Джозеф Хит, Уэйн Норман "Теория интересов, корпоративное управление и государственный менеджмент"

Официальная версия статьи опубликована в: Journal of Business Ethics 53, pp 247-265, 2004

Теория интересов, корпоративное управление
и государственный менеджмент

Чему может научить в пост-энроновскую эпоху история государственных предприятий?

Джозеф Хит (Joseph Heath)

Факультет философии Университета Торонто

Уэйн Норман (Wayne Norman)

Факультет философии Университета Монреаля

Резюме

Эта статья бросает вызов тем, кто полагает естественной связь между корпоративной социальной ответственностью и хорошим корпоративным управлением (corporate governance). Недавняя волна корпоративных скандалов в США и других странах лишний раз подчеркнула серьезность проблем агентирования, возникающих между менеджерами и акционерами. Эти скандалы напоминают, что, даже если согласиться на самое узкое представление об ответственности менеджеров (например, не признавать вообще никакой ответственности, кроме обязательства максимизировать цену активов акционеров), все равно остаются весьма серьезные трудности, связанные с эффективной институционализацией этого обязательства. В статье также показывается, что с расширением ответственности менеджеров и с включением в нее расширенных обязательств по отношению к другим группам заинтересованных лиц проблемы агентирования еще более усложняются, затрудняя тем самым эффективный контроль за менеджерами. Отсюда центральный вопрос: достижимо ли строгое следование корпоративной социальной ответственности институционально? В поисках ответа поднимается история государственного менеджмента и, в особенности, опыт социал-демократических правительств 1960-70х гг. с их попытками добиться социальной ответственности от менеджеров в национализированных отраслях. Результаты этого исследования менее чем оптимистичны для поборников корпоративной социальной ответственности. На самом деле история менеджмента в государственном секторе содержит ряд серьезных предупреждений, к которым при попытках сочетать жесткую социальную ответственность с эффективным корпоративным управлением следует отнестись весьма внимательно.

Ключевые слова

Проблемы агентирования, корпоративное управление, корпоративная социальная ответственность, проблемы агентирования с несколькими принципалами, государственный менеджмент, теория интересов.

Для сторонников той теории фирмы, которая известна как «теория интересов» («stakeholder theory», ТИ), акционеры являются всего лишь одной из важных групп заинтересованных лиц. Вместе с клиентами, поставщиками, сотрудниками и местным населением, акционеры вносят вклад в успехи или неудачи фирмы и зависят от таких успехов или неудач. В соответствии с одной из типичных формулировок этого утверждения, «точно так же, как бизнес несет особые и определенные обязательства по отношению к своим инвесторам, ... он несет и другие обязательства по отношению к различным группам заинтересованных лиц»¹. У фирмы и ее менеджеров есть особые обязательства обеспечить получение акционерами «справедливого» дохода от своих инвестиций, но у фирмы есть и особые обязательства перед другими заинтересованными лицами, превышающие и выходящие за пределы, обозначенные требованиями закона. В случае конфликта этих интересов, требования и интересы одних заинтересованных лиц, включая акционеров, должны умеряться или приноситься в жертву для выполнения основных обязательств перед другими заинтересованными сторонами.

Естественно, идея «акционеров как лишь одной из групп заинтересованных лиц» — это не та идея, которая положена в основу корпоративного законодательства в большинстве государств с рыночной экономикой. В корпоративном законодательстве за акционерами как владельцами фирмы признается превалирующий статус. Они вправе избирать весь совет директоров или большую часть его членов, которые, в свою очередь, вправе нанимать и увольнять высших менеджеров, принимать или отвергать важные правила и стратегии фирмы. У акционеров, следовательно, есть право рассматривать фирму как инструмент максимизации дохода от своих инвестиций. Совет директоров, будучи обязан соблюдать требования закона и контрактные обязательства по отношению к иным заинтересованным лицам, также полностью вправе указывать менеджерам считать максимизацию прибыли акционеров и стоимости их акций конечной целью фирмы².

Из-за превалирующего статуса и контроля, которые признаются за акционерами корпоративным законодательством, приверженцы теории интересов были склонны уделять сравнительно мало внимания защите прав акционеров. Предполагалось, что у тех и так достаточно сил обеспечить учет своих интересов фирмой и ее менеджерами. А те приверженцы теории интересов, что принимали во внимание основы возникновения прав акционеров, обычно пытались показать причины, по которым эти права должны быть ограничены правами или интересами других групп заинтересованных лиц.

Мы должны пересмотреть это допущение из-за «Энрона» (Enron). «Энрон» мы используем здесь как условное обозначение для волны корпоративных скандалов, потрясавших американский бизнес в конце 2001 и весь 2002 г. (включая ведущие фирмы, такие как Arthur Andersen, WorldCom, General Electric, Tyco, Qwest, Adelphia, Halliburton, Global Crossing, AOL Time-Warner, Merrill Lynch, Health South и, конечно же, сам «Энрон»). Оказывается, в энроновскую эпоху акционерам не хватило сил обеспечить учет своих интересов высшим руководством фирм. Хоть и нет общего объяснения тому, что пошло не так в указанных компаниях, все же источник почти всех этих скандалов можно найти в разрушении отношений управления между акционерами, советом директоров и высшими менеджерами. Те, кто заинтересован в системе акционерного капитализма больше всего — инвесторы, брокеры, аудиторы, финансовые регуляторы, законодатели и пр. — извлекли из этого урок и быстро среагировали. Власти сразу же попытались найти в отношениях управления дыры, через которые проникли самые вопиющие злоупотребления, и предложили «залатать» их посредством пересмотра регулирования или добровольных кодексов поведения, призванного в будущем предотвратить подобные скандалы или уменьшить их вероятность³. Основной целью большинства таких пост-энроновских реформ было усиление подотчетности корпоративных менеджеров советам директоров и акционерам.

В этой статье мы доказываем, что «Энрон» преподает еще более важные уроки приверженцам теории интересов, возражающих против доминирующей акционероцентрической концепции фирмы. Во-первых, приверженцы теории интересов недооценили степень важности интересов акционеров фирмы (и контроля над ней с их стороны) для соблюдения интересов других заинтересованных лиц. Каждый из заинтересованных лиц «Энрона» пострадал, и когда высшие менеджеры сговорились действовать против интересов акционеров, и когда акционеры утратили доверие к компании. Во-вторых, защитники радикального отхода от акционероцентрической концепции фирмы уделили недостаточное внимание вопросам управления и корпоративного законодательства. Хотя мы несколько раз подчеркнем причины нашей уверенности в неизбежности устойчивого совпадения интересов акционеров и других заинтересованных лиц, сосредоточимся мы на значимости проблем агентирования для управления вообще, и для управления «дружественными к заинтересованным лицам» фирмами в частности.

Разрушение отношений управления в скандалах энроновской эпохи было по большей части неудачей этих фирм и их акционеров в деле защиты от проблем агентирования. Используя асимметрию информации и конфликты интересов в советах директоров, агенты (высшие менеджеры) смогли действовать вопреки интересам принципалов (акционеров), причем действовать, вполне рационально ожидая избежать наказания. Основной вопрос, который ставится в статье, это возможность защиты отношений управления в фирмах, предполагающих первичную ответственность не только перед акционерами, но и перед другими заинтересованными лицами, от соответствующих проблем агентирования. Этот вопрос будет рассмотрен с двух сторон: сначала с обращением внимания на некоторые абстрактные, структурные особенности проблем агентирования, которые скорее всего представляют вызов тому, что можно назвать «теорией интересов в управлении», а затем с предложением кажущейся нам плодотворной области эмпирических и научных исследований для тех, кто стремится к разумному управлению дружественными к заинтересованным лицам фирмами, а именно, области исследований неудач с управлением фирмами в государственном секторе, с их мандатом, предполагающим множественность заинтересованных лиц или «социальную ответственность». Основной целью этого изыскания является предоставление примера, на котором могут сойтись два давних спора — в ТИ, с одной стороны, и в теории государственного менеджмента — с другой, — которые до сих пор пребывали во взаимной изоляции. Мораль сего назидательного повествования о теории агентирования и государственном менеджменте заключается в том, что любая наивная перестройка корпоративного законодательства и корпоративного управления, поощряющая менеджмент в пользу заинтересованных лиц, может обернуться подверженностью фирм в одно и то же время как внутреннему мошенничеству, подобно «Энрону», так и колоссальной неэффективности, подобно, скажем, «Онтарио Гидро» или «Бритиш Стил»⁴. Из-за этих потенциальных проблем основной нормативной интуиции, стоящей за теорией интересов, скорее всего наилучшим образом соответствуют стратегии, реализуемые в фирмах, сохраняющих структуру управления, фокусированную на акционерах.

Корпоративная социальная ответственность и теория интересов

Важно начать с прояснения того, какие аспекты «теории интересов» наиболее важны для анализа корпоративного управления. В задачи этой статьи не входит обзор обширной литературы по корпоративной социальной ответственности (КСО), теории интересов (ТИ) или так называемому «тройному подведению итога» ("triple bottom line", 3ПИ). Важно лишь основное убеждение приверженцев этой модели в том, что корпорации несут более широкую ответственность перед основными группами заинтересованных лиц, такими как сотрудники, население, клиенты, поставщики и т.п., нежели четко определенную законом. Все эти теории противостоят предположительно более классической концепции менеджериальных обязательств, в которой, как говорил Мильтон Фридман, единственной «социальной ответственностью бизнеса является максимизация прибыли» (Friedman 1970), и в которой превалирующими заинтересованными лицами являются акционеры. Для более наглядной картины как теории интересов, так и ее классических альтернатив, стоит различить несколько весьма различных, хотя в чем-то и пересекающихся, теорий⁵:

1. Онтологическая ТИ. Это теория фундаментальной природы и назначения корпорации. Фирма в сущности является «организационной единицей, посредством которой многие различные индивидуумы и группы пытаются достичь своих целей»⁶. «Цель фирмы как таковой ... — служение инструментом согласования интересов заинтересованных лиц»⁷. Это противоречит акционероцентрическому взгляду на фирму как на хозяйственную единицу, мобилизующую ресурсы в целях получения прибыли ее владельцами.

