 |
 |
|
||
|
||
| ||
|
Специфика социальной стратификации социалистического общества Исходная посылка данной части работы состоит в том, что традиционные категории анализа социальной стратификации (авторитет, собственность и власть) в административно-рыночном обществе не применимы из-за отсутствия и авторитета, и собственности, и власти в обычном социологическом смысле этих понятий. Базовые категории классической социологии, такие как социальная структура, стратификация, социальная динамика при исследования социалистического государства, как показывает опыт, не поддаются эмпирической интерпретации. Использование таких понятий советского обществоведения как "классы рабочих, крестьян, и служащих" заведомо не адекватно, так как приписанность людей к социально-учетным группам определяет их поведение только с внешней стороны, в то время содержание поведения (мотивы, ценности, привычки, цели) определяется какими-то другими, внешними по отношению к социально-учетной структуре факторами. Можно предположить, что в социалистическом государстве было по меньшей мере две социальных структуры: социально-учетная и собственно социальная, которые если и пересекались между собой, то только в предельных случаях. В данной главе сделана попытка применить для описания собственно социальной структуры социалистического общества (в рамках его административно-рыночной интерпретации) тривиальные понятия, выработанные в предперестроечной публицистике, но несколько их переопределить и формализовать. Правомерность такого подхода оправдывается тем, что преимущественно публицисты в 60--80 годы занимались первичным описанием реальности, ее классификацией и фиксацией фактов. Естественно, публицистические описания не кодифицированы и большая часть используемых фактов и обобщений не поддается верификации. Однако это знание существует и ценность его гораздо больше, чем выверенные в русле догматов обществоведения тексты докторов философских, экономических, а теперь и политических наук. У людей, которым выпало жить в СССР, до недавнего времени было очень немного возможностей для самоопределения: они могли жить государственной жизнью, отождествляя себя со своим социально-учетным статусом; могли пребывать в отчужденном от государственного функционирования состоянии и самоопределяться в бытовых отношениях; они могли пытаться не отождествляться со своим функциональным местом в государстве и по возможности отстраняться от социалистического быта. Группы, выделенные в отношениях отождествления с государством и бытом (в условиях, которые государство диктовало своим гражданам) можно назвать группами функционеров, обывателей и диссидентов и рассматривать как базовые элементы социальной структуры. Граждане социалистического государства вне зависимости от своего социально-учетного статуса были лишены возможности действовать вне рамок социально-учетной структуры. Их самовыражение было ограничено разговорами о государстве, обсуждением его истории, складывающейся экономической ситуации, и т.п. Пропаганда и мероприятия по созданию социально-учетной структуры (такие как репрессии и чистки) были ориентированы на выработку единого интерпретационного аппарата для всех элементов социально-учетной структуры и на создание самой структуры, составленной из рабочих, крестьян и служащих, распределенных по отраслям народного хозяйства и прикрепленных пропиской к местам жительства. Однако результатом репрессий и пропаганды стало возникновение страт функционеров, обывателей и диссидентов. На социалистической русском языке (канцелярите -- по К. Чуковскому) нельзя было выразить какие-либо собственно человеческие отношения. Поэтому каждая из страт собственно социальной структуры (функционеры, обыватели и диссиденты) выработала собственный язык описания реальности и определенные стереотипы для описания реальностей других страт. Еще совсем недавно одной из немногих форм самоопределения была, по определению КГБ, болтовня, то есть разговоры о том, о чем представителям конкретной страты говорить не полагалось. Каркас обыденной жизни в СССР можно попытаться описать, рассматривая отношения между стратами функционеров, диссидентов и обывателей, и языками, которые представители страт использовали в разных ситуациях, в том числе и в тех, где пересекались их взаимные интересы. Естественно, такое описание не может претендовать на полноту и самодостаточность, однако позволяет разделить системные свойства граждан социалистического государства (т.