Эпоха застоя ждет реабилитации

Начну с рассуждения самого общего характера. История никогда не пишется на чистом листе бумаги. Она не похожа на книгу, состоящую из многих страниц - "старых", "новых" и даже вовсе незаполненных. История скорее напоминает древнюю "многослойную" икону: каждое новое изображение нанесено на одну и ту же доску ("страницу") поверх старого.

"Рисовать" рыночную экономику негде, кроме как поверх картины, созданной в "ближайшем прошлом" - в эпоху застоя. Конечно, чтобы решиться на обновление, необходимо вначале признать прежнюю картину никуда не годной, "отвратительной". Но для того, чтобы новый рисунок прочно лег на имеющуюся основу, ее следует рассмотреть с совершенно другой точки зрения: а может ли она быть надежным грунтом для новых - рыночных - красок? Если да, то есть надежда.

Теперь посмотрим на проблему с другой стороны. Миф о том, что за время коммунистического господства российский человек утратил какие-то фундаментальные черты, необходимые для цивилизованного ("как у них") развития, попрежнему необыкновенно прочен. Можно по пальцам перечесть ученых - не говоря уже о публицистах или политиках, которые прямо говорят, что недостаточная (для демократии и рынка) цивилизованность российского общества есть прямое наследие "докоммунистического" прошлого.

Крепостное право, отмененное в России всего лишь 130 лет назад (в Англии оно исчезло уже в ХШ веке!), оставило в наследство cреди прочего полубарское, полухолопское недоверие ко всякой личной инициативе, а стало быть - и к демократии, и к рынку. Такие настроения абсолютно преобладали в культуре дореволюционной России, несмотря на быстрое развитие капитализма. Большевики лишь сохранили, "законсервировали" полученное наследство.

Поразительно, даже те исследователи, которые ясно видят "крепостническую" природу негативного отношения к "индивидуализму", не в силах удержаться, чтобы не погоревать об "утрате" советским человеком представления о... человеческой индивидуальности (например, Арон Гуревич в "Мегаполис-экспресс", #14). Как же можно утратить то, что еще не успело стать приобретением?! Но вот в чем вопрос: а к настоящему времени это якобы "утраченное" уже, наконец, приобретено? И давно ли?

Подойдем, наконец, с третьей стороны. Россия начала переход к рынку и демократии. Почему именно сейчас? Могло ли вообще российское общество начать этот переход в любой момент своей советской истории?

Например, могли ли вырасти демократия и рынок непосредственно из хрущевской оттепели? Сомнительно. В лучшем случае речь могла идти о рыночных реформах китайского типа, "либеральных реформах на правом тормозе", как говорили во времена Столыпина. Эти реформы могли бы опереться на еще сохранившуюся привычку к послушанию начальства. Определенно крепостнического происхождения, привычка эта, однако, может играть и позитивную роль - обеспечивать известный уровень трудовой дисциплины и т.д.

Однако возможность подобных реформ зависит главным образом не от готовности к ним широких слоев населения, а от способности и решимости правящей элиты их осуществлять. Последняя же показала нечто прямо противоположное: решимость за 20 лет построить коммунизм. А общество, со своей стороны, оказало (что греха таить!) едва ли не всенародную поддержку этим замыслам. В таком обществе для рыночной экономики места нет.

Следовательно, между оттепелью и успешными рыночными реформами должен распологаться особый этап общественного развития, способный подготовить минимум абсолютно необходимых для успеха реформ предпосылок. Стала ли этим этапом эпоха застоя?

Уже первые месяцы реформ Ельцина-Гайдара высветили фундаментальное требование рынка ко всем гражданам: собственное благополучие есть прежде всего дело личной ("частной") инициативы и ответственности. Причем это требование сразу приняло предельно жесткую форму: как выжить?