2. Объяснительная ТИ. Эта теория стремится описать и объяснить реальное поведение корпораций и их менеджеров. «Менеджмент отношений с заинтересованными лицами может представлять собой более адекватную модель того, что люди реально делают в корпорациях, чем модель управления входом и выходом»⁸.

3. Стратегическую ТИ. Эта теория объясняет, как выделение определенных ресурсов и менеджериального внимания отношениям с заинтересованными лицами влечет позитивные последствия (увеличение прибыли) для корпорации.

4. ТИ продвижения торговых марок и корпоративной культуры. Будучи подмножеством стратегической ТИ, эта теория объясняет, почему уделение особого внимания интересам определенных групп заинтересованных лиц (в особенности, клиентам и/или сотрудникам, но в некоторых случаях также и «населению», озабоченному состоянием окружающей среды или правами человека) может быть фундаментальным аспектом создания торговых марок или корпоративной культуры фирмы. «Дельфины — наши друзья» или «Клиент всегда прав» способны быть прибыльными стратегиями.

5. Деонтологическая ТИ. Эта теория определяет правомерность интересов и прав различных заинтересованных лиц (предположительно сверх и за пределами прав, признаваемых законом) и использует ее как способ определения корпоративных и менеджериальных обязанностей.

6. Менеджериальная ТИ. Стремящаяся объять всё теория менеджмента (включающая теории организационного поведения, менеджмента человеческих ресурсов, менеджмента отношений с клиентами, лидерства, исследования операций, отчетности и т.д.), помогающая лидерам и менеджерам реализовать стратегические выгоды и удовлетворить деонтологическим требованиям ТИ. «Менеджмент заинтересованных лиц требует в качестве ключевого атрибута одновременного внимания к правомерным интересам всех соответствующих заинтересованных лиц как при разработке организационной структуры и общей политики, так и при оперативном принятии решений»⁹.

7. ТИ в управлении. Это теория того, как конкретные группы заинтересованных лиц должны надзирать за менеджментом и контролировать его (например, какие из групп, в дополнение к акционерам, должны быть представлены в совете директоров, и как этот совет должен функционировать).

8. Регуляторная ТИ. Теория того, какие из интересов и прав тех или иных групп заинтересованных лиц должны защищаться государственным регулированием деловой активности. В современных рыночных обществах диктат принципа «максимизации прибыли при соблюдении закона» с необходимостью влечет исполнение массы обязательств по отношению к поставщикам, сотрудникам, клиентам, населению и пр., поскольку эти обязательства являются юридически значимыми.

9. ТИ в корпоративном законодательстве. Теория того, чем нужно дополнить традиционное корпоративное законодательство для отражения принципов и практик, одобряемых онтологическим, деонтологическим или управленческим подходами к ТИ. Помимо прочего, такой подход к корпоративному законодательству должен защитить менеджеров, придерживающихся стратегий, не максимизирующих прибыль, от гнева акционеров и финансовых рынков. Что еще важнее, он оградит менеджеров от враждебных поглощений в случаях, когда другие инвесторы уверены, что смена менеджеров и стратегий обеспечит большие прибыли.

В литературе ведется спор, осмысленно ли говорить о единой ТИ или же мы имеем дело действительно с таким множеством теорий. Не принимая сторон в этом споре, из приведенного списка можно заключить, что размышление о роли заинтересованных лиц в бизнесе включает широкий круг различных теорий, дисциплин и методик — из экономики, права, этики, политической философии и всех гуманитарных наук, стоящих за менеджериальными субдисциплинами, не говоря уже о метафизике (в случае онтологической ТИ). Даже для обсуждения любой конкретной из так называемых ТИ термин «теория» часто слишком широк. Так что мы последуем авторам недавнего обзора и будем использовать выражение «теория интересов» для обозначения не теории как таковой, а «массива исследований, возникших в последние 15 лет деятельности ученых, изучающих менеджмент, бизнес и общество и деловую этику, в которых идея „заинтересованных лиц” играет критическую роль» (Jones, Wicks and Freeman 2002: 19).

Форма ТИ, служащая фокусом для дальнейшего обсуждения — это деонтологическая ТИ. Мы не ставим цели исследовать основания этой теории, которая утверждает, что у фирм есть нравственные обязанности перед заинтересованными лицами помимо и сверх тех обязанностей, что устанавливаются законом — и, в частности, нравственные обязанности, которые требуют от фирмы действовать способами, предсказуемо снижающими долговременную прибыльность. Для целей дискуссии мы рассмотрим пример фирмы, которая приняла на себя не требуемые законом и уменьшающие прибыльность обязательства по отношению к некоторым группам заинтересованных лиц и исследуем последствия такого решения для процессов исполнения и управления. Это мы будем называть «деонтологической программой для заинтересованных лиц» или «сильной КСО-программой».

Поэтому мы не будем много говорить о способах, которыми государственное регулирование поддерживает права и обязательства заинтересованных лиц и принуждает к их соблюдению и исполнению. Тем не менее, чрезвычайно важно рассматривать эти государственные функции как задающие контекст практически любой дискуссии о ТИ, и поразительно, насколько редко это обсуждается в литературе. В конце концов, если за утверждением о том, что определенная корпорация должна принять существенные обязательства по отношению к той или иной группе заинтересованных лиц, стоит веский моральный довод, он должен prima facie быть веским доводом и в пользу того, что эти обязательства должны принять на себя все фирмы в отрасли, и, следовательно, сильным доводом в пользу регулирования такой отрасли с тем, чтобы эти обязательства исполняли все фирмы для создания равных условий. И напротив, если существует сильный довод против того, чтобы государство вводило то или иное регулирование некоторой отрасли для защиты определенной группы заинтересованных лиц (например, что издержки такого регулирования перевесят выгоды), из него следует и довод о том, что ни у одной из фирм отрасли нет сильного морального обязательства действовать как если бы такое регулирование существовало¹⁰. Мы не отрицаем, что часто существуют моральные (так же, как, конечно, и эгоистические) причины сделать что-то даже если государству бессмысленно этого требовать. Но обсудить этот момент нужно.

Приверженцы КСО и ТИ, игнорируя роль государственного регулирования, частично абстрагируются от контекста. Но когда они игнорируют роль корпоративного законодательства в формировании структур управления, фидуциарных обязанностей и обязательств перед заинтересованными лицами, их рекомендации для социально ответственного менеджмента неполны и в то же время с большой вероятностью непоследовательны¹¹. Корпоративное законодательство значительно варьирует от страны к стране (а в США — и от штата к штату) и регулирует, помимо прочего, права акционеров и других заинтересованных лиц, касающиеся состава совета директоров и определенных существенных событий (таких, как слияния и поглощения). Оно также регулирует обязанности совета директоров и его членов и обязанности менеджеров перед советом директоров и акционерами. В результате, именно корпоративное законодательство определяет юридические пределы отношений управления между владельцами (и иногда другими заинтересованными лицами), советом директоров и менеджерами. Самые существенные права акционеров, которые оно регулирует, касаются информации, которую менеджеры обязаны раскрывать (о финансовом состоянии фирмы, но также потенциально и о ее социальных отношениях и влиянии на окружающую среду, и о принимаемых правилах), прав приобретать и продавать акции (включая предложения о приобретении акций против желания менеджеров) и прав голосования по составу совета директоров и основным вопросам корпоративной политики.

Почему реформа корпоративного законодательства имеет значение для приверженцев теории интересов? Существуют, по меньшей мере, две причины. Первая касается аргумента в пользу prima facie предпочтения правил, обязательных для всех фирм в секторе перед добровольно принимаемыми для себя одной фирмой (и, таким образом, потенциально ставящими эту фирму в невыгодное положение). Действительному приверженцу онтологической ТИ — идее о том, что фирма существует в сущности для служения интересам всех заинтересованных лиц — нет причин не стремиться встроить эту теорию в структуры управления, предусмотрев ключевую роль заинтересованных лиц в управлении, например, предусмотрев право членства представителей их групп в совете директоров (каковым пользуются сегодня профсоюзы в некоторых европейских странах). Последствия такой реформы структуры управления будут рассмотрены более подробно ниже в контексте «проблем агентирования с несколькими принципалами».

Наверное еще более важной причиной по которой приверженцы КСО и ТИ должны быть заинтересованы в корректировке и реформе корпоративного законодательства, является то, что многие из их рекомендаций социально ответственным менеджерам поставили бы последних при существующем законодательном режиме в невыгодное положение. Рассмотрим один простой пример. В большинстве рыночных обществ (исключая Германию и Японию) исключительным правом голосовать за членов совета директоров обладают акционеры, и от совета требуется действовать в интересах акционеров. Менеджеры, которые жертвуют интересами акционеров, могут быть уволены советом, а в некоторых случаях — и привлечены к суду акционерами. А ведь одним из случаев, в которых менеджеры могут отказаться от действий в интересах акционеров, является следование сильной КСО-программе, когда частью прибыли жертвуют во имя интересов других заинтересованных лиц. (Другими случаями являются, конечно, коррупция или просто принятие плохих решений и неэффективность менеджмента.) В этом случае при предусмотренной корпоративным законодательством многих стран структуре управления менеджеры, придерживающиеся КСО, могут быть уволены. Но даже если сегодняшние акционеры их и не уволят, они, вполне вероятно, будут смещены при проведении «корпоративного рейда». Корпоративное законодательство определяет условия предложений о покупки акций и меры, которые менеджеры могут предпринимать против враждебного поглощения. Одной из постоянных угроз для менеджерской команды, приверженной сильной КСО-программе, сохраняющейся даже если ей удастся убедить совет директоров одобрить такую программу, это возможная при КСО и дружественной к заинтересованным лицам политике неудача в максимизации прибыли и соответствующее снижение котировок акций. У инвесторов, полагающих, что они заработали бы больше, используя ресурсы фирмы под новым руководством, появляется стимул захватить фирму и избавиться от менеджерской команды, приверженной КСО. В большинстве рыночных обществ такой захват вполне может увенчаться успехом, поскольку возможность менеджеров создавать «отравленные пилюли» или «отпугиватель акул», чтобы сделать такой захват для рейдера неудобным, ограничена. Вполне естественно для приверженца сильной КСО и деонтологической ТЗИ поддерживать реформу корпоративного законодательства, препятствующую рынку в «пожирании» в итоге любых фирм, дружественных к заинтересованным лицам, но не сумевших максимизировать прибыль.

