1. Диалектика и марксизм
Диалектический материализм Карла Маркса
и Фридриха Энгельса является самой
популярной метафизической доктриной
нашей эпохи. Сегодня это официальная
философия советской империи и всех школ
марксизма за ее пределами. Она доминирует
в идеях многих людей, не считающих себя
марксистами, и даже многих авторов и
партий, считающих себя антимарксистами и
антикоммунистами. Именно эту доктрину
подразумевают большинство наших
современников, когда обращается к
материализму и детерминизму.
Во времена молодости Маркса в германской
мысли господствовали две метафизические
доктрины, учения которых были
несовместимы друг с другом. Одной был
гегельянский спиритуализм, официальная
доктрина прусского государства и прусских
университетов. Второй был материализм,
доктрина оппозиции, склонной к
революционному свержению политической
системы Меттерниха и христианской
ортодоксии. Маркс попытался смешать их в
единое соединение, чтобы доказать, что
социализм обязан наступить с "неумолимостью
закона природы".
В философии Гегеля логика, метафизика и
онтология в сущности тождественны.
Процесс реального становления -- это
аспект логического процесса мышления.
Схватывая законы логики при помощи
априорного мышления, разум обретает
точное знание реальности. Не существует
дороги к истине, кроме той, которая
обеспечивается изучением логики.
Специфическим принципом логики Гегеля
является диалектический метод. Мышление
движется трехчастным путем. От тезиса к
антитезису, т.е. к отрицанию тезиса, а от
антитезиса к синтезу, т.е. к отрицанию
отрицания Тот же самый тройственный
принцип проявляется и в реальном
становлении. Ибо единственной реальной
вещью во Вселенной является Geist (разум
или дух). Материальные вещи не обладают для
себя бытием. Субстанция материи находится
вне ее, дух есть у себя бытие. То, что
называется действительностью -- помимо
разума и божественного действия -- в свете
этой философии есть нечто гнилое или
косное {ein Faules), которое может казаться,
но не является в себе действительным <см.:
Гегель Г. Философия истории. -- СПб.:
Наука, 1993. С. 70--73, 87>.
Между гегелевским идеализмом и любой
разновидностью материализма невозможен
никакой компромисс. Плененные престижем
гегельянства в Германии 1840-х гг., Маркс и
Энгельс опасались слишком радикально
отклоняться от единственной философской
системы, с которой были знакомы их
сограждане. Они не были достаточно
отважными, чтобы полностью отвергнуть
гегельянство, как это было сделано
несколькими годами позже, даже в Пруссии.
Они предпочли предстать в роли
продолжателей и реформаторов Гегеля, а не
в роли иконоборцев-раскольников. Они
хвастались тем, что трансформировали и
улучшили гегелевскую диалектику,
вывернули ее наизнанку, или вернее
перевернули ее с головы на ноги <Энгельс
Ф. Людвиг Фейербах и конец немецкой
классической философии // Маркс К.. Энгельс
Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 301--303>. Они не
понимали, что бессмысленно отрывать
диалектику от ее идеалистической основы и
пересаживать в систему, называемую
материалистической и эмпирической. Гегель
был последователен, предполагая, что
логический процесс точно отражается в
процессах, происходящих в том, что обычно
называется реальностью. Он не
противоречит себе, применяя логическое
априори к интерпретации Вселенной. Но
совсем иное дело доктрина, основанная на
наивном реализме, материализме и
эмпиризме. Такой доктрине не будет никакой
пользы от схемы интерпретации, которая
выведена не из опыта, а из априорного
рассуждения. Энгельс заявил, что
диалектика является наукой об общих
законах движения как внешнего мира, так и
человеческого мышления; два ряда законов,
которые по сути дела тождественны, а по
своему выражению различны лишь постольку,
поскольку человеческая голова может
применять их сознательно, между тем, как в
природе, -- а до сих пор большей частью в
человеческой истории -- они прокладывают
себе путь бессознательно, в форме внешней
необходимости среди бесконечного ряда
кажущихся случайностей <там же. С. 302>.
Он сам, говорит Энгельс, никогда не имел
никаких сомнений в этом отношении. Его
интенсивные занятия математикой и
естественными науками, которым он
посвятил, по его признанию, восемь лет,
были, как он заявляет, стимулированы
желанием детально проверить
обоснованность законов диалектики на
конкретных примерах <Энгельс Ф.
Анти-Дюринг// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
Т. 20. С. 10--11>. Эти штудии привели
Энгельса к поразительным открытиям. Так,
он обнаружил, что "вся геология
представляет собой ряд отрицаний
отрицаний". Бабочки "появляются на
свет из яичка путем отрицания его ... и
вновь отрицаются, т.е. умирают", и т.д.
Нормальный жизненный путь ячменя выглядит
следующим образом: "Ячменное зерно . ..
отрицается и вытесняется растением,
отрицанием зерна. Оно растет ...
оплодотворяется и наконец производит
вновь ячменные зерна, а как только
последние созревают, стебель отмирает,
подвергаясь в свою очередь отрицанию. Как
результат этого отрицания отрицания мы
здесь имеем снова ячменное зерно, но не
просто одно зерно, а в десять, двадцать,
тридцать раз большее количество зерен"
<там же. С. 139--140>.
Энгельсу не казалось, что он просто
жонглирует словами. Применять
терминологию логики к явлениям реальности
-- пустое времяпрепровождение.
Подтверждать или отрицать можно
утверждения о явлениях, событиях и фактах,
но не сами эти явления, события или факты.
Но если кто-то привержен такому
неуместному и логически порочному
метафорическому языку, не менее разумно
называть бабочку подтверждением личинки,
чем называть ее отрицанием. Разве
появление бабочки не является
самоподтверждением личинки, вызреванием
ее внутренней цели, завершением ее просто
преходящего существования, раскрытием
всех ее потенциальных возможностей?
Однако нет нужды долго распространяться
об ошибочности интегрирования
гегелевской диалектики в философию, не
разделяющую основополагающий принцип
Гегеля, тождественность логики и
онтологии, и не отвергает идею, что из
опыта можно что-то узнать. Ибо в сущности
диалектика играет всего лишь роль
обрамления в построениях Маркса и
Энгельса и не оказывает существенное
влияние на ход рассуждений <Hammacher E.
Das philosophische-okonomische System des Marxismus. Leipzig, 1909. S.
506--511>.
2. Материальные
производительные силы
Неотъемлемой концепцией марксистского
материализма являются "материальные
производительные силы общества". Они
представляют собой движущую силу,
являющуюся причиной всех исторических
фактов и изменений. В процессе
общественного производства средств к
существованию человек вступает в
определенные отношения --
производственные отношения -- которые
являются необходимыми и независимыми от
их воли и соответствуют уровню развития
материальных производительных сил.
Совокупность этих производственных
отношений образует "экономическую
структуру общества, реальный базис, на
котором возникает юридическая и
политическая надстройка и которому
соответствуют определенные формы
общественного сознания". Способ
производства материальной жизни
обусловливает процесс социальной,
политической и духовной (интеллектуальной)
жизни в целом (в каждом из ее проявлений).
Не сознание (идеи и мысли) людей определяет
их бытие (существование), а, наоборот, их
общественное бытие определяет их сознание.
На определенном этапе своего развития
материальные производительные силы
вступают в противоречие с существующими
производственными отношениями, или с тем,
что является просто их правовым
выражением, с отношениями собственности (общественной
системой законов о собственности), в
рамках которой они до тех пор
функционировали. Бывшие до этого формами
развития производительных сил
производственные отношения превращаются
в их оковы. Наступает эпоха социальной
революции. С изменением экономической
основы вся колоссальная надстройка
медленно или быстро трансформируется <термин,
используемый Марксом, umwalzen, Umwalzung. является
немецким эквивалентом "революции">.
В этой трансформации следует всегда
различать материальную трансформацию
экономических условий производства,
которые всегда можно установить методами
естественных наук, и правовые,
политические, религиозные, художественные
<немецкий термин Kunst охватывает все
отрасли поэзии, прозы и драматургии>
или философские, одним словом,
идеологические формы, в которых человек
осознает этот конфликт и разрешает его.
Эпоху трансформации нельзя уже оценивать
согласно ее собственному сознанию, как
индивида нельзя оценивать по тому, как он
сам себя представляет: необходимо
объяснить это сознание исходя из
противоречий материальной жизни из
существующего конфликта между
общественными производительными силами и
производственными отношениями. Ни одна
общественная формация не погибает раньше,
чем разовьются все производительные силы,
для которых она дает достаточно простора,
и новые более высокие производственные
отношения никогда не появляются раньше,
чем созревают материальные условия их
существования в недрах самого старого
общества. Следовательно, человечество
никогда не ставит перед собой задач,
которых не может решить, ибо при ближайшем
рассмотрении всегда оказывается, что сама
задача возникает лишь тогда, когда
материальные условия ее решения уже
имеются налицо, или, по крайней мере,
находятся в процессе становления <Маркс
К. К критике политической экономии //
Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7>.
Самое замечательное в этой доктрине, -- в
ней не дано определение основной
концепции -- материальных
производительных сил. Маркс нигде не
говорит нам, что он имеет в виду, когда
ссылается на материальные
производительные силы. Мы должны вывести
это из редких исторических иллюстраций
его доктрины. Самый откровенный из этих
случайных примеров можно найти в его книге
"Нищета философии", опубликованной в
1847 г. на французском языке. Читаем: Ручная
мельница дает вам общество с сюзереном во
главе, паровая мельница -- общество с
промышленным капиталистом <Маркс К.
Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
2-е изд. Т.4. С. 133>. Это означает, что
состояние практического технологического
знания или технологическое качество
инструментов и механизмов, используемых в
производстве, должно считаться
существенной чертой материальных
производительных сил, которые однозначно
определяют производственные отношения и
тем самым "надстройку".
Производственные методы являются
реальными вещами, материальным бытием,
которое в конечном счете определяет
социальные, политические и
интеллектуальные проявления человеческой
жизни. Эта интерпретация подтверждается
всеми другими примерами, приводимыми
Марксом и Энгельсом и откликом, который
каждый новый технологический прорыв, у них
вызывал. Они с энтузиазмом их
приветствовали, потому что были убеждены,
что каждое новое изобретение приближает
их к осуществлению их надежд, приходу
социализма <Маркс и некоторые его
последователи иногда включали в понятие
"материальные производительные силы"
также и природные ресурсы. Но эти
замечания делались случайно и не получили
развития, очевидно потому, что это привело
бы его к доктрине, которая объясняет, что
история определяется структурой
географической среды страны>.
И до Маркса, и после Маркса многие
философы подчеркивали выдающуюся роль,
которую в истории цивилизации играет
совершенствование технологических
методов производства. Взгляд на
популярные учебники истории,
опубликованные за последние сто пятьдесят
лет показывает, что их авторы должным
образом подчеркивают важность новых
изобретений и изменений, которые они
вызывают. Они никогда не оспаривали трюизм,
что материальное благосостояние является
необходимым условием моральных,
интеллектуальных и художественных
достижений.
Но Маркс говорит совершенно иное. В его
доктрине инструменты и механизмы суть
конечные вещи, материальные вещи, а именно
материальные производительные силы. Все
остальное является необходимой
надстройкой этого материального базиса.
Этот фундаментальный тезис открыт для
трех неопровержимых возражений.
Во-первых, технологические изобретения
не являются чем-то материальным. Это
продукты умственного процесса,
рассуждений и порождения новых идей.
Инструменты и машины можно назвать
материальными, но действие разума, их
создавшего, является духовным.
Марксистский материализм не прослеживает
"надстроечные" и "идеологические"
явления до их "материальных" корней.
Он объясняет эти феномены как вызванные по
своей сути умственным процессом, а именно
изобретением. Он приписывает этому
умственному процессу, ошибочно
определяемому как изначальный, природный,
материальный факт, исключительную силу
порождать все остальные социальные и
интеллектуальные феномены.
