Экономика принуждения и экономика выбора

Многие экономисты говорят о рыночной экономике как об экономике выбора. Думаю, что это правильно. Во всяком случае, хоть и неполно, но главную особенность рынка это определение отражает. Предприниматель делает галстуки. Он придумывает новые расцветки для своих галстуков. Выставляет их на витрине. Не берут! Заказывает рекламу: молодой человек влюблен, но девушка его даже не замечает. И вот он приходит на работу в новом галстуке. Все удивлены, все его оглядывают, разговоры только о его галстуке. И девушка, привлеченная разговорами, поднимает на него свои глаза и вдруг замечает, что парень и сам «ничего, подходящий». И когда в конце рабочего дня парень справляется у нее, не занята ли она сегодня вечером, девушка, мило краснея, говорит, что свободна, и они вместе уходят с работы. Роман завязался. А продажа галстуков у нашего предпринимателя пошла в гору. Когда еще его конкуренты придумают лучше, чем он. Пока же свой кусок прибыли он урвал.

Что произошло? Предложение выбора. Кто предложил? Предприниматель. Кто выбрал? – Потребитель. Форд, как мы уже говорили, в первый год продал 2500 автомобилей. Было дорого, покупали только богатые. Прибыли было мало. Он рассудил, если сделать автомобиль дешевле, то покупателей будет больше. Если число покупателей дойдет до такой – то цифры, то прибыль станет больше, чем от продажи дорогих машин. Усовершенствовал машину, придумал конвейерный способ сборки, тем самым снизив себестоимость товара, в результате резко возросла прибыль. А машины смогли покупать не только средние слои, но уже и рабочие. Что сделал Форд? В сущности предложил своим вероятным покупателям выбор, жить с автомобилем или без оного: «Вот вам новая игрушка, новое средство передвижения, новое средство транспорта, хотите – берите, не хотите – не берите». Они захотели. Он же выиграл и стал одним из олигархов США.

Надо сказать, что и советское правительство однажды сыграло в игру: «бери – не бери». И проиграло. Но проигрыш был другой, и несколько неожиданный. Я думаю, что это дело помнят только люди моего поколения. Молодежи постараюсь пояснить. В сороковые-пятидесятые годы толпа советских людей на улицах по мнению иностранцев выглядела как-то однотипно. Преобладали в основном серые и темные тона. Обувь определенной формы, одежда небольшого набора фасонов. И это было не случайно. Выпускать обувь, одежду, мебель, музыку, танцы в унисон с меняющейся западной модой считалось вредным, по мнению советских идеологов с этого начинается проникновение враждебной нам буржуазной идеологии, а там не далеко и от измены социализму. Мне было около 25-26 лет, у меня уже было трое детей, и мой ровесник, помощник прокурора города пригласил, как человека активного, поучаствовать в патруле по проверке поведения молодежи на танцплощадках города. Считалось что во время танцев нельзя кричать, визжать и вообще издавать какие-либо громкие звуки, запрещалось в том числе носить платья выше колен, а брюки должны были быть не уже и не шире определенного размера в сантиметрах. Тогда было веяние среди самых отчаянных парней заужать низ брюк. Участники патруля – комсомольские активисты подбегали к этим нарушителям пролетарских брючных нормативов, хватали их за руки, за ноги при участии милиции и взрезали ножницами растленные буржуазные штанины. Я бы сам не стал резать, считая это нелепым. Но моя задача была – беседовать как педагогу с юношами и девушками, ведшими себя слишком развязно. Я и сам в то время полагал что устройство лишнего шума бестактно по отношению к другим. Но вот так добивалась власть единообразия в одежде, мебели, поведении, считая такое однообразие проявлением в советском обществе всеобщего равенства и братства. Все должны быть равны. Слава богу, что слишком высоким акселератам ног и голов не обрезали.