Такого рода ситуации иллюстрируют дилемму приверженца теории интересов, которая исследуется в следующих двух разделах. С одной стороны, если акционероцентрическое корпоративное законодательство не будет реформировано, любая КСО-стратегия, не являющаяся одновременно максимизирующей прибыль, будет сметена свободным обменом на финансовых рынках. С другой стороны, реформировать законодательство и предоставить менеджерам право защищать себя и свои КСО-стратегии от враждебного поглощения значит создать серьезные проблемы с агентированием. Менеджеры смогут использовать такую защиту, чтобы оградиться от рыночных последствий неэффективности или даже для откровенной коррупции. Так же, как разумная политическая теория не может предполагать альтруистичность и благонамеренность лидеров предлагаемой политической системы, разумная теория менеджмента отношений с заинтересованными лицами не может предполагать, что менеджеры всегда будут ставить интересы акционеров выше своих собственных. Возможно, что менеджмент в интересах заинтересованных лиц даст примеры в худших традициях как государственного менеджмента, так и «Энрона». Нормативность деонтологической ТИ сама по себе еще не повод игнорировать такие опасения.

Управление и принципал-агентская теория

Вопросы управления, так же, как и вопросы о природе и оправдании корпоративного законодательства, определяющего управление, неотделимы от любой последовательной теории КСО. Вопросы корпоративного управления, однако, становятся интересны только когда мы отказываемся рассматривать фирмы как неделимые единицы, принимающие и исполняющие решения подобно индивидуальным агентам. Несмотря на статус юридического лица, придаваемый ей некоторыми статьями торгового законодательства, современная корпорация обычно находится во владении тысяч или миллионов реальных лиц, направляется примерно лишь дюжиной лиц, предположительно действующих от имени владельцев, а управляется многоуровневой иерархией менеджеров, многие из которых также входят в число совладельцев. Внешние обязательства корпорации могут быть поняты только с учетом густой и сложной сети обязательств между ее владельцами, директорами, менеджерами и сотрудниками, которые думают от имени корпорации, но также и от своего имени. Принципал-агентская теория является мощным средством прояснения этих обязательств.

Принципал-агентская теория имеет дело с ситуациями, в которых одно лицо (принципал) желает побудить другое лицо (агента) выполнить некоторые задачи в интересах принципала, хотя и не обязательно в интересах агента. Принципал может достичь этого результата посредством морального увещевания (изменяя, в результате, устремления агента, чтобы сделать его более расположенным к выполнению задачи) или создавая для него внешние стимулы. Хотя экономическая литература склонна сосредоточиваться на последнем механизме, он не является имманентным для данной модели (Campbell 1995; Buchanan 1996). Почти любое реальное принципал-агентское отношение включает некоторое сочетание внутреннего и внешнего стимулирования. Для сотрудника, работающего за сдельное вознаграждение, внешние стимулы, в основном, гарантируют следование целям принципала. В доверительных отношениях, с другой стороны, внешний стимул обычно очень слаб, и принципал таким образом в обеспечении своих интересов серьезно зависит от моральных ограничений агента¹².

В общем случае, и сотрудники, и менеджеры, и акционеры фирмы имеют общий интерес в успехе предприятия. Однако этот общий интерес не обязательно влечет гармонию индивидуальных интересов. Индивидуумы часто получают личную выгоду от действий, которые противоречат общему интересу; другими словами, они могут «играть за себя». Наиболее знакомый пример такой стратегии — это отлынивание — меньший возможного собственный трудовой вклад в выполнение задачи при извлечении выгоды от повышенных трудовых усилий других. В результате, продуктивная, успешная фирма выступает в роли «общего блага» для своих членов (т.е. все они получают от нее выгоду, однако индивидуальные действия в собственном интересе не воспроизводят его). Для воспроизводства этого блага необходимо преодолеть сложную совокупность проблем коллективного действия. Эти проблемы коллективного действия возникают не только между сотрудниками или в их отношениях с начальниками. Разделение владения и руководства в современной корпорации также создает потенциал серьезных проблем с игрой за себя между менеджерами и акционерами. Такое потенциальное разбегание интересов и есть повод к плодотворному исследованию отношений между менеджерами и акционерами как принципал-агентских.

Основным назначением корпоративного управления является смягчение или разрешение таких проблем коллективного действия. Разумеется, когда все действия наблюдаемы и все прочие сведения известны всем, конструирование такой стимулирующей системы тривиально. Принципал-агентская рамка становится интересной только ввиду какой-либо асимметрии информации между принципалом и агентом. Так всегда и бывает в случае высших менеджеров, с одной стороны, и акционеров или членов совета директоров — с другой. Такая асимметрия поднимает потенциал оппортунистического поведения: менеджеры могут использовать свое более интимное знание о происходящем в фирме для собственного обогащения за счет акционеров. Особый интерес в литературе привлекли две ситуации:

1. Угроза недобросовестности, возникающая в случаях, когда действия агента или их результат лишь частично наблюдаемы для принципала. Так, менеджер может, к примеру, прилагать недостаточные усилия, разбазаривать корпоративные ресурсы или принимать чрезмерные риски.

2. Неблагоприятный отбор, возникающий в случаях, когда агент обладает некоторыми собственными сведениями до вхождения в отношения с принципалом. Индивидуумы с недостаточными навыками или недостаточной добросовестностью представляются высококвалифицированными и усердными, люди с низкой мотивацией претендуют на должности, требующие как минимум надзора и т.д.¹³

Давно осознано, какая серьезная угроза недобросовестности может возникнуть между высшими менеджерами и акционерами. Опыт показывает, что менеджеры могут, если им дать такую возможность, израсходовать не по назначению или уничтожить не миллионы, но миллиарды долларов корпоративных активов. Например, расточительность и разбазаривание, проявившиеся в «Ар-Джей-Ар Набиско» в 1980-е гг., были обусловлены неспособностью обеспечить эффективный контроль за менеджерами (Burrough and Heylar 1992). На какой-то момент высшие менеджеры не только располагали флотом из десяти частных реактивных лайнеров с тридцатью шестью пилотами, снабженным отдельным ангаром в аэропорту Атланты для своего обслуживания и трехэтажным сооружением, служащим в качестве зала ожидания, но и строили последний по недвусмысленному указанию директора-распорядителя о «неограниченном» бюджете (Burrough and Heylar, p. 93). В энроновскую эпоху, конечно, вопрос стоял уже не столько о разбазаривании, сколько о прямом переводе активов корпорации и ее акционеров на банковские и брокерские счета ее высших руководителей. Корень зла, однако, оставался тем же: проблемой угрозы недобросовестности.

Таким образом, несмотря на обычное для литературы по деловой этике допущение о том, что менеджеры служат (по меньшей мере) интересам акционеров фирмы, реально для достижения этого результата нужен тяжело дающийся баланс интересов. Эксплуатация акционеров руководством остается весьма частой. Кроме полномочий нанимать и увольнять менеджеров, в руках акционеров остается лишь два важных рычага сдерживания менеджеров. Первый — это вознаграждение. Фирмы часто экспериментируют с различными схемами вознаграждения, включая оплату по результатам, премии, акции и опционы, с целью лично заинтересовать менеджеров в максимизации прибыли акционеров. Например, менеджеры могут получать премии, представляющие часть результата, который был получен при повышении показателей (структура стимулов, подобная комиссии при продажах). Второй, уже упомянутый, основной контрольный механизм — это дисциплина, налагаемая фондовым рынком в виде угрозы враждебного поглощения. Разбазаривание средств менеджерами и неэффективность менеджмента влекут снижение цены акций, делающее фирму более привлекательным объектом для скупки. Такие перемены обычно выливаются в консолидацию владения, дающую новым владельцам как возможность, так и стимул к смещению старых менеджеров и получению прибыли от последующего роста цены фирмы.

Эти рычаги, однако, не гарантируют успеха. Сложности, с которыми сталкиваются акционеры при контроле за менеджерами, обусловлены несколькими факторами. Первый из них — это масштаб асимметрии информации между этими двумя группами и издержки получения сведений, необходимых, чтобы добиться от менеджеров надлежащего исполнения обязанностей. У менеджеров также есть, как показали энроновские скандалы, обширные возможности сокрытия этих сведений и препятствования попыткам акционеров их получить (в частности, подкупа аудиторов, которые должны представлять совету директоров независимую оценку критической финансовой информации)¹⁴. Проблема осложняется и тем, что свои проблемы коллективного действия часто возникают и между самими акционерами, когда дело доходит до надзора и контроля за менеджментом. Присматривать за менеджерами и оспаривать его решения требует затрат времени, сил и ресурсов. В случае единственного доминирующего акционера, он находит, что предпринимать такие действия — в его собственных интересах. Но когда владение чрезвычайно распылено, цена менеджериального успеха для каждого отдельного акционера обычно невелика, а издержки дисциплинирования менеджеров остаются высокими. А в отсутствии какого-либо соглашения о разделении этих издержек, ни у одного из акционеров не будет стимула «лезть в дела».

