VI. Проблема распределения и социализм

Прочтя настоящее заглавие каждый социалист скажет, что проблема распределения имеет интерес только в обществе, в котором владеющие классы под видом ренты и прибыли присваивают себе продукт чужого труда, но такой проблемы нет и не может быть в пределах социалистического общества, ибо рабочий получает в нем полный продукт своего труда.

Однако, действительно ли социалистическое общество может выплачивать рабочему полноценный продукт производства без всяких отчислений в счет используемых им в процессе труда природных сил, поскольку они даны в ограниченном количестве, и капитала? Не приведет ли такой порядок к нелепостям и даже... к несправедливостям? Исследуем.

Социалистическое общество посылает две группы рабочих на два рудника. Обе они трудятся одинаково усердно и искусно и наламывают одинаковое количество руды. Но из одной руды добывают желело, а из другой платину. И в социалистическом обществе платину будут ценить выше, чем железо. Будет ли социалистическое общество платить каждой группе в соответствии с произведенными им ценностям?

Возьмем другой случай. Социалистическое общество предоставляет двум равночисленным группам сельскохозяйственных рабочих два участка. Они проработали год с одинаковым усердием и искусством, а в результате, вследствие разнокачественности участков, на одном из них получилось в 11/2 раза больше продуктов, чем на другом. И в социалистическом обществ 11/2 пуда зерна ценятся выше, чем 1 пуд. Будет ли социалистическое общество платить обеим группам рабочих в соответствии с произведенными ими ценностями?

Нам возразят, что платиновый рудник следует использовать интенсивнее, чем железный, и плодородный участок — интенсивнее, чем малоплодородный, и тогда предельной затрате труда будет соответствовать продукт одинаковой ценности. Но ведь это не меняет элементарного факта, что группа рабочих на платиновом руднике в целом вырабатывает больше ценностей, чем группа рабочих на железном руднике, и что группа рабочих на плодородном участке в целом вырабатывает больше ценностей, чем на малоплодородном. В связи с этим в пределах капиталистического общества, при одинаковой оплате труда и капитала, на платиновом участке осаждается большая рента, чем на железном, а на плодородном участке большая, чем на малоплодородном.

Вернемся теперь к уже использованному для другой цели примеру производства канатов на фабрике и в кустарных мастерских. На фабрике группа рабочих произведет больше канатов и, может быть, лучшего качества, чем такая же группа рабочих, [175] трудящихся столь же усердно и искусно в кустарных мастерских. И в социалистическом обществе канаты ценятся пропорционально их количеству и в соответствии с их качеством. Будет ли и в данном случае социалистическое общество выплачивать ценность полного продукта производства обеим группам рабочих?

Ответы на поставленные вопросы не возбуждают сомнений. Очень последовательные социалисты могут, пожалуй, отмахнуться от поставленных нами вопросов заявлением, что они, вообще, не считают нужным ставить вознаграждение рабочего в зависимость от результатов производства. Однако, последовательное проведение этого принципа невозможно. И русский коммунизм первоначально сильно тяготел к принципу: “работать по способностям и получать по потребностям”. Но наша власть скоро признала губительное влияние этого принципа на интенсивность труда и вынуждена была перейти к системе премиальной оплаты труда, а затем и к системе коллективного снабжения, имеющей целью привести оплату труда в еще более строгое соответствие с его результатами. Но если социалистическое общество, подобно капиталистическому, вынуждено дифференцировать вознаграждение трудящихся, то, очевидно, что оно будет это делать в соответствии с продуктивностью труда лишь постольку, поскольку последняя определяется его интенсивностью и проявленным искусством, а не поскольку на нее влияют природная обстановка и большее или меньшее обилие оплодотворяющего труд капитала. Но тогда и в пределах социалистического общества в продукте производства приходится различать долю, которая должна быть… вменена (нельзя не согласиться с П. Б. Струве, что соответствующий термин австрийской школы, “zurechnem”, чрезвычайно удачен) труду, и доли, которые должны быть вменены природой обстановке и капиталу. В капиталистическом обществе последние две доли именуются рентой и прибылью: если эти два термина неприятно звучат для социалистического уха, то можно было бы придумать какие-нибудь новые термины, но ведь существо дела от этого не изменилось бы. Нам приходится вспомнить тот вывод, к которому мы уже пришли при изучении проблемы трудового учета: «тот факт, что производство представляет собой всегда взаимодействие трех факторов: труда, капитала и природы, имеет свое значение и при социалистическом строе и не позволяет себя игнорировать». И так, прибыль и рента являются не историческими, а логическими категориями хозяйства.