Но люди не хотели быть однообразными. И что-то с запада просачивалось на восток. Люди по служебным обязанностям ездили за границу. Старались максимально экономить на еде, везли с собой консервы, на обмен, на продажу везли водку. Перед отъездом закупали как только разрешалось больше. Везли в СССР галстуки с «буржуазными» рисунками, рубашки поцветастее, зажигалки и авторучки с голыми женщинами. Молодые родственники брались за распродажу, для них было даже специальное название – фарцовщики. Распродажа не только оправдывала командировку, но и прибыль приносила.

И вдруг государство стало завозить югославские женские сапоги, чешские мужские туфли, венгерские мужские и женские костюмы. Они были лучше и дешевле наших. У нас в Комсомольске-на-Амуре, где вообще мало что бывало в магазинах, появились из Китая дешевые мандарины, замечательной красоты шелковые покрывала, скатерти, картины, термосы, изумительные детские костюмы из чистейшей шерсти, райской красоты декоративные птички из намотанных на проволоку разноцветных нитей. Фотоматериалы из ГДР, которые давали возможность делать черно-белые снимки с богатством полутонов. Наше население кинулось в очереди с переднего и заднего крыльца магазинов. 

Оказывается, все это нам было надо. Мы мгновенно воспользовались неожиданным даром выбирать. То есть выбирать было естественной надобностью как пить, есть, только временно эта надобность была подавлена политической системой и ее идеологией. Думаю, что именно тогда в массовом сознании, но не четко еще, возникла мысль: «Живут же люди! А почему мы живем хуже других, и так ли это уж обязательно?». Русскую мысль в этом направлении будили две победные войны России, когда, войдя во вражескую страну, русские убеждались, что побежденные жили гораздо лучше победителей. Так было в войну с Наполеоном, и снова в войне с Гитлером. Но в 45 г Сталин показал, что он делает с задумавшимися победителями, отправив их в ГУЛАГ.

Хочу, правда, отметить, что советское государство стало ввозить ширпотреб не от доброго сердца. Просто у стран сателлитов нечем было расплачиваться за нефть, уголь, руду, технику, зерно, которые СССР им давал, кроме как товарами легкой промышленности. А у СССР не было выхода, кроме как эти товары принимать. Так у нас впервые появилось понятие выбора. А то ведь как было. В Нижнем Новгороде была до последнего времени трикотажная фабрика им. Клары Цеткин. Я и до сих пор помню ее продукцию. Носки другого фасона я носить не могу, т.к. они перетягивают оперированную ногу. Так этих носков больше чем на неделю, от силы две, не хватает. Рвутся. Иностранные не рвутся, но резинка слишком тугая. В результате у меня скапливаются горы дырявых носков. В детстве и юности я носки штопал, и делал это умело. Но потом уяснил для себя, что время, затраченное на штопку, позволяет мне заработать больше стоимости носков. Серьезно, сейчас трудно поверить, но большую часть жизни у меня не было выбора. И вот к чему это приводило. На обувной фабрике в г. Горьком существовало небольшое подразделение, занятое одним - сжиганием никем не купленной добротной обуви из натуральной кожи. Как же так? Все просто! Государство привыкло, что все запланированное на его фабриках раскупают. Куда деваться, лучше ходить в тяжелой, неудобной обуви, чем босиком. Но появился выбор. Госплан этого как-то не заметил и продолжал планировать производство в миллионах пар обуви. А сожженные ботинки аккуратно списывали. В начале перестройки все газеты включились в дискуссию. Одна молодая женщина оказалась заведующей недавно построенного, и к удивлению, по-европейски оборудованного склада обуви. В складе сохранялись при заданной температуре женские сапоги из натуральной кожи советского производство. Их никто не покупал, а персонал должен был откуда-то получать зарплату. Склад, как самостоятельная производственная единица, оплачивал электроэнергию и прочее. Списать сапоги ей не разрешали. Можно было только продать. Отчаявшаяся заведующая продала все сапоги по копейке пара, освободила склад для ходовых товаров, склад стал нормально по-европейски работать и приносить прибыль. Вот и спорили все газеты на тему: «Кто она, эта завскладом, финансовый гений или мошенница?»

