы производства, а затем происходит снижение цен и на потребительские товары. Производство становится вялым. Застой заканчивается только тогда, когда цены и ставки заработной платы в общем и целом приходят в соответствие с новым денежным отношением. Ссудный рынок также приспосабливается к новому положению вещей, и валовая рыночная ставка процента больше не подвергается возмущающему влиянию дефицита денег на ссудном рынке. Таким образом, повышение валовой рыночной ставки процента под действием денежных факторов приводит к временной стагнации производства. Дефляция и сжатие кредита нарушают ровный ход экономической жизни. Однако было бы серьезной ошибкой считать дефляцию и сжатие просто зеркальным отражением инфляции и экспансии.

Экспансия сначала порождает иллюзию процветания. Она крайне популярна, поскольку кажется, что она делает богаче всех вместе и каждого в отдельности. С другой стороны, сжатие немедленно создает условия, которые все готовы осудить как зло. Его непопулярность даже больше, чем популярность экспансии. Сжатие порождает яростную оппозицию. Очень скоро политические силы, борющиеся с ним, становятся неодолимыми.

Инфляция бумажных денег и дешевые займы государства приносят дополнительные средства казначейству; дефляция опустошает хранилища казначейства. Кредитная экспансия для банков благо; а сжатие утрата. Инфляция и экспансия манят, дефляция и сжатие отпугивают.

Несходство двух противоположных способов денежно-кредитного манипулирования состоит не только в том, что один из них все любят, а другой все ненавидят. Дефляция и сжатие несут с собой меньшее опустошение не только потому, что к ним прибегают гораздо реже. Они приводят к менее катастрофичным последствиям. Инфляция безрассудно растрачивает дефицитные факторы производства в ошибочных инвестициях и чрезмерном потреблении. После ее окончания необходим долгий и утомительный период выздоровления, чтобы ликвидировать оставленное ею после себя обнищание. Сжатие не стимулирует ни ошибочные инвестиции, ни чрезмерное потребление. Временное ограничение деловой активности, порождаемое им, может быть в общем и целом компенсировано снижением потребления со стороны уволенных наемных работников и владельцев материальных факторов производства, продажи которых упали. Не остается никаких глубоких ран. По завершении периода сжатия не требуется специального процесса корректировки, чтобы восполнить потери, вызванные проеданием капитала.

Дефляция и ограничение кредита никогда не играли заметной роли в экономической истории. Самые знаменитые примеры это возвращение Великобритании после инфляции военного времени во время наполеоновских войн и первой мировой войны к довоенному золотому паритету фунта стерлингов. В каждом случае парламент и правительство приняли политику дефляции, не взвесив все за и против двух способов возвращения к золотому стандарту. В 20-х годах XIX в. это можно было оправдать тем, что к тому времени денежная теория еще не прояснила все сопутствующие проблемы. 100 лет спустя это стало просто демонстрацией непростительного невежества и в экономической науке, и в денежной истории[См. с. 735736.].

Невежество проявлялось также и в смешивании дефляции и сжатия с процессом корректировки, к которому должен привести любой бум. Приведет или нет кризис к ограничению количества инструментов, не имеющих покрытия, зависит от институциональной структуры кредитной системы, породившей бум. Такое ограничение может произойти, когда кризис приведет к банкротству банков, предоставляющих фидуциарный кредит, и это не уравновешивается соответствующим расширением со стороны оставшихся банков. Но это не обязательно является сопутствующим феноменом депрессии. Без сомнения, этот эффект не возникал в течение последних 80 лет в Европе, а сила, с которой он проявился в Соединенных Штатах после Закона о Федеральной резервной системе 1913 г. [63], была чрезвычайно преувеличена. Кредитный голод как отличительная черта кризиса вызывается не сжатием, а воздержанием от дальнейшей кредитной экспансии. Он наносит вред всем предприятиям не только тем, которые обречены в любом случае, но и тем, чей бизнес здоров и мог бы расцвести, будь соответствующий кредит доступен. Если просроченные долги не выплачены, то банкам не хватает средств для предоставления кредитов даже самым солидным фирмам. Кризис становится всеобщим и заставляет все отрасли производства и все фирмы ограничивать размах своей деятельности. Не существует способов избежать этих вторичных последствий предшествующего бума.

Как только возникает депрессия, начинают раздаваться жалобы на дефляцию, а люди начинают настойчиво требовать продолжения экспансионистской политики. Надо признать, что даже без всякого ограничения предложения собственно денег и инструментов, не имеющих покрытия, депрессия формирует тенденцию увеличения покупательной способности денежной единицы под действием денежных факторов. Все фирмы стремятся увеличить свои остатки наличности, что оказывает влияние на отношение между предложением денег (в широком смысле) и спросом на деньги (в широком смысле) для остатков наличности. Строго говоря, это можно назвать дефляцией. Но было бы серьезной ошибкой считать, что причиной падения товарных цен является стремление к большим остаткам наличности. Здесь обратная причинная обусловленность. В ходе бума цены на факторы производства как материальные, так и человеческие стали чрезмерными. Прежде чем производство станет прибыльным, они должны упасть. Предприниматели увеличивают свои остатки наличности, поскольку воздерживаются от покупки товаров и найма рабочих до тех пор, пока структура цен и заработной платы не придет в соответствие с реальным состоянием рынка. Таким образом, любая попытка государства или профсоюзов помешать этой корректировке или отсрочить ее просто продлевают стагнацию.

Даже экономисты часто не могут понять эту взаимосвязь. Они рассуждают следующим образом: структура цен, сложившаяся во время бума, является результатом экспансионистского давления. Если прекращается дальнейшее увеличение массы инструментов, не имеющих покрытия, то повышательное движение цен и заработной платы должно остановиться. Но если бы не было дефляции, то падение цен и заработной платы не смогло бы произойти.

Это рассуждение было бы правильным, если бы инфляционное давление не оказало влияния на ссудный рынок до того, как оно перестало оказывать прямое влияние на товарные цены. Предположим, что государство изолированной страны эмитировало дополнительные бумажные деньги, чтобы оказать помощь гражданам со скромными доходами. Вызванное этим повышение цен на товары дезорганизует производство; оно будет способствовать переориентации производства с выпуска потребительских товаров, обычно покупаемых несубсидируемыми группами населения, на выпуск тех, спрос на которые предъявляется субсидируемыми группами. Если впоследствии политика такого рода субсидирования некоторых групп населения будет отменена, то цены товаров, спрос на которые субсидировался, упадут, а цены товаров, спрос на которые предъявлялся несубсидируемыми группами населения, более резко возрастут. Однако покупательная способность денежной единицы не вернется на доинфляционный уровень. Если государство не изымет с рынка дополнительное количество бумажных денег, выброшенное в форме субсидий, то структура цен будет продолжать испытывать влияние инфляционной операции.

Иное дело кредитная экспансия, которая сначала оказывает воздействие на ссудный рынок. В этом случае инфляционные последствия усиливаются в результате ошибочного вложения капитала и чрезмерного потребления. Перебивая друг другу цены в борьбе за большую долю ограниченного запаса капитальных благ и труда, предприниматели возносят цены до такой высоты, где они могут оставаться только до тех пор, пока кредитная экспансия продолжается во все ускоряющемся темпе. Как только прекращается дополнительное вливание инструментов, не имеющих покрытия, неизбежно происходит резкое падение цен на все товары и услуги.

Во время бума существует тенденция покупать столько, сколько можно купить, поскольку ожидается дальнейший рост цен. С другой стороны, во время депрессии люди воздерживаются от покупок, поскольку ожидают, что цены будут снижаться. Выздоровление и возвращение к нормальности начинаются только тогда, когда цены и ставки заработной платы настолько низки, что достаточное количество людей начинает считать, что они больше не упадут. Поэтому единственным средством сокращения периода снижения деловой активности является воздержание от любых попыток отсрочить или сдержать падение цен и ставок заработной платы.

Только когда начинает намечаться выздоровление, изменение денежного отношения, вызванное увеличением массы инструментов, не имеющих покрытия, начинает проявляться в структуре цен.

Разница между кредитной экспансией и простой инфляцией

Исследуя последствия кредитной экспансии, мы предполагали, что вся масса дополнительных инструментов, не имеющих покрытия, попадает в рыночную систему через рынок ссуд, предоставляемых производству. Все, что утверждалось относительно результатов кредитной экспансии, относится к этому условию.

Однако в некоторых случаях юридические и технические методы кредитной экспансии применяются в процедурах, каталлактически отличных от подлинной кредитной экспансии. Соображения политической и институциональной выгоды иногда делают целесообразным для государства воспользоваться возможностями банковской системы для выпуска государственных бумажных денег. Казначейство берет в долг у банка, а банк предоставляет необходимые средства, выпуская дополнительные банкноты или кредитуя государство по депозитному счету. Юридически банк становится кредитором казначейства. На самом деле вся сделка равносильна инфляции бумажных денег. Дополнительные инструменты, не имеющие покрытия, попадают на рынок через казначейство в виде выплат по различным статьям государственных расходов. Именно дополнительный спрос со стороны государства стимулирует производство расширять свою деятельность. Эмиссия вновь созданной массы бумажных денег не оказывает непосредственного влияния на валовую рыночную ставку процента, какой бы процент ни выплачивало государство банку. Ее воздействие ощущается ссудным рынком и валовой рыночной ставкой процента не считая появления положительной ценовой премии только в том случае, если какая-то ее часть достигает ссудного рынка до того, как завершится ее действие на товарные цены и ставки заработной платы.

Такие условия, например, существовали в Соединенных Штатах во время второй мировой войны. Помимо кредитной экспансии, осуществлявшейся правительством в предвоенный период, государство интенсивно брало в долг у коммерческих банков. Технически это была кредитная экспансия; по существу это был суррогат выпуска долларов. Еще более сложные методы применялись в других странах. Например, германский рейх во время второй мировой войны продавал облигации населению. Рейхсбанк финансировал их приобретение, выдавая большую часть средств, необходимых покупателям, в виде ссуд под залог этих же самых облигаций. Не считая той доли, которую покупатели платили из личных средств, в этой сделке роль как банка, так и населения была чисто формальной. Фактически дополнительные банкноты были неразменными бумажными деньгами.

Очень важно обратить внимание на эти вопросы, чтобы не смешивать последствия собственно кредитной экспансии и инфляции государственных бумажных денег.

8. Денежная, или основанная на фидуциарном кредите теория цикла производства

Теория циклических колебаний производства, разработанная британской денежной школой, неудовлетворительна в двух отношениях.

Во-первых, она не смогла понять, что фидуциарный кредит может предоставляться путем не только выпуска банкнот сверх резерва наличных денег в банке, но и создания сверх этого резерва банковских вкладов, с правом выписки чека (чековые деньги, депозитные деньги). Следовательно, она не понимала, что вклады до востребования также могут быть механизмом кредитной экспансии. Эту ошибку легко исправить. Достаточно подчеркнуть, что все, что относится к кредитной экспансии, касается всех видов кредитной экспансии, вне зависимости от того, являются ли дополнительные инструменты, не имеющие покрытия, банкнотами или вкладами. Однако еще до того как этот фундаментальный дефект был осознан, на основе теорий денежной школы было создано британское законодательство, нацеленное на предотвращение повторения бумов, вызванных кредитной экспансией, и депрессий как их неизбежного следствия. Закон Пиля 1844 г. [64] и его аналоги в других странах не достигли поставленной цели, и эта неудача подорвала престиж денежной школы. Незаслуженную победу одержала банковская школа.

Второй недостаток денежной школы был более серьезен. Он ограничил ее изучением проблемы внешней утечки. Она исследовала частный случай, а именно кредитную экспансию в одной стране в условиях, когда в других странах кредитная экспансия либо отсутствует, либо осуществляется в меньшем масштабе. В целом этого было достаточно, чтобы объяснить кризисы в Англии в первой половине XIX в. Однако проблема затрагивалась лишь поверхностно. Основной вопрос так и не был поднят. Ничего не было сделано, чтобы прояснить последствия общей кредитной экспансии, не ограниченной числом банков с ограниченной клиентурой. Не была проанализирована взаимосвязь предложения денег (в широком смысле) и ставки процента. Разнообразные проекты снижения или упразднения процента посредством банковской реформы высокомерно осмеивались как шарлатанство, а не подвергались критическому анализу и опровержению. Неявно утверждалось наивное предположение о нейтральности денег. Тем самым были оставлены лазейки для попыток объяснить кризисы и колебания производства с помощью теории прямого обмена. Прошло много десятилетий, прежде чем чары были рассеяны.

Причиной поражения была не только теоретическая ошибка, но и политическое предубеждение. Общественное мнение склонно считать процент не более чем просто институциональным препятствием для расширения производства. Оно не отдает себе отчета в том, что скидка на будущие блага по сравнению с настоящими благами является необходимой и вечной категорией человеческой  деятельности и не может быть упразднена посредством банковских манипуляций. В глазах критиканов и демагогов процент это следствие злых козней ненасытных эксплуататоров. Вековое осуждение процента было полностью реанимировано современным интервенционизмом. Его фундамент догма о том, что первейшей обязанностью хорошего правительства является снижение насколько возможно процентной ставки или упразднение ее вовсе. Все современные государства фанатически придерживаются политики легких денег. Как уже отмечалось, британское правительство утверждало, что кредитная экспансия продемонстрировала чудо... превращения камня в хлеб[См. с. 438.]. Председатель Федерального резервного банка Нью-Йорка заявил, что для любого суверенного государства, в котором существует институт, функционирующий на манер современного центрального банка, и валюта которого не разменивается на золото или какой-либо другой товар, открываются перспективы полной независимости от внутреннего денежного рынка[Ruml В. Taxes for Revenue Are Obsolete//American Affairs. 1946. VII. P. 3536.]. Правительства, университеты, экономические исследовательские институты щедро спонсировали публикации, основной целью которых было восхваление благословенности необузданной кредитной экспансии и возведение клеветы на всех оппонентов как на подкупленных защитников эгоистичных интересов ростовщиков.

Волнообразная динамика, сотрясающая экономическую систему, рецидивы периодов бума, за которыми следуют периоды депрессии, представляют собой неизбежные следствия попыток, повторяющихся вновь и вновь, понизить валовую ставку процента посредством кредитной экспансии. Способов избежать резкого схлопывания бума, вызванного кредитной экспансией, не существует. Альтернатива ограничена двумя вариантами: кризис наступит либо раньше как результат добровольного отказа от дальнейшей кредитной экспансии, либо позже как окончательная и всеобщая катастрофа денежной системы.

Единственное возражение, когда-либо выдвигавшееся против теории фидуциарного кредита, безусловно, неудовлетворительно. Утверждалось, что снижение валовой рыночной процентной ставки ниже уровня, которого она достигла бы на свободном ссудном рынке, может оказаться не результатом преднамеренной политики банков и властей, регулирующих денежную сферу, а непреднамеренным следствием их консерватизма. Столкнувшись с ситуацией, которая ведет к повышению рыночной ставки, банки воздерживаются от изменения процентов, взимаемых за ссуды, и тем самым вынуждено скатываются в экспансию[Махлуп называет такое поведение банков пассивным инфляционизмом (Machlup. The Stock Market, Credit and Capital Formation. P. 248).]. Эти утверждения необоснованны. Но если мы готовы признать их истинность ради поддержания дискуссии, то они вовсе не оказывают никакого влияния на сущность денежного объяснения цикличности производства. Не имеет значения, какие обстоятельства побуждают банки расширять кредит и сбивать валовую рыночную ставку процента, которая установилась бы на свободном рынке. Важно лишь то, что банки и власти, регулирующие денежную сферу, руководствуются идеей, что уровень процентных ставок, установившийся на свободном ссудном рынке, является злом, что цель хорошей экономической политики состоит в его понижении и что кредитная экспансия является подходящим средством достижения этой цели, не приносящим вреда никому, кроме паразитирующих ростовщиков. Именно эта страсть заставляет их ввязываться в авантюры, которые в конце концов неизбежно приводят к внезапному и резкому спаду.

С учетом всего вышесказанного может возникнуть соблазн прекратить обсуждение этих проблем в рамках теории чистой рыночной экономики и передать их в епархию интервенционизма, изучения вмешательства государства в рыночные явления. Вне всякого сомнения, кредитная экспансия является одним из первостепенных вопросом интервенционизма. Тем не менее анализ соответствующих проблем должен проводиться именно в рамках теории чистой рыночной экономики, а не теории интервенционизма. Дело в том, что проблема, подлежащая изучению, это, по сути дела, проблема взаимосвязи предложения денег и ставки процента, частным случаем которой является проблема последствий кредитной экспансии.

Все, что утверждалось относительно кредитной экспансии, в равной степени относится и к последствиям любого увеличения предложения собственно денег, если дополнительное предложение достигает ссудного рынка на ранних этапах своего притока в экономическую систему. Если дополнительное количество денег увеличивает количество денег, предлагаемых в качестве займов, в то время, когда товарные цены и ставки заработной платы еще не приведены в полное соответствие с изменившимся денежным отношением, то результат не отличается от последствий кредитной экспансии. Анализом проблемы кредитной экспансии каталлактика завершает теорию денег и процента. Она неявно исправляет вековые ошибки, касающиеся процента, и развенчивает фантастические планы упразднения процента посредством денежной или кредитной реформы.

Отличие кредитной экспансии от увеличения предложения денег в экономике, использующей только товарные деньги и вообще не применяющей инструменты, не имеющие покрытия, обусловлено различными масштабами этого увеличения и временной последовательностью воздействий, оказываемых им на различные сектора рынка. Даже быстрое увеличение производства драгоценных металлов никогда не сможет достигнуть размаха, которого может достичь кредитная экспансия. Золотой стандарт эффективно сдерживал кредитную экспансию, так как принуждал банки не переступать определенных границ в их экспансионистских устремлениях[См. с. 443.]. Собственный инфляционный потенциал золотого стандарта ограничивался превратностями золотодобычи. Более того, только часть дополнительного золота тотчас же увеличивала предложение кредитов на рынке. Большая его часть сначала оказывала влияние на товарные цены и ставки заработной платы, а ссудный рынок испытывал ее влияние только на более поздних стадиях инфляционного процесса.

Однако длительное увеличение массы товарных денег оказывало постоянное экспансионистское давление на ссудный рынок. Валовая рыночная ставка процента на протяжении последних веков постоянно испытывала воздействие притока на ссудный рынок дополнительных денег. Разумеется, в англосаксонских странах на протяжении 150 лет, а в остальных странах европейского континента на протяжении последних 100 лет это давление с лихвой перекрывалось одновременным развитием фидуциарного кредита, предоставляемого банками помимо их время от времени повторяющихся открытых попыток понизить валовую рыночную ставку процента путем интенсивной кредитной экспансии. Таким образом, одновременно действовали три усиливающие друг друга тенденции, способствовавшие понижению валовой рыночной ставки процента. Одна была следствием постоянного увеличения массы товарных денег, вторая следствием стихийного совершенствования инструментов, не имеющих покрытия, в банковских операциях, а третья плодом целенаправленной антипроцентной политики, организованной властями и одобряемой общественным мнением. Разумеется невозможно установить количественный результат их совместного действия или вклад каждой из них. Ответ на этот вопрос может быть дан только путем исторического понимания.

Каталлактическое рассуждение может лишь продемонстрировать, что слабое, хотя и непрерывное давление на валовую рыночную ставку процента, которое оказывается непрерывным увеличением количества золота, а также небольшим увеличением массы инструментов, не имеющих покрытия, которое не заходит слишком далеко и не усиливается целенаправленной политикой легких денег, может уравновешиваться корректирующими и согласовывающими силами, присущими рыночной экономике. Если бы адаптируемость производства не подрывалась силами, чуждыми рынку, то ее оказалось бы достаточно, чтобы компенсировать последствия, вызываемые легкими возмущениями ссудного рынка.

Статистики пытаются исследовать длинные волны статистическими методами. Эти попытки обречены на неудачу. История современного капитализма представляет собой летопись устойчивого экономического развития, постоянно прерываемого лихорадочными бумами и депрессиями в качестве их неизбежных последствий. Вообще говоря, статистическими методами можно отделить эти повторяющиеся колебания от общей тенденции к увеличению количества инвестированного капитала и объема произведенной продукции. В самом тренде невозможно обнаружить никаких ритмических колебаний.

9. Влияние циклов производства на рыночную экономику

Популярность инфляции и кредитной экспансии, являющаяся основой повторяющихся попыток сделать людей богаче с помощью кредитной экспансии и тем самым причиной циклических колебаний производства, отчетливо проявляется в обыденной терминологии. С бумом связаны понятия о хорошем бизнесе, процветании и подъеме. Его неизбежное последствие, приведение дел в соответствие с реальным состоянием рынка, ассоциируется с кризисом, спадом, плохим бизнесом, депрессией. Люди протестуют против мнения о том, что возмущающий элемент следует искать в ошибочных инвестициях и чрезмерном потреблении в период бума и что подобный искусственно созданный бум обречен. Они ищут философский камень, чтобы заставить бум длиться вечно.

Выше указывалось на то, в каком отношении мы можем называть улучшение качества и увеличение количества конечной продукции экономическим прогрессом. Если мы применим эту мерку к различным фазам циклических колебаний производства, то мы должны назвать бум деградацией, а депрессию прогрессом. В период бума дефицитные факторы производства безрассудно разбазариваются в ошибочных инвестициях, а имеющиеся запасы сокращаются в результате чрезмерного потребления. Мнимое благо оплачивается обнищанием. С другой стороны, депрессия представляет собой возвращение к положению дел, при котором все факторы производства используются для максимально возможного удовлетворения наиболее насущных нужд потребителей.

Предпринимались отчаянные попытки обнаружить в буме хотя бы какой-нибудь положительный вклад в экономический прогресс. Упор делался на роль принудительных сбережений в стимулировании накопления капитала. Этот аргумент бесполезен. Мы уже показали, что весьма сомнительно, способны ли вынужденные сбережения хотя бы компенсировать проедание капитала, вызванное бумом. Если бы те, кто восхваляет якобы благотворное влияние вынужденных сбережений, были последовательны, то они защищали бы фискальную систему, субсидирующую богатых за счет налогов, собираемых с людей со скромными доходами. Вынужденные сбережения, созданные таким методом, обеспечили бы чистое увеличение массы наличного капитала без одновременного проедания капитала в гораздо большем масштабе.

Адвокаты кредитной экспансии далее подчеркнули бы, что некоторые ошибочные инвестиции, сделанные во время бума, позже становятся прибыльными. Эти инвестиции, сказали бы они, были сделаны слишком рано, т.е. состояние запаса капитальных благ и оценки потребителей еще не признавали их осуществления. Однако нанесенный ущерб был не очень велик, так как эти проекты в любом случае были бы реализованы позднее. Можно признать, что это описание вполне адекватно в отношении определенной части ошибочных инвестиций, вызванных бумом. Но никто не осмелится утверждать, что это заявление верно для всех проектов, осуществление которых поощрялось иллюзиями, созданными политикой легких денег. Как бы то ни было, это не может повлиять на последствия бума и не может аннулировать или ослабить следующую за ней депрессию. Результаты ошибочных инвестиций проявляются безотносительно к тому, будут ли они казаться разумными инвестициями позднее, в изменившихся обстоятельства. Когда в 1845 г. в Англии была построена железная дорога, которая не была бы построена в отсутствие кредитной экспансии, то на обстоятельства последующих лет не оказала никакого влияния перспектива, что в 1870 или 1880 г. капитальные блага, требующиеся для ее строительства, были бы в наличии. Выигрыш, который появился позднее в результате того, что эту железную дорогу не нужно было строить заново, с новыми затратами капитала и труда, не компенсировал потери 1847 г., вызванные преждевременным строительством.

Бум приводит к обнищанию. Но еще более катастрофичны моральные разрушения. Он повергает людей в уныние и подавленность. Чем более оптимистично они были настроены во время иллюзорного процветания бума, тем сильнее были их отчаяние и чувство разочарования. Люди всегда склонны приписывать везение и удачу собственным способностям и воспринимать их в качестве вполне заслуженной награды за свой талант, прилежание и честность. Но превратности судьбы они всегда списывают на других, а больше всего на нелепость общественных и политических институтов. Они винят власти не за то, что они способствовали буму. Они поносят их за неизбежный крах. Люди считают, что большая инфляция и большая кредитная экспансия является единственным лекарством от всех зол, которые несут с собой инфляция и кредитная экспансия.

Говорят: вот, перед вами заводы и фермы, производственные мощности которых не используются совсем или используются не на полную мощность. Вот груда непроданных товаров и множество безработных. Вот, наконец, масса людей, которые будут счастливы, если смогут лучше удовлетворить свои потребности. Не хватает только кредита. Дополнительный кредит позволил бы предпринимателям возобновить или расширить производство. Безработные вновь обрели бы работу и смогли бы покупать произведенную продукцию. Это рассуждение выглядит правдоподобно. И тем не менее оно в корне неверно.

Если товары нельзя продать, а рабочие не могут найти работу, единственная причина может состоять в том, что запрашиваемые цены и зарплаты слишком высоки. Тот, кто желает продать свои запасы или рабочую силу, должен снижать свои запросы до тех пор, пока не найдет покупателя. Таков закон рынка. Таков механизм, посредством которого рынок направляет деятельность каждого индивида туда, где он лучше всего может способствовать удовлетворению потребителей. Ошибочные вложения, сделанные в период бума, разместили неадаптируемые факторы производства не там, где в них ощущается настоятельная потребность. Поэтому существует диспропорция в распределении неадаптируемых факторов между различными отраслями производства. Эту диспропорцию можно исправить только путем накопления нового капитала и его применения в тех отраслях, где потребность в нем наиболее настоятельна. Процесс этот медленный. Пока он идет, производственные мощности некоторых заводов, для которых не хватает комплиментарных факторов производства, невозможно использовать полностью.

Бессмысленно возражать, что кроме этого существуют неиспользуемые мощности заводов, производящих менее специфичные товары. Говорят, что падение продаж этих товаров нельзя объяснить отраслевыми диспропорциями распределения капитала; их можно эксплуатировать и они имеют многоцелевое назначение. Это также является ошибкой. Если металлургические предприятия, шахты и лесопильные заводы не могут работать на полную мощность, то единственная причина заключается в том, что на рынке нет достаточно покупателей, готовых приобрести весь объем их выпуска по ценам, покрывающим издержки текущей эксплуатации. Так как переменные издержки могут состоять просто из заработной платы и цен других изделий, и то же самое относится к ценам последних, то это всегда означает, что ставки заработной платы слишком высоки, чтобы обеспечить рабочие места всем, кто стремится работать, а использование неадаптируемого оборудования на полную мощность не будет отвлекать необходимые неспецифические капитальные блага и труд оттуда, где в них ощущается более настоятельная потребность.

После кризисного прекращения бума есть только один путь назад к положению дел, при котором поступательное накопление капитала гарантирует стабильное улучшение материального благосостояния: новые сбережения должны аккумулировать капитальные блага, требующиеся для гармоничного оснащения всех отраслей производства необходимым капиталом. Следует предоставить капитальные блага, недостающие тем отраслям, которые были несправедливо обойдены во время бума. Ставки заработной платы должны упасть, люди должны временно ограничить потребление до тех пор, пока капитал, безрассудно растраченный в результате ошибочных инвестиций, не будет восстановлен. Те, кому не нравятся тяготы периода послекризисной адаптации, должны вовремя воздержаться от кредитной экспансии.

Вмешательство в процесс послекризисной адаптации посредством новой кредитной экспансии не принесет никакой пользы. В лучшем случае оно прервет, нарушит и продлит исцеляющий ход депрессии, если только не вызовет новый бум со всеми его неизбежными последствиями.

Даже в отсутствие новой кредитной экспансии процесс послекризисной адаптации замедляется психологическими последствиями разочарования и крушения надежд. Люди медленно освобождаются от самообмана иллюзорного процветания. Предприниматели пытаются продолжать реализацию неприбыльных проектов; они закрывают глаза на то, что причиняет боль. Рабочие откладывают снижение своих запросов до уровня, допускаемого состоянием рынка. Они хотят по возможности избежать снижения уровня жизни, смены профессии и изменения местожительства. Люди обескуражены тем сильнее, чем больше был их оптимизм в дни подъема. На время они настолько разуверились в себе и потеряли дух предприимчивости, что не способны извлечь выгоду даже из хороших возможностей. Но хуже всего то, что люди неисправимы. Спустя несколько лет они вновь развязывают кредитную экспансию, и снова повторяется старая история.

Роль неиспользуемых факторов производства на первом этапе бума

В изменяющейся экономике всегда существуют нераспроданные запасы (превышающие величину, которую по техническим причинам необходимо держать в резерве), безработные и простаивающие неадаптируемые производственные мощности. Система движется к состоянию, при котором не будет ни безработных, ни избытка запасов[В равномерно функционирующей экономике также могут существовать незагруженные мощности неадаптируемого оборудования. Это нарушает равновесие не больше, чем выдержка под паром субпредельной земли.]. Но так как появление новой информации постоянно направляет события к новой цели, условия равномерно функционирующей экономики никогда не реализуются.

Наличие незагруженных мощностей неадаптируемых инвестиций является следствием ошибок, совершенных в прошлом. Предположения, сделанные инвесторами, как показали дальнейшие события, оказались неправильными; рынок более интенсивно требует не тех товаров, которые могут производиться этими заводами. Скапливание избыточных запасов и каталлактическая безработица имеют спекулятивный характер. Владелец запаса отказывается продавать его по рыночной цене, поскольку надеется получить более высокую цену позже. Безработный отказывается поменять профессию и место жительства и удовлетвориться более низкой оплатой, поскольку надеется позже получить более высокооплачиваемую работу по месту жительства и в той отрасли, которая ему нравится больше. Оба не решаются привести свои запросы в соответствие с текущим состоянием рынка, так как ждут изменения условий в свою пользу. Эта нерешительность является одной из причин того, почему система до сих пор не привела себя в соответствие с новым состоянием рынка.

Сторонники кредитной экспансии доказывают: все, что нужно, это увеличить массу инструментов, не имеющих покрытия. Тогда заводы заработают, запасы будут проданы по ценам, которые их владельцы считают удовлетворительными, а безработные получат работу за удовлетворяющую их зарплату. Эта распространенная теория подразумевает, что рост цен, вызванный дополнительными инструментами, не имеющими покрытия, в одно и то же время и в одной и той же степени окажет воздействие на все другие товары, а владельцы избыточных запасов и безработные удовлетворятся теми номинальными ценами и зарплатами, которые они запрашивают разумеется, тщетно сегодня. Если бы все произошло именно так, то реальные цены и реальные ставки заработной платы, полученные владельцами нераспроданных запасов и безработными, упали бы пропорционально ценам других товаров и услуг до той величины, когда они смогут найти покупателей и работодателей.

На развитие бума не оказывает существенного влияния наличие перед его началом незагруженных мощностей, нераспроданных избыточных запасов и безработных. Предположим, что существуют незагруженные мощности по добыче меди, непроданные складские запасы меди и безработные рабочие медных разработок. Цена меди находится на уровне, при котором ее добыча в некоторых карьерах не окупается; занятые на них работники увольняются; некоторые спекулянты воздерживаются от продажи своих запасов. Для того, чтобы вновь сделать эти карьеры прибыльными, дать работу безработным и продать запасы, не уронив цены ниже издержек производства, необходимо приращение р имеющегося количества капитальных благ, достаточно большое, чтобы сделать возможным такое увеличение инвестиций и объема производства и потребления, чтобы последовал соответствующий рост спроса на медь. Если, однако, это приращение р не появляется, а предприниматели, обманутые кредитной экспансией, тем не менее действуют, как если бы p находилось в их распоряжении, то условия на медном рынке на протяжении бума таковы, как если р действительно было бы добавлено к количеству наличных капитальных благ. Однако все, что утверждалось относительно неизбежных последствий кредитной экспансии, подходит и к этому случаю. Единственное отличие в том, что, насколько дело касается меди, отвлечение капитала и труда от направлений использования, где они лучше удовлетворяли бы потребности потребителей, не обязательно приведет к нецелесообразному расширению производства. Что касается меди, то новый бум столкнется с остатками ошибочных инвестиций и неправильной политики занятости, еще не затронутых процессом корректировки.

Таким образом, становится очевидно, насколько бессмысленно оправдывать новую кредитную экспансию, ссылаясь на незагруженные мощности, непроданные или, как неверно говорят, непродаваемые запасы и безработных. Начало новой кредитной экспансии натыкается на остатки предыдущих ошибочных инвестиций и неправильной политики занятости, еще не сгладившихся в ходе корректирующего процесса, и на первый взгляд исправляет соответствующие ошибки. Однако на самом деле она просто прерывает процесс корректировки и возвращение к нормальным условиям[Хайек приходит к такому же выводу несколько иным путем (Hayek. Prices and Production. 2d ed. London, 1935. P. 96 ff.).]. Существование незагруженных мощностей и безработицы не является веским аргументом против правильности теории фидуциарного кредита. Вера сторонников кредитной экспансии и инфляции в то, что воздержание от дальнейшей кредитной экспансии и инфляции увековечит депрессию, в корне ошибочна. Меры, предлагаемые этими авторами, не заставят бум продолжаться вечно. Они просто нарушат процесс выздоровления.

Ошибки неденежных объяснений циклов производства

Исследуя тщетные попытки объяснить циклические колебания производства с помощью неденежной теории, прежде всего следует подчеркнуть один момент, который до сих пор незаслуженно игнорировался.

В свое время существовали теории, для которых процент был всего лишь ценой, уплачиваемой за получение в свое распоряжение определенного количества денег или заместителей денег. Из этого вполне последовательно делался вывод, что уничтожение дефицита денег и заместителей денег совершенно уничтожит процент и приведет к бесплатности кредита. Однако, если постигнув природу первоначального процента, не разделять это мнение, то возникает проблема, от обсуждения которой не следует уклоняться. Дополнительное предложение кредита, вызванное увеличением массы денег или инструментов, не имеющих покрытия, безусловно, в силах понизить валовую рыночную ставку процента. Если процент не просто денежный феномен и не может длительное время снижаться или устраняться совсем с помощью какого угодно большого увеличения массы денег и инструментов, не имеющих покрытия, то задача экономической науки показать, каким образом сама собой восстанавливается величина ставки процента, соответствующая неденежным характеристикам рынка. Она должна объяснить, что за процесс устраняет отклонения рыночной ставки, возникающие под действием денежных факторов, от состояния, согласующегося с соотношением человеческих оценок ценности настоящих и будущих благ. Если экономическая наука не смогла бы этого сделать, то она неявно признала  бы, что процент является денежным феноменом и может совершенно исчезнуть в результате изменений в денежном отношении.

Для  неденежных объяснений производственного цикла первичным фактом опыта является существование периодических депрессий. Их защитники не находят в восстановленных ими последовательностях экономических событий никакой путеводной нити, которая могла бы предложить удовлетворительную интерпретацию этих загадочных неурядиц. Они отчаянно ищут паллиативы вроде так называемой теории цикла, чтобы залатать ими свои учения.

Иное дело денежная теория, или теория фидуциарного кредита. Современная денежная теория в конце концов рассеяла все заблуждения о якобы нейтральности денег. Она неопровержимо доказала, что в рыночной экономике действуют факторы, о которых теории, игнорирующие движущую силу денег, ничего не могут сказать. Каталлактическая система, включающая в себя знание о не-нейтральности и движущей силе денег, требует ответа на вопросы, каким образом изменения денежного отношения отражаются на процентной ставке сначала в краткосрочном, а затем в долгосрочном плане. Система была бы неполноценна, если бы не могла ответить на эти вопросы. Она была бы противоречивой, если предлагаемое ей решение одновременно не объясняло бы циклические колебания производства. Даже если бы не существовало ни инструментов, не имеющих покрытия, ни фидуциарного кредита, современная каталлактика все равно вынуждена была бы поднять проблему взаимосвязи изменений в денежном отношении и ставки процента.

Как уже упоминалось, все немонетарные объяснения цикла вынуждены признавать, что необходимым условием возникновения бума является увеличение массы денег или инструментов, не имеющих покрытия. Очевидно, что общая тенденция роста цен, не вызванная общим снижением производства и запасом товаров, предлагаемых на продажу, не сможет возникнуть, если масса денег (в широком смысле) не увеличится. В результате мы видим, что те, кто борется с денежным объяснением, также вынуждены прибегнуть к теории, которую они поносят по другому поводу. Дело в том, что эта теория единственная, которая дает ответ на вопрос, как приток дополнительных денег и инструментов, не имеющих покрытия, отражается на ссудном рынке и рыночной ставке процента. Только те, для кого процент является просто следствием институционально обусловленной редкости денег, может обойтись без неявного признания объяснения цикла на основе теории фидуциарного кредита. Это объясняет, почему ни один критик еще не выдвинул ни одного логичного возражения против этой теории.

Фанатизм, с которым сторонники всех неденежных доктрин отказываются признать свои ошибки, разумеется, является проявлением политических пристрастий. Марксисты ввели обычай интерпретировать экономический кризис как врожденный порок капитализма, неизбежное следствие анархии производства[О фундаментальной ошибке марксизма и всех остальных теорий недопотребления см. с. 284.]. Социалисты немарксистского толка и интервенционисты не меньше других жаждут продемонстрировать, что рыночная экономика не может избежать возвращения депрессий. Еще более активно они склонны нападать на денежную теорию, поскольку денежно-кредитные манипуляции сегодня являются основным инструментом, с помощью которого антикапиталистические правительства стремятся утвердить всемогущество государства[Об этих денежно-кредитных манипуляциях см. с. 732753.].

Абсолютный крах потерпели попытки связать спады деловой жизни с космическими влияниями, самой заметной из которых была теория солнечных пятен Уильяма Стэнли Джевонса. Рыночная экономика достаточно удовлетворительно приспособила производство и сбыт ко всем естественным обстоятельствам жизни человека и особенностям окружающей среды. Поэтому весьма необоснованно предполагать, что существует лишь одно природное явление а именно так называемые ритмические колебания урожая, к которому рыночная экономика не знает, как приспособиться. Почему предприниматели не могут осознать факт колебаний урожайности и скорректировать деловую активность таким образом, чтобы снизить их неблагоприятное воздействие на свои планы?

Руководствуясь марксистским лозунгом анархии производства, современные неденежные теории цикла объясняют циклические колебания производства якобы присущей капиталистической экономике тенденцией нарушения пропорций между инвестициями в различные отрасли экономики. Хотя даже теории диспропорциональности не оспаривают того, что каждый предприниматель стремится избежать таких ошибок, которые могут нанести ему серьезный финансовый ущерб. Суть деятельности предпринимателей и капиталистов как раз и состоит в том, чтобы не ввязываться в проекты, которые они считают неприбыльными. Если предположить, что им это не удается, тогда подразумевается, что все предприниматели близоруки. Они слишком тупы, чтобы избежать определенных ловушек, и поэтому вновь и вновь совершают серьезные ошибки при ведении дел. И общество в целом вынуждено расплачиваться за ошибки бестолковых спекулянтов, промоутеров и предпринимателей.

Очевидно, что человек может ошибаться, и деловые люди, безусловно, не свободны от человеческих слабостей. Но не следует забывать, что на рынке постоянно действует процесс отбора. Существует неустранимая тенденция отбраковки менее способных предпринимателей, т.е. тех, кто потерпел неудачу в попытках точно предвосхитить будущий спрос потребителей. Если одна группа предпринимателей, производя товары, превышает потребительский спрос, а  следовательно, не имея возможности выгодно продать эти товары, терпит убытки, то другая группа, производящая вещи, которые публика активно раскупает, снимает всю прибыль. Одни отрасли находятся в бедственном положении, другие процветают. Общего спада производства возникнуть не может.

Но сторонники теории, с которой мы имеем дело, рассуждают по-другому. Они предполагают, что не только весь класс предпринимателей, но и все люди страдают слепотой. Поскольку класс предпринимателей не является закрытой общественной группой, доступ в которую посторонним закрыт, поскольку любой предприимчивый человек на деле в состоянии бросить вызов тем, кто уже принадлежит к классу предпринимателей, поскольку история капитализма снабжает нас бесчисленными примерами новичков, начинавших без копейки в кармане и блестяще преуспевших в производстве тех благ, которые, согласно их собственной оценке, должны были подойти для удовлетворения наиболее насущных нужд потребителей, то предположение о том, что все предприниматели регулярно становятся жертвами определенных ошибок, неявно предполагает, что всем практичным людям не хватает умственных способностей. Это подразумевает, что никто из тех, кто уже занимается бизнесом, и никто из тех, кто собирается им заняться, если такая возможность предоставится им вследствие небрежности первых, не обладает достаточной проницательностью, чтобы осознать реальное положение на рынке. Но с другой стороны, теоретики, которые сами не проявляют активности в этом деле, а только философствуют относительно действий других людей, считают себя достаточно сообразительными, чтобы обнаружить ошибки, сбивающие с толку тех, кто занимается делом. Эти всеведущие профессора никогда не становятся жертвами ошибок, которые замутняют оценки всех остальных людей. Они точно знают, что именно не так в системе свободного предпринимательства. Поэтому их требования наделить их диктаторской властью по контролю за производством полностью оправданы.

Самое удивительное в этих теориях то, что они к тому же подразумевают, что деловые люди, по скудости ума, упрямо цепляются за свои заблуждения, несмотря на то, что ученые давным-давно вскрыли их ошибки. Несмотря на то, что они развенчиваются в любом учебнике, предприниматели не могут удержаться, чтобы не повторять их. Очевидно, что нет иного способа предотвратить повторение экономической депрессии, кроме как передать в соответствии с идеями Платона верховную власть философам.

Давайте кратко исследуем две наиболее распространенные разновидности теорий диспропорциональности.

Первой идет теория товаров длительного пользования. Эти товары некоторое время сохраняют свою пригодность. На протяжении всего срока службы покупатель, купивший это изделие, будет воздерживаться от замены своего приобретения новым. Таким образом, как только все люди их купили, спрос на новые изделия сокращается. Бизнес приходит в упадок. Возрождение возможно только после того, как по истечении времени старые дома, машины, холодильники и т.п. изнашиваются, и их владельцы должны покупать новые.

Однако предприниматели, как правило, более осмотрительны, чем полагает эта теория. Они стремятся согласовать объемы производства с ожидаемым объемом потребительского спроса. Булочник учитывает тот факт, что каждый день домохозяйке требуется новый батон хлеба, а изготовитель гробов учитывает, что годовые продажи гробов не могут превысить количество умерших за тот же период. Станкостроительная промышленность принимает во внимание среднюю продолжительность жизни своей продукции, точно так же, как это делают портные, сапожники, производители автомобилей, радиоприемников, холодильников и строительные фирмы. Разумеется, всегда существуют промоутеры, которые под влиянием излишнего оптимизма склонны к слишком сильному расширению своих предприятий. Реализуя эти проекты, они отнимают факторы производства у других заводов этой же отрасли и у других отраслей. Тем самым их чрезмерное расширение приводит к относительному сокращению объема производства в других отраслях. Одна отрасль продолжает расширяться, а другая сжиматься до тех пор, пока неприбыльность первой или прибыльность второй все не изменят. И предшествующий бум, и последующий спад затрагивают только отдельные сферы экономики.

Вторая разновидность теорий диспропорциональности известна как принцип акселерации. Временное повышение спроса на определенный товар приводит к увеличению производства этого товара. Если затем спрос снова снижается, то инвестиции, сделанные ради этого расширения производства, предстают в виде ошибочных инвестиций. Особенно пагубно это отражается на секторе товаров длительного пользования. Если спрос на предмет потребления a увеличивается на 10%, то предприятие увеличивает на 10% оборудование р, необходимое для его производства. Рост спроса на р тем значительнее относительно предыдущего спроса на р, чем дольше срок службы р и, следовательно, меньше предшествующий спрос на замену износившихся частей р. Если срок жизни единицы р равен 10 годам, то годовой спрос на р с целью возмещения составлял 10% от запаса р, ранее использованного в отрасли. Поэтому увеличение на 10% спроса на а удваивает спрос на р и приводит к 100%-му расширению оборудования r, необходимого для производства р. Если затем спрос на а перестанет расти, 50% производственных мощностей r будет бездействовать. Если ежегодный рост спроса на а упадет с 5 до 10%, то невозможно будет загрузить 25% производственных мощностей r.

Фундаментальной ошибкой этой теории является то, что она рассматривает предпринимательскую деятельность в виде слепой автоматической реакции на преходящее состояние спроса. Всякий раз, когда спрос увеличивается и делает более прибыльной какую-то отрасль, предполагается, что производственные мощности мгновенно увеличиваются в той же пропорции. Это мнение несостоятельно. Предприниматели часто ошибаются. Они тяжело расплачиваются за свои ошибки. Но кто бы ни вел себя так, как описывает принцип ускорения, он был бы не предпринимателем, а бездушным автоматом. Хотя реальный предприниматель является спекулянтом[Заслуживает внимания тот факт, что один и тот же термин используется для обозначения как предварительного обдумывания и следующих за ним действий предпринимателей, так и чисто академичных, непосредственно не ведущих ни к какому действию, рассуждений теоретиков [65].], человек стремится использовать свое мнение о будущей структуре рынка для деловых операций, обещающих прибыль. Эта предвосхищающая события интерпретация обстоятельств неопределенного будущего отвергает любые правила и систематизацию. Ее нельзя ни преподать, ни заучить. Если бы дело обстояло иначе, любой человек мог заняться предпринимательством с равными шансами на успех. Что отличает успешного предпринимателя и промоутера от других людей, так это именно то, что он не позволяет себе руководствоваться тем, что есть, а опирается на свое мнение о будущем. Он видит прошлое и настоящее так же, как и все остальные, но будущее он оценивает по-другому. В своей деятельности он руководствуется мнением о будущем, отклоняющимся от того, которое разделяется массой. Стимулом действий является то, что он оценивает факторы производства и будущие цены на товары, которые могут быть из них произведены, иначе, чем другие люди. Если текущая структура цен делает очень прибыльной деятельность тех, кто сегодня продает соответствующие изделия, их производство расширится только в той степени, в какой предприниматели считают, что благоприятное стечение обстоятельств на рынке будет продолжаться достаточно долго, чтобы окупить новые инвестиции. Если предприниматели этого не ожидают, даже очень высокие прибыли действующих предприятий не приведут к расширению. Именно это нежелание капиталистов и предпринимателей инвестировать в то, что они считают неприбыльным, подвергается яростной критике теми, кто не понимает принципов функционирования рыночной экономики. Технократически мыслящие инженеры жалуются, что мотив извлечения прибыли не позволяет в изобилии обеспечить потребителей всеми теми благами, которые может предоставить им технологическое знание.

Удовлетворительное объяснение колебаний деловой жизни не следует строить, основываясь на том, что отдельные фирмы или группы фирм неправильно оценивают будущее состояние рынка и поэтому совершают ошибки при инвестировании. Цель производственного цикла общий резкий подъем деловой активности, предрасположенность к расширению производства во всех отраслях экономики и последующая общая депрессия. Эти явления не могут быть вызваны тем, что повышение прибыльности некоторых отраслей приводит к их расширению, и тем, что для такого расширения требуются несоразмерные инвестиции в отраслях, производящих соответствующее оборудование.

Хорошо известно, что чем дольше продолжается бум, тем труднее становится купить станок и другое оборудование. Заводы, производящие эти вещи, перегружены заказами. Их клиенты должны долго ждать, пока заказанные станки будут доставлены. Это ясно показывает, что отрасли, производящие средства производства, не так быстро наращивают свои мощности, как предполагает принцип ускорения.

Но даже если ради поддержания дискуссии мы были бы готовы признать, что капиталисты и предприниматели ведут себя так, как это описывается теориями диспропорциональности, остается необъясненным, как они могут развиваться без кредитной экспансии. Борьба за дополнительные инвестиции повышает цены на комплиментарные факторы производства, а также процентные ставки на ссудном рынке. Если бы не было кредитной экспансии, то эти эффекты очень скоро обуздали бы экспансионистские тенденции.

Сторонники теорий диспропорциональности ссылаются на некоторые явления в области сельского хозяйства как на подтверждение их заявлений, касающихся недостаточной предусмотрительности, присущей частному бизнесу. Однако непозволительно демонстрировать характерные свойства системы свободного конкурентного предпринимательства, действующей в рыночной экономике, указывая на условия в сфере среднего и мелкого фермерства. Во многих странах эта сфера институционально ограждена от господства рынка и потребителей. Государственное вмешательство стремится оградить фермера от превратностей рынка. Фермеры работают не в условиях свободного рынка. Они изнежились, находясь в привилегированном положении. Сфера их производственной деятельности представляет собой, если можно так выразиться, резервацию, в которой технологическая отсталость, узколобое упрямство и предпринимательская неэффективность искусственно поддерживаются за счет несельскохозяйственных слоев населения. Если они ошибаются в ведении своих дел, то расплачиваются налогоплательщики и кредиторы по закладным.

Действительно, существует кукурузно-свиной цикл и аналогичные случаи в производстве другой сельскохозяйственной продукции. Однако повторяемость этих циклов обусловлена тем, что наказание, которое рынок накладывает на неэффективных и неповоротливых предпринимателей, не отражается на большей части фермеров. Фермеры не несут ответственности за свои действия, поскольку являются любимчиками государства и политиков. Если бы это было не так, то они давно уже обанкротились бы и их бывшие фермы управлялись бы более смышлеными людьми.

XXI. РАБОТА И ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА

1. Интровертный и экстровертный труд

Причины, по которым человек преодолевает отрицательную полезность труда (отказ от наслаждения свободным временем), могут быть различны.

1. Человек может работать, чтобы сделать свои тело и разум сильными, бодрыми и подвижными. В этом случае отрицательная полезность труда не является ценой достижения этих целей; ее преодоление неотделимо от искомого удовлетворения. Самый яркий пример серьезные занятия спортом без стремления к завоеванию наград и общественного успеха, а также поиск правды и знаний ради них самих, а не в качестве средства повышения собственных способностей и навыков выполнения других видов труда, преследующих другие цели[Познание не стремится к целям, находящимся вне познавательного акта. Мыслителя удовлетворяет процесс мышления как таковой, а не обретение совершенного знания, ибо это цель, недостижимая для человека.].

2. Человек может покориться отрицательной полезности труда, желая послужить Богу. Он жертвует досугом, чтобы угодить Богу и быть вознагражденным в загробной жизни вечным блаженством, а на протяжении земного пути высшим наслаждением, даруемым осознанием исполнения всех религиозных обязанностей. (Однако, если он служит Богу, чтобы достичь земных целей пропитания и успеха в мирских делах, его поведение не имеет существенных отличий от других попыток достичь светских выгод посредством затраты труда. Верна ли теория, руководящая его поведением, и материализуются ли его ожидания, не имеет отношения к каталлактической оценке его образа действий[Едва ли есть необходимость уточнять, что сравнение жажды знаний и ведения благочестивого образа жизни со спортом и игрой не подразумевает пренебрежения ни тем, ни другим.].)

3. Человек может тяжело работать, чтобы избежать еще большего зла. Он покоряется отрицательной полезности труда, чтобы забыться, спастись от гнетущих мыслей, прогнать беспокойство; для него работа это как бы завершенная рафинированность игры. Такую утонченную игру нельзя путать с просто детскими играми, приносящими одно лишь удовольствие. (Существуют, однако, и другие детские игры. Дети также достаточно искушены, чтобы предаваться рафинированным играм.)

4. Человек может работать, поскольку предпочитает доход, который он может заработать, отрицательной полезности труда и удовольствию досуга.

Труд 1-го, 2-го и 3-го классов затрачивается потому, что удовлетворение приносит сама по себе отрицательная полезность труда, а не ее продукты. Этот тяжкий труд не с целью достижения какой-то цели в конце пути, а ради самого пути. Альпинист не просто хочет достичь вершины, он хочет достичь вершины именно путем восхождения. Он пренебрегает фуникулером, который доставит его наверх быстрее и без помех, хотя плата за проезд даже дешевле, чем затраты, связанные с восхождением (например, оплата проводника). Труд восхождения не доставляет непосредственного удовольствия; он имеет отрицательную полезность. Но ему доставляет удовольствие как раз преодоление отрицательной полезности труда. Менее напряженный подъем доставит ему меньше удовольствия.

Труд 1-го, 2-го и 3-го класса мы можем назвать интровертным трудом, а труд 4-го класса в отличие от них экстровертным трудом. В некоторых случаях интровертный труд может дать результаты как бы в качестве побочного продукта, для достижения которых другие люди покорялись бы отрицательной полезности труда. Искатель истины, посвятивший себя исключительно поискам знания, может изобрести устройство, представляющее практическую ценность. В этом отношении интровертный труд может оказывать влияние на рыночное предложение. Но, как правило, каталлактика интересуется только экстровертным трудом. Психологические проблемы интровертного труда не представляют интереса для каталлактики. С точки зрения экономической науки интровертный труд должен квалифицироваться как потребление. Как правило, его выполнение требует не только личных усилий индивидов, но и затрат материальных факторов производства, а также продукции экстровертного, не приносящего непосредственного удовлетворения труда других людей, который должен покупаться за заработную плату. Религиозная практика требует помещений для отправления церковных обрядов и соответствующего оснащения; спорт требует разнообразных принадлежностей и снарядов, инструкторов и тренеров. Все это входит в сферу потребления.

2. Радость и тягость труда

Только экстровертный, не приносящий непосредственного удовлетворения труд является темой исследования каталлактики. Отличительная черта этого вида труда то, что он выполняется ради цели, находящейся вне процесса его выполнения и связанной с ним отрицательной полезности. Труд сам по себе причина отрицательной полезности. Но помимо этой отрицательной полезности, которая является утомительной и которая заставляла бы человека экономить труд, даже если его работоспособность была бы неограниченной и он был бы в силах выполнять неограниченный объем работ, иногда возникают особые эмоциональные феномены чувства радости или тягости, сопутствующие выполнению определенных видов работ.

И радость, и тягость, сопутствующие труду, находятся с отрицательной полезностью труда в разных плоскостях. Поэтому радость труда не может ни облегчить, ни устранить отрицательную полезность труда. Нельзя также путать радость труда с непосредственным удовлетворением, доставляемым определенными видами работы. Она представляет собой сопутствующее явление, порождаемое либо промежуточным удовлетворением от труда его продукта или вознаграждения, либо побочными обстоятельствами.

Люди подчиняются отрицательной полезности труда не ради радости, сопутствующей труду, а ради ее промежуточного удовлетворения. На самом деле радость труда почти всегда предполагает отрицательную полезность соответствующего труда.

Источниками радости труда могут быть:

1. Ожидание промежуточного вознаграждения за труд; предвкушение удовольствия от его успеха и дохода. Работник смотрит на свою работу как на средство достижения преследуемой цели, и успешное течение работы доставляет ему наслаждение, так как приближает его к поставленной цели. В системе общественного сотрудничества эта радость проявляется в удовлетворении от способности удерживать свои позиции в общественном организме и оказывать услуги, которые по достоинству оцениваются окружающими, либо покупающими их результат, либо оплачивающими затраченный труд. Работник радуется, поскольку обретает самоуважение и сознание того, что он самостоятельно содержит себя и свою семью, не завися от милости других людей.

2. В процессе работы работник получает эстетическую оценку своих навыков и производимого продукта. Это не просто созерцательное наслаждение человека, видящего вещи, выполненные другими людьми. Это гордость человека, который может сказать: я знаю, как сделать эти вещи, это моя работа.

3. Выполнив задание, работник получает удовлетворение от осознания того, что ему удалось успешно преодолеть все связанные с ним труды и заботы. Он счастлив, что избавился от чего-то трудного, неприятного и тягостного, что освободился на некоторое время от тягости труда. Его чувства можно выразить словами: Это я уже сделал.

4. Некоторые виды работы удовлетворяют специфические желания. Существуют, например, занятия, отвечающие эротическим желаниям как сознательным, так и подсознательным. Эти желания могут быть как нормальными, так и извращенными. Так что фетишисты, гомосексуалисты, садисты и другие извращенцы иногда могут находить в своей работе возможность удовлетворения своих странных потребностей. Некоторые профессии особенно привлекательны для таких людей. Под сенью профессиональных покровов пышным цветом расцветают жестокость и жажда кровопролития.

В разных видах работы существуют разные условия для радости труда. В 1-м и 3-м классах они могут быть более однородными, чем во 2-м классе. Очевидно, что в 4-м классе они присутствуют реже.

Радость труда может совершенно отсутствовать. Психические факторы могут полностью ее исключать. С другой стороны, можно намеренно стремиться к увеличению радости труда.

Знатоки человеческой души всегда стремились к повышению радости труда. Большую часть достижений организаторов и вождей наемных армий можно отнести на этот счет. Задача, решаемая ими, была не очень трудна, поскольку профессия солдата удачи обеспечивает удовлетворение 4-го класса. Однако это удовлетворение не зависит от лояльности солдата. Оно доступно и тем, кто бросает своего полководца в трудной ситуации и восстает против него, переходя на службу к новому лидеру. Таким образом, одна из задач работодателей солдат удачи состояла в поддержании чести мундира и лояльности, которые могли бы удержать наемников от соблазнов. Разумеется, не все властители заботились о таких тонких материях. В армиях и военно-морских флотах XVIII в. единственным средством обеспечения повиновения и предотвращения дезертирства были жестокие наказания.

Современный индустриализм также намеренно не стремился к увеличению радости труда. Он полагался на улучшение материального положения работников как в роли получателей заработной платы, так и в роли потребителей и покупателей товаров. Ввиду того, что люди, ищущие работу, толпились у ворот заводов и фабрик, и все стремились приобрести как можно больше потребительских товаров, казалось, что нет нужды прибегать к каким-то особым хитростям. Выгоды, обеспечиваемые массам капиталистической системой, были настолько очевидны, что никто из предпринимателей не считал необходимым выступать перед рабочими с прокапиталистической пропагандой. По существу, современный капитализм представляет собой производство для нужд широких масс. Покупателями товаров в целом выступали те же самые люди, которые в качестве наемных работников участвовали в их производстве. Растущий объем продаж предоставлял работодателю надежное доказательство улучшения уровня жизни масс. Его не заботили чувства персонала в качестве работников. Он стремился обслуживать их исключительно в качестве потребителей. Даже сегодня, перед лицом постоянной и фанатичной антикапиталистической пропаганды, отсутствует всякая контрпропаганда.

Антикапиталистическая пропаганда представляет собой систематическую программу замены радости труда на тягость труда. Радость труда 1-го и 2-го классов до некоторой степени зависит от идеологических факторов. Рабочие радуются своему месту в обществе и своему активному участию в производственной деятельности. Если кто-то порочит эту идеологию и заменяет ее другой, представляющей наемных рабочих угнетенными жертвами безжалостных эксплуататоров, то он превращает радость труда в чувство недовольства и тягости.

Ни одна  идеология, какое впечатление она бы ни производила, не может повлиять на отрицательную полезность труда. С помощью убеждения и гипнотического внушения ее невозможно ни устранить, ни облегчить. С другой стороны, словами и теориями ее нельзя и увеличить. Отрицательная полезность труда представляет собой безусловную данность. Непринужденная и беззаботная реализация энергии и жизненных функций в условиях бесцельной свободы всем нравится больше, чем жесткие ограничения целенаправленных усилий. Отрицательная полезность труда точно так же мучит и человека, самоотреченно посвящающего себя работе. Он также стремится уменьшить объем работы, если это можно сделать без ущерба для ожидаемого промежуточного вознаграждения, и он испытывает радость труда 3-го класса.

Однако радость труда 1-го и 2-го, а иногда и 3-го класса можно уничтожить с помощью идеологического воздействия и заменить ее тягостью труда. Рабочий начинает ненавидеть свою работу, если его удается убедить в том, что он подчиняется отрицательной полезности труда не вследствие собственной более высокой оценки предусмотренного вознаграждения, а просто вследствие несправедливости общественного устройства. Введенный в заблуждение лозунгами социалистических пропагандистов, он не способен осознать, что отрицательная полезность труда выступает неизбежным явлением человеческого существования, некой конечной данностью, которую невозможно устранить приемами и методами социальной организации. Он становится жертвой марксистского заблуждения о том, что в социалистическом обществе работа будет доставлять радость, а не причинять боль[Энгельс Ф. Анти-Дюринг//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 305.].

Замена радости труда на тягость труда не оказывает влияния ни на оценку отрицательной полезности труда, ни на оценку результата труда. Поскольку люди работают не за радость труда, а ради промежуточного вознаграждения, то и спрос на труд и предложение труда остаются без изменений. Меняется только эмоциональное отношение работника. Его работа, его положение в системе общественного разделения труда, его взаимосвязи с другими членами общества и с обществом в целом предстают перед ним в новом свете. Он жалеет себя как беззащитную жертву нелепой и несправедливой системы. Он становится сварливым ворчуном, неуравновешенной личностью, легкой жертвой разного рода шарлатанов и критиканов. Испытывая радость от выполнения своих обязанностей и преодоления отрицательной полезности труда, люди становятся бодрыми, их энергия и жизненная сила усиливаются. Изнывая на работе от скуки, люди становятся угрюмыми и нервными. Сообщество, в котором господствует тягость труда, представляет собой сборище озлобленных, вздорных и раздраженных, вечно всем недовольных людей.

Однако на фоне волевого источника преодоления отрицательной полезности труда роль радости и тягости труда является случайной и излишней. Нельзя ставить вопроса о том, чтобы заставить людей работать только ради радости труда. Радость труда не может заменить промежуточное вознаграждение труда. Единственное средство побудить человека работать больше и лучше это предложить ему более высокое вознаграждение. Бесполезно соблазнять его радостью труда. Попытавшись придать радости труда определенную функцию в системе производства, диктаторы Советской России, нацистской Германии и фашистской Италии обнаружили, что их надежды не оправдались.

Ни радость, ни тягость труда не могут повлиять на количество труда, предлагаемого на рынке. Это очевидно в том случае, если эти чувства присутствуют с одинаковой интенсивностью во всех видах труда. Но то же самое относится и к радости или тягости, обусловленным специфическими чертами конкретной работы или специфическим характером работника. Возьмем, к примеру, радость труда 4-го класса. Стремление определенного сорта людей иметь работу, предлагающую возможность получения такого рода специфического удовлетворения, ведет к снижению ставок заработной платы в этой сфере. Но именно этот результат заставляет других людей, менее склонных к подобным весьма сомнительным удовольствиям, отдавать предпочтение другим секторам рынка труда, где они могут заработать больше. Таким образом, возникает противоположная тенденция, нейтрализующая первую. Радость и тягость труда выступают психологическими явлениями, не влияющими ни на субъективные оценки индивидами отрицательной полезности и промежуточное вознаграждение труда, ни на цену труда на рынке.

3. Заработная плата

Труд является редким фактором производства. И как таковой он продается и покупается на рынке. Если исполнитель работы является продавцом продукции или услуг, то цена труда входит в цену продукции или услуг. Если труд как таковой продается или покупается сам по себе либо предпринимателем, занятым производством продукции на продажу, либо потребителем, желающим использовать оказываемые услуги для личного потребления, то его цена называется заработной платой.

Для действующего человека его собственный труд является не только фактором производства, но и источником отрицательной полезности; он оценивает его не только с точки зрения ожидаемого промежуточного вознаграждения, но и с точки зрения вызываемой им отрицательной полезности. Но для него, как и для каждого, труд других людей, предлагаемый на продажу на рынке, является не чем иным, как фактором производства. Человек относится к труду других людей точно так же, как он относится к любому редкому материальному фактору производства. Он оценивает его в соответствии с принципами, которые он применяет к оценке всех остальных благ. Величина ставок заработной платы определяется на рынке точно так же, как и цена любого другого товара. Эмоциональная окрашенность этого термина, возникшая под влиянием марксизма, не имеет никакого значения. В связи с этим достаточно отметить, что к труду относятся именно так только потому, что к этому подталкивает поведение потребителей.

Недопустимо говорить о труде и заработной плате вообще, не прибегая к определенным ограничениям. Труд неоднороден, а единой ставки заработной платы не существует. Разные виды труда качественно сильно отличаются друг от друга, и каждый из них оказывает специфические услуги. Каждому дается оценка в качестве комплиментарного фактора для выпуска определенных потребительских товаров и услуг. Между оценками хирурга и грузчика нет прямой связи. Но косвенно каждый сектор рынка труда связан со всеми остальными секторами. Увеличение спроса на хирургические услуги, какое бы оно большое ни было, не заставляет грузчиков рваться в хирургию. Хотя границы между различными секторами рынка труда не являются резкими, существует постоянная тенденция перемещения рабочих из своих отраслей в смежные отрасли, условия которых, как кажется, предлагают лучшие возможности. Таким образом, в конечном счете любое изменение спроса и предложения в одном секторе косвенно оказывает влияние на все остальные сектора. Все профессиональные группы косвенно конкурируют друг с другом. Если большее количество людей посвящает себя медицинской  деятельности, то люди отвлекаются от смежных профессий, а последние замещаются притоком людей из других отраслей и т.п.

В этом смысле все профессиональные группы связаны между собой, какими бы разными ни были требования к каждой из них. Здесь мы опять сталкиваемся с тем, что качественные различия работы, необходимой для удовлетворения потребностей, больше, чем разнообразие врожденных способностей человека к выполнению работы[См. с. 126128.].

Связь существует не только между различными видами труда и ценами на них, но и между трудом и материальными факторами производства. В определенных пределах труд можно заменить материальными факторами производства и наоборот. Степень использования этого эффекта определяется величиной ставок заработной платы и цен материальных ресурсов.

Установление ставок заработной платы как и цен материальных факторов производства может осуществляться только на рынке. Нерыночных ставок заработной платы не существует, как не существует нерыночных цен. Поскольку существуют ставки заработной платы, постольку к труду относятся как к любому материальному фактору производства и продают и покупают на рынке. Сектор рынка средств производства, на котором нанимается труд, принято называть рынком труда. Подобно всем остальным секторам рынка, рынок труда приводится в движение предпринимателями, жаждущими получить прибыль. Каждый предприниматель стремится купить все виды конкретного труда, необходимые ему для осуществления своих планов, по самой низкой цене. Но предлагаемая им заработная плата должна быть достаточна высока, чтобы увести работников от конкурирующих предпринимателей. Верхняя граница предложения определяется ценой, которую, как ожидается, он может выручить за приращение товарной продукции, планируемое от использования этих рабочих. Нижняя граница определяется ценой предложения конкурирующих предпринимателей, которые руководствуются аналогичными соображениями. Именно это имеют в виду экономисты, когда утверждают, что величина ставок заработной платы каждого вида труда определяется его предельной производительностью. Ту же истину можно выразить и по-другому, сказав, что ставки заработной платы определяются спросом на труд и материальные факторы производства, с одной стороны, и ожидаемыми будущими ценами на потребительские товары, с другой.

Это каталлактическое объяснение установления ставок заработной платы всегда было мишенью яростных, но абсолютно ошибочных нападок. Утверждалось, что существует монополия спроса на труд. Большинство сторонников этой доктрины полагают, что удовлетворительно обосновали свое заявление ссылками на некоторые случайные замечания Адама Смита о своего рода молчаливом, но постоянном и единообразном объединении работодателей с целью не допустить повышения зарплаты[См.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. 1. Кн. 1. Гл. VIII. М.: Наука, 1991. С. 186. Представляется, что сам Адам Смит бессознательно поддался этой идее (cм.: Hutt W.H. The Theory of Collective Bargaining. London, 1930. P. 2425).]. Другие расплывчато ссылаются на существование профессиональных объединений различных групп предпринимателей. Бессодержательность подобных разговоров очевидна. Однако их необходимо проанализировать с величайшей тщательностью, поскольку эти искаженные идеи являются главным идеологическим обоснованием профсоюзного движения и государственной политики в сфере занятости.

По отношению к продавцам труда предприниматели находятся в том же положении, что и по отношению к продавцам материальных факторов производства. Им необходимо приобрести все факторы производства по минимальной цене. Но если какие-либо предприниматели, группы предпринимателей или все предприниматели предлагают слишком низкие цены или ставки заработной платы, т.е. не соответствующие состоянию свободного рынка, то им удастся приобрести то, что они хотят, только в том случае, если доступ в ряды предпринимателей блокирован институциональными барьерами. Если не существует препятствий для появления новых предпринимателей или для расширения деятельности уже действующих предпринимателей, то любое падение цен на факторы производства, не сообразное структуре рынка, должно открыть новые возможности для зарабатывания прибыли. Будут существовать люди, стремящиеся воспользоваться разницей между преобладающей ставкой заработной платы и предельной производительностью труда. Предъявляемый ими спрос на труд вновь вернет ставки зарплаты на уровень, обусловленный предельной производительностью труда. Даже если бы могло существовать молчаливое объединение работодателей, о котором упоминал Адам Смит, то оно не смогло бы понизить заработную плату ниже конкурентной рыночной ставки, если только для начала занятия предпринимательством, кроме ума и капитала (последний всегда доступен для предпринимателей, предлагающих более высокую отдачу), не требуются еще и институциональное право, патент или лицензия, закрепленные за группой привилегированных людей.

Утверждалось, что человек, ищущий работу по найму, должен продать свой труд по любой цене, какой бы низкой она ни была, так как он целиком и полностью зависит от своей способности работать и не имеет другого источника дохода. Он не может ждать и вынужден довольствоваться любым вознаграждением, предлагаемым ему работодателем. Эта неустранимая уязвимость облегчает хозяевам проведение согласованных действий, направленных на понижение ставок заработной платы. В случае необходимости они могут ждать дольше, поскольку их потребность в труде не столь насущна, как потребность рабочих в средствах существования. Этот аргумент несовершенен. Он считает само собой разумеющимся, что работодатели присваивают разницу между ставкой заработной платы, соответствующей предельной производительности, и пониженной монопольной ставкой в качестве дополнительного монопольного выигрыша, а не передают его потребителям в форме снижения цен, поскольку если бы они уменьшили цены в соответствии со снижением издержек производства, то в роли предпринимателей и продавцов товаров они не извлекли бы никакой выгоды от сокращения заработной платы. Весь выигрыш пошел бы потребителям, а тем самым и наемным работникам в роли покупателей; сами предприниматели выиграли бы только как потребители. Чтобы удержать прибыль, порождаемую эксплуатацией так называемой слабой рыночной власти рабочих, со стороны работодателей в их роли продавцов товаров понадобились бы согласованные действия. Это потребовало бы всеобщей монополии на все виды производственной деятельности, которую можно создать только с помощью институционального ограничения допуска в предпринимательство.

Самое главное состоит в том, что так называемое монополистическое объединение работодателей, о котором говорят Адам Смит и особенно общественное мнение, будет монополией спроса. Но мы уже видели, что так называемые монополии спроса в действительности являются особого рода монополиями предложения. Работодатели будут иметь возможность понизить ставки заработной платы в результате согласованных действий только в том случае, если они монополизируют фактор, необходимый для любого вида производства, и монопольно ограничат его использование. Но так как единого материального ресурса, необходимого для всех видов производства, в природе не существует, то они должны были бы монополизировать все факторы производства. Это условие можно реализовать только в социалистическом сообществе, где нет ни рынка, ни цен, ни ставок заработной платы.

Владельцы материальных факторов производства, капиталисты и землевладельцы, также не смогут объединиться во всеобъемлющий картель, направленный против интересов рабочих. Характерной чертой производственной деятельности в прошлом и в обозримом будущем является то, что редкость труда превосходит редкость большинства первичных, природных факторов производства. Относительно большая редкость труда определяет степень использования относительно изобильных первичных естественных ресурсов. Неиспользуемая земля, неиспользуемые месторождения полезных ископаемых и т.д. существуют потому, что для их использования не хватает труда. Если бы владельцы уже обрабатываемой земли образовали картель с целью получения монопольного дохода, то их планы были бы сорваны владельцами субмаржинальной земли. В свою очередь, собственники произведенных факторов производства не могут объединиться во всеобъемлющий картель без участия владельцев первичных факторов.

Против теории монополистической эксплуатации труда посредством скрытого или явного объединения работодателей выдвигалось множество возражений. Было показано, что никогда и нигде в свободной рыночной экономике не выявлено существования подобных картелей; что неверно, будто люди, ищущие работу по найму, не могут ждать и поэтому вынуждены соглашаться на любую зарплату, предлагаемую работодателями, какой бы низкой она ни была. Неверно, что каждый безработный рабочий стоит перед лицом голода; рабочие тоже имеют резервы и могут ждать; доказательством служит то, что они и в самом деле ждут. С другой стороны, ожидание влечет за собой разорительные последствия и для предпринимателей и капиталистов. Если они не могут найти применение своему капиталу, то они терпят убытки. Таким образом, беспочвенны все рассуждения о так называемом преимуществе работодателей и невыгодном положении работников в переговорном процессе[Все это и много других моментов тщательно проанализированы в: Hutt. Op. cit. P. 3572.].

Однако все это представляет собой вторичные и случайные соображения. Центральным фактом является то, что монополия спроса на труд не может существовать и не существует в свободной рыночной экономике. Она может возникнуть только вследствие институциональных ограничений доступа в предпринимательство.

Следует обратить внимание еще на один момент. Доктрина монополистических манипуляций ставками заработной платы со стороны работодателей говорит о труде как об однородном образовании. Она имеет дело с такими концепциями, как спрос на труд вообще и предложение труда вообще. Но эти понятия, как уже указывалось, не имеют соответствия в реальной действительности. На рынке труда продается и покупается не труд вообще, а совершенно конкретный труд, оказывающий определенные услуги. Каждый предприниматель ищет работников, способных выполнить именно те специфические обязанности, которые необходимы для реализации его планов. Он должен отвлечь этих специалистов от тех заданий, которые они выполняют в данный момент. Единственное средство для этого предложить им более высокую оплату. Любое новшество, которое планирует предприниматель производство нового изделия, применение нового технологического процесса, выбор нового места для своего филиала или просто расширение производства на своем предприятии или на других предприятиях, требует использования работников, к этому моменту уже занятых где-то в другом месте. Предприниматели сталкиваются не просто с недостатком труда вообще, а с недостатком конкретных видов труда, необходимых для их заводов. Конкуренция предпринимателей за самых подходящих рабочих не менее остра, чем их конкуренция за необходимое сырье, инструменты и станки, а также за капитал на ссудном рынке. Расширение деятельности отдельных фирм, так же как и общества в целом, ограничено не только массой наличных капитальных благ и предложением труда вообще. Расширение каждой отрасли производства также ограничено имеющимся предложением специалистов. Разумеется, это является временным препятствием, которое исчезает в долгосрочной перспективе, когда, будучи привлеченными более высокой оплатой в отраслях, испытывающих недостаток специалистов, большее количество рабочих пройдут соответствующую подготовку. Однако в изменяющейся экономике такой недостаток специалистов ежедневно возникает вновь и вновь и определяет поведение работодателей, ищущих себе работников.

Любой работодатель должен стремиться к приобретению факторов производства, включая труд, по минимальной цене. Если работодатель будет платить больше рыночной цены услуг, оказываемых ему работниками, то очень скоро его вытеснят из сферы предпринимательства. С другой стороны, предприниматель, который попытается снизить ставки заработной платы ниже значения, соответствующего предельной производительности труда, не сможет укомплектовать штат такими людьми, которые требуются для наиболее эффективного использования его оборудования. Ставки заработной платы имеют тенденцию достигать уровня, соответствующего цене предельного продукта данного вида труда. Если ставки заработной платы опустятся ниже этого уровня, то выигрыш, получаемый от использования каждого дополнительного работника, увеличит спрос на труд и тем самым заставит ставки заработной платы вырасти снова. Если ставки заработной платы поднимутся выше этой точки, то потери, связанные с использованием каждого работника, вынудят работодателей увольнять рабочих. Конкуренция безработных за рабочие места сформирует тенденцию снижения ставок заработной платы.

4. Каталлактическая безработица

Если человек, ищущий работу по найму, не может найти место, которому он отдает предпочтение, то он должен искать другую работу. Если он не может найти работодателя, готового платить ему столько, сколько он хотел бы получать, то он должен умерить свои претензии. Если он отказывается это сделать, то он не получит никакой работы и останется безработным.

Причина безработицы состоит в том, что вопреки вышеупомянутой теории, согласно которой наемные работники не могут ждать, желающие работать по найму могут ждать и на самом деле ждут. Если человек, ищущий работу по найму, не хочет ждать, то он всегда найдет работу в свободной рыночной экономике, где всегда существуют неиспользуемые запасы природных ресурсов, а также очень часто неиспользуемые запасы произведенных факторов производства. Ему лишь нужно снизить размеры оплаты, которую он требует, или сменить профессию или место работы.

Были и сейчас есть люди, которые работают только на протяжении некоторого времени, а затем живут на накопленные во время работы сбережения. В странах, где культурный уровень масс низок, очень часто трудно набрать работников, готовых трудиться постоянно. Средний человек настолько груб и инертен, что не знает иного применения своим доходам, кроме как купить некоторое количество свободного времени. Он работает только для того, чтобы некоторое время оставаться безработным.

В цивилизованных странах дело обстоит иначе. Здесь работник смотрит на безработицу как на зло. Он хотел бы избежать ее при условии, что соответствующие жертвы не будут слишком велики. Выбор между занятостью и безработицей делается им точно так же, как и любой другой выбор: он взвешивает все за и против. Если он выбирает незанятость, то  эта безработица представляет собой рыночный феномен, природа которого не отличается от других рыночных явлений, возникающих в изменяющейся рыночной экономике. Мы можем назвать этот вид безработицы безработицей, порожденной рынком, или каталлактической безработицей.

Разнообразные  соображения, которые могут побудить человека сделать выбор в пользу безработицы, можно классифицировать следующим образом:

1. Индивид считает, что позже найдет более высокооплачиваемую работу там, где он в данный момент проживает, и по той специальности, которая ему нравится больше и которой он обучен. Он старается избежать затрат и других неблагоприятных последствий, связанных со сменой профессии и с переездом с одного места на другое. При этом могут существовать особые обстоятельства, увеличивающие эти издержки. Рабочий, имеющий собственное жилье, сильнее связан с местом своего проживания, чем люди, живущие в арендованных апартаментах. Замужняя женщина менее мобильна, чем незамужняя девушка. В некоторых видах деятельности со временем происходит депрофессионализация, затрудняющая возвращение к этому занятию после перерыва. Часовой мастер, некоторое время работающий лесорубом, может потерять требующуюся для его предыдущей работы сноровку. Во всех этих случаях человек выбирает временную безработицу, потому что считает, что его выбор в долгосрочном плане окупится.

2. Спрос на некоторые профессии подвержен значительным сезонным колебаниям. Часть года спрос очень интенсивен, в остальное время он уменьшается или исчезает вовсе. Структура заработной платы сглаживает эти сезонные колебания. Подверженные этому отрасли экономики могут конкурировать на рынке труда только в том случае, если заработная плата во время сезонного всплеска спроса достаточно велика, чтобы компенсировать работникам потери, связанные с сезонной неравномерностью спроса. Тогда работники, сэкономив часть своего дохода, заработанного во время сезонного спроса, останутся безработными в период спада.

3. Индивид делает выбор в пользу временной безработицы по соображениям, которые в повседневной речи называются внеэкономическими или даже иррациональными. Он не берется за работу, которая несовместима с его религиозными, моральными и политическими убеждениями. Он сторонится занятий, которые могут повредить его социальному престижу. Он может руководствоваться традиционными стандартами того, что подобает джентльмену, а что его недостойно. Он не желает потерять лицо или общественное положение.

Безработица в свободной рыночной экономике всегда добровольная. По мнению безработного, безработица является меньшим из двух зол, из которых он должен делать выбор. Состояние рынка может иногда вызвать понижение ставок заработной платы. Но на свободном рынке каждому виду труда соответствует такой уровень заработной платы, при котором все, кто стремится работать, могут получить работу. Конечная ставка заработной платы это ставка, при которой все те, кто ищет работу, ее получают, а все работодатели нанимают столько работников, сколько хотят нанять. Ее величина определяется предельной производительностью каждого вида работы.

Колебания ставок заработной платы представляют собой механизм, посредством которого на рынке труда проявляет себя господство потребителей. Они являются критериями распределения труда между различными отраслями производства. Они наказывают неповиновение путем понижения ставок заработной платы в отраслях с относительно избыточной занятостью и вознаграждают повиновение путем повышения ставок заработной платы в отраслях, где существует относительный недостаток рабочих рук. Тем самым они подчиняют индивида суровому общественному давлению. Очевидно, что косвенно это ограничивает свободу индивида в области выбора профессии. Однако это давление не является неумолимым. Оно оставляет индивиду поле, в границах которого он может выбирать между тем, что ему подходит больше, и тем, что ему подходит меньше. В этих пределах он может действовать по собственной воле. Этот объем свободы является максимумом свободы, которой индивид может пользоваться в системе общественного разделения труда, а этот объем давления является минимальным давлением, необходимым для сохранения системы общественного сотрудничества. Каталлактическому давлению системы заработной платы есть только одна альтернатива: назначение профессий и должностей каждому индивиду посредством категорических приказов власти, центрального совета, планирующего всю производственную деятельность. Это равносильно подавлению всякой свободы.

Надо признать, что в системе заработной платы индивид не свободен выбрать постоянную безработицу. Но никакая иная мыслимая общественная система не может даровать ему право на неограниченный досуг. То, что человек не может избежать подчинения отрицательной полезности труда, не является следствием какого-либо общественного института. Это является неизбежным естественным условием человеческой жизни и поведения.

Нецелесообразно называть каталлактическую безработицу фрикционной безработицей, используя метафору, заимствованную из механики. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики безработицы не существует, потому что это предположение лежит в ее основе. Безработица феномен изменяющейся экономики. Тот факт, что работник, уволенный по причине изменений, произошедших в организации производственных процессов, не хватается мгновенно за любую возможность получить другую работу, а ждет более благоприятного шанса, является не следствием медлительности приспособления к изменению обстоятельств, а одним из факторов, замедляющих темп этого приспособления. Это не автоматическая реакция на произошедшие изменения, не зависящая от воли и выбора данных субъектов, ищущих работу, а результат их намеренных действий. Она спекулятивна, а не фрикционна.

Каталлактическую безработицу не следует путать с институциональной безработицей. Институциональная безработица не является результатом решений отдельных субъектов, ищущих работу. Это следствие вмешательства в рыночные явления, направленного на навязывание с помощью принуждения и давления более высоких ставок заработной платы, чем те, которые установились бы на свободном рынке. Обсуждение институциональной безработицы относится к анализу проблем интервенционизма.

5. Валовые ставки заработной платы и чистые ставки заработной платы

На рынке труда работодатель покупает и получает в обмен на заработную плату определенное действие, которое он оценивает в соответствии с его рыночной ценой. На цену определенного количества конкретного действия не влияют традиции и обычаи, существующие в различных секторах рынка труда. Валовые ставки заработной платы всегда стремятся к точке, в которой они будут равны цене, по которой на рынке можно продать приращение продукции, полученное в результате использования предельного работника, с соответствующими поправками на цены материалов и первоначальный процент на капитал.

Взвешивая все за и против найма работников, работодатель не задается вопросом о заработке работника после всех вычетов. Для него важен вопрос: какова общая цена, которую я должен заплатить, чтобы заполучить услуги этого работника в свое распоряжение? Говоря об установлении ставок заработной платы, каталлактика всегда имеет в виду общую цену, которую должен заплатить работодатель за определенное количество работы определенного вида, т.е. валовые ставки заработной платы. Если законы или деловые традиции вынуждают работодателя нести иные затраты, помимо заработной платы, выплачиваемой работникам, то соответственно уменьшается их заработок после всех вычетов. Эти дополнительные расходы не оказывают влияния на валовые ставки заработной платы. Вся их тяжесть падает на работников. На их величину уменьшаются заработки работников после всех вычетов, т.е. чистые ставки заработной платы.

Необходимо осознавать следующие последствия такого положения дел.

1. Не имеет значения, является ли заработная плата повременной или сдельной. Там, где присутствует повременная оплата, работодатель также принимает во внимание только одно, а именно среднюю выработку, которую он может получить от каждого занятого работника. Его расчеты игнорируют все возможности увиливать от работы и мошенничать, предоставляемые повременной работой персоналу. Он увольняет работников, которые не выполняют ожидаемого минимума. С другой стороны, работник, желающий зарабатывать больше, должен либо перейти на сдельщину, либо искать, где оплата выше ввиду того, что минимум, ожидаемый от работников, больше.

На свободном рынке не играет также роли, выплачивается ли зарплата раз в день, раз в месяц или раз в год. Не играет роли, больше или меньше время предупреждения об увольнении, заключаются ли трудовые соглашения на определенное время или пожизненно, имеет ли работник право на отставку по возрасту, на пенсию себе, своей вдове и своим сиротам, на оплачиваемый отпуск, на определенную помощь в случае болезни или инвалидности, а также на другие льготы и привилегии. Перед работодателем встает единственный вопрос: стоит ли мне заключать этот контракт? Не плачу ли я слишком много за то, что получаю взамен?

2. Следовательно, тяжесть всех так называемых социальных завоеваний падает на чистые ставки заработной платы работников. Неважно, имеет ли право работодатель вычитать свои взносы во всякого рода фонды социальной защиты из заработной платы, которую он выплачивает работнику наличными, или нет. В любом случае бремя этих взносов ложится на работников, а не на работодателей.

3. То же самое действительно и в отношении налогов на заработную плату. Здесь также не важно, имеет ли работодатель право вычитать их из чистого заработка работника или не имеет.

4. Сокращение рабочего времени также не является бесплатным подарком работнику. Если он не компенсирует сокращение рабочего дня увеличением выработки, то соответственно упадут повременные тарифы. Если закон, предписывающий сокращение рабочего времени, запрещает снижать ставки заработной платы, то проявятся все последствия декретированного повышения заработной платы. То же самое относится и ко всем так называемым социальным завоеваниям, таким, как оплачиваемые отпуска и т.д.

5. Если государство предоставляет работодателям субсидии для найма определенных групп работников, то их заработок после всех вычетов увеличивается на общую сумму этой субсидии.

6. Если власти предоставляют каждому занятому работнику, собственный заработок которого ниже определенного минимума, пособие, подтягивающее его доход к этому минимуму, то это не оказывает непосредственного влияния на уровень тарифных ставок. Косвенно это может привести к снижению тарифных ставок, поскольку эта система может побудить искать работу людей, не работавших ранее, и тем самым привести к увеличению предложения труда[В последние годы XVII в. в разгар бедствий, вызванных затянувшейся войной с Францией и инфляционными методами ее финансирования, Англия прибегла к этому паллиативу (Спинхэм- лендская система). Ее целью было не допустить перехода сельскохозяйственных рабочих на фабрики, где они могли бы заработать больше. Таким образом, Спинхэмлендская система была замаскированной дотацией мелкопоместному дворянству, экономя ему затраты на более высокую оплату труда работников.].

6. Заработная плата и средства существования

Жизнь первобытного человека была непрекращающейся борьбой со скудостью естественных средств существования. В отчаянных усилиях обеспечить простое выживание погибло множество индивидов и целых родов, племен и народов. Первобытного человека постоянно преследовал призрак смерти от голода. Цивилизация избавила нас от этой опасности. И днем, и ночью жизни человека угрожают бесчисленные опасности; в любое время он может быть уничтожен силами природы, которыми он не в силах управлять, или по крайней мере не может управлять на нынешней стадии своего знания и потенциальных возможностей. Но кошмар голодной смерти больше не вселяет ужас в людей, живущих в капиталистическом обществе. Тот, кто способен работать, зарабатывает гораздо больше того, что необходимо для простого поддержания жизни.

Конечно, существуют калеки, не способные работать. Кроме этого есть инвалиды, которые могут выполнять небольшой объем работы, физические недостатки которых не позволяют им трудиться столько, сколько нормальные работники; иногда их расценки настолько малы, что они не могут содержать самих себя. Эти люди могут свести концы с концами только в том случае, если им помогут другие люди. Родственники, друзья, благотворительные фонды, пособия по бедности помогают нуждающимся выжить. Люди, живущие за счет благотворительности, не участвуют в общественном производстве; они не действуют, поскольку речь идет об обеспечении средствами удовлетворения потребностей; они живут, потому что другие люди заботятся о них. Проблема пособий по бедности является проблемой организации потребления, а не проблемой организации производственной деятельности. Как таковая она находится вне рамок теории человеческой деятельности, которая имеет отношение только к обеспечению средствами, необходимыми для потребления, а не к способу потребления этих средств. Каталлактическая теория рассматривает методы благотворительной поддержки нуждающихся только в той степени, в какой они могут оказать влияние на предложение труда. Иногда политика пособий по бедности стимулирует нежелание работать и незанятость трудоспособных людей.

В капиталистическом обществе существует тенденция постоянного увеличения инвестированного капитала на душу населения. Темпы накопления капитала превышают темпы роста населения. Следовательно, предельная производительность труда, реальные ставки заработной платы и уровень жизни наемных работников непрерывно растут. Однако повышение благосостояния не выступает проявлением действия неизбежного закона человеческой эволюции. Эта тенденция является следствием взаимодействия сил, которые могут действовать свободно только в условиях капитализма. Очень может быть, учитывая направление нынешней экономической политики, что проедание капитала и недостаточное снижение численности населения могут повернуть этот процесс вспять. Тогда человек снова может узнать, что такое голод, а соотношение наличных капитальных благ и численности населения может стать настолько неблагоприятным, что часть работников будут зарабатывать меньше, чем необходимо для простого поддержания их жизни. Всего лишь приближение к такому состоянию неминуемо приведет к непримиримым разногласиям, конфликтам, ожесточенность которых вызовет полный распад общественных связей. Общественное разделение труда невозможно сохранить, если часть его участников обречены зарабатывать меньше, чем необходимо для простого выживания.

Понятие физиологического прожиточного минимума, на который ссылается железный закон заработной платы и который постоянно предлагается демагогами, бесполезен для каталлактической теории установления ставок заработной платы. Одним из принципов, на котором покоится общественное сотрудничество, является тот факт, что труд, выполняемый в  рамках  разделения труда,  является настолько более производительным, чем усилия изолированных индивидов, что трудоспособные люди не боятся голода, ежедневно угрожавшего их предкам. В капиталистическом сообществе прожиточный минимум не играет никакой каталлактической роли.

Более того, понятие физиологического прожиточного минимума не имеет той точности и научной строгости, которые ему приписывают. Первобытный человек, приспособленный скорее к животному, чем человеческому существованию, мог поддерживать свою жизнь в таких условиях, которые их привередливым потомкам, избалованным капитализмом, показались бы невыносимыми. Не существует физиологически или биологически определенного прожиточного минимума, относящегося к любой особи зоологического вида homo sapiens. Не более разумным является представление о том, что для того, чтобы поддерживать здоровье человека и способность давать потомство, а также восстанавливать энергию, израсходованную на работу, требуется определенное количество калорий. Обращение к терминам животноводства и опытам над морскими свинками не помогает экономистам понять проблемы целеустремленной деятельности человека. Железный закон заработной платы и по сути тождественная марксистская теория определения стоимости рабочей силы посредством рабочего времени, необходимого для ее производства, а следовательно, и воспроизводства[Маркс К. Капитал. Т. 1//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 181. В Манифесте коммунистической партии Маркс и Энгельс формулируют свою теорию следующим образом: Средняя цена наемного труда есть минимум заработной платы, т.е. сумма жизненных средств, необходимых для сохранения жизни рабочего. Его едва хватает для воспроизводства его жизни (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 439).], являются наименее логичным из всего того, что когда-либо утверждалось в области каталлактики.

Хотя, вероятно, можно было найти определенный смысл в идеях, содержащихся в железном законе заработной платы. Если считать наемного работника просто имуществом, полагая, что он не играет в обществе никакой другой роли, и допустить, что он стремится только к удовлетворению потребностей в пище и размножении и не знает других способов использования своих доходов, помимо удовлетворения животных потребностей, тогда железный закон заработной платы можно считать теорией определения ставок заработной платы. В сущности, бесплодная теория ценности классической школы не могла дать другого решения этой проблемы. Для Торренса и Рикардо теорема о том, что естественная цена труда является ценой, позволяющей наемным работникам поддерживать существование своего рода без роста и сокращения его численности, была неизбежным следствием их несостоятельной теории ценности. Но когда их эпигоны осознали, что этот очевидно нелепый закон, противоречащий здравому смыслу, больше не может их удовлетворить, они видоизменили его так, что это стало равносильно полному отказу от каких-либо попыток дать экономическое объяснение установлению ставок заработной платы. Они пытались сохранить дорогое их сердцу понятие прожиточного минимума путем замены концепции физиологического минимума концепцией социального минимума. Они больше не говорили о минимуме необходимых средств существования работника и недопущении уменьшения предложения труда. Вместо этого они говорили о минимуме, необходимом для сохранения уровня жизни, освященного историческими традициями и унаследованными привычками и обычаями. В то время как каждодневный опыт впечатляюще демонстрирует, что при капитализме реальная заработная плата и уровень жизни наемных работников постоянно растут, в то время как с каждым днем становится все очевиднее, что традиционные перегородки, отделяющие друг от друга разные слои населения, уже невозможно сохранять ввиду того, что улучшение условий жизни промышленных рабочих уничтожило представления о сословном положении и титулах, эти доктринеры заявляют, что величину оплаты труда определяют старые обычаи и общественный договор. Только люди, ослепленные предрассудками и партийными пристрастиями, могут прибегать к этому объяснению в эпоху, когда промышленность постоянно предоставляет для массового потребления все новые и новые доселе неведомые товары и делает доступными для среднего работника удовольствия, о которых в прошлом не могли мечтать и короли.

Нет ничего особо примечательного в том, что прусская историческая школа wirtschaftlische Staatwissenschaften* рассматривала заработную плату, подобно ценам на товары и процентным ставкам, в качестве исторической категории и, трактуя ее, прибегала к концепции дохода, соответствующего иерархическому положению индивида в общественной табели о рангах. Эта школа отрицала существование экономической науки и подменяла ее историей. Самое удивительное то, что Маркс и марксисты не осознавали, что поддержка ими этой ложной доктрины полностью разрушает так называемую марксистскую экономическую науку. Когда опубликованные в 60-х годах статьи и трактаты убедили Маркса в том, что далее невозможно последовательно придерживаться классической теории заработной платы, он видоизменил свою теорию стоимости рабочей силы. Он провозгласил, что размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собой продукт истории и зависят в большой мере от культурного уровня страны, между прочим в значительной степени и от того, при каких условиях, а следовательно, с какими привычками и общественными притязаниями сформировался класс свободных рабочих. Таким образом, определение стоимости рабочей силы включает в себя исторический и моральный элемент. Но когда Маркс добавляет, что тем не менее для определенной страны и для определенного периода объем и состав необходимых для рабочего жизненных средств в среднем есть величина данная⁹, он противоречит сам себе и вводит в заблуждение читателя. То, что он имеет в виду, более не является необходимыми жизненными средствами, а представляет собой вещи, считающиеся необходимыми с традиционной точки зрения, средства, необходимые для поддержания уровня жизни, соответствующего положению рабочих в традиционной социальной иерархии. Такое объяснение означает фактический отказ от какого-либо экономического или каталлактического истолкования процесса определения заработной платы. Ставки заработной платы считаются исходным историческим фактом. Теперь уже они не рассматриваются в качестве рыночного явления, а считаются факторами, возникающими вне взаимодействия рыночных сил.

Но даже те, кто считает, что ставки заработной платы, выплачиваемые и получаемые в реальной действительности, навязываются рынку извне в виде заданной величины, все равно не могут обойтись без разработки теории, которая объясняет определение ставок заработной платы в результате оценок и решений потребителей. Без такой каталлактической теории заработной платы никакой экономический анализ рынка нельзя считать полным и удовлетворительным с логической точки зрения. Абсолютно бессмысленным было бы ограничивать каталлактические изыскания проблемами определения товарных цен и процентных ставок, а ставки заработной платы принимать как историческую данность. Экономическая теория, достойная своего имени, должна иметь что сказать относительно заработной платы помимо того, что она определяется историческим и моральным элементом. Отличительной чертой экономической науки является то, что она объясняет меновые отношения, возникающие в рыночных сделках, как рыночные явления, определение которых зависит от регулярности стечения и последовательности событий. Именно этот факт отличает экономическое концептуальное понимание от исторического понимания, интерпретации, теорию от истории.

Мы вполне можем представить себе историческую ситуацию, в которой уровень заработной платы навязывается рынку внешними силами сдерживания и принуждения. Такое институциональное фиксирование ставок заработной платы является одной из наиболее важных особенностей нашей эпохи политики интервенционизма. Здесь задача экономической науки как раз и состоит в том, чтобы исследовать последствия несоответствия двух ставок заработной платы: потенциальной ставки, которая установилась бы на рынке в результате взаимодействия спроса и предложения труда, с одной стороны, и ставки, навязанной участникам рыночной сделки внешними силами, с другой.

Надо признать, что в среде наемных работников широко распространены идеи о том, что заработная плата должна быть достаточна по меньшей мере для того, чтобы позволить им поддерживать уровень жизни, соответствующий их положению в иерархической структуре общества. Каждый отдельный рабочий имеет свое собственное мнение о претензиях, которые он вправе предъявлять в связи со статусом, рангом, традицией и обычаем, точно так же, как и собственное мнение о своих способностях и своих достижениях. Но эти претензии и самонадеянность не имеют никакого отношения к определению ставок заработной платы. Они не ограничивают ни восходящего, ни нисходящего движения ставок заработной платы. Наемный работник иногда должен удовлетвориться гораздо меньшим, чем то, что, на его взгляд, соответствует положению и способностям. Если ему предлагают больше, чем он ожидал, то он присваивает излишек без всяких угрызений совести. Эпоха laissez faire, где якобы действуют железный закон и доктрина исторически определенной структуры заработной платы Маркса, продемонстрировала поступательную, хотя и время от времени прерывавшуюся тенденцию роста реальной заработной платы. Уровень жизни наемных работников достиг беспрецедентной в истории высоты, о которой до этого нельзя было и помыслить.

Профсоюзы претендуют на то, чтобы номинальная заработная плата по меньшей мере всегда повышалась в соответствии с изменениями покупательной способности денежной единицы таким образом, чтобы гарантировать наемным работникам достигнутый уровень жизни. Они также предъявляют претензии по поводу условий военного времени и способов финансирования военных расходов. По их мнению, даже в военное время ни инфляция, ни подоходные налоги не должны оказывать неблагоприятного влияния на реальную заработную плату рабочих после всех вычетов. Эта доктрина неявно подразумевает тезис Манифеста коммунистической партии: Рабочие не имеют родины и им нечего терять, кроме своих цепей; следовательно, они не участвуют в войнах, которые ведутся эксплуататорами, и их не интересует, является ли их страна завоевателем, или подверглась агрессии. В задачу экономической науки не входит критическое исследование этих высказываний. Она лишь должна установить тот факт, что не имеет значения, какое оправдание выдвигается в пользу принудительного повышения ставок заработной платы выше уровня, который сложился бы на свободном рынке труда. Если в результате этих требований реальные ставки заработной платы действительно установлены выше уровня, который соответствует предельной производительности различных видов труда, то неизбежные последствия этого должны появиться безотносительно к философскому обоснованию.

Бросив взгляд на историю человечества от самого зарождения цивилизации до наших дней, можно в общем виде установить тот факт, что производительность человеческого труда увеличилась во много раз, поскольку жители цивилизованных стран на самом деле сегодня производят гораздо больше, чем их предки. Однако концепция производительности труда вообще не имеет никакого праксиологического или каталлактического значения и не допускает никакого количественного выражения. Еще менее допустимо ссылаться на нее при рассмотрении проблем рынка.

Современные профсоюзы оперируют концепцией производительности труда, намеренно сконструированной с целью обеспечить так называемое этическое оправдание синдикалистских затей. Они определяют производительность либо как всю рыночную стоимость, добавленную к продукту обработкой (одной фирмой или всеми фирмами данной отрасли), выраженную в деньгах, деленную на количество работников, либо как объем производства (фирмы или отрасли) на человеко-час работы. Сравнивая величины, рассчитанные по такой методике на начало и конец определенного периода времени, они называют разницу, на которую вторая превышает первую, увеличением производительности труда и заявляют, что она по праву целиком и полностью принадлежит рабочим. Они требуют, чтобы вся эта сумма была добавлена к заработной плате, которую рабочие получали в начале периода. Сталкиваясь с подобными претензиями профсоюзов, работодатели в большинстве случаев не оспаривают лежащую в их основе доктрину и не ставят под сомнение концепцию производительности труда, на которой она основывается. Неявно они с ней соглашаются, утверждая, что рост производительности труда, рассчитанный таким методом, уже полностью учтен в повышении тарифных ставок или что тарифные ставки уже превысили эту границу.

Однако такая процедура расчета производительности работы, выполненной персоналом фирмы или отрасли, в корне ошибочна. Пусть тысяча человек, работая по 40 ч в неделю, на современной обувной фабрике в Америке производят каждый месяц m пар обуви. А тысяча человек, работающих традиционными устаревшими инструментами в небольших кустарных мастерских в отсталых странах Азии, даже работая намного больше 40 ч в неделю, производят за тот же период времени намного меньше, чем m пар обуви. При расчете по методикам, соответствующим профсоюзной теории, различие производительности труда между Америкой и Азией огромно. Но это происходит не благодаря достоинствам американских рабочих. Они не являются более старательными, усердными, умелыми и сообразительными, чем азиаты. (Мы можем даже предположить, что многие из тех, кто занят на современной фабрике, выполняют значительно более простые операции, чем те, которые требуются от работника, манипулирующего старомодным инструментом.) Превосходство американского завода полностью определяется превосходством его оборудования и расчетливостью его предприимчивых руководителей. Предприниматели из отсталых стран не перенимают американских методов производства не из-за недостатков своих рабочих, а по причине нехватки накопленного капитала.

Накануне промышленной революции условия на Западе несильно отличались от тех, что в настоящее время существуют на Востоке. Радикальное изменение условий, даровавшее широким массам на Западе современный уровень жизни (действительно высокий по сравнению с докапиталистическими или советскими условиями), стало следствием накопления капитала посредством сбережений и его разумного вложения дальновидными предпринимателями. Никакие технологические усовершенствования не были бы возможными, если бы дополнительные капитальные блага, требующиеся для практического использования новых изобретений, предварительно не появились бы в их распоряжении в результате сбережений.

Хотя рабочие в роли рабочих не способствовали и не способствуют совершенствованию производственного аппарата, именно они (в рыночной экономике, не подорванной государственным или профсоюзным принуждением) и в роли рабочих, и в роли потребителей получают основную выгоду от этого.

Цепочка действий, приводящая к улучшению экономических условий, начинается с накопления нового капитала посредством сбережений. Дополнительные средства позволяют реализовать проекты, которые прежде невозможно было осуществить вследствие нехватки капитальных благ. Приступая к осуществлению новых проектов, предприниматели конкурируют на рынке за факторы производства со всеми, кто уже занят в ранее начатых проектах. Пытаясь обеспечить себя необходимым количеством сырья и рабочей силы, они повышают цены на сырье и заработную плату. Тем самым наемные работники уже в самом начале процесса получают часть благ, порожденных воздержанием от потребления со стороны сберегателей. По мере развития этого процесса они снова оказываются в выигрыше, уже в роли потребителей, вследствие падения цен, к которому обычно приводит увеличение объемов производства¹⁰.

Экономическая наука описывает конечный результат этой последовательности изменений следующим образом: увеличение капитальных вложений при неизменном количестве наемных рабочих приводит к увеличению предельной полезности труда, а следовательно, и заработной платы. Причиной повышения заработной платы является увеличение капитала, превышающее рост численности населения или, другими словами, инвестированного капитала на душу населения. На свободном рынке труда ставки заработной платы всегда равны предельной производительности каждого вида труда, т.е. равны ценности, добавленной или вычтенной из ценности продукта путем использования или увольнения работника. В этом случае все, кто ищет работу, ее находят, а те, кто стремится нанять рабочих, имеют возможность нанять их столько, сколько пожелают. Если заработная плата поднимается выше рыночного уровня, то неизбежно возникает безработица среди потенциальной рабочей силы. И не имеет значения, какая именно доктрина выдвигается для оправдания повышения ставок заработной платы сверх потенциального рыночного уровня.

В конечном счете ставки заработной платы определяются ценностью, которую окружающие люди приписывают услугам и достижениям рабочего. Стоимость труда определяется аналогично стоимости товара не потому, что предприниматели и капиталисты черствы и бесчувственны, а потому, что они безоговорочно подчиняются господству потребителей, подавляющее большинство которых сегодня составляют наемные работники. Потребители не склонны удовлетворять чьи-либо претензии, наглость и самонадеянность. Они желают получать услуги по самой низкой цене.

Сравнение исторического объяснения уровня заработной платы и теоремы регрессии

Возможно, будет полезно сравнить теорию марксизма и прусской исторической школы, согласно которой уровень заработной платы является исторической данностью, а не каталлактическим феноменом, с теоремой регрессии покупательной способности денег[См. с. 382384.].

Теорема регрессии устанавливает тот факт, что ни один товар не может использоваться в роли средства обмена, если он в самом начале использования  для этой цели не имел меновой  ценности за счет других применений. Этот факт не оказывает существенного влияния на текущее определение покупательной способности денег, которая определяется на основе взаимодействия спроса и предложения денег со стороны людей, стремящихся хранить наличность. Теорема регрессии не утверждает, что какое-либо реально меновое отношение денег, с одной стороны, и товаров или услуг с другой, не является исторической данностью, не зависящей от текущего состояния рынка. Она просто объясняет, каким образом могут появиться и остаться в обороте новые средства обмена. В этом смысле она говорит о том, что в покупательной способности денег существует историческая компонента.

Совсем другое дело марксистские и прусские теоремы. В соответствии с их представлениями существующий рыночный уровень заработной платы является исторической данностью. Оценки потребителей, опосредованно являющихся покупателями труда, и наемных работников, продавцов труда, не имеют никакого значения. Уровень заработной платы установлен событиями прошлого. Ставки заработной платы не могут ни подниматься выше, ни опускаться ниже этого уровня. Тот факт, что сегодня ставки заработной платы в Швейцарии выше, чем в Индии, можно объяснить лишь исторически, точно так же, как только исторически можно объяснить, почему Наполеон I стал французом, а не итальянцем, императором, а не корсиканским адвокатом. Для объяснения различий между заработной платой пастухов или каменщиков в этих двух странах нельзя прибегать к помощи факторов, действующих на любом рынке. Объяснить это можно только на основе истории этих двух стран.

7. Влияние отрицательной полезности труда на предложение труда

Предложение труда определяется следующими фундаментальными фактами.

1. Каждый индивид может затратить только ограниченное количество труда.

2. Это количество нельзя выполнить за один раз по желанию. Необходимо перемежать его периодами отдыха и восстановления.

3. Не каждый индивид может выполнять любой вид труда. Существуют как врожденные, так и приобретенные различия способностей к выполнению определенных типов работы. Природную одаренность, требующуюся для определенных видов работы, нельзя приобрести с помощью тренировки или обучения.

4. К работоспособности нужно относиться надлежащим образом, чтобы она не снизилась или не исчезла совсем. До тех пор, пока не начнется неизбежное угасание жизненных сил, к человеческим способностям и врожденным, и приобретенным требуется особо бережное отношение.

5. Когда работа приближается к точке, в которой исчерпывается объем работы, которую человек может выполнить за один раз, и когда ее необходимо прервать, чтобы сделать перерыв, вследствие утомления снижаются производительность и качество труда[Другие колебания количества и качества работы в единицу времени, например, снижение эффективности в период, непосредственно следующий за возобновлением работы, прерванной восстановлением, вряд ли оказывают какое-либо влияние на предложение труда на рынке.].

6. Труду люди предпочитают отсутствие труда, т.е. досуг, или, как говорят экономисты: они присваивают труду отрицательную полезность.

Самодостаточный человек, работающий в экономической изоляции только ради непосредственного удовлетворения собственных нужд, прекращает работать в тот момент, когда начинает ценить досуг, т.е. отсутствие отрицательной полезности труда более высоко, чем приращение удовлетворения, ожидаемого от продолжения работы. Удовлетворив свои наиболее насущные нужды, он рассматривает удовлетворение еще неудовлетворенных нужд менее желанным, чем удовлетворение своего стремления к досугу.

В не меньшей степени то же самое относится к наемным работникам. Они также не готовы работать до тех пор, пока не израсходуют всю свою способность к труду целиком. Они также стремятся прекратить работать, как только ожидаемое промежуточное вознаграждение больше не перевешивает отрицательную полезность, связанную с выполнением дополнительной работы.