е. характеристики людей и отношений между ними, производные от положений в социально-учетной структуре) от собственно человеческих качеств. Функционеры, диссиденты и обыватели как идеальные типы Функционеры, диссиденты и обыватели в социальной структуре социализма существовали не только как фрагменты социалистического пейзажа. Это и идеальные типы, и эмпирические типологические характеристики, которые государство давало своим гражданам в критических для него ситуациях, а граждане в той или иной степени примеривали к себе. Функционеры определяли себя и других по положению в системе государственных отношений и статусов и противопоставлялись обывателям и диссидентам -- как люди, живущие полноценной государственной жизнью, то есть считающие административный торг и его результаты необходимым, хотя и не вполне естественным состоянием. Функционеры -- это не только и столько власть имущие, скорее это люди, которые мыслили себя преимущественно в государственной организации пространства и времени. Функционеры жили временем выполнения государственных планов и проведения торжественных мероприятий в пространстве, ограниченном центрами применения власти и местами проведения свободного времени. Функционеры внутри своей страты различались положением в государственных территориально-отраслевых иерархиях, и жизнь сельского функционера вряд ли можно сравнивать с жизнью столичного. Однако функционеров всех типов обьединло сходное представление о мире и своем месте в нем. Для категоризации описания мне представляется необходимым ввести понятие ЕГОРА ЛИГАЧЕВА -- наиболее точное с моей точки зрения и наиболее известное воплощение функциональности, используемое дальше в тексте как термин. Обыватели определяли себя как "простые люди", и жили простой социалистической жизнью: работали в государственных учреждениях для того, чтобы обеспечить себе некоторые стандарты потребления: качество питания, одежды, бытовые приборы, квартиры и автомашины, а также проведение времени, отпущенного государством на отдых в местах, соответствующих их представлениям о своем социальном положении. Для обозначения типичного обывателя в данном тексте вводится понятие НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧА ИВАНОВА. Для Николай Николаевичей пространство административного торга находилось вне пределов досягаемости и понимания. Диссиденты, в отличие от обывателей и функционеров, противопоставлялись и функционированию в государстве, и быту его граждан. Диссиденты не могли и не хотели жить так, как живут обыватели и функционеры, и в своем отрицании государственных и обыденных реалий выработали свой стиль и способы бытия. Для обозначения типичного диссидента в тексте вводится понятие АНДРЕЙ САХАРОВ и соответствующий термин. Cтраты функционеров, обывателей и диссидентов были связаны между собой репрессивными и распределяющими механизмами, обеспечивавшими социальную стабильность и управляемость огосударствленным обществом в целом, описанные в первых главах этой рбаоты. Принадлежность каждого человека к страте фиксировалась самим государством в явных и неявных статусах (функционеров в виде номенклатуры, обывателей в виде "простых людей", народа, а диссидентов как диссидентов). Специфической особенностью социальной структуры социалистического общества было то, что люди, принадлежавшие к разным стратам пересекались друг с другом в социальном бытие только в строго определенных ритуалом ситуациях. Функционеры, диссиденты и обыватели, как только их статусы формализовывались и закосневали, начинали существовать в разных социальных пространствах. Социальным событием становились встречи функционеров с народом, контакты между диссидентами и функционерами, или хождение диссидентов в народ. Связь между реальной (в смысле самоидентификации граждан государства) социальной структурой (элементами которой были функционеры, обыватели и диссиденты) и социально-учетной (элементами которой были рабочие, крестьяне и служащие -- в многочисленных конкретизациях системы социального учета и статистики), обеспечивал особый язык, вернее группа языков, вне которой было невозможно взаимопонимание и взаимодействие между стратами, то есть само существование государства. Вовне, особенно для наблюдателя, не принадлежащего ни к одной из страт (в частности для исследователя-иностранца) это общество проявлялось в парадоксальной форме: язык, которым люди, принадлежащие к стратам, описывали самих себя, ни в коей мере не соответствовал внешне наблюдаемым формам поведения и тем интерпретациям, которые давались этим формам людьми-респондентами. Для того, чтобы включить парадокс в теорию социалистического общества, внешним исследователям и наблюдателям пришлось ввести представление об особых языках, на которых разговаривают граждане социалистического общества -- деревянном языке, языке истины, и т.п. С нашей точки зрения, функционеры, диссиденты и обыватели (они же рабочие, крестьяне и служащие) разговаривали на разных диалектах одного социалистического языка, но использование диалекта (функционального, диссидентского, обыденного) определялось ситуациями общения. В разных жизненных ситуациях функционеры, например, общались на диссидентском диалекте, а обыватели -- на функциональном. Граждане социалистического государства в той или иной степени овладевали всеми диалектами социалистического языка: функциональным (деревянным), диссидентским диалектом истины, и бытовым. От овладения диалектами зависела социальная мобильность и возможность карьерного продвижения, т.