Вот еще два – три примера принудительной экономики. Однажды в СССР исчез хлопок. Вообще исчез. Захожу в Москве на Новом Арбате в большой универмаг. Нахожу надпись: «Хлопковые ткани». Целый отдел, как бы отсек магазина. Захожу. Голые полки. Лежат кое-где шерстяные одеяла. И все. Ни марли, ни ситца, ни фланели. Наверное, сегодняшний читатель не поверит. Увы, было именно так. Говорю заведующей секцией: «Вы бы хоть вывеску сняли, что ли!» Отвечает: «Сняли бы, не велят нам». В газете «Неделя» была статья, где утверждалось, что хлопка в стране полно, но он вдруг стал моден и все из хлопка: кофточки, майки, футболки, носки, чулки, - раскупаются в момент, вот их на прилавках и нет.

В этот как раз период приезжает на горьковскую трикотажную фабрику заместительница министра, собирает весь партхозактив и произносит примерно такую речь: «Вы мне не рассказывайте, что у вас нет хлопка и нет шерсти, я это знаю сама лучше вас. Не рассказывайте, что к импортным нет игл и они стоят, что советские машины изношены и работать на них почти не возможно, все это я знаю сама. Вы мне скажите одно, когда вы мне дадите план?!!» Поняло руководство фабрики, что поснимают всех к чертовой матери, если план не сделают. План, между прочим, во всей нашей промышленности чаще всего задавался «по валу». Кому по тоннам, кому по штукам. Представьте себе, фабрика выполнила план. Собрала все остатки нитей, синтетики, шерсти, хлопка разных цветов и связала из них громадную партию женских подследников, в то время страшный дефицит. Подследники получились пестрые, как курочка ряба. Но раз фабрика произвела продукцию, то, по тогдашним правилам, торговля обязана у нее принять. И как только торговля приняла по документам товар от фабрики, всё, фабрика считается выполнившей план и получает премию за выполнение плана. Подследники были такие странные, что даже ко всему привыкшие советские женщины покупать их не стали. Их потом собрали по магазинам и сожгли.

Другой эпизод. Попадаю я на лесопилку, которая выпиливает прямоугольные бруски из бревен, для более быстрого строительства деревянных домов. Планирующие органы дали задание предприятию изготавливать бруски длинной, скажем три метра. Если бревно длиннее, то оставшиеся метры отпиливают и они идут в отходы. Передо мной была гора этих обрезков по 1,5 – 2 м длинной. Спрашиваю: «А эти обрезки по какой цене продаете?» Ответ: «Ни по какой. Не продаем. Раз нам цену за них не назначили, то это отходы. Если мы сами начнем продавать, нас с работы снимут» Между тем, продали бы по более низкой цене окрестным колхозникам, они бы из этих «обрезков» хлева для коров сложили бы. Так нет - пусть гниют.

Едем поздней осенью среди полей. Стоят под снегом хлеба.

- Чего не убрали?

- Не успели.

- Отдали бы колхозникам исполу. Они бы серпами и косами сжали. У них бы появился корм для скота и у колхоза половина осталась, а так ни себе, ни людям.

- Что вы, разве можно частную собственность поощрять?

Есть примеры поважнее. Кто из нас не помнит одного из первых миллионеров в Новой России, как он пришел платить комсомольские взносы с дохода в миллион рублей. Потом писали, что он просто стал вывозить из страны горы металлических стружек, которые в советское время украшали дворы всех металлообрабатывающих заводов и никому не были нужны. Возникали эти горы потому, что производственный план для заводов, отливавших заготовки, Госплан задавал в тоннах, а не в единицах отливок. Первое проще просчитать. Поэтому заготовки завод старался сделать потяжелее. Заводу дешевле сделать их тяжелее, чем делать три отливки вместо одной. А страна страшно гордилась, что мы выплавляем чугуна и стали больше всех. Но не говорили, что и стружки производим больше всех.