Во-вторых, изобретение и конструирование
технологически новых инструментов
недостаточно, чтобы их произвести. В
дополнение к технологическому знанию и
планированию требуется капитал,
предварительно накопленный в результате
сбережения. Каждый шаг по пути к
технологическому усовершенствованию
предполагает соответствующий капитал.
Страны, называемые сегодня развивающимися,
знают что требуется для того, чтобы
улучшить их отсталый производственный
аппарат. Планы строительства всех
механизмов, которые они хотят приобрести,
готовы или могут быть завершены в очень
короткое время. Их сдерживает только
недостаток капитала. Но сбережение и
накопление капитала предполагает
общественную структуру, в которой
существует возможность сберегать и
инвестировать. Производственные
отношения, таким образом, являются не
продуктом материальных производительных
сил, а наоборот, необходимым условием их
появления на свет.
Маркс, разумеется, не мог не признать, что
накопление капитала является "одним из
самых необходимых условий для эволюции
промышленного производства" <Маркс
К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 154>. Часть его
самого объемистого трактата -- "Капитал"
-- дает историю -- совершенно искаженную --
накопления капитала. Но как только он
переходит к доктрине материализма, он
забывает все, что сам сказал по этому
предмету. Инструменты и механизмы уже
создаются как бы путем стихийного
порождения.
Кроме того, необходимо помнить, что
использование механизмов предполагает
общественное сотрудничество в условиях
разделения труда. Ни один механизм не
может быть создан и использован в условиях,
когда разделение труда не существует
вообще или находится на рудиментарной
стадии развития. Разделение труда
означает общественное сотрудничество, т.е.
общественные связи между людьми, общество.
Как в таком случае можно объяснить
существование общества, находя его
причину в материальных производственных
силах, которые сами могут появиться только
в рамках предварительно существующих
общественных связей? Маркс не понимал этой
проблемы. Он обвинил Прудона, описавшего
использование механизмов как следствие
разделения труда, в незнании истории.
Начинать с разделения труда и изучать
механизмы только после этого, кричал Маркс,
является искажением истории. Ибо
механизмы являются "производительными
силами", а не "общественными
производственными отношениями", не "экономической
категорией" <там же. С. 152>.
Здесь мы сталкиваемся с упрямым
догматизмом, не пытающимся уклониться ни
от какого абсурда.
Мы можем суммировать марксистскую
доктрину следующим образом: В самом начале
существуют "материальные
производительные силы", т.е.
технологическое оборудование
человеческих производственных усилий,
инструменты и механизмы. Никакие вопросы
об их происхождении не допускаются; они
есть -- и все; мы должны предположить, что
они упали с неба. Эти материальные
производительные силы заставляют людей
вступать в определенные производственные
отношения, которые не зависят от их воли.
Эти производственные отношения далее
определяют правовую и политическую
надстройку общества, а также религиозные,
художественные и философские идеи.
3. Классовая борьба
Как будет отмечено ниже, любая философия
истории должна продемонстрировать
механизм, посредством которого высшая
сила побуждает индивидов идти именно по
тому пути, которые непременно приведут
человечество к поставленным целям. В
системе Маркса для ответа на этот вопрос
предназначена доктрина классовой борьбы.
Неустранимая слабость этой доктрины
заключается в том, что она имеет дело с
классами, а не с индивидами. Требуется
показать, каким образом индивиды
побуждаются к таким действиям, чтобы
человечество в конце концов достигло
пункта, который намечен для него
производительными силами. Маркс отвечает,
что поведение индивидов определяется
осознанием интересов своего класса. Все
равно необходимо объяснить, почему
индивиды отдают предпочтение интересам
своего класса перед своими собственными
интересами. Пока мы воздержимся от вопроса,
а как индивид узнает, в чем состоят
подлинные интересы его класса. Но даже
Маркс не может не признать, что между
интересами индивида и интересами класса, к
которому он принадлежит, существует
конфликт <так, мы читаем в "Манифесте
Коммунистической партии": "Эта
организация пролетариев в класс, и тем
самым -- в политическую партию, ежеминутно
вновь разрушается конкуренцией между
самими рабочими". (Маркс К.. Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 433.)>. Он проводит
различие между классово сознательными
пролетариями, т.е. теми, кто ставит
интересы своего класса выше своих личных
интересов, и теми, кто таковыми не являются.
Он считает, что одна из целей
социалистической партии -- пробудить
классовое сознание в той части
пролетариата, которая не является
стихийно классово сознательной.
Маркс запутывает проблему, смешивая
понятия касты и класса. Там, где существуют
сословные и кастовые различия, все члены
каждой касты, кроме самой
привилегированной, имеют один общий
интерес, а именно -- уничтожить правовые
ограничения своей собственной касты. Всех
рабов, например, объединяла кровная
заинтересованность в отмене рабства. Но
таких конфликтов не существует в обществе,
где все граждане равны перед законом.
Против выделения различных классов среди
членов такого общества нельзя выдвинуть
никакого логического возражения. Любая
классификация логически допустима, как бы
произвольно ни был выбран признак
классификации. Но абсурдно
классифицировать членов
капиталистического общества в
соответствии с их положением в схеме
разделения общественного труда, а затем
отождествлять эти классы с кастами
сословного общества.
В сословном обществе индивид наследует
кастовую принадлежность от своих
родителей, на протяжении всей своей жизни
он остается в своей касте, и его дети
рождаются ее членами. Только в
исключительных случаях удача может
поднять человека в более высокую касту.
Для подавляющего большинства каста
неизменно определяет их положение в жизни.
Классы, выделяемые Марксом в человеческом
обществе, имеют другую природу. Их состав
колеблется. Принадлежность к классу не
является наследственной. Она
присваивается как бы ежедневно
повторяющимся плебисцитом всех людей.
Публика своими расходами и покупками
определяет тех, кто должен владеть и
управлять заводами, кто должен играть роли
в театральных постановках, кто должен
работать на фабриках и шахтах. Богатые
люди становятся бедными, а бедные богатыми.
Как наследники, так и те, кто сами
приобрели богатство, должны сохранять
свои позиции, защищая свои активы от
конкуренции уже признанных фирм и
честолюбивых новичков. В свободной
рыночной экономике не существует никаких
привилегий, никакой защиты
капиталовложений, никаких барьеров,
препятствующих кому-либо стремится к
любому призу. Доступ в любой марксистский
класс свободен для каждого. Члены любого
класса конкурируют друг с другом, они не
объединены общим классовым интересом и не
противостоят членам других классов,
вступая в союз либо с целью защиты общих
привилегий, которые те, кого они задевают
желают видеть отмененными, либо пытаясь
уничтожить институциональные ограничения,
которые желают сохранить те, кто извлекает
из них выгоду.
Либералы -- приверженцы laissez faire
утверждают: если старые законы,
учреждавшие сословные привилегии и
поражения в правах отменены, и не введена
практика, имеющая такой же характер --
например, пошлины, субсидии,
дискриминационное налогообложение,
потакание негосударственным учреждениям,
таким как церкви, профсоюзы и т.д. в
применении принуждения и угроз -- то
существует равенство всех граждан перед
законом. Никакие законодательные
препятствия не стесняют их стремлений и
амбиций. Каждый свободен состязаться за
любое социальное положение или функцию,
занять которые позволяют его личные
способности.
Коммунисты отрицают, что именно так
действует капиталистическая система,
организованная на основе либеральной
системы равенства перед законом. В их
глазах частная собственность на средства
производства предоставляет их владельцам
-- буржуазии или капиталистам, по
терминологии Маркса -- привилегию,
фактически не отличающуюся от когда-то
пожалованных феодальным лордам. "Буржуазная
революция" не уничтожила привилегии и
дискриминацию масс; она, говорят марксисты,
просто вытеснила старый правящий и
эксплуататорский класс аристократов
новым правящим и эксплуататорским классом
-- буржуазией. Эксплуатируемый класс,
пролетариат, не получил от этих реформ
никакой выгоды. У него просто сменились
хозяева, но сам он остался угнетаемым и
эксплуатируемым. Нужна новая и
окончательная революция, которая, путем
уничтожения частной собственности на
средства производства, установит
бесклассовое общество.
Социалистическая, или коммунистическая
доктрина абсолютно не учитывает
существенную разницу между условиями
сословного или кастового общества и
условиями капиталистического общества.
Феодальная собственность возникала либо в
результате завоевания, либо в результате
дара со стороны завоевателя. Она
прекращалась либо вследствие
аннулирования дара, либо вследствие
завоевания со стороны более сильного
завоевателя. Это была собственность "божией
милостью", потому что в конечном итоге
исходила от военной победы, которую
смирение и тщеславие государей
приписывало вмешательству Бога. Владельцы
феодальной собственности не зависели от
рынка, они не служили потребителям; в
пределах своих прав собственности они
были реальными властителями. Однако
положение капиталистов и
предпринимателей в рыночной экономике
совсем иное. Они приобретают и умножают
свою собственность посредством услуг,
предоставляемых ими потребителям, и
удержать ее они могут, только продолжая
ежедневно предоставлять услуги
максимально высокого качества. Эту
разницу нельзя ликвидировать,
метафорически называя успешного
производителя спагетти "королем
спагетти".
Маркс никогда не ставил перед собой
безнадежной задачи опровергнуть описание
экономистами действия рыночной экономики.
Вместо этого он стремился показать, что в
будущем капитализм приведет к весьма
неудовлетворительному состоянию. Он
взялся продемонстрировать, что действие
капитализма должно неизбежно привести к
концентрации богатства в руках все
уменьшающегося количества капиталистов, с
одной стороны, и к прогрессирующему
обнищанию подавляющего большинства, с
другой стороны. Выполнение этой задачи он
начал с железного закона заработной платы,
в соответствии с которым средняя
заработная плата представляет собой то
количество средств к существованию,
которое необходимо для того, чтобы
обеспечить рабочим уровень простого
выживания и дать возможность вырастить
потомство <разумеется, Марксу не
нравился немецкий термин "das eherne
Lohngesetz". потому что он был изобретен его
соперником Фердинандом Лассалем>.
Этот так называемый закон уже давно
скомпрометирован, и даже самые фанатичные
марксисты от него отказались. Но даже если
в порядке дискуссии назвать этот закон
верным, очевидно, что он ни в коем случае не
служит основой для доказательства того,
что развитие капитализма ведет к
прогрессивному обнищанию наемных
работников. Если ставки заработной платы
при капитализме всегда столь низки, что по
физиологическим причинам они не могут
упасть еще ниже, не ликвидировав целый
класс наемных работников, то невозможно
обосновать тезис "Манифеста
Коммунистической партии" о том, что с
развитием промышленности рабочие "все
более опускаются" [16].
Подобно всем остальным аргументам Маркса,
его доказательство противоречиво и само
себя опровергает. Маркс хвастался тем, что
открыл имманентные законы
капиталистической эволюции. Самым важным
из этих законов он считал закон
прогрессивного обнищания масс наемных
работников. Именно действие этого закона
вызовет окончательный крах капитализма и
возникновение социализма <Маркс К.
Капитал. T. I // Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
Т. 23. С. 772>. Когда будет показано, что
он ложен, будет разрушен фундамент как
экономической системы Маркса, так и его
теории эволюции капитализма.
В связи с этим мы должны установить тот
факт, что в капиталистических странах
уровень жизни наемных рабочих
беспрецедентно и невообразимо улучшился с
момента публикации "Манифеста
Коммунистической партии" и первого тома
"Капитала". Маркс во всех отношениях
неверно понимал функционирование
капиталистической системы.
Неизбежным следствием голословно
утверждаемого прогрессивного обнищания
наемных рабочих является концентрация
всего богатства в руках класса
капиталистических эксплуататоров,
количество которых постоянно уменьшается.
Рассматривая эту проблему Маркс не
учитывал, что появление крупных
предприятий не обязательно подразумевает
концентрацию богатства в немногих руках.
Предприятия большого бизнеса почти все
без исключения являются корпорациями
именно потому, что они слишком велики,
чтобы отдельные индивиды владели ими
целиком. Рост предприятий оставил далеко
позади рост индивидуальных состояний.