Понимание того, что отношения между акционерами и менеджерами обременено рисками агентирования, проливает свет на важность прибыльности в традиционном управлении корпорациями. Обычные принципал-агентские модели одномерны: они предполагают, что на каждого принципала приходится ровно по одному агенту, выполняющему в интересах принципала ровно одну задачу. Реальные агентские отношения почти всегда многозадачны. От менеджеров, например, требуется не только обеспечивать прибыль, но и сокращать издержки, поддерживать или повышать качество продукции, увеличивать долю на рынке, защищать лицо корпорации и т.д. Когда задач много, спроектировать схему вознаграждения, мотивирующую агента к достижению оптимального результата, становится очень трудно, почти невозможно (Laffont and Martimort 2002: 203-226). Иногда задачи бывают комплиментарными: затрата ресурса на выполнение одной из них снижает предельные издержки выполнения другой (например, при производстве с экономией на масштабе увеличение рыночной доли может повлечь рост производительности), и тогда с ними нет проблем. Проблемы встают, когда задачи конкурируют, и затрата ресурса на выполнение одной из них повышает маргинальные издержки выполнения другой (как это бывает с «каннибализацией» розничных продаж, при которой увеличение рыночной доли ведет к снижению производительности). В таких случаях необходим компромисс.

Чтобы хотя бы почувствовать проблемы, которые возникают вследствие этого, рассмотрим, что произойдет, если усилия, затрачиваемые на выполнение одной задачи, легче наблюдать, чем усилия, затраченные на выполнение других. В принципе, можно создать гораздо более «сфокусированную» схему стимулирования выполнения той задачи, за исполнением которой легче наблюдать. Однако в этом случае менеджеры будут склонны тратить на ее выполнение непропорциональные силы. Таким образом, в многозадачном окружении необходимо создавать более «размытые» стимулы, связанные со всеми задачами, даже если информационные условия позволяют сделать их в некоторых областях сфокусированнее. Некоторые теоретики пришли к выводу, что именно проблема многозадачности обусловливает то, что большинство менеджеров среднего звена просто получает жалование, лишь слегка варьирующее в зависимости от результатов года (Williamson 1985; Holmstrom and Milgrom 1991; Dixit 1997).

Проблема функционирования становится еще более острой, если у принципала недостает информации, необходимой для определения баланса между различными задачами (в случае, когда они конкурируют). Если оставить этот вопрос на усмотрение агента, отчетность становится практически невозможной. Агент всегда объяснит, что плохие результаты выполнения одной задачи — неизбежное следствие улучшения результатов выполнения любой другой. Именно этом объясняется важность «итоговых результатов» в традиционном управлении корпорацией. Они служат эквивалентом композитного индекса, общей мерой для оценки руководства по всем важным направлениям. Они также задают общие границы того баланса, который менеджеры могут устанавливать между прибылью акционеров и другими целевыми показателями, такими как рост или качество продукции. Они представляют собой, таким образом, единую «метазадачу», за выполнение которой отвечает менеджмент.

Причина, по которой прибыльности оказывается возможно уделить столь большое внимание, является единственность группы принципалов: это только акционеры. Наличие многих принципалов еще более усложняет дело. В предположении, что разным принципалам свойственны разные наборы предпочтений из множества возможных менеджериальных критериев, общим результатом опять будет размытое стимулирование. Каждый принципал будет поощрять агента выполнять лучше ту задачу, которая, по мнению этого принципала, наиболее важна, и расхолаживать в выполнении других. Таким образом, стимулы, предоставляемые различными принципалами, будут иметь тенденцию к взаимокомпенсации, оставляя агенту свободу преследовать свои собственные интересы (возможно, с ущербом для всех принципалов).

Уроки государственного менеджмента предприятий

Из обсуждения выше должно быть очевидно, что сильные КСО- или 3ПИ-предложения существенно усложнили бы агентские отношения, существующие внутри фирмы. Детали могут разниться, но в общем можно сказать, что 3ПИ — требующее от менеджеров улучшать социальный и экологический «общие итоги» наряду с чистым доходом — обострят проблему стимулирования многозадачности, а ответственность перед многими группами заинтересованных лиц породит проблему нескольких принципалов. Таким образом, мы естественно подошли к изучению того, как структуры корпоративного управления должны быть изменены для отражения такой концепции менеджериальной ответственности. Опять-таки, недавние корпоративные скандалы показали, что если такие обязательства не могут быть эффективно институционализированы, злоупотребления менеджеров с легкостью уничтожат любые «социальные» результаты, достигнутые посредством расширения понятия корпоративной социальной ответственности.

Не существует причины для принципиальной неразрешимости этих проблем агентирования. Как мы заметили выше, КСО не создает принципиально новых проблем агентирования, а лишь обостряет существующие. Менеджеры и без того обязаны справляться со многими задачами. Более того, не у всех акционеров интересы в точности совпадают: например, кто-то заинтересован в быстрой прибыли, кто-то — в долговременном росте, кто-то является институциональным инвестором, а кто-то инвестирует через «целевые» инвестиционные фонды («ethical» investments funds). Поэтому менеджера и так можно мыслить как балансирующего потребности различных принципалов. Несмотря на «энроновщину», существующие структуры управления вроде бы удовлетворительно справляются с тем, чтобы держать эти проблемы агентирования под контролем. Нельзя ли их просто расширить для поддержки сильной КСО-программы?

Перспективы этого представляются сомнительными. Основания для такой оценки кроются в опыте государственных предприятий (ГП) конца 1960-х–70-х гг. Вызов, который реализация сильной КСО-программы в частном предприятии бросает управлению, структурно весьма схож с вызовами, перед которыми оказались в те годы национализированные отрасли. Опыт государственного сектора показывает, что в таких условиях проектировать структуры управления чрезвычайно сложно. Опыт ГП показывает, что мандат на «социальную ответственность», выданный менеджерам вкупе со свободой в реализации этого мандата, может повлечь не только колоссальные финансовые убытки, но также может и не привести к улучшению социальной ответственности. ГП часто хуже служили общественному интересу, чем частные фирмы той же отрасли. Хотя к такому итогу привел целый ряд различных факторов, большинство исследователей соглашаются с тем, что к основным причинам относятся и проблемы агентирования, созданные самим мандатом на социальную ответственность.

В период после Второй мировой войны многие фирмы были национализированы или созданы как государственные не из-за монополии или неудачи рынка в частном секторе, но из-за желания некоторых правительств служить более широко понимаемым общественным интересам. Рассмотрим пример Канады, страны с деловой культурой и традициями управления, подобными США, но при интервенционистском государстве, вдохновленном европейской моделью. Как и во многих странах, в Канаде ГП были вовлечены (а в некоторых странах и до сих пор вовлечены) в обычную деятельность по генерации и доставке электроэнергии, телефонной и почтовой связи, водоснабжению и канализации, портовому обслуживанию морского и воздушного транспорта и пр. прежде всего из-за сложностей в организации конкурентного рынка в этих отраслях. Но канадское государство в разное время владело также авиакомпанией («Эйр Канада»), железной дорогой («Канэдиан Нэшнл») и нефтяной компанией («Петро-Канада»), не говоря о множестве шахт. Оно также участвовало в кораблестроении, авиакосмической промышленности, лесном хозяйстве, нефте- и газоразведке, строительстве ядерных реакторов, сельском хозяйстве, междугородных автобусных перевозках и автостраховании. Эти ГП прямо конкурировали с частными фирмами на внутреннем или внешнем рынке. Обычный довод «общественного блага» в пользу государственного вмешательства в этих случаях отсутствовал. Причиной для вмешательства государства в эти отрасли была главным образом мысль о том, что если частные фирмы преследуют строго частные интересы (т.е. прибыльность), то государственное владение позволит предприятиям служить широким общественным интересам. Таким образом менеджерам этих ГП предписывалось не только обеспечивать разумный доход на вложенный капитал, но и преследовать другие «социальные» цели. Конечно, такой расклад существовал в XX в. почти в каждой европейской стране, и во многих случаях в гораздо большей степени, чем в Канаде.

Социальная ответственность, которую государства были склонны возлагать на ГП, может быть подведена под пять общих категорий¹⁵:

1. Макроэкономическая. ГП в различное время призывали участвовать в контрциклических тратах или поддерживать занятость в периоды рецессии, чтобы сгладить цикл деловой активности; обеспечивать полную занятость, создавая избыточные мощности и вовлекаясь в проекты «создания рабочих мест»; помогать бороться с инфляцией, устанавливая контроль заработной платы и цен. ГП также призывались правительствами для помощи в достижении определенных фискальных показателей.

2. Национальные интересы. От ГП часто ожидалась поддержка национальной промышленности посредством поставки субсидированных товаров и услуг (в особенности, энергетических) местным фирмам. От них ожидалось обеспечение гарантированного рынка сбыта для продукции этих отраслей, фаворитизм в отношении местных поставщиков перед зарубежными. От них часто ждали обслуживания национальных интересов посредством канализации инвестиций в отрасли, которые государством считались национально-приоритетными, или помощь в «инкубации» отраслей, призванных улучшить национальную конкурентоспособность. ГП также задумывались для сохранения в национальном владении и под национальным контролем отраслей, сведений и производственных технологий, рассматривавшихся как важные для национальной безопасности.

3. Перераспределение. ГП играли значительную роль, содействуя государству в достижении целей перераспределения. Чаще всего от них ожидалось воздержание от любой ценовой дифференциации, которую практиковали бы частные фирмы, максимизирующие прибыль, и таким образом поставка одинаковых услуг (например, почтовых) по равной цене на всей территории государства. В Канаде ГП также активно вовлекались в региональное развитие, либо напрямую субсидируя одни регионы за счет других (например, обслуживая пассажирскими железнодорожными перевозками сельские районы или авиаперевозками — относительно отдаленные регионы и некрупные центры), либо осуществляя региональные инвестиции.

4. Образцовый работодатель. От ГП ожидалось, что они будут образцовыми «корпорациями-гражданами», чтобы надавить на частные фирмы и заставить их следовать такому примеру. Так, от них ожидалась высокая заработная плата, дополнительная поддержка (такая, как организация яслей для детей сотрудниц) и высокая безопасность производства, наем женщин или членов угнетенных меньшинств.

5. Сокращение экстерналий. В то время, как большинство категорий «социальной» ответственности ГП могут быть определены как производство положительных экстерналий, следует заметить, что определенные ГП удерживались в госсекторе исключительно во имя контроля за отрицательными экстерналиями. Наиболее примечательно, что часто в государственной монополии находится продажа спиртного и азартные игры — из опасения, что частные предприятия в этой области произведут «слишком много» соответствующего добра. Подобным образом, нередки призывы к государственному владению отраслями, имеющими потенциал вызывать катастрофические экстерналии для окружающей среды (такими, как добыча и обогащение урана, ядерное производство электроэнергии и пр.).

Взглянув на этот набор целей, можно убедиться, что он во многом соприкасается со «списком пожеланий» обязательств перед заинтересованными лицами, который многие годы отстаивают поборники КСО. Это не случайно. Доминирующий среди социал-демократических партий в 1960-х гг. взгляд заключался в том, что в неудаче «корпоративного гражданства» виновна структура владения частным предприятием. Решением была, соответственно, национализация этих фирм и приказ менеджерам вести себя более ответственно. Группы заинтересованных лиц могли артикулировать свои интересы посредством демократического политического процесса, и приказ отвечать на их заботы передавался непосредственно ГП. В некотором смысле, была сделана попытка использовать государство (и законодательство) в качестве механизма управления для институционализации капитализма заинтересованных лиц.

Этот эксперимент, однако, ныне повсеместно рассматривается как неудачный, и не только с правой стороны политического спектра. И социалистические, и консервативные, и христианско-демократические правительства отказались от мандата «общественных интересов» задолго до того, как по Европе и Северной Америке прокатилась волна приватизаций 1980-х гг. Неистовые шестидесятые, на протяжении которых от ГП требовали достижения разнообразных социальных показателей, сменились длительным периодом «коммерциализации», прежде всего в 1970-е гг., на протяжении которых от ГП требовали прекращения или сокращения такой активности и реструктуризации операций на более традиционных деловых принципах (Ferner 1988). На самом деле, от менеджеров фирмам в конкурентных отраслях часто просто требовали максимизации прибыли. Так, например, в 1974 г. распоряжением правительства от «Канадских национальных железных дорог» потребовали быть прибыльными, и был назначен новый директор с явным мандатом на внедрение необходимых изменений. В 1978 г. Закон об «Эйр Канада» предписал (с забавной сдержанностью) авиакомпании вести свои дела с «должным уважениям к здравым деловым принципам и, в частности, к принципу извлечения прибыли» (Langford and Huffman 1988: 99). Оба эти решения были приняты левоцентристским либеральным правительством Пьера Трюдо задолго до начала обсуждения приватизации¹⁶.

Подобные истории происходили во Франции и Испании, где социалистические партии проводили «коммерциализирующие» реформы в госсекторе. На самом деле, одной из причин, по которым позднейшим правым правительствам было так легко приватизировать государственные фирмы, было то, что в большинстве стран ОЭСР они уже были реструктурированы, и их деятельность не отличалась от операций частных предприятий. Как заметил Джозеф Стиглиц (Stiglitz 1994: 173), к 1994 г. в поведении частной «Тексако», государственной «Петролины» и смешанного «Бритиш Петролиум» практически не было разницы. В случаях, когда ГП действовали в конкурентных отраслях, коммерциализация избавила их от мандата социальной ответственности и, таким образом, уничтожила основную причину держать их в государственном владении.

Основной причиной этой коммерциализации послужило понимание того, что ГП не только постоянно теряли деньги, но часто хуже, чем частные фирмы, служили общественному интересу, на что им был выдан явный мандат. В некоторых странах правительство практически полностью потеряло над ними контроль. Во Франции государственные нефтяные компании открыто спекулировали против национальной валюты, отказывались сокращать зарубежные поставки при нехватке на внутреннем рынке и участвовали в хищническом ценообразовании по отношению к национальным потребителям (Feigenbaum 1982: 109). В США ГП были в числе самых ярых противников усиления контроля за загрязнениями, а государственные ядерные реакторы оказались среди наименее безопасных (Stiglitz 1994: 250). Конечно, это самые вопиющие примеры. Более частой проблемой была просто потеря ГП невероятных денежных сумм (Boardman and Vining, 1989). В некоторых случаях этих потерь бывало достаточно, чтобы посеять сомнения в кредитоспособности государства и подтолкнуть его к девальвации национальной валюты. Причина потери таких больших денег во многом была связана с недостаточной подотчетностью¹⁷.

Эти извращения наиболее часто объясняют тем, что структура государственного предприятия чрезвычайно осложняет эффективный контроль за его менеджерами. Некоторые из этих проблем агентирования имманентны государственной собственности, но другие обусловлены спецификой мандата на «социальную ответственность», выдававшегося их менеджерам в 1960-х гг. Именно последнее и была призвана исправить коммерциализация.

Широко распространена мысль о том, что в госсекторе проблемы агентирования стоят более остро. В некоторых случаях они связаны со спецификой государства как владельца. Например, госсектор не может взять своих менеджеров в долю при выполнении операций, за которые те отвечают. Максимум жалования также по ряду причин значительно ниже, чем в частном секторе, что делает сложным привлечение или удержание высших менеджеров. Существует также хорошо известная причина «ограничений мягкого бюджета». Если менеджеры частной фирмы не могут удержать баланс позитивным, акционеры в конце концов изымут свои инвестиции, невзирая на социальные последствия. Поэтому частные владельцы способны выносить своим менеджерам гораздо более внушительные предупреждения. Политики, со своей стороны, никогда не позволят обанкротиться крупной государственной корпорации, и менеджеры это знают. Следовательно, менеджеры в госсекторе гораздо меньше боятся потери денег. Иногда они искуственно создают дефицит, чтобы добиться увеличения бюджета.

Эти проблемы весьма специфичны для государственного сектора и не представляют особого интереса для приверженцев КСО в частном секторе. Более того, поскольку эти проблемы связаны со структурными чертами госсектора, коммерциализация ГП в 1970-х гг. никак их не решила. То же самое можно сказать и о ГП, являющихся монополиями, будь то «естественные» монополии или искуственные, созданные законодательно. Очевидно, что государство не может издать распоряжение менеджерам таких фирм, требуя от них максимизации прибыли, поскольку это противоречило бы цели их нахождения в госсекторе. Значимы лишь случаи, когда ГП действуют в конкурентных отраслях. Это и есть те фирмы, что были коммерциализированы в 1970-е гг.

Основной целью коммерциализации этих ГП было прекращение практики спускания множественных показателей их менеджерам. Энтони Фернер подводит итог основной проблемы, когда пишет о ГП:

«Способ, которым эти показатели определялись в политическом процессе и затем „спускались” предприятиям, поднимает фундаментальные проблемы. Во-первых, политический спрос на госпредприятия ведет к показателям, которые дезориентируют, меняются и часто противоречат друг другу. Во-вторых, отчасти по той же причине, но и по другим, отношения между государством и государственными предприятиями отравлены сложными вопросами принуждения: а как политические власти добьются эффективного выполнения установленного для госпредприятия набора показателей?» (Ferner 1998: 30).

Реакцией на эту сложность в большинстве стран Запада стал отказ от целей навязывания менеджерам ГП разнообразной социальной ответственности. Это должно обеспокоить приверженцев КСО. В некотором смысле, история национализированных отраслей в XX в. подсказывает, что КСО уже пробовали, и ничего не вышло. По крайней мере, приверженцам КСО стоит учесть этот урок и подумать о том, как частным корпорациям институционализировать структуры управления, позволяющие избежать проблем, поразивших госсектор. В этом отношении, на эти проблемы полезно взглянуть и разделить их на категории многозадачности и множественности принципалов.

Проблема многозадачности

Из истории ГП в XX в. совершенно ясно, что фирмы не могут просто дать менеджерам множество задач и сказать: «делай, что можешь» по всем направлениям. Как утверждает Стиглиц, такого рода неопределенность создает серьезные проблемы агентирования в государственном секторе:

«Неопределенность показателей увеличивает возможность для менеджеров преследовать собственные интересы. В частном секторе есть объемлющий показатель: прибыльность. В государственном секторе может существовать масса показателей: экономических (таких, как занятость) и неэкономических (национальная безопасность). Менеджеры всегда могут заявить, что причиной, по которой они потеряли деньги, была не их некомпетентность или неэффективность, а преследование иных целей. И со стороны практически невозможно оценить справедливость таких заявлений» (Stiglitz 1989: 32).

Когда между различными показателями предполагается баланс, менеджеры могут объяснить неудачу в достижении одной из целей «издержками», последовавшими из попыток достижения других. Падение оборота может быть объяснено как необходимое следствие поддержания занятости. Увольнения могут быть оправданы как необходимая предпосылка прибыльности. Это делает невозможным для принципала выработать какие-либо определенные критерии успешности для оценки менеджмента, что в свою очередь ведет к весьма серьезным проблемам агентирования. Пока определение баланса между показателями предоставлено менеджеру, дать ему несколько показателей — все равно, что предоставить «индульгенцию», снимающую ответственность за профессиональные провалы.

Следует заметить, что проблема мультизадачного агентирования не является только проблемой стимулирования, которая могла бы быть разрешена доброй волей или более эффективным «внутренним» контролем. Даже менеджеры, честно хотящие сделать как лучше, могут оказаться в ситуации нехватки информации, необходимой для определения собственной успешности и возможности действовать успешнее. Конкуренция в частном секторе не только создает стимулы, она также предоставляет важные сведения об успешности фирмы. Например, в начале 1970-х гг. три крупнейших автомобилестроительных компании США по большей части просто не знали о том, в какой степени неэффективной стала их деятельность. Только когда им пришлось столкнуться с японской конкуренцией, они сообразили, насколько успешнее можно действовать.

Чтобы делать такого сорта сравнения между фирмами, показатели оценки менеджмента должны быть соизмеримыми. Единое указание на максимизацию прибыли допускает сравнение между фирмами, поскольку в сходной экономической среде все менеджеры делают примерно одно и то же. Но если менеджеры свободны балансировать показатели, как считают нужным, тогда основа для сравнения исчезает, поскольку любые различия могут быть опротестованы как последствия издержек того конкретного баланса, который достигался. Фирму, которая больше внимания уделяет равенству регионов, просто нельзя сравнивать с фирмой, которая уделяет больше внимания прибыльности. Таким образом, в общем случае просто нельзя получить сведений, необходимых менеджерам для оценки своей собственной успешности.