е. сама жизнь. Многоуровневая иерархия системы партийной учебы, высшего образования, повышения квалификации была необходима для освоения диалектов этого языка. Многодиалектность всех форм социального взаимодействия весьма затрудняла социализацию в обществе и -- в особенности -- возможности понимания его социальной структуры и механизмов функционирования при наблюдении со стороны. Социализированные граждане социалистического государства в той или иной степени владели всеми диалектами и, при необходимости, без затруднений переходили с функционального на диссидентский и на бытовой, и наоборот. Положение в системе управления государством, уровень иерархии, к которому принадлежал конкретный функционер ни в малой степени не определял форм и жанров его высказываний в той мере, в которой эти высказывания были определены ситуацией общения. Высокопоставленные функционеры матерились в быту, сотрудники органов государственной безопасности рассказывали политические анекдоты, а записные диссиденты переходили на язык официоза при попытке описать то светлое будущее, которое неизбежно наступит после крушения социализма. Взаимопонимание между стратами административно-рыночного государства достигалось тем, что функциональный, диссидентский и бытовой диалекты имели общие элементы. В речах на аппаратных совещаних при "вскрытии ошибок и разоблачении недостатков" функционеры так или иначе опирались на официозы диссидентов. Речи на аппаратных совещаних обсуждались на коммунальных кухнях и в семьях интеллигентов, бытовой мат и матерные анекдоты пронизывали любое общение. Всевозможные перетолковывания и переводы официальных высказываний на диссидентский и бытовой диалекты составляли информационное и интеллектуальное содержание обыденной жизни граждан всех социальных положений. В пространстве, заданном типологическими характеристиками, действовали люди -- носители свойств всего социального целого. Функционеры диссидентствовали, диссиденты функционировали, а обыватели и диссидентствовали, и функционировали. Полный и закрытый список ситуаций общения (и типов сообщений) определялся социальной стратификацией социалистического общества. Форма и содержание общения и сообщения не могли выйти за рамки подтверждения существования государства исправным функционированием в его институтах, диссидентского отрицания форм государственности и быта, или редукции функционального и гражданского начала до их витальных компонент (до обыденности). Список ситуций общения и типов сообщений, специфичных для социалистического общества может быть задан достаточно формально. Формальное представление отношений между стратами и диалектами Для этого вводятся понятия одноименных уровня организации исследуемой реальности и формы деятельности, соотносимые с друг с другом в квадратной матрице. При этом любое пересечение уровня и формы (строки и столбца) не пусто и отождествлено с предельно идеализированным обьектом. В данной работе вводятся функциональный, диссидентский и обыденный уровни реальности и одноименные формы деятельности,т.е. жизни в этой реальности. На рис. 48 представлен упорядоченный веерной матрицей список идеальных обьектов, которым даны собственные имена. Рисунок 48. Идеальные обьекты социальной структуры социалистического общества
На строки матрицы вынесены наименования уровней социальной стратификации, а на столбцы -- наименования соответствующих стратам форм деятельности. Строки и столбцы одноименны. Предполагается, что пересечения одноименных уровней организации и наименований форм деятельности (диагональные элементы матрицы) задают модальные элементы социальной структуры. Так, пересечение функционального уровня и функционирования фиксируется в матрице как ЕГОР ЛИГАЧЕВ, предельно идеализированный тип функционера, в то время как пересечение диссидентского уровня и столбца "диссидентство" фиксируется как АНДРЕЙ САХАРОВ -- предельно идеализированный тип диссидента. Пересечение обыденного уровня и столбца "бытование" фиксируется как НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ИВАНОВ, предельно идеализированный тип обывателя (прототип -- герой повести Ю. Алешковского "Николай Николаевич". Под- и наддиагональные элементы матрицы отождествляются с теми подтипами, для которых характерны сочетания обыденности, функциональности и диссидентства. Так термин РОЙ МЕДВЕДЕВ обозначает тип диссидента, добивавшегося функционального государственного статуса. И поскольку такого места для диссидента не находилось, то его активность направлялась на изменение государственного