XXIV. ГАРМОНИЯ И КОНФЛИКТ ИНТЕРЕСОВ

1. Конечный источник прибыли и убытка на рынке

Постоянные изменения начальных данных, препятствующие превращению экономической системы в равномерно функционирующую экономику, вновь и вновь порождающие предпринимательские прибыли и убытки, для одних членов общества благоприятны, а для других неблагоприятны. Следовательно, делают вывод люди, выигрыш одного человека оборачивается ущербом для другого; ни один человек не получает прибыль кроме как путем потерь для других людей. Эта догма выдвигалась уже некоторыми античными авторами. Из современных авторов первым ее сформулировал Монтень; мы вполне можем называть ее догмой Монтеня. Она стала квинтэссенцией доктрин меркантилизма и старого, и нового. Она лежит в основе всех современных доктрин, учащих, что в рамках рыночной экономики существует неразрешимый конфликт как между интересами разных общественных классов одного народа, так и между интересами любой страны и интересами всех остальных стран[Cм.: Монтень М. Опыты: В 3-х кн. Кн. 1. М: Терра, 1991. Гл. XXII; Oncken A. Geschrichte der National??ц??konomie. Leipzig, 1902. P. 152153; Heckscher E.F. Mercantilism. Transl. by M. Shapiro. London, 1935. II. 2627.].

Сейчас догма Монтеня верна относительно влияния изменений в покупательной способности денег под действием денежных факторов на отсроченные платежи. Но в целом она ошибочна по отношению к любому виду предпринимательской прибыли и убытка, возникают ли они в стационарной экономике, где совокупная величина прибыли равна совокупной величине убытков, или в развивающейся или регрессирующей экономике, где две эти величины различны.

Прибыль человека в свободной рыночной экономике образуется не вследствие трудного положения и страданий окружающих его людей, а в результате того, что он облегчает или полностью устраняет то, что вызывает у окружающих его людей чувство беспокойства. Страдание больному причиняет чума, а не врач, лечащий эту болезнь. Доход врача результат не эпидемии, а помощи, которую он оказывает людям, пораженным болезнью. Конечный источник прибылей это всегда предвидение обстоятельств будущего. Те, кому лучше удается предвидеть будущие события и приспособить свою деятельность к будущему состоянию рынка, получают прибыль, потому что они оказываются в состоянии удовлетворить наиболее насущные нужды людей. Прибыли тех, кто произвел товары и услуги, за которыми охотятся покупатели, не являются источником убытков для тех, кто выбросил на рынок товары, покупая которые, люди не готовы полностью оплачивать издержки производства. Причина этих убытков в недостатке проницательности, проявленной при прогнозировании будущего состояния рынка и потребительского спроса.

Внешние события, оказывающие влияние на спрос и предложение, иногда свершаются столь внезапно и неожиданно, что люди говорят, что ни один разумный человек не смог бы их предвидеть. В этом случае завистник может посчитать прибыль тех, кто выиграл от данного изменения, неоправданной. Однако эта произвольная субъективная оценка не меняет реального состояния интересов. Для больного, безусловно, лучше, если врач его вылечит, получив при этом высокий гонорар, чем если он не получит медицинской помощи. В противном случае он не вызвал бы врача.

В рыночной экономике нет конфликтов между интересами покупателей и продавцов. Есть ущерб, вызванный неадекватным предвидением. Если каждый человек и все члены рыночного общества всегда предвидели бы обстоятельства будущего правильно и вовремя и вели бы себя соответственно, то наступила бы всеобщая благодать. Если бы все обстояло именно таким образом, то ретроспекция установила бы, что ни одна частица капитала и труда не была потрачена зря на удовлетворение потребностей, которые в настоящий момент считаются менее настоятельными, чем другие неудовлетворенные потребности. Однако человек не всеведущ.

Неправильно смотреть на эти проблемы с точки зрения обиды и зависти. Ошибочно также ограничивать наблюдение частной позицией различных индивидов. Это общественные проблемы и о них следует судить относительно функционирования всей рыночной системы. Максимально возможное удовлетворение потребностей каждого члена общества обеспечивается как раз тем фактом, что те, кто больше преуспел в предвидении обстоятельств будущего, получают прибыли. Если прибыли будут урезаны в пользу тех, кому изменения нанесли ущерб, то адаптация предложения к спросу будет не лучше, а хуже. Если препятствовать врачам случайно получать высокие гонорары, то это не увеличит, а уменьшит число тех, кто выбирает медицинские профессии.

Сделка всегда выгодна и покупателю, и продавцу. Даже тот, кто продает себе в убыток, все равно богаче, чем тот, кто либо вообще не смог ничего продать, либо смог продать только по еще более низкой цене. Он несет потери из-за недостатка проницательности; продажа ограничивает его убыток, даже если полученная цена низка. Если бы и покупатель, и продавец не считали сделку наиболее выгодным действием, которое они могут выбрать в сложившихся обстоятельствах, то они не стали бы в ней участвовать.

Заявление о том, что благо для одного человека это всегда ущерб для кого-то другого, действительно только по отношению к грабежу, войне и их трофеям. Добыча грабителя это ущерб для жертвы грабежа. Но война и торговля две разные вещи. Вольтер заблуждался, когда в 1764 г. он написал в статье Patrie своего Dictionaire philosophique: Быть патриотом означает желать, чтобы свое сообщество обогащалось за счет торговли и достигало власти с помощью оружия; очевидно, что одна страна не может получить прибыль кроме как в ущерб другой и не может побеждать, не причиняя вреда другим людям. Вольтер, подобно многим другим авторам до него и после него, считал излишним знакомиться с экономической мыслью. Если бы он прочитал работы своего современника Дэвида Юма, то он бы узнал, насколько неправомерно отождествлять войну с международной торговлей. Вольтер, этот великий разоблачитель вековых предрассудков и распространенных заблуждений, нечаянно стал жертвой самого гибельного заблуждения.

Когда пекарь обеспечивает зубного врача хлебом, а тот избавляет его от зубной боли, то не страдают интересы ни пекаря, ни врача. Неправильно считать этот обмен услугами и ограбление магазина пекаря вооруженными бандитами двумя проявлениями одного и того же феномена. Международная торговля отличается от внутренней торговли только тем, что обмениваемые товары и услуги пересекают границы, разделяющие территории двух суверенных стран. Чудовищно, что принц Луи Наполеон Бонапарт, впоследствии император Наполеон III, спустя много десятилетий после Юма, Адама Смита и Рикардо написал: Количество товара, которое страна экспортирует, всегда прямо пропорционально количеству ядер, которые она может обрушить на своих врагов, когда ее честь и достоинство этого потребуют[Cм.: Louis Napoleon Bonaparte. Extinction du pauperisme. Ed. populaire. Paris, 1848. P. 6.]. Никакие учения экономической науки относительно результатов международного разделения труда и международной торговли не смогли лишить популярности меркантилистское заблуждение, что цель международной торговли довести до нищеты иностранцев[Этими словами Г. Уэллс (Мир Вильяма Клиссольда. Роман под новым углом зрения. М.Л.: Гос. изд., 1928. Кн. 4. Гл. 10) характеризует мнение типичного представителя английской знати.]. Вскрытие источников популярности этого и других схожих заблуждений и ошибок задача исторического исследования. В экономической науке этот вопрос давно урегулирован.

