Спасибо за ряд четких мыслей. У меня нет сомнения, что в этой сфере Вы более компетентны, чем я. А потому нижеследующие строки, пожалуйста, рассматривайте не в качестве продолжения лобового спора, а как контекст задавания ряда вопросов.
(Вопрос, в сущности, один, но просто он местами варьируется, и вариации, быть может, позволят увидеть какие-то дополнительные грани вопроса)
Итак, главный вопрос: имманентно государство или трансцендентно? В более простой форме: есть ли жизнь на Марсе и, если есть, то вторгается ли она в нашу земную жизнь?
Насколько я понимаю, для либерализма базовой является онтология некоторого естественного состояния, естественных прав и устремлений (на жизнь, свободу, частную собственность, свободу социального взаимодействия, в т.ч. на свободу заключения контрактов и др.). Эти качества неотчуждаемы и присущи человеку от рождения - более того, от Сотворения, ср. с текстом Джефферсона.
Далее мы эмпирически видим повсеместно ситуацию, что социальная жизнь устроена таким образом, что есть ГОСУДАРСТВО. И это государство есть сущность, нарушающая систему базовых прав и устремлений человека: оно отнимает часть нашей собственности (или всю), оно вмешивается в процессы заключения контрактов и т.д.
Вопрос: это "противоестественное" состояние (вся штука - в правомерности и смысле кавычек) есть следствие действия имманентных или трансцендентных факторов? Если имманентных, то отсюда следует, что предположенная исходная система естественных качеств (свойств) человека неполна; если трансцендентных, то их не грех было бы указать ( а это, как Вы понимаете, затруднительно).
Например, Хоппе в своей статье(за ссылку - большое спасибо!) возводит генезис государства к естественно существующим элитам. Но, логически, это не совсем полно: ибо если (цитирую Хоппе) "В любом обществе есть люди, которые в силу наличия у них каких-то особых качеств, приобретенных или данных им от рождения, имеют статус элиты. Вследствие своего таланта, богатства, мудрости или храбрости они пользуются неким естественным авторитетом, а их мнения и оценки пользуются всеобщим доверием и уважением.
Более того, в ходе отбора, имеющего место при образовании семей, а также в силу действия генетических законов наследственности и гражданских законов о наследовании, этот авторитет оказывается распределенным среди небольшого числа родов. Именно к главам знатных родов, известных своими добродетелями и признанными достижениями, обращаются люди в случае конфликтов и жалоб.
Из этих естественных элит и возникает государство. Оно возникает в результате одного незаметного, но решающего изменения, а именно из-за монополизации судебных и миротворческих функций. Однажды некий член признанной естественной элиты получает возможность настоять (преодолев сопротивление других членов элиты) на том, что именно он будет единственным лицом, разрешающим все конфликты на данной территории", - то загвоздка вновь обнаруживается в фигуре "получает возможность настоять".
А именно, возможность реализации его желания (пусть явного, легко просматривающегося) монополизировать судебные и миротворческие функции обязательно предполагает наличие латентной готовности иных людей, причем очевидного большинства, отдать, "отчуждить" ему часть этих функций.
Человеку свойственно не только стремление к свободе. Увы, ему, симметрично, свойственно и стремление к несвободе. Точнее, стремление передать долю своей свободы в траст (или в обмен) на снятие с себя части хлопот, ответственности, мышления. И это тоже свобода! Ибо это есть своего рода чистая рыночная операция, абсолютно корректная сделка. Свободный человек не может быть принуждаем к свободе.
На этом пути мы приходим к имманентной интерпретации государства.
Джефферсон, кстати, это вероятно чувствовал, когда написал не только "право на свободу" но и на "стремление к счастью". Для очень многих людей - точнее, для каждого, но в разной мере - счастье включает в себя аспект безмятежности (пусть другой воюет или организует малое предприятие, - спасибо ему за это! - а я в это время с удовольствием пойду к девушкам или распишу пулю).
А потому с демократией не все так просто. Вы - и это очень интересно, я по-честному - проводите противопоставление демократии (вещи несимпатичной) и рынка (вещи симпатичной). Но правомерно ли такое противопоставление? Не есть ли демократия результат безупречной рыночной сделки?
Не есть ли 52% марта 2000 года тоже результат рыночной сделки? Можно справедливо возразить: пусть так, но разве на рынке не дурят? Конечно, дурят. Однако не будет ли тогда здесь полезно вновь вернуться к хайековской "информационной системе"?
Ведь если, как Вы пишете, "рынок, в первую очередь - система обменов между частными собственниками", то моя свобода в большей мере моя частная собственность, чем, скажем, акции или автомобиль. И здесь выстраивается своего рода иерархия типов частной собственности и, соответственно, их индивидуально-субъективных и усредненно-рыночных оценок. А они - никуда не деньшся - сильно связаны с "личностным знанием", "эпистемологическими структурами" и всей хайековской парадигматикой.
С уважением, Пинский