Общественное мнение, ограниченное атавистическими представлениями и ослепленное марксистскими лозунгами, медленно осознает этот факт. Оно цеплялось и сегодня цепляется за привычку рассматривать наемного работника как крепостного, а заработную плату как капиталистический эквивалент минимального прожиточного минимума, который рабовладелец и скотовод должны обеспечить своим рабам и животным. В соответствии с этой доктриной наемный работник представляет собой человека, которого нищета вынуждает идти в кабалу. Поверхностный формализм адвокатов буржуазии, говорят нам, называет это подчинение добровольным и интерпретирует отношение между работником и работодателем как договор между двумя равноправными сторонами. Однако в действительности рабочий не свободен; он действует по принуждению; он должен подчиниться игу фактического крепостничества, поскольку у него, бесприданной парии общества, нет иного выбора. Даже его кажущееся право выбирать хозяина является иллюзорным. Открытое или молчаливое объединение работодателей, устанавливая единые условия найма, вообще говоря, делает эту свободу мнимой.

Если допустить, что заработная плата представляет собой лишь возмещение затрат, понесенных рабочими в процессе поддержания и воспроизводства рабочей силы, или что ее уровень определяется традицией, тогда вполне последовательно считать любое снижение обязательств, которые трудовой договор накладывает на рабочих, их односторонним выигрышем. Если уровень ставок заработной платы не зависит от количества и качества труда, если работодатель платит рабочему не ту цену, в которую рынок оценивает достижения последнего, если работодатель не покупает определенного количества и качества мастерства, а покупает крепостного, если по естественным или историческим причинам ставки заработной платы настолько низки, что не могут падать дальше, то вследствие принудительного сокращения продолжительности рабочего дня доля наемных работников облегчается. В таком случае можно считать законы, ограничивающие рабочий день, эквивалентами законов, посредством которых европейские государства XVII, XVIII и XIX вв. постепенно сокращали и в конце концов полностью уничтожили барщину, трудовую повинность крепостных крестьян перед своими господами, или указов, облегчающих труд заключенных. Тогда сокращение продолжительности рабочего дня, ставшее результатом капиталистического индустриализма, оценивается как победа эксплуатируемых наемных рабов над грубым эгоизмом своих мучителей. Все законы, обязывающие работодателя нести определенные расходы в пользу работников, описываются как социальные достижения, т.е. как подарки, для получения которых работники не должны идти ни на какие жертвы.

Принято считать, что правильность этой доктрины в достаточной степени подтверждается тем, что отдельные наемные работники обладают ничтожным влиянием на условия трудового договора. Решения, касающиеся продолжительности рабочего дня, работы в воскресенье и праздники, обеденных перерывов и множества других вещей, принимаются работодателями без консультаций с работниками. Наемные рабочие должны либо подчиниться этому порядку, либо голодать.

В предыдущих разделах уже указывалось на основную ошибку, кроющуюся в этом рассуждении. Работодатели предъявляют спрос не на труд вообще, а на людей, подходящих для выполнения именно того вида труда, который им нужен. Точно так же, как предприниматель должен выбрать для своего завода самое подходящее расположение, оборудование и сырье, он должен нанять и наиболее способных рабочих. Он должен создать такие условия труда, чтобы они казались привлекательными тем категориям рабочих, которые он желает нанять. Следует признать, что отдельный рабочий мало что может сказать относительно этих условий. Подобно уровню заработной платы, ценам на товары и форме изделий, производимых для массового потребления, они являются продуктом взаимодействия бесчисленного количества людей, принимающих участие в общественном процессе рынка. Они подобны тем массовым явлениям, которые слабо поддаются изменению под воздействием отдельного индивида. Однако мы бы погрешили против истины, если бы стали утверждать, что голос отдельного избирателя не имеет никакого влияния, так как для решения вопроса требуются многие тысячи и даже миллионы голосов, а те люди, которые не присоединились ни к какой партии, практически не играют никакой роли. Даже если принять этот тезис ради поддержания дискуссии, было бы нелогичным делать на основе этого вывод о том, что замена демократических процедур тоталитарными принципами сделает чиновников более подлинными представителями народа по сравнению с избирательной кампанией. Отражением этих тоталитарных мифов в области экономической демократии рынка являются утверждения о том, что отдельный потребитель бессилен против производителей, а отдельный работник против работодателя. Разумеется, характеристики изделий массового производства определяются не вкусами отдельного человека, единственного в своем роде, а желаниями и вкусами большинства. Условия трудовых договоров, существующих в различных отраслях промышленности, определяются поведением не отдельного человека, ищущего работу, а масс людей, ищущих работу. Если перерыв на обед принято делать с 12 до 13 ч, то отдельный рабочий, которому нравится обедать с 13 до 14 ч, имеет мало шансов на удовлетворение своего желания. Однако общественное давление, которому подвергается этот исключительный индивид, осуществляется не работодателем, а другими рабочими.

Если работодатели не могут найти того, кто им нужен, на других условиях, то в поисках подходящих работников они вынуждены смиряться даже с гораздо большими и дорого обходящимися неудобствами. Во многих странах, часть из которых проповедники антикапитализма клеймят как социально отсталые, работодатели должны уступать разнообразным желаниям работников, вызванных соображениями религиозных обрядов, касты или статуса. Они должны приводить часы работы, праздники и множество других технических деталей в соответствие с этими убеждениями, как бы обременительно это ни было. Когда же работодатель требует выполнения особой работы, которая работникам кажется скучной или отталкивающей, он должен предложить дополнительную плату за дополнительную отрицательную полезность, которую должен испытать рабочий.

Условия трудовых договоров касаются всех условий работы, а не только размеров заработной платы. Бригадная форма работы на фабриках и зависимость предприятий друг от друга не позволяют отклониться от соглашений, принятых в данной стране или отрасли, что приводит к унификации и стандартизации этих соглашений. Однако этот факт не ослабляет и не устраняет вклад работников в их установление. Разумеется, для отдельного работника они выступают как непреложная данность, подобно железнодорожному расписанию для отдельного путешественника. Однако никто не станет утверждать, что при составлении расписания компания не интересуется желаниями людей. Наоборот, она стремится обслужить как можно больше потенциальных клиентов.

Интерпретация эволюции современного индустриализма была крайне искажена антикапиталистическим предубеждением правительств и считающими себя защитниками рабочих писателями и историками. Утверждается, что рост реальной заработной платы, сокращение рабочего дня, устранение детского труда, ограничение труда женщин стали результатом вмешательства государства и профсоюзов, а также давления общественного мнения, разбуженного писателями-гуманистами. Без этого вмешательства и давления предприниматели и капиталисты присваивали бы все выгоды от увеличения капитальных вложений и соответствующего совершенствования технологий. Таким образом, повышение уровня жизни наемных работников произошло за счет нетрудовых доходов капиталистов, предпринимателей и землевладельцев. Крайне желательно и дальше продолжать ту же политику, приносящую выгоду многим за счет небольшого числа эгоистичных эксплуататоров, и все больше и больше уменьшать незаслуженные барыши собственнических классов.

Ошибочность такой интерпретации очевидна. Любые мероприятия, ограничивающие предложение труда, прямо или косвенно ложатся бременем на капиталистов в той мере, насколько они увеличивают предельную производительность труда и снижают предельную производительность материальных факторов производства. Когда они ограничивают предложение труда без сокращения предложения капитала, они увеличивают долю, предназначенную наемным работникам, от совокупного чистого продукта производственных усилий. Но величина совокупного чистого продукта также уменьшится, и только от специфических обстоятельств каждого конкретного случая зависит, будет ли относительно большая часть меньшего пирога больше или меньше относительно меньшей части большего пирога. Прибыль и ставка процента не испытывают непосредственного влияния сокращения совокупного предложения труда. Цены материальных факторов производства падают, а ставки заработной платы за единицу работы отдельного рабочего (но не обязательно в среднем на одного занятого рабочего) повышаются. Цены на произведенную продукцию также повышаются. Как уже было сказано, увеличится или уменьшится средний доход наемного рабочего в результате всех этих изменений вопрос обстоятельств в каждом конкретном случае.

Однако недопустимо предполагать, что подобные мероприятия не повлияют на предложение материальных факторов производства. Сокращение рабочего дня, ограничение работы по ночам и найма определенных категорий людей ухудшают использование части наличного оборудования и равносильны снижению предложения капитала. В результате повышение редкости капитальных благ может полностью свести на нет потенциальный относительный рост предельной производительности труда по сравнению с предельной производительностью капитальных благ.

Если наряду с принудительным сокращением продолжительности рабочего дня власти или профсоюзы препятствуют соответствующему сокращению ставок заработной платы, которого требует состояние рынка, или если уже существующие институты препятствуют этому снижению, то в результате любая попытка сохранить ставки заработной платы выше потенциального рыночного уровня приведет к институциональной безработице.

На протяжении последних 200 лет история эволюции капитализма в условиях западной цивилизации демонстрирует постоянное повышение уровня жизни наемных работников. Суть капитализма выражается в том, что он является массовым производством для массового потребления, направляемым наиболее энергичными и дальновидными индивидами, с неослабевающим стремлением к совершенствованию. Его движущей силой является мотив извлечения прибыли, которая заставляет производителей постоянно предлагать потребителям все больше необходимых предметов быта лучшего качества и по более низкой цене. Избыток прибыли над убытками может возникнуть только в развивающейся экономике и только в той степени, в какой повышается уровень жизни широких масс[См. с. 277283.]. Таким образом, капитализм это система, которая побуждает наиболее сообразительные и подвижные умы к максимальному проявлению своих способностей с целью повышения благосостояния неповоротливого и медлительного большинства.

В области исторического опыта измерения невозможны. Поскольку деньги не являются мерилом ценности и удовлетворенности, то их нельзя использовать с целью сравнения уровня жизни людей в различные периоды времени. Однако все историки, оценки которых не замутнены романтическими предубеждениями, согласны с тем, что при капитализме масштаб увеличения капитального оборудования превысил увеличение численности населения за то же самое время. Количество средств производства и на душу совокупного населения, и на одного работающего сегодня значительно больше, чем 50, 100 или 200 лет назад. Этому сопутствовало гигантское увеличение доли общего количества произведенных товаров, которую получают наемные работники, при том, что само их количество намного больше, чем в прошлом, что привело к поразительному повышению уровня жизни широких масс по сравнению с условиями ушедших веков. В эти старые добрые времена даже самые богатые люди вели существование, которое можно назвать стесненным, если сравнивать со средним уровнем жизни американских или австралийских рабочих нашего времени. Капитализм, говорит Маркс, бездумно повторяя мифы воспевателей средних веков, неизбежно ведет ко все большему и большему обнищанию рабочих. А на самом деле капитализм осыпал благами широкие массы наемных рабочих, которые часто саботировали внедрение тех нововведений, которые делали их жизнь более сносной. Насколько неудобно почувствовал бы себя американский рабочий, если бы был вынужден вести образ жизни средневекового лорда и обходиться без водопровода и других технических приспособлений, которые он воспринимает как само собой разумеющееся!

Повышение материального благополучия изменило оценку свободного времени рабочим. Лучше обеспеченный удовольствиями жизни, он быстрее достигает точки, за которой рассматривает любое дальнейшее приращение отрицательной полезности труда как зло, которое более не перевешивается ожидаемым дополнительным приращением промежуточного вознаграждения труда. Он стремится сократить продолжительность рабочего дня и вместо трудов и забот оплачиваемой службы уделить это время своей жене и детям. Не трудовое законодательство и давление профсоюзов привело к сокращению рабочего дня и удалило замужних женщин и детей с фабрик; именно капитализм сделал наемного рабочего настолько зажиточным, что он может купить больше свободного времени для себя и тех, кто находится на его иждивении. Трудовое законодательство XIX в. лишь юридически закрепило изменения, которые предварительно возникли в результате взаимодействия рыночных факторов. Если оно иногда обгоняло развитие производства, то быстрый рост богатства вскоре выправлял положение. Если же так называемые прорабочие законы предписывали мероприятия, не являвшиеся простым закреплением уже случившихся изменений или предвосхищением изменений, ожидаемых в ближайшем будущем, то они наносили ущерб материальным интересам рабочих.

Термин социальные достижения крайне обманчив. Если закон принуждает рабочих, которые хотели бы работать 48 ч в неделю, отдавать не более 40 ч работе, или если он принуждает работодателей нести определенные издержки в пользу рабочих, то он не помогает рабочим за счет работодателей. Каково бы ни было содержание законов о социальном обеспечении, в конечном счете их действие обременяет работников, а не работодателей. Они оказывают неблагоприятное влияние на чистый заработок после всех выплат; если они делают цену, которую должен заплатить работодатель за единицу выполненной работы, выше потенциальной рыночной цены, то они создают институциональную безработицу. Социальное обеспечение не обязывает работодателей больше тратить на покупку труда. Оно ограничивает наемных рабочих в расходовании своего совокупного дохода. Оно урезает свободу рабочего организовывать свое личное хозяйство в соответствии со своими собственными решениями.

Является ли такая система социального обеспечения хорошей или плохой политикой, по существу есть политическая проблема. Ее можно попытаться оправдать, заявляя, что наемным рабочим не хватает проницательности и морального духа, чтобы добровольно обеспечить свое будущее. Но тогда непросто заставить замолчать тех, кто спрашивает, не является ли парадоксальным доверять благосостояние страны решениям избирателей, которых сам закон считает не способными управлять собственными делами; не является ли абсурдным отдавать верховную власть по руководству правительством людям, явно нуждающимся в опекуне, который бы не допускал безрассудной растраты ими своего собственного дохода. Разумно ли давать опекаемым право избирать своих опекунов? Не случайно, что именно Германия, страна, первая создавшая систему социального обеспечения, стала колыбелью обеих разновидностей отрицания демократии как марксистской, так и немарксистской.

Замечания по поводу популярной интерпретации промышленной революции

Широкое распространение получило утверждение о том, что современный индустриализм, а особенно история английской промышленной революции, обеспечил эмпирическую проверку реалистической, или институциональной теории и полностью подорвал абстрактный догматизм экономистов[Приписывание определения промышленная революция эпохе царствования Георга II и Георга III было следствием сознательных попыток мелодраматизировать экономическую историю, чтобы втиснуть ее в прокрустово ложе марксистских схем. Переход от средневековых методов производства к методам производства системы свободного предпринимательства был долгим процессом, начавшимся за века до 1760 г., и даже в Англии не был завершен к 1830 г. Хотя надо признать, что промышленное развитие Англии в значительной степени ускорилось во второй половине XIX в. Поэтому допустимо использовать термин промышленная революция при исследовании эмоциональных оттенков, которыми нагрузили его фабианство [66], марксизм, историческая школа и институционализм.].

Экономисты категорически отрицают, что профсоюзы и государственное прорабочее законодательство способны приносить и реально продолжительное время приносят пользу всему классу наемных рабочих и повышают их уровень жизни. Но, говорят антиэкономисты, факты опровергли эти заблуждения. Государственные деятели и законодатели, принявшие фабричное законодательство, продемонстрировали лучшее понимание действительности, чем экономисты. В то время как философия laissez faire без малейшего сочувствия и жалости учила, что страдания трудящихся масс неизбежны, здравый смысл неспециалистов успешно справился с худшими проявлениями преследующего прибыль бизнеса. Улучшение условий существования рабочих целиком и полностью является достижением государства и профсоюзов.

Подобными представлениями пропитана большая часть исторических исследований, изучающих эволюцию современного индустриализма. Авторы начинают со схематичного изображения идиллического образа условий, существовавших накануне промышленной революции. В то время, говорят нам они, положение дел было в целом удовлетворительным. Крестьяне были счастливы. То же можно было сказать и о промышленных рабочих, работавших в условиях кустарного производства. Они работали в собственных домах и пользовались определенной экономической независимостью, так как владели приусадебным участком земли и своими инструментами. Но затем на этих людей как война или чума обрушилась промышленная революция[Hammond J.L. and Hammond B. The Skilled Labourer 17601832. 2nd ed. London, 1920. P. 4.]. Фабричная система фактически обратила свободного рабочего в рабство; она снизила его уровень жизни до границы простого выживания; запихав женщин и детей на фабрики, она разрушила семью и подорвала основы общества, нравственности и санитарии. Небольшое меньшинство безжалостных эксплуататоров сумело ловко захомутать подавляющее большинство.

Но истина состоит в том, что экономические условия накануне промышленной революции были крайне неудовлетворительны. Традиционная социальная система была недостаточно эластична, чтобы обеспечить потребности быстро увеличивающегося населения. Ни сельское хозяйство, ни гильдии не нуждались в дополнительных работниках. Торговля была генетически пропитана духом привилегии и исключительной монополии; ее институциональной основой были лицензии и дарованная патентная монополия; ее философией были ограничение и запрет конкуренции, как внутренней, так и иностранной.

Количество людей, для которых не было места в жесткой системе патернализма и государственной опеки коммерческой деятельности, быстро росло. Фактически они были изгнанниками. Апатичное большинство этих несчастных жило остатками со стола признанных каст. Они имели возможность немного заработать только во время сбора урожая, работая сезонными рабочими на фермах. Все остальное время они жили за счет частной благотворительности и пособий по бедности. Тысячи наиболее энергичных молодых людей из этого слоя вынужденно поступили на службу в армию и военно-морской флот; многие из них погибли или получили увечья в военных действиях; гораздо больше бесславно умерли от тягот варварских порядков, тропических болезней и сифилиса[В Семилетней войне 1512 британских моряков было убито в боях, а 133 708 умерли от болезней или пропали без вести (cм.: Dorn W.L. Competition for Empire 17401763. New York, 1940. P. 114).]. Тысячи других, самых наглых и жестоких, наводнили страну в качестве бродяг, нищих, разбойников и проституток. Власти не видели другого способа справиться с ними, кроме как поместить в богадельни и работные дома. Поддержка государством общественного негодования по поводу внедрения новых изобретений и трудосберегающих механизмов сделала положение безнадежным.

Фабричная система развивалась в борьбе с бесчисленными препятствиями. Она вынуждена была сражаться с распространенными предрассудками, установившимися обычаями, законодательными ограничениями, враждебностью властей, имущественными интересами привилегированных групп, завистью гильдий. Отдельные фирмы были плохо оснащены капитальным оборудованием, получение кредита было делом чрезвычайно трудным и дорогостоящим. Технологического и коммерческого опыта не хватало. Многие владельцы фабрик разорились, успеха добились сравнительно немногие. Иногда прибыли были значительными, но такими же были и убытки. Понадобилось много десятилетий, прежде чем в результате установившейся практики реинвестирования большей части заработанной прибыли было накоплено достаточно капитала для ведения дел в более широком масштабе.

Фабрики смогли расцвести несмотря на все препятствия по двум причинам. В первую очередь благодаря разработке экономистами новой социальной философии. Они разрушили престиж меркантилизма, патернализма и рестрикционизма, суеверный предрассудок, что трудосберегающие механизмы и технологии становятся причиной безработицы и обрекают людей на нищету. Экономисты проповедники принципа laissez faire были пионерами беспрецедентных технологических достижений последних 200 лет.

Кроме того, существовал еще один фактор, ослабляющий сопротивление нововведениям. Фабрики освободили власти и правящую землевладельческую аристократию от трудной проблемы, достигшей значительных размеров. Они обеспечили средствами к существованию массы пауперов. Они освободили богадельни, работные дома и тюрьмы. Они дали возможность голодающим нищим самим заработать себе на жизнь.

Владельцы фабрик не имели власти, чтобы принудительно заставить кого-либо пойти работать. Они могли нанять только людей, уже готовых работать за предлагаемую им заработную плату. Какими бы низкими ни были ставки заработной платы, это тем не менее было гораздо больше, чем все, что эти пауперы могли заработать в любом другом доступном им месте. Утверждения о том, что фабрики отвлекли домохозяек от детских и кухонь, а детей от игр, искажают факты. Этим женщинам было не из чего готовить и нечем кормить своих детей. Фабрика была их единственным прибежищем. Она спасала их в полном смысле слова от голодной смерти.

Прискорбно, что существовали подобные условия. Но если необходимо найти виновных, то не следует винить владельцев фабрик, которые, разумеется, движимые эгоизмом, а не альтруизмом, сделали все, чтобы искоренить это зло. Причиной этого зла был экономический порядок докапиталистической эпохи, порядок старых добрых дней.

По сравнению с тогдашними условиями существования высших классов и с нынешними условиями жизни промышленных масс в первые десятилетия промышленной революции уровень жизни фабричных рабочих был ужасающе низок. Рабочий день был длинным, санитарные условия отвратительными. Способность людей к работе расходовалась очень быстро. Однако факт остается фактом: для избыточного населения, которое в результате огораживания было доведено до ужасной нищеты и для которого буквально не оставалось места в структуре существовавшей системы производства, работа на фабриках была спасением. Эти люди скапливались на заводах не с целью повысить свой уровень жизни.

Идеология laissez faire и ее следствие промышленная революция разрушили идеологические и институциональные барьеры на пути к прогрессу и благополучию. Они уничтожили общественный порядок, при котором постоянно увеличивающееся число людей было обречено на жалкую нужду и лишения. В прежние времена обрабатывающие ремесла почти исключительно обслуживали потребности состоятельных слоев населения. Их расширение было ограничено количеством предметов роскоши, которые могли себе позволить имущие слои населения. Те, кто не был занят в производстве предметов первой необходимости, могли заработать себе на жизнь постольку, поскольку высшие классы были расположены использовать их навыки и услуги. Но теперь начали действовать другие принципы. Фабричная система знаменовала собой новые принципы торговли и производства. Ее отличительной чертой было то, что производство было направлено не только на потребление немногочисленных богачей, но и на потребление тех, кто до сих пор играл незначительную роль в качестве потребителей. Целью фабричной системы были дешевые вещи для многих. Классической фабрикой начала эпохи промышленной революции была хлопкопрядильная фабрика. Производимые ею хлопчатобумажные товары не входили в круг спроса состоятельных людей. Последние предпочитали шелк, лен и батист. Когда же фабрики со своими методами массового производства с помощью машин с механическим приводом вторглись в новую отрасль производства, они начали с выпуска дешевых товаров для широких масс. Фабрики обратились к производству более изысканных и потому более дорогих товаров лишь на более поздних стадиях, после того, как беспрецедентное повышение уровня жизни масс, причиной которого они стали, сделало прибыльным применение методов массового производства и к этим более хорошим вещам. Поэтому, например, обувь фабричного изготовления долгие годы покупалась только пролетариями, в то время как более состоятельные потребители продолжали оставаться постоянными клиентами сапожников, работающих по индивидуальным заказам. Активно обсуждавшиеся предприятия с потогонной системой производили одежду не для богатых, а для людей с более скромными возможностями. Модники обоих полов предпочитали и до сих пор предпочитают платья и костюмы, пошитые по индивидуальным заказам.

Самое главное в промышленной революции состоит в том, что она открыла эпоху массового производства для удовлетворения потребностей народных масс. Наемные работники перестали быть людьми, работавшими только ради благополучия других людей. Они сами стали основными потребителями продукции, производимой их фабриками. Большой бизнес зависит от потребления широких масс. В сегодняшней Америке нет ни одной отрасли большого бизнеса, не старающейся угодить потребностям народных масс. Сам принцип капиталистического предпринимательства состоит в том, чтобы обеспечивать нужды рядового человека. В роли потребителя рядовой человек является властелином, чьи покупки или воздержание от покупок определяют судьбу предпринимательского начинания. В рыночной экономике не существует иных средств приобретения или сохранения богатства помимо снабжения широких народных масс теми товарами, на которые они предъявляют спрос; причем делать это следует наилучшим образом и по минимальным ценам.

Ослепленные предвзятостью, многие историки и писатели вообще оказались не способны осознать этот факт. Они видели лишь то, что наемные рабочие трудились ради чужой выгоды. Они никогда не поднимали вопроса о том, кто является этими другими людьми.

Мистер и миссис Хэммонды рассказывают нам о том, что рабочие в 1760 г. были более счастливы, чем в 1830 г.[Hammond J.L. and Hammond B. Loc. cit.] Это заявление представляет собой произвольную субъективную оценку. Не существует способов сравнения и измерения счастья разных людей и одних и тех же людей в разное время. Мы можем согласиться ради поддержания дискуссии с тем, что индивид, родившийся в 1740 г., был более счастлив в 1760 г., чем в 1830 г. Но давайте не будем забывать, что в 1770 г. (согласно оценке Артура Янга) в Англии было 8,5 млн жителей, а в 1831 г. (по переписи) эта цифра достигла 16 млн[Dietz F.C. An Economic History of England. New York, 1942. P. 279 and 392.]. Этот скачок был обусловлен главным образом промышленной революцией. По отношению к этим дополнительным англичанам утверждение выдающихся историков может быть одобрено только теми, кто разделяет меланхолию стихов Софокла: Конечно, лучше вовсе не рождаться, но если уж увидишь жизни свет, вернуться поскорей, откуда вышел (перевод В.С. Автономова).

Первые промышленники по большей части происходили из тех же социальных слоев, что и рабочие. Они жили очень скромно, тратили на себя только часть своих доходов, а остальное вкладывали обратно в дело. Но когда предприниматели разбогатели, сыновья удачливых дельцов стали проникать в круги правящего класса. Высокородные джентльмены завидовали богатству парвеню и негодовали по поводу их сочувствия реформистскому движению. Они отвечали ударом на удар, расследуя материальные и нравственные условия жизни фабричных рабочих и вводя в действие фабричное законодательство.

История капитализма в Великобритании, так же как и во всех остальных странах, является летописью непрерывной тенденции повышения уровня жизни наемных работников. Эта эволюция совпала по времени с развитием прорабочего законодательства и распространением профсоюзного движения, с одной стороны, и с увеличением предельной производительности труда с другой. Экономисты утверждают, что улучшение материальных условий жизни рабочих происходит благодаря увеличению инвестированного капитала на душу населения и технологическим достижениям, которые вызываются этим. Когда трудовое законодательство и профсоюзное давление не превышало пределов того, что рабочие получили бы и без них в качестве необходимого следствия опережающего накопления капитала по сравнению с ростом населения, они были излишними. Когда же они превосходили эти пределы, они наносили ущерб интересам народных масс. Они задерживали накопление капитала и тем самым замедляли тенденцию роста предельной производительности труда и ставок заработной платы. Они предоставляли привилегии одним группам наемных рабочих в ущерб другим группам. Они создали массовую безработицу и уменьшили количество продуктов, доступных рабочим как потребителям.

Апологеты государственного вмешательства в экономику и профсоюзного движения приписывают все улучшения условий существования рабочих деятельности государства и профсоюзов. Мол, если бы не они, то сегодня уровень жизни рабочих был бы не выше, чем в первые годы фабричной системы.

Очевидно, что этот спор невозможно разрешить, апеллируя к историческому опыту. Относительно установления фактов между этими двумя группами разногласий не существует. Антагонизм возникает по поводу интерпретации событий, а интерпретация может направляться только избранной теорией. Эпистемологические и логические соображения, определяющие правильность и неправильность теории, логически и по времени предшествуют толкованию соответствующих исторических проблем. Исторические факты как таковые не доказывают, не опровергают ни одну теорию. Они сами нуждаются в интерпретации в свете теоретического понимания.

Большинство авторов, писавших историю условий труда при капитализме, не имели представления об экономике и гордились своим невежеством. Однако их презрение к здравым экономическим рассуждениям не означало, что они подходили к теме своих исследований без предвзятости и не были привержены никакой теории. Они руководствовались распространенными заблуждениями, касающимися всемогущества государства и якобы благотворного влияния профсоюзного движения. Вне всяких сомнений, Веббы, так же, как Луйо Брентано и огромное множество менее значительных авторов, с самого начала своих исследований были преисполнены фанатической неприязни к рыночной экономике и восторженного одобрения доктрин социализма и интервенционизма. Безусловно, они были честны и искренни в своих убеждениях и не щадили усилий. Чистота их намерений и искренность могут оправдать их как людей, но они не реабилитируют их как историков. Какими бы чистыми ни были намерения историков, использование ложных доктрин непростительно. Первейшая задача историка состоит в том, чтобы с величайшей тщательностью проверить все теории, к помощи которых он прибегает при исследовании своей темы. Если он пренебрегает этим и наивно поддерживает искаженные и путаные представления общественного мнения, то он не историк, а апологет и пропагандист.

Противоборство этих двух противоположных точек зрения не является просто исторической проблемой. В неменьшей степени это касается жгучих проблем сегодняшнего дня. Оно находится в центре полемики по поводу того, что в современной Америке называется промышленными отношениями отношениями между предпринимателями и трудящимися.

Позвольте подчеркнуть только один аспект этой проблемы. Огромные географические регионы Восточная Азия, Ост-Индия, Южная и Юго-Восточная Европа, Латинская Америка испытывают лишь поверхностное влияние капитализма. Условия этих стран в общем не отличаются от тех, которые существовали в Англии накануне промышленной революции. Существуют миллионы людей, которым нет места в традиционно экономической среде. Судьбу этих несчастных можно улучшить только с помощью индустриализации. Больше всего они нуждаются в предпринимателях и капиталистах. Поскольку своей безрассудной политикой эти страны сами лишили себя возможности и дальше пользоваться помощью импортированного иностранного капитала, до недавних пор стремившегося туда, они должны рассчитывать только на внутреннее накопление капитала. Они должны пройти через все этапы, через которые вынуждена была пройти западная индустриализация. Они должны начать со сравнительно низких ставок заработной платы и более продолжительного рабочего дня. Но введенные в заблуждение доктринами, преобладающими в современной Западной Европе и Северной Америке, государственные деятели этих стран полагают, что могут пойти другим путем. Они поощряют профсоюзное давление и так называемое прорабочее законодательство. Их интервенционизм душит в зародыше все попытки создать собственную промышленность. Их упертый догматизм равносилен приговору индийским и китайским кули [67], мексиканским пеонам [68] и миллионам других людей, отчаянно балансирующим на грани голодной смерти.

8. Влияние превратностей рынка на ставки заработной платы

Труд является фактором производства. Цена, которую продавец труда может получить на рынке, зависит от состояния рынка.

Количество и качество труда, которые индивид способен предоставить, определяются его врожденными и приобретенными особенностями. Врожденные способности нельзя изменить с помощью целенаправленного поведения. Это наследство индивида, которым его одарили предки в момент рождения. Он может окружить эти дары заботой и развивать свои таланты, он может предотвратить их преждевременное увядание; но он никогда не сможет преодолеть границы, которые природа установила для его сил и способностей. Пытаясь продать свою способность к работе по максимальной цене, он может демонстрировать тот или иной уровень мастерства; но он не может изменить свою природу, чтобы лучше приспособить ее к состоянию рынка. Его счастье, если рыночные условия таковы, что работа, которую он способен выполнять, щедро вознаграждается; если его врожденные способности высоко оцениваются окружающими, то это не его личная заслуга, а счастливая случайность. Живи мисс Грета Гарбо на 100 лет раньше, она, вероятно, зарабатывала бы намного меньше, чем в наш кинематографический век. Что касается ее врожденных талантов, то ее положение напоминает фермера, ферму которого можно продать по высокой цене, поскольку расширение соседнего города превратило ее в городскую землю.

В пределах жестких границ, очерченных врожденными способностями, способность человека к работе можно усилить с помощью подготовки к выполнению определенных заданий. Индивид или его родители тратит средства на обучение, плоды которого состоят в приобретении способности выполнения определенных видов работы. Подобное обучение и подготовка усиливают односторонность человека; они делают его специалистом. Любая специальная подготовка усиливает специфический характер работоспособности человека. Труды и заботы, отрицательная полезность усилий, которым индивид должен подчиниться, чтобы приобрести свои особые способности, потеря потенциальных доходов на протяжении периода обучения, а также требующиеся на это денежные расходы осуществляются в надежде, что будущее приращение доходов их компенсирует. Эти расходы представляют собой инвестиции и как таковые являются спекулятивными. Окупятся они или нет, зависит от будущего состояния рынка. Занимаясь собственной подготовкой, рабочий становится спекулянтом и предпринимателем. Будущее состояние рынка определит, что станет результатом его инвестиций: прибыль или убытки.

Таким образом, у наемных рабочих имеются имущественные интересы двоякого рода, как у человека с определенными врожденными качествами и как у человека, приобретшего определенные специфические навыки.

Наемный рабочий продает свой труд на рынке по цене, которую рынок сегодня признает справедливой. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики сумма цен, которую предприниматель должен израсходовать на все комплиментарные факторы производства, должна равняться с учетом временного предпочтения цене продукта. В изменяющейся экономике изменения в структуре рынка могут привести к расхождениям между этими двумя величинами. Возникающие в результате этого прибыли и убытки не оказывают влияния на наемных рабочих. Сфера их влияния распространяется только на работодателя. Неопределенность будущего оказывает влияние на работника, только когда затрагиваются следующие факторы:

1. Возмещение расходов, связанных с временем, усилиями и деньгами на обучение.

2. Возмещение расходов, связанных с переездом к новому месту работы.

3. В случае, когда изменения цены определенного вида труда происходят в течение действия трудового контракта, заключенного на определенный период времени, и это меняет платежеспособность работника.

9. Рынок труда

Заработная плата представляет собой цену фактора производства, человеческого труда. Аналогично всем остальным ценам на комплиментарные факторы производства в конечном счете она определяется ценами на производимую продукцию, ожидаемыми в момент покупки и продажи труда. Не важно, продает ли непосредственный исполнитель работы свои услуги работодателю, который соединяет их с материальными факторами производства и с услугами других людей, или он сам на свой страх и риск осуществляет это соединение. В любом случае конечная цена труда одного и того же качества одинакова во всей рыночной системе. Ставки заработной платы всегда равны полному продукту труда. Популярный лозунг о праве рабочего на полный продукт труда был абсурдной формулировкой требования, чтобы потребительские блага распределялись исключительно среди рабочих и ничего не оставалось предпринимателям и владельцам материальных факторов производства. Ни с какой точки зрения продукты, сделанные человеком, не могут считаться просто продуктами труда. Они представляют собой преследующее определенную цель соединение труда и материальных факторов производства.

В изменяющейся экономике господствует тенденция к приведению рыночных ставок заработной платы в точное соответствие с конечными ставками заработной платы. Этот процесс требует времени. Продолжительность периода приспособления зависит от времени, необходимого на обучение новой работе и переезд рабочих к новым местам жительства. Кроме того, это зависит от субъективных факторов, например, от знакомства рабочих с состоянием и перспективами рынка труда. Такое приспособление представляет собой спекулятивное предприятие, поскольку обучение новой профессии и перемена местожительства требует издержек, которые осуществляются только в том случае, если человек считает, что будущее состояние рынка труда сделает это выгодным.

Что касается всего вышеизложенного, то здесь нет ничего, присущего исключительно труду, заработной плате и рынку труда. Специфика рынка труда в том, что рабочий не просто поставщик фактора производства под названием труд, он также является человеческим существом и отделить человека от выполняемых им действий невозможно. Ссылки на этот факт по большей части используются в нелепых высказываниях и поверхностной критике экономических учений о заработной плате. Тем не менее весь этот вздор не должен мешать экономистам уделять должное внимание этому первичному факту.

Для рабочего имеет большое значение, какой вид труда он выполняет из тех, которые он способен выполнять, где он его выполняет и в каких конкретно условиях и обстоятельствах. Незаинтересованный наблюдатель может посчитать несерьезными или даже смешными предрассудками представления и чувства, заставляющие рабочего предпочесть определенную профессию, определенное место работы и определенные условия труда по сравнению с другими. Однако подобные академичные суждения беспристрастных цензоров бесполезны. С точки зрения экономической трактовки данной проблемы нет ничего особо примечательного в том, что рабочий не только смотрит на свои труды и заботы с точки зрения отрицательной полезности труда и его промежуточного вознаграждения, но и учитывает, не мешают ли ему наслаждаться жизнью особые условия и обстоятельства выполнения работы, и если да, то в какой степени. Тот факт, что рабочий готов отказаться от возможности увеличить денежные доходы путем переезда на то место, которое он считает менее желательным, и предпочитает остаться в своем родном городе или стране, является не менее примечательным, чем то, что состоятельный джентльмен, не имеющий никакого занятия, предпочитает более дорогую жизнь в столице более дешевой жизни в маленьком городе. Рабочий и потребитель объединены в одной личности; интеграция социальных функций и расщепление этого единства надвое происходит исключительно в экономическом рассуждении. Люди не способны отделять свои решения, относящиеся к использованию своей рабочей силы, от решений, относящихся к использованию своих доходов.

Происхождение, язык, образование, религия, склад ума, семейные узы и социальное окружение так сильно связывают рабочего, что он выбирает место и вид работы, не просто ориентируясь на величину ставок заработной платы.

Мы можем назвать стандартными ставками заработной платы (S) такое значение ставок заработной платы определенного вида, которое сложилось бы на рынке, если бы рабочие не видели различий между различными населенными пунктами и при условии, что ставки заработной платы одинаковы, не предпочитали одно место работы другому. Однако, если наемные рабочие, исходя из вышеназванных соображений, по-разному оценивают разную работу в разных местах, то значение рыночных ставок заработной платы (M) может систематически отклоняться от стандартных ставок. Максимальную разницу между рыночной и стандартной ставками, которая еще не приводит к миграции рабочих из мест с более низкими ставками заработной платы в места с более высокими ставками заработной платы, можно назвать привязывающей составляющей (А). Привязывающая составляющая определенной географической области или района может быть либо положительной, либо отрицательной.

Кроме того, мы должны принять во внимание, что различные населенные пункты и районы различаются обеспеченностью потребительскими благами, если дело касается транспортных издержек (в самом широком смысле этого термина). В некоторых областях эти издержки ниже, в других выше. В этом случае для достижения одинакового количества физического удовлетворения требуются различные физические затраты. В некоторых местах человек должен потратить больше, чтобы достигнуть такого же уровня удовлетворения потребностей, какого в другом месте он мог достигнуть с меньшими затратами (если не учитывать обстоятельств, определяющих величину привязывающей составляющей). С другой стороны, в некоторых местах человек может избежать определенных расходов без нанесения ущерба удовлетворению потребностей, в то время как в других местах отказ от этих расходов снизил бы удовлетворенность. Расходы, которые рабочий должен понести в определенной местности, чтобы достигнуть такого же уровня удовлетворения потребностей, или которые он может сократить без снижения удовлетворенности, можно назвать затратной составляющей. Затратная составляющая некоторой географической области или района является либо положительной, либо отрицательной.

Если предположить, что не существует никаких институциональных барьеров, препятствующих или наказывающих перемещение капитальных благ, рабочих и потребительских товаров из одних областей и районов в другие, и что рабочие безразличны к местам проживания и работы, то существует тенденция распределения населения по земной поверхности в соответствии с физической производительностью первичных природных факторов производства и осуществленной в прошлом иммобилизацией неадаптируемых факторов производства.

Можно было бы назвать районы сравнительно перенаселенными, если бы рыночные ставки заработной платы плюс (положительная или отрицательная) затратная составляющая были в них меньше, чем стандартные ставки, и сравнительно малонаселенными, если бы рыночные ставки заработной платы плюс (положительная или отрицательная) затратная составляющая были выше, чем стандартные ставки. Однако прибегать к такому определению данных терминов нецелесообразно. Они не помогают нам объяснить реальные условия формирования ставок заработной платы и поведение наемных рабочих. Мы можем назвать район сравнительно перенаселенным, если в нем рыночные ставки заработной платы ниже, чем стандартные ставки плюс и (положительная или отрицательная) привязывающая составляющая, и (положительная или отрицательная) затратная составляющая, т.е. где M << (S + A + C). При отсутствии институциональных миграционных барьеров рабочие переезжают из сравнительно перенаселенных районов в сравнительно малонаселенные до тех пор, пока повсеместно не установится равенство M = S + A + C.

С соответствующими изменениями то же самое верно и для миграции индивидов, работающих на себя и продающих свой труд в виде содержащей его продукции или оказывающих личные услуги.

Концепции привязывающей составляющей и затратной составляющей аналогичным образом применяются и к переходу из одной отрасли в другую, а также к смене одной профессии на другую.

Вряд ли существует необходимость уточнять, что описываемые этими теоремами миграции происходят только в той мере, в какой отсутствуют институциональные барьеры для перемещения капитала, труда и товаров. В нашу эпоху дезинтеграции международного разделения труда и стремления каждого независимого государства к экономической самодостаточности, описанные тенденции в полной мере действуют только в границах каждой отдельно взятой страны.

Работа животных и рабов

Для человека животные являются материальным фактором производства. Возможно, однажды по соображениям морали люди станут обращаться с животными более мягко. Пока же человек не оставляет животных без присмотра и не позволяет им вести себя как заблагорассудится, он всегда обращается с ними как с объектами своих действий. Общественное сотрудничество может существовать только между человеческими существами, поскольку только они способны проникнуться смыслом и преимуществами разделения труда и мирного сотрудничества.

Человек подчиняет животное и включает его в собственные планы деятельности в качестве материального предмета. Приручая, одомашнивая и дрессируя животных, человек часто демонстрирует понимание психологических особенностей этих живых существ; он апеллирует, если можно так выразиться, к их душе. Но даже в этом случае пропасть, отделяющая человека от животного, остается непреодолимой. Животные не могут получить ничего, кроме удовлетворения потребностей в еде и сексе, а также достаточной защищенности от угроз, исходящих от внешних факторов. Животные  характеризуются как животные как раз потому, что они таковы, какими железный закон заработной платы представляет рабочих. Человеческая цивилизация никогда бы не возникла, если бы люди сосредоточились исключительно на питании и спаривании; так и животные не могут ни устанавливать социальные связи, ни участвовать в человеческом обществе.

Люди пытались относиться к своим собратьям так, как они относились к животным, и соответствующим образом обращаться с ними. Они пользовались плетьми, чтобы заставить рабов на галерах и бурлаков работать как ломовых лошадей. Однако опыт показал, что эти методы необузданного зверства приводят к весьма неудовлетворительным результатам. Даже самые неотесанные и бестолковые люди добиваются гораздо большего, когда работают по собственной воле, а не из-под палки.

Первобытный человек не различал свое право собственности на женщин, детей и рабов, с одной стороны, и свое право собственности на скот и неодушевленные предметы с другой. Но по мере того, как он начинает использовать их не просто как вьючных животных, он вынужден ослабить оковы. Он должен постараться заменить страх в качестве побудительного стимула на своекорыстие и эгоизм; он должен попытаться привязать к себе раба с помощью человеческих чувств. Если от побега раба теперь удерживают не только цепи и надзор, если он теперь работает не только из страха быть высеченным, то отношения между господином и рабом трансформируются в общественные связи. Раб может, особенно если память о счастливых днях свободы все еще свежа, оплакивать свое несчастье и страстно желать освобождения. Но он смиряется с тем, что кажется неизбежным положением дел, и приспосабливается к своей судьбе таким образом, чтобы сделать ее терпимой насколько возможно. Теперь раб стремится удовлетворить своего господина с помощью прилежания и выполнения порученных ему заданий; господин стремится пробудить энтузиазм и лояльность раба посредством сносного обращения. Между хозяином и работником устанавливаются близкие отношения, которые вполне можно назвать дружбой.

Возможно, воспеватели рабства были не совсем неправы, когда утверждали, что многие рабы были удовлетворены своим положением и не стремились его изменить. Возможно, существуют индивиды, группы индивидов и даже целые народы и расы, которым нравятся безопасность и защищенность, обеспечиваемая зависимостью, которые безразличны к оскорблениям и унижениям и рады платить определенным количеством труда за привилегию жить в комфорте состоятельного семейства, в чьих глазах плети и дурной нрав господина кажутся незначительным злом или вообще не кажутся злом.

Разумеется, условия, в которых рабы трудились на больших фермах и плантациях, в рудниках и на галерах, очень сильно отличались от идиллически описываемой жизни домашней прислуги, горничных, поваров и нянек, а также от условий существования несвободных работников, скотниц и пастухов на небольших фермах. Ни один апологет рабства не посмел превозносить участь римских сельскохозяйственных рабов, закованных в цепи и битком набитых в эргастулы [69], или негров на хлопковых и тростниковых плантациях Америки[Маргарет Митчел, которая в своем популярном романе Унесенные ветром (в 2-х тт. СПб., 1993) неумеренно восхищалась рабовладельческой системой Юга, достаточно осмотрительно не привлекает внимания к работающим на плантациях, а предпочитает распространяться об условиях жизни домашней прислуги, которая даже на ее взгляд была элитой среди людей этой касты.].

Отмену рабства и крепостничества нельзя приписать ни учениям теологов и моралистов, ни слабости или великодушию господ. Среди проповедников религии и нравственности было много красноречивых и сторонников, и противников рабства[Cм. об американской прорабовладельческой доктрине: Beard C. and M. The Rise of American Civilization. 1944. I. 703710; Meriam C.E. A History of American Political Teories. New York, 1924. P. 227251.]. Рабский труд исчез потому, что не смог выдержать конкуренции со свободным трудом; его нерентабельность подписала ему приговор в рыночной экономике.

Цена покупки раба определяется чистым доходом, ожидающимся от его использования (и в качестве работника, и в качестве производителя других рабов), точно так же, как цена коровы определяется чистым доходом от ее использования. Владелец раба не получает никакого специфического дохода. Он не получает никакой выгоды от эксплуатации из-за того, что работа раба не вознаграждается, а потенциальная рыночная цена оказываемых им услуг, возможно, больше, чем затраты на питание, предоставление крова и его охрану. Тот, кто покупает раба, должен в его цене компенсировать эту экономию в той мере, в какой ее можно предсказать; он платит за него сполна, с поправкой на временное предпочтение. Использует ли хозяин раба в собственном хозяйстве, на предприятии или сдает в наем его услуги другим людям, он не получает никаких специфических выгод за счет существования института рабства. Специфическая выгода идет охотнику на рабов, т.е. человеку, лишающему людей свободы и превращающему их в рабов. Но, разумеется, прибыльность его бизнеса зависит от того, насколько высоки цены, которые покупатели готовы платить за приобретение рабов. Если эти цены падают ниже затрат на поимку, содержание и транспортировку рабов, то занятие этим делом больше не окупается и его следует прекратить.

Далее, никогда и нигде предприятия, применявшие рабский труд, не могли конкурировать на рынке с предприятиями, применявшими свободный труд. Рабский труд мог применяться только там, где он не конкурировал со свободным трудом.

Если обращаться с людьми как со скотом, то из них нельзя выжать ничего, кроме скотского поведения. Но тогда особую важность приобретает тот факт, что люди физически слабее, чем быки или лошади, и что пропитание и охрана раба относительно получаемого труда стоят больше, чем кормление и охрана скота. Когда с человеком обращаются как с рабом, то он приносит меньший доход на единицу затрат, расходуемых на поддержание его жизни и охрану, чем домашние животные. Если кто-то требует от несвободного работника человеческого поведения, то он должен обеспечить ему специфически человеческие стимулы. Если работодатель стремится получить продукцию, которая количественно и качественно превосходит ту, что можно выбить из работника при помощи плетки, то он должен заинтересовать последнего в плодах его труда. Вместо того, чтобы наказывать леность и медлительность, он должен вознаграждать усердие, мастерство и рвение. Но какие бы усилия он ни прилагал в этом направлении, он никогда не получит от крепостного работника, т.е. работника, не получающего полной рыночной цены за свой вклад, поведения, эквивалентного поведению свободного человека, т.е. человека, нанятого на свободном рынке труда. Верхняя граница, выше которой невозможно поднять количество и качество изделий и услуг, оказываемых рабским и крепостным трудом, намного ниже стандартов свободного труда. В производстве изделий высшего качества предприятие, использующее сравнительно дешевый труд несвободных работников, никогда не выдержит конкуренции предприятий, использующих свободный труд. Именно этот факт привел к исчезновению всех систем принудительного труда.

Поддержка применения исключительно рабского труда в целых областях и отраслях производственных резерваций и их защита от любой конкуренции со стороны предпринимателей, использующих труд свободных людей, обеспечивалась общественными институтами. Таким образом, рабство и крепостничество стали существенной чертой жесткой кастовой системы, которую невозможно было ни устранить, ни видоизменить посредством действий отдельных индивидов. Везде, где условия были другими, рабовладельцы сами осуществили мероприятия, которые постепенно уничтожили всю систему несвободного труда. Не гуманность и милосердие побудили бессердечных и безжалостных рабовладельцев Древнего Рима слегка облегчить положение своих рабов, но стремление извлечь максимальный доход из своей собственности. Они отменили систему централизованного крупномасштабного управления своими огромными землевладениями, латифундиями и фактически превратили рабов в арендаторов, обрабатывающих арендованную землю в собственных интересах, обязанных отдавать землевладельцу либо арендную плату, либо часть дохода. В обрабатывающих ремеслах и в торговле рабы стали предпринимателями, а их средства, peculium, их законной квазисобственностью. Рабы стали в больших количествах отпускаться на свободу, потому что вольноотпущенники оказывали бывшему владельцу, патрону, более ценные услуги, чем служа рабами. Так что предоставление вольной не было ни актом милосердия, ни безвозмездным подарком со стороны владельца. Это было кредитной операцией, так сказать, покупкой свободы в рассрочку. Вольноотпущенник был обязан на протяжении многих лет или даже в течение всей жизни производить определенные платежи в пользу своего бывшего владельца или оказывать услуги. Более того, патрон имел особое право наследования имущества скончавшегося вольноотпущенника[Сf. Ciccotti. Le D??й??clin de l'esclavage antique. Paris, 1910. P. 292 ff.; Salvioli. Le Capitalisme dans le monde antique. Paris, 1906. P. 141 ff.; Cairnes. The Slave Power. London, 1862. P. 234.].

С исчезновением мастерских и ферм, применявших труд несвободных рабочих, крепостничество перестало быть системой производства и стало политической привилегией аристократической касты. Сюзерены получили право на определенную дань в натуре или деньгами и на определенные услуги со стороны своих подчиненных; кроме того, дети крепостных были обязаны на протяжении определенного срока служить в качестве слуг или военной свиты. Но лишенные прав крестьяне и ремесленники управляли своими фермами и мастерскими на свой страх и риск. Господин появлялся и предъявлял претензии на часть дохода только после завершения производственных процессов.

Позже, с XVI в. люди снова начали применять труд несвободных людей в сельском хозяйстве, а иногда даже в крупномасштабном промышленном производстве. В американских колониях негритянское рабство стало общепринятым порядком на плантациях. В Восточной Европе в Северо-Восточной Германии, в Богемии и присоединенных Моравии и Силезии, в Польше, в балтийских странах, в России, а также в Венгрии и на присоединенных к ней территориях крупномасштабное фермерство было построено на неоплачиваемом статутном труде крепостных. Обе эти системы несвободного труда были защищены от конкуренции предприятий, применявших труд свободных работников, политическими институтами. В плантационных колониях высокие иммиграционные затраты и недостаток правовой и судебной защиты индивида от произвола правительственных чиновников и плантаторской аристократии препятствовали возникновению достаточного предложения свободного труда и развитию класса независимых фермеров. В Восточной Европе кастовая система не позволяла посторонним проникать в область сельскохозяйственного производства. Право заниматься сельским хозяйством в крупном масштабе было закреплено за высшим дворянством. Небольшие наделы были закреплены за несвободными крепостными. Тем не менее тот факт, что предприятия, применяющие несвободный труд, не смогут выдержать конкуренции с предприятиями, применяющими свободный труд, никем не оспаривался. В этом пункте авторы XVIII и начала XIX вв., писавшие на темы управления сельскохозяйственным производством, были столь же едины, как и древнеримские авторы, освещавшие проблемы сельского хозяйства. Однако свободная игра рыночных сил не могла отменить рабство и крепостничество, поскольку политические институты исключили владения знати и плантации из сферы господства рынка. Рабство и крепостничество были упразднены в результате политических действий, вдохновленных столь поносимой идеологией laissez faire, laissez passer.

Сегодня человечество вновь столкнулось с попытками заменить труд свободного человека, продающего свою способность к работе на рынке в виде товара, принудительным трудом. Разумеется, люди считают, что есть существенная разница между обязанностями, возложенными на товарищей в социалистическом сообществе, и обязанностями, возложенными на рабов и крепостных. Рабы и крепостные, говорят они, трудились ради выгоды господина-эксплуататора. А в социалистической системе продукт труда идет обществу, частью которого является сам труженик; здесь рабочий работает, так сказать, на себя. Это рассуждение не придает значения тому, что отождествление отдельных товарищей и совокупности всех товарищей с коллективным образованием, присваивающим продукт всей работы, является просто фикцией. Согласуются ли цели, к которым стремятся чиновники этого общества, с желаниями и стремлениями остальных товарищей или расходятся с ними, не имеет никакого значения. Самым важным является то, что вклад индивида в богатство коллективного образования не вознаграждается в форме заработной платы, определяемой рынком. Социалистическое сообщество не имеет никакого метода экономического расчета; невозможно определить, какую долю совокупного объема произведенных благ приписать различным комплиментарным факторам производства. Невозможно определить размеры вклада, которым общество обязано усилиям различных индивидов, оно не может вознаграждать работников соответственно ценности результатов их деятельности.

Чтобы отличить свободный труд от принудительного, нет необходимости вдаваться в какие-либо метафизические тонкости, касающиеся существа свободы и принуждения. Свободным трудом мы можем назвать такой вид экстровертного, не приносящего непосредственного удовлетворения труда, который человек выполняет либо с целью прямого удовлетворения своих потребностей, либо с целью опосредованного их удовлетворения, достигаемого путем расходования цены, полученной в результате продажи его на рынке. Принудительный труд это труд, выполняемый под давлением других побудительных причин. Если эта терминология кого-то заденет из-за того, что использование слов свобода и принуждение может вызвать ассоциации с идеями, оскорбительными для беспристрастного подхода  к затронутым проблемам, то они могут подобрать другие термины. Мы можем использовать выражение F-труд вместо термина свободный труд и C-труд вместо термина принудительный труд. Суть проблемы от  выбора терминов не зависит.  Важно лишь одно: какой стимул может заставить человека подчиниться отрицательной полезности труда, если его собственное удовлетворение потребностей ни прямо, ни косвенно в ощутимой степени не зависит от количества и качества его деятельности?

Давайте предположим ради поддержания дискуссии, что многие рабочие, возможно, большая их часть, добровольно стараются наилучшим образом выполнять обязанности, возложенные на них их начальниками. (Мы можем пренебречь тем, что определение обязанностей, которые следует возложить на различных индивидов в социалистическом сообществе, может стать неразрешимой проблемой.) Но как поступать с теми, кто небрежно и с ленцой выполняет возложенные на него обязанности? Не остается ничего другого, как их наказывать. Их начальники должны быть облечены полномочиями фиксировать нарушения, оценивать их субъективные причины и соответственно этому определять наказания. Вместо договорных связей возникают гегемонические связи. Рабочий оказывается во власти своего начальника, он лично зависит от дисциплинарной власти своего шефа.

В рыночной экономике рабочий продает свои услуги точно так же, как другие люди продают свои товары. Работодатель не является господином работника. Он всего лишь покупатель услуг, которые он должен приобрести по их рыночной цене. Разумеется, подобно любому другому покупателю работодатель также может позволять себе вольности. Но если он допускает произвол при найме или увольнении рабочих, то он должен платить за это. Предприниматель или работник, на которого возложено управление подразделением предприятия, волен проводить дискриминационную политику при найме рабочих, произвольно увольнять их или понижать их заработную плату ниже рыночных ставок. Однако, предаваясь произволу, он подвергает опасности прибыльность своего предприятия или своего подразделения и тем самым причиняет вред своему собственному доходу и своему положению в экономической системе. В рыночной экономике подобные прихоти автоматически влекут за собой наказание. Единственная реальная и эффективная защита наемного рабочего в рыночной экономике обеспечивается игрой сил, обусловливающих формирование цен. Рынок делает рабочего независимым от произвола работодателя и его помощников. Рабочий подчинен только господству потребителей, как и его работодатель. Определяя путем покупок или воздержания от покупок цены на продукцию и использование факторов производства, потребители присваивают каждому виду труда его рыночную цену.

Рабочего делает свободным именно тот факт, что работодатель под давлением рыночной структуры цен рассматривает труд в качестве товара, инструмента зарабатывания прибыли. Работник в глазах работодателя просто человек, который за денежное вознаграждение поможет ему заработать деньги. Работодатель платит за оказанные услуги, а работник предоставляет их, чтобы получить заработную плату. В отношениях между работодателем и работником не стоит вопрос о расположении или неприязни. Нанятый человек не должен благодарить работодателя; он должен ему определенное количество работы определенного вида и качества.

Вот почему в рыночной экономике работодатель может обойтись без права физически наказывать работника. Все нерыночные системы производства должны предоставлять начальникам право побуждать медлительных рабочих к прилежанию и усердию. Заключение в тюрьму отвлекает рабочего от его работы или по крайней мере значительно снижает ценность его вклада, телесные наказания всегда были классическим средством заставить рабов и крепостных выполнять свою работу. С упразднением несвободного труда появилась возможность обойтись без кнута в качестве стимула. Порка была символом рабского труда. Члены рыночного общества считают телесные наказания негуманными и унизительными до такой степени, что отменили их также в школах, уголовном кодексе и в военных уставах.

Тот, кто считает, что социалистическое сообщество сможет обойтись без сдерживания и принуждения нерадивых работников вследствие того, что все будут добровольно выполнять свои обязанности, становится жертвой иллюзий, содержащихся в теориях анархизма.

XXII. ПЕРВИЧНЫЕ ФАКТОРЫ ПРОИЗВОДСТВА, НЕ СВЯЗАННЫЕ С ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ЧЕЛОВЕКА

1. Общие замечания, касающиеся теории ренты

В системе рикардианской экономической теории идея ренты была попыткой трактовки тех проблем, которые современная экономическая наука исследует с помощью анализа предельной полезности[По выражению Феттера (Encyclopedia of the Social Sciences. XIII. 291), это была искаженная теория предельности.]. С точки зрения современного понимания этой проблемы теория Рикардо представляется весьма неудовлетворительной; вне всяких сомнений, теория субъективной ценности намного более совершенна. Хотя слава теории ренты вполне заслуженна: внимание, уделенное ее созданию и совершенствованию, принесло прекрасные плоды. Истории экономической мысли нет причин стыдиться теории ренты[Cf. Amonn, Richardo als Begr??ь??nder der theoretischen National??ц??konomie. Jena, 1924. P. 54 ff.].

Тот факт, что земля различного качества и плодородности, т.е. дающая различную отдачу на единицу затрат, ценится по-разному, не представляет особой проблемы для современной экономической теории. Та часть теории Рикардо, которая относится к градации ценности и стоимости участков земли, полностью содержится в современной теории цен на факторы производства. Возражения вызывает не содержание теории ренты, а приписываемое ей исключительное положение в сложной экономической системе. Дифференциальная рента представляет собой всеобщий феномен и не ограничивается определением цен на землю. Изощренное различение между рентой и квазирентой ложно. Земля и оказываемые ею услуги трактуются точно так же, как и остальные факторы производства и их услуги. Работа с помощью более хороших инструментов приносит ренту по сравнению с отдачей от использования менее подходящих инструментов вследствие того, что снабжение более пригодным инструментарием недостаточно. Более способные и более усердные рабочие зарабатывают ренту по сравнению с заработной платой, получаемой менее квалифицированными и менее энергичными конкурентами.

Проблемы, которые концепция ренты была предназначена решить, были в значительной степени порождены использованием неподходящей терминологии. Общие понятия, использовавшиеся в повседневной речи и обыденном мышлении, не отвечали требованиям праксиологических и экономических исследований. Ранние экономисты ошиблись, приняв их без сомнений и колебаний. Только того, кто наивно придерживается общих терминов земля и труд, может озадачить вопрос о том, почему земля и труд стоят и ценятся по-разному. Тот, кто не позволяет обмануть себя просто словам, а смотрит на значимость фактора для удовлетворения человеческих потребностей, считает в порядке вещей, что ценность и стоимость различных услуг различны.

Современная теория ценности и цен основана не на классификации факторов производства таких, как земля, капитал и труд. Ее основным делением является различие между благами высших и низших порядков, между благами производственного назначения и потребительскими благами. Когда в классе факторов производства она выделяет первичные (природные) факторы и, кроме того, в классе первичных факторов факторы, не связанные с человеческой деятельностью (внешние), и человеческие факторы (труд), это не разрушает единства рассуждений, касающихся определения цен на факторы производства. Закон, управляющий установлением цен на факторы производства, одинаков для всех классов и экземпляров этих факторов. То, что различные услуги, оказываемые этими факторами, ценятся, стоят и ведут себя по-разному, может удивить только людей, не видящих этой разницы в полезности. Тот, кто слеп к достоинствам живописи, может считать странным, что коллекционеры должны платить за работы Веласкеса больше, чем за работы менее одаренного художника, а для человека понимающего это очевидно. Фермера не удивляет, что за более плодородную землю покупатели платят более высокие цены, а арендаторы более высокую арендную плату, чем за менее плодородную. Единственная причина, почему старые экономисты были озадачены этим фактом, состоит в том, что они оперировали общим термином земля, игнорировавшим разницу в производительности.

Величайшей заслугой теории Рикардо является положение о том, что предельная земля не приносит никакой ренты. От этого знания всего один шаг до открытия принципа субъективности оценок. Однако, ослепленные понятием реальных издержек, ни классические экономисты, ни их эпигоны не сделали этого шага.

В то время как идея дифференциальной ренты в общем и целом может быть воспринята теорией субъективной ценности, вторая концепция ренты, вытекающая из рикардианской теории, а именно концепция остаточной ренты, должна быть отвергнута полностью. Последняя идея основана на понятии реальных, или физических издержек, что не имеет никакого смысла в системе современных объяснений цен на факторы производства. Причина, по которой цена на бургундское вино выше, чем на кьянти, состоит не в более высокой цене виноградников в Бургундии по сравнению с Тосканой. Здесь обратная причинная обусловленность. Поскольку люди готовы платить более высокие цены за бургундское, чем за кьянти, то и виноделы готовы платить более высокие цены за виноградники в Бургундии по сравнению с Тосканой.

Перед бухгалтером прибыль предстает в виде доли, остающейся после того, как оплачены все издержки производства. В равномерно функционирующей экономике такого превышения цен продукции над издержками не появляется никогда. В изменяющейся экономике разница между ценами на конечную продукцию и суммой цен, которые предприниматель заплатил за покупку комплиментарных факторов производства плюс процент на инвестированный капитал, может иметь различный знак, т.е. быть либо прибылью, либо убытком. Эта разница вызывается изменениями, случающимися в ценах на продукцию на протяжении интервала времени. Прибыль получает тот, кому лучше удается предвосхитить эти изменения во времени и выбрать соответствующий курс действий. Тот, кому не удается приспособить свои предпринимательские начинания к будущему состоянию рынка, наказывается убытками.

Основным недостатком рикардианской теории было то, что она была теорией распределения совокупного продукта объединенных усилий всей нации. Подобно всем остальным представителям классической школы Рикардо не удалось освободиться от меркантилистского образа Volkswirtschaft. По его мысли, проблема определения цен представляла собой подчиненную проблему распределения богатства. Обычная характеристика этой экономической философии как философии промышленного среднего класса современной Англии[Cм., например: Haney. History of Economic Thought. Rev. ed. New York, 1927. P. 275.] не отражала суть дела. Деловых людей Англии в начале XIX в. не интересовали совокупный продукт промышленности и его распределение. В качестве побудительного мотива они руководствовались стремлением получить прибыль и избежать убытков.

Классическая экономическая наука ошиблась, когда присвоила земле отдельное место в своей теоретической системе. В экономическом смысле земля является фактором производства, и законы, определяющие формирование цен на землю, те же самые, что определяют формирование цен на другие факторы производства. Все специфические особенности экономических учений, касающихся земли, относятся к особенностям начальных данных.

2. Роль временного фактора в использовании земли

Отправной точкой экономических учений о земле является различение двух классов первичных факторов производства, а именно человеческих факторов и факторов, не связанных с деятельностью человека. Поскольку использование последних, как правило, связано с властью использовать участок земной поверхности, мы говорим о земле, когда ссылаемся на них[Юридические оговорки касательно отделения права на охоту, рыболовство и добычу полезных ископаемых от других прав владельца земельного участка для каталлактики не представляют интереса. Термин земля в каталлактике включает в себя также и водные пространства.].

Исследуя экономические проблемы земли, т.е. первичных факторов производства, не связанных с человеческой деятельностью, необходимо четко отделить праксиологическую точку зрения от космологической. Возможно, с точки зрения космологии при изучении космических событий имеет смысл говорить о постоянстве и сохранении массы и энергии. Если сравнить масштаб, в пределах которого человеческая деятельность способна повлиять на естественную среду обитания человека, с действием природных сущностей, то можно назвать силы природы неразрушимыми и вечными или точнее не подвергающимися опасности разрушения в результате действий человека. Для огромных периодов времени, с которыми имеет дело космология, эррозия почвы (в самом широком смысле слова) такой интенсивности, которая обеспечивается вмешательством человека, не имеет никакого значения. Никто сегодня не знает, не превратят ли через миллионы лет космические изменения пустыни и пустоши в землю, которая с точки зрения нашего сегодняшнего знания будет определяться как исключительно плодородная, а самые плодородные тропические сады в бесплодную пустыню. Именно потому, что никто не в силах ни спрогнозировать подобные изменения, ни рискнуть повлиять на космические события, которые, вероятно, могли бы их вызвать, излишне рассуждать о них, изучая проблемы человеческой деятельности[Таким образом, и проблема энтропии также находится вне сферы праксиологического размышления.].

Естественные науки могут утверждать, что энергия почвы, определяющая условия ее пригодности для лесоводства, скотоводства, растениеводства и водопользования, периодически возобновляется. Возможно, соответствует истине утверждение, что даже сознательные усилия людей, направленные на крайнее истощение производительного потенциала земной коры, могут иметь успех в лучшем случае на весьма ограниченной площади. Но эти факты не имеют непосредственного значения для человеческой деятельности. Периодическая регенерация производительных сил почвы не является устойчивой данностью, с которой сталкивается человек в конкретной ситуации. Можно использовать землю таким образом, что ее восстановление замедлится и отсрочится или почва полностью потеряет свою продуктивность на некоторое время или может быть восстановлена только посредством значительного вложения капитала и труда. Имея дело с землей, человек должен выбирать из различных методов, отличающихся друг от друга относительно сохранения и восстановления ее производительной силы. Точно так же, как и в других отраслях производства, фактор времени является частью охотного промысла, рыболовства, скотоводства, растениеводства, лесозаготовок и водопользования. Здесь также человек должен выбирать между удовлетворением в более близкий и более отдаленный периоды будущего. И здесь тоже феномен первоначального процента, характерного для любого человеческого действия, играет первостепенную роль.

Существуют определенные институциональные обстоятельства, заставляющие людей отдавать предпочтение удовлетворению в более близком будущем и полностью или почти полностью пренебрегать удовлетворением в более отдаленном будущем. Если, с одной стороны, земля не принадлежит индивидуальному владельцу, а с другой стороны, все или некоторые люди наделены особой привилегией или в соответствии с реальным положением дел вольны временно использовать ее для собственной выгоды, будущему не уделяется никакого внимания. То же самое происходит, когда собственник ожидает экспроприации в не слишком отдаленном будущем. В обоих случаях действующие лица стремятся выжать как можно больше с целью получения немедленной выгоды. Они не заботятся о более отдаленных последствиях своих методов. Завтра не имеет для них значения. История лесозаготовок, охоты и рыболовства дает тому множество примеров; но много примеров можно также найти в других отраслях землепользования.

С точки зрения естественных наук техническое обслуживание капитальных благ и сохранение сил земли принадлежат к двум различным категориям. Произведенные факторы производства рано или поздно исчезают по ходу производственных процессов и по частям трансформируются в потребительские блага, которые в конечном счете потребляются. Если кто-то не хочет, чтобы результаты прошлых сбережений и накопления капитала исчезли, то он должен помимо потребительских товаров произвести также определенное количество капитальных благ, необходимое для замены износившихся. Если он пренебрежет этим, то он в конце концов, если можно так выразиться, проест капитальные блага. Он пожертвует будущим ради настоящего; он будет жить в роскоши сегодня и нуждаться в дальнейшем.

Часто говорят, что силы земли совсем другое дело. Их нельзя проесть. Подобное утверждение содержательно только с точки зрения геологии. Но с геологической точки зрения можно или должно утверждать, что нельзя проесть ни оборудование фабрики, ни железную дорогу. Гравий и щебень железнодорожной насыпи и чугун и сталь рельсов, мостов, вагонов и локомотивов не исчезают в космическом смысле. Только с праксиологической точки зрения допустимо говорить о потреблении, проедании инструментов, железной дороги или прокатного стана. В этом же экономическом смысле мы говорим о проедании производительных сил земли. В лесоводстве, сельском хозяйстве и водопользовании эти силы изучаются точно так же, как и другие факторы производства. По отношению к производительности почвы действующие субъекты также должны выбирать между процессами производства, которые обеспечивают более высокий выпуск в ущерб производительности в более поздние периоды, и процессами, которые не ухудшают будущую физическую продуктивность. Из земли можно выжать столько, что ее дальнейшее использование даст меньшую отдачу (на единицу применяемого капитала и труда) или практически вообще не даст никакой отдачи.

Следует признать, что существуют физические пределы разрушительной мощи человека. (В лесозаготовках, охоте и рыболовстве эти пределы достигаются быстрее, чем в возделывании земли.) Однако этот факт приводит только к количественной, а не качественной разнице между уменьшением капитала и эрозией почвы.

Рикардо называет силы земли первоначальными и неразрушимыми[Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения//Рикардо Д. Сочинения в 5 томах. 2-е изд. Т. 1. М.: Политиздат, 1955. С. 66.]. Однако современная экономическая наука должна подчеркнуть, что нет никаких различий в оценке ценности и стоимости первичных и произведенных факторов производства и что космологическая неразрушимость массы и энергии, что бы это ни могло означать, не сообщает использованию земли характерных особенностей, радикально отличающих его от других отраслей производства.

3. Субпредельная земля

Услуги, которые определенный участок земли может оказать на протяжении определенного периода времени, ограничены. Если бы они не были ограниченными, то человек не считал бы землю фактором производства и экономическим благом. Однако количество доступной земли настолько огромно, природа настолько щедра, что земля все еще имеется в изобилии. Поэтому используются только наиболее продуктивные участки земли. Есть земля, которую люди считают либо ввиду физической продуктивности, либо ввиду ее расположения слишком бедной, чтобы ее стоило обрабатывать. В результате предельная (маржинальная) земля, т.е. самая плохая обрабатываемая земля, не приносит ренты в рикардианском смысле[В некоторых местах возделывается или используется как-либо иначе практически каждый клочок земли. Однако это является следствием институциональных обстоятельств, ограничивающих доступ жителей данного региона к более плодородной неиспользуемой земле.]. Субпредельная земля считалась бы абсолютно бесполезной, если бы ей не приписывали положительной стоимости в ожидании того, что она будет использоваться в будущем[Оценку стоимости участка земли не следует путать с оценкой стоимости улучшений, т.е. неустранимых и неадаптируемых результатов вложений капитала и труда, способствующих ее использованию и увеличению будущих объемов производства на единицу текущих будущих затрат.].

Причиной того, что рыночная экономика не имеет более обильного предложения сельскохозяйственной продукции, является недостаток капитала и труда, а не пригодной для возделывания земли. Расширение доступной поверхности земли увеличит при прочих равных условиях предложение зерновых и мяса только в том случае, если добавочная плодородность земли превышает плодородность уже возделываемой предельной земли. С другой стороны, предложение сельскохозяйственных продуктов увеличится в результате любого увеличения количества труда и капитала при условии, что потребители не считают иное применение дополнительного количества капитала и труда лучше соответствующим удовлетворению их наиболее насущных потребностей[Это замечание, разумеется, относится только к условиям, когда отсутствуют любые институ- циональные барьеры, ограничивающие мобильность капитала и труда.].

Количество полезных минеральных веществ, содержащихся в земле, ограничено. Надо признать, что некоторые из них являются результатом природных процессов, идущих непрерывно и увеличивающих существующие запасы. Однако медленность и длительность этих процессов делает их несущественными для человеческой деятельности. Человек должен учитывать, что имеющиеся запасы полезных ископаемых ограничены. Каждый отдельный рудник или нефтяная скважина могут быть исчерпаны; многие из них уже исчерпаны. Мы можем надеяться, что будут открыты новые месторождения и что будут изобретены технологические процессы, которые позволят разрабатывать месторождения, эксплуатация которых сегодня или вообще невозможна, или требует чрезмерных затрат. Мы можем также предположить, что дальнейший прогресс технологического знания позволит грядущим поколениям использовать вещества, которые сегодня не используются. Однако сегодня все это не имеет никакого значения для ведения горных работ и нефтедобычи. Месторождения полезных ископаемых и их разработка не имеют никаких особенностей, которые как-то изменяли бы человеческую деятельность, связанную с ними. Для каталлактики различие между землей, используемой в сельском хозяйстве, и землей, используемой в горном деле, является просто разницей начальных данных.

Несмотря на то, что доступное количество полезных ископаемых ограничено, а также несмотря на то, что чисто теоретически мы озабочены тем, что однажды они будут исчерпаны, действующие люди не считают их запасы жестко ограниченными. Их деятельность учитывает тот факт, что конкретные рудники или скважины будут исчерпаны, но не обращают внимания на то, что когда-то в неизвестном будущем все месторождения определенного минерала подойдут к концу. Для сегодняшней деятельности запасы этих веществ кажутся настолько обильными, что никто не рискует эксплуатировать все разведанные месторождения на полную мощность, обусловливаемую состоянием технологического знания. Рудники используются только до той степени, пока не существует более насущного применения для необходимых для этого труда и капитала. Поэтому есть субпредельные месторождения, которые вообще не разрабатываются. В любой  шахте  объем  производства  определяется  соотношением цен на ее  продукцию и цен  на необходимые неспецифические факторы производства.

4. Земля как пространственный фактор

Использование земли для размещения жилья, мастерских, транспортной инфраструктуры не позволяет применять участки земли по другому назначению.

Важная роль, которую старые теории приписывали ренте городской застройки, не должна здесь нас беспокоить. Нет ничего особо примечательного в том, что люди платят более высокую цену за ту землю, которую с точки зрения строительства жилья они ценят выше, чем за ту, которую они ценят ниже. В порядке вещей, что для мастерских, складов и сортировочных станций люди предпочитают такое расположение, которое снижает издержки транспортировки, и что они готовы платить более высокие цены за такую землю в расчете на ожидаемую экономию.

Земля используется также для парков и садов, для заповедников и наслаждения великолепием и красотой природы. С развитием любви к природе, этой специфической черты буржуазной ментальности, спрос на подобные удовольствия чрезвычайно увеличивается. Земля высокогорья, некогда считавшаяся бесполезной уныло однообразной пустыней скал и ледников, сегодня высоко ценится как источник наиболее возвышенных удовольствий.

С незапамятных времен доступ на эти просторы был бесплатен для каждого. Даже если земля была частной собственностью отдельного индивида, владельцы, как правило, не имели права закрывать их для туристов и альпинистов и требовать плату за вход. Все, кто имел возможность посетить эти места, имел право наслаждаться всем их великолепием и рассматривать их в качестве, так сказать, своей собственности. Номинальный владелец не получал никакой выгоды от удовлетворения, которое обеспечивала его собственность визитерам. Однако это не меняет того факта, что эта земля служит человеческому благосостоянию и соответствующим образом оценивается. Земля отягощена сервитутом [70], который дает право каждому проходить по ней и разбивать на ней лагерь. Если невозможно никакое иное использование данной местности, то этот сервитут полностью исчерпывает все выгоды, которые собственник мог бы извлечь из своей собственности. Так как эти специфические услуги, которые могут оказать скалы и ледники, практически неисчерпаемы, не изнашиваются и не требуют затрат капитала и труда с целью их сохранения, данные мероприятия не вызовут последствий, которые возникают при их применении к лесным, охотничьим и рыболовным угодьям.

Если по соседству с горным хребтом пространство для постройки гостиниц и транспортной инфраструктуры (например, фуникулера) ограничено, то владельцы этих дефицитных земельных участков могут их продать или сдать в аренду на более выгодных условиях и тем самым развернуть в свою сторону часть выгод, которые получают туристы от бесплатной доступности этих пиков. Если это не так, то туристы пользуются всем этим бесплатно.

5. Цена на землю

В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики покупка и продажа услуг земельного участка ничем не отличается от покупки и продажи услуг других факторов производства. Оценка стоимости всех этих факторов производится соответственно услугам, которые они окажут в различные периоды будущего с поправкой на временное предпочтение. За предельную землю (и, разумеется, за субпредельную землю) не платится никакой цены. Земля, приносящая ренту (т.е. земля, которая по сравнению с предельной землей дает большую отдачу на единицу затрат капитала и труда), оценивается соответственно степени превосходства. Ее цена представляет собой сумму всей ее будущей ренты, дисконтированной на величину первоначального процента[Необходимо еще раз напомнить, что из идеальной конструкции равномерно функцио- нирующей экономики нельзя последовательно вывести все ее конечные логические следствия. По отношению к проблеме земли необходимо подчеркнуть две вещи: во-первых, то, что в рамках этой идеальной конструкции, характеризующейся отсутствием изменений в течении событий, места для покупки и продажи земли не существует; и, во-вторых, чтобы интегрировать в эту конструкцию горное дело и нефтедобычу, мы должны считать шахты и нефтяные скважины вечными и пренебречь возможностью того, что любая действующая шахта или скважина может быть исчерпана или даже просто испытает изменения объемов производства или потребности в текущем вложении капитала.].

В изменяющейся экономике люди, покупающие или продающие землю, соответствующим образом учитывают ожидаемые изменения рыночных цен на услуги, предоставляемые землей. Разумеется, они могут ошибаться в своих ожиданиях; но это уже другое дело. Они стараются по мере сил предвосхитить будущие события, способные изменить состояние рынка, и действуют в соответствии с этими мнениями. Если они считают, что годовая чистая отдача от земельного участка возрастет, то цена будет выше, чем если бы эти ожидания отсутствовали. Это, например, происходит в случае пригородной земли по соседству с городами с растущим населением или с лесами и пахотной землей в странах, где группам давления удается повысить посредством тарифов цены на древесину и зерновые. С другой стороны, страх полного или частичного изъятия чистого урожая (за вычетом семян, потраченных на посев) понижает цены земельных участков. В повседневной деловой речи говорят о капитализации ренты и отмечают,  что норма капитализации для каждой категории земли различна и варьируется даже для различных участков в пределах одной категории. Эта терминология весьма неуместна и неверно отражает природу процесса.

Таким же образом, как покупатели и продавцы земли принимают в расчет ожидаемые будущие события, которые снизят чистую отдачу, они поступают и с налогами. Налоги, которыми облагают землю, снижают ее рыночную цену на дисконтированную величину будущего бремени. Введение нового налога подобного рода, который, как ожидается, не будет отменен, приводит к немедленному падению цен на соответствующие земельные участки. Это явление в теории налогообложения называется амортизацией налогов.

Во многих странах владельцы земли или каких-либо имений пользуются особыми политическими законодательно закрепленными привилегиями или большим социальным престижем. Эти институты также играют определенную роль в определении цены земли.

Миф о земле

Романтики порицают экономические теории, касающиеся земли, за их утилитаристскую ограниченность. Экономисты, говорят они, смотрят на землю с точки зрения бесчувственного спекулянта, сводящего все вечные ценности к деньгам и прибыли. На самом деле земля это гораздо больше, чем просто фактор производства. Она является неисчерпаемым источником человеческой энергии и человеческой жизни. Сельское хозяйство представляет собой не просто одну из множества отраслей производства. Оно является единственной естественной и достойной деятельностью человека, единственным облагораживающим условием подлинно человеческого существования. Чудовищно оценивать ее только относительно чистой отдачи, которую можно выжать из земли. Земля не просто приносит плоды, питающие наше тело; она прежде всего производит нравственные и духовные силы цивилизации. Города, обрабатывающая промышленность и торговля все это явления упадка и разложения; их существование паразитично; они разрушают то, что землепашец должен создавать вновь и вновь.

Тысячи лет назад, когда племена охотников и рыболовов начали возделывать землю, романтические фантазии были неизвестны. Но если бы романтики жили в ту эпоху, они превозносили бы высокие нравственные ценности охоты и клеймили бы возделывание земли как явление упадка. Они бы упрекали землепашцев за осквернение земли, данной Богом человеку в качестве охотничьих угодий, и за низведение ее до средства производства.

В доромантическую эпоху никто в своей деятельности не смотрел на землю иначе как на источник человеческого благополучия, средство повышения благосостояния. Магические обряды и ритуалы, относящиеся к земле, не ставили перед собой никакой иной цели, кроме увеличения плодородия почвы и повышения урожайности. Эти люди не искали unio mystica в таинственной и непостижимой энергии и силе, сокрытых в земле. Они стремились лишь к повышению и улучшению урожая. Они прибегали к помощи магических ритуалов и заклинаний, потому что, на их взгляд, это  было самым эффективным средством достижения преследуемых целей. Их более искушенные потомки заблуждаются, интерпретируя эти церемонии с идеалистической точки зрения. Настоящий крестьянин не занимается экстатической болтовней по поводу земли и ее мистической энергии. Для него земля это фактор производства, а не предмет сентиментальных эмоций. Он жаждет получить больше земли, потому что желает увеличить свой доход и повысить свой уровень жизни. Фермеры покупают, продают и закладывают землю; они продают сельскохозяйственную продукцию и сильно негодуют, когда цены не столь велики, как они желают.

Любовь к природе и понимание красоты ландшафтов были чужды сельскому населению. Все это было привнесено жителями городов. Именно городские жители стали высоко ценить землю как природу, в то время как сельские жители оценивали ее только с точки зрения продуктивности охоты, лесозаготовок, земледелия и скотоводства. С незапамятных времен с точки зрения горцев скалы и ледники Альп считались просто бросовой землей. И только когда горожане стали карабкаться на вершины и принесли в долины деньги, жители гор изменили свои взгляды. Пионеры альпинизма и горнолыжного спорта подвергались насмешкам со стороны местного населения до тех пор, пока последние не обнаружили, что из этой эксцентричности они могут извлечь выгоду.

Не пастухи, а изысканные аристократы и горожане были авторами пасторальной поэзии. Дафнис и Хлоя созданы воображением, далеким от земных забот. Далеки от земли и современные политические мифы о земле. Они расцветают не на мхе лесов или глине полей, а на асфальте городов и коврах салонов. Фермеры используют их, поскольку видят в них практическое средство, чтобы получить политические привилегии, которые повысят цены на их продукцию, а также стоимость их ферм.

XXIII. ДАННЫЕ РЫНКА

1. Теория и факты

Каталлактика теория рыночной экономики не является системой теорем, действительных только в идеальных и неосуществимых условиях и приложимых к реальности только с существенными ограничениями и видоизменениями. Все теоремы каталлактики строго и безо всяких исключений действительны для всех явлений рыночной экономики при условии, что соблюдаются специфические условия, предполагаемые ими. Например, наличие прямого или косвенного обмена представляет собой просто вопрос факта. Но там, где присутствует косвенный обмен, все общие законы теории косвенного обмена имеют силу в отношении актов обмена и средств обмена. Как отмечалось выше[См. с. 40.], праксиологическое знание представляет собой строгое и точное знание реальной действительности. Любые ссылки на эпистемологические проблемы естественных наук и любые аналогии на основе сравнения этих двух радикально различающихся областей реальной действительности и познания вводят в заблуждение. Кроме формальной логики не существует другого набора методологических правил, приложимых и к познанию посредством категории причинности, и к познанию посредством категории телеологии. Праксиология имеет дело с человеческим действием как таковым в общем и универсальном виде. Она не исследует ни специфические обстоятельства окружения, в котором действует человек, ни конкретное содержание оценок, направляющих его действия. Для праксиологии исходными данными являются физические и психологические характеристики действующих людей, их желания и субъективные оценки, теории, доктрины и идеологии, разрабатываемые ими, чтобы целенаправленно приспособиться к условиям своей среды и тем самым достичь целей, к которым они стремятся. Эти данные, хотя и неизменны по своей структуре и строго определены законами, управляющими порядком во Вселенной, подвержены беспрестанным колебаниям и изменениям; они меняются с каждым мгновением[Cм.: Strigl. Die ??ц??konomischen Kategorien und die Organization der Wirtschaft. Jena, 1923. P. 18 ff.].

Всю полноту реальной действительности можно мысленно охватить разумом, только прибегнув и к концепции праксиологии, и к пониманию истории, а последнее требует использования учений естественных наук. Познание и предсказание обеспечиваются совокупностью знания. Все, что предлагается различными отдельными отраслями науки, всегда фрагментарно; оно должно быть дополнено результатами всех остальных отраслей. С точки зрения действующего человека специализация знания и его разбиение на различные науки является просто механизмом разделения труда. Подобно тому, как потребитель использует продукцию множества отраслей производства, субъект действия должен основывать свои решения на знании, предоставляемом различными отраслями мысли и исследований. Имея дело с реальной действительностью, недопустимо пренебрегать ни одной из этих отраслей. Историческая школа и институционалисты хотят объявить праксиологические и экономические исследования вне закона, а сами заняться простой регистрацией фактов, или, как они называют их сегодня, институтов. Но относительно этих фактов невозможно сформулировать ни одного утверждения без ссылки на какой-либо набор экономических теорем. Когда институционалист приписывает определенному событию определенную причину, например, массовую безработицу считает мнимым недостатком капиталистического способа производства, он прибегает к помощи экономической теоремы. Возражая против более пристального изучения теоремы, неявно подразумеваемой в его выводе, он просто стремится избежать разоблачения ошибочности своего аргумента. Простой регистрации фактов, отделенной от ссылок на теории, не существует. Как только два события регистрируются вместе или объединяются в класс событий, начинает действовать теория. Ответ на вопрос о том, существует какая-либо связь между ними, может дать только теория, в случае человеческой деятельности это праксиология. Бесполезно вычислять коэффициенты корреляции, если не отталкиваться от теоретического понимания, полученного заблаговременно. Коэффициент может иметь высокое численное значение и в то же время не служить признаком никакой существенной и необходимой связи между двумя группами[Cм.: Cohen and Nagel. An Introduction to Logic and Scientific Method. New York, 1939. P. 316 322.].

2. Роль власти

Историческая школа и институционализм порицают экономическую науку за пренебрежение ролью, которую власть играет в реальной жизни. Основное понятие экономической науки, а именно выбирающий и действующий индивид, по их словам, представляет собой нереалистическую концепцию. Реальный человек не свободен в выборе и действии. Человек подвергается общественному давлению, воздействию неодолимой силы. Рыночные явления определяются не субъективными оценками индивидов, а взаимодействием властных сил.

Эти возражения так же ложны, как и все остальные утверждения критиков экономической науки.

Праксиология вообще и экономическая наука и каталлактика в частности не утверждают и не предполагают, что человек является свободным в каком-либо метафизическом смысле, приписываемом термину свобода. Безусловно, человек подчиняется естественным условиям своей среды. Действуя, он должен приспосабливаться к неумолимой регулярности природных явлений. Как раз редкость природой данных условий его благополучия и заставляет его действовать[Большинство социальных реформаторов, и прежде всего Фурье и Маркс, обходят молчанием то, что данные природой средства, устраняющие человеческое беспокойство, редки. На их взгляд, тот факт, что не существует изобилия всех полезных вещей, вызван просто неадекватностью капиталистического способа производства и поэтому исчезнет на высшей фазе коммунизма. Выдающийся меньшевистский автор, который не смог удержаться от того, чтобы не сослаться на естественные барьеры на пути к процветанию людей, в истинно марксистском стиле назвал Природу самым безжалостным эксплуататором (cм.: Gordon М. Workers Before and After Lenin. New York, 1941. P. 227, 458).].

В своей деятельности человек руководствуется идеологиями. Он выбирает цели и средства под влиянием идеологий. Могущество идеологии является либо прямым, либо косвенным. Оно является прямым, когда действующий субъект убежден, что содержание идеологии правильно и что в его собственных интересах соглашаться с ней. Оно косвенно, когда действующий субъект отвергает содержание идеологии как ложное, но по необходимости учитывает в своих действиях то, что эта идеология разделяется другими людьми. Нравы социального окружения являются силой, с которой люди вынуждены считаться. Тот, кто признает ложность широко распространенных мнений и обычаев, в каждом случае должен выбирать между преимуществами, которые можно извлечь из обращения к более эффективному способу действия, и вредом от презрения к распространенным предубеждениям, суевериям и нравам.

То же самое верно и по отношению к насилию. Делая выбор, человек должен принимать в расчет то, что существует фактор, готовый применить к нему насильственное принуждение.

Все теоремы каталлактики действительны и по отношению к действиям, находящимся под влиянием социального или физического давления. Прямое или косвенное могущество идеологии, а также угроза физического принуждения являются просто данностью рыночной ситуации. Не важно, например, какого рода соображения побуждают человека не предлагать более высокую цену за товар, чем та, которую он предложил, но еще не получил заданный товар. Для определения рыночной цены не имеет значения, добровольно ли он предпочел израсходовать деньги на другие цели или испугался, что окружающие будут считать его выскочкой или транжирой, побоялся нарушить установленный государством потолок цен или бросить вызов конкурентам, готовым прибегнуть к насильственной мести. В любом случае его воздержание от предложения более высокой цены точно так же вносит лепту в возникновение рыночной цены[Экономические последствия вмешательства в рыночные явления внешнего сдерживания и принуждения разбираются в части 6 этой книги.].

Сегодня принято обозначать положение, которое занимают владельцы собственности и предприниматели в рыночной системе, как экономическую, или рыночную власть. Все, что происходит в свободной рыночной экономике, управляется законами, изучаемыми каталлактикой. В конечном счете все рыночные явления определяются выбором потребителей. Если кто-то желает применить понятие власти к явлениям рынка, то ему следует сказать: в рыночной экономике вся власть принадлежит потребителям. Ввиду необходимости получать прибыль и избегать убытков предприниматели вынуждены считать своей высшей установкой любой аспект максимально возможного и дешевого удовлетворения потребностей потребителей например, среди прочего и руководство ошибочно называемыми внутренними делами своих заводов, особенно управление персоналом. В высшей степени нецелесообразно пользоваться одним и тем же термином власть, обращаясь к способности фирмы обеспечивать потребителей автомобилями, обувью или маргарином лучше, чем это делают другие, и адресуясь к способности вооруженных сил государства сокрушать любое сопротивление.

Владение факторами производства, так же как и предпринимательскими или технологическими навыками, не дарует в рыночной экономике власть в смысле принуждения. Все, что оно дарует, это привилегию служить подлинным хозяевам рынка потребителям с большим восторгом, чем другие. Владение капиталом это мандат, вверенный собственникам при условии, что он будет использован с целью максимального удовлетворения потребителей. Тот, кто не подчиняется этой нагрузке, лишается своего богатства и переводится на то место, где его глупые выходки больше не вредят материальному благополучию людей.

3. Историческая роль войны и завоеваний

Многие авторы прославляют войны и революции, кровопролития и завоевания. Карлейль и Рескин, Ницше, Жорж Сорель и Шпенглер были предвестниками идей, которые воплотили Ленин и Сталин, Гитлер и Муссолини.

Ход истории, говорят эти философы, определяется не материалистическими коробейниками и купцами, а героическими деяниями воинов и завоевателей. Экономисты заблуждаются, строя на основе опыта мимолетного либерального эпизода теорию, которой приписывают всеобщность. Эта эпоха либерализма, индивидуализма и капитализма, демократии, веротерпимости и свободы, пренебрежения всеми истинными и вечными ценностями и господства черни в настоящее время исчезает и никогда больше не вернется. Начинающийся век мужественности требует новой теории человеческой деятельности.

Однако ни один экономист не рискнул отрицать, что война и завоевание имели первостепенное значение в прошлом и что гунны и татары, вандалы и викинги, норманы и конкистадоры сыграли огромную роль в истории. Одним из решающих факторов современного состояния человечества является то, что ему предшествовали тысячи лет вооруженных конфликтов. Несмотря на это то, что осталось и составляет суть человеческой цивилизации, не является наследием воинов. Цивилизация это достижение буржуазного духа, а не духа завоевания. Те варвары, которые вместо разбоя не начали работать, исчезли с исторической сцены. Если все же остался какой-то след их существования, то это представляет собой достижения, совершенные под влиянием покоренных народов. Латинская цивилизация выжила в Италии, во Франции и на Иберийском полуострове несмотря на все вторжения варваров. Если бы капиталистические предприниматели не сменили лорда Клайва и Уоррена Гастингса, то британское владычество в Индии осталось бы таким же незначительным историческим воспоминанием, как и полуторавековое турецкое владычество в Венгрии.

В задачу экономической науки не входит исследование попыток возродить идеалы викингов. Она просто должна опровергнуть утверждения о том, что факт существования вооруженных конфликтов сводит их учения к нулю. Относительно этой проблемы есть необходимость вновь подчеркнуть следующее.

Первое: учения каталлактики относятся не к конкретной исторической эпохе, а к любым действиям, характеризующимся двумя условиями частной собственностью на средства производства и разделением труда. Теоремы каталлактики имеют силу везде, где и когда в обществе с частной собственностью на средства производства люди не только занимаются производством ради удовлетворения своих собственных потребностей, но и потребляют блага, произведенные другими людьми.

Второе: если помимо рынка и вне рынка существуют разбой и грабеж, эти факты являются данностью рынка. Действующие субъекты должны учитывать, что им угрожают убийцы и грабители. Если убийства и грабежи превалируют настолько, что любое производство представляется бесполезным, в конечном счете может оказаться, что производительная работа прекратится, а человечество погрузится в состояние войны всех со всеми.

Третье: чтобы захватить трофеи, должно существовать нечто, что можно награбить. Герои могут жить, только пока есть достаточно буржуа, которых можно экспроприировать. Существование производителей является условием существования завоевателей. Но производители могут обойтись без грабителей.

Четвертое: разумеется, помимо капиталистической системы частной собственности на средства производства мыслимы и другие общественные системы, основанные на разделении труда. Сторонники милитаризма последовательны, требуя установления социализма. Вся страна должна быть организована как сообщество воинов, где гражданское население не имеет иной задачи, кроме как обеспечивать нужды вооруженных сил (проблемы социализма обсуждаются в части 5).

4. Реальный человек как данность

Экономическая наука изучает реальные действия реальных людей. Ее теоремы не относятся ни к идеальному или совершенному человеку, ни к призраку мифического экономического человека (homo oeconomicus), ни к статистическому понятию среднего человека (homme moyen). Человек со всей его слабостью и ограниченностью, любой человек, как он живет и действует, является предметом каталлактики. Любое человеческое действие является предметом праксиологии.

Предмет праксиологии заключается в изучении не только общества, общественных отношений и массовых явлений, но и всех человеческих действий. В этом отношении термин общественные науки и все его производные обманчивы и вводят в заблуждение.

Не существует иного критерия, который научное исследование могло бы приложить к человеческому действию, кроме конечных целей, которых стремятся достичь действующие индивиды, предпринимая определенное действие. Конечные цели сами по себе находятся вне и выше любой критики. Не требуется никого, чтобы установить, что может сделать другого человека счастливым. Сторонний наблюдатель может поставить под вопрос только пригодность средств, выбранных для достижения этих конечных целей, для достижения результата, преследуемого действующим субъектом. Только давая ответ на этот вопрос, экономическая наука может свободно выражать мнение о действиях индивидов и групп индивидов, экономической политике партий, групп давления и государств.

Произвольность выпадов против субъективных оценок других людей принято маскировать, облекая их в форму критики капиталистической системы или поведения предпринимателей. Экономическая наука ко всем подобным утверждениям относится нейтрально.

Произвольному  утверждению о том, что при капитализме сбалансированность производства различных товаров, по общему признанию, является несовершенной[Cм.: Mayers A.L. Morden Economics. New York, 1946. P. 672.], экономист не противопоставляет утверждение о том, что  сбалансированность безупречна. Экономист лишь утверждает, что в свободной рыночной  экономике этот  баланс соответствует поведению потребителей, расходующих свои доходы[Это является общим свойством демократии, не важно политической или экономической. Демократические выборы гарантируют не то, что избранный человек свободен от недостатков, а лишь то, что большинство избирателей предпочитают его другим кандидатам.]. В задачу экономиста не входит осуждать других людей и называть результаты их действий ошибочными.

Альтернативой системе, в которой субъективные оценки индивидов имеют первостепенное значение для руководства производственными процессами, является деспотическая диктатура. Здесь решающее значение имеют субъективные оценки диктатора, хотя они не менее произвольны, чем субъективные оценки других людей.

Безусловно, человек существо несовершенное. Его человеческие слабости являются элементами всех человеческих институтов и тем самым рыночной экономики.

5. Период адаптации

Любое изменение рыночной информации оказывает определенное влияние на рынок. Прежде чем это влияние прекратится, т.е. прежде чем рынок полностью адаптируется к новому положению дел, проходит определенный период времени.

Каталлактика должна изучать все разнообразные сознательные и целеустремленные реакции индивидов на изменения исходных данных, а не просто конечный результат взаимодействия этих реакций, отраженный в структуре рынка. Может получиться так, что последствия одного изменения начальных данных в общем и целом нейтрализуются последствиями другого изменения, случающегося в то же самое время и в таком же объеме. В конечном итоге тогда не произойдет никакого значительного изменения рыночных цен. Статистики, занятые наблюдением за исключительно массовыми явлениями и результатами всей совокупности рыночных сделок, проявляющейся в рыночных ценах, игнорируют то, что отсутствие изменений в величине цен является просто случайным, а не результатом преемственности начальных данных и отсутствия специфической корректирующей деятельности. Они не видят никакого действия и его социальных последствий. Хотя даже в том случае, когда не происходит значительных изменений цен на товары и никаких изменений показателей, характеризующих общую величину капитала в рыночной системе, все равно любое изменение исходных данных имеет собственное направление развития, порождает определенные реактивные реакции со стороны индивидов, попавших в сферу их действия, и нарушает сложившиеся отношения между участниками рыночной системы[Относительно изменений  факторов,  определяющих  покупательную  способность денег, см. с. 389. Относительно проедания и накопления капитала см. с. 482.].

Экономическая история постфактум может предоставить в наше распоряжение смутную информацию по поводу продолжительности периода адаптации. Разумеется, методом получения этой информации является не измерение, а историческое понимание. В реальной действительности различные корректирующие процессы не изолированы друг от друга. В одно и то же время своим чередом протекает бесчисленное множество этих процессов, пути их пересекаются и они оказывают друг на друга взаимное влияние. Распутывание этой сложной паутины и выделение последовательности действий и реакций, запущенных определенным изменением исходных данных, трудная задача для понимания историка, а результаты по большей части скудны и сомнительны.

Интерпретация продолжительности периода адаптации также является самой трудной задачей, лежащей на тех, кто стремится понять будущее, на предпринимателях. Хотя для успеха предпринимательской деятельности простой прогноз направления, в котором рынок отреагирует на определенное событие, имеет незначительную ценность, если не дополняется соответствующим прогнозом продолжительности множества процессов адаптации, связанных с этим событием. Большая часть ошибок, совершаемых предпринимателями при ведении дел, а также ошибок, обесценивающих прогнозы экспертов, вызваны ложными представлениями относительно продолжительности периодов адаптации.

При изучении результатов, вызванных изменениями начальных данных, обычно различают более близкие и более отдаленные по времени последствия, а именно краткосрочные и долгосрочные последствия. Это различие является более древним, чем описывающая их сегодня терминология.

Чтобы обнаружить непосредственные краткосрочные последствия, вызванные изменением заданной величины, как правило, нет необходимости прибегать к тщательному расследованию. Краткосрочные последствия в своем большинстве очевидны и редко остаются незамеченными наивным наблюдателем, не знакомым с тщательным исследованием. Экономические  исследования как раз и начинаются с того, что некоторые гении начинают подозревать, что отдаленные последствия события могут отличаться от непосредственных результатов, очевидных даже для неискушенных обывателей. Главным достижением экономической науки было обнаружение таких долгосрочных последствий, до тех пор не замечавшихся сторонними наблюдателями и игнорировавшихся государственными деятелями.

Из своих поразительных открытий экономисты классической школы вывели правила политической практики. Они доказывали, что в своих планах и деятельности правительства политики и политические партии должны учитывать не только краткосрочные, но и долгосрочные последствия предлагаемых мероприятий. Действие направлено на замену менее удовлетворительного состояния дел более удовлетворительным. Будет ли результат некоторого действия считаться более или менее удовлетворительным, зависит от правильного предвидения всех его последствий и краткосрочных, и долгосрочных.

Некоторые  критикуют экономическую науку  за мнимое пренебрежение краткосрочными результатами и за предпочтение, якобы отдаваемое изучению долгосрочных последствий. Подобные упреки абсурдны. Экономическая наука не имеет иных способов тщательного исследования результатов изменения исходных данных, кроме как начать с их непосредственных последствий и анализировать, шаг за шагом, переходя от первой реакции к более отдаленным реакциям, все возможные последствия, до тех пор, пока в конечном счете она не достигает его конечных результатов. Долгосрочный анализ необходимо полностью включает краткосрочный анализ.

Легко объяснить, почему некоторые индивиды, партии и группы давления стремятся распространить исключительное влияние краткосрочного принципа. Политики, говорят они, никогда не должны переживать по поводу долгосрочных последствий проекта и никогда не должны воздерживаться от использования меры, которая приносит краткосрочные выгоды просто из-за пагубности ее долгосрочных последствий. Во внимание принимаются только краткосрочные результаты; в долгосрочной перспективе все мы умрем. Все, что экономисты должны сказать в ответ на эту страстную критику, это то, что любое решение должно основываться на тщательном взвешивании всех его последствий и краткосрочных, и долгосрочных. Безусловно, и в действиях индивидов, и в управлении делами общества существуют ситуации, в которых действующие субъекты имеют основания для того, чтобы примириться даже с самыми нежелательными долгосрочными последствиями, чтобы избежать того, что они считают еще более нежелательными краткосрочными обстоятельствами. Иногда человеку имеет смысл топить печь своей мебелью. Но если он это делает, то он должен знать, каковы будут более отдаленные последствия. Он не должен предаваться иллюзиям, что обнаружил замечательный новый способ обогрева своих помещений.

Это все, что экономическая наука противопоставляет неистовству апостолов краткосрочной перспективы. Когда-нибудь история сможет сказать гораздо больше. Она установит роль, которую рекомендации краткосрочного принципа этого возрождения печально знаменитой фразы мадам Помпадур apr??и??s nous le d??й??luge* сыграли в наиболее серьезных кризисах западной цивилизации. История покажет, как горячо приветствовался этот лозунг правительствами и партиями, чья политика была направлена на проедание духовного и материального капитала, унаследованного от прежних поколений.

6. Границы прав собственности и проблемы внешних издержек и внешней экономии

Права собственности, очерченные законами и защищенные судебной системой и полицией, представляют собой продукт вековой эволюции. История этих веков это история борьбы за упразднение частной собственности. То и дело деспоты и народные движения пытались ограничить право частной собственности или отменить его совсем. Правда, все эти попытки провалились. Но они оставили след в идеях, определяющих юридическую форму и определение собственности. Юридическое понятие собственности не в полной мере учитывает общественную функцию частной собственности. Существуют определенные несоответствия и несообразности, которые отражаются в определении рыночных явлений.

Чтобы быть последовательным, право собственности должно давать собственнику право претендовать на все выгоды, которые могут быть порождены использованием данного блага, с одной стороны, и возлагать на него весь ущерб от его использования с другой. Только тогда собственник будет нести полную ответственность за результат. Занимаясь своей собственностью, он будет принимать в расчет все ожидаемые результаты своей деятельности как те, что считаются благоприятными, так и те, что считаются неблагоприятными. Но если собственник не имеет права претендовать на часть выгоды, образующейся в результате его деятельности, или часть недостатков не записывается в его дебет, то, планируя свои действия, он не будет заботиться о всех их последствиях. Он будет пренебрегать теми выгодами, которые не увеличивают его собственное удовлетворение, и теми издержками, которые его не обременяют. Его поведение будет отклоняться от линии, которой оно следовало бы, если бы законы лучше соответствовали экономическим целям частной собственности. Собственник будет браться за определенные проекты только потому, что законы освобождают его от ответственности за часть понесенных издержек, и воздерживаться от других проектов просто потому, что законы не позволяют ему получить все выгоды, которые можно из них извлечь.

Законы, касающиеся ответственности и возмещения нанесенного ущерба, были и до сих пор являются в некоторых отношениях несовершенными. В общем случае признается принцип, что каждый отвечает за ущерб, который нанесен его действиями другим людям. Однако существовали лазейки, которые законодатели не спешили закрыть. В некоторых случаях эта медлительность была преднамеренной, поскольку эти изъяны согласовывались с планами властей. Когда в прошлом во многих странах владельцы фабрик и железных дорог не несли ответственность за ущерб, наносимый их предприятиями собственности и здоровью соседей, клиентов, работников и других людей посредством дыма, копоти, шума, загрязнения воды и несчастных случаев, спровоцированных несоответствующим оборудованием, идея была в том, что все это не должно подрывать поступательное развитие индустриализации и транспортной инфраструктуры. Те же самые доктрины, которые толкали и до сих пор толкают многие правительства на поощрение вложений в фабрики и железные дороги путем субсидий, дешевых кредитов, освобождения от налогов и пошлин, действовали и при возникновении такого юридического положения дел, при котором ответственность таких предприятий была уменьшена либо формально, либо фактически. Позднее во многих странах вновь стала одерживать верх противоположная тенденция, и ответственность производителей и владельцев железных дорог была увеличена по сравнению с другими гражданами и фирмами. Здесь снова сыграли роль политические цели. Законодатели захотели защитить бедняков, наемных рабочих и крестьян от богатых предпринимателей и капиталистов.

Является ли освобождение собственников от ответственности за определенный ущерб, возникающий по ходу их деятельности, результатом обдуманной политики правительства и законодателей, или непредусмотренным следствием традиционных формулировок законов, в любом случае это данность, которую действующие субъекты должны принимать во внимание. Они сталкиваются с проблемой внешних издержек. Тогда часть людей выбирает определенные способы удовлетворения протребностей просто потому, что часть издержек взыскивается не с них, а с других людей.

Крайним примером является описанный нами выше случай ничейной собственности[См. с. 599.]. Если землей не владеет никто, несмотря на то, что юридический формализм может называть ее общественной собственностью, ею пользуются, не обращая внимания на возникающий ущерб. Те, кто в состоянии присвоить себе доходы древесину и дичь лесов, рыбу акваторий, полезные ископаемые недр, не заботятся о последствиях своего способа эксплуатации. Для них эрозия почвы, истощение исчерпываемых ресурсов и любое иное ухудшение будущего использования являются внешними издержками и не входят в их расчеты затрат и результатов. Они сводят лес, не обращая внимания на молодые побеги или лесовозобновление. В охоте и рыболовстве они не стараются избегать методов, затрудняющих восстановление популяции в охотничьих и рыболовных угодьях. На заре человеческой цивилизации, когда почва, по качеству не хуже той, которая находилась в обороте, была в изобилии, люди не видели ничего плохого в таких хищнических методах. Когда их последствия приводили к снижению чистой отдачи, крестьянин бросал свою ферму и переезжал в другое место. И только когда плотность населения в стране увеличивалась и незанятой первоклассной земли, которую можно было присвоить, не оставалось, люди начинали считать эти хищнические методы расточительными. Они объединяли институт частной собственности с землей, начав с пахотной земли и постепенно охватывая пастбища, леса и места рыбной ловли. Впервые заселенные заморские колониальные страны, в особенности огромные пространства Соединенных Штатов, поразительный сельскохозяйственный потенциал которых был почти нетронут, когда из Европы прибыли первые колонисты, прошли через те же самые этапы. До последних десятилетий XIX в. всегда существовали географические области, открытые для вновь прибывших, осваиваемые территории, фронтиры. Ни существование районов освоения, ни их исчерпание не было спецификой Соединенных Штатов. Отличительной чертой американских условий было то, что тогда, когда фронтир исчез, идеологические и институциональные факторы препятствовали приспособлению методов использования земли к изменившимся условиям.