Мы чувствуем, что в этом пунке наши экономические воззрения коренным образом разошлись с воззрениями не только коммунистов и социалистов, но всей мыслящей русской интеллигенции, которая вся воспитана на традициях научного социализма. Ведь и покойный Туган-Барановский, который первый на столбцах марксистского органа «Современный мир» позволил [176] себе развить теорию предельной полезности, в этом отношении остался верным научному социализму, — прибыль и ренту он признал историческими категориями капиталистического хозяйства. Ввиду этого мы опасаемся, что наши читатели не легко помиряться с нашими выводами и будут чутко прислушиваться к возражениям против них. Это обязывает нас войти в их рассмотрение. Попытаемся проследить возможные зигзаги экономической мысли, направленные к тому, чтобы прорвать цепь наших умозаключений.

Для защиты концепции научного социализма, вероятно, выдвинуто будет такое его толкование. Маркс, будто бы, совсем не утверждал того, что ценность данного продукта определяется именно трудом тех рабочих, которые участвовали в его создании. Маркс утверждал только, что все ценности, произведенные в определенный промежуток времени в народном хозяйстве, должны быть рассматриваемы, как продукт труда рабочего класса в целом. В связи с этим и каждого рабочего следует считать производящим при нормальном усердии и умении известную среднюю ценность, независимую от природной обстановки и от степени оплодотворения труда капиталом. Мы могли бы из I-го тома «Капитала», в котором товар всегда фигурирует как «кристализованный труд», привести достаточно цитат в пользу более реалистического истолкования экономической теории Маркса, а мои оппоненты, наверное, сумели бы из III-го тому «Капитала» привести достаточно цитат в пользу своего более абстрактного истолкования теории Маркса. Нам представляется, что, хотя экономические концепции I-го тому теперь устарели, но они отличаются большей отчетливостью, последовательностью, и потому имели большое значение для развития науки. Наоборот, концепции III-го тому «Капитала» и менее ясны, и более расплывчаты, а потому имеют меньшую научную ценность. Они являются выражением того, что под конец жизни Маркс поколебался в своей реалистической концепции I-го тому, пытался ее смягчить, но не был уже в состоянии коренным образом переработать своих воззрений, а потому, надо полагать, не мог закончить разработки своего труда. Но, впрочем, я не начетчик в Марксе и готов положиться на своих оппонентов, что абстрактная концепция более соответствет общему духу марксизма. Однако, это нисколько еще не колебнет наших выводов.

Рабочие двух социалистических республик трудятся с одинаковым усердием и умением, но труд в одной республике мало оплодотворен капиталом, а в другой им обильно оплодотворен. Результаты труда, конечно, различны. Чему должна быть вменена разница в продуктивности труда?

Рабочие двух социалистических республик трудятся одинаково усердно и умело, и труд их в одинаковой степени оплодотворен капиталом. Но одна республика располагает только залежами посредственного бурого угля, будными металлом [177] железными рудами, мало плодородными супесчаными почвами, и совсем не располагает хорошими естественными гаванями, а другая республика располагает прекрасными антрацитами, богатыми металлом железными рудами, плодотворными суглинистыми почвами и прекрасными естественными гаванями. Результаты труда будут в обеих республиках, конечно, различны. Чему должна быть вменена разница в продуктивности народных хозяйств обеих республик?

Наши теоретические конструкции могут воплотиться в жизни в очень конкретных фактах, и мы можем быть поставлены перед задачами весьма актуального порядка.