Активы корпораций не тождественны
богатству их акционеров. Значительная
часть этих активов -- эквивалент
выпущенных привилегированных акций и
облигаций и привлеченных кредитов --
фактически принадлежит, хоть и не в смысле
юридической концепции собственности,
другим людям -- владельцам облигаций и
привилегированных акций и кредиторам. Там,
где этими ценными бумагами владеют
сберегательные банки и страховые компании,
а кредиты выданы такими банками и
компаниями, фактическими владельцами
являются люди, которые владеют их
обязательствами. Аналогично, простые
акции корпорации, как правило, также не
концентрируются в руках одного человека.
Как правило, чем больше корпорация, тем
шире распределены акции.
По своей сути, капитализм представляет
собой массовое производство для нужд
широких масс. Но Марксом всегда владела
вводящая в заблуждение концепция, что
рабочие трудятся исключительно ради
выгоды высшего класса праздных паразитов.
Он не понимал, что рабочие сами потребляют
намного большую часть всех производимых
потребительских товаров. Миллионеры
потребляют ничтожную часть того, что
называется национальным продуктом. Все
отрасли большого бизнеса прямо или
косвенно обеспечивают потребности
простого человека. Отрасли, производящие
предметы роскоши, всегда состоят из малых
и средних предприятий. Появление большого
бизнеса само по себе является
доказательством того, что именно массы, а
не денежные мешки являются главными
потребителями. Те, кто изучают феномен
большого бизнеса под рубрикой "концентрация
экономической власти", не понимают, что
экономическая власть принадлежит
покупающей публике, от покровительства
которой зависит процветание фабрик. В
ипостаси покупателя наемный работник
является потребителем, который "всегда
прав". Однако Маркс заявляет, что
буржуазия "неспособна обеспечить
существование своего раба в рамках его
рабства".
Маркс выводит превосходство социализма
из того, что движущие силы исторической
эволюции, материальные производительные
силы, непременно приведут к социализму.
Поскольку им владел гегельянский сорт
оптимизма, то он не считал нужным дальше
доказывать достоинства социализма. Для
него было очевидно, что социализм, будучи
более поздним этапом истории, чем
капитализм, также является и лучшей
стадией <об ошибке, содержащейся в
этом рассуждении см. ниже. Гл. 8, раздел
4, и
далее>. Сущее богохульство
сомневаться в его достоинствах.
Осталось показать механизм, посредством
которого природа вызывает переход от
капитализма к социализму. Инструмент
природы -- классовая борьба. Поскольку с
развитием капитализма положение рабочих
все более ухудшается, их страдания,
угнетение, рабство и деградация
увеличиваются, это приводит к мятежу, и
устанавливает социализм.
Вся логическая цепочка этого
рассуждения рушится в результате
установления факта, что капитализм не
усиливает пауперизацию наемных рабочих, а
наоборот, повышает их уровень жизни.
Почему массы должны неизбежно
подталкиваться к восстанию, если они
получают больше и имеют лучшие по качеству
пищу, жилье и одежду, автомобили и
холодильники, радиоприемники и телевизоры,
нейлон и другие синтетические продукты?
Даже если бы, в порядке дискуссии, мы
признали, что рабочие доводятся до бунта,
то почему их революционное восстание
должно быть нацелено именно на
установление социализма? Единственный
мотив, который может побудить их требовать
социализм, это убеждение, что им самим при
социализме будет лучше, чем при
капитализме. Но марксизм, стремившийся
избежать изучения экономических проблем
социалистического сообщества, ничем не
доказал превосходство социализма над
капитализмом, кроме рассуждения в круге:
социализм неизбежно наступит на следующем
этапе исторической эволюции. Будучи более
поздней стадией, чем капитализм, он
необходимо выше и лучше, чем капитализм.
Почему он обязательно наступит? Потому что
рабочие, при капитализме обреченные на
прогрессирующее обнищание, восстанут и
установят социализм. Но какие иные мотивы
могут побудить их стремиться к
установлению социализма, кроме убеждения,
что социализм лучше, чем капитализм. А
превосходство социализма выводится
Марксом из того факта, что приход
социализма неизбежен. Круг замкнулся.
В контексте марксистской доктрины
превосходство социализма доказывается
тем, что пролетариат стремится к
социализму. То, что думают философы --
утописты -- не считается. Имеют значение
только идеи пролетариата, класса, которому
история доверила задачу формирования
будущего.
Но дело в том, что концепция социализма
возникла не в "пролетарском разуме"
Ни один пролетарий или сын пролетария не
внес ни одной существенной идеи в
социалистическую идеологию.
Интеллектуальными отцами социализма были
члены интеллигенции, отпрыски "буржуазии".
Сам Маркс был сыном состоятельного
адвоката. Он посещал немецкую Gimnasium,
школу, которую все социалисты разоблачали
как часть буржуазной системы образования,
и его семья содержала его на протяжении
всех лет его учебы; он не работал, когда
учился в университете. Он женился на
дочери немецкого аристократа, его шурин
был министром внутренних дел Пруссии и в
этом качестве — прусской полиции. В его
доме служила горничная, Хелена Демут,
никогда не бывавшая замужем, которая
следовала за семейством Маркса при всех
переездах -- идеальная модель
эксплуатируемой прислуги, фрустрация и
подавленная сексуальная жизнь которой
неоднократно описаны в немецком "социальном"
романе. Фридрих Энгельс был сыном
состоятельного фабриканта и сам был
фабрикантом; он отказался жениться на
своей любовнице Мэри, потому что она была
необразованной и "низкого"
происхождения <после смерти Мэри,
Энгельс в качестве любовницы взял ее
сестру. Он женился на ней, когда она была на
смертном одре "чтобы доставить ей
последнее удовольствие". Gustav М.
Frederick Engels. -- The Hauge, Martinus Nijhorf, 1934. V. 2 Р. 329>;
он любил развлечения британского
мелкопоместного дворянства, такие, как
верховая охота с собаками.
Рабочие никогда не горели энтузиазмом по
поводу социализма. Они поддерживали
профсоюзное движение, стремление которого
к высоким зарплатам Маркс презирал как
бесполезное <Маркс К. Заработная
плата, цена и прибыль // Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 153--154. См. ниже. гл. 7, раздел
6>. Рабочие требовали всех тех мер
государственного вмешательства в
экономику, которые Маркс определял как
мелкобуржуазные. Они противодействовали
технологическому совершенствованию, в
прошлом они разрушали машины, сейчас
посредством профсоюзного давления
принуждают к раздуванию штатов.
Синдикализм -- присвоение предприятий
рабочими, которые на них заняты -- вот
программа, которая стихийно рождается в
среде рабочих [17]. А
социализм был привнесен в массы
интеллектуалами буржуазного
происхождения. За обедами в роскошных
домах Лондона и загородных поместьях
позднего викторианского "общества"
леди и джентльмены в модных вечерних
туалетах придумывали программы обращения
английского пролетариата в
социалистическую веру.
4. Идеологизированность
мышления
Из предположительно непримиримого
конфликта классовых интересов Маркс
выводит свою доктрину
идеологизированности мышления. В
классовом обществе человек неспособен
постигнуть теории, которые являются в
значительной степени истинным описанием
реальной действительности. Поскольку его
классовая принадлежность, его
общественное бытие определяет его мысли,
то продукты его интеллектуальных усилий
оказываются идеологически окрашенными и
искаженными. Они суть не истина, а
идеологии. Идеология в марксистском
смысле этого термина представляет собой
ложную доктрину, которая, однако, именно за
счет своей ложности, служит интересам
класса, из которого происходит ее автор.
Мы можем не обсуждать здесь некоторые
аспекты этой идеологической доктрины. Нет
нужды заново опровергать доктрину
полилогизма, согласно которой логическая
структура разума у членов разных классов
различна <Мизес Л. Человеческая
деятельность. С. 71--88>. Более того, мы
можем даже признать, что главная забота
мыслителя -- содействовать исключительно
интересам своего класса, даже если они
входят в противоречие с его интересами как
индивида. Наконец, мы можем даже
воздержаться от того, чтобы ставить под
сомнение догму, что незаинтересованного
поиска истины и знания не существует, и что
все человеческие изыскания направляются
практической целью -- обеспечить успешные
действия умственными инструментами.
Доктрина идеологии останется
несостоятельной, даже если будут
отклонены все неопровержимые возражения,
которые можно выдвинуть с точки зрения
этих трех аспектов.
Можно как угодно оценивать адекватность
прагматического определения истины, но
очевидно, что по крайней мере одной из
характерных признаков истинной теории
является то, что действия, основывающиеся
на ней, успешно добиваются ожидаемых
результатов. В этом смысле истина работает,
тогда как ложь не работает. Как раз в том
случае, если мы допустим, вместе с
марксистами, что целью теоретизирования
всегда являются успешные действия, то
неизбежно возникает вопрос, почему и каким
образом идеологическая (т.е. в
марксистском смысле ложная) теория должна
быть более полезна для класса, чем
правильная теория? Нет никаких сомнений,
что изучение механики было мотивировано,
по крайней мере, в определенной степени,
практическими соображениями. Люди хотели
использовать теоремы механики, чтобы
решить разнообразные инженерные проблемы.
Именно стремление получить практические
результаты побудило их искать правильную,
а не просто идеологическую (ложную) науку
механики. С какой стороны ни взглянуть на
эту проблему, ложная теория никак не может
служить человеку или классу или
человечеству в целом лучше, чем правильная
теория. Как Маркс пришел к этой доктрине?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны
вспомнить мотивы, подтолкнувшие Маркса к
созданию всех его литературных
произведений. Он был движим одной страстью
-- борьбой за социализм. Но он полностью
отдавал себе отчет в своей неспособности
хоть как-то разумно возразить против
разрушительной критики экономистами
социалистических планов. Он был убежден,
что система экономической доктрины,
разработанная экономистами классической
школы, была неуязвимой и оставался в
неведении о серьезных сомнениях, которые
уже вызывали в некоторых умах важнейшие
теоремы этой доктрины. Подобно своему
современнику Джону Стюарту Миллю он верил,
что "в законах ценности нет ничего, что
осталось бы выяснить современному или
любому будущему автору; теория этого
предмета является завершенной" <Милль
Дж. С. Основы политической экономии. Т. 3.
-- М.: Прогресс, 1980. С. 172>. Когда в 1871 г.
работы Карла Менгера и Уильяма Стенли
Джевонса провозгласили новую эпоху в
экономических исследованиях, карьера
Маркса как экономиста уже подходила к
концу. Первый том "Капитала" был
опубликован в 1867 г.; рукопись следующих
томов была почти готова. Нет никаких
указаний на то, что он осознал значение
новой теории. Экономические учения Маркса
по существу представляют собой искаженное
перефразирование теорий Адама Смита, и
прежде всего Рикардо. У Смита и Рикардо не
было возможности опровергнуть
социалистические доктрины, так как они
были выдвинуты только после их смерти.
Поэтому Маркс оставил их в покое. Но он
излил все свое негодование на их
последователей, попытавшихся критически
проанализировать социалистические
программы. Он высмеивал их, называя "вульгарными
экономистами" и "сикофантами
буржуазии" [18]. И
поскольку ему необходимо было их
опорочить, он изобрел свою схему идеологии.
"Вульгарные экономисты" по причине
своего буржуазного происхождения
органически неспособны открыть истину.
Все продукты их рассуждений могут быть
только идеологическими, т.е., в
соответствии с использованием термина "идеология"
Марксом, искажением истории,
обслуживающим интересы буржуазии. Нет
нужды опровергать логику их аргументации
с помощью дискурсивного рассуждения и
критического анализа. Достаточно вскрыть
их буржуазное происхождение и тем самым
"необходимо" идеологический характер
их доктрин. Они неправы, потому что
являются буржуа. Ни один пролетарий не
должен придавать значения их умозрениям.