устройства, причем такое, в котором диссиденту может быть обеспечен искомый статус. Термин СТУКАЧИ И КЛЯУЗНИКИ обозначает тип обывателей, деятельность которых концентровалась вокруг системы государственных функциональных мест. СТУКАЧИ -- профессиональные искатели справедливости, разоблачители коррупции и воровства, борцы за равенство, считающие себя обиженными и обойденными при дележе государственного пирога и стремящиеся установить справедливость государственными же средствами. Инструментом восстановления справедливости они выбирали донос или жалобу. В эмпирии в самом мягком виде тип был представлен авторами разоблачительных писем в газеты и другие средства партийной пропаганды, в жестком -- профессиональными доносчиками-инициативниками. Термин АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ обозначает тип государственных людей, для которых были неприемлимы формы организации государственной жизни и которые стремились улучшить государственное устройство для того, чтобы обывателям жилось лучше. В этой своей активности они проявляли явно диссидентские устремления, которые и фиксировались предназначенными на то органами. Термин ДЕТИ АРБАТА обозначает тип диссидентствующих обывателей, социальная активность которых сводилась к обмену политическими анекдотами и к разговорам о недостатках государственного устройства на кухнях и в других стереотипных местах общения социалистических обывателей. Термин НОМЕНКЛАТУРНЫЕ СПЛЕТНИКИ И ИНТРИГАНЫ обозначает тип функционеров, жизнь (бытование) которых концентрировалась вокруг карьеры в функциональной государственной структуре. Содержание общения и разговоров у представителей этого типа сводилось к обмену сплетнями о возможных карьерных перемещениях "вверху" и последствиях таких перемещений для собственных карьер. Представители этого типа в быту были заняты интригой, и государственное функционирование было для них прежде всего интригой. Термин ИСПОЛНИТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ обозначает тип диссидентов, основной деятельностью которых был пересказ или сочинение политических анекдотов. Это обыденное воплощение диссидентства, и исполнители политических анекдотов слыли записными диссидентами среди ДЕТЕЙ АРБАТА на московских и провинциальных кухнях. Типы социальной структуры были связаны функционированием в одной государственной системе. Используя введенные различения, можно сказать, что в этом государстве было три уровня реальности, в каждом их которых существовали вполне определенные типы. Так, в собственно государственной деятельности принимали участие ЕГОР ЛИГАЧЕВ, РОЙ МЕДВЕДЕВ, СТУКАЧИ И КЛЯУЗНИКИ, АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ И НОМЕНКЛАТУРНЫЕ СПЛЕТНИКИ И ИНТРИГАНЫ. Диссидентствовали в разных формах РОЙ МЕДВЕДЕВ, АНДРЕЙ САХАРОВ, ИСПОЛНИТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ, АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ И ДЕТИ АРБАТА. Жили обыденной социалистической жизнью СТУКАЧИ И КЛЯУЗНИКИ, ДЕТИ АРБАТА, НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧИ ИВАНОВЫ, ИСПОЛНИТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ, НОМЕНКЛАТУРНЫЕ СПЛЕТНИКИ И ИНТРИГАНЫ. Функциональный, диссидентский и обыденный уровни пересекались в определенных типах, а существование носителей типологических свойств обеспечивало воспроизводство этого государства и его социальной структуры в целом. В любой государственной организации (других просто не было) в разных пропорциях присутствовали функционеры, диссиденты и обыватели. В ЦК КПСС, КГБ, на заводах и в исследовательских центрах были свои чинуши, отождествлявшие себя с функциональным местом, были диссиденты (ИСПОЛНИТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ И ДЕТИ АРБАТА), а основную массу всегда и везде составляли обыватели. В то же время, явные диссиденты -- представители типов АНДРЕЙ САХАРОВ и РОЙ МЕДВЕДЕВ концентрировались в определенных местах, таких как НИИ, ВУЗы и учреждения культуры. Такая социальная стратификация не соответствовала нормативной, которая должна была бы состоять из рабочих, крестьян и служащих. Государство предпринимало усилия для того, чтобы преобразовать реальную социальную стратификацию в нормативную. Эти усилия принимали форму "борьбы с диссидентами", обличения разных форм бытования ("борьба с мещанством") и критики бюрократизма ("борьба с чиновниками"). Репрессии против диссидентов, бюрократов и обывателей и соответствующие пропагандистские кампании проводились с разной периодичностью и жесткостью. Одним из результатов репрессий стало практически полная элиминация диссидентов и соответствующего уровня социальной стратификации в малых и средних городах и в селах всех типов. Набор типов социальной структуры в не-столичных городах ограничивался ЕГОРАМИ ЛИГАЧЕВЫМИ районного масштаба, СТУКАЧАМИ И КЛЯУЗНИКАМИ, НОМЕНКЛАТУРНЫМИ СПЛЕТНИКАМИ И ИНТРИГАНАМИ и НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧАМИ. В то же время, в больших городах и особенно в столицах диссиденство было неискоренимым. Усилия государства по построению нормативной социальной структуры предваряли чисто силовые мероприятия, такие как массовые чистки и репрессии, целью которых был слом до-социалистической социальной организации и достижение той степени пластичности людей, которая бы позволяла производить над ними социально-инженерные манипуляции и включать их в реальность, в которой они вынужденно занимали бы места функционеров, диссидентов и обывателей. Те люди, которые не вписывались в рамки естественной для этого государства типологии ни на одном из фиксированных уровней и не могли при всем желании стать функционерами, диссидентами или обывателями получали внесистемный статус ВРАГОВ НАРОДА. Диалекты социалистического языка Каждый тип имел свой жанр, ту языковую форму, которая идентифицировала положения носителя типологических свойств в социальной системе и в то же время позволяла обмениваться содержательными высказываниями и координировать взаимные действия. Список жанров, определенных в однозначных отношениях с идеальными социальными типами, дан в рис. 49 Рисунок 49. Структура диалектов доперестроечного языка, заданная их жанрами
В матрице задан полный (относительно порождающих отношений) список жанров. Матрица может считываться следующим образом -- чистый функциональный (деревянный) диалект представлен в официальных речах и официальных текстах. Это жанр ЕГОРА ЛИГАЧЕВА. Чистый диссидентский диалект представлен в Сам- и Тамиздате. Это жанр АНДРЕЯ САХАРОВА. Чистый бытовой диалект представлен в бытовых анекдотах и бытовом мате. Это жанр НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧА ИВАНОВА. Функционеры государства в "моменты истины" (на аппаратных совещаниях или на других аналогичных мероприятиях) использовали элементы диссидентского диалекта. Типичным примером такого использования являются речь Хрущева на ХХ сьезде КПСС. Это жанр АЛЕКСАНДРА ЯКОВЛЕВА. Функционеры государства при общении на бытовом уровне рассказывали друг другу сплетни об отношениях между своими начальниками и руководителями государства, вели доверительные разговоры, в которых пересказывали друг другу слухи об отношениях между руководителями государства и их возможных перемещениях в иерархиях власти. Это жанр НОМЕНКЛАТУРНЫХ СПЛЕТНИКОВ И ИНТРИГАНОВ. Диссиденты при обращениях к собственному правительству или к мировому сообществу и в других акциях, направленных на официальные инстанции использовали элементы функционального (деревянного) диалекта. Типичным примером одеревянивания языка могут выступать письма в защиту других диссидентов, подвергавшихся карательным санкциям или судебному преследованию, широко распространенные в семидесятые годы. Это жанр РОЯ МЕДВЕДЕВА. Языковые особенности диссидентского общения на обыденном уровне представлены в в политических анекдотах. Это жанр АВТОРОВ И ИСПОЛНИТЕЛЕЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ. Жанр функционирующих обывателей представлен в текстах заявлений в государственные институты и организации, в особенности в доносах на других граждан государства в партийные и профсоюзные организации и в органы безопасности. Это жанр СТУКАЧЕЙ И КЛЯУЗНИКОВ. Обыденное общение на диссидентском уровне происходило на специфическом языке очереди или разговоров на кухне в интеллигентских семьях. Это жанр ДЕТЕЙ АРБАТА. Компоненты функционального диалект (элементы деревянного языка) Язык официального общения не сводится к своим конституирующим компонентам. Функциональный диалект предполагает существование антитезы -- диссидентского диалекта, и некий синтез официоза и его отрицания -- диалект обыденного общения. Если исходить из матрицы, то список компонентов функционального диалекта можно задать суммой элементов строки "функциональный уровень" и столбцом "функционеры". Функциональный диалект включал в себя речи на официальных открытых мероприятиях и публикации этих речей в официальных изданиях (известно, что сами речи и их официальные тексты часто сильно отличаются друг от друга), речи и выступления на аппаратных совещаниях с признанием ошибок и разоблачением недостатков, сплетни о руководителях государства и высокопоставленных функционерах, письма и обращения к мировому сообществу с разоблачением тоталитарного режима, заявления в официальные инстанции и доносы в компетентные органы и партийные организации. Элементы официального диалекта, расположенные симметрично относительно диагонали матрицы в значительной степени дополняли друг друга. Так, речи на аппаратных совещаниях с признанием ошибок и разоблачением недостатков были дополнительны к жанру обращений к мировому сообществу или правительству страны и в какой то степени им эквивалентны. Сплетни и доносы