Представим себе, что всемирное торжество социализма совершилось. Но и после этого, конечно, останутся народы бедные капиталом и богатые капиталом. Представим себе, что разоренный русский рабочий обратился к английскому с просьбой дать ему паровозы, машины, орудия, удобрения и с обещанием через 25 лет вернуть весь этот капитал или соответствующий эквивалент. Процент на капитал есть результат эксплуатации. И может быть, русские рабочие, горячие марксисты, убедят, не любящих теорий англичан, что пролетариям брать проценты, да еще с пролетариев, — не хорошо. Однако, такая победа русской точки зрения могла бы иметь для русского рабочего класса весьма печальные последствия. Мы опасаемся, что тогда английские рабочие скажут своим русским товарищам: “Конечно, капитал вам нужнее, чем нам. Но и мы лишним капиталом не располагаем. Вот, американские товарищи имеют каждый по автомобилю, а у нас автомобильные фабрики не оборудованы. Мы начали расселяться в городах-садах, и это дело еще очень далеко от своего завершения, и приходится жить в старых мрачных городах, напоминающих горькие времена капитализма. Неужели нам отложить на целое поколение удовлетворение этих наших нужд? Ведь не забудьте, товарищи, что это ведь капиталы не буржуазии, а наши пот и кровь”. Мы предоставляем марксистам найти возражения против этих слов английского рабочего народа, ибо мы ничего возразить против них не умеем. Очевидно, что после всемирной социальной революции будет одно из двух: или международная циркуляция капитала прекратится — к громадному ущербу не только для развития производительных сил человечества, но и для успехов его культуры, или в международных отношениях категорию процента на капитал пришлось бы признать правомерной, чтобы о ней ни говорил учитель Маркс.

Теперь мы можем себе представить и другую картину. Будет день и английский рабочий народ обратится к русскому с такими словами: “Вот у вас, товарищи, есть сибирские леса. Использовать их как следует Вы не можете, — у Вас нет ни капиталов, ни квалифицированных рабочих, ни организаторов. Разрешите нам эти леса использовать!” И с большим правом, чем в предшествующем случае русские рабочие, англичане [178] могли бы прибавить, и даже не ссылаясь на слова великого учителя: “Не Вы, русские товарищи, эти леса растили, сами выросли, и пожалуй, не пристало Вам и требовать вознаграждения за их использование”. Но вероятнее всего, что практичным англичанам, еще не изжившим глубоко в них вкоренившихся традиций капиталистического строя, такие мысли в голову не прийдут и они попросту предложат своим русским товарищам определенное рентное вознаграждение за использование лесов, от которого последние, по всей вероятности… не откажутся.

Итак, тот метод исследования, на который мы вступили, ввиду возможных возражений со стороны наших оппонентов, оказался особенно плодотворным, ибо он дает возможность отвлечься от классовых отношений, которые своим влиянием на нашу эмоциональную сторону обычно затемняют вопрос. Логический характер ренты и прибыли, как категорий всякой хозяйственной деятельности, в интернациональных отношениях выступает с особой отчетливостью.

Если бы мои предполагаемые оппоненты из лагеря научных социалистов не нашли достаточных доводов против выдвинутых нами здесь положений, то, применительно к прибыли, они наверное сказали бы, что если она есть логическая категория хозяйства, то в конце концов она должна быть отчислена труду, ибо ведь капитал есть продукт труда. Однако мы не можем согласиться и с этим утверждением научного социализма.