Чтобы скрыть, что эта схема была
изобретена специально для того, чтобы
дискредитировать экономистов, ее
необходимо было возвести в ранг всеобщего
эпистемологического закона,
действительного для всех отраслей знания.
Так доктрина идеологии стала ядром
марксистской эпистемологии. Маркс и все
его последователи сконцентрировали свои
усилия на обосновании этого паллиатива и
подборе иллюстраций его действия. Не было
такой нелепости, от которой они пытались
бы уклониться. Они интерпретировали все
философские системы, физические и
биологические теории, всю литературу,
музыку и живопись с "идеологической"
точки зрения. Но, разумеется, они
недостаточно последовательны, чтобы
приписывать своим доктринам всего лишь
идеологических характер. Подразумевается,
что марксистские догматы не являются
идеологией [19]. Они суть
предвидение [20] знания о
будущем бесклассовом обществе, которое,
освобожденное от пут классовых конфликтов,
будет в состоянии постичь чистое знание,
не искаженное идеологическими
недостатками.
Таким образом, мы можем понять
тимологические мотивы, которые привели
Маркса к его теории идеологии. Однако это
не ответ на вопрос, почему идеологическое
искажение истины более выгодно интересам
класса, чем правильная доктрина. Маркс
никогда не рискнул объяснить это, возможно,
отдавая себе отчет в том, что любая попытка
сделать это затянет его в трясину
неразрешимых противоречий и нелепостей.
Нет нужды подчеркивать смехотворность
утверждения, что идеологические
физические, химические или
терапевтические теории более выгодны для
любого класса или индивида, чем правильные.
Можно оставить без внимания заявления
марксистов по поводу идеологического
характера теорий, разработанных
представителями буржуазии Менделем,
Герцем, Планком, Гейзенбергом и Эйнштейном.
Достаточно подвергнуть исследованию
якобы идеологический характер буржуазной
экономической науки.
В глазах Маркса, буржуазное
происхождение подвигло классических
экономистов на разработку системы, из
которой логически следовало оправдание
несправедливых притязаний
капиталистических эксплуататоров. (Здесь
он противоречит себе, так как на основе
этой системы сделал противоположные
выводы.) Теоремы классической школы, из
которых, якобы, можно вывести оправдание
капитализма, Маркс атакует наиболее
яростно: что редкость материальных
факторов производства, от которых зависит
благосостояние человека, является
неизбежным, естественным условием
человеческого существования; что никакая
система экономической организации
общества не способна создать государства
изобилия, где каждому можно дать по
потребностям; что повторение периодов
экономических спадов внутренне не присуще
действию свободной рыночной экономики, а
наоборот -- неизбежный результат
государственного вмешательства в
экономику с ложной целью -- понизить ставку
процента и вызвать экономический бум при
помощи инфляции и кредитной экспансии.
Однако мы должны задать вопрос, какую
пользу, с марксистской точки зрения,
подобное оправдание капитализма может
принести капиталистам? Сами они не
нуждались ни в каком оправдании системы,
которая -- согласно Марксу -- причиняла
ущерб рабочим и была выгодна им самим. Им
не нужно было успокаивать свою совесть,
так как, опять же согласно Марксу, любой
класс безжалостен в преследовании
собственных интересов.
Точно также, с точки зрения марксистской
доктрины, недопустимо предполагать, что
польза, которую идеологическая теория,
происходящая из "ложного самосознания"
и потому искажающая истинное положение
дел, приносила эксплуататорскому классу,
заключалась в том, чтобы обмануть
эксплуатируемый класс, сделать его
податливым и заставить подчиняться, и тем
самым сохранить или по меньшей мере
продлить несправедливую систему
эксплуатации. Ибо согласно Марксу, срок
жизни определенной системы
производственных отношений не зависит от
каких-либо духовных факторов. Он
определяется исключительно состоянием
материальных производительных сил. Если
изменяются производительные силы, то
производственные отношения (т.е. отношения
собственности) и вся идеологическая
надстройка также должны измениться.
Никакие человеческие усилия не могут
ускорить эту трансформацию. Ибо, как
говорил Маркс, "ни одна общественная
формация не погибает раньше, чем
разовьются все производительные силы, для
которых она дает достаточно простора, и
новые более высокие производственные
отношения никогда не появляются раньше,
чем созревают материальные условия их
существования в недрах самого старого
общества" <Маркс К. К критике
политической экономии // Маркс К.. Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т.13. С.7. (см. выше. гл. 7, раздел
2 и далее)>.
Это ни в коем случае не просто случайное
замечание Маркса. Это один из главных
пунктов его доктрины. Именно на основе
этой теоремы он требует называть его
доктрину научным социализмом, в отличие от
утопического социализма его
предшественников. На его взгляд,
отличительной чертой утопического
социализма была вера, что осуществление
социализма зависит от духовных и
интеллектуальных факторов. Вы должны
убедить людей, что социализм лучше, чем
капитализм, и затем они заменят капитализм
социализмом. В глазах Маркса эта
утопическая вера была абсурдной.
Наступление социализма никоим образом не
зависит от мыслей и желаний людей; оно
является результатом развития
производительных сил. Когда придет время и
капитализм достигнет своей зрелости,
наступит социализм. Он не может появиться
ни раньше, ни позже. Буржуазия может
изобретать любые самые тщательно
разработанные идеологии -- все тщетно; она
не может отсрочить день крушения
капитализма.
Возможно, некоторые, желая спасти
марксистскую концепцию "идеологии",
будут рассуждать следующим образом:
капиталисты стыдятся своей роли в
обществе. Они чувствуют вину за то, что
являются "баронами-разбойниками,
ростовщиками и эксплуататорами" и
присваивают прибыль. Они нуждаются в
классовой идеологии, чтобы вновь обрести
уверенность в себе. Но почему они должны
краснеть? С точки зрения марксистской
доктрины в их поведении нет ничего, чего
стоило бы стыдиться. Согласно марксизму
капитализм является необходимым этапом в
исторической эволюции человечества. Он
представляет собой необходимое звено в
последовательности событий, которые в
конце концов приведут к блаженству
социализма. Капиталисты, будучи
капиталистами, суть просто орудие истории.
Они исполняют то, что согласно
предначертанному плану эволюции
человечества должно быть сделано. Они
подчиняются вечным законам, независимым
от человеческой воли. Они не могут не
делать того, что делают. Они не нуждаются
ни в какой идеологии, ни в каком ложном
самосознании, которые говорили бы им, что
они правы. В свете марксистской доктрины
они правы. Если бы Маркс был
последователен, то он призывал бы рабочих:
не вините капиталистов; "эксплуатируя"
вас они делают вам лучше: они прокладывают
дорогу социализму.
Как ни крути, невозможно найти никакой
причины, почему идеологическое искажение
истины должно быть более полезным для
буржуазии, чем правильная теория.
5. Конфликт идеологий
Классовое сознание, говорит Маркс,
порождает классовую идеологию. Классовая
идеология обеспечивает класс
интерпретацией реальной действительности
и в то же время учит, как действовать ради
блага своего класса. Содержание классовой
идеологии однозначно определяется
исторической стадией развития
материальных производительных сил и ролью,
которую данный класс играет на этом этапе
истории. Идеология -- это не произвольное
дитя разума. Она -- отображение
материальных условий существования
класса ее автора, отразившихся в его
голове. Поэтому она не является
индивидуальным феноменом, зависящим от
фантазии мыслителя. Она предписывается
разуму реальностью, т.е. классовым
статусом того человека, который мыслит.
Разумеется, не каждый товарищ по классу
является литератором и публикует то, что
он думает. Но все литераторы,
принадлежащие к данному классу, рождают
одинаковые идеи, и все другие члены класса
одобряют их. В марксизме нет места
допущению, что разные члены одного класса
могут серьезно расходиться в идеологии.
Для всех членов класса существует только
одна идеология.
Если человек выражает идеи, расходящиеся
с идеологией определенного класса, то это
потому, что он не принадлежит к данному
классу. Нет необходимости опровергать его
идеи с помощью дискурсивного рассуждения.
Достаточно вскрыть его происхождение и
классовую принадлежность. Это решает
вопрос.
Однако если от правильной марксистской
веры отклоняется человек, чье
пролетарское происхождение и
принадлежность к рабочему классу не могут
быть оспорены, то он является предателем.
Невозможно предположить, что он может
искренне отвергать марксизм. Будучи
пролетарием, он неизбежно должен думать
как пролетарий. Его внутренний голос
безошибочно указывает ему, что является
правильной пролетарской идеологией. Он
поступает непорядочно, подавляя свой
внутренний голос и открыто исповедуя
неортодоксальные мнения.
Маркс и Энгельс, два человека бесспорно
буржуазного происхождения, произвели на
свет классовую идеологию класса
пролетариев. Они никогда не рисковали
обсуждать свою доктрину с несогласными
аналогично тому, как ученые, например,
обсуждают все "за" и "против"
теорий Ламарка, Дарвина, Менделя и
Вейсмана. На их взгляд, их противники были
либо буржуазными идиотами <например,
"буржуазная глупость" (о Бентаме, Маркс
К. Капитал. Т. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
2-е изд. Т. 23. С. 624.), "буржуазный кретинизм"
(о Дестюте де Траси. Маркс К. Капитал. Т.
II // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 24. С.
555), и т.д.>, либо пролетарскими
предателями. Как только социалист хоть на
дюйм отклонялся от ортодоксального кредо,
Маркс и Энгельс яростно нападали на него,
высмеивали и оскорбляли, выставляли
негодяем и безнравственным и продажным
монстром. После смерти Энгельса должность
верховного арбитра, решающего что
является правильным и неправильным
марксизмом, перешла к Карлу Каутскому. В 1917
г. она перешла к Ленину и стала функцией
высшего советского руководства. В то время
как Маркс, Энгельс и Каутский были
вынуждены довольствоваться уничтожением
репутации своих оппонентов, Ленин и Сталин
могли уничтожать их физически. Постепенно
они подвергли анафеме тех, кого когда-то
все марксисты, включая самих Ленина и
Сталина, считали великими поборниками
дела пролетариата: Каутского, Макса Адлера,
Отто Бауэра, Плеханова, Бухарина, Троцкого,
Рязанова, Радека, Зиновьева и многих
других. Те, кого они могли схватить, были
брошены в тюрьмы, подвергнуты пыткам и, в
конце концов, убиты. Выжили и спокойно
умерли в своих постелях только те, кто имел
счастье жить в странах, где господствовала
"плутодемократическая реакция".
С марксистской точки зрения можно
привести веские доводы в пользу принятия
решений большинством. Если возникают
сомнения относительно правильности
содержания пролетарской идеологии, то
идеи, разделяемые большинством
пролетариев, должны считаться тем, что
верно отражают подлинно пролетарскую
идеологию. Так как марксизм предполагает,
что подавляющее большинство народа
составляет пролетариат, это будет
равносильно передаче компетенции
принимать окончательные решения в
конфликтах мнений парламентам, избираемым
взрослыми избирателями. Однако несмотря
на то, что отказ сделать это означает
подрыв всей доктрины идеологии, ни Маркс,
ни его последователи не были готовы
подвергнуть свои мнения голосованию
большинства. На протяжении всей своей
карьеры Маркс не доверял народу и
относился с крайним подозрением к
парламентским процедурам и принятию
решений путем голосования. Он с восторгом
принял Парижскую революцию июня 1848 г., в
которой небольшое меньшинство парижан
восстало против правительства,
поддерживаемого парламентом, избранным
всеобщим голосованием мужского населения.
Парижская Коммуна весны 1871 г., в ходе
которой опять парижские социалисты
боролись против режима, установленного
подавляющим большинством представителей
французского народа, еще больше пришлась
ему по душе. Здесь он нашел осуществление
своего идеала диктатуры пролетариата,
диктатуры шайки лидеров, назначивших
самих себя. Он старался убедить
марксистские партии всех стран Западной и
Центральной Европы основывать свои
надежды не на выборной компании, а на
революционных методах. В этом отношении
русские коммунисты были его верными
последователями. В русском парламенте,
избранном под контролем ленинского
правительства всеми взрослыми гражданами,
несмотря на давление, оказываемое на
избирателей правящей партией, было менее
25% коммунистов. Три четверти народа
проголосовало против коммунистов. Но
Ленин разогнал парламент силой оружия и
прочно установил диктаторское правление
меньшинства. Главой советской власти стал
верховный первосвященник марксисткой
секты. Данное им название этой должности
вело свое происхождение из того факта, что
он нанес поражение своим соперникам в
кровавой гражданской войне.