В Центральной и Западной Европе, где институт частной собственности был прочно укоренен на протяжении многих веков, положение было иным. Не существовало проблемы эрозии почвы некогда обрабатываемой земли. Не существовало проблемы сведения лесов, несмотря на то, что местные леса в течение многих веков были единственным источником древесины для строительства и горного дела, а также для отопления и для кузниц, гончарных и стеклодувных фабрик. Владельцы лесов были вынуждены охранять свои эгоистические интересы. В наиболее густо населенных и индустриализованных областях всего несколько лет назад от одной пятой до одной трети поверхности были все еще покрыты первоклассными лесами, управляемыми в соответствии с методами научного лесоводства[В конце XVIII в. европейские государства начали вводить законы, направленные на сохранение лесов. Однако было бы серьезной ошибкой приписывать этим законам какую-либо роль в сохранении лесов. До середины XIX в. не существовало административного аппарата для принуждения к их исполнению. Кроме того, правительства Австрии и Пруссии, не говоря о более мелких германских государствах, фактически не имели власти, чтобы заставить аристократов- землевладельцев выполнять эти законы. Ни один гражданский служащий до 1914 г. не дерзал вызвать гнев богемских или силезских вельмож или германских владетельных князей. Эти графы и князья добровольно стали заниматься сохранением лесов, поскольку владение их собственностью было полностью гарантировано, и они стремились поддерживать источники своих доходов и рыночную цену своих владений.].

В задачу теоретической каталлактики не входит описание сложных факторов, создавших американскую систему землевладения. Какими бы ни были эти факторы, они создали положение дел, при котором для большого числа фермеров и лесозаготовителей есть резон рассматривать ущерб от пренебрежения сохранением почвы и лесов в качестве внешних издержек[Можно также сказать, что они рассматривают выгоды, которые можно извлечь из заботы о сохранении почвы и лесов, в качестве внешней экономии.].

Следует признать, что значительная часть издержек представляет собой внешние издержки с точки зрения действующих индивидов или фирм, их экономические расчеты очевидно неполны, а их результаты обманчивы. Но это не является следствием мнимых недостатков, присущих системе частной собственности на средства производства. Напротив, это следствие лазеек, оставшихся в этой системе. Их можно устранить путем реформы законов, касающихся ответственности за наносимый ущерб, и путем отмены институциональных барьеров, препятствующих свободному функционированию частной собственности.

Случай внешней экономии не является просто инверсией случая внешних издержек. Он имеет собственную сферу действия и особенности.

Если результаты деятельности субъекта приносят пользу не только ему, но и другим людям, возможны два варианта.

1. Планирующий субъект считает выгоды, ожидаемые им для себя, настолько важными, что он готов оплатить все необходимые издержки. Тот факт, что его проект также приносит выгоду другим людям, не заставляет его отказаться от достижения того, что способствует его собственному благосостоянию. Когда железная дорога сооружает насыпь, чтобы защитить свои пути от снежных оползней и лавин, она защищает также и дома на прилежащих территориях. Но выгоды, получаемые их соседями, не удерживают компанию от осуществления затрат, которые она считает целесообразными.

2. Издержки по проекту настолько велики, что никто из тех, кому он принесет пользу, не готов оплачивать его в полном объеме. Проект можно будет реализовать только в том случае, если достаточно большое число заинтересованных лиц примет участие в издержках.

Не было бы нужды и далее распространяться по поводу внешней экономии, если бы этот феномен не был абсолютно неверно истолкован современной псевдоэкономической литературой.

Проект Р неприбылен тогда и постольку, когда и поскольку потребители предпочитают удовлетворение, получаемое от реализации других проектов по сравнению с удовлетворением от реализации Р. Осуществление Р отвлечет капитал и труд от осуществления других проектов, потребность потребителей в которых более настоятельна. Обычный человек и псевдоэкономист никак не могут этого уяснить. Они упрямо отказываются замечать редкость факторов производства. Они считают, что Р можно осуществить вообще без всяких издержек, т.е. не отказываясь от какого-либо другого удовлетворения. И именно причуды системы свободного предпринимательства мешают обществу наслаждаться бесплатными удовольствиями, ожидаемыми от Р.

Причем, продолжают эти близорукие критики, нелепость системы свободного предпринимательства становится особенно возмутительной, когда неприбыльность Р объясняется только тем, что расчеты предпринимателей пренебрегают теми выгодами от Р, которые являются для них внешней экономией. С точки зрения общества в целом, эти выгоды не являются внешними. Они приносят пользу по крайней мере некоторым членам общества и увеличивают совокупное благосостояние. Поэтому неосуществление Р является потерей для общества. Ориентированное на прибыль предприятие, абсолютно эгоистичное, уклоняется от участия в подобных неприбыльных проектах, и обязанность государства заполнить этот пробел. Государство должно либо управлять такими предприятиями как государственными, либо субсидировать подобные проекты, чтобы сделать привлекательными для частных предпринимателей и инвесторов. Субсидии могут быть предоставлены непосредственно в виде денежных дотаций из государственных средств или посредством тарифов, тяжесть которых падает на плечи покупателей данной продукции.

Однако средства, которые нужны государству, чтобы владеть убыточным предприятием или дотировать неприбыльные проекты, находятся либо за счет снижения расходов и инвестиций налогоплательщиков, либо на ссудном рынке. У государства не больше возможностей создать нечто из ничего, чем у отдельного индивида. Если государство тратит больше, то граждане тратят меньше. Общественные работы выполняются не по мановению волшебной палочки. Они оплачиваются из средств, изъятых у граждан. Если бы государство не вмешалось, то граждане использовали бы их на осуществление потенциально прибыльных проектов, от реализации которых они должны теперь отказаться, потому что государство урезало их средства. Каждому неприбыльному проекту, осуществляемому при помощи государства, соответствует проект, реализация которого заброшена просто из-за вмешательства государства, несмотря на то, что этот неосуществленный проект был бы прибыльным, т.е. он использовал бы дефицитные средства производства в соответствии с наиболее насущными нуждами потребителей. С точки зрения потребителей использование этих средств производства на осуществление неприбыльного проекта является расточительством. Это лишает их удовлетворения, которому они отдают предпочтение по сравнению с тем, которое им сможет обеспечить субсидируемый государством проект.

Доверчивые массы, не способные видеть дальше собственного носа, приходят в восторг от удивительных достижений своих правителей. Они не могут понять, что именно они оплачивают все счета и как следствие должны отказаться от многих удовольствий, которыми бы они наслаждались, если бы государство меньше тратило на неприбыльные проекты. Им не хватает воображения подумать о тех возможностях, которым государство не позволило воплотиться[См. блестящий анализ государственных расходов в книге Генри Хэзлита Economics in One Lesson (New ed. New York, 1962. P. 21 ff.)].

Энтузиасты будут еще сильнее сбиты с толку, если вмешательство государства позволит предельным производителям продолжать производство и выдерживать конкуренцию более эффективных заводов, магазинов и ферм. Очевидно, скажут они, что совокупный объем производства увеличился и к богатству добавилось нечто, что не было бы произведено без помощи властей. На деле же получилось все наоборот: объем совокупного производства и совокупное богатство сократились. Появились или были сохранены предприятия, издержки производства у которых выше, в то время как другие предприятия, выпускающие продукцию при более низких издержках, вынуждены сокращать или прекращать производство. Потребители получают не больше, а меньше.

Весьма популярно, например, представление о том, что для государства очень выгодно содействовать сельскохозяйственному развитию тех районов страны, природа которых сравнительно бедна. Издержки производства в этих районах выше, чем в других областях; именно этот факт делает большую часть  земли субпредельной.  Без помощи государственных дотаций фермеры, обрабатывающие эти субпредельные земли, не могут выдержать конкуренцию более плодородных ферм. Сельское хозяйство будет свернуто или не сможет развиться, и вся область превратится в отсталую часть страны. Полностью осознавая ситуацию, ориентированные на прибыль предприятия избегают инвестировать в строительство железных дорог, соединяющих такие неблагоприятные территории с центрами потребления. Положение фермеров определяется не отсутствием железных дорог. Здесь обратная причинная обусловленность: поскольку предприятие понимает, что перспективы этих фермеров неблагоприятны, оно воздерживается от инвестиций в железные дороги, которые скорее всего будут убыточными из-за недостаточного количества перевозимых грузов. Если государство, подчиняясь требованиям заинтересованных групп давления, построит железную дорогу и будет эксплуатировать ее с дефицитом, то оно, безусловно, принесет пользу владельцам сельскохозяйственных земель в этих бедных районах страны. Поскольку часть затрат, требующихся на перевозку их продукции, берет на себя казначейство, им легче конкурировать с теми, кто обрабатывает более плодородную землю и кому в такой помощи отказано. Однако преимущества этих привилегированных фермеров оплачиваются налогоплательщиками, которые должны предоставить средства, необходимые для покрытия дефицита. Это не оказывает влияния ни на рыночные цены, ни на совокупное предложение продукции сельского хозяйства, а просто делает прибыльной работу ферм, которые до тех пор были субпредельными, а другие фермы, которые до тех пор были прибыльными, субпредельными. Это перемещает производство с земли, требующей меньших затрат, на землю, требующую более высоких затрат. Это не увеличивает совокупного предложения и богатства, а сокращает их, так как дополнительное количество капитала, требующееся для обработки высокозатратных полей вместо низкозатратных полей, отвлекается от направлений использования, где он мог бы сделать возможным производство других потребительских благ. Государство достигает своей цели, оказывая помощь одним частям страны в том, чего им не хватает, но в других местах оно порождает издержки, которые превосходят выигрыш привилегированных групп.

Внешняя экономия интеллектуального творчества

Крайний случай внешней экономии имеет место в производстве интеллектуального фундамента любой технологии и строительства. Отличительным свойством формул, т.е. умственных приемов, управляющих технологическими процедурами, является неистощимость оказываемых ими услуг. Таким образом, эти услуги не являются дефицитными, и нет необходимости экономить их использование. К ним не относятся соображения, которые привели к учреждению института частной собственности на экономические блага. Они остаются вне сферы частной собственности не потому, что они нематериальны, неосязаемы и неуловимы, а потому, что их полезность нельзя исчерпать.

Только позднее люди начали осознавать, что такое положение дел имеет и свои недостатки. Оно ставит производителей этих формул особенно изобретателей технологических процессов, а также писателей и композиторов в своеобразное положение. Они обременены издержками производства, в то время как услугами созданного ими продукта может безвозмездно пользоваться кто угодно. То, что они произвели, для них является внешней экономией.

Если бы не существовало ни авторского права, ни патентов, то изобретатели и авторы находились бы в положении предпринимателей. По сравнению с другими людьми они имеют преимущество во времени. Так как они сами начинают раньше использовать свои изобретения, свои рукописи или разрешать их использование другим людям (производителям или издателям), они имеют возможность получать прибыль в течение периода времени, пока любой человек не сможет точно так же использовать их. Поскольку изобретение или содержание книги становятся публично известными, они становятся бесплатными благами, а изобретатели и авторы получают только славу.

Данная проблема не имеет ничего общего с деятельностью творческого гения. Эти пионеры и инициаторы неслыханных вещей не производят и не работают в том смысле, в котором этот термин используется при трактовке поведения других людей. Они не позволяют себе находиться под влиянием отклика, который их работа встречает со стороны их современников. Они не ждут поощрения[См. с. 131133.].

Другое дело широкий класс профессиональных интеллектуалов, без услуг которых общество не может обойтись. Мы можем пренебречь проблемой авторов второсортных стихов, романов и пьес, а также третьеразрядных композиторов и не станем задаваться вопросом, будет ли серьезным ущербом для человечества отсутствие плодов их усилий. Однако очевидно, что передача знаний подрастающему поколению и ознакомление действующих индивидов со всем тем знанием, которое им необходимо для осуществления своих планов, требует учебников, руководств, справочников и других нехудожественных работ. Вряд ли люди выполняли бы трудоемкую работу по подготовке таких изданий, если бы каждый свободно мог их воспроизводить. Это еще более очевидно в области технологических изобретений и открытий. Обширные эксперименты, необходимые для подобных достижений, часто очень дороги. Весьма вероятно, что технологический прогресс был бы гораздо более медленным, если для изобретателя и для тех, кто оплатил расходы на эксперименты, полученные результаты являлись бы лишь внешней экономией.

Патенты и авторское право представляют собой результат эволюции права последних веков. Их место в традиционной совокупности прав собственности все еще противоречиво. Люди смотрят на них с подозрением и считают неправильными. Они считаются привилегиями, наследием зачаточного периода их эволюции, когда правовая защита даровалась авторам только посредством исключительных привилегий, предоставляемых властями. Их подозревают в том, что они прибыльны, только если позволяют назначать монопольные цены[См. с. 341342.]. Более того, справедливость патентных законов оспаривается на том основании, что они вознаграждают только тех, кто нанес последние штрихи, ведущие к практическому использованию достижений многочисленных предшественников. Эти предтечи уходят с пустыми руками, хотя их вклад в конечный результат часто более весом, чем вклад патентовладельца.

Исследование аргументов за и против институтов авторского права и патентов не входит в предмет каталлактики. Она просто должна подчеркнуть, что это проблема определения прав собственности, и с отменой патентов и авторского права авторы и изобретатели в большинстве своем будут производителями внешней экономии.

Привилегии и квазипривилегии

Ограничения, которые законы и институты налагают на свободу выбора и действия, не всегда настолько неодолимы, что при определенных условиях их нельзя превозмочь. Некоторым любимчикам может быть даровано освобождение от обязательств, связывающих остальных людей, в виде исключительной привилегии либо самим законом, либо административным решением властей, уполномоченных вводить законы в действие. Кое-кто может быть достаточно дерзок, чтобы игнорировать законы, невзирая на бдительность властей; их дерзкое нахальство обеспечивает им квазипривилегии.

Закон, который никто не выполняет, является недействующим. Закон, писанный не для всех или которому не все повинуются, может обеспечить тем, кто под него не подпадает то ли на основании самого закона, то ли благодаря своей наглости, возможность получения дифференциальной ренты или монопольного дохода.

Для определения рыночных явлений не имеет значения, является ли это изъятие законной или незаконной квазипривилегией. Не имеет также значения, являются ли издержки, если таковые существуют, понесенные привилегированными индивидами для обретения привилегии или квазипривилегии, законными (например, плата за лицензию) или незаконными (например, взятки коррумпированным чиновникам). Если запрет на импорт смягчен ввозом определенного количества, то цены определяются ввезенным количеством и специфическими издержками, понесенными в процессе приобретения и использования привилегии или квазипривилегии. Но тот факт, был ли импорт законным (например, лицензия, выдаваемая узкому кругу привилегированных людей при системе количественных ограничений торговли) или незаконной контрабандой, не оказывает влияния на структуру цен.

XXIV. ГАРМОНИЯ И КОНФЛИКТ ИНТЕРЕСОВ

1. Конечный источник прибыли и убытка на рынке

Постоянные изменения начальных данных, препятствующие превращению экономической системы в равномерно функционирующую экономику, вновь и вновь порождающие предпринимательские прибыли и убытки, для одних членов общества благоприятны, а для других неблагоприятны. Следовательно, делают вывод люди, выигрыш одного человека оборачивается ущербом для другого; ни один человек не получает прибыль кроме как путем потерь для других людей. Эта догма выдвигалась уже некоторыми античными авторами. Из современных авторов первым ее сформулировал Монтень; мы вполне можем называть ее догмой Монтеня. Она стала квинтэссенцией доктрин меркантилизма и старого, и нового. Она лежит в основе всех современных доктрин, учащих, что в рамках рыночной экономики существует неразрешимый конфликт как между интересами разных общественных классов одного народа, так и между интересами любой страны и интересами всех остальных стран[Cм.: Монтень М. Опыты: В 3-х кн. Кн. 1. М: Терра, 1991. Гл. XXII; Oncken A. Geschrichte der National??ц??konomie. Leipzig, 1902. P. 152153; Heckscher E.F. Mercantilism. Transl. by M. Shapiro. London, 1935. II. 2627.].

Сейчас догма Монтеня верна относительно влияния изменений в покупательной способности денег под действием денежных факторов на отсроченные платежи. Но в целом она ошибочна по отношению к любому виду предпринимательской прибыли и убытка, возникают ли они в стационарной экономике, где совокупная величина прибыли равна совокупной величине убытков, или в развивающейся или регрессирующей экономике, где две эти величины различны.

Прибыль человека в свободной рыночной экономике образуется не вследствие трудного положения и страданий окружающих его людей, а в результате того, что он облегчает или полностью устраняет то, что вызывает у окружающих его людей чувство беспокойства. Страдание больному причиняет чума, а не врач, лечащий эту болезнь. Доход врача результат не эпидемии, а помощи, которую он оказывает людям, пораженным болезнью. Конечный источник прибылей это всегда предвидение обстоятельств будущего. Те, кому лучше удается предвидеть будущие события и приспособить свою деятельность к будущему состоянию рынка, получают прибыль, потому что они оказываются в состоянии удовлетворить наиболее насущные нужды людей. Прибыли тех, кто произвел товары и услуги, за которыми охотятся покупатели, не являются источником убытков для тех, кто выбросил на рынок товары, покупая которые, люди не готовы полностью оплачивать издержки производства. Причина этих убытков в недостатке проницательности, проявленной при прогнозировании будущего состояния рынка и потребительского спроса.

Внешние события, оказывающие влияние на спрос и предложение, иногда свершаются столь внезапно и неожиданно, что люди говорят, что ни один разумный человек не смог бы их предвидеть. В этом случае завистник может посчитать прибыль тех, кто выиграл от данного изменения, неоправданной. Однако эта произвольная субъективная оценка не меняет реального состояния интересов. Для больного, безусловно, лучше, если врач его вылечит, получив при этом высокий гонорар, чем если он не получит медицинской помощи. В противном случае он не вызвал бы врача.

В рыночной экономике нет конфликтов между интересами покупателей и продавцов. Есть ущерб, вызванный неадекватным предвидением. Если каждый человек и все члены рыночного общества всегда предвидели бы обстоятельства будущего правильно и вовремя и вели бы себя соответственно, то наступила бы всеобщая благодать. Если бы все обстояло именно таким образом, то ретроспекция установила бы, что ни одна частица капитала и труда не была потрачена зря на удовлетворение потребностей, которые в настоящий момент считаются менее настоятельными, чем другие неудовлетворенные потребности. Однако человек не всеведущ.

Неправильно смотреть на эти проблемы с точки зрения обиды и зависти. Ошибочно также ограничивать наблюдение частной позицией различных индивидов. Это общественные проблемы и о них следует судить относительно функционирования всей рыночной системы. Максимально возможное удовлетворение потребностей каждого члена общества обеспечивается как раз тем фактом, что те, кто больше преуспел в предвидении обстоятельств будущего, получают прибыли. Если прибыли будут урезаны в пользу тех, кому изменения нанесли ущерб, то адаптация предложения к спросу будет не лучше, а хуже. Если препятствовать врачам случайно получать высокие гонорары, то это не увеличит, а уменьшит число тех, кто выбирает медицинские профессии.

Сделка всегда выгодна и покупателю, и продавцу. Даже тот, кто продает себе в убыток, все равно богаче, чем тот, кто либо вообще не смог ничего продать, либо смог продать только по еще более низкой цене. Он несет потери из-за недостатка проницательности; продажа ограничивает его убыток, даже если полученная цена низка. Если бы и покупатель, и продавец не считали сделку наиболее выгодным действием, которое они могут выбрать в сложившихся обстоятельствах, то они не стали бы в ней участвовать.

Заявление о том, что благо для одного человека это всегда ущерб для кого-то другого, действительно только по отношению к грабежу, войне и их трофеям. Добыча грабителя это ущерб для жертвы грабежа. Но война и торговля две разные вещи. Вольтер заблуждался, когда в 1764 г. он написал в статье Patrie своего Dictionaire philosophique: Быть патриотом означает желать, чтобы свое сообщество обогащалось за счет торговли и достигало власти с помощью оружия; очевидно, что одна страна не может получить прибыль кроме как в ущерб другой и не может побеждать, не причиняя вреда другим людям. Вольтер, подобно многим другим авторам до него и после него, считал излишним знакомиться с экономической мыслью. Если бы он прочитал работы своего современника Дэвида Юма, то он бы узнал, насколько неправомерно отождествлять войну с международной торговлей. Вольтер, этот великий разоблачитель вековых предрассудков и распространенных заблуждений, нечаянно стал жертвой самого гибельного заблуждения.

Когда пекарь обеспечивает зубного врача хлебом, а тот избавляет его от зубной боли, то не страдают интересы ни пекаря, ни врача. Неправильно считать этот обмен услугами и ограбление магазина пекаря вооруженными бандитами двумя проявлениями одного и того же феномена. Международная торговля отличается от внутренней торговли только тем, что обмениваемые товары и услуги пересекают границы, разделяющие территории двух суверенных стран. Чудовищно, что принц Луи Наполеон Бонапарт, впоследствии император Наполеон III, спустя много десятилетий после Юма, Адама Смита и Рикардо написал: Количество товара, которое страна экспортирует, всегда прямо пропорционально количеству ядер, которые она может обрушить на своих врагов, когда ее честь и достоинство этого потребуют[Cм.: Louis Napoleon Bonaparte. Extinction du pauperisme. Ed. populaire. Paris, 1848. P. 6.]. Никакие учения экономической науки относительно результатов международного разделения труда и международной торговли не смогли лишить популярности меркантилистское заблуждение, что цель международной торговли довести до нищеты иностранцев[Этими словами Г. Уэллс (Мир Вильяма Клиссольда. Роман под новым углом зрения. М.Л.: Гос. изд., 1928. Кн. 4. Гл. 10) характеризует мнение типичного представителя английской знати.]. Вскрытие источников популярности этого и других схожих заблуждений и ошибок задача исторического исследования. В экономической науке этот вопрос давно урегулирован.

2. Ограничение потомства

Естественная редкость средств существования заставляет каждое живое существо смотреть на других живых существ как на смертельных врагов в борьбе за выживание и порождает безжалостную биологическую конкуренцию. Но у человека этот неразрешимый конфликт интересов исчезает, когда и в какой мере разделение труда сменяет экономическую автаркию индивидов, родов, племен и народов. В общественной системе не существует конфликта интересов до тех пор, пока не будет достигнута оптимальная численность населения. Пока использование дополнительных работников приводит к более чем пропорциональному увеличению отдачи, гармония интересов вытесняет конфликт. Люди больше не являются соперниками в борьбе за выделение доли из строго ограниченного запаса. Они становятся сотрудниками в преследовании общих для всех них целей. Рост численности населения не уменьшает, а скорее увеличивает долю индивидов.

Если бы люди стремились только к питанию и сексуальному удовлетворению, численность населения имела бы тенденцию увеличиваться сверх оптимального размера до пределов, установленных наличием средств существования. Однако люди хотят чего-то большего, чем просто жить и совокупляться; они хотят жить по-человечески. Следует признать, что улучшение условий жизни обычно приводит к увеличению численности населения. Однако это увеличение лежит ниже границы простого выживания. В противном случае человеку никогда не удалось бы наладить общественные связи и создать цивилизацию. Как у крыс, мышей и микробов, любое увеличение средств существования приводило бы к росту численности популяции до пределов простого выживания; для преследования других целей не оставалось бы ничего. Фундаментальная ошибка, содержащаяся в железном законе заработной платы, состоит как раз в том, что он смотрит на людей или по крайней мере на наемных рабочих как на существ, движимых исключительно животными импульсами. Его сторонники не могут понять, что человек отличается от животных, поскольку он, помимо прочего, стремится к достижению специфически человеческих целей, которые можно назвать более высокими или более возвышенными целями.

Мальтузианский закон народонаселения является одним из величайших достижений мысли. Вместе с принципом разделения труда он лежит в основе современной биологии и эволюционной теории; для наук о человеческой деятельности эти две фундаментальные теоремы по важности находятся на втором месте после открытия постоянства переплетения и последовательности рыночных явлений и их неизбежной зависимости от состояния рынка. Возражения, выдвигаемые против мальтузианского закона, так же как и против закона отдачи, бессодержательны и тривиальны. Оба закона неоспоримы. Но их место в системе наук о человеческой деятельности отличается от того, которое определил им Мальтус.

Животный мир полностью подчинен действию биологического закона, описанного Мальтусом[Разумеется, закон Мальтуса является биологическим, а не праксиологическим законом. Однако его познание необходимо праксиологии, чтобы по контрасту понять существенные свойства человеческой деятельности. Поскольку естественные науки не могут их обнаружить, то экономическая теория должна заполнить этот пробел. История закона народонаселения также подрывает миф об отсталости наук о человеческой деятельности и необходимости заимствований из естественных наук.]. По отношению к нему утверждение о том, что численность особей имеет тенденцию превышать имеющиеся средства существования и что лишние особи устраняются вследствие недостатка средств существования, действительно без всяких исключений. Для животных понятие прожиточного минимума имеет недвусмысленный, однозначно определенный смысл. Но с человеком ситуация иная. Чисто зоологические побуждения, общие для всех животных, человек размещает на шкале ценностей, где располагаются в том числе и специфически человеческие цели. Человек рационализирует также удовлетворение своих половых потребностей. Их удовлетворение есть результат взвешивания за и против.  Человек в отличие от быка не подчиняется слепо половому возбуждению; он воздерживается от совокупления, если считает издержки прогнозируемый вред слишком высокими. В этом смысле мы можем без всяких оценок и этических коннотаций применить термин нравственные ограничения, используемый Мальтусом[Мальтус также использует этот термин без всяких оценок и этической окраски (cf. Bonar. Malthus and His Work. London, 1885. P. 53). Термин нравственные ограничения можно заменить на праксиологические ограничения.].

Рационализация половых сношений уже подразумевает рационализацию размножения. Позже на вооружение были приняты другие методы рационализации увеличения потомства, не зависящие от воздержания от копуляции. Люди прибегли к вопиющей и омерзительной практике выбрасывания и убийства младенцев и абортам. В конце концов они научились так производить половой акт, чтобы это не приводило к беременности. За последние 100 лет методы контрацепции были доведены до совершенства и частота их применения значительно возросла. Хотя эти методы были известны и применялись давным давно.

Богатство, дарованное современным капитализмом широким массам капиталистических стран, и улучшение гигиенических условий, а также методов терапии и профилактики, вызванное капитализмом, существенно снизили смертность, в особенности детскую, и продлили среднюю продолжительность жизни. Сегодня в этих странах ограничение свободы в производстве потомства может привести к успеху только в том случае, если оно будет более радикальным, чем в предшествующие эпохи. Переход к капитализму устранение препятствий, которые прежде сковывали частную инициативу и свободное предпринимательство, оказал сильное влияние на сексуальные обычаи. Новостью является не практика контроля рождаемости, а просто тот факт, что к его помощи прибегают гораздо чаще. Особенно примечательно то, что эта практика больше не ограничивается высшими слоями населения, но широко распространена среди всего населения. Это происходит благодаря самому важному социальному эффекту капитализма депролетаризации всех слоев общества. Он поднимает уровень жизни широких масс работников ручного труда на такую высоту, что они превращаются в буржуа и начинают мыслить и поступать как состоятельные бюргеры. Стремясь сохранить достигнутый уровень жизни для себя и для своих детей, они занимаются контролем рождаемости. По мере распространения и развития капитализма контроль рождаемости становится всеобщей практикой. Таким образом, переходу к капитализму сопутствуют два явления: снижение и рождаемости, и смертности. Средняя продолжительность жизни становится больше.

Во времена Мальтуса еще нельзя было наблюдать эти демографические отличительные особенности капитализма. Сегодня уже нельзя ставить их под сомнение. Однако, ослепленные романтическими предубеждениями, многие описывают их как проявления упадка и деградации, присущие только белым людям западной цивилизации, стареющим и дряхлеющим. Эти романтики всерьез встревожены тем, что жители Азии не практикуют контроль рождаемости в такой же степени, как это делается в Западной Европе, Северной Америке и Австралии. Когда современные методы борьбы и профилактики болезней привели к снижению смертности и у народов Востока, численность их населения стала расти гораздо быстрее, чем численность западных народов. Не потеснят ли европейцев, благодаря своему подавляющему численному превосходству, туземцы Индии, Малайи, Китая и Японии, которые сами не способствовали технологическим и терапевтическим достижениям Запада, а получили их в виде неожиданного подарка?

Эти страхи необоснованны. Исторический опыт показывает, что все народы белой расы отреагировали на снижение смертности, вызванное капитализмом, падением рождаемости. Конечно, на основе данного исторического опыта нельзя вывести никакого всеобщего закона. Но праксиологическая рефлексия демонстрирует, что между этими двумя явлениями существует взаимная связь. Улучшение внешних условий благополучия делает возможным соответствующий рост численности населения. Однако, если  дополнительное увеличение средств существования  полностью поглощается  увеличивающимся  дополнительным количеством людей, то для  дальнейшего  повышения уровня  жизни  ничего  не остается. Развитие цивилизации останавливается; человечество достигает состояния стагнации.

Суть дела становится еще более очевидной, если мы предположим, что по счастливой случайности было сделано открытие в области профилактики и что его практическое применение не требует ни значительных капитальных затрат, ни значительных текущих затрат. Разумеется, современные медицинские исследования, а в еще большей мере их использование, поглощают огромное количество капитала и труда. Они являются продуктами капитализма. Но прежде бывали примеры и другого характера. Практика прививок от оспы возникла не в результате дорогостоящих лабораторных исследований и в своей изначальной грубой форме могла применяться при незначительных издержках. Каковы были бы последствия прививания от оспы, если эта практика стала бы всеобщей в докапиталистической стране, не приверженной контролю рождаемости? Численность населения увеличилась бы без увеличения средств существования, что снизило бы средний уровень жизни. Это стало бы не благом, а бедствием. Обстоятельства, сложившиеся в Азии и Африке, в общем и целом аналогичны. Эти отсталые народы получили методы борьбы и профилактики болезней от Запада в готовом виде. Надо признать, что в некоторых из этих стран импортированный иностранный капитал и внедрение иностранных технологий сравнительно небольшим местным капиталом одновременно увеличили удельную производительность труда и тем самым создали тенденцию повышения среднего уровня жизни. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы уравновесить противоположную тенденцию, возникшую вследствие снижения смертности, которая не сопровождалась соответствующим падением рождаемости. Контакт с Западом не принес пользы этим народам, потому что не оказал влияния на их умы; он не освободил их от вековых предрассудков, предубеждений и ложных представлений; он просто изменил их технологические и терапевтические знания.

Реформаторы восточных народов хотели обеспечить своим согражданам уровень материального благополучия, которым наслаждаются западные нации. Введенные в заблуждение марксистскими, националистическими и милитаристскими идеями, они думали, что все, что им требуется для достижения своих целей, это внедрение европейской и американской технологии. Ни славянские большевики и националисты, ни их сторонники в Индии, Китае и Японии не понимали, что их народы больше всего нуждаются не в западной технологии, а в общественном порядке, который, в дополнение к другим достижениям, генерирует технологическое знание. Прежде всего им не хватает экономической свободы и частной инициативы, предпринимателей и капитализма. А они ищут только инженеров и станки. Восток от Запада отделяет общественная и экономическая система. Восток чужд западному духу, который создал капитализм. Бесполезно импортировать атрибуты капитализма, не принимая капитализма как такового. Ни одного успеха капитализма нельзя достичь в некапиталистической среде или сохранить в мире без рыночной экономики.

Если жители Азии и Африки действительно захотят вписаться в орбиту западной цивилизации, то они должны будут принять рыночную экономику без оговорок. Тогда широкие массы населения вырвутся из своей пролетарской нищеты и начнут практиковать контроль рождаемости так же широко, как его практикуют в любой капиталистической стране. Избыточный рост населения больше не будет сдерживать повышение уровня жизни. Но если народы Востока в будущем ограничатся механическим восприятием осязаемых достижений Запада, не используя философские основы и социальные идеологии, то они навсегда останутся в сегодняшнем состоянии лишений и несчастий. Их население может существенно возрасти, но они не вырвутся из нищеты. Эти жалкие массы пауперов определенно не будут представлять серьезной опасности для западных народов. Пока существует потребность в оружии, предприниматели рыночного общества никогда не перестанут производить более эффективное оружие, тем самым обеспечивая своим согражданам превосходство в вооружении над простыми имитаторами некапиталистического Востока. Военные сражения обеих мировых войн лишний раз доказали, что капиталистические страны обладают преимуществом в производстве вооружений. Ни один внешний агрессор не сможет разрушить капиталистическую цивилизацию, если она не разрушит себя сама. Там, где капиталистическим предпринимателям позволяют свободно работать, вооруженные силы всегда будут оснащены настолько хорошо, что с ними не смогут справиться самые большие армии отсталых народов. Сильно преувеличена также опасность общеизвестности формул производства секретных вооружений. Если начнется война, то у капиталистического мира всегда будет фора по сравнению с народами, занимающимися топорной имитацией.

Народы, уже развившие систему рыночной экономики и придерживающиеся ее, во всех отношениях превосходят все остальные народы. Тот факт, что они стремятся сохранить мир, не является признаком их слабости и неспособности вести войну. Они любят мир потому, что знают, что вооруженные конфликты губительны и разрушают общественное разделение труда. Но если война становится неизбежной, они демонстрируют в том числе и свое военное превосходство. Они отразят натиск агрессоров-варваров, сколько бы их ни было.

Целенаправленное приведение рождаемости в соответствие с запасом материального потенциала благополучия является неотъемлемым условием человеческой жизни и деятельности, цивилизации, а также любого увеличения богатства и благосостояния. Вопрос о том, является ли воздержание от совокупления единственно целесообразным методом ограничения рождаемости, должен решаться с точки зрения гигиены души и тела. Нелепо запутывать вопрос ссылками на этические рецепты, выработанные в эпохи, характеризовавшиеся абсолютно иными условиями. Однако праксиология не интересуется теологическими аспектами этой проблемы. Она просто должна установить тот факт, что там, где не существует ограничения потомства, там не может стоять вопроса о цивилизации и повышении уровня жизни.

Социалистическое сообщество встанет перед необходимостью регулировать уровень рождаемости методами авторитарного контроля. Оно будет вынуждено строго регламентировать сексуальную жизнь своих подданных не меньше, чем все остальные стороны их поведения. В рыночной экономике каждый индивид добровольно стремится не производить на свет детей, которых он не может вырастить без существенного снижения уровня жизни своей семьи. Тем самым установлен предел для роста населения сверх оптимальной численности, определенной наличным запасом капитала и состоянием технологического знания. Интересы каждого индивида совпадают с интересами всех остальных индивидов.

Те, кто борется против контроля рождаемости, желают устранить механизм, необходимый для сохранения мирного человеческого сотрудничества и общественного разделения труда. Там, где вследствие избыточного увеличения численности населения понижается средний уровень жизни, возникают неразрешимые конфликты интересов. Каждый индивид вновь становится соперником всех остальных индивидов в борьбе за выживание. Уничтожение соперников является единственным средством увеличения собственного благополучия. Теологи и философы, утверждающие, что контроль рождаемости противоречит законам Бога и Природы, отказываются видеть вещи такими, каковы они есть. Природа ограничивает материальные средства, необходимые для увеличения благополучия человека и его выживания. В соответствии с природными условиями человек стоит перед единственным выбором: либо безжалостная война всех против всех, либо общественное сотрудничество. Но общественное сотрудничество невозможно, если люди пойдут на поводу у естественного инстинкта размножения. Ограничивая деторождение, человек приспосабливается к естественным условиям существования. Рационализация полового влечения представляет собой неотъемлемое условие цивилизации и общественных связей. В долгосрочной перспективе отказ от нее не увеличит, а уменьшит количество выживших и сделает жизнь каждого такой же нищей и жалкой, какой она была у их предков тысячи лет назад.

3. Гармония правильно понимаемых интересов

С незапамятных времен люди болтают о благословенных условиях, которыми их предки наслаждались в первоначальном природном состоянии. Из старых мифов, преданий и поэм образ первобытного счастья перешел в различные философии XVII и XVIII вв. На их языке термин природный означал то, что хорошо и полезно для человеческих дел, в то время как термин цивилизация имел оскорбительный смысл. Отклонение от первобытного состояния эпохи, когда существовала лишь незначительная разница между человеком и другими животными, представлялось как падение человека. В те времена, как утверждают эти романтичные певцы прошлого, между людьми не возникало конфликтов. В райских садах Эдема царил безмятежный мир.

Однако  природа не порождает мир и добрую волю. Характерной чертой природного состояния является непримиримый конфликт. Каждая особь соперником всех остальных особей. Средства существования находятся в дефиците и не обеспечивают выживания всем. Конфликты никогда не могут прекратиться. Когда группе людей, объединившихся с целью разгромить соперничающую группу людей, удается уничтожить своих противников, между победителями возникает новое противоборство по поводу раздела награбленного. Тот факт, что доля каждого человека уменьшает долю всех остальных людей, всегда является источником конфликтов.

Именно более высокая производительность разделения труда создает дружественные отношения между человеческими существами. Она устраняет естественный конфликт интересов, поскольку там, где есть разделение труда, больше не существует проблемы распределения запаса, не поддающегося увеличению. Благодаря более высокой производительности труда, выполняемого в условиях разделения задач, запас благ многократно увеличивается. Возобладавший над всеми другими общий интерес сохранение и дальнейшая интенсификация общественного сотрудничества одерживает верх и сглаживает все основные противоречия. Место биологической конкуренции  занимает каталлактическая конкуренция.  Это ведет к гармонии интересов всех членов общества. Обстоятельство, из которого возникают неразрешимые конфликты биологической конкуренции, а именно тот факт, что все люди стремятся, вообще говоря, к одним и тем же вещам, трансформируется в фактор, приводящий к гармонии интересов. Вследствие того, что многие или даже все люди желают хлеба, одежды, обуви и машин, становится возможным крупномасштабное производство таких благ, и это снижает издержки производства до такой степени, что они становятся доступны по низким ценам. Тот факт, что окружающие меня люди, как и я, желают приобрести туфли, делает для меня процесс их получения не более трудным, а более легким делом. Причиной повышения цены туфель является то, что природа не обеспечила более обильный запас кожи и другого необходимого сырья, а также то, что кто-то должен подвергнуться отрицательной полезности труда, чтобы превратить сырье в туфли. Каталлактическая конкуренция тех, кто подобно мне стремится иметь туфли, делает их дешевле, а не дороже.

В этом состоит смысл теоремы гармонии правильно понимаемых интересов всех членов рыночного общества[Вместо правильно понимаемых интересов мы также можем сказать интересы в долго- срочной перспективе.]. Когда экономисты классической школы сформулировали это утверждение, они пытались подчеркнуть два момента. Первый: каждый заинтересован в сохранении общественного разделения труда системы, многократно увеличивающей производительность человеческих усилий. Второй: в рыночном обществе спрос потребителей направляет всю производственную деятельность. Причина того, что не все человеческие желания могут быть удовлетворены, заключается не в неподходящих общественных институтах или недостатках системы рыночной экономики. Это естественное условие человеческой жизни. Вера в то, что природа одарила человека неисчерпаемым богатством, а нищета является следствием неспособности человека организовать хорошее общество, в корне ошибочна. Естественное состояние, описываемое реформаторами и утопистами как райское, на самом деле было состоянием чрезвычайной нужды и страданий. Нищета, говорит Бентам, это не действие законов, это первобытное состояние рода человеческого[Cм: Бентам И. Основные начала гражданского кодекса//Избранные сочинения Иеремии Бентама. СПб.: Русская торговля, 1867. С. 328.   * Золотой век (лат.). Прим. пер.   ** Поля блаженных; рай, мир блаженства (греч. миф). Прим. пер.]. Даже те, кто находится на дне общественной пирамиды, сейчас более обеспечены, чем были бы обеспечены при отсутствии общественного сотрудничества. Они тоже выигрывают от действия рыночной экономики и разделяют выгоды цивилизованного общества.

Реформаторы XIX в. не отказались от дорогого их сердцу предания об изначальном земном рае. Фридрих Энгельс ввел его в марксистское описание общественной эволюции человечества. Однако они уже не выдвигали блаженство aurea aetas* в качестве образца общественной и экономической перестройки. Они противопоставляли голословно утверждаемую порочность капитализма идеальному счастью, которым человек будет наслаждаться в социалистическом элизиуме** будущего. Социалистический способ производства уничтожит оковы, с помощью которых капитализм сдерживает развитие производительных сил, и увеличит производительность труда и богатство сверх всякой меры. Сохранение свободного предпринимательства и частной собственности на средства производства выгодно исключительно незначительному меньшинству паразитирующих эксплуататоров и вредит подавляющему большинству трудящихся. Следовательно, в рамках рыночного общества существует непримиримый конфликт между интересами труда и капитала. Эта классовая борьба может исчезнуть, только когда справедливая система общественной организации социализм или интервенционизм сменит очевидно несправедливый капиталистический способ производства.

В этом заключается почти повсеместно принятая социальная философия нашей эпохи. Она не создана Марксом, хотя своей популярностью она обязана в основном работам Маркса и марксистов. Под ней сегодня подписываются не только марксисты, но и в не меньшей степени те партии, которые подчеркнуто декларируют свой антимарксизм и на словах поддерживают свободное предпринимательство. Она является официальной социальной философией римского католицизма, так же как и англо-католицизма; она поддерживается многими выдающимися проповедниками разнообразных протестантских конфессий и Восточной православной церкви. Она является неотъемлемой частью итальянского фашизма и германского нацизма и всех разновидностей интервенционистских доктрин. Она была идеологией Sozialpolitik Гогенцоллернов в Германии и французских роялистов, стремившихся к реставрации дома Бурбонов, Нового курса президента Рузвельта, националистов Азии и Латинской Америки. Противоречия между этими партиями и фракциями касаются случайных вопросов таких, как религиозные догмы, конституционные институты, внешняя политика и прежде всего отличительных черт общественной системы, которая должна заменить капитализм. Но все они соглашаются с фундаментальным тезисом, что само существование капиталистической системы вредит жизненным интересам подавляющего большинства рабочих, ремесленников и мелких фермеров, и во имя социальной справедливости все они требуют уничтожения капитализма[Официальная доктрина Римско-католической церкви кратко изложена в энциклике Quadragesimo anno папы Пия XI (1931). Англо-католическая доктрина, представленная поздним Уильямом Темплом, архиепископом Кентерберийским, содержится в книге Сhristianity and the Social Order (Penguin Special, 1942). Выражением идей европейского континентального протестантизма является книга Эмиля Бруннера Justice and the Social Order, trans. by M.Hottinger (New York, 1945). Особо значимый документ представляет собой раздел The Church and the Disorder of Society проекта отчета, который Всемирный Совет Церквей в сентябре 1948 г. рекомендовал в качестве руководства к действию для 150 конфессий, делегаты которых являются членами Совета. По поводу идей Николая Бердяева, самого выдающегося апологета русского православия, см. его книгу Истоки и смысл русского коммунизма (М.: Наука, 1990), особенно с. 144146, 151. Часто утверждают, что существенным различием между марксистами и другими социалистическими интервенционистскими партиями является то, что марксисты выступают за классовую борьбу, в то время как остальные смотрят на классовую борьбу как на печальное следствие конфликта классовых интересов, присущего капитализму, и стремятся преодолеть его посредством проведения рекомендуемых ими реформ. По их мнению, классовая борьба хороша только потому, что является механизмом, посредством которого производительные силы, эти таинственные силы, направляющие ход человеческой эволюции, обязаны привести к бесклассовому обществу, в котором не будет ни классов, ни классовых конфликтов.].

Все социалистические и интервенционистские авторы и политики основывают свой анализ и критику рыночной экономики на двух фундаментальных ошибках. Во-первых, они оказались не способны осознать спекулятивный характер, присущий всем попыткам обеспечить будущее удовлетворение потребностей, т.е. всей человеческой деятельности. Они наивно предположили, что не может существовать никаких сомнений по поводу мер, применяемых для наилучшего обеспечения потребителей. В социалистическом сообществе производственному царю (или центральному совету управляющих производством) не будет нужды строить предположения, т.е. спекулировать. Он просто должен будет использовать те меры, которые идут на пользу его подчиненным. Защитники плановой экономики никогда не задумывались о том, что задача состоит в том, чтобы обеспечить будущие потребности, которые могут отличаться от сегодняшних потребностей, и чтобы использовать множество наличных факторов производства наиболее целесообразно для максимально возможного удовлетворения неопределенных будущих потребностей. Они не задумывались, что проблема в том, чтобы распределить редкие факторы производства между множеством отраслей промышленности таким образом, что ни одна потребность, считающаяся более настоятельной, не должна оставаться неудовлетворенной из-за того, что факторы производства, необходимые для ее удовлетворения, были использованы, т.е. потрачены впустую, на удовлетворение потребностей, считающихся менее настоятельными. Эти экономические проблемы не следует смешивать с технологическими проблемами. Технологическое знание может просто говорить нам о том, чего можно добиться при данном состоянии нашего научного понимания. Оно не дает ответа на вопросы относительно того, что следует производить и в каких количествах, а также какой из множества имеющихся в распоряжении процессов следует избрать. Введенные в заблуждение своей неспособностью осознать эти существенные проблемы, защитники планового общества считают, что производственный царь никогда не ошибается в своих решениях. В рыночной экономике предприниматели и капиталисты не могут избежать совершения серьезных ошибок, поскольку они не знают ни потребностей потребителей, ни того, что делают их конкуренты. Генеральный управляющий социалистического государства будет непогрешим, потому что он один будет иметь власть определять, что следует производить и как, и никакие действия других людей не перечеркнут его планов[Полное развенчание этого заблуждения обеспечивается доказательством невозможности экономического расчета при социализме. См. часть 5.].

Вторая фундаментальная ошибка, присущая критике социалистами рыночной экономики, проистекает из ложной теории заработной платы. Они не в состоянии понять, что заработная плата является ценой, которая уплачивается наемному рабочему за его достижения, т.е. за вклад его усилий в обработку товаров или, как говорят, за ценность, которую его услуги добавляют к ценности материалов. Не важно, применяется ли повременная оплата или сдельная оплата, работодатель всегда покупает деятельность и услуги рабочего, а не его время. Поэтому неверно, что в свободной рыночной экономике рабочий не имеет личного интереса в выполнении своего задания. Социалисты роковым образом ошиблись, утверждая, что те, кому платят определенную ставку в час, в день, в неделю или в год, движимы не своим собственным эгоистическим интересом, когда они работают эффективно. Не высокие идеалы и не чувство долга удерживают рабочего, труд которого оплачивается в соответствии с отработанным временем, от небрежности и праздного шатания по цеху, а весьма реальные аргументы. Тот, кто работает больше и лучше, получает более высокую плату, а тот, кто хочет заработать больше, должен увеличить количество и улучшить качество своей деятельности. Тертые работодатели не настолько доверчивы, чтобы позволить себя одурачить нерадивым работникам; они не так беспечны, как правительство, которое платит жалованье уйме праздношатающихся бюрократов. И наемные рабочие, в свою очередь, не настолько глупы, чтобы не знать, что лень и неэффективность на рынке труда жестко наказываются[Cм. с. 562564.].

На сомнительном основании неверных представлений о каталлактической природе заработной платы социалистические авторы слагали фантастические сказки об увеличении производительности труда, ожидающемся от реализации их планов. При капитализме трудовой энтузиазм рабочего серьезно ослаблен, потому что он осознает тот факт, что сам он не получает плодов своего труда, а его усилия обогащают только его работодателя, паразитического и праздного эксплуататора. Но при социализме каждый работник будет знать, что он работает на пользу общества, частью которого является он сам. Это знание будет обеспечивать ему самый мощный стимул делать все, что в его силах. Результатом этого будет громадное повышение производительности труда, а следовательно, и богатства.

Однако отождествление интересов каждого рабочего с интересами социалистического общества является чисто юридической и формалистической фикцией, которая не имеет ничего общего с реальным положением дел. В то время как все жертвы, на которые идет отдельный рабочий, напрягая свои силы, ложатся бременем на него одного, только лишь бесконечно малая доля результата его дополнительных усилий приносит пользу ему самому и повышает его собственное благосостояние. В то время как отдельный рабочий может полностью наслаждаться удовольствиями, которые он может получить, поддавшись беззаботности и лени, проистекающее из этого уменьшение дивидендов общества сокращает его собственную долю лишь в бесконечно малой степени. При таком социалистическом способе производства устраняются все личные побудительные мотивы, обеспечиваемые при капитализме эгоизмом, а вознаграждаются лень и нерадивость. Тогда как в капиталистическом обществе эгоизм поощряет каждого к предельной старательности, социалистическое общество ведет к инерции и расхлябанности. Социалисты могут продолжать что-то лепетать по поводу чудесного изменения человеческой природы, которое будет вызвано социализмом, а также о замене низменного эгоизма возвышенным альтруизмом. Но в своих сказках они не могут больше позволить себе разглагольствовать о чудотворном эффекте, который вызывается при социализме эгоизмом каждого индивида[Доктрина, опровергаемая в тексте, лучше всего изложена Джоном Стюартом Миллем (Основные принципы политической экономии. Т. 1. М.: Прогресс, 1980. С. 205 и далее). Однако Милль использует эту доктрину просто для того, чтобы отвергнуть возражение, выдвигаемое против социализма, а именно то, что, исключая побудительные мотивы, обеспечиваемые эгоизмом, он наносит ущерб производительности труда. Он не настолько слеп, чтобы утверждать, что производительность труда при социализме многократно возрастет. По поводу анализа и опровержения рассуждения Милля cм.: Мизес Л. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. C. 116123.].

Ни один здравомыслящий человек не может на основании очевидности этих соображений не сделать вывода о том, что в рыночной экономике производительность труда несоизмеримо выше, чем она была бы при социализме. Однако это знание не разрешает спора между сторонниками капитализма и социализма с праксиологической, т.е. научной точки зрения.

Добросовестные защитники социализма, свободные от фанатизма, предвзятости и злобы, могут продолжать настаивать: Действительно, Р совокупный чистый доход, производимый в рыночной экономике, может быть больше, чем р совокупный чистый доход, производимый в социалистическом обществе. Но если социалистическая система определяет для каждого из своих членов равную долю р (а именно р/z = d), то все те, чей доход в рыночной экономике меньше, чем d, выигрывают от замены капитализма на социализм. Может оказаться, что эта группа людей включает в себя большую часть народа. В любом случае становится очевидным, что доктрина гармонии правильно понимаемых интересов всех членов рыночного общества несостоятельна. Есть класс людей, интересы которых ущемляются самим существованием рыночной экономики и которые были бы богаче при социализме. Сторонники рыночной экономики оспаривают убедительность этого рассуждения. Они считают, что p будет настолько меньше Р, что d будет меньше, чем доходы даже тех, кто зарабатывает самую маленькую зарплату, получаемую в рыночном обществе. Не может быть ни малейших сомнений, что это возражение хорошо обосновано. Однако оно не основывается на праксиологических соображениях и поэтому ему не хватает аподиктической и неоспоримой доказательной силы, свойственной праксиологической аргументации. Оно основано на оценке значимости, количественной оценке разницы между двумя величинами Р и р. В сфере человеческой деятельности подобное количественное знание получается путем понимания, относительно которого между людьми не может быть достигнуто полного согласия. Праксиология, экономическая теория и каталлактика бесполезны в урегулировании разногласий, касающихся количественных вопросов.

Защитники социализма могут даже пойти дальше и сказать: Даже при условии, что любой индивид при социализме будет беднее, чем самый бедный при капитализме, мы все равно отвергаем рыночную экономику несмотря на то, что она обеспечивает каждого большим количеством благ, чем социализм. Мы осуждаем капитализм по этическим причинам, как несправедливую и аморальную систему. Мы предпочитаем социализм по причинам, обычно называемым неэкономическими, и миримся с тем, что он вредит материальному благополучию каждого[Этот способ рассуждения использовался в основном некоторыми выдающимися поборниками христианского социализма. Марксисты обычно рекомендовали социализм на основе того, что он многократно увеличит производительность труда и принесет беспрецедентное материальное богатство каждому. И лишь позднее они изменили тактику. Они заявляли, что русский рабочий счастливее американского рабочего несмотря на то, что его уровень жизни значительно ниже; знание того, что он живет в справедливой общественной системе, с лихвой компенсирует все материальные трудности.]. Невозможно отрицать, что это величественное безразличие к материальному благополучию является привилегией интеллектуалов, оторванных от реальности в своих башнях из слоновой кости, а также аскетических отшельников. Наоборот, своей популярностью среди подавляющего большинства его сторонников социализм обязан как раз иллюзии, что он обеспечит их большим комфортом, чем капитализм. Но как бы то ни было, очевидно, что либеральные рассуждения, относящиеся к производительности труда, не могут затрагивать этого типа просоциалистической аргументации.

Если против социалистических планов нельзя выдвинуть никакого иного возражения, кроме того, что социализм снизит уровень жизни всех или, по меньшей мере, подавляющего большинства, то праксиология не сможет вынести окончательного суждения по этому поводу. Люди должны будут разрешить спор между капитализмом и социализмом, основываясь на ценностных суждениях и оценках значимости. Они должны будут сделать выбор между двумя системами, как они делают выбор между двумя вещами. Невозможно найти никаких объективных критериев, которые позволили бы разрешить спор таким образом, который не допускал бы никаких противоречий и должен был бы быть принятым любым разумным индивидом. Свобода выбора и действий человека не была бы уничтожена неумолимой необходимостью. Однако подлинное состояние дел совсем иное. Человек не волен выбирать между этими двумя системами. Человеческое сотрудничество в системе общественного разделения труда возможно только в рыночной экономике. Социализм не является осуществимой системой экономической организации общества, потому что у него отсутствует какой-либо метод экономического расчета. Исследование этой фундаментальной проблемы является задачей части 5 этой книги.

Установление этой истины не означает умаления убедительной и доказательной силы антисоциалистических аргументов, вытекающих из снижения продуктивности, ожидаемой от социализма. Весомость этого возражения настолько огромна, что ни один разумный человек не может колебаться, выбирая капитализм. Несмотря на то, что все равно сохранится выбор между альтернативными системами экономической организации общества, предпочтения одной по сравнению другой это никакая не альтернатива. Социализм невозможно осуществить, потому что вне власти человека организовать его как общественную систему. Выбор стоит между капитализмом и хаосом. Человек, который выбирает между тем, чтобы выпить стакан молока или стакан цианистого калия, делает выбор не между двумя напитками; он выбирает между жизнью и смертью. Общество, которое выбирает между капитализмом и социализмом, делает выбор не между общественными системами; оно выбирает между общественным сотрудничеством и разрушением общества. Социализм не является альтернативой капитализму; он не является альтернативой ни одной системе, при которой люди могут жить как человеческие существа. Подчеркнуть этот момент задача экономической науки, точно так же как задача биологии и химии состоит в том, чтобы научить, что цианистый калий это не пища, а смертельный яд.

Убеждающая сила аргумента производительности настолько неотразима, что защитники социализма были вынуждены отказаться от старой тактики и прибегнуть к новым методам. Они стремятся отвлечь внимание от проблемы производительности, подменяя ее проблемой монополии. Все современные социалистические манифесты разглагольствуют по поводу монопольной власти. Государственные деятели и профессора стараются превзойти друг друга, описывая пороки монополии. Наша эпоха называется эпохой монополистического капитализма. Главным аргументом, выдвигаемым сегодня в пользу социализма, являются ссылки на монополию.

Действительно, следует признать, что появление монопольных цен (а не монополия как таковая без монопольных цен) создает несоответствие между интересами монополиста и интересами потребителей. Монополисты используют монополизированные блага не в соответствии с желаниями потребителей. В той степени, в какой существуют монопольные цены, интересы монополистов получают приоритет над интересами общества, а демократия рынка ограничивается. Что касается монопольных цен, то это не гармония, а конфликт интересов.

Можно подвергнуть сомнению правильность этих утверждений по отношению к монопольным ценам, получаемым при продаже изделий по патентам и авторскому праву. Можно утверждать, что при отсутствии патентного и авторского законодательства эти книги, музыкальные произведения и технологические новшества никогда не появились бы на свет. Люди платят монопольные цены за вещи, которыми они вообще были бы лишены возможности наслаждаться при конкурентных ценах. Однако мы вполне можем пренебречь этой проблемой. Она имеет весьма отдаленное отношение к великому спору о монополии наших дней. Исследуя пороки монополии, они подразумевают, что в свободной рыночной экономике господствует всеобщая и неизбежная тенденция вытеснения конкурентных цен ценами монопольными. Это, говорят они, является отличительной чертой зрелого, или позднего капитализма. Какими бы ни были условия на ранних стадиях капиталистической эволюции и что бы ни думали по поводу обоснованности утверждений экономистов классической школы о гармонии правильно понимаемых интересов, сегодня не идет речи ни о какой гармонии.

Как уже отмечалось[Cм. с. 343.], тенденции к монополизации не существует. Фактом является то, что на многие товары во многих странах существуют монопольные цены, и более того, некоторые изделия продаются по монопольным ценам на мировом рынке. Однако почти все эти примеры монопольных цен являются следствием вмешательства государства в бизнес. Они не были порождены игрой факторов, действующих на свободном рынке. Они суть продукты не капитализма, а как раз попыток противодействовать силам, определяющим величину рыночных цен. Говорить о монополистическом капитализме значит искажать факты. Более уместным будет говорить о монополистическом интервенционизме или о монополистическом этатизме.

Случаи монопольных цен, возникающие на рынке, не деформированном и не подорванном вмешательством различных национальных государств, а также сговором между группами государств, играют незначительную роль. Они касаются некоторых полезных ископаемых, чьи месторождения немногочисленны и географически сконцентрированы, а также местных монополий ограниченного пространства. Действительно, в этих случаях монопольные цены могут быть назначены даже при отсутствии государственной политики, прямо или косвенно направленной на их установление. Необходимо осознать, что суверенитет потребителей несовершенен и что существуют границы действия демократических процессов рынка. В некоторых исключительных и редких случаях, не имеющих большого значения, даже на рынке, не деформированном и не подорванным вмешательством государства, существует антагонизм между интересами собственников факторов производства и интересами остальных людей. Однако наличие подобных антагонизмов ни в коей мере не вредит согласию интересов всех людей в том, что касается сохранения рыночной экономики. Рыночная система является единственной системой экономической организации общества, которая может функционировать и которая реально функционирует. Социализм неосуществим вследствие его неспособности выработать метод экономического расчета. Интервенционизм должен привести к положению дел, которое с точки зрения его защитников является менее желательным, чем условия свободной рыночной экономики, которую он стремится заменить. К тому же он самоликвидируется, как только выходит за пределы узкой области применения[Cм. часть 6.]. В таких условиях единственным общественным порядком, способным сохранить и углубить общественное разделение труда, является рыночная экономика. Все те, кто не желает разрушать общественное сотрудничество и возвращаться в условия первобытного варварства, заинтересованы в увековечивании рыночной экономики.

Учения экономистов классической школы относительно гармонии правильно понимаемых интересов несовершенны только в той мере, насколько их авторы не смогли осознать, что демократический процесс рынка не безупречен, так как в некоторых незначительных случаях даже в свободной рыночной экономике могут появляться монопольные цены. Но гораздо более бросающейся в глаза была их неспособность понять, что социалистическая система не может рассматриваться в качестве системы экономической организации общества, и с чем это связано. В основу теории гармонии интересов они положили ошибочное предположение о том, что не существует никаких исключений в правиле, что владельцы средств производства посредством рыночного процесса вынуждены использовать свою собственность в соответствии с желаниями потребителей. Сегодня эта теорема должна основываться на знании, что при социализме невозможен никакой вид экономического расчета.

4. Частная собственность

Частная собственность на средства производства представляет собой фундаментальный институт рыночной экономики. Именно наличие этого института характеризует рыночную экономику как таковую.

Собственность означает полный контроль над услугами, которые можно извлечь из некоего блага. Это каталлактическое понятие собственности и прав собственности не следует путать с юридическим определением собственности и прав собственности, сформулированным в законодательстве различных стран. Определение понятия собственности таким образом, чтобы предоставить собственнику полную защиту государственного аппарата сдерживания и принуждения и предотвратить чьи-либо посягательства на его права, было идеей законодателей и судов. В той мере, в какой эта цель была адекватно осознана, юридическая концепция прав собственности соответствует каталлактической концепции. Однако в наши дни существуют тенденции к упразднению института частной собственности с помощью изменения законов, определяющих рамки действий, которые собственник имеет право предпринять в отношении вещей, являющихся его собственностью. Сохраняя термин частная собственность, эти реформы направлены на замену частной собственности собственностью государственной. Эта тенденция является отличительной чертой планов различных школ христианского социализма и националистического социализма. Но не многие из поборников этих школ были столь же проницательны, как нацистский философ Отмар Шпанн, который открыто провозгласил, что осуществление его планов создаст положение дел, при котором институт частной собственности будет сохранен лишь в формальном смысле, в то время как будет существовать только общественная собственность[Cм.: Spann. Der wahre Staat. Leipzig, 1921. P. 249.]. Все это необходимо упомянуть, чтобы избежать распространенных заблуждений и путаницы. Имея дело с частной собственностью, каталлактика изучает управление, а не юридические термины, концепции и дефиниции. Частное владение означает, что собственники определяют направление использования факторов производства, тогда как общественное владение означает, что их использование контролирует государство.

Частная собственность представляет собой человеческий механизм. Она не божественна. Она возникла на заре истории, когда люди своей собственной силой и своей собственной властью присваивали себе то, что прежде не было ничьей собственностью. Собственники то и дело лишались своей собственности путем экспроприации. Историю частной собственности можно проследить до того момента, когда она возникла в результате действий, которые определенно не были законными. Практически любой собственник является прямым или косвенным преемником людей, которые приобрели собственность либо путем самовольного присвоения бесхозных вещей, либо путем насильственного ограбления своих предшественников.

Однако тот факт, что юридический формализм может проследить любое право собственности либо до самовольного присвоения, либо до насильственной экспроприации, не играет никакой роли в обстоятельствах рыночной экономики. В рыночной экономике собственность более не связана с отдаленным происхождением частной собственности. События далекого прошлого, скрытые во тьме истории первобытного человечества, не имеют никакого отношения к дню сегодняшнему, так как в свободной рыночной экономике потребители каждый день заново решают, кто, чем и в каком количестве должен владеть. Потребители наделяют правом управления средствами производства тех, кто знает, как их использовать в целях наилучшего удовлетворения наиболее настоятельных потребностей потребителей. Лишь в юридическом и формалистском смысле собственники могут считаться преемниками захватчиков и экспроприаторов. Фактически они являются уполномоченными потребителей, силами рынка принуждаемыми наилучшим образом служить потребителям. При капитализме частная собственность суть окончательное оформление самоопределения потребителей.

Смысл частной собственности в рыночном обществе радикально отличается от того, что она означает в системе замкнутых домашних хозяйств. Там, где каждое домохозяйство экономически самодостаточно, средства производства, находящиеся в частном владении, служат исключительно собственнику. Он один получает все выгоды от их использования. В рыночной экономике собственники капитала и земли могут получать пользу от своей собственности, только применяя ее для удовлетворения потребностей других людей. Чтобы получить какую-либо выгоду от того, чем они владеют, они должны служить потребителям. Сам факт того, что они владеют средствами производства, заставляет их подчиняться желаниям публики. Собственность является активом только для тех, кто знает, как наилучшим образом поставить ее на службу потребителям. Она суть социальная функция.

5. Конфликты нашей эпохи

Популярная точка зрения видит источник конфликтов, которые в наше время приводят к гражданским и международным войнам, в столкновении экономических интересов, свойственных рыночной экономике. Гражданская война это восстание эксплуатируемых масс против эксплуатирующих классов. Международная война это бунт неимущих стран против тех стран, которые присвоили себе несправедливо большую долю природных ресурсов земли и с ненасытной алчностью стремятся захватить еще больше богатств, предназначенных для пользования всеми. Тот, кто перед лицом этих фактов говорит о гармонии правильно понимаемых интересов, является либо идиотом, либо бесчестным апологетом очевидно несправедливого общественного порядка. Ни один разумный и честный человек не может не понять, что сегодня существуют неразрешимые конфликты материальных интересов, урегулировать которые можно, только прибегнув к силе оружия.

Безусловно, следует признать, что наш век полон конфликтов, порождающих войну. Однако эти конфликты возникают не в результате функционирования свободного рыночного общества. Возможно, допустимо называть их экономическими конфликтами, поскольку они затрагивают ту сферу жизни людей, которая в обычной речи известна как сфера экономической деятельности. Но будет серьезной ошибкой на основе этого обозначения делать вывод о том, что источниками этих конфликтов являются обстоятельства, которые развиваются в рамках рыночного общества. Их порождает не капитализм, а как раз антикапиталистическая политика, направленная на ограничение функционирования капитализма. Они являются следствием вмешательства различных государств в производство, торговых и миграционных барьеров, дискриминации иностранной рабочей силы, иностранной продукции и иностранного капитала.

Ни один из этих конфликтов не может возникнуть в свободной рыночной экономике. Представьте себе мир, в котором каждый волен жить и работать как предприниматель или как работник там, где он пожелает, и так, как он считает необходимым, и задайтесь вопросом, какой из этих конфликтов сможет продолжать существовать. Вообразим мир, в котором полностью реализован принцип частной собственности на средства производства, в котором нет институтов, препятствующих движению капитала, труда и товаров, в котором законы, суды и госчиновники не подвергают дискриминации ни одного индивида и ни одну группу индивидов, ни коренных жителей, ни чужестранцев. Представим положение дел, при котором государство полностью посвятило себя защите жизни, здоровья и собственности индивида от насилия и мошенничества. В таком мире границы, проведенные на картах, не препятствуют никому заниматься тем, что, как он считает, сделает его более состоятельным. Ни один индивид не заинтересован в расширении размеров территории своей страны, так как он никак не сможет выиграть от этого усиления. Завоевания становятся невыгодными и война выходит из употребления.

В эпохи, предшествовавшие эпохе либерализма и развития современного капитализма, люди по большей части потребляли только то, что могли произвести из сырья, доступного в ближайшей округе. Развитие международного разделения труда радикально изменило положение дел. Пища и сырье, привозимые из дальних стран, являются товарами массового потребления. Большинство передовых европейских стран могут обойтись без этого импорта только ценой весьма существенного снижения уровня жизни. Они должны платить за крайне необходимые закупки полезных ископаемых, древесины, нефти, зерновых, жира, кофе, чая, какао, фруктов, шерсти и хлопка путем экспорта изделий промышленности, большая часть которых произведена из импортированного сырья. Протекционистская торговая политика стран, производящих эти первичные продукты, наносит ущерб их жизненным интересам.

200 лет назад шведов и швейцарцев мало касалось, эффективно или нет неевропейские страны используют свои природные ресурсы. Но сегодня экономическая отсталость других стран, наделенных природными ресурсами, вредит интересам всех тех, чей уровень жизни повысился бы, если были бы приняты на вооружение более подходящие методы использования этого природного богатства. Принцип неограниченного суверенитета каждой страны в мире государственного вмешательства в экономику является проблемой для всех остальных стран. Конфликт между бедными и богатыми странами является реальным. Но он существует только в мире, где суверенное государство вольно причинять ущерб интересам всех народов включая и свой собственный, лишая потребителей преимуществ, которые предоставила бы им лучшая эксплуатация ресурсов этой страны. Войны вызывает не суверенитет как таковой, а суверенитет государств, не полностью приверженных рыночной экономике.

Либерализм не лелеет надежду на упразднение суверенитета национальных государств, эта затея приведет к бесконечным войнам. Он нацелен на всеобщее признание идеи экономической свободы. Если все люди станут либеральными и поймут, что экономическая свобода лучше всего служит их собственным интересам, то национальный суверенитет больше не будет порождать конфликты и войны. Прочным мир делают не договоры и соглашения и не международные трибуналы и организации, подобные покойной Лиге Наций или ее преемнице Организации Объединенных Наций. Если принципы рыночной экономики разделяются всеми, то необходимость в таких паллиативах отсутствует; если нет, то они бесполезны. Прочный мир может быть только следствием изменения идеологии. Пока люди цепляются за догму Монтеня и думают, что они не могут процветать экономически кроме как за счет других стран, мир всегда останется не чем иным, как периодом подготовки к следующей войне.

Экономический национализм несовместим с прочным миром. Однако экономический национализм неизбежен там, где государство вмешивается в экономическую жизнь. Протекционизм необходим там, где не существует свободной внутренней торговли. Там, где существует государственное вмешательство в экономическую жизнь, свободная торговля будет даже в краткосрочной перспективе сводить на нет намерения, преследуемые различными интервенционистскими мероприятиями[Cм. с. 343345 и 773774.].

Мнение о том, что какая-либо страна будет долго терпеть политику другой страны, причиняющую вред своим собственным гражданам, это иллюзия. Предположим, что Организация Объединенных Наций была учреждена в 1600 г. и что индейские племена Северной Америки были приняты в ее члены. Тогда суверенитет индейцев считался бы неприкосновенным. Они получили бы право изгонять всех чужаков, проникающих на их территории, и не допускать их к эксплуатации своих богатых природных ресурсов, которые сами они не знали как использовать. Можно ли всерьез считать, что какое-либо международное соглашение или устав удержали бы европейцев от вторжения в эти страны?

Многие богатейшие месторождения полезных ископаемых расположены в районах, жители которых слишком невежественны, слишком инертны или слишком бестолковы, чтобы извлечь пользу из свалившихся на их головы богатств. Если правительства этих стран не допускают иностранцев к эксплуатации этих месторождений или если произвол во внутренней политике делает любые иностранные инвестиции небезопасными, то всем зарубежным народам, материальное благополучие которых могло быть улучшено более адекватным использованием данных месторождений, причиняется серьезный ущерб. Не имеет значения, является ли политика этих государств следствием общей культурной отсталости или восприятием модных ныне идей интервенционизма и экономического национализма. В обоих случаях результат одинаков.

Бесполезно заговаривать эти конфликты, принимая желаемое за действительное. Все, что необходимо, чтобы сделать мир прочным, это изменить идеологию. Войну порождает экономическая идеология, почти повсеместно поддерживаемая сегодня правительствами и политическими партиями. В соответствии с этой философией в свободной рыночной экономике существуют неразрешимые конфликты между интересами различных государств. Свободная торговля приносит государству вред; она приводит к обнищанию. Обязанность государства заключается в том, чтобы предотвратить зло свободной торговли с помощью торговых барьеров. Мы можем ради поддержания дискуссии пренебречь тем, что протекционизм вредит также и интересам государств, прибегающих к их помощи. Но нет ни малейшего сомнения, что протекционизм направлен на причинение ущерба интересам других народов и действительно причиняет им ущерб. Иллюзией было бы предполагать, что те, кому причинен вред, будут терпеть протекционизм других стран, если они считают, что достаточно сильны, чтобы ликвидировать его  c помощью оружия.  Философия протекционизма это философия войны. Войны нашей эпохи не идут вразрез с популярными экономическими доктринами; они, наоборот, являются неизбежным результатом последовательного применения этих доктрин.

Лига Наций потерпела крах не потому, что ее организация была несовершенна. Она потерпела крах, потому что ей не хватало духа подлинного либерализма. Она представляла собой конвенцию государств, пропитанных духом экономического национализма и целиком и полностью приверженных принципам экономической вражды. Пока делегаты предавались пустым академичным разговорам о доброй воле в отношениях между странами, представляемые ими государства наносили чувствительные удары по другим странам. Два десятилетия функционирования Лиги были отмечены непреклонной враждой каждой страны со всеми остальными странами. Тарифный протекционизм в годы, предшествовавшие 1914 г., на самом деле был достаточно мягок по сравнению с методами, появившимися в 20-х и 30-х годах, а именно эмбарго, количественными ограничениями торговли, валютным контролем, девальвацией денежных единиц и т.д.[Оценку тщетных попыток Лиги Наций справиться с экономическими военными действиями см.: Rappard. Le Nationalisme ??й??conomique et la Soc??й??t??й?? des Nations. Paris, 1938.]

Перспективы Организации Объединенных Наций никак не лучше, а гораздо хуже. Каждая страна смотрит на импорт, особенно на импорт промышленных товаров, как на бедствие. Открыто провозглашаемая цель почти всех стран состоит в максимальном препятствовании доступу зарубежных промышленных изделий на внутренние рынки. Почти все страны сражаются с призраком неблагоприятного торгового баланса. Они не желают сотрудничать; они хотят защититься от  мнимых опасностей кооперации.

Часть пятая. ОБЩЕСТВЕННОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО БЕЗ РЫНКА

XXV. ИДЕАЛЬНАЯ КОНСТРУКЦИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

1. Историческое происхождение социалистической идеи

Когда социальные философы XVIII в. закладывали основы праксиологии и экономической науки, они сталкивались с почти повсеместно разделяемым и неоспариваемым противопоставлением ограниченных эгоистичных индивидов и государства представителя интересов всего общества. Однако в то время процесс обожествления, который в конце концов возвел людей, управляющих общественным аппаратом сдерживания и принуждения, в ранг богов, не был еще завершен. Говоря о государстве, люди имели в виду не квазитеологическое понятие всемогущего и всеведущего божества, совершенное воплощение всех добродетелей, а конкретные государства, действующие на политической сцене. Это были многочисленные суверенные образования, территориальные размеры которых были результатом кровавых войн, дипломатических интриг и династических браков и наследования. Это были государи, чьи частные владения и доходы во многих странах еще не были отделены от казначейства государства, олигархические республики такие, как Венеция и некоторые швейцарские кантоны, в которых конечная цель ведения государственных дел состояла в обогащении правящей аристократии. Интересы этих правителей находились в оппозиции интересам их эгоистичных подданных, приверженных исключительно делу собственного счастья, с одной стороны, и тех иностранных государств, которые стремились к грабежам и территориальному расширению, с другой стороны. В этом антагонизме авторы книг по управлению государством принимали сторону правительства собственной страны. Они вполне искренне считали, что правители были защитниками интересов всего общества, находившихся в непримиримом конфликте с интересами индивидов. Сдерживая эгоизм своих подданных, государства способствовали росту благосостоянию общества в целом в противоположность мелочным заботам индивидов.

Либеральная философия отбросила эти понятия. С ее точки зрения в свободном рыночном обществе не существует никаких конфликтов правильно понимаемых интересов. Интересы граждан не противоречат интересам общества, интересы каждой страны не противоречат интересам всех остальных стран.

Однако, иллюстрируя этот тезис, либеральные философы добавили существенный элемент в понятие богоподобного государства. В своих исследованиях они заменили образ реального государства своей эпохи образом идеального государства. Они сконструировали неопределенный образ государства, единственная цель которого сделать своих граждан более счастливыми. Этот идеал определенно не имел соответствия в Европе ancien r??й??gime*. В этой Европе были немецкие князьки, продававшие своих подданных как скот для сражений в войнах между другими странами; были короли, готовые воспользоваться любой возможностью наброситься на более слабых соседей; был ужасный опыт расчленения Польши; была Франция, которой последовательно управляли два самых распутных человека столетия герцог Орлеанский и Людовик XV; и была Испания, которой правил невоспитанный любовник изменявшей супругу королевы. Однако либеральные философы изучали только идеальное государство, не имевшее ничего общего с этими государствами продажных судов и аристократии. Государство в их сочинениях управлялось совершенным сверхчеловеческим существом, королем, единственной целью которого было содействие благосостоянию своих подданных. Отталкиваясь от своего предположения, они ставили вопрос о том, не будут ли действия отдельных граждан, если их освободить от всякого авторитарного контроля, развиваться по пути, который не одобрил бы хороший и мудрый король? Либеральный философ отвечает на этот вопрос отрицательно. Действительно, признает он, предприниматели эгоистичны и преследуют свою собственную выгоду. Однако в рыночной экономике они могут заработать прибыль, только удовлетворяя наилучшим образом наиболее насущные нужды потребителей. Цели предпринимателей не отличаются от целей совершенного короля, поскольку этот великодушный король также не стремится ни к чему иному, кроме как использовать средства производства таким образом, чтобы достичь максимального удовлетворения потребителей.

Очевидно, что это рассуждение вводит в трактовку проблемы ценностные суждения и политические пристрастия. Этот отечески настроенный правитель служит всего лишь прикрытием для самого экономиста, который с помощью этого трюка возводит свои личные субъективные оценки в ранг всеобщих критериев абсолютных вечных ценностей. Автор отождествляет себя с совершенным королем и называет цели, которые он сам бы выбрал, если бы был облечен королевской властью, благосостояние, общественное благо, народнохозяйственная эффективность в противоположность целям, которые преследуют эгоистичные индивиды. Он так наивен, что не понимает: этот гипотетический глава государства представляет собой всего лишь наделенные самостоятельным бытием его собственные субъективные оценки, и блаженно полагает, что открыл бесспорный критерий добра и зла. Переодетое в великодушного отечески настроенного деспота собственное Я автора лелеется как глас абсолютного нравственного закона.

Существенной характеристикой идеальной конструкции этого идеального королевского режима является тот факт, что все его граждане безусловно подчиняются авторитарному управлению. Король издает приказы, и все повинуются. Это не рыночная экономика. Частной собственности на средства производства больше не существует. Терминология рыночной экономики сохраняется, но фактически больше не существует ни частной собственности на средства производства, ни реальных сделок купли-продажи, ни рыночных цен. Производство направляется не поведением потребителей, выражаемым через рынок, а авторитарными декретами. Власть определяет для каждого его место в системе общественного разделения труда, определяет, что должно быть произведено, а также как и что каждому индивиду позволено потребить. Это то, что в наши дни правильно будет назвать немецкой разновидностью социалистического управления[Cм. с. 671672.].

Затем экономисты сравнивают эту гипотетическую систему, которая, на их взгляд, воплощает сам нравственный закон, с рыночной экономикой. Самое лучшее, что они могут сказать о рыночной экономике, это то, что она не приводит к положению вещей, отличному от того, которое возникает в результате господства совершенного деспота. Они одобряют рыночную экономику только потому, что ее действие, как они его представляют, к конечном итоге достигает тех же результатов, к которым стремился бы и совершенный король. Таким образом, простое отождествление того, что с нравственной точки зрения хорошо и экономически целесообразно, с планами тоталитарного диктатора, характерное для всех поборников планирования и социализма, не оспаривалось многими старыми либералами. Можно даже утверждать, что именно они породили эту путаницу, когда на место порочных и безнравственных деспотов и политиков реального мира они поставили идеальный образ совершенного государства. Разумеется, для либеральных мыслителей это совершенное государство было просто вспомогательным инструментом размышлений, моделью, с которой они сравнивали действие рыночной экономики. Но ничего удивительного не было в том, что в конце концов люди подняли вопрос о том, почему бы не перевести это идеальное государство из царства мысли в царство реальности.

Все старые социальные реформаторы хотели осуществить хорошее общество путем конфискации частной собственности и ее последующего перераспределения; доля каждого человека должна равняться долям всех остальных, а постоянная бдительность властей должна обеспечивать сохранение этой эгалитарной системы. Эти планы стали неосуществимыми, когда появились крупные предприятия в производстве, горнодобыче и на транспорте. Не могло возникнуть и вопроса о том, чтобы расщепить крупные предприятия и распределить его фрагменты в равных долях. Традиционные программы перераспределения были вытеснены идеей социализации[Однако даже сегодня в Соединенных Штатах есть люди, желающие раздробить на части крупномасштабное производство и избавиться от корпоративного бизнеса.]. Средства производства были бы экспроприированы, но никакого перераспределения не последовало бы. Государство само должно управлять всеми заводами и фермами.

Этот вывод стал неизбежным, как только люди начали приписывать государству не только нравственное, но и интеллектуальное совершенство. Либеральные философы описывали свое воображаемое государство как бескорыстное образование, приверженное исключительно максимально возможному повышению благосостояния своих подданных. Они обнаружили, что в рамках рыночного общества эгоистичность граждан должна привести к тем же результатам, к которым стремится бескорыстное государство. Именно этот факт и оправдывает, на их взгляд, сохранение рыночной экономики. Но все изменилось, как только люди стали приписывать государству не только наилучшие намерения, но и всеведение. В таком случае нельзя не сделать вывод о том, что непогрешимое государство будет в состоянии управлять производственной деятельностью лучше, чем ошибающиеся индивиды. Оно избежало бы всех тех ошибок, которые часто расстраивают деятельность предпринимателей и капиталистов. Ошибочные инвестиции и разбазаривание дефицитных факторов производства были бы исключены, а благосостояние многократно увеличилось. Противопоставленная планированию всеведущего государства анархия производства кажется расточительной. Тогда социалистический способ производства представляется единственно разумной системой, а рыночная экономика кажется воплощением неразумности. В глазах рационалистических сторонников социализма рыночная экономика является просто-напросто непостижимым заблуждением человечества. В глазах тех, кто находится под влиянием историзма, рыночная экономика является общественным порядком низшей ступени человеческой эволюции, который неизбежно будет устранен в процессе поступательного развития более адекватной системой социализма. Оба подхода сходятся во мнении, что простой здравый смысл требует перехода к социализму.

То, что наивный ум называет разумностью, представляет собой не более чем абсолютизацию его собственных субъективных оценок. Индивид просто отождествляет продукт собственного рассуждения с сомнительным понятием абсолютного разума. Ни один социалистический автор никогда не задумывался о том, что абстрактное образование, которое он хочет наделить неограниченной властью называется ли оно человечеством, обществом, нацией, государством или правительством, может предпринять такие действия, которые сам бы он не одобрил. Социалист защищает социализм, потому что он полностью убежден, что верховный диктатор социалистического сообщества будет разумным с его конкретного социалиста точки зрения, что он будет преследовать те же цели, которые он конкретный социалист полностью одобряет, и что верховный диктатор будет стараться достичь этих целей, выбирая методы, которые он конкретный социалист сам бы выбрал. Каждый социалист называет подлинно социалистической системой только такую систему, в которой эти условия полностью выполняются. Все остальное, что прикрывается именем социализма, представляет собой ложные системы, не имеющие ничего общего с истинным социализмом. Любой социалист является замаскированным диктатором. Горе всем несогласным! Они лишаются права на жизнь и должны быть ликвидированы.

Рыночная экономика делает возможным общественное сотрудничество людей, несмотря на то, что они расходятся в своих субъективных оценках. В планах социалистов не оставлено места для несогласных. Их принцип Gleichschaltung*, полное единообразие, проводимое в жизнь полицией.

Люди часто называют социализм религией. На самом деле это религия самообожествления. Государство и Правительство, о которых говорят проповедники планирования, Народ националистов, Общество марксистов и Человечество контовского позитивизма это названия Бога новой религии. Однако все эти идолы представляют собой просто иное название собственной воли конкретного реформатора. Приписывая этим идолам все свойства, которые теологи приписывают Богу, напыщенное эго прославляет само себя. Оно является бесконечно добрым, всеведущим, всемогущим, вечным. Эго единственное совершенное существо в этом несовершенном мире.

Экономическая наука не предназначена для исследования слепой веры и фанатизма. Верующие защищены от любой критики. По их мнению, критика это возмутительный, богохульный мятеж порочных людей против неувядаемого величия их идола. Экономисты имеют дело только с социалистическими планами, а не с психологическими факторами, побуждающими людей поддерживать государственничество.

2. Социалистическая доктрина

Карл Маркс не был автором социализма. Идеал социализма был полностью разработан к тому времени, когда Маркс воспринял социалистическое кредо. К праксиологической концепции социалистической системы, разработанной его предшественниками, ничего нельзя было добавить, и Маркс ничего и не добавил. Не опроверг Маркс и возражения против осуществимости, желательности и полезности социализма, выдвинутые как более ранними авторами, так и его современниками. Он никогда даже не пытался сделать это, полностью осознавая, что ему не удастся добиться в этом успеха. Все, что он сделал в борьбе с критиками социализма, это выдвинул доктрину полилогизма.

Однако услуги, которые Маркс оказал социалистической пропаганде, не ограничивались изобретением полилогизма. Гораздо более важной была его доктрина неизбежности социализма. Маркс жил в эпоху, когда почти всеми разделялась доктрина эволюционного совершенствования мира мелиоризм. Невидимая рука Провидения ведет людей, независимо от их воли, от низших и менее совершенных этапов к высшим и более совершенным. В ходе человеческой истории присутствует неизбежная тенденция к прогрессу и совершенствованию. Каждый последующий этап человеческой истории благодаря тому, что это более поздний этап, является более высокой и лучшей ступенью. В жизни людей нет ничего постоянного, за исключением неистребимого стремления к прогрессу. Гегель, скончавшийся за несколько лет до того, как на сцене появился Маркс, представил эту доктрину в своей захватывающей философии истории, а Ницше, появившийся на сцене, когда с нее сошел Маркс, сделал ее фокусом своих не менее увлекательных работ. Эта доктрина была мифом двух последних столетий.

Маркс соединил социалистическое кредо и доктрину мелиоризма. Наступление социализма неизбежно, и это само по себе доказывает, что социализм является более высоким и более совершенным состоянием человеческих дел, чем преходящее состояние капитализма. Бессмысленно обсуждать аргументы за и против социализма. Социализм обязательно наступит с неумолимостью закона природы[Cм.: Маркс К. Капитал. Т. 1//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773.]. Только идиоты могут быть столь глупы, чтобы задаваться вопросом, является ли то, что обязательно придет, более полезным, чем то, что ему предшествует. Лишь продажные апологеты несправедливых притязаний эксплуататоров могут нагло искать недостатки в социализме.

Если присваивать эпитет марксист всем, кто разделяет эту доктрину, то мы должны называть марксистами подавляющее большинство наших современников. Эти люди согласны, что приход социализма является и абсолютно неизбежным, и крайне желательным. Волна будущего несет человечество к социализму. Разумеется, они расходятся друг с другом в том, на кого возложить обязанности капитана социалистического государственного корабля. На эту должность есть много кандидатов.

Маркс пытался доказать свое пророчество двояким образом. Прежде всего методом гегелевской диалектики. Капиталистическая частная собственность является первым отрицанием индивидуальной частной собственности и должна породить свое собственное отрицание, а именно установление общественной собственности на средства производства[Там же.]. Для огромного множества последователей Гегеля, наводнивших Германию во времена Маркса, все было проще простого.

Второй метод состоял в демонстрации неудовлетворительности условий, созданных капитализмом. Марксова критика капиталистического способа производства абсолютно неуместна. Даже самые ортодоксальные марксисты не осмелились всерьез поддержать ее центральный тезис, заключающийся в том, что капитализм приводит к прогрессирующему обнищанию наемных рабочих. Но если ради поддержания дискуссии принять все нелепости марксистского анализа капитализма, все равно ничего невозможно извлечь для обоснования двух его тезисов: что социализм обязательно наступит и что он не только лучше, чем капитализм, но и представляет собой самую совершенную систему, осуществление которой наконец обеспечит человеку вечное блаженство в его земной жизни. Все изощренные силлогизмы увесистых томов, опубликованных Марксом, Энгельсом и сотнями марксистов, не способны скрыть того факта, что единственным и исходным источником пророчества Маркса является не внушающее доверия вдохновение, благодаря которому он претендует на то, что он разгадал планы таинственных сил, определяющих ход истории. Подобно Гегелю, Маркс был пророком, передающим людям откровение, сообщенное ему внутренним голосом.

Выдающимся фактом истории социализма между 1848 и 1920 гг. было то, что важнейшая проблема, касающаяся его функционирования, даже не затрагивалась. Марксистское табу клеймило все попытки исследовать экономические проблемы социалистического сообщества как ненаучные. Никто не осмелился переступить через этот запрет. И противниками, и сторонниками социализма по умолчанию предполагалось, что социализм представляет собой осуществимую систему экономической организации человечества. Огромная литература о социализме имела дело только с мнимыми недостатками капитализма и с общим культурным значением социализма. Она никогда не изучала экономическую теорию социализма как таковую.

Кредо социализма покоится на трех догматах:

Первый: общество это всемогущее и всеведущее существо, свободное от человеческих недостатков и слабостей.

Второй: приход социализма неизбежен.

Третий: история представляет собой непрерывный процесс развития от менее совершенных условий к более совершенным условиям, приход социализма желателен.

Для праксиологии и экономической науки единственная проблема, которая должна обсуждаться в связи с социализмом, заключается в следующем: может ли социалистическая система функционировать как система разделения труда?

3. Праксиологический характер социализма

Существенной характеристикой социализма является то, что действует только одна воля. Не играет роли, чья это воля. Руководитель может быть наследным королем или диктатором, правящим благодаря своей харизме, он может быть фюрером или советом фюреров, назначенных путем голосования людей. Только одна воля выбирает, решает, руководит, действует, приказывает. Все остальные просто повинуются распоряжениям и инструкциям. Организация и спланированный порядок заменяют анархию производства и инициативу множества людей. Общественное сотрудничество в условиях разделения труда обеспечивается системой гегемонических связей, в которых руководитель требует беспрекословного повиновения от своих подданных.

Называя руководителя обществом (как марксисты), государством (с заглавной буквы), правительством или властью, люди забывают, что руководителем всегда является человеческое существо, а не абстрактное понятие или мифическое коллективное образование. Можно признать, что руководитель или совет руководителей это люди выдающихся способностей, мудрые и полные добрых намерений. Но ничем, кроме как идиотизмом, нельзя назвать предположение о том, что они всеведущи и непогрешимы.

В праксиологическом анализе проблемы социализма мы не касаемся нравственных и этических качеств руководителя. Не обсуждаем мы и его субъективные оценки и выбор им конечных целей. Мы исследуем лишь вопрос о том, может ли какой-либо смертный человек, имеющий логическую структуру человеческого разума, соответствовать задачам, возложенным на руководителя социалистического общества.

Мы предполагаем, что в распоряжении этого руководителя находится все технологическое знание его времени. Более того, он имеет полный список всех материальных факторов производства, имеющихся в наличии, и реестр всей наличной рабочей силы. В этом отношении толпа экспертов и специалистов, собранных в его канцелярии, обеспечивает его совершенной информацией и правильно отвечает на все вопросы, которые он может им задать. Их многотомные отчеты огромными грудами лежат на его рабочем столе. Вот теперь он может действовать. Из бесконечного разнообразия проектов он должен выбрать такие, чтобы ни одна потребность, которую он считает более насущной, не осталась неудовлетворенной из-за того, что факторы производства, необходимые для ее удовлетворения, использованы для удовлетворения потребностей, которые он считает менее насущными.

Важно уяснить, что эта проблема не имеет ничего общего с оценкой конечных целей. Она относится только к средствам, путем использования которых достигаются избранные конечные цели. Мы предполагаем, что руководитель уже сформулировал свои оценки конечных целей. Мы не подвергаем сомнению его решение. Не поднимаем мы также вопроса о том, одобряют ли люди, его подчиненные, решения своего руководителя. Мы можем предположить ради поддержания дискуссии, что непостижимая сила заставляет всех соглашаться и друг с другом, и с руководителем в оценке конечных целей.

Наша проблема является ключевой и решающей проблемой социализма, чисто экономической проблемой, и как таковая относится просто к средствам, а не к конечным целям.

XXVI. НЕВОЗМОЖНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАСЧЕТА ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ

1. Проблема

Руководитель хочет построить дом. Существует много способов, как это сделать. С точки зрения руководителя каждый из них обладает определенными преимуществами и недостатками относительно использования будущего здания, а также определяет различный срок службы здания; каждый из них требует своего расхода строительных материалов и труда и различных периодов производства. Какой способ должен выбрать руководитель? Он не может свести к общему знаменателю различные статьи материальных и трудовых затрат. Поэтому руководитель не может их сравнить. Он не может присвоить ни времени ожидания (период производства), ни продолжительности срока службы определенного численного выражения. Короче, он не может, сравнивая издержки и выгоды, прибегнуть к помощи действий арифметики. Планы его архитекторов содержат огромное количество натуральных показателей; они относятся к физическим и химическим качествам материалов и физической производительности машин, механизмов и процедур. Но все это не соотнесено друг с другом. Не существует способа установления какой-либо связи между ними.

Представим положение руководителя, столкнувшегося с каким-либо проектом. Ему нужно знать, увеличит ли осуществление данного проекта благосостояние, т.е. добавит ли что-нибудь к имеющемуся богатству, не нанося ущерба удовлетворению потребностей, которые он считает более настоятельными. Но ни один из докладов, которые он получает, не дает ему ключа к решению этой проблемы.

Мы можем ради поддержания дискуссии поначалу пренебречь дилеммами, связанными с набором потребительских благ, которые должны быть произведены. Мы можем предположить, что эта проблема урегулирована. Но существует сбивающее с толку огромное множество благ производственного назначения и бесконечное разнообразие процедур, которые можно использовать для производства конкретных потребительских благ. Необходимо определить наиболее выгодное местоположение каждой отрасли и оптимальный размер каждого завода и каждой единицы оборудования. Нужно определить, какой вид механической энергии следует использовать в каждом из них и какую из множества формул производства этой энергии следует применить. Все эти проблемы ежедневно возникают в тысячах и тысячах случаев. В каждом случае свои особые обстоятельства, которые требуют индивидуального решения, соответствующего этим особым данным. Количество элементов, которые должно учитывать решение руководителя, гораздо больше, чем будет указано в простом технологическом описании наличных товаров производственного назначения на языке физики и химии. Должно быть учтено расположение каждого из них, так же как и срок службы капитальных вложений, сделанных в прошлом для их использования. Руководитель имеет дело не просто с углем как таковым, а с многими тысячами карьеров, уже работающих в разных местах, и с возможностью заложения новых карьеров, с многообразными методами добычи руды в каждом из них, с различными свойствами угля в каждом месторождении, с различными способами использования угля в процессе производства тепла, энергии и огромного количества производных. Можно смело сказать, что современное состояние технологического знания позволяет сделать практически все из всего. Наши предки, например, знали только ограниченное количество способов использования дерева. Дерево можно использовать для производства бумаги, различных текстильных волокон, пищи, лекарств и множества других синтетических продуктов.

Сегодня используются два метода обеспечения крупного города чистой водой. Воду транспортируют на большие расстояния по акведукам (метод, используемый с глубокой древности) либо химически очищают воду, имеющуюся по соседству с городом. Почему воду не синтезируют на фабриках? При современных технологиях все связанные с этим технологические проблемы легко решаемы. Средний человек по своей умственной инерции готов подвергнуть осмеянию подобные проекты за абсолютную глупость. Однако единственная причина, по которой сегодня но, возможно, не завтра на повестке дня не стоит вопроса о синтезе питьевой воды, заключается в том, что экономический расчет в деньгах показывает, что этот метод дороже, чем другие. Исключите экономический расчет, и в вашем распоряжении не останется способа осуществления рационального выбора между различными альтернативными вариантами.

Правда, социалисты возражают, что экономический расчет не является непогрешимым. Они говорят, что иногда капиталисты совершают ошибки в своих расчетах. Разумеется, такое случается и всегда будет случаться, так как любое человеческое действие направлено в будущее, а будущее всегда неясно. Самые тщательно разработанные планы срываются, если не оправдываются ожидания, касающиеся будущего. Однако это совсем другая проблема. Сегодня мы делаем расчеты с точки зрения нашего текущего знания и текущих прогнозов условий будущего. Мы не рассматриваем вопрос о способности руководителя предвосхищать обстоятельства будущего. Мы имеем в виду только то, что руководитель не может производить вычисления, какими бы ни были его текущие субъективные оценки и представления о будущем. Если он сегодня инвестирует в консервную промышленность, может случиться, что изменения потребительских вкусов или гигиенических представлений о полезности консервированной пищи однажды могут превратить его вложения в ошибочные инвестиции. Но как сегодня он может выяснить, каким образом строить и оборудовать консервный завод самым экономичным способом?

Некоторые из железных дорог, построенных на рубеже веков, не были бы построены, если бы в то время люди ожидали такого прогресса автотранспорта и авиации. Но те, кто в то время строил железные дороги, знали, какой из множества альтернативных вариантов осуществления своих планов предпочесть с точки зрения собственных стоимостных оценок и ожиданий, а также рыночных цен того времени, отражавших оценки потребителей. Именно понимания этого не хватает нашему руководителю. Он подобен мореплавателю в открытом море, не знакомому с методами навигации, или средневековому ученому, которому поручили техническую эксплуатацию двигателя локомотива.

Мы предположили, что руководитель уже определился относительно постройки конкретного завода или здания. Однако, чтобы принять подобное решение, он уже нуждается в экономическом расчете. Если должна быть построена гидроэлектростанция, то необходимо знать, будет ли это самым экономичным способом производства требующейся электроэнергии. Как можно узнать об этом, если отсутствует возможность рассчитать затраты и результаты?

Мы можем предположить, что в начальный период своего существования социалистический режим может до некоторой степени положиться на опыт предшествующей эпохи капитализма. Но что делать дальше, когда обстоятельства будут изменяться все сильнее и сильнее? Какую пользу руководителю в 1949 г. могут принести цены 1900 г.? И какую пользу может извлечь руководитель в 1980 г. из знания цен 1949 г.?

Парадокс планирования состоит в том, что оно не может состояться из-за отсутствия экономического расчета. То, что называется плановой экономикой, вообще не является экономикой. Это просто система блуждания в потемках. Здесь не стоит вопроса о рациональном выборе средств для максимально возможного достижения преследуемых целей. То, что называется осознанным планированием, представляет собой как раз устранение осознанной целенаправленной деятельности.

2. Прошлые неудачные попытки понять проблему

На протяжении более чем 100 лет замена свободного предпринимательства социалистическим планированием была основным политическим вопросом. Тысячи и тысячи книг были опубликованы за и против коммунистических планов. Ни один предмет не подвергался такому страстному обсуждению в частных кружках, в прессе, на собраниях, на заседаниях научных обществ, во время избирательных компаний и в парламентах. За дело социализма велись войны и были пролиты реки крови. И на протяжении всех этих лет самый главный вопрос так и не был поднят.

Надо признать, что некоторые выдающиеся экономисты Герман Генрих Госсен, Альберт Шеффле, Вильфредо Парето, Николас Дж. Пирсон, Энрико Бароне касались этой проблемы. Но за исключением Пирсона они не проникли в суть проблемы и никому из них не удалось осознать ее изначальную важность. Не сделали они также попыток соединить ее с теорией человеческой деятельности. Именно эти неудачи помешали людям обратить внимание на их наблюдения. Они были проигнорированы и вскоре преданы забвению.

Было бы серьезной ошибкой обвинять историческую школу и институционализм в пренебрежении самой жизненно важной проблемой человечества. Эти два направления мысли фанатически третировали экономическую теорию, мрачную науку, в интересах своей интервенционистской или социалистической пропаганды. Однако им не удалось полностью подавить экономические исследования. Загадка не в том, почему хулители экономической науки не сумели осознать эту проблему, а в том, почему экономисты допустили тот же промах.

Винить в этом следует две фундаментальные ошибки математической экономической теории. Экономисты математического направления почти исключительно сосредоточены на исследовании того, что они называют экономическим равновесием и статическим состоянием. Использование идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики является, как уже отмечалось[См. с. 233237.], необходимым мыслительным инструментом экономического рассуждения. Но считать этот вспомогательный инструмент чем-то большим, чем идеальная конструкция, не видеть того, что она не только не имеет соответствия в реальной действительности, но даже не может быть продумана до своих конечных логических следствий, является фатальной ошибкой. Экономист математического направления, ослепленный предубеждением, что экономическая наука должна строиться по образцу ньютоновской механики и быть доступной для изучения с помощью математических методов, абсолютно неверно истолковывает предмет своих исследований. Теперь он имеет дело не с человеческой деятельностью, а с бездушным механизмом, приводящимся в действие непостижимыми силами, не доступными для дальнейшего анализа. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики, разумеется, нет места для предпринимательской функции. Таким образом, экономист-математик не включает предпринимателя в свое учение. Он не испытывает необходимости в этом инициаторе и возмутителе спокойствия, никогда не прекращающееся вмешательство которого мешает идеальной системе достигнуть состояния совершенного равновесия и статических условий. Он ненавидит предпринимателя как возмущающий элемент. Цены факторов производства в представлении экономиста-математика определяются пересечением двух кривых, а не человеческой деятельностью.

Более того, рисуя милые его сердцу кривые издержек и цен, экономист-математик не может видеть, что сведение издержек и цен к однородным величинам подразумевает использование общего средства обмена. Таким образом, он создает иллюзию, что исчисление издержек и цен возможно даже в отсутствие общего знаменателя меновых отношений факторов производства.

В результате в работах экономистов математического направления родилась идеальная конструкция социалистического сообщества как осуществимая система сотрудничества на основе разделения труда, как готовая альтернатива экономической системе, основанной на частном управлении средствами производства. Руководитель социалистического сообщества будет в состоянии распределить множество факторов производства рационально, т.е. на основе расчетов. Люди могут иметь одновременно и социалистическую кооперацию на основе разделения труда, и рациональное использование факторов производства. Они вольны принять социализм на вооружение, не отказываясь от экономии в процессе выбора средств. Социализм не требует отказа от рациональности в использовании факторов производства. Он представляет собой разновидность рациональной общественной деятельности.

Очевидное подтверждение этих ошибок виделось в опыте социалистических государств Советской России и нацистской Германии. Люди не отдавали себе отчета в том, что изолированных социалистических систем не существует. Они функционировали в окружении, где еще действовала система цен. Они могли воспользоваться экономическим расчетом на основе цен, установленных за рубежом. Без помощи этих цен их действия были бы бесцельны и беспорядочны. Они имели возможность производить вычисления, вести учет и разрабатывать свои планы, о которых так много говорили, только потому, что они могли ориентироваться на эти цены.

3. Недавние предложения вариантов социалистического экономического расчета

Трактаты социалистов обсуждают все, что угодно, за исключением основной и единственной в своем роде проблемы социализма, а именно проблемы экономического расчета. И лишь с недавних пор социалистические авторы больше не могут оставлять без внимания этот коренной вопрос. Они начали подозревать, что марксистского метода поношения буржуазной экономической науки недостаточно для воплощения социалистической утопии. Они попытались заменить лживую гегелевскую метафизику марксистской доктрины теорией социализма. Они занялись разработкой проекта социалистического экономического расчета. Не было бы никакой нужды разбирать их ложные предложения, если бы не то обстоятельство, что такое исследование дает хорошую возможность оттенить фундаментальные черты как рыночного общества, так и идеальной конструкции нерыночного общества.

Разнообразные предлагаемые проекты можно классифицировать следующим образом:

1. Расчеты в деньгах следует заменить расчетами в натуральных показателях. Этот метод абсолютно бесполезен. Нельзя складывать или вычитать числа различной природы (разнородные количества)[Вряд ли стоило бы даже упоминать об этом предложении, если бы оно не исходило из деятельного и навязчивого кружка логических позитивистов, пылко рекламирующих свою программу единой науки. См. работы главного организатора этой группы Отто Нейрата, который в 1919 г. стоял во главе бюро социализации недолго прожившей Баварской советской республики, в особенности его: Durch die Kriegswirtschaft zur Naturalwirtschaft. M??ь??nich, 1919. P. 216 ff. См. также: Landauer C. Planwirtschaft und Verkehrschaft. M??ь??nich and Leipzig, 1931. P. 222.].

2. Отталкиваясь от трудовой теории стоимости, в качестве единицы вычислений рекомендуется трудо-час. Это предложение не учитывает первичные факторы производства, а также игнорирует различное качество работы, достигаемое в различных трудо-часах одними и теми же и разными людьми.

3. Единицей будет количество полезности. Однако действующий человек не измеряет полезность. Он упорядочивает ее на шкале ранжирования. Рыночные цены выражают не эквивалентность, а расхождение оценок двух участников обмена. Недопустимо игнорировать фундаментальную теорему современной экономической науки, а именно то, что ценность, присваиваемая одной единице запаса n  1 единиц, больше, чем ценность, присваиваемая одной единице запаса, состоящего из n единиц.

4. Расчеты становятся возможны, если организовать искусственный квазирынок. Этот проект будет обсуждаться в параграфе 5 этой главы.

5. Расчеты возможны с помощью дифференциальных уравнений математической каталлактики. Этот проект обсуждается в параграфе 6 этой главы.

6. Расчеты станут излишними, если действовать методом проб и ошибок. Эта идея обсуждается в параграфе 4 этой главы.

4. Метод проб и ошибок

Предприниматели и капиталисты заранее не имеют полной уверенности в том, являются ли их планы наиболее подходящим решением о распределении факторов производства между различными отраслями промышленности. Только позднее, после совершения события опыт показывает, правы или неправы они были в своих инициативах и инвестициях. Применяемый ими метод это метод проб и ошибок. Почему, спрашивают некоторые социалисты, социалистический руководитель не может прибегнуть к такому же методу?

Метод проб и ошибок применим во всех случаях, когда правильность решения можно определить по безошибочным признакам, не зависящим от самого метода проб и ошибок. Если человек теряет свой кошелек, то он может искать его в различных местах. Если он его находит, то он опознает его как свою собственность; успех примененного здесь метода проб и ошибок не подлежит сомнению: человек решил свою проблему. Когда Эрлих искал лекарство от сифилиса, он испробовал сотни медикаментов, пока не нашел то, что искал средство, убивавшее спирохету, не причиняя вреда организму человека. Признаком правильного выбора медикамента номер 606 было то, что он обладал обоими этими качествами, что можно было узнать из лабораторных экспериментов и клинического опыта.

Иное дело, когда единственный признак правильного решения это то, что оно было достигнуто с помощью метода, считающегося подходящим для решения проблемы. Правильность результата умножения двух сомножителей определяется как результат правильного применения процесса, предписываемого арифметикой. Можно пытаться угадать правильный результат методом проб и ошибок. Но здесь метод проб и ошибок никак не заменит действий арифметики. Он будет совершенно бесполезен, если арифметическое действие не обеспечит критерий, отличающий правильное от неправильного.

Если называть предпринимательскую деятельность применением метода проб и ошибок, то не следует забывать, что правильное решение легко опознается как таковое. Оно заключается в появлении избытка доходов над расходами. Прибыль говорит предпринимателю о том, что потребители одобряют его инициативу; убыток свидетельствует об обратном.

Проблема социалистического экономического расчета именно в этом: при отсутствии рыночных цен на факторы производства расчет прибыли и убытков невозможен.

Мы можем предположить, что в социалистическом сообществе существует рынок потребительских товаров и что на этом рынке определяются денежные цены потребительских товаров. Мы можем предположить, что руководитель периодически выделяет каждому определенную сумму денег и продает потребительские товары тем, кто предлагает самые высокие цены. Либо мы также можем предположить, что каждый член общества наделяется различными потребительскими товарами в натуре и что существует возможность обменять эти товары на другие на рынке, где сделки опосредуются общим средством обмена, разновидностью денег. Но отличительной характеристикой социалистической системы является то, что товары производственного назначения контролируются одним органом, от имени которого действует руководитель, что они не покупаются и не продаются и что на них нет никаких цен. Таким образом, не может идти речи о том, чтобы сравнивать затраты и результаты с помощью действий арифметики.

Мы не утверждаем, что капиталистический метод экономического расчета гарантирует абсолютно лучшее решение о распределении факторов производства. Для смертного человека подобное абсолютно совершенное решение любой проблемы недостижимо. Рынок, не подорванный вмешательством сдерживания и принуждения, может привести лишь к наилучшему решению, доступному человеческому разуму при данном состоянии технологического знания и умственных способностей самых проницательных людей своего времени. Как только какой-либо человек обнаруживает расхождение между реальным состоянием производства и более приемлемым[Более приемлемый означает, разумеется, более удовлетворительный с точки зрения потребителей, делающих покупки на рынке.] осуществимым состоянием, мотив извлечения прибыли заставляет его делать все, что в его силах, чтобы реализовать свои планы. Продажа его продукции покажет, прав или не прав он оказался в своих прогнозах. Рынок ежедневно испытывает предпринимателей и устраняет тех, кто не способен выдержать это испытание. Он имеет свойство поручать руководство производством тем людям, которые добились успеха в удовлетворении самых насущных нужд потребителей. Именно в этом важном отношении можно назвать рыночную экономику системой проб и ошибок.

5. Квазирынок

Отличительными чертами социализма являются единство и неделимость воли, руководящей всей производственной деятельностью в общественной системе в целом. Когда социалисты заявляют, что порядок и организация придут на смену анархии производства, сознательная деятельность на смену якобы бесплановости капитализма, подлинное сотрудничество на смену конкуренции, производство ради потребления на смену производства ради прибыли, они всегда имеют в виду замену бесконечного множества планов отдельных потребителей и тех, кто обслуживает желания потребителей, предпринимателей и капиталистов, на исключительную и монопольную власть одного органа. Суть социализма в полном исключении рынка и каталлактической конкуренции. Социалистическая система это система без рынка и рыночных цен на факторы производства и без конкуренции. Она означает неограниченную централизацию и сосредоточение руководства всеми делами в руках одного органа. В составлении единого плана, направляющего всю экономическую деятельность, граждане сотрудничают (если вообще сотрудничают) только в момент избрания руководителя или совета руководителей. В остальном они являются лишь подчиненными, обязанными беспрекословно повиноваться приказам, издаваемым руководителем, и подданными, о благополучии которых заботится руководитель. Все преимущества, приписываемые социалистами социализму, и все блага, ожидаемые от его осуществления, изображаются как неизбежный результат этого абсолютного объединения и централизации.