Таким образом, с точки зрения управления единственно возможным решением является определение самим принципалом того баланса между различными показателями, который ему желателен. К несчастью, часто этому будет препятствовать асимметрия информации. В общем случае со стороны невозможно узнать об имеющихся возможностях извлечения прибыли, достижимой внутренней эффективности, приемлемости определенного уровня риска и т.п. Такие сведения будет счастлив иметь даже очень расторопный высший менеджер.

Есть заслуживающий внимания прецедент в государственном менеджменте, касающийся этой проблемы. Во Франции было изначально решено, что менеджерам нельзя предоставлять балансировать показатели, как они считают нужными. Первоначальное предложение предусматривало явную калькуляцию издержек, котрые «социальная ответственность» возлагала на фирму, а затем измерения на основе прибыльности после полной компенсации этих издержек. В «Rapport sur les entreprises publics» («Отчете Нора») сделан вывод о том, что:

«Если только мы не отделим четко потенциал прибыли, свойственный конкретной экономической деятельности, от издержек, обусловленных ограничениями в общественных интересах, у нас не будет стандартов для этих предприятий: ни критериев хорошего менеджмента, ни стимулов для улучшения менеджмента, ни наказаний за плохой менеджмент. Как же мы сможем требовать от этих предприятий сбалансированного бюджета вкупе с новаторскими, автономными и ответственными действиями, что составляет из задачу?» (Nora 1967: 25).

На протяжении 1970-х гг. французское государство было вовлечено в процесс «контрактации» с ГП — выработку сложных установлений, которые описывали, каких достижений ожидают от предприятия по каждой категории показателей. Такие контракты, однако, было трудно заключать, а еще сложнее — добиваться их исполнения (Lewin, 1982: 65-66).

Это продолжает представлять вызов для приверженцев КСО и 3ПИ. В некотором смысле, иметь три основных итога — все рано, что не иметь итогового показателя вовсе. Следовательно, на защитниках 3ПИ лежит обязанность объяснить, как они намереваются справляться с проблемой стимулирования в условиях многозадачности, порождаемой их предложениями. По крайней мере, попытка такого объяснения должна исходить из опыта госсектора, ведь у ГП было как минимум три десятилетия опыта решения этих вопросов. Но перспективы не вдохновляют. Норман и Макдональд (Norman and MacDonald 2004) утверждают, что нет общей метрики, которая может быть использована в контексте 3ПИ для оценки социальной и экологической успешности, релевантной для прочих заинтересованных лиц. Если это так, тогда очень сложно представить какую бы то ни было реформу корпоративного законодательства, позволяющую менеджерам преследовать цели 3ПИ и не открывающую в то же время двери для вопиющих злоупотреблений.

Проблемы нескольких принципалов

В то время как 3ПИ-подход к корпоративной социальной ответственности включает поручение менеджерам множественных задач, традиция деонтологической ТИ диктует порядок, при котором менеджеры будут отвечать перед несколькими принципалами. Рассмотрим следующее утверждение Эдварда Фримена, заслуги которого в введении понятия теории интересов в современную теорию менеджмента широко признаны:

«Я утверждаю, что понятие менеджериального капитализма можно возродить, заменив понятие об ответственности менеджера перед акционерами понятием о доверительных отношениях менеджеров с заинтересованными лицами. Особо я назову поставщиков, клиентов, сотрудников, акционеров и местное население, а также менеджеров, когда они выступают агентами этих групп... У каждой из этих групп заинтересованных лиц есть право не служить средством для какой-то цели, а следовательно, должно быть право участия в определении будущих направлений фирмы, в которую они вносят свой вклад» (Freeman 1984: xx).

С точки зрения теории агентирования на это следует очевидное возражение. Как пишут Фрэнк Истербрук и Дэниел Фишел, «менеджер, которому сказали служить двум господам (немножко акционерам, немножко населению) свободен от обоих и не отвечает ни перед кем. Столкнувшись с требованиям любой из этих групп, менеджер может сослаться на интересы другой» (Easterbrook and Fischel 1991:38).

Проблема с рассмотрением менеджеров как «агентов» всех этих групп заключается в частом прямом расхождении интересов разных заинтересованных лиц. Требования профсоюзов, касающиеся заработной платы, могут напрямую противоречить прибыльности, расширение производства может иметь отрицательные последствия для окружающей среды и т.д. Рассмотрим, например, отраслевой профсоюз наподобие Канадского союза работников автомобилестроительной промышленности. Конфликт между профсоюзом и «большой тройкой» автопроизводителей по поводу зарплаты и условий найма общеизвестен. Гораздо менее известны конфликты, вызванные постоянным стремлением профсоюза к расширению производства и пользования частными автомобилями, сталкивающимся с курсом защитников окружающей среды, а также с интересами клиентов общественного транспорта и их защитниками. Профсоюз также лоббирует против интересов находящихся в канадской собственности игроков в автомобильной отрасли (в основном, субпоставщиков, производящих комплектующие для «аутсорсингового» производства), не говоря уже о клиентах и сотрудниках японских и европейских производителей автомобилей. При традиционном корпоративном управлении акционеры могут испытывать проблему коллективного действия, когда дело доходит до контроля за менеджерами, но по крайней мере они разделяют интерес по отношению к фирме. Обусловленные интересами позиции заинтересованных лиц, со своей стороны, часто вводят их в конфликт с нулевой суммой против других заинтересованных лиц или решений фирмы.

Если заставить подобным образом служить менеджеров интересам всех этих различных групп, возникнет серьезная проблема нескольких принципалов. В самом лучшем случае ответственности перед несколькими принципалами — в случае, когда каждый принципал контролирует некоторые из стимулов, мотивирующих агента, — это приведет к «размыванию» стимулирования. Профсоюзы могут вознаграждать менеджера в связи с решениями, за которые акционеры его накажут. В худшем случае стимулы, предоставляемые двумя группами, полностью взаимоотменяются, оставляя менеджера безразличным к заботам принципалов.

Введение нескольких принципалов имеет также тенденцию создавать динамически нестабильную систему стимуляции. У единственного принципала набор предпочтений, вероятно, стабилен. С несколькими принципалами система стимуляции будет, вероятно, отражать баланс сил, который может и не быть стабильным во времени. Такая нестабильность служила постоянным предметом жалоб менеджеров из госсектора до коммерциализации: они не только должны были отвечать за множество показателей, но эти показатели еще и менялись из месяца в месяц, а то и изо дня в день.

Менеджеры, мотивируемые такой структурой стимулов, склонны вырабатывать стратегию поведения, позволяющую избегать подотчетности. Часто им удается настроить одну группу принципалов против другой. Если принципалы действительно обладают возможностью независимо санкционировать действия агента, вряд ли сможет установиться какая-то работоспособная структура управления. В ГП изначальное решение заключалось в том, чтобы сделать предприятие напрямую подотчетным одному министерству, отраслевому совету или холдингу. Очень редко менеджеры из госсектора прямо отчитывались перед представителями заинтересованных лиц. Вместо этого группы заинтересованных лиц имели членство в некоем принимающем решения органе или организации, на которые возлагались согласование различных интересов и подготовка непротиворечивого набора указаний менеджменту. Это само по себе было непростой задачей. В Испании, к примеру, государственный холдинг ГП изначально имел «в совете директоров представителей министерств финансов, торговли, промышленности, общественных работ, сельского хозяйства, а также военного, военно-морского и военно-воздушного ведомств» (Ferner 1988: 31). Результатом была практически полная неработоспособность.

Более того, создание единой структуры управления «на бумаге» не означает, что проблемы нескольких принципалов исчезнут на практике. Даже если менеджеры ГП формально ответственны перед единственной службой, они обычно могут оказывать заметное влияние на процесс обсуждения, обусловливающий решения этой службы. Таким образом, менеджеры рутинно «играют в политику» с группами заинтересованных лиц, чтобы изменить баланс политических сил. Менеджеры естественных монополий, например, зачастую обращаются к крупным промышленным клиентам, заинтересованным в поддержании низких тарифов, за помощью в лоббировании расширения мощностей или в сопротивлении требованиям прибыльности. Возможность менеджеров распространять сведения выборочно или организовать их утечку дает им особенно сильные карты в этой игре.

Можно ли думать, что эти проблемы могут стать менее острыми в системе частных предприятий при их приверженности КСО? Сложно понять, почему бы это. Основная проблема групп заинтересованных лиц заключается в том, что они, за исключением профсоюзов и некоторых защитников окружающей среды, склонны к крайне слабой организации. Так что вряд ли какая-то из этих групп сможет добиться сколько-нибудь прямого контроля над менеджерами. С точки зрения управления, приверженцам КСО следовало бы требовать представительства групп заинтересованных лиц в совете директоров фирмы.

Но некоторые заинтересованные лица организованы настолько слабо, что сложно представить, чтобы они собрались и избрали представителя в совет директоров. Например, идя на поводу инфляционистских требований повышения заработной платы, которое она затем «передает по эстафете», поднимая цены, фирма тем самым создает значительную отрицательную экстерналию как для работников других предприятий, так и для потребителей. В определенных экономических обстоятельствах такого рода решения, касающиеся зарплат и цен, гораздо вреднее для общества, чем любые загрязнения, причиняемые фирмой. Поэтому одним из первейших мандатов ГП всегда было служение «общественному интересу» посредством стабильных цен. Но кто-нибудь читал в литературе по КСО о фирмах, воздерживающихся от участия в нагнетании инфляции? Нет, потому что жертвы инфляции попросту слишком слабо организованы, чтобы считаться «заинтересованной стороной». Но разве страдания пенсионерки, пенсию которой съедает инфляция, менее реально, чем страдание потребителя, уставшего покупать низкопробные товары, или поставщика, контракт с которым был внезапно разорван?