Поскольку марксисты не признают, что
различие мнений может быть урегулировано
путем обсуждения и убеждения или
разрешено путем голосования большинством
голосов, то не существует иного решения,
кроме гражданской войны. Признак хорошей
идеологии, т.е. идеологии, соответствующей
подлинным классовым интересам
пролетариев, -- успех ее сторонников в
покорении и ликвидации своих оппонентов.
6. Идеи и интересы
Маркс молчаливо предполагал, что
общественное положение класса однозначно
определяет его интересы и что не может
быть никаких сомнений в том, какая
политика лучше всего соответствует этим
интересам. Класс не должен выбирать из
нескольких различных видов политики.
Историческая ситуация предписывает ему
вполне конкретную политику. Альтернативы
не существует. Отсюда следует, что класс не
должен действовать, так как действие
подразумевает выбор из разных возможных
вариантов поведения. Посредством членов
класса действуют материальные
производительные силы.
Однако Маркс, Энгельс и все другие
марксисты игнорировали эту
фундаментальную догму своего кредо, как
только они выходили за границы
эпистемологии и начинали комментировать
исторические и политические проблемы.
Причем они не только обвиняли
непролетарские классы во враждебности к
пролетариату, но и критиковали их политику
за то, что она не способствует достижению
интересов их собственных классов.
Самым важным политическим памфлетом
Маркса является Воззвание "Гражданская
война во Франции" (1871). Он яростно
нападает на французское правительство,
которое, поддерживаемое подавляющим
большинством нации, стремилось подавить
восстание Парижской Коммуны. Он
безответственно клевещет на всех ведущих
членов этого правительства, называя их
мошенниками, лжецами и растратчиками. Жюль
Фавр, как он обвиняет, "сожительствовал
с женой некоего горького алкоголика" [21],
а генерал де Галиффе наживался на
проституции своей жены [22].
Одним словом, памфлет стал образцом
тактики диффамации социалистической
прессы, которую, когда ее на вооружение
приняла бульварная пресса, марксисты с
возмущением критиковали как одно из
худших уродств капитализма. Тем не менее
эту порочащую ложь, как бы она ни была
достойна порицания, можно
интерпретировать как партизанскую
военную уловку в безжалостной войне
против буржуазной цивилизации. Она по
крайней мере не является несовместимой с
марксистскими эпистемологическими
принципами. Однако другое ставит под
сомнение целесообразность буржуазной
политики с точки зрения классовых
интересов. Воззвание утверждает, что
политика французской буржуазии
разоблачила главное учение своей
идеологии, единственной целью которой
является "отодвинуть на более позднее
время классовую борьбу"; с этого момента
классовое господство буржуазии уже не
может больше "прикрываться
национальным мундиром". С этого момента
не может быть никакого вопроса о мире или
перемирии между рабочими и их
эксплуататорами. Борьба будет
возобновляться вновь и вновь и не может
быть ни малейшего сомнения в конечной
победе рабочих <Маркс К.
Гражданская война во Франции // Маркс К..
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 365>.
Необходимо отметить, что эти замечания
сделаны с учетом ситуации, в которой
большинство французов должны были
выбирать между безусловной капитуляцией
перед незначительным меньшинством и
борьбой с ним. Ни Маркс, ни кто-либо еще
никогда не ожидали, что большая часть
народа без сопротивления уступит
вооруженному нападению со стороны
меньшинства.
Еще более важно то, что Маркс в этих
высказываниях приписывает политике,
принятой французской буржуазией, решающее
влияние на ход событий. Этим он
противоречит всему, что писал в других
работах. В "Манифесте Коммунистической
партии" он объявил непримиримую и
безжалостную классовую борьбу без какого-либо
учета оборонительной тактики, к которой
может прибегнуть буржуазия. Он вывел
неизбежность классовой борьбы из
классового положения эксплуататоров и
эксплуатируемых. В марксистской системе
нет места предположению о том, что
политика, принимаемая на вооружение
буржуазией, может оказать какое-либо
влияние на возникновение классовой борьбы
и ее исход.
Если верно, что один класс, французская
буржуазия 1871 г., был в состоянии выбирать
между альтернативными вариантами
политики и посредством этого решения
оказать влияние на ход событий, то то же
самое должно быть верно и для других
классов в других исторических ситуациях. В
таком случае рушатся все догмы
марксистского материализма. Тогда неверно,
что классовое положение указывает классу,
в чем состоят его подлинные классовые
интересы и какая политика лучше всего
служит этим интересам. Неверно, что только
идеи, способствующие реальным интересам
класса, встречают одобрение со стороны тех,
кто направляет политику класса. Может
случиться, что политика направляется
иными идеями и тем самым оказывает влияние
на ход событий. Но тогда неверно, что в
истории имеют значение только интересы и
что идеи суть просто идеологическая
надстройка, однозначно определяемая этими
интересами. Появляется настоятельная
необходимость исследовать идеи, чтобы
выделить те, которые действительно
выгодны интересам конкретного класса, и
отсеять те, которые таковыми не являются.
Становится необходимым обсуждать
конфликтующие идеи с помощью методов
логического рассуждения. Паллиатив,
посредством которого Маркс стремился
объявить вне закона беспристрастное
взвешивание всех "за" и "против"
определенной идеи, рушится. Вновь
открывается путь к изучению достоинств и
недостатков социализма, которое Маркс
стремился запретить как "ненаучное".
Другим важным выступлением Маркса был
его доклад 1865 г. "Заработная плата, цена
и прибыль". В этом документе Маркс
критикует традиционную политику
профсоюзов. Они должны отказаться от
своего "консервативного девиза:
"Справедливая заработная плата за
справедливый рабочий день!" и должны
написать на своем знамени революционный
лозунг: "Уничтожение системы наемного
труда!" . Это явно спор о том, какая
политика лучше всего отвечает классовым
интересам рабочих. В этом случае Маркс
отходит от своего обычного метода
клеймения всех своих оппонентов-пролетариев.
Он неявно признает, что даже между
честными и искренними защитниками
классовых интересов рабочих могут
существовать разногласия и что эти
расхождения можно урегулировать при
помощи обсуждения этих вопросов. Возможно,
по зрелому размышлению он сам обнаружил,
что данная трактовка проблемы
несовместима со всеми его догмами, ибо он
не опубликовал этот доклад, который
прочитал 26 июня 1865 г. в Генеральном совете
Международного товарищества рабочих [23].
Впервые он был опубликован в 1898 г. одной из
его дочерей.
Однако мы обсуждаем не то, что Марксу не
удалось последовательно придерживаться
своей собственной доктрины, и не примеры
его рассуждений, несовместимые с ней. Мы
должны исследовать состоятельность
марксистской доктрины и поэтому должны
обратить внимание на специфический смысл
термина "интересы" в ее контексте.
Каждый индивид и по этой причине каждая
группа индивидов стремятся заменить
положение дел, которое им подходит меньше,
положением дел, которое они считают более
удовлетворительным. Не обращая внимание
ни на какие оценки этих двух положений дел
с любой другой точки зрения, мы можем
сказать, что в этом смысле он преследует
свои собственные интересы. Но вопрос о том,
что является более, а что менее
желательным решается действующим
индивидом. Это результат выбора из
множества возможных решений. Он суть
ценностное суждение. Выбор определяется
представлениями индивида о последствиях,
которые эти различные состояния могут
иметь для его собственного благополучия.
Но в конечном счете он зависит от ценности,
которую он приписывает ожидаемым
последствиям.
Имея это в виду, неразумно провозглашать,
что идеи являются продуктами интересов.
Идеи говорят человеку, в чем состоят его
интересы. Позже, оглядываясь на свои
прошлые действия, индивид может посчитать,
что он ошибался, и что другой образ
действий лучше бы соответствовал его
интересам. Но это не значит, что в
критический момент действия он вел себя не
в соответствии со своими интересами. Он
действовал в соответствии с тем, что в тот
момент ему казалось будет лучше всего
служить его интересам.
Если незаинтересованный наблюдатель
взглянет на действия другого человека, он
может подумать: "Этот парень ошибается;
то, что он делает, не будет служить тому,
что он считает своими интересами; другой
образ действий больше подходил бы для
достижения целей, к которым он стремится".
В этом смысле историк может сказать
сегодня или рассудительный современник
мог сказать в 1939 г.: вторгаясь в Польшу,
Гитлер и нацисты совершили ошибку;
вторжение нанесло ущерб тому, что они
считали своими интересами. Такая критика
разумна до тех пор, пока касается средств,
а не конечных целей действий. Выбор
конечных целей является ценностным
суждением, зависящим исключительно от
оценки индивида, принимающего решение.
Другой человек может сказать об этом
только следующее: я бы сделал другой выбор.
Если бы римлянин сказал христианину,
осужденному на растерзание дикими зверями
на арене: в твоих интересах лучше всего
было бы поклоняться и почитать нашего
божественного императора, то христианин
бы ответил: для меня важнее всего
соблюдать заповеди моей веры.
Но марксизм, как философия истории,
претендуя на знание целей, к которым
обязаны стремиться люди, использует
термин "интересы" в ином смысле.
Интересы, к которым она обращается, это не
интересы, выбираемые людьми на основе
ценностных суждений. Это цели, к которым
стремятся материальные производительные
силы. Эти силы нацелены на установление
социализма. В качестве средства
осуществления этой цели они используют
пролетариат. Сверхъестественные
материальные производительные силы
преследуют собственные интересы, не
зависящие от воли смертных людей. Класс
пролетариев -- просто орудие в их руках.
Действия класса являются не его
собственными действиями, а действиями,
которые выполняются материальными
производительными силами, использующими
класс в качестве инструмента, не имеющего
собственной воли. Классовые интересы, на
которые ссылается Маркс, по существу
являются интересами материальных
производительных сил, стремящихся
освободиться от "пут, сковывающих их
развитие".
Разумеется, такого рода интересы не
зависят от идей простых людей. Они
определяются исключительно идеями
человека по имени Маркс, который породил
как фантом материальные производительные
силы, так и антропоморфический образ их
интересов.
В мире реальности, жизни и человеческой
деятельности не существует интересов,
которые не зависят от идей, предшествующих
им как по времени, так и логически. То, что
человек считает своим интересом, является
результатом его идей.
Если есть какой-то смысл в утверждении,
что интересам пролетариата лучше всего
соответствовал бы социализм, то он
заключается в следующем: цели, к которым
стремится каждый отдельный пролетарий
лучше всего достигаются при социализме.
Это утверждение требует доказательств.
Бесполезно вместо доказательств
прибегать к произвольно скроенной
философии истории.
Все это никогда не могло прийти на ум
Марксу. Потому что им владела идея о том,
что человеческие интересы целиком и
полностью однозначно определяются
биологической природой человеческого
тела. На его взгляд, человек заинтересован
исключительно в приобретении
максимального количества реальных благ.
Эта проблема не качественная, а чисто
количественная проблема предложения
товаров и услуг. Потребности зависят не от
идей, а исключительно от физиологических
условий. Ослепленный этим предубеждением,
Маркс игнорировал то, что одной из проблем
производства является решение, какие
товары следует производить,
В случае животных и первобытных людей,
балансирующих на грани голодной смерти,
действительно верно, что имеет значение
только количество съедобных вещей,
которые можно добыть. Нет нужды указывать,
что у людей ситуация совершенно иная, даже
на самых ранних стадиях цивилизации.
Цивилизованный человек сталкивается с
проблемой выбора между удовлетворением
множества потребностей и между
разнообразными способами удовлетворения
одной и той же потребности. Его интересы
разнообразны и определяются идеями,
которые оказывают влияние на его выбор.