То, что интеллектуальные лидеры социализма сейчас занимаются разработкой проектов социалистической системы, в которой сохраняются рынок, рыночные цены на факторы производства и каталлактическая конкуренция, представляет собой не что иное, как полное признание правильности и неопровержимости анализа экономистов и уничтожающей критики социалистических планов. Необыкновенно быстрый триумф наглядного доказательства того, что в социалистической системе невозможен никакой экономический расчет, не имеет прецедентов в истории экономической мысли. Социалисты не могут не признать своего окончательного сокрушительного поражения. Они больше не заявляют, что социализм несравненно лучше капитализма, так как устраняет рынки, рыночные цены и конкуренцию. Напротив, сейчас социалисты стремятся оправдать социализм, указывая на то, что эти институты можно сохранить и при социализме. Они разрабатывают планы социализма, в котором присутствуют цены и конкуренция[Разумеется, это относится только к тем социалистам или коммунистам, которые подобно профессорам Г.Д. Дикинсону и Оскару Ланге знакомы с экономической мыслью. Множество тупых интеллектуалов не отказываются от своей суеверной веры в социализм. Суеверия умирают тяжело.].

То, что предлагают неосоциалисты, крайне парадоксально. Они хотят упразднить частное управление средствами производства, рыночный обмен, рыночные цены и конкуренцию. Но в то же самое время неосоциалисты хотят организовать социалистическую утопию таким образом, чтобы люди могли вести себя, как если бы все эти вещи существовали. Они хотят, чтобы люди играли в рынок, как дети играют в войну, железную дорогу или школу. Неосоциалисты не осознают, насколько такая детская игра отличается от реальности, которую она пытается имитировать.

Как говорят неосоциалисты, старые социалисты (т.е. все социалисты до 1920 г.) допускали серьезную ошибку, полагая, что социализм неизбежно требует упразднения рынка и рыночного обмена, и более того, что этот факт отражает суть и отличительное свойство социалистической экономики. Эта идея, как они неохотно признают, абсурдна, а ее реализация приведет к хаосу. Но к счастью, говорят они, существует лучшая модель социализма. Можно обучить управляющих различных производственных единиц руководить делами своих предприятий так же, как они это делали при капитализме. Управляющий корпорацией действует в рыночном обществе не на свой страх и риск, а от имени корпорации, т.е. акционеров. При социализме он будет продолжать работать с такой же внимательностью и осторожностью. Единственная разница будет состоять в том, что плоды его усилий будут обогащать общество в целом, а не акционеров. В остальном он будет делать то же самое, что и раньше: покупать и продавать, нанимать рабочих и платить им зарплату, стараться получить прибыль. Переход от управленческой системы зрелого социализма к управленческой системе планового социалистического сообщества будет происходить плавно. Ничего не изменится, за исключением собственности на вложенный капитал. Общество заменит акционеров, и впредь дивиденды будет присваивать народ. Вот и все.

Главная ошибка этого и всех аналогичных предложений состоит в том, что они смотрят на экономическую проблему с точки зрения подчиненного клерка, мысль которого не простирается дальше второстепенных задач. Они считают структуру промышленного производства и распределение капитала между различными отраслями и производственными единицами жесткой и не учитывают необходимость изменения структуры с целью приведения ее в соответствие с изменившимися обстоятельствами. Они имеют в виду мир, в котором не происходит никаких изменений, а экономическая история достигла своей последней ступени. Они не могут понять, что работа должностных лиц корпорации заключается просто в лояльном выполнении задач, поставленных перед ними их хозяевами акционерами, и что, исполняя полученные приказы, они вынуждены приспосабливаться к структуре рыночных цен, которые в конечном счете определяются факторами, не связанными с управленческими действиями. Действия управляющих, покупка и продажа представляют собой лишь малую долю совокупных рыночных действий. Рынок капиталистического общества выполняет также работу, в результате которой капитальные блага распределяются по различным отраслям промышленности. Предприниматели и капиталисты основывают корпорации и другие фирмы, увеличивают или уменьшают их размеры, разъединяют или соединяют их с другими предприятиями; они покупают и продают акции и облигации уже существующих или новых корпораций; короче говоря, они выполняют все те действия, совокупность которых носит название рынка денег и капитала. Именно эти финансовые сделки промоутеров и спекулянтов указывают производству те направления, в которых оно удовлетворяет самые насущные потребности потребителей наилучшим образом. Именно эти сделки и образуют рынок как таковой. Если их устранить, то не сохранится ни одна часть рынка. То, что останется, будет представлять собой фрагмент, который не сможет существовать сам по себе и функционировать в качестве рынка.

Роль, которую лояльный корпоративный менеджер играет в руководстве предприятием, намного скромнее, чем предполагают авторы этих планов. Ему принадлежит только управленческая функция, вспомогательная помощь, оказываемая им капиталистам и предпринимателям, которая касается только второстепенных задач. Она не может служить заменой предпринимательской функции[Cм. с. 287291.]. Спекулянты, промоутеры, инвесторы и кредиторы, определяя структуру рынка фондовых и товарных бирж, а также денежного рынка, очерчивают область, в пределах которой определенные второстепенные задачи можно доверить решать управляющим. Занимаясь этими задачами, управляющий должен приспосабливать свои действия к структуре рынка, созданного силами, находящимися далеко за пределами управленческих функций.

Наша проблема не относится к управленческой деятельности; она касается распределения капитала между различными отраслями промышленности. Вопрос звучит следующим образом: в каких отраслях производство следует увеличить, а в каких уменьшить; в каких отраслях следует изменить цели производства; какие новые отрасли производства следует создать? В этой связи бесполезно ссылаться на честного корпоративного управляющего и его испытанную эффективность. Тот, кто смешивает предпринимательство и управление, закрывает глаза на экономическую проблему. В трудовых конфликтах сторонами являются не администрация и труд, предпринимательство (или капитал) и работники, получающие либо оклад, либо заработную плату. Капиталистическая система является не управленческой, а предпринимательской системой. Утверждение о том, что распределение факторов производства по различным направлениям не входит в ведение корпоративных управляющих, не умаляет их заслуг.

Никто еще не предположил, что социалистическое сообщество может пригласить промоутеров и спекулянтов, чтобы те продолжили свои спекуляции, а затем отдали свои прибыли в общий котел. Те, кто предлагает квазирынок для социалистической системы, не собираются сохранять фондовые и товарные биржи, торговлю фьючерсами, а также банкиров и кредиторов в качестве квазиинститутов. В спекуляции и инвестиции играть невозможно. Спекулянты и инвесторы ставят на карту собственное богатство и судьбу. Это заставляет их нести ответственность перед потребителями, основными хозяевами капиталистической экономики. Если их освободить от этой ответственности, то это изменит саму их природу. Они больше не будут являться бизнесменами, а будут всего лишь группой людей,  которым руководитель  поручил свою основную  задачу, верховное руководство ведением дел. Тогда они а не номинальный руководитель становятся истинными руководителями и должны решать ту же проблему, которую не смог решить номинальный руководитель: проблему расчета.

Сознавая, что подобная идея будет попросту бессмысленна, защитники программы квазирынка туманно предлагают другой выход. Руководитель должен действовать как банк, выдающий имеющиеся у него средства в кредит тому, кто предлагает самую высокую цену. Эта идея столь же бесплодна.  Все, кто может претендовать на эти средства, в соответствии с социалистическими порядками в обществе не имеют собственности, принадлежащей им лично. Предлагая свою цену, они не сдерживаются никакой финансовой опасностью, угрожающей им лично, если они предложат слишком высокий процент за заемные средства. Они даже не облегчают груз ответственности, возложенной на руководителя. Небезопасность средств, даваемых им взаймы, не ограничивается хотя бы частичной гарантией, которую в кредитных сделках при капитализме обеспечивает собственное состояние заемщика. Все риски ложатся на общество единственного владельца всех имеющихся ресурсов. Если бы руководитель без колебаний выделял средства тем, кто предлагает самую высокую цену, то он просто стимулировал бы безрассудство, беззаботность и чрезмерный оптимизм. Он отрекся бы от власти в пользу наименее порядочных мечтателей и ловкачей. Он должен оставить за собой решение о том, как следует использовать средства общества. Но тогда мы возвращаемся  к тому, с чего начали:  руководитель, направляя производственную деятельность, не пользуется разделением умственного труда, который при капитализме обеспечивает практический метод для экономического расчета[Cм.: Мизес Л. Социализм. С. 9396; Hayek. Individualism and Economic Order. Chicago, 1948. P. 119208; Hoff T.J.B. Economic Calculation in the Socialist Society. London, 1949. P. 129 ff.].

Использование средств производства может контролироваться либо частными владельцами, либо общественным аппаратом сдерживания и принуждения. В первом случае существуют рынок, рыночные цены на факторы производства, и экономический расчет возможен. Во втором случае все это отсутствует. Бесполезно тешить себя надеждой, что органы коллективной экономики будут вездесущи и всеведущи[Cм.: Dickinson H.D. Economic of Socialism.Oxford, 1939. P. 191.]. В рамках праксиологии мы имеем дело с действиями не вездесущего и всеведущего божества, а людей, наделенных лишь человеческим разумом. Этот разум не может планировать без экономического расчета.

Социалистическая система с рынком и рыночными ценами внутренне противоречива как понятие треугольного квадрата. Производство направляется либо преследующими прибыль бизнесменами, либо решениями руководителя, наделенного верховной и исключительной властью. Производятся либо вещи, от продажи которых предприниматели ожидают максимальной прибыли, либо вещи, которые желает произвести руководитель. Вопрос стоит так: кто должен быть хозяином потребитель или руководитель? Кому должно принадлежать право окончательного решения о том, должен ли конкретный запас факторов производства использоваться для производства потребительского товара а или потребительского товара b? Этот вопрос не допускает уклончивого ответа. Ответ должен быть прямым и недвусмысленным[Анализ программы корпоративного государства см. с. 766770.].

6. Дифференциальные уравнения математической экономической теории

Чтобы по достоинству оценить идею, что дифференциальные уравнения математической экономической теории можно использовать в социалистическом экономическом расчете, мы должны вспомнить, что в действительности означают эти уравнения.

Разрабатывая идеальную конструкцию равномерно функционирующей экономики, мы предположили, что все факторы производства используются таким образом, что каждый из них оказывает наиболее высоко оцениваемые услуги из тех, что он фактически может оказать. Никакое дальнейшее изменение направлений использования любого из этих факторов не может улучшить состояние удовлетворения потребностей в существующих условиях. Эта ситуация, в которой невозможно прибегнуть ни к какому изменению размещения факторов производства, описывается системой дифференциальных уравнений. Однако эти уравнения не дают никакой информации о человеческих действиях, посредством которых достигается гипотетическое состояние равновесия. Они говорят только о следующем: если в состоянии статического равновесия m единиц а используются для производства р, а n единиц а для производства q, то никакие дальнейшие изменения пропорций использования имеющихся в нашем распоряжении единиц а не смогут привести к приращению удовлетворения потребностей. (Даже если мы предположим, что а совершенно делимо и будем считать единицу а бесконечно малой величиной, будет серьезной ошибкой утверждать, что предельная полезность а одинакова в обоих вариантах использования.)

Состояние равновесия идеальная конструкция в чистом виде. В изменяющемся мире ее невозможно реализовать. Она отличается от сегодняшнего состояния так же, как и от любого другого осуществимого положения дел.

В рыночной экономике именно предпринимательская деятельность постоянно перетасовывает меновые отношения и распределение факторов производства. Предприимчивый человек обнаруживает расхождение между ценами на комплиментарные факторы производства и ожидаемыми им будущими ценами на продукцию и пытается воспользоваться этой разницей для своей выгоды. Разумеется, будущая цена, которую он имеет в виду, не является гипотетической равновесной ценой. Ни один действующий субъект не имеет никакого отношения к равновесию и равновесным ценам; эти понятия чужды реальной жизни и деятельности; они являются вспомогательными инструментами праксиологического рассуждения, у которого нет других интеллектуальных способов постижения безостановочной неугомонности деятельности, кроме как противопоставить ее понятию абсолютного покоя. Для рассуждения теоретика каждое изменение является шагом вперед по дороге, которая при условии, что не появляется новых исходных данных, в конечном счете ведет к состоянию равновесия. Ни теоретики, ни капиталисты и предприниматели, ни потребители не в состоянии на основании знания существующего положения дел сформировать мнение о величине равновесной цены. Но в этом мнении нет никакой необходимости. К переменам и нововведениям человека побуждает не призрак равновесных цен, а ожидание определенных значений цен на ограниченное количество изделий на дату планируемой продажи. Начиная реализацию определенного проекта, предприниматель имеет в виду только первый шаг преобразований, которые приведут к состоянию равновесия, при условии, что не произойдет никаких других изменений в начальных данных, кроме тех, которые стимулируются его проектом.

Но для применения уравнений, описывающих состояние равновесия, требуется знание о последовательности расположения ценностей потребительских товаров в состоянии равновесия. Эта градация является одним из элементов этих уравнений, которые предполагаются известными. Однако руководителю известны только его текущие оценки, а не его шкала ценности в гипотетическом состоянии равновесия. Предположим, что он полагает, что относительно его текущих оценок распределение факторов производства является неудовлетворительным и желает их изменить. Но он ничего не знает о том, каковы будут его оценки в тот момент, когда равновесие будет достигнуто. Эти оценки будут отражать обстоятельства, сложившиеся в результате успешных изменений в производстве, провозглашенных им самим.

Обозначим сегодняшний день через D¹, а день, когда установится равновесие, через Dⁿ. Согласно этому мы назовем следующие величины, соответствующие этим двум дням: шкала ценности благ первого порядка V¹ и Vⁿ, совокупное предложение[Предложение это совокупный запас, в котором все наличное предложение конкретизировано по классам и количествам. Каждый класс охватывает только такие статьи, которые имеют в каком-либо отношении (например, в том числе относительно их место- расположения) одинаковую важность для удовлетворения потребности.] первичных факторов производства О¹ и Оⁿ, совокупное предложение всех произведенных факторов производства P¹ и Pⁿ, сумму О¹ + Р¹ как М¹, а сумму Оⁿ + Рⁿ как Мⁿ. Наконец, обозначим состояние технологического знания через Т¹ и Тⁿ. Для решения уравнения требуется знание Vⁿ, Оⁿ + Рⁿ = Мⁿ и Тⁿ. Но сегодня мы знаем только V¹, О¹ + Р¹ = М¹ и Т¹.

Недопустимо предполагать, что значения этих величин для D¹ равны значениям для Dⁿ, потому что состояния равновесия нельзя будет достигнуть, если произойдут дальнейшие изменения начальных данных. Отсутствие дальнейших изменений в начальных данных, что является необходимым условием для установления равновесия, касается только таких изменений, которые могут помешать приведению обстоятельств в соответствие с действием тех элементов, которые уже действуют сегодня. Система не может достигнуть состояния равновесия, если новые элементы, проникающие извне, отклоняют ее от тех траекторий, которые ведут ее к установлению равновесия<$FРазумеется, мы можем допустить, что T¹ равняется Тⁿ, если мы готовы предположить, что технологическое знание достигло своей конечной стадии.>. Однако пока равновесие еще не достигнуто, система находится в постоянном движении, которое вносит изменения в исходные данные. Движение к установлению равновесия, не прерываемое возникновением каких-либо изменений в исходных данных, приходящих извне, само по себе представляет собой последовательное изменение исходных данных.

Пусть Р¹ является набором величин, которые не соответствуют сегодняшним оценкам. Он является результатом действий, которые направлялись прошлыми оценками и располагали технологическими знаниями и информацией о наличных ресурсах первичных факторов производства, отличающихся от настоящего состояния. Одной из причин того, почему система не находится в равновесии, является как раз тот факт, что Р¹ не приведено в соответствие с условиями сегодняшнего дня. С одной стороны, существуют заводы, инструменты и запасы других факторов производства, которые не существовали бы в условиях равновесия, а с другой стороны, для того, чтобы установилось равновесие, необходимо произвести другие заводы, инструменты и запасы. Равновесие возникнет только тогда, когда эти возмущающие части Р¹, насколько их еще можно использовать, будут изношены и заменены тем, что соответствует состоянию остальных синхронных данных, а именно V, O и T. Действующему субъекту необходимо знать не положение дел в условиях равновесия, а информацию о самых подходящих методах преобразования путем последовательных шагов P¹ в Pⁿ. Относительно этой задачи уравнения бесполезны.

С этими проблемами нельзя справиться, просто устранив P и положившись только на О. В самом деле, способ использования первичных факторов производства однозначно определяет количество и качество произведенных факторов производства, промежуточных продуктов. Но информация, которую можно получить таким путем, относится только к условиям равновесия. Она ничего не сообщает нам о методах и процедурах, которые следует использовать для достижения равновесия. Сегодня мы сталкиваемся с запасом Р¹, который отличается от состояния равновесия. Мы должны принимать во внимание реальное состояние, т.е. P¹, а не гипотетические условия Рⁿ.

Гипотетическое состояние равновесия появится, когда все методы производства будут приведены в соответствие с оценками действующих субъектов и с состоянием технологического знания. Тогда можно будет работать в самом подходящем месте с помощью самых подходящих технологий. Сегодняшняя экономика совсем иная. Она работает с другими средствами, которые не соответствуют равновесному состоянию и которые нельзя учесть в системе уравнений, описывающих это состояние в математических символах. Знание обстоятельств, которые будут существовать в условиях равновесия, бесполезно для руководителя, которому приходится действовать в существующих обстоятельствах. Все, что он должен узнать, это как наиболее экономичным образом распорядиться средствами, имеющимися у него сегодня, которые являются наследием эпохи, характеризовавшейся другими оценками, другим технологическим знанием и другой информацией о проблемах месторасположения. Он должен знать, какой следующий шаг ему совершить. Здесь уравнения ничем не могут помочь.

Предположим, что изолированной страной, экономические условия которой соответствуют условиям Центральной Европы в середине XIX в., правит диктатор, хорошо знакомый с американской технологией наших дней. У этого руководителя в целом сложилось представление о том, к каким целям он должен вести экономику страны, вверенной его попечению. Несмотря на это даже исчерпывающее знание условий сегодняшней Америки не принесет ему никакой пользы для решения проблемы последовательного, шаг за шагом преобразования, самым подходящим и целесообразным путем, данной экономической системы в целевую систему.

Даже если ради поддержания дискуссии мы предположим, что вдохновение свыше позволит руководителю без помощи экономического расчета решить все проблемы, связанные с наиболее выгодной организацией всех видов производственной деятельности, и что точный образ конечной цели, к достижению которой он должен стремиться, имеется в его голове, все равно остаются важные проблемы, которые нельзя решить без экономического расчета, поскольку задача руководителя не начинать с самого начала цивилизации и не открывать экономическую историю на голом месте. Элементы, с помощью которых он должен действовать, это не только естественные ресурсы, не тронутые прежде. Это и капитальные блага, произведенные в прошлом и не адаптируемые или не полностью адаптируемые для использования в новых проектах. Именно в этих предметах материальной культуры, произведенных в обстоятельствах, которые характеризовались оценками, технологическим знанием и многими другими вещами, отличающимися от характеристик дня сегодняшнего, воплощено наше богатство. Их структура, качество, количество и расположение имеют первостепенную важность при выборе всех последующих экономических действий. Некоторые из них могут быть абсолютно непригодны для любого вида дальнейшего использования; они должны оставаться неиспользуемыми мощностями. Но большая их часть должна использоваться, если только мы не хотим начать все заново с крайней нищеты и лишений первобытного человека и хотим выжить в период, отделяющий нас от того дня, когда перестройка производственного аппарата в соответствии с новыми планами будет завершена. Руководитель не может просто возвести новое здание, не заботясь о своих подданных на протяжении периода ожидания. Он должен постараться максимально использовать каждую часть уже имеющихся капитальных благ.

Не только технократы, но и социалисты всех оттенков постоянно повторяют, что реализация их честолюбивых планов обеспечивается огромным богатством, накопленным до этого. И в то же время они игнорируют тот факт, что это богатство в значительной степени состоит из капитальных благ, произведенных в прошлом и более или менее устаревших с точки зрения наших сегодняшних оценок и технологического знания. По их представлениям, единственная цель производства состоит в том, чтобы преобразовать производственный аппарат таким образом, чтобы сделать жизнь более изобильной для последующих поколений. Современники для них являются просто потерянным поколением, людьми, основная цель которых должна состоять в том, чтобы трудиться ради будущего. Однако реальные люди совсем другие. Они хотят не только создавать лучший мир, в котором будут жить их внуки, но и сами наслаждаться жизнью. Они хотят наиболее эффективным способом использовать те капитальные блага, которые имеются сейчас. Они стремятся к лучшему будущему, но хотят достичь этой цели самым экономичным образом. Осуществление этого желания не может обойтись без экономического расчета.

Считать, что состояние равновесия можно вычислить посредством математических действий на основе знания условий неравновесного состояния, было бы серьезной ошибкой. Не менее ошибочно было бы считать, что такое знание условий гипотетического состояния равновесия может принести какую-либо пользу человеку в его поиске наилучшего из возможных решений проблем, с которыми он сталкивается в своем каждодневном выборе и деятельности. Поэтому нет необходимости специально подчеркивать, что вымышленные цифры уравнений, которые каждый должен решать каждый день заново, чтобы на практике использовать этот метод, лишают смысла всю эту затею, даже если она и была разумной заменой экономическому расчету рынка[По поводу этой алгебраической проблемы см.: Pareto. Manuel d'??й??conomie politique. 2nd ed. Paris, 1927. P. 233 f.; Hayek. Collectivist Economic Planning. London, 1935. P. 207214. Поэтому создание электронных вычислительных машин не оказывает никакого влияния на нашу проблему.].

Часть шестая. ДЕФОРМИРОВАННАЯ РЫНОЧНАЯ ЭКОНОМИКА

XXVII. ГОСУДАРСТВО И РЫНОК

1. Идея третьей системы

Частную собственность на средства производства (рыночную экономику или капитализм) и общественную собственность на средства производства (коммунизм, социализм или планирование) можно четко охарактеризовать. Каждая из этих двух систем экономической организации общества поддается точному и недвусмысленному описанию и определению. Их невозможно перепутать друг с другом; их нельзя смешать или соединить; от одной из них к другой не существует никакого плавного перехода; они несовместимы. По отношению к одним и тем же факторам производства может существовать только либо частный, либо общественный контроль. Если в структуре системы общественного сотрудничества лишь некоторая часть средств производства подлежит общественному контролю, в то время как остальные контролируются частными индивидами, это не ведет к появлению смешанной системы, соединяющей социализм и частную собственность. Система остается рыночным обществом, если только обобществленный сектор не обособляется полностью от необобществленного и не ведет строго автаркичного существования. (В последнем случае есть две системы, независимо сосуществующие рядом, капиталистическая и социалистическая.) Государственные предприятия, функционирующие в системе, где существуют частные предприятия и рынок, социалистические страны, обменивающиеся товарами и услугами с несоциалистическими странами, также интегрированы в систему рыночной экономики. Они подчиняются законам рынка и имеют возможность пользоваться экономическим расчетом[См. с. 244245.].

Если кто-либо рассматривает идею помещения рядом с этими двумя системами или между ними третьей системы общественного сотрудничества с разделением труда, то он всегда может отталкиваться только от понятия рыночной экономики, и никогда от понятия социализма. Понятие социализма с его жестким монизмом и централизацией, наделяющей правом выбора и действия только одну волю, не допускает никаких компромиссов и уступок; эта конструкция не подлежит никакой коррекции и изменению. Иное дело система рыночной экономики. Здесь дуализм рынка и власти государства сдерживать и принуждать допускает различные идеи. Люди задаются вопросом о том, действительно ли столь необходимо и целесообразно государству держаться вне рынка? Не должно ли государство взять на себя задачу вмешиваться и корректировать функционирование рынка? Разве не могут существовать другие системы социальной организации, не являющиеся  ни коммунизмом, ни  чистой и свободной рыночной экономикой?

Таким образом, люди напридумывали множество третьих решений, систем, которые, как заявлялось, так же далеки от социализма, как и от капитализма. Эти авторы голословно утверждают, что эти системы являются несоциалистическими, поскольку они стремятся сохранить частную собственность на средства производства, и что они не являются капиталистическими, поскольку они устраняют недостатки рыночной экономики. Поскольку научный подход к данной проблеме по необходимости нейтрален по отношению к любым ценностным суждениям и не осуждает ни одну черту капитализма как неправильную, вредную или несправедливую, то эти эмоциональные рекомендации интервенционизма бесполезны. Задача экономической науки анализ и поиск истины. Она не призвана хвалить или осуждать, ориентируясь на какие-либо эталонные предвзятые постулаты и предрассудки. Относительно интервенционизма у нее есть только один вопрос: как он работает?

2. Интервенция

Есть две модели осуществления социализма.

Первая модель (мы можем назвать ее ленинской, или русской) является чисто бюрократической. Все заводы, цеха и фермы формально национализированы (verstaatlicht*); они являются департаментами правительства, которыми руководят гражданские служащие. Каждое производственное подразделение находится в том же отношении к вышестоящей центральной организации, что и местное почтовое отделение к ведомству министра почт.

Вторая модель (мы можем назвать ее гинденбургской, или немецкой) номинально и по форме сохраняет частную собственность на средства производства и видимость рынка, цен, заработной платы и процентных ставок. Однако предпринимателей больше не существует, остаются только управляющие заводами (Betriebsf??ь??hrer** по терминологии нацистского законодательства). На первый взгляд, они играют важную роль в руководстве предприятиями, которые им доверены; они покупают и продают, нанимают и увольняют рабочих, вознаграждают их услуги, берут кредиты и выплачивают проценты и основной долг. Но в своей деятельности они обязаны беспрекословно повиноваться приказам, издаваемым высшим государственным органом по управлению производством. Этот орган (Reichwirtschaftsministerium* в нацистской Германии) указывает директорам заводов, что и как производить, по каким ценам и у кого покупать, по каким ценам и кому продавать. Каждого рабочего он назначает на должность и устанавливает ему заработную плату. Он постановляет, кому и на каких условиях капиталисты должны вверять свои средства. Рыночный обмен всего лишь имитация. Все ставки заработной платы, цены и процентные ставки устанавливаются государством; они являются ставками заработной платы, ценами и процентными ставками только внешне, а фактически они выступают количественными параметрами государственных приказов, определяющих должность, доход, потребление и уровень жизни каждого гражданина. Государство руководит всей производственной деятельностью. Директор завода подчиняется государству, а не потребительскому спросу и структуре цен рынка. Это социализм, внешне замаскированный терминологией капитализма. Сохранены некоторые ярлыки рыночной экономики, но значат они нечто совсем иное по сравнению с рыночной экономикой.

Этот факт необходимо подчеркнуть особо, чтобы не допустить смешения социализма и интервенционизма. Система интервенционизма, или деформированной рыночной экономики отличается от немецкой модели социализма как раз тем, что она остается рыночной экономикой. Власть вмешивается в действие рыночной экономики, но не стремится устранить рынок совсем. Она хочет направить развитие производства и потребления по пути, отличному от того, который определен свободным рынком, и желает достичь своей цели путем привнесения в работающий рынок приказов, команд и запретов, за проведением которых в жизнь следит стоящая наготове полицейская власть и ее аппарат насильственного принуждения и подавления. Но это изолированные акты вмешательства. Государство не ставит своей целью объединить их в интегрированную систему, которая будет определять все цены, заработную плату и процентные ставки, и тем самым взять все управление производством и потреблением в руки властей.

Система деформированной рыночной экономики, или интервенционизма нацелена на сохранение дуализма различных сфер деятельности государства, с одной стороны, и экономической свободы в условиях рыночной экономики с другой. Именно то, что государство не ограничивает свою деятельность сохранением частной собственности на средства производства и ее защитой от мошеннических посягательств, и характеризует ее как таковую. Государство своими приказами и запретами вмешивается в ход экономической жизни.

Акт вмешательства представляет собой декрет, прямо или косвенно изданный органом, возглавляющим административный аппарат сдерживания и принуждения общества, который заставляет предпринимателей и капиталистов использовать некоторые факторы производства иначе, чем они использовали бы, повинуясь диктату рынка. Этот декрет может быть приказом либо что-то делать, либо что-то не делать. Не требуется, чтобы декрет издавался непосредственно самим признанным верховным органом. Некоторые агентства могут присвоить себе право издавать подобные приказы и запреты и проводить их в жизнь с помощью собственного аппарата насильственного принуждения и сдерживания. Если признанное правительство терпимо относится к этому или даже поддерживает путем использования государственного полицейского аппарата, то дело обстоит так, что вмешательство осуществляется самим правительством. Если правительство выступает против этих агентств, но не может их остановить с помощью своих вооруженных сил, хотя и хотело бы, то наступает анархия. Важно помнить, что вмешательство государства всегда означает насильственное действие либо угрозу такового. Средства, которые государство расходует на какие бы то ни было цели, собраны посредством налогообложения. А налоги платятся, потому что граждане боятся оказать сопротивление сборщикам налогов. Они знают, что любое неповиновение или сопротивление безнадежно. Пока положение дел остается таковым, государство способно собрать деньги, которые оно желает израсходовать. В конечном счете государство это использование вооруженных людей: полицейских, жандармов, солдат, тюремных охранников и палачей. Основным признаком государства является то, что оно воплощает свои декреты путем избиений, убийств и заключения в тюрьму. Те, кто требует большего государственного вмешательства, в конечном итоге требуют большего принуждения и меньшей свободы.

Привлечение внимания к этому факту не означает осуждения деятельности государства. В грубой реальности мирное общественное сотрудничество невозможно, если не оговорено насильственное препятствование и подавление антиобщественной деятельности непокорных индивидов и групп индивидов. Необходимо возразить против часто повторяемой фразы, что государство представляет собой зло, хотя зло необходимое и неизбежное. Для достижения цели необходимы средства, издержки ее успешного осуществления. Описывать их как зло с морально-нравственным оттенком этого термина было бы произвольным ценностным суждением. Однако перед лицом современных тенденций к обожествлению правительства и государства хорошо бы напомнить себе, что древние римляне, выбрав в качестве символа государства связку розг с топором посредине, были более реалистичны, чем наши современники, приписывающие государству все атрибуты Бога.

3. Ограничение функций государства

Различные направления мысли, гордо выступающие под помпезными названиями философии права и политической науки, предаются бесполезным и пустым размышлениям по поводу ограничения функций государства. Отталкиваясь от чисто произвольного предположения, описывающего якобы вечные и абсолютные ценности и принципы справедливости, они присваивают себе права верховного судьи над всеми земными делами. Они неверно истолковывают свои собственные ценностные суждения, сделанные на основе интуиции, считая их гласом Всемогущего или природой вещей.

Однако не существует вечных критериев того, что является справедливым, а что несправедливым. Природе чужда идея правильного и неправильного. Не убий определенно не является частью закона природы. Характерной чертой естественных условий является тот факт, что одно животное стремится убить других животных, а также то, что многие виды могут поддержать собственную жизнь, только убивая других. Представление о правильном и неправильном это человеческий механизм, прагматический прием, предназначенный для того, чтобы сделать возможным общественное сотрудничество в условиях разделения труда. Все нравственные правила и человеческие законы являются средствами достижения определенных целей. Не существует иного метода, чтобы оценить, хороши они или плохи, кроме как тщательно проверить их пригодность для достижения поставленных и преследуемых целей.

Одни авторы выводят справедливость института частной собственности на средства производства из понятия естественного права. Другие ссылаются на естественное право для оправдания отмены частной собственности на средства производства. Поскольку идея естественного права совершенно произвольна, то подобные разногласия не поддаются урегулированию.

Государство и правительство являются не целью, а средством. Причинение зла другим людям источник непосредственного удовольствия только для садистов. Признанная власть прибегает к сдерживанию и принуждению, чтобы обеспечить ровное функционирование определенной системы социальной организации. Границы применения сдерживания и принуждения и содержание законов, выполнение которых должно обеспечиваться полицейским аппаратом, обусловлены принятым социальным строем. Поскольку государство и правительство предназначены для того, чтобы заставить эту общественную систему надежно работать, то и определение границ государственных функций должно соответствовать этим требованиям. Единственный критерий оценки законов и методов проведения их в жизнь это то, насколько эффективно они охраняют общественный порядок, который желательно сохранить.

Понятие справедливости имеет смысл, только когда относится к определенной системе норм, которая сама по себе полагается неоспоримой и не допускающей никакой критики. Многие придерживаются теории, согласно которой то, что является правильным, и то, что является неправильным, установлено с древних времен и на веки вечные. Задача законодателей и судов не в том, чтобы создавать законы, а в том, чтобы выяснять, что является правильным в силу неизменных представлений о справедливости. Доктрина естественного права бросила вызов этой теории, ведущей к несокрушимому консерватизму и окостенению привычных традиций и институтов. Позитивному (действующему) праву страны было противопоставлено понятие высшего права, закона природы. С позиций произвольных критериев естественного права действующие законодательные акты и институты стали определяться как справедливые или как несправедливые. Хорошему законодателю было предписано привести действующие законы в соответствие с естественным правом.

Фундаментальные ошибки, содержащиеся в обеих доктринах, вскрыты давным давно. Для тех, кто не введен ими в заблуждение, очевидно, что апеллирование к справедливости в спорах, касающихся разработки новых законов, является примером рассуждения в замкнутом круге. De lege ferenda* не существует такой вещи, как справедливость. Логически понятие справедливости может использовать только de lege late**. Оно имеет смысл, только когда одобряет или не одобряет конкретное поведение с точки зрения действующих законов страны. При рассмотрении изменений в национальном законодательстве, при переработке или отмене существующих законов или при написании новых законов стоит вопрос не о справедливости, а об общественной целесообразности и общественном благосостоянии. Абсолютного понятия справедливости, не относящегося к определенной системе социальной организации, не существует. Не справедливость определяет принятие решения в пользу определенной общественной системы. Наоборот, именно общественная система определяет, что должно считаться правильным, а что неправильным. Вне социальных связей не существует ни правильного, ни неправильного. Для гипотетического изолированного и экономически самодостаточного индивида понятия справедливого и несправедливого являются бессодержательными. Такой индивид может отличать только то, что является более целесообразным, от того, что является менее целесообразным для него самого. Идея справедливости всегда относится к общественному сотрудничеству.

Бессмысленно оправдывать или отвергать интервенционизм с точки зрения фиктивной и произвольной идеи абсолютной справедливости. Бесполезно размышлять по поводу точного разграничения задач государства с точки зрения предварительно сформулированных критериев вечных ценностей. Точно так же недопустимо выводить свойственные государству задачи из самих понятий правительства, государства, закона и справедливости. Именно в этом состоит абсурдность спекуляций средневековых схоластов Фихте, Шеллинга и Гегеля, а также немецкой Bergriffsjurisprudenz***. Понятия это инструменты рассуждения. Их никогда не следует рассматривать в качестве принципов, диктующих образ действий.

Подчеркивание того, что понятия государства и суверенности логически подразумевают абсолютное господство и тем самым не допускают никакого ограничения деятельности государства, представляет собой излишнюю умственную гимнастику. Никто не сомневается в том, что государство имеет достаточно силы, чтобы на своей территории установить тоталитарный режим. Проблема в том, является ли такой режим целесообразным с точки зрения сохранения и функционирования общественного сотрудничества. Относительно этой проблемы никакие изощренные интерпретации концепций и понятий не принесут никакой пользы. Ее должна решать праксиология, а не ложная метафизика государства и права. Философия права и политическая наука затрудняются отыскать причину, по которой государство не должно контролировать цены и не наказывать тех, кто нарушает установленные потолки цен, подобно тому, как оно наказывает убийц и воров. По их представлениям, институт частной собственности является всего лишь легко отменяемой привилегией, милостиво пожалованной всемогущим сувереном жалким индивидам. Не может быть ничего плохого в полной или частичной отмене законов, дарующих эту привилегию; против экспроприации или конфискации нельзя выдвинуть никакого разумного возражения. Законодатель волен заменить общественную систему, основанную на частном владении средствами производства, любой другой системой, точно так же, как он волен заменить один национальный гимн другим. Формула car tel est notre bon plaisir* есть единственная максима поведения суверенного законодателя.

В противовес этому формализму и правовому догматизму необходимо еще раз подчеркнуть, что единственная цель законов и общественного аппарата сдерживания и принуждения заключается в охране ровного функционирования общественного сотрудничества. Очевидно, что государство может декретировать максимальные цены и бросать в тюрьму или казнить тех, кто продает или покупает по более высоким ценам. Но вопрос в том, может ли эта политика добиться реализации тех целей, которых прибегая к ее помощи, желает добиться государство. Это чисто праксиологическая и экономическая проблема. Ни философия права, ни политическая наука не способны ничего дать для ее решения.

Проблема интервенционизма не является проблемой правильного разграничения естественных, справедливых и надлежащих задач государства и правительства. Вопрос в следующем: как работает система интервенционизма? Способна ли она реализовать те цели, которых люди хотят достичь с ее помощью?

Путаница и неумение разобраться в вопросе, демонстрируемые при трактовке проблем интервенционизма, действительно поразительны. Например, некоторые рассуждают следующим образом: очевидно, что правила дорожного движения на дорогах общего пользования необходимы. Никто не возражает против вмешательства государства в действия водителей. Сторонники laissez faire противоречат сами себе, борясь с вмешательством государства в рыночные цены и не отстаивая отмену государственных правил дорожного движения.

Ошибочность этой аргументации очевидна. Обеспечение соблюдения правил дорожного движения является одной из задач, возложенной на орган, который заведует дорогами. Если этот орган является государством или муниципалитетом, то он обязан заниматься этой задачей. Установление расписания движения поездов является задачей руководства железной дороги, а решение о том, должна ли звучать музыка в кафетерии, является задачей руководства гостиницы. Если государство заведует железной дорогой или гостиницей, то регулировать эти вещи задача государства. В государственном оперном театре государство решает, какие оперы ставить, а какие нет; однако на основании этого факта нелогично делать вывод о том, что задачей государства также является решение этих вопросов и в отношении негосударственных оперных театров.

Интервенционистские доктринеры постоянно повторяют, что они не планируют отмены частной собственности на средства производства, предпринимательской деятельности и рыночного обмена. Сторонники самой последней разновидности интервенционизма немецкого социального рыночного хозяйства также подчеркивают, что они считают рыночную экономику лучшей возможной и самой желательной системой экономической организации общества и что они против государственного всемогущества социализма. Но все эти сторонники центристской политики, разумеется, с той же энергичностью подчеркивают, что они против манчестерства и либерализма laissez faire. Необходимо, говорят они, чтобы государство вмешивалось в рыночные явления, когда и где свободная игра экономических сил приводит к условиям, которые представляются социально нежелательными. Утверждая это, они считают само собой разумеющимся, что именно государство призвано определять в каждом отдельном случае, должен или нет определенный экономический факт считаться достойным порицания с социальной точки зрения, а следовательно, требует или нет состояние рынка особого вмешательства государства.

Все эти поборники интервенционизма не могут понять, что их программа тем самым подразумевает установление полного господства государства во всех экономических вопросах и в конечном итоге приведет к состоянию дел, не отличающемуся от того, которое называется немецкой, или гинденбургской моделью социализма. Если в юрисдикции государства находится решение вопроса о том, оправдывает или нет определенное состояние экономики его вмешательство, то для рынка не остается сферы действия. Тогда уже в конечном итоге не потребители определяют, что должно быть произведено, в каком количестве, какого качества, кем, где и как, а именно государство. Поскольку государство вмешивается, как только результат действия свободной рыночной экономики отличается от того, который власти считают социально желаемым. Это означает, что рынок станет свободным только тогда, когда он будет делать именно то, чего хочет государство. Он свободен делать то, что, как считают власти, будет правильно, но не делать то, что, как они считают, будет неправильно. Решение относительно того, что правильно, а что неправильно, остается за государством. Таким образом, теория и практика интервенционизма в конечном  счете имеют тенденцию отказываться  от того, что первоначально отличало их от откровенного социализма, и целиком и полностью принимать на вооружение принципы тоталитарного всестороннего планирования.

4. Праведность как конечный критерий деятельности индивида

Согласно широко распространенному мнению, существует возможность даже в отсутствие государственного вмешательства в экономику отклонить действие рыночной экономики от траектории, по которой она бы развивалась, если бы направлялась исключительно мотивом извлечения прибыли. Защитники социальных реформ, которые должны проводиться в соответствии с принципами христианства или требований истинной морали, утверждают, что в своем поведении на рынке люди, имеющие добрые намерения, должны руководствоваться еще и совестью. Если бы все люди были готовы заботиться не только о прибыли, но и о своих религиозных и нравственных обязательствах, то не требовалось бы никакого государственного сдерживания и принуждения, чтобы навести порядок. Стране нужны не реформы государства и права, а нравственное очищение человека, возвращение к божественным заповедям и правилам моральных устоев, отвращение от пороков алчности и эгоизма. В этом случае легко будет примирить частную собственность на средства производства со справедливостью, праведностью и честностью. Бедственные последствия капитализма будут устранены без ущерба для свободы и инициативы индивида. Люди свергнут молох капитализма и возведут на трон молох государства.

Произвольные ценностные суждения, лежащие в основе этих мнений, нас сейчас не интересуют. Обвинения, предъявляемые капитализму критиками, неуместны, их ошибки и заблуждения к делу не относятся. Имеет значение только идея возведения здания общественной системы на двойном основании частной собственности и нравственных принципов, ограничивающих использование частной собственности. Рекомендуемая система, говорят ее защитники, не будет ни социализмом, ни капитализмом, ни интервенционизмом. Она не будет социализмом, так как сохранит частную собственность на средства производства; она не будет капитализмом, поскольку господствовать будет совесть, а не жажда наживы; она не будет интервенционизмом, потому что вмешательства государства в рынок не будет.

В рыночной экономике индивид свободен в своих действиях в рамках частной собственности и рынка. Его выбор окончателен. Для окружающих его действия являются данностью, которую они должны учитывать в своем собственном поведении. Координация автономных действий всех индивидов достигается в результате работы рынка. Общество не говорит человеку, что делать, а что не делать. Нет необходимости специальными приказами и запретами принуждать к общественному сотрудничеству. Приспособление к требованиям производственных усилий общества и озабоченность индивидов собственными делами не находятся в конфликте друг с другом. Соответственно, для улаживания этих конфликтов не требуется никакого органа. Система способна работать и выполнять свои задачи без вмешательства властей, издающих специальные указы и запреты и наказывающих тех, кто не подчиняется.

Вне сферы действия частной собственности и рынка лежит сфера сдерживания и принуждения; организованное общество особыми мерами защищает частную собственность и рынок от насилия, преступного умысла и мошенничества. В отличие от царства свободы это царство ограничений. Существуют правила, отличающие то, что законно, от того, что незаконно, то, что разрешено, от того, что запрещено. Есть беспощадная машина оружия, тюрем и виселиц и людей, ими управляющих, которая готова сокрушить всех, кто посмеет не повиноваться.

Итак, реформаторы, планы которых мы сейчас рассматриваем, предлагают, чтобы наряду с нормами, предназначенными для защиты и сохранения частной собственности, были установлены дополнительные этические правила. Они хотят реализовать в производстве и потреблении правила, отличные от тех, которые были бы реализованы при общественном порядке, в котором индивиды не сдерживаются никакими обязательствами, кроме посягательства на личность окружающих людей и право частной собственности. Они хотят объявить вне закона те мотивы, которые направляют деятельность индивида в рыночной экономике (они называют их эгоизмом, стяжательством и жаждой наживы), и заменить их другими побуждениями (они называют их совестливостью, праведностью, альтруизмом, богобоязненностью и милосердием). Они убеждены, что такая реформа нравственности сама по себе будет достаточна, чтобы обеспечить более удовлетворительный, с их точки зрения, режим функционирования экономической системы, чем в условиях свободного капитализма, не прибегая к тем специфическим мероприятиям государства, которых требуют интервенционизм и социализм.

Сторонники этих доктрин не способны понять роль в функционировании рыночной экономики тех побудительных причин деятельности, которые они осуждают как порочные. Единственная причина, почему рыночная экономика может функционировать без правительственных указаний, точно предписывающих каждому, что он должен делать и как именно он должен это делать, заключается в том, что она не требует ни от кого отклоняться от линии поведения, которая лучше всего служит его интересам. Именно преследование своих собственных целей интегрирует действия индивидов в целостность общественной системы производства. Занимаясь стяжательством, каждый действующий субъект вносит свой вклад в достижение наилучшей организации производственной деятельности. Поэтому в рамках частной собственности и законов, защищающих ее от поползновений со стороны насильственных или мошеннических действий, не существует антагонизма между интересами индивида и интересами общества. Рыночная экономика превратится в хаотическую неразбериху, если устранить господство частной собственности, которую реформаторы клеймят как эгоистичность. Уговаривая людей прислушиваться к голосу своей совести и заменить соображения частной прибыли соображениями общественного благосостояния, нельзя создать работающий и удовлетворительный общественный порядок. Недостаточно сказать человеку, чтобы он не покупал на самом дешевом рынке и не продавал на самом дорогом. Недостаточно сказать ему, чтобы он не гнался за прибылью и не избегал убытков. Необходимо установить недвусмысленные правила, направляющие поведение в каждой конкретной ситуации.

Реформатор говорит: предприниматель ведет себя грубо и эгоистично, когда, пользуясь своим превосходством, сбивает цены, запрашиваемые менее эффективными конкурентами, и тем самым вынуждая людей уходить из этой сферы деятельности. Но как должен вести себя предприниматель-альтруист? Должен ли он ни при каких условиях не продавать по цене, ниже чем у любого из конкурентов? Или все-таки в определенных условиях оправданно сбивание цен конкурентов?

С другой стороны, реформатор говорит: предприниматель ведет себя грубо и эгоистично, когда, пользуясь состоянием рынка, он запрашивает столь высокую цену, что бедняки исключаются из круга покупателей данного товара. Но что должен делать хороший предприниматель? Должен ли он отдавать товар бесплатно? Какую бы низкую цену он ни назначил, всегда существуют люди, которые либо вообще не могут купить, либо могут купить меньше, чем они купили бы, если бы цена была еще ниже. Какую группу тех, кто стремится купить, предприниматель имеет право исключить из списка покупателей?

Здесь нет необходимости исследовать последствия отклонения от уровня цен, определенных на свободном рынке. Если продавец избегает назначения более низкой цены, чем у его менее эффективного конкурента, то по крайней мере часть его запаса остается непроданной. Если продавец предлагает товар по цене ниже, чем определенная на свободном рынке, то имеющегося предложения недостаточно, чтобы дать возможность всем, кто готов заплатить эту более низкую цену, получить то, что просят. Ниже мы проанализируем это и другие последствия отклонения от рыночных цен[См. с. 710718.]. Здесь мы должны признать, что нельзя ограничиться просто указанием предпринимателю не руководствоваться состоянием рынка. Необходимо сказать ему, как далеко он может пойти, назначая и оплачивая цены. Предпринимателям необходимо дать точные инструкции, если получение прибыли больше не направляет их действия и не определяет, что они производят и в каких количествах, и если собственная жажда наживы не принуждает их служить потребителям, максимально используя все свои способности. Невозможно будет избежать руководства их поведением посредством конкретных указаний и запретов, т.е. именно тех декретов, которые являются отличительным признаком вмешательства государства в производство. Бессмысленны любые попытки сделать такое вмешательство излишним, отдавая приоритет голосу совести, милосердию и братской любви.

Сторонники христианских социальных реформ делают вид, что их идеал ограниченных совестливостью и соответствием нравственному закону алчности и стремления к прибыли, в прошлом работал вполне нормально. Все зло наших дней вызвано отступлением от церковных наставлений. Если бы люди не нарушали заповедей и не стремились к несправедливой прибыли, то человечество по сей день наслаждалось бы блаженством, испытанным в средних веках, когда по крайней мере элита жила по принципам Евангелия. Все, что нужно, это вернуть старые добрые времена и следить за тем, чтобы новая ересь не лишала людей их благотворного влияния.

Нет нужды вдаваться в анализ социальных и экономических условий XIII в., который эти реформаторы восхваляют как один из величайших периодов в истории. Мы коснемся только понятия справедливых цен и ставок заработной платы, которые занимали важное место в учении отцов церкви и которые реформаторы желают возвести в ранг конечного критерия экономического поведения.

Очевидно, что для теоретиков понятия справедливых цен и ставок заработной платы всегда относятся и относились к определенному общественному порядку, который они считали наилучшим. Они рекомендовали воплотить свой идеальный проект и сохранить навсегда. Никакие дальнейшие изменения недопустимы. Любое изменение наилучшего общественного устройства может означать лишь ухудшение. Картина мира этих философов не учитывает непрекращающегося стремления человека к улучшению материального благосостояния. Исторические перемены и повышение общего уровня жизни являются чуждыми им понятиями. Они называют справедливым такое поведение, которое совместимо только со спокойным сохранением их утопии, а все остальное считают несправедливым.

Однако у других людей понятие о справедливых ценах и ставках заработной платы очень сильно отличается от представлений философов. Когда нефилософ называет цену справедливой, он имеет в виду, что сохранение этой цены повышает или по крайней мере не причиняет вреда его доходам и положению в обществе. Он называет несправедливой любую цену, которая подвергает риску его собственное благосостояние и положение. Справедливо, что цены на те товары и услуги, которые он продает, растут все выше и выше, а цены на товары и услуги, которые он покупает, падают все ниже и ниже. Для фермера любые цены на пшеницу, как бы они ни были высоки, не кажутся несправедливыми. Для наемного рабочего никакая заработная плата, сколь бы она ни была высока, не кажется несправедливой. Но фермер быстро осудит любое падение цен на пшеницу как нарушение божественных и человеческих законов, а наемные рабочие поднимут бунт, когда их заработная плата упадет. Однако в рыночной экономике кроме действия рынка нет другого средства корректировки производства в соответствии с меняющимися условиями. Посредством ценовых изменений рынок заставляет людей ограничивать производство изделий, потребность в которых менее настоятельна, и расширять производство тех изделий, спрос потребителей на которые более интенсивен. Абсурдность всех попыток стабилизировать цены состоит именно в том, что стабилизация воспрепятствует любому дальнейшему улучшению и приведет к окостенению и стагнации. Гибкость товарных цен и ставок заработной платы является инструментом приспособления, улучшения и прогресса. Те, кто осуждает изменения цен и ставок заработной платы как несправедливые и требует сохранения того, что они считают справедливым, на самом деле сражаются с попытками сделать экономические условия более удовлетворительными.

Нет ничего несправедливого в том, что длительное время господствует тенденция к установлению таких цен на продукцию сельского хозяйства, что все большая часть населения оставляет фермерство и перемещается в обрабатывающую промышленность. Но без этой тенденции 90% или более населения до сих пор был бы заняты в сельском хозяйстве, а рост обрабатывающей промышленности резко затормозился. Проиграли бы все слои населения, включая фермеров. Если бы схоластическая доктрина справедливых цен была воплощена в жизнь, то мы жили бы в условиях XIII в. по сию пору. Численность населения была бы значительно меньше, а уровень жизни гораздо ниже.

Обе разновидности доктрины справедливой цены, и философская, и массовая, сходятся в своем осуждении цен и ставок заработной платы, определенных на свободном рынке. Однако сам по себе этот негативизм не дает ответа на вопрос, какой величины должны быть цены и ставки заработной платы. Если справедливость будет возведена в положение конечного критерия экономической деятельности, то необходимо недвусмысленно указывать каждому действующему субъекту, что он должен делать, какие цены он должен запрашивать и какие цены он должен платить в каждом конкретном случае, а также необходимо заставлять прибегая к  помощи аппарата насильственного сдерживания и принуждения подчиняться этим указаниям всех, кто рискнет не повиноваться. Необходимо учредить верховную власть, издающую нормы, а также регулирующую поведение во всех отношениях, при необходимости изменяющую эти нормы, аутентично их интерпретирующую и проводящую их в жизнь. Таким образом, замена эгоистического преследования прибыли на социальную справедливость и праведность требует для своего осуществления той же политики государственного вмешательства в экономику, которую сторонники морального очищения человечества хотят сделать излишней. Невозможно представить себе никакого отклонения от свободной рыночной экономики без авторитарной регламентации. Нет никакой разницы, будет ли орган, который облечен этой властью, называться государством светским или теократическим.

Реформаторы, призывая людей отказаться от эгоизма, обращаются к капиталистам и предпринимателям и иногда, очень робко, также к наемным рабочим. Однако рыночная экономика является системой господства потребителей. Проповедники должны обращаться к потребителям, а не к производителям. Им следует убедить потребителей отказаться от предпочтения более хороших и более дешевых товаров перед более плохими и более дорогими товарами, чтобы не причинять вреда менее эффективному производителю. Им следует убедить их ограничить свои покупки, чтобы обеспечить более бедным людям возможность покупать больше. Если кто-то хочет, чтобы потребители вели себя таким образом, то он просто должен сказать им, что покупать, в каком количестве, у кого и по каким ценам; и он должен обеспечить проведение в жизнь этих приказов посредством сдерживания и принуждения. Но тогда он примет на вооружение именно ту систему авторитарного управления, на устранение необходимости которой направлена нравственная реформа.

Какой бы свободой ни пользовались индивиды в рамках общественного сотрудничества, она обусловлена согласованием частной выгоды и общественного блага. Там, где индивиды, преследуя интересы собственного благополучия, способствуют также или по крайней мере не причиняют вреда благополучию окружающих, люди, двигаясь собственным путем, не подвергают опасности ни сохранение общества, ни заботы других людей. Возникает царство свободы и индивидуальной инициативы, царство, в котором человеку позволено действовать по собственному усмотрению. Эта область свободы, презрительно называемая социалистами и интервенционистами экономической свободой, есть единственное, что делает возможным любое из тех условий, которые в системе общественного сотрудничества с разделением труда обычно называются свободами. Это и есть рыночная экономика, или капитализм с его политическим следствием (марксисты сказали бы с его надстройкой), представительным государством.

Те, кто утверждает, что существует конфликт между стяжательством индивидов, с одной стороны, и общим благом с другой, не могут не отстаивать подавление права индивидов на выбор и действие. Свободу действий граждан они должны заменить на господство центрального совета производственных управляющих. В их проекте хорошего общества места для частной инициативы не остается. Власти издают приказы, и все вынуждены повиноваться.

5. Смысл laissez faire

Во Франции XVIII в. выражение laissez faire, laissez passer было формулой, в которую сжали свою программу некоторые поборники дела свободы. Их целью было установление свободного рыночного общества. Чтобы достичь этой цели, они выступали за отмену всех законов, препятствующих более трудолюбивым и более способным людям превзойти менее трудолюбивых и менее способных конкурентов и ограничивающих перемещение товаров и людей. Именно для выражения этого была предназначена эта максима.

В нашу эпоху неистового стремления к всемогуществу государства формула laissez faire имеет дурную славу. Общественное мнение считает ее проявлением безнравственности и крайнего невежества.

Одно из двух, убежден интервенционист: либо автоматические силы, либо сознательное планирование[Cм.: Hansen A.H. Social Planning for Tomorrow//In: The United States after the War. Cornell University Lectures. Ithaca, 1945. P. 3233.]. Очевидно, намекает он, что полагаться на автоматические процессы несусветная глупость. Ни один разумный человек не может всерьез рекомендовать не делать ничего и позволить процессам идти так, как они идут, безо всякого вмешательства со стороны целеустремленной деятельности. План, уже самим фактом, что он выступает проявлением сознательной деятельности, несравненно лучше отсутствия всякого планирования. Говорят, что смысл laissez faire заключается в следующем: пусть продолжаются несчастья, не пытайтесь улучшить удел человечества разумной деятельностью.

Все эти россказни не выдерживают никакой критики. Доказательство, выдвигаемое в пользу планирования, целиком и полностью выведено из недопустимой интерпретации метафоры. Оно не имеет иного обоснования, помимо смыслового оттенка, содержащегося в термине автоматический, который обычно применяется в метафорическом смысле для описания рыночного процесса[См. с. 296297.]. Автоматический, говорится в Concise Oxford Dictionary[Conсise Oxford Dictionary. 3rd ed. Oxford, 1934. P. 74.], означает бессознательный, не наделенный разумом, просто механический. Автоматический, гласит Webster's Collegiate Dictionary[Webster's Colleqiate Dictionary. 5th ed. Springfield, 1946. P. 73.], не подвластный волевому контролю ...выполняемый без активного обдумывания и без сознательного намерения и направления. Какой триумф для поборников планирования разыграть эту козырную карту!

Но дело в том, что выбор стоит не между мертвым механизмом или жестким автоматизмом, с одной стороны, и сознательным планированием с другой. Альтернатива не план или не план. Вопрос в том, кто планирует. Должен ли каждый член общества составлять планы для себя или великодушное государство должно одно составлять планы для всех? Вопрос стоит так: автономная деятельность каждого индивида против исключительной деятельности государства, а не так: автоматизм против сознательной деятельности. Свобода против всемогущества государства.

Laissez faire не означает: пусть действуют бездушные механические силы. Оно означает: пусть каждый индивид выбирает, как он желает участвовать в общественном разделении труда; пусть потребители определяют, что должны производить предприниматели. Планирование означает: пусть одно государство делает выбор и претворяет в жизнь свои решения посредством аппарата сдерживания и принуждения.

В условиях laissez faire, говорит сторонник планирования, производятся не те товары, которые действительно нужны людям, а те, от продажи которых ожидается наибольшая отдача. Задача планирования нацелить производство на удовлетворение истинных нужд. Но кто должен решать, каковы истинные нужды?

Таким образом, например, профессор Гарольд Ласки, бывший председатель британской лейбористской партии, при планировании инвестиций исходил бы из того, что сбережения инвесторов принесут большую пользу в жилищном строительстве, чем в строительстве кинотеатров[Cм. выступление Ласки по радио Revolution by Consent, опубликованное в: Talks. X. 10. 1945. October 7.]. Не имеет значения, согласен ли кто-либо с мнением профессора о том, что хорошие дома более важны, чем кинофильмы, или нет. Фактом является то, что потребители, тратя часть своих денег на билеты в кинотеатры, делают другой выбор. Если бы народные массы Великобритании, те же люди, чьи голоса привели лейбористскую партию к власти, перестали ходить в кинотеатры и больше тратили на удобные дома и квартиры, то ориентированные на прибыль предприятия были бы вынуждены больше инвестировать в строительство домов и меньше в производство дорогих кинокартин. Мистер Ласки же стремился пренебречь желаниями потребителей и поставить свою волю выше воли потребителей. Он хотел отменить демократию рынка и установить абсолютное господство производственного царя. Возможно, он считал, что прав с высшей точки зрения, и как сверхчеловек призван навязать свои собственные оценки неполноценным народным массам. Но тогда он должен быть достаточно откровенным и открыто сказать об этом.

Все эти неистовые восхваления исключительной роли государства не что иное, как плохая маскировка самообожествления конкретного интервенциониста. Государство является великим идолом потому, что от него ожидают только того, чего хочет достичь отдельный защитник интервенционизма. Подлинным считается лишь тот план, который полностью одобряется данным конкретным сторонником планирования. Все остальные планы просто фальшивки. Говоря план, автор книг о пользе планирования, разумеется, имеет в виду исключительно свой собственный план. Он не учитывает возможность того, что план, осуществляемый государством, может отличаться от его плана. Многочисленные сторонники планирования едины только в отрицании laissez faire, т.е. права индивидов свободно выбирать и действовать. Но они жарко спорят по поводу принятия единого плана. На каждое разоблачение очевидных и неоспоримых пороков интервенционистской политики поборники интервенционизма реагируют одинаково. Эти ошибки, говорят они, были результатом ложного интервенционизма; мы же отстаиваем хороший, а не плохой интервенционизм. И, разумеется, хороший интервенционизм является собственной разработкой профессора.

Laissez faire означает: пусть выбирает и действует простой человек; не заставляйте его подчиняться диктатору.

6. Прямое вмешательство государства в потребление

Исследуя экономические проблемы интервенционизма, мы не должны изучать те действия государства, целью которых является воздействие непосредственно на выбор потребителем потребительских товаров. Любой акт государственного вмешательства в производство должен оказывать косвенное влияние на потребление. Поскольку вмешательство государства меняет состояние рынка, то оно также должно изменить и оценки и поведение потребителей. Но если цель государства просто напрямую заставить потребителей потреблять товары, которые они не стали бы потреблять в отсутствие постановления государства, то здесь не возникает никаких особых проблем, которые должна исследовать экономика. Вне всякого сомнения, сильный и безжалостный полицейский аппарат способен воплотить эти постановления в жизнь.

Имея дело с выбором потребителей, мы не спрашиваем, какие мотивы побуждают человека покупать а и не покупать b. Мы просто исследуем, какие последствия для установления рыночных цен, а в связи с этим и для производства, имеет конкретное поведение потребителей. Эти последствия не зависят от соображений, заставляющих индивидов покупать а или не покупать b; они зависят только от совершения реальных покупок или воздержания от совершения покупок. Для определения цен на противогазы не имеет значения, покупают ли их люди по собственной воле или государство заставляет каждого иметь противогаз. В расчет берется только величина спроса.

Государства, которые стремятся сохранить внешнюю видимость свободы, даже когда урезают свободу, прячут прямое вмешательство в потребление под покровом вмешательства в производство. Цель американского сухого закона состояла в том, чтобы помешать отдельным жителям страны пить алкогольные напитки. Но закон лицемерно не сделал незаконным сам процесс распивания и не наказывал за него. Он просто запретил производство, продажу и транспортировку опьяняющих напитков, деловые сделки, которые предшествуют акту выпивки. Идея состояла в том, что люди предаются пороку пьянства только потому, что их убеждают беспринципные коммерсанты. Однако очевидно, что целью было посягательство на свободу индивидов тратить свои доллары и наслаждаться жизнью на свой лад. Ограничения, наложенные на экономическую деятельность, служили лишь средством достижения конечной цели.

Проблемы, связанные с прямым вмешательством государства в потребление, не являются каталлактическими проблемами. Они выходят далеко за рамки каталлактики и затрагивают фундаментальные вопросы человеческой жизни и социальной организации. Если правда, что власть государства от Бога и Провидение предоставило ему право действовать в качестве опекуна невежественного и глупого населения, тогда, безусловно, в его задачу входит регламентация всех аспектов поведения подданных. Ниспосланный Богом правитель лучше знает, что хорошо для тех, кто находится на его попечении, чем они сами. В его обязанности входит ограждать их от вреда, который они могут навлечь на себя, если будут предоставлены сами себе.

Самозваные прагматики не способны осознать колоссальной важности косвенно выражаемых принципов. Они утверждают, что не желают подходить к проблеме, по их мнению, с философской или академической точки зрения. Мол, их подход определяется исключительно практическими соображениями. Фактом является то, говорят эти прагматики, что некоторые люди наносят вред себе и своим невинным семьям, употребляя наркотические вещества. Только доктринеры могут быть настолько догматичны, чтобы возражать против государственного регулирования оборота наркотиков. Полезный эффект от этого неоспорим.

Однако этот случай не так прост. Опиум и морфий, безусловно, являются опасными, вызывающими привыкание лекарствами. Но если принимается принцип, что в обязанности государства входит защита индивидов от их собственной глупости, то нельзя выдвинуть никаких серьезных возражений против дальнейших посягательств. Сильные аргументы можно привести в пользу запрещения алкоголя и никотина. И зачем ограничивать благосклонную предусмотрительность государства защитой только тела индивида? Разве не может человек причинить своему разуму и душе гораздо больший вред, чем любые телесные болезни? Почему бы не предохранить его от чтения плохих книг, от просмотра плохих пьес, от любования плохой живописью и скульптурой, от слушания плохой музыки? Зло, причиняемое плохой идеологией, разумеется, гораздо губительнее как для индивида, так и для общества в целом, чем наркотики.

Эти страхи не просто воображаемые видения напуганных одиноких доктринеров. Факт в том, что ни одно патерналистское государство, античное или современное, не избежало регламентирования мыслей, взглядов и мнений своих подданных. Если кто-то упраздняет свободу человека определять свое потребление, то он отнимает все свободы. Наивные защитники государственного вмешательства в потребление обманывают сами себя, когда игнорируют  то, что они презрительно называют философскими аспектами проблемы. Они невольно поддерживают аргументы цензуры, инквизиции, религиозной нетерпимости и преследования несогласных.

Изучая  каталлактику  интервенционизма, мы не обсуждаем политические  последствия  прямого государственного  вмешательства в потребление граждан. Мы занимаемся только теми актами вмешательства, которые ставят своей целью заставить предпринимателей и капиталистов использовать факторы производства иначе, чем они сделали бы это, если бы просто подчинились диктату рынка. Делая это, мы, не становясь ни на какую предвзятую точку зрения, не задаемся вопросом, хорошее это вмешательство или плохое. Мы просто спрашиваем, способно ли оно достичь тех целей, которые ставят те, кто отстаивает его, и прибегаем к его помощи.

Коррупция

Анализ интервенционизма будет неполным, если не обратиться к феномену коррупции.

Вряд ли существуют какие-либо виды вмешательства государства в рыночный процесс, которые с точки зрения тех граждан, кого они затрагивают, нельзя было бы квалифицировать ни как конфискации, ни как подарки. Как правило, один индивид или группа индивидов обогащается за счет других индивидов или группы индивидов. А очень часто вред, причиняемый некоторым людям, не соответствует никаким преимуществам для других людей.

Не существует справедливого и честного метода реализации огромной власти, которую интервенционизм вкладывает в руки законодательных и исполнительных органов. Защитники интервенционизма претендуют на то, чтобы заменить, как они утверждают, социально вредные последствия частной собственности и закрепленных законом имущественных прав неограниченной свободой действий мудрого и бескорыстного законодателя и его добросовестных и неутомимых слуг бюрократов. На их взгляд, простой человек беспомощное дитя, крайне нуждающееся в отеческом попечении, чтобы защитить его от ловких проделок разного рода жуликов. Они отвергают все традиционные понятия закона и законности во имя более высокой и благородной идеи справедливости. Все, что защитники интервенционизма делают, является правильным, потому что ущемляет интересы тех, кто эгоистично хочет сохранить для себя то, что с точки зрения этой высшей концепции справедливости должно принадлежать другим. Понятия эгоизма и бескорыстности, используемые в этом рассуждении, являются внутренне противоречивыми и бесполезными. Как отмечалось выше, любое действие направлено на достижение состояния дел, которое больше устраивает действующего субъекта по сравнению с состоянием, которое существовало бы, если бы этого действия не было. В этом смысле любое действие должно квалифицироваться как эгоистичное. Человек, подающий милостыню голодным детям, делает это либо потому что ценит свое удовлетворение, ожидаемое от этого дара, выше, чем любое иное удовлетворение, которое он может купить, израсходовав эту сумму денег, либо он надеется быть вознагражденным в загробной жизни. В этом смысле политик всегда эгоистичен, не важно, поддерживает он популярную программу, чтобы занять должность, или твердо придерживается своих собственных непопулярных убеждений и тем самым лишает себя выгод, которые он мог бы получить, измени он им.

В терминологии антикапитализма слова эгоистичный и бескорыстный применяются для классификации людей с точки зрения теории, которая считает равенство богатства и доходов единственным естественным и справедливым состоянием общественной жизни, которая клеймит тех, кто имеет или зарабатывает в среднем больше других, как эксплуататоров, и которая порицает предпринимательскую деятельность как вредную для общего блага. Заниматься коммерческой деятельностью, непосредственно зависеть от одобрения или неодобрения своей деятельности потребителями, добиваться покровительства покупателей и зарабатывать прибыль, если тебе удалось удовлетворить их лучше, чем твоим конкурентам, с точки зрения бюрократической идеологии эгоистично и постыдно. Бескорыстными и благородными считаются только те, кто включен в платежную ведомость государства.

К сожалению, должностные лица и их аппарат далеко не ангелы. Они очень скоро узнают, что для коммерсантов их решения означают либо значительные убытки, либо иногда значительные прибыли. Безусловно, существуют бюрократы, которые не берут взяток; однако другие стремятся воспользоваться любой безопасной возможностью войти в долю с теми, кому выгодны их решения.

Во многих сферах управления интервенционистскими мероприятиями фаворитизма просто-напросто невозможно избежать. Возьмите, к примеру, случай экспортных и импортных лицензий. Такая лицензия имеет для ее получателя определенную денежную ценность. Кому государство должно предоставить лицензию, а кому в ней отказать? Не существует никакого нейтрального или объективного критерия, чтобы сделать решение беспристрастным и свободным от фаворитизма. Переходят ли деньги из рук в руки, по ходу дела не столь важно. Столь же постыден факт, когда лицензии отдаются тем, кто оказал и ожидается, что окажет, взаимные ценные услуги (например, отдаст свои голоса) людям, от которых зависит решение.

Коррупция является постоянным спутником интервенционизма. Изучение связанных с этим проблем можно оставить историкам и юристам[Сегодня принято защищать коммунистические революции, обвиняя подвергшиеся нападению некоммунистические государства в коррупции. Таким образом пытаются оправдать поддержку, оказанную частью американской прессы и некоторыми представителями американского пра- вительства сначала китайским коммунистам, а затем кубинским, когда те называли коррум- пированным режим Чан Кайши, а позднее Батисты. Но с этой точки зрения представляется оправданной коммунистическая революция против любого государства, которое не в полной мере привержено политике laissez faire.].

XXVIII. ВМЕШАТЕЛЬСТВО ПОСРЕДСТВОМ НАЛОГООБЛОЖЕНИЯ

1. Нейтральный налог

Поддержание в работоспособном состоянии общественного аппарата сдерживания и принуждения требует затрат труда и товаров. При либеральной системе правления эти затраты малы по сравнению с суммой доходов индивидов. Чем больше расходы государства в этой сфере деятельности, тем больше увеличивается его бюджет.

Если государство само владеет и управляет заводами, фермами, лесами и шахтами, оно может подумать о том, чтобы покрыть часть или все свои финансовые потребности из заработанных процентов и прибыли. Но государственное управление коммерческими предприятиями, как правило, настолько неэффективно, что приводит скорее к убыткам, нежели к прибыли. Государства должны прибегать к помощи налогообложения, т.е. они должны собрать доходы путем принуждения подданных к отказу от части их богатства и доходов.

Нейтральный режим налогообложения мыслится как не отклоняющий функционирование рынка от траектории, по которой он бы двигался в отсутствие налогообложения. Однако авторы обширной литературы по проблемам налогообложения, так же как и авторы политики государств, едва ли когда-либо задумывались о проблеме нейтрального налога. Они скорее стремились найти справедливый налог.

Нейтральный налог оказывал бы влияние на положение граждан только в той степени, насколько это определяется тем фактом, что часть имеющегося труда и материальных благ поглощается государственным аппаратом. В идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики государство непрерывно взимает налоги и расходует всю собранную сумму, не больше и не меньше, на оплату издержек, связанных с деятельностью государственных чиновников. Часть доходов каждого индивида тратится на государственные расходы. Если мы предположим, что в подобной равномерно функционирующей экономике существует полное равенство доходов, такое, что доход каждого домохозяйства пропорционален числу его членов, то и подушный налог, и пропорциональный налог были бы нейтральными налогами. При этих допущениях между ними не будет никакой разницы. Часть дохода каждого гражданина будет поглощена государственными расходами, и никаких вторичных последствий налогообложения не возникнет.

Изменяющаяся экономика в корне отличается от идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики с равенством доходов. Постоянные перемены и неравенство богатства и доходов являются неотъемлемыми и необходимыми свойствами изменяющейся рыночной экономики, единственной реальной и работающей системы рыночной экономики. В рамках этой системы ни один налог не может быть нейтральным. Сама идея нейтрального налога неосуществима, точно так же, как и идея нейтральных денег. Но, разумеется, причины этой неизбежной не-нейтральности для налогов и денег различны.

Подушный налог, одинаково собираемый с каждого гражданина, безотносительно к его доходу и богатству, сильнее ударяет по тем, кто обладает умеренными средствами, по сравнению с теми, кто обладает большим богатством. Он ограничивает производство изделий, потребляемых широкими народными массами, сильнее, чем изделий, в основном потребляемых более состоятельными гражданами. С другой стороны, он ограничивает сбережения и накопления капитала в меньшей степени, чем более обременительно налогообложение более богатых граждан. Он не замедляет тенденцию падения предельной производительности капитальных благ по сравнению с предельной производительностью труда в той же степени, как это делает налогообложение, дискриминирующее людей с более высокими доходами и большим богатством, а следовательно, оно не сдерживает в такой же степени тенденцию к увеличению ставок заработной платы.

Сегодня реальная фискальная политика всех стран руководствуется исключительно идеей, что налоги должны платиться в соответствии с имеющейся у каждого гражданина возможностью платить. В соображениях, которые в конце концов привели к повсеместному признанию принципа платить по возможности, содержалось смутное понимание того, что более интенсивное налогообложение более обеспеченных людей по сравнению  с менее состоятельными делает налог в определенной степени более нейтральным. Как бы то ни было, но очень скоро всякие ссылки на нейтральность налога были полностью отброшены. Принцип платить по возможности был возведен в ранг постулата социальной справедливости. Сегодня фискальные и бюджетные цели налогообложения имеют второстепенную важность. Первичная функция налогообложения по справедливости исправить социальные условия. С этой точки зрения налог представляется тем более удовлетворительным, чем менее он нейтрален и чем больше он служит в качестве механизма, отклоняющего производство и потребление от того пути, по которому их направил бы свободный рынок.

2. Тотальный налог

Идея социальной справедливости, содержащаяся в принципе платить по возможности, суть идея полного финансового равенства всех граждан. До тех пор, пока сохраняется малейшее неравенство получаемых доходов, вполне правдоподобно можно утверждать как то, что более высокие доходы и богатство, как бы мала ни была их абсолютная величина, указывают на определенный избыток возможности, который следует обложить, так и то, что любое существующее неравенство доходов и богатства указывает на разницу возможности. Единственный логический критерий остановки в доктрине платить по возможности это полное выравнивание доходов и богатства путем конфискации всех доходов и состояний, превышающих минимальную сумму на руках кого бы то ни было[Cм.: Lutz H. Guideposts to a Free Economy. New York, 1945. P. 76.].

Понятие тотального налога является полной противоположностью понятия нейтрального налога. Тотальный налог полностью изымает конфискует все доходы и имущество. Затем государство из сформированных таким образом общественных фондов разрешает каждому оплатить затраты на поддержание своего существования. Или, что приводит к тому же результату, государство, устанавливая налоги, оставляет каждому сумму, которую оно считает его справедливой долей, и пополняет долю тех, кто имеет меньше, до размера их справедливой доли.

Идею тотального налога невозможно продумать до конечных логических следствий. Если предприниматели и капиталисты не получают никаких личных выгод или ущерба от использования средств производства, они становятся безразличными к выбору между различными вариантами поведения. Их функция в обществе исчезает, и они становятся незаинтересованными безответственными администраторами государственной собственности. Они больше не обязаны приспосабливать производство к желаниям потребителей. Если посредством налогообложения изымается только доход, в то время как сам запас капитала остается нетронутым, то у владельцев появляется стимул проедать часть своего богатства и тем самым причинять ущерб интересам всех. Тотальный подоходный налог был бы весьма неподходящим средством преобразования капитализма в социализм. Если тотальный налог оказывает на богатство такое же действие, что и на доходы, то он более не является налогом, т.е. механизмом сбора государственных доходов в рыночной экономике. Он становится мероприятием по переходу к социализму. Как только оно будет завершено, капитализм будет заменен социализмом.

Даже в качестве способа осуществления социализма тотальный налог представляется весьма сомнительным. Некоторые социалисты выдвигали планы просоциалистической налоговой реформы. Они рекомендовали либо 100-процентные имущественный налог и налог на дарение, либо налоговое изъятие всей ренты с земли или всех нетрудовых доходов, т.е. по социалистической терминологии всех доходов, получаемых не за счет выполнения ручного труда. Анализ этих проектов представляется излишним. Достаточно знать, что они абсолютно несовместимы с сохранением рыночной экономики.

3. Фискальные и нефискальные цели налогообложения

Фискальные и нефискальные цели налогообложения не согласуются друг с другом.

Возьмем, к примеру, акцизы на спиртные напитки. Если считать их источником государственных доходов, то чем больше поступлений они приносят, тем лучше. Разумеется, так как сбор должен повысить цены на спиртное, он ограничивает продажи и потребление. Необходимо выяснить, при какой ставке акциза доход достигает максимума. Но если в налогах на спиртные напитки видят средство снижения потребления алкоголя, то чем выше ставка, тем лучше. При превышении определенного предела налог заставляет значительно снизить потребление, что приводит к соответствующему снижению доходов. Если налог полностью достигает своей нефискальной цели отучить людей от потребления спиртных напитков, то доход равняется нулю. Он более не служит никаким фискальным целям; его результат запретительный. То же самое верно не только относительно разного рода косвенного налогообложения, но и в не меньшей степени для прямого налогообложения. При превышении определенных пределов дискриминирующие налоги на корпорации и крупные предприятия привели бы к полному исчезновению корпораций и крупных предприятий. Налог на капитал, налоги на наследство и имущество, а также подоходные налоги обречены на провал, если доводятся до крайностей.

Разрешения непримиримого конфликта между фискальными и нефискальными целями налогообложения не существует. Как вполне уместно заметил председатель Верховного суда США Маршалл, власть вводить налоги подразумевает власть разрушать. Эту власть можно использовать для разрушения рыночной экономики, и многие государства и партии твердо намерены использовать ее для этих целей. После замены капитализма социализмом дуализм сосуществования двух различных сфер деятельности исчезает. Государство поглощает всю сферу автономных действий индивидов целиком и становится тоталитарным. Его финансовое содержание больше не зависит от средств, полученных от граждан. Разницы между  государственными и частными средствами больше не существует.

Налогообложение это проблема рыночной экономики. Отличительная черта рыночной экономики как раз и состоит в том, что государство не вмешивается в рыночные явления и что его технический аппарат мал его содержание поглощает только небольшую долю общей величины доходов отдельных граждан. В этом случае налоги являются подходящим механизмом обеспечения государства необходимыми средствами. Они пригодны потому, что низки и заметно не дезорганизуют производство и потребление. Если налоги превышают некоторый умеренный предел, то они перестают быть налогами и превращаются в средство разрушения рыночной экономики.

Такое превращение налогов в орудие разрушения является нормой современных государственных финансов. Мы не исследуем здесь совершенно произвольных субъективных оценок, относящихся к проблемам вреда или пользы высоких налогов, а также разумности и эффективности расходов, финансируемых за счет налогов[Именно так в основном трактуются проблемы государственных финансов. Cм., например: Ely, Adam, Lorenz and Young. Outlines of Economics. 3rd ed. New York, 1920. P. 702.]. Главное, что чем выше становятся налоги, тем менее совместимы они с сохранением рыночной экономики. Нет необходимости задаваться вопросом, правда или нет, что ни одна страна еще не была разрушена большими расходами государства и для государства[Ibid.]. Невозможно отрицать, что рыночную экономику можно разрушить большими государственными расходами и именно таким образом многие намерены ее разрушить.

Бизнесмены жалуются на гнетущую атмосферу высоких налогов. Государственные деятели предупреждают об опасности проедания семенного фонда. Однако главная трудность проблемы налогообложения заключается в парадоксе, что чем больше увеличиваются налоги, тем больше они подрывают рыночную экономику и соответственно саму систему налогообложения. Таким образом, становится очевидно, что в конечном итоге сохранение частной собственности и конфискационные меры несовместимы. Любой конкретный налог, так же как и налоговая система страны в целом, обречены на провал, когда их ставки превышают определенный уровень.

4. Три вида налогового интервенционизма

Различные методы налогообложения, которые могут быть использованы для регулирования экономики, т.е. как инструмент интервенционистской политики, можно классифицировать по трем группам:

1. Налог имеет целью полностью подавить или ограничить производство определенных товаров. Таким образом, он косвенно вмешивается также и в потребление. Не имеет значения, достигается ли эта цель путем обложения специальными налогами или путем исключения определенной продукции из сферы действия общего налога, которым облагается вся остальная продукция или та продукция, которую предпочли бы потребители, если бы финансовая дискриминация отсутствовала. Освобождение от налогов используется как инструмент интервенционизма в случае таможенных пошлин. Продукция внутреннего производства не обременяется пошлинами, которые оказывают влияние только на товары, импортируемые из-за границы. Регулируя внутреннее производство, многие страны прибегают к налоговой дискриминации. Они, например, пытаются стимулировать производство вина, продукта, производимого мелкими и средними виноградарскими хозяйствами, по сравнению с производством пива, производимого крупными пивоваренными заводами, облагая пиво более высокими акцизами, чем вино.

2. Налог экспроприирует часть дохода или богатства.

3. Налог полностью экспроприирует доход и богатство.

Мы не должны заниматься третьим видом, так как это просто средство осуществления социализма и как таковое находится вне границ интервенционизма.

Первый вид по своим последствиям не отличается от ограничительных мер, которые исследуются в следующей главе.

Второй вид относится к конфискационным мерам, которые исследуются в главе XXXII.

XXIX. ОГРАНИЧЕНИЕ ПРОИЗВОДСТВА

1. Природа ограничения

В этой главе мы исследуем те меры, которые непосредственно и прежде всего направлены на отклонение производства (в широком смысле слова, включая торговлю и транспорт) от пути, по которому оно бы развивалось в свободной рыночной экономике. Разумеется, любое авторитарное вмешательство в экономику отклоняет производство от траектории, по которой оно бы двигалось, если бы направлялось только спросом потребителей, заявленным на рынке. Отличительная черта ограничительного вмешательства в производство состоит в том, что отклонение производства это не просто неизбежный и непредусмотренный вторичный эффект, а именно то, чего стремятся добиться власти. Подобно любому другому акту интервенционизма ограничительные меры также оказывают влияние и на потребление. Но опять же, в случае с ограничительными мерами, с которыми мы имеем дело в этой главе, это не является основной целью, преследуемой властями. Государство желает вмешаться в производство. То, что предпринимаемые им шаги каким-то образом оказывают воздействие и на потребление, либо полностью противоречит его намерениям, либо по крайней мере представляет собой нежелательные последствия, с которыми оно мирится ввиду их неизбежности и считает меньшим злом по сравнению с последствиями невмешательства.

Ограничение производства означает то, что государство либо запрещает, либо делает более трудным или дорогим производство, транспортировку и распространение определенных изделий или применение определенных методов производства, транспортировки и распространения. Тем самым государство ликвидирует некоторые имеющиеся средства удовлетворения человеческих потребностей. В результате этого вмешательства люди не имеют возможности использовать свои знания и способности, свой труд и свои материальные средства производства так, чтобы получить максимальную отдачу и наилучшим образом удовлетворить свои нужды. Такое вмешательство делает людей более бедными и менее удовлетворенными.

В этом заключается суть дела. Любые изощренные и казуистические попытки доказать несостоятельность этого фундаментального положения тщетны. На свободном рынке господствует неодолимая тенденция использовать любой фактор производства с целью максимального удовлетворения наиболее насущных нужд потребителей. Вмешиваясь в этот процесс, государство способно только снизить удовлетворение; оно никогда не сможет его повысить.

Правильность этого тезиса была блестяще и неопровержимо доказана в отношении исторически самого важного вмешательства в производство барьеров в международной торговле. В данной области учения экономистов классической школы, особенно теория Рикардо, являются окончательными и решают эту проблему раз и навсегда. Все, чего можно добиться с помощью пошлин, это заставить производство переместиться из мест, где выпуск на единицу затрат выше, в места, где выпуск на единицу затрат ниже. Они не увеличивают производство, а сокращают его.

Люди разглагольствуют о так называемом стимулировании государством производства. Однако государство не способно стимулировать одну отрасль производства иначе, как за счет свертывания других отраслей. Оно отвлекает факторы производства от тех отраслей, в которых их использовал бы свободный рынок, и направляет в другие отрасли. Не имеет большого значения, с помощью каких административных мер государство добивается этого результата. Оно может открыто предоставлять дотации либо маскировать их, вводя пошлины и тем самым заставляя тех, кто подпадает под их действие, нести дополнительные затраты. Значение имеет только то, что люди вынуждены отказываться от некоторых видов удовлетворения, которые они ценят более высоко, а взамен получать то, что они ценят меньше. В основе аргументации интервенциониста всегда лежит идея о том, что правительство или государство представляет собой сущность, находящуюся вне и над общественным процессом производства, что оно имеет нечто, не являющееся результатом налогообложения его подданных, и может расходовать это мифическое нечто на определенные цели. По сути дела, это рождественская сказка, возведенная лордом Кейнсом в ранг экономической доктрины и с энтузиазмом одобренная теми, кто ожидает личных выгод от государственных расходов. В противовес этому популярному заблуждению необходимо подчеркнуть очевидный трюизм: государство может расходовать или инвестировать только то, что оно отняло у своих граждан, и эти дополнительные расходы и инвестиции сокращают расходы и инвестиции граждан ровно на такую же величину.

В то время как государство не может посредством вмешательства в хозяйственную деятельность сделать своих граждан более процветающими, оно, безусловно, имеет достаточно власти, чтобы сделать их менее удовлетворенными посредством ограничения производства.

2. Цена ограничения

Тот факт, что ограничение производства неизбежно влечет за собой сокращение удовлетворения отдельных граждан, не означает, что это ограничение обязательно должно считаться ущербом. Государство не прибегает к рестриктивным мерам бесцельно. Оно стремится достичь определенных результатов и считает ограничения подходящим средством осуществления своего плана. Поэтому оценка политики ограничений зависит от ответов на два вопроса. Подходят ли средства, избранные государством, для достижения преследуемых целей? Является ли осуществление этих целей достаточной компенсацией лишений отдельных граждан? Поднимая эти вопросы, мы рассматриваем ограничение производства так же, как мы рассматривали налоги. Выплата налогов также непосредственно уменьшает удовлетворение налогоплательщика. Но это цена, которую он платит за услуги, оказываемые государством обществу и каждому из его членов. В той мере, в какой государство выполняет свои общественные функции и налоги не превышают величину, необходимую для нормального функционирования государственного аппарата, они представляют собой необходимые издержки и возвращаются гражданам.

Адекватность такого подхода к ограничительным мерам особенно очевидна в тех случаях, когда к ограничениям прибегают вместо налогообложения. Большую часть расходов на оборону страны оплачивает казначейство из государственных доходов. Но применяется и другой метод. Иногда подготовленность страны к отражению агрессии зависит от существования определенных отраслей промышленности, которые отсутствовали бы в свободной рыночной экономике. Эти отрасли должны субсидироваться, а предоставляемые субсидии должны учитываться наравне со всеми остальными военными расходами. Их характер не меняется, если государство предоставляет их косвенно, устанавливая импортные пошлины на аналогичную продукцию. Разница только в том, что в этом случае бремя возложено непосредственно на потребителей, тогда как в случае государственных субсидий они оплачивают эти затраты косвенно, платя более высокие налоги. Вводя в действие ограничительные меры, правительства и парламенты вряд ли когда-либо осознавали последствия своего вмешательства в хозяйственную деятельность. Они блаженно полагали, что протекционистские тарифы способны повысить уровень жизни в стране, и упрямо отказывались признавать правоту экономических учений, касающихся последствий протекционизма. Осуждение экономистами протекционизма неопровержимо и свободно от всяких партийных пристрастий, поскольку экономисты не говорят, что протекционизм плох с какой-либо предвзятой точки зрения. Экономисты показывают, что покровительство не способно достичь тех целей, которые правительства, как правило, желают достичь с его помощью. Они не подвергают сомнению конечные цели деятельности правительства, а просто отвергают выбранные средства как неподходящие для осуществления поставленных целей.

Самыми популярными ограничительными мерами являются меры, именующиеся прорабочим законодательством. Здесь также правительства и общественное мнение крайне неверно оценивают его результаты. Они уверены, что ограничение рабочего дня и запрещение детского труда ложится бременем исключительно на работодателей, а для работников является социальным завоеванием. Однако это действительно так только в той мере, в какой эти законы снижают предложение труда и тем самым увеличивают предельную производительность труда по сравнению с предельной производительностью капитала. Но снижение предложения труда приводит также и к уменьшению общего объема произведенных благ, а следовательно, к снижению среднедушевого потребления. Пирог в целом сжимается, но доля меньшего пирога, которая идет наемным рабочим, в процентном отношении больше, чем они получили бы от большего пирога. Соответственно, доля капиталистов снижается[Прибыли и убытки предпринимателей не испытывают влияния прорабочего законодательства, так как они целиком и полностью зависят от более или менее успешного приспособления производства к меняющемуся состоянию рынка. По отношению к ним трудовое законодательство является просто фактором, порождающим изменения.]. Все зависит от условий каждого конкретного случая, от того, положительно или отрицательно скажется это на реальной заработной плате различных групп наемных рабочих.

Распространенная оценка прорабочего законодательства была основана на ошибке, что ставки заработной платы не имеют никаких причинных связей с ценностью, которую труд рабочих добавляет к материалу. Ставки заработной платы, говорит железный закон, определяются минимальным количеством самого необходимого для поддержания жизни; они никогда не могут подняться выше прожиточного минимума. Разница между стоимостью производимой рабочим продукции и выплачиваемой ему заработной платой идет в карман работодателя-эксплуататора. Если этот избыток урезается посредством ограничения рабочего дня, то рабочий освобождается от части работы, его зарплата остается без изменений, а работодатель лишается части своей несправедливой прибыли. Ограничение совокупного объема производства сокращает только доходы эксплуататорской буржуазии.

Выше уже отмечалось, что роль, которую прорабочее законодательство играло до последнего времени в эволюции западного капитализма, была менее значительна, чем можно было бы предположить, судя по страстности, с которой публично обсуждались связанные с ней проблемы. Трудовое законодательство по большей части просто придает законодательное оформление изменениям условий, уже доведенных до конца быстрым развитием производства[Cм. с. 574576.]. Но для стран, которые промедлили с принятием капиталистического способа производства и отстали в развитии современных методов обработки и производства, проблема трудового законодательства имеет критическое значение. Введенные в заблуждение ложными доктринами интервенционизма политики этих стран считают, что могут облегчить участь обездоленных народных масс путем копирования трудового законодательства наиболее развитых капиталистических стран. Они смотрят на эти проблемы, как если бы с ними можно было справиться, трактуя их под так называемым человеческим углом зрения, и не способны понять реальной проблемы.

Печально, что в Азии миллионы маленьких детей обездолены и недоедают, что заработная плата чрезвычайно низка по меркам американских и западноевропейских стандартов, что существует длинный рабочий день и что санитарные условия на фабриках достойны сожаления. Однако не существует других способов устранить эти пороки, кроме как больше работать, производить и экономить и тем самым накапливать больше капитала. Это необходимо, чтобы добиться любого устойчивого улучшения. Ограничительные меры, защищаемые самозваными филантропами и гуманистами, будут бесполезны. Они не только не изменят обстоятельства к лучшему, но и те дела, которые шли хорошо, они изменят к худшему. Если родители слишком бедны, чтобы нормально кормить своих детей, то запрет на детский труд обрекает детей на голод. Если предельная производительность труда настолько низка, что за 10 ч рабочий может заработать только заработную плату, которая по сравнению с американскими зарплатами будет неудовлетворительной, то декретирование восьмичасового рабочего дня не принесет пользы этому рабочему.

Обсуждаемая проблема заключается не в желательности повышения материального благополучия наемных рабочих. Защитники того, что неверно называется прорабочими законами, намеренно запутывают вопрос, постоянно повторяя, что больший досуг, более высокая реальная заработная плата и освобождение детей и замужних женщин от необходимости искать работу сделает семьи рабочих более счастливыми. Они прибегают ко лжи и низкой клевете, говоря, что те, кто выступает против этих законов, вредят жизненным интересам наемных рабочих, и называя их гонителями рабочих и врагами рабочего класса. Разногласия не касаются преследуемых целей; они затрагивают только средства, которые следует применять для их осуществления. Вопрос не в том, желательно или нет повышение благосостояния широких народных масс, а исключительно в том, являются ли декреты государства, ограничивающие продолжительность рабочего дня, а также детскую и женскую занятость, верным средством повышения уровня жизни рабочих. Это чисто каталлактическая проблема, которую должна решить экономическая теория. Эмоциональные разговоры не имеют никакого отношения к делу. Они являются плохой маскировкой того, что лицемерные защитники ограничительных мер не способны выдвинуть никаких здравых возражений против обоснованной аргументации экономистов.

То, что уровень жизни среднего американского рабочего несравненно более удовлетворителен, чем среднего индийского рабочего, что в Соединенных Штатах рабочий день короче и что детей посылают в школу, а не на фабрику, не является достижением государства и законов этой страны. Это результат того, что величина инвестированного капитала на одного работника здесь гораздо больше, чем в Индии, и что, следовательно, предельная производительность труда намного выше. Это не заслуга социальной политики; это результат применявшихся в прошлом методов laissez faire, которые не подрывали развитие капитализма. Именно laissez faire должны принять на вооружение правительства в Азии, если хотят улучшить участь своих народов.

Нищета Азии и других отсталых стран объясняется теми же причинами, что и неудовлетворительные условия жизни на заре развития западного капитализма. В то время, как численность населения быстро увеличилась, политика ограничений задержала адаптацию методов производства к нуждам растущего числа ртов. Именно благодаря непреходящим заслугам экономистов, которые проповедовали laissez faire и которых типовые учебники наших университетов отвергают как пессимистов и апологетов неправедной алчности эксплуататорской буржуазии, был проложен путь экономической свободы, который поднял средний уровень жизни до беспрецедентной высоты.

Экономическая наука не догматична, как заявляют самозваные неортодоксальные защитники всемогущества государства и тоталитарной диктатуры. Экономическая теория ни одобряет и ни осуждает меры, предпринимаемые государством для ограничения производства и выпуска. Она просто считает своей обязанностью прояснить последствия этих мер. Право выбора политики, принимаемой на вооружение, принадлежит людям. Но, делая выбор, они не должны игнорировать экономические учения, если хотят достичь преследуемых целей.

Безусловно, в некоторых случаях люди могут посчитать оправданными определенные ограничительные мероприятия. Правила пожарной безопасности являются ограничивающими и повышают издержки производства. Но сокращение общего объема производства, к которым они приводят, представляет собой цену за избежание еще больших бедствий. Решение о каждом ограничивающем мероприятии должно приниматься на основе тщательного взвешивания связанных с ним издержек и приносимой им пользы. Ни один разумный человек не может поставить под сомнение это правило.

3. Ограничительные меры как привилегия

Любой беспорядок на рынке по-разному воздействует на разных индивидов и группы индивидов. Для одних это благо, для других удар. Только с течением времени, когда производство приспосабливается к появлению новой информации, это влияние сходит на нет. Таким образом, ограничительная мера, поставив подавляющее большинство в трудное положение, может временно улучшить положение некоторых людей. Для последних эта мера равносильна получению привилегии. Они требуют таких мер, ибо хотят быть привилегированными.

Здесь опять прекрасным примером может служить интервенционизм. Введение пошлины на импорт товара ложится бременем на потребителей. Но для внутренних производителей это является благом. С их точки зрения введение новых пошлин и повышение уже существующих это прекрасно.

То же самое относится и ко многим другим ограничительным мерам. Если государство ограничивает либо путем прямых ограничений, либо с помощью фискальной дискриминации крупные предприятия и корпорации, то усиливаются конкурентные позиции малого бизнеса. Если оно ограничивает деятельность крупных универмагов и торговых розничных сетей, то радуются мелкие лавочники.

Важно осознать то, что выигравшие от этих мер считают для себя выгодным, длится только на протяжении ограниченного периода времени. В долгосрочной перспективе привилегии, предоставленные определенной группе производителей, теряют свою способность приносить специфический доход. Привилегированная отрасль привлекает неофитов, и их конкуренция ведет к устранению специфических доходов, извлекаемых за счет привилегии. Таким образом, жажда привилегий избалованных любимчиков закона неутолима. Они продолжают требовать новых привилегий, потому что старые теряют свою силу.

С другой стороны, отмена ограничительной меры, к существованию которой структура производства уже адаптировалась, означает новое расстройство рынка, которое идет на пользу краткосрочным интересам одних и ущемляет краткосрочные интересы других. Давайте проиллюстрируем эту проблему на примере пошлины. Пусть много лет назад, скажем, в 1920 г., Руритания ввела пошлину на импорт кожи. Это было благом для предприятий, которые в тот момент работали в кожевенной промышленности. Но позднее в результате расширения отрасли неожиданные барыши, которыми кожевники наслаждались в 1920 и последующих годах, постепенно исчезли. В сухом остатке оказался лишь тот факт, что часть мирового производства кожи переместилась из тех мест, где выпуск на единицу затрат выше, на территорию Руритании, где производство требует более высоких затрат. Жители Руритании платят за кожу более высокие цены, чем они платили бы в случае отсутствия пошлины. Так как в кожевенные заводы вкладывается больше капитала и труда Руритании, чем было бы вложено в случае свободной торговли кожей, то некоторые другие местные отрасли сокращаются или, по меньшей мере, не растут. Из-за границы импортируется меньше кожи, и меньшее количество руританских товаров экспортируется в качестве платы за импорт кожи. Объем внешней торговли Руритании сокращается. Ни одна живая душа в целом мире не получает никаких преимуществ от сохранения старых тарифов. Наоборот, в результате падения совокупного объема производства человечества каждому причинен ущерб. Если бы политика, осуществленная Руританией в отношении кожи, была принята на вооружение всеми странами в отношении всех товаров и последовательно проводилась в жизнь с целью полного упразднения международной торговли и достижения абсолютной автаркии всех стран, то люди полностью отказались бы от выгод, которые несет с собой международное разделение труда.

Очевидно, что отмена руританских пошлин на кожу в долгосрочной перспективе должна быть выгодна всем, как руританцам, так и иностранцам. Однако в краткосрочной перспективе это нанесет ущерб интересам капиталистов, сделавших инвестиции в руританские сыромятни. В такой же степени это повредит краткосрочным интересам руританских рабочих, занятых в кожевенной промышленности. Некоторые из них должны будут либо эмигрировать, либо сменить профессию. Эти капиталисты и рабочие неистово сопротивляются любым попыткам снизить или совсем упразднить пошлину на кожу.

Этот пример ясно демонстрирует, почему политически крайне трудно ликвидировать какие-либо меры, ограничивающие производство, когда структура производства уже приспособилась к их существованию. Хотя их действие приносит вред всем, их исчезновение в краткосрочной перспективе невыгодно группам особых интересов. Разумеется, те, кто заинтересован в сохранении ограничительных мер, находятся в меньшинстве. В Руритании от отмены пошлины на кожу может пострадать только небольшая доля населения, работающая на кожевенных заводах. Подавляющее большинство это покупатели кожи и изделий из кожи, и они бы выиграли от снижения цен на них. За границами Руритании пострадали бы только те, кто занят в отраслях, которые будут сокращаться вследствие расширения кожевенной промышленности.

Последнее возражение, выдвигаемое оппонентами свободной торговли, звучит следующим образом: пусть только руританцы, связанные с выделкой кожи, непосредственно заинтересованы, сохранении тарифов на кожу. Но каждый руританец работает в той или иной отрасли промышленности. Если все внутреннее производство защищено пошлиной, то переход к свободной торговле повредит всем отраслям, а тем самым интересам всех специализированных групп капитала и труда, сумма которых составляет всю страну. Отсюда следует, что отмена пошлины в краткосрочной перспективе наносит ущерб всем гражданам. А в расчет принимаются только краткосрочные интересы.

В этой аргументации содержится троякая ошибка. Во-первых, неправда, что от перехода к свободной торговле пострадают все отрасли. Наоборот, те отрасли, в которых сравнительные издержки производства ниже, в условиях свободной торговли получат импульс к расширению. Отмена пошлины будет соответствовать их краткосрочным интересам. Пошлина на продукцию, которую они сами производят, для них невыгодна, так как в условиях свободной торговли они могли бы не только выжить, но и расшириться. Пошлины на те изделия, сравнительные издержки производства которых в Руритании выше, чем за рубежом, вредят им, направляя в эти отрасли капитал и труд, которые в противном случае оплодотворяли бы их.

Во-вторых, краткосрочный принцип целиком и полностью ложен. В коротком периоде любое изменение на рынке причиняет вред тем, кто вовремя его не предусмотрел. Последовательные поборники краткосрочного принципа должны защищать абсолютную жесткость и неизменность начальных данных и противиться любым изменениям, включая любые терапевтические и технологические усовершенствования[Эта последовательность была проявлена нацистскими философами. Cм.: Sombart. A New Social Philosophy. P. 479488.]. Если в своей деятельности люди предпочитали бы избегать зло ближайшего будущего по сравнению с избежанием зла в более отдаленном будущем, то они скатились бы до животного уровня. Сознательный отказ от некоторого более близкого по времени удовлетворения с целью получить большее, но более удаленное по времени, удовлетворение отражает суть человеческой деятельности, отличающую ее от поведения животных[См. с. 447455.].

Наконец, если обсуждается отмена всеобъемлющей системы пошлин Руритании, не следует забывать, что краткосрочные интересы тех, кто занят кожевенным производством, ущемляются только в результате отмены одного пункта из этого списка, в то время как им идет на пользу отмена других пошлин, касающихся продукции отраслей, в которых сравнительные издержки выше. Действительно, ставки заработной платы рабочих на кожевенных заводах на некоторое время станут ниже, чем в других отраслях, и пройдет некоторое время, прежде чем установятся соответствующие долговременные пропорции между ставками заработной платы в различных отраслях руританского производства. Но исключительно временному снижению их доходов будет сопутствовать падение цен на многие покупаемые этими рабочими товары. И тенденция улучшения их положения будет не просто феноменом переходного периода. Она будет результатом устойчивого благотворного влияния свободной торговли, которая, перемещая каждую отрасль промышленности туда, где сравнительные издержки являются самыми низкими, увеличивает производительность труда и общее количество произведенных товаров. Именно в этом состоит устойчивое долгосрочное преимущество, которое свободная торговля обеспечивает каждому члену рыночного общества.

Противодействие отмене тарифного протекционизма будет разумным с личной точки зрения тех, кто занят в кожевенной отрасли, только в том случае, если пошлина на кожу будет единственной. Тогда можно будет объяснить, что их позиция диктуется общественными интересами, интересами касты, которые будут временно ущемлены отменой привилегии, несмотря на то, что простое ее сохранение больше не обеспечивает им никакой выгоды. Однако в этом гипотетическом случае противодействие кожевников будет безнадежным. Большинство их все равно пересилит. Ряды протекционистов усиливает тот факт, что пошлина на кожу не является исключением, что в похожем положении находятся многие отрасли промышленности, сражающиеся против отмены пошлин, касающихся их отраслей. Разумеется, это не является альянсом, основанным на особых групповых интересах каждой группы. Если каждый защищен в одинаковой степени, то он не просто теряет в качестве потребителя то, что он выиграл как производитель. Кроме того, каждый теряет от общего падения производительности труда, вызываемого перемещением производств из более благоприятных в менее благоприятные места. Наоборот, отмена всех тарифов в долгосрочной перспективе будет выгодна всем, в то время как краткосрочный ущерб, который причинит отмена некоторых отдельных пошлин особым интересам соответствующей группы, уже в коротком периоде по крайней мере частично будет компенсирован результатами отмены пошлин на те изделия, которые покупают и потребляют члены этой группы.

Многие смотрят на тарифный протекционизм как на привилегию, предоставленную наемным рабочим страны, гарантирующую им на протяжении всего своего существования более высокий уровень жизни по сравнению с тем, который у них был бы в условиях свободной торговли. Этот аргумент выдвигается не только в Соединенных Штатах, но и в любой стране мира, где средняя реальная заработная плата выше, чем в другой стране.

Действительно, следует признать, что в условиях полной мобильности капитала и труда во всем мире будет господствовать тенденция выравнивания цены труда одного и того же вида и одинакового качества[Детальный анализ см. с. 586587.]. Хотя даже если бы существовала свободная торговля товарами, эта тенденция отсутствовала бы в нашем реальном мире миграционных барьеров и институтов, затрудняющих зарубежные капитальные вложения. Предельная производительность труда в Соединенных Штатах выше, чем в Индии, потому что здесь инвестиции на одного работающего больше и потому что индийским рабочим мешают переехать в Америку и конкурировать на американском рынке труда. Нет необходимости, объясняя эту разницу, исследовать, больше или меньше запасы полезных ископаемых в Америке по сравнению с Индией, а также не является ли индийский рабочий расово неполноценным по сравнению с американским рабочим. Однако, может быть, этих двух явлений, а именно институциональных ограничений на перемещение капитала и труда, достаточно, чтобы объяснить отсутствие выравнивающей тенденции. Поскольку отмена американских пошлин не может оказать неблагоприятного влияния на эти явления, то она не может изменить уровень жизни американских рабочих в худшую сторону.

Наоборот. В условиях положения дел, при котором мобильность капитала и труда ограничена, переход к свободной торговле товарами неизбежно повысит уровень жизни американцев. Те отрасли, в которых американские издержки выше (американская производительность ниже), станут меньше, а те, в которых издержки ниже (производительность выше), расширятся.

При свободной торговле швейцарские часовщики расширят свои продажи на американском рынке, а продажи их американских конкурентов сократятся. Продавая и производя больше, Швейцария будет зарабатывать и покупать больше. Не имеет значения, будут ли они сами покупать больше товаров, произведенных американской промышленностью, либо они увеличат свои внутренние покупки или закупки в других странах, например, во Франции. Что бы ни случилось, в конечном итоге эквивалент дополнительных долларов, заработанных ими, должен прийти в Соединенные Штаты и увеличить продажи некоторых американских отраслей. Если швейцарцы не отдают свои товары даром, то они должны истратить эти доллары на покупки.

Популярное противоположное мнение основано на идее, что Америка может расширить свои покупки импортированных продуктов путем уменьшения общей суммы остатков наличности своих граждан. Это является печально известным заблуждением, согласно которому люди покупают, невзирая на размер своих остатков наличности, и согласно которому само существование остатков наличности есть просто результат того, что что-то осталось, поскольку больше нечего купить. Мы уже показали, почему эта меркантилистская доктрина абсолютна неверна[См. с. 419422.].

В области заработной платы и уровня жизни рабочих пошлины приводят совсем к другим результатам.

В мире, где существует свободная торговля товарами, в то время как миграция рабочих и зарубежные инвестиции ограничены, преобладает тенденция к установлению определенного соотношения заработной платы за одинаковый труд одинакового качества в разных странах. Тенденция выравнивания ставок заработной платы в этих условиях существовать не может. А конечные цены на труд в различных странах находятся в определенном численном отношении друг к другу. Окончательная цена характеризуется тем, что все, кто стремится заработать, получают работу, а все, кто стремится нанять работников, имеют возможность принять на работу столько работников,  сколько пожелают. Существует полная занятость.

Предположим, что есть всего две страны Руритания и Лапутания. В Руритании конечные ставки заработной платы в два раза выше, чем в Лапутании. И правительство Руритании прибегает к помощи одной из тех мер, которые по недоразумению называются прорабочими. Она возлагает на работодателей бремя дополнительных затрат, размер которых пропорционален количеству нанятых рабочих. Например, она сокращает продолжительность рабочего дня, не допуская соответствующего снижения недельных ставок заработной платы. В результате снижается количество произведенных благ и увеличивается цена единицы каждого блага. Отдельный рабочий наслаждается дополнительным досугом, но его уровень жизни падает. А к чему еще может привести общее снижение наличного количества благ?

Этот результат является внутренним событием Руритании. Он возникнет и при отсутствии всякой международной торговли. Тот факт, что Руритания не автаркична, а ведет торговлю (покупает и продает) с Лапутанией, ничего не меняет. Но это имеет определенные последствия для Лапутании. Если руританцы производят и потребляют меньше, то они меньше покупают в Лапутании. В Лапутании не происходит общего падения производства. Но некоторые отрасли, производство которых было ориентировано на экспорт в Руританию, теперь будут работать на внутренний лапутанский рынок. Лапутания обнаружит, что объем ее внешней торговли упал; она вынужденно стала более автаркичной. В глазах протекционистов это благо. А на самом деле это означает снижение уровня жизни; место производства с низкими издержками заняло производство с более высокими издержками. Лапутания испытывает то же самое, что испытали бы жители автаркичной страны, если бы Бог уменьшил производительность в одной из ее отраслей. В условиях разделения труда снижение объема предложения на рынке со стороны других людей неблагоприятно сказывается на всех.