Если прибавить, что и наши станки весили в полтора-два раза тяжелее производимых в капиталистических странах, то становится всё понятно.

Социализм был первой в мире экономической системой, придумавшей планово-убыточные предприятия, планово-убыточные совхозы, планово-убыточные колхозы. И, наконец, планово-убыточную страну. Ни одна социалистическая страна не сумела решить проблемы своего сельского хозяйства. Китай накормил свое миллиардное население только тогда, когда ликвидировал коллективные коммуны и раздал земли крестьянам. Мы, кстати, до сих пор не отдали. Поэтому и едим чуть не 80% из других стран, и любуемся на нашего министра сельского хозяйства. Опять экспериментируем «впереди планеты всей».

Вернусь к легкой промышленности. Как-то лет 30 тому назад иду я в Горьком по площади Минина и вдруг мой взгляд упирается в группу парней, у которых на футболках красуется надпись «USArmic» - армия США. Мода пошла на футболки, рубашки с какими-нибудь рисунками. Так почему мы не сделаем своих рисунков, со своими эмблемами, своей геральдикой, своей историей. Ну, изобразите, скажем, Ротмистрова на танке, Рокоссовского на коне, Мстислава Удалого «иже зареза Редедю пред ряды касожскими», святого Сергия Радонежского. Долго я добивался ответа, наконец мне объяснили. Чтобы сделать новый рисунок на футболке, на галстук, новый фасон карманов на рубашке и т.д., нужно придумать этот рисунок или фасон, утвердить его на своем художественном совете, потом в городе, потом в области, потом в Москве, в Министерстве. Нет гарантии, что инстанции не вернут тебе рисунок «на доработку». Надо будет еще в отделе цен всех уровней утвердить новую цену. А цены в СССР это особая песня. Как тогда говорили, цена определялась по формуле 2п4c. Сидит чиновник в своем кабинете: «Ну какую бы цену назначить?» Посмотрел вокруг себя на пол, потолок, на четыре стены и назначил цену. «Быть по сему!» Иначе почему льняная рубашка стоила в 3-4 раза дешевле нейлоновой, почему бидончик из пластмассы (штамповка) стоил дороже эмалированного. Хохломская чашка (произведение искусства, между прочим) стоила куда дешевле жестяной кружки и т.д., и т.п. Иногда политика определяла цену, например, детская одежда и обувь стоили дешевле, чем аналогичные товары для взрослых. Для семей с детьми это было очень здорово. А иногда бог знает как определялись цены. Так или иначе, оказывалось, что для введения новых рисунков, расцветок, фасонов уходило года три. Глядишь, и мода уже сменилась. А ты только на прошлую моду разрешение получил. Такая вот неповоротливость вертикали власти во всех вопросах жизни и производства.