Предлагая человеку, желающему получить
пальто, пару ботинок, или человеку,
желающему послушать симфонию Бетховена, --
билет на бокс, нельзя удовлетворить его
интересы. Именно идеи несут
ответственность за то, что интересы людей
различны.
В связи с этим можно отметить, что
неправильное определение человеческих
потребностей и интересов помешало Марксу
и другим социалистам понять разницу между
свободой и рабством, между условиями жизни
человека, который сам решает, как
расходовать свой доход, и условиями жизни
человека, которого патерналистские власти
обеспечивают теми вещами, в которых, как
считают власти, он нуждается. В рыночной
экономике потребители выбирают и тем
самым определяют количество и качество
производимых товаров. При социализме
заботу об этом берут на себя власти. На
взгляд Маркса и марксистов, между этими
двумя методами удовлетворения
потребностей не существует никакой
разницы; не имеет значения, кто выбирает,
"презренный" индивид для себя или
власти для всех подданных. Они не могут
понять, что власти дают своим подопечным
не то, что хотят получить последние, а то,
что они должны получить по мнению властей.
Если человек, который хочет получить
Библию, получает Коран, он больше не
является свободным.
Но даже если мы на мгновение допустили бы,
что не существует неопределенности ни в
отношении вида благ, которые требуются
людям, ни в отношении наиболее
целесообразных технологических методов
их производства, все равно остается
конфликт между краткосрочными интересами
и долгосрочными интересами. Здесь снова
решение зависит от идей. Именно ценностные
суждения определяют величину временного
предпочтения, приписываемого ценности
настоящих благ против ценности будущих
благ. Следует ли человеку проедать или
накапливать капитал? Как далеко должны
заходить амортизация или накопление
капитала?
Вместо того чтобы рассматривать эти
проблемы, Маркс ограничил себя догмой, что
социализм будет земным раем, где каждый
получит все, в чем нуждается. Разумеется,
если отталкиваться от этой догмы, то можно
спокойно объявлять, что интересам каждого,
каковы бы они ни были, лучше всего
соответствует социализм. В Кокейне [24]
людям не будут нужны никакие идеи, им не
нужно будет прибегать к ценностным
суждениям, не нужно будет думать и
действовать. Они будут только открывать
рты и позволять жареным голубям в них
залетать.
В мире реальной действительности,
обстоятельства которого только и являются
объектом научного поиска истины, идеи
определяют то, что, как считает человек,
будет соответствовать его интересам.
Интересов, не зависящих от идей, не
существует. Именно идеи определяют, что
люди рассматривают в качестве своих
интересов. Свободные люди действуют не в
своих интересах. Они действуют в
соответствии с тем, что, как они считают,
будет способствовать их интересам.
7. Классовые интересы
буржуазии
Одним из исходных пунктов рассуждений
Карла Маркса была догма о том, что
капитализм, будучи крайне пагубным для
рабочего класса, благоприятен для
классовых интересов буржуазии и что
социализм, идя вразрез только с
несправедливыми претензиями буржуазии,
крайне выгоден всему человечеству. Эти
идеи развивались французскими
коммунистами и социалистами, а немецкой
публике их представил Лоренц фон Штайн в
своей объемной книге "Социализм и
коммунизм в современной Франции". Без
малейших сомнений Маркс воспринял эту
доктрину и все, что в ней подразумевалось.
Ему никогда не приходило в голову, что его
фундаментальная догма может требовать
доказательств, а используемые ей
концепции нуждаются в определении. Маркс
никогда не давал определений концепциям
общественного класса и классовых
интересов, а также их конфликтов. Он
никогда не объяснял, почему социализм
больше соответствует классовым интересам
пролетариата и истинным интересам
человечества в целом, чем любая другая
система. Эта позиция вплоть до наших дней
является отличительной особенностью всех
социалистов. Они считают само собой
разумеющимся, что жизнь при социализме
будет блаженной. Кто бы ни пытался
попросить объяснений, он самим фактом
этого требования разоблачается как
подкупленный апологет эгоистичных
классовых интересов эксплуататоров.
Марксистская философия истории учит, что
причиной прихода социализма являются
имманентные законы капиталистического
производства. С неумолимостью законов
природы капиталистическое производство
порождает свое собственное отрицание <Маркс
К. Капитал. T. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд. Т. 23. С. 773>. Так как ни одна
общественная формация не исчезает прежде,
чем разовьются все производительные силы,
которым она дает достаточно простора <см.
выше. Гл. 7, разделы 2 и 4>, капитализм полностью
разовьется прежде, чем придет время для
возникновения социализма. Поэтому с
марксистской точки зрения, свободная
эволюция капитализма, ненарушаемая
никаким политическим вмешательством, в
высшей степени выгодна -- мы должны были бы
сказать "правильно понимаемым" или
долгосрочным -- классовым интересам
пролетариата. С развитием капитализма по
пути к его зрелости и, следовательно, к его
краху, говорит "Манифест
Коммунистической партии", рабочий "все
более опускается", он "становится
паупером". Но если смотреть sub specie
aeternitatis <с точки зрения вечности (лат.).
-- Прим. перев.>, с точки зрения
судеб человечества, долгосрочных
интересов пролетариата, то эту "массу
нищеты, угнетения, рабства, вырождения и
эксплуатации" [25], по
существу, следует считать шагом вперед по
дороге к вечному блаженству. Поэтому
представляется не только бесполезным, но и
очевидно противоречащим (правильно
понимаемым) интересам рабочего класса
предпринимать (неизбежно тщетные) попытки
улучшить положение наемных работников в
рамках капитализма. Как следствие, Маркс
отвергал усилия профсоюзов, направленные
на повышение ставок заработной платы и
сокращение рабочего дня. Самая
ортодоксальная из марксистских партий,
немецкие социал-демократы, в 80-х гг. XIX в.
голосовали в Рейхстаге против всех
мероприятий знаменитой Sozialpolitik [26],
включая ее самую эффектную составляющую --
социальную защищенность. Аналогично, по
мнению коммунистов, американский Новый
курс [27] был всего лишь
заранее обреченным на провал планом
спасения умирающего капитализма путем
отсрочки его крушения и тем самым
возникновения социалистического
тысячелетнего царства.
Если работники сопротивляются тому, что
обычно называют прорабочим
законодательством, то, следовательно, их
нельзя обвинить в борьбе против того, что
Маркс считает истинными интересами класса
пролетариев. Наоборот. Фактически
освобождая экономическую эволюцию от оков,
которыми невежественная мелкая буржуазия,
бюрократы и подобные фабианцам утописты и
гуманистические псевдосоциалисты
планируют ее замедлить, они служат делу
труда и социалистов. Сама эгоистичность
эксплуататоров оборачивается благом для
эксплуатируемых и для всего человечества.
Не возникло ли у Маркса, если бы он довел
свои собственные идеи до логических
следствий, искушения сказать вместе с
Мандевилем, "частные пороки,
общественная польза", или с Адамом
Смитом, что "невидимая рука ведет"
богатых таким образом, что они "без
всякого преднамеренного желания, и вовсе
того не подозревая, служат общественным
интересам"? <Смит А. Теория
нравственных чувств. -- М.: Республика, 1997. С.
185 и далее>
Однако Маркс всегда стремился закончить
свои рассуждения до того, как присущие им
противоречия станут очевидными. В этом
отношении его последователи копируют
позицию мастера.
Буржуазия, и капиталисты, и
предприниматели, говорит один из этих
непоследовательных учеников Маркса,
заинтересованы в сохранении системы laissez
faire [28]. Они сопротивляются
попыткам облегчить удел самого
многочисленного, самого полезного и
самого эксплуатируемого класса людей; они
стремятся остановить прогресс; они
являются реакционерами, посвятившими себя
задаче -- разумеется, безнадежной --
повернуть вспять часы истории. Об этих
страстных излияниях, ежедневно
повторяемых газетами, политиками и
правительствами, можно думать все, что
угодно, но нельзя отрицать, что они
несовместимы с главными догмами марксизма.
С последовательно марксисткой точки
зрения поборники того, что называется
прорабочим законодательством, являются
мелкой буржуазией, тогда как те, кого
марксисты называют гонителями рабочих,
являются предвестниками приближающегося
блаженства.
Будучи невежественным во всех деловых
проблемах, Маркс не сумел понять, что
современные буржуа, уже являющиеся
состоятельными капиталистами и
предпринимателями, в своей ипостаси
буржуазии не заинтересованы в сохранении
laissez faire. В условиях laissez faire их выдающемуся
положению ежедневно угрожают амбиции
безденежных неофитов. Законы,
воздвигающие препятствия на пути
талантливых выскочек, причиняют ущерб
интересам потребителей, но защищают тех,
кто уже упрочил свое положение в бизнесе,
от конкуренции самозванцев. Делая
извлечение прибыли более трудным делом и
забирая в виде налогов большую часть
полученной прибыли, они препятствуют
накоплению капитала новичками и тем самым
устраняют стимулы, побуждающие старые
фирмы к крайнему напряжению в
обслуживании потребителей. Меры,
защищающие менее эффективных
предпринимателей от конкуренции более
эффективных, и законы, нацеленные на
снижение и конфискацию прибыли, с
марксистской точки зрения являются
консервативными, и более того,
реакционными. Они препятствуют
технологическому развитию и
экономическому прогрессу и оберегают
неэффективность и отсталость. Если бы
Новый курс начался в 1900 г., а не в 1933 г., то
американские потребители были бы лишены
многих вещей, предлагаемых сегодня
отраслями промышленности, которые за
первые десятилетия века выросли из
отдельных мелких предприятий в массовых
производителей национального значения.
Кульминацией ошибочной интерпретации
проблем промышленности является
враждебность к крупным предприятиям, а
также к усилиям мелких производителей
стать крупнее. Общественное мнение,
околдованное чарами марксизма, считает
"величину" одним из наихудших пороков
бизнеса и закрывает глаза на любые
программы, направленные на обуздание или
ущемление действиями правительства
большого бизнеса. Люди не понимают, что в
бизнесе именно масштаб дает возможность
обеспечить массы всеми теми продуктами,
без которых современный простой
американец не желает обходиться. Предметы
роскоши для немногих могут производиться
на небольших фабриках. Политики,
профессора и профсоюзные боссы,
проклинающие большой бизнес, борются за
более низкий уровень жизни. Они
определенно не содействуют интересам
пролетариата. В конечном итоге они
являются, и в первую очередь с точки зрения
марксистской доктрины, врагами прогресса
и улучшения положения рабочих.
8. Критики марксизма
Материализм Маркса и Энгельса
радикально отличается от идей
классического материализма. В
соответствии с ним человеческие мысли,
выбор и действия определяются
материальными производительными силами --
инструментами и машинами. Маркс и Энгельс
не сумели понять, что инструменты и машины
сами являются продуктами человеческого
разума. Даже если бы их изощренные попытки
описать все духовные и интеллектуальные
феномены, которые они называют
надстроечными, как результат действия
материальных производительных сил, и
увенчались успехом, то они всего лишь
нашли бы причину всех этих явлений в чем-то,
что само является духовным и
интеллектуальным феноменом. Их
рассуждения идут по кругу. Их так
называемый материализм по существу вообще
не является материализмом. Он
обеспечивает только словесное решение
проблем.