Однако эти неумолимые конечные международные последствия нового руританского прорабочего закона по-разному скажутся на различных отраслях лапутанской промышленности. Прежде чем в конце концов произойдет полная корректировка производства в соответствии с новым состоянием исходных данных, обе страны пройдут ряд последовательных этапов. Краткосрочные последствия отличаются от долгосрочных последствий. Они более эффектны, чем долгосрочные последствия. Если краткосрочные последствия мало кто может не заметить, то долгосрочные последствия осознаются только экономистами. В то время как долгосрочные последствия нетрудно скрыть от народа, в отношении краткосрочных последствий необходимо что-то предпринимать, чтобы не иссякал энтузиазм по поводу этого якобы прорабочего законодательства.

Первым краткосрочным эффектом становится снижение конкурентоспособности некоторых руританских отраслей по сравнению с их лапутанскими конкурентами. Так как в Руритании цены растут, то некоторые лапутанцы получают возможность расширить свои продажи в Руритании. Но все это временно; в конце концов общий объем продаж лапутанской промышленности в Руритании снизится. Возможно, что, несмотря на общее снижение лапутанского экспорта в Руританию, некоторые из лапутанских отраслей в долгосрочном плане увеличат объем продаж. (Это зависит от нового соотношения сравнительных издержек.) Но между этими краткосрочными и долгосрочными результатами нет никакой логической связи. Корректировки переходного периода создают ситуации, меняющиеся с калейдоскопической скоростью и абсолютно отличные от конечного исхода. Хотя близорукое внимание публики полностью поглощено этими краткосрочными последствиями. Она слышит жалобы пострадавших коммерсантов на то, что новый руританский закон дает лапутанцам возможность держать более низкие цены и в Руритании, и в Лапутании. Она понимает, что некоторые руританские промышленники будут вынуждены ограничить производство и уволить рабочих. Публика начинает подозревать, что что-то не так в теориях самозваных неортодоксальных друзей рабочего класса.

Но картина меняется, если в Руритании существуют достаточно высокие пошлины, которые не позволяют лапутанцам даже временно расширить свои продажи на руританском рынке. Самое яркое краткосрочное следствие нового закона маскируется таким образом, что оно проходит мимо внимания публики. Долгосрочных последствий, разумеется, избежать невозможно. Но они вызываются другой последовательностью краткосрочных следствий, менее неприятных из-за того, что они менее заметны. Разговоры о так называемых социальных завоеваниях, заключающихся в сокращении рабочего дня, не разоблачаются немедленным появлением результатов, которые все, а более всего уволенные рабочие, считают нежелательными.

Сегодня основная функция пошлин и других протекционистских приемов заключается в маскировке реальных результатов интервенционистской политики, направленной на повышение уровня жизни широких народных масс. Экономический национализм является необходимым дополнением этой популярной политики, которая, делая вид, что улучшает материальное благополучие наемных рабочих, на самом деле его ухудшает[См. подробнее о функции картелей на с. 342346.].

4. Ограничительные меры как экономическая система

Как было показано, в некоторых случаях ограничительные меры могут достичь преследуемую цель. Если те, кто прибегает к этой мере, думают, что достижение этой цели более важно, чем ущерб, наносимый ограничением, т.е. сокращением количества материальных благ, предназначенных для потребления, то использование ограничения оправдано с точки зрения их субъективных оценок. Они несут издержки, чтобы получить то, что они ценят больше, чем то, от чего отказываются. Никто, и уж, конечно, не теоретик, не может спорить с ними об уместности их оценок.

Единственный адекватный метод трактовки мер, ограничивающих производство, это взгляд на них как на жертву, приносимую ради достижения определенной цели. Они суть квазизатраты и квазипотребление. Они представляют собой использование вещей, которые могли быть определенным образом произведены и потреблены, для осуществления несколько иных целей. Этим вещам не позволили появиться на свет, но именно это квазипотребление есть то, что удовлетворяет автора этих мер больше, чем увеличение наличных благ, к которому привела бы отмена ограничения.

По отношению к некоторым ограничительным мерам эта точка зрения разделяется всеми. Если государство постановляет, что участок земли должен оставаться в естественном состоянии в качестве национального парка и должен быть изъят из оборота, никто не классифицирует это иначе, чем статью расходов. Государство лишает граждан различных продуктов, которые может принести обработка этой земли, чтобы доставить им другое удовольствие.

Отсюда следует, что ограничение производства ни при каких условиях не может играть иной роли, кроме как быть подчиненным дополнением системы производства. Невозможно создать систему экономической деятельности из одних только ограничительных мер. Никакой комплекс этих мер не может быть связан в интегрированную экономическую систему. Они не могут образовать систему производства. Они принадлежат к сфере потребления, а не к сфере производства.

Исследуя проблемы протекционизма, мы стремимся проверить утверждения защитников вмешательства государства в производство, заявляющих, что их система выступает альтернативой другим экономическим системам. С точки зрения логики в отношении мер, ограничивающих производство, ничего подобного утверждать невозможно. Самое большее, чего они могут достичь, это сокращение объема производства и удовлетворения. Богатство создается путем затрат определенного количества факторов производства. Сокращение этого количества не увеличивает, а уменьшает объем производимых благ. Даже если можно достичь цели, которую преследует сокращение рабочего дня, это не связано с ростом производства. Это в любом случае будет способом сокращения производства.

Капитализм есть система общественного производства. Социализм, говорят социалисты, также является системой общественного производства. Но в отношении мер, ограничивающих производство, даже интервенционисты не могут заявить ничего похожего. Они могут лишь сказать, что при капитализме производится слишком много и что они хотят предотвратить производство этого излишка, чтобы осуществить другие цели. Они сами вынуждены признать, что применение ограничений имеет пределы.

Экономическая наука не утверждает, что ограничение является плохой системой производства. Она утверждает, что это вообще не система производства, а скорее система квазипотребления. Большую часть целей, которые интервенционисты желают реализовать посредством ограничения, невозможно достичь таким образом. Но даже там, где ограничительные меры подходят для достижения поставленных целей, эти цели являются исключительно рестриктивными[По поводу возражений, выдвигаемых против этого тезиса с точки зрения эффекта Рикардо, см. с. 724727.].

Своей огромной популярностью ограничительные меры обязаны тому, что люди не осознают их последствий. Сталкиваясь с проблемой ограничения рабочего дня посредством государственного декрета, люди не понимают того, что общий объем производства должен упасть, и весьма вероятно, что уровень жизни рабочих также будет снижаться. Положение о том, что прорабочие законы являются социальным завоеванием рабочих, а издержки этих завоеваний полностью ложатся на работодателей, является догмой современной неортодоксальности. Кто бы ни ставил под сомнение эту догму, он немедленно будет заклеймен как наемный апологет несправедливых претензий грубых эксплуататоров и безжалостно подвергнут гонениям. Исподволь внушается, что он хочет довести наемных рабочих до нищеты и возвратить длинный рабочий день ранних стадий современного индустриализма.

В противовес этой клевете необходимо подчеркнуть, что богатство и благополучие являются средством производства, а не результатом ограничительных мер. И то, что в капиталистических странах средний рабочий потребляет больше благ и может позволить наслаждаться большим свободным временем, и то, что он может сам содержать свою жену и детей, а не посылать их работать, не является достижением государства или профсоюзов. Это результат того, что преследующий прибыль бизнес накопил и инвестировал больше капитала и тем самым увеличил предельную производительность труда.

XXX. ВМЕШАТЕЛЬСТВО В СТРУКТУРУ ЦЕН

1. Государство и автономия рынка

Вмешательство в структуру рынка означает, что власти стремятся к фиксации цен на товары и услуги и процентных ставок на уровне, отличном от того, который был бы определен свободным рынком. Государство декретирует или облекает определенные группы властью явно или неявно устанавливать цены и ставки, которые должны считаться максимумом или минимумом, и обеспечивает проведение в жизнь этих декретов посредством сдерживания и принуждения.

Прибегая к этим мерам, государство благоволит либо потребителям как в случае максимальных цен, либо продавцам как в случае минимальных цен. Максимальная цена предназначена для того, чтобы покупатели имели возможность приобрести то, что они хотят, по цене ниже цены свободного рынка. Минимальная цена предназначена для того, чтобы позволить продавцам разместить свой товар или свои услуги по цене выше цены свободного рынка. Какую из групп власть захочет облагодетельствовать, зависит от политического баланса сил. Иногда государства ограничивают максимальные цены, иногда минимальные. Временами они декретируют максимальные ставки заработной платы, а временами минимальные. И лишь в отношении процента государства никогда не ограничивают минимальные ставки; когда они вмешиваются, они всегда ограничивают максимальные ставки процента. Они всегда косо смотрят на сбережения, инвестиции и ростовщичество.

Если вмешательство охватывает все цены, ставки заработной платы и процентные ставки, то это равносильно полной замене рыночной экономики социализмом (немецкого образца). В этом случае рынок, межличностный обмен, частная собственность на средства производства, предпринимательство и частная инициатива фактически исчезают совсем. Ни один индивид более не имеет возможности оказывать влияние на процесс производства по собственному усмотрению; каждый индивид обязан повиноваться приказам верховного совета производственной администрации. То, что в системе этих приказов называется ценами, ставками заработной платы и процентными ставками, уже более не является таковым в каталлактическом смысле этих терминов. Они представляют собой просто количественные определения, зафиксированные руководителем безотносительно к рыночному процессу. Если бы государство, прибегающее к регулированию цен, и реформаторы, защищающие регулирование цен, всегда стремились установить социализм немецкого образца, то экономической науке не нужно было бы отдельно заниматься проблемой регулирования цен. Все, что следовало бы сказать по поводу такого регулирования, уже содержалось бы в анализе социализма.

Многие защитники государственного вмешательства в цены путались и путаются в этом вопросе. Они не могут понять фундаментальной разницы между рыночной экономикой и нерыночным обществом. Туманность их идей отражается в нечеткости и неопределенности языка и сбивающей с толку терминологии.

Существовали всегда и продолжают существуют адвокаты регулирования цен, которые заявляют, что они хотят сохранить рыночную экономику. Они искренни в своих утверждениях, что государство, фиксирующее цены, ставки заработной платы и процентные ставки, может достичь целей, которые оно декларирует в своей пропаганде, не отменяя вообще рынка и частной собственности на средства производства. Они даже заявляют, что регулирование цен является наилучшим и единственным средством сохранения системы частного предпринимательства и предотвращения прихода социализма. Они сильно негодуют, если кто-либо ставит под сомнение правильность их теории и показывает, что регулирование цен, если оно не сделает положение дел хуже с точки зрения государства и интервенционистских доктринеров, в конечном итоге должно окончиться социализмом. Они протестуют, заявляя, что не являются ни социалистами, ни коммунистами и что они стремятся к экономической свободе, а не к тоталитаризму.

Догматы именно этих интервенционистов мы и должны подвергнуть исследованию. Проблема заключается в том, способна ли полицейская власть достичь желаемых целей путем фиксирования цен, ставок заработной платы и процентных ставок на уровне, отличном от того, который был бы определен на свободном рынке. Вне всякого сомнения, во власти сильного и решительного государства декретом установить минимальные и максимальные ставки и наказать за неповиновение. Но вопрос в том, сможет или нет власть достигнуть желаемых целей, прибегая к помощи подобных декретов.

История представляет собой длинную летопись ограничения максимальных цен и антиростовщических законов. Раз за разом императоры, короли и революционные диктаторы пытались сунуть свой нос в рыночные явления. На непокорных торговцев и фермеров налагались суровые наказания. Множество людей пали жертвой гонений, которые с энтузиазмом встречались народными массами. Несмотря на это все эти попытки провалились. Объяснения, которые предлагались в трудах юристов, теологов и философов, полностью совпадали с представлениями, разделяемыми правителями и массами. Человек, говорили они, внутренне эгоистичен и грешен, а власти, к сожалению, слишком нерешительно проводили закон в жизнь. Власти предержащие должны были проявить большую твердость и категоричность.

Вначале внимание к этому вопросу было привлечено в связи со специальной проблемой. Множество государств длительное время занимались снижением ценности денег. Они либо заменяли менее благородными и более дешевыми металлами золото и серебро, прежде содержавшееся в деньгах, либо снижали вес и размеры монет. Но они сохраняли у испорченных монет привычные названия и постановляли, что их следует принимать по номиналу. Позднее государства пытались наложить на своих подданных такое же ограничение, касающееся отношения между золотом и серебром, а также между металлическими деньгами и кредитными или бумажными деньгами. В поисках причин, которые привели к бесплодности всех этих попыток, предтечи экономической мысли уже к концу последних столетий эпохи средневековья обнаружили регулярность, которую впоследствии назвали законом Грэшема. Впереди предстояло пройти долгий путь от этого изолированного прозрения до момента, когда философы XVIII в. осознали взаимосвязанность всех рыночных явлений.

Подводя итоги своих рассуждений, экономисты классической школы и их последователи иногда пользовались идиоматическими выражениями, которые легко могли быть неверно истолкованы теми, кто хотел их неверно истолковать. Они иногда говорили о невозможности регулирования цен. При этом они имели в виду не то, что такие декреты невозможны, а то, что они не смогут достичь намеченных целей и то, что они только ухудшат положение, а не сделают его лучше. Они пришли к заключению, что подобные декреты приводят к противоположным результатам и потому нецелесообразны.

Необходимо ясно отдавать себе отчет в том, что проблема регулирования цен не просто является одной из проблем, которые должны изучаться экономической наукой, проблемой, относительно которой между различными экономистами могут возникать разногласия. Вопрос скорее стоит так: существует ли вообще экономическая наука? Существует ли регулярность в последовательности и взаимосвязанности рыночных явлений? Тот, кто отвечает на эти два вопроса отрицательно, отрицает саму возможность, рациональность и существование экономической науки как отрасли знания. Он возвращается к взглядам, господствовавшим в эпохи, которые предшествовали развитию экономической науки. Такой человек декларирует ложность утверждения о том, что существуют какие-либо экономические законы и что цены, ставки заработной платы и процентные ставки однозначно определяются состоянием рынка. Он заявляет, что во власти полиции регулировать рыночные явления по своему усмотрению. Сторонник социализма не обязательно должен отрицать существование экономической науки; его постулаты не обязательно подразумевают необусловленность рыночных явлений. Интервенционист же, защищая регулирование цен, не может не сводить на нет саму экономическую науку. Если отрицать закон рынка, то от экономической науки ничего не остается.

Немецкая историческая школа была последовательна в своем радикальном осуждении экономической науки и в своих попытках заменить ее на wirtschafliche Staatwissenschaften (экономические аспекты политической науки). Также последовательны были адепты британского фабианства и американского институционализма. Но те авторы, которые не отвергали полностью экономическую науку, сами себе противоречили. Примирить взгляды экономиста и интервенциониста логически невозможно. Если цены однозначно определяются рыночной информацией, то ими нельзя свободно манипулировать посредством государственного принуждения. Декрет государства суть всего лишь новое начальное условие, и его последствия определяются действием рынка. При этом не обязательно получаются те результаты, которых с его помощью стремится добиться государство. Может получиться так, что конечный результат вмешательства с точки зрения намерений государства окажется еще более нежелательным, чем предшествовавшее ему положение дел, которое государство желало изменить.

Нельзя лишить это утверждение обоснованности, просто поместив в кавычки термин экономический закон и придираясь к понятию закона. Говоря о законах природы, мы имеем в виду, что между физическими и биологическими явлениями существует неумолимая взаимосвязь, и если действующий человек хочет добиться успеха, то он должен подчиниться этой регулярности. Говоря о законах человеческой деятельности, мы подразумеваем, что в области человеческой деятельности также существует неумолимая взаимосвязанность явлений и что если действующий человек хочет добиться успеха, то он также должен признать эту регулярность. Реальность законов праксиологии человек обнаруживает по тем же признакам, по которым он обнаруживает реальность естественных законов, а именно по тому, что его способность достигать поставленных целей ограничена и обусловлена. В отсутствие законов человек либо был бы всемогущим и никогда не ощущал бы никакого беспокойства, которое он не мог бы устранить мгновенно и в полном объеме, либо он вообще не мог бы действовать.

Эти законы Вселенной не следует путать с созданными человеком законами страны и нравственными заповедями. Законы Вселенной, знание о которых сообщается нам физикой, биологией и праксиологией, не зависят от человеческой воли; они являются первичными онтологическими фактами, жестко ограничивающими свободу действий человека. Нравственные заповеди и законы страны представляют собой средства, с помощью которых люди стремятся достичь определенных целей. Можно ли таким образом достичь этих целей, зависит от законов Вселенной. Законы, созданные человеком, соответствуют намерениям, если годятся для достижения этих целей, и противоречат если не годятся. Их можно исследовать с точки зрения их пригодности или непригодности. По отношению к законам Вселенной любое сомнение в их пригодности является излишним и бессмысленным. Они являются тем, чем они являются, и сами о себе позаботятся. Их нарушение наказывается ими самими. В отличие от этого законы, созданные людьми, требуется проводить в жизнь с помощью специальных мер наказания, предусмотренных законом.

Только душевнобольной может рискнуть попытаться проигнорировать физические и биологические законы. Однако пренебрежение праксиологическими законами обычное дело. Правители не любят признавать, что их власть ограничена какими-либо иными законами, кроме законов физики и биологии. Они никогда не связывают свои неудачи и провалы с нарушением экономического закона.

Крайние позиции в отрицании экономического знания занимали представители немецкой исторической школы. Для них была непереносима сама идея о том, что их величественным идолам Гогенцоллернам, курфюрстам Бранденбургским и королям Пруссии будет недоставать всемогущества. Чтобы опровергнуть учения экономистов, они зарылись в старые документы и многотомные сборники об истории правления этих славных государей. Это и есть, писали они, реалистичный подход к проблемам государства и государственного управления. Здесь вы найдете чистые факты и реальную жизнь, а не тощие абстракции и ложные обобщения британских доктринеров. На самом же деле все, о чем сообщали эти массивные тома, представляло собой лишь длинную летопись политических и экономических мероприятий, которые провалились именно потому, что игнорировали экономические законы. Более поучительной истории болезни, чем Acta Borussica, написать невозможно.

Однако экономическая наука не может молча соглашаться с такого рода иллюстративными примерами. Она должна предпринять тщательное исследование того, как рынок реагирует на вмешательство государства в структуру цен.

2. Реакция рынка на вмешательство государства

Характерным свойством рыночной цены является то, что она стремится уравновесить предложение и спрос. Величина спроса совпадает с величиной предложения не только в идеальной конструкции равномерно функционирующей экономики. Понятие простого состояния покоя, разработанное элементарной теорией цен, является достоверным описанием того, что происходит на рынке в каждый момент времени. Любое отклонение рыночной цены от значения, при котором предложение и спрос равны, на свободном рынке самоликвидируется.

Но если государство фиксирует цены на уровне, отличном от уровня, на котором их зафиксировал бы рынок, то равновесие спроса и предложения нарушается.  В этом случае   когда фиксируются максимальные цены существуют покупатели, которые не имеют возможности купить, несмотря на то, что готовы заплатить цену, установленную властью, или даже более высокую цену. В этом случае когда фиксируются минимальные цены существуют продавцы, которые не могут продать, несмотря на то, что они готовы продать по цене, установленной властью, или даже по более низкой цене. Цена больше не может отделить тех потенциальных покупателей и продавцов, которые могут купить или продать, от тех, которые не могут. Неизбежно начинает действовать другой принцип распределения данных товаров и услуг и отбора тех, кто получит часть имеющегося предложения. Возможно, в состоянии купить окажутся только те, кто придет первым, или только те, кому специфические обстоятельства (например, личные связи) обеспечили привилегированное положение, или только те безжалостные типы, которые разгоняют своих соперников путем запугивания или насилия. Если власть не желает, чтобы случайность и насилие определяли распределение имеющегося предложения и наступил хаос, она сама должна регулировать, кому сколько разрешено купить. Она должна прибегнуть к рационированию[Для простоты в этом параграфе мы исследуем только максимальные цены на товары, а в следующем параграфе только минимальные ставки заработной платы. Однако с соот- ветствующими поправками наши утверждения верны в отношении как минимальных цен на товары, так и максимальных ставок заработной платы.].

Но рационирование не влияет на суть вопроса. Распределение долей запаса, уже произведенного и доступного различным индивидам, которые стремятся получить соответствующее количество этого блага, является вторичной функцией рынка. Его первичная функция заключается в направлении производства. Она направляет использование факторов производства туда, где они удовлетворяют наиболее насущные нужды потребителей. Если потолок цен, установленный государством, касается только одного потребительского товара или ограниченного круга потребительских товаров, а цены комплиментарных факторов производства остаются свободными, то производство данных потребительских товаров сократится. Предельные производители свернут свое производство, чтобы не понести убытков. Факторы производства, не являющиеся абсолютно специфическими, в большей степени будут использоваться для производства других товаров, не подпадающих под потолок цен. Неиспользуемой окажется большая часть абсолютно специфических факторов производства, чем оставалось в отсутствие потолка цен. Сформируется тенденция перемещения производственной активности из отраслей, выпускающих товары, на которые установлены максимальные цены, в отрасли, производящие другие товары. Однако этот результат очевидно противоречит намерениям государства. Прибегая к помощи политики установления максимальных цен, власть хотела сделать данные товары более доступными для потребителей. Она считала именно эти товары настолько жизненно необходимыми, что выделила их для принятия специальных мер, чтобы даже самые бедные люди были обеспечены ими в изобилии. Но в результате вмешательства государства производство этих товаров снизилось или прекратилось совсем. Это полный провал.

Бесполезно было бы пытаться устранить эти нежелательные последствия путем декретирования максимальных цен также и на факторы производства, необходимые для производства потребительских товаров, цены которых уже зафиксированы. Эта мера была бы успешной только в том случае, если бы все необходимые факторы производства были абсолютно специфичны. Поскольку это условие никогда не соблюдается, государство должно добавлять к своей первой мере, фиксированию цены только одного потребительского товара ниже рыночной цены, все больше и больше максимальных цен не только на все остальные потребительские товары и все материальные факторы производства, но и на труд. Оно должно заставить каждого предпринимателя, капиталиста и работника продолжать производство по зафиксированным государством ценам, ставкам заработной платы и процентным ставкам, выпускать те товары, которые им приказывает производить государство, и продавать произведенную продукцию тем людям производителям и потребителям, которых определяет государство. Если хотя бы одна отрасль стала исключением из этой регламентации, то капитал и труд потекли бы в нее; производство было бы ограничено как раз в тех регламентированных отраслях, которые государство считало столь важными, что вмешалось в их внутреннюю жизнь.

Экономическая наука не утверждает, что изолированное вмешательство государства в цены только одного товара или нескольких товаров является несправедливым, плохим или неосуществимым. Она утверждает, что такое вмешательство приводит к результатам, противоречащим намерениям, делает положение хуже, а не лучше, с точки зрения государства и тех, кого это вмешательство поддерживает. До того, как государство вмешалось, данные товары были, по мнению государства, слишком дорогими. В результате ограничения максимальных цен их предложение сократилось или исчезло совсем. Государство вмешалось, потому что считало эти товары жизненно важными, особо необходимыми и незаменимыми. Но его действия сократили имеющееся предложение. Поэтому с точки зрения государства это абсурдно и бессмысленно.

Если государство упрямо не желает соглашаться с непредусмотренными и нежелательными последствиями и идет дальше и дальше, если оно фиксирует цены на все товары и услуги всех порядков и обязывает всех людей продолжать производить и работать по этим ценам и ставкам заработной платы, то оно вообще устраняет рынок. Тогда место рыночной экономики занимает плановая экономика, социализм образца немецкого Zwangswirtschaft* [71]. Потребители больше не направляют производство посредством совершения покупок или воздержания от покупок; государство направляет его в одиночку.

Существует только два исключения из правила, гласящего, что максимальные цены ограничивают предложение и тем самым создают положение дел, противоречащее целям, которые ставились при их введении в действие. Одно касается абсолютной ренты, другое монопольных цен. Максимальная цена приводит к ограничению предложения, потому что предельные производители терпят убытки и должны прекращать производство. Неспецифические факторы производства используются для производства другой продукции, не подпадающей под установленные потолки цен. Использование абсолютно специфических факторов производства сокращается. В условиях свободной рыночной экономики их использование ограничивалось бы пределом, определенным отсутствием возможности использовать неспецифический из числа комплиментарных факторов производства для удовлетворения более настоятельных потребностей. В новых условиях может быть использована только меньшая часть наличного запаса специфических факторов производства; соответственно, та часть предложения, которая остается неиспользуемой, увеличивается. Однако, если предложение этих абсолютно специфических факторов настолько скудно, что в условиях свободной рыночной экономики использовалось все их совокупное предложение, т.е. некоторый запас, в пределах которого вмешательство государства не сокращает предложение продукта. Максимальная цена не ограничивает производство до тех пор, пока она не поглотит полностью абсолютную ренту предельного поставщика абсолютно специфического фактора. Но в любом случае это приводит к несоответствию между спросом и предложением продукта.

Таким образом, величина, на которую городская рента земельного участка превышает сельскохозяйственную ренту, обеспечивает запас, в пределах которого регулирование арендной платы может действовать, не ограничивая предложения сдаваемых площадей. Если максимальные арендные ставки дифференцированы таким образом, что никогда не отнимают ни у одного собственника столько, что он скорее предпочтет использовать землю для сельского хозяйства, чем для строительства зданий, то они не окажут неблагоприятного влияния на предложение жилья и офисов. Однако они увеличат спрос на жилье и офисы и тем самым создадут тот самый дефицит, с которым государство стремилось справиться. Прибегнут ли власти к рационированию имеющихся площадей, каталлактически не имеет большого значения. В любом случае их потолки цен не уничтожат феномена городской ренты. Они просто переведут ренту из дохода землевладельца в доход арендатора.

На практике государства, прибегающие к ограничению ренты, никогда не согласовывают свои максимальные ставки с этими соображениями. Они либо жестко замораживают валовые арендные ставки в том виде, в каком они существовали накануне вмешательства, либо разрешают только ограниченные надбавки к этим валовым ставкам. Поскольку пропорция между двумя статьями, из которых состоит валовая ставка собственно городской ренты и цены, которую платят за пользование инфраструктурой, в каждом конкретном случае различна, то и влияние максимальных ставок также очень сильно разнится. В одних случаях экспроприация арендодателя в пользу съемщика касается только части разницы между городской рентой и сельскохозяйственной рентой, в других намного ее превосходит. Но как бы то ни было, ограничение арендных ставок приводит к нехватке жилья. Оно увеличивает спрос, не увеличивая предложения.

Если максимальные арендные ставки установлены не только для уже имеющихся сдаваемых площадей, но и для зданий, которые еще только должны быть построены, то строительство новых зданий больше не окупается. Оно либо останавливается совсем, либо резко падает до низкого уровня; дефицит становится хроническим. Но даже если арендные ставки в новых зданиях оставляются свободными, масштабы строительства новых зданий все равно снижаются. Потенциальные инвесторы остерегаются, поскольку учитывают опасность того, что государство вполне может впоследствии экспроприировать часть их доходов точно так же, как оно это сделало в отношении старых зданий.

Второе исключение касается монопольных цен. Разница между монопольной ценой и конкурентной ценой товара обеспечивает запас, в пределах которого максимальные цены могут вводиться без отрицательных последствий для целей, преследуемых государством. Если конкурентная цена равна р, а самая низкая из возможных монопольных цен m, то установленный потолок цен с при с выше, чем р, и ниже, чем m, сделает невыгодным для продавца увеличение цены выше р. Максимальная цена должна восстановить конкурентную цену и увеличить спрос, производство и запас, предлагаемый на продажу. Смутное подспудное осознание этой взаимосвязи лежит в основе некоторых предложений, требующих государственного вмешательства с целью сохранить конкуренцию и заставить ее действовать с максимально возможной пользой.

Мы можем ради поддержания дискуссии пройти мимо того, что все подобные меры будут казаться парадоксальными по отношению ко всем тем случаям монопольных цен, которые являются результатом государственного вмешательства. Если государство возражает против монопольных цен на новые изобретения, то оно должно прекратить выдавать патенты. Абсурдно выдавать патент, а затем лишать его всякой ценности, заставляя патентовладельца продавать его по конкурентной цене. Если государство не одобряет картели, то оно должно воздержаться от всех мер (типа импортных пошлин), которые обеспечивают производителям возможность образовывать объединения.

Другое дело, когда речь идет о тех редких случаях, в которых монопольные цены возникают без помощи государства. Здесь установленные государством максимальные цены могут восстановить конкурентные условия, если при помощи академических расчетов можно выяснить, на каком уровне несуществующий конкурентный рынок установил бы цену. Тщетность всех попыток сконструировать нерыночные цены уже была продемонстрирована выше[Cм. с. 370372.]. Неудовлетворительные результаты всех попыток определить, какой должна быть справедливая и правильная цена на услуги предприятий коммунального хозяйства, хорошо известны всем экспертам.

Ссылка на эти два исключения объясняет, почему в некоторых очень редких случаях ограничение максимальных цен, применяемое с великой осторожностью и в узких границах, не ограничивает предложение товара или услуги. Это не влияет на истинность общего правила, гласящего, что максимальные цены создают положение дел, которое с точки зрения государства, их установившего, является более нежелательным, чем положение, существовавшее при отсутствии регулирования цен.

Замечания по поводу причин упадка античной цивилизации

Знание последствий государственного вмешательства позволяет нам понять экономические причины важнейшего исторического события упадка античной цивилизации.

Вопрос о том, правильно ли называть экономическую организацию Римской империи капитализмом, можно оставить открытым. В любом случае очевидно, что во II в. н.э., в эпоху Антонинов, хороших императоров, Римская империя достигла высокой стадии общественного разделения труда и межрегиональной торговли. Несколько столичных центров, значительное число средних городов и большое количество малых городов были центрами рафинированной цивилизации. Жители этих городских агломераций снабжались провиантом и сырьем не только из соседних сельских районов, но и из отдаленных провинций. Часть этого провианта стекалась в города в форме дохода их богатых жителей, владевших земельной собственностью. Но значительная часть была куплена в обмен на приобретение сельским населением продукции городских ремесленников. Между различными регионами огромной империи процветала интенсивная торговля. Не только в обрабатывающих отраслях, но и в сельском хозяйстве существовала тенденция к дальнейшей специализации. Разные части империи больше не были экономически самодостаточными. Они зависели друг от друга.

Причиной упадка империи и разложения цивилизации явилось разрушение экономической взаимозависимости, а не вторжение варваров. Иноземные захватчики просто воспользовались возможностью, которую предлагала им внутренняя слабость империи. С военной точки зрения племена, вторгшиеся в империю в IV и V вв. н.э., не были более грозными, чем армии, сокрушенные легионами до этого. Но сама империя изменилась. Ее экономическая и социальная структура уже была средневековой.

Свобода, которой в Риме пользовались оптовая и розничная торговля, уже была ограничена. Торговля зерном и другими продуктами первой необходимости была ограничена даже больше, чем торговля другими товарами. Считалось нечестным и безнравственным назначать за зерно, масло и вино, основные товары массового потребления той эпохи, цены выше, чем обычные цены, и муниципальные власти быстро пресекали то, что они считали спекуляцией. Из-за этого прекратилось развитие эффективной оптовой торговли этими товарами. Политика аннона [72], которая была равносильна национализации или муниципализации торговли зерном, имела целью заполнение этих разрывов. Однако ее последствия были весьма неудовлетворительными. В городских агломерациях зерно было в дефиците, а земледельцы жаловались на невыгодность выращивания зерновых[Cм.: Rostovtzeff. The Social and Economic History of Roman Empire. Oxford, 1926. P. 187.]. Вмешательство государства расстроило механизм адаптации предложения к растущему спросу.

Развязка наступила, когда в ходе политических потрясений IIIIV вв. н.э. римляне прибегли к снижению ценности валюты. В условиях системы максимальных цен практика порчи денежной единицы парализовала производство и торговлю важнейшими продуктами питания и разрушила экономическую организацию общества. Чем большее рвение проявляли власти, вводя ограничения максимальных цен, тем более отчаянным становилось положение городских народных масс, зависящих от покупок продовольствия. Оптовая торговля зерном и другими продуктами первой необходимости исчезла совсем. Чтобы избежать голода, люди покинули города, поселились в сельской местности и попытались производить зерно, масло и вино и другие предметы первой необходимости для собственного потребления. С другой стороны, поскольку их крупномасштабное сельскохозяйственное производство, которое уже подвергалось опасности вследствие неэффективности рабского труда, полностью потеряло всякий смысл, когда исчезла возможность продавать товары по выгодным ценам, то владельцы больших поместий ограничили избыточное производство зерновых и начали производить в жилых домах на фермах деревенских усадьбах продукцию ремесленного производства, в которой они нуждались. Так как владелец поместья не мог больше продавать свою продукцию в городах, то он со своей стороны не мог больше покупать продукцию городских ремесленников. Он был вынужден искать замену для удовлетворения своих нужд, за свой счет нанимая ремесленников для работы на своей вилле. Он прекратил крупномасштабное сельскохозяйственное производство и превратился в лендлорда, получающего арендную плату со своих арендаторов и испольщиков. Эти колоны [73] были либо освобожденными рабами,  либо городскими пролетариями, поселившимися в деревнях и принявшимися за возделывание земли. Сформировалась тенденция к установлению автаркии поместий каждого лендлорда. Экономическая функция городов, оптовой и розничной торговли, городских ремесленников сократилась. Италия и провинции империи вернулись к менее развитому состоянию общественного разделения труда. Высокоразвитая экономическая структура античной цивилизации регрессировала к тому, что известно как манориальная, или поместная организация эпохи средневековья.

Императоры были встревожены результатами, которые подрывали финансовую или военную власть их государства. Но все попытки противодействовать этому оказались тщетными, поскольку не затрагивали корней зла. Сдерживание и принуждение, к которым они прибегали, не могли развернуть тенденцию социальной дезинтеграции в обратную сторону, поскольку она и была вызвана как раз избытком сдержи вания и принуждения. Ни один римлянин не отдавал себе отчета в том, что этот процесс был спровоцирован вмешательством государства в цены и снижением ценности валюты. Императоры тщетно провозглашали законы против городских жителей, которые relicta rus habitare maluerit[Corpus Juris Civilis. L. un. C. X. 37.   * ]*. Система литургии [74], услуг обществу, оказываемых состоятельными гражданами, только ускорили деградацию разделения труда. Законы об особых обязательствах судовладельцев, навикулярии, добились не большего успеха в сдерживании упадка судоходства, чем законы о торговле зерном в сдерживании ухудшения снабжения городов сельскохозяйственными продуктами.

Изумительная цивилизация античности погибла из-за того, что она не адаптировала свои моральные нормы и законодательство к требованиям рыночной экономики. Общественный порядок обречен, если виды деятельности, которые необходимы для его нормального функционирования и которые отвергаются по причине несоответствия этическим стандартам, законодательством страны объявляются противоправными и в уголовном порядке караются судами и полицией. Римская империя рассыпалась в прах из-за того, что ей не хватило духа либерализма и свободного предпринимательства. Политика интервенционизма и ее политическое следствие принцип вождизма разложили могущественную империю, точно так же, как они неизбежно разрушат и уничтожат любую социальную общность.

3. Минимальные ставки заработной платы

Суть мудрости политиков-интервенционистов заключается в повышении цены труда либо путем государственного декрета, либо путем насильственных действий или угрозы подобных действий со стороны профсоюзов. Повышение ставок заработной платы выше уровня, который был бы определен свободным рынком, считается постулатом вечных законов нравственности, а также необходимостью с экономической точки зрения. Кто бы ни осмелился бросить вызов этой экономической и этической догме, тот сразу же обвиняется в порочности и невежественности. Многие наши современники смотрят на людей, которые оказались достаточно безрассудными, чтобы пересечь границу пикета, так же, как первобытные сородичи смотрели на тех, кто нарушал табуированные запреты. Миллионы ликуют, когда подобные штрейкбрехеры получают вполне заслуженное наказание от рук забастовщиков, в то время как полиция, прокуроры и уголовные суды высокомерно сохраняют нейтралитет или открыто встают на сторону бастующих.

Рыночная ставка заработной платы стремится к значению, при котором все, кто ищет работу, ее находят, а все, кто ищет работников, могут нанять столько, сколько хотят. Она стремится к установлению того, что в наши дни называется полной занятостью. Там, где рынок труда не испытывает вмешательства ни государства, ни профсоюзов, существует только добровольная, или каталлактическая безработица. Но как только внешнее давление или принуждение, будь то со стороны государства или со стороны профсоюзов, пытается зафиксировать ставки заработной платы на более высоком уровне, возникает институциональная безработица. В то время как на свободном рынке труда преобладает тенденция исчезновения каталлактической безработицы, институциональная безработица не может исчезнуть до тех пор, пока государство или профсоюзы успешно проводят в жизнь свои декреты. Если минимальная ставка заработной платы касается только части из всего многообразия профессий, тогда как другие сегменты рынка труда остаются свободными, то те, кто из-за нее теряет работу, переходят в свободные отрасли и увеличивают предложение труда там. Когда профсоюзное движение ограничивалось главным образом квалифицированным трудом, рост заработной платы, которого добивались профсоюзы, не приводил к институциональной безработице. Он просто приводил к снижению ставок заработной платы в тех отраслях, где профсоюзы были неэффективны или вообще не было профсоюзов. Следствием роста заработной платы организованных рабочих было снижение заработной платы неорганизованных рабочих. Но с распространением государственного вмешательства в процесс формирования заработной платы и поддержки государством профсоюзного движения обстоятельства изменились. Институциональная безработица стала хроническим, или постоянным массовым явлением. В своих работах 1930 г. лорд Беверидж, впоследствии сторонник вмешательства государства и профсоюзов в рынок труда, отмечал, что безработица как потенциальное следствие политики высоких зарплат не отрицается никакой компетентной властью[Cм.: Beveridge W.H. Full Employment in a Free Society. London, 1944. P. 92 f.]. Действительно, отрицание этого эффекта равносильно полному дезавуированию любой регулярности в последовательности и взаимосвязи рыночных явлений. Ранние экономисты, симпатизировавшие профсоюзам, полностью отдавали себе отчет в том, что объединение в профсоюзы может достичь своих целей, только когда оно ограничено меньшинством рабочих. Они одобряли профсоюзное движение как инструмент, выгодный групповым интересам привилегированной рабочей аристократии, и не беспокоились о его последствиях для остальной массы рабочих[Cм.: Hutt. The Theory of Collective Bargaining. P. 1021.]. Никому еще не удалось доказать, что профсоюзное движение способно улучшить положение и повысить уровень жизни всех наемных рабочих.

Важно напомнить, что Карл Маркс также не утверждал, что профсоюзы могут повысить средний уровень заработной платы. Он считал, что общая тенденция капиталистического производства ведет не к повышению, а к понижению среднего уровня заработной платы. На фоне этой тенденции все, чего может достигнуть профсоюзное движение в области заработной платы, это выжимание максимума из случайных возможностей ее временного повышения[Cм.: Маркс К. Заработная плата, цена и прибыль//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 153.]. Для Маркса профсоюзы представляли интерес лишь постольку, поскольку они атаковали саму систему наемного рабства и современных методов производства[Cм.: Лозовский А. Карл Маркс и профсоюзы. М.: Профиздат, 1934. С. 13.]. Они должны понимать, что вместо консервативного девиза Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день! они должны начертать на своих знаменах революционный лозунг Уничтожение системы наемного труда[Cм.: Маркс К. Указ. соч. С. 154155.]. Последовательные марксисты всегда выступали против попыток введения минимальных ставок заработной платы из-за вреда, причиняемого интересам рабочего класса в целом. С самого зарождения современного рабочего движения всегда существовал антагонизм между профсоюзами и революционными социалистами. Старые профсоюзы Британии и Америки были нацелены исключительно на принудительное установление более высоких ставок заработной платы. Они косо смотрели на социализм, как на утопический, так и на научный. В Германии существовало соперничество между адептами марксистского кредо и лидерами профсоюзов. В конце концов, в последние десятилетия, предшествовавшие началу первой мировой войны, профсоюзы одержали победу. Они полностью переориентировали социал-демократическую партию на принципы интервенционизма и тред-юнионизма. Во Франции Жорж Сорель стремился пропитать профсоюзы духом безжалостной агрессивности и революционной воинственности, которыми их хотел наделить Маркс. Сегодня во всех несоциалистических странах существует очевидный конфликт между двумя непримиримыми фракциями в профсоюзах. Одна группа считает профсоюзное движение инструментом улучшения положения рабочих в рамках капитализма. Другая группа желает загнать профсоюзы в ряды воинствующего коммунизма и одобряет их только в той мере, в какой они являются передовым отрядом насильственного свержения капиталистической системы.

Проблема профсоюзного движения была умышленно затуманена и крайне запутана псевдогуманистической болтовней. Сторонники минимальных ставок заработной платы, декретированных ли государством или вызванных насильственными действиями профсоюзов, утверждают, что они борются за улучшение положения рабочих масс. Они никому не позволяют подвергать сомнению их догмат о том, что минимальные ставки заработной платы представляют собой единственное подходящее средство непрерывного повышения заработной платы для всех наемных рабочих. Они гордятся тем, что являются единственными подлинными друзьями рабочего класса, простого человека, сторонниками прогресса и вечных принципов социальной справедливости.

Однако проблема именно в том, существуют ли другие способы повышения уровня жизни всех, кто стремится работать, кроме повышения предельной производительности труда путем более быстрого увеличения капитала по сравнению с ростом населения. Профсоюзные доктринеры стремятся затушевать эту исходную проблему. Они никогда не ссылаются на единственный момент, который имеет значение, а именно соотношение числа рабочих и количества имеющихся капитальных благ. Однако определенные меры, предпринимаемые профсоюзами, подразумевают молчаливое признание правильности каталлактических теорем, касающихся определения ставок заработной платы. Профсоюзы стремятся сократить предложение труда с помощью антииммиграционных законов и недопущения чужаков и новичков в те сектора рынка труда, которые охвачены профсоюзным движением. Они выступают против экспорта капитала. Проведение этой политики было бы бессмысленным, если бы количество капитала на душу населения не имело никакого значения для определения ставок заработной платы.

Суть профсоюзной доктрины косвенно выражает лозунг эксплуатации. В соответствии с профсоюзной разновидностью доктрины эксплуатации, отличающейся от марксистского кредо, труд является единственным источником богатства, а затраты труда являются единственными реальными издержками. Строго говоря, вся выручка от продажи продукции должна принадлежать рабочим. Работники ручного труда вправе претендовать на весь продукт труда. Несправедливость, которую причиняет рабочим капиталистический способ производства, видится в том, что он позволяет землевладельцам, капиталистам и предпринимателям удерживать часть доли рабочих. Доля, которая идет этим паразитам, называется нетрудовым доходом. Рабочие правы в своих усилиях постепенно повышать ставки заработной платы до такого уровня, чтобы в конце концов ничего не осталось на содержание класса праздных и социально бесполезных эксплуататоров. Преследуя эту цель, профсоюзы претендуют на продолжение борьбы, которую прежние поколения вели за освобождение рабов и крепостных и за отмену налогов, дани, десятины и неоплачиваемого статутного труда, которыми было обременено крестьянство в пользу землевладельцев-аристократов. Рабочее движение это борьба за свободу и равенство, в поддержку неотчуждаемых прав человека. Его окончательная победа не подлежит сомнению, так как уничтожение всех классовых привилегий и прочное установление царства свободы и равенства является неизбежной тенденцией исторического развития. Попытки реакционных работодателей остановить прогресс обречены.

Таковы догматы современной социальной доктрины. Надо признать, что некоторые, несмотря на то, что полностью соглашаются с ее философскими идеями, разделяют практические выводы радикалов только с определенными условиями и оговорками. Умеренные не предлагают вообще упразднить долю менеджмента; они бы удовлетворились урезанием ее до справедливой величины. Поскольку представления о справедливости доходов предпринимателей и капиталистов варьируются в широких пределах, то разница между точками зрения радикалов и умеренных не имеет большого значения. Умеренные также разделяют принцип, что реальные ставки заработной платы всегда должны расти и никогда не должны падать. Во время обеих мировых войн всего несколько голосов в Соединенных Штатах оспаривали притязания профсоюзов на то, что даже в период чрезвычайного положения в стране зарплата наемных рабочих после всех вычетов должна расти быстрее, чем стоимость жизни.

В соответствии с профсоюзной доктриной нет никакого вреда в частичной или полной конфискации специфических доходов капиталистов и предпринимателей. Обсуждая эту проблему, сторонники профсоюзной доктрины говорят о прибыли в том смысле, который в этот термин вкладывали экономисты классической школы. Они не делают различия между предпринимательской прибылью, процентом на используемый капитал и компенсацией за технические услуги, оказываемые предпринимателем. Ниже мы подвергнем исследованию последствия конфискации процента и прибыли, а также синдикалистские элементы, подразумеваемые в принципе платить по возможности и в схемах участия в прибылях[Cм. с. 754770.]. Мы уже исследовали аргумент покупательной способности, выдвигавшийся в пользу политики повышения ставок заработной платы выше потенциальных рыночных ставок[Cм. с. 284286.]. Осталось рассмотреть суть так называемого эффекта Рикардо.

Рикардо является автором положения о том, что рост заработной платы поощрит капиталистов заменить живой труд машинами и наоборот[Cм.: Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения//Рикардо Д. Сочинения в 5 томах. 2-е изд. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1955. Гл. 1, отдел 5. Термин эффект Рикардо использован в: Hayek. Profit, Interest and Investment. London, 1939. P. 8.]. Следовательно, делает вывод профсоюзный апологет, политика повышения ставок заработной платы, независимо от того, какими бы они были на свободном рынке труда, всегда является выгодной. Она генерирует технологические усовершенствования и повышает производительность труда. Более высокие зарплаты всегда окупаются. Заставляя колеблющихся работодателей повышать ставки заработной платы, профсоюзы становятся пионерами прогресса и процветания.

Многие экономисты одобряют данное рикардианское утверждение, хотя мало кто из них достаточно последователен, чтобы подписаться под умозаключениями, выводимыми из него профсоюзными апологетами. Эффект Рикардо, вообще говоря, представляет собой общее место популярной экономической теории. Тем не менее эта теорема является одним из наихудших экономических заблуждений.

Путаница начинается с неправильного истолкования утверждения о том, что машины замещают труд. В действительности же при помощи машин труд делается более эффективным. Применение машины само по себе непосредственно не приводит к уменьшению количества работников, занятых в производстве изделия А. Этот вторичный эффект вызывается тем, что при прочих равных условиях увеличение наличного предложения А снижает предельную полезность единицы А относительно единиц других изделий и что поэтому труд забирается из производства А и используется в производстве других изделий. Технологическое усовершенствование производства А позволяет осуществить определенные проекты, которые невозможно было претворить в жизнь, потому что требовавшиеся для этого рабочие были заняты на производстве А, спрос на который у потребителей был более интенсивным. Сокращение количества рабочих в отрасли А вызвано усилением спроса в других отраслях, которым предоставляется возможность расшириться. Между прочим, понимание этого делает бессмысленными все разговоры о технологической безработице.

Инструменты и машины в первую очередь являются не механизмами трудосбережения, а средством увеличения объема производства на единицу затрат. Они кажутся механизмами трудосбережения, если на них смотреть исключительно с точки зрения отдельной отрасли. С точки зрения потребителей и общества в целом они выступают в роли инструментов, которые повышают производительность человеческих усилий. Они увеличивают предложение и позволяют потреблять больше материальных благ и наслаждаться большим досугом. Какие блага будут потребляться в больших количествах и в какой степени люди будут предпочитать наслаждаться большим досугом, зависит от субъективных оценок людей.

Применение большего количества и более качественных инструментов возможно лишь постольку, поскольку в наличии имеется требуемый капитал. Сбережение, т.е. избыток производства над потреблением, является необходимым условием каждого дальнейшего шага вперед к технологическому совершенствованию. Само по себе технологическое знание бесполезно, если необходимый капитал отсутствует. Индийские бизнесмены хорошо знакомы с американскими способами производства. Внедрить американские методы им мешает не низкая заработная плата в Индии, а нехватка капитала.

С другой стороны, капиталистическое сбережение неизбежно вызывает применение дополнительных инструментов и машин. Простое сбережение, т.е. накопление запасов потребительских товаров на черный день, в рыночной экономике играет незначительную роль. При капитализме сбережение представляет собой, как правило, капиталистическое сбережение. Избыток производства над потреблением инвестируется либо напрямую в собственное дело или ферму владельца сбережений, либо опосредованно в предприятия других людей через такие инструменты, как сберегательные депозиты, обыкновенные и привилегированные акции, облигации, долговые обязательства и ипотека[Поскольку мы обсуждаем здесь условия свободной рыночной экономики, мы можем пренебречь государственными заимствованиями, которые поглощают капитал.]. В той мере, в какой люди поддерживают уровень потребления ниже чистого дохода, дополнительный капитал создается и одновременно используется для расширения производственного аппарата. Как уже отмечалось, на этот результат не оказывает никакого влияния синхронная тенденция увеличения остатков наличности[См. с. 487488.]. С одной стороны, для применения большего количества и более качественных инструментов, безусловно, необходимо накопление дополнительного капитала. С другой стороны, для капитала нет иного применения, кроме использования большего количества более качественных инструментов.

Утверждение Рикардо и основанная на нем профсоюзная доктрина переворачивают все с ног на голову. Тенденция повышения ставок заработной платы является не причиной, а следствием технологического усовершенствования. Производство, направленное на получение прибыли, вынуждено применять более эффективные методы производства. Попытки деловых людей улучшить оборудование сдерживаются нехваткой капитала. Если требующегося капитала нет в наличии, то не помогут никакие манипуляции с заработной платой.

Что касается применения машин, то все, чего могут добиться минимальные ставки заработной платы, это переориентировать дополнительные инвестиции с одной отрасли на другую. Предположим, что в экономически отсталой стране, Руритании, профсоюз портовых грузчиков вынудил предпринимателей платить заработную плату, которая намного выше, чем заработная плата в остальных отраслях. Тогда это может привести к тому, что наиболее прибыльным способом использования капитала станет применение механизмов на погрузке и разгрузке судов. Но использованный на эти цели капитал изымается из других отраслей руританского производства, в которых в случае отсутствия вмешательства профсоюза он был бы использован с большей прибылью. Результатом более высокой заработной платы грузчиков станет не рост, а падение совокупного объема производства в Руритании[Этот пример является гипотетическим. Такой мощный профсоюз просто запретил бы исполь- зование механизмов при погрузке и разгрузке судов, чтобы создать рабочие места.].

Реальные ставки заработной платы могут расти только в той мере, в какой при прочих равных условиях капитал становится более обильным. Если государство или профсоюзы добиваются успеха в деле повышения ставок заработной платы выше уровня, который был бы определен на свободном рынке труда, то предложение труда превышает спрос на труд. Возникает институциональная безработица.

Твердо приверженные принципу интервенционизма государства пытаются помешать появлению нежелательных последствий своего вмешательства с помощью мероприятий, которые сегодня называются политикой полной занятости: пособия по безработице, выступление арбитром в трудовых спорах, общественные работы на основе щедрых государственных расходов, инфляция и кредитная экспансия. Все эти меры гораздо хуже, чем зло, которое они предназначены устранить.

Помощь, предоставляемая безработным, не устраняет безработицы. Она облегчает безработному состояние незанятости. Чем ближе пособие к уровню, на котором свободный рынок установил бы заработную плату, тем меньше оно стимулирует получателя искать новую работу. Это скорее способ сделать безработицу устойчивой, чем заставить ее исчезнуть. Катастрофические последствия пособий по безработице очевидны.

Арбитражный суд неподходящее средство урегулирования споров, касающихся величины ставок заработной платы. Если решение арбитражного суда фиксирует ставку заработной платы точно на уровне потенциальной рыночной ставки или ниже этого уровня, то оно избыточно. Если оно фиксирует ставки заработной платы выше потенциального уровня рыночной ставки, то последствия будут теми же, что и при других способах фиксирования минимальных ставок заработной платы выше рыночного уровня, а именно институциональная безработица. Не играет роли, к каким отговоркам прибегает арбитр, чтобы оправдать свое решение. Дело не в том, справедливой или несправедливой является заработная плата по каким-то произвольным критериям, а в том, приводит ли она к избытку предложения труда по сравнению со спросом на труд. Некоторым людям может показаться справедливым зафиксировать ставки заработной платы на таком уровне, что большая часть потенциальной рабочей силы обречена на хроническую безработицу. Но никто не может утверждать, что это целесообразно и выгодно обществу.

Если государственные расходы на общественные работы финансируются за счет налогообложения граждан или путем заимствования у них, то расходы и инвестиции граждан сокращаются в той же мере, в какой расширяется государственное казначейство. Не создается никаких дополнительных рабочих мест.

Но если государство финансирует свои программы расходов с помощью инфляции путем увеличения денежной массы и кредитной экспансии, то это становится причиной общего повышения цен на все товары и услуги под действием денежных факторов. Если в ходе такой инфляции рост заработной платы достаточно сильно отстает от роста цен на товары, то институциональная безработица может уменьшиться или совсем исчезнуть. Но ее уменьшение и исчезновение происходит вследствие того, что этот эффект равносилен снижению реальной заработной платы. Лорд Кейнс считал кредитную экспансию эффективным методом уничтожения безработицы; он считал, что постепенное и автоматическое снижение реальной заработной платы в результате роста цен не вызовет такого сильного сопротивления рабочего класса, как любая попытка понизить денежную заработную плату[Cм.: Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег//Кейнс Дж.М. Избранные произведения. М.: Экономика, 1993. С. 427. Критическое исследование этой идеи см.: Hahn A. Deficit Spending and Privatе Entеrprise. Postwar Reajustments Bulletin. No. 8. U.S. Chamber of Commerce. P. 2829; Hazlitt H. The Failure of the New Economics. Princeton, 1959. P. 263295. Об успехе кейнсианской стратагемы в 30-х годах см. с. 742743.]. Однако успех этого хитрого плана потребует неправдоподобной степени невежества и глупости со стороны наемных рабочих. До тех пор, пока рабочие считают, что минимальные ставки заработной платы им выгодны, они не позволят себя одурачить подобными ловкими трюками.

На практике все механизмы так называемой политики полной занятости в конечном итоге ведут к установлению социализма немецкого образца. Так как назначенные работодателями и профсоюзами члены арбитражного суда никогда между собой не договорятся о справедливости определенной ставки, то фактически последнее слово принадлежит членам суда, назначенным государством. Таким образом, власть определять величину заработной платы переходит к государству.

Чем больше расширяются общественные работы и чем больше государство предпринимает мер, чтобы заполнить разрыв, остающийся якобы вследствие неспособности системы свободного предпринимательства обеспечить всех работой, тем больше съеживается царство свободного предпринимательства. Таким образом, мы вновь сталкиваемся с альтернативой капитализма и социализма. Не может идти и речи об устойчивой политике минимальной заработной платы.

Каталлактические аспекты профсоюзного движения

Единственная каталлактическая проблема, относящаяся к профсоюзному движению, возможно ли путем давления и принуждения поднять заработную плату всех, кто стремится работать, выше уровня, который определил бы свободный рынок.

Во всех странах профсоюзы фактически получили привилегию насильственных действий. Государства отказались в их пользу от важнейшего атрибута государства исключительной власти и права прибегать к насильственному сдерживанию и принуждению. Разумеется, законы, которые считают уголовным правонарушением использование за исключением самообороны насильственных действий, не отменялись и не изменялись. Однако насилие профсоюзов допускается в широких пределах. Практически они имеют право силой препятствовать любому не повиноваться их приказам, касающимся заработной платы и других условий труда. Профсоюзы могут безнаказанно нанести телесные повреждения штрейкбрехерам, а также предпринимателям и представителям предпринимателей, которые нанимают штрейкбрехеров. Они могут уничтожать собственность таких работодателей и даже причинять вред потребителям, заходящим в их магазины. Власти с одобрения общественного мнения попустительствуют подобным действиям. Полиция не останавливает таких правонарушителей, прокуроры не предъявляют им обвинения, и уголовным судам не предоставляется никакой возможности вынести судебное решение по поводу их действий. В крайних случаях, когда насилие заходит слишком далеко, предпринимаются робкие и неуверенные попытки его ограничить. Но, как правило, они проваливаются. Провал этих попыток связан с бюрократической неэффективностью или недостаточностью средств, которыми располагают власти, но чаще с нежеланием государственного аппарата в целом эффективно вмешаться[Cм.: Petro S. The Labor Policy of the Free Society. New York, 1957; Pound R. Legal Immunities of Labor Unions. Washington, D.C., American Enterprise Association, 1957.].

На протяжении долгого времени таково было положение дел во всех несоциалистических странах. Экономист, устанавливая эти факты, никого не обвиняет и никого не осуждает. Он просто объясняет, в каких условиях профсоюзы реализуют свое право навязывать свои минимальные ставки заработной платы и что в действительности означает термин коллективный торг.

В соответствии с объяснениями защитников профсоюзов коллективный торг просто означает замену индивидуального торга отдельных рабочих на коллективный торг профсоюзов. В высокоразвитой рыночной экономике торги, касающиеся тех товаров и услуг, которые, являясь однородными, покупаются и продаются большими партиями, проходят иначе, чем при торговле невзаимозаменяемыми товарами и услугами. Сначала продавец или покупатель однородного товара или однородной услуги устанавливает предварительную ориентировочную цену, а затем корректирует ее в соответствии с реакцией на его предложение заинтересованных лиц до тех пор, пока не будет в состоянии купить или продать столько, сколько он планирует. Технически здесь невозможна никакая иная процедура. Универсальный магазин не может торговаться со своими клиентами. Он устанавливает цену и ждет. Если люди не покупают товар в достаточном количестве, то он снижает цену. Завод, которому требуются 500 сварщиков, устанавливает заработную плату, которая, как он ожидает, позволит нанять 500 человек. Если их оказывается меньше, это вынуждает его повысить тариф. Каждый работодатель должен повышать предлагаемую им заработную плату до тех пор, пока ни один конкурент не переманит рабочего более высокой зарплатой. Навязывание минимальных ставок заработной платы бессмысленно именно потому, что при зарплате выше этой точки не находится конкурентов, предъявляющих спрос на труд, достаточно большой, чтобы поглотить все предложение.

Если профсоюзы действительно были бы агентствами по заключению договоров, то их коллективные трудовые соглашения не могли бы поднять уровень заработной платы выше уровня, определенного свободным рынком. Пока есть безработные, у работодателя нет причин увеличивать свое предложение. Каталлактически настоящий коллективный торг не отличается от индивидуального торга. В обоих случаях последнее слово остается за теми, кто еще не нашел работу, которую он ищет.

Однако то, что профсоюзные лидеры и прорабочее законодательство эвфемистически называют коллективным торгом, имеет совершенно иную природу. Это торг под дулом пистолета; торг между вооруженной стороной, готовой применить оружие, и невооруженной стороной, находящейся под давлением. Это не рыночная сделка, а диктат по отношению к работодателю. И его результаты не отличаются от тех государственных декретов, для проведения которых в жизнь применяются полиция и уголовный суд. Он приводит к институциональной безработице.

Трактовка этой проблемы общественным мнением и огромным количеством псевдоэкономических работ вводит в крайнее заблуждение. Проблема не в праве объединения в ассоциации, а в том, должна ли объединениям частных граждан предоставляться привилегия безнаказанного применения насильственных действий. Это та же самая проблема, которая относится к деятельности Ку-Клукс-Клана.

Неверно также рассматривать этот вопрос с точки зрения права на забастовку. Проблема не в праве на забастовку, а в праве путем запугивания или насилия принуждать других людей к забастовке, а также мешать кому-либо работать на заводе, где профсоюз объявил о забастовке. Когда профсоюзы ссылаются на право на забастовку в оправдание такого запугивания и насильственных действий, то оснований у них не больше, чем у религиозной группы, если бы она в оправдание преследования раскольников ссылалась на право свободы совести.

Когда в прошлом некоторые страны отрицали право работников объединяться в профсоюзы, они руководствовались как раз идеей, что эти профсоюзы не имеют других целей, кроме как прибегать к насильственным действиям и запугиванию. Когда власти в прошлом иногда направляли свои войска на защиту работодателей, их уполномоченных и их собственности от нападений бастующих, они не были виновны в действиях, враждебных труду. Они просто делали то, что любое государство считает своей основной обязанностью. Они старались сохранить свое исключительное право прибегать к насильственным действиям.

Экономической науке нет необходимости вдаваться в исследование забастовок по поводу юрисдикции [75] и различных законов, особенно периода Нового курса в Америке, которые, по общему признанию, были направлены против работодателей и поставили профсоюзы в привилегированное положение. Имеет значение только один момент. Если государственный декрет или сдерживание и принуждение профсоюзов фиксируют заработную плату выше уровня потенциальных рыночных ставок, то это приводит к институциональной безработице.

XXXI. ДЕНЕЖНОЕ ОБРАЩЕНИЕ И МАНИПУЛИРОВАНИЕ КРЕДИТОМ

1. Государство и денежное обращение

Средства обмена и деньги суть рыночные явления. Вещь становится деньгами в результате поведения сторон рыночной сделки. Повод заняться денежными проблемами возникает у властей точно так же, как и интерес ко всем остальным обмениваемым объектам, а именно, когда они вынуждены решать, оправдывает ли несостоятельность одной из сторон акта обмена исполнять свои договорные обязательства применение государством своего аппарата насильственного принуждения. Если обе стороны выполняют свои обязательства безотлагательно и синхронно, то, как правило, не возникает никаких конфликтов, которые побудили бы одну из сторон апеллировать к судебной власти. Однако, если выполнение обязательств одной или обеих сторон временно отложено, может случиться, что для решения о том, как должны выполняться условия договора, потребуется помощь суда. Если дело связано с уплатой некоторой суммы денег, то это подразумевает задачу определения смысла, который приписывается денежным обязательствам, предусмотренным договором.

Таким образом, право определения того, что именно стороны, заключившие договор, имели в виду, когда говорили о денежной сумме, и установления того, как должно быть урегулировано обязательство заплатить эту сумму в соответствии с согласованными условиями, переходит законам страны и судам. Они должны определить, что является и что не является законным платежным средством. Обслуживая эту задачу, законы и суды не создают денег. Вещь становится деньгами только благодаря тому, что те, кто обменивается товарами и услугами, обычно используют ее в качестве средства обмена. В свободной рыночной экономике законы и судьи, присваивая определенной вещи качества законного платежного средства, просто устанавливают, что именно в соответствии с обычаями торговли имели в виду стороны, когда в своей сделке ссылались на определенный вид денег. Они интерпретируют обычаи торговли точно так же, как они поступают, когда призваны определить, каков смысл любого другого термина, использованного в контракте.

Чеканка монет давно является прерогативой правителей страны. Однако эта государственная деятельность изначально не имела никакой иной цели, кроме маркировки и удостоверения весов и мер. Клеймо власти на куске металла должно было удостоверять его вес и пробу. Когда впоследствии правители стали подменять часть драгоценных металлов неблагородными и более дешевыми металлами, сохраняя при этом обычный вид и название монет, они делали это украдкой, полностью отдавая себе отчет в том, что занимаются мошенничеством, пытаясь обмануть народ. Как только люди обнаружили эти махинации, испорченные монеты стали приниматься со скидкой против хороших старых. Государства отреагировали насильственным принуждением. Они сделали незаконным проведение различий между хорошими и плохими деньгами в торговле и расчетах по отсроченным платежам и декретировали максимальные цены, выразив их в плохих деньгах. Но полученный результат оказался не таким, какого хотели добиться государства. Их декреты не смогли остановить процесс приведения товарных цен (в обесцененной валюте) в соответствие с состоянием денежного отношения. Более того, проявился эффект, который описывает суть закона Грэшема.

История государственного вмешательства в денежное обращение это не просто летопись махинаций по обесценению и бесплодных попыток уклониться от их неизбежных каталлактических последствий. Существовали государства, которые не смотрели на свое исключительное право чеканки монет как на средство обмана той части народа, которая была уверена в честности своих правителей и которая по своему невежеству была готова принимать обесцененные монеты по нарицательной стоимости. Эти государства рассматривали производство монет не как источник тайной фискальной наживы, а как услугу государства, направленную на обеспечение ровного функционирования рынка. Но даже эти государства вследствие невежества и дилетантизма часто прибегали к помощи мер, которые были равносильны вмешательству в структуру цен, хотя они не планировались в качестве таковых. Когда в качестве денег использовались одновременно два металла, власти наивно полагали своим долгом унифицировать денежную систему путем декретирования жесткого менового отношения между золотом и серебром. Биметаллическая система потерпела полный крах. Это привело не к биметаллизму, а к чередующемуся стандарту. Металл, который по сравнению с текущим состоянием колеблющегося обменного курса золота к серебру в официально установленном соотношении был переоценен, преобладал во внутреннем обращении, тогда как другой металл исчезал. В конце концов государства отказались от своих тщетных попыток и неохотно согласились с монометаллизмом. Политика закупок серебра, проводимая Соединенными Штатами на протяжении многих десятилетий, фактически больше не была механизмом денежной политики. Это был всего лишь способ повысить цену серебра в интересах владельцев серебряных копей, их работников и штатов, на территории которых они были расположены. Это была плохо замаскированная субсидия. Ее денежная значимость заключалась лишь в том, что она финансировалась путем выпуска дополнительных долларовых казначейских билетов, качества законного платежного средства которых по сути не отличались от банкнот Федеральной резервной системы, хотя на них стоял практически бессмысленный оттиск Серебряный сертификат.

Однако в экономической истории имеются также примеры хорошо задуманной и успешной денежной политики со стороны государств, единственным намерением которых было обеспечить свою страну хорошо работающей денежной системой. Либерализм laissez faire не отменяет традиционное исключительное право государства на чеканку монет. Но в руках либерального государства характер этой государственной монополии полностью изменился. Представления, которые рассматривали ее в качестве инструмента интервенционистской политики, были решительно отброшены. Она больше не использовалась в фискальных целях или в целях содействия одним группам населения за счет других групп. Активность государства в денежной сфере была посвящена только одной цели: облегчать и упрощать использование средства обмена, которое поведение людей сделало деньгами. Было решено, что денежная система страны должна быть здоровой. Принцип здоровья означал, что стандартные монеты, т.е. те, которым закон присвоил силу неограниченного платежного средства, должны быть соответствующим образом испытаны, а клейменые золотые слитки должны быть отчеканены таким образом, чтобы сделать выявление обрезания, соскабливания и подделки простым делом. У клейма государства была только одна функция удостоверить вес и пробу металла. Монеты, износившиеся от употребления, или по иным причинам уменьшившиеся в весе сверх очень узких границ допустимого отклонения, теряли свои качества законного платежного средства; власти сами изымали такие монеты из обращения и перечеканивали их. Получателю такой испорченной монеты больше не приходилось пользоваться весами и кислотой, чтобы узнать ее вес и содержание. С другой стороны, индивидам было дано право принести слиток на печатный двор и превратить его в стандартную монету либо бесплатно, либо за пошлину, которая не превосходила фактических затрат на этот процесс. Таким образом многие национальные валюты стали подлинными золотыми валютами. Это привело к стабильности обменного курса между внутренним законным платежным средством и законными платежными средствами всех остальных стран, которые приняли те же принципы. Так, без всяких межгосударственных соглашений и учреждений возник международный золотой стандарт.

Во многих странах появление золотого стандарта было вызвано действием закона Грэшема.  В Великобритании роль  государства в этом процессе состояла просто в ратификации результатов, вызванных действием закона Грэшема; оно превратило положение дел, существовавшее де-факто, в положение, закрепленное законом. В других странах правительства сознательно отменили биметаллизм как раз в тот момент, когда изменения в рыночном соотношении золота и серебра должны были привести к замене существовавшей де-факто золотой валюте на де-факто серебряную валюту. Для всех этих стран формальное введение золотого стандарта не требовало никаких дополнительных административных мер, кроме принятия законов.

Иным было положение в странах, которые хотели заменить золотым стандартом существовавшую де-факто или де-юре серебряную или бумажную валюту. Когда в 70-х годах XIX в. Германский рейх захотел принять золотой стандарт, национальной валютой было серебро. Он не мог осуществить свой план, лишь скопировав процедуру тех стран, в которых введение золотого стандарта было просто ратификацией фактического положения вещей. Он должен был обменять стандартные серебряные монеты, имевшиеся на руках у населения, на золотые монеты. Эта сложная финансовая операция требовала много времени и подразумевала обширные государственные закупки золота и продажи серебра. Схожими были условия в тех странах, которые хотели заменить золотом кредитные или бумажные деньги.

Необходимо уяснить эти факты, так как они иллюстрируют разницу между условиями, существовавшими в эпоху либерализма, и теми условиями, которые существуют сегодня, в век интервенционизма.

2. Интервенционистские аспекты законодательства о законном платежном средстве

Простейшей и самой старой разновидностью денежного интервенционизма является снижение ценности монет, или снижение их веса либо размера с целью уменьшения долга. Власти присваивали более дешевым единицам валюты полную силу законного платежного средства, до этого признававшуюся за более полновесными единицами. Все отсроченные платежи законно могли быть исполнены путем выплаты причитающейся суммы более дешевыми монетами по их номинальной стоимости. Должники получили выгоду за счет кредиторов. Но в то же время будущие сделки стали для должников более обременительными. Формирование тенденции роста валовых рыночных процентных ставок явилось результатом того, что стороны учитывали возможность повторения аналогичных мероприятий по уменьшению долга. Уменьшение долга улучшает положение тех, кто уже был должен в этот момент, однако это ухудшает положение тех, кто желает или вынужден договариваться о новых заимствованиях.

Антипод уменьшения долга усугубление долга посредством денежных мероприятий также имел место, хотя и реже. Однако он никогда не планировался намеренно как механизм содействия интересам кредиторов за счет должников. Всякий раз, когда так случалось, это было непредусмотренным следствием денежных изменений, считавшихся необходимыми с других точек зрения. Прибегая к таким денежным изменениям, государства мирились с их неблагоприятным воздействием на отсроченные платежи либо потому, что они считали эти меры неизбежными, либо потому, что полагали: кредиторы и должники, определяя условия договора, уже предвидели эти изменения и должным образом учли их. Самым ярким примером являются события в Британии после наполеоновских войн и после первой мировой войны. В обоих случаях Великобритания через некоторое время после окончания военных действий посредством проведения дефляционной политики возвращалась к довоенному золотому паритету фунта стерлингов. Идея осуществления замены стандарта военного времени, основанного на кредитных деньгах, золотым стандартом путем соглашения с изменениями менового отношения фунта и золота, которое уже имело место, и принятия этого соотношения в качестве нового юридически закрепленного паритета, была отвергнута. Второй вариант считался неприемлемым как форма национального банкротства, как частичный отказ от государственного долга, как умышленное посягательство на права тех, чьи права требования возникли в период, предшествовавший временной приостановке безусловной обратимости банкнот Банка Англии. Люди страдали иллюзией, что зло, причиненное инфляцией, можно исцелить последующей дефляцией. Однако возвращение к довоенному золотому паритету не могло компенсировать кредиторам ущерб, причиненный тем, что должники выплатили им старые долги в период обесценения денег. Более того, это являлось благом для всех, кто дал взаймы в этот период, и ударом для всех, кто занял в долг. Но политики, ответственные за дефляционную политику, не понимали смысла своих действий. Они не сумели увидеть последствий, которые даже им казались нежелательными, и если бы они вовремя осознали их, то они не знали бы, как их избежать. В действительности их деятельность соответствовала интересам кредиторов в ущерб интересам должников, особенно держателей государственных облигаций за счет налогоплательщиков. В 20-х годах XIX в. это серьезно усугубило беды британского сельского хозяйства, а 100 лет спустя ударило по британскому экспорту. Несмотря на это было бы ошибкой называть эти две британские денежные реформы достижением цели интервенционизма, специально направленной на усугубление долга. Усугубление долга было просто непредусмотренным следствием политики, преследовавшей иные цели.

Всякий раз, когда использовались меры по уменьшению долга, их авторы торжественно заявляли, что они никогда не повторятся. Они подчеркивали, что экстраординарные обстоятельства, которые больше никогда не повторятся, создали чрезвычайное положение, делающее необходимым применение болезненных мер, достойных решительного осуждения в любых иных обстоятельствах. Один раз и впредь никогда, заявляли они. Легко понять, почему авторы и сторонники уменьшения долга вынуждены были делать подобные заявления. Если полное или частичное аннулирование требований кредиторов становится регулярной политикой, то выдача кредитов прекратится совсем. Когда стороны предусматривают отсроченные платежи, они ожидают, что никакого аннулирования не произойдет.

Поэтому недопустимо смотреть на аннулирование долгов как на механизм системы экономической политики, которую можно было бы считать альтернативой какой-либо иной постоянной экономической организации общества. Это бомба, которая разрушает и не может делать ничего, кроме как разрушать. Если она применяется только однажды, то восстановление подорванной кредитной системы еще возможно. Но если взрывы повторяются, то это приводит к полному разрушению.

Не совсем правильно смотреть на инфляцию и дефляцию только с точки зрения оказываемого ими влияния на отсроченные платежи. Выше было показано, что, изменения покупательной способности под действием денежных факторов не оказывают одинакового и одновременного влияния на различные товары и услуги, а также значение этой неравномерности для рынка[См. с. 385387.]. Но если кто-то считает инфляцию и дефляцию средствами перестройки отношений между кредиторами и должниками, то он не может не понимать, что цели, преследуемые государством, прибегающим к их помощи, достигаются только в незначительной степени и что, кроме всего прочего, возникают последствия, которые с точки зрения государства являются крайне нежелательными. Как в случае с любой другой разновидностью государственного вмешательства в структуру цен, получаемые результаты не только противоречат намерениям государства, но и являются еще более нежелательными, чем условия свободного рынка.

Когда государство прибегает к инфляции с целью содействия интересам должников в ущерб кредиторам, то оно добивается успеха только в отношении тех отсроченных платежей, которые были предусмотрены до этого. Инфляция не позволяет дешевле получить новые кредиты; наоборот, она делает их более дорогими за счет появления положительной ценовой премии. Если инфляция доводится до своего логического конца, то она приводит к тому, что любые отсроченные платежи, осуществляемые в инфляционной валюте, прекращаются вообще.

3. Эволюция современных методов манипулирования денежным обращением

Металлическая валюта не поддается государственному манипулированию. Разумеется, во власти государства принять законы о законном платежном средстве. Но тогда действие закона Грэшема сведет на нет все усилия государства. С этой точки зрения металлический стандарт представляет собой препятствие на пути любых попыток государства вмешаться в рыночные явления при помощи денежной политики.

Исследуя историю получения государствами власти манипулировать своими национальными денежными системами, мы должны начать с упоминания одного из самых серьезных недостатков классической школы. И Адам Смит, и Рикардо смотрели на издержки, связанные с сохранением металлической валюты, как на излишние траты. На их взгляд, замена металлических денег бумажными позволит использовать капитал и труд, требующиеся для производства золота и серебра в количестве, необходимом для денежных целей, для производства благ, которые способны непосредственно удовлетворять нужды людей. Отталкиваясь от этого предположения, Рикардо разработал свой знаменитый Проект экономичной и твердой валюты, впервые опубликованный в 1816 г. План Рикардо был предан забвению. Спустя много десятилетий после его смерти несколько стран приняли на вооружение его основные принципы под названием золотовалютного стандарта с целью уменьшить мнимые потери, связанные с действием золотого стандарта, в настоящее время называемого классическим или ортодоксальным.

В условиях классического золотого стандарта часть остатков наличности индивидов состоит из золотых монет. При золотовалютном стандарте остатки наличности индивидов целиком состоят из заместителей денег. Эти заместители денег подлежат обмену по нарицательной стоимости либо на золото, либо на иностранную валюту стран, имеющих золотой или золотовалютный стандарт. Однако мероприятия денежных и банковских институтов нацелены на то, чтобы не допускать изъятия золота из центрального банка и переведения его во внутренние остатки наличности. Первейшая цель выкупа обеспечение стабильности курсов иностранных валют.

Обсуждая проблему золотовалютного стандарта, все экономисты включая и автора этих строк оказались не способны осознать, что он дает в руки правительствам власть легко манипулировать национальной валютой. Экономисты беспечно полагали, что ни одно правительство цивилизованной страны не использует золотовалютный стандарт в качестве инструмента инфляционной политики. Конечно, не следует сильно преувеличивать роль, которую золотовалютный стандарт играл в инфляционных авантюрах последних десятилетий. Главным фактором была проинфляционная идеология. Золотовалютный стандарт был просто удобным средством осуществления инфляционных планов. Его отсутствие не мешало проведению инфляционных мероприятий. В 1933 г. в Соединенных Штатах в общем и целом еще существовал классический золотой стандарт. Этот факт не остановил инфляционизма Нового курса. Соединенные Штаты одним махом путем конфискации золотых резервов граждан упразднили золотой стандарт и девальвировали доллар относительно золота.

Новую разновидность золотовалютного стандарта, появившуюся в период между двумя мировыми войнами, можно было назвать гибким золотовалютным стандартом, или, для простоты, гибким стандартом. При этой системе Центральный банк или валютный уравнительный счет (как бы ни назывался соответствующий государственный институт) свободно обменивает заместители денег, являющиеся национальным законным платежным средством страны, либо на золото, либо на иностранную валюту, и наоборот. Курс, по которому производятся эти валютообменные сделки, не фиксирован, а подвержен изменениям. Это гибкий курс, как его называют. Однако эта гибкость почти всегда направлена в сторону понижения. Власти используют свою власть, чтобы снизить эквивалент национальной валюты в золоте или тех иностранных валют, эквивалент которых в золоте не падает; они никогда не рискнут его повысить. Если курс относительно валюты другой страны повышался, то это изменение являлось лишь окончательным оформлением падения другой валюты (относительно золота или валют других стран). Его целью было приведение оценки стоимости этой конкретной иностранной валюты в соответствие с оценкой стоимости золота и валют других зарубежных стран.

Если понижательное движение курса очень заметно, то это называется девальвацией. Если изменение курса не столь велико, то редакторы финансовых известий описывают это как ослабление международной оценки стоимости данной валюты[См. с. 430.]. В обоих случаях, говоря об этом событии, обычно заявляют, что страна повысила цену золота.

Описание характера гибкого стандарта с каталлактической точки зрения не следует путать с описанием с юридической точки зрения. На каталлактические аспекты этого вопроса не оказывают никакого влияния связанные с ним конституционные проблемы. Не важно, законодательной или исполнительной ветви государства принадлежит власть изменять курс национальной валюты. Не важно, не ограничены полномочия органа управления или, как в случае с Соединенными Штатами в период Нового курса, они ограничены предельной точкой, ниже которой чиновники не имеют права продолжать девальвацию. Для экономической трактовки проблемы имеет значение только то, что принцип жесткого паритета был заменен принципом гибких паритетов. Каким бы ни было конституционное положение дел, ни одно государство не смогло бы предпринять повышение цены золота, если бы общественное мнение было настроено против этой манипуляции. Если, с другой стороны, общественное мнение одобряет этот шаг, то никакие юридические формальности не смогут ни полностью предотвратить его, ни даже задержать на короткое время. То, что случилось в Великобритании в 1931 г., в Соединенных Штатах в 1933 г. и во Франции и Швейцарии в 1936 г., со всей очевидностью показывает, что аппарат представительного государства способен работать весьма оперативно, если народ разделяет мнение так называемых экспертов относительно целесообразности и необходимости девальвации денежной единицы.

Как будет показано ниже, одной из основных целей девальвации валюты либо крупномасштабной, либо ограниченной является изменение условий внешней торговли. Влияние на внешнюю торговлю делает невозможным для малых стран следование собственному курсу в области манипулирования денежной единицей, не обращая внимания на то, что делают те страны, с которыми они имеют самые тесные торговые связи. Такие страны вынуждены следовать в кильватере денежной политики зарубежных стран. Насколько дело касается денежной политики, они добровольно становятся сателлитами иностранных держав. Поддерживая жесткий паритет с валютой монетарного сюзерена, они следуют за изменениями, которые производит страна-сюзерен с курсом своей валюты относительно золота и валют других стран. Они присоединяются к денежному блоку и интегрируют свою страну в денежную зону. Самый яркий пример стерлинговый блок или зона.

Гибкий стандарт не следует смешивать с условиями тех стран, где государство просто декларирует официальный курс внутренней денежной единицы к золоту и иностранным валютам, но он не является действующим. Отличительная черта гибкого стандарта в том, что по установленному курсу любое количество внутренних заменителей денег действительно можно обменять на золото или иностранную валюту и наоборот. По этому курсу Центральный банк (или любое иное государственное агентство, облеченное этой задачей) покупает или продает любое количество внутренней валюты и иностранной валюты, по крайней мере одной из тех стран, которые сами имеют либо золотой, либо гибкий стандарт. Внутренние банкноты действительно подлежат выкупу.

Без этой существенной черты гибкого стандарта, декреты, объявляющие определенный курс, имеют совершенно иной смысл и приводят к совершенно иным последствиям[См. параграф 6 этой главы.].

4. Цели девальвации валюты

Гибкий стандарт представляет собой инструмент организации инфляции. Единственная причина его принятия сделать повторение инфляционных акций насколько возможно более простыми технически с точки зрения властей.

В период бума, который закончился в 1929 г., профсоюзам удалось почти во всех странах навязать более высокие ставки заработной платы, чем те, которые определил бы рынок, если бы регулировался только миграционными барьерами. Эти ставки заработной платы уже создали во многих странах значительную институциональную безработицу, в то время как кредитная экспансия все еще продолжалась ускоренными темпами. Когда в конце концов наступила неизбежная депрессия и цены на товары начали падать, профсоюзы при твердой поддержке правительств (даже тех, которые поносились как антипрофсоюзные) упрямо цеплялись за свою политику высокой заработной платы. Они либо категорически не соглашались ни на какое урезание номинальной заработной платы, либо допускали лишь небольшое снижение. Результатом стал громадный рост институциональной безработицы. (С другой стороны, те рабочие, которые сохранили свои рабочие места, повысили свой уровень жизни, так как их почасовые реальные ставки заработной платы выросли.) Бремя пособий по безработице стало невыносимым. Миллионы безработных превратились в серьезную угрозу спокойствию в стране. По индустриальным странам бродил призрак революции. Но профсоюзные лидеры не шли на уступки, и ни один государственный деятель не нашел в себе мужества открыто бросить им вызов.

Находясь в трудном положении, перепуганные правители вспомнили о паллиативе, давно рекомендованном инфляционистами. Поскольку профсоюзы возражали против корректировки заработной платы в соответствии с состоянием денежного отношения и ценами на товары, то они решили привести в соответствие с величиной заработной платы денежное отношение и цены на товары. Как им казалось, не заработная плата была высока, а национальная денежная единица была переоценена относительно золота и иностранной валюты, и ее следует скорректировать. Девальвация стала панацеей.

Целями девальвации были:

1) сохранить уровень номинальной заработной платы или даже создать условия, требующиеся для ее дальнейшего роста, в то время как реальная заработная плата должна была скорее упасть;

2) заставить товарные цены, особенно цены на продукцию сельского хозяйства, расти в национальной валюте или, по меньшей мере, остановить их дальнейшее падение;

3) оказать помощь должникам за счет кредиторов;

4) поощрить экспорт и снизить импорт;

5) привлечь больше иностранных туристов и сделать более дорогими (во внутренней валюте) поездки в другие страны для граждан своей страны.

Однако ни государства, ни литературные проповедники их политики не были достаточно искренни, чтобы признать открыто, что одной из основных целей девальвации было снижение уровня реальной заработной платы. По большей части они предпочитали описывать цель девальвации как устранение мнимого фундаментального неравновесия между внутренним и международным уровнями цен. Они говорили о необходимости снижения внутренних издержек производства. Но они старались не упоминать, что одной из двух статей издержек, которые, как они ожидали, снизятся в результате девальвации, будет реальная заработная плата. Второй статьей был процент по долгосрочным кредитам предприятиям и основная сумма этих долгов.

Невозможно всерьез воспринимать аргументы, выдвигаемые в пользу девальвации. Они крайне путаны и противоречивы, поскольку девальвация не была политикой, выработанной в результате холодного взвешивания всех за и против. Это была капитуляция правительств перед профсоюзными лидерами, не желавшими признавать, что их политика заработной платы провалилась и привела к беспрецедентной институциональной безработице. Она была отчаянным паллиативом слабых и бездарных политиков, движимых стремлением продлить свое пребывание в должности. Оправдывая свою политику, они не беспокоились о противоречиях. Они обещали обрабатывающей промышленности и фермерам, что девальвация заставит цены расти. Но в то же время они обещали потребителям, что жесткое регулирование цен не допустит повышения стоимости жизни.

И все же правительства еще могут попытаться оправдать свое поведение тем, что при данном состоянии общественного мнения, целиком и полностью определявшимся ложной профсоюзной доктриной, никакая иная политика была бы невозможна. Но ничем нельзя оправдать тех ученых, которые приветствовали гибкость валютных курсов в качестве совершенной и наиболее желательной системы. Если правительства еще пытались подчеркнуть, что девальвация была чрезвычайной мерой, которую не следует повторять, то эти авторы провозглашали гибкий стандарт наиболее подходящей денежной  системой и стремились продемонстрировать мнимые пороки, присущие стабильности валютных курсов. В своем слепом рвении услужить правительству и мощным профсоюзным и фермерским группам давления они до крайности раздули проблему гибких курсов. Однако изъяны гибкого стандарта стали очевидны очень скоро. Увлечение девальвацией очень быстро прошло. В годы второй мировой войны, чуть больше чем через десять лет после того, как Великобритания явила первый пример гибкого стандарта, даже лорд Кейнс и его адепты обнаружили, что стабильность валютных курсов имеет свои достоинства. Одной из декларируемых целей Международного валютного фонда становится стабилизация валютных курсов.

Если смотреть на девальвацию не глазами апологета экономической политики государства и профсоюзов, а глазами экономиста, то прежде всего следует подчеркнуть, что все приносимое ею благо лишь временно. Да и то при условии, что девальвацию производит только одна страна, тогда как остальные страны воздерживаются от девальвации своих валют. Если остальные страны проведут девальвацию в тех же масштабах, то не произойдет никаких изменений во внешней торговле. Если они проведут более сильную девальвацию, то все преходящие выгоды, какими бы они ни были, достанутся только им. Поэтому повсеместное принятие принципов гибкого стандарта должно привести к гонке между странами, стремящимися превзойти друг друга. Финалом этого соревнования становится разрушение денежных систем всех стран.

Широко рекламируемые преимущества, которые девальвация обеспечивает в сферах внешней торговли и туризма, целиком и полностью обязаны тому факту, что корректировка внутренних цен и ставок заработной платы в соответствии с состоянием дел, созданным девальвацией, требует некоторого времени. Пока процесс адаптации не завершен, экспорт поощряется, а импорт затрудняется. Однако это просто-напросто означает, что в этот период граждане страны, пережившей девальвацию, получают меньше за то, что они продают на внешних рынках, и больше платят за то, что они покупают за границей; соответственно, они должны ограничить свое потребление. Это может казаться благом по мнению тех, для кого мерилом благосостояния нации является сальдо внешней торговли. На простом языке это можно выразить следующим образом: гражданин Великобритании должен экспортировать больше британских товаров, чтобы купить такое количество чая, которое до девальвации он получал за меньшее количество экспортированных британских товаров.

Девальвация, говорят ее поборники, облегчает бремя долгов. Безусловно, это так. Она помогает должникам за счет кредиторов. Это выгодно по мнению тех, кто еще не знает, что в современных условиях кредиторов не следует отождествлять с богатыми, а должников с бедными. В действительности же обремененные долгами владельцы недвижимости и фермерской земли, а также акционеры задолжавших корпораций получают прибыль за счет подавляющего большинства людей, чьи сбережения вложены в облигации, векселя, сберегательные депозиты и страховые полисы.

Необходимо рассмотреть и иностранные кредиты. Когда Великобритания, Соединенные Штаты, Франция, Швейцария и некоторые другие европейские страны-кредиторы девальвировали свои валюты, они сделали подарок своим должникам.

Одним из основных аргументов в пользу гибкого стандарта считается то, что он понижает процентные ставки на внутреннем денежном рынке. Говорят, что, мол, при классическом золотом стандарте и жестком золотовалютном стандарте страна должна приспосабливать внутренние процентные ставки к условиям международного денежного рынка. При гибком стандарте, определяя политику процентных ставок, она имеет возможность руководствоваться исключительно соображениями своего собственного благосостояния.

Этот аргумент является очевидно несостоятельным в отношении тех стран, у которых общая сумма долга иностранным государствам превышает общую сумму кредитов, выданных иностранным государствам. Когда в XIX в. некоторые из стран-должников приняли на вооружение здоровую денежную политику, их фирмам и гражданам представилась возможность получать иностранные кредиты, выраженные в своей национальной валюте. Эта возможность исчезла вместе с изменениями денежной политики этих стран. Ни один иностранный банкир не выдаст ссуду в итальянских лирах и не попытается выпустить лировые облигации. Что касается иностранных кредитов, то любые изменения внутренних денежных условий страны-должника бесполезны. Что касается внутренних кредитов, то девальвация уменьшает только уже сделанные долги. Она повышает валовую рыночную ставку процента по новым долгам, так как приводит к появлению положительной ценовой премии.

То же самое относится и к режиму процентных ставок в странах-кредиторах. Нет нужды что-либо добавлять к доказательству того, что процент это не денежный феномен и в долгосрочной перспективе денежные мероприятия не оказывают на него влияния.

Надо признать, что девальвации, к помощи которых прибегли многие государства между 1931 и 1938 гг., в некоторых странах заставили упасть реальные ставки заработной платы и тем самым снизили масштабы институциональной безработицы. В связи с этим историки, изучающие эти девальвации, могут сказать, что они были успешными, так как предотвратили революционный бунт день ото дня растущей массы безработных и так как в существовавших в то время идеологических условиях нельзя было воспользоваться никакими иными средствами. Но историки тут же должны добавить, что эта мера никак не повлияла на коренные причины институциональной безработицы ложные догматы тред-юнионизма. Девальвация была хитрым маневром с целью вырваться из-под влияния профсоюзной доктрины. Она сработала, потому что не причиняла ущерба профсоюзному движению. Но именно из-за того, что она не затрагивала популярность профсоюзного движения, она могла работать только в течение непродолжительного времени. Профсоюзные лидеры быстро научились отличать номинальную заработную плату от реальной. Сегодня их политика направлена на повышение реальной заработной платы. Их больше невозможно одурачить с помощью снижения покупательной способности денежной единицы. Девальвация исчерпала свою полезность в качестве механизма снижения институциональной безработицы.

Знание этих фактов дает ключ к правильной оценке той роли, которую в период между двумя мировыми войнами играли теории лорда Кейнса. Кейнс не добавил ни одной новой идеи к перечню инфляционистских заблуждений, тысячи раз опровергнутых экономистами. Его теории были даже более противоречивыми и непоследовательными, чем теории его предшественников, которые подобно Сильвио Гезеллу были отвергнуты как денежные маньяки.  Он просто знал, как прикрыть оправдание инфляции и кредитной экспансии изощренной терминологией математической экономической теории. Инфляционисты затруднялись выдвинуть благовидные аргументы в пользу политики безрассудных государственных расходов. Они просто не могли найти аргументов против экономической теоремы об институциональной безработице. И в этот трудный для себя момент они приветствовали кейнсианскую революцию стихами Вордсворта: Блаженством было жить в рассветный час, но чистым раем молодость была[Cм.: Samuelson P.A. Lord Keynes and the General Theory//Econometrica. 1946. 14. 187; reprinted in The New Economics. Ed. S.E. Harris. New York, 1947. P. 145.] (перевод В.С. Автономова). Однако это был весьма скоротечный рай. Мы можем допустить, что у британского и американского правительств в 30-х годах не было иного выбора, кроме девальвации валюты, инфляции и кредитной экспансии, несбалансированного бюджета и дефицитного финансирования. Правительства не могут быть свободными от давления общественного мнения. Они не могут сопротивляться господству всеми разделяемой идеологии, пусть и ошибочной. Но это не может служить извинением для чиновников, которые могли подать в отставку, но не проводить политику, имеющую для страны катастрофические последствия. Еще меньше это извиняет теоретиков, старавшихся обеспечить якобы научное обоснование самому грубому из всех популярных заблуждений, а именно инфляционизму.

5. Кредитная экспансия

Выше уже отмечалось, что было бы ошибкой смотреть на кредитную экспансию только как на способ государственного вмешательства в рынок. Инструменты, не имеющие покрытия, появляются на свет не в качестве средства государственной политики, специально нацеленного на высокие цены, высокие номинальные ставки заработной платы, понижение рыночной ставки процента и аннулирование долгов. Они появляются по ходу нормального развития банковского дела. Когда банкиры, чьи расписки на депозиты до востребования воспринимались публикой в качестве заместителя денег, начали ссужать часть размещенных у них средств, они не думали ни о чем другом, кроме своего дела. Они считали, что не будет большого вреда от того, что они не будут держать полный эквивалент выданных расписок в виде резервов наличности в своих сейфах. Они были уверены, что всегда будут в состоянии выполнить свои обязательства и без задержки выкупить все выданные расписки, даже если они ссудят часть депозитов под проценты. Банкноты становятся инструментами, не имеющими покрытия, в условиях действия свободной рыночной экономики. Прародителем кредитной экспансии был банкир, а не власть.

Но сегодня кредитная экспансия является исключительно государственной практикой. Хотя частные банки и банкиры и занимают важное место в эмитировании инструментов, не имеющих покрытия, их роль является чисто вспомогательной и касается только технических деталей. Государства в одиночку управляют развитием событий. Они добились полного господства во всех вопросах, касающихся масштабов фидуциарного кредита. В то время как масштаб кредитной экспансии, которую способны организовать частные банки и банкиры, жестко ограничен, государства нацелены на максимально возможный размах кредитной экспансии. Кредитная экспансия главное орудие государства в борьбе против рыночной экономики. В его руках она является волшебной палочной, предназначенной для чудесного избавления от редкости капитальных благ, снижения или полного упразднения ставки процента, финансирования щедрых государственных расходов, экспроприации капиталистов, стимулирования вечного бума и всеобщего процветания.

Неизбежные последствия кредитной экспансии продемонстрированы в теории циклов производства. Даже те экономисты, которые все еще отказываются признавать правильность денежной, или основной на фидуциарном кредите теории циклических колебаний производства, никогда не осмеливались поставить под сомнение убедительность и неопровержимость того, что эта теория утверждает относительно неизбежных последствий кредитной экспансии. Эти экономисты должны признать и признают, что резкий скачок неизменно обусловлен кредитной экспансией, что он не может возникнуть и продолжаться без кредитной экспансии и что он оборачивается депрессией, когда развитие кредитной экспансии прекращается. Фактически их объяснение цикла производства сводится к утверждению, что резкий подъем изначально порождается не кредитной экспансией, а другими факторами. Они говорят, что кредитная экспансия даже, по их мнению, необходимый элемент общего бума не является следствием политики, специально нацеленной на низкие процентные ставки и поощрение дополнительных инвестиций, для которых не хватает необходимых капитальных благ. Она является тем, что чудесным образом всегда возникает без активного вмешательства со стороны властей, где бы эти другие факторы ни начинали действовать.

Очевидно, что эти экономисты противоречат сами себе, когда выступают против планов устранения колебания производства путем воздержания от кредитной экспансии. Сторонники наивного инфляционистского взгляда на историю последовательны, когда из своих разумеется, крайне ошибочных и противоречивых догматов делают вывод, что кредитная экспансия является экономической панацеей. Но те, кто не отрицает, что кредитная экспансия является причиной бума, т.е. необходимым условием депрессии, противоречат своей собственной доктрине, сражаясь с предложениями обуздать кредитную экспансию. Представители и государства, и мощных групп давления, и поборники догматичной неортодоксальности, доминирующие на экономических факультетах университетов, соглашаются с тем, что следует пытаться предотвратить повторение депрессий и что осуществление этой цели требует недопущения бумов. Они не могут выдвинуть логичных аргументов против предложений воздержаться от политики, поощряющей кредитную экспансию. Но они упрямы и не хотят слушать ничего подобного. Они неистово поносят планы предупреждения кредитной экспансии как коварные замыслы, которые увековечат депрессию. Их позиция ясно демонстрирует истинность утверждения о том, что циклы производства являются результатом политики, намеренно нацеленной на снижение ставки процента и возбуждение искусственных бумов.

Не секрет, что сегодня мероприятия, направленные на снижение процентной ставки, повсеместно считаются весьма желательными, а на кредитную экспансию смотрят как на эффективное средство достижения этой цели. Именно это предубеждение вынуждает все государства бороться с золотым стандартом. Все политические партии и группы давления твердо привержены политике легких денег[Если банк не расширяет фидуциарного кредита путем эмитирования дополнительных инструментов, не имеющих покрытия (либо в форме банкнот, либо в форме депонированных денег), то он не может вызвать бума, даже если снижает величину взимаемого процента ниже ставки свободного рынка. Он просто делает подарок должникам. Вывод, который следует сделать из теории циклов производства тем, кто желает предотвратить повторение бумов и последующих депрессий, состоит не в том, что банки не должны снижать процентную ставку, а в том, что они должны воздерживаться от кредитной экспансии. Разумеется, кредитная экспансия неизбежно приводит к временному понижательному движению рыночных процентных ставок. Профессор Хаберлер (Хаберлер Г. Процветание и депрессия. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960. С. 9293) абсолютно не сумел осознать этот момент, имеющий первостепенную важность, и, таким образом, его критические замечания являются бессмысленными.].

Цель кредитной экспансии состоит в содействии интересам одних групп населения за счет других. Это, конечно, максимум того, чего может добиться интервенционизм, когда он не наносит ущерба интересам всех групп. Однако, делая сообщество в целом беднее, он все же способен обогатить некоторые слои. Какие именно группы входят в последнюю категорию, в каждом конкретном случае зависит от обстоятельств.

Идея, породившая то, что называется качественным кредитным контролем, состоит в том, чтобы распределить дополнительный кредит таким образом, чтобы сконцентрировать мнимые блага кредитной экспансии на определенных группах и отказать в них всем остальным группам. Кредиты, мол, не должны идти на фондовый рынок и не должны резко повышать цены акций. Они должны приносить пользу настоящей производственной деятельности обрабатывающих отраслей, горнодобычи, настоящей торговле и прежде всего сельскому хозяйству. Другие сторонники качественного кредитного контроля хотят не допустить использования дополнительных кредитов для инвестиций в постоянный капитал и, таким образом, его обездвиживания. Вместо этого они должны использоваться для производства ликвидных товаров. Согласно этим планам власти должны давать банкам конкретные указания, какие виды кредитов им следует выдавать, а какие им выдавать запрещено.

Однако все эти проекты бесполезны. Дискриминация при выдаче ссуд не является полноценной заменой запретов на кредитную экспансию единственного средства, которое реально способно предотвратить рост котировок на фондовом рынке и расширение инвестиций в постоянный капитал. Способ, которым дополнительное количество кредита находит свой путь на ссудный рынок, имеет второстепенное значение. Важно лишь то, что есть приток вновь созданного кредита. Если банки выдают больше кредитов фермерам, фермеры оказываются в состоянии выплачивать ссуды, полученные из других источников, и платить наличные за свои покупки. Если они предоставляют больше кредитов производственным предприятиям для пополнения оборотного капитала, то они высвобождают средства, направлявшиеся по этому назначению ранее. В любом случае они создают обилие свободных денег, для которых их владельцы пытаются найти наиболее прибыльные направления вложения. Очень быстро эти средства находят лазейки на фондовую биржу или в основные фонды. Представление о том, что возможно проведение кредитной экспансии без роста цен на ценные бумаги и расширения вложений в основной капитал, абсурдно[Cм.: Machlup. The Stock Market, Credit and Capital Formation. P. 256261.].

До недавнего времени типичное развитие событий по ходу кредитной экспансии определялось двумя фактами: тем, что это была кредитная экспансия в условиях золотого стандарта, и тем, что она не была результатом согласованных действий множества национальных правительств и центральных банков, чье поведение направлялось этими правительствами. Значение первого факта в том, что правительства не были готовы отменить конвертируемость банкнот своей страны в соответствии с жестко фиксированным паритетом. Второй факт приводил к количественному разнообразию масштабов кредитной экспансии. Одни страны обгоняли другие и их банки сталкивались с опасностью внешней утечки своих резервов в золоте и иностранной валюте. Чтобы сохранить свою платежеспособность, эти банки были вынуждены прибегать к радикальным кредитным ограничениям. Тем самым они создавали панику и вызывали депрессию на внутреннем рынке. Очень скоро паника распространялась на другие страны. Деловые люди в этих странах с перепугу увеличивали свои заимствования с целью оградить свои ликвидные средства от любых возможных случайностей. Именно этот повышенный спрос на новые кредиты заставлял денежные власти их собственных стран, уже встревоженных кризисом в первой стране, также прибегнуть к сжатию. Таким образом, в течение нескольких дней или недель депрессия становилась международным феноменом.

Политика девальвации несколько изменила эту типичную последовательность событий. Под угрозой внешней утечки денежные власти не всегда прибегают к помощи ограничения кредита и повышению процентной ставки в системе центрального банка. Они проводят девальвацию. Однако девальвация не решает всех проблем. Если государство не волнует проблема роста курсов иностранных валют, то оно некоторое время может продолжать цепляться за кредитную экспансию. Но в один прекрасный день ажиотажный спрос уничтожит денежную систему. С другой стороны, если власти хотят избежать необходимости проводить девальвации снова и снова в убыстряющемся темпе, то они должны организовать внутреннюю кредитную политику таким образом, чтобы не опережать в кредитной экспансии те страны, с которыми они желают поддерживать паритет своей валюты.

Многие экономисты считают самим собой разумеющимся, что попытки властей расширить кредит приводят почти к регулярному чередованию периодов процветающей торговли и последующей депрессии. Они полагают, что последствия кредитной экспансии в будущем не будут отличаться от тех, которые наблюдаются с конца XVIII в. в Великобритании и с середины XIX в. в Западной и Центральной Европе и Северной Америке. Но мы можем поинтересоваться: неужели обстоятельства не изменились? Учения денежной  теории циклов производства  сегодня так хорошо известны даже вне узкого круга экономистов, что наивный оптимизм, в прошлом вдохновлявший предпринимателей в периоды бума, уступил место определенному скептицизму. Возможно, в будущем деловые люди будут реагировать на кредитную экспансию иначе, чем в прошлом. Возможно, они будут избегать использовать для расширения своих операций легкие деньги, потому что будут помнить о неизбежном окончании бума. Судя по некоторым признакам, этот процесс уже идет. Однако окончательные выводы делать еще рано.

В другом направлении денежная теория циклов производства уже оказывает определенное влияние на ход событий. Несмотря на то, что ни один чиновник работает ли он в Министерстве финансов или в Центральном банке, или преподает в неортодоксальном университете не готов признать это, но общественное мнение в общем и целом больше не отрицает двух основных положений теории фидуциарного кредита: а именно то, что причиной депрессии является предшествующий бум и что этот бум порождается кредитной экспансией. Будучи осведомленной об этих фактах, финансовая пресса поднимает тревогу, как только появляются первые признаки бума. После этого даже власти начинают говорить о необходимости предотвращения дальнейшего роста цен и прибылей и реально начинают ограничивать кредит. Бум быстро сходит на нет, начинается рецессия. Результатом стало то, что в последние десятилетия длина цикла значительно сократилась. Чередование бумов и экономических спадов еще продолжалось, но фазы стали короче и следовали друг за другом чаще. Это сильно отличается от классического 10,5-летнего периода цикла урожайности Уильяма Стенли Джевонса. И, наконец, самое важное, когда бум заканчивается раньше, то ошибочных инвестиций делается меньше и, как следствие, последующая депрессия также мягче.

Химера антициклической политики

Важнейшим элементом неортодоксальных доктрин, выдвигавшихся как всеми социалистами, так и всеми интервенционистами, является то, что периодическое повторение депрессий представляет собой феномен, свойственный самому функционированию рыночной экономики. Но если социалисты утверждали, что только замена капитализма социализмом способна  искоренить это зло, то  интервенционисты приписывали государству способность скорректировать функционирование рыночной экономики таким образом, чтобы достигнуть того, что они называют экономической стабильностью. Последние были бы правы, если бы их антидепрессивные планы были нацелены на радикальный отказ от политики кредитной экспансии. Однако они заранее отвергают эту идею. Интервенционисты хотят расширять кредит все больше и больше, а депрессию предотвращать, предпринимая специальные антициклические меры.

В контексте этих планов государство предстает в виде божества, которое располагается и работает вне орбиты дел человеческих, которое не зависит от действий своих подданных и властно вмешивается в эти действия извне. Оно имеет в своем распоряжении средства и фонды, которые не даны ему людьми и которые оно вольно использовать на любые цели, определенные им, государством. Все, что требуется для того, чтобы с наибольшей выгодой распорядиться этой властью, это просто следовать советам экспертов.

Самыми рекламируемыми лекарствами являются антициклическая привязка по времени общественных работ и расходы на государственные предприятия. Эта идея не столь нова, как пытаются нас убедить ее поборники. В прошлом, когда наступала депрессия, общественное мнение всегда требовало от правительства организовать общественные работы, чтобы создать рабочие места, и остановить падение цен. Но проблема в том, за счет чего финансировать общественные работы. Если государство облагает граждан налогами или берет у них взаймы, то это ничего не добавляет к тому, что кейнсианцы называют совокупной величиной расходов. Оно ограничивает возможности частных граждан потреблять и инвестировать в той же самой степени, в какой увеличивает свои. Однако если государство прибегает к помощи милых его сердцу инфляционных методов финансирования, то оно делает положение дел хуже, а не лучше. На короткое время они могут отсрочить крах. Но когда наступит неизбежная расплата, кризис будет тяжелее и продолжительнее того, который отсрочило государство.

Эксперты-интервенционисты не в состоянии понять имеющиеся здесь реальные проблемы. Им кажется, что самое главное заранее хорошо спланировать государственные капитальные вложения и составить список полностью разработанных проектов капвложений, которые можно запустить немедленно. Это, говорят они, является правильной политикой, которую мы рекомендуем принять на вооружение всем странам[Cм.: League of Nations. Economic Stability in the Post-war World. Report of the Delegation on Economic Depressions. Pt. II. Geneva, 1945. P. 173.]. Однако проблема не в том, чтобы разрабатывать проекты, а в том, чтобы обеспечить их выполнение материальными средствами. Интервенционисты считают, что этого можно легко достигнуть, сдерживая государственные расходы в период бума и увеличивая их, когда наступает депрессия.

Ограничение государственных расходов, безусловно, может быть хорошим делом. Но оно не обеспечивает государство средствами, необходимыми для расширения расходов в дальнейшем. Таким образом может себя вести индивид. Он может накапливать сбережения, когда имеет высокий доход, и расходовать их, когда его доходы падают. Но страна или все страны вместе совсем другое дело. В период бума казначейство может припрятывать значительную часть обильных налоговых потоков. В той мере, в какой оно изымает эти средства из обращения, его политика действительно является дефляционной и антициклической и может ослабить бум, порожденный кредитной экспансией. Но когда эти средства вновь расходуются, они меняют денежное отношение и формируют тенденцию снижения покупательной способности денежной единицы под действием денежных факторов. Никоим образом эти фонды не могут обеспечить капитальные блага, требующиеся для реализации намеченных общественных работ.

Фундаментальная ошибка этих проектов заключается в том, что они игнорируют дефицит капитальных благ. Их автором кажется, что депрессия вызвана просто непостижимо недостаточной склонностью людей потреблять и инвестировать. В то время как реальная проблема заключается в том, чтобы производить больше и потреблять меньше, чтобы увеличить наличный запас капитала, интервенционисты хотят увеличить и потребление, и инвестиции. Они хотят, чтобы государство затевало проекты, которые являются неприбыльными как раз потому, что факторы производства, необходимые для их выполнения, должны быть отвлечены от других направлений использования, где они выполняют желания, удовлетворение которых потребители считают более настоятельными. Они не понимают, что общественные работы должны значительно приумножить реальное зло дефицит капитальных благ.