Последний вопрос обращен ко всем без исключения: к рабочему (привыкшему к гарантированному минимуму потребления, не слишком зависимому от реального труда), к директору завода (привыкшему к обеспеченным снабжению и сбыту, независимым ни от цен поставщика, ни от качества собственной продукции), к предпринимателям эпохи перестройки (успевшим привыкнуть к единственному надежному источнику прибыли - переводу безналичных в наличные). С этой точки зрения политика правительства действительно "антинародная", ибо нет ни одной социальной группы, краткосрочным интересам которой она бы удовлетворяла.

В таких жестких условиях каждый человек вынужден мобилизовать для собственного выживания все свои резервы, все так или иначе приобретенные навыки. Но есть ли среди них такие, которые сделают выживание совместимым с рыночными реформами? Случилось, наконец, "приобретение" или нет?

Я бы выделил две группы фундаментальных сдвигов в экономическом поведении людей, на которые могут опираться рыночные реформы и появлению которых мы обязаны исключительно славному времени застоя.

• Во-первых, это постепенное вытеснение административно-распределительных механизмов управления экономикой отношениями "бюрократического рынка", в совершенстве освоенного правящей (т.е. по должности административно-распределительной!) элитой. Если первому соответствовало писаное право, бесчисленный свод законов и инструкций, то второму - право обычая, которое, формально их не отменяя, фактически стало доминировать в реальной экономической жизни. По утверждению Виталия Найшуля - одного из ведущих исследователей таких экономических отношений - именно навыки бюрократического рынка, проявившиеся в широком использовании бартера, спасли экономику в годы перестройки от полного краха.
• Во-вторых - это подлинный расцвет личной, если не сказать "частной" инициативы, получившей в те же годы распространение в самых широких слоях самых обычных людей. Разумеется, эта частная инициатива выросла на абсолютно нерыночной почве полуфеодальных порядков, а потому отличалась определенным, скажем так, своеобразием. "На государство надейся, государственными гарантиями пользуйся, но сам не плошай!" - такова была экономическая философия эпохи застоя.

В реальных отношениях рабочего с администрацией право обычая тоже стало безусловно доминировать над писанным правом. Обычай освящал широчайший спектр прав и возможностей для "дополнительных" (сверх гарантированного письменным договором минимума) доходов как в денежной, так и в натуральной форме. Начиная от прямого воровства (конечно, "знай меру!") госимущества, через "промежуточную" форму использования государственных средств производства в личных целях (так сказать, воровство на время) и кончая невинными "частными" договоренностями, обуславливающими получение более выгодной работы, квартиры, автомашины и других распределяемых через родное госпредприятие товаров и услуг "народного потребления".

Годы застоя можно с полным правом назвать годами "всеобуча" частной инициативе. Учились все - стар и млад - и освоили эту науку неплохо. Разумеется, становление цивилизованной рыночной экономики на почве таких своеобразных "частнособственнических" традиций будет сталкиваться с большими трудностями. Можно морализировать по поводу подобных обычаев, гневно осуждать их, однако нужно признать, что никаких иных прочно укоренившихся навыков частной инициативы российское общество не знает. И из всего богатства российских традиций и обычаев на эти новейшие "приобретения" реформы хоть как-то могут опереться.

Дореволюционная ("добольшевистская") эпоха, особенно в той ее части, которая имеет отношение к демократии и рынку, сохранилась лишь в мифах интеллигенции. Эпоха застоя - единственная, реально существующая в практическом опыте, в культуре, в повседневном поведении, где есть смысл искать (ибо есть надежда найти) почву для цивилизованного, рыночного, демократического развития России.

Или эта почва возникла именно тогда, или никакой почвы для успешных реформ до сих пор не сложилось. Если, конечно, иметь в виду большинство граждан, а не до смешного узкий слой цивилизованных предпринимателей-практиков или интеллигентов-теоретиков. Впрочем, "рыночный" опыт дореволюционной России свидетельствует, что узость этого слоя может иметь последствия далеко не смешные...