Когда молодой энергичный губернатор Б.Немцов задался целью сменить давнего директора Горьковского автозавода, то вся прокоммунистическая печать кинулась защищать: «Как это можно! Замечательный завод! Три четверти грузовиков, работающих в сельском хозяйстве – это продукция славного завода! Это подрыв сельского хозяйства страны!» В Горьком рассказывали такую историю. Приехал на автозавод какой-то большой чиновник из ЦК КПСС и спрашивает: «Когда вы сделаете машину, которую можно будет продавать на Западе?» Ему ответили: «Зачем нам на Запад, нам вполне хватает емкости внутреннего рынка». Но внутренний рынок был принудительным! Когда колхозу по разнарядке приходил трактор «Кировец», а ему нужен был МТЗ80, колхоз вынужден был брать ненужный и вредный для почвы «Кировец». Если он не подчинялся, и не брал, то в следующий разнарядке колхозу-бунтарю уже ничего не полагалось. Не председатель колхоза определял, какую технику надо купить, а чиновник из сельхозуправления. Журналисты, защищавшие автозавод, были правы, что почти все грузовики в сельское хозяйство поступали с этого завода. Но покупать их обязывали! ГАЗ-53 не влезал в животноводческие комплексы имени Никиты Сергеевича Хрущева. В результате корма сваливали у ворот комплекса, а дальше начиналась механизация по принципу: «Кнопку нажал и пот выступил». Доярки, теперь «операторы машинного доения», набирали корма в корзину, и, прижимая эту тяжесть к животу, разносили корма по всей длине комплекса. Не могу не вспомнить ужасного зрелища этих комплексов. Транспортеры то и дело рвутся, в результате навоз не убирается. Коровы в моче и навозе вынуждены ложиться на свои деревянные площадки. А ведь если корова грязная, она и молока дает на 15% меньше. Если бы я в детстве вывел свою Милку в таком виде в стадо, соседские бабы меня бы избили за издевательство над животиной. Я уж помолчу о том,  сколько эти несчастные «головы рогатого скота» давали и дают молока. И о том, каких и сколько они получают кормов. Закончу пример о заводе. На самом деле и в сельском хозяйстве, в торговле, в промышленности давно нужно было иметь семейство грузовиков грузоподъемностью от 500 кг до ~ 15 т. Его и сейчас нет. Газели тоже этой проблемы не решают.

Итак, может быть два типа экономики. Один, когда чиновник выбирает, где тебе жить, работать, учиться. Какую рубашку носить, сколько и чего есть, на чем ездить, какой ширины должен быть манжет у брюк. О чем и как тебе думать, что читать, а чего не читать… по такому принципу строились египетские пирамиды и оросительная система долины Нила, акведуки Урарту, Магнитка и Сибирская железная дорога, Беломорский канал, колхозы в СССР и коммуны в Китае. В этой экономике нет человека, а есть «человеческий ресурс», как говорили древние  римляне «раб – это говорящее орудие»

И есть другая экономика. Где предприниматель сам решает, что производить и как угодить потребителю своей продукции, своими услугами. Сам за себя отвечает перед собой. Сам решает, быть ему предпринимателем или нет. Потребитель сам решает, что и у кого покупать. Покупая, он поддерживает предпринимателя и удовлетворяет свои потребности.

Именно возможность выбора делает свободный рынок ежедневным плебисцитом. Возможность выбора подталкивает всё новых производителей к попыткам обновить товары, обновить технологии, оборудование в надежде, что потребитель выберет именно его новый товар и он обгонит своих конкурентов. Именно возможность выбора приводит к смене поколений капиталистов. Никто не может быть уверенным, что потребитель всегда будет любить именно его товар. Возникают новые миллионеры и миллиардеры, и отнюдь не только на нефти, угле, компьютерах. Можно стать крупным капиталистом на таком старом предмете как плоскогубцы. Нужно только уметь замечать мелочи. Один человек что-то делал ножом, и сразу ему понадобились плоскогубцы, надо было за ними идти. И пришла мысль, а нельзя ли соединить плоскогубцы с ножом, ведь есть складные ножи с отверткой, со штопором? В результате он придумал комплексный инструмент-трансформер, в котором соединились почти все инструменты, нужные мужчине дома. Свое изобретение он запатентовал, начал производить и стал миллиардером за 25 лет. Экономика выбора предоставляет каждому возможность выделиться, разбогатеть. Последний пример – мать-одиночка, автор Гарри Поттера. Ведь раньше ничего не писала, а получилось, что критики говорят о ней как писателе, вернувшей детей мира к чтению книг.

Мне лично представляется, что свободный рынок – самая социальная из экономических систем. Он каждому воздает по его уму, его заслугам. А если человек болен, инвалид, то государство берет на себя создание нормальных условий жизни для него. Не следует забывать о том, что государство может это сделать только за счет налогов, выплаченных успешными людьми. И благодарить за добро надо не государство, которое само ничего не создало, а успешных участников рынка.