Отвлечемся опять от затемняющих вопрос социальных отношений. Две социалистических республики, в одинаковых природных условиях, с одинаковыми запасами капитала, с одинаково усердным и умелым рабочим классом. Между ними только одно отличие. Рабочий класс одной республики сохранил, в качестве наследия от капиталистического строя, столь распространенное в последнем качество — предусмотрительность. Благодаря этому, оказывается, что в каждый новый год он вступает, не только сохранив старый капитал, но и приумножив его. Рабочий класс другой республики, наоборот, страдает некоторой непредусмотрительностью. В связи этим к концу года его капитал оказывается не только не приумноженным, но даже сократившимся. Если так будет продолжаться несколько лет, то рабочий класс первой республики будет богатеть: он будет и лучше удовлетворять своим потребностям, и ему все легче будет приумножать свой капитал. Наоборот, рабочий класс другой республики, трудясь столь же усердно и умело, будет беднеть; и если даже нужда его обучит благоразумно, то, вследствие низкой производительности, обедневшего капиталом, народного хозяйства, поправить его состояние будет очень трудно. Конечно, богатая, но мирная социалистическая республика, не придет с дредноутами, цеппелинами и дальнобойными пушками, чтобы империалистически подчинить свою бедную соседку, как это нередко случалось при капиталистическом строе. Надо полагать, что, насытив капиталом [179] свое собственное хозяйство, она его избытки предложит за известный процент своей обнищавшей соседке, и… пущенным на проценты капиталом она выручит из беды дружественный народ, впавший в бедность по собственному легкомыслию.

Приведенный пример, который мы намеренно поставили так, чтобы отвлечься от социальных отношений, нам с отчетливостью показывает, что хотя труд, конечно, является необходимым фактором всякого производства, а следовательно и производства капитала, все же само по себе производство, а следовательно и труд, капитала не творит. Для создания и даже сохранения капитала необходимо еще что-то… может быть, воздержание? Но термин этот остроумно высмеял Лассалем с помощью картины толпы капиталистических аскетов с Ротшильдом во главе, которые своим “воздержанием” творят главные массы капитала. Для тех, кто накопляет капитал из скромного дохода, этот акт действительно требует воздержания, но чем доход обширнее, тем термин этот становится менее подходящим, ибо в этих случаях для накопления капитала требуется только благоразумие, расчетливость. Английские экономисты пустили в обращение более объективный термин — “ожидание” (waiting). Но дело не в термине, нам важно было показать, что капитал есть особая категория хозяйственной жизни, происхождение коей не сводится просто к труду, — к производству.

Очевидно, что в своем протесте против индивидуального присвоения ренты и прибыли научные социалисты зашли слишком далеко, отрицая ренту и прибыль, как логические категории хозяйства, а вместе с тем отрицая особое от труда и производства происхождение капитала. Между тем никакая национальная организация хозяйства не возможна без распределения произведенных ценностей на три категории: заработную плату, прибыль и ренту.

Мы сделали длинный теоретический экскурс. Но мы вернулись из него с ценными выводами, конечно, не для марксистской доктрины, но для практического социализма. Уже небольшой опыт русской революции доказывает, что попытка коммунизма сделать вознаграждение за труд независимым от его результатов приводит неминуемо к параличу энергии трудящихся. В настоящее время наша республика стремится привести вознаграждение за труд в возможно строгое соответствие с результатами труда. В этих условиях совершенно невозможно держаться той точки зрения, что трудящиеся в данном производстве могут претендовать на весь его продукт. В особенности же с того момента, когда наша республика, прорывая марксистскую концепцию социализма, разрешает отдельным фабрикам реализовывать свои продукты на рынке («разрабатывать» их, как ворчат твердокаменные марксисты), вопрос приобретает актуальное значение. Вправе ли рабочие национализированной табачной фабрики реализовать на рынке в свою пользу весь продукт за вычетом, конечно, [180] той его части, ценность коего должна покрыть амортизацию капитала, или нет? С марксистской точки зрения ответ должен быть утвердительный, с развиваемой нами точки зрения ответ должен быть отрицательный. Если капитал принадлежит республике, как совокупности трудящихся, если производительность труда зависит от капитала, то она вправе требовать от рабочих вознаграждение за то, что она предоставила им возможность использовать свой труд на фабрике,.. она вправе требовать процента на капитал. А если бы республика предоставила рабочим землю, то она вправе за нее требовать ренту.