также взаимодополнительны: сплетни служили основанием для доносов на тех, кто их рассказывает и слушает, а ситуация доноса была типичным сюжетом сплетни. Элементы диссидентского диалекта (компоненты языка истины) "Язык истины" не сводился к своему чистому виду -- Cам- и Tамиздату, но включал в себя и элементы, общие с официозом и бытовым диалектом. Список компонентов диссидентского диалекта можно задать суммой элементов столбца "диссиденты" и строки "диссидентский уровень". "Язык истины" включал в себя письма и обращения к мировому сообществу, речи на аппаратных совещаниях с признанием ошибок и разоблачением недостатков, разговоры в очередях, коммунальных квартирах и на кухнях в интеллигентских семьях, а также политические анекдоты. Внутренняя структура диссидентского диалекта очень сложна и противоречива. Так, язык коммуналок и интеллигентских кухонь был дополнителен к языку речей на аппаратных совещаниях и часто служил источником тем для разоблачительных выступлений функционеров. В то же время, язык писем и обращений в высокие инстанции был несовместим с диссидентским языком обыденного уровня. Темы и авторы диссидентско-официозных текстов снижались в политических анекдотах. Компоненты обыденного диалекта Структура бытового диалекта может быть представлена совокупностью элементов, принадлежащих к столбцу "обыватели" и строке "бытовой уровень". Обыденный диалект состоял из политических анекдотов и сплетен о жизни функционеров государства, из заявлений в официальные инстанции и доносов, из разговоров в очередях и на кухнях в интеллигентских семьях. Интегрирующим элементом обыденного диалекта выступает бытовой мат и бытовые анекдоты. Для социальной и географической провинции в СССР была (и остается) характерной уплощенная структура языкового пространства. В ней отсутствовал диссидентский уровень организации и соотвествующий диалект. Структура провинциального варианта языкового пространства образована всего четырьмя жанрами -- официальными речами и текстами, сплетнями об отношениях между функционерами государства, заявлениями и доносами обывателей, и бытовым матом как языком обыденного общения. Провинциализм выступал гарантом идеологической надежности для претендентов на функциональные места в системе управления государством именно из-за несоциализированности провинциалов в диссидентской онтологии и идеологии. Люди в языковой среде перестройки Доперестроечное обыденно-государственное сознание было устроено весьма своеобразно. В средствах массовой информации безраздельно господствовала государственная мифологема, выраженная в словах функционального диалекта. В общественном сознании доминировали отрицания государственных представлений о мире и человеке в форме слухов, сплетен, легенд и мифов. Государственная мифологема и ее общественные отрицания (диссидентство) были неотделимы друг от друга: всякому позитивному утверждению функционеров диссиденты противопоставляли развенчивающие его тексты, сплетни и слухи, и наоборот. Эти отношения между государственной мифологией и негативистским общественным сознанием устанавливались несколько десятилетий, за которые накопилось несметное, казалось бы, количество самой разной по природе "чернухи". Роль государственной мифологемы была огромной, и функционеры, диссиденты и обыватели начинали день с чтения газет, а кончали просмотром программы "Время". Содержание этих изданий и передач служило основанием для сплетен и слухов, политических анекдотов и обращений к мировому сообществу, и только сочетание официоза и его отрицания давало основание для выработки линии поведения. Гласностью стало называться такое изменение отношений между государством и обществом, при котором сплетни, слухи и мифы о государственных реалиях (т.е. диссидентский диалект) стали содержанием государственных же средств массовой информации. Cаму перестройку имеет смысл в первую очередь рассматривать как государственную институализацию типов диссидентов (АЛЕКСАНДРА ЯКОВЛЕВА, РОЯ МЕДВЕДЕВА, АНДРЕЯ САХАРОВА, ДЕТЕЙ АРБАТА И ИСПОЛНИТЕЛЕЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ). Социальное действие в мифологизированном обществе заключается в говорении, и гласность стала первой формой социального действия после того, как ослабли механизмы административного режима. В эпоху гласности мифологизированные убеждения обывателей и диссидентов вышли на страницы перестроечной печати. Гласность при всем своем внешнем отличие от официоза позволяла государственным деятелям и обывателям строить поведение, нюхом ориентируясь на то, что можно и нужно делать для того, чтобы сохранить единственное богатство, возможное при социализме -- социальный статус. Поток разоблачений заполнил перестроечные издания и обеспечил им фантастическое увеличение читательской аудитории. Этот же поток создал условия, при которых стала возможной ликвидация