2. Ограничение потомства

Естественная редкость средств существования заставляет каждое живое существо смотреть на других живых существ как на смертельных врагов в борьбе за выживание и порождает безжалостную биологическую конкуренцию. Но у человека этот неразрешимый конфликт интересов исчезает, когда и в какой мере разделение труда сменяет экономическую автаркию индивидов, родов, племен и народов. В общественной системе не существует конфликта интересов до тех пор, пока не будет достигнута оптимальная численность населения. Пока использование дополнительных работников приводит к более чем пропорциональному увеличению отдачи, гармония интересов вытесняет конфликт. Люди больше не являются соперниками в борьбе за выделение доли из строго ограниченного запаса. Они становятся сотрудниками в преследовании общих для всех них целей. Рост численности населения не уменьшает, а скорее увеличивает долю индивидов.

Если бы люди стремились только к питанию и сексуальному удовлетворению, численность населения имела бы тенденцию увеличиваться сверх оптимального размера до пределов, установленных наличием средств существования. Однако люди хотят чего-то большего, чем просто жить и совокупляться; они хотят жить по-человечески. Следует признать, что улучшение условий жизни обычно приводит к увеличению численности населения. Однако это увеличение лежит ниже границы простого выживания. В противном случае человеку никогда не удалось бы наладить общественные связи и создать цивилизацию. Как у крыс, мышей и микробов, любое увеличение средств существования приводило бы к росту численности популяции до пределов простого выживания; для преследования других целей не оставалось бы ничего. Фундаментальная ошибка, содержащаяся в железном законе заработной платы, состоит как раз в том, что он смотрит на людей или по крайней мере на наемных рабочих как на существ, движимых исключительно животными импульсами. Его сторонники не могут понять, что человек отличается от животных, поскольку он, помимо прочего, стремится к достижению специфически человеческих целей, которые можно назвать более высокими или более возвышенными целями.

Мальтузианский закон народонаселения является одним из величайших достижений мысли. Вместе с принципом разделения труда он лежит в основе современной биологии и эволюционной теории; для наук о человеческой деятельности эти две фундаментальные теоремы по важности находятся на втором месте после открытия постоянства переплетения и последовательности рыночных явлений и их неизбежной зависимости от состояния рынка. Возражения, выдвигаемые против мальтузианского закона, так же как и против закона отдачи, бессодержательны и тривиальны. Оба закона неоспоримы. Но их место в системе наук о человеческой деятельности отличается от того, которое определил им Мальтус.

Животный мир полностью подчинен действию биологического закона, описанного Мальтусом[Разумеется, закон Мальтуса является биологическим, а не праксиологическим законом. Однако его познание необходимо праксиологии, чтобы по контрасту понять существенные свойства человеческой деятельности. Поскольку естественные науки не могут их обнаружить, то экономическая теория должна заполнить этот пробел. История закона народонаселения также подрывает миф об отсталости наук о человеческой деятельности и необходимости заимствований из естественных наук.]. По отношению к нему утверждение о том, что численность особей имеет тенденцию превышать имеющиеся средства существования и что лишние особи устраняются вследствие недостатка средств существования, действительно без всяких исключений. Для животных понятие прожиточного минимума имеет недвусмысленный, однозначно определенный смысл. Но с человеком ситуация иная. Чисто зоологические побуждения, общие для всех животных, человек размещает на шкале ценностей, где располагаются в том числе и специфически человеческие цели. Человек рационализирует также удовлетворение своих половых потребностей. Их удовлетворение есть результат взвешивания за и против.  Человек в отличие от быка не подчиняется слепо половому возбуждению; он воздерживается от совокупления, если считает издержки прогнозируемый вред слишком высокими. В этом смысле мы можем без всяких оценок и этических коннотаций применить термин нравственные ограничения, используемый Мальтусом[Мальтус также использует этот термин без всяких оценок и этической окраски (cf. Bonar. Malthus and His Work. London, 1885. P. 53). Термин нравственные ограничения можно заменить на праксиологические ограничения.].

Рационализация половых сношений уже подразумевает рационализацию размножения. Позже на вооружение были приняты другие методы рационализации увеличения потомства, не зависящие от воздержания от копуляции. Люди прибегли к вопиющей и омерзительной практике выбрасывания и убийства младенцев и абортам. В конце концов они научились так производить половой акт, чтобы это не приводило к беременности. За последние 100 лет методы контрацепции были доведены до совершенства и частота их применения значительно возросла. Хотя эти методы были известны и применялись давным давно.

Богатство, дарованное современным капитализмом широким массам капиталистических стран, и улучшение гигиенических условий, а также методов терапии и профилактики, вызванное капитализмом, существенно снизили смертность, в особенности детскую, и продлили среднюю продолжительность жизни. Сегодня в этих странах ограничение свободы в производстве потомства может привести к успеху только в том случае, если оно будет более радикальным, чем в предшествующие эпохи. Переход к капитализму устранение препятствий, которые прежде сковывали частную инициативу и свободное предпринимательство, оказал сильное влияние на сексуальные обычаи. Новостью является не практика контроля рождаемости, а просто тот факт, что к его помощи прибегают гораздо чаще. Особенно примечательно то, что эта практика больше не ограничивается высшими слоями населения, но широко распространена среди всего населения. Это происходит благодаря самому важному социальному эффекту капитализма депролетаризации всех слоев общества. Он поднимает уровень жизни широких масс работников ручного труда на такую высоту, что они превращаются в буржуа и начинают мыслить и поступать как состоятельные бюргеры. Стремясь сохранить достигнутый уровень жизни для себя и для своих детей, они занимаются контролем рождаемости. По мере распространения и развития капитализма контроль рождаемости становится всеобщей практикой. Таким образом, переходу к капитализму сопутствуют два явления: снижение и рождаемости, и смертности. Средняя продолжительность жизни становится больше.

Во времена Мальтуса еще нельзя было наблюдать эти демографические отличительные особенности капитализма. Сегодня уже нельзя ставить их под сомнение. Однако, ослепленные романтическими предубеждениями, многие описывают их как проявления упадка и деградации, присущие только белым людям западной цивилизации, стареющим и дряхлеющим. Эти романтики всерьез встревожены тем, что жители Азии не практикуют контроль рождаемости в такой же степени, как это делается в Западной Европе, Северной Америке и Австралии. Когда современные методы борьбы и профилактики болезней привели к снижению смертности и у народов Востока, численность их населения стала расти гораздо быстрее, чем численность западных народов. Не потеснят ли европейцев, благодаря своему подавляющему численному превосходству, туземцы Индии, Малайи, Китая и Японии, которые сами не способствовали технологическим и терапевтическим достижениям Запада, а получили их в виде неожиданного подарка?

Эти страхи необоснованны. Исторический опыт показывает, что все народы белой расы отреагировали на снижение смертности, вызванное капитализмом, падением рождаемости. Конечно, на основе данного исторического опыта нельзя вывести никакого всеобщего закона. Но праксиологическая рефлексия демонстрирует, что между этими двумя явлениями существует взаимная связь. Улучшение внешних условий благополучия делает возможным соответствующий рост численности населения. Однако, если  дополнительное увеличение средств существования  полностью поглощается  увеличивающимся  дополнительным количеством людей, то для  дальнейшего  повышения уровня  жизни  ничего  не остается. Развитие цивилизации останавливается; человечество достигает состояния стагнации.