Разумеется, можно придумать другой способ использования сбережений, сделанных государством в период бума. Казначейство может вложить излишек в материалы, которые позже, когда начнется депрессия, понадобятся для выполнения общественных работ, а также создать запас потребительских благ, которые потребуются занятым на них людям. Но если власти вели бы себя именно таким образом, то это значительно усилило бы бум, приблизило бы момент наступления кризиса и сделало бы его последствия более серьезными[Обсуждая проблемы антициклической политики, интервенционисты всегда ссылаются на якобы успешное применение этой политики в Швеции. Надо признать, что государственные капитальные вложения в Швеции с 1932 по 1939 г. действительно удвоились. Но это было не причиной, а следствием процветания Швеции в 30-х годах. Этим процветанием Швеция целиком и полностью обязана перевооружению Германии. С одной стороны, проводимая нацистами политика увеличила спрос Германии на продукцию, производимую в Швеции, а с другой ограничила конкуренцию Германии на рынках товаров, которые могла поставлять Швеция. Таким образом, экспорт Швеции с 1932 по 1938 г. увеличился (в тыс. т): железной руды с 2219 до 12 485; чугу- на с 31 047 до 92 980; ферросплавов с 15 453 до 28 605; других видов железа и стали с 134 237 до 256 146; оборудования с 46 230 до 70 605. Число безработных, обратившихся за пособием, составляло 114 тыс. человек в 1932 г. и 165 тыс. в 1934 г. Как только перевооружение Германии пошло полным ходом, оно начало падать: до 115 тыс. человек в 1934 г., до 62 тыс. в 1935 г. и в 1938 г. составило 16 тыс. человек. Автором этого чуда был не Кейнс, а Гитлер.].

Все разговоры об антициклической политике государства имеют только одну цель, а именно отвлечь внимание людей от истинной причины колебаний производства. Все государства прочно привержены политике низких процентных ставок, кредитной экспансии и инфляции. Когда появляются неизбежные последствия этой краткосрочной политики, они знают только одно лекарство продолжать инфляционные авантюры.

6. Валютное регулирование и двусторонние валютные соглашения

Если государство устанавливает курс своих кредитных или бумажных денег против золота или иностранной валюты на более высоком уровне, чем рынок, т.е. если оно устанавливает максимальные цены на золото и иностранную валюту ниже потенциальной рыночной цены, то возникает эффект, описываемый законом Грэшема. В результате создается положение дел, которое весьма неадекватно называется дефицитом иностранной валюты.

Отличительным признаком экономического блага как раз является то, что его наличный запас не настолько обилен, чтобы сделать возможным любое желаемое его использование. Объект, не являющийся дефицитным, не является экономическим благом; на него не назначаются и за него не платятся цены. Так как деньги по необходимости должны быть экономическим благом, то понятие денег, которым не будет свойственна редкость, абсурдно. Совсем иное имеют в виду правительства, когда жалуются на дефицит иностранной валюты. Это является неизбежным следствием их политики установления цен. Это означает, что по ценам, произвольно назначенным правительством, спрос превышает предложение. Если государство, посредством инфляции снизившее покупательную способность национальной денежной единицы относительно золота, иностранной валюты и товаров и услуг, воздерживается от любых попыток регулировать курсы иностранных валют, то не может идти никакой речи о дефиците в том смысле, в каком этот термин использует государство. Тот, кто готов заплатить рыночную цену, будет в состоянии купить столько иностранной валюты, сколько пожелает.

Но государство не настроено мириться с ростом курсов иностранной валюты (в обесцененной национальной валюте). Опираясь на судей и полицейских, оно запрещает любые сделки с иностранной валютой на условиях, отличающихся от предписанной максимальной цены.

Как представляется государству и его приспешникам, рост курсов иностранной валюты вызван неблагоприятным платежным балансом и закупками спекулянтов. Чтобы устранить это зло, государство прибегает к мерам, ограничивающим спрос на иностранную валюту. Теперь право покупать валюту имеют только те, кому она нужна для совершения сделок, одобряемых государством. Товары, импорт которых, по мнению государства, чрезмерен, больше не должны импортироваться. Выплата процентов и сумм основного долга иностранцам запрещается. Граждане не должны больше путешествовать за рубежом. Правительство не понимает, что эти меры никогда не смогут улучшить платежный баланс. Если падает импорт, то соответственно снижается и экспорт. Граждане, не имеющие возможности купить иностранные товары, выплачивать иностранные кредиты и путешествовать за рубежом, не будут держать оставшиеся у них национальные деньги в виде остатков наличности. Они станут больше покупать либо потребительские товары, либо товары производственного назначения и тем самым создадут тенденцию роста внутренних цен. Но чем больше будут расти цены, тем больше будет сдерживаться экспорт.

Теперь государство делает следующий шаг. Оно национализирует валютные сделки. Любой гражданин, который каким-либо образом приобретает например, посредством экспорта валюту, обязан продать ее по официальному курсу органу валютного контроля. Если бы это постановление, равносильное экспортной пошлине, эффективно проводилось в жизнь, то объем экспорта сильно бы сократился или исчез совсем. Государству такой исход не нравится. Но оно не желает также допустить, чтобы его вмешательство совершенно не смогло достигнуть преследуемых целей и создать положение дел, которое выглядит хуже даже по сравнению с существовавшим положением дел. Поэтому государство прибегает к паллиативу. Оно дотирует экспорт, чтобы компенсировать потери экспортеров, вызванные его политикой.

С другой стороны, государственный орган валютного контроля, упрямо цепляющийся за фикцию, что курсы иностранных валют реально не поднялись и что официальный курс является эффективным курсом, продает иностранную валюту импортерам по этому официальному курсу. Если бы такая политика проводилась реально, то это было бы равносильно выплате бонусов данным торговцам. Они получали бы непредвиденную прибыль, продавая импортированные товары на внутреннем рынке. Поэтому государство идет на следующий паллиатив. Оно либо повышает импортные пошлины, либо устанавливает специальный налог на импортеров, либо каким-нибудь иным способом обременяет покупку ими иностранной валюты.

Тогда, разумеется, валютное регулирование начинает работать. Но оно начинает работать только потому, что фактически признает рыночные курсы валют. За свою выручку в иностранной валюте экспортеры получают официальный курс плюс дотацию, которые вместе равны рыночному курсу. Импортеры платят за иностранную валюту официальный курс плюс особую премию, налог или пошлину, которые вместе равны рыночному курсу. Единственно, кто слишком бестолков, чтобы понять то, что реально происходит, и дает себя одурачить бюрократической терминологией это авторы книг и статей о новых методах денежного управления и новом денежном опыте.

Монополизация покупки и продажи иностранной валюты государством возлагает обязанности по регулированию внешней торговли на власти. Оно не оказывает никакого влияния на процесс определения курсов иностранных валют. Не имеет значения, объявляет ли государство незаконной публикацию в прессе реальных или эффективных курсов иностранных валют, или нет. До тех пор, пока продолжает существовать внешняя торговля, действуют именно эти реальные и эффективные валютные курсы.

Чтобы лучше скрыть истинное положение дел, государства стремятся исключить любые ссылки на реальный валютный курс. Они решают, что внешняя торговля не должна больше опосредоваться деньгами, а должна вестись в форме бартера. Они заключают бартерные и клиринговые соглашения с иностранными государствами. Каждая из двух участвующих в соглашении стран должна продать другой стране определенное количество одних товаров и услуг и получить в обмен другие товары и услуги. В тексте этих договоров тщательно избегаются любые ссылки на реальные рыночные курсы валют. Однако обе стороны рассчитывают свои продажи и покупки в ценах мирового рынка, выраженных в золоте. Клиринговые и бартерные соглашения подменяют трехстороннюю и многостороннюю торговлю либеральной эпохи двусторонней торговлей. Но они не оказывают никакого влияния на то, что национальная валюта страны теряет часть своей покупательной способности относительно золота, иностранной валюты и товаров.

Точно так же, как и политика национализации внешней торговли, валютное регулирование представляет собой шаг на пути замены рыночной экономики социализмом. С любой другой точки зрения оно бесплодно. Вне всякого сомнения, ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе оно не может оказать никакого влияния на курс иностранной валюты.

XXXII. КОНФИСКАЦИЯ И ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ

1. Философия конфискации

Интервенционисты исходят из того, что вмешательство в права собственности не оказывает влияния на объем производства. Наиболее наивным проявлением этого заблуждения выступает конфискационный интервенционизм. Доходность производственной деятельности считается заданной величиной, не зависящей от вполне случайной организации социального строя общества. Задача государства видится в справедливом распределении национального дохода между членами общества.

Интервенционисты и социалисты настаивают, что все товары производятся в результате общественного процесса производства. Когда этот процесс подходит к своему концу и все его плоды собраны, за ним следует второй общественный процесс, процесс распределения дохода, который и выделяет каждому его долю. Капиталистический порядок характеризуется тем, что эти доли неравны. Некоторые предприниматели, капиталисты и землевладельцы присваивают больше, чем должны. Соответственно, доля других людей сокращается. Государство должно по справедливости экспроприировать излишек у привилегированных членов общества и перераспределить его среди непривилегированных.

Однако в рыночной экономике так называемого дуализма двух независимых процессов, процесса производства и процесса распределения, не существует. Идет только один процесс. Блага не производятся сначала, а только затем распределяются. Доли присваиваются не из запаса бесхозных благ. Продукты появляются на свет уже как чья-то собственность. Если кто-то желает их распределить, то сначала он должен их конфисковать. Безусловно, с помощью государственного аппарата сдерживания и принуждения легко можно осуществить конфискацию и экспроприацию. Но это не доказывает того, что на основе конфискации и экспроприации можно построить устойчивую экономическую систему. Когда викинги, предварительно ограбив, оставили в покое сообщества крестьян, ведущих натуральное хозяйство, выжившие жертвы начали работать, обрабатывать землю и заново строиться. Когда через несколько лет пираты вернулись, они снова нашли, что можно захватить. Но капитализм не может вынести повторяющихся хищнических налетов. Его накопление капитала и инвестиции основываются на ожиданиях, что никаких подобных экспроприаций не случится. Если эти ожидания будут отсутствовать, то люди предпочтут проесть свой капитал вместо того, чтобы сохранять его для экспроприаторов. В этом заключается главная ошибка всех планов, направленных на соединение частной собственности и повторяющихся экспроприаций.

2. Земельная реформа

Социальные реформаторы прошлого стремились создать сообщество, состоящее только из фермеров, ведущих натуральное хозяйство. Наделы земли каждого его члена должны были быть одинаковыми. В воображении этих утопистов не было места разделению труда и специализации по отраслям ремесленного производства. Было бы серьезной ошибкой называть такой общественный порядок аграрным социализмом. Это просто соседство экономически самодостаточных домашних хозяйств.

В рыночной экономике земля является таким же средством производства, как и любой другой материальный фактор производства. Планы, направленные на более или менее равное распределение земли между сельскохозяйственным населением, в условиях рыночной экономики представляют собой просто планы предоставления привилегий группе менее эффективных производителей за счет подавляющего большинства потребителей. Работа рынка направлена на устранение всех фермеров, издержки производства которых выше, чем предельные издержки, необходимые для производства того объема сельскохозяйственной продукции, который готовы купить потребители. Этим определяются размеры ферм и применяемые методы производства. Если государство осуществляет вмешательство с целью внести изменения в организацию сельского хозяйства, то это повысит  среднюю цену продукции сельского хозяйства.  Если в конкурентных условиях m фермеров, каждый из которых управляет фермой в 1000 акров, производят весь объем сельскохозяйственных продуктов, которые готовы купить потребители, а государство вмешивается, чтобы вместо m ферм по 1000 акров стало 5m ферм по 200 акров, то по счетам платят потребители.

Бессмысленно оправдывать такую земельную реформу ссылками на естественное право и другие метафизические представления. Простая правда заключается в том, что они повышают цены на продукцию сельского хозяйства и причиняют ущерб несельскохозяйственному производству. Так как для производства единицы продукции сельского хозяйства требуется больше людей, то в сельском хозяйстве оказываются занятыми больше людей, а на долю обрабатывающих отраслей остается меньше. Общее количество товаров, предназначенных для потребления, уменьшается, а некоторые группы людей получают выгоду за счет большинства.

3. Конфискационное налогообложение

Сегодня основным инструментом конфискационного интервенционизма служит налогообложение. Не важно, являются целью обложения налогами имущества и дохода так называемые социальные мотивы выравнивания богатства и доходов или на первом месте стоит сбор государственных доходов. Учитывается только конечный результат.

Средний человек смотрит на все связанные с этим проблемы с нескрываемой завистью. Почему кто-то должен быть богаче, чем он? Высокомерный моралист прячет свою обиду в философских рассуждениях. Он утверждает, что человека, обладающего 10 млн, нельзя сделать более счастливым, добавив ему еще 90 млн. И наоборот, человек, обладающий 100 млн, не ощутит никакого ущерба своему счастью, если его богатство уменьшится на какие-то жалкие 10 млн. То же самое остается в силе и для чрезмерных доходов.

Подобная оценка означает оценку с индивидуалистической точки зрения. Применяемый критерий представляет собой предположительные мнения индивидов. Однако данные проблемы являются проблемами общественными; их необходимо оценивать относительно их общественных последствий. Имеет значение не счастье какого-либо Креза, не его личные достоинства и недостатки; главное это общество и продуктивность человеческих усилий.

Закон, который мешает индивидам накапливать больше, чем 10 млн, или получать больше, чем 1 млн в год, ограничивает активность как раз тех индивидов, которые добиваются наибольших успехов в удовлетворении потребностей потребителей. Если бы этот закон был введен в действие в Соединенных Штатах 50 лет назад, то многие сегодняшние мультимиллионеры жили бы гораздо скромнее. Но все новые отрасли промышленности, снабжающие широкие массы ранее никому не известными изделиями, если и существовали бы, то работали бы с куда меньшим размахом, а их продукция была бы недоступна простому человеку. Любое препятствие, мешающее самым эффективным предпринимателям расширять сферу своей активности до тех пор, пока их руководство делом одобряется публикой в форме покупки их продукции, очевидно противоречит интересам потребителей. Здесь опять встает вопрос о том, кто должен господствовать: потребитель или государство? В условиях свободного рынка в конечном счете именно поведение потребителей совершение ими покупок или воздержание от покупок определяет доход или богатство индивида. Следует ли наделять государство властью господствовать над выбором потребителей?

Неисправимый государственник возражает. По его мнению, деятельность великих предпринимателей направляется не страстью к богатству, а жаждой власти. Такой царственный купец не ограничил бы свою активность, если был бы вынужден отдавать всю заработанную прибыль налоговому инспектору. Его жажду власти нельзя ослабить какими бы то ни было соображениями делания денег. Давайте ради поддержания дискуссии согласимся с этой психологией. Но на чем еще, кроме его богатства, основана власть бизнесмена? Каким образом Рокфеллер или Форд могли бы обрести власть, если бы им помешали обрести богатство? В конце концов, более последовательными являются те государственники, которые стремятся запретить накопление богатства именно потому, что оно дает человеку экономическую власть[Нет необходимости еще раз подчеркивать, что при исследовании экономических вопросов использование терминологии политического господства абсолютно неуместно.].

Налоги необходимы. Но система дискриминационного налогообложения, принятая повсеместно под вводящим в заблуждение названием прогрессивного налогообложения доходов и наследства, не является одним из методов налогообложения. Скорее она представляет собой метод замаскированной экспроприации добившихся успеха капиталистов и предпринимателей. Какие бы доводы ни приводились в ее пользу, она несовместима с сохранением рыночной экономики. В лучшем случае ее можно рассматривать как средство, ведущее к социализму. Оглядываясь на эволюцию ставок подоходного налога от появления федерального подоходного налога в 1913 г. и до наших дней, трудно отделаться от ощущения, что вскоре он поглотит все 100% любого превышения размера заработной платы обычного человека.

Экономиста интересуют не ложные метафизические доктрины, выдвигаемые в пользу налоговой прогрессии, а ее последствия для действия рыночной экономики. Интервенционистски настроенные авторы и политики смотрят на имеющиеся здесь проблемы в свете своих произвольных представлений о том, что является социально желательным. На их взгляд, сбор денег не является целью налогообложения, так как государство способно собрать любые деньги путем их печатания. Подлинная цель налогообложения состоит в том, чтобы меньше осталось в руках налогоплательщика[Cм.: Lerner A.B. The Economics of Control, Principles of Welfare Economics. New York, 1944. P. 307308.].

Экономисты подходят к этой проблеме иначе. Сначала они спрашивают: какое влияние конфискационное налогообложение оказывает на процесс накопления капитала? Большая часть той доли более высокого дохода, которая изымается посредством налогов, была бы использована для накопления дополнительного капитала. Если казначейство использует выручку на текущие расходы, то результатом является снижение масштабов накопления капитала. То же самое имеет силу, и даже в большей степени, в отношении налогов на наследство. Они вынуждают наследников продавать значительную часть имущества наследодателя. Разумеется, этот капитал не уничтожается; он просто меняет собственника. Но сбережения покупателей, которые они расходуют на приобретение капитала, продаваемого наследниками, составили бы чистое приращение имеющегося капитала. Таким образом, накопление капитала замедляется. Процессу технологического совершенствования наносится ущерб; величина инвестированного капитала на одного занятого снижается. На пути роста предельной производительности труда, а соответственно и на пути роста ставок заработной платы, возникает препятствие. Очевидно, что распространенное мнение, что от этого способа конфискационного налогообложения страдают только его непосредственные жертвы, ошибочно.

Если капиталисты сталкиваются с вероятностью, что подоходный налог или налог на имущество повысится до 100%, то они скорее предпочтут проесть свой капитал, чем сохранить его для налогового инспектора.

Конфискационное налогообложение ведет к сдерживанию экономического развития не только вследствие оказываемого им влияния на накопление капитала. Оно формирует общую тенденцию к стагнации и сохранению деловой практики, которая не может продолжаться в конкурентных условиях свободной рыночной экономики.

Неотъемлемой чертой капитализма является тот факт, что он непочтительно относится к имущественным интересам и вынуждает каждого капиталиста и предпринимателя каждый день заново приводить свое дело в соответствие с изменяющейся структурой рынка. Капиталисты и предприниматели не имеют возможности расслабиться хоть на мгновение. До тех пор, пока они остаются в бизнесе, у них никогда не будет привилегии тихо наслаждаться плодами труда своих предков и собственными достижениями и удовлетворяться установившейся практикой. Если они забудут, что их задача состоит в том, чтобы в меру своих способностей служить потребителям, то они лишатся своего выдающегося положения и будут возвращены обратно в категорию простых людей. Новички постоянно бросают вызов их лидерству и капиталу.

Любой изобретательный человек волен начинать собственные деловые проекты. Он может быть беден, средства, находящиеся в его распоряжении, могут быть весьма скромны и большая их часть может быть заемной. Но если он удовлетворяет потребности потребителей наилучшим и наиболее дешевым способом, то он добьется успеха, свидетелем чего будет чрезмерная прибыль. Большую часть прибыли он будет капитализировать в своем предприятии, тем самым заставляя его быстро расти. Именно активность подобных предприимчивых парвеню сообщает рыночной экономике ее динамизм. Именно эти нувориши являются предвестниками экономической перестройки. Исходящая от них угроза конкуренции вынуждает старые фирмы и крупные корпорации либо корректировать свое поведение с целью наилучшего обслуживания публики, либо уходить из бизнеса.

Однако сегодня налоги часто поглощают большую часть избыточной прибыли новичка. Он не может накопить капитал; он не может расширить свое дело; он никогда не станет крупным предпринимателем и ровней крупным корпорациям. Старым фирмам не нужно бояться его конкуренции; они защищены сборщиком налогов. Они безнаказанно могут работать по шаблону, они могут пренебрегать желаниями публики и становиться консервативными. Безусловно, подоходный налог и им мешает накапливать новый капитал. Но, что для них более важно, он не позволяет опасным новичкам накопить вообще какой-либо капитал. Фактически с помощью налоговой системы старые фирмы оказались в привилегированном положении. В этом смысле прогрессивное налогообложение сдерживает экономическое развитие и ведет к окостенению. Если в свободном капитализме владение капиталом представляет собой обязанность, вынуждающую собственника служить потребителям, современные методы налогообложения трансформировали его в привилегию.

Интервенционисты жалуются, что большой бизнес впадает в состояние застоя и бюрократизируется, а компетентный новичок больше не имеет возможности бросить вызов капиталовложениям старых богатых династий. Однако насколько их жалобы оправданны? Ведь они сокрушаются по поводу того, что явилось результатом их собственной политики.

Прибыль является движущей силой рыночной экономики. Чем выше прибыль, тем лучше обеспечиваются нужды потребителей, так как прибыль можно получить, только устранив несоответствие между спросом потребителей и предыдущим состоянием производственной деятельности. Кто лучше обслуживает публику, тот и получает максимальные прибыли. Борясь с прибылью, государство сознательно подрывает функционирование рыночной экономики.

Конфискационное налогообложение и риск

Популярное заблуждение считать предпринимательскую прибыль вознаграждением за риск. Предприниматель предстает в виде азартного игрока, инвестирующего в лотерею после того, как взвесит благоприятные шансы выиграть приз против неблагоприятных шансов потерять свою ставку. Наиболее ярко это мнение проявляется в описании фондовых сделок как разновидности азартной игры. С точки зрения этого широко распространенного мифа зло конфискационного налогообложения заключается в том, что оно искажает соотношение благоприятных и неблагоприятных шансов в этой лотерее. Премии урезаются, тогда как неблагоприятные шансы остаются неизменными. Тем самым у капиталистов и предпринимателей отбивается охота ввязываться в рискованные авантюры.

Каждое слово в этом рассуждении ложно. Владелец капитала делает выбор не между более опасными, менее опасными и безопасными вложениями. Самим действием рыночной экономики он вынуждается вкладывать свои средства таким образом, чтобы максимально удовлетворить наиболее насущные нужды потребителей. Если применяемые государством методы налогообложения приводят к проеданию капитала или ограничивают накопление нового капитала, то для предельных направлений использования капитала не хватает и расширения инвестиций, которое произошло бы в случае отсутствия этих налогов, не происходит. Потребности потребителей удовлетворяются только в ограниченной степени. Но причина этого не в нежелании капиталистов принимать на себя риск, а в уменьшении предложения капитала.

Безопасных инвестиций не существует. Если бы капиталисты вели себя так, как описывает сказка о риске, и стремились бы к тому, что, как они считают, будет самым безопасным вложением, то их поведение сделало бы это направление вложений небезопасным, и они определенно потеряли бы вложенные средства. У капиталистов нет способов обойти закон рынка, который предписывает инвестору подчиняться желаниям потребителей и производить все, что можно произвести при данном состоянии предложения капитала, технологического знания и оценок потребителей. Капиталист никогда не выберет тот проект, в котором, согласно его пониманию будущего, опасность потерять свои средства минимальна. Он выберет тот проект, от которого он ожидает максимальной прибыли.

Те капиталисты, которые отдают себе отчет в неспособности самостоятельно правильно оценить рыночные тенденции, не делают инвестиций в акционерный капитал, а дают свои средства взаймы собственникам такого венчурного капитала. Таким образом, они вступают в определенного рода партнерство с теми, на чью способность лучше оценивать рыночные условия они полагаются. Принято называть венчурный капитал рисковым. Однако, как уже отмечалось, успех или провал вложений в привилегированные акции, долговые обязательства, корпоративные облигации, закладные и другие ссуды в конечном счете зависит от тех же самых факторов, которые определяют успех или провал вложений в акционерный капитал[Cм. с. 503504.]. Независимости от превратностей рынка не существует.

Если бы налогообложение увеличило предложение ссудного капитала за счет предложения акционерного капитала, то это привело бы к падению валовой рыночной ставки процента, и в то же самое время увеличение доли заемного капитала по сравнению с долей акционерного капитала в структуре капитала фирм и корпораций сделало бы инвестиции в ссуды более неопределенными. Поэтому этот процесс является самоликвидирующимся.

Тот факт, что капиталист, как правило, не сосредоточивает свои инвестиции и в обыкновенные акции, и в ссуды в одном предприятии или одной отрасли, а предпочитает распределить свои средства между различными видами инвестиций, не предполагает, что он желает снизить свой азартный риск. Он хочет повысить свои шансы на получение прибыли.

Никто не осуществляет инвестиции, если не ожидает сделать хорошее вложение. Ошибочные вложения никто сознательно не выбирает. И именно лишь возникновение обстоятельств, не предвиденных должным образом инвестором, превращает инвестиции в ошибочные.

Как уже отмечалось, невложенного капитала не существует[Cм. с. 486488.]. Капиталист не волен выбирать между вложением и невложением. Не волен он также отклониться в своем выборе вложений в капитальные блага от линии, определенной наиболее настоятельными из еще неудовлетворенных потребностей потребителей. Он должен попытаться правильно предвосхитить эти будущие потребности. Налоги могут уменьшить величину имеющихся капитальных благ, приводя к проеданию капитала. Но они не ограничивают использование всех имеющихся капитальных благ[Пользуясь термином имеющиеся капитальные блага, следует брать в расчет проблему адаптируемости.].

При наличии чрезмерной величины ставок подоходного налога и налога на имущество на очень богатых капиталист может посчитать более благоразумным держать все свои средства в наличной форме или в банке на счете, не приносящем никакого процента. Он проедает часть своего капитала, не платит никакого подоходного налога и снижает налог на наследство, который должны будут заплатить его наследники. Но даже если люди действительно ведут себя таким образом, то их поведение не оказывает влияния на использование имеющегося капитала. Оно оказывает влияние на цены. Но никакие капитальные блага из-за этого не остаются неинвестированными. И действие рынка толкает инвестиции по тем направлениям, где они, как ожидается, удовлетворят наиболее настоятельный, но еще неудовлетворенный спрос покупающей публики.

XXXIII. СИНДИКАЛИЗМ И КОРПОРАТИВИЗМ

1. Синдикалистская идея

Термин синдикализм используется для обозначения двух разных вещей.

Синдикализм [76] в понимании приверженцев Жоржа Сореля означает особую революционную тактику, которую следует использовать для претворения в жизнь социализма. Она предполагает, что профсоюзы не должны попусту расходовать свои силы на решение задачи улучшения условий жизни наемных рабочих в рамках капитализма. Они должны принять на вооружение прямое действие, решительное насилие, чтобы уничтожить все институты капитализма. Они никогда не должны прекращать борьбу в подлинном смысле этого слова за достижение своей конечной цели, социализма. Пролетариат не должен позволить одурачить себя лозунгами буржуазии, такими, как свобода, демократия, представительное государство. Они должны искать свое спасение в классовой борьбе, в кровавых революционных переворотах и в безжалостном уничтожении буржуазии.

Эта доктрина играла и продолжает играть огромную роль в современной политике. Русский большевизм, итальянский фашизм и немецкий нацизм почерпнули в ней свои основополагающие идеи. Но она представляет собой чисто политическую проблему и поэтому в каталлактическом анализе мы можем ею пренебречь.

Второе значение термина синдикализм относится к программе экономической организации общества. Если социализм стремится заменить частную собственность на средства производства государственной собственностью, то синдикализм намерен передать права собственности на заводы рабочим, которые на них работают. Такие лозунги, как Железные дороги железнодорожникам или Шахты шахтерам, лучше всего указывают на конечные цели синдикализма.

Идеи социализма и синдикализма в значении прямого действия разработаны интеллектуалами, которых последовательные адепты любой марксистской секты не могут не определить как буржуа. А идеи синдикализма как системы общественной организации являются подлинным продуктом пролетарского разума. Он представляет собой именно то, что наивный работник считает справедливым и целесообразным средством повышения своего материального благосостояния. Устранить праздных паразитов, предпринимателей и капиталистов, и отдать их нетрудовые доходы рабочим! Нет ничего проще.

Если воспринимать эти планы всерьез, то не следует изучать их под рубрикой интервенционизма. Необходимо уяснить, что синдикализм не является ни социализмом, ни капитализмом, ни интервенционизмом; он представляет собой систему, отличную от этих трех проектов. Однако невозможно серьезно относиться к программе синдикализма, и никто этого не делает. Никто открыто не отстаивает синдикализм как общественную систему. Синдикализм упоминается в процессе обсуждения экономических вопросов только постольку, поскольку некоторые программы неосознанно содержат признаки синдикализма. Элементы синдикализма присутствуют в некоторых целях государственного и профсоюзного вмешательства в рыночные явления. Кроме того, существует гильдейский социализм [77] и корпоративизм, претендующие на то, чтобы избежать всемогущества государства, присущего социалистическим и интервенционистским авантюрам, путем разбавления их синдикалистской примесью.

2. Ошибки синдикализма

Корни синдикалистской идеи следует искать в убежденности в том, что предприниматели и капиталисты являются безответственными деспотами, которые вольны вести свои дела произвольно. Эту диктатуру терпеть нельзя. Либеральное движение, заменившее деспотизм наследных королей и аристократов представительным государством, должно увенчать свои достижения заменой тирании наследных капиталистов и предпринимателей промышленной демократией. Экономическая революция должна довести освобождение людей, провозглашенное политической революцией, до высшей точки.

Фундаментальная ошибка этой аргументации очевидна. Предприниматели и капиталисты не являются безответственными деспотами. Они безусловно подчинены владычеству потребителей. Рынок представляет собой демократию потребителей. Синдикалисты хотят трансформировать ее в демократию производителей. Эта идея ошибочна, так как единственная цель и назначение производства есть потребление.

То, что синдикалисты считают самым серьезным пороком капиталистической системы и поносят как жестокость и бесчувственность деспотических выжимателей прибыли, как раз и является следствием суверенитета потребителей. В конкурентных условиях свободной рыночной экономики предприниматели вынуждены совершенствовать технологические методы производства, не обращая внимание на имущественные интересы рабочих. Предпринимателям не позволяется платить рабочим больше того, что соответствует оценке их достижений потребителями. Если работник требует повышения зарплаты из-за того, что жена родила ему нового ребенка, а работодатель отказывает ему на том основании, что младенец не вносит свой вклад в деятельность фабрики, то работодатель действует здесь в качестве уполномоченного потребителей. Потребители не готовы платить больше за какой-либо товар просто потому, что рабочий имеет большую семью. Наивность синдикалистов проявляется в том, что они никогда не допустили бы, чтобы те, кто производит изделия, покупаемые ими самими, пользовались теми же привилегиями, которых они требуют для себя.

Синдикалистский принцип требует, чтобы акции каждой корпорации были изъяты из абсентеистской собственности и равномерно распределены между ее работниками; выплата процентов и сумм основных долгов должна быть приостановлена. Управление будет отдано в руки совета, избранного рабочими, являющимися теперь также и акционерами. Этот способ конфискации и перераспределения не приведет к равенству в стране или в мире. Он даст больше работникам тех предприятий, на которых доля инвестированного капитала на одного рабочего выше, и меньше тем, на которых она ниже.

Характерно, что синдикалисты, исследуя эти проблемы, всегда ссылаются на управление и никогда не упоминают предпринимательскую активность. Когда на положение вещей смотрит подчиненный работник, то все, что необходимо сделать по ходу ведения дела, это выполнить те вспомогательные задачи, которые возложены на управленческую иерархию в рамках предпринимательских планов. В его глазах отдельный завод или цех, существующий и работающий сегодня, является вечным образованием. Оно никогда не изменится. Оно всегда будет производить одну и ту же продукцию. Работник полностью игнорирует тот факт, что обстоятельства постоянно меняются и структура промышленности должна ежедневно приспосабливаться к решению новых проблем. Его картина мира стационарна. Она не допускает появления новых отраслей производства, новых продуктов и новых и лучших методов производства старых продуктов. Тем самым синдикалисты игнорируют важнейшую проблему предпринимательства: обеспечение капиталом новых отраслей и расширение уже существующих отраслей, ограничение производства продукции, спрос на которую снижается, технологическое совершенствование. Не будет ошибкой назвать синдикализм экономической философией близоруких людей, непреклонных консерваторов, которые с подозрением смотрят на любые новшества и настолько ослеплены завистью, что призывают проклятия на головы тех, кто обеспечивает их большим количеством более качественных и дешевых продуктов. Они напоминают пациентов, которые завидуют врачу, добившемся успеха в избавлении их от недуга.

3. Синдикалистские элементы популярной политики

Популярность синдикализма проявляется в различных постулатах современной экономической политики. Сутью этой политики всегда выступает предоставление привилегий меньшинству за счет подавляющего большинства. Она всегда наносит ущерб богатству и доходам большинства.

Многие профсоюзы стремятся ограничить число рабочих, занятых в их области. В то время как публика желает получать как можно больше и как можно более дешевых книг, журналов и газет и получать их в условиях свободного рынка труда, союз типографских рабочих препятствует многим новичкам работать в типографиях. В результате, разумеется, заработная плата членов профсоюза повышается. Но следствием этого является падение ставок заработной платы тех, кто не был принят в его ряды, а также рост цен на печатную продукцию. Тот же самый эффект достигается, когда профсоюз противодействует использованию технологических усовершенствований и заставляет искусственно раздувать штаты путем уменьшения нормы выработки.

Радикальный синдикализм стремится полностью исключить выплаты дивидендов акционерам и процентов кредиторам. Интервенционисты со своей склонностью к центристским решениям хотят умиротворить синдикалистов, отдавая работникам часть прибыли. Участие в прибылях является очень популярным лозунгом. Нет нужды опять вдаваться в исследование заблуждений, лежащих в основе этой философии. Достаточно показать абсурдные последствия, к которым должна привести эта система.

Возможно, в некоторых случаях, когда дела идут хорошо, выплата дополнительных бонусов является хорошей политикой для небольшой фабрики или для предприятия, на котором работают высококвалифицированные работники. Однако на основании того, что в особых обстоятельствах будет разумным для отдельной фирмы, неправильно делать вывод о том, что это будет удовлетворительно работать как общая система. Невозможно найти аргументы, почему один сварщик должен получать больше денег по причине того, что его работодатель получает большую прибыль, а другой меньше из-за того, что у его работодателя прибыль меньше или ее вообще нет. Рабочие сами могут восстать против такого метода вознаграждения. Его невозможно сохранить даже на протяжении короткого времени.

Карикатурой проекта участия в прибылях является принцип платить по возможности, внесенный в программу американского профсоюзного движения. Если проект участия в прибылях нацелен на распределение среди работников части уже заработанной прибыли, то проект платить по возможности направлен на распределение прибыли, которую, по мнению некоего внешнего наблюдателя, работодатель может заработать в будущем. К тому же этот вопрос был запутан тем, что администрация Трумэна после того как приняла новую профсоюзную доктрину, заявила, что назначила совет по расследованию фактов, который будет обладать властью изучать бухгалтерские документы работодателей на предмет определения их способности оплачивать увеличение заработной платы. Однако бухгалтерские книги могут дать информацию только о прошлых издержках и доходах и прошлых прибылях и убытках. Оценки будущего объема производства, будущих продаж, будущих издержек, будущих прибылей или убытков представляют собой не факты, а спекулятивные прогнозы. По поводу будущих прибылей фактов не существует[Cм.: Fairchild F.R. Profits and the Ability to Pay Wages. Irvington-on-Hudson, 1946. P. 47.].

Не может идти и речи об осуществлении синдикалистского идеала, согласно которому выручка предприятия должна полностью идти работникам и ничего не должно оставаться для процентов на инвестированный капитал и прибыль. Если кто-то желает упразднить то, что называется нетрудовыми доходами, то он должен принять социализм.

4. Гильдейский социализм и корпоративизм

Идеи гильдейского социализма и корпоративизма ведут свое происхождение от двух различных направлений мысли.

Поклонники средневековых институтов давно хвалят выдающиеся достоинства гильдий. Все, что было необходимо, чтобы избавиться от так называемых пороков рыночной экономики, это просто вернуться к испытанным методам прошлого. Однако все эти диатрибы* остаются бесплодными. Критики никогда не делают попыток конкретизировать свои предложения или разработать конкретные планы экономической перестройки общественного порядка. Максимум, что они делают, это отмечают мнимое превосходство старых квазипредставительных ассамблей, наподобие французских Генеральных Штатов или немецких провициальных ландтагов [78], по сравнению с современными парламентами. Но даже относительно этих  конституционных  вопросов их идеи весьма нечетки.

Второй источник гильдейского социализма следует искать в специфических политических условиях Великобритании. Когда начал разгораться конфликт с Германией, который в конце концов в 1914 г. привел к войне, молодые социалисты стали испытывать смущение по поводу своей программы. Преклонение фабианцев перед государством и их прославление германских и прусских институтов действительно было парадоксальным, когда их собственная страна была вовлечена в безжалостную битву с Германией. В чем состояла польза от борьбы с Германией, когда самые прогрессивные интеллектуалы страны стремились перенять германскую социальную политику? Возможно ли было восхвалять британскую свободу, противопоставляя ей прусское крепостничество, и в то же время рекомендовать методы Бисмарка и его последователей? Британские социалисты тосковали о специфически британской разновидности социализма, как можно больше отличающейся от тевтонского варианта. Проблема была в том, чтобы разработать социалистическую программу без господства и всемогущества тоталитарного государства, индивидуалистический вариант коллективизма.

Найти решение этой проблемы так же невозможно, как построить треугольный квадрат. Тем не менее молодые люди из Оксфорда самонадеянно попытались ее решить. Для своей программы они позаимствовали у малоизвестной группы воспевателей средних веков название гильдейский социализм. Они изображают свой проект как промышленное самоуправление, экономический результат самого знаменитого принципа английского правления местного самоуправления. В своих планах они приписывают лидирующую роль самой мощной британской группе давления тред-юнионам. Они сделали все, чтобы этот механизм был приятен их соотечественникам.

Однако ни очаровательные украшения, ни назойливая и крикливая пропаганда не могут ввести в заблуждение разумных людей. Этот план был противоречив и явно неосуществим. Спустя всего несколько лет он был предан забвению в той стране, где появился на свет.

Но затем случилось воскрешение. Итальянским фашистам нужна была собственная экономическая программа. После того как они откололись от международных партий марксистского социализма, они не могли больше представлять себя в качестве социалистов. Не могли также гордые потомки непобедимых римских легионеров идти на уступки западному капитализму или прусскому интервенционизму, этим фальшивым идеологиям варваров, разрушивших их славную империю. Они искали социальную философию, которая была бы чисто и исключительно итальянской. Не имеет значения, знали ли они, что их доктрина является всего лишь копией британского гильдейского социализма, или нет. В любом случае stato corporativo* было не чем иным, как переизданием гильдейского социализма. Различия касались только второстепенных деталей. Корпоративизм вычурно рекламировался напыщенной пропагандой фашистов, и их кампания достигла невероятных успехов. Зарубежные авторы взахлеб восхваляли удивительные достижения новой системы. Правительства Австрии и Португалии подчеркивали, что они твердо привержены благородным идеям корпоративизма. Некоторые места папской энциклики Quadragesimo anno (1931) можно было но необязательно истолковать как одобрение корпоративизма. В любом случае фактом является то, что католические авторы поддерживали эту интерпретацию в книгах, опубликованных с санкции церковных властей.

Однако ни итальянские фашисты, ни правительства Австрии и Португалии не предприняли серьезных попыток осуществить корпоративную утопию. Итальянцы прикрепили к каждому институту ярлык корпоративный и преобразовали университетские кафедры политической экономии в кафедры политической и корпоративной экономии. Но вопрос о таком важнейшем признаке корпоративизма, как самоуправление различных отраслей торговли и промышленности, никогда не поднимался. Фашистское  правительство с самого начала оставалось приверженным тем же самым принципам экономической политики, которые в наши дни приняты на вооружение правительствами, не являющимися откровенно социалистическими, а именно интервенционизму. Впоследствии оно постепенно развернулось в сторону немецкой системы социализма, т.е. абсолютного  государственного  регулирования экономической деятельности.

Основная идея и гильдейского социализма, и корпоративизма состоит в том, что каждая отрасль производства создает монополистическую ассоциацию, гильдию или corporazione[Лучше всего гильдейский социализм описан в книге: Webb S. and B. A Construction for the Socialist Commonwealth of Great Britain. London, 1920; лучшая книга по корпоративизму Papi U. Lezioni di Economica Generale e Corporativa. Vol. III. Padova, 1934.   * Корпорация (ит.). Прим. пер.]*. Это образование пользуется полной автономией; оно имеет право регулировать все свои внутренние дела без вмешательства внешних сил и людей, которые не являются членами гильдии. Взаимоотношения различных гильдий регулируются путем прямого торга между гильдиями и путем принятия решений общим собранием делегатов всех гильдий. При нормальном течении событий государство вообще ни во что не вмешивается. И только в исключительных случаях, когда невозможно достигнуть согласия между разными гильдиями, государство призывается на помощь[13 января 1934 г. Муссолини заявил в Сенате: Только во второй период, когда выяснится, что категории не смогли придти в состояние согласованности и равновесия, государство может вмешаться (Quoted by Papi. Op. cit. P. 225).].

Разрабатывая этот план, гильдейские социалисты подразумевали условия британского местного самоуправления и взаимоотношения местных властей и центрального правительства Соединенного Королевства. Они стремились к самоуправлению каждой отрасли промышленности; они хотели, как пишут Веббы, права на самоопределение для каждой профессии[Webb S. and B. Op. cit. P. 227 ff.]. Точно так же, как муниципалитет заботится о делах своего округа, а национальное правительство занимается только теми делами, которые касаются интересов страны в целом, лишь гильдия должна обладать полномочиями по поводу своих внутренних дел, а государство должно ограничивать свое вмешательство только теми делами, которые гильдии сами не могут урегулировать.

Однако в системе общественного сотрудничества, основанном на разделении труда, не существует вопросов, которые касаются только тех, кто работает на отдельном заводе, предприятии или в отрасли промышленности, и не касается всех остальных. Нет таких внутренних дел какой-либо гильдии или corporazione, организация которых не оказывает влияния на всю страну. Отрасль производства служит не только тем, кто в ней работает, она служит всем. Если какая-либо отрасль производства неэффективна, если в ней попусту разбазариваются дефицитные ресурсы или с трудом пробивают себе дорогу наиболее подходящие методы производства, то страдают материальные интересы каждого. Нельзя оставить решения о выборе технологии, определения количества и качества продукции, продолжительности рабочего дня и тысяч других вещей за членами гильдии, потому что они затрагивают интересы не членов гильдии не меньше интересов ее членов. В рыночной экономике предприниматель, принимая эти решения, безоговорочно подчиняется закону рынка. Он в ответе перед потребителями. Если бы он пренебрег приказами потребителей, то он понес бы убытки и очень скоро лишился бы своего положения предпринимателя. Монополистической же гильдии не нужно бояться конкуренции. Она пользуется неотчуждаемым правом эксклюзивно хозяйничать в своей области производства. Будучи автономной и оставленная в покое, она будет не слугой, а хозяином потребителей. Она будет иметь возможность действовать в пользу своих членов в ущерб всем остальным людям.

Не играет никакой роли, заправляют ли в гильдии только рабочие или капиталисты и бывшие предприниматели в какой-то степени принимают участие в управлении делами. Точно так же неважно, выделено ли в управляющем совете гильдии несколько мест представителям потребителей. Имеет значение лишь то, что, будучи автономной, гильдия не подвергается давлению, которое вынудило бы ее приспосабливать свои действия к максимально возможному удовлетворению потребителей. Она свободна отдавать приоритет интересам своих членов по сравнению с интересами потребителей. В программах гильдейского социализма и корпоративизма нет ничего, что учитывало бы тот факт, что единственной целью производства является потребление. Все перевернуто с ног на голову. Производство становится целью само по себе.

Когда Новый курс в Америке начал программу восстановления промышленности, то правительство и его мозговой трест были полностью уверены в том, что планируемые ими мероприятия представляли собой просто создание административного аппарата для полного контроля за производством. Близорукость гильдейских социалистов и корпоративистов заключается в том, что они считают независимые гильдии или corporazione механизмом работающей системы общественного сотрудничества.

Любой гильдии нетрудно организовать свои дела таким образом, чтобы полностью удовлетворить своих членов. Короткий рабочий день, высокая заработная плата, никакого совершенствования технологии или качества продукции, которые могли бы причинить неудобства членам гильдии, все это очень хорошо. Но каков будет результат, если все гильдии будут проводить такую же политику?

В гильдейской системе не идет речи о рынке. Не существует никаких цен в каталлактическом значении этого термина. Ни конкурентных, ни монопольных. Гильдии, монополизировавшие снабжение предметами первой необходимости, занимают диктаторское положение. Производители жизненно важного продовольствия и топлива, а также производители электроэнергии и транспортники могут безнаказанно эксплуатировать весь народ. Можно ли ожидать, что большинство будет терпеть такое положение дел? Вне всякого сомнения, любая попытка реализовать корпоративистскую утопию через очень короткое время привела бы к жестоким конфликтам, если бы государство не вмешалось, когда жизнеобеспечивающие отрасли стали бы злоупотреблять своим привилегированным положением. То, что доктринеры предусматривают только в качестве исключительной меры вмешательство государства, станет правилом. Гильдейский социализм и корпоративизм обернутся полным государственным регулированием производственной деятельности. Они перерастут в систему прусского Zwangswirtschaft, для избежания которого они как раз были предназначены.

Нет необходимости разбирать остальные фундаментальные недостатки гильдейской программы. Она несовершенна, как и любой другой синдикалистский проект. Такая программа не учитывает необходимости перемещения капитала и труда из одной отрасли в другую и появления новых отраслей производства. Она полностью игнорирует проблему сбережений и накопления капитала. Короче говоря, это вздор.

XXXIV. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ВОЙНЫ

1. Тотальная война

Рыночная экономика подразумевает мирное сотрудничество. Она разлетается вдребезги, когда граждане превращаются в воинов и вместо того, чтобы обмениваться товарами и услугами, воюют друг с другом.

Войны между первобытными племенами не оказывали неблагоприятного влияния на сотрудничество, основанное на разделении труда. До начала военных действий такого сотрудничества между враждующими сторонами не существовало. Это были неограниченные, или тотальные войны. Они ставили целью абсолютную победу или абсолютное поражение. Побежденные либо уничтожались, либо изгонялись с обжитых мест, либо обращались в рабство. Мысль о том, что договор может урегулировать конфликт и позволить обеим сторонам мирно соседствовать, не приходила воюющим на ум.

Дух завоевания не признавал других ограничений, кроме эффективно противостоящей силы. Принцип строительства империй суть расширение насколько возможно сферы господства. Великие азиатские завоеватели и римские императоры останавливались только тогда, когда они уже не могли двигаться дальше. Тогда они откладывали нападение до лучших времен. Они не отказывались от своих честолюбивых планов и считали независимые иностранные государства не более чем мишенью для последующих ударов.

Философия безграничных завоеваний владела также правителями средневековой Европы. Они тоже прежде всего стремились к максимально возможному расширению своих королевств. Однако институты феодализма не давали им достаточно средств для ведения войн. Вассалы были обязаны воевать для своих господ только ограниченное время. Эгоизм вассалов, отстаивавших свои права, сдерживал агрессивность королей. Таким образом возникло мирное сосуществование большого количества независимых государств. В XVI в. француз Боден разработал теорию суверенитета. В XVII в. голландец Гроций добавил к ней теорию международных отношений в условиях войны и мира.

С распадом феодализма суверены не могли больше полагаться на созванных вассалов. Они национализировали вооруженные силы страны. Теперь воины стали наемниками короля.

Организация, оснащение и содержание этих войск были делом очень дорогостоящим и тяжелым бременем ложились на доходы государя. Честолюбие правителей было безграничным, но финансовые соображения вынуждали их умерять свои притязания. Они больше не планировали завоевать всю страну. Все, к чему они стремились, это завоевание нескольких городов или провинций. Достижение большего было неразумно также и с политической точки зрения, так как европейские державы следили за тем, чтобы не позволить никому стать слишком могущественным и угрожать их собственной безопасности. Слишком зарвавшиеся завоеватели всегда должны были опасаться коалиции тех, кого напугали их размеры.

Военные, финансовые и политические обстоятельства привели к тому, что в Европе на протяжении трех столетий, предшествовавших Великой Французской революции, преобладали ограниченные военные действия. В войнах участвовали сравнительно небольшие армии профессиональных солдат. Война не была делом народа; она касалась только правителей. Граждане ненавидели войну, которая приносила им одни несчастья и обременяла налогами и контрибуциями. Но они считали себя жертвами событий, в которых они не принимали активного участия. Даже воевавшие армии уважали нейтралитет мирного населения. Они считали, что воюют против верховного главнокомандующего вражеских сил, но не против гражданских подданных врага. В войнах, ведшихся на европейском континенте, собственность гражданских лиц считалась неприкосновенной. В 1856 г. Парижский конгресс [79] сделал попытку распространить этот принцип и на военные действия на море. Все чаще и чаще выдающиеся умы начинали обсуждать возможность полного отказа от войн.

Наблюдая обстоятельства, сложившиеся в системе ограниченных военных действий, философы нашли войны бесполезными. Люди убивались и калечились, богатство уничтожалось, страны опустошались исключительно ради выгод королей и правящих олигархий. Сами люди не получали никакого выигрыша от победы. Отдельные граждане не становились богаче, если правители расширяли размеры своего царства, присоединяя новые области. Народ ничего от войны не получал. Единственная причина вооруженных конфликтов это алчность деспотов. Заменив королевский деспотизм представительным государством, можно будет положить войнам конец. Демократии миролюбивы. Их не волнует, на большую или маленькую территорию простирается их суверенитет. Они будут трактовать территориальные проблемы без предвзятости и страсти. Они будут улаживать их мирно. Все, что необходимо, чтобы сделать мир прочным, это низвергнуть деспотов. Мирным путем, разумеется, этого не добиться. Необходимо сокрушить наемников королей. Но эта революционная война народа против тиранов будет последней войной, войной с целью положить конец всем войнам.

Эта идея смутно присутствовала уже в умах вождей Великой Французской революции, когда, отразив вторжение армий Пруссии и Австрии, они начали кампанию против агрессий. Правда, под водительством Наполеона они очень скоро сами переняли самые жестокие методы безграничной экспансии и оккупации, пока коалиция всех европейских держав не расстроила их честолюбивые замыслы. Однако идея прочного мира очень скоро была воскрешена. Она стала основным пунктом либерализма XIХ в., последовательно разработанным в столь поносимых принципах манчестерской школы.

Британские либералы и их континентальные друзья были достаточно проницательны, чтобы понять, что обеспечить прочный мир может не просто власть народа, а власть народа в условиях неограниченного laissez faire. На их взгляд, свободная торговля как внутренняя, так и международная, была необходимой предпосылкой сохранения мира. В мире без торговых и миграционных барьеров не остается побудительных причин для войны и завоеваний. Абсолютно уверенные в неопровержимой убедительности либеральных идей, они отбросили понятие последней войны для упразднения всех войн. Все народы сами осознают благословенность свободной торговли и мира и обуздают своих отечественных деспотов без всякой помощи извне.

Большинство историков не смогли понять движущие силы, которые привели к замене ограниченной войны старого режима неограниченной войной нашей эпохи. Они считают, что изменения произошли в результате перехода от династической к национальной форме государства и были следствием Великой Французской революции. Они видят только сопутствующие феномены и путают причины и следствия. Они говорят о построении армий, принципах стратегии и тактики, вооружении и транспортной инфраструктуре, а также о других аспектах военного искусства и методов управления[Самым ярким примером традиционной интерпретации является книга: Makers of Modern Strategy, Military Thought from Machiavelli to Hitler. Ed. E.M. Earle. Princeton University Press, 1944; особенно статья Р.Р. Памера (р. 4953).]. Однако все это не объясняет, почему современные страны предпочитают миру агрессию.

Существует полное согласие относительно того, что тотальная война представляет собой результат агрессивного национализма. Однако это всего лишь рассуждение в круге. Мы называем агрессивным национализмом такую идеологию, которая приводит к современной тотальной войне. Агрессивный национализм является необходимым производным политики интервенционизма и народнохозяйственного планирования. В то время как laissez faire устраняет причины международных конфликтов, государственное вмешательство в производство и социализм порождают конфликты, для которых не существует мирного решения. Если в условиях свободной торговли и свободной миграции ни одного индивида не волнуют территориальные размеры его страны, то в условиях протекционистских мер экономического национализма почти каждый гражданин весьма живо интересуется территориальными проблемами. Расширение территории, подвластной суверенитету его государства, означает повышение его материального благосостояния или по крайней мере облегчение ограничений, которые иностранное государство накладывает на его благополучие. Причина трансформации ограниченной войны между королевскими армиями в тотальную войну, конфликт между народами, заключается не в технических деталях военного искусства, а в замене государства laissez faire государством благосостояния.

Если бы Наполеон I достиг своей цели, то Французская империя раскинулась бы далеко за границы 1815 г. Испанией и Неаполем правили бы короли дома Бонапарта-Мюрата вместо королей другого французского рода Бурбонов. Кассельский замок занимал бы французский повеса вместо одного из курфюрстов гессенской династии. Все это не сделало бы граждан Франции более зажиточными. Точно так же граждане Пруссии ничего не выиграли от того, что их король в 1866 г. изгнал своих кузенов Ганноверских, Гессе-Кассельских и Нассауских [80] из их роскошных резиденций. Но если бы свои планы реализовал Гитлер, то немцы могли бы ожидать повышения уровня жизни. Они были уверены, что уничтожение французов, поляков и чехов сделало бы богаче каждого члена их собственной расы. Борьба за Lebensraum* была их личной войной.

В условиях laissez faire возможно мирное сосуществование множества суверенных государств. В условиях государственного регулирования производства это невозможно. Трагической ошибкой президента Вильсона было то, что он пренебрег этим существенным моментом. Современная тотальная война не имеет ничего общего с ограниченной войной старых династий. Это война против торговых и миграционных барьеров, война относительно перенаселенных стран против относительно малонаселенных. Это война за упразднение институтов, которые препятствуют формированию тенденции выравнивания ставок заработной платы во всем мире. Это война фермеров, обрабатывающих бедную землю, против государств, которые не допускают их до гораздо более плодородной неиспользуемой земли. Короче говоря, это война рабочих и фермеров, которые называют себя относительно обделенными бедняками, против рабочих и фермеров других стран, которых они считают привилегированными богачами.

Признание этого факта не предполагает, что победоносные войны действительно покончат с теми пороками, на которые жалуются агрессоры. Конфликты жизненных интересов можно устранить только всеобщим и безусловным принятием философии взаимного сотрудничества вместо превалирующих идей якобы непримиримого антагонизма между различными социальными, политическими, религиозными, языковыми и расовыми группами человечества.

Бесполезно полагаться на договоры, конференции и такие бюрократические учреждения, как Лига Наций или ООН. Полномочные представители, клерки и эксперты представляют собой жалкое зрелище на фоне борьбы идеологий. Дух завоеваний нельзя потопить в бюрократической волоките. Требуется радикальное изменение идеологии и экономической политики.

2. Война и рыночная экономика

Рыночная экономика, говорят социалисты и интервенционисты, является наилучшей системой, которую можно терпеть в мирное время. Но когда начинается война, такая терпимость недопустима. Она будет подвергать риску жизненные интересы нации исключительно ради эгоистической выгоды капиталистов и предпринимателей. Война, и уж во всяком случае современная тотальная война, категорически требует государственного регулирования производства.

Никто еще не набрался смелости бросить вызов этой догме. Во время обеих мировых войн она служила удобным предлогом для бесчисленных мер государственного вмешательства в экономику, которые во многих странах постепенно привели к полному военному социализму. Когда военные действия прекратились, был выдвинут новый лозунг. Утверждалось, что период перехода от войны к миру и реконверсии [81] требует даже большего контроля со стороны государства, чем период войны. Кроме того, зачем вообще возвращаться к социальной системе, которая если и работает, то только в периоды между войнами. Самой разумной линией поведения будет постоянно оставаться верным государственному контролю, чтобы в нужный момент быть готовым к любым чрезвычайным обстоятельствам.

Исследование проблем, с которыми Соединенные Штаты столкнулись во второй мировой войне, ясно показало, насколько ошибочной является эта аргументация.

Чтобы выиграть войну, Америка нуждалась в радикальной конверсии переводе на военные рельсы всей своей производственной деятельности. И все гражданское потребление, не являвшееся жизненно необходимым, должно было быть свернуто. С этого момента заводы и фермы должны были производить лишь необходимый минимум товаров невоенного назначения. Во всем остальном они должны полностью посвятить себя задаче снабжения вооруженных сил.

Реализация этой программы не требует учреждения органов управления и определения приоритетов. Если бы государство собрало все средства, необходимые для ведения войны, путем сбора налогов с граждан или путем размещения среди них займа, то каждый был бы вынужден радикально сократить свое потребление. Предприниматели и фермеры переориентировались бы на производство для правительства, потому что продажа товаров частным гражданам резко сократилась бы. Государство, будучи благодаря притоку налогов и заемным деньгам крупнейшим покупателем на рынке, было бы в состоянии получить все, что ему нужно. Даже то, что государство решает финансировать значительную часть военных расходов путем увеличения количества денег в обращении и займов у коммерческих банков, не меняет положения дел. Инфляция, разумеется, должна привести к повышению цен на все товары и услуги. Государство вынуждено платить более высокие номинальные цены. Но оно все равно останется самым платежеспособным покупателем на рынке. Оно всегда будет иметь возможность перебить цены граждан, которые, с одной стороны, не обладают правом печатать деньги, которые им необходимы, а с другой должны платить огромные налоги.

Вместо этого государство сознательно берет на вооружение политику, которая не позволяет положиться на действие свободного рынка. Оно прибегает к регулированию цен и делает незаконным повышение цен на товары. Более того, государство сильно медлит с обложением налогами доходов, раздутых инфляцией. Оно уступает требованиям профсоюзов поддерживать реальную заработную плату рабочих после всех вычетов на уровне, который позволит на период войны сохранить им довоенный уровень жизни. Фактически самый многочисленный класс народа, который в мирное время потреблял большую часть совокупной величины потребленных товаров, имел на руках столько денег, что его способность покупать и потреблять была даже больше, чем в мирное время. Наемные рабочие и в некоторой степени фермеры и владельцы заводов, работавших на государственные заказы, сводили на нет все попытки государства сорентировать промышленность на производство военной продукции. Они побуждали бизнес производить не меньше, а больше тех товаров, которые в военное время считаются излишней роскошью. Именно эти обстоятельства заставили американское правительство прибегнуть к системе приоритетов и рационированию. Недостатки принятых методов финансирования военных расходов сделали необходимым государственное регулирование экономики. Если бы не было создано инфляции и налоги урезали доходы (после налогообложения) всех граждан, а не только тех, кто имел более высокие доходы, и сделали их немного ниже уровня мирного времени, то регулирование было бы излишним. Поддержка доктрины, согласно которой реальный доход наемных рабочих во время войны должен быть даже выше, чем в мирное время, сделало его неизбежным.

Не государственные декреты и не бумажная работа множества людей, сидевших на государственных окладах, а усилия частных предприятий произвели ту продукцию, которая позволила вооруженным силам Америки выиграть войну и оснастить союзников необходимым вооружением. Экономист на основании этих исторических фактов не делает никаких выводов. Но их целесообразно упоминать всякий раз, когда интервенционисты будут пытаться заставить нас поверить в то, что декреты, запрещающие использование стали для строительства жилых домов, автоматически произвели самолеты и линкоры.

Источником прибыли является адаптация производственной деятельности к изменениям в спросе потребителей. Чем больше расхождение между предыдущим состоянием производства и тем, которое соответствует новой структуре спроса, тем большие корректировки необходимы и тем большую прибыль зарабатывают те, кто больше всего в этом преуспел. Внезапный переход от мира к войне круто меняет структуру рынка, вызывает потребность в радикальной реорганизации и тем самым для многих становится источником высоких прибылей. Сторонники планирования и интервенционисты считают подобную прибыль постыдным фактом. На их взгляд, первейшая обязанность государства во время войны не допускать появления новых миллионеров. Несправедливо, говорят они, позволять одним богатеть, в то время как других убивают и калечат.

В войне нет ничего справедливого. Несправедливо, что Бог находится на стороне больших армий и что те, кто лучше вооружен, побеждают хуже оснащенных противников. Несправедливо, что на передовой безвестные солдаты проливают свою кровь, в то время как командиры, с комфортом устроившиеся в штабах за сотни миль от окопов, получают известность и славу. Несправедливо, что Джона убивают, Марк остается калекой до конца своих дней, а Пол возвращается домой живой и здоровый и пользуется всеми привилегиями, положенными ветеранам.

Можно признать нечестным, что война увеличивает прибыль тех предпринимателей, которые снабжают воюющую армию лучшим снаряжением. Но глупо отрицать, что система, основанная на прибыли, производит наилучшее вооружение. Не социалистическая Россия помогала Америке по лендлизу; русские терпели ужасные поражения, пока американские бомбы не начали падать на Германию и пока они не получили оружие, произведенное большим бизнесом Америки. Во время войны самое главное не в том, чтобы избежать возникновения высоких прибылей, а в том, чтобы обеспечить своих солдат наилучшим снаряжением. Самый страшный враг нации это злонамеренные демагоги, ставящие свою зависть выше жизненных интересов своей страны.

Разумеется, в долгосрочной перспективе война и сохранение рыночной экономики несовместимы. Капитализм это по своей сути программа миролюбивых стран. Но это не означает, что страна, вынужденная отражать нападение внешнего агрессора, должна заменить систему частного предпринимательства государственным регулированием. Если бы она это сделала, то сама лишила бы себя самого эффективного средства защиты. Социалистические страны никогда не побеждали капиталистические страны. Несмотря на весь свой прославляемый военный социализм, немцы проиграли обе мировые войны.

Несовместимость войны и капитализма на самом деле означает, что война и высокоразвитая цивилизация несовместимы. Если государство нацеливает эффективность капитализма на выпуск инструментов разрушения, то изобретательность частного бизнеса произведет оружие, достаточно мощное, чтобы разрушить что угодно. Война и капитализм несовместимы друг с другом именно вследствие не имеющей себе равней эффективности капиталистического способа производства.

Рыночная экономика, подчиненная суверенитету потребителей, производит продукцию, которая делает жизнь индивида более приятной. Она старается удовлетворить спрос индивида на больший комфорт. Именно за это апостолы насилия презирают капитализм. Они почитают героев, разрушителей и убийц, и презирают буржуа и его психологию мелкого лавочника (Зомбарт). В настоящее время человечество пожинает всходы, семена которых были посеяны этими людьми.

3. Война и автаркия

Если экономически самодостаточный человек затевает распрю с таким же автаркичным человеком, в этом случае не возникает никаких специфических проблем военной экономики. Но если портной идет войной на пекаря, то с этого момента он должен печь себе хлеб самостоятельно. Если он этим пренебрежет, то нужда настигнет его раньше, чем его противника пекаря, поскольку пекарь может дольше ждать нового костюма, чем портной свежего хлеба. Экономические проблемы ведения войны поэтому у пекаря и портного различны.

Международное разделение труда развивалось исходя из предположения, что войн больше не будет. В философии манчестерской школы свободная торговля и мир представлены как взаимно обусловливающие. Деловые люди, которые сделали торговлю международной, не рассматривали возможность новых войн.

Генеральный штаб и специалисты военного искусства также не обращают внимания на изменившиеся в связи с развитием международного разделения труда обстоятельства. Метод военной науки заключается в изучении опыта прошлых войн и формулировании на этой основе общих правил. Даже самое скрупулезное исследование кампаний Тюренна и Наполеона I не наведет на мысль о существовании проблем, которых не было в эпоху, когда практически отсутствовало всякое международное разделение труда.

Европейские военные эксперты пренебрегли изучением Гражданской войны в Америке. На их взгляд, эта война непоучительна. Она велась нерегулярными армиями под командованием непрофессиональных командиров. Штатские, например Линкольн, вмешивались в руководство военными действиями. Эксперты не верят, что можно вынести что-либо полезное из ее опыта. Но именно во время Гражданской войны проблемы межрегионального разделения труда впервые сыграли решающую роль. Юг был преимущественно аграрным; его обрабатывающая промышленность была ничтожна. В снабжении промышленными товарами конфедераты зависели от Европы. Когда военно-морские силы Соединенных Штатов были достаточно сильны, чтобы блокировать их побережье, они очень скоро начинали испытывать нехватку снаряжения.

Немцы в обеих мировых войнах оказывались в такой же ситуации. В снабжении продовольствием и сырьем они зависели от заграницы. Но они не смогли преодолеть британскую блокаду. Исход обеих войн был предрешен сражениями в Атлантике. Немцы проиграли потому, что они не сумели отрезать Британские острова от доступа к мировому рынку и не смогли защитить свои морские пути снабжения. Стратегические проблемы определялись условиями международного разделения труда.

Германские милитаристы стремились взять на вооружение политику, которая, как они надеялись, позволит Германии вести войну несмотря на уязвимую  позицию во внешней торговле. Их панацеей был эрзац, заменитель.

Заменитель это товар, который либо менее пригоден, либо более дорогой, либо и менее пригоден, и более дорогой, чем тот товар, который он предназначен заместить. Когда же технологии удается произвести или открыть нечто, что является либо более подходящим, либо более дешевым, чем вещь, использовавшаяся до этого, такая новая вещь представляет собой технологическое новшество; это улучшение, а не эрзац. Существенным признаком эрзаца в том значении, в каком этот термин использовался в военно-экономической доктрине, является худшее качество или более высокая стоимость, либо и то, и другое вместе[В этом смысле пшеница, производимая под защитой импортных пошлин на территории Рейха, также суть эрзац: издержки на ее производство выше, чем на иностранную пшеницу. Эрзац каталлактическое понятие и не должно определяться относительно технологических и физических свойств изделий.].

Wehrwirtschaftslehre германская доктрина экономики войны утверждает, что в контексте ведения боевых действий не важны ни издержки производства, ни качество. Производство, ориентированное на прибыль, озабочено издержками производства и качеством продукции. Но героический дух высшей расы не интересуется этими призраками алчного ума. Имеет значение только готовность к войне. Воинственная страна должна стремиться к автаркии, чтобы быть независимой от внешней торговли. Она должна поощрять развитие производства заменителей безотносительно к каким бы то ни было корыстолюбивым соображениям. Она не сможет обойтись без полного государственного контроля производства, поскольку эгоизм отдельных граждан расстроит все планы вождя. Даже в мирное время верховный главнокомандущий должен быть уполномочен на экономическую диктатуру.

Обе теоремы доктрины эрзаца ложны.

Во-первых, неправда, что качество и пригодность заменителя не имеют значения. Если солдаты, посланные в бой, плохо накормлены и вооружены оружием, сделанным из плохих материалов, то шансы на победу уменьшаются. Их действия будут менее успешными и они будут нести более тяжелые потери. Осознание своей технической неполноценности будет подрывать их боевой дух. Эрзац подвергает риску и боевую мощь, и моральное состояние армии.

Столь же неверна и теорема о том, что более высокие издержки производства заменителей не играют роли. Более высокие издержки производства означают, что для получения результата, достигнутого противником, который производит надлежащий продукт, потребуется большее количество труда и материальных факторов производства. Это равносильно расточительству дефицитных факторов производства, материальных ресурсов и рабочей силы. Такое мотовство в условиях мира приводит к понижению уровня жизни, а в условиях войны сокращает запас товаров, необходимых для ведения военных действий. При современном состоянии технологического знания будет лишь незначительным преувеличением сказать, что все можно произвести из всего. Но самое главное это из огромного множества возможных технологий выбрать те, которые обеспечивают максимальный объем производства при минимальных затратах. Любое отклонение от этого принципа автоматически наказывается. Во время войны последствия столь же неблагоприятны, как и в мирное время.

В такой стране, как Соединенные Штаты, мало зависящей от ввоза сырья из-за рубежа, можно повысить состояние готовности к войне, организовав производство заменителей, например, синтетической резины. Отрицательные последствия по сравнению с получаемыми выгодами будут незначительными. Но для такой страны, как Германия, было роковой ошибкой считать, что она сможет победить с синтетическим бензином, синтетической резиной, эрзац-текстилем и эрзац-жиром. В обеих мировых войнах Германия находилась в положении портного, воюющего с человеком, который снабжает его хлебом. Со всей их жестокостью нацисты не могли изменить этого факта.

4. Бессмысленность войны

От животных человек отличается тем, что осознает выгоды, которые можно извлечь из сотрудничества, основанного на разделении труда. Человек обуздывает свой врожденный инстинкт агрессии, чтобы сотрудничать с другими человеческими существами. Чем больше он хочет улучшить свое благосостояние, тем больше он должен расширять систему разделения труда. Соответственно, он должен все больше и больше ограничивать сферу, в которой он прибегает к военным действиям. Возникновение международного разделения труда требует полного отказа от войны. Такова суть философии laissez faire манчестерской школы.

Разумеется, эта философия несовместима с государственничеством. В этом контексте на государство общественный аппарат насильственного угнетения возложена задача защиты ровного функционирования рыночной экономики от атак асоциальных индивидов и банд. Его функции необходимы и полезны, но они играют чисто вспомогательную роль. Нет никаких причин обоготворять полицейскую власть и приписывать ей всемогущество и всеведение. Есть вещи, которые она не может выполнить. Она не может чудесным образом ликвидировать редкость факторов производства, сделать людей богаче, повысить производительность труда. Все, на что она способна, это помешать бандитам разрушить плоды усилий тех людей, которые стремятся способствовать повышению материального благосостояния.

Либеральная философия Бентама и Бастиа еще не завершила свою работу по устранению торговых барьеров и вмешательства государства в экономическую жизнь, когда набрала силу фальшивая теология божественного государства. Попытки улучшить условия жизни наемных рабочих и мелких фермеров с помощью государственных декретов потребовали все больше и больше ослаблять узы, связывающие отечественную экономику с экономиками других стран. Экономический национализм, необходимое дополнение внутреннего интервенционизма, причиняет ущерб интересам других народов и тем самым порождает международные конфликты. Это наводит на идею исправить это неудовлетворительное положение дел с помощью войны. Почему могучая держава должна терпеть вызов менее сильной страны? Разве это не дерзость со стороны маленькой Лапутании причинять вред гражданам большой Руритании посредством пошлин, миграционных барьеров, валютного контроля, количественных торговых ограничений и экспроприации руританских инвестиций в Лапутании? Разве не лучше будет для Руритании просто сокрушить ничтожные вооруженные силы Лапутании?

Такова была идеология германских, итальянских и японских милитаристов. Следует признать, что они были последовательны с точки зрения новых неортодоксальных учений. Интервенционизм порождает экономический национализм, а экономический национализм порождает воинственность. Если людям и товарам мешают пересекать границы, то почему армиям не проторить для них путь?

С того дня, как Италия в 1911 г. напала на Турцию, столкновения стали постоянными. Почти всегда где-то в мире шла стрельба. Заключавшиеся мирные договоры фактически являлись всего лишь соглашениями о перемирии. Более того, они касались только армий великих держав. Некоторые малые страны постоянно находились в состоянии войны. Все это дополнялось разорительными гражданскими войнами и революциями.

Как далеки мы сегодня от правил международных законов, разработанных в эпоху ограниченных военных действий! Современная война безжалостна, она не щадит беременных женщин и младенцев; она убивает и разрушает без разбора. Она не уважает права нейтральных государств. Миллионы убиты, обращены в рабство или изгнаны из обжитых мест, где их предки жили веками. Никто не может предсказать, что случится в следующей части этой бесконечной битвы.

Это не имеет ничего общего с атомной бомбой. Корень зла не в разработке нового, более смертоносного оружия. Он в духе завоеваний. Вполне возможно, что ученые откроют методы защиты от атомного оружия. Но это ничего не изменит, а лишь продлит на некоторое время процесс полного разрушения цивилизации.

Современная цивилизация является продуктом философии laissez faire. Ее невозможно сохранить в условиях господства всемогущества государства. Государственничество многим обязано учению Гегеля. Можно оставить без внимания многие непростительные ошибки Гегеля за его чеканную фразу о бессилии победы (die Ohmacht des Sieges)[См.: Гегель Г. Философия истории//Гегель Г. Соч. Т. VII. М., 1935. С. 417418.]. Чтобы сделать мир прочным, недостаточно победить агрессора. Главное отказаться от идеологии, которая порождает войну.

XXXV. ПРИНЦИП БЛАГОСОСТОЯНИЯ VERSUS ПРИНЦИПА РЫНКА

1. Аргументы против рыночной экономики

Возражения, которые разнообразные школы Sozialpolitik выдвигают против рыночной экономики, основаны на очень плохой экономической теории. Они снова и снова повторяют ошибки, давным-давно вскрытые экономистами. Эти школы выставляют рыночной экономике счет за последствия той самой антикапиталистической политики, которую они сами отстаивают как необходимые и полезные реформы. Они возлагают на рыночную экономику ответственность за неизбежный крах интервенционизма.

Эти пропагандисты должны в конце концов признать, что рыночная экономика не так уж и плоха, как рисуют ее их неортодоксальные доктрины. Она поставляет товары. День ото дня она увеличивает количество и улучшает качество продукции. Рыночная экономика создала беспрецедентное богатство. Однако, возражает поборник интервенционизма, она несовершенна, как он это называет, с социальной точки зрения. Рыночная экономика не ликвидирует лишения и нищету. Она представляет собой систему, которая предоставляет привилегии меньшинству, тонкой прослойке богачей, за счет подавляющего большинства. Рыночная экономика является несправедливой системой. Принцип прибыли следует заменить принципом благосостояния.

Мы можем попытаться ради поддержания дискуссии интерпретировать концепцию благосостояния таким образом, чтобы стало возможным ее принятие всеми людьми, не являющимися аскетами. Чем больше нам это удается, тем больше мы лишаем идею благосостояния какого-либо конкретного значения и содержания. Она превращается в бледный пересказ фундаментальной категории человеческой деятельности, а именно стремления к устранению беспокойства насколько это возможно. Так как убеждение, что этой цели можно легко достичь посредством общественного разделения труда, разделяется всеми, люди сотрудничают в системе общественных связей. Общественный человек в отличие от автаркичного человека неизбежно должен смягчить свое изначальное биологическое безразличие к благополучию людей, не входящих в круг членов его семьи. Он должен приспособить свое поведение к требованиям общественного сотрудничества и смотреть на успех окружающих его людей как на необходимое условие собственного успеха. С этой точки зрения цель общественного сотрудничества можно описать как обеспечение наибольшего счастья наивозможно большему числу людей. Вряд ли кто-нибудь рискнет возразить против этого определения наиболее желательного положения дел и настаивать на том, что видеть максимальное количество людей, насколько это возможно, счастливыми, не является благом. Все нападки на формулу Бентама вращались вокруг неопределенности и неправильного трактования понятия счастья; они не затрагивали постулата о том, что благо, что бы оно собой ни представляло, следует разделить среди максимального числа людей.

Однако если мы подобным образом интерпретируем благосостояние, то эта концепция лишится какого-либо определенного значения. Ее можно будет применять для оправдания любой разновидности общественной организации. Когда-то защитники рабства негров настаивали на том, что рабство является наилучшим средством сделать негров счастливыми, а сегодня на Юге многие белые искренне верят в то, жесткая сегрегация полезна цветному не меньше, чем она якобы полезна белому человеку. Главный тезис расизма Гобино и нацистов заключается в том, что господство высших рас соответствует истинным интересам даже неполноценных рас. Принцип достаточно широкий, чтобы распространяться на все доктрины, даже конфликтующие друг с другом, является совершенно бесполезным.

Но в устах пропагандистов благосостояния понятие благосостояние имеет вполне определенный смысл. Они намеренно пользуются термином, всеми признанное значение которого устраняет любую оппозицию. Ни один здравомыслящий человек не рискнет возражать против достижения благосостояния. Присваивая себе исключительное право называть свою собственную программу программой благосостояния, пропагандисты благосостояния хотят добиться успеха с помощью дешевого логического трюка. Присвоив своим идеям имя, нежно любимое всеми, они хотят оградить их от критики. Их терминология уже подразумевает, что все оппоненты являются злонамеренными негодяями, преследующими свои собственные эгоистические интересы во вред большинству хороших людей.

Проблема западной цивилизации состоит именно в том, что серьезные люди могут прибегать к таким силлогистическим уловкам, не встречая резкого отпора. Здесь возможны только два объяснения. Либо эти самозваные экономисты благосостояния сами не осознают логической недопустимости своей операции и в этом случае им не хватает необходимой способности рассуждать; либо они выбрали этот способ аргументации намеренно с целью спрятать свои софизмы за словом, заранее предназначенным разоружать оппонентов. В обоих случаях их выдает собственное поведение.

Нет  нужды что-либо добавлять к изысканиям предыдущих глав, касающихся последствий всех разновидностей интервенционизма. Увесистые тома теоретиков благосостояния не выдвинули никаких аргументов, которые могли бы доказать несостоятельность наших выводов. У нас осталась лишь одна задача: исследовать критическую часть работ пропагандистов благосостояния, их обвинительное заключение по делу рыночной экономики.

Все страстные речи школы благосостояния в конечном счете сводятся к трем пунктам. Они говорят, что капитализм плох, потому что существуют нищета, неравенство доходов и богатства и незащищенность.

2. Бедность

Можно описать условия общества земледельцев, каждый член которого обрабатывает участок земли, достаточный, чтобы обеспечить его и его семью предметами первой необходимости. Можно включить в эту картину несколько специалистов: ремесленников допустим, кузнецов и интеллигентов скажем, врачей. Можно даже пойти дальше и предположить, что некоторые не являются собственниками ферм, а трудятся в качестве рабочих на чужих фермах. Работодатели вознаграждают их за помощь и заботятся о них, когда болезни и возраст лишают их трудоспособности.

Эта схема идеального общества лежала в основе многих утопических программ. В общих чертах на протяжении определенного времени она была реализована в некоторых коммунах. Возможно, ближайшим аналогом ее осуществления было сообщество, учрежденное иезуитскими священниками в стране, которая сегодня является Парагваем [82]. Однако нет нужды подробно исследовать достоинства этой системы социальной организации. Историческая эволюция не оставила от нее камня на камне. Ее рамки были слишком тесны для того количества людей, которое живет сегодня на Земле.

Внутренняя слабость такого общества в том, что рост населения должен привести к прогрессирующей нищете. Если имущество умершего фермера делится между его детьми, то в конце концов земельные участки становятся настолько малы, что они не могут обеспечивать достаточного пропитания семье. Все являются землевладельцами, но все при этом чрезвычайно бедны. Условия, существующие в обширных районах Китая, служат печальной иллюстрацией невзгод земледельцев с маленькими участками. Альтернативой этому является огромная масса безземельного пролетариата. В этом случае лишенных наследства пауперов от удачливых фермеров отделяет глубокая пропасть. Они представляют собой класс отверженных, само существование которого является для общества неразрешимой проблемой. Они тщетно ищут средства к существованию. Обществу они не нужны. Они нуждающиеся бедняки.

Когда в эпохи, предшествовавшие современному капитализму, политики, философы и юристы говорили о бедности и проблемах нищеты, они имели в виду именно этих лишних несчастных. Политика laissez faire и ее результат индустриализм превратили трудоспособных бедняков в наемных рабочих. В обществе свободного рынка есть люди с высокими доходами и люди с низкими доходами. Но больше нет людей, которые, несмотря на то, что готовы работать, не могут найти постоянную работу из-за того, что в общественной системе производства им нет места. Но даже в период своего расцвета либерализм и капитализм были ограничены сравнительно небольшими областями Западной и Центральной Европы, Северной Америки и Австралии. В остальном мире сотни миллионов людей до сих пор влачат существование на грани голодной смерти. Они являются бедняками, или пауперами в старом смысле этого термина, лишним и избыточным населением, тяжелым бременем для самих себя и скрытой угрозой для меньшинства своих более удачливых сограждан.

Не капитализм, а его отсутствие является причиной нужды этих несчастных людей, в массе своей цветных. Если бы не торжество laissez faire, жизнь множества людей в Западной Европе была бы гораздо хуже условий существования кули. Беда Азии в том, что объем капитала, инвестированного на душу населения, чрезвычайно низок по сравнению с капиталовооруженностью Запада. Доминирующая идеология и общественная система, являющаяся ее результатом, сдерживают развитие преследующего прибыль предпринимательства. Уровень внутренних капитальных накоплений очень низок; к иностранным инвесторам относятся крайне враждебно. Во многих из этих стран рост численности населения даже превышает увеличение имеющегося капитала.

Несправедливо обвинять европейские державы в нищете народных масс на просторах их бывших колониальных империй. Вкладывая капитал, иностранные правители делали для роста материального благосостояния все, что было в их силах. Нет никакой вины белых в том, что восточные народы с трудом отказывались от своих традиционных догматов и ненавидели капитализм как чуждую идеологию.

В той мере, в какой существует свободный капитализм, больше не существует проблемы нищеты в том смысле, в каком этот термин применялся для условий некапиталистического общества. Рост численности населения плодит не лишние рты, а дополнительные руки, использование которых создает дополнительное богатство. Трудоспособных пауперов больше не существует. С точки зрения экономически отсталых наций конфликт между трудом и капиталом в капиталистических странах представляется конфликтом внутри привилегированного высшего класса. На взгляд азиатов, рабочий американских автомобильных заводов является аристократом. Это человек, принадлежащий к 2% населения земли, имеющим самые высокие доходы. Не только цветные расы, но и славяне, арабы и некоторые другие народы смотрят на средний доход граждан капиталистических стран от 12 до 15% всего человечества как на изъятие части своего собственного материального благосостояния. Они не могут понять, что процветание этих якобы привилегированных групп, не считая последствий миграционных барьеров, не оплачено их собственной нищетой, и что основное препятствие на пути улучшения условий их жизни в их ненависти к капитализму. В рамках капитализма понятие бедности относится только к тем, кто не способен сам о себе позаботиться. Если оставить в стороне детей, то мы должны отдавать себе отчет в том, что нетрудоспособные люди будут существовать всегда. Капитализм, повышая уровень жизни масс, улучшая гигиенические условия и методы профилактики и терапии, не ликвидирует физической недееспособности. Следует признать, что многие люди, которые в прошлом были бы обречены на пожизненную инвалидность, сегодня возвращаются к полноценной жизни. Но, с другой стороны, в качестве постоянно нетрудоспособных выживают те, кто прежде вследствие врожденных дефектов, болезни или несчастного случая погиб бы намного раньше. Кроме того, увеличение средней продолжительности жизни ведет к росту числа престарелых, которые не могут сами зарабатывать себе на жизнь.

Проблема нетрудоспособных является специфической проблемой человеческой цивилизации и общества. Искалеченные животные должны погибать быстро. Они либо умирают от голода, либо становятся жертвами врагов своего вида. Дикари были безжалостны к тем, кто не соответствовал определенным стандартам. По отношению к ним многие племена практиковали такие же варварские методы безжалостного истребления, к которым нацисты прибегали в наши дни. Само существование сравнительно большого количества инвалидов, как это ни парадоксально, является отличительной чертой цивилизации и материального благополучия.

Обслуживание тех инвалидов, которые лишены средств к существованию и о которых не заботятся ближайшие родственники, долгое время считалось делом благотворительности. Иногда необходимые средства предоставлялись правительством, но гораздо чаще собирались путем добровольных пожертвований. Католические ордена и приходы, а также некоторые протестантские благотворительные общества иногда творили чудеса, собирая эти пожертвования и должным образом их используя. Сегодня существует много межконфессиональных учреждений, соперничающих с ними в благородной конкуренции.

Систему благотворительности критикуют за два недостатка. Во-первых, это нехватка средств, которыми она располагает. Однако, чем больше развивается капитализм, тем более крупными становятся благотворительные фонды. С одной стороны, люди склонны делать пожертвования пропорционально повышению собственного благополучия. С другой стороны, параллельно снижается число нуждающихся. Даже для тех, кто обладает умеренными доходами, предоставлена возможность с помощью сбережений и страхования подготовиться к несчастным случаям, болезням, старости, обучению своих детей, содержанию вдов и сирот. Вполне вероятно, что средств благотворительных фондов в капиталистических странах было бы достаточно, если бы интервенционисты не подрывали жизненно важные институты рыночной экономики. Кредитная экспансия и инфляционное увеличение количества денег сводят на нет все попытки простого человека сэкономить и накопить резервы на черный день. Но другие приемы интервенционизма вряд ли менее вредоносны для жизненных интересов наемных рабочих, служащих, лиц свободных профессий и владельцев мелких предприятий. Большая часть тех, кому помогают благотворительные институты, бедствуют только потому, что до этого их довели интервенционисты. В то же время инфляция и попытки понизить процентные ставки ниже потенциального рыночного уровня фактически экспроприируют пожертвования больниц, богаделен, сиротских приютов и других аналогичных учреждений. Когда пропагандисты благосостояния жалуются  на недостаточность  имеющихся  средств для  оказания помощи, они жалуются на один из результатов политики, которую сами же отстаивают.

Второй недостаток, в котором обвиняют систему благотворительности, заключается в том, что в ее основе лежат лишь милосердие и сочувствие. Нуждающийся не имеет никаких законных прав на доброту, проявляемую к нему. Он зависит от милосердия великодушных людей, от чувства совестливости, которое пробуждает его бедственное положение. Он получает лишь добровольный дар, за который должен быть благодарен. Это невыносимое состояние для человека, обладающего чувством собственного достоинства.

Эти сетования оправданы. Такие недостатки действительно присущи любому виду благотворительности. Эта система разлагает как дарителей, так и получателей. Первых она делает самодовольными, а вторых покорными и раболепными. Однако именно ментальность капиталистической среды заставляет людей чувствовать унижение, подавая и принимая милостыню. Вне области денежных связей и сделок, осуществляемых между покупателями и продавцами в чисто деловой манере, все межличностные отношения заражены этим недостатком. Именно об отсутствии личного элемента в рыночных сделках сожалеют все, кто обвиняет капитализм в жестокосердии и бездушии. По мнению этих критиков, сотрудничество по принципу do ut des дегуманизирует все социальные связи. Братскую любовь и готовность помочь друг другу он заменяет контрактами. Эти критики осуждают правовой порядок капитализма за пренебрежение человеческим аспектом. Они непоследовательны, когда обвиняют систему благотворительности за то, что она полагается на чувство милосердия.

Феодальное общество было построено на актах милости и на признательности облагодетельствованных. Могущественный сюзерен одаривал своего вассала привилегиями, а последний должен был расплачиваться с ним личной преданностью. Отношения были человеческими до такой степени, что подданные должны были целовать руки своих государей и демонстрировать им свою преданность. В феодальной среде элементы благоволения были присущи актам милости и никого не оскорбляли. Они соответствовали общепринятой идеологии и практике. И только на фоне общества, целиком основанного на договорных связях, возникла идея обеспечить нуждающимся законное право требования средств к существованию, дающее основания для предъявления судебных исков к обществу.

Метафизические аргументы в пользу такого права на средства к существованию основаны на доктрине естественного права. Перед Богом или природой все люди равны и наделены неотчуждаемым правом на жизнь. Однако ссылки на прирожденное равенство неуместны, когда речь идет о прирожденном неравенстве. Печально, что физическая неполноценность не позволяет многим людям играть активную роль в общественном сотрудничестве. Именно действие законов природы делает этих людей париями. Они являются пасынками Бога или природы. Мы можем полностью разделять религиозные и этические заповеди, провозглашающие, что долг человека помогать несчастным собратьям, обделенным природой. Но признание этой обязанности не дает ответа на вопрос относительно методов ее реализации. Она не заставляет избирать методы, которые ставят общество под угрозу и снижают продуктивность человеческих усилий. Ни здоровые, ни инвалиды не извлекут никакой пользы из падения количества наличных благ.

Имеющиеся здесь проблемы не носят праксиологического характера, и не дело экономической науки предлагать для них наилучшее решение. Они относятся к патологии и психологии. Они относятся к биологическому факту, что страх перед нуждой и унизительные последствия существования на милостыню являются важными факторами поддержания человеком физиологического равновесия. Они побуждают человека поддерживать себя в форме, избегать болезней и несчастных случаев и, поранившись, выздоравливать как можно быстрее. Опыт системы социального обеспечение, особенно самой старой и наиболее полной немецкой схемы, ясно продемонстрировал нежелательные последствия устранения этих стимулов[Cм.: Sulzbach. German Experience with Social Insurance. New York, 1947. P. 2232.].  Ни одно цивилизованное сообщество не позволяет нетрудоспособным погибнуть. Однако замена благотворительной помощи законодательным правом на пособие или средства существования, по-видимому, не соответствует  человеческой природе такой,  как она есть. Не метафизические предубеждения, а соображения практической целесообразности делают неразумным провозглашение законного права на средства к существованию.

Более того, верить в то, что принятие подобных законов может освободить нуждающихся от унизительных особенностей, присущих получению милостыни, означает предаваться иллюзиям. Чем более щедрыми будут эти законы, тем более пунктуальным должно быть их применение. Свобода действий людей, которых внутренний голос побуждает к милосердным деяниям, будет заменяется свободой действий бюрократов. Трудно сказать, легче или тяжелее сделает это удел нетрудоспособных членов общества.

3. Неравенство

Неравенство доходов и богатства свойственно рыночной экономике. Его устранение полностью разрушило бы рыночную экономику[Cм. с. 282283 и 755758.].

Люди, требующие равенства, всегда имеют в виду увеличение своей собственной покупательной способности. Поддерживая принцип равенства как политический постулат, никто не желает делиться собственным доходом с теми, кто имеет меньше них. Когда американский наемный рабочий говорит о равенстве, он подразумевает, что дивиденды акционеров следует отдать ему. Он не имеет в виду сокращение своего собственного дохода в пользу тех 95% населения Земли, чей доход ниже, чем у него.

Роль, которую неравенство доходов играет в рыночном обществе, не следует путать с ролью, которую оно играет в феодальном обществе или некапиталистических обществах других типов[Cм. с. 294.].

Давайте сравним историю Китая и Англии. В Китае существовала высокоразвитая цивилизация. Две тысячи лет назад он был далеко впереди Англии. Но в конце XIX в. Англия была богатой и высокоразвитой страной, в то время как Китай был нищим. Его цивилизация не отличалась от того состояния, которого она достигла за века до этого. Это была остановившаяся цивилизация.

Китай пытался осуществить принцип равенства доходов в большей степени, чем это делалось в Англии. Земельные участки были поделены и подразделены. Не было многочисленного класса безземельного пролетариата. А в Англии XVIII в. этот класс был очень многочисленным, так как ограничительная практика несельскохозяйственного производства, санкционировавшаяся традиционной идеологией, отсрочила появление современного предпринимательства. Но когда философия laissez faire открыла дорогу капитализму, полностью разрушив заблуждения рестрикционизма, индустриализм смог развиваться ускоренными темпами, потому что необходимая рабочая сила уже была в наличии.

Эпоху машин породила не специфическая ментальность стяжательства, которая в один прекрасный день непостижимым образом овладела разумом некоторых людей и превратила их в капиталистических людей, как это представлялось Зомбарту. Люди, готовые получить прибыль за счет того, чтобы приспособить производство к удовлетворению нужд публики, существовали всегда. Но они были парализованы идеологией, которая клеймила стяжательство как безнравственное проявление и возводила институциональные барьеры, чтобы ее обуздать. Замена традиционной системы ограничений на философию laissez faire устранила эти препятствия на пути повышения материального благосостояния и провозгласила новую эру.

Либеральная философия разрушила традиционную кастовую систему, потому что ее сохранение было несовместимо с функционированием рыночной экономики. Она пропагандировала отмену привилегий, потому что стремилась развязать руки тем, кто был достаточно изобретательным, чтобы наиболее дешевым образом производить больше всех продукции наилучшего качества. В этом негативном аспекте программа утилитаристов и экономистов совпадала с идеями тех, кто атаковал сословные привилегии с точки зрения так называемого права природы и доктрины равенства всех людей. Обе эти группы были едины в поддержке принципа равенства всех людей перед законом. Но такое единство не устранило фундаментального расхождения между этими двумя направлениями мысли.

С точки зрения школы естественного права все люди являются биологически равными и поэтому имеют неотчуждаемое право на равную долю во всем. Первая теорема очевидно противоречит фактам. Вторая теорема при последовательной интерпретации приводит к таким нелепостям, что ее сторонники вообще отказываются от всякой логической последовательности и в конечном итоге считают любой институт, каким бы дискриминационным и чудовищным он ни был, совместимым с неотчуждаемым равенством всех людей. Выдающиеся вирджинцы, чьи идеи вдохновляли американскую революцию, молчаливо соглашались с сохранением рабства негров. Самая деспотичная система правления, известная истории как большевизм, гордо выступает как само воплощение принципа равенства и свободы всех людей.

Либеральные поборники равенства перед законом полностью отдавали себе отчет в том, что люди рождаются неравными и что именно их неравенство порождает общественное сотрудничество и цивилизацию. Равенство перед законом, по их мнению, не предназначено для того, чтобы исправлять неумолимые явления Вселенной и заставить естественное неравенство исчезнуть. Наоборот, оно является способом обеспечить человечеству в целом максимум пользы, которую оно может из него извлечь. С этого момента ни один человеческий институт не должен мешать человеку достигать такого положения, в котором он может наилучшим способом служить своим согражданам. Либералы подошли к проблеме не с позиции якобы неотчуждаемых прав индивидов, а с общественной и утилитаристской точки зрения. На их взгляд, равенство перед законом это благо, потому что оно лучше всего служит интересам всех. За избирателями оно оставляет право решать, кто должен занимать государственные должности, а за потребителями кто должен руководить производственной деятельностью. Тем самым оно устраняет причины силовых конфликтов и обеспечивает стабильность движения к более удовлетворительному состоянию дел.

Триумф либеральной философии породил все те феномены, которые в своей совокупности называются современной западной цивилизацией. Однако новая философия могла одержать победу только в среде, где идеал равенства доходов был очень слаб. Если бы англичане XVIII в. были одержимы химерой равенства доходов, то философия laissez faire не взволновала бы их, точно так же, как сегодня она не интересует китайцев и мусульман. В этом смысле историки должны признать, что идеологическое наследие феодализма и манориальная система внесли свой вклад в возвышение нашей современной цивилизации, как бы сильно она от них ни отличалась.

Философы XVIII в., чуждые идеям новой утилитаристской теории, могли еще говорить о преимуществах положения в Китае и мусульманских странах. Надо признать, что им очень мало было известно о социальной структуре Востока. В тех смутных сообщениях, которые они получали, достойным похвалы они посчитали отсутствие наследственной аристократии и крупного землевладения. Они вообразили себе, что эти страны больше преуспели в установлении равенства, чем их собственные страны.

Позднее, в XIX в. эти притязания были возобновлены националистами вышеупомянутых стран. Во главе всех шел панславизм, поборники которого превозносили выдающиеся достоинства общинного сотрудничества, существовавшего в русском мире и артели, а также в задруге югославов. С развитием семантической путаницы, которая обратила значение политических терминов в их полную противоположность, эпитет демократический сейчас используется повсеместно. Мусульманские народы, которые никогда не знали никакой иной формы правления, кроме неограниченного абсолютизма, называются демократическими. Индийские националисты получают удовольствие, разглагольствуя о традиционной индусской демократии!

Экономисты и историки безразличны ко всем этим эмоциональным излияниям. Описывая цивилизации азиатских народов как низшие, они не выносят никаких ценностных оценок. Они просто устанавливают тот факт, что эти народы не создали идеологических и институциональных условий, породивших на Западе ту капиталистическую цивилизацию, превосходство которой они сегодня неявно признают, настойчиво пытаясь перенять по крайней мере ее технологические и терапевтические инструменты и атрибуты. Как раз именно тогда, когда признается тот факт, что в прошлом культура многих народов Азии далеко превосходила культуру их западных современников, возникает вопрос о причинах, которые остановили прогресс на Востоке. В случае индусской цивилизации ответ очевиден. Здесь железная хватка непоколебимой кастовой системы сдерживала индивидуальную инициативу и душила в зародыше любую попытку отклониться от традиционных стандартов. Однако Китай и мусульманские страны, не считая рабства сравнительно небольшого количества людей, были свободны от кастовой жесткости. Ими правили деспоты. Но отдельные подданные были равны перед деспотом. И даже для рабов и евнухов путь к высшим должностям не был закрыт. Именно на это равенство перед государем ссылаются сегодня, когда говорят о мнимых демократических традициях жителей Востока.

Представление об экономическом равенстве подданных, которого придерживались эти народы и их правители, не было четко определено, а, наоборот, было весьма смутным. Но в одном отношении оно было весьма определенным, а именно в чрезвычайном осуждении накопления большого состояния любым частным лицом. Правители рассматривали богатых подданных как угрозу своему политическому господству. Все как правители, так и те, кем правили, были убеждены, что ни один человек не может скопить крупное состояние, не лишая других того, что по праву принадлежит им, и что богатство немногих является причиной нищеты многих. Положение богатых купцов в странах Востока было крайне ненадежно. Они находились во власти чиновников. Даже щедрые взятки не могли защитить их от конфискации. Народ ликовал всякий раз, когда процветающий купец становился  жертвой зависти и ненависти администраторов.

Дух неприятия стремления к богатству, корыстолюбия замедлил развитие цивилизации на Востоке и держал широкие народные массы на грани голодной смерти. Поскольку накопление капитала сдерживалось, не могло идти и речи о технологическом совершенствовании. Капитализм пришел на Восток как импортированная чуждая идеология, навязанная иностранными армиями и флотом в форме колониального господства или экстерриториальной юрисдикции. Безусловно, эти насильственные методы не были подходящими средствами изменения традиционалистской ментальности жителей Востока. Но признание этого факта не лишает обоснованности утверждение о том, что именно неприятие накопления капитала обрекло многие сотни миллионов жителей Азии на нищету и голод.

Понятие равенства, которое имеют в виду пропагандисты благосостояния, представляет собой копию азиатского представления о равенстве. Неопределенное во всех других отношениях, оно совершенно отчетливо в своем отвращении к крупным состояниям. Оно возражает против большого бизнеса и сверхбогатых людей и пропагандирует различные меры, предназначенные для того, чтобы сдержать рост отдельных предприятий и создать большее равенство с помощью конфискационного налогообложения доходов и имущества. Оно апеллирует к зависти неразумных масс.

Непосредственные экономические последствия конфискационной политики уже разбирались выше[Cм. с. 754759.]. Очевидно, что в долгосрочной перспективе такая политика должна привести не только к замедлению или полному прекращению дальнейшего накопления капитала, но и к проеданию ранее накопленного капитала. Она не только парализует дальнейшее продвижение к большему материальному процветанию, но и развернет тренд в противоположную сторону и сформирует тенденцию прогрессирующего обнищания. Идеалы Азии восторжествуют и в конечном итоге Восток и Запад встретятся на одинаковом уровне нищеты.

Школа благосостояния претендует не только на отстаивание интересов общества в целом перед лицом эгоистических интересов рыскающего в поисках прибыли бизнеса; более того, она утверждает, что ориентируется на устойчивые земные интересы страны в противовес краткосрочным устремлениям спекулянтов, промоутеров и капиталистов, занимающихся исключительно спекуляцией и не заботящихся о будущем общества в целом. Разумеется, второе заявление несовместимо с акцентом этой школы на краткосрочной политике по сравнению с долгосрочными интересами. Однако последовательность не является одним из достоинств доктринеров благосостояния. Давайте ради поддержания дискуссии пренебрежем этим противоречием в их утверждениях и исследуем их, невзирая на их непоследовательность.

Сбережения, накопление капитала и инвестиции отвлекают соответствующие суммы от текущего потребления и направляют их на улучшение условий существования в будущем. Человек, накапливающий сбережения, отказывается от увеличения настоящего удовлетворения, чтобы повысить благосостояние своей семьи в более отдаленном будущем. Его намерения, безусловно, являются эгоистическими в популярном смысле этого слова. Однако результаты этого эгоистического поведения выгодны устойчивым земным интересам как общества в целом, так и каждого его члена в отдельности. Его поведение порождает все те феномены, которым даже самые фанатические пропагандисты благосостояния присваивают эпитеты экономическое развитие и прогресс.

Политика, пропагандируемая школой благосостояния, разрушает у частных граждан стимулы к сбережению. С одной стороны, мероприятия, направленные на урезание больших доходов и состояний, серьезно подрывают или полностью уничтожают способность более состоятельных людей к накоплению сбережений. С другой стороны, суммы, которые люди с умеренными доходами прежде вкладывали в накопление капитала, теперь направляются на потребление. В прошлом, когда человек накапливал сбережения путем помещения денег в сберегательный банк или приобретения страхового полиса, банк или страховая компания инвестировали эквивалентную сумму. Даже если владелец сбережений впоследствии тратил свои сбережения на текущее потребление, изъятия и проедания инвестированного капитала не происходило. Совокупные инвестиции сберегательных банков и страховых компаний постоянно увеличивались, несмотря на эти изъятия.

Сегодня доминирует тенденция подталкивания банков и страховых компаний к все большему и большему увеличению доли вложений в государственные обязательства. Фонды учреждений социального обеспечения полностью состоят из титулов государственной задолженности. В той мере, в какой созданная государственная задолженность тратится на текущие расходы, сбережения индивидов не приводят к накоплению капитала. Если в свободной рыночной экономике сбережения, накопление капитала и инвестиции совпадают, то в интервенционистской экономике сбережения отдельных граждан могут быть промотаны государством. Отдельный гражданин ограничивает свое текущее потребление, чтобы обеспечить свое собственное будущее; делая это, он вносит свой вклад в дальнейшее экономическое развитие общества и в повышение уровня жизни окружающих его людей. Но тут на сцену выходит государство и уничтожает общественно полезный эффект поведения индивидов. Ничто лучше этого примера не разоблачает расхожее клише теории благосостояния, противопоставляющее эгоистичного и ограниченного индивида, приверженного исключительно получению немедленных удовольствий и не интересующегося благополучием окружающих и вечными тревогами общества, и дальновидного великодушного государства, целиком и полностью посвятившего себя обеспечению устойчивого благосостояния общества в целом.

Следует признать, что пропагандисты выдвигают два возражения. Во-первых, мотивом индивидов является эгоизм, в то время как государство полно благих намерений. Ради поддержания дискуссии предположим, что индивиды это дьяволы, а правители ангелы. Но в жизни и реальности имеют значение несмотря на то, что Кант утверждал обратное, не благие намерения, а реальные достижения. Существование и развитие общества делают возможным именно тот факт, что мирное сотрудничество, основанное на общественном разделении труда, в долгосрочной перспективе лучше служит интересам всех индивидов. Выдающаяся особенность рыночного общества заключается в том, что все его функционирование и действие являются реализацией этого принципа.

Второе возражение указывает на то, что в системе всеобщего благосостояния накопление капитала государством и государственные инвестиции придут на смену частному накоплению и инвестициям. Они ссылаются на то, что не все средства, позаимствованные государством в прошлом, были истрачены на текущие расходы. Значительная часть была вложена в строительство автомобильных и железных дорог, портов, аэропортов, электростанций и в другие общественные работы. Другая, не менее заметная часть, была потрачена на финансирование оборонительных войн, которые, по общему признанию, невозможно профинансировать другими методами. Это возражение, однако, бьет мимо цели. Значение имеет лишь то, что часть сбережений индивидов используется государством на текущее потребление, и ничто не мешает государству увеличить эту часть так, чтобы она фактически поглотила все.

Очевидно, что если государства делают невозможным для своих граждан накопление и инвестирование дополнительного капитала, то ответственность за формирование нового капитала, если до него вообще дойдет очередь, переходит к государству. Пропагандисты благосостояния, в чьих глазах государственное регулирование является синонимом божественной провиденциальной заботы, мудро и незаметно ведущей человечество к более высоким и более совершенным ступеням неотвратимого эволюционного развития, не способны увидеть запутанность проблемы и ее последствий.

Не только дальнейшие сбережения и накопление дополнительного капитала, но и в не меньшей степени поддержание капитала на сегодняшнем уровне требует сокращения текущего потребления с целью достижения большей обеспеченности в будущем. Оно представляет собой воздержание от удовлетворения, которое можно получить немедленно[Установление этого факта, разумеется, не означает одобрения теорий, которые пытаются описать процент как вознаграждение воздержания. В мире реальной действительности не существует никаких мистических вознаграждающих или наказывающих сил. Чем на самом деле является первоначальный процент, было показано выше, в главе XIX. Но против претенциозных насмешек Лассаля (Herr Bastiat-Schulze von Delitzsch in Gesammelte Reden und Schriften. Ed. Bernstein. V. 167), повторенных в бесчисленных учебниках, было бы уместно подчеркнуть, что сбережение является лишением (Entbehrung) в той мере, в какой оно лишает человека немедленного удовольствия.]. Рыночная экономика создает среду, в которой такое воздержание в определенной степени практикуется и в которой ее продукт, накопленный капитал, инвестируется в тех направлениях, где он лучше всего удовлетворяет наиболее насущные нужды потребителей. Возникает вопрос, можно ли заменить частное накопление капитала государственным накоплением и каким образом государство будет инвестировать накопленный капитал. Эти проблемы касаются не только социалистического сообщества. Не в меньшей степени они актуальны и для интервенционистской программы, которая либо полностью, либо почти полностью ликвидирует условия, стимулирующие формирование частного капитала. Даже Соединенные Штаты явно все больше и больше приближаются к такому положению дел.

Рассмотрим случай государства, которое контролирует использование значительной части сбережений граждан. Инвестиции системы социального обеспечения, частных страховых компаний, сберегательных и коммерческих банков определяются властями и направляются на увеличение государственного долга. Частные граждане продолжают делать сбережения. Но приведут ли их сбережения к накоплению капитала и тем самым к увеличению капитальных благ, которые можно использовать для совершенствования производственного аппарата, зависит от того, как государство использует заимствованные средства. Если государство растранжиривает эти суммы на текущее потребление или неудачные инвестиции, то обрывается процесс накопления капитала, провозглашенный сбережениями индивидов и продолженный инвестиционными операциями банков и страховых предприятий. Сопоставление этих двух путей может прояснить вопрос.

В процессе свободной рыночной экономики Билл сберегает 100 дол. и кладет их на депозит в сберегательном банке. Если он разумно выбрал банк, который разумно выдал кредит и проинвестировал производство, то в результате произошло приращение капитала, что привело к повышению предельной производительности труда. Из произведенного таким образом излишка определенная часть идет Биллу в форме процента. Если Билл промахивается в выборе своего банка и доверяет свои 100 дол. банку, который терпит неудачу, то он остается с пустыми руками.

В процессе государственного вмешательства в сбережения и инвестиции Пол в 1940 г. осуществляет сбережения, заплатив 100 дол. государственному учреждению социального обеспечения[Нет никакой разницы в том, сам ли Пол платит эти 100 дол., или закон обязывает заплатить его работодателя. Cм. с. 562563.]. В обмен он получает квитанцию, которая фактически является безусловной долговой распиской государства. Если государство тратит эти 100 дол. на текущее потребление, то не возникает никакого дополнительного капитала и в результате не происходит  увеличения производительности  труда. Государственное долговое обязательство представляет собой чек, выписанный на будущих налогоплательщиков. В 1970 г. Питер, возможно, должен будет выполнять обещания государства, хотя сам он не получил никакой пользы от того, что Пол в 1940 г. сберег 100 дол.

Таким образом, очевидно, что нет никакой необходимости смотреть на Советскую Россию, чтобы постичь роль, которую государственные финансы играют в наши дни. Дешевый аргумент, что государственный долг не является бременем, потому что  мы должны его сами себе, обманчив. Пол 1940 г. не должен его сам себе. Это Питер 1970 г. должен его Полу 1940 г. Система в целом является кульминацией краткосрочного принципа. Политики 1940 г. решили свои проблемы, передав их политикам 1970 г. К этому времени политики 1940 г. будут либо мертвы, либо являться патриархами  политики,  гордящимися  своим  удивительным  достижением социальным обеспечением.

Рождественским сказкам школы благосостояния свойственна полная неспособность осознать проблемы капитала. Именно этот недостаток делает необходимым отказать им в использовании термина экономическая теория благосостояния, которым они описывают свою доктрину. Тот, кто не учитывает редкость капитальных благ, является не экономистом, а сказочником. Он имеет дело не с реальностью, а со сказочным миром изобилия. Все излияния современной школы благосостояния, подобно работам социалистических авторов, основаны на неявном предположении о существовании изобильного предложения капитальных благ. Конечно, в таком случае кажется несложным найти лекарство от всех болезней, дать каждому по потребностям и сделать всех абсолютно счастливыми.