КПСС и самого государство победившего социализма. Вместе с государством исчезли и те реалии, которые были ценными в нем, в первую очередь определенность социального статуса и возможность вырабатывать линии поведения, направленные на его сохранение и повышение. Гласность, заменившая было на время официоз, отмерла вместе с ним, и в равной степени ненужными, бессмысленными и смешными стали как старые догмы, так и их отрицания. Начало перестройки можно связать с процессом, при котором распались формы связи между стратами огосударствленного общества и носители типологических свойств превратились в политических субьектов. Распространение сплетен, политических и бытовых анекдотов из инициативной деятельности отдельных людей стало содержанием политики гласности и оформилось в особые социальные статусы редакторов новых изданий и ведущих программ ТВ. Доносы и кухонные разговоры из интимного жанра стали публичным занятием митингующих и демонстрирующих на улицах крупных городов и столиц. Ранее целостная и в общем-то понятная картина мира за несколько месяцев распалась на относительно самостоятельные функциональный, диссидентстский и обыденный фрагменты. И в этом она следовала самому миру, в котором диссидентская реальность приобрела равный статус с функциональной, а обыденная жизнь практически не изменилась, обрев, однако, совершенно новые для себя средства выражения. Страты социалистического общества на первом же этапе перестройки распались на группы носителей элементарного мифологического сознания. Члены этих групп связаны общим происхождением, весьма неприглядным, что давало и дает им основание для конфликтов и взаимной неприязни и ненависти. Эти осколки государства стали основой для возникновения нового социального и языкового пространства, гораздо менее связного и упорядоченного, но в целом сохраняющего свою предопределенную историей структуру. На рис. 50 представлены первые результаты деструкции социалистической государственности, когда типы социальной стратификации превратились в политических субьектов, и специфические для типов жанры приобрели относительно самостоятельный статус политических текстов перестройки. Рисунок 50. Перестроечные персонификации элементов социальной структуры
Жанры в ходе перестройки остались неизменными, и говорение сохранило свой статус как форма социального действия в рамках социальной структуры социалистического общества. Собственно перестроечным было то, что на первом ее этапе перестройки за жанрами закрепились их носители. ЕГОР ЛИГАЧЕВ стал ПРОТИВНИКОМ ПЕРЕСТРОЙКИ, АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ -- ПРОГРЕССИВНЫМ ГОСУДАРСТВЕННЫМ ДЕЯТЕЛЕМ, АНДРЕЙ САХАРОВ превратился в БОРЦА ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ, РОЙ МЕДВЕДЕВ получил статус ПРОРАБА ПЕРЕСТРОЙКИ. ДЕТИ АРБАТА учредили Московскую Трибуну и аналогичные организации, СТУКАЧИ и КЛЯУЗНИКИ легализовали свою активность и в конечном счете стали депутатами Советов различных уровней, ИСПОЛНИТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ превратились в ведущих авторов, а потом и РЕДАКТОРОВ изданий эпохи гласности, НОМЕНКЛАТУРНЫЕ СПЛЕТНИКИ и ИНТРИГАНЫ активизировались и вовлекли в круг сплетен и интриг совершенно новые темы, такие как личная жизнь и экономическая активность первых лиц аппарата государственного управления, а НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧИ превратились в РАСТЕРЯННЫХ ОБЫВАТЕЛЕЙ. Деструкция социального и лингвистического пространства в ходе перестройки. Распад социальной структуры постперестроечного общества можно представить в виде набора схем, в которых прослежена логика того, как доперестроечная социальная стратификация сменилась новой, генетически с ней связанной. Описанные выше социальные типы были прямым следствием существования функционального, диссидентского и обыденного уровней реальности, которые воспроизводились государственными усилиями по поддержанию нормативной социальной структуры, составленной из рабочих, крестьян и служащих. В свою очередь, функционеры, диссиденты и обыватели, живя своей жизнью, воспроизводили социалистическое государство и его нормативную социальную структуру. Легализация диссидентства (собственное содержание перестройки) нарушила отношения между стратами и в конечном счете привела к распаду государства. Если исходить из схемы предыдущего рисунка, то логику трансформация социальной структуры можно представить следующим образом: прорабы перестройки вместе с прогрессивными государственными деятелями, опираясь на авторитет борцов за справедливость, начали борьбу с противниками перестройки. Эта борьба выражалась в том, что деревянные тексты (речи) противников перестройки подвергались критике в диссидентских выступлениях прогрессивных государственных деятелей, в письмах и обращениях прорабов перестройки, в эпохальных высказываниях