Еще явственнее выступает практическая несостоятельность марксистской доктрины в условиях нашей новой экономической политики, — при сдаче в аренду национализированных фабрик. Если рабочим по праву должен принадлежать весь продукт производства, то достаточно того, что им посадили на шею эксплуатирующего их предпринимателя. На каком же основании республика требует еще от предпринимателя арендный платеж, который, конечно, ограничивает возможный заработок рабочих? Для рабочих является еще недостаточным утешением тот факт, что наша республика рабочая, ибо фонд рабочего класса не есть все-таки доход данной группы рабочих.

С нашей точки зрения, взимая арендный платеж с предпринимателя, республика рабочих нисколько не обижает. Но чтобы ближе разобраться в размерах этого платежа, нам необходимо расчленить капиталистическую прибыль. С точки зрения современной политической экономии она не представляет из себя склада “прибавочной ценности”, она делится на следующие довольно определенные элементы: вознаграждение за капитал, вознаграждение за риск, субъективный и объективный, и предпринимательский доход. Очевидно, что республика имеет право на вознаграждение за капитал и за субъективный риск, а частью и за объективный риск; предпринимательский доход и отчасти вознаграждение за объективный риск должны быть предоставлены предпринимателю. Марксизма в такой организации, конечно, нет ни крупицы, но элементы социализма, в более широком смысле, имеются, ибо общество сохраняет за собой нетрудовые доходы, к которым предпринимательский доход не может быть целиком причислен.

А надо признать, что и рента, и проценты на капитал очень и очень пригодятся социалистической республике. Прежде всего социалистическое государство ведь фактически несет на себе главный риск производства, и при малейшей непредусмотрительности она свой капитал может загубить. И еще важнее то, что вся конструкция социалистического общества такова, что она убивает у его членов всякий интерес к сбережениям; этим она подрывает в корне столь могучий при индивидуалистическом строе процесс капиталообразования. Таким образом, социалистическое общество должно взять на себя тяжелое, может быть непосильное, [181] бремя расширенного воспроизводства. И само собой разумеется, что социалистическое общество обязано удовлетворять коллективным потребностям своих граждан, в особенности их культурным нуждам, во всяком случае в более широком масштабе, чем они удовлетворяются в капиталистическом обществе, где культурные нужды в значительной части удовлетворяются за частный счет и по частной инициативе. Не из одних налогов же собирать нужные для всего этого средства. Налоги легче собирать в капиталистическом обществе, где значительная часть доходов концентрируется, и их труднее собирать в обществе, где они уравнительно распылены.

Наши выводы о природе прибыли и ренты имеют значение также и для родственного социализму, кооперативного движения. Кооперация пока еще живет теориями научного социализма, и это при соприкосновении с рабочим вопросом ставит ее в весьма двусмысленное положение.

Одной из важнейших очередных задач для потребительской кооперации, а отчасти и для других ее видов, является широкое развитие собственного производства. Эта задача имеет большое значение не только для кооператоров, но и для рабочего класса, ибо кооперативное производство, конечно, будет предпочтительно строиться на экономии высокой заработной платы и будет оказывать благоприятное влияние и на положение рабочих в капиталистическом производстве. Но идеология современного социализма до крайности запутывает отношение кооперации к работающим в ее предприятиях наемным служащим и рабочим.

В этом отношении очень характерны рассуждения покойного М.И. Туган-Барановского, кооператора и социалиста [М. И. Туган-Барановский. Социальные основы кооперации, с. 170—181]... «Весь продукт, производимый на фабрике потребительного общества, — говорит он в полном согласии с учением Маркса, — создан рабочими, прямо или косвенно принимавшими участие в производстве. Потребительское общество, давшее фабрике капитал, ни малейшим образом не создавало прибавочного продукта, и значит, может претендовать на возвращение из полученного продукта лишь той его части, которая соответствует по своей ценности затраченному капиталу. Но если так, то для чего потребительному обществу устраивать фабрику? Если оно вернет себе только затраченный капитал, то устройство фабрики будет для общества бесполезно». Вывод Туган-Барановского из сделанной марксистской посылки не только в основе правилен, он даже смягчен. Эта фабрика несомненно вредна для потребительного общества, ибо отвлекает его средства и подвергает их риску. Противоречие здесь получается неизбывное, и в конце концов, Туган-Барановский приходит к довольно грустному для коопераора [182] и научного социлиста выводу: «Кооператив не может вознаграждать занимаемых им рабочих согласно принципу возвращения им полного трудового продукта». После этого довольно жалким является самоутешение автора, что кооператив будет применять высшие из норм вознаграждения труда, практикуемых в капиталистических предприятиях, т.е. что он будет лишь умеренно эксплуатировать трудящихся у него рабочих и служащих. Согласно взглядам современной политической экономии, потребительское общество имеет уже во всяком случае полное право оставить за собой и процент на капитал, и вознаграждение за риск, и предпринимательский доход, и прибавим на доходы потребительного общества, полученные от капитала, действительно сколоченного воздержанием скромных труженников, меньше всего в праве претендовать не только рабочие, но и общество, как целое.