Иногда даже Маркс и Энгельс осознавали
фундаментальную неадекватность своей
доктрины. Когда Энгельс, стоя над могилой
Маркса, суммировал то, что, по его мнению,
было квинтэссенцией достижений его друга,
он вообще не упомянул материальные
производительные силы. Энгельс сказал: "Подобно
тому как Дарвин открыл закон развития
органического мира, Маркс открыл закон
развития человеческой истории: тот до
последнего времени скрытый под
идеологическими наслоениями простой факт,
что люди в первую очередь должны есть, пить,
иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в
состоянии заниматься политикой, наукой,
искусством, религией и т.д.; что,
следовательно, производство
непосредственных материальных средств к
жизни и тем самым каждая данная ступень
экономического развития народа или эпохи
образуют основу, из которой развиваются
государственные учреждения, правовые
воззрения и искусство и даже религиозные
представления данных людей и из которой
они поэтому должны быть объяснены, -- а не
наоборот, как это делалось до сих пор" <Энгельс
Ф. Похороны Маркса// Маркс К.. Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 350--351>. Безусловно,
ни один человек не был более компетентным,
чем Энгельс. чтобы дать авторитетную
интерпретацию диалектического
материализма. Но если Энгельс был прав в
этом некрологе, тогда весь марксистский
материализм исчезает. Он сводится к
трюизму, который с незапамятных времен
известен всем, и никогда никем не
оспаривался. Он говорит не больше, чем
избитый афоризм: Primum vivere, deinde philosophari
<прежде жить, а уж затем
философствовать (лат.). -- Прим.
перев.>.
В качестве полемического трюка
интерпретация Энгельса оказалась очень
удачной. Как только кто-либо начинал
вскрывать нелепости и противоречия
диалектического материализма, марксист
возражал: Вы отрицаете, что человек прежде
всего нуждается в пище? Вы отрицаете, что
человек заинтересован в улучшении
материальных условий своего
существования? Так как никто не желал
оспаривать эти трюизмы, то они делали
вывод, что все учения марксистского
материализма неопровержимы. И множество
псевдофилософов не сумели рассмотреть
ложность этого вывода.
Основной мишенью злобных нападок Маркса
было прусское государство династии
Гогенцоллернов. Он ненавидел этот режим не
потому, что тот сопротивлялся социализму,
а как раз потому, что он был склонен
принять социализм. В то время как его
соперник Лассаль заигрывал с идеей
осуществления социализма в
сотрудничестве с руководимым Бисмарком
прусским правительством, Международное
товарищество рабочих Маркса стремилось
свергнуть Гогенцоллернов. Так как в
Пруссии протестантская Церковь была
подчинена государству и управлялась
государственными чиновниками, Маркс не
уставал поливать грязью христианскую
религию. Тем более антихристианство стало
догмой марксизма в тех странах, где
интеллектуалы первыми были обращены в
марксизм, как в России и Италии. В России
Церковь даже в еще большей степени
зависела от государства, чем в Пруссии. В
Италии XIX в. антикатолический уклон
отличал всех, кто противостоял
реставрации светской власти Папы римского
и дезинтеграции только что обретенного
национального единства.
Христианские церкви и секты не боролись
с социализмом. Постепенно они
воспринимали его основные политические и
социальные идеи. Сегодня они, за небольшим
исключением, откровенно отвергают
капитализм и отстаивают либо социализм,
либо интервенционистскую политику,
которая неминуемо должна привести к
установлению социализма. Но, разумеется,
христианская церковь не может согласиться
с разновидностью социализма, враждебной
христианству и стремящегося к ее
запрещению. Церковь непримиримо
противостоит антихристианским аспектам
марксизма. Она пытается отделить свою
программу социальных реформ от
марксистской программы. Изначальную
порочность марксизма она видит в
материализме и атеизме.
Однако, борясь с марксистским
материализмом, апологеты религии не
понимают сути. Многие из них смотрят на
материализм как на этическую доктрину:
людям следует стремиться только к
удовлетворению нужд своего тела и к жизни
в удовольствиях и шумном веселье, и не следует
заботиться о чем-либо еще. Аргументы,
выдвигаемые ими против этической доктрины
материализма, не упоминают марксистскую
доктрину и не имеют отношения к предмету
спора.
Не более разумны и возражения,
выдвигаемые против марксистского
материализма теми, кто выбирает
определенные исторические события (распространение
христианства, крестовые походы,
религиозные войны) и триумфально
утверждает, что им невозможно дать
материалистического истолкования. Любое
изменение обстоятельств оказывает
влияние на структуру спроса и предложения
различных материальных вещей и тем самым
на краткосрочные интересы некоторых групп
людей. Поэтому можно показать, что
некоторые группы в краткосрочном периоде
получили выгоду, а некоторым в
краткосрочном периоде был причинен ущерб.
Следовательно, защитники марксизма всегда
в состоянии указать на то, что тут замешаны
классовые интересы, и тем самым свести на
нет выдвинутые возражения. Разумеется,
этот метод доказательства правильности
материалистической интерпретации истории
целиком и полностью ошибочен. Вопрос не в
том, нанесен ли ущерб групповым интересам;
им неизбежно всегда наносится ущерб, по
крайней мере в краткосрочном периоде.
Вопрос в том, было ли стремление данной
группы к наживе причиной обсуждаемых
событий. Например, определялись ли
воинственность и войны нашего века
краткосрочными интересами военной
промышленности? Исследуя эти проблемы,
марксисты никогда не упоминают, что там,
где есть интересы "за", неизбежно есть
также и интересы "против". Они никогда
не объясняют, почему последние не
преобладают над первыми. Но "идеалистические"
критики марксизма по своей тупости не
сумели вскрыть ни одной из ошибок
диалектического материализма. Они даже не
заметили, что марксизм прибегает к
интерпретации классовых интересов,
основываясь только на явлениях, которые
широко осуждаются как негативные, и
никогда не имеет дело с явлениями, которые
всеми одобряются. Если военные действия
приписываются козням военного капитала, а
алкоголизм -- козням алкогольной
промышленности, то чтобы быть
последовательным, необходимо приписывать
чистоту -- замыслам производителей мыла, а
расцвет литературы и образования --
интригам издательской и полиграфической
отраслей. Но ни марксисты, ни их критики
даже не задумались над этим.
Самое замечательное, марксистская
доктрина исторических изменений никогда
не подвергалась никакой разумной критике.
Она смогла добиться триумфа потому, что ее
противники не вскрыли ее ошибок и
внутренней противоречивости.
Насколько превратно люди понимают
марксистский материализм, показывает
распространенная практика соединения
марксизма и психоанализа Фрейда [29].
В действительности, невозможно
представить более резкого контраста, чем
между этими двумя доктринами. Материализм
стремится свести психические явления к
материальным причинам. Психоанализ,
наоборот, исследует психические явления
как автономную область. Если традиционная
психиатрия и неврология пытаются
объяснить причины всех изучаемых ими
патологических состояний определенными
патологическими состояниями некоторых
органов тела, то психоанализу удалось
продемонстрировать, что причиной
анормальных состояний тела иногда
являются психические факторы. Это
открытие было достижением Шарко и Йозефа
Бройера, и великий подвиг Зигмунда Фрейда
состоит в том, что на этой основе он
построил всеобъемлющую систематическую
дисциплину. Психоанализ является
противоположностью всех разновидностей
материализма. Если мы посмотрим на него не
как на отрасль чистого знания, а как на
метод лечения болезней, то назовем его
тимологической отраслью (geisteswissenschaftlicher
Zweig <гуманитарная отрасль (нем.).
-- Прим. перев.>) медицины.
Фрейд был скромным человеком. Он не
предъявлял непомерных претензий по поводу
важности своего вклада. Он был очень
осторожен, когда касался проблем
философии и отраслей знания, в развитии
которых не принимал участия. Он не рискнул
покритиковать ни одно из метафизических
положений материализма. Он даже заходил
так далеко, что признавал, что науке когда-нибудь
удастся дать физиологическое объяснение
изучаемым им явлениям психоанализа.
Психоанализ представлялся ему истинным
научно и незаменимым практически только
до тех пор, пока этого не произошло.
Критикуя марксистский материализм, он был
не менее осторожен. Он открыто признавал
свою некомпетентность в этой области <Фрейд
3. Введение в психоанализ: Лекции. -- М.:
Наука, 1989. С. 411--115>. Но все это не
меняет того факта, что психоаналитический
подход по своей сути несовместим с
эпистемологией материализма.
Психоанализ акцентирует роль, которую в
человеческой жизни играет либидо,
сексуальный импульс. До этого как
психология, так и другие отрасли знания
эту роль игнорировали. Психоанализ также
дает объяснение и этому невниманию. Но он
ни в коей мере не утверждает, что секс
является единственным человеческим
побуждением, ищущим удовлетворения, и что
все психические феномены вызываются им.
Интерес психоанализа к сексуальным
импульсам возник из-за того, что он
начинался как терапевтический метод, а
причиной большей части патологических
состояний, с которыми ему приходилось
иметь дело, было подавление сексуальных
побуждений.
Некоторые авторы связывают вместе
психоанализ и марксизм по той причине, что
их обоих считали противоречащими
теологическим идеям. Однако с течением
времени теологические школы и различные
вероисповедания стали по другому
относиться к учениям Фрейда. Они не просто
прекратили радикальное противостояние
подобно тому, как они до этого поступили в
отношении современных достижений
астрономии и геологии и теорий
филогенетического изменения строения
организмов. Они пытаются интегрировать
психоанализ в систему и практику
пастырской теологии. Они рассматривают
изучение психоанализа в качестве важной
части подготовки духовенства <разумеется,
немногие теологи будут готовы поддержать
интерпретацию видного католического
историка медицины профессора Пьетро Л.
Энтральго, согласно которому Фрейд "завершил
разработку некоторых возможностей,
предлагаемых христианством". Entralgo P.L.
Mind and Body, trans. by A.M. Espinosa, Jr. -- N. Y.: P.J. Kennedy and Sons,
1956. P. 131>.
В настоящее время многие защитники
авторитета церкви оказались
предоставленными самим себе и сбитыми с
толку в своем отношении к философским и
научным проблемам. Они осуждают то, что
могут или даже должны поддерживать. Борясь
с ложными доктринами, они прибегают к
помощи несостоятельных возражений,
которые скорее усиливают склонность
верить в то, что критикуемые доктрины
верны, когда люди распознают ошибочность
возражений. Будучи неспособными
обнаружить реальные изъяны в ложных
доктринах, эти апологеты религии в конце
концов могут их одобрить. Это объясняет
любопытный факт: в наши дни в христианской
литературе существует тенденция
принимать марксистский диалектический
материализм. Так, пресвитерианский теолог
профессор Александр Миллер считает, что
христианство "может принимать во
внимание истину, содержащуюся в
историческом материализме, и факт
классовой борьбы". Он не только
предлагает церкви принять на вооружение
основные принципы марксистской политики,
что многие выдающиеся лидеры различных
христианских конфессий уже делали до него.
Он думает, что церковь должна "принять
марксизм" как "квинтэссенцию научной
социологии" . Не странно ли примирять с
никейским символом веры [30]
доктрину, которая учит, что религиозные
идеи суть надстройка над материальными
производительными силами!
9. Марксистский материализм и
социализм
Подобно многим разочаровавшимся
интеллектуалам и подобно почти всем
современным ему прусским аристократам,
госслужащим, учителям и писателям Марксом
двигала фанатическая ненависть к бизнесу
и бизнесменам. Он повернулся к социализму,
потому что считал его самым худшим
наказанием, которое только можно
придумать для ненавистных буржуа. В то же
время он понимал, что единственная надежда
социализма в том, чтобы предотвратить
обсуждений всех "за" и "против".
Нужно, чтобы люди принимали его
эмоционально, не задавая вопросов о его
последствиях.
Для этой цели Маркс адаптировал
философию истории Гегеля -- официальное
кредо школ, которые он окончил. Гегель
приписывал себе способность открывать
публике скрытые планы Господа Бога. Не
было причин, по которым доктор Маркс
должен отойти в сторону и утаить от людей
хорошую новость, которую сообщил ему его
собственный внутренний голос. Социализм,
объявил этот голос, непременно наступит,
потому что судьба ведет именно по этому
пути. Бесполезно предаваться дебатам о том,
чего следует ожидать от социалистического
или коммунистического способа
производства -- блаженства или невзгод.
Подобные дебаты были бы оправданы только в
том случае, если бы люди были свободны в
выборе между социализмом и какой-либо
другой альтернативой. Кроме того, будучи
более поздним в последовательности этапов
исторической эволюции, социализм также
необходимо является более высоким и более
совершенным этапом, и все сомнения
относительно его выгодности тщетны <см
ниже. Гл.