борцов за справедливость. Рисунок 51. Функционально-диссидентское измерение социальной структуры Итерации отношений между участниками этой словесной баталии привели к формированию достаточно устойчивого лингвистического пространства на уровне средств массовой информации, то есть собственно гласности. Естественным образом возникла группа посредников, этаких медиаторов гласности, журналистов новой перестроечной волны. В то же время, народные депутаты (бывшие стукачи и кляузники), вместе с авторами эпохи гласности (бывшими авторами и исполнителями политических анекдотов), опираясь на поддержку борцов за справедливость, искали и находили поддержку среди растерянных обывателей в своей словесной борьбе с "тоталитарным режимом". Рисунок 52. Диссидентско-обыденное измерение социальной структуры При итерациях отношений между участниками этого взаимодействия сформировался слой посредников -- политических активистов, составивших действующую массу перестроечных и постперестроечных социально-структурных процессов. В языке этих посредников смешались разные диалекты: бытовой мат естественно слился с политическим анекдотом и самиздатовскими декларациями. Третье измерение социальной структуры -- функционально-обыденное -- возникло в отношениях между противниками перестройки, народными депутатами, авторами сплетен и интриг перестройки и растерянными обывателями. В языке посредников, носителей свойств этого измерения, естественно слились бытовой мат, сплетни, доносы и жалобы. И все это отлилось в "деревянные" формы нового официоза. Рисунок 53. Функционально-обыденное измерение социальной структуры Рисунок 54. Постперестроечная социальная стратификация в России
Новые страты весьма неоднородны. Это прежде всего связано с тем, что не сложилось государство, вернее оно представлено несколькими относительно независимыми ветвями власти, интересы которых противоречат друг другу. Так существует три правительства (см. Метод исчисления административных весов в данной книге"), две палаты парламента, три ветви судебной власти, внепарламентская оппозиция, и пр. В каждой из этих институализаций государства существуют свои функционеры, агенты по связи со средствами массовой информации, свои публицисты. Можно представить две равновозможные иерархические интерпретации социальной стратификации. Рисунок 55. Иерархическое представление социальной стратификации, при котором высшей стратой являются государственные функционеры
Рисунок 56. Иерархическое представление социальной стратификации, при котором высшей стратой являются ведущие публицисты
В новой реальности, сформированной перестроечными разночинцами, смешались ранее несоотносимые понятия и представления, и разные формы выражения своего социального пложения приобрели в принципе равный статус. Это означает, что в новой функциональной реальности (перестраивающемся государстве) в одной плоскости деятельности оказались функционеры, с одной стороны, а с другой диссиденты и обыватели, ставшие государственными людьми. Каждый функционер (также как и диссидент и обыватель) был еще недавно приписан к определенному классу. Однако эта метка мало что значила для человека, который, если не становился ВРАГОМ НАРОДА, был обречен функционировать, диссидентствовать или просто выживать. Распад государства был связан с легализацией реальной социальной стратификации и социальной дифференциацией общества, при которой дистанция между стратами стала ощутимой. Легализация стратификации привела к тому, что разделение на классы перестало быть основанием для управления. Классовая структура ранее была идентична государству, вернее управлению им. Функционеры, диссиденты и обыватели могли существовать только в социалистическом государстве, как теневые проекции нормативной классовой структуры общества. После распада государства у людей исчезла жизненная опора, тот каркас, который давал возможность функционировать, обывательствовать и диссидентствовать. Исчезновение каркаса переживается функционерами, диссидентами и обывателями как исчезновение порядка и вызывает стремление к его наведению. Группы озабоченных носителей мифологического сознания в поисках нового места в социальной структуре обратились к нормативной классовой структуре и начали искать себе опору в классах рабочих, крестьян и служащих. Руководители предприятий и организаций стали называть себя рабочими, руководители колхозов и совхозов крестьянами, а государственные чиновники разных видов -- от офицеров и работников исполкомов местных советов до социалистической творческой интеллигенции -- служащими когда-то великого государства. Социалистическая классовая структура сейчас оживает после смерти социалистического государства в массовой активности тех функционеров, диссидентов и обывателей, которые не находят себе места в новой реальности. |
|
| Московский Либертариум, 1994-2020 |
|