Суть дела становится еще более очевидной, если мы предположим, что по счастливой случайности было сделано открытие в области профилактики и что его практическое применение не требует ни значительных капитальных затрат, ни значительных текущих затрат. Разумеется, современные медицинские исследования, а в еще большей мере их использование, поглощают огромное количество капитала и труда. Они являются продуктами капитализма. Но прежде бывали примеры и другого характера. Практика прививок от оспы возникла не в результате дорогостоящих лабораторных исследований и в своей изначальной грубой форме могла применяться при незначительных издержках. Каковы были бы последствия прививания от оспы, если эта практика стала бы всеобщей в докапиталистической стране, не приверженной контролю рождаемости? Численность населения увеличилась бы без увеличения средств существования, что снизило бы средний уровень жизни. Это стало бы не благом, а бедствием. Обстоятельства, сложившиеся в Азии и Африке, в общем и целом аналогичны. Эти отсталые народы получили методы борьбы и профилактики болезней от Запада в готовом виде. Надо признать, что в некоторых из этих стран импортированный иностранный капитал и внедрение иностранных технологий сравнительно небольшим местным капиталом одновременно увеличили удельную производительность труда и тем самым создали тенденцию повышения среднего уровня жизни. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы уравновесить противоположную тенденцию, возникшую вследствие снижения смертности, которая не сопровождалась соответствующим падением рождаемости. Контакт с Западом не принес пользы этим народам, потому что не оказал влияния на их умы; он не освободил их от вековых предрассудков, предубеждений и ложных представлений; он просто изменил их технологические и терапевтические знания.

Реформаторы восточных народов хотели обеспечить своим согражданам уровень материального благополучия, которым наслаждаются западные нации. Введенные в заблуждение марксистскими, националистическими и милитаристскими идеями, они думали, что все, что им требуется для достижения своих целей, это внедрение европейской и американской технологии. Ни славянские большевики и националисты, ни их сторонники в Индии, Китае и Японии не понимали, что их народы больше всего нуждаются не в западной технологии, а в общественном порядке, который, в дополнение к другим достижениям, генерирует технологическое знание. Прежде всего им не хватает экономической свободы и частной инициативы, предпринимателей и капитализма. А они ищут только инженеров и станки. Восток от Запада отделяет общественная и экономическая система. Восток чужд западному духу, который создал капитализм. Бесполезно импортировать атрибуты капитализма, не принимая капитализма как такового. Ни одного успеха капитализма нельзя достичь в некапиталистической среде или сохранить в мире без рыночной экономики.

Если жители Азии и Африки действительно захотят вписаться в орбиту западной цивилизации, то они должны будут принять рыночную экономику без оговорок. Тогда широкие массы населения вырвутся из своей пролетарской нищеты и начнут практиковать контроль рождаемости так же широко, как его практикуют в любой капиталистической стране. Избыточный рост населения больше не будет сдерживать повышение уровня жизни. Но если народы Востока в будущем ограничатся механическим восприятием осязаемых достижений Запада, не используя философские основы и социальные идеологии, то они навсегда останутся в сегодняшнем состоянии лишений и несчастий. Их население может существенно возрасти, но они не вырвутся из нищеты. Эти жалкие массы пауперов определенно не будут представлять серьезной опасности для западных народов. Пока существует потребность в оружии, предприниматели рыночного общества никогда не перестанут производить более эффективное оружие, тем самым обеспечивая своим согражданам превосходство в вооружении над простыми имитаторами некапиталистического Востока. Военные сражения обеих мировых войн лишний раз доказали, что капиталистические страны обладают преимуществом в производстве вооружений. Ни один внешний агрессор не сможет разрушить капиталистическую цивилизацию, если она не разрушит себя сама. Там, где капиталистическим предпринимателям позволяют свободно работать, вооруженные силы всегда будут оснащены настолько хорошо, что с ними не смогут справиться самые большие армии отсталых народов. Сильно преувеличена также опасность общеизвестности формул производства секретных вооружений. Если начнется война, то у капиталистического мира всегда будет фора по сравнению с народами, занимающимися топорной имитацией.

Народы, уже развившие систему рыночной экономики и придерживающиеся ее, во всех отношениях превосходят все остальные народы. Тот факт, что они стремятся сохранить мир, не является признаком их слабости и неспособности вести войну. Они любят мир потому, что знают, что вооруженные конфликты губительны и разрушают общественное разделение труда. Но если война становится неизбежной, они демонстрируют в том числе и свое военное превосходство. Они отразят натиск агрессоров-варваров, сколько бы их ни было.

Целенаправленное приведение рождаемости в соответствие с запасом материального потенциала благополучия является неотъемлемым условием человеческой жизни и деятельности, цивилизации, а также любого увеличения богатства и благосостояния. Вопрос о том, является ли воздержание от совокупления единственно целесообразным методом ограничения рождаемости, должен решаться с точки зрения гигиены души и тела. Нелепо запутывать вопрос ссылками на этические рецепты, выработанные в эпохи, характеризовавшиеся абсолютно иными условиями. Однако праксиология не интересуется теологическими аспектами этой проблемы. Она просто должна установить тот факт, что там, где не существует ограничения потомства, там не может стоять вопроса о цивилизации и повышении уровня жизни.

Социалистическое сообщество встанет перед необходимостью регулировать уровень рождаемости методами авторитарного контроля. Оно будет вынуждено строго регламентировать сексуальную жизнь своих подданных не меньше, чем все остальные стороны их поведения. В рыночной экономике каждый индивид добровольно стремится не производить на свет детей, которых он не может вырастить без существенного снижения уровня жизни своей семьи. Тем самым установлен предел для роста населения сверх оптимальной численности, определенной наличным запасом капитала и состоянием технологического знания. Интересы каждого индивида совпадают с интересами всех остальных индивидов.

Те, кто борется против контроля рождаемости, желают устранить механизм, необходимый для сохранения мирного человеческого сотрудничества и общественного разделения труда. Там, где вследствие избыточного увеличения численности населения понижается средний уровень жизни, возникают неразрешимые конфликты интересов. Каждый индивид вновь становится соперником всех остальных индивидов в борьбе за выживание. Уничтожение соперников является единственным средством увеличения собственного благополучия. Теологи и философы, утверждающие, что контроль рождаемости противоречит законам Бога и Природы, отказываются видеть вещи такими, каковы они есть. Природа ограничивает материальные средства, необходимые для увеличения благополучия человека и его выживания. В соответствии с природными условиями человек стоит перед единственным выбором: либо безжалостная война всех против всех, либо общественное сотрудничество. Но общественное сотрудничество невозможно, если люди пойдут на поводу у естественного инстинкта размножения. Ограничивая деторождение, человек приспосабливается к естественным условиям существования. Рационализация полового влечения представляет собой неотъемлемое условие цивилизации и общественных связей. В долгосрочной перспективе отказ от нее не увеличит, а уменьшит количество выживших и сделает жизнь каждого такой же нищей и жалкой, какой она была у их предков тысячи лет назад.

3. Гармония правильно понимаемых интересов

С незапамятных времен люди болтают о благословенных условиях, которыми их предки наслаждались в первоначальном природном состоянии. Из старых мифов, преданий и поэм образ первобытного счастья перешел в различные философии XVII и XVIII вв. На их языке термин природный означал то, что хорошо и полезно для человеческих дел, в то время как термин цивилизация имел оскорбительный смысл. Отклонение от первобытного состояния эпохи, когда существовала лишь незначительная разница между человеком и другими животными, представлялось как падение человека. В те времена, как утверждают эти романтичные певцы прошлого, между людьми не возникало конфликтов. В райских садах Эдема царил безмятежный мир.