Если, таким образом, и в социалистическом обществе продукт производства должен быть распределен на заработную плату, на которую могут претендовать рабочие, и на прибыль и ренту, которые должны быть отчислены в пользу заменившего капиталиста государства, то практическое разрешение этой задачи при отсутствии рынков на предметы потребления и на средства производства в пределах марксизма невозможно. В капиталистическом хозяйстве эта задача решается в стизином процессе конкуренции предпринимателей на рынке средств производства. Притом дело не идет ни для земли, ни для капитала, ни для труда о выработке каких-то средних. Для каждого участка назначается своя рента, для каждой вещной формы капитала — своя quasi-рента и для каждой формы труда соответствующая данным условиям заработная плата. Каждое средство производства при совершенной конкуренции оценивается в соответствии со своей предельной производительностью. В социалистическом обществе, если бы даже мы опирались на действующий рынок потребительных благ, чего в данном случае нет, мы все же не сумели бы выполнить эту задачу вменения с тем же совершенством, как она выполняется в стихийном процессе.

Другое дело — условия, создаваемые новой экономической политикой. Раз воссоздается рынок продуктов потребления, а государство воссоздает и рынок на средства производства, то, хотя и в малосовершенной форме, но все же стихийный процесс вменения опять восстанавливается.

Защищая положение о ренте и прибыли, как логических категориях всякого хозяйства, и о специфическом происхождении капитала, мы не хотели бы взять на себя ответственности за вывод, который делают из них многие экономисты, — о полной и безусловной правомерности индивидуального присвоения земли и капитала, бесконтрольного ими распоряжения и индивидуального присвоения ренты и прибыли. И после признания выдвинутых положений этот вопрос еще подлежит особому рассмотрению. Против приведенных выводов могут быть выдвинуты и после принятия наших положений серьезные возражения. Пусть теперешнее распределение дохода является следствием указанных нами объективных фактов, определяющих производительность труда, но самое это распределение исходит из данного крайне неравномерного распределения собственности, которое имеет свои исторические корни не столько в экономической жизни, сколько в политическом преобладании высших классов, а в глубине веков прямо в насилии и грабеже. А затем производительность земли и капитала есть результат политического и культурного развития общества, а не заслуга землевладельцев и капиталистов. Ведь совсем не далеко от нас время, когда земля без прикрепленного к ней населения не имела никакой цены, а капитал не только не давал дохода, а требовал расхода для своего сохранения. Вот почему в известной мере общество, как целое, может смотреть на землю и на капитал, как на свое достояние, и может претендовать на известное участие в отбрасываемых этими факторами доходах. Эта правовая идея выношена 19-м столетием, на ней строится современная социальная политика, которая не может основываться только на целесообразности, а должна иметь под собой и известное правосознание. Наша критика, конечно, не направлена против этой идеи, выстраданной 19-м веком, мы не защищаем принцип: “laisser faire, laisser passer” мы боремся только против учения, которое желало бы с корнем уничтожить основную движущую силу европейской цивилизации, — принцип хозяйственной свободы. К рассмотрению вопроса об отношении социализма к этому принципу нам предстоит теперь перейти. [54]