Разумеется, некоторые поборники школы благосостояния обеспокоены смутными представлениями об имеющихся здесь проблемах. Они осознают, что капитал нельзя трогать, чтобы не причинить вреда будущей производительности труда[Особенно это касается работ профессора Пигу, различных переизданий его книги The Economics of Welfare (см.: Пигу. Экономическая теория благосостояния. М.: Прогресс, 1985) и многочисленных статей. Критику идей профессора Пигу cм.: Hаyek. Profits, Interest and Investment. London, 1939. P. 83134.]. Однако эти авторы не в состоянии понять, что даже простое поддержание капитала зависит от умелого решения проблем инвестиций, что всегда является плодом успешного спекулирования, и что попытки сохранить капитал нетронутым предполагают экономический расчет и тем самым действие рыночной экономики. Остальные пропагандисты благосостояния начисто игнорируют этот вопрос. Не имеет значения, разделяют ли они в этом отношении марксистскую программу или изобретают новые химерические понятия типа вековечного характера полезных вещей[Cм.: Knight F.H. Professor Mises and The Theory of Capital//Economica. 1941. VIII. 409427.]. В любом событии их учения стремятся видеть подтверждение доктрины, которая обвиняет во всех бедах перенакопление и недопотребление и рекомендует расходы как панацею.

Под сильным давлением экономистов некоторые пропагандисты благосостояния, а также социалисты признают, что снижения общего уровня жизни можно избежать только путем сохранения уже накопленного капитала и что экономические улучшения зависят от накопления дополнительного капитала. Впредь, говорят они, сохранение капитала и накопление нового капитала будет задачей государства. Они больше не будут зависеть от эгоизма индивидов, озабоченных исключительно своим собственным обогащением и обогащением своих семей; власти будут решать эту задачу с точки зрения общего блага.

Самое же главное здесь это как раз действие эгоизма. В системе неравенства эгоизм побуждает человека экономить и всегда инвестировать свои сбережения так, чтобы наилучшим образом удовлетворить наиболее насущные нужды потребителей. В системе равенства этот мотив исчезает. Сокращение потребления в непосредственном будущем является ощутимым лишением, ударом по эгоистическим замыслам индивидов. Приращение запаса в более отдаленные периоды будущего хуже осознается средним интеллектом. Кроме того, его благотворные последствия в условиях системы государственного накопления рассредоточены так тонко, что вряд ли покажутся человеку соответствующей компенсацией за то, от чего он должен отказываться сегодня. Школа благосостояния блаженно полагает, что ожидание того, что плоды сегодняшних сбережений в равной степени достанутся всему будущему поколению, направит эгоизм каждого на увеличение сбережений. Она становится жертвой последствий иллюзии Платона, что если людям не давать знать, родителями каких детей они являются, то они воспылают родительскими чувствами ко всему подрастающему поколению. Школа благосостояния поступила бы мудрее, если бы внимательнее отнеслась к замечанию Аристотеля о том, что скорее всего родители будут одинаково безразлично относиться ко всем детям[Cм.: Аристотель. Политика//Аристотель. Политика. Афинская полития. М.: Мысль, 1997. С. 58 и далее.].

Для системы, которая не может воспользоваться экономическим расчетом, проблема сохранения и увеличения капитала является неразрешимой. Так, социалистическое сообщество не имеет способа удостовериться, увеличивается или снижается его капиталовооруженность. Однако в условиях интервенционизма и в социалистической системе, которые еще могут воспользоваться экономическим расчетом на основе цен, установленных за рубежом, все еще не так плохо. Здесь по крайней мере еще можно понять, что происходит.

Если в такой стране существует демократическая форма правления, то проблемы сохранения капитала и накопления дополнительного капитала становятся главными вопросами политического противостояния. Всегда будут существовать демагоги, утверждающие, что на текущее потребление можно направить больше, чем собираются это сделать те, кто находится у власти или другие партии. Они всегда будут готовы заявить, что в нынешней чрезвычайной ситуации не может идти речи о накоплении капитала на будущее, а, наоборот, полностью оправдано проедание части уже имеющегося капитала. Множество партий будут стараться превзойти друг друга, обещая избирателям большие государственные расходы и в то же время сокращение всех налогов, которые не обременяют исключительно богатых. В эпоху laissez faire люди смотрели на государство как на институт, функционирование которого требует денежных расходов, покрываемых с помощью налогов, выплачиваемых гражданами. В индивидуальных бюджетах граждан государство было одной из статей расходов. Сегодня большинство граждан смотрят на государство как на орган, раздающий блага. Наемные рабочие и фермеры ожидают получить от казначейства больше, чем их вклад в доходы. В их глазах государство дает, а не забирает. Лорд Кейнс и его последователи рационализировали эти популярные убеждения и возвели их в ранг квазиэкономической доктрины. Расходы и несбалансированные бюджеты представляют собой просто синоним проедания капитала. Если текущие расходы, сколь полезными бы они ни считались, финансируются с помощью изъятия путем налогообложения той части доходов, которая была бы использована на инвестиции, или с помощью размещения займа, то государство становится силой, стимулирующей проедание капитала. Тот факт, что в сегодняшней Америке годовое накопление капитала, возможно[Попытки ответить на этот вопрос с помощью статистики в нашу эпоху инфляции и кредитной экспансии бессмысленны.], все еще превышает годовое потребление капитала, не делает несостоятельным утверждение о том, что весь комплекс финансовой политики, проводимой федеральным правительством, штатами и муниципалитетами, имеет тенденцию к проеданию капитала.

Многие из тех, кто осознает нежелательные последствия проедания капитала, склонны верить, что популярное правительство несовместимо со здоровой финансовой политикой. Они не могут понять, что обвинять следует не демократию как таковую, а доктрины, которые стремятся заменить концепцию государства как ночного сторожа, высмеянную Лассалем, на концепцию государства как доброго Санта-Клауса. Курс экономической политики страны всегда определяется экономическими идеями, разделяемыми общественным мнением. Никакое государство, ни демократическое, ни диктаторское, не может быть свободно от власти всеми признаваемой идеологии.

Те, кто отстаивает ограничение прерогатив парламента в вопросах бюджета и налогов или даже полную замену представительного государства на авторитарное государство, ослеплены химерическим образом совершенного главы государства. Этот человек, столь же великодушный, сколь и мудрый, искренне посвятит себя делу создания устойчивого благосостояния своих граждан. Однако реальный фюрер будет обычным смертным, который прежде всего стремится к увековечиванию своего господства, а также господства своей родни, своих друзей и своей партии. В той мере, в какой он может прибегнуть к непопулярным мерам, он сделает это ради таких целей. Он не инвестирует и не накапливает капитал. Он строит крепости и оснащает армию.

Планы советских и нацистских диктаторов, о которых столько разговоров, предполагают ограничение текущего потребления ради инвестиций. Нацисты никогда не пытались скрыть истину, что все эти инвестиции были предназначены для подготовки к планируемым ими захватническим войнам. Вначале Советы были менее откровенны. Но позже они гордо заявили, что все их планирование направлялось соображениями готовности к войне. Истории не известно ни одного примера накопления капитала, причиной которого явилось бы государство. Когда государство делает инвестиции в строительство автострад, железных дорог и в другие полезные общественные работы, необходимый капитал обеспечивается сбережениями отдельных граждан и берется государством взаймы. Но большая часть средств, собранных путем размещения государственных займов, была израсходована на текущее потребление. То, что индивиды сберегли, государство промотало.

Даже тот, кто смотрит на неравенство богатства и доходов как на факт, достойный сожаления, не может отрицать, что он стимулирует прогрессирующее накопление капитала. А именно дополнительное накопление капитала только и является причиной совершенствования технологий, повышения ставок заработной платы и более высокого уровня жизни.

4. Незащищенность

Неопределенное понятие защищенности, которое теоретики благосостояния имеют в виду, когда сокрушаются по поводу незащищенности, относится к чему-то вроде свидетельства, посредством которого общество гарантирует каждому, невзирая на его достижения, уровень жизни, который он считает удовлетворительным.

Защищенность в этом смысле, утверждают певцы ушедших времен, обеспечивалась при общественном порядке средневековья. Однако нет нужды вдаваться в исследование этих заявлений. Реальные обстоятельства даже в прославляемом XIII в. отличались от идеальной картины, нарисованной схоластической философией; эти схемы описывали положение вещей не как оно есть на самом деле, а каким оно должно быть. Но даже эти утопии философов и теологов допускали существование многочисленного класса нищих, полностью зависящих от милостыни, подаваемой им богатыми людьми. Это совершенно определенно не соответствует представлениям о защищенности в современном употреблении этого термина.

Концепция защищенности представляет собой дополнение наемных рабочих и мелких фермеров к концепции стабильности, разделяемой капиталистами[Cм. с. 213215.]. Точно так же, как капиталисты желают получать постоянный доход, который не зависел бы от превратностей изменяющихся человеческих обстоятельств, наемные рабочие и мелкие фермеры желают сделать свои доходы не зависящими от рынка. Обе группы стремятся уклониться от потока исторических событий. Никакие дальнейшие происшествия не должны ухудшить их положение; с другой стороны, разумеется, они открыто не возражают против улучшения своего материального благополучия. Структура рынка, к которой они в прошлом приспособили свою деятельность, никогда не должна изменяться таким образом, чтобы заставлять их адаптироваться по-новому. Фермеры европейских горных долин возмущаются, когда сталкиваются с конкуренцией канадских фермеров, имеющих более низкие издержки. Маляр кипит от ярости, когда внедрение новых устройств оказывает неблагоприятное влияние на его сектор рынка труда. Очевидно, что желания этих людей можно выполнить только в абсолютно застойном мире.

Отличительной чертой рыночной экономики является то, что в ней нет никакого уважения к имущественным интересам. Прошлые достижения не имеют значения, если они являются помехой будущим улучшениям. Поэтому адвокаты защищенности совершенно правы, обвиняя капитализм в незащищенности. Однако они передергивают, когда подразумевают, что виноваты в этом эгоистические интересы капиталистов и предпринимателей. Ущерб имущественным интересам наносит стремление потребителей к максимально возможному удовлетворению своих нужд. Не алчность богатого меньшинства, а склонность каждого пользоваться малейшей возможностью, позволяющей улучшить свое материальное благополучие, приводит к незащищенности производителя. Возмущение маляра вызывает тот факт, что его сограждане предпочитают дешевые дома более дорогим. И сам маляр, отдавая предпочтение более дешевым товарам по сравнению с более дорогими, вносит свой вклад в возникновение незащищенности в других секторах рынка труда.

Безусловно, необходимость постоянно приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам тягостна. Но перемены отражают сущность жизни. В свободной рыночной экономике отсутствие защищенности, т.е. отсутствие защиты имущественных интересов, представляет собой принцип, который стимулирует устойчивое повышение материального благополучия. Нет никакой необходимости спорить с пасторальными мечтами Вергилия и поэтов и художников XVIII в. Нет никакой необходимости исследовать, какого рода защищенностью действительно пользовались пастухи. На самом деле никто не желает меняться с ними местами.

Жажда защищенности стала особенно интенсивной во время Великой депрессии, начавшейся в 1929 г. У миллионов безработных она встретила восторженный прием. Вот чем является капитализм для вас, кричали лидеры рабочих и фермерских групп давления. Хотя причиной зла был не капитализм, а, наоборот, попытки реформировать и улучшить работу рыночной экономики с помощью интервенционизма. Крах явился необходимым следствием попыток понизить ставку процента посредством кредитной экспансии. Институциональная безработица была неизбежным результатом политики фиксирования ставок заработной платы выше потенциального рыночного уровня.

5. Социальная справедливость

По крайней мере в одном отношении современные пропагандисты благосостояния превосходят большинство старых школ социалистов и реформаторов. Они больше не делают упор на концепции социальной справедливости, произвольным предписаниям которой люди должны подчиняться, какими бы катастрофическими ни были их последствия. Здесь пропагандисты благосостояния разделяют утилитаристскую точку зрения. Они не возражают против принципа, гласящего, что единственный критерий эффективности общественных систем это оценка их способности достигать целей, преследуемых действующими людьми.

Однако как только пропагандисты благосостояния начинают изучение механизма действия рыночной экономики, они забывают свои здравые намерения. Они обращаются к набору метафизических принципов и заранее осуждают рыночную экономику за то, что она им не соответствует. Через черный ход эти пропагандисты тайком протаскивают идею абсолютного нравственного критерия, которую они не пустили с парадного. В поисках лекарства против нищеты, неравенства и незащищенности они постепенно приходят к тому, что разделяют все заблуждения старых школ социализма и интервенционизма. Пропагандисты благосостояния все больше и больше запутываются в противоречиях и нелепостях. Они не могут не ухватиться за соломинку, за которую пытались ухватиться все ранние неортодоксальные реформаторы, за высшую мудрость совершенных правителей. Их последним словом всегда является государство, правительство, общество либо иной удачно подобранный синоним свехчеловеческого диктатора.

Школа благосостояния, и прежде всего немецкие катедер-социалисты [83] и их адепты американские институционалисты опубликовали многие тысячи томов с пунктуально задокументированной информацией о неудовлетворительных условиях существования людей. По их мнению, собранный материал со всей очевидностью демонстрирует недостатки капитализма. На самом деле они просто демонстрировали тот факт, что человеческие потребности практически неограниченны и что существует огромное поле для дальнейших улучшений. Безусловно, они не доказали ни одного утверждения доктрины благосостояния.

Не нужно говорить нам, что более обильное предложение товаров будет приветствоваться всеми людьми. Вопрос в том, существуют ли какие-либо средства достичь большего предложения, кроме увеличения производительности человеческих усилий путем инвестирования дополнительного капитала. Вся болтовня пропагандистов благосостояния преследует только одну цель, а именно затушевать этот вопрос, вопрос, который единственный имеет значение. В то время как накопление дополнительного капитала является необходимым средством дальнейшего прогресса, эти люди говорят о перенакоплении и переинвестировании, о необходимости тратить больше и ограничить объем производства. Таким образом, они являются провозвестниками деградации, проповедниками философии упадка и распада общества. Общество, организованное согласно их рецептам, некоторым людям может показаться справедливым с точки зрения произвольных критериев социальной справедливости. Но это определенно будет общество прогрессирующей нищеты всех его членов.

На протяжении более чем столетия общественное мнение Запада было сбито с толку идеей о том, что существуют такие вещи, как социальный вопрос и проблема труда. При этом подразумевалось, что само существование капитализма наносит ущерб жизненным интересам наемных рабочих и мелких фермеров. Сохранение этой очевидно несправедливой системы невозможно терпеть; необходимы радикальные реформы.

А истина в том, что капитализм не только многократно увеличил численность населения, но и в то же самое время беспрецедентно повысил уровень жизни людей. Ни экономическая мысль, ни исторический опыт не сообщают нам о том, что какая-либо иная общественная система может быть столь же благотворной для широких народных масс, как капитализм. Результат говорит сам за себя. Рыночная экономика не нуждается в апологетах и пропагандистах. Она может приложить к себе слова эпитафии сэра Кристофера Рена в соборе Св. Павла: Si monumentum requiris, circumspice[Если вы ищете памятник ему, посмотрите вокруг.].

XXXVI. КРИЗИС ИНТЕРВЕНЦИОНИЗМА

1. Плоды интервенционизма

Интервенционистская политика, в течение многих десятилетий практикуемая правительствами капиталистического Запада, привела ко всем тем последствиям, которые предсказывали экономисты. Войны, гражданские войны, жестокое угнетение масс самоназначенными диктаторами, экономические депрессии, массовая безработица, проедание капитала, голод.

Однако не эти катастрофические события привели к кризису интервенционизма. Интервенционистские доктринеры и их последователи объясняют все эти нежелательные последствия как неизбежные свойства капитализма. На их взгляд, именно эти бедствия ясно демонстрируют необходимость усиления интервенционизма. Провалы интервенционистской политики по крайней мере не ослабили популярной доктрины, на которой она базируется. Они интерпретируются таким образом, что повышают, а не снижают престиж этих учений. Поскольку несостоятельность экономической теории невозможно доказать просто с помощью исторического опыта, интервенционистские пропагандисты имели возможность продолжать свое дело, невзирая на опустошение, которое они несли с собой повсюду.

И тем не менее эпоха интервенционизма подходит к концу. Интервенционизм исчерпал весь свой потенциал и должен исчезнуть.

2. Истощение резервного фонда

В основе любых интервенционистских мероприятий лежит идея, что более высокий доход и богатство более обеспеченной части населения это средства, которые можно свободно использовать для улучшения условий существования менее удачливых сограждан. Сущность интервенционистской политики состоит в том, чтобы взять у одной группы и отдать другой. Она суть конфискация и распределение. Любая мера в конечном итоге оправдывается заявлением, что было бы справедливо обуздать богатых ради блага бедных.

В сфере государственных финансов наиболее характерным проявлением этой доктрины выступает прогрессивное налогообложение доходов и имущества. Обложение налогами богатых и расходование доходов на улучшение условий существования бедных является главным принципом современных бюджетов. В области отношений между трудом и капиталом рекомендуется сокращение рабочего дня, повышение заработной платы и тысячи других мер, которые, как считается, выгодны работнику и обременяют работодателя. Любой вопрос государственного управления и местного самоуправления трактуется исключительно с точки зрения этого принципа.

Показательным примером являются методы, применяемые в управлении национализированными и муниципализированными предприятиями. Такие предприятия часто преследуют финансовые неудачи; их балансы регулярно показывают убытки, ложащиеся бременем на казначейство государства или города. Нет никакого смысла задаваться вопросом, является ли причиной дефицита печально известная неэффективность государственного управления деловым предприятием или, по крайней мере отчасти, причина в неадекватности цен, по которым товары и услуги продаются потребителям. Значение имеет только то, что покрывать этот дефицит должны налогоплательщики. Интервенционисты целиком и полностью одобряют такое положение дел. Они неистово отвергают два других возможных решения: продажу предприятий частным предпринимателям или повышение цен для потребителей до уровня, при котором дефицита не образуется. Первое из этих предложений в их глазах выглядит очевидно реакционным, потому что они уверены, что неизбежная тенденция истории состоит во все большей и большей социализации. Второе считается антисоциальным, потому что усиливает нагрузку на широкие массы потребителей. Справедливее будет заставить нести это бремя налогоплательщиков, т.е. более состоятельных граждан. Их платежеспособность выше, чем у среднего человека, ездящего по национализированным железным дорогам и на муниципальных метро, троллейбусах и автобусах. Требование самоокупаемости этих отраслей коммунального хозяйства, по словам интервенционистов, является пережитком старомодных идей ортодоксальных финансов. С таким же успехом можно стремиться сделать самоокупаемыми дороги и государственные школы.

Нет нужды спорить с защитниками политики дефицита. Очевидно, что возможность прибегнуть к принципу платить по возможности зависит от наличия таких доходов и состояний, которые еще можно изъять с помощью налогов. Его нельзя будет больше использовать, как только эти избыточные средства будут исчерпаны налогами и другими интервенционистскими мероприятиями.

Именно таково нынешнее положение дел в большинстве европейских стран. Соединенные Штаты еще не зашли так далеко; однако, если в ближайшее время направление экономической политики здесь радикально не изменится, то они окажутся в аналогичном положении.

Ради поддержания дискуссии мы можем пренебречь всеми остальными последствиями, к которым должен привести триумф принципа платить по возможности, и сосредоточиться на его финансовых аспектах.

Интервенционист, пропагандируя дополнительные государственные расходы, не осознает, что имеющиеся средства ограничены. Он не понимает, что увеличение расходов в одном департаменте уменьшает расходы других департаментов. По его мнению, деньги имеются в изобилии. Доходы и состояния богатых легко можно изъять. Рекомендуя увеличить ассигнования на школы, интервенционист просто обращает внимание на то, что было бы хорошо больше тратить на образование. Он не пытается доказать, что рост бюджетных ассигнований на школы более целесообразен, чем увеличение ассигнований по ведомству других департаментов, например, здравоохранения. Ему не приходит на ум, что можно привести веские аргументы в пользу сокращения государственных расходов и снижения бремени налогообложения. Поборники урезания бюджета в его глазах являются просто-напросто защитниками очевидно несправедливых интересов богатых.

При существующих ставках подоходного налога и налога на наследство резервный фонд, из которого интервенционисты стремятся покрыть все государственные расходы, сокращается очень быстро. Он практически полностью исчез в европейских странах. В Соединенных Штатах недавнее повышение ставок налога дало лишь незначительное увеличение доходов государства по сравнению с теми, которые были бы получены, если бы повышение остановилось на гораздо меньших ставках. Высокие ставки подоходного налога для богатых, пользующиеся большой популярностью у дилетантов и демагогов от интервенционизма, обеспечивают весьма скромное приращение доходов государства[В Соединенных Штатах ставка подоходного налога по Закону 1942 г. составляла 52% от налогооблагаемого дохода в интервале 22 00026 000 дол. Если бы налог остановился на этом уровне, то потери государственных доходов от поступлений 1942 г. составили бы 249 млн дол., или 2,8% от совокупного подоходного налога на частных лиц за этот год. В том же году совокупный чистый доход в категории от 10 000 дол. и выше был равен 8912 млн дол. Полная конфискация этих доходов не принесла бы в государственную казну столько, сколько в тот год было получено от всех доходов, подлежащих налогообложению, а именно 9046 млн дол. (cм.: A Tax Program for a Solvent America. Committee on Postwar Tax Policy. New York, 1945. P. 116117, 120).]. С каждым днем становится все более очевидным, что крупномасштабные добавления к суммам государственных расходов больше невозможно финансировать путем доения богатых и что их бремя должны нести широкие массы населения. Традиционная налоговая политика эпохи интервенционизма, ее прославленные механизмы прогрессивного налогообложения и щедрых государственных расходов вплотную приблизились к грани, за которой их нелепость уже невозможно больше скрывать. Печально известный принцип, согласно которому, поскольку частные расходы зависят от величины располагаемого дохода, то и государственные доходы должны регулироваться в соответствии с расходами, доказывает собственную несостоятельность. Впредь правительства должны отдавать себе отчет в том, что один доллар нельзя потратить дважды и что различные статьи государственных расходов находятся в конфликте друг с другом. Каждый цент дополнительных государственных расходов будет собираться как раз с тех людей, которые до сих пор стремились перенести основное бремя на другие группы населения. Те, кто жаждет получить субсидии, сами будут платить по счетам. Убытки предприятий, которыми владеет и управляет государство, будут оплачиваться основной массой населения.

Ситуация в паре работодательработник будет аналогичной. Популярная доктрина утверждает, что наемные рабочие добиваются социальных завоеваний за счет нетрудовых доходов эксплуатирующих классов. Говорят, что бастующие выступают не против потребителей, а против администрации. Нет никаких причин, чтобы повышать цены на продукцию, когда увеличиваются издержки на заработную плату; разница должна покрываться работодателями. Но когда все большая и большая часть доли предпринимателей и капиталистов поглощается налогами, высокими ставками заработной платы и другими социальными завоеваниями, а также потолками цен, то для выполнения этой буферной функции не остается ничего. Тогда становится очевидным, что каждое повышение заработной платы должно на 100% оказывать неблагоприятное влияние на цены конечной продукции и что социальные завоевания какой-либо одной группы полностью соответствуют социальным потерям других групп. Любая стачка становится стачкой против всех остальных людей не только в долгосрочной перспективе, но и в краткосрочном плане.

Существенным моментом социальной философии интервенционизма является наличие неисчерпаемых фондов, которые можно доить вечно. Когда этот источник пересыхает, вся система интервенционизма рушится: принцип Санта-Клауса самоликвидируется.

3. Конец интервенционизма

Интервенционистская интерлюдия должна закончиться, так как интервенционизм не может создать устойчивую систему социальной организации. Тому есть три причины.

Первая: ограничительные меры всегда ограничивают объем производства и количество благ, доступных для потребления. Какие бы аргументы ни выдвигались в пользу определенных ограничений и запрещений, эти мероприятия сами по себе не могут составить систему общественного производства.

Вторая: все разновидности вмешательства в рыночные явления не только не способны достичь целей, которые ставятся их авторами и сторонниками, но и создают положение дел, которое с точки зрения оценок самих их авторов и пропагандистов является менее желательным, чем предшествовавшее ему состояние, которое они были предназначены изменить. Если кто-то желает исправить очевидные несоответствия и нелепости дополнения первого акта вмешательства все большим количеством этих актов, то он должен заходить все дальше и дальше до тех пор, пока не будет полностью уничтожена рыночная экономика и ее не заменит социализм.

Третья: интервенционизм стремится конфисковать излишек у одной части населения и отдать его другой части. Если этот излишек исчерпывается путем полной конфискации, то дальнейшее продолжение этой политики становится невозможным.

Идя по пути интервенционизма, все страны, не принявшие на вооружение полный социализм русского образца, все больше и больше приближаются к тому, что называется плановой экономикой, т.е. к социализму немецкого, или гинденбургского образца. Что касается экономической политики, то в наши дни не существует большой разницы между различными странами, а в пределах одной страны между различными партиями и группами давления. Историческое название партии потеряло свое значение. Насколько дело касается экономической политики, осталось практически всего две фракции: сторонники ленинского метода всеобъемлющей национализации и интервенционисты. Защитники свободной рыночной экономики мало влияют на ход событий. Та экономическая свобода, которая еще существует, является скорее следствием провала мероприятий, которые реализовывались правительствами, чем сознательной политики.

Трудно определить, какая часть сторонников интервенционизма отдает себе отчет в том, что рекомендуемая ими политика прямым ходом ведет к социализму, а какая часть находится в плену иллюзии, что то, к чему они стремятся, является центристской системой, которая может функционировать в качестве постоянной системы третьим решением проблемы экономической организации общества. В любом случае определенно можно утверждать: все интервенционисты уверены, что государство и только государство призвано решать в каждом отдельном случае, позволить ли событиям идти так, как определено рынком, или же необходимо вмешаться в ход событий. Это означает, что они готовы терпеть господство потребителей только тогда, когда оно приводит к результатам, которые ими одобряются. Как только в экономике случается нечто, что не нравится какому-либо из многочисленных бюрократических учреждений, или возникает раздражение групп давления, люди требуют новых интервенций, регулирования и ограничений. И если бы не неэффективность законодателей, а также невнимательность, небрежность и продажность многих чиновников, то последние следы рыночной экономики давно бы исчезли.

Непревзойденная эффективность капитализма никогда прежде не проявлялась в таком выгодном свете, как в нашу эпоху ужасного антикапитализма. В то время как правительства, политические партии и профсоюзы саботируют все деловые операции, дух предпринимательства тем не менее добивается увеличения количества и улучшения качества продукции и большей доступности ее для потребителей. В странах, которые еще не полностью отказались от капиталистической системы, простой человек имеет уровень жизни, которому позавидовали бы государи и набобы ушедших эпох. Совсем недавно демагоги обвиняли капитализм в нищете народных масс. Сегодня они склонны скорее винить капитализм в изобилии, которое он обрушил на голову простого человека.

Выше было показано, что управленческая структура, т.е. распределение вспомогательных задач по руководству предприятием между ответственными помощниками, которым может предоставляться определенная свобода действий, возможна только в рамках системы, построенной на прибыли[Cм. с. 287290.]. Отличительные черты управляющего как такового, которые ставят его в положение, отличное от положения простого технического специалиста, состоят в том, что в сфере своей задачи он сам определяет методы, посредством которых его действия будут приспосабливаться к принципу получения прибыли. В социалистической системе, где нет ни экономического  расчета, ни бухгалтерского учета капитала, ни исчисления прибыли, вообще нет места управленческой деятельности. Но до тех пор, пока социалистическое сообщество еще в состоянии производить вычисления на основе цен, установленных на зарубежных рынках, оно в определенной степени также может использовать квазиуправленческую иерархию.

Называть какую-либо  эпоху переходной является жалким паллиативом. В живом мире перемены происходят постоянно.  Любая эпоха является переходной. Мы можем провести различие между общественными системами, которые могут быть устойчивыми, и общественными системами, неизбежно являющимися переходными вследствие того, что они саморазрушительны. Выше отмечалось, в каком смысле интервенционизм сам себя уничтожает и должен привести к социализму немецкого образца. Некоторые европейские страны уже достигли этой фазы и никто не знает, последуют ли Соединенные Штаты их примеру. Но до тех пор, пока Соединенные Штаты  будут держаться за рыночную экономику и не примут на вооружение систему полного государственного управления производством, социалистические экономики Западной Европы будут в состоянии производить экономические расчеты. Их руководство производством еще не будет обладать самым характерным свойством социалистического руководства; оно все еще будет основываться на экономическом расчете. Поэтому во всех отношениях оно будет очень сильно отличаться от ситуации, которая сложилась бы, если бы весь мир обратился к социализму.

Часто говорят, что половина мира не может продолжать оставаться приверженной рыночной экономике, когда другая половина является социалистической. Однако нет никаких причин предполагать невозможность такого разделения и сосуществования двух систем. Если бы такая ситуация действительно сложилась, тогда нынешняя экономическая система стран, отказавшихся от капитализма, могла бы продолжать существовать неопределенно долго. Ее функционирование может привести к социальной дезинтеграции, хаосу и человеческим страданиям. Однако ни низкий уровень жизни, ни прогрессирующее обнищание автоматически не ликвидируют экономическую систему. Она уступает более эффективной системе только в том случае, если люди достаточно разумны, чтобы самостоятельно осознать преимущества, которые могут дать им эти перемены. Либо она может быть разрушена иностранными захватчиками, оснащенными более совершенным оружием в результате большей эффективности своей экономической системы.

Оптимисты надеются, что по крайней мере те страны, которые в прошлом создали капиталистическую рыночную экономику и ее цивилизацию, будут придерживаться этой системы и в будущем. Многое говорит как в подтверждение, так и в опровержение этого ожидания. Бессмысленно отвлеченно рассуждать о результатах великого идеологического конфликта между принципами частной собственности и государственной собственности, индивидуализма и тоталитаризма, свободы и авторитарной регламентации. Все, что мы в состоянии узнать о результатах этой борьбы заранее, кратко можно выразить в следующих трех утверждениях:

1. Мы не располагаем никакими сведениями о существовании и действии сил, которые присудили бы окончательную победу в этой схватке тем идеологиям, применение которых обеспечит сохранение и дальнейшую интенсификацию социальных связей и повышение материального благосостояния человечества.

2. Человек должен выбирать между рыночной экономикой и социализмом. Он не сможет уклониться от выбора между этими альтернативными вариантами, приняв на вооружение некую центристскую позицию, как бы она ни называлась.

3. В условиях упразднения экономического расчета всеобщее принятие социализма приведет к полному хаосу и распаду общественного сотрудничества, основанного на разделении труда.

Часть седьмая. МЕСТО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ В ОБЩЕСТВЕ

XXXVII. НЕОПИСАТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

1. Исключительность экономической науки

Экономическая наука занимает специфическое и уникальное положение в сфере как чистого знания, так и практического использования знания, поскольку ее специфические теоремы недоступны для какой-либо верификации или фальсификации [84] на основе опыта. Разумеется, мероприятия, подсказываемые здравыми экономическими рассуждениями, приводят к намеченным результатам, а мероприятия, имеющие в своей основе ошибочные экономические рассуждения, не позволяют достичь поставленных целей. Но этот опыт всегда суть исторический опыт, т.е. опыт сложных явлений. Он никогда не может, как уже указывалось, ни доказать, ни опровергнуть какую-либо конкретную теорему[Cм. с. 33.]. Применение ложных экономических теорем приводит к нежелательным последствиям. Но эти результаты никогда не имеют неопровержимой убедительной силы, которую в области естественных наук имеют экспериментальные факты. Конечным критерием правильности или неправильности экономической теоремы является исключительно разум, без всякой помощи опыта.

В таком положении дел таится угроза, заключающаяся в том, что неподготовленный ум затрудняется распознать реальные вещи, с которыми имеет дело экономическая наука. Реальным человеку представляется все, что он не в силах изменить и к существованию чего он должен приспосабливать свои действия, если хочет достигнуть своих целей. Признаком реальности является печальный опыт. Он сообщает об ограничениях, установленных для удовлетворения желаний. С большим трудом к человеку приходит понимание того, что существует нечто, а именно комплекс всех причинных отношений между событиями, чего не в силах изменить выдавание желаемого за действительное. Язык чувственного опыта воспринимается легко. Бесполезно спорить о результатах эксперимента. Реальность экспериментально установленных фактов невозможно оспорить.

Но в области праксиологического знания ни успех, ни неудача не говорят на внятном языке, понятном каждому. Опыт, получаемый исключительно из сложных явлений, не исключает интерпретаций, основанных на выдавании желаемого за действительное. Склонность наивного человека приписывать всемогущество своим мыслям, какими бы они ни были путаными и противоречивыми, невозможно очевидно и однозначно опровергнуть с помощью опыта. Экономист не может доказать несостоятельность экономических причуд и мошенничества точно так же, как врач доказывает несостоятельность знахарей и шарлатанов.

2. Экономическая наука и общественное мнение

Значение этого фундаментального эпистемологического различия станет очевидным, если мы осознаем, что практическое использование учений экономической науки предполагает их одобрение общественным мнением. В рыночной экономике осуществление технологических новшеств не требует ничего, кроме осознания их разумности одним или несколькими просвещенными умами. Ни бестолковость, ни неповоротливость широких масс не способны остановить пионеров нововведений. Они не нуждаются в предварительном одобрении со стороны инертных людей. Они вольны затевать свои проекты, даже если кто-то над ними смеется. Впоследствии, когда новые, более хорошие и более дешевые изделия появляются на рынке, эти зубоскалы начинают гоняться за ними. Сколь бы туп ни был человек, он знает, как определить разницу между дешевыми туфлями и дорогими и оценить полезность новых изделий.

В области социальной организации и экономической политики ситуация иная. Здесь самые хорошие теории являются бесполезными, если не разделяются общественным мнением. Они не могут работать, если не принимаются большинством людей. Какой бы ни была система правления, не может идти речи о длительном руководстве страной на основе доктрины, расходящейся с общественным мнением. В конце концов философия большинства одерживает верх. В долгосрочной перспективе непопулярная система правления невозможна. Различие между демократией и деспотизмом не влияет на конечный результат. Оно касается только способа, посредством которого происходит адаптация системы правления к идеологии, разделяемой общественным мнением. Непопулярных деспотов можно низвергнуть только путем революционного восстания, тогда как непопулярные демократические правители мирно устраняются на ближайших выборах.

Верховенство общественного мнения определяет не только исключительное место, занимаемое экономической наукой в мышлении и знании. Оно определяет весь ход человеческой истории.

Спор о роли личности в истории упускает самое главное, суть проблемы. Все, о чем думают, что делают и чего добиваются, это деятельность индивидов. Новые идеи и новшества всегда являются достижениями незаурядных людей. Но эти великие люди не смогли бы преуспеть, приспосабливая общественные обстоятельства к своим планам, если бы не убедили общественное мнение.

Расцвет человеческого общества зависит от двух факторов: наличия интеллектуальной мощи выдающихся людей, чтобы создать и постичь разумные социальные и экономические теории, а также способности этих или других людей сделать эти идеологии приятными для большинства.

3. Иллюзии старых либералов

В широких массах, в толпе простых людей не рождается никаких идей ни здравых, ни ложных. Массы лишь делают выбор между идеологиями, разработанными интеллектуальными лидерами человечества. Но их выбор окончателен и определяет ход событий. Если они предпочитают плохие доктрины, ничто не в силах предотвратить катастрофу.

Социальная философия Просвещения не смогла осознать опасность, которую может породить доминирование ложных представлений. Возражения, обычно выдвигаемые против рационализма экономистов классической школы и мыслителей-утилитаристов, необоснованны. Но их доктрины содержали один недостаток. Они беспечно полагали: то, что является разумным, пробьет себе дорогу просто за счет своей разумности. Они никогда не задумывались о возможности того, что общественное мнение может благоволить ложным идеологиям, воплощение которых будет вредить благосостоянию и разрушать общественное сотрудничество.

Сегодня модно поносить тех мыслителей, которые критиковали веру либеральных философов в простого человека. Несмотря на это Берк, Хеллер, Бональд и де Местр обратили внимание на эту важнейшую проблему, игнорировавшуюся либералами. Они были более реалистичными в оценке народных масс, чем их предшественники.

Разумеется, консервативные мыслители пребывали в иллюзии, что можно сохранить традиционную систему патерналистского государства и жесткость экономических институтов. Они восхваляли старый режим, который добился процветания людей и даже гуманизировал войну. Но они не увидели того, что именно эти достижения увеличили численность населения и тем самым создали избыточное население, которому не было места в старой системе экономического рестрикционизма. Они закрыли глаза на увеличение численности класса людей, оставшихся за чертой общественного порядка, который они желали увековечить. Они оказались не способны предложить какое-либо решение самой жгучей проблемы, с которой столкнулось человечество накануне промышленной революции.

Капитализм дал миру то, что ему было нужно, более высокий уровень жизни для постоянно растущего количества людей. Но либералы-пионеры и сторонники капитализма не обратили внимания на один существенный момент. Общественная система, какой бы полезной она ни была, не может работать, если ее не поддерживает общественное мнение. Они не предвидели успеха антикапиталистической пропаганды. Развенчав миф о божественной миссии помазанников божьих, либералы пали жертвой не менее иллюзорной доктрины несокрушимой мощи разума, непогрешимости volont??й?? g??й??n??й??rale* и божественной инспирации большинства. Они думали, что в долгосрочной перспективе ничто не сможет остановить поступательное улучшение социальных условий. Разоблачив вековые предрассудки, философия Просвещения раз и навсегда установила господство разума. Достижения политики свободы явили столь очевидные свидетельства благотворности новой идеологии, что ни один мыслящий человек не рискнет поставить ее под сомнение. А подавляющее большинство людей, полагали философы, являются разумными и способны мыслить логично.

Старым либералам не приходило на ум, что большинство людей может интерпретировать исторический опыт, исходя из другой философии. Они не предвидели такой популярности в XIX и XX вв. идей, которые они называли реакционными, суеверными и неразумными. Они столь свыклись с предположением, что все люди наделены даром логичного рассуждения, что абсолютно неверно истолковывали смысл дурных предзнаменований. Им казалось, что все эти неприятные события были временными рецидивами, случайными эпизодами, которым не стоит придавать особого значения. Что бы ни говорили реакционеры, они не могут отрицать одного, а именно, что капитализм обеспечил постоянно повышающийся уровень жизни для быстрорастущего населения.

Именно этот факт был оспорен подавляющим большинством. Существенным моментом учений всех социалистических авторов, а особенно учений Маркса, является положение о том, что капитализм ведет к постепенной пауперизации широких масс трудового народа. По отношению к капиталистическим странам ложность этой теоремы вряд ли можно игнорировать. Что касается отсталых стран, лишь поверхностно затронутых капитализмом, то беспрецедентное увеличение численности населения не означает, что народные массы опускаются все ниже и ниже. Эти страны бедны по сравнению с более передовыми странами. Их бедность является следствием быстрого роста населения. Эти люди предпочли воспитать большее потомство вместо того, чтобы повысить уровень жизни. Это их личное дело. Но факт остается фактом: они располагали богатством, чтобы продлить среднюю продолжительность жизни. Они не смогли бы вырастить больше детей, если бы не увеличились средства существования.

Тем не менее не только марксисты, но и многие так называемые буржуазные авторы утверждают, что история последнего столетия в общем и целом подтвердила предсказания Маркса относительно эволюции капитализма.

XXXVIII. МЕСТО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ В ОБРАЗОВАНИИ

1. Изучение экономической науки

Естественные науки в конечном счете основываются на фактах, установленных в результате лабораторных экспериментов. Физические и биологические теории сопоставляются с этими фактами и отбрасываются, если противоречат им. Совершенствование этих теорий требует все новых и новых лабораторных экспериментов не меньше, чем улучшение технологических и терапевтических процедур. Проведение экспериментов занимает время, нуждается в кропотливом труде специалистов и дорогостоящих материалах. Исследования больше не могут вестись отдельными и безденежными учеными, какими бы изобретательными они ни были. Сегодня эксперименты производятся в огромных лабораториях, финансируемых государством, университетами и крупными предприятиями. Работа в этих учреждениях превратилась в профессиональную рутину. Большая часть их персонала состоит из технических работников, регистрирующих факты, которые будут использованы пионерами, многие из которых сами являются экспериментаторами, в качестве строительного материала для своих теорий. Что касается развития научных теорий, то достижения рядового исследователя являются вспомогательными. Однако очень часто его открытия имеют непосредственное практическое значение для улучшения терапевтических и производственных технологий.

Игнорируя радикальное эпистемологическое различие между естественными науками и науками о человеческой деятельности, люди считают, что для получения нового экономического знания необходимо организовать экономические исследования в соответствии с испытанными рецептами институтов медицинских, физических и химических исследований. В действительности же предметом исследования всех этих институтов является новейшая экономическая история.

Безусловно, поощрение изучения экономической истории похвально. Однако какими бы поучительными ни были результаты этих исследований, не следует путать их с изучением экономической теории. Они не дают фактов в том смысле, который вкладывается в этот термин, когда он применяется по отношению к событиям, проверенным в лабораторных экспериментах. Они не дают строительного материала для формулирования апостериорных гипотез и теорем. Наоборот, они не имеют смысла, если не будут истолкованы в свете теорий, разработанных без ссылки на них. Нет необходимости что-либо добавлять к тому, что было сказано по этому поводу в предшествующих главах. Ни один спор о причинах какого-либо исторического события нельзя разрешить на основе простого исследования фактов, не руководствуясь при этом определенной праксиологической теорией[Об имеющихся здесь эпистемологических проблемах см. с. 3242, о проблемах количественной экономической науки с. 5556 и 329331, и об антагонистической интерпретации условий труда при социализме с. 577583.].

Основание института по исследованию рака, возможно, поможет открытию методов борьбы с этой смертельной болезнью и ее профилактике. Но институт по исследованию деловых циклов никак не будет способствовать попыткам избежать повторения депрессий. Самое точное и надежное собрание всей информации об экономической депрессии, случившейся в прошлом, имеет мало пользы для нашего знания в этой области. Ученые спорят не по поводу этих данных; они спорят по поводу теорем, которые следует использовать для их интерпретации.

Еще более важно то, что невозможно собрать данные, касающиеся конкретного события, безотносительно к теориям, разделяемым историком в самом начале его работы. Историк сообщает не все факты, а только те, которые он считает уместными на основе своих теорий; он опускает данные, которые считает не имеющими значения для интерпретации событий. Если он идет по неправильному пути, ориентируясь на ложные теории, его отчеты становятся неуклюжими и могут быть почти абсолютно бесполезными.

Даже самое достоверное исследование какого-либо раздела экономической истории, пусть даже это будет история самого близкого периода прошлого, не является заменой экономическому размышлению. Экономическая наука, подобно логике и математике, суть проявление абстрактного рассуждения. Экономическая наука никогда не может быть экспериментальной и эмпирической. Для проведения своих исследований экономист не нуждается в дорогостоящей аппаратуре. Он нуждается в способности ясно  мыслить и в массе событий  отличать существенное от просто случайного.

Между экономической историей и экономической теорией нет никакого конфликта. Любая отрасль знания имеет свои достоинства и право на существование. Экономисты никогда не пытались преуменьшить или отрицать значение экономической истории. Точно так же настоящие историки не возражают против изучения экономической теории. Этот антагонизм был создан намеренно социалистами и интервенционистами, которым не удалось опровергнуть возражения, выдвинутые экономистами против их доктрин. Историческая школа и институционалисты попытались вытеснить экономическую науку и заменить ее эмпирическими исследованиями как раз потому, что они хотели заставить экономистов замолчать. В соответствии с их планами экономическая история была орудием разрушения престижа экономической науки и пропаганды интервенционизма.

2. Экономическая наука как профессия

Первые экономисты посвятили себя изучению проблем экономической теории. Читая лекции и издавая книги, они стремились донести до сограждан результаты своих размышлений. Они пытались оказать влияние на общественное мнение, чтобы в гражданских делах доминировала здравая политика. Они никогда не думали об экономической науке как о профессии.

Появление профессии экономиста следствие интервенционизма. Профессиональный экономист суть специалист, который разрабатывает различные меры государственного вмешательства в производство. Он является экспертом в сфере экономического законодательства, которое сегодня неизменно направлено на создание препятствий на пути действия рыночной экономики.

Тысячи и тысячи таких профессиональных экспертов работают в различных государственных учреждениях, в штабах политических партий и групп давления, а также в редакциях партийной прессы и периодических изданиях групп давления. Другие работают советниками на предприятиях или руководят собственными агентствами. Некоторые из них имеют национальную или даже всемирную репутацию; многие входят в число самых влиятельных людей своей страны. Часто такие эксперты призываются руководить делами крупных банков и корпораций, избираются в законодательные органы, назначаются в кабинеты министров. Они соперничают с юристами в деле верховного руководства политическими делами. Их выдающаяся роль является отличительной чертой нашей эпохи интервенционизма.

Не может быть никаких сомнений в том, что группа людей, занимающая такое доминирующее положение, включает в себя чрезвычайно талантливых людей, даже самых талантливых людей нашей эпохи. Однако философия, которой они руководствуются в своей деятельности, сужает их горизонт. Благодаря своим связям с определенными партиями и группами давления, стремящимися получить особые привилегии, они становятся пристрастными. Они закрывают глаза на отдаленные последствия защищаемой ими политики. Для них имеют значение только краткосрочные интересы групп, которым они служат. Конечная цель их усилий способствовать процветанию своих клиентов за счет других людей. Они стремятся убедить самих себя, что судьба человечества совпадает с краткосрочными интересами их групп. Они пытаются продать эту идею народу. Борясь за более высокие цены на серебро, пшеницу, сахар, более высокую заработную плату для членов своих профсоюзов или за пошлины на более дешевую иностранную продукцию, они претендуют на борьбу за высшее благо, за свободу и справедливость, за процветание своей страны и за цивилизацию.

Народ косо смотрит на лоббистов и предъявляет им претензии за печальные последствия интервенционистского законодательства. Однако корень зла гораздо глубже. Философия различных групп давления проникла в законодательные органы. В современных парламентах присутствуют представители земледельцев, скотоводов, фермерских кооперативов, профсоюзов отраслей, не способных выдержать иностранную конкуренцию без введения пошлин, и других групп давления. То же самое относится и к департаментам правительства. Министр сельского хозяйства считает себя поборником интересов фермерства; его цель заставить расти цены на продовольствие. Министр труда рассматривает себя в качестве адвоката профсоюзов; его первейшая цель сделать профсоюзы как можно более грозными. Каждый департамент следует собственным курсом и работает против усилий других департаментов.

Многие сегодня жалуются на недостаток творческого управления государством. Однако в условиях господства интервенционистских идей политическая карьера доступна только тем людям, которые отождествляют себя с интересами какой-либо группы давления. Склад ума профсоюзного лидера или секретаря фермерской ассоциации это совсем не то, что требуется дальновидному государственному деятелю. Служба краткосрочным интересам групп давления не способствует развитию качеств, создающих великого государственного деятеля. Искусство управления государством неизменно является долгосрочной политикой; но группы давления не заботятся о долгосрочной перспективе. Достойный сожаления крах немецкой Веймарской системы [85] или Третьей республики во Франции прежде всего обязан тому, что их политики были просто экспертами, действовавшими в интересах групп давления.

3. Прогнозирование как профессия

Когда деловые люди наконец узнали, что бум, созданный кредитной экспансией, не может продолжаться бесконечно и неизбежно должен привести к резкому спаду, они поняли, как важно им вовремя знать о дате начала падения цен. Они обратились к экономистам за советом.

Экономисты знают, что такой бум должен привести к депрессии. Но они не знают и не могут знать, когда возникнет кризис. Это зависит от особых условий каждого конкретного случая. На результат могут оказать влияние множество политических событий. Не существует никаких правил, руководствуясь которыми, можно вычислить продолжительность бума или последующей депрессии. Но даже если бы такие правила имелись в нашем распоряжении, для деловых людей они были бы бесполезны. Чтобы не понести убытков, коммерсант должен знать о дате поворотной точки тогда, когда другие коммерсанты считают, что крах еще далеко, в отличие от реального положения дел. Тогда это исключительное знание позволит ему организовать свою деятельность так, чтобы избежать потерь. Но если окончание бума можно было бы вычислить с помощью какой-либо формулы, то день X стал бы известен всем коммерсантам в одно и то же время. Их попытки скорректировать свое поведение в соответствии с этой информацией немедленно привели бы ко всем проявлениям депрессии. И ни одному из них не удалось бы избежать участи жертвы.

Если было бы возможно вычислить будущее состояние рынка, то будущее не было бы неопределенным. Предпринимательских прибылей и убытков тогда бы не существовало. То, чего люди требуют от экономистов, находится за пределами возможностей смертного человека.

Сама идея о том, что будущее предсказуемо, что какими-то формулами можно заменить специфическое понимание, составляющее сущность предпринимательской деятельности, и что знакомство с этими формулами может позволить кому-либо взять в свои руки управление производственной деятельностью, безусловно, является следствием всего комплекса заблуждений и недоразумений, лежащих в основе современной антикапиталистической политики. В том, что называется марксистской философией, нет ни малейшего намека на тот факт, что основная задача деятельности подготовиться к событиям неопределенного будущего. То, что термин спекулянт сегодня используется только в оскорбительном смысле, ясно демонстрирует, что наши современники даже не подозревают, в чем заключается фундаментальная проблема деятельности.

Предпринимательскую оценку нельзя купить на рынке. Предпринимательская идея, приносящая прибыль, это как раз та идея, которая не приходит на ум большинству. Прибыль приносит не точное предвидение как таковое; предвидение должно быть лучше, чем у других. Приз получают только диссиденты, которые не дали ввести себя в заблуждение ошибкам, разделяемым большинством. Прибыль возникает в результате обеспечения будущих нужд, обеспечением которых пренебрегли остальные.

Предприниматели и капиталисты ставят под удар собственное материальное благополучие, только если они абсолютно уверены в разумности своих планов. Они никогда не рискнут взять дело в свои руки только потому, что это им посоветуют эксперты. Те невежественные люди, которые работают на фондовых и товарных биржах, ориентируясь на намеки и сведения, полученные частным образом, обречены потерять свои деньги, из каких бы источников они ни черпали свое вдохновение и инсайдерскую информацию.

Фактически разумные коммерсанты полностью отдают себе отчет в неопределенности будущего. Они понимают, что экономисты не располагают никакой надежной информацией и все, что они предлагают, суть интерпретация статистических данных, относящихся к прошлому. Для капиталистов и предпринимателей мнения экономистов о будущем имеют значение только как сомнительные предположения. Они настроены скептически и их нелегко обмануть. Но если они вполне справедливо считают, что полезно было бы знать всю информацию, возможно имеющую отношение к их делам, они подписываются на газеты и журналы, публикующие прогнозы. Стремясь не пропустить ни одного доступного источника информации, крупные корпорации нанимают штат экономистов и статистиков.

Тщетные попытки делового прогнозирования заставить исчезнуть неопределенность будущего и лишить предпринимательство присущего ему спекулятивного характера обречены на провал. Но оно приносит некоторую пользу, собирая и интерпретируя имеющуюся информацию об экономических тенденциях и направлениях развития недавнего прошлого.

4. Экономическая наука и университеты

Бюджетные университеты находятся под влиянием правящей партии. Власти стремятся назначать только профессоров, готовых продвигать идеи,  которые одобряют они сами. Так как все несоциалистические государства сегодня твердо привержены интервенционизму, то и назначают они только интервенционистов. Они считают, что первейшая обязанность университетов состоит в том, чтобы продавать официальную социальную философию подрастающему поколению[Дж. Сантаяна, говоря о профессоре философии в то время Королевского Прусского Берлинского университета, заметил, что создавалось впечатление, что профессор занимается тем, что устало тянет юридический воз в кильватере правительства (Santayana G. Persons and Places. New York, 1945. II. 7).]. Для экономистов они бесполезны.

Однако интервенционизм доминирует и во многих независимых университетах.

В соответствии с вековой традицией целью университетов является не только обучение, но и развитие знания и науки. Задача преподавателя университета не просто передать студентам комплекс знаний, разработанных другими людьми. Предполагается, что своей собственной работой он также обогатит эту сокровищницу. Считается, что он является полноценным членом всемирной республики образования, новатором и первооткрывателем дорог к большему и лучшему знанию. Ни один университет и в мыслях не допускает, что члены его кафедр хуже других специалистов в соответствующих областях. Любой университетский профессор считает себя равным всем, кто занимается его наукой. Подобно самым великим из них, он вносит свою лепту в развитие знания.

Разумеется, идея равенства профессоров фиктивна. Существует огромная разница между творчеством гения и монографией специалиста. Хотя в сфере эмпирических исследований можно придерживаться этой фикции. И великий новатор, и простой рутинер используют в своей работе одни и те же методы исследования. Они организуют лабораторные эксперименты или собирают исторические документы. Внешние проявления их науки одинаковы. Они вполне сопоставимы.

Иное положение дел в теоретических науках, таких, как философия и экономическая наука. В этих областях рутинер ничего не добьется, если будет ориентироваться на более или менее стереотипные образцы. Здесь нет ни одной задачи, требующей добросовестных и кропотливых усилий усердных авторов монографий. Здесь нет эмпирических исследований; все должно быть достигнуто способностью размышлять, рассуждать и делать логичные выводы. Здесь нет специализации, так как все проблемы связаны друг с другом. Занимаясь любой частью корпуса знания, фактически имеешь дело со всем целым. Видный историк как-то заявил, что психологическое и образовательное значение докторской диссертации состоит в том, что она дает автору чувство гордости за то, что в области знания есть небольшой уголок, хоть и очень маленький, где он является непревзойденным специалистом. Очевидно, что это неосуществимо в диссертациях, посвященных экономическому анализу. В системе экономической мысли таких изолированных уголков не существует.

В одно и то же время никогда не жило более двух десятков человек, чьи работы внесли что-либо существенное в экономическую науку. Количество творческих людей в экономической науке столь же мало, как и в любой другой области знания. Кроме того, многие творческие экономисты не являются преподавателями. Тем не менее существует спрос на преподавателей экономической теории для университетов и колледжей. Преподавательская традиция требует, чтобы каждый из них удостоверил свою ценность оригинальными публикациями, а не просто составлением учебников и руководств. Репутация и жалованье преподавателя больше зависят от его литературной работы, чем от дидактических способностей. Профессор не может не публиковать книги. Если он не чувствует склонности к экономической теории, то он обращается к экономической истории или дескриптивной экономической теории. Но в таком случае, чтобы не потерять лицо, он должен упорно настаивать, что проблемы, о которых он пишет, являются собственно экономическими, а не относящимися к экономической истории. Более того, он должен претендовать на то, что его работы освещают единственно законную область экономических исследований, что только они являются эмпирическими, индуктивными и научными, тогда как просто дедуктивные излияния кабинетных теоретиков являются бесполезными спекуляциями. Если бы он этого не делал, то он фактически признал бы, что преподаватели экономической теории делятся на два класса тех, кто сам способствовал прогрессу экономической мысли, и тех, кто не внес собственного вклада в теорию, хотя они могли сделать много полезного в других дисциплинах, таких, как новейшая экономическая история. Таким образом, академическая атмосфера становится неблагоприятной для преподавания экономической теории. Многие профессора к счастью, не все стремятся опорочить голую теорию. Экономический анализ они пытаются подменить несистематизированной исторической и статистической информацией. Они растворяют экономическую науку в огромном количестве окружающих ее дисциплин. Они специализируются в сельском хозяйстве, экономике труда, особенностях Латинской Америки и т.п.

Безусловно, в задачи университетской подготовки входит знакомство студентов с экономической историей в целом, так же как и с новейшими экономическими тенденциями. Однако все эти старания обречены на неудачу, если не будут базироваться на прочном фундаменте знания экономической теории. Экономическая теория не допускает деления на специализированные отрасли. Она неизменно имеет дело со взаимосвязанностью всех феноменов деятельности. Каталлактические проблемы не будут заметны, если рассматривать каждую отрасль производства по отдельности. Невозможно изучать труд и заработную плату, не изучая косвенно цены на товары, процентные ставки, прибыль и убытки, деньги и кредит и все остальные крупные проблемы. В курсе экономики труда нельзя даже коснуться реальных проблем заработной платы. Не существует ни экономики труда, ни экономики сельского хозяйства. Есть только логически последовательное знание экономической науки.

То, с чем эти специалисты имеют дело в своих лекциях и публикациях, является не экономической наукой, а доктринами разнообразных групп давления. Игнорируя экономическую науку, они не могут не стать жертвами идеологий тех, кто стремится к особым привилегиям для своей группы. Даже те специалисты, которые в открытую не присоединяются к определенной группе давления и претендуют на сохранение нейтральной позиции, невольно разделяют основное кредо интервенционистской доктрины. Имея дело исключительно с бесчисленными разновидностями вмешательства государства в экономическую жизнь, они не желают становиться на позицию простого негативизма. Если они и критикуют применяемые меры, то лишь для того, чтобы вместо интервенционизма других предложить собственный вариант интервенционизма. Без тени сомнений они разделяют фундаментальный тезис как интервенционизма, так и социализма о том, что свободная рыночная экономика вредит жизненным интересам подавляющего большинства и приносит выгоду исключительно бесчувственным эксплуататорам. По их мнению, экономист, доказывающий тщетность интервенционизма, является продажным защитником несправедливых претензий большого бизнеса. Необходимо закрыть этим негодяям доступ в университеты и не допускать публикацию их статей в периодических изданиях ассоциаций университетских преподавателей.

Студенты недоумевают. В курсах, читаемых экономистами математического направления, их кормят формулами, описывающими гипотетические состояния равновесия, в которых не происходит никакой деятельности. Они легко делают вывод, что эти уравнения абсолютно бесполезны для постижения экономической активности. В лекциях специалистов они узнают массу деталей, относящихся к интервенционистским мероприятиям. Они должны сделать вывод о парадоксальности сложившихся условий, поскольку никакого равновесия нет, а ставки заработной платы и цены на сельскохозяйственную продукцию не такие высокие, как хотелось бы профсоюзам или фермерам. Очевидно, заключают они, необходимы радикальные реформы. Но какие?

Большинство студентов без промедления поддерживают интервенционистские панацеи, рекомендованные их профессорами. Социальные условия станут абсолютно удовлетворительными, когда государство установит минимальные ставки заработной платы и обеспечит каждого соответствующим питанием и жилищем или когда будут запрещены продажа маргарина и ввоз иностранного сахара. Они не видят противоречий в словах своих учителей, сегодня жалующихся на безумие конкуренции, а завтра на пороки монополии, сегодня сокрушающихся по поводу падения цен, а завтра по поводу роста стоимости жизни. Они получают свои степени и стараются как можно быстрее получить работу в правительстве или в мощной группе давления.

Однако многие молодые люди достаточно проницательны, чтобы распознать заблуждения интервенционизма. Они воспринимают неприятие свободной рыночной экономики своих профессоров. Но такие студенты не считают, что изолированные меры интервенционизма могут привести к успешному достижению преследуемых целей. Они последовательно доводят мысли своих наставников до конечных логических следствий. Эти студенты обращаются в социалистическую веру. Они приветствуют советскую систему как зарю новой цивилизации.

Несмотря на это, многие из современных университетов превратились в инкубаторы социализма не столько за счет условий, сложившихся на факультетах экономической теории, сколько благодаря учениям, преподаваемым на других факультетах. На экономических факультетах еще можно обнаружить отдельных экономистов и даже преподавателей других специальностей, которые могут быть знакомы с некоторыми возражениями, выдвигающимися против осуществимости социализма. Совсем другое дело преподаватели философии, истории, литературы, социологии и политической науки. Они интерпретируют историю на основе грубой вульгаризации диалектического материализма. Даже те, кто страстно критикует марксизм за его материализм и атеизм, находятся под влиянием идей, разработанных в Манифесте коммунистической партии и программе Коммунистического Интернационала [86]. Они объясняют депрессии, массовую безработицу, инфляцию, войну и бедность как зло, неизбежно свойственное капитализму, и намекают, что эти явления могут исчезнуть, только когда капитализм закончится.

5. Всеобщее образование и экономическая наука

В странах, не изнуренных борьбой между разными языковыми группами, государственное образование может работать, если оно ограничено чтением, письмом и арифметикой. Для одаренных детей можно даже добавить элементарные понятия геометрии, естественных наук и действующих законов страны. Но как только возникает желание идти дальше, появляются серьезные трудности. Обучение на элементарном уровне неизбежно превращается в индоктринацию. Невозможно представить подросткам все аспекты проблемы и дать им возможность самим выбирать между противостоящими друг другу взглядами. Столь же невозможно найти учителей, которые смогли бы передать мнения, которые сами они не одобряют, так, чтобы удовлетворить тех, кто разделяет эти мнения. Партия, заведующая школами, в состоянии пропагандировать собственные догматы и порочить взгляды других партий.

В сфере религиозного образования либералы XIX в. решили эту проблему путем отделения церкви от государства. В либеральных странах религия больше не преподается в общеобразовательных школах. Но родители могут послать своих детей в конфессиональные школы, финансируемые религиозными общинами.

Однако проблема относится не только к преподаванию религии и определенных теорий естественных наук, противоречащих Библии. В еще большей степени это затрагивает обучение истории и экономической теории.

Публика видит проблему только в отношении международных аспектов обучения истории. Сегодня многие говорят о необходимости вывести обучение истории из-под влияния национализма и шовинизма. Но мало кто отдает отчет, что проблема непредвзятости и объективности существует и в освещении отечественной истории. Изложение окрашивается социальной философией учителя или автора учебника. Чем больше требуется упростить и сжать материал, чтобы сделать его понятным незрелым умам детей и подростков, тем хуже результат.

Марксисты и интервенционисты считают, что обучение истории в школах заражено идеями классического либерализма. На место буржуазной интерпретации истории они хотят поставить свою. Согласно марксизму, английская революция 1688 г., американская революция, Великая Французская революция и революционные движения XIX в. в континентальной Европе были буржуазными явлениями. Они стали причиной поражения феодализма и установления господства буржуазии. Пролетарские массы не получили свободы; они просто перешли из-под классового владычества аристократии под классовое владычество капиталистических эксплуататоров. Чтобы освободить рабочего человека, необходимо упразднение капиталистического способа производства. К этому, как утверждают интервенционисты, должны привести Sozialpolitik или Новый курс. С другой стороны, ортодоксальные марксисты настаивают, что только насильственное свержение буржуазной системы правления способно действительно освободить пролетариат.

Ни в одном разделе истории невозможно обойтись без определения своей позиции по этим спорным вопросам и лежащим в их основе экономическим доктринам. Учебники и преподаватели не могут высокомерно соблюдать нейтралитет по отношению к постулату, что незаконченная революция требует завершения посредством коммунистической революции. Любое утверждение, касающееся событий последних 300 лет, подразумевает определенную оценку этих споров. Невозможно избежать выбора между философией Декларации независимости и Геттисбергской речи и философией Манифеста коммунистической партии [87]. Вызов существует, и бесполезно зарывать голову в песок.

В старших классах и даже в колледжах передача исторического и экономического знания фактически представляет собой индоктринацию. Большая часть студентов, безусловно, еще не созрела для того, чтобы сформировать свое собственное мнение на основе критической проверки изложения преподавателем своего предмета.

Если бы государственное образование было более эффективным, чем оно является на самом деле, то политические партии жаждали бы доминировать в школьной системе, чтобы определять способ, которым эти предметы должны преподаваться. Однако сегодня всеобщее образование играет лишь незначительную роль в формировании политических, социальных и экономических представлений подрастающего поколения. Влияние радио, прессы, внешних обстоятельств намного мощнее, чем влияние учителей и учебников. Пропаганда церквей, политических партий и групп давления превосходит влияние школы, чему бы она ни учила. Все, чему учит школа, очень быстро забывается и не может противостоять постоянному давлению социальной среды, в которой живет человек.

6. Экономическая наука и гражданин

Экономическая наука не должна отдаваться на откуп учебным классам и кабинетам статистиков и не должна оставаться в эзотерических кружках. Она является философией человеческой жизни и деятельности и касается всех и каждого, энергией цивилизации и человеческого существования.

Упомянуть этот факт не означает поддаться часто высмеиваемой слабости специалистов, переоценивающих важность своей отрасли знания. Не только экономисты, но и все люди придают экономической науке особое значение.

Все современные политические вопросы касаются проблем, обычно называемых экономическими. Экономические доктрины занимают мысли каждого. Кажется, что философы и теологи интересуются больше экономическими проблемами, а не теми проблемами, которые прежние поколения считали предметом философии и теологии. Романы и пьесы сегодня трактуют все человеческие отношения включая и сексуальные под углом экономических доктрин. Все думают об экономической науке, отдают ли они себе в этом отчет или нет. Присоединяясь к политической партии и заполняя избирательный бюллетень, гражданин занимает определенную позицию по отношению к важнейшим экономическим теориям.

В XVI и XVII вв. религия была главной проблемой политических дискуссий в Европе. В XVIII и XIX вв. в Европе, как и в Америке, важнейшим вопросом было противопоставление представительного государства и королевского абсолютизма. Сегодня вопрос стоит так: рыночная экономика или социализм. Разумеется, решение этой проблемы полностью зависит от экономического анализа. Бессодержательные лозунги и мистицизм диалектического материализма здесь бесполезны.

Никому не удастся уклониться от личной ответственности. Если кто-то пренебрегает тем, чтобы в меру своих способностей изучить связанные с этим проблемы, то это означает, что он добровольно уступает свое неотъемлемое право самозваной элите сверхчеловеков. Слепая надежда на экспертов и некритическое восприятие популярных лозунгов и предубеждений в таких жизненно важных вопросах равносильно отказу от самоопределения и согласию на доминирование других людей. В нынешних обстоятельствах нет ничего более важного для каждого мыслящего человека, чем экономическая наука. На карту поставлены его собственная судьба и судьба его детей.

Мало кто способен внести значительный вклад в экономическое знание. Но все разумные люди должны ознакомиться с учениями экономической теории. В нашу эпоху в этом заключается главный гражданский долг.

Нравится нам или нет, экономическая наука не может оставаться эзотерической отраслью знания, доступной только небольшой группе ученых и специалистов. Экономическая наука имеет дело с фундаментальными проблемами общества; она касается каждого и принадлежит всем. Она главное и истинное дело каждого гражданина.

7. Экономическая наука и свобода

Первостепенная роль экономических идей в определении хода гражданской жизни объясняет, почему правительства, политические партии и группы давления стремятся ограничить свободу экономической мысли. Они стремятся пропагандировать хорошую доктрину и заставить молчать голоса плохих доктрин. На их взгляд, истина не имеет собственной внутренней силы, которая в конце концов могла бы обеспечить ее господство только благодаря ее истинности. Чтобы продлить ее существование, истину нужно подкрепить насильственными действиями со стороны полиции или других вооруженных групп. Из этого следует, что критерий истинности доктрины заключается в том, что ее сторонники преуспели в подавлении силой оружия поборников других взглядов. Подразумевается, что Бог или некая мистическая сила, направляющая течение событий, всегда дарит победу тем, кто борется за правое дело. Государство от Бога, и его святая обязанность истреблять еретиков.

Не имеет смысла распространяться по поводу противоречий и непоследовательности этой доктрины нетерпимости и преследования инакомыслящих. Никогда прежде мир не знал такой умно придуманной системы пропаганды и подавления, подобной созданной современными правительствами, партиями и группами давления. Однако все эти величественные сооружения рушатся как карточные домики, как только подвергаются атаке великой идеологии.

Не только в странах, которыми правят варварские и неоварварские деспоты, но и в не меньшей степени в так называемых западных демократиях изучение экономической науки сегодня практически поставлено вне закона. Публичные обсуждения экономических проблем почти полностью игнорируют все, что было сказано экономистами за последние 200 лет. С ценами, ставками заработной платы, процентными ставками и прибылью обращаются так, как будто их определение не подчиняется никаким законам. Правительства пытаются декретировать и навязать максимальные цены на товары и минимальные ставки заработной платы. Политики призывают коммерсантов снизить уровень прибыли, понизить цены и повысить ставки заработной платы, как если бы это зависело от похвальных намерений индивидов. В трактовке международных экономических отношений люди блаженно придерживаются самых наивных заблуждений меркантилизма. Мало кто осознает недостатки этих популярных доктрин или понимает, почему экономическая политика, основанная на них, неизменно несет с собой бедствия.

Все это печально. Однако единственный способ, которым человек может ответить на них, это никогда не расслабляться в поисках истины.

XXXIX. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НАУКА И ВАЖНЕЙШИЕ ПРОБЛЕМЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ

1. Наука и жизнь

Обычно современную науку упрекают за то, что она воздерживается от выражения ценностных суждений. Живому и действующему человеку, говорят нам, нет никакой пользы от Wertfreiheit; он нуждается в знании того, к чему ему следует стремиться. Если наука не отвечает на этот вопрос, то она бесплодна. Однако это возражение необоснованно. Наука не дает оценок, она обеспечивает действующего человека всей информацией, которая ему может понадобиться для самостоятельного определения ценности. Она хранит молчание, только когда поднимается вопрос о том, стоит ли вообще жить.

Разумеется, этот вопрос поднимался и всегда будет подниматься. В чем смысл всех человеческих усилий, если в конце концов никто не может избежать смерти и разложения? Человек живет в тени смерти. Чего бы ни достиг человек на протяжении своих земных скитаний, однажды он должен скончаться и оставить все, что он построил. Любое мгновение может стать последним. В будущем индивида определенно только одно смерть. С точки зрения этого конечного и неизбежного результата все человеческие стремления представляются тщетными и бессмысленными.

Более  того,  человеческую деятельность можно назвать бессмысленной, даже если судить просто по его ближайшим целям. Она никогда не может  принести полного удовлетворения;  она просто обеспечивает устранение  беспокойства  в  данное мимолетное мгновение. Как только удовлетворяется  одна потребность, сразу  же  возникают новые потребности, требующие удовлетворения. Говорят, что цивилизация делает людей беднее, поскольку умножает их потребности и не умеряет, а разжигает желания. Вся суета трудолюбивых людей, их спешка, толкотня, суматоха бессмысленны, так как они не дают ни счастья, ни покоя. Душевного покоя и безмятежности можно достичь не посредством деятельности и мирских устремлений, а только самоотречением и смирением. Бездеятельность и чисто созерцательное существование вот поведение, достойное мудреца.

Однако все эти сомнения, колебания, неуверенность подавляются неодолимой силой жизненной энергии человека. Да, действительно, человек не может избежать смерти. Но в настоящем он жив; и жизнь, а не смерть, владеет им. Что бы ни припасло для него будущее, он не в силах отказаться от удовлетворения нужд данного момента. Пока человек жив, он не может не повиноваться главному импульсу, й??lan vital*. Стремление сохранить и улучшить свою жизнь, неудовлетворенность и нацеленность на устранение беспокойства, поиски того, что можно назвать счастьем, представляют собой природу человека. В каждом человеке действует необъяснимое и неанализируемое ид. Это ид суть импульс всех импульсов, сила, движущая человеком в жизни и деятельности, изначальное и неискоренимое стремление к более полному и счастливому существованию. Оно действует до тех пор, пока человек жив, и прекращает свою работу только с затуханием жизни.

Человеческий разум служит этому жизненному импульсу. Биологическая функция разума состоит в том, чтобы сохранять и поддерживать жизнь и отложить угасание, насколько это возможно. Мышление и действие не противоречат природе; они скорее представляют собой основные свойства человеческой природы. Наиболее уместным описанием человека в отличие от других живых существ является следующее: существо, целеустремленно сражающееся с силами, враждебными его жизни.

Следовательно, все разговоры о первичности иррациональных элементов бессмысленны. Во Вселенной, существование которой наш разум не может объяснить, проанализировать или постигнуть, существует узкое поле, в пределах которого человек способен до определенной степени устранить беспокойство. Это царство разума и рациональности, науки и целеустремленной деятельности. Ни его ограниченность, ни недостаточность результатов, которых здесь способен достигнуть человек, не предполагают идею радикального смирения и бездеятельности. Никакие философские хитрости не способны удержать здорового индивида от действий, которые как он думает могут удовлетворить его нужды. Возможно, в глубине человеческой души и таится стремление к безмятежному миру и бездеятельности вегетативного существования. Но у живого человека эти желания перевешиваются побуждением к действию и улучшению условий существования. Как только силы смирения одерживают верх, человек умирает; он не превращается в растение.

Надо признать, праксиология и экономическая наука не говорят человеку, следует ли ему цепляться за жизнь или отказаться от нее. Сама жизнь и все неизвестные силы, ее порождающие и поддерживающие ее горение, представляют собой конечную данность и как таковые находятся за пределами человеческой науки. Предметом праксиологии выступает только важнейшее проявление человеческой жизни, а именно деятельность.

2. Экономическая наука и ценностные суждения

С одной стороны, экономическую науку часто осуждают за нейтральность к ценностным суждениям, с другой многие обвиняют ее в том, что она якобы их себе позволяет. Некоторые утверждают, что экономическая наука неизбежно должна выражать ценностные суждения и поэтому не является по-настоящему научной, поскольку критерием науки служит ценностная нейтральность. Другие настаивают, что хорошая экономическая наука должна и может быть беспристрастной и что лишь плохая экономическая наука нарушает этот постулат.

Семантическая путаница при обсуждении данной проблемы возникает вследствие некорректного использования терминов многими экономистами. Экономист исследует, приводит ли мероприятие а к результату р, для достижения которого оно рекомендуется, и обнаруживает, что а приводит не к р, а к g последствиям, которые даже сторонники мероприятия а считают нежелательными. Если этот экономист констатирует на основе своего исследования, что а является плохим мероприятием, то это не служит субъективной оценкой. Он просто говорит, что с точки зрения тех, кто стремится достичь цели р, мероприятие а является неподходящим. Именно в этом смысле экономисты сторонники свободной торговли критикуют протекционизм. Они показывают, что протекционизм не увеличивает, как считают его сторонники, а, наоборот, уменьшает общий объем производимой продукции, и поэтому плох с точки зрения тех, кто предпочитает более обильное предложение товаров по сравнению с более ограниченным. В этом смысле экономисты критикуют экономическую политику государства с точки зрения преследуемых ею целей. Если экономист называет фиксирование минимальных ставок заработной платы плохой политикой, то он имеет в виду, что ее результат противоположен намерениям тех, кто рекомендует ее применение.

С этой же позиции праксиология и экономическая наука подходят и к фундаментальному принципу человеческого существования и общественной эволюции, а именно: сотрудничество на основе общественного разделения труда является более эффективным способом деятельности, чем автаркическая изоляция индивидов. Праксиология и экономическая наука не говорят, что люди должны мирно сотрудничать в рамках общественных связей; они только говорят, что им следует действовать таким образом, если они хотят сделать свою деятельность более эффективной, чем если бы они поступали иначе. Согласие с нравственными правилами, соблюдения которых требует создание, сохранение и интенсификация общественного сотрудничества, представляется не жертвой мистической сущности, а использованием наиболее эффективных методов деятельности, ценой достижения более высоко ценимых результатов.

Самым яростным атакам объединенных сил всех антилиберальных школ и догматизмов подвергается как раз эта замена гетерономных доктрин как интуитивизма, так и богосотворенных заповедей, автономной, рационалистической и волюнтаристической этикой. Все они осуждают философию утилитаризма за безжалостную суровость описания и анализа человеческой природы и конечных источников человеческой деятельности. Нет нужды что-либо добавлять к опровержению этой критики, на что направлена каждая страница этой книги. Лишь один момент следует упомянуть еще раз, поскольку он, с одной стороны, представляет собой суть доктрин всех современных соблазнителей, а с другой предлагает среднему интеллектуалу благовидный предлог, чтобы держаться в стороне от экономических исследований.

Говорят, что экономическая наука в своей рационалистической предубежденности предполагает, что люди стремятся только или прежде всего к материальному благополучию. Но на самом деле люди предпочитают иррациональные цели рациональным. Они в большей степени руководствуются стремлениями осуществить мифы и идеалы, чем стремлением наслаждаться более высоким уровнем жизни.

На это экономическая наука отвечает следующим образом.

1. Экономическая наука не предполагает и не постулирует, что люди стремятся только или прежде всего к тому, что называется материальным благополучием. Экономическая наука как часть более общей теории человеческой деятельности имеет дело со всей человеческой деятельностью, т.е. целенаправленным стремлением человека к достижению избранных целей, каковы бы они ни были. Применять концепцию рационального и иррационального к избранным конечным целям бессмысленно. Мы можем назвать иррациональной конечную данность, т.е. те вещи, которые наш разум не способен ни проанализировать, ни свести к другим конечно данным вещам. В таком случае любая цель, поставленная перед собой любым человеком, является иррациональной. Не более и не менее рационально стремиться к богатству, как Крез, чем стремиться к бедности, как буддийские монахи.

2. Используя термин рациональные цели, критики имеют в виду желание материального благополучия и более высокого уровня жизни. Соответствует или нет истине их утверждение, что люди в общем, а наши современники в особенности, в большей мере движимы желанием осуществить мифы и мечты, чем улучшить свое материальное благополучие, является вопросом факта. Хотя любой разумный человек в состоянии дать правильный ответ, мы можем пренебречь этой проблемой, поскольку экономическая наука ничего не говорит ни в пользу, ни против мифов. Она абсолютно нейтральна по отношению к профсоюзной доктрине, к доктрине кредитной экспансии и любой подобной доктрине в той мере, в какой они представляют себя как мифы и поддерживаются как мифы своими приверженцами. Она имеет дело с этими доктринами лишь постольку, поскольку они считаются доктринами о средствах, подходящих для определенных целей. Экономическая наука не говорит, что профсоюзное движение является плохим мифом. Она просто говорит, что оно является неподходящим средством, чтобы поднять заработную плату всем, кто стремится работать. Она оставляет каждому человеку право решать, является ли осуществление профсоюзного мифа более важным, чем избежание неминуемых последствий проводимой профсоюзами политики.

В этом смысле мы можем сказать, что экономическая наука аполитична или неполитична, хотя является основой политики и любого политического действия. Более того, мы можем сказать, что она абсолютно нейтральна по отношению к любым ценностным суждениям и субъективным оценкам, так как она всегда относится к средствам и никогда к выбору конечных целей.

3. Экономическое познание и человеческая деятельность

Свобода человека выбирать и действовать ограничена трояким образом. Во-первых, существуют физические законы, к бесчувственной абсолютности которых человек должен приспосабливать свое поведение, если хочет жить. Во-вторых, это врожденные конституциональные характеристики индивида, а также расположение и действие факторов внешней среды; мы знаем, что они оказывают влияние как на выбор целей, так и на выбор средств, хотя наше знание о том, каким именно образом они действуют, весьма смутно. В-третьих, это регулярность взаимосвязей средств и целей, а именно праксиологический закон в отличие от физического и психологического закона.

Толкование и категориальное и формальное исследование этого третьего класса законов Вселенной является предметом праксиологии и ее самой развитой отрасли экономической науки. Экономическое знание представляет собой существенный элемент в структуре человеческой цивилизации; оно является фундаментом, на котором стоят современный индустриализм, а также все нравственные, интеллектуальные, технологические и терапевтические достижения последних столетий. Оно оставляет на усмотрение людей, воспользуются ли они должным образом богатством этого знания или оставят его неиспользованным. Но если им не удастся извлечь из него выгоду и они пренебрегут его учениями и предупреждениями, то они не аннулируют экономику; они истребят наше общество и род людской.

Комментарии

^[1]хитрость природы Мизес имеет в виду И. Канта [см. Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане//Соч. Т. 6. С. 523] и Г. Гегеля, которому принадлежит выражение хитрость разума (List der Vernft) [Гегель Г. Философия истории//Соч. Т. VII. М.,1935. С. 32.].

^[2]праксиология Supplement to Oxford English Dictionary (1982) сообщает, что английское слово praxeology (вар. praxiology, praxology) является адаптацией французского слова praxeology [L. Bourdeau 1882 в Theorie des Sciences II, vii, i. 463] или непосредственно образовано от греч. <$Esymbol pi rho alpha xi iota s> действие.

^[3]каталлактика согласно Oxford English Dictionary (1933) английское слово catallactic является адаптацией греч. <$Ekappa alpha tau alpha lambda lambda alpha back 30 prime kappa tau iota kappa o back 30 prime s> (в этом значении в письменных источниках не встречается) от <$Ekappa alpha tau alpha sigma sigma epsilon iota nu> менять, обменивать.

^[4]эпистемология теория познания. В российской традиции для обозначения теории познания с XIX в. утвердился термин гносеология.

^[5]спор о методах (Methodenstreit) полемика по методологическим вопросам между австрийскими экономистами (прежде всего К. Менгером) и представителями новой (молодой) исторической школы (Г. Шмоллер). Начался с публикации К. Менгером Исследования о методах общественных наук, где он говорил о точном методе исследования, с помощью которого экономическая теория может быть расчленена на свои простейшие элементы, а истории и социологии отводилась вспомогательная роль. По мнению Менгера, эмпирический материал играет вспомогательную роль в экономическом исследовании. Исторический метод исследования характеризовался при этом как чисто описательный. Менгер придерживался точки зрения Берка относительно непланируемого развития общества и отвергал мнение о том, что экономическое развитие может направляться с помощью законодательства. Все эти утверждения посягали на самые основы исторической школы. С резким ответом Менгеру выступил Г. Шмоллер. Менгер в свою очередь выпустил памфлет Ошибки исторической школы в немецкой политической экономии. Постепенно дискуссия выродилась в личные нападки. Спор о методах завершился тем, что Шмоллер заявил: последователи абстрактной австрийской школы не соответствуют требованиям, предъявляемым к преподавателям в немецких университетах. Шмоллер был достаточно влиятелен и смог навязать такой запрет.

^[6]прусская (немецкая) историческая школа направление политической экономии, возникшее в середине XIX в. в Германии. Название происходит от исторического метода, который ее теоретики (В. Рошер, Б. Гильдебранд, К. Книс и др.) пытались ввести в политэкономию. Представители исторической школы отрицали наличие общих для всех стран экономических законов, подчеркивали неповторимость путей экономического развития каждой отдельной страны, а задачу экономической науки видели в описании хозяйственных явлений. Основные идеи исторической школы получили развитие в рамках новой (молодой) исторической школы.

^[7]институционализм течение в экономической науке, возникшее в конце XIX в. в США, бросившее вызов основным методологическим и теоретическим постулатам неоклассического направления. Круг основных идей институционализма определили три его главных идеолога: Т. Веблен, Дж. Коммонс, У. Митчелл. Считая концепцию гедонизма слишком примитивной, они полагали, что теория, дающая удовлетворительную трактовку экономического поведения человека, должна включать и неэкономические факторы. С этой целью они стремились применять в экономической теории данные социальной психологии. Анализу индивидуальных действий экономических агентов (методологии индивидуализма) они противопоставляли рассмотрение коллективных действий и коллективных институтов корпораций, профсоюзов, политических партий. Сам термин институционализм происходит от слова институт, под которым подразумевались определенный обычай, порядок, принятый в обществе, а также закрепление обычаев в виде закона или учреждения. Критикуя статический подход неоклассической школы, институционалисты противопоставляли ему изучение исторического развития явлений.

^[8]сикофанты капитала/буржуазии в Теориях прибавочной стоимости Маркс называет сикофантом Мальтуса, но сикофантом земельной аристократии, а не буржуазии (при этом редакторы собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса разъясняют слово сикофант как подхалим, прислужник): ...Мальтус как истинный член английской государственной церкви был профессиональным сикофантом земельной аристократии, чьи ренты, синекуры, расточительность, бессердечие он экономически оправдывал//(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 120121). Близкой по смыслу является характеристика К. Марксом современных ему экономистов в предисловии ко второму изданию I тома Капитала: Отныне дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или другая теория, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или неудобна... Бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания, заменяются предвзятой, угодливой апологетикой (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 17).

^[9]Спиноза Б. Этика. СПб.: Аста пресс ltd, 1993. С. 74.

^[10]промышленная революция (переворот) этим термином в истории принято обозначать период с 60-х годов XVIII в. до 1020-х годов XIX в., когда в Великобритании произошел переход от мануфактуры к машинному производству, а также аналогичные процессы в других странах.

^[11]физиократия    первая  школа  в  экономической  науке  (Ф. Кенэ,  Р. Тюрго, П. Дюпон де Немур, Д'Аламбер и др.). В отличие от проповедников меркантилизма, физиократы выступали единым фронтом, исповедуя общие принципы и аналитический инструментарий, и назвали себя экономистами. Физиократы исследовали сферу производства, положили начало анализу воспроизводства и распределения общественного продукта. Они считали, что чистый продукт создается только сельскохозяйственным трудом. Выступали против меркантилизма, являлись сторонниками свободной торговли. Идеи физиократов проложили путь, по которому шли Адам Смит и за ним весь век.

^[12]Laissez faire может быть определена как доктрина, требующая минимального вмешательства правительства в экономические и политические дела. Сама эта максима долгое время приписывалась Винсенту де Гурне, французскому экономисту XVIII в., однако Онкен показал, что это было ошибкой. Наиболее вероятным происхождением этой фразы может быть ответ фабриканта Легона Кольберу, спросившему, что он может сделать для промышленности: Laissez nous faire (Позвольте нам действовать). Другие приписывают ее экс-министру Людовика XV д'Аржансону, который был известен своей приверженностью теории свободной торговли.

Однако каково бы ни было происхождение этой фразы, сама доктрина возникла естественным образом на рубеже XVIIXVIII вв. как протест против регулирования промышленности со стороны правительства. Влияние laissez faire на реальную жизнь достигло апогея около 1870-х годов, после чего ход событий постепенно и все сильнее и сильнее стал сдвигаться в направлении коллективизма. Обнаружилось, что конкуренция логически ведет к концентрации производства, что было истолковано как концентрация рыночной власти; естественно, тут же был сделан вывод о том, что свобода договора начинается только тогда, когда начинается равенство рыночной власти сторон. Различные направления мысли пришли к выводу, что для того, чтобы обеспечить последнее, требуется вмешательство правительства. Развитие системы национального образования и социального страхования, рост муниципальных закупок, необходимость защиты потребителей, особенно с точки зрения здоровья нации, необходимость отвечать на требования электората, состав которого становился все более пролетарским, и другие подобные причины все сильнее смягчали острые углы оригинальной доктрины. К концу века тех, кто исповедовал эту доктрину в ее первоначальной чистоте, можно было пересчитать по пальцам.

^[13]ид, эго и суперэго (у Фрейда оно, я и сверх-я) в психологии три основные системы личности, каждая из которых обладает собственными функциями, свойствами, компонентами, механизмами и т.д., но которые взаимодействуют столь тесно, что трудно и даже невозможно распутать линии их влияния и взвесить их относительный вклад в человеческое поведение. Ид есть изначальная система личности: это матрица, в которой впоследствии дифференцируются эго и суперэго. Ид включает все то психическое, что является врожденным и присутствует при рождении, включая инстинкты. Ид резервуар психической энергии и обеспечивает энергию для двух других систем. Эго появляется в связи с тем, что потребности организма требуют соответствующих взаимодействий с миром объективной реальности. Голодный человек должен искать, найти и съесть пищу прежде, чем будет снижено напряжение голода. Это означает, что человек должен научиться различать образ пищи, существующий в памяти, и актуальное восприятие пищи, существующей во внешнем мире. Человек соотносит существующий в памяти образ пищи с видом или запахом пищи, приходящими через органы чувств. Основное различие между ид и эго заключается в том, что ид знает только субъективную реальность, в то время как эго различает внутреннее и внешнее. Эго называют исполнительным органом личности, так как оно открывает двери действию, отбирает из среды то, чему действие должно соответствовать, и решает, какие инстинкты и каким образом должны быть удовлетворены. При этом эго вынуждено стараться интегрировать часто противоречивые команды, исходящие от ид, эго и внешнего мира. Это непростая задача, часто держащая эго в напряжении. Суперэго внутренняя репрезентация традиционных ценностей и идеалов общества в том виде, в каком они интерпретируются для ребенка родителями и насильственно прививаются посредством наград и наказаний, применяемых к ребенку. Его основная задача оценить правильность и неправильность чего-то, исходя из моральных стандартов, санкционированных обществом. С формированием суперэго на место родительского контроля встает самоконтроль.

^[14]психоанализ метод психотерапии и психологическое учение, развитое З. Фрейдом в конце XIX начале XX вв., ставящее в центр внимания бессознательные психические процессы и мотивации. Вытеснение из сознания неприемлемых для него влечений (преимущественно сексуальных) и травмирующих переживаний рассматривается психоанализом как главный источник невротических симптомов и различных патологических явлений (забываний, ошибочных действий и т.п.). В основе психотерапии анализ вытесненных комплексов с помощью свободных ассоциаций, толкований сновидений и т.п.

^[15]эвдемонизм принцип истолкования и обоснования морали, согласно которому счастье (блаженство) является высшей целью человеческой жизни. В отличие от гедонизма здесь счастье есть не просто не просто длительное и гармоничное удовольствие, а результат преодоления стремления к чувственным наслаждениям путем самоограничения, упражнения, аскезы, отрешения от привязанности к внешнему миру и его благам и достигаемая при этом свобода от внешней необходимости и превратностей судьбы.

^[16]гедонизм этическое направление, считающее наслаждение высшим благом и целью человеческой деятельности и выводящее из него весь комплекс моральных требований. Как нормативный принцип противоположен аскетизму.

^[17]эпикуреизм направление в древнегреческой и римской философии, названное по имени его основателя Эпикура. В новое время развивался в эпоху Возрождения; в XVII в. традицию эпикуреизма возродил Гассенди. В частности, его представители утверждали, что источником всех благ является наслаждение; целесообразность лежит в основе всех законов; нравственные принципы были приняты по согласию людей для общей пользы. Как этический принцип родственен эвдемонизму, впоследствии толковался в духе гедонизма.

^[18]гетерономная этика мораль, основанная на каких-либо внешних по отношению к нравственности условиях, интересах и целях. Термин введен И.Кантом в Критике практического разума (1788), где в противовес гетерономной этике он разработал систему автономной этики, исходящую из идеи о независимости нравственных принципов и требований от каких-либо внешних по отношению к нравственности условий.

^[19]утилитаризм философско-этическое учение, считающее пользу основой нравственности и критерием человеческих поступков. Получило широкое распространение в Великобритании в XIX в. Основоположник утилитаризма И. Бентам.

^[20]бихевиоризм направление в психологии (главным образом американской), представляющее поведение человека и животных как совокупность двигательных и сводимых к ним вербальных и эмоциональных ответов (реакций) на воздействия (стимулы) внешней среды.

^[21]мировой дух (Weltgeist) термин гегелевской философии. Гегель представлял духовную культуру и историю человечества как закономерное развитие мирового духа, постепенное выявление творческой силы мирового разума.

^[22]философия истории объяснение смысла, закономерностей, основного направления исторического процесса. Термин философия истории был предложен Вольтером. Из Франции он проник в Германию. Для философии истории немалое значение имела теория общественного развития Монтескье, который подчеркивал роль природных факторов, а также теория прогресса, сформулированная Кондорсе и Тюрго.

^[23]буддизм одна из трех мировых религий, как религиозно-философское учение появилось в Древней Индии в VIV вв. до н.э.

^[24]теория флогистона в химии XVIIXVIII вв. предполагалось наличие в веществах некоего начала горючести (флогистона), которое они теряют при горении и обжиге. Гипотеза флогистона опровергнута в трудах А. Лавуазье.

^[25]гештальтпсихология одна из крупнейших школ психологии первой половины XХ в., выдвинувшая в качестве центрального тезис о необходимости проведения принципа целостности при анализе сложных психологических явлений.

^[26]меркантилизм совокупность экономических взглядов, развивавшихся на протяжении XVXVIII вв. Обосновывал активное вмешательство государства в хозяйственную жизнь с целью поддержания активного торгового баланса с помощью протекционизма, поощрения развития отечественной промышленности. В конце XVII первой половине XVIII вв. меркантилизм превратился в центральную тенденцию экономической мысли и политики. Меркантилизм не представлял собой единой школы. Термин меркантилизм впервые обрел свое значение в трудах Адама Смита.

^[27]монетарная история Германии в период с 1914 по 1923 г. Мизес имеет в виду объяснение причин гиперинфляции, когда к 1923 г. германская марка обесценилась в 1 000 000 000 000 (!) раз. Работники получали заработную плату по нескольку раз в день и тут же расходились по магазинам, чтобы успеть воспользоваться необесцененными деньгами. Бывало, в ресторанах посетители заказывали ужин по одним ценам, а расплачиваться приходилось уже по новым. Дети вместо кубиков играли деньгами в банковской упаковке.

^[28]Великая Французская революция 17891794 гг. буржуазно-демократическая революция во Франции, нанесшая решающий удар по феодально-абсолютистскому строю. Имеет значение исходного пункта новейшей истории со всеми политическими, социальными и национальными движениями XIX в.

^[29]Гражданская война в США 18611865 гг. между северными и южными штатами. Началась с мятежа южных штатов, стремившихся сохранить рабство. Закончилась победой северян. Рабство было отменено 1 января 1963 г.

[30]деисты приверженцы деизма религиозно-философского воззрения, получившего распространение в эпоху Просвещения, согласно которому Бог, сотворив мир, не принимает в нем какого-либо участия и не вмешивается в закономерное течение его событий;

теисты сторонники теизма, религиозного мировоззрения, исходящего из понимания абсолюта как бесконечного личностного начала, транцедентального миру, сотворившего мир в свободном акте воли и затем им распоряжающегося;

век разума эпоха Просвещения, XVIII в.

^[31]прагматизм философское учение, возникшее в США в 70-х годах XIX в.; наибольшее распространение получило в первой половине XX в. Прагматизм выдвинул программу реконструкции философии: философия должна быть не размышлением о первых началах бытия и познания, чем она считалась со времен Аристотеля, а общим методом решения тех проблем, которые встают перед людьми в различных жизненных (проблематичных) ситуациях, возникающих в непрерывно меняющемся мире.

^[32]агностицизм здесь принцип, согласно которому не может быть окончательно решен вопрос об истинности познания окружающей человека действительности.

^[33]скептицизм здесь принцип, утверждающий недостоверность знания, основанного на свидетельствах органов чувств; соответственно не допускается возможность достоверного знания и считается невозможным рациональное обоснование норм поведения.

^[34]немецкая историческая школа см. [6].

^[35]хлебные законы в Великобритании в XVXIX вв. регулировали ввоз и вывоз зерна и другой продукции сельского хозяйства (главным образом путем высоких ввозных таможенных пошлин). В XIX в. отмена хлебных законов стала лозунгом фритредеров. Отменены в 1846 г.

^[36]религия есть опиум народа Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа [Маркс К. К критике гегелевской философии права//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 415].

^[37]большевики и меньшевики фракции РСДРП с 1903 г., с апреля 1917 г. самостоятельные политические партии.

^[38]пуритане последователи кальвинизма в Англии в XVIXVII вв., выступавшие за углубление Реформации, проведенной сверху в форме англиканства, против абсолютизма. Пуританизм стал идеологическим знаменем английской революции XVII в. Позднее разделился на умеренное (пресвитериане) и радикальное (индепенденты) течения.

^[39]Романовы со смертью Петра II (1730) династия Романовых пресеклась в прямом мужском поколении. Со смертью Елизаветы Петровны (17611762) династия Романовых пресеклась в прямой женской линии. Династию носивших фамилию Романовых Петра III, который был сыном герцога Гольштейн-Готторпского Фридриха Карла и Анны, дочери Петра I, его жены Екатерины II (урожденная Анхальт-Цербская) и их потомков в литературе часто называют Гольштейн-Готторпские-Романовы.

^[40]закон Вебера-Фехнера основной психофизический закон; определяет связь между интенсивностью ощущения и силой раздражения, действующей на какой-либо орган чувств. Закон Вебера-Фехнера действителен только при средних интенсивностях раздражения и сильно искажается при пороговых или слишком больших интенсивностях раздражения.

^[41]закон народонаселения Мальтуса темпы роста народонаселения значительно превышают темпы увеличения производства средств существования (первое возрастает в геометрической прогрессии, вторые в арифметической).

^[42]Вотан верховный бог в мифологии древних германцев континента. Соответствовал Одину скандинавов.

^[43]анархизм идейное и общественно-политическое течение, выступавшее за немедленное упразднение всякой государственной власти. Анархизм сложился в 4070-х годах XIX в. в Западной Европе

^[44]II Интернационал (Социалистический рабочий интернационал) международное объединение рабочих партий, созданное в 1923 г. и распавшееся во время второй мировой войны.

^[45]Молох согласно Библии божество, которому приносились человеческие жертвы (особенно дети), почитавшееся в Палестине, Финикии и Карфагене. В переносном смысле обозначает страшную, ненасытную силу, требующую человеческих жертв.

^[46]Энгадин долина реки Инн в верхнем ее течении (швейцарский кантон Градбюнден). Благодаря своему высокогорному сухому и мягкому климату приобрел известность и в XIX в. стал одним из наиболее посещаемых климатических курортов для больных (главным образом легочных) и туристов.

^[47]Мизес имеет в виду изречение Гераклита Борьба отец всего и всему царь.

^[48]естественное право понятие политической и правовой мысли, означающее совокупность исходных ценностей, принципов и прав, вытекающих из природы человека и независимых от социальных условий. Идея естественного права развивалась еще в трудах древнегреческих философов, а в средние века была составной частью христианских религиозных учений (например, Фома Аквинский). В XVIIXVIII вв. идея естественного права использовалась идеологами Просвещения (Локк, Руссо, Монтескье, Дидро, Гольбах) для борьбы с феодальными порядками как противоречащими естественной справедливости.

^[49]под цезаризмом Мизес имеет в виду тиранию, поддерживаемую массами.

^[50]интерпретация могущества как реального фактора значение немецкого слово real (именно немецкое слово содержится в понятии реальная политика) отличается от значения английского слова real. В последнем случае реальный означает действительный, настоящий, подлинный, а в немецком языке реальный означает материальный.

Realpolitik (нем. реальная политика) беспринципная политика момента, временных союзов; расчетливая политика переговоров и компромиссов, не признающая приверженности никаким идеям.

^[51]мелиоризм учение об усовершенствовании мира.

^[52]фаланстер (фаланга) у Фурье первичная ячейка нового общества, сочетающая сельскохозяйственное и промышленное производство.

^[53]numeraire товар счетная единица в системе уравнений общего равновесия Вальраса, теоретический аналог денег у Вальраса.

^[54]Sozialpolitik (нем. социальная политика) сформулированная в 1878 г. программа социального законодательства, предусматривавшая государственные гарантии широким слоям рабочего класса (особенно в сфере социального страхования) и проведенная в жизнь Бисмарком.

^[55]Новый курс система мероприятий правительства США в 19331938 гг. в целях смягчения последствий Великой депрессии. Сформулирован и реализован под руководством Ф.Д. Рузвельта. В 1933 г. были приняты Закон о восстановлении промышленности (National Industrial Recovery Act NIRA) и Закон о регулировании сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Act AAA). NIRA предусматривал введение в различных отраслях производства правил честной конкуренции, которые фиксировали цены на продукцию, уровень производства, распределяли рынки сбыта и т.д. ААА предусматривал подъем цен на сельскохозяйственные продукты и выдачу с этой целью фермерам премий за сокращение посевной площади и поголовья скота. В 1935 г. были приняты Закон о трудовых взаимоотношениях (National Labor Relations Act), закреплявший первоначально зафиксированное в п. 7а NIRA право рабочих на организацию в профсоюзы, первый в истории США Закон о социальном обеспечении (Social Security Act), Закон о справедливом найме рабочей силы (Fair Labor Standards Act), устанавливавший минимум заработной платы и максимум продолжительности рабочего дня для некоторых категорий занятых. 27 мая 1935 г. NIRA был признан Верховным судом США неконституционным.

^[56]Фуллартон Джон английский экономист, автор работ по вопросам денежного обращения. Один из лидеров банковской школы, противник количественной теории денег.

^[57]закон Грэшема название, предложенное в 1857 г. английским экономистом Маклеодом для известного принципа денежной теории плохие деньги вытесняют хорошие. Маклеод дал ему это имя, которое затем было принято повсеместно, поскольку  считал, что впервые закон был объяснен сэром Томасом Грэшемом в 1558 г. На самом деле он был отчетливо сформулирован более ранними авторами, писавшими на темы экономики, особенно Коперником. Маклеод сформулировал его следующим образом: самая плохая форма валюты в обращении регулирует ценность всей валюты и вытесняет из обращения все остальные формы валюты. Закон Грэшема действует там, где существует одновременное обращение неполновесных монет с полновесными монетами этого же металла; там, где обращаются два металла, и один недооценен по сравнению с другим, и там, где наряду с металлической валютой в обращение вводятся неразменные бумажные деньги.

^[58]Латинский монетный союз заключен в 1865 г. Францией, Бельгией, Швейцарией, Италией, позднее к нему присоединилась Греция. Согласно договору каждая страна, участвующая в союзе, выбрав собственное название денежной единицы (соответственно, франк, лира, драхма), могла начеканить из 1 кг золота 835 пробы 3100 этих единиц, а из 1 кг серебра 200 единиц. В 1873 г. из-за обесценения серебра все участники союза согласились ограничить чеканку новых пятифранковых серебряных монет, тем самым отказываясь от двойного золотосеребряного стандарта и основывая свою валюту фактически на золотом стандарте. Все государственные учреждения стран участников союза были обязаны принимать в качестве оплаты союзную единицу. Вспомогательная валюта (разменная серебряная монета от 20 сантимов до 2 франков) оставалась национальной, т.е. не была валютой союза, не признавались таковой и банкноты.

^[59]Международный валютный фонд (МВФ) специализированное учреждение ООН. Создан в 1944 г. для упорядочения валютно-финансовых отношений между странами и оказания кредитной помощи для поддержания валютных курсов.

^[60]Бреттон-Вудская конференция Объединенных наций по валютным и финансовым вопросам состоялась 123 июля 1944 г. в Бреттон-Вудсе (г. Вашингтон). На конференции был создан Международный валютный фонд и принят проект положения о Международном банке реконструкции и развития, а также были заложены основы международной валютно-финансовой системы. Основные принципы этой системы включали: возрождение золотовалютного стандарта, т.е. обмен долларов на золото по официальному курсу; установление твердых валютных паритетов, что предполагало фиксирование в МВФ паритета национальных валют по отношению к доллару, а через него к другим валютам, причем изменение паритета (девальвация или ревальвация) происходили лишь с разрешения МВФ, но не более, чем на 10%, а колебания валютных курсов вокруг фиксированных паритетов допускались лишь в пределах 1%; придание доллару основной резервной валюты.

^[61]лендлиз система передачи (взаймы или в аренду) вооружения, боеприпасов, стратегического сырья, продовольствия и т.п.; поставки по лендлизу осуществлялись  в  США в страны союзницы по антигитлеровской коалиции в период второй мировой войны. Закон о лендлизе был принят Конгрессом США в 1941 г.

^[62]Третья Республика республика во Франции в 18791940 гг.

^[63]Закон о Федеральной резервной системе (Federal Reserve Act) принят Конгрессом США в 1913 г. Ознаменовал начало формирования Федеральной резервной системы в США, аналога центральных эмиссионных банков.

^[64]Закон Пиля 1844 г. в 1844 г. премьер-министр Великобритании Роберт Пиль (17881850) провел через парламент закон, который установил твердую норму металлического обеспечения банкнот.

^[65]Основное значение английского слова speculatе рассуждать, формировать мнение, не располагая полным знанием [Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English (1980)]. Второе значение покупать и продавать товары, акции, ценные бумаги и т.д., подвергаясь риску потерпеть убыток и надеясь получить прибыль в результате изменений их рыночной стоимости [ibid.] возникло на основе первого.

По историческим причинам в русском языке основное значение слова спекулировать продавать дефицитные товары по завышенным ценам, которое имеет смысл только в условиях государственного регулирования цен (в том числе и в рыночной экономике).

^[66]фабианство концепция постепенного преобразования капиталистического общества в социалистическое путем реформ.

^[67]кyли название низкооплачиваемых низкоквалифицированных рабочих в Китае, Индии и ряде других стран.

^[68]мексиканские пеоны крестьяне наследственные должники. Пеонаж превращение крестьян в наследственных должников посредством ссуд, которые должны быть отработаны и обязательства по которым передаются из поколение в поколение, был широко распространен в Латинской Америке.

^[69]эргастул (лат. ergastulum) в Древнем Риме частная тюрьма для рабов.

^[70]сервитут право пользования чужим имуществом в определенных пределах.

^[71]Под принудительной экономикой Мизес имеет в виду экономику Германии и Австро-Венгрии в период первой мировой войны, когда было введено рационирование предметов первой необходимости, государственное регулирование распределения сырья и т.п.

^[72]аннона (лат. annona, от annus род) В Древнем Риме в период империи повинность населения снабжать продовольствием и фуражом города и армии путем натуральных поставок. Сбор аннона во II в. был предприятием, дававшим откупщикам возможность обогащения; с IV в. повинность, падающая на куриалов, от которой многие из них бежали, бросая имущество.

Куриалы  (декуриоты)    члены городских советов (сенатов и курий), в IV в. превратились в особое сословие, к которому принадлежали (в обязательном порядке) окрестные средние землевладельцы. По мере роста налогового бремени и натуральных повинностей в IV в. положение куриалов ухудшилось настолько, что они стремились освободиться от своих обязанностей. Эдиктами 316 и 325 гг. куриалы были навечно прикреплены к своим местам с запрещением выезда из города. Обязанности куриала стали наследственной повинностью, от которой избавляли смерть или разорение.

^[73]колоны в Древнем Риме мелкие земледельцы-арендаторы

^[74]leiturgia система общественной нагрузки, которая включала в себя обязательные работы и возлагала на привилегированные и имущие классы ответственность за бедняков.

^[75]забастовки по поводу юрисдикции в ходе спора между двумя профсоюзами, представленными на одном предприятии

^[76]синдикализм (анархо-синдикализм) течение в рабочем движении, находившееся под влиянием анархизма. Считало высшей формой организации трудящихся профсоюзы (синдикаты), которым должны принадлежать средства производства. Выступало за тактику прямого действия (саботаж, бойкот, забастовку).

^[77]гильдейский социализм концепция, разработанная накануне первой мировой войны радикальными членами английского Фабианского общества Джорджем Коулом, Джоном Гобсоном и др., основавшими в 1814 г. Национальную гильдейскую лигу. Если большинство фабианцев склонялись к муниципализации, то гильдейцы считали, что частные предприятия должны быть национализированы, но управление ими должно быть передано не государству и не муниципалитетам, а национальным гильдиям объединениям работников соответствующих народнохозяйственных отраслей, ядро которых составят существующие тред-юнионы.

^[78]Генеральные штаты высшее сословно-представительское учреждение во Франции в 13021789 гг., состоящее из депутатов от духовенства, дворянства и третьего сословия.

Провинциальные ландтаги в XIX в. название сословно-представительных органов германских земель, входивших в состав Пруссии.

^[79]Парижский конгресс 1856 г. состоялся 13(25) февраля18(30) марта; завершил Крымскую войну 18531856 гг.

^[80]Королевство Ганновер, курфюршество Гессен-Кассель и герцогство Нассау до австро-прусской войны 1866 г. были самостоятельными германскими государствами. После победы Пруссии вошли в ее состав на правах провинций.

^[81]Обратите внимание на противоположность понятий в русском и английском языках: в русском языке слово конверсия означает переориентацию предприятий оборонного комплекса на выпуск гражданской продукции; в английском conversion переход или перевод гражданской промышленности на выпуск военной продукции, а перевод или переход военной промышленности на выпуск гражданской продукции обозначается словом reconversion. В русском языке такого понятия вообще не существует исторически советская экономика была милитаризована изначально.

^[82]иезуитское государство в Парагвае существовало в 16101768 гг. Средства производства считались принадлежащими Иезуитскому обществу, а работавшие на них индейцы фактически находились на положении рабов.