Мы, следовательно, должны постараться не позволить ТИ создать институциональный крен, благоприятствующий хорошо организованным за счет слабо организованных. Но какие ресурсы имеются у слабо организованных для отстаивания своих интересов? Традиционный ответ гласит, что у них есть правительство. Таким образом, мышление в институциональных рамках деонтологической ТИ легко приводит к ТИ в управлении, требующей от государства принять ведущую роль в назначении советов директоров компаний, чтобы обеспечить представительство всех групп «заинтересованных лиц». Но именно этого и пыталась достичь провалившаяся стратегия национализации. Приверженцы ТИ и КСО просто обязаны объяснить, почему решение, которое в конце концов оказалось лучшим для частного сектора — неконтрактное регулирование ориентированных на прибыль фирм — не подходит наилучшим образом и для решения выдвигаемых ими проблем.

По ту сторону ложного антагонизма акционеров и заинтересованных лиц

Рассуждение, проведенное выше, предполагает, что акционеры — «лишь одна из» групп заинтересованных лиц. Существуют убедительные причины отдавать интересам акционеров приоритет в корпоративном управлении. Не потому, что интересы акционеров имманентно более важны, и конечно же не потому, что сами акционеры, как отдельные личности, более важны, чем иные лица. Рассуждение не опиралось и ни на какую-либо сильную концепцию прав собственности, которая оказывает акционерам предпочтение, потому что они владеют фирмой. Акционеры, разумеется, в некотором смысле владеют фирмой и рассматриваются как ее владельцы во многих аспектах торгового законодательства. Но представленное здесь рассуждение находится в согласии со ставшей ортодоксальной для экономического анализа права точкой зрения, что акционеры (особенно владеющие непривилегированными голосующими акциями) — всего лишь один из многих источников капитала и финансирования фирмы¹⁸. Рассуждение основывалось на соображениях, связанных с управлением: из-за структуры рисков и вознаграждений, которая привлекает акционеров инвестировать фирму (или отпугивает их от нее), и в особенности из-за уникального отсутствия контрактных гарантий возврата их вложений, у них есть подходящие стимулы для того, чтобы предоставить им особую роль «сторожей» (или тех, кто «сторожей» назначает) при менеджерах¹⁹. В результате, только предоставив акционерам особую роль для защиты их вклада в фирму, мы можем ожидать от менеджеров фирмы действий в долговременных интересах всех групп, заинтересованных в фирме (таких, как сотрудники, поставщики, клиенты, держатели облигаций и заимодавцы и т.д.). Враги других заинтересованных лиц — не жадные акционеры, а жадные (или ленивые, или нечестные, или просто бестолковые) менеджеры. Нам не нужны «энроны» для того, чтобы это понять, но недавние скандалы представляют прямо-таки школьную иллюстрацию проблем агентирования, центральных для вызова управления.

В этой статье мы начали именно с формы деонтологической ТИ, которая допускает жертвовать прибылью и богатством акционеров для выполнения не предусмотренных законом моральных обязательств перед другими группами заинтересованных лиц. Оба основных аргумента подчеркивают риски агентирования, которые делают такую корпоративную стратегию саморазрушительной.

Первый аргумент рассматривал перспективы деонтологического ТИ-проекта в контексте структур управления, поддерживаемых корпоративным законодательством. При нынешнем режиме большинства рыночных обществ санкционированная менеджерами (или даже советом директоров) стратегия КСО, приносящая богатство акционеров в жертву другим заинтересованным лицам, вероятно, станет саморазрушительной: в предельном случае акционеры засудят менеджеров за пренебрежение обязанностями увеличивать прибыль, а в более обычном такая стратегия повлечет падение котировок, делающее фирму легкой добычей корпоративных рейдеров. Чтобы разрешить такую стратегию КСО, ее поборникам нужно бы аргументировать в пользу реформы корпоративного законодательства и, конкретнее, в пользу реформ, которые позволяли бы менеджерам ограждаться от враждебных поглощений.

Такая реформа была бы опрометчивой. Сама по себе она значительно ослабит подотчетность менеджеров чьему-либо суждению, кроме их собственного. Исполнительный директор сможет объяснить низкие результаты в терминах приверженности заинтересованным лицам, даже если в реальности они были обусловлены менеджериальной некомпетентностью или жульничеством. Разумеется, еще одним последствием законодательного дозволения менеджерам защищать таким образом себя от недовольства акционеров стало бы иссыхание самого источника акционерного финансирования: люди вряд ли станут покупать ценные бумаги без гарантированной доходности, если не будут уверены в способности менеджеров обеспечивать прибыль. Фирмам пришлось бы предлагать акции со скидкой или привлекать средства под высокий фиксированный процент у финансовых институтов, которые вообще-то вряд ли будут испытывать энтузиазм в финансировании фирм с деонтологической стратегией, ориентированной на заинтересованных лиц. В итоге, сильная СКО требует радикальной реформы структур корпоративного управления и корпоративного законодательства, и нет никаких оснований думать, что какая-либо более очевидная стратегия таких реформ будет приемлема для общества в целом, или даже для самых ярых приверженцев корпоративной социальной ответственности.

В предшествующем разделе кратко рассматривались потребовавшиеся бы дальнейшие реформы управления и корпоративного законодательства. В дополнение к предполагаемому дозволению менеджерам защищать себя и фирму от враждебных акционеров, такие реформы придали бы другим заинтересованным лицам прямую роль в управлении через представительство в совете директоров. Об этом можно было бы думать как о улучшении в ситуации, когда менеджеры «находятся на поруках» в выполнении стратегии КСО в ущерб цене акций, поскольку менеджеры по крайней мере отвечали бы перед заинтересованными лицами, которых они по идее должны бы ублажать. Но уже показано, что любое доверие к такой системе подотчетности будет подорвано проблемами нескольких принципалов, которые она создает.

Эти сценарии альтернативного управления подсказывают, что мы должны быть осторожны с предоставлением менеджерам средств и полномочий проводить стратегии КСО, вредящие прибыли (хотя, опять-таки, не стратегии КСО, повышающие прибыльность), поскольку такие структуры управления открыты для злоупотреблений. Это постэнроновский урок для приверженцев теории интересов. Нельзя защищать систему управления заинтересованных лиц в наивном предположении, что менеджеры всегда будут мотивированы действовать в интересах заинтересованных лиц, а не в собственных. Другой, постнационализационный урок подчеркивает риски агентирования, порождаемые структурами агентирования, вменяющими агенту несколько показателей с полномочиями определять допустимый баланс между ними. Такие сценарии опасны как в случае искренне приверженных КСО менеджеров, так и в случае не столь искренних, но желающих пользоваться этими полномочиями и благоприятной асимметрией информации для преследования собственных интересов. Базовая структура такого режима управления представляет проблему многозадачного агентирования, и любому последователю жесткой КСО-программы неплохо было бы изучить историю неудачных — в массе своей — попыток демократических правительств самого разного толка сделать жизнеспособными дружественные ко многим заинтересованным лицам ГП.

В анализе, проводимом в настоящей статье, мы попытались сплести вместе вопросы и теории из трех областей — КСО и теории интересов; теории управления и агентирования; государственного менеджмента ГП — которые, в основном, обсуждались различными группами теоретиков во взаимной изоляции. Основной вывод заключается лишь в том, что теоретикам, желающим расцвета дружественных к заинтересованным лицам и социально ответственных фирм, стоит исследовать вызовы, брошенные двумя другими областями. Разумеется, учитывая широкие пределы всех трех областей, не было возможным представить какие-либо неотразимые аргументы, касающиеся пределов ТИ управления. В этой статье не исследуются все разновидности КСО-менеджмента, все возможные реформы корпоративного законодательства в пользу заинтересованных лиц или все исследования случаев ГП для поиска структур управления, способствующих эффективному соответствию множественным показателям. Мы надеемся, что просто представили пример, на котором ясно, почему теория интересов выиграет от более внимательного изучения этих вопросов.

Более частным выводом является признание необходимости фундаментального пересмотра в кругах поборников КСО и ТИ стремления низвести акционеров до статуса «всего лишь одной из групп заинтересованных лиц» — по крайней мере в том, что касается обсуждения структур корпоративного управления и реформы корпоративного законодательства. Это никоим образом не должно восприниматься как попытка ниспровергнуть КСО, или деловую этику, или менеджмент, основанный на честности, вообще. Не трудно найти оправдывающий КСО пример в бизнесе, и существует масса вдохновляющих примеров таких финансово успешных на протяжении многих лет и даже поколений корпораций в условиях живой, основанной на ценностях культуры. Приверженцам теории интересов найдется в успехе этих фирм столько же или даже больше материала для размышлений, чем в провале неудачных ГП. Но при таких размышлениях им стоит рассматривать их не как бизнес-примеры в пользу КСО, а как КСО-примеры в пользу бизнеса²⁰. Эта статья задумана как скромный вклад в последние: небольшая часть обширной аргументации в пользу того, что приверженцам теории интересов стоит еще раз рассмотреть преимущества акционероцентрического, максимизирующего прибыль управления корпорациями или, как минимум, опасность прямолинейного отхода от этой модели.

Источники

Bainbridge, Stephen M. 2002. Corporation Law and Economics. New York: Foundation Press.

Boardman, Anthony E. and Vining, Aidan R. 1989. “Ownership and Performance in Competitive Environments: A Comparison of the Performance of Private, Mixed, and State-Owned Enterprises,” Journal of Law and Economics, 32: 1-33.

Boatright, John R. 1999. Ethics in Finance. Oxford: Blackwell.

Buchanan, Allen. 1996. “Toward a Theory of the Ethics of Bureaucratic Organizations,” Business Ethics Quarterly 6: 419-440.

Burrough, Bryan and Heylar, John. Barbarians at the Gate. New York: HarperCollins.

Campbell, Donald E. 1995. Incentives. Cambridge: Cambridge University Press.

Coase, Ronald M. 1937. “The Nature of the Firm,” Economica, NS, 4, 386-405.