8, раздел 4 и далее>.
Схема философии истории, которая
описывает человеческую историю как
достигающую кульминации и завершения в
социализме, является сутью марксизма,
главным вкладом Карла Маркса в
просоциалистическую идеологию. Подобно
всем аналогичным схемам, включая схему
Гегеля, она порождена интуицией. Маркс
назвал ее наукой, Wissenschaft, поскольку в
его время ни один эпитет не мог обеспечить
доктрине большего престижа. В
домарксистские времена не принято было
называть философии истории научными.
Никто не применял термин "наука" к
пророчествам Даниила, Откровению святого
Иоанна Богослова или произведениям
Иоахима Флорского.
По тем же причинам Маркс назвал свою
доктрину материалистической. В среде
левого гегельянства, в которой Маркс жил
до того, как поселился в Лондоне,
материализм был признанной философией.
Считалось само собой разумеющимся, что
философия и наука не признают никакой иной
трактовки проблемы духа и тела, кроме той,
которой учит материализм. Авторы, которые
не желали быть подвергнутыми анафеме в
своем кругу, должны были избегать
подозрений в каких-либо уступках "идеализму".
Поэтому Маркс стремился называть свою
философию материалистической. На самом
деле, как указывалось выше, его доктрина
вообще не затрагивала проблему духа и тела.
Она не поднимает вопроса о том, как
появляются на свет "материальные
производительные силы", а также каким
образом и почему они изменяются. Доктрина
Маркса является не материалистической, а
технологической интерпретацией истории.
Но с политической точки зрения Маркс
поступил правильно, что назвал свою
доктрину научной и материалистической.
Эти прилагательные создали ей репутацию,
которую без них она бы никогда не
завоевала.
Необходимо заметить, что Маркс и Энгельс
не приложили никаких усилий, чтобы
доказать обоснованность своей
технологической интерпретации истории. На
заре карьеры они четко формулировали свои
догмы, подобно процитированному выше
афоризму о ручной и паровой мельницах <см.
выше. Гл. 7, раздел 2>. С
годами стали более сдержанными и
осторожными; после смерти Маркса Энгельс
иногда даже делал удивительные уступки
"буржуазной" и "идеалистической"
точке зрения. Но ни Маркс, ни Энгельс, ни
один из их многочисленных последователей
не попытались как-либо конкретизировать
действие механизма, который бы на основе
определенного состояния материальных
производительных сил порождал
определенную правовую, политическую и
духовную надстройку. Их знаменитая
философия никогда не выходила за рамки
кратких соблазнительных резюме.
Полемические трюки марксизма имели
успех и привлекли множество
псевдоинтеллектуалов в ряды
революционных марксистов. Но они не
подвергли сомнению утверждения
экономистов по поводу бедственных
последствий социалистического способа
производства. Маркс наложил табу на анализ
функционирования социалистической
системы как утопический, т.е. по его
терминологии ненаучный, и как он, так и его
последователи порочили всех, кто нарушал
это табу. Хотя эта тактика никак не
изменила факта, что весь вклад Маркса в
дискуссию о социализме ограничился
рассказом, что ему сказал его внутренний
голос, а именно, что цель и замысел
исторической эволюции человечества
заключается в экспроприации капиталистов.
С эпистемологической точки зрения
следует подчеркнуть, что марксистский
материализм не выполняет того, что требует
сделать материалистическая философия. Он
не объясняет, каким образом в человеческом
разуме возникают определенные мысли и
ценностные суждения.
Разоблачение несостоятельности
доктрины не равносильно подтверждению
противоречащей ей доктрины. Потребность в
констатации этого очевидного факта
возникает в связи с тем, что многие люди
его забыли. Разумеется, опровержение
диалектического материализма
подразумевает признание
недействительными марксистские
доказательства социализма. Но это не
доказывает истинность утверждений о том,
что социализм неосуществим, что он
разрушит цивилизацию и приведет к
обнищанию всех и что его наступление не
является неизбежным.
Маркс и все те, кто симпатизировал его
доктрине, отдавали себе отчет в том, что
экономический анализ социализма покажет
ложность просоциалистических аргументов.
Марксисты остаются верными историческому
материализму и отказываются слушать его
критиков, поскольку они нуждаются в
социализме по эмоциональным причинам.
[16] "Современный рабочий с
прогрессом промышленности не поднимается,
а все более опускается ниже условий
существования своего собственного класса.
Рабочий становится паупером, и пауперизм
растет еще быстрее, чем население и
богатство". [Маркс К., Энгельс Ф.
Манифест Коммунистической партии // Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 435]. [вернуться]
[17] Синдикализм (анархо-синдикализм)
-- течение в рабочем движении, находившееся
под влиянием анархизма. Считало высшей
формой организации трудящихся -- профсоюзы
(синдикаты), которым должны принадлежать
средства производства. Выступало за
тактику "прямого действия" (саботаж,
бойкот, забастовку). [вернуться]
[18] Сикофанты буржуазии
-- в "Теориях прибавочной стоимости"
Маркс называет сикофантом Мальтуса, но
сикофантом земельной аристократии, а не
буржуазии (при этом редакторы собрания
сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса
разъясняют слово "сикофант" как "подхалим",
"прислужник"): "...Мальтус -- как
истинный член английской государственной
церкви -- был профессиональным сикофантом
земельной аристократии, чьи ренты,
синекуры, расточительность, бессердечие
он экономически оправдывал [Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 120--121].
В I томе «Капитала» Маркс называет «сикофантом,
находящимся на содержании английской
олигархии», а затем «на содержании
североамериканских колоний» Эдмунда
Берка, связывая это определение «с
продажей себя на самом выгодном рынке» [Маркс
К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 23. С. 770, сн. 249)].
Близкой по смыслу является характеристика
К. Марксом современных ему экономистов в
предисловии ко второму изданию I тома "Капитала":
"Отныне дело шло уже не о том, правильна
или неправильна та или другая теория, а о
том, полезна она для капитала или вредна,
удобна или неудобна... Бескорыстное
исследование уступает место сражениям
наемных писак, беспристрастные научные
изыскания заменяются предвзятой,
угодливой апологетикой" [Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 23. С. 17]. [вернуться]
[19] Энгельс, имея ввиду идеологов
старого типа, писал: "И этот процесс,
который совершает так называемый
мыслитель, хотя и с сознанием, но сознанием
ложным. Истинные побудительные силы,
которые приводят его в движение, остаются
ему неизвестными, в противном случае это
не было бы идеологическим процессом. Он
создает себе, следовательно,
представление о ложных или кажущихся
побудительных силах. Так как речь идет о
мыслительном процессе, то он и выводит как
содержание, так и форму его из чистого
мышления -- или своего собственного, или
своих предшественников. [Маркс К.,
Энгельс Ф. Избр. произв. Т. 2. -- М., 1955, с. 447.]
В то же время марксизм коренным образом
отличается от всех предшествующих теорий,
так как "теоретические положения
коммунистов ни в какой мере не
основываются на идеях, принципах,
выдуманных или открытых тем или другим
обновителем мира. Они являются лишь общим
выражением действительных отношений
происходящей классовой борьбы, выражением
совершающегося на наших глазах
исторического движения. [Маркс К.,
Энгельс Ф. Манифест Коммунистической
партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4.
С. 438.] [вернуться]
[20] В работе "Государство и
революция" В.И. Ленин писал, что знание о
наступлении "высшей фазы развития
коммунизма" является "предвидением
великих социалистов, что она наступит". [Ленин
В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 33. С. 97.] [вернуться]
[21] Маркс К. Гражданская война во
Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.
17. С. 323. [вернуться]
[22] Маркс К. Гражданская война во
Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.
17. С. 336--337. [вернуться]
[23] Международное
товарищество рабочих (I
Интернационал) -- международная
организация, основанная в Лондоне 28
сентября 1864 г. Руководители К. Маркс и Ф.
Энгельс. В начале 1870 г. в Женеве была
основана Русская секция I Интернационала.
В 1870-х гг. деятельность I Интернационала в
европейских странах прекратилась;
формально он был распущен в 1876 г. [вернуться]
[24] Кокейн --
сказочная страна изобилия и праздности в
средневековых легендах. [вернуться]
[25] Масса нищеты,
угнетения, рабства, вырождения и
эксплуатации -- Маркс К. Капитал Т. I
// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773. [вернуться]
[26] Sozialpolitik (нем.
социальная политика) -- сформулированная в
1878 г. программа социального
законодательства, предусматривавшая
государственные гарантии широким слоям
рабочего класса (особенно в сфере
социального страхования) и проведенная в
жизнь Бисмарком. [вернуться]
[27] Новый курс --
система мероприятий правительства США в
1933--1938 гг. в целях смягчения последствий
Великой депрессии. Сформулирован и
реализован под руководством Ф.Д. Рузвельта.
В 1933 г. были приняты Закон о восстановлении
промышленности (National Industrial Recovery Act -- NIRA) и
Закон о регулировании сельского хозяйства
(Agricultural Adjustment Act -- ААА). NIRA предусматривал
введение в различных отраслях
производства "правил честной
конкуренции", которые фиксировали цены
на продукцию, уровень производства,
распределяли рынки сбыта и т.д. ААА
предусматривал подъем цен на
сельскохозяйственные продукты и выдачу с
этой целью фермерам премий за сокращение
посевной площади и поголовья скота. В 1935 г.
были приняты Закон о трудовых
взаимоотношениях (National Labor Relations Act),
закрепивший первоначально
зафиксированное в п. 7а NIRA право рабочих на
организацию в профсоюзы, первый в истории
США Закон о социальном обеспечении (Social
Security Act), Закон о справедливом найме
рабочей силы (Fair Labor Standards Act), установивший
минимум заработной платы и максимальную
продолжительность рабочего дня для
некоторых категорий занятых. 27 мая 1935 г. NIRA
был признан Верховным судом США
неконституционным. [вернуться]
[28] laissez faire -- может
быть определена как доктрина, требующая
минимального вмешательства правительства
в экономические и политические дела. Сама
эта максима долгое время приписывалась
Винсенту де Гурне, французскому
экономисту XVIII в. Наиболее вероятно
выражение происходит от "Laissez nous faire" (Позвольте
нам действовать). Так ответил фабрикант
Легон на вопрос, что министр финансов
может сделать для промышленности. Другие
приписывают эту фразу экс-министру
Людовика XV д'Аржансону, известному своей
приверженностью теории свободной
торговли. [вернуться]
[29] В 1880--1882 венский врач Йозеф
Бройер открыл новый метод, с помощью
которого он избавил девушку, страдающую
тяжелой формой истерии, от болезненных
симптомов. Ему в голову пришла идея, что
симптомы связаны с ее волнениями в период
ухода за больным отцом. Поэтому во время
сеанса гипноза И. Бройер заставил ее найти
эти связи в ее памяти и еще раз пережить
"патогенные" сцены, не подавляя
возникающие при этом аффекты. Он обнаружил,
что когда это сделала, симптомы полностью
исчезли. Это было до исследований
происхождения симптомов истерии Ж.М. Шарко
и Пьером Жане. Таким образом, Бройер сделал
свое открытие совершенно самостоятельно.
К этой проблеме Бройер вернулся только
через десять лет, когда стал изучать ее
совместно с Зигмундом Фрейдом. В 1895 г. они
опубликовали книгу "Studien uber Hysterie", в
которой было описано открытие Бройера и
сделана попытка объяснить его с помощью
теории катарсиса. Позднее Фрейд внес
изменения в их методику, заменив гипноз
методом ассоциаций. Он изобрел термин
психоанализ, который со временем стал
употребляться в двух смыслах: 1) как
специфический метод лечения нервных
заболеваний и 2) наука о бессознательных
психических процессах, которая иначе
называется "глубинная психология". [вернуться]
[30] Никейский символ веры
-- составленная на Никейском первом
вселенском соборе формула христианского
вероучения. [вернуться]