^[83]катедер-социалисты приверженцы школы Sozialpolitik (нем. социальная политика) социально-экономической концепции, развивавшейся в Германии новой (молодой) исторической школой (Г.Шмоллер, Л.Брентано, А.Вагнер) в конце 60-х годов XIX в. В ее основе лежала идея перехода от социализма к капитализму с помощью реформ, осуществлявшихся государством. Манифест этого направления (открыто противопоставлявшего себя либеральным воззрениям манчестерской школы), принятый на Конгрессе в Эйзенахе в 1872 г., объявил государство великим моральным институтом воспитания человечества и потребовал от него вдохновиться великим идеалом, который стал бы приобщать все более и более многочисленную часть нашего народа ко всем возвышенным благам цивилизации. Участники Конгресса учредили Verein fur Socialpolitik (Союз социальной политики) ассоциацию с целью сбора необходимых для новой политики научных материалов. Поскольку в Конгрессе приняло участие огромное количество профессоров, либералы иронически окрестили новые веяния катедер-социализмом (нем. Kathedersocialismus социализм кафедры).

^[84]верификация понятие, употребляемое в логике и методологии науки для обозначения процесса установления истинности научных утверждений в результате их эмпирической проверки.

фальсификация научная процедура, устанавливающая ложность гипотезы или теории в результате экспериментальной или теоретической проверки.

^[85]Веймарская система Веймарская республика, германское государство в 19191933 гг.,  которое в соответствие  с  конституцией Германии, принятой 31 июля 1919 г. в Веймаре Национальным собранием, было конституировано в форме демократической парламентской федеративной республики.

Третья республика во Франции республика во Франции в 18701940 гг.

^[86]Коммунистический Интернационал (Коминтерн, III Интернационал) в 19191943 гг. международная организация, объединявшая компартии различных стран. Распущен в 1943 г.

^[87]Декларация независимости США принята 4 июля 1776 г. 2-м Континентальным Конгрессом в период войны за независимость 17751783 гг. Провозглашала отделение колоний от метрополии и образование самостоятельного государства США. Декларация противопоставила господствовавшей в то время теории божественного происхождения власти идею суверенитета народа, его право на революцию, провозгласила равенство всех людей перед законом и их неотъемлемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью.

Геттисбергская речь (19 ноября 1863 г.) произнесена Авраамом Линкольном на церемонии освящения кладбища жертв гражданской войны в Геттисберге. Геттисбергская речь Линкольна вошла в историю, произведя революцию в мышлении американцев и в ораторском стиле. Минуло восемьдесят семь лет, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, своим рождением обязанную свободе и посвятившую себя доказательству того, что все люди рождены равными.

Сейчас мы проходим великое испытание гражданской войной, которая решит, способна ли устоять эта нация или любая нация, подобная ей по рождению или по призванию. Мы сошлись на поле, где гремела великая битва этой войны. Мы пришли, чтобы освятить часть этой земли последнее пристанище тех, кто отдал свою жизни ради жизни этой нации. И это само по себе вполне уместно и достойно.

Но все же не в нашей власти освятить это поле, сделать священной, одухотворить эту землю. Деяниями храбрецов, павших и живых, которые сражались здесь, земля эта уже священна, и не в наших скромных силах что-либо прибавить или убавить. То, что мы говорим здесь, будет лишь вскользь замечено и вскоре забыто, но то, что они здесь сделали, не будет забыто никогда. Давайте же мы, живые, посвятим себя тому неоконченному делу, которые вершили здесь эти воины. Давайте посвятим себя здесь великой работе, которая нам предстоит, и преисполнимся еще большей решимости отдать себя той цели, которые павшие здесь отдали себя всецело и до конца, давайте торжественно поклянемся, что смерть их не окажется напрасной, что эта Богом хранимая нация обретет возрожденную свободу и что власть народа, волей народа и для народа не исчезнет с лица земли. (перевод П. Палажченко)

Манифест коммунистической партии (1848) первый программный документ научного коммунизма, в котором изложены основные идеи марксизма; написан Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом по поручению 2-го Конгресса (1847) Союза коммунистов в качестве программы этого Союза. В Манифесте постулировалась непримиримость борьбы и враждебность двух основных классов капиталистического общества буржуазии и пролетариата. Утверждалась роль пролетариата как могильщика капиталистического общества и строителя коммунизма, единственного до конца последовательного революционного класса, выступающего в интересах всех трудящихся. Маркс и Энгельс призвали к уничтожению капиталистического строя и ликвидации эксплуатации человека человеком путем превращения пролетариата в господствующий класс.

Именной указатель

Августин Аврелий (354-430 гг.) - христианский философ и теолог.

Аристотель (Aristotle) Стагирит (384-322 до н.э.) - древнегреческий философ и ученый-энциклопедист.

Бароне Энрико (Barone Enrico) (1859-1924) - один из первых выдающихся экономистов математического направления. Основные работы в области теории международной торговли, теории фирмы, экономической теории благосостояния, теории общего равновесия. Считается, что он показал, что министерство производства коллективистской экономики могло бы рационально планировать производство.

Бастиа Фредерик (Bastiat Frederic) (1801-1850) - французский экономист. В 40-х годах XIX в. выступил с рядом памфлетов, в которых высказался против протекционизма, в пользу свободной торговли, сочетая это с борьбой против социалистических идей. Бастиа пытался опровергнуть учение о социальных антагонизмах и показать, что ?все законные интересы гармоничны?.

Батиста-и-Сальдивар (Batista y Zaldivar) Рубен Фульхенсио (1901-1973) - диктатор Кубы в 1934-1944, в 1940-1944 и 1954-1958 гг. официально занимал пост президента. Свергнут в ходе кубинской революции.

Беверидж Уильям Генри (Beveridge Willam Henry) (1879-1963) - английский экономист, сторонник кейнсианства. В 1919-1937 гг. - директор Лондонской школы экономики.

Бейли Сэмюэл (Bailey Samuel) (1791-1870) - английский экономист, предпринял первую действительно эффективную атаку на систему Рикардо в своем произведении "A Critical Dissertation on the Nature, Measure, and Causes of Value" (1825, 1831), однако книга не привлекла того внимания, которого заслуживала.

Бём-Баверк Евгений (Bohm-Bawerk Eugen) (1851-1914) - экономист, один из ярчайших представителей австрийской школы. В 1889-1904 гг. работал в Министерстве финансов, а в 1895, 1897 и 1900 гг. был министром финансов Австрийского государства. Он был назначен министром финансов, когда военные расходы стали угрожать бюджету, и важнейшей его задачей была разработка проекта финансовой реформы.

Бентам Иеремия (Bentam, Jeremy) (1748-1832) - английский философ, социолог, юрист. Родоначальник философии утилитаризма.

Бергсон Анри (Bergson, Henri) (1959-1941) - французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1927).

Бердяев Николай Александрович (1874-1948) - русский религиозный философ.

Берк Эдмунд (Burke Edmund) (1729-1797) - британский политический философ и эстетик, политический деятель. Один из лидеров вигов.

Бернулли Даниил (Bernoulli Daniel) (1700-1782) - швейцарский математик и естествоиспытатель. О теории измерения жребия см.: Бернулли Д. Опыт новой теории измерения жребия//Теория потребительского поведения и спроса. СПб.: Экономическая школа, 1993. С. 11-27.

Бетховен Людвиг ван (Beethoven Ludwig van) (1770-1827) - немецкий композитор, пианист и дирижер.

Бисмарк Отто (Bismarck Otto) (1815-1898) - германский государственный деятель. С 1862 г. - министр-президент и министр иностранных дел Пруссии. С 1867 г. бундесканцлер созданного при его непосредственном участии Северо-германского Союза. В 1871-1890 гг. - рейхсканцлер Германской империи.

Боден Жан (Bodin Jean) (1530-1596) - французский политический мыслитель, теоретик естественного права, юрист.

Бональд Луи Габриэль Амбруаз виконт де (Bonald Louis) (1754-1840) - французский философ, политический деятель и публицист. Вместе с де Местром являлся ведущим апологетом ?легитимизма? (сторонник восстановления династии Бурбонов после Июльской революции 1830 г.). Защищал идею божественного происхождения монархии. Взгляды Бональда получили название традиционализма.

Брентано Луйо (Brentano, Lujo) (1844-1931) - представитель немецкой новой (молодой) исторической школы и катедер-социализма.

Бурбоны (Bourbones) - королевская династия во Франции в 1589-1792, 1814-1815 и 1815-1830 гг.

Вальрас Леон Мари Эспри (Walras Leon) (1834-1910) - швейцарский экономист. Наряду с К. Менгером и У. Ст. Джевонсом Вальрас считается одним из "отцов" маржиналистской революции. Разработал математическую модель общего равновесия.

Вебб Сидней (Webb, Sidney) (1859-1947) и Беатриса (Beatrice) (1858-1843) - английские экономисты, историки рабочего движения, идеологи тред-юнионизма и фабианского социализма, супруги.

Вебер Макс (Weber, Max) (1864-1920) - немецкий социолог, историк, экономист и юрист.

Визер Фридрих фон (Wieser, Friedrich) (1851-1926) - экономист австрийской школы, вошел в историю экономической науки тем, что дал яркие имена и запоминающиеся формулировки многим идеям маржинализма. Именно он впервые употребил термины "предельная полезность", "вменение", "законы Госсена". Именно Визер сформулировал принцип упущенной выгоды, дающий чисто субъективное объяснение издержек, являющееся в настоящее время содержанием экономического понятия издержек.

Виксель Кнут (Wicksell, Knutt) (1851-1926) - шведский экономист, лидер стокгольмской школы в политэкономии, сторонник дирижизма (интервенционизма). Занимался проблемами денежного обращения, кредита, циклических колебаний.

Вильгельм II Гогенцоллерн (1859-1941) - германский император и Прусский король в 1888-1918 гг.

Вильсон Вудро (Wilson, Woodrow) (1856-1924) - 28-й президент США (1913-1921).

Вольтер (Voltaire, Francois-Marie) (наст. имя Мари Франсуа Аруэ) (1694-1778) - французский писатель и философ-просветитель.

Галилей Галилео (Galilei, Galileo) (1564-1642) - итальянский физик, механик, астроном.

Ганди Мохандас Карамчанд (1869-1948) - один из лидеров индийского национально-освободительного движения, его идеолог. Возглавляя партию Индийский национальный конгресс, руководил борьбой за независимость. Был убит членом индуистской экстремистской организации. Прозван в народе Махатмой ("Великой душой").

Гарбо Грета (Garbo Greta) (наст. фам. Густафсон) (1905-1990) - американская киноактриса.

Гегель Георг Вильгельм Фридрих (Hegel, Georg Wilhelm Friedrich) (1770-1831) - немецкий философ, представитель немецкой классической философии, создатель систематической теории диалектики на основе объективного идеализма.

Гезелл Сильвио (Gesel, Silvio) (1862-1930) - немецкий купец, живший в Аргентине и Германии, занимался проблемами теории процента и денег. Разработал план, предотвращающий образование сокровищ (тезаврирования), для чего, по его мнению, необходимо заставить владельцев нести издержки по их хранению, аналогично издержкам хранения бездействующих запасов товара (его знаменитое предложение о деньгах, "оплаченных марочным собором", которое получило благословение И. Фишера!). Академическая наука окрестила Гезелла и его последователей "денежными маньяками", но Кейнс в своей "Общей теории" его реабилитировал.

Геккель Эрнст (Haeckel, Ernest) (1834-1919) - немецкий биолог, популяризатор основ естественнонаучного материализма. На основе теории Дарвина развил учение о закономерностях происхождения и развития живой природы.

Георг II (George) (1683-1760) - английский король с 1727 г., из Ганноверской династии.

Георг III (George) (1738-1820) - английский король с 1760 г.

Гераклит (Heraclitus) (ок. 540 - ок.480 гг. до н.э.) - древнегреческий философ-пантеист, политический и религиозно-этический мыслитель пророческого склада.

Гете Иоган Вольфганг (Goethe Johann Wolfgang) (1749-1832) - немецкий писатель, основатель немецкой литературы Нового времени, мыслитель и естествоиспытатель.

Гитлер Адольф (Hitler Adolf) (настоящая фамилия Шикльгрубер) Адольф (1889-1945) - фюрер (вождь) Национал-социалистической партии (с 1921 г.), глава германского фашистского государства (с 1933 г. - рейхсканцлер, с 1934 г. одновременно - президент).

Гобино Жозеф Артюр де (Gobineau Joseph Arthur de) (1816-1882) - французский социолог и писатель, один из основателей идеологии расизма и расово-антропологической школы социологии.

Гогенцоллерны (Hogenzollern) - династия бранденбургских курфюрстов в 1415-1701 гг., прусских королей в 1701-1918 гг., германских императоров в 1871-1918 гг.

Годвин Уильям (Godwin William) (1756-1836) - английский писатель, выдвинувший проект создания общества независимых работников, в котором осуществляется распределение по потребностям.

Госсен Герман (Gossen Hermann Heinrich) (1810-1858) - немецкий экономист. Одним из первых разработал теорию предельной полезности. Однако его работа "Развитие законов общественного обмена и вытекающих отсюда правил общественной торговли" прошла совершенно незамеченной. Глубоко разочарованный этим приемом, Госсен отозвал непроданные экземпляры и уничтожил их. Впоследствии труд Госсена был обнаружен и популяризован Джевонсом, сформулировавшим теорию предельной полезности независимо от Госсена.

Грильпарцер Франц (Grillparzer Franz) (1791-1872) - австрийский драматург.

Гроций Гуго (Grotius Hugo) (1583-1645) - голландский юрист и политический мыслитель, один из основателей раннебуржуазного учения о государстве и праве, рационалистической доктрины естественного и международного права Нового времени.

Грэшем, сэр Томас (Gresham Sir Thomas) (1519-1579) - лондонский купец, основатель Королевской биржи. В 1551 г. Грэшему предложили стать советником английского правительства для ликвидации последствий плохого управления сэра Уильяма Данселла, "королевского купца". Ему поставили задачу поднять курс фунта стерлингов на бирже Антверпена и разрешили применять его собственные методы, многие из которых были весьма сомнительными и нечестными. Через несколько лет почти все долги Эдуарда VI были выплачены.

Даванцати Бернардо (Davanzati Bernardo) (1529-1606) - экономист, торговец по профессии, родился во Флоренции. Известны его трактаты о деньгах и вексельных курсах.

Дарвин Чарльз (Darwin Charles) (1809-1882) - естествоиспытатель, автор теории происхождения видов путем естественного отбора, вскрыл основные факторы эволюции органического мира.

Дафнис и Хлоя - герои одноименного любовно-буколического роман Лонга, греческого писателя I-II вв. н.э. Покинутые своими родителями юные герои романа полюбили друг друга в обстановке пастушеской жизни.

Джевонс Уильям Стенли (Jevons William Stanley) (1835-1882) - английский экономист, статистик, философ-логик. Наряду с К. Менгером и Л. Вальрасом Джевонс считается одним из "отцов" маржиналистской революции.

Джемс [Джеймс] Уильям (James William) (1842-1910) - американский философ и психолог, один из основоположников прагматизма.

Дуглас Пол (Douglas Paul) (1892-1972) - американский экономист, пионер эконометрического анализа, в качестве отправного пункта опирался на теории предельной производительности своего учителя Дж.Б. Кларка. В сотрудничестве с Ч. Коббом стал автором известной производственной функции Кобба-Дугласа.

Зомбарт Вернер (Sombart, Werner) (1863-1941) - немецкий экономист, историк, социолог, философ-неокантинианец.

Кант Иммануил (Kant Emanuel) (1724-1804) - немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии.

Кантильон Ричард (Cantillon Richard) (1680-1734) - предприниматель, банкир, экономист ирландского происхождения, сделавший состояние в банковском деле в Париже, впоследствии вел свои операции в Лондоне. Его перу принадлежит уникальное для своего времени произведение "Essai sur la nature du commerce en general" ("Очерк о природе торговли"), по оценке известного историка экономической мысли М. Блауга, наиболее систематичное, ясное и в то же время наиболее оригинальное из всех изложений экономических законов до "Богатства народов" Адама Смита.

Карлейль Томас (Carlyle Thomas) (1847-1938) - английский публицист, историк, философ-моралист. Автор концепции "культа героев".

Каутский Карл (Kautsky Karl) (1854-1938) - один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала.

Кейнс Джон Мейнард (Keynes John Maynard) (1883-1946) - английский экономист, "отец" макроэкономики, основоположник кейнсианства.

Кеплер Иоганн (Kepler, Johannes) (1571-1630) - немецкий астроном, один из создателей астрономии Нового времени.

Кернс Джон Элиот (Cairnes John Elliott) (1823-1875) - один из последних представителей классической школы политэкономии.

Кларк Джон Бейтс (Clark John Bates) (1847-1938) - один из наиболее известных экономистов второй половины XIX в., лидер формировавшегося в конце XIX в. американского маржинализма.

Конт Огюст (Comte Auguste) (1798-1857) - французский философ, один из основоположников позитивизма и социологии.

Коперник Николай (Copernicus Nicolaus) (1473-1543) - польский астроном, создатель гелиоцентрической картины мира.

Красс (Crassus) (ок. 115-53 гг. до н.э.) - римский полководец. Во время проскрипций Суллы составил огромное состояние на казнях и конфискациях.

Крез (Croesus) (595-546 гг. до н.э.) - последний царь Лидии, богатство которого вошло в поговорку.

Лавуазье Антуан Лоран (Lavoisier Antoine Laurent) (1743-1794) - французский химик, один из основоположников современной химии.

Ланге Оскар (Lange Oskar) (1904-1965) - польский экономист и статистик.

Ласки Гарольд (Laski Harold) (1893-1950) - английский социолог, деятель лейбористской партии.

Лассаль Фердинанд (Lassalle Ferdinand) (1825-1864) - немецкий социалист, философ, публицист, деятель германского рабочего движения.

Леви-Брюль Люсьен (Levy-Bruhl Lucien) (1857-1939) - французский этнограф и психолог. Создал концепцию господства дологического мышления в общественном сознании первобытной эпохи.

Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870-1924) - российский политический деятель, лидер российских социал-демократов (большевиков), теоретик марксизма, идеолог социалистической революции. Создатель и первый руководитель Советского государства.

Лист Фридрих (List Friedrich) (1789-1846) - немецкий экономист, сторонник протекционизма. Идеи Листа восприняты немецкой исторической школой.

Лозовский А. (Дридзо Соломон Абрамович) (1878-1952) - советский государственный, партийный и профсоюзный деятель.

Луи Наполеон Бонапарт (Наполеон III) (1808-1873) - французский император 1852-1870 гг., племянник Наполеона I. Используя недовольство крестьян режимом Второй республики, добился своего избрания президентом (декабрь 1848 г.). При поддержке армии совершил государственный переворот 2 декабря 1851 г. 2 декабря 1852 г. был провозглашен императором.

Людовик XIV (Louis) (1683-1715) - французский король с 1643 г. из династии Бурбонов. В его правление расходы королевского двора достигли невероятных размеров. Ему приписывают фразу Государство ? это я?.

Людовик XV (Louis) (1710-1774) - король Франции с 1715 г. Из династии Бурбонов. До 1723 г. регентом был Филипп Орлеанский. Расточительность короля привела в расстройство казну.

Максвелл Джеймс Клерк (Maxwell James Clerk) (1831-1879) - английский физик, создал классическую теорию электродинамики.

Мальтус Томас Роберт (Malthus Thomas Robert) (1766-1834) - английский экономист, основоположник мальтузианства.

Маркс Карл (Marx Karl) (1818-1883) - мыслитель и общественный деятель, основоположник марксизма.

Маршалл Джон (Marshall John) (1755-1835) - американский юрист, Председатель Верховного суда США.

Медичи (Medici) - флорентийский род, игравший важную роль в средневековой Италии, в 1434-1737 г. с небольшими перерывами правили Флоренцией. Медичи основали торгово-банковскую компанию, одну из крупнейших в XV в. в Европе.

Менгер Карл (Menger Carl) (1840-1921) - австрийский экономист, основатель австрийской школы. Наряду с У.С. Джевонсом и Л. Вальрасом Менгер считается одним из "отцов" маржиналистской революции.

Местр Жозеф де (Maistre Joseph de) (1754-1821) - французский дипломат и публицист. Вместе с Бональдом являлся ведущим апологетом ?легитимизма? (сторонников восстановления династии Бурбонов после Июльской революции 1830 г.).

Милль Джон Стюарт (Mill James Stuart) (1806-1873) - английский экономист классической школы и философ, логик.

Митчелл Уильям (Mitchell William) (1879-1936) - офицер армии США, пионер военной авиации.

Монтень Мишель (Montaigne Michel) (1830-1888) - французский философ-гуманист.

Мопассан, Ги де (Maupassant,Guy de) (1850-1893) - французский писатель.

Моцарт Вольфганг Амадей (Mozart Wolfgang Amadeus) (1756-1791) - австрийский композитор.

Муссолини Бенито (Mussolini Benito) (1883-1945) - фашистский диктатор Италии в 1922-1945 гг.

Мюрат Иоахим (Murat Joachim) (1767-1815) - сподвижник Наполеона I и его зять (с 1800 г.).

Наполеон I (Napoleon I) (Наполеон Бонапарт) (1769-1821) - французский император в 1804-1814 гг. и в марте 1815 г.

Ницше Фридрих (Nietzsche Friedrich Wilhelm) (1844-1900) - немецкий философ, представитель иррационализма и волюнтаризма, поэт. Творческая деятельность Ницше оборвалась в связи с душевной болезнью.

Ньютон Исаак (Newton Isaac) (1643-1727) - английский математик, механик, астроном и физик, создатель классической механики.

Парето Вильфредо (Pareto Vilfredo) (1848-1923) - итальянский экономист, социолог, представитель математического направления в экономической теории.

Паскаль Блез (Pascal Blaise) (1623-1662) - французский математик, физик, религиозный философ и писатель.

Пий XI (Pius) (1857-1939) - папа римский в 1922-1939 гг.

Пирсон Николаас (Pierson Nikolaas) (1839-1909) - голландский предприниматель, государственный деятель и экономист. В качестве государственного деятеля он провел реформу налоговой системы Голландии в соответствии с принципом платить-по-возможности ? снижение косвенных налогов и введение подоходного налога. Считал экономическую науку средством повышения материального благополучия, а не чистой теорией.

Пифагор Самосский (Pythagoras) (VI в. до н.э.) - древнегреческий философ, математик.

Помпадур (Pompadour) Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де (1721-1764) - фаворитка французского короля Людовика XV.

Прудон Пьер Жозеф (Proudhon Pierre Joseph) (1809-1865) - французский социалист, теоретик анархизма, экономист.

Пуанкаре Анри (Poincare, Henri) (1854-1912) - французский математик, физик, философ.

Рей Джон (Rae, John) (1796-1872) - американский экономист шотландского происхождения. Славу (преимущественно посмертную) ему принесли такие элементы разработанной им теории экономического развития, как теория капитала, положительная, но убывающая предельная производительность механизмов, предложение сбережений, трансформируемых в капитал, концепция временнoго предпочтения, а также детальное исследование процесса изобретения. Идеи Джона Рея оказали существенное влияние на Джона Стюарта Милля и Йозефа Шумпетера.

Рен Кристофер (Wren Sir Christopher) (1632-1723) - английский архитектор, математик, астроном. Построил собор св. Павла (1675-1710) в Лондоне.

Рескин Джон (Ruskin John) (1819-1900) - английский писатель. Его неприязнь к современному обществу вылилась в программу социальных реформ, возрождающих средневековые формы организации производства, в рамках которых, по мнению Рескина, труд был художественным творчеством, а звание ремесленника - синонимом художника. Труды Рескина пропитаны текстами Библии.

Рикардо Давид (Ricardo David) (1772-1823) - английский экономист, один из крупнейших представителей классической политэкономии.

Романовы - боярская, царская (с 1613), императорская (1721-1917) фамилия.

Рузвельт Франклин Делано (Roosevelt Franklin Delano) (1882-1946) - 32-й президент США (с 1933 г.) от Демократической партии (4 раза избирался на этот пост).

Руссо Жан Жак (Rousseau Jean Jacques) (1712-1778) - французский философ и писатель.

Сен-Симон (Saint-Simon) Клод Анри де Ревруа (1760-1825) - граф, французский мыслитель, социалист-утопист.

Сисмонди Жан Шарль (Sismondi Jean Charles) (1773-1842) - швейцарский экономист и историк.

Смит Адам (Smith Adam) (1732-1790) - шотландский экономист и философ, основатель классической школы политической экономии.

Сольве Эрнест (Solvay Ernest) (1838-1922) - бельгийский промышленный химик, предприниматель и социальный реформатор. Заработал состояние, разработав промышленную технологию получения соды из поваренной соли. Затем делал пожертвования в различные исследовательские и филантропические организации. Сольве выступал против накопления "незаработанного" наследуемого богатства и предлагал систему общественного учета, которая бы заменила деньги.

Сорель Жорж (Sorel Georges) (1847-1922) - французский философ, теоретик анархо-синдикализма.

Спенсер Герберт (Spencer Herbert) (1820-1903) - английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма, основатель органической школы в социологии; идеолог либерализма.

Спиноза Бенедикт (Барух) (Spinoza Benedictus) (1632-1677) - нидерландский философ-материалист, пантеист и атеист.

Сталин (Джугашвили), Иосиф Виссарионович (1878-1953) - советский политический и государственный деятель, с конца 20-х годов - руководитель СССР, с середины 30-х годов обладал фактически диктаторскими полномочиями и установил в стране тоталитарный режим.

Стюарты (Stuart) - королевская династия в Шотландии (1371-1714) и в Англии (1603-1649, 1660-1714).

Толстой Лев Николаевич (1829-1910) - граф, русский писатель.

Торренс Роберт (Torrens Robert) (1814-1884) - британский колониальный государственный деятель, один из лидеров денежной школы.

Троцкий (Бронштейн) Лев (1879-1940) - революционер, социал-демократ, политический и государственный деятель России после Октябрьской революции, теоретик марксизма, публицист. В 1929 г. был выслан Сталиным за границу.

Трумэн Гарри (Truman Harry) (1884-1972) - 33-й президент США (1945-1953) от Демократической партии.

Тук Томас (Tooke Thomas) (1774-1858) - английский экономист. Один из ранних защитников свободной торговли, наряду с Фуллартоном являлся лидером банковской школы.

Тюдоры (Tudor) - королевская династия в Англии в 1485-1603 гг.

Уотли Ричард (Whatley Richard) (1787-1863) - автор, писавший главным образом на религиозные темы. Его произведения на экономические темы основывались на его взглядах на логику. Уотли отвергал индукцию как внелогическую операцию. Соответственно его экономическая теория была абстрактна и дедуктивна.

Уэллс Герберт Джордж (Wells Herbert George) (1866-1946) - английский писатель, классик научно-фантастической литературы. Сторонник фабианства.

Фейербах Людвиг (Feuerbach Ludwig) (1804-1872) - немецкий философ-материалист.

Фергюсон Адам (Ferguson Adam) (1723-1816) - шотландский философ-моралист. Его работа "История гражданского общества" признана одним из первых примеров социологического анализа. Экономистам его работа интересна тем, что в ней ясно изложен принцип разделения труда в экономике и обществе, что, несомненно, оказало сильное влияние на Адама Смита.

Феттер Франк Альберт (Fetter Frank Albert) (1863-1949) - американский экономист, автор работ по теории ценности, пристальное внимание уделял новым тенденциям в психологии и примерял их к экономической теории.

Филипп Орлеанский (1674-1723) - регент Франции в 1715-1723 гг. Его регентство было одним из самых продажных периодов во французской истории.

Фихте Иоганн Готлиб (Fiechte Johan Gottlieb) (1762-1814) - немецкий философ и общественный деятель. Представитель немецкого классического идеализма.

Фишер Ирвинг (Fisher Irving) (1867-1947) - американский экономист и статистик, разработал метод построения индексов. Внес значительный вклад в математическую экономическую теорию, теорию ценности и цены, теорию капитала, денежную теорию и статистику. Один из создателей и первый президент Международного эконометрического общества.

Флобер Гюстав (Flaubert Gustave) (1821-1880) - французский писатель.

Фома Аквинский (Aquinas, Thomas) (Фома Аквинат) (1225/1226-1274) - средневековый философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель томизма. В 1567 г. признан "пятым учителем Церкви".

Фома Кемпийский (Kempis, Thomas a) (1379/1380-1471) - имя, под которым обычно упоминается августианский каноник и писатель Фома Хаммеркен (Thomas Hammerken).

Фош Фердинанд (Foch Ferdinand) (1851-1929) - военачальник, маршал Франции (1918), британский фельдмаршал (1919) и маршал Польши (1923). Член Французской академии. Сыграл значительную роль в победе союзников над коалицией центральных держав. Автор военно-теоретических работ и мемуаров.

Фрейд Зигмунд (Freud Sigmund) (1856-1939) - австрийский врач-психиатр и психолог, основатель психоанализа.

Фридрих Вильгельм II (1744-1797) - прусский король с 1786 г. из династии Гогенцоллернов.

Фуллартон Джон (Fullarton John) (1780-1849) - английский экономист, автор работ по вопросам денежного обращения. Представитель банковской школы, противник количественной теории денег.

Фурье Шарль (Fourier Charles) (1772-1837) - французский социалист. Подвергнув критике строй современной ?цивилизации?, разработал проект плана будущего общества ? строя ?гармонии?, в котором должны развернуться все человеческие способности.

Хаберлер Готфрид (Haberler, Gottfried) (1900-1995) - американский экономист.

Хайек Фридрих Август (Hayek Friedrich August) (1899-1988) - австро-американский экономист, представитель австрийской школы, ученик Мизеса. Лауреат Нобелевской премии (1974)

Хэммонд Джон Лоуренс (Hammond John Lawrence) (1872-1949) - английский писатель и журналист; выдающийся историк промышленной революции в Англии. В его работе ему помогала его жена Барбара (Barbara).

Чан Кайши (Цзян Цзеши) (1887-1975) - глава с 1927 г. гоминьдановской администрации в Китае; на острове Тайвань ? с 1949 г. Маршал.

Чемберлин Эдвард (Chamberlin Edward H.) (1899-1967) - английский экономист, известен своим вкладом в теорию ограниченной конкуренции и исследование рыночных структур.

Чернуски Энрико (Cernuschi Enrico) (1821-1896) - экономист. В 1948-1949 гг. как гарибальдиец, принимал участие в итальянском революционном движении. В 1850 г. бежал в Париж, где был одним из директоров французского банка. Автор ряда работ в области денежного обращения и банковского дела. Являлся сторонником международного биметаллизма.

Шеллинг Фридрих Вильгельм Йозеф (Schelling Friedrich Wilhelm) (1775-1854) - немецкий философ, представитель немецкого классического идеализма.

Шеффле Альберт (Schaffle Albert) (1831-1904) - австро-немецкий экономист, оппонент либерализма и невмешательства.

Шмоллер Густав (Schmoller Gustav) (1838-1917) - немецкий экономист, историк, государственный и общественный деятель. Лидер новой (молодой) исторической школы.

Шопенгауэр Артур (Schopenhauer Arthur) (1788-1860) - немецкий философ, представитель волюнтаризма.

Шпанн Отмар (Spann Othmar) (1878-1950) - австрийский философ, социолог и экономист; развил философско-социологическую концепцию ?универсализма?, в центре которой ? целостность, трактуемая как первичная действительность.

Шпенглер Освальд (Spengler Oswald) (1880-1936) - немецкий философ, историк, представитель философии жизни.

Штирнер Макс (Stirner Max) (наст. имя Каспар Шмидт) (1806-1856) - немецкий философ-младогегельянец.

Шульц Генри (Schultz, Henry) (1893-1938) - американский статистик и эконометрик.

Эйнштейн Альберт (Einstein Albert) (1879-1955) - физик, создатель теории относительности, один из создателей квантовой теории и статистической физики.

Энгельс Фридрих (Engels Friedrieck) (1820-1895) - один из основоположников марксизма, друг и соратник К. Маркса.

Эрлих Пауль (Ehrlich Paul) (1854-1915) - немецкий врач, бактериолог, химик и биохимик; основатель химиотерапии. Лауреат Нобелевской премии 1908 г.

Эспинас Альфред-Виктор (Espinas Alfred) (1844-1922) - французский философ, социолог и психолог.

Юм Дэвид (Hume David) (1711-1776) - шотландский философ, историк, экономист и публицист.

Янг Артур (Young Arthur) (1741-1820) - английский автор, писавший на темы сельского хозяйства. Годы его жизни пришлись на период, когда сельское хозяйство Британии из средневекового приобретало современные формы, и немногие сделали больше, чтобы содействовать этим изменениям.

Алфавитный указатель

Австрия: экономисты, 7, 114, 462-463; Сберегательная служба почтового ведомства, 416

Автаркия, 155, 252сн., 299, 306, 702, 777-779

Автократия, 266-267, 610, 647

Автоматический, экономический смысл, 683

Авторское право, 361-362, 620-621, 638-639

Агрессия и разрушение, 161-165

Адаптации, период (adjustment, period), 612-614

Адаптируемость (сonvertibility) капитальных благ, 470-472, 474, 479

Администрация Трумэна, 765

Ажиотажный спрос (crack-up boom), 399, 407

Азартные ставки (игры) (gambling), 102, 104, 107, 110-111

Акселерации, принцип, 545-546.

Альтруизм, 466, 679.

Американский институционализм, 8, 712.

Амонн Альфред Отто, 595сн.

Амортизация налогов, 603.

Анархизм, 140, 181, 226, 241, 270сн., 543-544.

Англия. См. Великобритания

Андерсон Бенджамин Макалистер, 383сн.

Антициклическая политика, 748-751

Антропоморфизм, 68.

Апологеты. См. также Пропаганда, 48.

Апостериорная теория, 33, 42.

Априоризм: априорное рассуждение, 39, 303; априорные науки, 49; методологический, 37, 64-65; праксиологии, 33-37, 64-65, 384; реальность и, 39-42

Арбитражный суд, 727.

Аристотель, 193, 797сн.

Аскетизм, 31, 85, 169-170.

Ассизский, св. Франциск, 148

Атеист, 139сн.

Атомная бомба, 781

Аутистическая экономика, 184-185, 230

Баварская Советская Республика, 658сн.

Баланс бухгалтерский, 201

Баллистика, 76

Банки и банковская деятельность: британские, 413, 429; бумы, 524; денежная экспансия и, 746сн.; европейские, 416; Закон о Федеральной резервной системе 1913 г., 530; инструменты, не имеющие покрытия, 406; интервенционизм и, 410-411, 417; картели, 418; либерализм и, 414-415; международные, 444; свободная банковская деятельность, 413, 414-418; ссуды, 531; центральные, 416, 429, 435; частные, 433; швейцарские, 434, 435. См. также Кредитная экспансия; Теория циклов; Ошибочные инвестиции; Деньги; Торговля.

Банкноты, 415-418

Банковская школа, 409-411, 415

Бароне Энрико, 656

Бартер, абстракция, ценность и цена, 191-196

Бастиа Фредерик, 139сн., 780

Беверидж Уильям Генри, 722

Бедность, 227, 563, 632, 784-789

Безработица: заработная плата, 344, 568, 721-723, 729-731, 740-741; институциональная, определение, 561; история, 810; каталлактическая, 540-541, 558-561; последствия, 727; результаты, 576, 742-744; технологическая, 5, 128-129, 725

фрикционная, 561;

Бейкер Джон Рэндал, 466сн.

Бейли Сэмюэл, 207

Бём-Баверк Евгений: ?класс потребностей?, 117; время ожидания, 449; производственный период, 447, 449, 454, 490-491, 494; процента теория, 491, 492; распределение, 240сн.; рыночные цены, 191сн., 314; теория временнoго предпочтения, 455-457

Бентам Иеремия, 166, 182, 632, 780, 783

Бергман Ойген, фон, 193сн.

Бергсон Анри, 34сн., 50, 96сн., 208сн.

Берд Чарльз и Мэри, 589сн.

Бердяев Николай, 633сн.

Берк Эдмунд, 811

Бернар Клод, 30сн.

Бернулли, Даниил, доктрина измерения жребия, 119-120

Бизнес:

бремя риска и, 102, 104, 107, 109, 759-761; производство и, 459; регулирование Нового курса, 769; репутация и, 355; социалистический контроль, 242. См. также Предприниматель, Интервенционизм.

Биметаллизм, 439-444, 733-734

Бисмарк Отто, 344

Бихевиоризм: критика, 10

Блага (товары): капитальные, см. Капитал, блага; качество, 209; порядки благ, 90-91; потребительские, 90-91, 121, 314, 458; производственного назначения, 90-91; реальные, бегство в, 399, 438, 513; скоропортящиеся, 457; цены, 313-319

Блага производственного назначения, 90-91

Благотворительность, 227, 563, 786

Богатство: доход и неравенство богатства, 271-273, 690-692, 788-798; изменения в, 487сн.; оценка, 295; разделение, 278; совокупное, 205; ценность, 664-665. См. также Капитализм; Деньги; Сбережение

Боден Жан, 218, 771

Болезнь, 157, 785

Боль и удовольствие, 18

Бональд Луи, 811

Бонапарт Луи Наполеон, 625

Бонар Джеймс, 627сн.

Брентано Луйо, 582

Бреттон-Вудская конференция, 446

Британцы. См. Великобритания

Бруннер Эмиль, 633сн.

Буддизм, 31

Будущее: неопределенность, 101, 111, 195, 612, 816-818; прошлое, настоящее и, 96-97

Бумы: ажиотажный спрос, 399, 407; инвестиции и, 537; промышленность и, 522, 537; характеристики, 516-527, 748; цель, 740; экономический прогресс и, 537, 540-541. См. также Кредитная экспансия; Теория циклов; Депрессия

Буржуазия, 12, 73, 76, 79, 253, 567

Бухгалтерский учет: издержек, 319-328; капитала, 217, 245-249, 456, 458, 480-481, 485; метод, 202, 284

Бюрократическое управление, 286-293

Вальрас Леон, 115

Валюта (деньги): девальвация, 434-435, 738-743; снижение ценности, 732-733

Валютный уравнительный счет, 430-431, 738.

Вассалы, 186, 771, 787

Вебб Беатрис и Сидней, 357сн., 582, 768сн.

Вебер Макс, 32сн., 119

Век Разума, 68.

Великая Французская революция: Конституционная Ассамблея, 270сн.; последствия, 399, 773

Великобритания: денежная школа и, 192, 533; денежные проблемы, 735; дефляция, 528; законы о банках, 412; золотой стандарт, 440; капитализм в, 582; лейбористская партия, 348; предприниматели, 597; свободная торговля, 79-82; социализм в, 766; Спинхэмлендская система и, 563сн.; фабианство, 712; экономика, 12, 138; экономисты, 463сн.;

Вероятность: класса, 103-106; события, 105-110; смысл, 102-103; численные оценки, 108-140

Визе Леопольд ,161сн.

Визер Фридрих, 194, 195сн.

Виксель Кнут, 457

Вильсон Вудро, 774

Власть, 271, 304-306

Власть: жажда власти, 756-757; роль, 177, 607-609

Вменение физическое, 461

Внешние издержки и экономия, 614-620

Внешняя торговля, 306, 425-426, 624

Внешняя утечка, деньги и, 410, 428, 431, 444, 532, 747

Воздержания вознаграждение, 794сн.

Воинская повинность, 266

Война: автаркия и, 777-779; бесполезность, 780-781; внешняя торговля и, 167, 624, 774, 777-778, 780; вред, 167; гражданская в Америке, 778; заместители, 778; интервенционизм и, 772-773; история и, 609-611; капитализм и, 777; миграция и, 773, 781; мир и, 139-140, 642-645; налогообложение, 267; ограниченная, 772; военные займы, 214-215; прибыли, 776; причины, 468-478, 642, 773-775, 780-781; производство, 774-775; рыночная экономика и, 774-777; социализм и ,771-781; торговля, 774, 777-778, 780; тотальная, 160-161, 771-774; экономическая теория, 771-781

Вольтер Франсуа-Мари, 624

Восток: бедность и, 784; некапиталистический, 628; обычаи, 791

Время ожидания, 377-466

Время: 95-100; временное предпочтение, 451-457, 460сн., 466-478; время ожидания, 450, 461-462; время производства, 461-478; деньги, 485-488; деятельность, 98-100, 447-488; инвестор, 485-488; использование земли, 597-600; капитальные блага, 458-461, 463, 469-472, 568; период, 90-478; праксиологический характер, 95-96; прошлое, настоящее и будущее, 96-97; рабочее время, 447; сбережение, 485-488; созревание, 447; экономия, 97-98; элемент, 232-233. См. также Процент

Всеведение и всемогущество, 11, 69

Всемирный Совет Церквей, 633сн.

Второй интернационал, 143

Выбор: бихевиоризм и выбор, 14; возможности, 91, 267; наука о, 7; измерение, 114-120, 229; концепция, 267, 607; наследственность, 84; решение о, 46, 101, 609, 677; свобода в, 182, 227, 234. См. также Определение ценности

Выборы, 611сн. См. также Голосование

Выкуп (погашение), 429. См. также Деньги

Вычисление процента, 500-501

Галилей Галилео, 42, 176

Гарбо Грета, 584

Гармония: конфликт интересов и, 623-645, 678-683; предопределенная, 225

Гегель Георг Вильгельм Фридрих: доктрина, 71, 73, 78, 143; государственничество, 781

Гегемонические связи, 185-188, 268, 467

Гедонизм, 18, 24

Гезелл Сильвио, 744

Гений, 87, 131-133, 227сн., 253, 296, 620

Геометрические теоремы, 39, 199

Геометрия Евклида, 199

Гераклит, 164

Германия: Sozialpolitik, 344, 782; Volkswirtschaft и, 304-307, 374, 482, 486, 597; займы, 531; картели и, 343; конфликт с Британией, 766; марка, 400; модель социализма, 442, 648, 671-672, 710-711, 722-723; нацизм, 74, 177, 253сн., 658; рыночная экономика, 677

Гете Иоганн Вольфганг, 217

Гетерономная этика, 18, 139

Гештальтпсихология, 46-47, 137

Гибкий стандарт, 738-740, 741-743

Гиддингс Франклин Генри, 136сн.

Гильдейский социализм и корпоративизм, 766-770

Гипотезы, 110

Гитлер Адольф, 75, 81, 609, 750сн.

Гогенцоллерны, 304, 344

Годвин Уильям, 70сн.

Голосование, 74, 141, 144, 183, 257, 611сн.

Гордон Мания, 608сн.

Горячие деньги, 433-435

Госсен Герман Генрих, 117, 314, 656

Государственничество, 139, 213, 780, 781

Государственное образование, 821

Государственные финансы. См. Налогообложение; Расходы, государственные

Государственный долг, 213-215, 794-797

Государственный долг, 794-796

Государство и общество, 139, 140

Гражданская война, в Америке, 778

Гражданские права, 269-271

Грегори Т., 441сн.

Грильпарцер Франц, 132

Гроций Гуго, 771

Группы давления, 254, 299-300, 806, 815-816, 820. См. также Интервенционизм

Гуссерль Эдмунд, 96сн.

Даванцати Бернардо, 218

Дарвинизм, 162, 165-167

Двусторонние соглашения обмена, 751-753

Девальвация, 433-435, 738-744

Деисты, 68, 225

Деловые: затраты, 228сн.; колебания, 546; прогнозы, 612, 816-818; пропаганда, 301-303; расчеты, 287. См. также Предприниматель, Интервенционизм

Демократия: XVIII век, 165; аргументы в пользу, 74сн., 141, 797; выборы при, 611сн.; правило большинства при, 74, 141, 144, 179, 183, 611сн.; промышленная, 268, 763; рыночная, 256, 362, 639-640; форма, 790

Денежная, или основанная на фидуциарном кредите теория циклов производства, 193, 405, 532-537

Денежная школа, 193, 409, 411, 413, 532

Денежное обращение: депозит, 417; манипулирование кредитом и, 732-753; обмен, 745-748; правительство, 732-734, 741; теория, 524сн.

Денежные записи в экономическом расчете, 201-203

Денежные зоны (блоки), 739

Денежный расчет, 216-218, 373сн., 396-398, 459, 486

Деньги: биметаллизм, 439-440, 733-734; бумажные, 386, 394, 737; виды, 400-401; выпуск в обращение государством, 386; гибкий стандарт, 738, 741; горячие, 433-434; движущая сила, 389-391; денежное отношение, 385, 390, 402-403, 427-431, 511-513; денежный сертификат, 406, 413, 415; заместители денег, право требования, 404-406; здоровые, 211, 733; импорт и экспорт, 422; капитал и, 485-488; качество законного платежного средства, 732; количественная теория, 40, 55, 218, 379, 385-386; кредитные, 248, 401, 406сн.; меновая экономика и, 391; монометаллизм, 440; национальные и международные, 443; нейтральные, 192, 235, 373-374, 388-392; неразменные, 372, 401, 407, 425, 445, 532; обмен, 433, 440-441; определение, 192, 197, 373, 376; ошибки популярной доктрины, 373-375; покупательная способность, см. Покупательная способность денег; правительственное вмешательство в, 440, 533; правительство и, 407, 420; предельная полезность, 378, 419; предложение, 213, 375-382, 405, 517, 535; происхождение, 379-382; расходы, 208; рынок, 375, 523, 511; свойства, 441; ?скорость обращения?, 399; спрос на, 375-382; средства обмена, 41, 198, 373, 376, 431-434, 732; стабилизация, 207; теорема регрессии, 383-384, 397, 570; товарные, 399; увеличение количества, 385; фактический стандарт, 440; ценность, 329, 382-385, 400-402; цены, 191, 194, 204; чеканка, 732; чековая книжка, 416; экономический расчет и, 203, 211

Депрессия: 1929 года, 800; антициклическая политика, 748; последствия, 536, 748-749; при тоталитаризме, 527-528; создание, 193сн., 398, 405, 525, 542, 748;

Детский труд, 574, 576, 579, 700

Дефляция, 395-396, 402, 528-531, 736. См. также Цикла теория;

Депрессия;

Деньги

Деятельность / Действие (action): человеческая, 14-134; ?альтруистическая?, 466, 679; анализ, 89-94; влияние прошлой деятельности, 472-479; временные отношения между действиями, 97-100, 460; время, 95-100; выживание, 244; вычислительная, 188; денежный расчет как инструмент, 216-218; идеи, роль, 168-183; изменчивый характер, 21, 47-48, 208, 210; индивид, 46-48, 380, 678-683; инстинкты и импульсы, 18-20, 29-30, 159; инструмент, 216-218; история и, 58, 59, 381; как конечная данность, 20-22; категории, 63, 185; мотивы, экономические vs. внеэкономические, 62, 220-223, 227-230; мышление, 27, 168, 548сн.; незащищенность и, 798-800; неопределенность и, 58, 101-112, 234; обмен и, 93-94, 184-185; общественное сотрудничество и. См. Сотрудничество, общественное; определение, 14; первоначальный процент и, 490; поток времени, 447-488; праведность, 678-683; практика, 11-13; предельная полезность и, 113-117, 596; предпосылки, 16-20; причинность и, 25-26; разум, 71-88; реальность, 39-42; рутинная, 47-48; смысл, 14, 29, 30, 43, 59, 89; сотрудничество, 265; средства и цели, 68, 89-90, 190, 196, 447, 466; теория, 7-10; целенаправленная, 14-15; цели, 17, 299; ценностное суждение, 21, 461-462; эгоистическая, 228, 635-636; экономическая наука и разум, 71-88; экономический расчет и, 218; экономическое познание и, 830; эмоциональное действие, 19; эпистемологические проблемы, 7-9, 57, 66, 68, 32-70

Джевонс Уильям Стенли, 115, 450, 456, 464сн., 543, 748

Джеймс Уильям, 147

Диалектический материализм, 78-82

Дивиденды, корпораций, 283, 499сн.

Дикинсон Генри Дуглас, 661сн., 664сн.

Диктатура, 108, 611. См. также Правительство;

Тоталитаризм

Динамика, 243, 334

Дискриминация, ценовая, 363-366

Дитц Фредерик Чарльз, 581сн.

Дифференциальная рента, 595

Дицген Ойген, 73сн.

Добавочный (подоходный) налог, 803-804

Договорные связи, 185-187, 267, 467

Докапиталистическая эпоха, 580

Долг: уменьшение или усугубление, 734-737;

государственный, 213-215, 794-797

Долгосрочный период, 80, 279, 613

Должники и кредиторы, 503, 735, 742

Дологическое мышление, 35-38

Дорн Уолтер Луи, 579сн.

Досуг, 124

Доход: богатство и неравенство, 271-273, 690-692, 788-798; капитал и, 245-247, 282, 453; национальный, 205, 278сн.; проблемы, 240сн.; цены и, 368-369

Дридзо Соломон Абрамович (Лозовский А., псевд.), 722сн.

Другое Я, 26-29.

Дуализм, 21, 670

Дуглас Клиффорд Хью, 177

Дуглас Пол, 330

Дуополия, 341-342

Европа: банки и банковская деятельность, 415; Западная, нищета и, 784; цивилизация, 83; экономия ресурсов, 616-617

Единичность, методологическая, 45-46

Естественное право, 138, 165, 674, 676, 712-713

Естественные науки, 58, 165-167, 196, 598, 626сн.

Железный закон заработной платы, 23сн., 564, 626, 699

Животных работа, 588.

Забастовка, право на, 730

Зависимость, 185, 265, 588-594, 771, 787-788

Зависть, 87

Завоевание, 609-610, 771. См. также Война

Займы: банковские, 532; военные, 214-215; денежные, 404; договоры о, 185-188, 266, 467; краткосрочные и долгосрочные, 377, 415, 508; межправительственные, 469; правительственные, 213, 432; рыночные, 491, 509-511, 535, 540; ставка процента и, 428

Заключение коллективных договоров. См. Труд

Закон Грэшема , 438, 440, 712; действие, 406сн., 732-734, 737-738

Закон народонаселения, мальтузианский, 23сн., 122, 166, 626-630

Закон о Федеральной резервной системе 1913 г., 530

Закон отдачи, 121-123, 320-329, 625

Закон Пиля 1844 г., 533

Закон сопричастия, 38

Закон: заработной платы, 23сн., 564, 693; налоговый, 202; народонаселения, 23сн., 122, 166, 625-631; нравственный закон и закон природы, 138, 165, 674; отдачи, 121-124, 320-328, 625; Пиля 1844 г., 533; предельной полезности, 113-120, 595; психофизики, 118; равенство перед законом, 790; рикардианский, 150-155, 159, 166; рынка, 712-714; сопричастия, 38; сравнительных издержек, 150-155 Грегори Кинга, 218; экономический, образования связей, 150-155, 159, 166

Законное платежное средство, 406сн., 418, 420, 440, 732, 735-737

Законодательство: коммерческое, 202; лицензирование и, 346, 621-622; о законном платежном средстве, 732, 734-737; прибыли и, 699сн.; прорабочее, 294-296, 697-701, 705-707; трудовое, 298-299, 344, 698, 705-707; хлебные законы, 80; См. также Авторское право; Законы; Патенты

Заработная плата: валовая и чистая, 561-563; дискуссия о покупательной способности, 284-285; железный закон, 23сн., 564, 699; историческое объяснение и теорема регрессии в сравнении, 570-571; минимальная, 721-731; определение, 256, 570, 699, 740; прусская историческая школа и, 566; работа и ,548-594; расширение производства и, 284, 725; реальная, 512, 568; рост, 516; рыночный эффект, 583-584; справедливые цены и, 680-682; средства существования и, 563-570; ставки, экономическая теория, 570; теория, 562-571, 576-577, 634; труд и, 352, 552-559, 635; фиксированная, 226

Защищенность, 577, 787-788, 793, 794-796, 798-800

Здоровые деньги, 212

Земля: бухгалтерский учет капитала и, 248-249; внешние издержки и, 614; земельная реформа, 755; земельный налог, 691; использование, 597-600, 616; как пространственный фактор, 601-602; каталлактика и, 597сн.; миф о, 604-605; равномерно функционирующая экономика, 603сн.; собственность, 294; сохранение плодородия, 615-616; субпредельная, 600-601; теория, 596-605; цена, 368, 490, 583, 596, 602-603. См. также Собственность

Знание, 9, 34, 82, 196, 548

Золото: железо и, 115; золотой стандарт, сдерживающий потенциал, 535-536; золотые точки, 423; использование, 439-444, 734-735; обмен и, 393, 429-431, 737-738; производство, 387-388; серебро и, 428, 439; ценность, 400. См. также Деньги

Зомбарт Вернер, 186, 703сн., 789

Зульцбах Вальтер, 788сн.

Игры, 110

Ид, 13, 827

Идеальная конструкция: аутистическая, 230; метод, 223-224; обмен и, 191; состояние покоя и, 231-237; социалистическое общество и, 646-653; стационарная экономика и, 237, 241, 277

Идеальные типы, 59-62, 237-241

Идеи, роль, 168-183

Идеология: влияние, 608; господствующая, 177; марксистский смысл, 8, 72, 76, 80, 195; мировоззрение и, 169-178, 182; традиционализм и, 181

Издержки: бухгалтерский учет, 319-328; внешние, 614-621; ограничительных мер, 696-697; предпринимательские, 322; производства, 322, 347; реальные, 371, 596; снижение, 326; сравнительные, 150-155; транспортные, 423; феномен определения ценности, 371-372; цены и, 94, 330

Излишек потребителя, 338, 363

Измерение: изменений, 210-211, 612; покупательной способности, 208; процесс, 199; ценности, 115, 193; эластичности спроса, 55-56, 330

Изобретения, 477

Имущественные интересы, 253, 261, 316, 799

Инвестиции: адаптируемость и, 470, 471, 474, 479; бумы и, 539; иностранные, 463-465, 467-469, 474, 479; капитал, 324, 348, 357, 468-469, 569; международные, 466-470; неадаптируемые, 325, 369, 539; нежелание делать, 546; ошибочные инвестиции, 369, 521-523, 526, 545; переинвестирование, 521-523; правительство, 792-793; сбережение и, 483-488

Инвестор, мобильность, 483-486

Индексы, 208-211, 413

Индивидуализм: методологический, 42-44; vs. коллективизм, 143, 684

Индивиды: взятки, 688; действия, 46-47, 380, 677-683; денежный расчет и, 216; изменение привычек, 47-48; общество и, 135, 156-157, 169-170; природа и, 5; рынок и, 296-301

Индустриализация, процесс, 583;

Индустриализм, западный, 467

Инженерия, социальная, 107-108, 740

Иностранная помощь, 463

Иностранные инвестиции, 463-465, 467-470

Инстинкты, 18-20, 29-30, 161

Инструменты и механизмы, 725-726. См. также Технология

Инструменты, не имеющие покрытия (fiduciary media): мировая валюта, 444; определение, 404; погашение (выкуп), 429; последствия, 514, 517, 532; эмитирование, 405-414

Интеграция каталлактических функций, 238-241

Интеграция функций, 238-241

Интервенционизм: банковская деятельность, 410-411, 417; депрессия, 748; защитники, 345, 677; конфискационный, 755; коррупция, 688-689; кризис, 802-808; труд и, 574; цель, 805-808

Законодательство о законных платежных средствах, 734-737; денежные проблемы и, 439, 533-534; метод, 297, 673; реакция рынка на, 714-718; рыночная экономика, деформированная, 670-808

Интересы: гармония и конфликты, 623-645, 678-683; имущественные, 253, 261, 316, 799; классовые, 8, 78;

потомство, ограничение, 625; ?правильно понимаемые?, 631-640

Инфляционисты: взгляд на историю, 434-435; радикальные, 222

Инфляция: внутренняя, 424; дефляция и, 395-396, 403, 528-532, 736; история, 435-39; кредитная экспансия, 531; пассивная, 534сн.; последствия, 387, 397, 511, 513-528, 775; прогрессирующая, 389-400

Иррационализм, 9, 10

Иррациональность: разум и, 86, 164, 175; рациональность и, 22-24, 86, 98, 99, 829. См. также Конечная данность; Ценность, шкала

Исследование: научное, 8, 9, 10, 20, 21, 51; праксиологическое, 22-24, 813

Истина, 26, 30, 438

Историзм, 8-10, 252

Историческая школа, 191сн., 195, 252, 10-20, 656, 712

Исторический метод в экономической науке, 66-67, 607, 612-613

История: война и, 609-610; заработная плата и, 572; изучение, 85; инфляционистский взгляд на, 435-439; капитализма, 12, 250-255, 465, 576; категории, 191сн.; праксиология и, 30, 32-34, 59; предмет и метод, 48-52, 810; природы и человека, 58-59; происхождение социалистической идеи и, 646-650; социализм, 646-650; теория и, 567, 582-583; уроки, 42, 640; философия, 31; частной собственности, 249, 640

Истощение природных ресурсов, 128сн., 361, 598, 616-618

Йейтс Дуглас, 132сн.

Капитал: адаптируемость, 470-472, 474, 479; бегство, 767-768; блага, адаптируемость, 470-472, 474, 479; бухгалтерский учет, 217, 245-250, 456-457, 459, 486; владельцы, 279; время, 457-461, 463, 470-472; дивиденды, 283; доход и, 245-247, 283, 453; заемный, 463; инвестиции, 324, 348, 357, 469, 569; иностранный, 463-465, 467-469; использование, 245-250, 278, 458-460, 569; накопление, 246, 437, 457-460, 479-482, 487сн., 569, 491-498; народнохозяйственный, 486; оборотный, 522; основной, 522; перемещение, 482; поддержание, 245-249, 480-482, 796-797; праксиология и, 453, 481; предельная производительность, 279, 596; проедание (амортизация), 246-247, 480-482, 797; произведенные факторы производства, 470-472; рынок, 509; труд и, 570, 599-600; фондовая биржа и, 482-485

Капитализм: британский, 582; компания против, 242, 433; марксистский анализ, 76, 577, 608сн., 651, 812; развитие, 437; результаты, 576, 806; сбережение и, 494, 498, 726; социализм и, 243-244; экономический расчет и, 216, 245

Карлейль Томас, 12, 609

Картели, 339, 342-346, 418, 556

Кассель Густав, 184сн.

Кассиер Эрнст, 39сн.

Кастовая система, 789

Каталлактика, 7, 219-221

Каутский Карл, 130

Кауфман Феликс, 40сн., 99сн.

Квазирынок, 661-662

Кейнс Джон Майнард: золотой стандарт, 439сн.; инфляция, 435, 438, 744; кредитная экспансия, 728; курсы иностранных валют, 742; расходы, 404, 697, 797; рынок труда, 512сн.;

Кейси Р.П., 80сн.

Кеннан Эдвин, 499сн.

Кеплер Иоганн, 58

Кернс Джон Эллиот, 193, 591сн.

Кларк Джон Бейтс, 8, 240сн., 465сн.

Классической школы экономисты: достижения, 218; капитализм и, 12; концепция прибыли, 499; ошибки, 62, 114, 597, 640; провозвестники капитализма, 11-12, 580; теория ценности и, 6, 62, 115, 195, 459; торговля и, 259; учения, 166; формирование цен и, 62-64

Классовые интересы, 9, 79

Классовый конфликт, 632-633

Классы потребностей, 117

Клиринговые соглашения, 443, 753

Количественная теория денег, 40, 55, 218, 379, 385-386

Количественная экономическая наука, 55-57, 112, 198, 329-331

Количественное предсказание, 196

Коллективизм, 43-44, 137-144, 729. См. также Марксизм

Коллективные договоры, трудовые. См. Труд

Колониальный режим, 467

Коммерческое законодательство, 202

Коммунальное хозяйство, 351-352

Коммунизм: Второй Интернационал, 143; последствия, 641; революция, 689; См. также Марксизм; Социализм

Конечная данность (ultimate given), 20-22, 24, 26, 30, 50-51, 92

Конечное состояние покоя (final state of rest), 231

Конечные цели, 28-29

Конкуренция: биологическая, 259-260, 626; каталлактическая, 111, 259-262, 263-264; монополистическая, 336, 357; несовершенная, 337, 351; ограничение, 263-264, 352-353; репутация и, 356; свободная, 260; социальная, 259; труд и, 589; цены и, 335, 337

Конституционная ассамблея, 270сн.

Конт, Огюст, 71, 142

Контроль рождаемости, 625-631

Конфискация: бремя риска, 759-761; налогообложение и, 755-761; перераспределение и, 754-761; философия, 758-759;

Конфликты (и гармония) интересов, 623-645

Концептуализация и понимание, 52-58

Коперник Николай, 58, 176

Корпоративизм и синдикализм, 762-770

Корпорации, 283, 289-290, 499сн., 662-663

Коррупция, 258, 688-689

Косвенный обмен, 65, 192, 373-446

Коэн Морис Р., 39сн., 84сн., 607сн.

Краткосрочный период: принцип, 614, 703, 795; расходы, 744; результаты, 80, 279, 613

Кредит: качественный контроль, 746; расширение см. Кредитная экспансия; сжатие, 528-531; теория, 747-748; товарный, 405; фидуциарный (circulation credit), 193, 405-406, 532-536

Кредитная экспансия (credit expansion): бумы, 748; золотой стандарт и, 441, 444; определение, 405, 531-532, 744; последствия, 513-526, 728, 744-748; процент, циклы производства и, 502-547; создание, 408-409, 412сн.

Кредиторы: vs. заемщики, 503, 734, 742; непопулярность, 504-505

Крепостничество, 185

Ку-Клукс-Клан, 730

Кукурузно-свиной цикл, 547

Лавуазье Антуан Лоран, 176

Ланге Оскар, 661сн.

Ландауэр Карл, 658сн.

Ласки Гарольд, 685

Лассаль Фердинанд, 794сн., 798

Латинский монетный союз, 440

Лаум Бернард, 252сн.

Леви-Брюль Люсьен, 37-38

Лейбниц Готфрид Вильгельм, 16сн.

Лейбористская партия в Британии, 684-685;

Лендлиз, 445

Ленин В.И., 75, 81, 609, 806

Лернер Абба, 757сн.

Либерализм: XVIII в., 165; защита, 140-148, 173; правительство и, 141, 268, 305, 678; праксиология, 145-146; проблемы банковской деятельности и, 413-415; псевдо-, 144; рационалистический, 148; религия и, 138-140, 146-148, 266-271; философия, 646, 789. См. также рыночная экономика

Либералы: иллюзии, 148, 183, 811-812

Лига Наций, 643, 644-645

Лидерство, 131, 147, 241, 295, 309

Лицензии, 346, 621-622

Логика, 27, 35-40, 72, 82, 95, 174-175

Логический позитивизм, 658сн.

Логическое рассуждение, 34, 40, 67, 71, 82, 115, 300

Лозовский А., псевд. (Дридзо Соломон Абрамович), 722сн.

Локк Джон, 16сн.

Лоренц Макс Отто, 491сн., 694сн.

Лотерея, организация, 105

Лутц Харли, 692сн.

Лысенко Трофим Денисович, 466сн.

Магия, 39

Макдуглас Уильям, 19сн.

Макивер Роберт Моррисон, 136сн.

Максвелл Джеймс Кларк, 76

Максимизация прибыли, 121, 226-230

Мальтус Томас Роберт, 626

Мангольдт Ганс Карл Эмиль, 275сн.

Манифест Коммунистической партии, 568

Манчестерская школа, 224, 772, 777, 780

Маньяки, денежные, 176

Марка, немецкая (1923 г.), 400

Маркс Карл: атака на разум, 72; идеологическая доктрина, 73, 75-82, 650-652; коммунизм и, 608сн.; поллогизм, 73, 82, 650; собственность, 467; труд, 565сн., 566сн., 567-568, 812

Марксизм: анализ капитализма, 576, 651, 811; идеология, 8, 73, 75-78, 80, 196; классовая борьба и, 633сн.; критика экономистов, 12; полилогизм и, 73, 82; производительность труда и, 636сн.; производство и, 134; социализм, 245, 250, 252, 633сн., 650-652; теория, 9, 143, 221, 632-633, 822; экономические кризисы, 543

Маршалл Альфред, 363сн.

Маршалл Джон, 693

Массовое производство, 362, 551, 579

Математика: логика и, 95; метод экономики, 8; 309-372, уравнение обмена, 371, 386

Материализм, 20, 25-27, 77-82, 145, 183, 204

Махлуп Фриц, 485сн., 534сн., 747сн.

Медицинские прогнозы, 106

Международная торговля: барьеры, 696-701; возражения, 152; деньги, 419; политика, 369

Международное монетарное сотрудничество, 443-446

Международное сотрудничество в сфере валютных отношений, 444-446

Международные организации, 345, 644-645, 771

Международный валютный фонд, 446, 742

Международный обмен: валютное регулирование и двусторонние валютные соглашения, 751-753; валютный уравнительный счет, 430, 738; внешняя утечка и, 411, 428, 431, 444, 533, 747; платежный баланс и, 422-428; свободная торговля и, 425-426; спекуляция и, 427; теория паритета, 423; цены и, 484; См. также Деньги; Торговля

Международный рынок капитала, 468

Межрегиональные курсы валют, 423-428

Мейерс Альберт, 611сн.

Мейерсон Эмиль, 39сн.

Мелиоризм, 182-183, 650-651

Менгер Карл, 115, 117, 314, 379-382

Меньшевики, 81, 143

Меркантилизм, 26, 53, 422, 426, 623

Местр Жозеф, 811

Металлы, благородные, 212

Метафизика, 20, 28, 33, 34, 137-144

Метафоры в языке экономистов, 112, 257-258, 429, 683-685

Метод проб и ошибок, 659-660

Миграция: заработная плата и, 353, 586; война и, 773, 781

Мизес Лювиг, 19сн., 31сн., 178сн., 194сн., 250сн., 293сн., 376сн., 389сн., 456сн., 468сн., 636сн., 664сн.

Милль Джон Стюарт, 102, 193, 389-391, 463сн., 636сн.

Мир: достигнутый, 265;

устойчивый, 773-775, 780-781;

война и, 138-140, 642-645, 771

Мировое правительство, 643, 644-645, 771. См. также Международные организации

Мировоззрение: идеология и, 169-178, 186-187

Мистицизм, 78, 157

Митчелл Билли, 478

Митчелл Маргарет, 589сн.

Миф о земле, 623-624

Могущество, 178-181, 608. См. также Правило большинства

Молох, 151, 678

Монетный союз, Латинский, 440

Монизм, 20, 28, 670

Монометаллизм, 440

Монополия: авторское право, 361-362, 620-621, 638-639; заработная плата, 352; конкуренция и, 337, 357; лицензии, 346, 621-622; монопольный доход, 349, 354; ограниченного рынка (limited-space), 351-352; основанная на ошибочных инвестициях (failure), 348-350; основанная на разнице условий (margin), 342, 346-347, 349; патенты, 341-343, 361-362, 476-478, 620-621; полная и неполная, 340-341; предприниматели и, 338; прибыль и, 94, 338; сельское хозяйство и, 339, 346-347; смысл, 262-263; спроса и предложения, 359-360, 554-557; тенденция к, 343, 361-363, 638-640; условия, 338-348; цены, 263, 335-355, 359-363, 371-372, 638, 717-718

Монтень Мишель, 623, 643-644

Мопассан Ги де, 253сн.

Мораль: заповеди, выбор и, 164; закон и, 712-713, 787; нравственные ограничения, 166, 626-627, 678, 720-721; общественное сотрудничество и, 138; праведность и, 674, 678; прибыль и, 282-283; счастье и, 17; этика и, 92. См. также Социальная справедливость;

Моргенштерн Оскар, 11сн.

Мощности, неиспользуемые, 369, 540-541

Муссолини Бенито, 81, 609, 768сн.

Мышление: деятельность и, 27, 168, 548сн.; метод, 216-217; дологическое и логическое, 35-39; удовлетворение от, 548сн.

Нагель Эрнст, 607сн.

Найт Франк Хайнеман, 66сн., 275сн., 460сн., 796сн.

Накопление капитала: 246, 437, 457-461,480-482, 487сн., 492-498.

Налогообложение: абсолютный налог, 692; амортизация и, 603; бремя, 201, 266, 673, 804; виды налогообложения, 694-695; вмешательство посредством, 213, 690-695, 754; добавочный (подоходный) налог, 803-804; земля, 692; конфискационное, 755-761; нейтральное, 690-691; принцип платить по возможности, 537, 691-692; прогрессивное, 757-758, 802-805; социализм и, 693-694; цели, фискальные и нефискальные, 693-694; цена за услуги, предоставляемые правительством, 697

Наполеон I, 478

Наркотики, 686

Население: Закон народонаселения Мальтуса, 23сн., 122, 166; оптимальный размер, 122, 626, 630; сравнительное, 586-587

Наследственность и среда, 47

Настоящее, праксиологическая концепция, 96-97

Науки: априорные, 49; единство, 658сн.; естественные, 32, 59, 165-167, 195, 598, 626сн.; жизнь и, 826-827; измерение (математическое), 55, 205; исторические, 48, 58; определение, 13, 23, 64; социальные, критика, 11; физические, 14; эмпирические, 52. См. также Деятельность человеческая; Экономическая теория; Праксиология; Исследования

Нацизм, 74, 177, 253сн., 304, 657-658

Национализм: немецкий, 304; религия и, 139; экономические теории и, 9; экономический, 173, 642-644, 707, 773-775, 780-781. См. также Интервенционизм; Социализм

Национальный доход, 205, 278сн.

Невротики, 15

Недопотребление, 284-286

Независимость. См. Свобода

Незащищенность, 798-800

Неизбежность социализма согласно Марксу, 651

Нейман Джон, 111сн.

Нейрат Отто, 658сн.

Немецкая историческая школа, 78, 191сн., 713, 714

Немецкий рейхсбанк, 515, 532

Неоклассики, 661-662

Неомеркантилизм, 307

Неопределенность, 101-112, 234

Неравенство: богатства и доходов, 271-273, 690-692, 788-798; людей (врожденное), 87, 126, 149, 165-66

Неравновесие, 402-403

Нерыночные цены, 367

Неспециалист, экономическая философия, 435

Нетерпимость, 139

Нигилизм, 8

Ницше Фридрих Вильгельм, 132, 162

Новый курс: государственное субсидирование, 518; планы по регулированию экономики, 769; политика занятости и, 730; сельское хозяйство и, 362; Управление национального восстановления, 345, 769

Номинализм, 43

Нордическое арийство, 53

Нравственные реформы, 673, 678-679

Ньютоновская механика, 8

Обмен: аутистичный, 184-185; в обществе, 184-189; двусторонний, 751-753; деятельность и, 93-94; косвенный, 65, 192, 373-446; международный см. Международный обмен; межличностный, 184-185, 191, 231, 306, 502; прямой vs. косвенный, 192, 380; соотношения обменные, 219, 308, 402, 422-428; средства, 41, 197, 373, 376, 431-435, 732; теория, 34сн., 386; уравнение, 335, 370, 374, 386, 399.

Обнищание и циклы производства, 526, 537-538

Образование связей: человеческий процесс, 139сн.; рикардианский закон, 150-155, 159, 166

Образование: государственное, 821; для специализированной работы, 584; оценка, 296; экономическая наука и, 813-825;

Обучение См. Образование

Общественная выгода, 345, 562, 573-577, 698-701, 709, 805

Общественное мнение, экономическая наука и, 504, 810-811

Общественное сотрудничество. См. Сотрудничество, общественное

Общественные работы, 748

Общественное явление, 148, 260, 271

Общество: Великое, 160-161; деятельность в рамках общества, 113-134, 135-189; договорное, 268; обмен, 184-189; определение, 135; холистический и метафизический взгляд, 5, 137-144, 374-375; человеческое, 135-167

Общность, мистическая, 157-158

Ограничения: издержки ограничительных мероприятий, 696; конкуренции, 263-264, 352-353; привилегия, 701-707; цена, 697-701; экономическая система, построенная на ограничительных мерах, 707-709. См. также Интервенционизм; Политика

Олигополия, 341-342

Онкен Август, 623сн.

ООН, 346, 643, 644-645, 774

Оппенгеймер Франц, 74

Определение стоимости и определение ценности, 312-315.

Оптимальные монопольные цены, 340

Остатки наличности, 376, 390, 401, 486, 530; нейтрализация изменений в, 388-389; покупательная способность и, 384, 388-389; размер и состав, 419-420, 432

Остаточная рента, 595-596

Отрасль: размещение, 475-476, 479; ранняя стадия развития, 475-476

Отрицательная полезность труда. См. Труд, отрицательная полезность

Отсталость, технологическая, 474-475

Оценки (ценностные суждения) (valuation (value judgments): без вычислений, 190-200; богатства, 668; важность, 92; временнoе предпочтение в, 453; временнoе предпочтение и, 450-458, 460сн., 466-470; вычисление, 94, 188, 190-200; деньги, 330, 382-385, 399-402; диктаторы и, 108, 611; заработная плата и, 564; изменения в оценках, 209; измерение, 115-116, 193; измерение, 193; история и, 51; история, 48, 56; классическая теория, 6; конфликты и, 299, 647; концепция ренты, 595-596; объективная потребительная ценность, 24, 114, 120; определение стоимости и определение ценности, 84, 92, 312-314; потребитель и, 312; предельная полезность и, 113-120; предпочтение, 7, 228, 370; принципы, 332-333; проблемы, 826; равные, 448; ранжирование, 94, 119, 190, 314; рынок, 362; сбережения и, 497; социализм и, 194-196; социалистические, 194-196; субъективные, 24, 312-315; теория, классические экономисты и, 5-6 , 61; философские, 17, 21, 91-92; цены и, 94, 191-195, 311, 336-337, 368, 596; шкала, 91-93, 98-99; экономическая наука и, 13, 23, 280

Ошибки, борьба с, 174-178

Ошибочные инвестиции (malinvestment), 369, 521-523, 526, 545. См. также Бумы; Кредитная экспансия; Депрессии

Палмер Роберт, 773сн.

Память, 36-37

Паника. См. Депрессия

Панславизм, 790

Панфизикализм, 10, 11, 21, 26-27

Папи Уго, 768сн.

Парагвай, 784

Парето Вильфредо, 656, 669сн.

Пари, 110-111

Паритет, иностранная валюта и, 425, 429, 738

Партийные программы, 172-174

Паскаль Блез, 102

Пассивный инфляционизм, 534сн.

Пасфилд леди. См. Вебб Беатрис

Патенты, 341-343, 361-362, 476-478, 620-621, 638-639

Патология, 23

Первобытный человек, 37-38, 137, 563

Первоначальный процент, 490-496

Переинвестирование, 521-523. См. также Ошибочные инвестиции

Переоценка ценностей, 162, 164

Перераспределение, конфискация и, 754-761

Период адаптации (period of adjustment), 612-614

Период предусмотрительности (period of provision), 238, 449, 460-466

Период производства (period of production), 447, 456, 455, 458, 460-466, 493, 510

Пигу Артур Сесил, 796сн.

Пионеры, 131

Пирсон Николас Джерард, 656

Пифагор, 39, 77

Планирование:

защитники, 634;

аргументы в пользу, 683-684;

ради свободы, 684;

частичное, 245;

полиция, 291;

Пуанкаре Анри, 40сн.

Платежный баланс, 420-422, 426-428

Платежный баланс, 421-422, 518-521

Платить по возможности, принцип (Ability-to-pay principle): налогообложение, 537, 690-692; фиксирование ставок заработной платы, 764-765

Подсознание, концепция, 15

Позитивизм, 8, 21, 28, 33, 56

Позитивисты, логические, 658сн.

Покой, состояние, 231-237

Покупательная способность: денег, изменения под действием денежных факторов и условий на товарных рынках (of money, cash induced and goods induced), 391-394; дискуссия о заработной платы, 284-286; изменения в, 192, 391-400, 402; измерение, 207; накопление капитала и, 487сн.; теория паритета иностранных валют, 425; процесс изменений, 385-389; стабилизация, 207, 391; ?определение, 382-389; ? сокровища, 376-377; ? измерение, 208; ? теорема регрессии, 570-571; ? польза, 374

Покупка и продажа, 363-366.

Полезность предельная, 113-120, 595

Полилогизм, 8, 9, 10, 73-86

Политика защиты производителя, 297-300

Помпадур, мадам, 614

Понимание: идеальные типы и, 60; историческое, 67, 110; концептуализация и, 51-58; неопределенность, 107, 112; полилогизм и, 84-86; предмет понимания, 49-58; экономическая наука и, 607

Порочность, 92

Последовательность (постоянство), 99-100

Пособия по бедности, 227, 563, 785-789

Потомство, ограничение, 625-631

Потребители: выбор, 62, 609, 681; излишек, 363; коммерческая пропаганда, 301-303; суверенитет, 255-257, 282, 291, 293, 465, 570, 682-683

Потребительная стоимость, 114

Потребление: влияние монопольных цен, 359-363; вмешательство правительства в, 686-689; континентальная валюта, 400; производство и, 335, 401, 696

Потребностей шкала, 93-94

Пошлины (тарифы): аргумент защиты отрасли в период становления, 475-476; прорабочее законодательство и, 298-299, 705-707; результаты, 701-707; с целью отклонения производства, 697; с целью протекционизма, 342-345, 698

Праведность, 28, 165-166, 673-674, 677-683, 787

Правило большинства, 74, 141, 144, 183, 611сн.

Правило меньшинства, 180, 181сн.

Правительство: laissez faire, 683-685; автократическое, 610, 647; бюрократическое управление, 290; вмешательство, см. Интервенционизм; займы, 213, 433; либерализм и, 141, 268, 305, 677; необходимость, 673; обязательства, 213, 433, 792-793; определение цен, см. Цены, определение; определение, 257; правило большинства и, 74, 140, 144, 179, 183, 611сн.; рынок и, 670-689, 710-714; сдерживание, 70, 140, 178, 269, 673, 676; собственность, 243, 614; функции, ограничение, 673-677

Право: на восстание, 270сн.; на забастовку, 730; собственности, 614-620

Прагматизм, 26, 34, 120сн.

Праксиология: атака на, 9; задачи, 175; законы, 264, 712-713; изменения и, 333; история и, 31, 32-33, 96; капитал и, 453, 480; концепция настоящего, 96-97; либерализм и, 144-146; метод, 223; ограниченность праксиологических концепций, 68-70; определение, 6, 10, 15, 23, 30-31, 33, 89, 134, 221; полилогизм и, 74-82; праксиологические исследования, 22-24; праксиологическое предсказание, 112; принципы, 379; причинность и, 25; психология и, 14, 17-20, 454-455; реальность и, 40, 89, 606; формальный и априорный характер, 34-42, 64, 284; характер, 34-37, 64-65, 383; экономическая наука и, 5-7, 89, 92, 467, 827

Превосходство, расовое, 87

Предвзятость, 49

Предельная полезность, 113-120, 378, 419, 595

Предельная производительность: капитала, 279; труда, 557

Предложение:

вмешательство правительства в, 714; деньги, 375-382; монополия, 335, 359; прибыль, 226; регулирование, 338; спрос, дискриминация, 363-366; труд, 128, 554, 571-576; цены, определяемые предложением, 62, 308, 313, 335, 354;

Предопределенной гармонии доктрина, 225

Предприниматели: бумы и, 516; в меняющейся экономике, 316, 498; валовая рыночная ставка процента и, 503-505; вычисления и, 314, 327; деятельность, 214, 216, 234, 238-241, 308, 666; инвестиции и, 545; капиталисты и, 471; монополия и, 337-338; описание, 239, 273; прибыль и убыток, 273-286, 354, 371, 483, 498, 699сн.; прогнозирование, 289, 317, 817-818; репутация и, 358; рынок труда и, 554; свобода ограниченная, 12, 254; склад ума, 315, 546; стационарная экономика, 241-242

Предсказание: деловое, 609, 813-815; количественное, 196; предпринимательское, 290; экономическое, 101, 112, 316, 613, 800, 813

Предусмотрительности период, 238, 448, 461-466

Предшествование и следование, 95.

Прибыли и убытки: бухгалтерский учет, 201, 660; военное время, 776; движущая сила, 6, 283, 545; интервенционисты, 283; источник, 277, 597, 623-625, 817; максимизация, 121, 226-230; мнимые, 396-397, 512-513; монополия и, 337-338; нравственность, 281, 282-284; предпринимательские, 273-286, 354, 371, 483, 499, 699сн.; психические выгода и ущерб, 273; различия между, 93-94; репутация и, 358; теория, 237, 328, 329, 499, 758-759, 817; трудовое законодательство и, 699сн.; управление, 290; участие в прибылях, 765;

Привилегии: ограничение привилегий, 701-707; экономические последствия, 78-79, 297-299, 621-622, 701-702

Принуждение: правительственное, 70, 140, 179, 265, 270, 673, 676; рыночное, 561

Принцип благосостояния vs. принципа рынка, 782-801

Принятие бремени риска, 102, 104, 107, 109, 759-761

Природные ресурсы, 128сн., 361, 346, 616, 643

Причинность, 25-26, 27, 95, 101, 197

Прогнозирование: деловое, 612, 816-818; количественное, 195; понимание, 112; предприниматель и, 290, 316, 817; экономическое, 101, 111

Прогресс: бумы и, 536; мелиоризм, 182-183; повышение цен и, 438; спекуляция, 315, 546

Продажа: покупка и, 308; ценовая дискриминация, 363-366

Производительная теория процента, 248-250

Производственная и непроизводственная деятельность, 230

Производство: анархия, 226, 240, 543; война, 774; время, 599-600; государственная собственность, 696; издержки производства, 322, 347; интервенционизм и, 618, 696, 754; капитал, использование, 90, 320, 369, 540; коммерсант и, 460; крупномасштабное, 320, 347; марксисты и, 134; массы, 363, 551, 580; налогообложение, 754; направление производства, 132-134, 244, 282; ограничение производства, 696-709; отклонение посредством пошлин, 697; первичные факторы производства, не связанные с человеческой деятельностью, 595-605; переходный период, 577сн.; период, 447, 455, 374, 461-466, 493, 510; потребление и, 335-336, 402, 696; процесс, 275, 278, 449, 458, 470; ради потребления, 282; расширение, 287, 518; рента, 595-597; репутация и, 355-358; рыночная экономика и, 459; сбережения, 245; совершенствование методов, 12, 576; средства производства, 195, 664; труд и, 128, 283, 568, 571, 636, 636сн., 725; факторы производства: ?бумы и, 475, 540-541; ? труд и, 552, 574; ? первичные, 595-605; ? цены, 314, 317, 489-490, 654, 714; ? произведенные, см. Блага; цены и, 317, 368-370, 596

Пролетарий, 73, 81, 85

Промоутеры (promoters): действие, 308, 309; определение, 240-241, 285-293; успех, 546

Промышленная демократия, 268, 763

Промышленная революция, 12, 569, 577-583

Промышленность: бумы и, 522, 537; концентрация, 324; обрабатывающая, 323; современная, 551

Пропаганда: антикапиталистическая, 551; коммерческая, 301-303

Прорабочая экономическая политика, 297-299, 698-701, 705-707

Просвещения эпоха, 225

Протекционизм: возвращение к, 79-82; законодательство о, 297-299, 702-707; сопутствующие явления, 341-345

Профессия: прогнозирование, 816-818; экономиста, 814-816. См. также Образование

Профсоюзы: безработица, 721-724, 743-744, 765; доктрина, 568; заработная плата и, 553-558, 568, 579, 583, 634, 721-725, 740; каталлактические аспекты, 729-731; основы, 554; синдикализм и, 762, 764; уровень жизни, 578; характеристика, 352-353; цены, 728-731;

Процветание, 403, 750сн.

Процент: валовой, 502-508, 528-531; величина, 496-498; вычисление, 500-501; денежное отношение, 418-421, 520-524; депрессии, 524-528; дефляция, 528-532; дивиденды, 283; изменяющаяся экономика, 498-500; инфляция, 531; классическая теория, 489; кредитная экспансия и цикл производства, 502-547; кредитная экспансия, 502-547; определение, 491; первоначальный, меняющаяся экономика и, 498-500; понятие, 224, 402; проблемы, 502-503; производительная теория, 248, 490-498; производство, 489; рыночный, 503-532, 536-547; сбережения, 794сн.; сжатие кредита, 528-532; ставка, 489-501; ставка, 514, 602-603; феномен, 489-491

Прошлое экономическое: настоящее и будущее, 96-97; экономическая роль, 471-480

Прудон Пьер Жозеф, 177, 222

Прусская историческая школа, 8, 566

Псевдолиберализм, 144

Психиатрия, 176-178

Психическая неполноценность, 176-177

Психоанализ, 15

Психология: праксиология и, 14, 117-120, 454-455

Психопаты, 15, 176-177, 300

Психофизика, 118-120

Психофизический закон Вебера-Фехнера, 118-120

Пьетро Сильвестер, 729сн.

Работа: животных и рабов, 588-594; заработная плата и, 548-594

Работодатель-рабочий, отношение. См. Труд, отношения

Рабочий день, 126, 562, 572, 699-700

Рабы и рабство, 185, 266, 588-593, 787

Равенство возможностей, 260-261

Равенство перед законом, 790. См. также Неравенство

Равновесие: спекуляция и, 236, 238; удовлетворение потребности и, 452; цены и, 233, 309, 387, 664

Равномерно функционирующая экономика (evenly rotating economy): деньги и, 387, 388; земля и, 603сн.; определение, 232; производство и, 541сн., 584; процент и, 490, 498, 502; состояние покоя, 231-237; цены и, 309, 337, 354, 597, 666. См. также Идеальная конструкция

Развивающаяся экономика, 237, 277-286, 387

Разделение труда. См. Труд, разделение

Разум и рассуждения, 15, 35, 50-51, 71

Разум: доводы в защиту, 86-88; мятеж против, 71-88

Ранжирование, ценностей, 94, 119, 190, 313

Ранняя стадия развития отрасли, довод, 475-764

Расизм, 9, 73, 82-84, 87

Расположение отраслей, 469, 475-476, 479, 482

Распределение дохода, 240, 240сн., 318, 369, 754

Рассуждение: априорное, 39, 303; дискурсивное, 67; каталлактическое, 535; методы, 5; опыт и, 21, 28, 40, 64; праксиологическое, 40; разум и, 35; человеческое, 50, 71, 164, 168-169;

Расходы, государственные: антициклические, 748; бремя, 278сн., 694, 727-728, 802; влияние на сбережения, 794; депрессии и, 748; ограничение производство при помощи, 696-697; покупательная способность и, 208; проедание капитала путем, 797; расчет в, 212-215; редкость и, 221-223

Расчет: деловой, 287; денежный, 216-218, 396-398; недостаток точности в, 212сн.; определение ценности и, 94, 188, 190-200; экономический. См. Экономический расчет в Советской России и нацистской Германии, 658

Рационализация (рационалистическое объяснение), 77-78

Рационализм, 138

Рациональность: иррациональность и, 22-24, 86, 98-99, 829; концепция, 22-24, 97-100; либерализм, 148; последовательность и, 99; разум и, 19, 167. См. также Деятельность человеческая

Рационирование, 714-715, 776

Реализм: концептуальный, 46, 137, 480; экономическая наука и, 610

Реализуемость, 375, 431

Реальные издержки, 370-371, 596

Революция: идеологическая, 12, 71-88; коммунистическая, 689сн.; промышленная, 12, 577-583; семантическая, 253, 268, 339, 395, 790

Регрессии теорема, 382-384, 396, 570-571

Регрессирующая экономика, 182, 237, 281

Регулирование: валютное, 751-753; кредита, качественное, 746

Редкость, 90, 221-223, 492

Резервный фонд, истощение, 802-805

Рейсхбанк, 515, 532

Реклама, 301-303, 357сн. См. также Пропаганда

Религия: индивид и, 17, 21, 91; капитализм и, 633-634, 678, 800; конфликты между, 139-140, 147-148, 173-174; либерализм и, 146-148, 266-271; марксизм и, 80; общество и, 137; Смит Адам и, 139сн.; экономическая наука и, 265, 267, 271

Рен Кристофер сэр, 801

Рента, 489, 595-597, 716-718

Репутация, 355-358

Рескин Джон, 609

Ресурсы неиспользуемые, 128

Рецепты, 121, 621

Рикардо Давид: закон образования связей (law of association), 150-155, 159, 166; золотовалютный стандарт и, 394, 737; рента, 595-597, 599-600; философия, 74, 77, 138, 165, 463сн., 564-565; эффект Рикардо, 709сн., 724-727

Рим: падение Древнего Рима, 719-721; регулирование цен и Древний Рим, 718-721; римско-католическая церковь, 633сн.

Роббинс Лайонел Чарльз, 99сн., 496сн.

Робинзона Крузо экономика, 195

Роже Луи 72сн.

Романовы, династия, 110

Романтизм, 473

Россия: модель социализма, 671; рабочие, 637сн.; технология, 8; экономика, 244

Ростовцев Михаил Иванович, 719сн.

Румл Бредсли, 534сн.

Румыния, 463

Руссо Жан-Жак, 156

Рутина, 47-48

Рыночная демократия, 256, 359, 639-640

Рыночная экономика: автономия, 710; аргументы против, 782-784; аутистическая, 184, 229-230; бюрократы, 291-292; данные, 606-622; капитал, 245-250, 509; капитализм, 250-255; каталлактика или экономическая наука, 219-644; конкуренция, 111, 293-297; корпоративизм, 766; кредитная экспансия, 502; потребители, 255-257, 311, 368, 688-689; сотрудничество общественное, 265, 267, 272, 646-669; характеристики, 243-245, 506, 640

Рыночный процесс отбора, 293-316

Рэппард Уильям, 645сн.

Садизм, 164, 550

Сальвиоли Джузеппе, 591сн.

Самуэльсон Пол Энтони, 744сн.

Сантаяна Джордж, 818сн.

Сберегательная служба почтового ведомства, 416

Сбережение: инвестиции и, 485-488, 758; капиталистическое, 246, 494, 498, 725, 726; преимущества, 457-460, 480-482, 792; принудительное, 512-513, 518-521, 534, 794сн.; ценностное суждение и, 497

Свобода: враги, 253; значение, 264-271; индивидов, 304, 683, 687-688; ограниченная, 12, 265, 824, 830; определение, 264, 267, 683-684; экономическая наука и, 269-271, 824-825

Свободная банковская деятельность, 413, 414-419

Свободная торговля: в Британии, 79-82; дискуссия о, 703; иностранная валюта и, 425-426

Свободное предпринимательство, 81, 217. См. также Свобода; Laissez faire; Рыночная экономика

Связи: контрактные и гегемонические, 185-187, 214, 267, 467; правительственные, 260, 433, 793.

Сдерживание, государственное, 69, 140, 179, 270, 673, 676

Сельское хозяйство: монополия и, 338, 347; Новый курс и, 362; субсидии и, 345, 563сн., 619

Семантика, 254, 268, 339, 395, 790

Семилетняя война, 579сн.

Серебро, политика США, 732-734

Серебряный стандарт, 428, 439, 733-734

Сжатие, кредитное, 528-531

Сикофанты, 8, 12, 253

Синдикализм и корпоративизм, 290, 762-770

Синтетические материалы, 779

Синхронность, 98

Сисмонди Жан Шарль, 253

Система с единым резервом, 433

Скорость обращения, 399

Следование и предшествование, 95

Слушания о банковском деле во Франции, 417

Смешанная экономика, 244-245, 670, 677, 806

Смит Адам: о бумажных деньгах, 394, 737; о религии, 139сн.; об объединении работодателей, 555сн.

Смысл, 29, 30, 43, 58, 89

Снижение ценности валюты, 732-733

Собственность: выгоды, 609; государственная, 243, 614; частая, 294,640, 678

Собственность: общественное и экономическое значение, 640-641; право собственности, 614-620; частная, 249, 293-294, 614-615, 640-641, 678; юридическое определение, 614-615, 640

Совершенство, 69, 391

Соглашения: двустороннего обмена, 751-753; клиринговые, 443, 752-753.

Соединенные Штаты: военное производство и , 774-775; гражданская война, 778; лендлиз, 445; политика добавочного (подоходного) налога, 804сн.; рабочие, 637сн.

Сокровища, 357сн., 376-378, 486-488

Сольви Эрнест, 177, 222

Соотношение действий во времени, 98-100, 234

Сопереживание, 50, 84

Сорель Жорж, 163, 609, 762

Состояние покоя: конечное, 232; простое, 231-232; равномерно функционирующая экономика, 231-236

Сотрудничество: виды, 184; идеальная конструкция, 646-653; изменение взглядов на, 6; международное в сфере валютной политики, 444-446; общественное, преимущество, 139сн.; рыночная экономика, 265, 266, 271, 646-669; человеческое, 135-137, 148, 625-626, 671; экономический расчет, 654

Софокл, 581

Социализм: аграрный, 755; британский, 766; война и, 774-781; гильдейский, 766-767; депрессии при, 527; доктрина, 650-652; историческое происхождение, 646-650; капитализм и, 634-640, 648, 670; квазирынок, 661-665; критики, 269; марксизм и, 245, 250, 252, 633сн.; математическая экономическая теория, 664-669; методы, 86; налогообложение и, 693-694; неизбежность (согласно Марксу), 651; немецкая модель, 304, 442, 648, 671-673, 710-711, 716; определение, 243, 244, 652, 670; поборники, 637сн.; политика, капитализм vs., 634-640; праксиологический характер, 652-653; прибыль, 283; проблема, 87, 654-658; произведения о, 473; реальный, 72, 225, 762; русская модель, 671; рынок и, 317, 634, 648, 660, 670; рыночная экономика и, 243-245, 648-669; собственность, 173; стационарная экономика и, 242; теория ценности и, 9, 195-196; труд и, 129; управление при, 225; экономический расчет при, 654-669

Социальная защищенность, 576-577, 787, 794-796

Социальная инженерия, 108. См. также Планирование

Социальная справедливость, 633, 678, 783-801

Социальные науки: критика, 11; эмпирические, 52

Социология: инстинкт, 18; смысл, 32сн.; знания, 8, 82, 196, 548

Спекуляция: иностранной валютой, 426; капиталистическая, 238-239; неопределенность и, 107, 236; развитие посредством, 316, 546; удовлетворение потребностей, 228, 634, 636; функция, 286, 309

Спенсер Герберт, 186

Специализация, 68, 296, 584, 819

Специалисты, 286

Спиноза Бенедикт, 9

Спинхэмлендская система, 563сн.

Спор о методах, 8

Справедливая цена, 681

Справедливость: понятие, 139, 674; социальная, 632, 677, 800-801

Спрос: измерение, 330; монополия, 358-360, 553-557; на деньги, 375-382; на шведскую продукцию, 750сн.; потребитель, 227, 518; эластичность, 56, 330

Сравнительных издержек, закон, 150-155

Среда и наследственность, 47

Средние, вычисление, 209-210

Средства и цели деятельности. См. Цели и средства

Средства к существованию: заработная плата и, 563-571; предложение, 454;

Средства обмена, 41, 197, 373, 375-376, 431-435, 732

Срок службы, 447-448, 449

Срок службы, продолжительность, 447-448

Стабилизация, 207-215, 339, 391

Сталин Иосиф, 82, 609

Статика, 234, 334

Статистика: средние, 60; цен, 309-312, 329-331, 612; экономическая, 32сн., 205

Статический метод, 234

Стационарная экономика, 237, 241-242, 277

Стоимость жизни, 437

Страхование, 104, 107сн.

Субсидии, 345, 563сн., 618-620, 697, 698

Субъективизм, 6, 24, 57, 63, 91, 229, 370

Субъективная потребительная ценность, 24, 114, 120

Суверенитет: национальный, 643; потребителей, 255-257, 282, 291, 293, 465, 570, 682;

Суждения значимости (judgments of relevance), 51, 55, 57-58, 84. См. также Определение ценности

Сухой закон, Америка, 687

Схоластика, средневековая, 675

Счастье, 17-18

Счетоводство, 217, 287

Тавтология, 39

Творческий гений. См. Гений

Телеология, 26, 27

Темпл Уильям, 633сн.

Теократия, 68, 142-148

Теории циклов: антициклическая политика, 748-750; денежная или фидуциарного кредита, 193, 405, 532-536; дискуссия о покупательной силе, 284-285; кукурузно-свиная, 547; на основе фидуциарного кредита теория, 192-193, 405, 532-536; неденежные, 517-518, 541-547; недостаточного потребления, 284-285, 542; принцип акселерации, 545-546; производства, 193, 502-547, 745; солнечных пятен, 543; диспропорциональности, 545-547; товаров длительного пользования, 544;

Теория флогистона, 42

Территориальные мандаты, французские (1796 г.), 400

Технология: безработица и, 128-130, 725; влияние, 195, 278, 473-474; возможность, 493-494; задача, 90, 286, 327; отсталость, 472-474; совершенствование, 11, 368-369, 437, 473-474, 478, 580

Тирала Лотар Готлиб, 83сн.

Товаров длительного пользования теория, 544

Торговля: античная, 718; барьеры, 259, 339, 699-700; бумы, 540-541; внутренняя и внешняя, 306, 424-454; кредитная экспансия, 502-547; свободная, 79-82, 703; циклы производства (см. также Теории циклов), 193, 502-547, 745, 748

Торренс Роберт, 565

Тоталитаризм, 12, 108, 143-144, 250, 266, 527-528. См. также Коллективизм; Социализм

Традиционализм, 113, 395-396

Транспортные издержки, 423

Троцкий Лев, 70сн., 82, 86, 262

Труд: ?монополия?, 352; арбитраж, 727; гармония и конфликт, 631; гонения, 700; детский, 574, 576, 579, 699; забастовки, 730; заключение коллективных договоров, 730; законодательство, 297-298, 344, 698, 706-707; инструменты, 568; интервенционизм и, 575; интровертный, 130сн., 548-549; историческая роль, 138; капитал и, 600; каталлактика и, 549, 729-731; количество и качество, 583; конкуренция и, 589, 725-726; краткосрочные интересы, 80; международный, 353, 586, 778, 780; неспецифический фактор, 126-128, 367, 553-554; общество и, 135-137; отрицательная полезность, 65, 124-129, 222, 548, 571-577; отсталые страны, 569; покупательная способность, 436; предложение, 128, 571-577; принудительный, 592; производительность, 128, 283, 568, 571, 636, 636сн., 724-725; профессиональный, 132, 220; рабочее время, 125, 562, 572, 700; рабский, 588-594; радость и скука, 549-553; разделение, сотрудничество и, 148-156; распределение, 127; рынок, 548-594; рыночная экономика и, 243, 250; свободный, 128сн., 592; селективная функция и, 294; социализм и, 130, 636; теория, 548-594; товарный характер, 553, 568, 592-594; трудовые отношения, 78, 553; удовлетворяющий опосредованно, 129-131; уровень жизни и, 565, 580, 699; условия, 569, 578; цена, 564-565; человеческий, 124-129, 133, 460; экстровертный, 548-549

Тук Томас, 417

Удовлетворение потребности: временнoй элемент в, 447, 448-449, 451, 455, 466; движение и, 392; издержки, 371; обмен и, 384; производство, 245; процесс образования цены и, 367; редкость и, 492; спекуляция, 228, 634, 636; эгоизм в, 228, 636, 688

Удовлетворение. См. Удовлетворение потребности

Уикстид Филип Генри, 99сн.

Универсализм, 43, 45-46, 137-144

Университеты и экономическая наука, 818-821

Уотли Ричард, 7сн., 499сн.

Управление национального восстановления, 345, 769

Управление, 286-291, 292, 662-663, 764, 806

Уравнения: дифференциальные, 11, 236, 665-669; обмена, 335, 371, 374, 386, 399

Уровень жизни: население, 627; протекционизм, 298; рыночная экономика и, 250, 709, 811-812; труд и, 564, 580, 698; Соединенные Штаты, 699

Уровень цен, 210, 373-374, 386-387

Услуги личные, 90, 133, 220

Утилитаристская философия, 18, 24, 140, 165-166

Утописты, 6, 69, 71, 784

Учетная ставка и внешняя утечка, 431

Уэлс Герберт Джордж, 625сн.

Фабианство, 712

Фабричная система, 579. См. также Промышленность; Технология

Фашизм, 767

Фейербах Людвиг, 18

Фейрчайлд Фред Роджерс, 765сн.

Феодализм, 771, 787

Фергюсон Адам, 186сн.

Феттер Франк Альберт, 247сн., 256сн., 457, 595сн.

Физиократия, 12

Физиология, 93. См. также Естественные науки

Философия: эпистемологические проблемы, 32-70

человеческая деятельность, 14-31

Фихте Иоганн, 675

Фишер Ирвинг, 194, 208, 413-414, 457, 507сн.

Флобер Гюстав, 253сн.

Фома Кемпийский, 204

Фондовая биржа, 482-485, 747

Фош Фердинанд, 478

Франклин Бенджамин, 77сн.

Фрейд Зигмунд, 36

Фронтир, исчезновение, 615-616

Фуллартона, принцип, 415

Фурье Шарль, 70СН., 130, 226

Фьючерсы, 241-242, 308

Хаберлер Готфрид, 517сн., 746сн.

Хайек Фридрих Август, 262сн., 263сн., 373сн., 463сн., 492сн., 541сн., 664

Халлер Карл Людвиг, 811

Хан Альберт, 728сн.

Хансен Элвин Харви, 684сн.

Харизма и лидеры, 142, 147

Хатт Уильям Гарольд, 555сн., 557сн., 722сн.

Хейни Льюис Генри, 597сн.

Херцфельд Марианна, 435сн.

Хлебные законы, 80

Хобден Ланселот, 76сн.

Холистические концепции, 5, 137-144, 375

Хофф Т. Дж. Б., 664сн.

Христианство 38, 678. См. также Нравственность; Религия,

Художники. См. также Гении, 227сн.

Хэзлитт Генри, 619сн., 728сн.

Хэкслер Эли Филип, 623сн.

Хэммонд, Джон Лоуренс и Барбара, 578сн., 581

Цезаризм, 173сн.

Цели и средства деятельности: анализ, 89-91, 264; временнoе предпочтение, 447, 466; градация, 190; использование, 197; общественное сотрудничество, 170, 174

Ценность: парадокс, 61-62, 115; переоценка, 162, 164

Центральный эмиссионный банк, 416-417

Центристская (умеренная) политика, 685, 806

Цены: 308-372; античная цивилизация, 718-721; бумы, 516; бухгалтерский учет, 318-328; вмешательство, 710-731; деньги, 191, 194, 203; доход, 368-369; земля, 368, 489, 597, 602-604; издержки, 94, 331; изменчивость, 206-207, 279, 612; каталлактика, 312, 354; классическая теория, 61; конечные, 232-233; конкурентные, 335, 337; курсы обмена валют, 484; максимальные и минимальные, 711, 714-715; монополия, 263, 335-355, 359-363, 372, 638, 717-718; на товары, 313-318; нерыночные, 370-372; образование, 62-63, 201, 366; определение стоимости, 312-313; определение, 255, 313, 372, 398, 660; паритет, 425, 429, 738-739; потолки цен, 714-715; потребление, 311, 360-362, 368; правительство, 397; премия, 403, 438, 505-508, 511, 514-515; производство, 395, 437, 516; профсоюзы, 728-731; равновесие, 233, 309, 353, 357, 665; регулирование, 317, 710, 714-720, 775; репутация, 355-358; рынок, 231, 317-318, 366, 368, 714; связанность, 366-367; справедливые, 680, 681; спрос и предложение, 313; спрос, 359-360; стабилизированные, 339; статистика, 310-311, 329-335, 612; теория, 230; труд, 564; уровень, 210, 373-374, 387; ценность, 94, 191; ценовая дискриминация, 310сн., 363-366; экономический прогресс, 437

Цивилизация: античная, упадок, 718-720; либерализм и, 11, 789; первобытная, 37, 137, 563; прогресс, 83, 156, 458, 563, 609, 785; судьба, 13, 778; частная собственность и, 250, 640. См. также История; Сбережения

Частная собственность, 249, 293-294, 614-616, 640-642, 678

Чейзл Филарет, 182

Чейни Эдвард Поттс, 42сн.

Чеканка, 732

Человек: вегетативный, 31; действующий, 14-31; иррациональный, 317; неравенство, 126, 149, 164-166, 789-790; обычный, 47, 183, 576, 580-582; первобытный, 35, 37-39, 137, 563; рациональный, 22; реальный, как данность, 610-611; член общества, 43; экономический (см. также Homo oeconomicus), 62. См. также Деятельность (действие) человеческая

Человеческое существование, 135-167, 826-830

Чемберлин Эдвард, 303сн.

Чередующийся стандарт. См. Биметаллизм

Чернуски Энрико, 417

Чикотти Этторе, 591сн.

Швейцария: девальвация валюты в, 434; монополия на зерновые и, 366

Национальный банк и, 434-435

Швеция, процветание, 750сн.

Шеллинг Фридрих Вильгельм, 675

Шеффле Альберт, 656

Шкала: потребностей, 93; ценности, 91-93, 98

Шопенгауэр Артур, 31

Шпанн Отмар, 640

Шпенглер Освальд, 609

Штирнер Макс, 143

Штригл Ричард, 247сн., 606сн.

Шульц Альфред, 27сн., 96сн.

Шульц Генри, 330

Шумпетер Йозеф, 335, 494сн., 495

Эвдемонизм, 18, 24

Эволюция, 34, 161, 182, 252, 455

Эгалитаризм, 165

Эго, 14, 26-29, 45

Эгоизм, 228, 636, 688

Эдамс, Томас, 491сн., 694сн.

Эддингтон Артур Стенли, 57сн., 199сн.

Эли Ричард Т., 337сн., 491сн., 694сн.

Эйнштейн Альберт, 40, 98сн.

Экзорцизм, 38, 67

Эконометрика, 329-331

Экономисты: австрийские, 8, 114, 463-464; английские, 463сн.; марксистская критика, 12; математического направления, 236, 335, 374, 386, 399, 657-658; профессия, 815-816; теории laissez faire, 579. См. также Классической школы экономисты

Экономическая автаркия, 252сн., 298

Экономическая наука: буржуазная, 76; граждане и, 823-824; задачи, 10, 90, 175, 192, 335; как профессия, 815-816; математический метод, дифференциальные уравнения, 665-669; метод, 64-68; неописательный характер, 809-812; образование и, 821-824; общественное мнение и, 505, 810-811; определение, 13, 188, 196, 212сн., 252, 362, 370, 461, 567, 814-824, 830; отрицание, 8, 10, 24, 220-222, 607; познание, 193, 826; праксиология и, 5-7, 89, 92, 467, 828, 830; преподавание, 818-822; прусская историческая школа, 566; рыночного общества, 219-644; университеты, 818-821; философия неспециалиста, 435-436; ценностные суждения и, 13, 24, 280, 337, 827-830; эпистемологический характер, 7, 32-70

Экономический расчет, 190-218, 654-669; границы, 203-205; денежный как инструмент деятельности, 216-218; деньги и, 202, 211; капитализм и, 216, 245, 458, 480; определение ценности без, 190-200; при социализме, 654-669; проблема, 195-198, 289, 316, 327; результаты, 396-398; рынок и не-рынок и, 194, 198-200; средства, градация, 190; стабилизация, 207-215, 391; сфера, 201-215; теория, 188-218, 244, 396-398, 654-669, 807-808; цены, 191

Экономический человек, 61-63, 226, 610

Экспансия, кредитная. См. Кредитная экспансия

Эксперименты, 33-34, 58-59

Эксплуатации доктрина, 284, 564-568, 723-724

Экспорт и импорт: деньги и, 421, 446, 742

Эластичность спроса, 56, 330

Эллис Хауард, 383сн.

Эмпиризм, 34, 68

Энгельс Фридрих: взгляды, 72, 81, 129; общественное развитие, 632; произведения, 552сн., 565сн.; уровень жизни, 156; частная собственность, 186сн., 222сн., 252

Энглис Карел, 28сн.

Эпикуреизм, 18, 138

Эпистемологические проблемы, 5, 7, 32-70

Эпоха машин, 789

Эрзац, 778-780

Эрлих Пауль, 659

Эспинас Альфред, 7сн.

Этатизм, 179, 649, 653, 675

Этика, 18, 92, 138, 678-683

Этнографы, 83

Юм Давид, 7, 72, 138, 193, 389-391, 625

Янг Аллин ,491сн., 694сн.

Янг Артур, 581

Einfuhlung, 51

Greidanus, Tjzrdus, 402сн.

Homme moyen, 611

Homo agens, 17

Homo oeconomicus, 62-63, 226, 610

Homo sapiens, 17, 27, 35

Laissez faire: промышленная революция, 577; смысл, 583-585; мир и, 774, 778; производительные силы и, 12, 789; уровень жизни и, 580, 700; технология и, 580

Lebensraum (Жизненное пространство), 305

Numeraire, 235, 390

Pax Britannica, 181

Realpolitik, 180

Sozialpolitik, 305, 344, 782

Volkswirtschaft, 304-307, 374, 482, 486, 597

Wertfreiheit, 48-49, 826-830

Wirtschaftliche Staatswissenschaften, 62, 566, 712-714