Однако  природа не порождает мир и добрую волю. Характерной чертой природного состояния является непримиримый конфликт. Каждая особь соперником всех остальных особей. Средства существования находятся в дефиците и не обеспечивают выживания всем. Конфликты никогда не могут прекратиться. Когда группе людей, объединившихся с целью разгромить соперничающую группу людей, удается уничтожить своих противников, между победителями возникает новое противоборство по поводу раздела награбленного. Тот факт, что доля каждого человека уменьшает долю всех остальных людей, всегда является источником конфликтов.

Именно более высокая производительность разделения труда создает дружественные отношения между человеческими существами. Она устраняет естественный конфликт интересов, поскольку там, где есть разделение труда, больше не существует проблемы распределения запаса, не поддающегося увеличению. Благодаря более высокой производительности труда, выполняемого в условиях разделения задач, запас благ многократно увеличивается. Возобладавший над всеми другими общий интерес сохранение и дальнейшая интенсификация общественного сотрудничества одерживает верх и сглаживает все основные противоречия. Место биологической конкуренции  занимает каталлактическая конкуренция.  Это ведет к гармонии интересов всех членов общества. Обстоятельство, из которого возникают неразрешимые конфликты биологической конкуренции, а именно тот факт, что все люди стремятся, вообще говоря, к одним и тем же вещам, трансформируется в фактор, приводящий к гармонии интересов. Вследствие того, что многие или даже все люди желают хлеба, одежды, обуви и машин, становится возможным крупномасштабное производство таких благ, и это снижает издержки производства до такой степени, что они становятся доступны по низким ценам. Тот факт, что окружающие меня люди, как и я, желают приобрести туфли, делает для меня процесс их получения не более трудным, а более легким делом. Причиной повышения цены туфель является то, что природа не обеспечила более обильный запас кожи и другого необходимого сырья, а также то, что кто-то должен подвергнуться отрицательной полезности труда, чтобы превратить сырье в туфли. Каталлактическая конкуренция тех, кто подобно мне стремится иметь туфли, делает их дешевле, а не дороже.

В этом состоит смысл теоремы гармонии правильно понимаемых интересов всех членов рыночного общества[Вместо правильно понимаемых интересов мы также можем сказать интересы в долго- срочной перспективе.]. Когда экономисты классической школы сформулировали это утверждение, они пытались подчеркнуть два момента. Первый: каждый заинтересован в сохранении общественного разделения труда системы, многократно увеличивающей производительность человеческих усилий. Второй: в рыночном обществе спрос потребителей направляет всю производственную деятельность. Причина того, что не все человеческие желания могут быть удовлетворены, заключается не в неподходящих общественных институтах или недостатках системы рыночной экономики. Это естественное условие человеческой жизни. Вера в то, что природа одарила человека неисчерпаемым богатством, а нищета является следствием неспособности человека организовать хорошее общество, в корне ошибочна. Естественное состояние, описываемое реформаторами и утопистами как райское, на самом деле было состоянием чрезвычайной нужды и страданий. Нищета, говорит Бентам, это не действие законов, это первобытное состояние рода человеческого[Cм: Бентам И. Основные начала гражданского кодекса//Избранные сочинения Иеремии Бентама. СПб.: Русская торговля, 1867. С. 328.   * Золотой век (лат.). Прим. пер.   ** Поля блаженных; рай, мир блаженства (греч. миф). Прим. пер.]. Даже те, кто находится на дне общественной пирамиды, сейчас более обеспечены, чем были бы обеспечены при отсутствии общественного сотрудничества. Они тоже выигрывают от действия рыночной экономики и разделяют выгоды цивилизованного общества.

Реформаторы XIX в. не отказались от дорогого их сердцу предания об изначальном земном рае. Фридрих Энгельс ввел его в марксистское описание общественной эволюции человечества. Однако они уже не выдвигали блаженство aurea aetas* в качестве образца общественной и экономической перестройки. Они противопоставляли голословно утверждаемую порочность капитализма идеальному счастью, которым человек будет наслаждаться в социалистическом элизиуме** будущего. Социалистический способ производства уничтожит оковы, с помощью которых капитализм сдерживает развитие производительных сил, и увеличит производительность труда и богатство сверх всякой меры. Сохранение свободного предпринимательства и частной собственности на средства производства выгодно исключительно незначительному меньшинству паразитирующих эксплуататоров и вредит подавляющему большинству трудящихся. Следовательно, в рамках рыночного общества существует непримиримый конфликт между интересами труда и капитала. Эта классовая борьба может исчезнуть, только когда справедливая система общественной организации социализм или интервенционизм сменит очевидно несправедливый капиталистический способ производства.

В этом заключается почти повсеместно принятая социальная философия нашей эпохи. Она не создана Марксом, хотя своей популярностью она обязана в основном работам Маркса и марксистов. Под ней сегодня подписываются не только марксисты, но и в не меньшей степени те партии, которые подчеркнуто декларируют свой антимарксизм и на словах поддерживают свободное предпринимательство. Она является официальной социальной философией римского католицизма, так же как и англо-католицизма; она поддерживается многими выдающимися проповедниками разнообразных протестантских конфессий и Восточной православной церкви. Она является неотъемлемой частью итальянского фашизма и германского нацизма и всех разновидностей интервенционистских доктрин. Она была идеологией Sozialpolitik Гогенцоллернов в Германии и французских роялистов, стремившихся к реставрации дома Бурбонов, Нового курса президента Рузвельта, националистов Азии и Латинской Америки. Противоречия между этими партиями и фракциями касаются случайных вопросов таких, как религиозные догмы, конституционные институты, внешняя политика и прежде всего отличительных черт общественной системы, которая должна заменить капитализм. Но все они соглашаются с фундаментальным тезисом, что само существование капиталистической системы вредит жизненным интересам подавляющего большинства рабочих, ремесленников и мелких фермеров, и во имя социальной справедливости все они требуют уничтожения капитализма[Официальная доктрина Римско-католической церкви кратко изложена в энциклике Quadragesimo anno папы Пия XI (1931). Англо-католическая доктрина, представленная поздним Уильямом Темплом, архиепископом Кентерберийским, содержится в книге Сhristianity and the Social Order (Penguin Special, 1942). Выражением идей европейского континентального протестантизма является книга Эмиля Бруннера Justice and the Social Order, trans. by M.Hottinger (New York, 1945). Особо значимый документ представляет собой раздел The Church and the Disorder of Society проекта отчета, который Всемирный Совет Церквей в сентябре 1948 г. рекомендовал в качестве руководства к действию для 150 конфессий, делегаты которых являются членами Совета. По поводу идей Николая Бердяева, самого выдающегося апологета русского православия, см. его книгу Истоки и смысл русского коммунизма (М.: Наука, 1990), особенно с. 144146, 151. Часто утверждают, что существенным различием между марксистами и другими социалистическими интервенционистскими партиями является то, что марксисты выступают за классовую борьбу, в то время как остальные смотрят на классовую борьбу как на печальное следствие конфликта классовых интересов, присущего капитализму, и стремятся преодолеть его посредством проведения рекомендуемых ими реформ. По их мнению, классовая борьба хороша только потому, что является механизмом, посредством которого производительные силы, эти таинственные силы, направляющие ход человеческой эволюции, обязаны привести к бесклассовому обществу, в котором не будет ни классов, ни классовых конфликтов.].