Dixit, Avinash. 1997. “The Power of Incentives in Private versus Public Organizations,” American Economic Review, 87: 378-382.

Donaldson, T. and L. Preston. 1995. “A Stakeholder Theory of the Corporation: Concepts, Evidence, and Implications,” Academy of Management Review 20/1.

Easterbrook, F. and D. Fischel. 1991. The Economic Structure of Corporate Law. Cambridge, Mass.: Harvard University Press.

Feigenbaum, H. 1982 “Public Enterprises in Comparative Perspective,” Comparative Politics, 15: 101-122.

Ferner, Anthony. 1988. Governments, Managers and Industrial Relations. Oxford: Basil Blackwell.

Freeman, Edward. 1984. Strategic Management: A Stakeholder Approach. Boston: Pitnam.

Friedman, Milton. 1970. “The Social Responsibility of Business is to Increase its Profits,” New York Times Magazine (13 September).

Gibson, Kevin. 2000. “The Moral Basis of Stakeholder Theory,” Journal of Business Ethics 26: 245-257.

Grant, Robert. 1998. Contemporary Strategy Analysis. Oxford: Blackwell.

Henderson, David. 2001. Misguided Virtue: False Notions of Corporate Social Responsibility. Wellington: New Zealand Business Roundtable.

Holmström, Bengt and Milgrom, Paul. 1991. “Multi-task Principal-Agent Analysis,” Journal of Law, Economics and Organization, 7: 24-51.

Jones, T., A. Wicks and R.E. Freeman. 2002. “Stakeholder Theory: The State of the Art,” in N.

Bowie, ed., Blackwell Guide to Business Ethics. Oxford: Blackwell.

Laffont, Jean-Jacques and Martimort, David, 2002. The Theory of Incentives. Princeton: Princeton University Press.

Langford, John and Huffman, Ken, 1988. “Air Canada,” in Tupper and Doern, 1998.

Lewin, Arie Y. 1982. “Public Enterprise, Purposes and Performance: A Survey of Western European Experience,” in W.T. Stanbury and Fred Thompson, Managing Public Enterprises. New York: Prager.

Marcoux, Alexei. 2000. “Business Ethics Gone Wrong,” Cato Institute.

Nora, Simon. 1967. Rapport sur les enterprises publiques, Paris, La documentation française.

Norman, W. and C. MacDonald. 2004. “Getting to the Bottom of ‘Triple Bottom Line’,” Business Ethics Quarterly.

Paine, Lynn Sharp. Value Shift: Why Companies Must Merge Social and Financial Imperatives to Achieve Superior Performance. New York: McGraw-Hill.

Palmer, John, Quinn, John and Resendes, Ray, 1983. “A Case Study of Public Enterprise: Gray Coach Lines Ltd,” in Crown Corporations in Canada, ed. Robert Prichard, Toronto: Burrerworth.

Ramanadham, V.V.. 1991. The Economics of Public Enterprise. London: Routledge.

Rasmusen, Eric. 1989. Games and Information. 2nd edn. Cambridge: Blackwell.

Shankman, Neil A. 1999. “Reframing the Debate Between Agency and Stakeholder Theories of the Firm,” Journal of Business Ethics 19: 319-334.

Stevenson, Garth, 1988. “Canadian National Railways and Via Rail,” in Tupper and Doern, 1988.

Stiglitz, Joseph, et al., 1989. The Economic Role of the State. Oxford: Basil Blackwell.

Stiglitz, Joseph. Whither Socialism? 1996. Cambridge, MA: MIT Press. Tupper, Allan and G. Bruce Doern, 1988. Privatization, Public Policy and Public Corporations in Canada. Montreal: Institute for Research on Public Policy.

Williamson, Oliver. 1985. The Economic Institutions of Capitalism. New York: Free Press.

Примечания

1Gibson 2000: 247. Курсив наш. Обратите внимание, что Гибсон артикулирует это утверждение, не обязательно придерживаясь его.

2Существует, разумеется, значительная неопределенность касательно значения прибыли, выгоды акционера и т.д., так же, как и обоснованные сомнения, стремится ли реально какая-либо фирма максимизировать, а не просто учитывать, любой из этих показателей (см. Boatright 1999: 190-l). Эти споры не существенны для нашей цели; мы используем термин «максимизация прибыли» просто как сокращение для ссылки на материальный интерес акционеров, как бы его не определять. Обсуждение принципал-агентской теории ниже включает дальнейшее прояснение этого вопроса. Любой, интересующийся понятием устойчивости бизнеса, должен обращать внимание на экономическую, а не на всего лишь бухгалтерскую прибыль, т.е. на прибыль, остающуюся после всех выплат, включая оплату цены капитала. «Если компания неспособна — в долгосрочном плане — платить процент за капитал, покрывающий его цену, она в конце концов разорится, поскольку не сможет привлечь капитал, потребный для возмещения своих активов» (Grant 1998: 33). Это предполагает, что для устойчивости бизнеса нужна высокая прибыльность. Даже в годы подъема рынка более половины из тысячи крупнейших нефинансовых корпораций в США могут оказаться не в состоянии покрыть цену своего капитала.

3Наиболее известен из них Закон Сарбанеса-Оксли 2002 г., который ужесточил правила корпоративного управления и аудита. NYSE и другие крупнейшие фондовые торговые площадки также повысили требования к управлению фирмами-участниками. Кроме того, принят и ряд добровольных мер, включая соглашение «оставшейся четверки» аккаунтинговых фирм избегать конфликта интересов, не предлагая консалтинговые услуги и аудит одному и тому же клиенту, и шаги многих фирм по отнесению фондовых опционов к издержкам.

4Краткий обзор финансовых показателей государственных предприятий см. в: (Ramanadham 1991: 117-120). Более детальный метаанализ можно найти в: (Boardman and Vining 1989). Лидер социалистической Новой демократической партии Онтарио однажды описал «Онтарио Гидро» как «демоническую, империалистическую силу саму в себе».

5Следующий набор различий развивает весьма влиятельную четырехчастную классификацию, описанную в: (Donaldson and Preston 1995).

6(Boatright 2003: 391).

7(Evan and Freeman 1988: 314).

8(Boatright 2003: 391).

9(Donaldson and Preston 1995: 67).

10Достойно замечания то, что даже экономисты и юристы Чикагской школы более терпимы к хорошо разработанному регулированию, применяемому ко всем фирмам, чем к «регулированию», осуществляемому одной фирмой по отношению к самой себе. См. напр.: (Easterbrook and Fischel 1999: 38), чьи аргументы в пользу государственного регулирования и против свободной структуры управления, дружественной к заинтересованным лицам, подчеркивают издержки агентирования, связанные с последним вариантом.

11Следует отметить, что Эдвард Фримен всегда относился серьезно к последствиям своей теории для корпоративного законодательства. Немногие из прочих приверженцев теории интересов, однако, уделили такое же внимание этому вызову. См. сжатое обсуждение релевантности корпоративного законодательства КСО в: (Marcoux 2000).

12Здесь и далее следует пояснить, что мы полностью отвергаем противопоставление агентской теории и теории интересов, проводимое Нилом Шанкменом (Shankman 1999). Агентская теория как таковая нейтральна по отношению к тому, кто может быть принципалом или агентом; таким образом, теория интересов может и должна заниматься проблемами агентирования, встающими, когда в качестве принципалов выступают различные заинтересованные лица (а не обязательно акционеры). То, что «большая часть работ по агентской теории сосредоточена на отношениях между владельцами и менеджерами» (Shankman 1999: 322), даже если это и так, не привязывает агентскую теорию в своей основе к акционероцентрической концепции фирмы. Таким образом, мы отвергаем большую часть из 22 шанкменовских пунктов противопоставления агентской теории и теории интересов (там же 323-4).

13Особенно ясное обсуждение угрозы недобросовестности и неблагоприятного отбора см. в: (Rasmusen 1989: 163-245).

14У аудитора «Энрона», компании «Артур Андерсен» было, вероятно, больше поводов для лояльности к менеджерам «Энрона», — которые, помимо прочего, были в состоянии продлевать или прекращать привлекательные консалтинговые контракты, включая консультирование по схемам учета, поддерживающим примечательные внебалансовые партнерства, — чем к совету директоров или акционерам «Энрона».

15Более подробный обзор см. в: (Ramanadham 1991: 76-81), а тж. в: (Lewin 1982: 53-58).

16Обзор канадского опыта, подчеркивающий неидеологический характер многих приватизаций, см. в: (Tupper and Doern 1988).

17Захватывающий и весьма внимательный анализ одного такого случая см. в: (Palmer, Quinn and Resendes 1983). Авторы анализируют две канадские междугородные автобусные компании в 1969-97 гг., одну частную, другую государственную. Они пытаются определить, почему в государственной были самые высокие цены при средней рентабельности чистых активов всего 6,3% (сравнительно с 20,6% в частной), и заключают, что хотя государственная фирма обслуживала некоторые невыгодные маршруты, которые иначе остались бы без транспорта, основной причиной ее низкой рентабельности была чрезмерная капитализация из-за слабого политического надзора.

18Это так называемый теория «нексуса контрактов» или контрактная модель фирмы, в которой фирма описывается как набор явных или подразумеваемых контрактов. Фирма — это не единица и не то, чем можно владеть. «Это просто юридическая фикция, которая покрывает набор контрактных отношений» (Bainbridge 2002: 26). Многие возводят эту теорию фирмы к Рональду Коузу (Coase 1937).

19Этот довод в пользу особой роли акционеров в управлении защищается подробно в: (Jensen 2001), особенно в главах 4, 5 и 8. См. тж. более философичное объяснение этой модели в: (Boatright 1999: 176-194).

20Существует обширная литература, обсуждающая деловые аргументы в пользу этики и КСО. Краткий обзор см. в: (Gibson 2000) и (Paine 2003). Пространную критику на примере см. в: (Henderson 2001). Лаконичное обсуждение конвергенции основанного на КСО и основанного на выгоде акционера подходов к деловой стратегии см. в: (Grant 1998), глава 2.