Все социалистические и интервенционистские авторы и политики основывают свой анализ и критику рыночной экономики на двух фундаментальных ошибках. Во-первых, они оказались не способны осознать спекулятивный характер, присущий всем попыткам обеспечить будущее удовлетворение потребностей, т.е. всей человеческой деятельности. Они наивно предположили, что не может существовать никаких сомнений по поводу мер, применяемых для наилучшего обеспечения потребителей. В социалистическом сообществе производственному царю (или центральному совету управляющих производством) не будет нужды строить предположения, т.е. спекулировать. Он просто должен будет использовать те меры, которые идут на пользу его подчиненным. Защитники плановой экономики никогда не задумывались о том, что задача состоит в том, чтобы обеспечить будущие потребности, которые могут отличаться от сегодняшних потребностей, и чтобы использовать множество наличных факторов производства наиболее целесообразно для максимально возможного удовлетворения неопределенных будущих потребностей. Они не задумывались, что проблема в том, чтобы распределить редкие факторы производства между множеством отраслей промышленности таким образом, что ни одна потребность, считающаяся более настоятельной, не должна оставаться неудовлетворенной из-за того, что факторы производства, необходимые для ее удовлетворения, были использованы, т.е. потрачены впустую, на удовлетворение потребностей, считающихся менее настоятельными. Эти экономические проблемы не следует смешивать с технологическими проблемами. Технологическое знание может просто говорить нам о том, чего можно добиться при данном состоянии нашего научного понимания. Оно не дает ответа на вопросы относительно того, что следует производить и в каких количествах, а также какой из множества имеющихся в распоряжении процессов следует избрать. Введенные в заблуждение своей неспособностью осознать эти существенные проблемы, защитники планового общества считают, что производственный царь никогда не ошибается в своих решениях. В рыночной экономике предприниматели и капиталисты не могут избежать совершения серьезных ошибок, поскольку они не знают ни потребностей потребителей, ни того, что делают их конкуренты. Генеральный управляющий социалистического государства будет непогрешим, потому что он один будет иметь власть определять, что следует производить и как, и никакие действия других людей не перечеркнут его планов[Полное развенчание этого заблуждения обеспечивается доказательством невозможности экономического расчета при социализме. См. часть 5.].

Вторая фундаментальная ошибка, присущая критике социалистами рыночной экономики, проистекает из ложной теории заработной платы. Они не в состоянии понять, что заработная плата является ценой, которая уплачивается наемному рабочему за его достижения, т.е. за вклад его усилий в обработку товаров или, как говорят, за ценность, которую его услуги добавляют к ценности материалов. Не важно, применяется ли повременная оплата или сдельная оплата, работодатель всегда покупает деятельность и услуги рабочего, а не его время. Поэтому неверно, что в свободной рыночной экономике рабочий не имеет личного интереса в выполнении своего задания. Социалисты роковым образом ошиблись, утверждая, что те, кому платят определенную ставку в час, в день, в неделю или в год, движимы не своим собственным эгоистическим интересом, когда они работают эффективно. Не высокие идеалы и не чувство долга удерживают рабочего, труд которого оплачивается в соответствии с отработанным временем, от небрежности и праздного шатания по цеху, а весьма реальные аргументы. Тот, кто работает больше и лучше, получает более высокую плату, а тот, кто хочет заработать больше, должен увеличить количество и улучшить качество своей деятельности. Тертые работодатели не настолько доверчивы, чтобы позволить себя одурачить нерадивым работникам; они не так беспечны, как правительство, которое платит жалованье уйме праздношатающихся бюрократов. И наемные рабочие, в свою очередь, не настолько глупы, чтобы не знать, что лень и неэффективность на рынке труда жестко наказываются[Cм. с. 562564.].

На сомнительном основании неверных представлений о каталлактической природе заработной платы социалистические авторы слагали фантастические сказки об увеличении производительности труда, ожидающемся от реализации их планов. При капитализме трудовой энтузиазм рабочего серьезно ослаблен, потому что он осознает тот факт, что сам он не получает плодов своего труда, а его усилия обогащают только его работодателя, паразитического и праздного эксплуататора. Но при социализме каждый работник будет знать, что он работает на пользу общества, частью которого является он сам. Это знание будет обеспечивать ему самый мощный стимул делать все, что в его силах. Результатом этого будет громадное повышение производительности труда, а следовательно, и богатства.

Однако отождествление интересов каждого рабочего с интересами социалистического общества является чисто юридической и формалистической фикцией, которая не имеет ничего общего с реальным положением дел. В то время как все жертвы, на которые идет отдельный рабочий, напрягая свои силы, ложатся бременем на него одного, только лишь бесконечно малая доля результата его дополнительных усилий приносит пользу ему самому и повышает его собственное благосостояние. В то время как отдельный рабочий может полностью наслаждаться удовольствиями, которые он может получить, поддавшись беззаботности и лени, проистекающее из этого уменьшение дивидендов общества сокращает его собственную долю лишь в бесконечно малой степени. При таком социалистическом способе производства устраняются все личные побудительные мотивы, обеспечиваемые при капитализме эгоизмом, а вознаграждаются лень и нерадивость. Тогда как в капиталистическом обществе эгоизм поощряет каждого к предельной старательности, социалистическое общество ведет к инерции и расхлябанности. Социалисты могут продолжать что-то лепетать по поводу чудесного изменения человеческой природы, которое будет вызвано социализмом, а также о замене низменного эгоизма возвышенным альтруизмом. Но в своих сказках они не могут больше позволить себе разглагольствовать о чудотворном эффекте, который вызывается при социализме эгоизмом каждого индивида[Доктрина, опровергаемая в тексте, лучше всего изложена Джоном Стюартом Миллем (Основные принципы политической экономии. Т. 1. М.: Прогресс, 1980. С. 205 и далее). Однако Милль использует эту доктрину просто для того, чтобы отвергнуть возражение, выдвигаемое против социализма, а именно то, что, исключая побудительные мотивы, обеспечиваемые эгоизмом, он наносит ущерб производительности труда. Он не настолько слеп, чтобы утверждать, что производительность труда при социализме многократно возрастет. По поводу анализа и опровержения рассуждения Милля cм.: Мизес Л. Социализм. М.: Catallaxy, 1994. C. 116123.].

Ни один здравомыслящий человек не может на основании очевидности этих соображений не сделать вывода о том, что в рыночной экономике производительность труда несоизмеримо выше, чем она была бы при социализме. Однако это знание не разрешает спора между сторонниками капитализма и социализма с праксиологической, т.е. научной точки зрения.

Добросовестные защитники социализма, свободные от фанатизма, предвзятости и злобы, могут продолжать настаивать: Действительно, Р совокупный чистый доход, производимый в рыночной экономике, может быть больше, чем р совокупный чистый доход, производимый в социалистическом обществе. Но если социалистическая система определяет для каждого из своих членов равную долю р (а именно р/z = d), то все те, чей доход в рыночной экономике меньше, чем d, выигрывают от замены капитализма на социализм. Может оказаться, что эта группа людей включает в себя большую часть народа. В любом случае становится очевидным, что доктрина гармонии правильно понимаемых интересов всех членов рыночного общества несостоятельна. Есть класс людей, интересы которых ущемляются самим существованием рыночной экономики и которые были бы богаче при социализме. Сторонники рыночной экономики оспаривают убедительность этого рассуждения. Они считают, что p будет настолько меньше Р, что d будет меньше, чем доходы даже тех, кто зарабатывает самую маленькую зарплату, получаемую в рыночном обществе. Не может быть ни малейших сомнений, что это возражение хорошо обосновано. Однако оно не основывается на праксиологических соображениях и поэтому ему не хватает аподиктической и неоспоримой доказательной силы, свойственной праксиологической аргументации. Оно основано на оценке значимости, количественной оценке разницы между двумя величинами Р и р. В сфере человеческой деятельности подобное количественное знание получается путем понимания, относительно которого между людьми не может быть достигнуто полного согласия. Праксиология, экономическая теория и каталлактика бесполезны в урегулировании разногласий, касающихся количественных вопросов.

Защитники социализма могут даже пойти дальше и сказать: Даже при условии, что любой индивид при социализме будет беднее, чем самый бедный при капитализме, мы все равно отвергаем рыночную экономику несмотря на то, что она обеспечивает каждого большим количеством благ, чем социализм. Мы осуждаем капитализм по этическим причинам, как несправедливую и аморальную систему. Мы предпочитаем социализм по причинам, обычно называемым неэкономическими, и миримся с тем, что он вредит материальному благополучию каждого[Этот способ рассуждения использовался в основном некоторыми выдающимися поборниками христианского социализма. Марксисты обычно рекомендовали социализм на основе того, что он многократно увеличит производительность труда и принесет беспрецедентное материальное богатство каждому. И лишь позднее они изменили тактику. Они заявляли, что русский рабочий счастливее американского рабочего несмотря на то, что его уровень жизни значительно ниже; знание того, что он живет в справедливой общественной системе, с лихвой компенсирует все материальные трудности.]. Невозможно отрицать, что это величественное безразличие к материальному благополучию является привилегией интеллектуалов, оторванных от реальности в своих башнях из слоновой кости, а также аскетических отшельников. Наоборот, своей популярностью среди подавляющего большинства его сторонников социализм обязан как раз иллюзии, что он обеспечит их большим комфортом, чем капитализм. Но как бы то ни было, очевидно, что либеральные рассуждения, относящиеся к производительности труда, не могут затрагивать этого типа просоциалистической аргументации.

Если против социалистических планов нельзя выдвинуть никакого иного возражения, кроме того, что социализм снизит уровень жизни всех или, по меньшей мере, подавляющего большинства, то праксиология не сможет вынести окончательного суждения по этому поводу. Люди должны будут разрешить спор между капитализмом и социализмом, основываясь на ценностных суждениях и оценках значимости. Они должны будут сделать выбор между двумя системами, как они делают выбор между двумя вещами. Невозможно найти никаких объективных критериев, которые позволили бы разрешить спор таким образом, который не допускал бы никаких противоречий и должен был бы быть принятым любым разумным индивидом. Свобода выбора и действий человека не была бы уничтожена неумолимой необходимостью. Однако подлинное состояние дел совсем иное. Человек не волен выбирать между этими двумя системами. Человеческое сотрудничество в системе общественного разделения труда возможно только в рыночной экономике. Социализм не является осуществимой системой экономической организации общества, потому что у него отсутствует какой-либо метод экономического расчета. Исследование этой фундаментальной проблемы является задачей части 5 этой книги.

Установление этой истины не означает умаления убедительной и доказательной силы антисоциалистических аргументов, вытекающих из снижения продуктивности, ожидаемой от социализма. Весомость этого возражения настолько огромна, что ни один разумный человек не может колебаться, выбирая капитализм. Несмотря на то, что все равно сохранится выбор между альтернативными системами экономической организации общества, предпочтения одной по сравнению другой это никакая не альтернатива. Социализм невозможно осуществить, потому что вне власти человека организовать его как общественную систему. Выбор стоит между капитализмом и хаосом. Человек, который выбирает между тем, чтобы выпить стакан молока или стакан цианистого калия, делает выбор не между двумя напитками; он выбирает между жизнью и смертью. Общество, которое выбирает между капитализмом и социализмом, делает выбор не между общественными системами; оно выбирает между общественным сотрудничеством и разрушением общества. Социализм не является альтернативой капитализму; он не является альтернативой ни одной системе, при которой люди могут жить как человеческие существа. Подчеркнуть этот момент задача экономической науки, точно так же как задача биологии и химии состоит в том, чтобы научить, что цианистый калий это не пища, а смертельный яд.

Убеждающая сила аргумента производительности настолько неотразима, что защитники социализма были вынуждены отказаться от старой тактики и прибегнуть к новым методам. Они стремятся отвлечь внимание от проблемы производительности, подменяя ее проблемой монополии. Все современные социалистические манифесты разглагольствуют по поводу монопольной власти. Государственные деятели и профессора стараются превзойти друг друга, описывая пороки монополии. Наша эпоха называется эпохой монополистического капитализма. Главным аргументом, выдвигаемым сегодня в пользу социализма, являются ссылки на монополию.

Действительно, следует признать, что появление монопольных цен (а не монополия как таковая без монопольных цен) создает несоответствие между интересами монополиста и интересами потребителей. Монополисты используют монополизированные блага не в соответствии с желаниями потребителей. В той степени, в какой существуют монопольные цены, интересы монополистов получают приоритет над интересами общества, а демократия рынка ограничивается. Что касается монопольных цен, то это не гармония, а конфликт интересов.

Можно подвергнуть сомнению правильность этих утверждений по отношению к монопольным ценам, получаемым при продаже изделий по патентам и авторскому праву. Можно утверждать, что при отсутствии патентного и авторского законодательства эти книги, музыкальные произведения и технологические новшества никогда не появились бы на свет. Люди платят монопольные цены за вещи, которыми они вообще были бы лишены возможности наслаждаться при конкурентных ценах. Однако мы вполне можем пренебречь этой проблемой. Она имеет весьма отдаленное отношение к великому спору о монополии наших дней. Исследуя пороки монополии, они подразумевают, что в свободной рыночной экономике господствует всеобщая и неизбежная тенденция вытеснения конкурентных цен ценами монопольными. Это, говорят они, является отличительной чертой зрелого, или позднего капитализма. Какими бы ни были условия на ранних стадиях капиталистической эволюции и что бы ни думали по поводу обоснованности утверждений экономистов классической школы о гармонии правильно понимаемых интересов, сегодня не идет речи ни о какой гармонии.

Как уже отмечалось[Cм. с. 343.], тенденции к монополизации не существует. Фактом является то, что на многие товары во многих странах существуют монопольные цены, и более того, некоторые изделия продаются по монопольным ценам на мировом рынке. Однако почти все эти примеры монопольных цен являются следствием вмешательства государства в бизнес. Они не были порождены игрой факторов, действующих на свободном рынке. Они суть продукты не капитализма, а как раз попыток противодействовать силам, определяющим величину рыночных цен. Говорить о монополистическом капитализме значит искажать факты. Более уместным будет говорить о монополистическом интервенционизме или о монополистическом этатизме.

Случаи монопольных цен, возникающие на рынке, не деформированном и не подорванном вмешательством различных национальных государств, а также сговором между группами государств, играют незначительную роль. Они касаются некоторых полезных ископаемых, чьи месторождения немногочисленны и географически сконцентрированы, а также местных монополий ограниченного пространства. Действительно, в этих случаях монопольные цены могут быть назначены даже при отсутствии государственной политики, прямо или косвенно направленной на их установление. Необходимо осознать, что суверенитет потребителей несовершенен и что существуют границы действия демократических процессов рынка. В некоторых исключительных и редких случаях, не имеющих большого значения, даже на рынке, не деформированном и не подорванным вмешательством государства, существует антагонизм между интересами собственников факторов производства и интересами остальных людей. Однако наличие подобных антагонизмов ни в коей мере не вредит согласию интересов всех людей в том, что касается сохранения рыночной экономики. Рыночная система является единственной системой экономической организации общества, которая может функционировать и которая реально функционирует. Социализм неосуществим вследствие его неспособности выработать метод экономического расчета. Интервенционизм должен привести к положению дел, которое с точки зрения его защитников является менее желательным, чем условия свободной рыночной экономики, которую он стремится заменить. К тому же он самоликвидируется, как только выходит за пределы узкой области применения[Cм. часть 6.]. В таких условиях единственным общественным порядком, способным сохранить и углубить общественное разделение труда, является рыночная экономика. Все те, кто не желает разрушать общественное сотрудничество и возвращаться в условия первобытного варварства, заинтересованы в увековечивании рыночной экономики.

Учения экономистов классической школы относительно гармонии правильно понимаемых интересов несовершенны только в той мере, насколько их авторы не смогли осознать, что демократический процесс рынка не безупречен, так как в некоторых незначительных случаях даже в свободной рыночной экономике могут появляться монопольные цены. Но гораздо более бросающейся в глаза была их неспособность понять, что социалистическая система не может рассматриваться в качестве системы экономической организации общества, и с чем это связано. В основу теории гармонии интересов они положили ошибочное предположение о том, что не существует никаких исключений в правиле, что владельцы средств производства посредством рыночного процесса вынуждены использовать свою собственность в соответствии с желаниями потребителей. Сегодня эта теорема должна основываться на знании, что при социализме невозможен никакой вид экономического расчета.

4. Частная собственность

Частная собственность на средства производства представляет собой фундаментальный институт рыночной экономики. Именно наличие этого института характеризует рыночную экономику как таковую.

Собственность означает полный контроль над услугами, которые можно извлечь из некоего блага. Это каталлактическое понятие собственности и прав собственности не следует путать с юридическим определением собственности и прав собственности, сформулированным в законодательстве различных стран. Определение понятия собственности таким образом, чтобы предоставить собственнику полную защиту государственного аппарата сдерживания и принуждения и предотвратить чьи-либо посягательства на его права, было идеей законодателей и судов. В той мере, в какой эта цель была адекватно осознана, юридическая концепция прав собственности соответствует каталлактической концепции. Однако в наши дни существуют тенденции к упразднению института частной собственности с помощью изменения законов, определяющих рамки действий, которые собственник имеет право предпринять в отношении вещей, являющихся его собственностью. Сохраняя термин частная собственность, эти реформы направлены на замену частной собственности собственностью государственной. Эта тенденция является отличительной чертой планов различных школ христианского социализма и националистического социализма. Но не многие из поборников этих школ были столь же проницательны, как нацистский философ Отмар Шпанн, который открыто провозгласил, что осуществление его планов создаст положение дел, при котором институт частной собственности будет сохранен лишь в формальном смысле, в то время как будет существовать только общественная собственность[Cм.: Spann. Der wahre Staat. Leipzig, 1921. P. 249.]. Все это необходимо упомянуть, чтобы избежать распространенных заблуждений и путаницы. Имея дело с частной собственностью, каталлактика изучает управление, а не юридические термины, концепции и дефиниции. Частное владение означает, что собственники определяют направление использования факторов производства, тогда как общественное владение означает, что их использование контролирует государство.

Частная собственность представляет собой человеческий механизм. Она не божественна. Она возникла на заре истории, когда люди своей собственной силой и своей собственной властью присваивали себе то, что прежде не было ничьей собственностью. Собственники то и дело лишались своей собственности путем экспроприации. Историю частной собственности можно проследить до того момента, когда она возникла в результате действий, которые определенно не были законными. Практически любой собственник является прямым или косвенным преемником людей, которые приобрели собственность либо путем самовольного присвоения бесхозных вещей, либо путем насильственного ограбления своих предшественников.

Однако тот факт, что юридический формализм может проследить любое право собственности либо до самовольного присвоения, либо до насильственной экспроприации, не играет никакой роли в обстоятельствах рыночной экономики. В рыночной экономике собственность более не связана с отдаленным происхождением частной собственности. События далекого прошлого, скрытые во тьме истории первобытного человечества, не имеют никакого отношения к дню сегодняшнему, так как в свободной рыночной экономике потребители каждый день заново решают, кто, чем и в каком количестве должен владеть. Потребители наделяют правом управления средствами производства тех, кто знает, как их использовать в целях наилучшего удовлетворения наиболее настоятельных потребностей потребителей. Лишь в юридическом и формалистском смысле собственники могут считаться преемниками захватчиков и экспроприаторов. Фактически они являются уполномоченными потребителей, силами рынка принуждаемыми наилучшим образом служить потребителям. При капитализме частная собственность суть окончательное оформление самоопределения потребителей.

Смысл частной собственности в рыночном обществе радикально отличается от того, что она означает в системе замкнутых домашних хозяйств. Там, где каждое домохозяйство экономически самодостаточно, средства производства, находящиеся в частном владении, служат исключительно собственнику. Он один получает все выгоды от их использования. В рыночной экономике собственники капитала и земли могут получать пользу от своей собственности, только применяя ее для удовлетворения потребностей других людей. Чтобы получить какую-либо выгоду от того, чем они владеют, они должны служить потребителям. Сам факт того, что они владеют средствами производства, заставляет их подчиняться желаниям публики. Собственность является активом только для тех, кто знает, как наилучшим образом поставить ее на службу потребителям. Она суть социальная функция.

5. Конфликты нашей эпохи

Популярная точка зрения видит источник конфликтов, которые в наше время приводят к гражданским и международным войнам, в столкновении экономических интересов, свойственных рыночной экономике. Гражданская война это восстание эксплуатируемых масс против эксплуатирующих классов. Международная война это бунт неимущих стран против тех стран, которые присвоили себе несправедливо большую долю природных ресурсов земли и с ненасытной алчностью стремятся захватить еще больше богатств, предназначенных для пользования всеми. Тот, кто перед лицом этих фактов говорит о гармонии правильно понимаемых интересов, является либо идиотом, либо бесчестным апологетом очевидно несправедливого общественного порядка. Ни один разумный и честный человек не может не понять, что сегодня существуют неразрешимые конфликты материальных интересов, урегулировать которые можно, только прибегнув к силе оружия.

Безусловно, следует признать, что наш век полон конфликтов, порождающих войну. Однако эти конфликты возникают не в результате функционирования свободного рыночного общества. Возможно, допустимо называть их экономическими конфликтами, поскольку они затрагивают ту сферу жизни людей, которая в обычной речи известна как сфера экономической деятельности. Но будет серьезной ошибкой на основе этого обозначения делать вывод о том, что источниками этих конфликтов являются обстоятельства, которые развиваются в рамках рыночного общества. Их порождает не капитализм, а как раз антикапиталистическая политика, направленная на ограничение функционирования капитализма. Они являются следствием вмешательства различных государств в производство, торговых и миграционных барьеров, дискриминации иностранной рабочей силы, иностранной продукции и иностранного капитала.

Ни один из этих конфликтов не может возникнуть в свободной рыночной экономике. Представьте себе мир, в котором каждый волен жить и работать как предприниматель или как работник там, где он пожелает, и так, как он считает необходимым, и задайтесь вопросом, какой из этих конфликтов сможет продолжать существовать. Вообразим мир, в котором полностью реализован принцип частной собственности на средства производства, в котором нет институтов, препятствующих движению капитала, труда и товаров, в котором законы, суды и госчиновники не подвергают дискриминации ни одного индивида и ни одну группу индивидов, ни коренных жителей, ни чужестранцев. Представим положение дел, при котором государство полностью посвятило себя защите жизни, здоровья и собственности индивида от насилия и мошенничества. В таком мире границы, проведенные на картах, не препятствуют никому заниматься тем, что, как он считает, сделает его более состоятельным. Ни один индивид не заинтересован в расширении размеров территории своей страны, так как он никак не сможет выиграть от этого усиления. Завоевания становятся невыгодными и война выходит из употребления.

В эпохи, предшествовавшие эпохе либерализма и развития современного капитализма, люди по большей части потребляли только то, что могли произвести из сырья, доступного в ближайшей округе. Развитие международного разделения труда радикально изменило положение дел. Пища и сырье, привозимые из дальних стран, являются товарами массового потребления. Большинство передовых европейских стран могут обойтись без этого импорта только ценой весьма существенного снижения уровня жизни. Они должны платить за крайне необходимые закупки полезных ископаемых, древесины, нефти, зерновых, жира, кофе, чая, какао, фруктов, шерсти и хлопка путем экспорта изделий промышленности, большая часть которых произведена из импортированного сырья. Протекционистская торговая политика стран, производящих эти первичные продукты, наносит ущерб их жизненным интересам.

200 лет назад шведов и швейцарцев мало касалось, эффективно или нет неевропейские страны используют свои природные ресурсы. Но сегодня экономическая отсталость других стран, наделенных природными ресурсами, вредит интересам всех тех, чей уровень жизни повысился бы, если были бы приняты на вооружение более подходящие методы использования этого природного богатства. Принцип неограниченного суверенитета каждой страны в мире государственного вмешательства в экономику является проблемой для всех остальных стран. Конфликт между бедными и богатыми странами является реальным. Но он существует только в мире, где суверенное государство вольно причинять ущерб интересам всех народов включая и свой собственный, лишая потребителей преимуществ, которые предоставила бы им лучшая эксплуатация ресурсов этой страны. Войны вызывает не суверенитет как таковой, а суверенитет государств, не полностью приверженных рыночной экономике.

Либерализм не лелеет надежду на упразднение суверенитета национальных государств, эта затея приведет к бесконечным войнам. Он нацелен на всеобщее признание идеи экономической свободы. Если все люди станут либеральными и поймут, что экономическая свобода лучше всего служит их собственным интересам, то национальный суверенитет больше не будет порождать конфликты и войны. Прочным мир делают не договоры и соглашения и не международные трибуналы и организации, подобные покойной Лиге Наций или ее преемнице Организации Объединенных Наций. Если принципы рыночной экономики разделяются всеми, то необходимость в таких паллиативах отсутствует; если нет, то они бесполезны. Прочный мир может быть только следствием изменения идеологии. Пока люди цепляются за догму Монтеня и думают, что они не могут процветать экономически кроме как за счет других стран, мир всегда останется не чем иным, как периодом подготовки к следующей войне.

Экономический национализм несовместим с прочным миром. Однако экономический национализм неизбежен там, где государство вмешивается в экономическую жизнь. Протекционизм необходим там, где не существует свободной внутренней торговли. Там, где существует государственное вмешательство в экономическую жизнь, свободная торговля будет даже в краткосрочной перспективе сводить на нет намерения, преследуемые различными интервенционистскими мероприятиями[Cм. с. 343345 и 773774.].

Мнение о том, что какая-либо страна будет долго терпеть политику другой страны, причиняющую вред своим собственным гражданам, это иллюзия. Предположим, что Организация Объединенных Наций была учреждена в 1600 г. и что индейские племена Северной Америки были приняты в ее члены. Тогда суверенитет индейцев считался бы неприкосновенным. Они получили бы право изгонять всех чужаков, проникающих на их территории, и не допускать их к эксплуатации своих богатых природных ресурсов, которые сами они не знали как использовать. Можно ли всерьез считать, что какое-либо международное соглашение или устав удержали бы европейцев от вторжения в эти страны?

Многие богатейшие месторождения полезных ископаемых расположены в районах, жители которых слишком невежественны, слишком инертны или слишком бестолковы, чтобы извлечь пользу из свалившихся на их головы богатств. Если правительства этих стран не допускают иностранцев к эксплуатации этих месторождений или если произвол во внутренней политике делает любые иностранные инвестиции небезопасными, то всем зарубежным народам, материальное благополучие которых могло быть улучшено более адекватным использованием данных месторождений, причиняется серьезный ущерб. Не имеет значения, является ли политика этих государств следствием общей культурной отсталости или восприятием модных ныне идей интервенционизма и экономического национализма. В обоих случаях результат одинаков.

Бесполезно заговаривать эти конфликты, принимая желаемое за действительное. Все, что необходимо, чтобы сделать мир прочным, это изменить идеологию. Войну порождает экономическая идеология, почти повсеместно поддерживаемая сегодня правительствами и политическими партиями. В соответствии с этой философией в свободной рыночной экономике существуют неразрешимые конфликты между интересами различных государств. Свободная торговля приносит государству вред; она приводит к обнищанию. Обязанность государства заключается в том, чтобы предотвратить зло свободной торговли с помощью торговых барьеров. Мы можем ради поддержания дискуссии пренебречь тем, что протекционизм вредит также и интересам государств, прибегающих к их помощи. Но нет ни малейшего сомнения, что протекционизм направлен на причинение ущерба интересам других народов и действительно причиняет им ущерб. Иллюзией было бы предполагать, что те, кому причинен вред, будут терпеть протекционизм других стран, если они считают, что достаточно сильны, чтобы ликвидировать его  c помощью оружия.  Философия протекционизма это философия войны. Войны нашей эпохи не идут вразрез с популярными экономическими доктринами; они, наоборот, являются неизбежным результатом последовательного применения этих доктрин.

Лига Наций потерпела крах не потому, что ее организация была несовершенна. Она потерпела крах, потому что ей не хватало духа подлинного либерализма. Она представляла собой конвенцию государств, пропитанных духом экономического национализма и целиком и полностью приверженных принципам экономической вражды. Пока делегаты предавались пустым академичным разговорам о доброй воле в отношениях между странами, представляемые ими государства наносили чувствительные удары по другим странам. Два десятилетия функционирования Лиги были отмечены непреклонной враждой каждой страны со всеми остальными странами. Тарифный протекционизм в годы, предшествовавшие 1914 г., на самом деле был достаточно мягок по сравнению с методами, появившимися в 20-х и 30-х годах, а именно эмбарго, количественными ограничениями торговли, валютным контролем, девальвацией денежных единиц и т.д.[Оценку тщетных попыток Лиги Наций справиться с экономическими военными действиями см.: Rappard. Le Nationalisme ??й??conomique et la Soc??й??t??й?? des Nations. Paris, 1938.]

Перспективы Организации Объединенных Наций никак не лучше, а гораздо хуже. Каждая страна смотрит на импорт, особенно на импорт промышленных товаров, как на бедствие. Открыто провозглашаемая цель почти всех стран состоит в максимальном препятствовании доступу зарубежных промышленных изделий на внутренние рынки. Почти все страны сражаются с призраком неблагоприятного торгового баланса. Они не желают сотрудничать; они хотят защититься от  мнимых опасностей кооперации.